Аристотель Валаорити *).
правитьУтесъ и волна.
править«Съ дороги прочь, утесъ! — скалѣ прибрежной выла
Волна громадная, чернѣя, какъ могила. —
Съ дороги прочь! въ груди безжизненной моей
Теперь гнѣздится вихрь и мощь морскихъ зыбей.
Иду, не пѣною, не ревомъ угрожая, --
Нѣтъ, кровью вздулась я, проклятіемъ сильна я
Людей измученныхъ; они кричатъ тебѣ:
„Утесъ, твой часъ насталъ, и ты падешь въ борьбѣ!“
Пока я, какъ раба, смиренна и уныла,
Твое подножіе и гладила, и мыла,
Ты презиралъ меня и громко хвасталъ всѣмъ,
Что грозный валъ морской приниженъ, нѣмъ и тихъ.
Но я тебя тайкомъ межъ тѣмъ, какъ цѣловала,
Точила день и ночь, въ основѣ подрывала,
А мѣсто, гдѣ въ тебѣ проложенъ мною путь,
Съумѣла я пескомъ и тиной затянуть.
Нагнись и посмотри на корень свой въ пучинѣ:
Его подъѣла я, внутри ты пустъ отнынѣ.
Съ дороги прочь, утесъ! главу твою теперь
Попретъ моя нога; въ рабѣ проснулся звѣрь!»
Утесъ глубоко спалъ; туманами покрытый,
Стоялъ онъ, какъ мертвецъ, вкругъ саваномъ обвитый.
На рытвины его высокаго чела
Луна невѣрный свѣтъ, чуть видная, лила.
Кругомъ летаютъ сны, проклятій вздохи вѣіфтъ,
И въ вихрѣ призраки, крутясь, со свистомъ рѣютъ,
Какъ плотоядныхъ птицъ нестройный, шумный рой,
Снуетъ и кружится, почуя трупъ гнилой.
Угрюмый ревъ волны, ударъ ея съ размаха
Ужъ сколько тысячъ разъ слыхалъ утесъ безъ страха,
И гулъ ея не могъ прервать его покой;
Теперь же вздрогнулъ онъ, какъ будто предъ бѣдой.
«Что ты шумишь, волна? къ чему твои угрозы?
Окуда твой задоръ? Обязанная грёзы
Пріятныя во снѣ мнѣ пѣсней навѣвать,
Пяту мою струей холодной омывать,
Грозишь ты, предо мной въ вѣнцѣ изъ пѣны стоя.
Кто-бъ ни была ты, знай:ч погибну не легко я!»
«Утесъ, мнѣ имя — месть. За многіе года
Меня взростила скорбь, невзгода и вражда.
Я встарь была слезой, а нынѣ — мы поспоримъ:
Взгляни — и преклонись: я стала цѣлымъ моремъ.
Не тину ужь найдетъ теперь во мнѣ твой взоръ,
Несу я сонмы душъ и смертный приговоръ.
Проснись: духъ тлѣнія изъ водъ моихъ повѣялъ;
Ты въ гробъ ихъ обратилъ, костями ихъ усѣялъ,
Ихъ ложе къ берегамъ отбросилъ ты чужимъ,
И тѣшилась толпа страданіемъ моимъ,
Ядъ тайной жалости въ мое вливала горе…
Съ дороги прочь, утесъ! скучаетъ тишью море,
И я, твой врагъ, стою, готовая на бой,
Гигантомъ предъ тобой».
Утесъ безмолствовалъ. Волна рванулась смѣло
И разомъ пожрала его пустое тѣло.
Дробитъ его, крушитъ могучихъ струй набѣгъ,
И таетъ онъ, какъ снѣгъ.
Взревѣвъ еще надъ нимъ, свирѣпая пучина
Сомкнулась навсегда. На мѣстѣ исполина
Не видно ничего; рѣзвится лишь волна
Надъ гробомъ падшаго, лазурна и смирна.
Ѳ. Коршъ.
Аристотель Валаорити.
правитьДикая лоза.
правитьБлагоуханнаялозй лѣсная
Взмолилась явору, что тѣнь вѣтвей,
Съ утра до вечера передвигая,
Холоднымъ куполомъ стоитъ надъ ней:
«Растенье гордое, въ странѣ воздушной
Листвой ты ширишься; твой ростъ могучъ.
Иль стало тѣсно здѣсь тебѣ и душно,
И радъ ты выситься до звѣздъ и тучъ?
Бѣжитъ у ногъ твоихъ ручей прохладный,
Всегда поить тебя туманъ ночной,
А ты завидуешь мнѣ, яворъ жадный,
Что я хоть скудною живу росой.
