T. Карлейль
правитьПАМФЛЕТЫ ПОСЛѢДНЯГО ДНЯ.
править1907.
правитьІезуитизмъ.
правитьВъ исторіи человѣческихъ дѣлъ, которая прежде всего нуждается въ сокращеніи, обыкновенно бываетъ такъ, что главныя дѣйствующія въ великихъ событіяхъ лица даютъ свое имя цѣлому ряду фактовъ и считаются какъ бы ихъ первой причиной. Такъ было съ нѣмецкой реформой, которая получила названіе реформаціи Лютера, такъ терроръ во Франціи слыветъ дѣломъ Робеспьера. Точно такъ же можно сказать, что наше время достойно называть, выражаясь вообще, вѣкомъ іезуитизма — эпохой, Палинуромъ[1] которой является нѣкій бѣдняга, извѣстный подъ именемъ Игнатія Лойолы. Почти два вѣка господствовало надъ человѣческими умами евангеліе отъ Лойлы, быть можетъ самое странное и самое фатальное изъ всѣхъ, которыя когда-либо проповѣдывались подъ солнцемъ. Черезъ Бартоли[2] и другихъ я познакомился достаточно съ этой личностью и уже давно изучаю его труды. И въ историческомъ смыслѣ его, по моему представленію, болѣе чѣмъ кого-либо другого можно назвать отравленнымъ источникомъ, откуда излились потоки горечи, затопившіе теперь весь міръ.
Начиная съ «присноблаженной Реставраціи» и появленія новаго «Защитника Вѣры», именуемаго Карломъ II, прошло уже двѣсти лѣтъ, какъ мы вступили на этотъ дурной путь. Ненавидя имя Игнатія Лойолы, мы, однако, постепенно усвоили его евангеліе, какъ истинное откровеніе воли Божіей и какъ надежное руководство въ здѣшней жизни, руководство, давно уже пріобрѣтшее широкій кредита" и давно уже соблюдаемое нами во всѣхъ умственныхъ и соціальныхъ вопросахъ. Странное евангеліе, удивительное откровеніе воли Божіей! Какъ будто самый быстрый и надежный способъ снискать себѣ благодать самого источника истины теперь и тогда заключался въ томъ, чтобы упорно вѣрить въ то, что ваша душа признаетъ сомнительнымъ и невѣроятнымъ. Какъ будто бы бѣдные человѣческіе символы были выше, чѣмъ факты Всемогущаго Бога, выраженные въ этихъ символахъ; какъ будто формулы, взятыя вмѣстѣ съ фактами, ими символизируемыми или отдѣльно отъ нихъ, священны и спасительны, а слова, если ихъ держаться упорно, могутъ еще насъ спасти, тогда какъ факты исчезли совершенно! Новое откровеніе для людей, котораго люди не знали, пока не принесъ его Игнатій Лойола. Вотъ въ чемъ была" вклада" Лойлы въ пользу человѣческаго счастья. Подъ господствомъ этого-то евангелія мы всѣ — сначала паписты, а потомъ протестанты — оставались въ теченіе всего этого времени. Теперь съ 1789 года мы начинаемъ съ удивленіемъ понемногу просыпаться отъ этого евангелія, неизвѣстно для быстрой ли агоніи общественной смерти, или же на медленныя муки возрожденія въ духовную и соціальную жизнь.
Но то, чтобы этотъ бѣдный Лойола совершилъ какой-нибудь большій подвигъ, чѣмъ Лютеръ, Робеспьеръ или кто-нибудь другой въ подобныхъ обстоятельствахъ. Нисколько. Лойолѣ не пришлось самому поплатиться за то, что онъ отравилъ міръ. Міръ самъ, такъ сказать, гнался за ядомъ и, конечно, нашелъ бы кого-нибудь, кто исполнилъ бы это дѣло. Лойола для насъ символъ довершенія этого дѣла. Самый видный отравитель міра, принося все въ жертву святости т. е. духовному здоровью, пустилъ въ ходъ отравленіе такъ широко и такъ скоро, какъ и не мерещилось міру. Люди порицаютъ его за его дѣло. Но оно сдѣлано и въ этомъ-то все несчастіе для насъ. Вотъ чѣмъ долженъ интересоваться каждый, кто живетъ въ наше время. Что же касается личнаго участія Игнатія въ этомъ дѣлѣ, то это насъ вовсе не касается.
И вотъ прежде чѣмъ предоставить англійскимъ читателямъ отправиться на обычную осеннюю охоту за тетеревами, этотъ своего рода рамаданъ, или мѣсяцъ уединеннаго созерцанія и набожныхъ молитвъ, мнѣ предстоитъ одно непріятное дѣло — заставить ихъ бросить взглядъ на Игнатія и на нашъ всеобщій іезутизмъ и поставить имъ во имя неба такой вопросъ, если только они захотятъ отвѣтить на него: а именно, что они думаютъ объ іезуитизмѣ и о своемъ участіи въ немъ. Ибо это центральный пунктъ, откуда можно достичь всего и великой пропасти тартара, откуда проистекаютъ вся наша пошлость, вся паша безтолковость, проклятое царство, населенное гнусными созданіями, служителями вѣчной смерти, откуда бѣдные смертные приглашаются спасаться, если только еще могутъ. Но кто же можетъ спастись, кто можетъ почувствовать страшную необходимость вырваться оттуда? Мнѣ остается попробовать — потревожить читателя въ послѣдній разъ и заявить, что подъ всѣми этими коннаутцами, впавшими въ людоѣдство, подъ безработными швеями и другими видами нищеты, сдѣлавшимися почти но сносными, лежитъ еще безконечно большая нищета и преступленіе, въ которомъ мы виноваты сами, и что пока это не будетъ уничтожено, рѣшительно невозможно ожидать какихъ-либо улучшеній.
Пусть примутъ это во вниманіе наши уединившіеся въ своемъ рамазанѣ охотники, или даже хотя нѣкоторое число ихъ, пусть они увидятъ это дѣло въ томъ свѣтѣ, въ какомъ я желаю его представить. Больше этого я и не требую. Не съ особенной охотой и радостью люди проникаются сознаніемъ, что вмѣстѣ съ своими дѣлами они носятся по болотамъ Эреба, нѣкоторымъ теперь нѣтъ названія на языкѣ порядочныхъ людей, что всѣ ихъ бѣды, общественныя и частныя, словно ручьи льются именно отсюда и будутъ литься все съ большей и большей силой, пока не уничтожатъ этого ручья. И однако кому приходитъ это въ голову? Кое-какія мыслящія головы, у которыхъ болтовня не заглушила еще пыла и способности мыслить. Такое существо, предавшись своимъ безмолвнымъ размышленіями" гдѣ-нибудь въ долинѣ Шотландіи въ ожиданіи, пока загонщики погонятъ на него оленя, можетъ еще схватить эту идею, можетъ прослѣдить свои мысли, отбросить съ ужасомъ ружье и пуститься въ поиски лучшаго рамадана къ другому образу жизни! Если одинъ изъ тысячи увидитъ здѣсь то, что я вижу уже давно, то его жизнь или разомъ или мало-по-малу должна будетъ измѣниться. Досада, страхъ и изумленіе будутъ въ немъ все усиливаться и усиливаться по мѣрѣ того, какъ онъ будетъ всматриваться въ дѣло. Его жизнь будетъ измѣняться все болѣе и болѣе. И онъ простить меня, этотъ единственный изъ тысячи человѣкъ, и будетъ признателенъ небу и мнѣ, пока онъ будетъ въ этомъ мірѣ.
Духовное, какъ это часто говорятъ, но рѣдко принимаютъ во вниманіе, есть первопричина всего матеріальнаго. Духъ вездѣ порождаетъ матерію, измѣняетъ ее, даетъ ей форму. Такимъ образомъ печальное положеніе внѣшнихъ вещей свидѣтельствуетъ о еще болѣе печальномъ положеніи внутренняго міра. Ибо подобно тому, какъ мысль есть жизненный источникъ и двигатель дѣйствія, точно такъ же во всѣхъ областяхъ, человѣческаго міра все представляющееся взору нашему есть просто одѣяніе или воплощеніе внутренняго, невидимого, что стремится получить себѣ выраженіе и что въ данныхъ обстоятельствахъ можетъ выразиться именно такъ, а не иначе. Это вѣрно повсюду, а въ такую эпоху, когда вниманіе людей обращается по преимуществу на внѣшнюю сторону, заслуживаетъ гораздо большаго вниманія, чѣмъ обыкновенно этому удѣляютъ.
Вы спрашиваете, почему нищета увеличивается между вами? Приглашаю васъ изслѣдовать идею, которую мы составили о вселенной, о нашемъ долгѣ и назначеніи. Если это идея вѣрна, то мы рѣшительно должны осуществить ее на практикѣ — ибо кто рѣшился бы дѣйствовать противъ собственной вѣры въ вѣчный окружающій его фактъ, какова бы ни была эта вѣра — и это дастъ намъ счастье и успѣхъ въ этой Вселенной, въ этомъ Вѣчномъ фактѣ, въ которомъ мы живемъ. Это не подлежитъ никакому сомнѣнію. За это ручаются всѣ откровенія, всѣ указанія небесныя и земныя. Только философія Бедлама могла бы усомниться въ этомъ. Да, навѣрно счастье и успѣхъ, если правильны наши идеи о Вселенной и о нашей борьбѣ въ ней, нѣтъ болѣе страданій и разочарованій? Что касается борьбы, то я думаю, что она всегда будетъ съ нами. Намъ придется претерпѣвать жестокія раны и дневной жаръ. Но это будетъ благородная битва, божественная и вмѣстѣ человѣческая, а не дьявольская и не позорная для людей. И мы будемъ благословлять наши раны, наши тяжкіе труды (которые въ своемъ нетерпѣніи мы называемъ «несчастіями»).
По если, наоборотъ, эта идея окажется неправильной, то какую борьбу можемъ мы вести въ этомъ роковомъ случаѣ? Паша вѣра, паша идея объ этой Вселенной не только логика сама, но и служитъ источникомъ лжи, смертью всякой идеи всякаго вѣрованія, всякаго побужденія къ дѣйствію кромѣ тѣхъ, которыя даются инстинктами и хитростью. Тогда у насъ получится трижды плачевная Вселенная Канта, которую проповѣдуютъ въ наши дни. И пока это не измѣнится, для несчастныхъ смертныхъ, не будетъ и возможности вести другую борьбу, кромѣ борьбы которая бываетъ въ Доннибрукѣ[3], только въ большемъ размѣрѣ. Вѣра, фактъ, дѣйствіе изгоняются изъ всѣхъ высшихъ областей и потомъ постепенно и изъ всѣхъ низшихъ областей жизни. Пустота, хорошо одѣтая, двумысленность, хорошо сказанная, красивое лицемѣріе, удивляющееся тому, что вы осмѣливаетесь заподозрить, что это лицемѣріе — занимаютъ ихъ мѣсто и кладутъ себѣ въ карманъ ихъ жалованье. Отъ надира до зенита всюду Кантъ и Кантъ — вселенная невѣроятныхъ вещей, въ которыя даже не вѣрятъ и относительно которыхъ каждый старается увѣрить себя, будто онъ дѣйствительно въ это вѣритъ. Можете ли вы при такихъ условіяхъ надѣяться на побѣду? Я ожидаю отъ этого только статуй Гудсона, разныхъ финансовыхъ спекуляцій, безработныхъ швей, коннаутцевъ, впавшихъ въ людоѣдство и другихъ" подобныхъ явленій, которыя мы видимъ теперь повсюду.
