Золотой человек (Йокаи)/ДО

Золотой человек
авторъ Мор Йокаи, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: венг. Az arany ember, опубл.: 1872. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: «Библіотека для Чтенія», №№ 7-9, 1882.

М. Іокай.

ЗОЛОТОЙ ЧЕЛОВѢКЪ.

РОМАНЪ. П.-ПЕТЕРБУРГЪ. Типографія П. И. Шмидта, Галерная ул., д. № 6

1882

«Библіотека для Чтенія», №№ 7—9, 1882

ЧАСТЬ I.
СВЯТАЯ ВАРВАРА.

ГЛАВА I.
Желѣзныя Ворота.

Представьте себѣ высокую горную цѣпь, разорванную съ вершины до основанія на протяженіи четырехъ миль. Обѣ стороны образуютъ высокіе, обрывистые утесы, вышиною отъ шестисотъ до трехъ тысячъ футовъ. Между ними протекаетъ исполинская рѣка стараго свѣта — Дунай.

Сама ли вода продѣлала эти громадныя ворота или горную цѣпь взорвалъ подземный огонь, Вулканъ или Нептунъ, или же оба вмѣстѣ создали это отверстіе, какого не въ состояніи была бы сдѣлать даже стальная рука человѣка нашего столѣтія?

Желѣзныя Ворота имѣютъ двухтысячелѣтнюю исторію и четыре націи: римляне, турки, румыны и венгры, дали имъ четыре названія.

Приближаясь къ нимъ, кажется, что приближаешься къ громадному, построенному великанами, храму. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ теченіе рѣки совершенно смыло отдѣльные обломки скалъ, въ другихъ образовало новые острова, которыхъ не найти ни на одной старой картѣ рѣки. Поросшіе дикимъ кустарникомъ и деревьями, острова эти не принадлежатъ никакому государству, ни Турціи, ни Венгріи, ни Сербіи, у нихъ нѣтъ хозяевъ, они никому не платятъ дани, они не имѣютъ имени и не принадлежатъ ни къ какому міру. Иногда рѣка снова уничтожаетъ свое созданіе и острова исчезаютъ съ картъ.

Скалы и острова раздѣляетъ потокъ, который между Оградиной и Плесвицовицею течетъ съ быстротою десяти миль въ часъ и раздѣляется на множества рукавовъ, которые мореплаватели должны хорошо знать, такъ какъ желѣзная рука человѣка прорыла только одинъ фарватеръ для самыхъ большихъ кораблей; ближе къ берегамъ могутъ проходить только мелкія суда.

Въ то время, когда начинается наша исторія, по Дунаю еще не ходили пароходы. Отъ Галаца вверхъ до Манна, девять тысячъ лошадей были заняты тѣмъ, что тащили корабли. Въ турецкой части Дуная употреблялись паруса, въ венгерской ихъ не употребляли. Между венгерскимъ и турецкимъ берегами процвѣтала мелкая контрабандная торговля солью, но такъ какъ государствамъ она не могла доставлять выгодъ, то на границѣ были устроены таможенные посты. Каждая деревня поставляла пограничныхъ стражей и въ каждой деревнѣ былъ свой собственный контрабандистъ, и дѣло устроивалось такъ, что въ то время, когда молодые люди какой нибудь деревни стояли на стражѣ, старики отправлялись въ дорогу съ контрабандой и все дѣло устраивалось по семейному.

Но правительства, строгой пограничной охраной, преслѣдовали еще другую важную цѣль — удержаніе чумы.

Ужасная восточная чума!

Въ настоящее время мы не знаемъ о чумѣ ничего болѣе, такъ какъ въ нашемъ отечествѣ она была въ послѣдній разъ полтораста лѣтъ тому назадъ, когда одна тщеславная вдова купила въ Землинѣ зачумленную шаль и, сходя въ ней въ церковь, упала мертвой.

Не смотря на это, мы должны быть благодарны правительству за то, что оно закрываетъ двери и окна, чтобъ чума не могла пройти къ намъ, такъ какъ всякое соприкосновеніе съ другими народами оставляло намъ какую нибудь новую болѣзнь: отъ сарацинъ мы получили оспу, отъ русскихъ — гриппъ, отъ южныхъ американцевъ явилась желтая лихорадка, отъ индійцевъ — холера, а отъ турокъ — чума. Вслѣдствіе этихъ цѣлей, прибрежные жители должны сноситься съ противоположнымъ берегомъ подъ строгимъ надзоромъ, что должно дѣлать ихъ жизнь очень пріятной и интересной.

Эти предписанія крайне строги; какъ только въ Бруссѣ появляется чума, всякіе предметы, живые или нѣтъ, объявляются зачумленными и всякій вступающій съ ними въ соприкосновеніе считается зараженнымъ и отправляется на десять или на двадцать дней въ карантинъ.

Если судно съ лѣваго берега соприкоснется съ кораблемъ съ праваго, то весь экипажъ считается зараженнымъ и долженъ десять дней оставаться посрединѣ рѣки, такъ какъ съ одного экипажа чума можетъ перейти на другой и заразить всѣхъ матросовъ.

За всѣмъ этимъ строго наблюдается. На каждомъ кораблѣ помѣщается правительственный органъ «очиститель», ужасный человѣкъ, который обязанъ наблюдать за всѣмъ, что они дѣлаютъ, съ кѣмъ входятъ въ сношенія, и если какой нибудь пассажиръ на турецкомъ, или сербскомъ берегу дотронется до какого нибудь чумнаго человѣка или вещи изъ шерсти или полотна (такъ какъ въ матеріи чума особенна впитывается), или если даже дотронется полою своего плаща до чего нибудь, или до кого нибудь, онъ сейчасъ же объявляется сомнительнымъ и, добравшись до границы, долженъ быть вырванъ изъ объятій своего семейства и переданъ въ карантинъ.

Вотъ почему этого человѣка называютъ очистителемъ, и горе ему, если онъ скроетъ подобный случай. За малѣйшее подозрѣніе онъ осуждается на пятнадцатилѣтнее заключеніе въ крѣпости.

Что касается контрабандистовъ, то къ нимъ чума, должно быть, не пристаетъ, такъ какъ они не возятѣсъ собою никакихъ очистителей, и въ Бруссѣ сто разъ являлась чума, а они постоянно поддерживаютъ сообщенія между обоими берегами. Мы не можемъ не упомянуть, что ихъ патрономъ считаютъ св. Прокофія. Только сильныя бури прекращаютъ ихъ путешествія, такъ какъ быстрое теченіе между Желѣзными Воротами отбрасываетъ лодки на южный берегъ.

Правда, бываютъ случаи, что контрабандисты отваживаются ѣхать и въ такую бурю, но тогда они везутъ уже не соль, а табакъ или кофе…

Страшный ураганъ свирѣпствовалъ уже три или четыре дня надъ Дунаемъ; всѣ корабли спѣшили добраться въ безопасную гавань или же бросали якорь посреди рѣки, и пограничный стражъ могъ спокойно спать, пока дуетъ вѣтеръ, такъ какъ въ такую погоду не отважится идти никакое судно.

Вдругъ капралъ Оградинской пограничной станціи услышалъ громкій звукъ рога, заглушавшій ревъ вѣтра. Шло какое нибудь судно и показывало этимъ сигналомъ свое приближеніе, чтобъ никакой другой корабль не рискнулъ войти въ фарватеръ Желѣзныхъ Воротъ, или же этотъ сигналъ былъ призывомъ судна въ опасности и просьбою о помощи.

Судно приближалось.

Это былъ дубовый корабль, вмѣщавшій отъ десяти до двѣнадцати тысячъ пудовъ груза, хорошо нагруженный. Массивное судно было выкрашено черной краской, кромѣ носа, который казался серебрянымъ. На носу былъ устроенъ навѣсъ, въ родѣ крыши дома, со спускавшимися по обѣимъ сторонамъ узкими лѣстницами; подъ ней помѣщались двѣ каюты съ дверями, выходившими направо и налѣво, съ двумя маленькими окнами, а въ промежуткѣ между двухъ оконъ, на золотомъ фонѣ была нарисована Св. Варвара въ свѣтло-розовомъ платьѣ, голубомъ плащѣ, съ красной повязкой на головѣ и бѣлой лиліей въ рукѣ.

Въ узкомъ пространствѣ за каютою, на носу помѣщался ящикъ въ два фута ширины и въ пять футъ длины, выкрашенный зеленой краской и наполненный черною землею, въ которой росли красныя левкои и другіе душистые цвѣты.

Этотъ крошечный садикъ былъ окруженъ высокой желѣзной рѣшеткой въ три фута вышины, увѣшанной вѣнками изъ полевыхъ цвѣтовъ, а въ срединѣ, подъ краснымъ колпакомъ, горѣла лампада.

Въ передней части корабля помѣщалась мачта, отъ которой шла веревка, за которую съ трудомъ тащили судно по берегу тридцать двѣ лошади. Въ другое время было бы довольно шестнадцати лошадей, а въ верхнемъ Дунаѣ даже двѣнадцати, но при сильномъ вѣтрѣ пришлось употребить тридцать двѣ.

Сигналъ относился къ вожакамъ лошадей, такъ какъ человѣческій голосъ напрасно бы старался заглушить бурю. Если бы даже крикъ съ корабля донесся до берега, то ни одинъ человѣкъ не разобралъ бы его тысячу разъ повтореннаго эхо; тогда какъ звуки рога понимаютъ даже лошади и понимаютъ, какъ люди, такъ и животныя, должны ли они ускорить или замедлить шаги, или же совершенно остановиться.

Судну, идущему фарватеромъ въ сильную бурю, предстоитъ множество опасностей и судьба его лежитъ въ рукахъ двоихъ людей. Первый — это кормчій, управляющій рулемъ, второй — капитанъ судна, подающій сигналы рогомъ. Если сигналъ не будетъ хорошо понятъ, то судно можетъ натолкнуться на скалу или же быть прибито къ южному берегу, или стать на мель и погибнуть вмѣстѣ съ людьми и грузомъ.

По лицамъ этихъ двухъ людей не видно было, чтобъ страхъ былъ имъ знакомымъ чувствомъ.

Рулевой былъ высокій, въ сажень ростомъ, закаленный морякъ съ сильно загорѣвшимъ лицомъ, обѣ щеки котораго были усѣяны мелкими, красными жилками, которыми были покрыты и бѣлки глазъ.

Онъ былъ всегда веселъ и въ его голосѣ существовали только два тона: громкій крикъ или тихій шепотъ.

По всей вѣроятности, это обстоятельство было причиною того, что онъ долженъ былъ особенно заботиться о своемъ горлѣ, которое онъ почти всегда закутывалъ громадной, красной шалью.

Капитанъ корабля былъ человѣкъ лѣтъ тридцати, съ бѣлокурыми волосами, голубыми глазами и длинными усами, тогда какъ вся остальная часть лица была гладко выбрита. Онъ былъ средняго роста, но съ перваго же взгляда видно было его сильное сложеніе.

Не смотря на это, когда онъ говорилъ тихо, то его голосъ казался женскимъ.

Рулевой назывался Іоганномъ Фабулой, а имя капитана корабля было Михаилъ Тимаръ.

Казенный очиститель сидѣлъ у борта, закутавъ голову въ капюшонъ плаща, такъ что видны были только носъ и усы. То и другое было красно. Имя его не упомянуто въ исторіи. Онъ занимался тѣмъ, что жевалъ табакъ.

Къ кораблю была привязана лодка.

У дверей каюты стоялъ человѣкъ, по наружности лѣтъ пятидесяти. Онъ курилъ изъ длиннаго чубука турецкій табакъ. Черты его лица имѣли восточный характеръ, но напоминали скорѣе турецкій, чѣмъ греческій типъ, тогда какъ его костюмъ былъ скорѣе греческій или сербскій.

Отъ внимательнаго наблюдателя не исчезло бы то, что выбритыя части его лица были гораздо свѣтлѣе остальныхъ, какъ бываетъ съ человѣкомъ, который недавно сбрилъ густую бороду.

Имя этого человѣка было Ефимій Трикалисъ или, по крайней мѣрѣ, онъ числился подъ этимъ именемъ въ корабельной книгѣ.

Онъ былъ владѣльцемъ корабельнаго груза, а корабль принадлежалъ коморнскому купцу Афанасію Брацовичу.

Въ одно изъ оконъ каюты выглядывало личико молодой дѣвушки, которое, рядомъ съ изображеніемъ Св. Варвары, казалось частью картинки. Лицо дѣвушки было не блѣдное, но бѣлое, бѣлизны мрамора или хрусталя. Бѣлый цвѣтъ этотъ казался для нея такимъ же врожденнымъ, какъ для абисинки черный, для малайки желтый. Никакая посторонняя примѣсь цвѣтовъ не нарушала бѣлизны. Ни вѣтеръ, ни взглядъ человѣка не могли вызвать краски на этомъ лицѣ.

Дѣвушка была почти ребенокъ, ей не могло быть болѣе тринадцати лѣтъ, но она была высока и стройна. Выраженіе ея лица, строгія линія котораго казались какъ бы высѣченными изъ мрамора и снятыми со статуи Венеры Милосской, было всегда серьезно. Ея густые, черные волосы отливали металлическимъ блескомъ, точно перья чернаго орла. Но глаза ея были темносиніе. Длинныя, черныя брови почти сходились, что придавало ея лицу особенную прелесть; казалось, что эти брови составляютъ черный ореолъ на лбу священнаго изображенія.

Дѣвушку звали Тимея.

Это были пассажиры на Св. Варварѣ.

Когда капитанъ корабля выпускалъ изъ рукъ рогъ, онъ находилъ время поболтать съ дѣвушкой чрезъ желѣзную рѣшетку.

Тимея понимала только новогреческій языкъ, на которомъ бѣгло говорилъ капитанъ.

Онъ объяснялъ дѣвушкѣ красоты ландшафта.

Ея блѣдное лицо и темныя брови оставались неподвижными, но она внимательно слушала его рѣчи. Но капитану казалось, что эти глаза глядѣли на него съ меньшимъ вниманіемъ, чѣмъ на левкои, росшія у ногъ Св. Варвары.

Тогда онъ сорвалъ цвѣтокъ и подалъ его ребенку, чтобъ она могла ближе послушать, что разскажутъ эти цвѣты.

Рулевой видѣлъ это и это не нравилось ему.

— Они лучше сдѣлали бы, пробормоталъ онъ, если бы, вмѣсто того, чтобъ брать цвѣты у Св. Варвары и дарить ихъ дѣвушкѣ, зажгли бы свѣчку предъ образомъ, такъ какъ помощь свыше была бы для насъ не лишней. Помоги намъ Богъ!

Это пожеланіе Іоганнъ Фабула проговорилъ для себя; но, такъ какъ около него сидѣлъ очиститель, то между ними завязался слѣдующій разговоръ.

— Почему эти господа желаютъ непремѣнно пройти чрезъ Желѣзныя Ворота въ такую грозу? спросилъ очиститель.

— Почему? отвѣчалъ Іоганнъ Фабула, потому единственно, что они торопятся. Мы веземъ на кораблѣ десять тысячъ мѣръ пшеницы. Въ Банатѣ былъ неурожай, а у насъ въ Валахіи была хорошая жатва. Сегодня день Св. Михаила, и если мы не поторопимся, то ноябрь застигнетъ насъ въ пути и мы замерзнемъ.

— А почему вы думаете, что Дунай замерзнетъ уже въ ноябрѣ?

— Я не думаю это, а навѣрное знаю. Это говоритъ коморнскій календарь. Подите посмотрите ко мнѣ въ каюту. Онъ виситъ у меня надъ постелью.

Очиститель плотнѣе закутался въ капюшонъ и выплюнулъ табачную жвачку въ Дунай.

— Не плюйте въ такую погоду въ воду; Дунай не переноситъ этого.

— И это говоритъ календарь?

— Коморнскій календарь святъ, какъ евангеліе. Десять лѣтъ тому назадъ онъ также предсказалъ, что морозы начнутся въ ноябрѣ. Поэтому я спѣшу, какъ можно скорѣе быть съ моимъ кораблемъ дома. Тогда я также былъ на Св. Варварѣ и также спѣшилъ. Другіе смѣялись надо мною, но 23 ноября вдругъ наступили морозы и половина судовъ замерзла, одни у Апатина, другія у Фельдвара. Тогда пришла моя очередь смѣяться. Помоги намъ Богъ!…

Вѣтеръ сильно налетѣлъ на судно. Крупныя капли пота выступали на лицѣ рулеваго, когда онъ поворачивалъ руль; но онъ не нуждался ни въ чьей помощи.

Повернувъ руль, онъ наградилъ себя хорошимъ глоткомъ водки, послѣ котораго его глаза казались еще краснѣе.

— Помоги намъ только Іисусъ пройти мимо этой скалы, прошепталъ онъ въ сильномъ волненіи. Эй! вы тамъ! возьмитесь за весла! Все будетъ хорошо, если мы удачно пройдемъ мимо этого камня.

— Послушайте, другъ мой, продолжалъ очиститель, снова засовывая въ ротъ табакъ, вашъ корабль, какъ мнѣ кажется, везетъ не одну пшеницу?

Фабула поглядѣлъ на очистителя подъ его капюшономъ и пожалъ плечами.

— Какое мнѣ до этого дѣло? Если на суднѣ есть контрабанда, то мы, по крайней мѣрѣ, не останемся въ карантинѣ, а скорѣе пойдемъ впередъ.

— Какъ такъ?

Рулевой написалъ своимъ кулакомъ за спиной кругъ, на что очиститель громко расхохотался. Вѣроятно, онъ понялъ пантомиму своего собесѣдника.

— Посмотрите, продолжалъ Іоганнъ Фабула, съ тѣхъ поръ, какъ я проѣзжалъ здѣсь въ послѣдній разъ, теченіе рѣки снова измѣнилось. Если мнѣ теперь не удастся побѣдить вѣтеръ, то мы попадемъ въ новый уголъ, образовавшійся между скалами Влюбленныхъ… А этотъ капитанъ опять болтаетъ съ гречанкой, вмѣсто того, чтобъ заниматься своимъ дѣломъ. Она приноситъ намъ только несчастіе. Съ тѣхъ поръ, какъ она у насъ на кораблѣ, сѣверный вѣтеръ дуетъ, не переставая; тутъ что-то не ладно. Она бѣла, какъ духъ, ея брови сходятся вмѣстѣ, какъ у колдуньи. Г. Тимаръ! дѣлайте же ваше дѣло!

Но г. Тимаръ не взялся за рогъ, а продолжалъ разсказывать сказки молодой дѣвушкѣ о скалахъ, о водопадахъ, такъ какъ, начиная отъ Желѣзныхъ Воротъ, съ каждымъ угломъ, съ каждымъ островомъ, связана какая нибудь легенда или исторія, то волшебная сказка, то народное сказаніе, то приключенія разбойниковъ, разсказанныя не въ книгахъ, а сохранившіяся въ народныхъ пѣсняхъ и сказаніяхъ о скалахъ, какъ будто превратившихся въ каменную библіотеку. Названія скалъ, это названія книгъ на корешкахъ и тотъ, кто умѣетъ раскрывать эти книги, можетъ прочесть въ нихъ цѣлые романы.

Михаилъ Тимаръ былъ уже давно какъ дома въ этой библіотекѣ. Онъ часто проѣзжалъ Желѣзныя Ворота съ кораблемъ, довѣреннымъ его присмотру, каждый камень, каждый островъ были ему знакомы.

Можетъ быть, своими разсказами и сказками онъ преслѣдовалъ другую цѣль, кромѣ доставленія удовольствія любопытству дѣвушки? Когда нѣжное существо подвергается большой опасности, отъ которой вздрагиваетъ даже закаленное сердце мужчины, то тѣ, которые знакомы съ опасностями, должны отвлекать отъ нихъ вниманіе тѣхъ, которые съ ними не знакомы. Можетъ быть, его заставляла говорить именно эта причина?

До тѣхъ поръ, пока Тимея слушала разсказы о героѣ Миркѣ и его возлюбленной вѣрной Моливѣ, которая бросилась въ Дунай съ скалы Любигая, она не обращала вниманія на шумъ и грохотъ вѣтра, не замѣчала угрожающаго приближенія къ нимъ скалъ, не боялась высоко поднимавшихся волнъ.

— Э! г. капитанъ! крикнулъ рулевой, что-то приближается къ намъ на встрѣчу.

Капитанъ оглядѣлся и увидалъ предметъ, на который обращалъ его вниманіе рулевой.

Корабль проходилъ въ это время по рукаву Таталія, гдѣ Дунай имѣетъ всего двѣсти саженъ ширины и течетъ необыкновенно быстро. Онъ имѣетъ здѣсь видъ быстро падающаго сверху горнаго ручья.

Но только этотъ ручей Дуная отъ этого мѣста раздѣляется на двѣ части скалою, поросшей мохомъ и кустами. Объ ея западный конецъ вся масса воды раздѣляется на два рукава, изъ которыхъ одинъ течетъ мимо сербскаго берега, тогда какъ другой вливается въ вырытый въ скалѣ фарватеръ, шириною въ пятьдесятъ саженъ, настолько глубокій, что по нему могутъ плавать вверхъ и внизъ величайшія суда. Но въ этомъ мѣстѣ крайне опасно въ сильный вѣтеръ встрѣтиться двумъ судамъ, такъ какъ въ сѣверной части прохода находится много подводныхъ камней, о которые корабль легко можетъ разбиться, тогда какъ на югѣ сильное теченіе въ томъ мѣстѣ, гдѣ раздѣлается потокъ, неизбѣжно увлекетъ корабль, попавшій въ него.