Каковъ твой замыселъ, какія цѣли?
Прочь тѣнь огромную, я такъ мала!
Смотри: цвѣты мои окоченѣли.
Пусти къ нимъ солнышко! Дай имъ тепла!»
« — Мой кустикъ желтенькій, твой страхъ не кстати.
Что толку жить тебѣ отъ всѣхъ вдали,
Спать ночи скучныя, не знать объятій,
Лежать межъ камнями, въ грязи, въ пыли?
Свяжи цвѣты свои съ моею силой,
Ты стань царицею; я — твой престолъ.
Иди, сплетись со мной, моей будь милой.
Гордись, что всѣмъ тебя я предпочелъ».
И онъ къ себѣ ее привлекъ искусно,
Съ вѣтвями спутаться помогъ кусту.
О, кустикъ желтенькій, ужель не грустно
Платить невинностью за высоту?
Пока въ смиреніи одна жила ты,
Любилъ цвѣты твои я втайнѣ самъ;
Теперь ты замужемъ — и ароматы
Даришь всѣ воздуху и облакамъ.
Ѳ. Коршъ.
Братская помощь пострадавшимъ въ Турціи армянамъ.
Литературно-научный сборникъ. 2-е вновь обработанное и дополненное изданіе.
Москва. Типо-литографія Высочайше утвержденнаго Т-ва И. Н. Кушнеревъ и Ко, Пименовская улица, собственный домъ. 1898.
Изъ Аристотеля Валаорити *).
правитьСамуилъ.
правитьМонахъ, чего ты ждешь еще, засѣвъ упрямо въ Кунги?
Съ тобой осталось пятеро, да и они всѣ въ ранахъ,
Враговъ же вашихъ тысячи, и вы y нихъ въ осадѣ.
Иди сюда, сдавай ключи, да въ ноги поклонися;
Тогда тебя Вели-паша епископомъ назначитъ".
Такъ громкимъ голосомъ съ горы взываетъ Пильйо Гуси.
Но былъ во храмѣ Самуилъ, въ немъ крѣпко затворился,
И вѣтеръ въ сторону отнесъ предателевы рѣчи.
Безъ пѣнія, безъ ладана, свѣчей не возжигая,
Колѣна мрачно преклонивъ, предъ Царскими Вратами
Всего лишь пятеро стоитъ Сульйотовъ, глядя въ землю,
Безъ словъ и безъ дыханія, --лишь изрѣдка увидишь,
Какъ вдругъ рука поднимется и мѣрно крестъ положитъ.
Волочатся по мрамору безъ дѣйствія ихъ сабли,
Такъ много послужившія возлюбленному Сули.
Монаха не видать еще: одинъ онъ y Престола
Все молится, къ таинственной приготовляясь жертвѣ.
Руками крѣпко, крѣпко онъ сжималъ святую чашу
И много словъ неслыпшмыхъ щепталъ, взывая къ Богу.
Глазами, покраснѣвшими отъ бдѣній безпрерывныхъ,
Смотрѣлъ онъ, взора не сводя, на Божьи Кровь и Тѣло.
Какъ бурно море, гдѣ кипятъ надежды тайной волны!..
Молчите, клики бранные, затихни, громъ ружейный:
Передъ кончиной Самуилъ Причастіе пріемлетъ.
И вотъ, пока чернецъ глядѣлъ на Плоть и Кровь Господни,
Изъ глазъ его скатилася на дно священной чаши,
Росѣ подобна чистотой, слезинка незамѣтно.
— «О Боже мой и Отче мой! въ семъ мѣстѣ погребенный,
Я жаждалъ. Безъ воды Твое Причастіе святое
Несовершенно было бы. Прими, Творецъ сладчайшій,
Слезу мою злосчастную, не погнушайся ею:
Чиста она, нѣтъ скверны въ ней, идетъ она изъ сердца.
Прими ее, прими, Творецъ: другой воды взять негдѣ».
Сіяло солнце, и лучи сверкали на Сосудѣ.
Согрѣлась Кровь, надъ нею паръ, она живетъ и дышетъ.
И Самуилъ возликовалъ, увидѣвъ милость Божью,
И, трепеща, объемлетъ онъ Божественную чашу
И жметъ ее къ своимъ устамъ и чуетъ въ ней біенье,
Какъ будто въ сердцѣ трепетномъ, въ которомъ жизнь играетъ.
Разверзлись Царскія Врата, и воины склонились,
Челомъ суровымъ опустясь на мраморныя плиты
Въ недвижномъ ожиданіи того, что скажетъ старецъ.
Монахъ выходитъ, наконецъ. Лице его блистаетъ,
Какъ снѣгъ на горной высотѣ при мѣсячномъ сіяньѣ.