Идея, которую каждый составляетъ себѣ о Вселенной, служитъ регуляторомъ всего, что его касается. Вселенная не ставитъ какихъ-нибудь прямыхъ препятствій къ тому, чтобы ее можно было понять такъ или иначе. Она одинаково отражается въ глазахъ Ньютоновой собаки, какъ и въ глазахъ самого Ньютона. И каждаго изъ нихъ она приводитъ въ соотвѣтствующій результатъ: собаку — къ пирогу со всякими другими яствами, Ньютона — къ открытію закона тяготѣнія. Тутъ дѣло не во Вселенной, а въ самомъ фактѣ: результаты у каждаго изъ нихъ будутъ различны и пропорціональны идеѣ, которую они составили себѣ о Вселенной.
Самое печальное положеніе человѣческихъ дѣлъ, которое древніе пророки называли «Трономъ несправедливости», наступаетъ тогда, когда люди утверждаютъ несправедливость силою закона. Это уже указываетъ на еще болѣе печальную вещь, которая невидимо стоитъ за всѣмъ этимъ. Выражаясь новыми" языкомъ, объ этомъ явленіи, какъ бы мы его ни толковали, придется сказать то же, что было сказано и на древнемъ: Судъ Божій вездѣсущъ въ этомъ мірѣ и многимъ изъ насъ слѣдовало бы хорошенько запомнить, что здѣсь именно, а нигдѣ нибудь заключается главный, существенный фактъ. Если мы грѣшимъ противъ Бога, то навѣрно, судъ Божій постигнетъ насъ вездѣ: признаемъ ли мы въ карающемъ насъ человѣкѣ Божественнаго посланца или впадемъ въ ярость и будемъ отбиваться отъ него, какъ отъ собаки и въ слѣпой агоніи, обвиняя и пожирая другъ друга, вѣрно то, что мы останемся во власти этого суда до тѣхъ поръ, пока не перестанемъ грѣшить или пока не будемъ уничтожены окончательно.
Страданіе, возмущеніе и бредъ, пылкое бѣшенство революціонныхъ санкюлотовъ, холодное неистовство воскресной тираніи, грубое паденіе массъ — вотъ незамѣтное для другихъ зрѣлище, которое всюду открываетъ глазъ проводника. Очевидно внутри человѣка должно быть нѣчто неправильное, если его внѣшнія дѣянія совершенно вышли изъ правилъ. Спасителемъ міра былъ бы, стало быть, но тотъ, кто сталъ бы предводительствовать возстаніями санкюлотовъ, хотя бы они и достигли полнаго успѣха, но тотъ, кто повѣдалъ бы міру объ удручающихъ его кошмарахъ. Игнатій Лойола и многочисленная компанія папистовъ, протестантовъ, мнимо-христіанъ, антихристіанъ, которая увѣровала въ его откровеніе, повсемѣстная отъ полюса до полюса распространенность этой дьявольской доктрины; благоговѣйная или мнимо-благоговѣйная вѣра въ мертвыя человѣческія формулы и сопливое презрѣніе къ божественнымъ, вѣчно-живымъ фактамъ, которое царствуетъ теперь во всѣхъ классахъ во всѣхъ странахъ, въ сердцахъ всѣхъ людей, родъ человѣческій сознательно или безсознательно сдѣлавшійся какъ бы Іезуитскимъ братствомъ — кто избавитъ насъ отъ такого зрѣлища смерти? Эта смерть заживо. Это напоминаетъ намъ о томъ, какъ въ римскія времена преступника живьемъ привязывали къ трупу. Какой несчастный могъ бы заслужить такую казнь?
Что касается этого Игнатія, то я знаю, что онъ вызываетъ удивленіе къ себѣ, даже трансцедентальное удивленіе, или, какъ мы говоримъ, поклоненіе со стороны множества человѣческихъ созданій, которыя ждутъ отъ него или стараются убѣдить себя, что ждутъ, своего рода спасенія. Мнѣ очень непріятно возстановлять ихъ противъ себя и я предпочелъ бы уклониться отъ этого. Игнатій, безъ всякаго сомнѣнія, нѣсколько вѣковъ тому назадъ удовлетворилъ Адвоката Дьявола Папу и другую заинтересованную сторону: онъ былъ канонизованъ, т. е. причисленъ къ лику святыхъ.
Увы! трансцедентальное обожаніе человѣческаго рода въ наши времена нерѣдко идетъ весьма странной дорогой. Гудсонъ также дождался своей канонизаціи, и человѣческій родъ посредствомъ Гласа Народа вознесъ его на своего рода Олимпъ бронзовыхъ боговъ. Бѣдному человѣку въ наши дни навязано множество боговъ и грубые и угрожающіе голоса кричатъ ему: «Поклоняйся, а не то…» Что тутъ дѣлать?.. Огромное большинство этихъ боговъ, — папы ли или кто другой канонизовали ихъ, суть простыя обезьяны или же жирные быки. Нѣкоторые же изъ нихъ обладаютъ членораздѣльной рѣчью. Бѣдный человѣкъ, заботящійся о спасеніи своей души, поставленъ въ печальную необходимость подвергнуть этихъ боговъ самымъ суровымъ испытаніямъ, ибо онъ не знаетъ, божественны они или нѣтъ. Этотъ вопроса" она" долженъ рѣшить на свой собственный рискъ, а иногда и на свою голову и призраки, за исключеніемъ небольшой части, которая не носитъ оффиціальныхъ тіаръ, не помогутъ ему въ этомъ и, пожалуй, только, безконечно мѣшаютъ ему. Если этотъ Игнатій, которому огромная часть людей поклоняется какъ богу, есть дьяволъ, врагъ всего, что только есть божественнаго въ природѣ человѣка, то будетъ очень кстати, если люди своевременно узнаютъ объ этомъ. Пусть тѣ изъ нихъ, въ комъ есть еще серьезность, похоронятъ это на самой глубинѣ души!
Аккуратный товарищъ, не смотри на меня такъ, съ своими четками и сутаной. Если въ твоей душѣ есть чувство человѣческой жалости, религіозное благоговѣніе къ Создателю, нѣкоторое сожалѣніе къ землѣ и ея дѣтямъ — не громи меня анаѳемой и выслушай меня, ибо несмотря на твои четки, я признаю, что ты братъ мой. Несчастное созданіе, не проклинай меня, лучше выслушай и подумай! Можетъ быть тебѣ и удастся избѣгнуть превращенія въ мумію и ты останешься живой душой.
Игнатій причинилъ міру гораздо больше вреда, чѣмъ кто-либо изъ людей. Скандальный человѣкъ — вотъ какъ должны были бы называть его вы, живущіе правдою, а не ложью. Видя, какъ милліоны моихъ благочестивыхъ братьевъ превращаются въ духовныя муміи и проклинаютъ меня за то, что я осмѣлился сказать имъ истину, какъ могу я называть этого человѣка иначе? Это злой, недобрый отъ природы человѣкъ, котораго судьба сдѣлала настоящимъ Ариминомъ злобы. Это человѣкъ, родившійся ненасытнымъ, величіе котораго въ началѣ и въ концѣ обусловливалось главнымъ образомъ ненасытностью его аппетита. Человѣкъ, котораго нельзя ставить въ образецъ. Человѣкъ, полный съ самого начала неумѣренныхъ желаній, которыя въ теченіе долгой карьеры его достигли чудовищнаго развитія.
Юный гидалго и солдатъ съ горячею бискайской кровью, которая и давала вездѣ знать о его бурныхъ желаніяхъ и чувственности и привела его къ его неразумной мысли, что Вселенная, вопреки слухамъ, есть но что иное, какъ кухня или домъ терпимости, гдѣ смѣлые аппетиты найдутъ для себя жирныя блюда и распутницъ, и гдѣ все остальное есть только лишенная содержанія мечта. Игнатій тридцать лѣтъ жилъ этой теоріей и проводилъ се на практикѣ, пока фатальный пушечный выстрѣлъ со стѣнъ Пампелузы не сломалъ ему обѣихъ ногъ. Сломалъ ноги, но оставилъ ему голову — такова была воля судьбы. Онъ почувствовали, себя ни къ чему не нужной машиной. Тогда-то онъ и началъ замѣчать, что «остальное» не есть простая мечта и сонъ, что «остальное» -то и есть тайна всего, что кухня и домъ терпимости были магическимъ обманомъ, дьявольскимъ навожденіемъ, предназначеннымъ для того, чтобы привести Игнатія прямо въ вѣчный адъ, короче, что онъ, Игнатій, прожилъ свою жизнь человѣческой свиньей и что въ данный моментъ онъ только пятнаетъ все мірозданіе.
Мысли были спасительны и вѣрны. Въ нихъ было и кое-что священное, что всегда бываетъ у раскаивающагося человѣка, который вдругъ открываетъ, что ложь не есть истина, что адская бездна не то же, что небесная высь. Въ мукахъ рождалась въ Игнатіи новая душа и вотъ за нихъ-то я его и почитаю.
Подумайте и скажите, что долженъ былъ дѣлать, или что могъ сдѣлать лежа въ растяжку, индивидуумъ, названный при крещеніи Иничо, Игнатій или какъ-нибудь иначе? Вопросъ былъ очень сложена" для
Игнатія. По если бы онъ спросилъ лѣкарства противъ своей разрушенной чувственности у природы и Вѣчныхъ Оракуловъ, то въ немъ, несомнѣнно, возникло бы одно стремленіе: уничтожить неумѣренныя желанія. Забиться бы теперь куда-нибудь въ томный уголъ и постараться какъ можно тише рѣшить эту задачу! Вотъ что было бы полезно, вотъ что привело бы насъ сначала ко многимъ, а затѣмъ и ко всѣмъ добродѣтелямъ. Но Игнатій не могъ, а быть можетъ и не пытался этого сдѣлать.
Христіанское ученіе, которое, по моему, укрѣпляетъ всякую человѣческую мудрость, заставляетъ меня думать, что Игнатій, будь онъ человѣкомъ добрымъ и мужественнымъ, согласился бы принять наказаніе въ той мѣрѣ, въ какой онъ его заслуживалъ. Въ этомъ для него было бы спасительное облегченіе, это было бы единственнымъ актомъ, который онъ долженъ былъ бы исполнить: умереть навсегда для міра, какъ я заслужилъ, и пусть восторжествуетъ вѣчная справедливость надо мной и моими безчинствами! Уничтоженіе самого себя, справедливо считаемое за начало всякой добродѣтели, вотъ высшая форма спасенія, еще доступная послѣднему изъ людей. Это голосъ природы звучащій отверженному и впавшему въ раскаяніе человѣку, который желаетъ снова занять свое мѣсто среди людей. И я знаю, что это вмѣстѣ съ тѣмъ и высшая заповѣдь христіанства. Но въ глубинѣ своего паденія Игнатій помогъ согласиться на то, чтобы справедливость восторжествовала надъ нимъ и въ этомъ его ошибка, его преступленіе, за которое и онъ и мы поплатились такъ жестоко.
Игнатій хлопоталъ вовсе по о вѣчной природѣ и ея оракулахъ. Его интересовалъ Устроитель міра сего и тѣ, которые поддерживали его. А они по говорили о самоуничтоженіи или можетъ быть Игнатій не слышалъ отъ нихъ этого. «Мой пылъ слишкомъ сжатъ съ одной стороны, думалъ про себя Игнатій, но съ другой онъ безграниченъ. Кухня и другія прелести прокляты мною навсегда. Но не могу ли я сдѣлать что-либо возвышенное для моего Я?» Увы! Какъ ни сурово было его наказаніе, онъ но могъ подняться до человѣческой искренности. Въ своей фанатической тоскѣ, онъ бросался передъ алтаремъ Маріи Дѣвы, всѣхъ святыхъ римскаго календаря и разныхъ святыхъ отцовъ въ тройной тіарѣ и другихъ чудотворцевъ, прося излѣчить его чудомъ, а не естественнымъ путемъ. Эта молитва, можно сказать, была услышана.