Опасность, на которую указывалъ рулевой, была очень серьезна, — на встрѣчу имъ двигалась сорвавшаяся мельница.

Михаилъ Тимаръ поспѣшно взялъ подзорную трубу, которую держала Тимея.

На западномъ поворотѣ Дуная виднѣлась темная масса.

Тимаръ поглядѣлъ на нее въ трубу и крикнулъ рулевому:

— Мельница!

— Св. Іисусъ! мы погибшіе люди!

Мельница быстро неслась на нихъ теченіемъ. По всей вѣроятности, буря сорвала ее съ якоря и можно было предвидѣть, что на ней нѣтъ никого, ни рулеваго ни матросовъ. Люди, по всей вѣроятности, бѣжали на берегъ и громада неслась теперь по волѣ вѣтра и теченія

Михаилъ Тимаръ, не сказавъ ни слова, отдалъ Тимеѣ обратно трубу, чтобъ она опять могла разсматривать въ нее скалы, затѣмъ поспѣшно сбросилъ съ себя сюртукъ и соскочилъ въ лодку, крикнувъ съ собою пять гребцовъ и приказавъ имъ отвести лодку.

Трикалисъ и Тимея не понимали его приказаній, отданныхъ на венгерскомъ языкѣ, котораго они не знали. Точно также непонятно было для нихъ то, что крикнулъ капитанъ рулевому:

— Пусть корабль идетъ по прежнему направленію… не поворачивая ни направо, ни налѣво!

Чрезъ нѣсколько минутъ Трикалисъ могъ самъ убѣдиться, какой опасности они подвергаются.

Сорвавшаяся мельница, влекомая быстрымъ потокомъ, неслась на нихъ по самой срединѣ фарватера. Если бы она столкнулась съ Св. Варварой, гибель обѣихъ была неизбѣжна.

Лодка съ людьми боролась противъ теченія. Четверо гребли, одинъ правилъ рулемъ, а капитанъ стоялъ на носу лодки, скрестивъ руки.

Какое безумное предпріятіе задумалъ онъ? Что могъ онъ сдѣлать въ маленькой лодкѣ противъ громаднаго чудовища? Что значили человѣческіе мускулы противъ силы потока и бури?

Если бы каждый изъ шестерыхъ былъ Самсономъ, то законы гидростатики уничтожили бы всѣ ихъ усилія. Ихъ столкновеніе должно было превратить ихъ въ ничто.

Если даже бы имъ удалось добраться до мельницы, то все таки она была бы увлечена отъ нихъ силою потока.

Но лодка не держалась средины потока, она старалась добраться до южнаго края острова.

Волны были такъ высоки, что пятеро людей въ лодкѣ поминутно исчезали за ними, чтобъ снова чрезъ мгновеніе появиться на гребнѣ волнъ и затѣмъ опять исчезнуть.

ГЛАВА II.
Бѣлая кошка.

Между тѣмъ пятеро гребцовъ въ лодкѣ совѣщались, что дѣлать.

Одинъ совѣтовалъ привлечь мельницу къ водовороту, чтобъ онъ поглотилъ ее.

Но это не могло спасти Св. Варвары, такъ какъ быстрый потокъ бросилъ бы мельницу на нее.

Другой думалъ, что слѣдуетъ захватить ее веревками и затѣмъ вскочить на нее и дать ей такое направленіе, чтобъ она повернула къ углу между скалами.

Но этотъ совѣтъ былъ неудобенъ потому, что вмѣстѣ съ мельницей потокъ увлекъ бы и лодку.

Тимаръ приказалъ рулевому дать лодкѣ направленіе къ концу острова Периграда, на которомъ возвышается скала Влюбленныхъ.

Приблизившись къ водовороту, онъ бросилъ тяжелый якорь такъ легко, что лодка не испытала никакого потрясенія.

Это доказывало, какая большая мускульная сила скрывалась въ этомъ человѣкѣ.

Затѣмъ Тимаръ приказалъ рулевому ѣхать какъ можно скорѣе на встрѣчу мельницѣ.

Тутъ они поняли его намѣреніе. Онъ желалъ остановить ее якоремъ.

— Дурное средство, говорили матросы, она остановится и только загородитъ собою фарватеръ.

Когда Трикалисъ понялъ съ корабля намѣреніе Тимара, онъ бросилъ изъ рукъ трубу и крикнулъ рулевому, чтобъ онъ остановилъ судно, и началъ спускать его внизъ по теченію.

Рулевой не понималъ по-гречески, но изъ жестовъ старика понялъ, чего тотъ отъ него требуетъ, и отвѣчалъ съ величайшимъ спокойствіемъ:

— Нечего ворчать, Тимаръ знаетъ, что дѣлаетъ.

Тогда Трикались съ яростью выхватилъ изъ-за пояса кинжалъ, чтобъ самому перерѣзать канатъ.

Тогда рулевой спокойно указалъ ему назадъ.

И то, что тамъ увидѣлъ Трикалисъ, измѣнило его намѣреніе.

Въ нижней части Дуная, на разстояніи мили, такъ что ихъ могъ открыть опытный глазъ, виднѣлась мачта и паруса турецкой бригантины.

Увидѣвъ это, Трикалисъ снова заткнулъ кинжалъ за поясъ и лицо его, за мгновеніе до этого покрытое яркой краской, вдругъ поблѣднѣло.

Онъ поспѣшилъ къ Тимеи.

Послѣдняя глядѣла въ трубу на вершины скалъ Периграда.

— Дай мнѣ трубу! крикнулъ Трикалисъ, дрожащимъ отъ страха голосомъ.

— Ахъ! какъ это красиво, сказала Тимея, передавая ему трубу.

— Что такое?

— На горахъ я вижу маленькихъ козъ, которыя весело играютъ.

Трикалисъ направилъ трубу на шедшее къ нимъ судно и брови его сильно нахмурились, а лицо еще болѣе поблѣднѣло.

Тимея снова взяла у него трубу и стала искать на горахъ играющихъ козъ.

Старикъ обнялъ ее правой рукой.

— Ахъ! какъ онѣ прыгаютъ и танцуютъ! какъ это красиво!

А между тѣмъ, рука, обнимавшая Тимею, чуть не подняла ее и не бросила въ волны. Но то, что грекъ увидалъ по другую сторону, снова возвратило его лицу краску жизни, исчезнувшую съ него.

Мельница, быстро несомая потокомъ, все приближалась къ лодкѣ, въ которой стоялъ Тимаръ. На ней не было ни одного живаго существа, кромѣ бѣлой кошки, которая сидѣла и жалобно мяукала.

Достигнувъ мельницы, Тимаръ быстро набросилъ на нее канатъ, который держалъ въ рукахъ. Конецъ каната былъ прикрѣпленъ къ брошенному заранѣе якорю. Послѣ толчка мельница измѣнила направленіе и повернула къ правому берегу.

— Не говорилъ ли я, что Тимаръ знаетъ, что дѣлаетъ? пробормоталъ Іоганнъ Фабула.

Тогда какъ грекъ въ радостномъ экстазѣ кричалъ:

— Браво! сынъ мой! и такъ крѣпко сжалъ руку Тимеи, что она испугалась и забыла своихъ козочекъ.

— Смотри сюда!

Тогда Тимея, въ свою очередь, увидала мельницу, и это было не трудно, такъ какъ Св. Варвара и мельница были настолько близко, что въ каналѣ, въ пятьдесятъ саженей шириною, ихъ отдѣляло одну отъ другой разстояніе не болѣе десяти саженей.

Но этого было достаточно, чтобъ Св. Варвара могла пройти благополучно.

Тимея не видѣла ни опасности, ни спасенія, она видѣла только брошенную на волю судьбы бѣлую кошечку.

Когда бѣдное животное увидало такъ близко отъ себя наполненное людьми судно, оно вскочило и начало съ жалобнымъ мяуканьемъ бѣгать взадъ и впередъ, измѣряя глазами разстояніе, какъ бы приготовляясь прыгнуть.

— Ахъ! бѣдная кошечка! съ испугомъ крикнула Тимея. Если бы она могла къ намъ прыгнуть.

Но отъ этого случая, корабль спасла его покровительница — Св. Варвара, и разстояніе между судами начало все увеличиваться.

— Ахъ! бѣдная хорошенькая кошечка!

— Не безпокойся о ней, сказалъ грекъ, когда мельницу прибьетъ къ скаламъ, кошка спрыгнетъ на берегъ и будетъ играть съ твоими козочками.

Но несчастная кошка бѣгала по тому краю, который былъ ближе къ кораблю и не видала близости острова.

— Глупая! прыгай. Посмотри, съ той стороны, крикнула Тимея.

Но приведенное въ отчаяніе животное не поняло ее.

Въ то самое мгновеніе, когда мельница миновала Св. Варвару, канатъ, на которомъ она держалась, лопнулъ и она была быстро унесена теченіемъ.

Еще чрезъ нѣсколько мгновеній, наскочивъ на скалы, она разлетѣлась въ куски.

Она исчезла въ волнахъ и вмѣстѣ съ ней бѣлая кошечка.

Тимея вздрогнула и закрыла лицо руками.

Но Св. Варвара была спасена.

Грекъ пожалъ руки возвратившимся матросамъ и обнялъ Тимара.

Тимаръ могъ ожидать, что Тимея также скажетъ ему ласковое слово. Но она, съ искаженнымъ отъ ужаса лицомъ, вскрикнула, указывая на волны:

— Что сталось съ ней?

— Она превратилась въ щепки.

— А бѣдная кошечка?

Губы дѣвушки дрожали, на глазахъ выступили слезы.

— Для нея все кончено.

— Но вѣдь эта мельница и кошка, навѣрно, принадлежали кому нибудь? какому нибудь бѣдному человѣку? сказала Тимея.

— Конечно. Но мы должны были спасти нашъ корабль и нашу жизнь. Если бы мы не пожертвовали этой мельницей, то, столкнувшись съ нами, она все равно бы погибла, но погубила бы и насъ.

Тимея поглядѣла на человѣка, говорившаго это, сквозь призму сверкавшихъ въ ея глазахъ слезъ.

Это былъ чужой, непонятный для нее міръ, на который она глядѣла сквозь слезы.

ГЛАВА III.
Прыжокъ.

Тамару некогда было снова разсказывать дѣвушкѣ сказки, такъ какъ, только что онъ успѣлъ возвратиться, какъ грекъ передалъ ему трубу и, указывая назадъ, на то мѣсто, куда онъ раньше глядѣлъ, сказалъ:

— Военное судно… Двадцатичетырехвесельное… бригантина Салоники….

Тимаръ до тѣхъ поръ не выпускалъ изъ рукъ трубы, пока бригантина не скрылась отъ него за островомъ Периградой, тогда онъ быстро опустилъ трубу, приложилъ къ губамъ рогъ и прокричалъ въ него сначала три раза, затѣмъ шесть разъ. Послѣ чего погонщики скорѣе погнали лошадей.

Скалистый островъ Периграда омывается двумя рукавами Дуная. По рукаву, идущему мимо сербскаго берега, поднимаются суда съ грузомъ, идущія вверхъ по Дунаю. Это наиболѣе удобный и вѣрный путь, по которому корабли подвигаются вдвое меньшимъ количествомъ лошадей, чѣмъ по другому.

По рукаву, идущему вдоль румынскаго берега, корабли поднимаются быками, число которыхъ иногда доходитъ то ста двадцати.

Рядомъ съ островомъ Периградой, ближе къ румынскому берегу, лежитъ маленькій островокъ Рескиваль.

Теченіе между двумя островами страшно быстро; но по выходѣ изъ этого узкаго прохода, потокъ образуетъ между обоими скалистыми берегами большое озеро. Это озеро никогда не бываетъ спокойно и даже въ самые сильные холода не замерзаетъ. Все дно его усѣяно каменьями. Нѣкоторые изъ нихъ скрываются подъ водою, тогда какъ другіе выдвигаются изъ нея на нѣсколько саженей. Это самое опасное мѣсто для кораблей всѣхъ націй.

Даже теперь, такіе испытанные мореплаватели, какъ англичане, турки и итальянцы, которые во всѣхъ моряхъ, какъ дома, со страхомъ проходятъ по этому мѣсту Дуная. Тутъ случается наибольшее количество кораблекрушеній; тутъ разбился лучшій турецкій военный корабль Силистрія.

По этому озеру съ опасными рифами есть безопасный проходъ, но только немногіе корабли знаютъ его и умѣютъ имъ пользоваться; этотъ проходъ дѣлаетъ возможнымъ для кораблей переходъ отъ сербскаго берега къ румынскому, въ идущій вдоль него фарватеръ.

Въ этотъ фарватеръ можно войти только при Цвиничѣ и выдти при Гладовѣ. Онъ отдѣляется во всю длину отъ остального Дуная рядомъ подземныхъ скалъ и переходъ по этому мѣсту называется опаснымъ прыжкомъ.

Капитанъ протрубилъ въ рогъ три раза, потомъ шесть.

Погонщики лошадей уже знали, что это значитъ, и начали съ громкими криками погонять лошадей.

Тогда корабль сталъ быстро подвигаться по потоку.

Рогъ протрубилъ девять разъ.

Погонщики начали, не переставая, гнать лошадей. Бѣдныя животныя понимали и сигналы, и удары и выбивались изъ силъ.

Пять минутъ подобной работы труднѣе цѣлаго дня.

Наконецъ рогъ протрубилъ двѣнадцать разъ.

Люди и лошади собрали послѣднія силы; каждую минуту казалось, что они не въ состояніи будутъ двинуться дальше.

Капитанъ корабля стоялъ на носу.

Въ ту минуту, когда движеніе корабля достигло наибольшей скорости, капитанъ перерубилъ канатъ, на которомъ двигалось судно.

Лошади попадали всѣ въ рядъ и передняя сломала себѣ колѣни.

Ея вожакъ благоразумно успѣлъ соскочить раньше.

Корабль вдругъ измѣнилъ свой курсъ и повернулъ къ сѣверному берегу.

Въ ту минуту, когда Тимаръ перерубилъ канатъ, жизнь всѣхъ, находившихся на кораблѣ, была въ рукамъ единственнаго человѣка — рулеваго.

Въ эту минуту Іоганнъ Фабула понялъ, что онъ въ состояніи сдѣлать.

— Помоги намъ Іисусъ! крикнулъ онъ.

Но въ то же самое время, онъ не складывалъ рукъ. Корабль, розогнанный лошадьми, быстро несся въ въ озеро, образуемое Дунаемъ.

Для того, чтобы поворачивать теперь рулевое колесо, нужно было два человѣка, да и тѣ едва въ состояніи были бы справиться.

Между тѣмъ Тимаръ стоялъ на носу и измѣрялъ глубину фарватера, одной рукой онъ держалъ лотъ, а другой, пальцами, показывалъ рулевому, сколько футовъ воды подъ кораблемъ.

— Помоги намъ Іисусъ!

Рулевой зналъ скалы, между которыми проходилъ, такъ хорошо, что былъ бы въ состояніи сказать, насколько футовъ поднялся Дунай въ послѣднюю недѣлю. Онъ твердой рукою поворачивалъ руль.

Если бы онъ сдѣлалъ хоть одно невѣрное движеніе, то корабль со всѣмъ, что въ немъ находилось, былъ бы отнесенъ теченіемъ на находившійся отъ нихъ въ двадцати саженяхъ островъ Периграда, а тамъ бы его постигла участь только что разбившейся мельницы, и хорошенькое, бѣленькое дитя отправилось бы туда же, гдѣ исчезла бѣлая кошечка.

Они счастливо миновали островъ Рескиваль.

Это было самое дурное мѣсто.

Движеніе корабля стало тутъ уже медленнѣе, такъ какъ его стремленіе впередъ парализовало силы потока, дно котораго было усѣяно острыми каменьями.

Тимея, наклонившись чрезъ бортъ, глядѣла въ воду.

Сквозь прозрачныя волны пестрыя подводныя скалы казались около самаго корабля. Между ними мелькали блестящія серебряныя рыбки. Какъ любовалась она этимъ зрѣлищемъ!

На кораблѣ царствовало глубокое молчаніе. Каждый зналъ, какой опасности подвергается, только божественному милосердію могли они быть обязаны тѣмъ, что благополучно прошли между столькими подводными камнями.

Только одна Тимея не чувствовала ни волненія, ни страха.

Между тѣмъ, корабль вошелъ во впадину скалы, въ родѣ бухты. Подводные камни тутъ не опасны, такъ какъ они лежатъ глубоко подъ водою, въ темнозеленой глубинѣ. Только изрѣдка виднѣется масса морскихъ гостей, при появленіи которыхъ разбѣгаются во всѣ стороны пестрые стада рыбъ.

Тимея любовалась, глядя въ воду, но вдругъ почувствовала, что Тимаръ схватилъ ее на руки и, втолкнувъ въ каюту, заперъ за нею дверь.

Тимея не знала, что такое произошло, зачѣмъ съ нею поступили такъ грубо. Она бросилась къ окну каюты, чтобы выглянуть изъ него.

Но не случилось ничего особеннаго, кромѣ того, что корабль счастливо прошелъ маленькую бухту и повернулъ въ фарватеръ по румынскому берегу.

Но въ этомъ мѣстѣ воды Дуная такъ быстро вливаются въ фарватеръ, что образуется настоящій водопадъ, и тутъ-то наступаетъ самая опасная минута.

Ужасный прыжокъ.

Когда Тимея выглянула въ каютное окно, она увидала только стоявшаго на носу Тимара.

Но вдругъ поднялся ужасный шумъ. Громадныя бѣлыя волны залили переднюю часть корабля и разлились до самыхъ оконъ каюты. Они залили лицо выглядывавшей изъ окна Тимеи.

Когда она снова взглянула чрезъ минуту, то капитана уже не было на носу. На кораблѣ былъ страшный шумъ,

Тимея бросилась къ дверямъ и столкнулась тамъ съ отцемъ.

— Мы тонемъ! крикнула она.

— Нѣтъ, корабль спасенъ, но капитанъ упалъ въ воду.

Тимея видѣла это. Волны на ея глазахъ снесли Тимара.

Но когда она поняла, въ чемъ дѣло, ея сердце не забилось сильнѣе.

Странное дѣло, когда она увидѣла, какъ изчезла въ волнахъ бѣлая кошечка, она была въ отчаяніи и не въ состояніи была удержаться отъ слезъ; теперь, когда волны похитили человѣка, она даже не сказала «бѣдный»!

Да, но кошечка мяукала такъ жалобно, а этотъ человѣкъ, казалось, презиралъ весь свѣтъ.

Бѣлая кошечка было хорошенькое, маленькое животное, а капитанъ противный мужчина, и наконецъ, кошечка не могла помочь себѣ, а капитанъ былъ сильный, ловкій человѣкъ. Онъ, конечно, съумѣетъ спасти себя, на то онъ мужчина.

Послѣ послѣдняго прыжка корабль былъ спасенъ и вступилъ въ безопасный фарватеръ.

Матросы поспѣшно бросились въ лодку, чтобъ найти исчезнувшаго капитана.

Грекъ держалъ въ рукахъ туго набитый кошелекъ, какъ награду за спасеніе Тимара.

— Сто дукатовъ тому, кто вытащитъ его живаго изъ воды!

— Оставьте себѣ ваши сто дукатовъ, раздался голосъ Тимара съ противоположнаго конца корабля, я явился самъ.

И всѣ увидали, какъ онъ плылъ за кораблемъ, схватившись за якорную цѣпь на кормѣ.

Затѣмъ, какъ будто ничего не случилось, поднявшись на корабль, онъ снова началъ командовать.

— Бросай якорь!

Тяжелый якорь, въ три центнера вѣсомъ, былъ опущенъ въ воду, и корабль остановился посреди фарватера, совершенно скрытый съ другой стороны закрывавшими его скалами.

— Теперь отправимся въ лодкѣ на берегъ, приказалъ Тимаръ тремъ гребцамъ.

— Надѣньте на себя сухое платье, сказалъ грекъ.

— Это было бы безполезной потерей времени, возразилъ Тимаръ. Сегодня мнѣ пришлось взять не одну ванну, а намъ надо торопиться.

Послѣднія слова были сказаны греку шепотомъ на ухо.

Глаза его сверкнули въ знакъ согласія.

Капитанъ вскочилъ въ лодку и началъ грести самъ, чтобъ скорѣе добраться до стоявшаго на берегу дома, гдѣ можно было достать животныхъ для тяги.

Онъ взялъ восемьнадцать штукъ.

Между тѣмъ къ мачтѣ былъ прикрѣпленъ новый канатъ, быки запряжены, и не прошло и получаса, какъ Св. Варвара продолжала свой путь сквозь Ворота, только около противоположнаго берега.

Когда Тимаръ возвратился на бортъ корабля, то, вслѣдствіе большаго движенія, его платье уже было сухо.

Корабль былъ спасенъ. Можетъ быть, дважды спасенъ, и вмѣстѣ съ нимъ весь грузъ, грекъ и Тимея.