Въ своихъ израненныхъ рукахъ выноситъ онъ боченокъ,
A въ томъ боченкѣ скрыта смерть, огонь и безнадежность.
Остался этотъ лишь одинъ, но и его довольно.
Передъ Вратами ставитъ онъ боченокъ своеручно
И трижды молится надъ нимъ, креститъ его трикраты.
Какъ будто на Святой Престолъ, Дары гдѣ помѣщаютъ,
Монахъ сосудъ съ Причастіемъ поставилъ на боченокъ
И молча, безъ смущенія зажегъ свѣтильню съ сѣрой.
Стремительно ударились его колѣна объ-полъ,
И къ небу руки поднялъ онъ; лице его горѣло,
A пятеро въ безмолвіи въ глаза ему глядѣли.
Молитва.
правитьОтецъ мой, сорокъ лѣтъ Тебѣ
Я вѣрно службу правилъ,
И вотъ теперь на старости
Меня Ты вдругъ оставилъ.
Да будетъ то, что Ты рѣшилъ!
Но облегчи удары
Своей жестокой кары.
Тебѣ, оставшись сиротой,
Себя я предалъ, Боже!
Мне Сули, какъ дитя мое,
Всѣхъ въ мірѣ благъ дороже.
Теперь его утратилъ я.
Насталъ мой часъ конечный;
Къ Тебѣ иду, Предвѣчный!
Взгляни, какъ мало насъ въ живыхъ!
Другіе перебиты,
Лежатъ, въ ущельяхъ брошены,
Всѣ ранами покрыты;
Друзьями не оплаканы,
Въ лѣсу, не на погостѣ,
Гніютъ погибшихъ кости.
Довольно нашихъ пожрано
И волкомъ здѣсь, и птицей.
Помилуй, Боже, по Твоей
Насъ милости велицѣй!
Теперь къ Тебѣ предстанемъ мы.
Насъ, какъ дѣтей родитель,
Прими въ Свою обитель.
Взгляни на руки, что къ Тебѣ
Подъемлются съ любовью, --
Взгляни: они обагрены
Враговъ невѣрныхъ кровью.
Благослови насъ и скажи:
«Щедротъ моихъ достоинъ
За вѣру храбрый воинъ».
Теперь все Сули вымерло;
Руки здѣсь нѣтъ здоровой,
Чтобъ саблю въ пальцахъ крѣпко сжать
Могла для битвы новой.
О, Всемогущій нашъ Отецъ,
Будь Ты роднымъ намъ краемъ!
Другого мы не знаемъ.
На небѣ, тамъ, гдѣ Твой престолъ,
Въ Твоемъ безмѣрномъ царствѣ
Даруй пріютъ хоть скромный намъ,
Погибшимъ здѣсь въ мытарствѣ, --
Чтобъ былъ на Сули онъ похожъ,
Съ такою же горою:
Тамъ Кунги я устрою.
Земли свободной въ Сули нѣтъ
Ужъ мнѣ на погребенье.
Создатель мой, яви свое
Ko мнѣ благоволенье:
Пусть Кунги, храмъ Твой и алтарь
Внутри себя могилу
Разверзнутъ Самуилу!
Нѣтъ, наше Кунги никогда
(Я въ томъ поклялся свято)
Не будетъ попираемо
Ногою супостата.
Ключи съ собой возьму; на мнѣ
Отвѣтъ за ихъ потерю;
Ихъ и Тебѣ не ввѣрю.
И въ небесахъ Ты своего
Раба не обездолишь:
Ты Самуилу ихъ носить
На поясѣ позволишь.
Не гнѣвайся на то, о чемъ
Твое созданье проситъ:
Пусть ихъ другой не носитъ.
Теперь, какъ мы всю скорбь свою
Излить Тебѣ дерзнули,
Прими насъ: покидаемъ мы
Свое родное Сули.
О Сули! я лишенъ тебя.
Душа, свою тревогу
Смири: пора въ дорогу".
Простерши руки къ пятерымъ товарищамъ, онъ молвилъ:
«О, милосердый Боже мой!
Предъ тѣмъ, какъ въ мірѣ новомъ,
Покинувъ землю, поселюсь
Я подъ Твоимъ покровомъ,
Одной прошу я милости:
Да будутъ эти дѣги
Со мной и въ горнемъ свѣтѣ!
Взгляни на бѣдныхъ: лишь моя
Забота ихъ ростила;
Любить они пріучены
Тебя да Самуила.
Не бойтесь, дѣти! я съ мольбой
Держу надъ вами руки.
Мы вмѢсте безъ разлуки».