Въ глубинѣ отчаянія, когда вся природа покрывала его мракомъ порицанія, а вѣчная правда поймала ему: «Прими то, что ты заслужилъ», для Игнатія блестѣла еще неясная, наполовину искусственно созданная надежда: «Святая Дѣва спасетъ меня. Святая Дѣва спасла меня». Отлично. Оставайтесь при этой мысли и пусть мы увидимъ нѣкоторую терпимость и умѣренность. Но рѣшеніе Игнатія было другое. Терпимость и умѣренность не были въ числѣ даровъ этого человѣка, хотя св. Дѣва и постаралась спасти его. Игнатій сдѣлалъ еще попытку придать въ этомъ мірѣ цѣнность своему я и открыть для себя небо. Его паломничества, битвы, страданія, и тайная борьба — огромны и указываютъ на то, что онъ чувствовалъ зудъ героизма. Подъ конецъ, когда онъ добился только полу удовлетворенія, его поразила такая мысль: Но произошло ли не такъ давно возстанія противъ святой Дѣвы и святѣйшаго Отца, который печется о Ней. Появился новый свѣтъ, блеснувшій, надо полагать, изъ самого Ада, новый свѣтъ… почему бы мнѣ не посвятить себя на борьбу съ нимъ и всѣми моими силами но попытаться погасить его?"
Вотъ какое дѣло выбралъ для себя Игнатій. Онъ продался ему и за триста лѣтъ вовлекъ въ него огромную братію, которая и довела дѣло до того положенія, въ которомъ мы находимъ его теперь.
Черная армія Игнатія вела компанію по всему свѣту въ теченіе трехсотъ лѣтъ. И тайно или явно совершила по всему міру огромное дѣло. Кто можетъ сказать, какое именно это дѣло! Вездѣ, гдѣ вы встрѣчаете человѣка, который вѣритъ въ спасительность лжи или въ божественный авторитетъ вещей сомнительныхъ и воображаетъ, что для того, чтобы служить хорошему дѣлу должно звать на помощь дьявола, вездѣ въ такихъ случаяхъ вы имѣете передъ собою ученика Игнатія. Пока не исчезнетъ послѣдній человѣкъ, наши счеты съ Игнатіемъ не будутъ закончены, ибо они обогатили новые языки новымъ существительнымъ «іезуитизмъ». Теперь во всѣхъ народахъ слово это выражаетъ идею, прототипа которой въ природѣ нѣтъ. Человѣческая душа до послѣдняго времени не порождала этой гнусности или покрайней мѣтѣ не чувствовала желанія дать ей особое обозначеніе.
Поистинѣ милиція Игнатія совершила въ этомъ мірѣ великія дѣла и достигла результатовъ поразительныхъ. Конечно, но можетъ быть и рѣчи о «побѣдѣ» Игнатія и его черной арміи до тѣхъ поръ, пока Вселенная не станетъ хорошо сложенной сказкой, а Господь Богъ не отречется отъ власти въ пользу Вельзевула. Но они произвели такое дѣйствіе на человѣческую душу вообще и такое опустошеніе въ интересахъ небесныхъ и земныхъ, что въ лѣтописяхъ человѣчества іезуитизму надолго обезпечено мѣсто.
Сколько папъ въ тройной тіарѣ, сколько призраковъ духовныхъ и свѣтскихъ, раскрытыхъ или только еще подозрѣваемыхъ, что они признаки, обязаны ему своимъ существованіемъ въ разныхъ уголкахъ міра. Изъ-за нихъ въ Германіи возникла тридцатилѣтняя война, и если бы въ другомъ мѣстѣ не нашлось большой преданности дѣлу Божію, чѣмъ въ Германіи въ эту эпоху, то побѣду одержалъ бы Игнатій съ своими четками и Валленштейнами, держащими наготовѣ кулакъ. Въ результатѣ этотъ новый безпокойный лютеранскій свѣтъ былъ бы погашенъ. А если бы онъ потухъ на континентѣ, то и въ Англіи случилось бы тоже самое и весь міръ былъ бы вогнанъ въ лоно правовѣрія. Но вотъ явился на сцену съ своими шведами Густавъ, готовый умереть, если это понадобится. А вскорѣ, — что еще важнѣе, явился и Кромвелль съ своими пуританами. И разсчетъ былъ разрушенъ. На континентѣ и на нашихъ островахъ Валленштейны, Лауды и Карлы, словомъ, всѣ тѣ, которые были просвѣщены Игнатіемъ, должны были попрятаться по своимъ нарамъ и попробовать отстаивать свое дѣло новыми способами. И къ ужасу слабыхъ людей казалось иногда, что побѣда готова была увѣнчать Игнатія. Несомнѣнно, что ученіе его произвело огромное дѣйствіе на душу человѣческую, но для одержанія побѣды — оно не имѣло силъ.
Больше того, со времени 1789 и 1793 г.г. ссора приняла такой характеръ, что надежда на Игнатія сдѣлалась невозможностью. Ибо Лютеръ и протестантизмъ въ собственномъ смыслѣ, такъ сказать, удалились съ поля сраженія и на немъ появились Жанъ Жакъ и санкюлотизмъ, и всѣ мало-по-малу пристали къ нимъ. Въ результатѣ, у насъ теперь протестантизмъ въ несобственномъ смыслѣ слова, протестантизмъ всеобщій, поимѣющій границъ, въ которомъ принимаютъ участіе всѣ люди: весь міръ поднялся съ пиками и булыжниками въ порывѣ анархическаго возмущенія, призывая въ свидѣтели Небо и Адъ, вѣчное утвержденіе и вѣчное отрицаніе, что Игнатій и Обманъ не будутъ уже руководить имъ, ни ихъ тѣломъ, ни ихъ душою, ни ихъ кошелькомъ, что они лучше будутъ жить безъ всякаго управленія — воображая, что имъ легко будетъ это сдѣлать.
Таково разрушеніе протестантизма, учиненное Игнатіемъ: онъ разрушила" его только для того, чтобы превратить его въ санкюлотизмъ, въ такого рода протестантизмъ, который охватываетъ собою все и о которомъ не спилось еще ни одной человѣческой душѣ. Теперь Игнатій уже мертвъ и не долго ему еще шевелиться подъ дѣйствіемъ гальваническаго тока. Онъ все болѣе и болѣе погружается въ пропасть, увлекая за собой множество вещей. Весь міръ слѣдуетъ за нимъ туда же, множество вещей, которыя прежде были жизненными и прекрасными, а теперь стали мертвыми и отвратительными, вещи нѣкогда священныя, а теперь банальныя и страшныя для всякаго сердца, которое мыслитъ и всякаго глаза, который видитъ! Таковъ отвѣтъ, который получаетъ Игнатій изъ Высшаго Небеснаго Суда на свой вопросъ: дѣйствительно ли я святой, какъ утверждаютъ это папа и адвокатъ дьявола?
Много говорятъ о живучести іезуитизма, какъ о чемъ-то свидѣтельствующемъ о его значеніи. Въ самомъ дѣлѣ, хотя это, на мой взглядъ, должно вызывать больше удивленія, чѣмъ уваженія, тѣмъ не менѣе замѣчательна та огромность усилій, которую нужно, чтобы ослабить эту живучесть. Не говоря уже о Кромвеляхъ и Густавахъ и о томъ, что они сдѣлали, даже Помбаль и Аранда[4], люди своего времени и вовсе не имѣющіе въ себѣ ничего божественнаго, а только полезные и не поддававшіеся общему гніенію, сознательно почувствовали себя призванными Небомъ и Землею избавить міръ отъ этого скандала и очистить землю отъ іезуитизма. Извѣстно, какъ они вымели его со всѣхъ концовъ и какъ подкошенный въ одинъ прекрасный день онъ все-таки остался въ подсолнечной, увядая и умирая. Послѣ всего этого, особенно послѣ 1793 г. іезуитизмъ продолжаетъ еще увѣрять, что онъ еще живъ и теперь въ 1850 г. развѣ не обнаруживаетъ онъ подъ дѣйствіемъ гальваническаго тока нѣкоторое движеніе въ оконечностяхъ? Онъ живучъ и я подозрѣваю, что для этого есть свои причины, которыя слѣдуетъ отмѣтить. Но что если сила іезуитизма въ родѣ силы, напримѣръ, тифа, силы, которую нельзя охранять?
Иногда приходится слышать, что послушаніе и другія добродѣтели того же сорта были предписаны и даны главнымъ образомъ іезуитами и я очень далекъ отъ мысли отрицать это, оспаривать заслугу этого. Нужно, чтобы добродѣтель послушанія, повсемѣстно въ наши дни забытая, сдѣлалась опять повсемѣстно встрѣчаемой. Послушаніе хорошо и необходимо. Но если это послушаніе тому, что дурно и ложно, то для такой бездны, низости и несчастія нѣтъ и названія. Лойяльность? Но развѣ вы будете лойяльны по отношенію къ Вельзевулу? Заключите ли вы союзъ съ адомъ и смертью? Я отказываюсь быть лойяльнымъ относительно Вельзевула и предпочитаю даже сдѣлаться индійскимъ номадомъ или санкюлотомъ съ баррикадъ.
Іезуитскія добродѣтели, приправленныя этимъ роковымъ снадобьемъ, менѣе всего добродѣтели! Питаться благочестивыми мыслями и возводить всегда очи къ небу, котораго нѣтъ на самомъ дѣлѣ — что дастъ вамъ это — божественную жизнь, или же отвратительное существованіе, которое является въ сущности только гальванизируемой смертью? Поддерживать эти мнимо-человѣческія добродѣтели, эти возможности многихъ добродѣтелей и связать ихъ всѣ съ убѣжденіемъ, что можно служить Богу, вѣря въ то, чего нѣтъ, погасить въ васъ вѣчный свѣтильникъ разума, рѣшиться изуродовать въ себѣ этотъ даръ, данный вамъ самимъ Богомъ подъ страшною отвѣтственностью, дать возможность призракамъ въ тройной тіарѣ отвратить себя отъ преданности Богу свѣта — можно ли все это назвать благородствомъ и мужествомъ? «Съ этимъ ничего не подѣлаешь», слышу я въ отвѣтъ. Тотъ, кто «съ этимъ ничего не подѣлаетъ», тотъ дастъ ему право сказать ему, что онъ тѣмъ самымъ представляетъ доказательство жалкой нищеты духовной. Пусть онъ въ такомъ случаѣ перестанетъ хвастаться передо мною своими добродѣтелями.
Но характеръ бѣднаго созданія, называемаго Игнатіемъ, какъ и характеръ всего іезуитскаго общества, будь онъ хорошъ или плохъ въ сущности не имѣетъ для насъ значенія. Іезуиты въ собственномъ смыслѣ слова давно удалены изъ Англіи. Въ XVI вѣкѣ, когда Тоби Мэтью дѣйствовалъ повсюду, Габорифельдъ тамъ, а Лаудъ и Карлъ I здѣсь, это вовсе не было такимъ легкимъ дѣломъ, какъ мы теперь воображаемъ. По въ концѣ концовъ дѣло было сдѣлано и англійскій народъ понялъ уже давно, что іезуиты въ собственномъ смыслѣ слова (если они не представляютъ ничтожества, какъ обыкновенно бываетъ) суть служители князя тьмы. Посредствомъ пуританскихъ Кромвелліадъ, посредствомъ упорныхъ преслѣдованій, судебныхъ процессовъ страна кое-какъ успѣла очиститься отъ іезуитовъ, въ собственномъ смыслѣ слова. Теперь нечего бояться, что здѣсь опять образуется нарывъ. Но увы! изгнаніе іезуитовъ не принесетъ намъ особенной пользы, если повсюду останется душа іезуитизма. Ботъ на что намъ слѣдуетъ жаловаться — на то, что всѣ люди стали Іезуитами! На то, что ни отъ кого не услышишь правды, на то, что каждый съ богохульной дерзостью лжетъ, самъ не зная, что онъ лжетъ передъ Богомъ и людьми и почти во всемъ. Вотъ печальное наслѣдство, оставленное намъ Игнатіемъ. Вотъ печальное положеніе вещей, при которомъ приходится вести противъ него бесѣду.