Но что такое были для него эти люди?

Онъ самъ былъ только капитаномъ корабля и получалъ, какъ таковый, довольно ограниченное содержаніе. Ему должно было быть все равно, что несетъ корабль — простую ли пшеницу или табакъ, или чистый жемчугъ, его вознагражденіе оставалось тоже самое.

Точно также думалъ про себя очиститель, который, когда судно вошло въ румынскій фарватеръ, возобновилъ свой разговоръ съ рулевымъ, на что до сихъ поръ не было удобнаго времени.

— Согласитесь, пріятель, что мы въ жизни никогда еще не были такъ близки отъ возможности вмѣстѣ отправиться къ чорту, какъ сегодня?

— Это совершенно вѣрно, отвѣчалъ Іоганнъ Фабула.

— Но къ чему нужно было намъ дѣлать этотъ опытъ? Какъ будто мы сегодня же должны были замерзнуть.

— Гмъ! Сказалъ Іоганнъ Фабула, беря глотокъ водки изъ своей фляжки, какое вознагражденіе вы получаете?

— Двадцать крейцеровъ въ день, отвѣчалъ очиститель.

— Къ чему же чортъ принесъ васъ сюда, чтобъ изъ-за двадцати крейцеровъ рисковать жизнью! Я васъ не звалъ. Я получаю каждый день гульденъ и, кромѣ того, пищу, слѣдовательно, я имѣю на сорокъ крейцеровъ болѣе причинъ рисковать моей жизнью, чѣмъ вы.

Очиститель покачалъ головою и отбросилъ назадъ капюшонъ, чтобъ лучше понимать своего собесѣдника.

— Послушайте, сказалъ онъ, мнѣ кажется, какъ будто этотъ турецкій корабль охотится за вашимъ и Св. Варвара старается уйти отъ него?

— Гмъ! снова сказалъ рулевой, и началъ откашливаться, какъ будто не въ состояніи былъ сказать ни слова.

— Ну, мнѣ это все равно, продолжалъ, пожимая плечами, очиститель. Я австрійскій пограничный стражъ и не имѣю ничего общаго съ Турціей, но я знаю то, что знаю,

— Ну такъ, въ такомъ случаѣ, узнайте то, чего еще не знаете, сказалъ Іоганнъ Фабула, къ которому вдругъ возвратилось употребленіе языка. Совершенно вѣрно, насъ преслѣдуетъ турецкій корабль и мы изъ за него сдѣлали опасный прыжокъ. Вотъ видите, эту дѣвочку съ бѣлымъ лицомъ хотѣли взять въ гаремъ къ султану, но отецъ не согласился отдать ее, а предпочелъ бѣжать съ нею изъ Турціи, и теперь все дѣло въ томъ, чтобъ скорѣе достигнуть Венгріи, гдѣ султанъ уже не можетъ отнять ее. Ну, теперь вы знаете все и потому не спрашивайте меня больше, а лучше ступайте къ образу Св. Варвары и поправьте предъ нею лампаду, которую волны, кажется, потушили, а потомъ, не забудьте поставить Святой три свѣчи, если только вы правовѣрный католикъ.

Очиститель съ трудомъ всталъ, ворча себѣ въ бороду:

— Правовѣрный ли я католикъ?.. А вотъ про васъ такъ разсказываютъ, что вы папистъ, пока на кораблѣ, и кальвинистъ, какъ только ступаете на землю, что вы молитесь, пока на водѣ, и бранитесь, какъ только ваши ноги ступаютъ на берегъ; затѣмъ, еще мнѣ говорили, что ваше имя Іоганнъ Фабула и что Фабула по латыни значитъ ложь, но, не смотря на все это, я вѣрю тому, что слышалъ отъ васъ, только не сердитесь.

— И хорошо дѣлаете. А теперь ступайте и не приходите до тѣхъ поръ, пока я васъ не позову.

Такъ какъ скалы закрывали фарватеръ у румынскаго берега, то съ турецкой бригантины никакъ не могли видѣть, что происходитъ за ними.

Еще не доѣзжая острова, бригантина наткнулась на остатки разбитой мельницы, по которымъ нельзя было узнать, къ какому кораблю они принадлежатъ, а предъ бригантиной, на Дунаѣ, до самаго конца горизонта не видно было ни одного судна, ни на самой рѣкѣ, ни у берега, у котораго виднѣлись только маленькія, рыбачьи лодки.

Бригантина прошла еще нѣсколько времени, пересѣкла Дунай, затѣмъ, возвратилась обратно къ сербскому берегу.

Тутъ капитанъ турецкаго корабля освѣдомился у пограничной стражи о проходившемъ передъ нимъ суднѣ.

Стража ничего не видала, такъ какъ до этого мѣста Св. Варвара не доходила.

Немного далѣе, на берегу, турецкій капитанъ узналъ отъ сербовъ, что судно, за которымъ онъ гнался, вмѣстѣ съ грузомъ и экипажемъ перешло на румынскій берегъ.

Тутъ же онъ встрѣтилъ погонщиковъ, ведущихъ лошадей, которые разсыпались въ жалобахъ на то, кто имъ заплатитъ вознагражденіе (они очень хорошо знали, что въ Орсовѣ снова встрѣтятся съ кораблемъ и поведутъ его дальше).

Что касается турецкаго капитана, то онъ повернулъ обратно.

Проѣхавъ немного, онъ встрѣтилъ обломки погибшей мельницы, съ намотаннымъ канатомъ. Потащивъ канатъ, вытащили якорь, на которомъ большими буквами было вырѣзано имя «Св. Варвара».

Тогда для нихъ стала ясна вся катастрофа. Очевидно, когда лопнулъ канатъ, на которомъ шла Св. Варвара, то она кинула якорь, но онъ былъ слишкомъ легокъ, корабль сорвался съ него и теперь обломки его носились по волнамъ.

— Аллахъ! туда мы не можемъ слѣдовать за нимъ!

ГЛАВА IV.
Строгій осмотръ.

Двухъ опасностей, скалъ Желѣзныхъ Воротъ и турецкой бригантины, Св. Варварва счастливо избѣжала, но оставались еще двѣ: гроза и карантинъ въ Орсовѣ.

По ту сторону бухты Желѣзныхъ Воротъ Дунай течетъ въ узкой ложбинѣ, не болѣе ста саженей ширины, чрезъ которую выливается вся эта громадная масса воды.

Но въ этомъ узкомъ мѣстѣ судну, по крайней мѣрѣ, нечего бояться грозы, такъ какъ двойной рядъ каменныхъ стѣнъ защищаетъ его отъ вѣтра.

Какъ рулевому, такъ и экипажу судна, тутъ легко работать.

Полдень уже прошелъ.

Старшій рулевой передалъ руль своему помощнику и отправился на корабельную кухню, помѣщающуюся въ задней сторонѣ, чтобъ подкрѣпиться кускомъ жаренаго мяса.

Вдругъ узкій кусокъ неба, виднѣвшійся между скалами, потемнѣлъ.

Ураганъ не позволяетъ съ собою шутить.

Въ узкомъ пространствѣ, между скалами, стемнѣло, какъ ночью; только время отъ времени мракъ прорѣзывался яркими молніями, немедленно сопровождаемыми оглушительными ударами грома, тогда какъ дождь лилъ потокомъ.

Но корабль долженъ былъ подвигаться впередъ, чтобъ ночь не застала его въ Орсовѣ.

Въ усилившейся темнотѣ можно было видѣть только при блескѣ молніи. Рогомъ также нельзя было подать сигнала, такъ какъ его услышали бы на румынскомъ берегу.

Но изобрѣтательный человѣкъ всегда съумѣетъ найтись.

Капитанъ вышелъ на носъ корабля, взялъ кремень, и огниво и началъ высѣкать огонь. Этого огня не можетъ потушить самый проливной дождь. Этотъ огонь видѣнъ погонщикамъ лошадей сквозь потоки дождя, и какъ только станутъ высѣкать искры, они по этому знаку уже знаютъ, что имъ надо дѣлить.

Съ берега сигналы точно также подаются искрами.

Это тайный телеграфъ, которымъ пользуются въ Желѣзныхъ Воротахъ.

Тимея не боялась грозы и выглянула изъ окна каюты.

— Мы въ подземельѣ? спросила она, обращаясь къ капитану.

— Нѣтъ, отвѣчалъ Тимаръ, мы въ могилѣ. Эта высокая скала, которая при блескѣ молніи сверкаетъ, какъ огненная гора, это «Могила Св. Петра», а двѣ другія вершины, рядомъ съ нею, «Двѣ старыя женщины».

— Что за старыя женщины?

— По народному преданію, «Могила Св. Петра» принадлежала двумъ женщинамъ, венгеркѣ и валашкѣ, которыя постоянно ссорились изъ-за нея, такъ что апостолъ не могъ спать спокойно въ могилѣ, и въ гнѣвѣ превратилъ ихъ въ камни.

Тимея много смѣялась этому разсказу.

— А почему знаютъ, что это могила апостола? спросила она.

— Потому, что на этомъ мѣстѣ ростетъ много цѣлебныхъ травъ, которыя собираютъ противъ всякихъ болѣзней и разсылаютъ въ далекія страны.

— Значитъ, апостоломъ зовутъ человѣка, который и въ могилѣ дѣлаетъ добро другимъ? спросила Тимея.

— Тимея! раздался изъ каюты повелительный голосъ отца.

Дѣвушка спустилась въ каюту и закрыла окно.

Когда Тимаръ снова оглянулся, онъ увидалъ предъ собою только изображеніе Св. Варвары.

Между тѣмъ, корабль, не смотря на грозу, продолжалъ путь.

Онъ, наконецъ, вышелъ изъ узкаго прохода между скалъ и въ тоже время исчезъ и темный сводъ неба.

Ураганъ исчезъ также скоро, какъ и явился, и надъ путешественниками снова разстилалось ясное небо.

Въ дали мелькали бѣлые дома, высокія башни, красные корабли; а на небѣ разстилалась яркая радуга; Дунай потерялъ свою мрачную наружность и корабль могъ спокойно продолжать путь по расширившемуся руслу.

На западѣ путешественники увидали стоящую предъ ними на островѣ Орсову.

Для нихъ она была четвертой и послѣдней опасностью.

День уже клонился къ вечеру, когда Св. Варвара пришла въ Орсову.

— Завтра будетъ еще болѣе сильный вѣтеръ, чѣмъ сегодня, проворчалъ рулевой, глядя на яркокрасное небо.

Но мысль о завтрашней погодѣ была для путешественниковъ менѣе непріятна, чѣмъ лодка, раскрашенная въ черный и желтый цвѣта, приближавшаяся къ кораблю.

Св. Варвара бросила якорь предъ островомъ и ожидала приближающейся лодки, на которой находилось трое вооруженныхъ людей, кромѣ двухъ гребцовъ и рулеваго.

Трикалисъ съ безпокойствомъ ходилъ по маленькому пространству палубы предъ каютой.

Тимаръ приблизился къ нему и тихо сказалъ:

— Идетъ осмотрщикъ!

Грекъ вынулъ изъ кармана шелковый кошелекъ, взялъ изъ него два свертка и сунулъ ихъ въ руку Тимару.

Въ каждомъ сверткѣ было по сто дукатовъ.

Вскорѣ лодка была около корабля и трое вооруженныхъ людей вышли на палубу.

Одинъ изъ нихъ долженъ былъ осмотрѣть грузъ корабля, нѣтъ ли на немъ контрабанды или оружія. Двое другихъ были его помощники и въ тоже время контролеры того, что онъ правильно производитъ осмотръ.

Очиститель — это оффиціальный шпіонъ, который смотритъ за тѣмъ, чтобъ два контролера исполняли свою обязанность.

Въ свою очередь, трое первыхъ образуютъ трибуналъ, выслушивающій отъ очистителя, не имѣли ли корабельные пассажиры какихъ нибудь опасныхъ для появленія чумы сношеній.

Все это устроено очень систематично. Одинъ правительственный органъ контролируетъ другой и всѣ вмѣстѣ взятые контролируютъ другъ друга.

Въ вознагражденіе за эту обязанность осмотрщикъ получаетъ въ день сто крейцеровъ, а каждый изъ контролеровъ по пятидесяти крейцеровъ, и очиститель также пятьдесятъ, что, безъ сомнѣнія, составляетъ порядочную сумму.

Какъ только осмотрщикъ вступилъ на палубу, на встрѣчу ему двинулся очиститель.

Осмотрщикъ теръ себѣ ухо, очиститель — носъ.

Затѣмъ осмотрщикъ обратился къ капитану, но, не подходя къ нему на три шага, такъ какъ нельзя знать, не зараженъ ли человѣкъ чумою.

Начался допросъ:

— Откуда?

— Изъ Галаца.

— Какъ имя хозяина судна?

— Афанасій Брацовичъ.

— Имя владѣльца груза?

— Ефимій Трикалисъ.

— Гдѣ корабельныя бумаги?

Бумаги были взяты съ большими предосторожностями, длинными желѣзными щипцами, прочитаны на возможно дальнемъ разстояніи и затѣмъ также снова переданы обратно.

Относительно корабельныхъ бумагъ не сдѣлано было никого замѣчанія.

Затѣмъ была принесена большая кружка съ водой.

Такъ какъ ничто не передаетъ чумы такъ быстро, какъ металлическія деньги, то пріѣзжающіе изъ Турціи моряки должны сначала опускать деньги, которыя платятъ, въ кружку, наполненную водою, откуда онѣ выходятъ уже очищенными.

Тимаръ опустилъ правый кулакъ въ кружку съ водою, затѣмъ вынулъ обратно разжатую руку.

Затѣмъ осмотрщикъ, въ свою очередь, сунулъ руку въ воду и, вынувъ ее оттуда сжатою, опустилъ въ карманъ.

Ему не было надобности осматривать при свѣтѣ заходящаго солнца, что за. деньги онъ вынулъ, онъ чувствовалъ ихъ стоимость отъ одного прикосновенія. Даже и слѣпой умѣетъ узнавать дукаты; но осмотрщикъ не показалъ виду, что узналъ ихъ.

Послѣ него пришла очередь контролеровъ.

Они также съ серьезнымъ и дѣловымъ видомъ выловили свою плату со дна кружки.

Наконецъ, настала очередь очистителя.

Его лицо было строго и угрожающе. Одного слова его было достаточно, чтобъ корабль былъ оставленъ въ карантинѣ на десять или двадцать дней вмѣстѣ съ пассажирами.

Между тѣмъ, осмотрщикъ повелительнымъ тономъ потребовалъ, чтобъ ему открыли входъ во внутренность корабля.

Его желаніе было исполнено.

Онъ отправился, въ сопровожденіи контролеровъ, что же касается экипажа, то никто не могъ слѣдовать за ними.

Оставшись одни, эти люди, строго исполнявшіе свой долгъ, невольно засмѣялись.

Очиститель остался на палубѣ и только улыбался въ свой капюшонъ.

Затѣмъ былъ составленъ протоколъ осмотра, который взялъ одинъ изъ контролеровъ.

Кромѣ того, осмотрщикъ написалъ что-то такое на маленькой запискѣ, которую запечаталъ своей печатью. На запискѣ этой не было никакого адреса.

Затѣмъ, осмотрѣвъ всѣ уголки, гдѣ они не нашли ничего подозрительнаго, всѣ три осмотрщика снова вышли на свѣтъ Божій.

Солнце уже зашло и сквозь тучи выглядывала полная луна, то освѣщая воду, то снова исчезая.

Осмотрщикъ призвалъ къ себѣ капитана и строгодѣловымъ тономъ передалъ ему, что не нашелъ на кораблѣ ничего запрещеннаго, затѣмъ, тѣмъ же тономъ спросилъ очистителя о состояніи здоровья экипажа корабля, на что очиститель отвѣтилъ, что, какъ корабль съ экипажемъ, такъ и всѣ находящіеся на немъ совершенно здоровы и не заражены.

Затѣмъ было выдано свидѣтельство, что корабельныя бумаги найдены въ порядкѣ, и въ тоже время выдана квитанція въ полученіи законной пошлины: ста крейцеровъ осмотрщикамъ, ста крейцеровъ двумъ контролерамъ и пятидесяти очистителю. Эта квитанція должна была быть передана владѣльцу груза, который все время не выходилъ изъ своей каюты; въ это время онъ ужиналъ. Съ него потребовали возвратной квитанціи въ уплатѣ денегъ.

Изъ этой квитанціи и возвратной квитанціи хозяина корабля строгодѣловые люди могли убѣдиться, что капитанъ корабля передалъ именно столько крейцеровъ, сколько ему было дано хозяиномъ груза.

Да, крейцеровъ, но только золотыхъ!

Тогда осмотрщикъ передалъ, наконецъ, кораблю позволеніе идти дальше.

Въ знакъ этого на мачтѣ корабля было выставлено бѣло-красное знамя съ чернымъ орломъ.

По окончаніи всѣхъ формальностей, осмотрщикъ уже безъ всякой осторожности пожалъ руку капитана, говоря ему.

— Вы изъ Коморна? Въ такомъ случаѣ, вы должны знать капитана Качуку? Будьте такъ добры, передайте ему это письмо, когда пріѣдете домой. На письмѣ нѣтъ адреса, да это и не нужно, надѣюсь, вы не забудете его имени, оно походитъ на названіе испанскаго танца. Передайте ему письмо сейчасъ же, какъ пріѣдете. Вы не будете раскаяваться въ этомъ.

Послѣ этого онъ милостиво похлопалъ капитана по плечу, какъ будто послѣдній былъ обязанъ ему вѣчной благодарностью. Затѣмъ всѣ четверо оставили корабль и возвратились на берегъ, на своей черно-желтой лодкѣ.

Св. Варвара могла продолжать свой путь, хотя бы всѣ ея мѣшки были до верху наполнены солью или турецкимъ табакомъ, а всѣ пассажиры покрыты съ ногъ до головы черной оспой; никто уже не могъ бы остановить ихъ на Дунаѣ.

Но на кораблѣ не было ни контрабанды, ни болѣзни, а нѣчто другое.

Тимаръ положилъ письмо безъ адреса къ себѣ въ карманъ и невольно задумался: что могло быть въ немъ.

Въ письмѣ же было написано:

«Любезный зять! рекомендую тебѣ подателя этого письма. Онъ золотой человѣкъ».

ГЛАВА V.
Независимый островъ.

Въ это время оставленные на сербскомъ берегу погонщики продолжали свой путь, распространяя повсюду извѣстіе, что канатъ самъ лопнулъ и корабль пошелъ ко дну.

На слѣдующее утро въ орсовской гавани не было уже и слѣдовъ Св. Варвары. Если бы даже случайно командиру турецкой бригантины пришло въ голову дойти до Орсовы, то онъ уже не нашелъ бы тамъ того, чего искалъ, а начиная отъ Орсовы до Бѣлграда, ему принадлежала только половина Дуная, на венгерскомъ берегу онъ уже не имѣлъ никакой власти.

Но крѣпость на островѣ Новая Орсова принадлежала еще ему.

Св. Варвара вышла изъ Орсовы въ два часа ночи. Подулъ сѣверный вѣтеръ и корабль долженъ былъ воспользоваться благопріятной погодой.

Экипажъ, для поддержанія мужества, получилъ двойную порцію водки и по ту сторону Орсовы снова раздались меланхолическіе звуки корабельнаго рога. Корабль тихо двинулся въ путь.

Предъ укрѣпленіемъ Новая Орсова раздавались оклики турецкихъ часовыхъ.

Съ корабля былъ поданъ сигналъ рогомъ.

На этотъ сигналъ Тимея вышла изъ каюты, гдѣ она уснула нѣсколько часовъ, и, закутанная въ бѣлый бурнусъ, пришла на носъ, отыскивая отца.

Онъ не ложился спать всю ночь и не входилъ въ каюту и, что еще замѣчательнѣе, ни разу не курилъ.

Ночью на палубѣ корабля не позволялось зажигать огня, чтобъ съ острова Новая Орсова корабль не былъ замѣченъ.

Тимея инстинктомъ своего дѣтскаго сердца понимала, что обязана Тимару благодарностью, поэтому она подошла, чтобъ заговорить съ нимъ.

Съ разсвѣтомъ корабль дошелъ до Оградины. Тамъ капитанъ обратилъ вниманіе Тимеи на памятникъ, оставшійся отъ XVIII столѣтія.

Это былъ вдѣланный въ скалу «Столъ Трояна» поддерживаемый двумя крылатыми львами и окруженный дельфинами.

Въ этомъ мѣстѣ Дунай имѣетъ пятьдесятъ саженъ ширины и течетъ между горной цѣпью, носящей названіе Кассана и имѣющей вышину отъ двухъ до трехъ тысячъ футовъ.

Съ одной изъ скалъ въ Дунай, съ высоты тысячи футовъ, падаетъ горный ручей, вьющійся красивой серебряной лентой.

Далѣе скалы идутъ сплошной стѣной, только въ одномъ мѣстѣ есть трещина и въ эту трещину видѣнъ цвѣтущій горный ландшафтъ, съ находящейся въ глубинѣ бѣлой башней. Это башня Дубова, тамъ начинается Венгрія.