За каплей капля, тяжело ихъ слезы упадаютъ,
И шумно трескается полъ, тѣ слезы принимая.
Они ихъ льютъ отъ горести, a не отъ страха смерти.
И между ними Самуилъ со влажными очами,
Одной рукою взявъ потиръ, держа другою лжицу,
По чину началъ раздавать Причастіе Господне.
И вотъ сподобился одинъ, за нимъ другой, ближайшій;
Потомъ даетъ онъ третьему; вкушаетъ и четвертый.
За нимъ идетъ къ послѣднему, и пятый пріобщился.
Когда же сладкимъ голосомъ чернецъ вознесъ молитву,
Да приметъ Тайной Вечери причастниковъ Сынъ Божій,
Раздался крикъ и шумъ и стукъ и вопли нападенья.
Нагрянули невѣрные--на что монахъ рѣшится?
A Самуилъ взглянулъ туда, откуда шумъ несется,
И, въ Чашѣ лжицей зачерпнувъ, пылающую каплю
Изъ крови Господа спустилъ въ пороховой боченокъ…
Сверкнули молніи кругомъ, и все загрохотало,
До неба освѣгился храмъ, и освѣтилось Кунги.
Какія свѣчи страшныя, кадильницы какія
Для похоронъ своихъ зажгло измученное Сули!…
Взвивается подъ небеса монашеская ряса
И растянулась широко, подобно грозной тучѣ,
И, словно чернымъ облакомъ, закрылось ею солнце.
Покуда дымъ ее носилъ, собою подпирая,
Она летала въ воздухѣ, какъ призракъ духа смерти,
И въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ тѣнь ея багровая мелькала,
Какъ бы отъ тайнаго огня, деревья выгорали. —
A съ первыми зарницами и вешними дождями
Пошла трава зеленая, маслины, лавры, мирты,
Надежды, битвы славныя и радость и свобода.
- ) Аристотель Валаорити (род. 1824, умеръ 1879 г.) — самый даровитый представитель романтической школы въ новогреческой поэзіи. Писалъ онъ, за очень немногими исключеніями, на языкѣ, близкомъ къ народному, и вообще старался подражать народнымъ пѣснямъ какъ въ тонѣ, такъ и въ стихотворныхъ формахъ, что, по возможности, передано и въ предлагаемомъ здѣсь переводѣ. Поэма «Самуилъ» основана на слѣдующемъ историческомъ событіи. Жители Сули въ Эпирѣ, благодаря крѣпкому положенію этого горнаго городка и своему военному духу, успѣли сохранить свою независимость отъ турокъ до начала нынѣшняго столѣтія. Въ 1789 г. губернаторъ Эпира, честолюбивый и жестокій албанецъ, Али-паша, прозванный яннинскимъ волкомъ (отъ Яннины, главнаго города его губернаторства), задумалъ покорить этотъ притонъ ослушниковъ, но потерпѣлъ неудачу. Второе его нападеніе въ 1792 г. также было отражено. Съ 1800 г. онъ началъ правильную истребительную войну противъ Суліотовъ, поручивъ командованіе осадными войсками своимъ сыновьямъ, Мухтару и Вели. Послѣ 3-лѣтняго отчаяннаго сопротивленія Суліоты отчасти голодомъ и утомленіемъ, отчасти измѣной Куцоники и Пильйо Гуси были доведены до того, что 15 декабря 1803 приняли предложенную имъ капитуляцію, на основаніи которой имъ предоставлялось безопасное удаленіе съ оружіемъ. Но, когда они сошли съ горы, на нихъ напали албанскіе солдаты Али-паши и произвели страшную рѣзню въ разстроенной толпѣ. Въ этой бойнѣ отличился необыкновенной храбростью іеромонахъ Самуилъ: съ горстью воиновъ отражая нападенія разъяренныхъ головорѣзовъ, онъ способствовалъ отступленію большинства своихъ согражданъ. Увидѣвъ ихъ въ безопасности, онъ съ пятерыми оставшимися при немъ сподвижниками бросился въ Кунги, небольшую башню на утесѣ, съ церковью Св. Параскевы. Окруженные со всѣхъ сторонъ, израненные, истомленные, лишенные воды, эти храбрецы выдерживали осаду въ теченіе двухъ дней, a на третій, выбившись изъ силъ, взорвали себя на воздухъ.
Валаорити изображаетъ этотъ геройскій подвигъ, какъ залогъ будущаго освобожденія Греціи, которое, какъ извѣстно, послѣдовало за возстаніемъ 1821—1827 г. Такое отношеніе поэта къ предмету стихотворенія необходимо знать для пониманія заключительныхъ трехъ