Замѣть это, читатель. Хотя — увы! — если ты не представляешь исключенія, безполезно приглашать тебя къ этому! Самое вредное въ проклятіи, съ которымъ намъ предстоитъ теперь бороться, это то, что исчезъ свѣти" въ нашей внутренней жизни. «Кантъ и Кантъ, даже въ минуты искренности». Вотъ жребій человѣка неискренняго, каждый день онъ долженъ предаваться неискренности, жить, дѣйствовать и быть всегда въ предѣлахъ традицій и условностей. Если традиціи устарѣли, то условности большею частью ложны, и ни въ одномъ дѣлѣ онѣ по могутъ дать ему истины; теологическія, экономическія и другія формулы, пользующіяся спросомъ на рынкѣ — вотъ что онъ получитъ и чѣмъ долженъ будетъ довольствоваться. Искренность уже не для него, и онъ будетъ думать, что онъ уже нашелъ ее, тогда какъ на самомъ дѣлѣ онъ будетъ отъ нея далеко. То, что составляетъ божественное свойство истины и что проявляется во всѣхъ вещахъ, будетъ навсегда скрыто отъ его глазъ.
Не мало есть лжецовъ на свѣтѣ. Никогда однако, съ тѣхъ поръ какъ змѣй соблазнилъ Еву, лжецы не обезпечили міру спасеніе и не обезпечатъ. Но относительно Игнатія произошелъ цѣлый апоѳозъ лжи, тутъ явилась такая утонченная квинтъ-эссенція лжи, что міръ не видывалъ подобной. Попробуйте сдѣлать ея анализъ. Купоросъ или хлороформъ слишкомъ слабы въ сравненіи съ ней! Возымѣть мысль служить Богу, взявъ себѣ въ помощники дьявола — могла прійти только Игнатію. И теперь это сдѣлалось уже въ теченіе нѣсколькихъ поколѣній вѣрой и практическимъ правиломъ въ жизни всѣхъ тѣхъ, кого принято называть порядочными людьми. Противоположнаго мнѣнія держатся только революціонеры, санкюлоты, люди озлобленные и выбившіеся изъ порядка, вообще люди, которые заслуживаютъ названія порочныхъ.
Человѣческій родъ, вотъ въ какомъ положеніи оказался приглядѣвшійся къ массѣ ужасовъ; пропитанный, словно канопля, грязной водой ада, омертвѣлъ во всѣхъ областяхъ духовной жизни, потерявъ уже много вѣковъ способность поднять свой голосъ къ небу, испуская подъ видомъ молчаливой молитвы такой ѳиміамъ, котораго ни когда не слыхивалъ ни одинъ ангелъ. И пусть онъ валяется такъ, пока не отгніютъ не имѣющія цѣны части, пока не отвалятся онѣ отъ гніенія и, можетъ быть, настало уже время, когда люди, если только не добьются освобожденія, перестанутъ быть людьми или будутъ ими лишь отчасти. Не настало ли это время, когда съ одной стороны у насъ божественный Гудсонъ, а съ другой божественный Игнатій. Намъ не хватитъ словъ, чтобы перечислить все, что принесъ людямъ Итатій, по всей видимости, самую могучую форму грѣха, которымъ наслаждался на нашей землѣ древній змій. Это для меня высшая измѣна, которую только можетъ совершить человѣческая душа относительно Господа Всесоздателя.
Вотъ, значитъ, страшное заключеніе, къ которому пришли въ Англіи, какъ и во всякой другой странѣ и противъ котораго у насъ раздается меньше протестовъ, чѣмъ чего бы то ни было. Нужно, стало быть, чтобы скромная семья людей мысли и порядка, чтобы люди, которые стараются, чтобы ихъ называли хорошими и порядочными и которые, если отбросить нѣкоторыхъ безвѣстныхъ индивидуумовъ, встрѣчающихся по одному на милліонъ и не переводящихся по волѣ Провидѣнія, дѣйствительно слывутъ лучшими изъ насъ — нужно, чтобы эти люди безсознательно отказались отъ священной привилегіи и долга дѣйствовать и говорить, придерживаясь истины, и вообразили, что сплавъ истины съ ложью вещь совершенно надежная. Таково убѣжденіе, котораго они держатся и въ парламентѣ, и на каѳедрѣ, въ книгѣ, и въ рѣчи.
Сердце міра развращено до послѣдней фибры, отвратительный дьявольскій ядъ циркулируетъ даже въ самой чистой крови, заражая отвратительною болѣзнью все, что ни дѣлаетъ родъ человѣческій. Никогда еще на человѣчество не падало подобнаго проклятія.
Лживость въ словахъ покоится на лживости, заложенной еще глубже. Лживое слово, если люди издавна прибѣгаютъ къ нему, фальсифицируетъ всѣ вещи, даже самыя мысли, — источникъ словъ, дѣлаются ложными. Блюдите вашъ языкъ, ибо черезъ него вливаются источники жизни. О отвратительная зараза, скопляющая чудовищнымъ наростомъ на человѣческой жизни и превращающая ея божественныя чорты въ отвратительную опухоль въ тѣхъ случаяхъ, когда человѣческая жизнь отдѣляется отъ истины, воображая подъ вліяніемъ Игнатія, что ложь послужитъ ей во спасеніе. Мы, сыны этихъ послѣднихъ вѣковъ, мы покрыты этой корой проказы и силимся принимать это за здоровье.
Если мы пробудимся отъ сна въ шабашъ Анархіи, то развѣ главное счастье будетъ не въ томъ, что мы проснулись? Возблагодаримъ же за это трансцедентальный санкюлотизмъ и незабвенную французскую революцію, единственное и страшное Евангеліе этихъ вѣковъ, божественное, насколько мы того заслуживаемъ и вмѣстѣ съ тѣмъ милосердное, хотя его и проповѣдовали среди грома и ужаса.
Походъ Наполеона, Сентябрьскія убійства, Терроръ, Анахарсисъ Клотцъ и первосвященникъ, Робеспьеръ и всѣ трагедіи, самыя жалкія изъ всѣхъ, которыя мы съ тѣхъ поръ видѣли и должны еще видѣть. — Что можетъ быть ужаснѣе всего этого. Для насъ было абсолютно необходимо отдѣлаться отъ іезутизма. Какъ долина Іосафата, вызывающая галлюцинацію пустыня, усѣянная костями, тянется онъ кругомъ насъ этотъ лживый новый міръ. Никакой Іезикіиль, восхищенный въ видѣніи, но можетъ представить себѣ ничего болѣе печальнаго, чѣмъ то зрѣлище, которое теперь открывается глазамъ всякаго, кто только не спитъ. Многіе спятъ еще, но, судя по ихъ бормотанію, баррикадамъ, религіознымъ распрямъ и ихъ сомнамбулизму, сонъ ихъ скоро кончится. «Мы уже почти просыпаемся, говоритъ Новалисъ, какъ скоро у насъ является мысль, что все это съ нами происходитъ во снѣ».
«Религія» человѣка но въ тѣхъ многочисленныхъ вещахъ, которыя наводятъ его на сомнѣнія и въ которыя онъ усиливается вѣрить, но лишь въ томъ, въ чемъ онъ увѣренъ и во что онъ вѣритъ, во имѣя надобности принуждать себя къ этому. Его религія, какова бы она ни была для него, есть фактъ опредѣленный и цѣлая система такихъ фактовъ — сомнѣваться въ этомъ для него не позволительно! Онъ долженъ или провѣрить свои сомнѣнія или отбросить ихъ, превратить ихъ въ увѣренное Да или Нѣтъ. Иначе это будетъ смерть для его религіи. Но съ другой стороны, если утверждать по способу Игнатія увѣренное Да, несмотря на то, что это достовѣрное Нѣтъ, то что будетъ съ вашей религіей? Бросимъ бѣглый взгляда, на это странное положеніе нашихъ дѣлъ.
Иногда трудно бываетъ сказать, что такое религія, годная для человѣка или для народа, особенно въ тѣ времена, когда епископы и церковныя распри имѣются въ изобиліи, а церкви располагаютъ богатыми вкладами. Для націи, которая въ обстоятельствахъ совершенно особенныхъ два вѣка тому назадъ закрыла свою Библію, повѣсила трупъ своего Кромвелля и приняла въ качествѣ защитника такъ называемой вѣры Карла II, для націи, которая рѣшила, что будетъ гораздо удобнѣе только цѣловать крышку Библіи — вопросъ о религіи естественно оказывается облеченнымъ мракомъ! Если вездѣ выступаетъ показная сторона культа съ цѣлованіемъ закрытой Библіи, то какой можетъ тутъ быть реальный культъ, какое познаніе Божественной Необходимости въ природѣ, въ жизни? Остается ли здѣсь хоть что-нибудь? Очень мало, отвѣчу я.
Религія человѣка, убѣжденіе, что онъ можетъ исполнить свое назначеніе въ этомъ мірѣ, оказывается въ страшномъ положеніи и я сдѣлалъ наблюденіе, что она склонна въ такомъ случаѣ искать убѣжища въ желудкѣ. Согласно предписанному порядку человѣкъ отправляется въ церковь и въ другія мѣста, удовлетворяя свою совѣсть и этикетъ, и въ какомъ-нибудь пустомъ уголку своего мозга, если только у него еще остается какое-нибудь воображеніе, начинаетъ волноваться химерическими гипотезами, сантиментальными утвержденіями, призраками и обманами, которые составляютъ прямую противоположность его благу и ведутъ его не къ ясной вѣрѣ, но къ своего рода delirium Somnians. Ни въ головѣ, ни въ сердцѣ у этого человѣка нѣтъ уже настоящей религіи. Но коснитесь его желудка или кошелька, и вы сразу даже въ оконечностяхъ возбудите у него цѣлый сонмъ вѣрованій, хотя эти и будутъ только грубѣйшія вѣрованія, касающіяся «моего и твоего». Онъ вѣруетъ въ неотчуждаемость быка, котораго онъ купилъ, въ обязательность для англійскаго гражданина самозащиты, когда съ нимъ обходятся несправедливо, и въ другія подобныя же вещи. Такова религія этого человѣка — «жалкій образчикъ» божественныхъ убѣжденій, которыя лежатъ какъ нечленораздѣльное бремя въ глубинѣ желудка и которымъ такъ трудно выйти оттуда въ формѣ чего-нибудь разумнаго и сознательнаго.
Увы! Его душа не только заснула на этомъ, по она уже утонула и умерла. «Религія», которую вы стараетесь пробудить въ немъ, довольно страннаго качества и наблюдателю лучше помолчать о ней. До сихъ поръ въ потомствѣ Адамовъ не видали еще религіи, подобной этой, которая на практикѣ приводитъ къ статуямъ Гудсона и безработнымъ швеямъ и коппаутцамъ, впавшимъ въ людоѣдство. Вота" и вся религія современнаго человѣка, которую вы можете вытянуть изъ него. И если вы удалите установленные жесты, фантазіи, сантиментализмъ, обманы, такимъ образомъ, чтобы его религія предстала передъ вами, во всей ея, наготѣ, то вы будете созерцать его съ научнымъ изумленіемъ. Онъ наведетъ васъ на множество мыслей, изъ которыхъ вы, можетъ быть, сумѣете вывести мудрыя заключенія.