Тимея не могла оторвать глазъ отъ этого ландшафта, пока, наконецъ, онъ не скрылся въ отдаленіи.

— Мнѣ кажется, сказала Тимея, что мы идемъ, сквозь длинный, темный корридоръ въ страну, изъ которой нѣтъ возврата.

Между тѣмъ, горы становились все выше, Дунай темнѣлъ и, въ заключеніе дикой романической панорамы, на сѣверномъ склонѣ возвышенности появилась крѣпость.

— Это возвышенность Ветерановъ, сказалъ капитанъ Тимеи, здѣсь сто сорокъ лѣтъ тому назадъ, триста человѣкъ съ пятью пушками защищались противъ цѣлой турецкой арміи и держались сорокъ дней.

Тимея покачала головою.

Но капитанъ зналъ о возвышенности еще другую сказку.

— Сорокъ лѣтъ тому назадъ наши защищали эту возвышенность противъ турокъ; османлисы потеряли здѣсь болѣе двухъ тысячъ человѣкъ.

Тимея нахмурила брови и бросила на разскащика ледяной взглядъ, такъ что слова замерли у него на губахъ.

Тимея же закрыла себѣ ротъ бурнусомъ, повернулась отъ Тимара и ушла въ каюту, изъ которой не выходила до вечера.

Только въ окно каюты смотрѣла она на тянувшіяся по берегу развалины крѣпости и возвышающіеся изъ волнъ Дуная каменные колоссы. Она не спрашивала капитана ни о чемъ, а между тѣмъ, ей доставило бы большое удовольствіе узнать о судьбѣ прелестной Сициліи Роцгони, объ опасностяхъ, которымъ подвергался венгерскій король Сигизмундъ, и о пораженіи Венгріи; но ни въ этотъ день, ни въ слѣдующій Тимея не появлялась изъ каюты:

Она только рисовала себѣ въ альбомъ, когда могла держать его спокойно въ рукахъ, ландшафты, останавливавшіе на себѣ ея вниманіе.

Прошло три дня, пока корабль дошелъ до того мѣста, гдѣ въ Дунай впадаетъ Морава. У устья рѣки лежитъ Семендрія; на тридцати шести башняхъ этой крѣпости по очереди развѣвалось то знамя съ изображеніемъ Богоматери, то знамя съ изображеніемъ полумѣсяца, а ихъ стѣны, обрызганы кровью различныхъ народовъ.

Когда корабль дошелъ до венгерской равнины, то сѣверный вѣтеръ началъ дуть съ такой силой, что лошади не въ состояніи были удерживать корабль.

Подвигаться далѣе было невозможно. Трикалисъ обмѣнялся нѣсколькими словами по секрету съ Тимаромъ, послѣ чего послѣдній пошелъ къ рулевому.

Фабула остановилъ руль и затѣмъ крикнулъ, чтобы погоньщики лошадей остановились.

Подвигаться дальше было нельзя ни на бизевѣ, ни на веслахъ.

Корабль остановился передъ островомъ Ятрова, отъ котораго въ Дунай выдвигается длинный, острый языкъ. Сѣверная часть острова скалиста и поросла столѣтними деревьями.

Св. Варварѣ нужно было пройти на южную сторону, гдѣ она могла остановиться въ гавани, защищенной отъ сѣвернаго вѣтра и въ тоже время отъ любопытныхъ взглядовъ людей, такъ какъ широкій рукавъ Дуная, окружающій островъ со стороны Сербіи, не посѣщается кораблями, потому что въ немъ множество мелей и подводныхъ камней.

Все искусство теперь должно было заключаться въ томъ, чтобы обойти сѣверную сторону.

Корабль бросилъ якорь среди Дуная; канатъ былъ отвязанъ отъ лошадей и взятъ на корабль; къ концу его былъ привязанъ второй якорь и спущенъ въ лодку; гребцы повезли его къ острову Ятрова, бросили у самаго берега и затѣмъ возвратились на корабль.

Тогда первый якорь былъ вынутъ обратно и четверо людей начали тащить за канатъ, привязанный къ якорю, брошенному у острова, и такимъ образомъ корабль началъ медленно подвигаться.

Когда они, наконецъ, приблизились къ заброшенному якорю, въ лодку былъ спущенъ второй якорь и завезенъ дальше.

Такимъ образомъ продолжалось до тѣхъ поръ, пока корабль не былъ втянутъ въ гавань.

Со стороны Венгріи корабли былъ закрытъ маленькимъ, дикимъ островомъ, на которомъ не видно было слѣдовъ человѣка.

Въ этой тихой, ненаселенной людьми, странѣ остановилась Св. Варвара.

Но тутъ случилось новое несчастіе: всѣ съѣстные припасы вышли.

Выходя изъ Галаца, разсчитывали остановиться въ Орсовѣ и тамъ взять свѣжей провизіи; но такъ какъ оттуда пришлось выйдти ночью, то на кораблѣ, когда онъ дошелъ до острова, не осталось ничего, кромѣ кофе и сахара, да у Тимеи банка съ турецкимъ вареньемъ и жестянка засахаренныхъ фруктовъ, которой она никакъ не хотѣла открыть, такъ какъ везла ихъ въ подарокъ кому-то.

— Ничего, сказалъ Тимаръ, на которомъ нибудь изъ береговъ должны жить люди и за деньги можно все достать.

Но тутъ случилась новая непріятность. Стоявшій на якорѣ корабль такъ сильно качало на волнахъ, что Тимея захворала морскою болѣзнью, и Тимаръ хотѣлъ найти какое нибудь жилье, гдѣ бы она съ отцемъ могла спокойно провести ночь.

Тимаръ своимъ острымъ зрѣніемъ открылъ, что на маленькомъ островѣ, изъ-за группы серебристыхъ тополей, виднѣется темный дымъ; тамъ должны были жить люди.

— Я отправлюсь туда, сказалъ онъ, и посмотрю, кто тамъ живетъ.

Приказавъ спустить на воду лодку, онъ взялъ ружье, ягдташъ и сѣть, такъ какъ нельзя было знать, что ему попадется: дичь или рыба.

Онъ скоро нашелъ мѣсто, удобное, чтобы пристать съ лодкой.

Островъ, къ которому онъ присталъ, безъ сомнѣнія, былъ недавняго происхожденія, такъ какъ о немъ нельзя было найти слѣдовъ на самой большой картѣ.

Пройдя нѣсколько шаговъ, Тимаръ остановился и сталъ прислушиваться.

Всюду было тихо.

Очевидно, что четвероногихъ животныхъ еще не было на островѣ; онъ былъ населенъ только однѣми птицами.

Пробираясь сквозь густой кустарникъ, Тимаръ вдругъ остановился, пораженный удивленіемъ. Онъ увидалъ предъ собою настоящій рай. Предъ нимъ находился обработанный садъ, величиной отъ пяти до шести іоховъ, въ которомъ росли яблони и вишни, отягченныя спѣлыми плодами; въ кустахъ цвѣли розы и лиліи; но между лабиринтомъ деревьевъ не было ни одной дорожки, вся земля заросла травою, и наконецъ, вдали, изъ-за деревьевъ онъ снова увидалъ дымъ, обозначавшій человѣческое жилье.

Жилье это было маленькимъ, фантастическимъ убѣжищемъ; на заднемъ планѣ виднѣлась большая скала, въ скалѣ этой было углубленіе, безъ сомнѣнія, тамъ долженъ былъ помѣщаться очагъ и на вершинѣ скалы труба, изъ которой выходилъ дымъ.

Къ скалѣ было прилѣплено маленькое жилище изъ глины, земли и камней; тутъ были двѣ комнаты, каждая въ одно окно; одно окно было меньше другаго; одна комната ниже другой; предъ обѣими былъ сдѣланъ деревянный навѣсъ, образовывавшій веранду, съ фантастическими украшеніями изъ разнаго дерева. Но ни камня, ни дерева не было видно, до такой степени весь домикъ былъ покрытъ вьющимися растеніями.

ГЛАВА VI.
Альмира и Нарцисса.

Тимаръ направилъ свои шаги къ хижинѣ.

Въ цвѣточномъ саду шла тропинка, которая вела къ жилищу, но и эта тропинка такъ заросла травой, что шаговъ не было слышно, и онъ могъ безъ шума подойти къ маленькой верандѣ.

Ни вблизи, ни вдали не видно было человѣческаго существа.

Предъ верандой лежала большая собака ньюфаундлендской породы.

Лежа предъ верандой, собака занимала своимъ тѣломъ весь входъ.

Недалеко отъ собаки лежала маленькая, бѣлая кошка и по временамъ заигрывала съ собакой, которая благосклонно переносила ея приставанье.

Тимаръ не подумалъ о томъ, какъ будетъ дурно, если этотъ колоссъ вцѣпится въ него, а о томъ, какъ обрадовалась бы Тимея, если бы увидала эту бѣленькую кошечку.

Такъ какъ чрезъ собаку нельзя было проникнуть въ жилище, то Тимаръ хотѣлъ кашлемъ показать, что явился чужой.

Тогда большое животное спокойно подняло голову и поглядѣло на пришедшаго своими умными, карими глазами, умѣющими плакать и смѣяться, какъ глаза человѣка, затѣмъ снова опустило голову, какъ бы желая сказать: «только одинъ человѣкъ, изъ-за него не стоитъ вставать!»

Что касается Тимара, то онъ думалъ, что тамъ, гдѣ идетъ дымъ изъ трубы, безъ сомнѣнія, долженъ быть человѣкъ, затопившій печку. Поэтому онъ издали началъ желать добраго дня этому невидимому кому-то на трехъ языкахъ: венгерскомъ, сербскомъ и румынскомъ.

— Здраствуйте! Выйдите сюда.

— Кто тамъ?

— Я хотѣлъ бы войти, но собака лежитъ поперегъ дороги.

— Такъ перешагните черезъ нее.

— Она меня не тронетъ?

— Она не трогаетъ добрыхъ людей.

Тимаръ собрался съ мужествомъ и перешагнулъ черезъ собаку.

Она не пошевелилась, только помахала хвостомъ, какъ бы желая привѣтствовать его.

Войдя на веранду, Тимаръ увидалъ предъ собою двѣ двери. Первая вела въ домикъ, построенный изъ камня, другая въ гротъ въ скалѣ.

Въ послѣднемъ помѣщалась кухня. Тамъ онъ увидалъ стоявшую передъ очагомъ женщину, дѣлавшую что-то надъ огнемъ.

Тимаръ сразу увидалъ, что она занималась не приготовленіемъ какого нибудь волшебнаго напитка, а просто пекла маисовыя лепещки.

Женщина, занимавшаяся у очага, была высокая и худая, съ сильно загорѣлымъ лицомъ. Ея губы были сурово сжаты, но глаза сверкали кротко и внушали довѣріе.

По ея загорѣлому лицу видно было, что ей около тридцати лѣтъ. Одѣта она была не такъ, какъ крестьянки въ этой мѣстности; на ней не было ничего пестраго, но ея костюмъ нельзя было назвать и городскимъ.

— Подойдите ближе и садитесь, сказала женщина строгимъ, но совершенно спокойнымъ тономъ.

Затѣмъ она сняла съ огня готовую лепешку, взяла стоявшую въ углу кружку съ виномъ и подала гостю.

Тимаръ сѣлъ на предложенное мѣсто. Черный сторожъ, въ свою очередь, поднялся съ мѣста, приблизился къ гостю и улегся противъ него.

— Какое красивое животное, сказалъ Тимаръ, глядя на собаку, меня удивляетъ его кротость, онъ ни разу не заворчалъ на меня.

— Собаки никогда не дѣлаютъ зла хорошимъ людямъ, сударь. Если къ намъ является кто нибудь чужой, она сразу узнаетъ хорошаго человѣкъ и не лаетъ на него, но если бы сюда попытался явиться воръ, то горе ему, — какъ только нога его ступитъ на островъ, собака разорветъ его. Это ужасное животное! Въ прошлую зиму къ намъ, черезъ ледъ, пробрался большой волкъ и оно разорвало его у насъ на глазахъ, но хорошій человѣкъ можетъ сѣсть ему на спину, оно не сдѣлаетъ ему ничего дурнаго.

Тимаръ былъ очень доволенъ, получивъ это блестящее доказательство того, что онъ хорошій человѣкъ.

— Ну, сударь, теперь скажите, откуда вы и чего вы желаете?

— Прежде всего позвольте попросить извиненія, что я явился въ вашъ садъ, но буря прибила мой корабль къ этому берегу и я принужденъ былъ искать убѣжища у острова.

— Да, дѣйствительно, по шуму деревьевъ я слышала, что долженъ былъ быть сильный вѣтеръ.

— Какъ только гроза пройдетъ, должна начаться зима, поэтому намъ надо будетъ ѣхать скорѣе, а между тѣмъ, у насъ вышли всѣ припасы, и я явился сюда, въ вашъ домъ, съ просьбою дать за деньги и за благодарность провизіи для экипажа.

— Хорошо, вы получите, что вамъ нужно. Я возьму плату, такъ такъ я этимъ живу. Мы можемъ дать вамъ сыру и хлѣба. Выбирайте сами, что вамъ нужно. У насъ есть всевозможные плоды. Мы обработываемъ садъ.

До сихъ поръ Тимаръ, кромѣ этой женщины, не видалъ человѣческаго существа, но такъ какъ она говорила во множественномъ числѣ, то, очевидно, ихъ должно было быть много.

— Благодарю васъ впередъ. Я возьму все, что у васъ есть. Я пришлю къ вамъ рулеваго съ корабля, чтобъ взять вещи, а теперь скажите мнѣ, сколько вамъ заплатить? Мнѣ нужны съѣстные припасы для семи человѣкъ экипажа на три дня.

— Не беритесь за кошелекъ, я беру плату не деньгами. Что мнѣ съ ними дѣлать здѣсь, на этомъ уединенномъ островѣ? Меня только могли бы обокрасть разбойники и отнять у меня деньги, а такъ какъ теперь всякій знаетъ, что на островѣ нѣтъ денегъ, то мы можемъ спать спокойно. Я веду только мѣновую торговлю. Я даю хлѣбъ, воскъ и медъ и цѣлебныя травы, а мнѣ за это даютъ мясо, соль, матеріи для платьевъ и желѣзные инструменты.

— Точно на австралійскихъ островахъ.

— Совершенно такъ.

— Я согласенъ, у насъ есть инструменты и соль, я оцѣню вашу продажу и возвращу вамъ на такую же сумму обмѣннымъ товаромъ, положитесь на меня, или, можетъ быть, вы хотите сами отправиться?

— Нѣтъ, я не сомнѣваюсь въ васъ.

— Но у меня есть еще одна просьба. На моемъ кораблѣ ѣдетъ одинъ знатный господинъ съ своей молоденькой дочерью. Дѣвушка захворала отъ непогоды морской болѣзнью. Не можете ли вы поселить къ себѣ моихъ пассажировъ, до тѣхъ поръ, пока не успокоится буря?

— Это я также сдѣлаю. Посмотрите сюда, здѣсь двѣ маленькихъ комнаты: въ одной помѣщаемся мы сами, въ другой добрый человѣкъ, просящій убѣжища, найдетъ то, что онъ ищетъ — спокойствіе, но не удобства. Если вы тоже желаете остаться здѣсь, то вамъ придется довольствоваться чердакомъ. Тамъ у насъ найдется свѣжее сѣно, а моряки — люди привыкшіе ко всякимъ невзгодамъ.

— Очень вамъ благодаренъ, сударыня. Я поспѣшу обратно на мой корабль, чтобъ привезти пассажировъ.

— Хорошо, но только не возвращайтесь назадъ по той дорогѣ, по которой вы пришли сюда съ вашей лодки; молодую дѣвушку неудобно вести чрезъ кустарникъ и кочки. По берегу есть болѣе удобная тропинка, правда, она поросла травой, какъ и всѣ остальныя, потому что здѣсь ходитъ мало людей, но во всякомъ случаѣ, по ней удобнѣе идти. Я провожу васъ по этой дорогѣ до вашей лодки, затѣмъ укажу вамъ мѣсто, гдѣ вы можете пристать. Сейчасъ я дамъ вамъ проводника. Альмира!

Тимаръ оглядѣлся вокругъ, смотря, изъ котораго угла дома или изъ какого кустарника явится Альмира, которая должна была служить ему проводницей.

Большой черный ньюфаундлендъ всталъ на ноги и началъ махать хвостомъ.

— Поди сюда, Альмира, отведи барина на берегъ, сказала женщина, обращаясь къ собакѣ, на что та проворчала что-то на своемъ собачьемъ языкѣ, и, взявъ въ зубы конецъ плаща Тимара, потащила его, какъ бы желая сказать: «ну, идемъ же».

— А! такъ вотъ какая Альмира поведетъ меня! Я вамъ очень благодаренъ, любезная мадемуазель Альмира, смѣясь сказалъ Тимаръ, беря ружье и шапку.

Затѣмъ онъ простился съ хозяйкой и послѣдовалъ за собакой.

Альмира вела гостя, не выпуская полы его плаща.

Они шли между плодовыми деревьями, гдѣ нужно было ступать осторожно, чтобъ не упасть и не раздавить упавшихъ плодовъ.

Бѣлая кошечка также не осталась дома. Ей хотѣлось узнать, куда Альмира поведетъ гостя, и она прыгала то передъ ними, то сзади нихъ, въ мягкой травѣ.

Когда они дошли до конца плодоваго сада, то въ вышинѣ раздался звучный голосъ, кричавшій:

— Нарцисса!

Это былъ голосъ дѣвушки, звучавшій какъ бы упрекомъ, но въ тоже время въ немъ было очень много любви и нѣжности.

Это былъ симпатичный голосъ.

Тимаръ оглянулся вокругъ, онъ хотѣлъ сначала узнать, откуда исходить зовъ, затѣмъ, къ кому онъ относится.

Кто былъ позванъ, онъ скоро узналъ, такъ какъ на зовъ бѣлая кошечка вдругъ бросилась въ сторону и онъ, взглянувъ туда, куда она побѣжала, увидѣлъ сквозь деревья бѣлое женское платье.

Для дальнѣйшихъ изысканій у него не оставалось времени, такъ какъ Альмира громко залаяла, что значило на ея языкѣ: «что тебѣ тутъ нужно разсматривать», и онъ принужденъ былъ послѣдовать за своимъ проводникомъ, если не желалъ подвергаться опасности оставить въ его зубахъ конецъ своего плаща.

Альмира вывела Тимара на уединенную тропинку, шедшую вдоль по берегу, и довела до мѣста, гдѣ остановилась его лодка.

Въ эту минуту надъ головою Тимара съ громкимъ крикомъ пролетѣли два фазана.

Первая его мысль была: какое вкусное жаркое составятъ они для Тимеи. Онъ сейчасъ же прицѣлился и убилъ одного фазана.

Но въ то же мгновеніе онъ самъ былъ сброшенъ Альмирой на землю.

Онъ хотѣлъ вскочить, но скоро почувствовалъ, что имѣетъ дѣло съ сильнѣйшимъ противникомъ, съ которымъ нельзя шутить.

Альмира не сдѣлала ему никакого вреда, но она держала его лапами и не давала ему встать.

Тимаръ пробовалъ всевозможными способами смягчить своего противника: называлъ его фрейленъ Альмира, читалъ ей цѣлыя лекціи объ охотѣ и ея обычаяхъ, но онъ проповѣдывалъ предъ глухимъ.

Изъ этого опаснаго положенія освободила его наконецъ хозяйка острова, прибѣжавшая на выстрѣлъ и уже издали звавшая Альмиру по имени, послѣ чего этотъ странный проводникъ выпустилъ свою жертву.

— Ахъ! Боже мой! сказала прибѣжавшая женщина, я забыла сказать вамъ, что вы не должны стрѣлять, иначе Альмира расправится съ вами. Выстрѣлы приводятъ ее въ страшный гнѣвъ. Ахъ! какъ могла я быть такъ разсѣянна, что забыла сказать вамъ объ этомъ.

— Не безпокойтесь, сударыня, смѣясь сказалъ Тимаръ, ваша Альмира была бы великолѣпнымъ лѣснымъ сторожемъ. Но, посмотрите, я застрѣлилъ фазана. Я думалъ, что это было бы недурной прибавкой къ ужину, который вы предложите вашимъ гостямъ.

— Хорошо, я позабочусь объ этомъ. Садитесь въ лодку и, когда возвратитесь назадъ, то оставьте ружье, такъ какъ, если собака увидитъ васъ съ ружьемъ въ рукахъ, она сейчасъ же вырветъ его. Съ ней нельзя шутить.

— Это я узналъ по опыту! Славное животное, не успѣлъ я подумать о защитѣ, какъ уже лежалъ на землѣ и долженъ благодарить Бога, что она не перегрызла мнѣ шеи.

— Она не кусаетъ людей. Если же кто нибудь захотѣлъ бы ее ударить, то она схватитъ его руку зубами такъ крѣпко, какъ клещами, и держитъ до тѣхъ поръ, пока мы не придемъ освободить его. Ну, сударь, до свиданья.

Не прошло еще и часу, какъ большая шлюпка съ гостями пристала къ острову.

По дорогѣ отъ корабля къ берегу Тимаръ разсказалъ Тимеи объ Альмирѣ и Нарциссѣ, чтобъ заставить бѣдное дитя забыть свое нездоровье и боязнь качки.