Мнѣ попалось на глаза странное произведеніе нѣкоего Зайертейга[5], подъ заглавіемъ Schwein’sche Weitansicht[6]. Попробуемъ разобрать и перевести его:
«Если бы въ наши дни быстраго прогресса неоцѣненный талантъ къ литературѣ распространился и на животное царство такъ, чтобы свиньи и быки могли сообщать намъ на бумагѣ свои мысли о вселенной, то получился бы очень любопытный матеріалъ, который былъ бы поучителенъ для многихъ. Предположимъ, что свиньи (я разумѣло свиней о четырехъ ногахъ), одаренныя чувствительностью и логическимъ талантомъ, достигли такой культуры и могутъ, поразмысливъ, изложить намъ свои идеи о вселенной и о своихъ въ ней нравахъ и обязанностяхъ, то развѣ это не могло бы заинтересовать просвѣщенную публику, хотя можетъ быть и неожиданнымъ образомъ и оживить падающую книжную торговлю. Теперь уже ясно, что для изданія хорошихъ законовъ требуется всеобщее голосованіе. Какъ можете вы, спрашиваютъ теперь, управлять кѣмъ-нибудь, не справившись предварительно съ его голосованіемъ? Положенія, пущенныя свиньями на голосованіе, формулировались бы приблизительно слѣдующимъ образомъ:
1) Насколько здравый смыслъ можетъ догадаться о томъ, вселенная есть корыто для свиней, наполненное твердыми тѣлами, жидкостями и разными разностями, но главнѣйшимъ образомъ помоями, которые можно достать, и помоями, которыхъ достать нельзя, и послѣдними въ количествѣ гораздо большемъ для большинства свиней.
2) Нравственное зло есть невозможность достать помои; нравственное добро ость возможность достать эти помои.
3) Что такое рай или состояніе повинности? — Рай, называемый также состояніемъ невинности, золотыми» вѣкомъ и проч., — это постоянная возможность достать помои, полное удовлетвореніе желаній всякаго, если только воображеніе свиней не переходитъ границы реальнаго.
4) Опредѣлите всѣ обязанности свиней. Это распространеніе повсемѣстнаго свинства и обязанность всѣхъ свиней во всякое время уменьшать количество помоевъ, которыхъ нельзя достать и увеличеніе количества тѣхъ, которые достать можно. Все знаніе, все искусство должно быть направлено только и только на это. Наука свиной, энтузіазмъ и самоотверженіе свиней не имѣютъ другой цѣли. Вотъ предѣлъ обязанностей свиней.
5) Поэзія свиней служитъ для разузнанія повсюду преимущества помоевъ и молотаго ячменя и для воспѣванія блаженства свиней, когда корыто ихъ въ порядкѣ и брюхо набито — хрю-хрю!
6) Свинья умѣетъ примѣняться ко времени. Она нюхаетъ воздухъ, чтобы узнать, откуда вѣтеръ дуетъ.
7) Кто создалъ свинью? Неизвѣстно, можетъ быть, даже мясники".
8) Есть ли въ свинствѣ свое законодательство и правосудіе? Свиньи, одаренныя умѣньемъ разсуждать, утверждаютъ, что у нихъ есть нѣчто, называемое правосудіемъ. Въ натурѣ свиней есть, по крайней мѣрѣ, чувства, именуемыя ревностью, мстительностью и т. д. Чувства, которыя, если одна свинья вызоветъ ихъ въ другой, вспыхиваютъ болѣе или менѣе разрушительнымъ образомъ. Отсюда необходимость законовъ, великаго множества законовъ. Ибо пререканія между ними сопровождаются кровопролитіемъ, смертоубійствомъ, и, во всякомъ случаѣ, ужасающимъ грабежомъ общаго запаса помоевъ и временнымъ разрушеніемъ общаго корыта. Нужно, стало быть, для обузданія столкновеній соблюдать правосудіе.
9) Что такое правосудіе? Ваша часть въ общемъ корытѣ.
10) Что такое моя часть? Ахъ, тутъ мы встрѣчаемъ огромную трудность, которую никакъ не можетъ разрѣшить свинская паука, несмотря на продолжительныя изслѣдованія. Моя часть — хрю-хрю — это все, что я могу захватить, не рискуя быть повѣшеннымъ или сосланнымъ на каторгу.
11) Что такое юристы? Служители Божіи, общепризнанные толкователи оракуловъ Бога, которые каждый день объясняютъ намъ, что такое вѣчныя заповѣди Божіи, касающіяся взаимнаго обхожденія тварей въ семъ мірѣ.
12) Гдѣ наши самыя эти заповѣди?
Въ сочиненіяхъ Кока, изданныхъ съ примѣчаніями Литтльтономъ[7].
13) Кто создалъ Кока? Неизвѣстно. Но извѣстно имя парикмахера, который дѣлалъ ему парикъ[8]. Что сталось съ Кокомъ? Онъ умеръ. А потомъ? Спросите у… Но тутъ надо остановиться.
Свирѣпый юморъ Зайертейга, постепенно смѣшивая двуногихъ животныхъ съ четвероногими, все болѣе и болѣе вдастся въ бѣсноватую сатиру дикарей и грозитъ кончить всеобщимъ грабежомъ париковъ, что у такого, какъ онъ, но предвѣщаетъ ничего добраго. Вотъ, напримѣръ, ст. 51 его «пропозицій», какъ онъ выражается.
— Что такое епископы? Руководители души. Что такое душа? Вещь, которая даетъ жизнь тѣлу. Какимъ образомъ они руководятъ ею? Они надѣваютъ на себя родъ передника, обнародываютъ пастырскія посланія. И ихъ окружаютъ уваженіемъ? Да, люди неглупые.
— Опредѣлите, что такое церковь. Я предпочелъ бы уклониться отъ этого. Вѣрите ли вы въ будущую жизнь? Да, конечно. Какова она? говорятъ, райская. Для всѣхъ? Да, я, по крайней мѣрѣ, надѣюсь на это. А что такое Небо? Хрю хрю. Ада, стало быть, нѣтъ? Хрю-хрю!
Есть люди, которые смотрятъ на искусство, какъ на религію, какъ на главную религію, которая въ концѣ концовъ останется у бѣдной Европы. Несомнѣнно, что только въ литературѣ, въ поэзіи и въ такого же рода искусствѣ проявляется еще или можетъ проявляться извѣстная сила характера, свобода говоритъ правду и что тамъ именно ищутъ убѣжища избранныя души. Поэтѣхудожникъ, поэтъ слова, тотъ, кого Фихте называлъ «писателемъ», опредѣляется Фихте, какъ «жрецъ» новѣйшихъ эпохъ. И дѣйствительно, человѣкъ, родившійся тѣмъ, что мы называемъ геніемъ, т. о. съ большей и лучшей способностью пониманія, чѣмъ всѣ другіе, человѣкъ, одаренный въ высшей, чѣмъ другіе, степени вдохновеніемъ Всемогущаго, такой человѣкъ и есть, собственно говоря, жрецъ людей, предназначенный для служенія самимъ Богомъ. И это служеніе оно во всѣ эпохи проходитъ по своему. Искусство, хотя и но составляетъ религію, тѣмъ не менѣе неразрывно соединено съ нею какъ душа съ тѣломъ.
Говорить ли о томъ, что Игнатій Лойола уничтожилъ наше искусство? Игнатій не думалъ объ искусствѣ и нельзя вину всецѣло возлагать на него. Онъ только распространилъ во имя Неба и на искусство смерть въ дьяволѣ, которую принималъ за жизнь въ Богѣ. Въ ужасной катастрофѣ, которая готовилась и безъ него, мнѣ больше всего жаль не искусство. Если практическая вѣра людей сдѣлалась философіей свиней, а ихъ культъ — культомъ Мумбо-Юмбо, то не важно, чѣмъ стало ихъ искусство. Всѣ отрасли ихъ искусства, вся ихъ промышленность отравлена однимъ сквернымъ ядомъ: въ нихъ нѣтъ ужо вдохновенія Божія, но (страшно подумать!) есть вдохновеніе дьявола, которое они принимаютъ за божеское. Приговоръ, который принесетъ объ этомъ ареопагъ людей со вкусомъ, имѣетъ для меня небольшое значеніе: роскошь, достигнутая при содѣйствіи драпировщика, прелесть французской кухни, преходящія богатства, положенныя вкладомъ въ банки — все это имѣетъ важное значеніе для Макъ-Клауди, но не для меня.
Это богатство — я это ясно вижу, можетъ быть только временнымъ и если бы даже оно было вѣчно, могло ли бы оно примирить насъ съ собою? Нѣтъ, Макъ-Клауди, никогда. Богатство, даже богатство временное, вызываетъ лишь аллилуію лакеевъ, но и вѣчное богатство на настоящихъ людей должно производить лишь слабое впечатлѣніе. Я вижу благословеніе человѣчества и суровый надзоръ за нимъ Неба въ томъ, что какъ только поведеніе людей становилось фальшивымъ и недостойнымъ, богатство начинаетъ ускользать отъ нихъ, что за всякой нравственной тупостью слѣдуетъ окончательное банкротство, общее полное разореніе, о которомъ кричатъ газеты и которое становится замѣтнымъ даже для лакеевъ. Это самый древній законъ судьбы и въ одинъ прекрасный день ихъ всѣхъ постигнетъ разореніе и разрушеніе. Будь иначе, къ чему тогда привели бы насъ солецизмы? Временный рай шарлатановъ и лакеевъ былъ бы раемъ вѣчнымъ и какъ тогда благородная душа могла бы найти для себя въ этомъ мірѣ убѣжище или утѣшеніе въ терпѣніи? Этотъ міръ сталъ бы наслѣдіемъ низости, настоящимъ Бедламомъ, какимъ онъ и представлялся нѣкоторымъ скептическимъ умамъ.
Что касается до іезуитизма въ искусствѣ и паралича человѣческаго генія, который производитъ его незамѣчаемое присутствіе, то объ этомъ можно было бы сказать многое. Эти печальныя соображенія превосходятъ все, что въ наши дни можетъ представить себѣ общественное воображеніе. Эти соображенія пока можно указать лишь въ самыхъ общихъ чертахъ. Какъ и вездѣ, здѣсь пышно распустился цвѣтокъ неправды и здѣсь, какъ и вездѣ, мирно царитъ живая смерть!
«Чертъ бы взялъ все это искусство» воскликнулъ однажды одинъ изъ нашихъ выдающихся государственныхъ дѣятелей. Восклицаніе это часто приходитъ мнѣ на память. Я понимаю, насколько оно въ наши дни справедливо. Мнѣ кажется, что общественному дѣятелю, занятому какимъ-нибудь реальнымъ дѣломъ, представляется, что искусство существуетъ лишь въ воображеніи. Всякій разъ, какъ искусство становится дѣломъ, можно быть увѣреннымъ, что оно явится источникомъ пустой болтовни, тщательнаго лицемѣрія, тщеславія, диллетантизма. Практическій человѣкъ, въ минуты искренности, чувствуетъ, что оно претенціозное ничтожество, вещь вредная, словомъ то, что онъ коротко обозначаетъ названіемъ кошмаръ. И это дѣйствительно такъ въ наши печальные дни. Среди другихъ вещей, которыми мы интересуемся, мы серьезно приглашаемся сосчитаться и съ искусствомъ и посмотрѣть, чѣмъ оно должно стать съ этой стороны. Ибо оно сдѣлалось престоломъ лицемѣрія, престоломъ самымъ высокимъ! Нигдѣ, даже въ соборѣ св. Петра въ Римѣ въ торжественный день, нельзя встрѣтить такого взрыва несноснаго лицемѣрія со стороны бѣднаго человѣческаго рода, какой вы допускаете въ королевскихъ художественныхъ галереяхъ, глиптотекахъ, музеяхъ и другихъ божестиснимк храмахъ искусства. Лицемѣріе вовсѣ несносное, ибо здѣсь лицемѣріе добровольное, а не какъ у св. Петра, гдѣ оно вынуждено. Ничто не заставляетъ васъ притворяться, будто вы почитаете его, вы ничѣмъ не обязаны почитать его и изливаться въ мысляхъ, экстазѣ и поэтическихъ благодарностяхъ, если это не доставляетъ удовольствія вамъ самимъ. Въ теченіе многихъ лѣтъ я поставилъ себѣ за правило не говорить ничего о картинныхъ галереяхъ, избѣгать общества людей, къ нимъ причастныхъ, и проходить по ихъ заламъ молча. Такимъ образомъ вы можете поклоняться искусству или не поклоняться, какъ вамъ внушатъ боги, и по крайней мѣрѣ, не чувствуете себя вынужденными пускаться въ лицемѣріе.
Разобщившись уже давно съ истиной и примкнувъ явно къ лжи, искусство дошло до такого состоянія, которое нужно назвать безумнымъ: оно идетъ безъ руководителя (никто даже не догадывается о его печальномъ состояніи) и предается фантастическимъ штукамъ, которыя стоятъ того, что можно видѣть въ Бедламѣ. Кто изъ серьезныхъ людей не крикнетъ про себя араде! и не осѣнитъ себя крестнымъ знаменіемъ, проходя мимо новаго св. Стефана[9] и его въ безпорядкѣ набросанныхъ перечницъ, покрытыхъ свинцовыми крышами — что, какъ мнѣ передавали, стоило два мил.!
Если это «идеальная красота», то что же такое теперь реальное безобразіе? Остается только при помощи кричащихъ архитектурныхъ башенъ заявить: «Смотрите, стоимость для меня не имѣетъ» значенія, какъ и правда". Поистинѣ бѣдное искусство рехнулось!
Разъ искусство оторвалось отъ правды, то оно неизбѣжно должно было прійти къ безумію, если только не къ Дьяволу, что для насъ было бы тоже достойнымъ жалости итогомъ. Правда — фактически жизнь всѣхъ вещей. Можно быть увѣреннымъ, что ложь, фикція — словомъ какъ бы тамъ это ни называлось, есть смерть, безуміе, все равно, въ чемъ бы оно ни выражалось. Фикція даже въ искусствѣ, не есть вещь позволительная, допускается только въ желѣзныхъ предѣлахъ. Искусство, какъ и другія его отрасли, исходя изъ данной Богомъ человѣку способности, должно понять, что оно здѣсь не для того чтобы разсказывать сказки и предаваться забавамъ, но для того, чтобы говорить и дѣйствовать. Пустъ единственной пищей служитъ ему Божіи факты, какъ они даны намъ. О Боже! Еслибы оно всегда помнило это, что за міръ былъ-бы теперь!
Это можетъ показаться доктриной странной, но для меня это уже давно вещь печально вѣрная, и я приглашаю всѣхъ своихъ друзей — артистовъ, художниковъ, скульпторовъ, ораторовъ, писателей, въ особенности-же музыкантовъ и поэтовъ — поразмыслимъ о ней на досугѣ, пока они не увидятъ, какая ложь въ этомъ искусствѣ. Иліада Гомера, если съ нею хорошенько познакомиться, не есть вымыселъ, но исторія въ пѣсняхъ. Она поетъ о самой себѣ, ибо первобытное сердце, возносясь въ трансцедентальномъ усердіи и удивленіи, было слишкомъ полно, чтобы говорить. «Храбрость сына Тезеева». или «гнѣвъ божественнаго Ахилла» — въ древней Греціи, Фтіотидѣ и Этоліи это были вещи, способныя увлекать и интересовать серьезныя души! Человѣческое слово было когда-то правдивымъ. Развѣ Библія не правдива, какъ ни одна книга въ мірѣ. Всѣ великія поэмы, всѣ великія книги, если доискиваться основаній ихъ величія, были правдивы. Никогда не будетъ великой поэмы, которая въ то же время не была-бы и правдивой, которая не основывалась-бы на истолкованіи факта, на суровомъ исключеніи всякой фальши, фикціи, накипи и тщеславія. Никакая поэма не можетъ дѣйствительно захватить людей, если она не обращается къ вѣрованіямъ людей Ея вѣрованіе — это основаніе, эссенція, практическое выраженіе человѣческихъ думъ.
Древнія націи, всѣ націи, пока онѣ остаются простыми и серьезными, знали, не учась, что ихъ исторія есть эпопея, библія, смутный образъ присутствія Божества, результатъ дѣйствія героевъ и вздохновленныхъ Богомъ людей. Благородный человѣческій разумъ, который могъ прояснить этотъ божественный образъ, представить его націи безъ облаковъ, яснымъ, въ видимой и доступной для пониманія связи съ человѣческой мыслью, есть разумъ Vates’а — пророка. Нѣтъ надобности просить его воспѣть то-то или сдѣлать поэму изъ того-то. Сама природа толкаетъ его на это, и такую интуицію божественнаго при помощи человѣческаго разума иначе и не выразить, какъ въ пѣснѣ героической или въ псалмѣ. Это Библіи націй, и для каждой изъ нихъ ея исторія взятая, какъ Credo, есть ея Библія. Гакъ было по только въ Іудеѣ, въ Элладѣ и въ Лаціумѣ, но и во всѣхъ странахъ и во всякое время. И посмотря на то, что фактъ этотъ теперь совершенно забытъ, онъ тѣмъ но менѣе никогда не перестанетъ быть фактомъ. Это вѣрно относительно каждаго народа и относительно каждаго человѣка. Есть націи и отдѣльные люди, которые это знаютъ; и есть такіе, которые этого не знаютъ. Великіе народы и есть мы, которые это знаютъ и наоборотъ. Отъ послѣднихъ нечего ждать. Мѣра величія націи, ея цѣнности относительно Бога и людей состоитъ не въ количествѣ шерсти, которое она можетъ выпрясть и не въ количествѣ денегъ, которое она собрала, но въ количествѣ героическихъ актовъ, которое она совершила, благороднаго состраданія, могучаго разумѣнія, которое заключено въ ней нѣть сомнѣнія, что всемогущій Создатель создалъ также Англію и что чудеснымъ образомъ онъ присутствовалъ въ ней и будетъ присутствовать вѣчно. Тѣмъ хуже для насъ, если наши глаза стали какъ у совъ и не могутъ видѣть факта, хотя онъ и передъ ними. Нѣкогда было извѣстно, что Всевышній пребывала" именно среди этой націи, раздавая отсюда наказанія и награды, и ведя націю къ небу крутой дорогой пламеннаго героизма, благородныхъ подвиговъ и мыслей. Извѣстный или неизвѣстный, но это фактъ.
Вы спрашиваете, что такое тѣ вѣчныя условности, въ которыя вы можете вѣрить и отъ руководства которыхъ для спасенія вашей души вы не смѣете отказаться? Они ваша библія, Божья для васъ заповѣдь, которой вы постоянно должны повиноваться. Развѣ Создатель открылъ себя вашему вѣрующему разуму въ цѣнностяхъ Биржи, въ торговлѣ хлопкомъ, въ промышленности и выгодныхъ сдѣлкахъ? Если это то, что и здѣсь вы увидите «чудеса»: висячіе мосты, телеграфные кабели, не говоря уже о рогахъ изобилія Гудсона и манны облигацій, падающихъ дождемъ, Вашей Библіей будетъ политическая экономія. Вашимъ пѣснопѣвцемъ и евангелистомъ будетъ Макъ-Клаудъ, вашей практической религіей — жажда наживы и постоянное стремленіе къ этому. Конечно у васъ будетъ та или другая Библія, тотъ или другой евангелистъ, и есть культы, божественные, полные человѣческаго героизма, благодѣтельнаго искусства и блестящіе приснопамятными дѣяніями, священнымъ блескомъ сквозь всякую тьму и среди всякихъ земныхъ противорѣчій. Но есть культы до страшной степени дьявольскіе, изобилующіе драгоцѣнными металлами, роскошью драпировщиковъ, общей вылощенностью и позолотой, которыя кончаются баррикадами и незамѣтнымъ возвращеніемъ къ дьяволу, отъ котораго они и вышли. Въ виду нѣмоты и глухоты нашего жалкаго времени приходится говорить грубымъ языкомъ и если ты, мой другъ, не найдешь подъ нимъ другой истины, кромѣ фантома потухшей истины библейской, то я ничего не могу сдѣлать.
Вторженіе Генгиста, завоеваніе Нормановъ, битвы при Бруннанбургѣ и Эвешамѣ, Плантагенеты, война двухъ Розъ, Круглоголовые — можетъ быть людямъ легковѣрнымъ придетъ въ голову, что все это Бедламъ, явившійся неизвѣстно откуда и ведущій неизвѣстно куда? Неужели ихъ культивированный разумъ не далъ имъ другого объясненія Вселенной, среди которой мы живемъ? Они видятъ въ ней огромный заводъ, грязную фабрику съѣстныхъ припасовъ, питій и платья, на которой трудолюбивые люди расходуютъ сырые продукты съ разсчетливостью. И они согласны жить на ней? И они не думаютъ безпрестанно о самоубійствѣ, какъ объ исцѣляющемъ средствѣ? Несчастные! Если когда-нибудь въ нихъ пробудится душа, ихъ первая мысль будетъ о сѣрной кислотѣ.
Всякая исторія, — понимаетъ ли это Макъ-Клауди или нѣтъ, есть но членораздѣльная Библія, которая не ясно и спутанно открываетъ этому міру появленія божества. Ибо Богъ сотворилъ этотъ міръ и вѣчно управляетъ имъ. Шумный станокъ вѣковъ съ его французскими революціями, еврейскими откровеніями, ткетъ вѣчную одежду Бога.
Гдѣ тѣ, которые при помощи небеснаго дара превратятъ обширнаго Драйэздеста въ поэму или Библію? Тѣ, которые расплавятъ огнемъ души своей гнусную кучу хлама, накопленнаго Драйэздестомъ, и выведутъ на свѣтъ Божій слитокъ золота, который въ немъ лежитъ? Истинное откровеніе Англіи путей Божіихъ, того, что дѣлала для Англіи высшая сила, въ чемъ были для насъ приговоры Всевышняго, его наказанія, его благодѣянія искусство, литература, поэзія? Если они остаются человѣческими, то откуда они, уже много вѣковъ заимствовали такой духъ, какъ будто они буквально стали безумными?
Мальборо догадывался о важности размышленій, на которыя можетъ навести его замѣчаніе, что онъ не знаетъ другой исторіи Англіи кромѣ той, которую онъ почерпнула" у Шекспира. Въ великой душѣ Шекспира исторія Англіи, какъ ни поверхностно изучалъ онъ ее, впервые превращается въ нѣчто ритмическое и поэтическое: въ его историческихъ драмахъ видны черты настоящей національной эпопеи. Въ Шекспирѣ больше, чѣмъ въ комъ-либо другомъ сказывается великій талантъ vates’а, который умѣетъ истолковать пеструю человѣческую дѣйствительность и который дѣлаетъ доступнымъ взору мелодическіе божественные идеалы, высшую мысль, которая въ ней воплощается. Онъ одинъ способенъ превратить исторію въ Библію. Но увы! не въ храмѣ націи, не среди сочувствія работалъ онъ надъ своимъ дѣломъ. Шекспиру пришлось работать для театра Банксайдъ и публика — этотъ верховный судья — получала свое удовольствіе за шесть пенсовъ!