Какъ только она поставила ногу на берегъ, изчезли всѣ слѣды нездоровья.

Тимаръ пошелъ впередъ, какъ проводникъ, Тимея слѣдовала за нимъ, держа за руку отца; рулевой и два матроса несли за ними на носилкахъ и въ мѣшкахъ товары въ обмѣнъ за обѣщанную провизію.

Уже издали слышенъ былъ лай Альмиры, но это былъ веселый лай, которымъ собаки встрѣчаютъ появленіе хорошихъ знакомыхъ.

Она прибѣжала на встрѣчу пріѣхавшимъ на половину дороги, сначала полаяла, затѣмъ подошла по очереди къ рулевому, матросамъ и Тимару, подбѣжавъ къ Тимеи, лизнула ей руку и потомъ начала обнюхивать ея отца и пошла рядомъ съ ними.

Хозяйка острова ожидала гостей на порогѣ и, когда они появились между деревьями, громко крикнула:

— Ноэми!

На этотъ зовъ кто-то вышелъ изъ глубины сада и глазамъ пріѣхавшихъ предстала молоденькая дѣвушка

По лицу и по фигурѣ, это было почти дитя, только развивающееся въ дѣвушку. На ней была надѣта бѣлая рубашка и юбка, а въ поднятомъ передникѣ она несла свѣжіе, сорванные съ дерева, плоды.

Эта фигура, появившаяся на зеленомъ фонѣ деревьевъ, казалась идеальнымъ явленіемъ. Нѣжный цвѣтъ ея лица могъ быть сравненъ съ цвѣтомъ бѣлой розы, только что распустившейся, и напоминалъ красную розу, когда она краснѣла. Ея густыё, золотистые волосы вились отъ природы. Все лицо ея выражало доброту и кротость. Очень можетъ быть, что скульпторъ не нашелъ бы ея лицо достаточно правильнымъ для того, чтобъ служить моделью, и мы сами, пожалуй, нашли бы это лицо некрасивымъ, если бы оно было изваяно. Но въ этой головкѣ, такъ какъ она была, было выраженіе такой прелести, которая очаровывала съ перваго взгляда, а чѣмъ больше вы на нее смотрѣли, тѣмъ больше казалась она привлекательной.

Рубашка спустилась у нея съ одного плеча, но какъ будто для того, чтобъ не оставить его непокрытымъ, на немъ сидѣла бѣлая кошечка, прижавшаяся головою къ щекѣ дѣвочки.

Маленькія ножки дѣвочки были босы. Да и почему было не ходить ей босой, когда вся поверхность острова представлялась мягкимъ ковромъ?

Грекъ, Тимея и Тимаръ остановились въ концѣ аллеи, ожидая приближающуюся къ нимъ дѣвочку.

Она думала, что невозможно любезнѣе принять гостей, какъ предложивъ имъ плоды, которые она несла въ передникѣ. Это были спѣлые бергамоты. Она прежде всего подала Тимару.

Тимаръ выбралъ самые спѣлые и подалъ Тимеи.

Обѣ дѣвушки съ досадой пожали плечами. Тимея потому, что она завидовала бѣлой кошечкѣ, сидѣвшей на плечѣ другой дѣвушки, а Ноэми потому, что Тимаръ предложилъ плоды Тимеи.

— Развѣ это вѣжливо, крикнула хозяйка хижины, обращаясь къ дѣвушкѣ. Развѣ ты не могла положить плоды въ корзинку вмѣсто того, чтобъ угощать ими изъ подола передника? Развѣ это хорошо?

Дѣвушка покраснѣла до корней волосъ и подбѣжала къ матери; затѣмъ она шепнула ей что-то на ухо, чего не могли слышать другіе. Тогда хозяйка, поцѣловавъ дѣвушку въ лобъ, громко сказала:

— Ступай и возьми у матросовъ то, что они принесли, и отнеси это въ кладовую, а затѣмъ наполни ихъ мѣшки кукурузнымъ хлѣбомъ, дай имъ меду и плодовъ, а также выбери для нихъ двухъ козъ.

— Я не стану выбирать, шепнула дѣвушка, они могутъ выбирать сами.

— Глупое дитя, съ легкимъ упрекомъ сказала мать, если бы отъ тебя зависѣло, ты оставила бы всѣхъ козъ и не позволила убить ни одной. Хорошо, пусть они выберутъ сами, а я между тѣмъ пойду въ кухню.

Ноэми позвала матросовъ и повела ихъ въ кладовую, гдѣ хранились припасы и плоды. Затѣмъ она вернулась въ комнату, гдѣ сейчасъ же начала накрывать на столъ, не дожидаясь приказанія матери.

Она накрыла маленькій столикъ чистой скатертью поставила четыре тарелки съ ножами, вилками и цинковыми ложками.

Что же касается самой Ноэми, то она поставила себѣ тарелку на низенькую скамейку и около нея направо и налѣво чашки для Альмиры и Нарциссы.

Хозяйка острова желала отличиться передъ своими гостями, а въ особенности доказать Тимару, что ея кухня не нуждается въ охотничей добычѣ, и хотя зажарила его фазана, но предъ ужиномъ шепнула Тимару, что это кушанье только для дамъ, а для мужчинъ она приготовила хорошій кусокъ свинины.

Тимаръ храбро принялся за него, но грекъ не прикоснулся къ мясу, говоря, что онъ уже сытъ, тогда какъ Тимея вдругъ выскочила изъ-за стола.

Впрочемъ, это было вполнѣ естественно.

Она уже раньше этого поминутно бросала взгляды къ маленькому столу, гдѣ угощалась Ноэми со своими сосѣдями, поэтому не было ничего удивительнаго, что она вдругъ встала и сѣла рядомъ съ Ноэми, къ ея маленькому столику.

Молодыя дѣвушки скоро завязываютъ между собою дружбу. Тимея не понимала по-венгерски, а Ноэми по-гречески, но между обѣими сидѣла Нарцисса, которая одинаково хорошо понимала оба языка.

Бѣлая кошечка, казалось, хорошо понимала, когда съ ней разговаривала Тимея и гладила ее ручкой по спинѣ.

Ноэми была очень довольна, что пріѣзжей дѣвушкѣ нравится ея любимица, но къ этой радости скоро примѣшалась горечь, когда она замѣтила, что пріѣзжая дѣвушка настолько восхищается ея кошечкой, что оставляетъ ее для себя одной; но еще тяжелѣе для нея было то, что Нарцисса охотно принимала чужія ласки и не обращала вниманія на то, что Ноэми звала ее по имени, чтобъ она подошла къ ней.

Названіе «хорошенькая кошечка» нравилось ей больше.

Ноэми разсердилась на Нарциссу и схватила ее за хвостъ, чтобъ оттащить къ себѣ.

Нарцисса, разсердясь, разцарапала руку своей госпожи.

У Тимеи на рукѣ былъ надѣтъ браслетъ съ эмалью, изображавшій змѣю. Когда Нарцисса оцарапала свою госпожу, Тимея сняла браслетъ и хотѣла его надѣть на руку Ноэми, съ тѣмъ намѣреніемъ, чтобъ утѣшить ее; но Ноэми не такъ поняла дѣло. Она вообразила, что чужая дѣвушка хочетъ купить у нея Нарциссу.

— Мнѣ не нужно браслета! Я не отдамъ Нарциссы. Оставьте себѣ вашъ браслетъ. Нарцисса останется у меня. Поди сюда, Нарцисса.

Но такъ какъ Нарцисса не обращала вниманія на зовъ, Ноэми слегка щелкнула ее по головѣ, послѣ чего испуганное животное перепрыгнуло чрезъ скамейку и, спрятавшись въ уголъ, сердито ворчало.

Когда Тимея и Нарцисса въ это время взглянули въ глаза другъ другу, они почувствовали себя, какъ человѣкъ, который на мгновеніе закрываетъ глаза и въ это мгновеніе ему грезятся цѣлые годы, а, проснувшись онъ забываетъ все, кромѣ того, что сонъ былъ очень продолжителенъ.

Встрѣтившись взглядами, обѣ дѣвушки поняли, что ихъ судьба таинственно связана, что онѣ имѣютъ между собою нѣчто общее: общее горе, или общую радость.

Тимея отошла отъ Ноэми и передала снятый браслетъ хозяйкѣ дома.

Затѣмъ она сѣла рядомъ съ отцемъ и положила ему голову на плечо.

Тимаръ перевелъ значеніе подарка дѣвушки.

— Она даритъ его вашей дочери на память. Онъ золотой.

Какъ только Тимаръ сказалъ, что браслетъ золотой, хозяйка съ испугомъ бросила его, какъ будто бы дотронулась до настоящей змѣи.

Она съ изумленіемъ глядѣла на Ноэми и была не въ состояніи вымолвить простой благодарности.

Въ эту минуту Альмира вдругъ обратила на себя всеобщее вниманіе.

Она вскочила съ мѣста и начала лаять. Ея лай походилъ на рычанье льва. Въ немъ звучала угроза и какъ бы вызовъ, а между тѣмъ она не бѣжала, а оставалась предъ верандой и начала рыть землю лапами.

Хозяйка поблѣднѣла.

На тропинкѣ, между деревьями, показалась человѣческая фигура.

— Такъ собака лаетъ только на одного человѣка, прошептала хозяйка. Это онъ.

ГЛАВА VII.
Ночные голоса.

Шедшій отъ берега человѣкъ былъ по наружности еще молодъ.

Онъ былъ одѣтъ въ блузу и панталоны, въ турецкой красной фескѣ на головѣ и съ краснымъ платкомъ на шеѣ.

Онъ былъ очень красивъ собою. Если бы онъ спокойно сидѣлъ предъ художникомъ, то каждый, взглянувъ на его портретъ, сказалъ бы, что это портретъ героя.

Но если бы кто нибудь взглянулъ на него въ минуту волненія, то всякій сказалъ бы, что онъ шпіонъ.

У него были правильныя черты лица, черные глаза, вьющіеся, густые волосы и красивый ротъ, но морщины около глаза и рта, низкій лобъ и безпокойные, блуждающіе глаза выдавали рабскую, эгоистическую душу.

Альмира яростно лаяла на новопришедшаго, который шелъ съ небрежностью человѣка, знающаго, что другіе обязаны защищать его.

Ноэми крикнула собакѣ, чтобъ она замолчала, но та не обращала вниманія. Тогда хозяйка схватила ее руками за уши и оттащила назадъ.

Собака повиновалась, но не переставала лаять.

Наконецъ, Ноэми поставила своіо ножку ей на голову и заставила лечь.

Только тогда Альмира перестала лаять, а только слегка ворчала.

Между тѣмъ, новопришедшій издали крикнулъ:

— У васъ все еще эта проклятая большая собака? Вы до сихъ поръ еще держите ее у себя? Кончится тѣмъ, что я убью проклятую!

Подойдя къ Ноэми, молодой человѣкъ съ улыбкой потрепалъ ее рукою по щекѣ, но Ноэми поспѣшно отодвинулась.

— Ну, моя милая невѣста, ты все еще по прежнему дикарка?… Но какъ ты выросла съ тѣхъ поръ, какъ я тебя видѣлъ въ послѣдній разъ!

Ноэми, поднявъ голову, поглядѣла на новопришедшаго. Она сердито нахмурила брови и сжала губы, съ негодованіемъ глядя ему въ лицо. Даже цвѣтъ ея лица измѣнился. Розовый цвѣтъ щекъ превратился въ земленисто-блѣдный.

Она могла выглядѣть отвратительной, если хотѣла.

Между тѣмъ, новопришедшій продолжалъ:

— О! Какъ ты похорошѣла съ тѣхъ поръ!

Вмѣсто отвѣта, Ноэми крикнула:

— Кушъ, Альмира!

Гость вошелъ на веранду, какъ свой.

Прежде всего онъ поцѣловалъ руку хозяйки, за тѣмъ любезно раскланялся съ Тимеей, поклонился греку и Тимару и сейчасъ же заговорилъ:

— Добрый вечеръ, любезная теща. Вашъ покорный слуга, г. капитанъ. Очень радъ васъ видѣть, милостивая государыня и милостивый государь. Меня зовутъ Теодоръ Христіанъ, я дворянинъ и капитанъ, будущій зять нашей многоуважаемой хозяйки. Наши отцы были дружны и въ дѣтствѣ помолвили меня съ Ноэми. Я каждый годъ посѣщаю ихъ здѣсь, чтобъ поглядѣть, насколько выросла моя невѣста. Я очень радъ встрѣтить васъ здѣсь, капитанъ. Если я не ошибаюсь, васъ зовутъ Тимаръ? Кажется, я уже имѣлъ удовольствіе гдѣ-то встрѣчаться съ вами? что касается другаго господина, то мнѣ кажется…

— Онъ понимаетъ только по-гречески, перебилъ Тимаръ гостя, и сунулъ руки въ карманъ, какъ будто желая, во что бы то ни стало, избѣжать пожатія руки пришедшаго.

Теодоръ Христіанъ не счелъ нужнымъ послѣ этого заниматься Тимаромъ и рѣшился взглянуть на жизнь съ практической стороны.

— Какъ кажется, я пришелъ кстати? Меня какъ будто ожидали. Прекрасный ужинъ и не занятый четвертый приборъ…. Жареная свинина! — Это мое любимое кушанье! Очень вамъ благодаренъ, дорогая матушка. Благодарю васъ, господа. Я сдѣлаю честь ужину, благодарю васъ много разъ.

Никто изъ присутствующихъ не предлагалъ ему занять мѣсто за столомъ, но онъ говорилъ такъ, какъ будто слѣдовалъ ихъ приглашенію, сѣлъ на оставленное Тимеей мѣсто и началъ усердно уничтожать свинину, угощая грека и любезно удивляясь, что на свѣтѣ нашлась христіанская душа, которая не любитъ этого божественнаго кушанья.

Тимаръ всталъ изъ-за стола и сказалъ хозяйкѣ:

— Вашъ гость и его дочь устали, они болѣе нуждаются въ отдохновеніи, чѣмъ въ ѣдѣ; будьте такъ добры, покажите приготовленную для нихъ комнату.

— Сейчасъ, отвѣчала хозяйка. Ноэми, поди помоги барышнѣ раздѣться.

Ноэми встала и послѣдовала за матерью и двумя гостями въ заднюю комнату.

Тимаръ также всталъ изъ-за стола, за которымъ остался только новый гость, усердно уничтожавшій все, что только было съѣдобнаго, не смотря на то, что, не переставая, разговаривалъ съ Тимаромъ и бросалъ Альмирѣ обглоданныя кости.

— Вы должны были сдѣлать адски страшное путешествіе, капитанъ, въ такой ужасный вѣтеръ? Меня удивляетъ, какъ вы прошли Желѣзныя Ворота… Бери, Альмира, и не сердись на меня, глупая собака… Развѣ вы забыли, сударь, что мы встрѣтились съ вами въ Галацѣ?… А! бери, черная бестія!

Оглянувшись, онъ увидалъ, что ни Тимара, ни Альмиры нѣтъ въ комнатѣ, оба оставили его.

Тимаръ пошелъ лечь на чердакъ, гдѣ для него была устроена постель изъ свѣжаго сѣна, а Альмира, вѣроятно, улеглась гдѣ нибудь въ углу.

Выпивъ остатокъ вина, онъ, въ свою очередь, всталъ со стула.

Ночь уже наступила и усталые путешественники, безъ сомнѣнія, скоро заснули.

Тимаръ, улегшись на свѣжее сѣно, думалъ, что хоть сегодня ему удастся спокойно выспаться.

Но онъ сильно ошибся.

Послѣ тяжелыхъ трудовъ и невѣрной борьбы заснуть труднѣе всего. Пережитые образы тѣснятся въ головѣ въ хаотическомъ безпорядкѣ; преслѣдованіе бригантины, угрожающія скалы, водоворотъ, развалины замковъ, незнакомыя женщины, черная собака и бѣлая кошка, — все это въ безпорядкѣ вертѣлось, смѣялось и шептало вокругъ Тимара.

Напрасно онъ закрывалъ глаза, онъ еще яснѣе видѣлъ и слышалъ всѣ эти образы.

Въ комнатѣ подъ нимъ онъ вдругъ услышалъ разговоръ.

Голоса были ему знакомы. Хозяйка и незнакомецъ разговаривали между собою.

Они были отдѣлены отъ Тимара тонкимъ поломъ и онъ могъ слышать каждое слово, какъ будто оно говорилось ему на ухо.

Они разговаривали тихо, только время отъ времени мужчина возвышалъ голосъ.

— Тереза, есть ли у тебя деньги? началъ мужчина.

— Ты очень хорошо знаешь, что у меня нѣтъ денегъ. Тебѣ извѣстно, что я веду только мѣновую торговлю и никогда не беру денегъ.

— Это слишкомъ просто и не нравится мнѣ. Я даже не въ состояніи этому повѣрить.

— Однако, это такъ: кто является покупать ко мнѣ плоды, привозитъ мнѣ въ обмѣнъ на нихъ все, въ чемъ я нуждаюсь; къ чему мнѣ здѣсь деньги?

— Я очень хорошо знаю, къ чему бы онѣ тебѣ пригодились; ты могла бы дать ихъ мнѣ, ты никогда обо мнѣ не думаешь. Когда я женюсь на Ноэми, ты не въ состояніи будешь дать ей никакого приданаго. Ты нисколько не заботишься о счастіи твоей дочери. Ты должна была бы помогать мнѣ заранѣе, чтобъ я могъ обезпечить себѣ хорошее положеніе. Какъ разъ теперь я получилъ назначеніе первымъ драгоманомъ при посольствѣ, но у меня нѣтъ денегъ, чтобъ ѣхать на мѣсто, такъ какъ у меня украли деньги изъ кармана, а вслѣдствіе этого я потеряю мѣсто.

Хозяйка отвѣчала спокойнымъ тономъ:

— Я не вѣрю, чтобъ кто нибудь могъ дать тебѣ мѣсто, которое ты можешь теперь потерять, что касается того, что у тебя нѣтъ денегъ, то этому я вполнѣ вѣрю, но не вѣрю тому, чтобъ ихъ у тебя украли.

— Можешь, если хочешь, ничему не вѣрить. Я также не вѣрю, что у тебя нѣтъ денегъ, здѣсь могли приставать контрабандисты. Они хорошо платятъ.

— Да, совершенно вѣрно, къ этому острову часто пристаютъ контрабандисты, но они не подходятъ къ моей хижинѣ; если же подходятъ, то покупаютъ у меня плоды и даютъ мнѣ взамѣнъ соль. Хочешь я дамъ тебѣ соли?

— Ты, кажется, хочешь надо мною смѣяться, а тѣ пассажиры, которые ночуютъ у тебя сегодня?

— Я не знаю, богаты ли они.

— Потребуй отъ нихъ денегъ. Не серди меня твоей австралійской мѣновой торговлей, пріобрѣтай дукаты, если хочешь, чтобъ я оставлялъ тебя въ покоѣ; ты знаешь, если я скажу о тебѣ одно слово въ одномъ мѣстѣ, то тебѣ придется плохо.

— Говори тише, несчастный.

— А! ты теперь меня просишь говорить тише, такъ лучше заставь меня совсѣмъ молчать. Будь ко мнѣ добра, Тереза, дай мнѣ немножко денегъ.

— Я вѣдь тебѣ сказала, что у меня нѣтъ дома ни гроша, не мучь меня. У меня нѣтъ денегъ и не будетъ. Для меня лежитъ проклятіе на всемъ, что называется деньги. Вотъ всѣ мои ящики, ты можешь обыскать ихъ и, если найдешь деньги, бери ихъ себѣ.

Человѣкъ, какъ кажется, не колебался воспользоваться этимъ предложеніемъ, такъ какъ вскорѣ послышалось его восклицаніе:

— Это что такое! золотой браслетъ?

— Да, пріѣзжая барышня подарила его Ноэми; если онъ тебѣ нуженъ, ты можешь взять его.

— Онъ стоитъ десять дукатовъ. Ну, это все-таки лучше, чѣмъ ничего. Не сердись, Ноэми, когда ты будешь моей женой, я куплю тебѣ два браслета по тридцати дукатовъ съ сапфиромъ посрединѣ.. Нѣтъ, со смарагдомъ… Что тебѣ больше нравится; сапфиръ или смарагдъ?

Онъ самъ зас.мѣялся своей шуткѣ и, такъ какъ никто не отвѣчалъ на его вопросъ, продолжалъ:

— А теперь, Тереза, приготовь твоему будущему дорогому зятю, твоему милому Теодору, постель, на которой онъ могъ бы видѣть во снѣ прелестную Ноэми.

— Я не могу дать тебѣ постели, такъ какъ въ сосѣдней комнатѣ и на чердакѣ спятъ наши гости, а здѣсь въ комнатѣ съ нами ты не можешь спать, это неприлично, Ноэми уже не ребенокъ, ступай въ садъ и лягъ на скамейкѣ.

— О, безсердечная женщина! Ты хочешь меня выгнать на жесткую скамейку? — меня, твоего возлюбленнаго будущаго зятя!

— Ноэми, дай сюда свою подушку. Бери, вотъ мое одѣяло, спи спокойно.

— Да, нечего сказать, уснешь спокойно, когда того и гляди, что тебя съѣстъ проклятая собака!

— Не бойся ея; я привяжу ее на цѣпь. Бѣдное животное! Его никогда не привязываютъ, кромѣ того времени, когда ты являешься на островъ.

Терезѣ съ трудомъ удалось вытащить собаку изъ ея уголка, такъ какъ бѣдное животное хорошо знало, что ожидаетъ его въ подобномъ случаѣ.

Но такъ какъ собака привыкла къ повиновенію, то и позволила своей хозяйкѣ привязать себя на цѣпь; но это привело ее въ тѣмъ большую ярость противъ причины ея плѣна.

Какъ только Тереза вернулась къ себѣ въ комнату, а Теодоръ остался одинъ въ саду, собака начала громко, яростно лаять и рваться съ цѣпи.

Что касается Теодора, то онъ находилъ удовольствіе еще больше дразнить животное, которое не могло его схватить, и смѣялся надъ его яростью. Онъ подходилъ къ собакѣ на разстояніе не болѣе фута, высовывалъ ей языкъ, плевалъ ей въ глаза и только усиливалъ этимъ ея лай.

Но вдругъ Альмира успокоилась и улеглась на землѣ. По временамъ слышно было ея тихое ворчанье; потомъ все стихло.

Тимаръ слышалъ все это.

Онъ не въ состояніи былъ заснуть; ночь была лунная и, когда собака замолчала, вокругъ наступила глубокая тишина, удивительное спокойствіе которой казалось еще фантастичнѣе отъ слышавшихся ему ночныхъ голосовъ.

Изъ комнаты, въ которой помѣщался грекъ, съ вечера слышались глубокіе вздохи, присоединявшіеся къ ночнымъ голосамъ.

Изъ комнаты хозяйки дома Тимаръ слышалъ тихіе возгласы «О! боже мой!» тогда какъ изъ другой комнаты раздавалось: «О! Аллахъ!» Тамъ также не спали.

Что же такое мѣшало всѣмъ этимъ людямъ успокоиться?

Въ то время, какъ Тимаръ старался собраться съ мыслями, у него мелькнула какая-то мысль, которая заставила его встать, наскоро одѣться и выйдти.

Въ тоже самое мгновеніе, одному изъ обитателей комнатъ пришло въ голову тоже самое и въ то время, когда Тимаръ, стоя у угла дома, тихо крикнулъ: «Альмира!» другой голосъ изъ открытой двери веранды, какъ эхо, также повторилъ имя Альмиры.

Оба звавшіе собаку съ удивленіемъ столкнулись.

Человѣкъ, вышедшій изъ комнатъ, была Тереза.

— Отчего вы встали? спросила она.

— Я не могъ заснуть.

— Зачѣмъ вамъ нужна была Альмира?

— Я долженъ вамъ сознаться въ истинѣ; мнѣ вдругъ пришла въ голову мысль, что, можетъ быть, этотъ… человѣкъ отравилъ собаку, такъ какъ она вдругъ замолчала.

— Таже самая мысль пришла въ голову и мнѣ.

На вторичный зовъ собака появилась, таща за собою цѣпь и махая хвостомъ.

— Нѣтъ, съ нею ничего не случилось, сказала Тереза! Поди сюда, Альмира, я тебя отвяжу.

Большое животное положило голову на колѣни своей госпожи и позволило покойно отвязать кожаный ошейникъ, затѣмъ бросилось къ Терезѣ и стало лизать ей щеки.

Потомъ собака повернулась къ Тимару и, въ знакъ своего уваженія, протянула ему лапу. Затѣмъ встряхнулась и спокойно растянулась на мягкой травѣ и перестала лаять, — можно было успокоиться, что тотъ человѣкъ, который вызвалъ ея гнѣвъ, оставилъ островъ.

Тереза подошла ближе къ Тимару.

— Знаете вы этого человѣка?

— Я одинъ разъ встрѣтилъ его въ Галацѣ. Онъ приходилъ ко мнѣ на корабль и велъ себя такимъ образомъ, что я не могъ опредѣлить, шпіонъ онъ или нѣтъ, но кончилось тѣмъ, что я его выгналъ. Вотъ въ чемъ состояло все наше знакомство.

— А, какъ вамъ пришла въ голову мысль, что этотъ человѣкъ могъ отравить Альмиру?

— Я скажу вамъ правду. Каждое слово, сказанное въ вашей комнатѣ, было мнѣ слышно и я, легши спать, былъ принужденъ выслушать весь вашъ разговоръ.

— Вы слышали то, чѣмъ угрожалъ мнѣ этотъ человѣкъ? — Если я не буду исполнять его желаній, то ему стоитъ сказать про насъ одно слово и мы погибли?

— Да, я слышалъ и это.

— Что же вы теперь о насъ думаете? По всей вѣроятности, что за какое нибудь ужасное преступленіе насъ изгнали со свѣта на этотъ дикій островъ? или, что мы занимаемся какимъ либо предосудительнымъ дѣломъ, о которомъ нельзя говорить вслухъ? или, что мы, неимѣющіе отечества, представители какого нибудь знатнаго имени, скрывшіеся здѣсь отъ гнѣва сильныхъ міра сего? Скажите, что вы о насъ думаете?

— Ничего. Я не ломалъ себѣ голову надъ этимъ вопросомъ. Вы дали мнѣ на одну ночь гостепріимное убѣжище, за это я долженъ быть вамъ благодаренъ. Вѣтеръ успокоился, завтра я отправлюсь дальше и забуду о томъ, что видѣлъ и слышалъ на этомъ островѣ.

— Но я не хочу отпустить васъ такимъ образомъ; вы, сами того не желая, слышали такія вещи, относительно которыхъ вамъ должны дать объясненія. Я не знаю почему, но съ первой минуты, какъ мы васъ увидали, вы внушили мнѣ уваженіе и меня мучитъ мысль, что вы разстанетесь съ нами, не уважая насъ. Сегодня ночь спокойна и это самое удобное время разсказать нашу несчастную жизнь, затѣмъ вы можете произнести о насъ вашъ приговоръ. Я ничего отъ васъ не скрою и разскажу вамъ истину. Когда вы услышите исторію этого уединеннаго острова и маленькой хижины, вы не будете говорить: «завтра я уѣду отсюда и забуду объ этомъ», но будете возвращаться сюда изъ года въ годъ, когда будете проѣзжать мимо, и отдыхать здѣсь подъ нашей дружелюбной кровлей. Садитесь со мною рядомъ и выслушайте исторію нашей хижины.

ГЛАВА VIII.
Исторія обитателей острова.

— Двѣнадцать лѣтъ тому назадъ мы жили въ Панчовѣ, гдѣ мой мужъ былъ чиновникомъ. Его звали Белловари.

Онъ былъ молодой, красивый, мужественный человѣкъ и мы очень любили другъ друга. Мнѣ было двадцать два года, ему тридцать лѣтъ. Я родила ему дочку, которую назвали Ноэми.

Мы не были богаты, но имѣли достатокъ. Онъ имѣлъ мѣсто, хорошенькій домъ, роскошный плодовый садъ и поле. Я была сирота и когда вышла замужъ, то принесла ему въ приданое порядочное состояніе и мы могли жить безбѣдно.

У моего мужа былъ другъ, Максимъ Христіанъ, котораго онъ очень любилъ. Человѣкъ, который былъ здѣсь сегодня, его сынъ.

Въ то время онъ былъ тринадцатилѣтній, красивый, веселый и живой мальчикъ.

Когда я еще носила мою дочь на рукахъ, отцы уже говорили, что они должны быть мужемъ и женою, и я сама радовалась, когда мальчикъ бралъ мою дѣвочку на руки и спрашивалъ ее: «хочешь ли ты быть моей женой?» а дѣвочка весело смѣялась въ отвѣтъ.

Христіанъ торговалъ хлѣбомъ, но онъ былъ однимъ изъ мелкихъ спекулаторовъ, которые въ случаѣ удачи спекуляцій богатѣютъ, а въ противномъ случаѣ быстро разоряются.

Такъ какъ до сихъ поръ онъ постоянно имѣлъ успѣхъ, то думалъ, что нѣтъ ничего проще, какъ быть купцомъ.

Ранней весной онъ осматривалъ въ странѣ, каковы посѣвы, затѣмъ заключалъ договоры съ крупными торговцами и въ назначенное время сдавалъ имъ хлѣбъ.

Онъ имѣлъ постоянныя сношенія съ коморнскимъ крупнымъ торговцемъ Афанасіемъ Брацовичемъ, который каждую весну дѣлалъ ему большіе заказы на хлѣбъ, который сдавался осенью.

Спекуляціи эти постоянно удавались Христіану, но я думала, что это не торговая, а азартная игра, когда человѣкъ продаетъ то, чего у него еще нѣтъ.

Въ то время, какъ мой мужъ по цѣлымъ днямъ писалъ, наклонившись надъ столомъ, Христіанъ проводилъ цѣлые дни въ кофейняхъ, куря трубку и болтая съ дѣловыми людьми разныхъ сортовъ.

Тысяча восемьсотъ девятнадцатый годъ былъ ужасный годъ.

Весною посѣвы во всей странѣ были отличные, можно было ожидать обильной жатвы. Въ Ванатѣ продавцы считали себя счастливыми, если могли заключить торгъ на пшеницу по четыре гульдена за мѣру. Но наступила дождливая осень; въ теченіе шести недѣль дождь лилъ, не переставая. Хлѣбъ сгнилъ на корню.

Въ странѣ, считавшейся вторымъ Ханааномъ, наступилъ голодъ и осенью цѣна пшеницы поднялась до двадцати гульденовъ за мѣру, да и то не находилось продавцевъ, такъ какъ хозяева удерживали хлѣбъ для будущаго посѣва.

— Я помню это время, замѣтилъ Тимаръ, я въ то время начиналъ свою карьеру, какъ капитанъ корабля.

— Такимъ образомъ, случилось, что Максимъ Христіанъ не въ состояніи былъ выполнить обязательства, заключеннаго съ Афанасіемъ Брацовичемъ. Разница, которую онъ долженъ былъ покрыть, составляла громадную сумму.

Что же сдѣлалъ тогда Максимъ Христіанъ? Онъ собралъ всѣ деньги, какія только имѣлъ, занялъ у легковѣрныхъ людей и въ одну прекрасную ночь исчезъ изъ Панчовы, взявъ съ собою всѣ свои деньги и оставивъ своего единственнаго сына.

Ему легко было сдѣлать это, такъ какъ все его имущество заключалась въ деньгахъ и онъ не оставлялъ за собою ничего, къ чему былъ бы привязанъ.

Но зачѣмъ существуютъ деньги на свѣтѣ, если онѣ дѣлаютъ столь дурнымъ человѣка, который ничего не любитъ, кромѣ нихъ?

Его долги и обязательства остались на шеѣ его друзей и людей, поручавшихся за него. Въ числѣ ихъ былъ мой мужъ.

Намъ пришлось продать половину нашего имущества, чтобъ пополнить долгъ, по поручительству моего мужа и заплатить Афанасію Брацовичу.

Но тотъ не хотѣлъ ничего слышать и требовалъ исполненія контракта по поставкѣ хлѣба. Дѣло шло не о томъ, сколько онъ могъ потерять, а о томъ, сколько мы должны были ему заплатить. Онъ потребовалъ въ пятеро болѣе, контрактъ, заключенный имъ, давалъ ему на это право.

Напрасно мы умоляли его удовольствоваться небольшою прибылью, такъ какъ для него дѣло шло не о потерѣ, а о томъ, много или мало онъ пріобрѣтетъ, но онъ оставался непоколебимъ. Онъ требовалъ удовлетворенія всѣхъ своихъ требованій.

Дѣло поступило въ судъ и судъ произнесъ приговоръ, по которому нашъ домъ, поле и послѣднее наше имущество были опечатаны и проданы съ молотка.

Къ чему же существуютъ на свѣтѣ законы, если человѣка могутъ пустить съ сумой изъ-за долга, отъ котораго онъ не видалъ ни гроша? Если человѣкъ можетъ быть брошенъ въ несчастіе изъ-за третьяго, который съумѣетъ, смѣясь, избавиться самъ отъ отвѣта?

Мы употребили всѣ усилія, чтобъ спастись отъ окончательнаго разоренія. Мой мужъ ѣздилъ въ Пештъ и въ Вѣну, чтобъ добиться аудіенціи.

Мы знали, что хитрый обманщикъ, бѣжавшій съ деньгами, прячется въ Турціи, и просили, чтобъ потребовали его выдачи и привезли его обратно, чтобъ онъ заплатилъ тѣмъ, которые желали его спасти.

Но повсюду мы получали отвѣтъ, что этого невозможно сдѣлать.

Но для чего же существуютъ министры, правители, если они не въ состояніи оказать помощь попавшимъ въ несчастіе подданнымъ?

Послѣ этого ужаснаго удара, который оставилъ насъ съ сумой, мой бѣдный мужъ пустилъ себѣ однажды ночью пулю въ лобъ. Онъ не хотѣлъ видѣть нищеты своего семейства, слезъ жены, блѣднаго лица дочери и оставилъ насъ на землѣ.

Но наши несчастія этимъ еще не кончились.

Я уже сдѣлалась нищей, но меня еще хотѣли сдѣлать отступницей.

Жена самоубійцы напрасно умоляла его духовника похоронить ея несчастнаго мужа. Деканъ былъ строгій, святой человѣкъ, который выше всего ставилъ повелѣнія церкви. Онъ отказалъ моему мужу въ христіанскомъ погребеніи, и я принуждена была видѣть какъ моего достойнаго, возлюбленнаго мужа похоронили, какъ собаку.

Но къ чему же у насъ духовенство, если оно не можетъ спасти людей отъ такого горя?.

Это послѣднее несчастіе заставило меня рѣшиться сдѣлаться самоубійцей и убійцей моей дочери.

Я привязала дѣвочку платкомъ къ груди и отправилась съ нею на берегъ Дуная. Я была одна, ни одно человѣческое существо не сопровождало меня.

Я три раза прошла взадъ и впередъ по берегу, чтобъ посмотрѣть, гдѣ вода глубже.

Въ ту минуту, какъ я хотѣла уже броситься въ воду, кто-то схватилъ меня сзади за платье и отдернулъ назадъ.

Я оглянулась — эта была собака.

Изъ всѣхъ живыхъ существъ это былъ единственный, оставшійся у меня — другъ.

Это было на берегу острова Оградины. На островѣ у насъ былъ хорошенькій плодовый садъ и маленькая дача, но всѣ двери и тутъ были запечатаны печатями. Я могла свободно ходить только въ кухнѣ и въ саду.

Тогда я сѣла на берегу и стала думать, что я такое? Неужели я, человѣкъ, женщина, буду хуже, чѣмъ животное? Развѣ видѣлъ кто нибудь собаку, которая рѣшилась бы убить своего щенка? — Нѣтъ. И я рѣшила не убивать себя, не убивать своего ребенка, рѣшилась жить и воспитать ее.

Но какъ жить? Жить, какъ волкъ, какъ цыганъ, который не имѣетъ ни дома, ни хлѣба.

Я рѣшилась идти просить милостыню у земли, у воды, у дикихъ лѣсовъ, но только не у людей.

Мой бѣдный мужъ много разъ разсказывалъ мнѣ о маленькомъ островкѣ, который пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ образовался противъ Оградины; осенью онъ часто отправлялся туда охотиться и много разъ говорилъ о скалѣ, въ которой находится убѣжище, и повторялъ, что у острова нѣтъ господина. Дунай образовалъ его и никто, кромѣ него, имъ не владѣетъ. Никакое правительство не знаетъ о немъ, никакая страна не имѣетъ на него права. Тамъ никто ни сѣетъ, никто не собираетъ жатвы; почва, деревья, травы, растущія тамъ, никому не принадлежатъ.

Если этотъ островъ никому не принадлежитъ, подумала я, то почему же мнѣ не взять его себѣ? Я вымолю его себѣ у Бога, я вымолю его себѣ у Дуная, они мнѣ не откажутъ, я посажу на этомъ островѣ плодовыя деревья.

Какъ ихъ посадить, этого я еще не знала. Нужда должна была научить меня.

У меня оставалась лодка. Судья, описывавшій все, не замѣтилъ ее и не помѣстилъ ее въ опись.

Въ эту лодку сѣли мы, то есть, я, Ноэми и Альмира. Я взяла весла, которыхъ не брала въ руки ни разу въ жизни, но нужда научила меня какъ ими дѣйствовать.

Когда я вступила на этотъ клочекъ земли, я испытала странное чувство. Мнѣ казалось, что я забыла все, что волновало меня раньше. Меня окружало здѣсь благодѣтельное спокойствіе и тишина.

На островѣ уже рослш яблони и вишни, вѣроятно, занесенныя сюда птицами. Въ кустахъ летали няелы, на деревьяхъ были орѣхи. Я нашла скалу и въ ней нѣсколько пещеръ. Въ самой большой лежала куча сѣна, которая, можетъ быть, когда нибудь служила постелью моему бѣдному мужу. Я имѣла на нее вдовье право, — это было мое наслѣдство. Я положила на нее дочь, когда она заснула, и покрыла ее большимъ платкомъ, заставивъ Альмиру стоять тутъ и караулить Ноэми, пока я вернусь, затѣмъ поѣхала обратно на большой островъ.

Надъ верандой моей дачи была крыша изъ полотна.

Я сняла ее. Она должна была служить мнѣ платкомъ, одѣяломъ, а можетъ быть, позднѣе, и зимнимъ платьемъ. Въ этотъ холстъ я завернула нѣкоторую необходимую посуду и садовыя орудія; и завязала узелъ, который едва могла стащить на спинѣ.

Съ богатымъ приданымъ, въ четырехмѣстной каретѣ, пріѣхала я въ этотъ домъ, изъ котораго выходила нищей, съ узломъ на спинѣ.

Но, можетъ быть, унося эти вещи, которыя были моей собственностью, я совершала воровство? Я не знала такъ это или нѣтъ. Вопросъ о правѣ или неправѣ, о томъ, что позволено, что нѣтъ, смѣшивались въ моей головѣ. «ги v»;cq

Я бѣжала съ узломъ на спинѣ, какъ воръ, — изъ своего собственнаго жилища. По дорогѣ въ саду я срывала съ каждаго дерева по двѣ вѣтки, чтобъ посадить эти отростки въ своемъ новомъ жилищѣ.

Наконецъ, я снова была въ лодкѣ и плыла по Дунаю…

…Въ тр время, когда я плыла такимъ: образомъ, меня безпокоили двѣ вещи: первая — забота о томъ, нѣтъ, ли на остррвѣ дикихъ звѣрей или змѣй. Я почти была увѣрена, что они должны были водиться въ пещерахъ. Мысль объ этомъ приводила меня въ ужасъ и я боялась за Ноэми.

Другое, что меня безпокоило, была мысль о томъ, что, конечно, я могу цѣлый годъ питаться дикимъ медомъ, и травами. Дочь мою я еще кормила грудью. Но чемъ буду я кормить Альмиру? Собака не могла питаться тѣмъ, чѣмъ могла питаться я, а между тѣмъ она была мнѣ необходима, безъ Альмиры, этого вѣрнаго животнаго, я погибла бы отъ страха въ этой пустынѣ.

Когда я съ моимъ узломъ вошла въ гротъ, я увидала цредъ собою еще вздрагивавшій хвостъ большой змѣи, а въ довольно далекомъ разстояніи голову. То, чего не доставало между хвостомъ и головою съѣла Альмивра.

Умное животное лежало предъ ребенкомъ, махая хвостомъ и облизываясь, какъ бы желая сказать «я уже поѣла.»

Съ этого времени она начала охотиться за змѣями, онѣ составляли ея ежедневную пищу, она вытаскивала ихъ даже изъ норъ.

Мой другъ (такъ я привыкла называть собаку) нашелъ то, что должно было поддерживать его жизнь, и спасъ меня отъ. безпокойства.

О! я не могу описать вамъ того чувства, которое испытывала я здѣсь въ первую ночь, когда со мною не было никого, кромѣ Бога, моего ребенка и моей собаки.

Я не могу назвать это чувство печальнымъ, — нѣтъ оно было почти радостно.

Мы проснулись, разбуженныя пѣніемъ птицъ. Тогда началась работа, работа дикарей.

Я должна была трудиться съ восхода и до заката солнца.

Теперь это самое тяжелое время давно прошло. Вы видите у меня громадный плодовый садъ, у меня есть козы, которыя составляютъ наше общество. Животныя понимаютъ языкъ людей и мнѣ кажется, что деревья имѣютъ также уши и глаза для тѣхъ, которые за ними ухаживаютъ, подслушиваютъ ихъ тайныя желанія и что они гордятся, доставляя, въ свою очередь, удовольствіе людямъ, которые за ними ходятъ. Да, въ деревьяхъ положительно живетъ душа, человѣкъ рубящій деревья, кажется мнѣ почти убійцей. Я люблю мои деревья! Я живу ими и чрезъ нихъ, то, что они даютъ мнѣ изъ года въ годъ, я отдаю жителямъ сосѣднихъ деревень, которые взамѣнъ доставляютъ мнѣ все необходимое для нашей жизни.