Впрочемъ, въ концѣ концовъ я не виню бѣдное искусство въ томъ, что оно предалось фикціи и всякой лжи. Игнатій и міръ, слишкомъ склонный слѣдовать за нимъ, открыли божественное свойство фикціи даже въ иной, болѣе высокой области, гладкая открылась дорога фикціи ко всему. Но вѣчный голосъ природы, который теперь уже почти не слышенъ, заявляетъ однако протестъ. Я полагаю, что всякая фикція и какая бы то ни было можетъ быть терпима только въ мірѣ, который самъ изобилуетъ ложью въ жизни и чтимыми призраками, что мало-по-малу накладываетъ на его обитателей нѣкоторую лживость характера, которая позволяетъ мириться со всякаго рода товарами. Захочетъ ли серьезная душа, даже въ часы своей слабости, заниматься этими лишенными смысла пустяками?
Разъ существуетъ праздный магнатъ съ чудовищнымъ богатствомъ, чувственный набобъ чернаго или бѣлаго цвѣта, то, конечно, для него нужны и разсказчики, чтобы забавлять его, когда онъ въ полуснѣ жуетъ свою жвачку, и велика будетъ награда ихъ, если имъ удастся возбудить въ его громадномъ глубокомъ желудкѣ, который отъ переобремененія ослабляется и тяжелѣетъ, какой-нибудь мимолетный интересъ, трагическій или комическій, какой-нибудь смѣхъ, какъ бы пошлъ онъ ни былъ. Остряки, разсказчики, распѣватели пѣсенокъ, въ особенности оперныя пѣвицы весьма нужны для этого обжоры полусоннаго чудовища, чернаго или бѣлаго. Цѣлыя стаи стройныхъ дочерей оперы, потрясая кинжалами, съ пѣснями и въ пластическихъ позахъ, будутъ представлять ему любовныя похожденія Вишну или Адониса, смерть Психеи, Севильскаго цирульника — вотъ родъ искусства, который требуется этому несчастному оглупѣвшему набобу въ часы его жвачки; его тяжелый взглядъ покоится безъ отвращенія на такихъ артистахъ. И если удастся при этомъ вызвать временное удовлетвореніе, тогда побѣда — и полный золота кошелекъ артисту. Да будетъ этотъ артистъ увѣнчанъ лаврами или петрушкой и объявленъ божественнымъ среди людей!
Европа, кишащая роскошью, съ своими; лекторами, диллетантами, знатоками и пр.! есть не что иное, какъ жирный и отвратительный набобъ, который искусство превратилъ въ послѣобѣденное развлеченіе, въ принадлежности кухни, портняжной мастерской и другихъ такихъ же грубыхъ отраслей искусства. Отупѣвшее чудовище превратило девять музъ, священныхъ жрицъ неба, въ скандальныхъ баядерокъ, которыя танцуютъ вокругъ него, чтобы прогнать отъ него мракъ скуки. Поистинѣ безумно это искусство!
Разъ всеобщій іезуитизмъ заберется въ сердце, вы увидите, что скоро онъ распространится до самыхъ ногтей. Сообразите, какое разстояніе отъ Софокла до Скриба и какъ Гомеръ постепенно превратился въ Гарриса. Какими дорогами должно было пройти человѣчество, прежде чѣмъ псалмы Давыдовы превратились въ оперу. Сколько людей, надѣленныхъ божественнымъ даромъ музыки, вмѣсто того, чтобы торжественно воспѣвать самый высокій фактъ и славить Бога, рѣшили славить всякій вздоръ и воспѣвать какихъ-нибудь Дженни Линдъ. Тутъ и прыжокъ отъ Оливера Кромвелля къ лорду Росселю не покажется страннымъ.
Проклятый кошмаръ, который мы называемъ іезуитизмомъ, долженъ наконецъ разсѣяться. Остается утѣшаться тѣмъ, что самая жизнь невозможна безъ этого. Но сообразили ли вы, какое разстояніе мы должны пройти, чтобы приблизиться къ новому псалму Давыдову, сложенному при помощи новѣйшихъ средствъ, при помощи нашихъ усовершенствованныхъ грамматикъ и прочаго? Это разстояніе до новаго золотого вѣка. Не менѣе того. Вѣка, которыми мы отдѣлены отъ него, пройдутъ въ томъ, что мы будемъ барахтаться въ Стиксовомъ морѣ грязи.
Слѣдуетъ надѣяться, что но будутъ закрывать глаза и на знаменитыя добродѣтели, присущія іезуитизму, на его миссіонерскую ровность, презрѣніе къ опасностямъ, научнымъ заслугамъ и пр. Я но сомнѣваюсь, что въ немъ есть добродѣтели, что какъ мы, такъ и онъ, бросившій насъ въ неизмѣримое море бѣдствій, еще не подвели ему окончательнаго итога. Хина, употребляемая при лихорадкѣ, свѣтъ, пролитый Гербело, дю-Гальдомъ и другими[10] на сказочный востокъ, примѣры того, что можетъ сдѣлать энергія и талантъ человѣка — ни одна изъ такихъ жемчужинъ, извлекаемыхъ изъ кучи мусора, не пропадетъ даромъ. Сквозь черный потокъ освященной лжи я вижу, какъ созрѣваетъ міръ для новаго славнаго еще невиданнаго развитія неизбѣжнымъ предвѣстникомъ котораго былъ этотъ страшный потокъ грязи, грозящій затопить всѣхъ насъ. Если будетъ угодно небу, мы всѣ совершимъ еще разъ исходъ изъ Хаусдича и распростимся съ грязной кучей платья, которое прежде было такъ драгоцѣнно, а теперь представляетъ лишь отравленную ветошь. Исходъ къ болѣе широкимъ горизонтамъ, къ свѣту Божію, гдѣ снова раскинулись надъ нами вѣчныя небеса, гдѣ люди, неизмѣримо болѣе богатые оттого, что жили дольше среди евреевъ[11], будутъ итти своимъ человѣческимъ путемъ, оставивъ позади себя Игнатія со множествомъ другихъ святыхъ, страшныхъ и устарѣвшихъ суевѣрій, какъ кошмаръ разсѣевшагося сна!
Я сказалъ, что добродѣтель послушанія была только у іезуитовъ. Можно ли въ самомъ дѣлѣ ждать его отъ антиіезуитовъ. Санкюлотизмъ мятеженъ, онъ родился и живетъ среди открытаго возмущенія и не можетъ подать вамъ примѣра послушанія. То же самое можно сказать и относительно многихъ другихъ основныхъ добродѣтелей: онѣ какъ будто испарились изъ этого міра, и я часто говорю себѣ, что хорошо, что іезуитизмъ и другія гнусныя явленія, обязанныя своимъ существованіемъ суевѣрію, дождались того, что мы распознали ихъ. Іезуитизмъ и папа съ его тройной тіарой и цѣлыми континентами устарѣвшихъ химеръ должны будутъ исчезнуть, такъ какъ миссія ихъ окончена.
Древнія еврейскія одежды теперь представляютъ только заразу, ядовитую кучу на пути людей, сожгите ихъ революціоннымъ огнемъ, какъ знаете и можете, но не бросайте того, что вы найдете въ ихъ пеплѣ, твердые металлы въ родѣ золота, которое пошло на ихъ шитье. Таковъ желательный ходъ человѣческихъ дѣлъ.
Вотъ выписка изъ сочиненіи одного моего друга янки, который ярко освѣщаетъ, какъ факеломъ, темныя глубины и указываетъ намъ могилу и мѣсто за, рожденія іезуитизма.
— Моисей и евреи вовсе не исполняли закона Божія, — восклицаетъ онъ. — Они даже не истолковали его окончательно такъ, чтобы это меня удовлетворяло. Въ нѣкоторыхъ очень важныхъ отношеніяхъ я нахожу ихъ истолкованіе чрезвычайно плохимъ и никоимъ образомъ не могу пожелать принять его. И все-таки это лучше, чѣмъ забыть всякое толкованіе и итти своей дорогой, какъ будто бы этихъ законовъ совсѣмъ не было. Что сказать мнѣ вамъ, мои просвѣщенные друзья? Что время покоится на вѣчности, что тотъ, кто но созерцалъ мысленно вѣчность, не удержитъ ничего отъ времени и дѣлъ его.
Поколѣнія, подобныя нашему, играютъ курьезную роль въ исторіи. Они сидятъ, какъ это дѣлаютъ обезьяны въ лѣсахъ, вокругъ огня, но не умѣютъ, какъ тѣ, поддерживать его свѣжими вѣтками. Имъ скоро придется бросить этотъ огонь и двинуться впередъ въ Хаосъ, въ страну, гдѣ Бедламъ будетъ Сіономъ. Въ концѣ концовъ выяснится, что міръ не есть только сложное производное изъ съѣдобныхъ вещей и питій, журнальной болтовни, раззолоченныхъ каретъ и высокопоставленныхъ лакеевъ. Нѣтъ это кое-что другое! Римляне временъ Светонія, развращенные греки византійскаго періода — вотъ вамъ примѣръ. Смотрите на нихъ и поучайтесь, но не увеличивайте собою числа такимъ примѣровъ. Героизмъ, а не обезьянство съ героизма, обнаруживаемое или затаенное чувство божественнаго въ человѣческой жизни, мысль, что исторія народа во времени есть только эмблема чего-то вѣчнаго — безъ всего этого не было бы Рима. Только это и создало древній Римъ, древнюю Грецію и древнюю Іудею. Обезьяны съ своими мигающими глазами, сидя вокругъ огня, въ который они не подкладываютъ новыхъ вѣтвей, утверждаютъ, что и безъ этого онъ можетъ горѣть вѣчно или не сознавая, что онъ можетъ и потухнуть, на вѣки. Печальная жизнь!
Впрочемъ, у моего эксцентрическаго друга, центръ котораго я, повидимому, постигъ, есть такое мѣсто.
— Церковь, — говорите вы? — Бросьте взглядъ назадъ, за тысячу девятьсотъ лѣтъ, въ Виѳлеемскія ясли, въ нихъ лежитъ дитя. Смотри, это фактъ, самый несомнѣнный фактъ. Ты научишься здѣсь вещамъ, которыхъ нельзя уничтожить. Развѣ не научитъ тебя жизнь Іисуса Назарея и смерть, которою онъ умеръ? Въ этомъ, какъ въ окнѣ, въ первый разъ открывается въ исторіи человѣка небо, (обѣщанное героизму мученичества, божественныя глубины скорби, благороднаго труда и невыразимыя, молчаливыя пространства вѣчности.
Но человѣческій родъ, это странное явленіе, называемое человѣческимъ родомъ, представляетъ какъ бы самую текучую и самую удивительную стихію, въ которой кристаллизуются удивительныя вещи, и въ нихъ привносится еще нѣчто смутное. Событіе въ Виѳлеемѣ произошло въ первый годъ, но каждый годъ къ нему присоединяется нѣчто новое — и посмотрите, что изъ этого вышло: Церковь! Соприкасаясь съ землею только въ одномъ пунктѣ, поднимаясь все выше и ширясь, какъ само небо, она покрыла уже все небо и всю землю, такъ что ни одной звѣзды не видать теперь иначе, какъ черезъ нее. Вотъ какъ выросла она изъ горстки сѣмянъ, запавшихъ въ душу человѣческаго рода и питавшихся лучшими доблестями сорока людскихъ поколѣній. Съ того времени она стала всесвѣтнымъ деревомъ націй.