За деньги я ничего не даю, я чувствую къ деньгамъ отвращеніе! Деньги изгнали меня со свѣта и моего мужа заставили разстаться съ жизнью. Я не хочу видѣть денегъ!

Однако, я не настолько глупа, чтобъ не думать о томъ, что можетъ придти неурожайный годъ, и на этотъ случай у меня есть достаточный запасъ.

Въ пещерахъ моей скалы у меня хранится вино, медъ и достаточное количество шерсти и моихъ запасовъ должно хватить мнѣ на два года.

Вы видите, что хотя у меня нѣтъ денегъ, но есть сберегательная касса, я могу назвать себя богатой, а, между тѣмъ, въ теченіе двѣнадцати лѣтъ у меня въ рукахъ не было ни одной золотой монеты, такъ какъ я живу на островѣ уже двѣнадцать лѣтъ, я и двое другихъ, такъ какъ Альмиру я также причисляю къ людямъ. Ноэми иногда увѣряетъ, будто насъ четверо, такъ какъ считаетъ и Нарциссу. Глупый ребенокъ!

Очень многіе знаютъ о нашемъ житьѣ здѣсь, но никто изъ этихъ людей не способенъ быть измѣнникомъ, никто не вмѣшивается въ чужое дѣло, каждый защищаетъ то, что онъ знаетъ, какъ тайну. Отсюда не доходитъ никакое извѣстіе ни въ Вѣну, ни въ Офенъ, ни въ Стамбулъ.

Да и къ чему стали бы указывать на меня. Я не стою никому поперекъ дороги, не дѣлаю никому вреда. Я собираю плоды въ моемъ забытомъ уголкѣ земли, который не имѣетъ господина, Богъ и Дунай отдали его мнѣ и я каждый день благодарю ихъ за это.

Я сама не знаю, есть ли у меня религія. Двѣнадцать лѣтъ я не видала ни одного священника, ни одной церкви. Ноэми ничего объ этомъ не знаетъ. Я научила ее читать и писать, я разсказываю ей о Богѣ, объ Іисусѣ, о Моисеѣ, какими я ихъ знаю, о добромъ, любящемъ, милосердномъ Богѣ, объ Іисусѣ, высокомъ въ своихъ страданіяхъ и божественномъ въ своей человѣчности, и о Моисеѣ, предводителѣ народнаго освобожденія, который предпочелъ бродить въ пустынѣ, страдать отъ холода и жажды, чѣмъ быть рабомъ.

Но моя дочь ничего незнаетъ о безжалостномъ Богѣ мщенія, о Богѣ избранныхъ, требующемъ жертвъ и разукрашенныхъ храмовъ, о привиллегированномъ Іисусѣ, требующемъ слѣпой вѣры, преслѣдующемъ братьевъ и требующемъ съ нихъ денегъ, точно также, какъ не знаетъ о колокольняхъ, церквахъ и колокольномъ звонѣ.

Теперь вы знаете, кто мы такіе и что мы здѣсь дѣлаемъ. Узнайте же теперь, чѣмъ угрожаетъ мнѣ этотъ человѣкъ.

Онъ сынъ того, за кого поручился мой мужъ, кто былъ причиною его самоубійства, изъ-за кого мы бросили общество людей и бѣжали въ пустыню. Ему было тринадцать лѣтъ, когда надъ намм разразился ужасный ударъ и когда его оставилъ отецъ.

Меня не удивляетъ, что изъ сына сдѣлался такой безчестный человѣкъ. Оставленный отцемъ, вытолкнутый на улицу, какъ нищій, воспитанный изъ состраданія чужими людьми, обманутый и обобранный тѣмъ, кого онъ долженъ былъ любить, какъ виновника своихъ дней, заклейменный съ дѣтства именемъ сына обманщика, что же удивительнаго, если онъ принужденъ былъ сдѣлаться тѣмъ, чѣмъ онъ сталъ?

И, не смотря на это, я еще не знаю хорошенько, что мнѣ съ нимъ дѣлать. Но то, что я о немъ знаю, слишкомъ достаточно. Люди, пріѣзжающіе ко мнѣ на островъ, разсказываютъ о немъ многое.

Вскорѣ послѣ того, какъ исчезъ его отецъ, онъ отправился въ Турцію, говоря, что ѣдетъ отыскивать отца. Одни утверждаютъ, что онъ его нашелъ, другіе — что онъ никогда не могъ найти его слѣдовъ. По словамъ однихъ, онъ обокралъ собственнаго отца и прокутилъ пріобрѣтенныя такимъ образомъ деньги.

Но навѣрное никто объ этомъ ничего не знаетъ. Отъ него самого нельзя ничего узнать, такъ какъ все, что онъ говоритъ, ложь. Гдѣ онъ былъ, что онъ дѣлалъ, объ этомъ онъ разсказываетъ только сказки и умѣетъ такъ хорошо выдумывать ихъ что обманываетъ даже тѣхъ, которые собственными глазами видѣли противное тому, что онъ разсказываетъ.

Сегодня его видятъ здѣсь, завтра тамъ, въ Турціи, въ Валахіи, въ Польшѣ, въ Венгріи, его видѣли повсюду. Но всѣхъ этихъ странахъ нѣтъ ни одного извѣстнаго человѣка, котораго бы онъ не зналъ, съ которымъ бы онъ не встрѣчался хоть разъ.

Онъ говоритъ на десяти языкахъ и выдаетъ себя за человѣка разныхъ національностей, и ему всегда вѣрятъ. Одинъ разъ онъ является купцомъ, другой разъ солдатомъ, затѣмъ морякомъ. Сегодня онъ турокъ, завтра — грекъ. Тамъ его считаютъ польскимъ графомъ, въ другомъ мѣстѣ женихомъ русской княжны, или нѣмецкимъ докторомъ, излѣчивающимъ всякія болѣзни своими пилюлями. По никто не знаетъ, что такое онъ въ дѣйствительности.

Одно только извѣстно, что онъ шпіонъ, но, служитъ ли онъ Турціиі, Австріи или Россіи, этого никто не знаетъ, можетъ быть, тѣмъ и другимъ, и третьимъ и еще кому нибудь въ придачу. Онъ служитъ каждому и обманываетъ всѣхъ.

Каждый годъ онъ является нѣсколько разъ на островъ. Онъ пріѣзжаетъ въ лодкѣ съ турецкаго берега и въ этой же самой лодкѣ ѣдетъ отъ насъ на венгерскій. Что отъ тамъ дѣлаетъ, этого я не знаю. Я твердо убѣждена только въ томъ, что ему доставляютъ удовольствіе тѣ огорченія, которыя онъ при носитъ мнѣ своими посѣщеніями.

У меня онъ постоянно находитъ сытную пищу и цвѣтущую молодую дѣвушку, которую онъ любитъ сердить тѣмъ, что называетъ своей невѣстой. Ноэми его ненавидитъ и не подозрѣваетъ, какъ справедлива ея ненависть.

Но я не думаю, чтобъ Теодоръ Христіанъ являлся на островъ только за однимъ этимъ. На этомъ островѣ должны быть другія тайны, которыя мнѣ еще неизвѣстны.

Онъ шпіонъ, кромѣ того, у него дурное сердце, онъ испорченъ до мозга костей и способенъ на всякую низость.

Онъ знаетъ, что я съ моей дочерью, не имѣемъ никакого права на этотъ островъ. Вооруженный этой тайной, онъ раздражаетъ и огорчаетъ насъ обѣихъ. Онъ угрожаетъ намъ, что, если мы не дадимъ ему того, что онъ требуетъ, то онъ донесетъ на насъ австрійскому и турецкому правительствамъ, а какъ только эти послѣднія узнаютъ, что посреди Дуная образовался новый кусокъ земли, не указанный ни на какой картѣ, между обѣими странами сейчасъ же поднимется споръ, кому долженъ принадлежать островъ и до окончанія этого спора, съ острова будутъ изгнаны всѣ обитатели, какъ это случилось во время спора изъ-за горы Алліона.

Этому человѣку стоитъ сказать одно слово, чтобъ уничтожить плоды моей двѣнадцатилѣтней жизни на этомъ островѣ, чтобъ превратить этотъ эдемъ, въ которомъ мы такъ счастливы, снова въ дикую пустыню, и насъ, безпомощныхъ женщинъ, опять бросить въ свѣтъ.

Кромѣ боязни, что насъ откроютъ политическія власти, намъ также надо бояться поповъ; когда епископъ, патріархъ и деканъ узнаютъ, что здѣсь, на островѣ, есть дѣвушка, которая, съ тѣхъ поръ, какъ ее крестили, не видала ни одной церкви, они силою возьмутъ, отнимутъ ее у меня и помѣстятъ въ монастырь.

Теперь, сударь, вы можете понять причину тяжелыхъ вздоховъ, отъ которыхъ вы не могли заснуть.

Тимаръ задумчиво глядѣлъ на полную луну, думая про себя:

— Почему я не могущественный господинъ?

— Такимъ образомъ, продолжала Тереза, онъ можетъ каждый день погубить насъ. Стоитъ только ему заявить въ Вѣнѣ или Стамбулѣ, что здѣсь, на Дунаѣ, образовалась новая территорія, и мы будемъ совершенно разорены. Никто здѣсь не измѣнитъ намъ. Онъ одинъ способенъ на это.

Но я уже приготовилась ко всему.

Однажды, во время сербской войны, сербы привозлисюда и спрятали на островѣ три боченка пороха. Съ тѣхъ поръ никто не пріѣзжалъ за нимъю Можетъ быть, тѣ, которые привезли порохъ, уже давно попали въ плѣнъ къ туркамъ или убиты. Я нашла бочонки въ кустахъ и спрятала ихъ въ пещерѣ, въ скалѣ.

Если этотъ островъ, который теперь независимъ, поступитъ въ чью-нибудь власть, я подожгу порохъ и скала вмѣстѣ съ нами всѣми взлѣтитъ на воздухъ и чрезъ годъ никто не найдетъ здѣсь слѣдовъ людей.

Теперь вы знаете, почему вы не могли сегодня уснуть.

Тимаръ молча закрылъ лицо руками.

— Вотъ что я намъ еще скажу, прибавила Тереза, наклоняясь къ Тимару. Я полагаю, что этотъ человѣкъ имѣетъ еще другую причину явиться сюда и снова исчезнуть. Его посѣщеніе касается васъ или вашихъ пассажировъ. Будьте на сторожѣ, если который нибудь изъ васъ можетъ опасаться открытія какой нибудь изъ васъ можетъ опасаться открытія какой нибудь тайны.

Луна исчезла за деревьями; на востокѣ стало свѣтлѣе. Птицы запѣли. Наступило утро.

Съ острова доносились далекіе звуки роговъ, на пескѣ послышались шаги.

Съ корабля явился матросъ съ извѣщеніемъ, что судно готово къ отъѣзду, вѣтеръ успокоился и можно отправиться въ путь.

Тимаръ, грекъ и его блѣдная дочками прекрасная Тимея, вышли изъ комнатъ.

Ноэми также встала и варила на завтракъ свѣжееткозье молоко съ жареной кукурузой;, вмѣсто кофе, и медомъ, вмѣсто сахару.

Тимея не стала пить и отдала молоко Нарциссѣ, которая, къ великой досадѣ Ноэми, не отказалась отъ угощенія.

Трикалисъ спросилъ Тимара, куда дѣвался вчерашній посѣтитель?

Тимаръ отвѣтилъ ему, что онъ ночью отправился дальше.

При этомъ сообщеніи лицо грека омрачилось еще болѣе.

Затѣмъ всѣ они простились съ хозяйкой, хотя Тимея жаловалась, что она все еще чувствуетъ себя нехорошо.

Тимаръ остался послѣднимъ и передалъ Терезѣ въ подарокъ для Ноэми пестрый, турецкій щелковый платокъ, за который она горячо поблагодарила и обѣщала, что Ноэми будетъ носить его подарокъ.

Затѣмъ гости удалились, по тропинкѣ, которая вела къ лодкѣ.

Тереза и Альмира проводили ихъ до берега, затѣмъ Ноэми поднялась на вершину скалы; тамъ, между цвѣтами, въ густой травѣ, она слѣдила за удаляющейся лодкой. Нарцисса вскочила къ ней на колѣни и ласкаясь прижималась къ ея щекѣ.

— Поди прочь, измѣнница! вотъ какъ ты меня любишь! Ты оставляешь меня, когда является чужая дѣвушка, только потому что она хорошенькая, а я нѣтъ. Ступай, я тебя больше не люблю!

Послѣ этого она прижала кошечку, обѣими руками къ груди, погладила ее по головѣ и снова стала смотрѣть вслѣдъ лодкѣ.

На глазахъ у нея сверкнули слезы.

ГЛАВА IX.
Али-Чорбаджи.

На слѣдующій день Св. Варвара, при благопріятномъ вѣтрѣ, цѣлый день шла по венгерскому рукаву Дуная вверхъ по теченію.

До вечера не случилось ничего замѣчательнаго.

Всѣ рано легли спать, такъ какъ думали, что на слѣдующую ночь, можетъ быть, не придется совсѣмъ заснуть.

Тимару, однако, и въ эту ночь пришлось немного отдохнуть.

На кораблѣ все было спокойно, такъ какъ онъ стоялъ на якорѣ и слышался только однообразный плескъ волнъ.

Но въ этой тишинѣ ему вдругъ показалось, какъ будто его сосѣди по каютѣ заняты какимъ-то таинственнымъ дѣломъ.

Изъ сосѣдней каюты, которая отдѣлялась отъ его только тоненькой, досчатой перегородкой, до него доносился какъ будто звонъ золота. Онъ слышалъ также стукъ, какъ будто кто-то хлопалъ руками и за тѣмъ тѣже вздохи, какъ и въ прошлую ночь: «О! Аллахъ!»

Наконецъ, онъ услышалъ тихій стукъ въ перегородку. Трикалисъ позвалъ его:

— Капитанъ, подите ко мнѣ сюда.

Тимаръ наскоро одѣлся и поспѣшилъ въ сосѣднюю каюту.

Въ ней стояли двѣ постели и между ними столъ. У одной постели были спущены занавѣси; на другой лежалъ грекъ.

На столикѣ стояла шкатулка и два маленькіе стакана.

— Что прикажете? спросилъ Тимаръ.

— Я не приказываю, а прошу.

— Что же вамъ нужно?

— Скоро мнѣ не будетъ ничего нужно, я умираю. Я принялъ ядъ. Не поднимай шуму. Сядь сюда ко мнѣ и выслушай, что я тебѣ скажу; Тимея не проснется; я далъ ей выпить опіума, чтобъ она крѣпче заснула, такъ какъ она не должна проснуться теперь… Не перебивай меня. Все, что ты мнѣ можешь сказать, не принесетъ никакой пользы. Я же имѣю сказать тебѣ многое, а между тѣмъ, мнѣ остается времени какой нибудь часъ, такъ какъ принятый мною ядъ дѣйствуетъ быстро… Не дѣлай никакихъ безполезныхъ попытокъ спасти меня; у меня есть противоядіе, если я дѣйствительно, раскаюсь, то въ моей власти уничтожить дѣйствіе яда; но я не хочу этого сдѣлать и поступаю вполнѣ справедливо. Садись же и выслушай меня.

Мое настоящее имя не Ефимій Трикалисъ, а Али-Дорбаджи. Я былъ нѣкогда губернаторомъ въ Кандіи и затѣмъ государственнымъ казначеемъ въ Стамбулѣ.

Ты знаешь, что теперь происходитъ въ Турціи? Султанъ вводитъ разныя нововведенія и улемы и беги возмущаются противъ него.

Въ такое время человѣческая жизнь не дорого стоитъ.

Другая партія поджигаетъ тысячи домовъ тѣхъ, которыя стоятъ у кормила правленій.

Никто не стоитъ такъ высоко, чтобъ считать себя въ безопасности отъ руки своего повелителя или своихъ рабовъ.

Стамбульскій каймакамъ недавно приказалъ убить въ Стамбулѣ шестьсотъ выдающихся турокъ, а его самого убили его собственные рабы въ Софійской мечети.

Каждое нововведеніе стоитъ человѣческой крови.

Недавно были обвинены въ заговорѣ противъ султана двадцать шесть выдающихся людей. Двадцати отрубили головы, а остальныхъ шестерыхъ замучили до смерти пытками, послѣ того, какъ они, чтобъ спасти свою жизнь, показали на выдающихся личностей въ странѣ.

Этихъ послѣднихъ, въ свою очередь, подвергли преслѣдованіямъ за то, что противъ нихъ было сказано.

Подозрѣваемые исчезли и о нихъ ничего больше не слышно.

Секретарь султана, Ваффатъ-Эффени, былъ отправленъ въ Софію и по дорогѣ туда убитъ друзами.

Пашу-Пертао пригласилъ губернаторъ Эдирнэ, Эминъ-паша, обѣдать. Послѣ обѣда подали черный кофе и хозяинъ сообщивъ пашѣ, что, по приказанію султана, въ чашку налитъ ядъ. Пертао-Паша просилъ только, чтобъ ему позволили прибавить принесенный имъ самимъ ядъ въ кофе, такъ какъ онъ убиваетъ вѣрнѣе. Затѣмъ онъ благословилъ султана, произнесъ молитву и умеръ.

Еще въ настоящее время каждый турецкій вельможа носитъ въ кольцѣ ядъ, чтобъ имѣть его подъ рукою въ случаѣ надобности.

Я во время узналъ; что пришла моя очередь, не потому, чтобы я сдѣлался клятвопреступникомъ, но по двумъ причинамъ меня приговорили къ удавленію. Эти двѣ причины, мои деньги и моя дочь. Казначейство нуждается въ моихъ деньгахъ, а сераль въ моей дочери.

Умереть не трудно; къ смерти я равнодушенъ, но я не согласенъ отдать моей дочери въ гаремъ, точно также, какъ не позволю сдѣлать себя нищимъ.

Я рѣшился обмануть моихъ враговъ и исчезнуть съ дочерью и состояніемъ. Дороги по морю я не могъ избрать, такъ какъ тамъ меня бы быстро нагнали.

Уже давно я запасся на всякій случай пропускомъ въ Венгрію. Я переодѣлся греческимъ купцомъ, обрилъ свою длинную бороду и успѣлъ добраться до Галаца. Оттуда я не могъ подвигаться далѣе по сухому пути, тогда я нанялъ себѣ корабль и нагрузилъ его купленной мною пшеницей. Въ такомъ видѣ, мои деньги въ большей безопасности.

Когда ты назвалъ мнѣ имя твоего хозяина судна, я былъ въ высшей степени обрадованъ. Афанасій Брацовичъ мнѣ родственникъ. Мать Тимеи была гречанка изъ его семейства.

Я часто дѣлалъ благодѣянія этому человѣку, теперь онъ отплатитъ мнѣ за нихъ. Аллахъ великъ и премудръ!

Никто не можетъ избѣгнуть своей судьбы. Ты уже понялъ, что я бѣглецъ, хотя не могъ навѣрное знать, везешь ли ты преступника или политическаго бѣглеца; тѣмъ не менѣе, какъ капитанъ корабля, ты счелъ своимъ долгомъ помочь быстрому бѣгству ввѣрившихся тебѣ пассажировъ.

Мы чудомъ счастливо прошли скалы Желѣзныхъ Воротъ, смѣлымъ маневромъ мы спаслись отъ преслѣдованій турецкой бригантины, опасностей карантина мы избѣгли шутя и, по окончаніи всѣхъ опасностей, я теперь схожу въ могилу, потому что человѣкъ, который встрѣтился съ нами вчера на независимомъ островѣ, былъ шпіонъ турецкаго правительства. Я его знаю и онъ также, безъ сомнѣнія, узналъ меня. Никто не могъ найти моихъ слѣдовъ, кромѣ него. Теперь онъ поспѣшилъ впередъ и въ Панчовѣ насъ ожидаетъ хорошій пріемъ…

Не говори ничего. Я знаю, ты хочешь сказать, что здѣсь уже венгерская почва и что правительство не выдаетъ политическихъ бѣглецовъ; но они будутъ меня преслѣдовать, не какъ политическаго бѣглеца, а какъ вора, хотя несправедливо, такъ какъ то, что я взялъ съ собою, есть мое имущество. И если правительство имѣетъ ко мнѣ какое нибудь требованіе, то у меня въ Галацѣ осталось двадцать семь домовъ, которые могутъ удовлетворить это требованіе.

Но, не смотря на это, они будутъ кричать мнѣ вслѣдъ. «Ловите вора!» Они выдадутъ меня за вора, взявшаго казенныя деньги, а бѣглыхъ воровъ Австрія выдаетъ Турціи, если турецкимъ шпіонамъ удастся выслѣдить ихъ.

Этотъ человѣкъ узналъ меня и моя судьба рѣшена.

У умирающаго на лбу выступили крупныя капли пота, его лицо пожелтѣло, какъ воскъ.

— Дай мнѣ каплю воды, чтобы я могъ говорить далѣе, я имѣю сказать тебѣ многое.

Себя я уже не могу спасти, но послѣ моей смерти спаси мою дочь и ея состояніе. Аллахъ этого желаетъ и никто не можетъ избѣжать своей судьбы, поэтому поклянись мнѣ твоей вѣрой и дай мнѣ твое честное слово, что ты исполнишь все, что я тебѣ поручу.