Увы! Если корни его теперь мертвы и если они но растутъ уже въ твердой почвѣ, то что можетъ выйти изъ нея при всей ея обширности? Потрясаемая справа и слѣва религіозными распрями, она должна гнуться во всѣ стороны, все болѣе и болѣе отклоняться отъ перпендикуляра и свалиться наконецъ на землю съ шумнымъ трескомъ и снова открыть небесныя свѣтила, дневныя и ночныя! Всесвѣтное дерево будетъ объявлено мертвымъ.
Люди простые при случаѣ ссылаются еще на то, что они называютъ «новой религіей». Не будетъ вамъ, друзья мои, вашей пресловутой покой религіи. Мнѣ кажется, что она у васъ всегда была. Ваша религія — все то, что вѣрно, не правда ли? И Вѣчный Богъ приказываетъ этому быть фактомъ. Развѣ вы въ вашихъ темныхъ сердцахъ не знали истины тысячами? Но осуществляли ли вы въ вашихъ мертвыхъ сердцахъ хоть одну, двѣ изъ нихъ?
Вы говорите: древніе вѣка имѣли въ этомъ мірѣ благородное дѣло и вотъ почему они были дѣеспособны въ этомъ мірѣ. Отчасти это вѣрно. Вашъ скептицизмъ и вашъ іезуитизмъ, ваше безвѣріе слишкомъ наглядны. Замѣтьте, однако, что въ этомъ фатальномъ жалкомъ положеніи есть ходъ впередъ и обратно и по смѣшивайте ихъ между собою. Но ставьте лошади передъ телѣгой, если вы хотите выпутаться изъ этого положенія. Только ваша собственная ложь сдѣлала міръ невѣрующимъ. Какъ и всегда, и въ ваше время эта вселенная есть точный образъ и прямое соотвѣтствіе вашимъ душамъ, вашимъ мыслямъ и вашимъ дѣйствіямъ. «Колоколъ звонитъ такъ, какъ его слышитъ глупецъ» гласить поговорка. «Эта безумная вселенная, говоритъ Новалисъ, есть неясное отраженіе вашей собственной мечты». Имѣя благородный смыслъ, природа отвѣчаетъ на ваши героическія усилія, которыя вы употребляете для того, чтобы ее познать. Своими вѣчными голосами она отвѣчаетъ каждому: я божественна, будь такимъ же. Изъ глубины облачнаго вихря Богъ до сихъ поръ говоритъ всякому человѣку, въ которомъ есть человѣческая душа. Животной же душѣ природа отвѣчаетъ: да, я животна, я конюшня, рынокъ старого платья, входи, и если ты не глупъ, то тебя ожидаетъ хорошее угощеніе.
Не потому люди разграничили добро отъ зла, что существовало небо, а потому, что люди, имѣя не только желудокъ, но и сердце, знали всѣмъ своимъ существомъ, что есть небо и адъ. Добро и зло явились слѣдствіемъ этого. Если теперь вы не смотрите на небо, если вы, изувѣченные и немощные, погрязли съ головой въ бездонныхъ топяхъ путей міра сего, лишенныхъ высшаго руководительства, то знайте, что не небо виновато въ этомъ, но вы сами. У нашихъ бѣдныхъ друзей — «обезьянъ съ береговъ Мертваго моря» нѣтъ теперь неба. Смотря теперь на Вселенную, они констатируютъ, что трагическимъ образомъ она дошла до того, что превратилась въ фарса". Моисей пошелъ своей дорогой, и злая участь упала на нихъ[12]. Натура мстительница каждый день продолжаетъ наказывать мятежниковъ противъ нея такими же карами, и у кого есть глаза, тотъ можетъ видѣть ихъ и теперь — страшныя и многочисленныя, какъ никогда.
Какимъ образомъ можете вы и вамъ подобные вѣрить въ небо? Дѣлаете ли вы при вашемъ низкомъ существованіи усилія въ этомъ направленіи? Никакихъ. Первое героическое существо, посланное въ этотъ міръ, видя вокругъ себя море звѣздъ, обширные лѣса и океаны, жизнь и смерть, любовь и ненависть, радость и горе и безграничный станокъ времени съ громами и молніями — остался нѣмъ ко всему этому, упалъ ничкомъ на землю и изъ глубины сердца закричалъ ради спасенія въ пропасть міра сего: для него «раскрытая тайна вселенной» была уже не тайна, для него наоборотъ блеснулъ кое-какой свѣтъ: дѣйствуй благородно и ты уподобишься Создателю всего этого; если же будешь дѣйствовать иначе, уподобишься врагу Создателя. Вотъ для человѣка смыслъ праваго и неправаго, настоящее объединеніе его положенія въ этомъ мірѣ, неоспоримое посланіе, которое можно прочесть въ каждомъ сердцѣ, которое вышло изъ ничтожества.
Друзья мои, сквозь туманъ болтовни и филантропіи, несмотря на всѣ эти печальныя «всесвѣтныя деревья» съ ихъ гнѣздомъ разныхъ гнусныхъ тварей — молчаливыя звѣзды и вѣчныя свѣтила вселенной блестятъ и теперь для всякаго, у кого есть глаза. Теперь, какъ всегда, вокругъ всякаго человѣка и въ каждомъ человѣкѣ звучатъ голоса вдохновенные богами, которые повелительно говорятъ каждому: встань сынъ Адама, сынъ времени! Сдѣлай эти вещи божественными и въ томъ числѣ самого себя. Ибо наступаетъ ночь, когда нельзя будетъ работать. Да услышитъ тотъ, кто можетъ еще слышать!
Несомнѣнно, эта позорная исторія, это скептическое оцѣпенѣніе, это равнодушіе ко всему, что но имѣетъ отношенія къ мамонѣ, не есть естественное состояніе человѣческаго рода. Должны были быть и другія состоянія или же мы никогда не бывали обществомъ, но было между нами и благородныхъ дѣяній. Подъ этой животной неподвижностью лежатъ отравленныя, наклонности, которыя могли бы стать героическими.
Гложущая безпокойная тоска, имѣющая сообщеніе съ Флегетономъ и болотами Стикса окружающаго всю человѣческую жизнь — развѣ это не горестный крикъ отравленнаго героизма? Онъ никогда не найдетъ себѣ покоя. Бѣдные люди! Для чего вамъ ваши мѣшки съ золотомъ; ваши земли, ваши ренты, ваша мебель, ваши техническія изображенія, которыя заставляютъ лакеевъ останавливаться съ разинутымъ ртомъ, причемъ они впадаютъ даже въ своего рода пророческое настроеніе. Ни къ чему, меньше, чѣмъ ни къ чему. Ваша шкура покрыта, вашъ пищеварительный аппаратъ и другіе органы получаютъ достаточную пищу. Въ этомъ отношеніи вамъ стоитъ только высказать свои желанія и они будутъ исполнены. Я думаю, что дьяволъ въ этомъ случаѣ очень забавляется на вашъ счетъ. Вы требуете счастья. «Пусть мнѣ будетъ дано счастье», и дьяволъ даетъ вамъ безчисленное количество нарядовъ для вашей шкуры, все новыя и новыя блюда для вашего пищеварительнаго аппарата и однако гдѣ ваше «счастье»? Вы, какъ больныя дѣти, вы словно но люди, а своего рода обезьяны. Поздравьте себя съ тѣмъ, что вы скучаете. Это единственный признакъ того, что вы по лишены мужественности. Это постоянная покаянная проповѣдь, въ которой вы такъ нуждаетесь. Она раздается съ каѳедры истины. Для лицемѣрія и ханжества также есть свои каѳедры. Счастье но пришло и не хочетъ прійти, тоска громкимъ голосомъ, подобнымъ шуму водъ, стонетъ въ отвѣтъ. Никогда, никогда. Этотъ отчаянный вопль есть фактъ великій. Онъ идетъ отъ Флегетона и вратъ пропасти. Его зловѣщій и неумолимый рокотъ есть голосъ судьбы первобытной, вѣчной необходимости вещей. Стряхните съ себя вашъ кошмаръ и возстаньте. Или же вы будете конвульсивно биться въ немъ, пока смерть но освободитъ васъ отъ него. Бѣдные люди, вы имѣете пищу, одежду, жилище, какихъ никогда не имѣли люди. Каждый день вноситъ разнообразіе въ ваши наряды, никогда люди но мечтали о такихъ средствахъ, какими теперь обладаете вы, и со всѣми этими средствами вамъ но дано совершить ничего благороднаго. Вы теперь способны только на то въ чемъ нѣтъ благородства, на дѣла безплодныя. Благородство ушло изъ той сферы, въ которой вы живете. Ея путь потерянъ, ея возможность стала невѣроятной. Надо устроиться такъ, чтобы обходиться безъ нея, возражаютъ мнѣ. Отлично, наслаждайтесь вашими яствами и вашею роскошью, если это можетъ доставить счастье. Разнообразьте ихъ до безконечности. Пусть постоянная перемѣна во всѣхъ вещахъ будетъ вашимъ жеребіемъ, но не моимъ. Помните это проклятіе пророка и во всѣхъ вещахъ подлуннаго міра будьте, какъ колесо, которое катится безъ остановки. Садитесь въ ваши вагоны, летите съ одного мѣста на другое съ быстротою 50 верстъ въ часъ или, если вамъ угодно, пятисотъ миль въ часъ — все равно вы не вырвитесь изъ океана тоски, которою окутаны всѣ вещи. Поднимайтесь на небо, охотьтесь за оленями на кольцахъ Сатурна, она все-таки будетъ съ вами. Вы не избавитесь отъ вся, вы не можете получить ничего, кромѣ временнаго облегченія. Эта пророческая идущая изъ глубинъ проповѣдь будетъ преслѣдовать васъ, пока вы не поймете ее и не станете сообразовать съ нею ваши дѣйствія.
Текст издания: Памфлеты последнего дня / Т. Карлейль; С англ. пер. А. М. Белова. — Санкт-Петербург: Ф. И. Булгаков, 1907. — 131 с.; 25 см.
- ↑ Одинъ изъ героевъ Виргиліевой Энеиды, кормчій Энея.
- ↑ Іезуитъ, авторъ «Histoire de la Compagnie de Jésus» (Rome. 1653—73).
- ↑ Знаменитая ярмарка въ Ирландіи, гдѣ часто происходили драки.
- ↑ Маркизъ Помбаль (1699—1782) португальскій министръ, отличавшійся нерасположеніемъ къ іезуитамъ и добившійся ихъ изгнанія изъ Португаліи, Графъ Аранда (1719 1798) испанскій министръ, запретившій Іезуитамъ оставаться въ Испаніи.
- ↑ Sauerteig, т. е «Кислое тѣсто» — одинъ изъ юмористическихъ персонажей Карлейля.
- ↑ Т. е. свинское міросозерцаніе.
- ↑ Кокъ — знаменитый англійскій юрисконсульта (1549—1634). Литтльтонь — государственный человѣкъ и писатель. 1709—1773.
- ↑ Т. е. парикъ юрисконсульта.
- ↑ Св. Стефанъ — одна изъ частей огромнаго дворца, въ которомъ помѣщается парламентъ.
- ↑ Бартелем. Гербело (1625—1695) ученый оріенталистъ, авторъ Dictionnaire universel dos peuples do l’Orient. Дюгальдъ (1674—1743) — авторъ Description; géographique oi historique do l’empire do la Chine.
- ↑ На вычурномъ карлеевскомъ языкѣ это значитъ: сохранившія отъ своихъ старыхъ вѣрованій то, что заслуживало сохраненія.
- ↑ Карлейль имѣетъ въ виду одну ветхозавѣтную легенду, гласящую, что для обращеніи къ истинному Богу одного нечестиваго народи, жившаго на берегахъ Мертваго моря, Онъ послать Моисея. Но нечестивцы но послушались ого. Тогда Моисей ушелъ отъ нихъ, а весь народъ былъ превращенъ Богомъ въ обезьянъ.