Во-первыхъ: когда я умру, не хорони меня на берегу, мусульманинъ не можетъ желать христіанскаго погребенія, поэтому похорони меня по обычаю моряковъ, заверни меня въ кусокъ паруса, привѣсь мнѣ къ головѣ и къ ногамъ тяжелые камни и опусти на самое глубокое мѣсто Дуная. Сдѣлай это сынъ мой, а сдѣлавъ это, направь твой корабль осторожно въ Коморнъ… Береги Тимею, здѣсь въ шкатулкѣ лежатъ чистыя деньги, всего тысяча дукатовъ золота, остальное мое состояніе заключается въ мѣшкахъ пшеницы.

На столѣ я оставляю письмо, въ которомъ говорю, что умираю добровольно, принявъ ядъ, и что все мое состояніе заключается въ тысячѣ дукатовъ.

Это должно служить тебѣ обезпеченіемъ, чтобы никто не могъ обвинить тебя, что ты похитилъ часть моихъ денегъ.

Я ничего тебѣ не дарю, то, что ты сдѣлаешь, то долженъ сдѣлать отъ чистаго сердца и Богъ вознаградитъ тебя за это. Это лучшій должникъ, какого только ты можешь имѣть.

Затѣмъ отвези Тимею къ Афанасію Брацовичу и проси его принять мою дочь. У него также есть дочь, пусть она будетъ ей сестрою, передай ему также деньги; онѣ должны быть употреблены на воспитаніе моей дочери; затѣмъ передай ему корабельный грузъ и проси, чтобы онъ самъ присутствовалъ при томъ, когда будутъ опоражнивать мѣшки. Въ нихъ хорошая пшеница, ее могутъ подмѣнить, ты меня понимаешь?

Умирающій взглянулъ въ глаза Тимара и видимо боролся съ собою.

Затѣмъ онъ снова остановился.

— Что я такое сказалъ? Я хотѣлъ прибавить еще что-то, но мои мысли путаются… Какъ все красно, какъ покраснѣлъ мѣсяцъ… Да, красный полумѣсяцъ…

Стонъ, раздавшійся съ постели Тимеи, привлекъ на себя его вниманіе и далъ его мыслямъ другое направленіе.

Онъ съ трудомъ выпрямился на постели и сталъ искать что-то подъ подушкой. Его глаза казалось, готовы были выскочить изъ орбитъ.

— Ахъ! я забылъ Тимею. Я далъ ей сонное питье и если ты во время не разбудишь ее, она уснетъ навсегда. Здѣсь, въ этой склянкѣ, противоядіе. Какъ только я умру, возьми его и натирай ей виски, лобъ и грудь пока она не проснется. Я чуть было не взялъ ее съ собою… Нѣтъ, этого я не хочу. Она должна жить! не правда ли? Ты поклянешься мнѣ своей честью и вѣрой, что ты разбудишь ее, возвратишь къ жизни, не дашь ей заснуть на вѣки!..

Умирающій крѣпко прижалъ руки Тимара къ своей груди.

На его искаженномъ лицѣ уже виднѣлась послѣдняя борьба со смертью.

— О чемъ я говорилъ? Что я хотѣлъ тебѣ еще сказать?.. какое было мое послѣднее слово?.. Да, красный полумѣсяцъ…

Въ открытое окно виднѣлся ярко красный рогъ луны, выглядывавшій изъ-за тучъ.

О немъ ли говорилъ умирающій въ предсмертномъ бреду или же онъ вспоминалъ что нибудь другое?

— Да, красный полумѣсяцъ… прошепталъ онъ еще разъ.

Затѣмъ его уста на вѣки сомкнулись. Еще краткая агонія и Али-Чорбаджи сталъ трупомъ.

ГЛАВА X.
Живой мраморъ.

Тимаръ остался одинъ съ мертвецомъ, съ погруженной въ мертвенный сонъ дѣвушкой и съ похороненной тайной.

Ихъ всѣхъ покрывало ночное спокойствіе и ночныя тѣни шептали Тимару:

— Если ты не сдѣлаешь того, что тебѣ-поручено, если ты не бросишь этого мертвеца въ Дунай, если ты не разбудишь спящей дѣвушки, а оставишь ее спокойно спать рядомъ съ отцемъ, что тогда будетъ? Шпіонъ въ это время уже укажетъ въ Панчовѣ на бѣглеца Чорбаджи. Если вмѣсто Панчовы ты отправишься въ Бѣлградъ и сдѣлаешь тамъ заявленіе, то, по турецкимъ законамъ, ты получишь третью часть сокровищъ бѣглеца, иначе они никому не достанутся, кромѣ того, они и такъ никому не принадлежатъ. Отецъ умеръ, дѣвушка, если ты ее не разбудишь, сама не проснется и ты въ одну минуту сдѣлаешься богатымъ человѣкомъ. Только богатые имѣютъ значеніе въ свѣтѣ, бѣдняки же ничто.

Тимаръ отвѣчалъ ночнымъ тѣнямъ:

— Ну, такъ что же? въ такомъ случаѣ, я на всю жизнь останусь бѣднякомъ.

И, чтобъ заставить замолчать ночные голоса, онъ закрылъ окно каюты.

Тайный страхъ охватилъ его при видѣ краснаго полумѣсяца. Ему казалось, какъ будто злыя внушенія были объясненіемъ послѣднихъ словъ умирающаго: «Красный полумѣсяцъ».

Онъ поднялъ пологъ постели Тимеи.

Дѣвушка лежала на ней, какъ живая мраморная статуя. Ея грудь медленно подымалась и опускалась; губы были полуоткрыты, глаза закрыты и на лицѣ лежало неземное спокойствіе; одна рука была поднята на голову, другая сдерживала складки ночного одѣянія.

Тимаръ дрожа наклонился надъ ней, какъ надъ очарованной феей, прикосновеніе къ которой смертельно для обыкновеннаго смертнаго.

Онъ началъ натирать виски спящей данной ему жидкостью. Въ то же самое время онъ глядѣлъ ей въ лицо и думалъ:

— Какъ! оставить ее умереть, это небесное созданіе? Если бы даже весь корабль былъ наполненъ чистымъ жемчугомъ и онъ весь перешелъ бы ко мнѣ послѣ твоей смерти, то я и тогда не сдѣлалъ бы этого!

Нѣтъ въ свѣтѣ такихъ громадныхъ брилліантовъ, смотрѣть на которые было бы мнѣ пріятнѣе, чѣмъ въ твои глаза, когда ты ихъ снова откроешь.

Но прелестное лицо оставалось по прежнему неподвижно.

Тогда Тимаръ поднялъ руку дѣвушки, чтобъ натереть ей грудь.

Рука поднялась безъ малѣйшаго сопротивленія, но она была холодна, также какъ и все тѣло, холодное и прелестное, какъ мраморъ.

Ночныя тѣни шептали Тимару:

— Погляди на это роскошное тѣло, ни одинъ смертный не цѣловалъ болѣе красивой груди, никто не узнаетъ, если ты теперь поцѣлуешь ее.

Но Тимаръ отвѣчалъ:

— Нѣтъ, я никогда не бралъ чужаго, а этотъ поцѣлуй былъ бы воровствомъ.

Послѣ этого онъ закрылъ дѣвушку до подбородка турецкимъ одѣяломъ, а самъ не спускалъ глазъ съ ея лица.

Ему казалось, какъ будто онъ видитъ предъ собою мраморную статую божества, такъ холодно и въ тоже время такъ дѣвственно было это лицо.

Наконецъ, глаза открылись и ихъ задумчивый взглядъ устремился на Тимара.

Она вздохнула легко и Тимаръ почувствовалъ, что ея сердце стало биться сильнѣе.

Онъ отдернулъ руку отъ груди, затѣмъ поднесъ пузырекъ съ противоядіемъ ей къ носу.

Тимея совершенно проснулась, такъ какъ она отвернула голову отъ склянки и нахмурила брови.

Тимаръ назвалъ ее по имени, тогда она вскочила съ постели съ крикомъ:

— Отецъ?…

Турецкое одѣяло спустилось и дѣвушка походила на чудную статую.

— Тимея! повторилъ Тимаръ, набросивъ ей одѣло на обнаженныя плечи, но она этого не замѣтила.

— Тимея! повторилъ онъ еще разъ, вашъ отецъ умеръ.

Ничто ни въ ея лицѣ, ни въ фигурѣ не пошевелилось. Она видѣла только то, что рубашка спустилась у нея съ груди.

Тимаръ бросился въ сосѣднюю каюту, схватилъ тамъ кофейникъ и дрожащими руками началъ варить кофе.

Когда кофе былъ сваренъ, Тимаръ подошелъ къ Тимеи, взялъ ее за голову, открылъ ей руками ротъ и влилъ въ него кофе.

Какъ только согрѣвающій напитокъ былъ проглоченъ Тимеей, она вдругъ оттолкнула Тимара съ такой силой, что чашка упала у него изъ рукъ, затѣмъ она бросилась на постель и закрылась одѣяломъ, тогда какъ зубы у нея стучали.

— Слава Богу! она жива, но у нея лихорадка, со вздохомъ прошепталъ Тимаръ. Теперь займемся погребеніемъ.

ГЛАВА XI.
Морское погребеніе.

Въ океанѣ это дѣлается совершенно естественно: мертвеца зашиваютъ въ кусокъ паруснаго холста, привязываютъ ядро къ его ногамъ и бросаютъ трупъ въ море. Коралы со временемъ образуютъ ему гробъ.

Но бросить умершаго въ Дунай уже связано съ отвѣтственностью. Въ Дунаѣ близки берега и мертвецовъ хоронятъ въ деревняхъ, городахъ съ похороннымъ звономъ и духовенствомъ, и умершаго нельзя бросить въ воду, хотя бы онъ даже самъ этого желалъ.

Тимаръ очень хорошо понималъ, что это должно быть сдѣлано, и это нисколько не смущало его.

Прежде чѣмъ корабль сошелъ съ якоря, онъ сказалъ своему рулевому, что на суднѣ есть покойникъ, Трикалисъ умеръ.

— Я это предчувствовалъ, отвѣчалъ Іоганнъ Фабула.

— Мы стоимъ недалеко отъ деревни, продолжалъ Тимаръ, намъ надо найти священника, который похоронилъ бы его, такъ какъ мы не можемъ держать трупъ на кораблѣ.

Фабула пожалъ плечами и сказалъ:

— Можно попробовать.

Деревня Плесковацъ, лежавшая ближе всего къ кораблю была довольно зажиточная. Въ ней былъ деканъ и красивая церковь съ двумя башнями.

Деканъ былъ красивый, высокій мужчина, съ длинной бородой, густыми бровями и звучнымъ голосомъ. Случайно онъ былъ знакомъ съ Гимаромъ, который часто покупалъ у него хлѣбъ, такъ какъ деканъ имѣлъ что продать.

— Ну, сынъ мой, вскричалъ деканъ, увидя у себя на дворѣ Тимара, тебѣ слѣдовало бы лучше выбрать время. Жатва была плохая и я уже давно продалъ мой хлѣбъ.

— На этотъ разъ я самъ привезъ товаръ на рынокъ, отвѣчалъ ему Тимаръ. У насъ есть на кораблѣ покойникъ и я пришелъ найти священника, который похоронилъ бы трупъ съ надлежащими церемоніями.

— Ну, сынъ мой, это не такъ скоро дѣлается, отвѣчалъ деканъ. Исповѣдывался ли твой покойникъ? принялъ ли онъ причастіе? Увѣренъ ли ты, что онъ не былъ еретикомъ, такъ какъ иначе я не могу его похоронить?

— Я ничего не знаю о послѣднемъ; что же касается первыхъ двухъ вопросовъ, то мы не возимъ съ собою на кораблѣ духовника и бѣдная душа оставила міръ безъ всякой духовной помощи. Такова судьба моряковъ, но если вы не можете похоронить моего покойника, то, по крайней мѣрѣ, дайте мнѣ записку, въ которой объяснялась бы причина вашего отказа и которой я могъ бы оправдаться предъ властями, почему я не оказалъ мертвецу послѣднихъ почестей. Въ такомъ случаѣ, мы сами похоронимъ его гдѣ нибудь на берегу.

Деканъ сейчасъ же далъ ему записку объ отказѣ въ погребеніи, но тутъ жители деревни подняли шумъ.

Какъ хоронить въ нашемъ округѣ покойника, который не получилъ послѣдняго благословенія? Но это можетъ принести несчастіе нашимъ полямъ, попытайтесь подарить вашего покойника какой нибудь другой деревнѣ, а то, пожалуй, изъ погребеннаго вами трупа сдѣлается вампиръ, который будетъ мучить насъ всѣхъ.

Они даже начали угрожать убить Тимара, если онъ осмѣлится перенести этотъ трупъ съ своего корабля, и на тотъ случай, чтобъ онъ не похоронилъ его какъ нибудь тайно на берегу, были выбраны четыре здоровыхъ малыхъ, которые должны были оставаться на кораблѣ, до тѣхъ поръ, пока онъ не пройдетъ за предѣлы владѣній деревни.

Тимаръ былъ очень раздраженъ, тѣмъ не менѣе позволилъ сѣсть на свой корабль четыремъ выборнымъ.

Между тѣмъ, оставшіеся на кораблѣ матросы уже приготовили гробъ и положили въ него покойника, нужно было только заколотить крышку.

Прежде всего, возвратившись на бортъ, Тимаръ отправился посмотрѣть, въ какомъ положеніи находится Тимея. Лихорадка достигла высшей степени; лобъ у нея горѣлъ, но лицо по прежнему оставалось блѣднымъ. Она была безъ сознанія и не знала ничего о приготовленіяхъ къ похоронамъ.

— Хорошо, сказалъ Тимаръ, и, выйдя на палубу, началъ писать на гробѣ, большими буквами «Ефимій Трикалисъ».

Четверо сербовъ, стоя за нимъ, по складамъ читали, что онъ писалъ и даже предлагали помочь ему.

Затѣмъ онъ предложилъ четверымъ выборнымъ выпить наливки, спросилъ ихъ имена и сказалъ, что его самого зовутъ Михаилъ Тимаръ.

Онъ поминутно бѣгалъ въ каюту поглядѣть, въ какомъ положеніи Тимея. Лихорадка продолжала трясти ее и она все еще не приходила въ себя.

Тимара это не приводило въ отчаяніе. По его мнѣнію, человѣкъ, ѣдущій по Дунаю, везетъ съ собою цѣлую аптеку, такъ какъ холодная вода излѣчиваетъ всякія болѣзни. Все его лѣченіе состояло въ томъ, что онъ прикладывалъ больной холодные компрессы на лобъ и на ноги и усердно перемѣнялъ ихъ, какъ только они согрѣвались.

Св. Варвара спокойно подвигалась вдоль венгерскаго берега.

Сербскіе выборные живо подружились съ матросами, помогали имъ грести, а послѣдніе въ благодарность угощали ихъ виномъ.

Между тѣмъ, покойникъ лежалъ на палубѣ. Его закрыли бѣлымъ холстомъ. Это былъ его саванъ.

Около вечера Михаилъ сказалъ своимъ людямъ, что онъ пойдетъ лечь, такъ какъ не спалъ уже двѣ ночи, а корабль долженъ былъ подвигаться до тѣхъ поръ, пока совсѣмъ не стемнѣетъ, тогда приказано было бросить якорь.

Но и эту ночь Тимаръ не спалъ.

Вмѣсто того, чтобъ идти въ свою каюту, онъ отправился въ помѣщеніе, гдѣ лежала Тимея, поставилъ лампу въ пустой ящикъ, чтобъ свѣтъ не мѣшалъ больной, и цѣлую ночь просидѣлъ у ея постели, прислушиваясь къ ея бреду и перемѣняя холодные компрессы.

Она ни на минуту не открывала глазъ.

Онъ ясно слышалъ, какъ бросили якорь и корабль остановился, какъ затѣмъ волны плескались вокругъ него. На палубѣ еще нѣсколько минутъ слышны были людскіе шаги, пока, наконецъ, всѣ не уснули одинъ за другимъ.

Затѣмъ, около полуночи, онъ услыхалъ глухой шумъ, который похожъ былъ на то, какъ будто кто-то старался осторожно вбивать гвозди молоткомъ, обернутымъ въ мягкое, чтобъ заглушить стукъ.

Чрезъ нѣсколько минутъ онъ услышалъ шумъ, какъ бы отъ паденія большого предмета въ воду. Затѣмъ все стихло.

Михаилъ не спалъ и дожидался, пока наступило утро и корабль двинулся дальше.

Чрезъ часъ онъ вышелъ изъ каюты. Дѣвушка спокойно заснула и лихорадочный жаръ уменьшился.

— Гдѣ гробъ? былъ первый вопросъ Тимара, когда онъ вышелъ на палубу.

Сербскіе выборные подошли къ нему.

— Мы наложили въ него каменьевъ и вмѣстѣ съ трупомъ бросили его воду, чтобъ вы не могли похоронить его гдѣ нибудь на берегу и такимъ образомъ принести намъ несчастіе.

— Безумные, что вы сдѣлали! Развѣ вы не знаете, что теперь отъ меня потребуютъ отвѣта за исчезнувшаго пассажира? меня могутъ обвинить, что я тайно убилъ его. Вы должны дать мнѣ росписку въ томъ, что вы сдѣлали, кто изъ васъ умѣетъ писать?

Естественно, что ни одинъ изъ нихъ не умѣлъ писать.

— Какъ! вскричалъ онъ, развѣ ты, Беркичъ, и ты, Якевичъ, не помогали мнѣ писать имя покойника на гробу?

Тогда они стали увѣрять, что каждый изъ нихъ умѣетъ написать только одну букву, да и то кистью, а не перомъ.

— Хорошо, въ такомъ случаѣ я возьму васъ съ собою въ Панчову, тамъ вы устно сообщите о томъ, что сдѣлали. Не безпокойтесь, васъ съумѣютъ заставить говорить.

Послѣ этой угрозы каждый изъ нихъ вдругъ выучился писать, не только Беркичъ и Якевичъ, но и двое другихъ. Они объявили, что лучше предпочитаютъ дать ему письменное удостовѣреніе, чѣмъ позволить вести себя въ Панчову.

Михаилъ принесъ чернила, перо и бумагу и продиктовалъ имъ записку, въ которой они сознавались, что изъ страха тѣхъ несчастій, которыя можетъ принести погребеніе трупа безъ церковнаго благословенія, бросили его въ Дунай.

— Подпишите подъ бумагой ваши имени и гдѣ каждый изъ васъ живетъ, чтобы васъ можно было найдти, когда я пришлю ваше заявленіе слѣдователю.

Одинъ изъ свидѣтелей подписалъ Ира Каракасаловичъ живущій въ Гунировацѣ, другой Негро Стироничъ, живущій въ Мегрелицѣ, послѣ этого они съ серьезными лицами простились другъ съ другомъ, не показывая, какого труда стало имъ всѣмъ удержаться отъ смѣха.

Михаилъ отправилъ ихъ обратно на берегъ.

Али Чорбаджи лежалъ на днѣ Дуная, гдѣ онъ желалъ быть погребеннымъ.

ГЛАВА VII.
Шутка.

Утромъ, когда Тимея проснулась, она чувствовала себя совершенно здоровой. Силы молодости одержали побѣду надъ болѣзнью.

Она одѣлась и вышла изъ каюты.

Увидѣвъ Тимара, она подошла къ нему и спросила:

— Гдѣ мой отецъ?

— Вашъ отецъ умеръ.

Тимея устремила на него свои большіе, задумчивые глаза; лицо ея не могло поблѣднѣть еще болѣе.

— Куда его похоронили? спросила она.

— Вашъ отецъ лежитъ на днѣ Дуная.

Тимея сѣла у борта корабля и стала молча глядѣть въ воду. Она не говорила, не плакала, только пристально глядѣла въ воду.

Тимаръ думалъ, что ей будетъ легче, если онъ постарается утѣшить ее.

— Въ то время, когда вы лежали больныя, безъ сознанія, сказалъ онъ, Богъ вдругъ взялъ вашего отца къ себѣ. Я былъ около него въ послѣднюю минуту. Онъ говорилъ со мною о васъ и просилъ меня передать вамъ его послѣднее благословеніе, по его желанію, я доставлю васъ къ одному старому другу вашего отца, которому ваша мать была родственницей. Онъ приметъ васъ, какъ дочь, и будетъ отцемъ. У него есть молоденькая, хорошенькая дочь немного старше васъ, она будетъ вашей сестрой; все, что находится здѣсь на кораблѣ принадлежитъ вамъ по наслѣдству. Вы будете богаты и съ благодарностью станете вспоминать о любящемъ васъ отцѣ, который такъ заботился о васъ.

У Тимара невольно сжималось сердце, когда онъ думалъ:

— И который умеръ для того, чтобы обезпечить тебѣ свободу, чтобы подарить тебѣ спокойную жизнь.

Тутъ онъ съ удивленіемъ поглядѣлъ въ лицо дѣвушки.

Тимея по прежнему казалась спокойной. Ни одна слеза не вытекла изъ ея глазъ.

Михаилъ подумалъ, что она стыдится плакать при чужомъ, и отошелъ.

Но дѣвушка не плакала и тогда, когда осталась одна.

Странная вещь! когда она увидѣла тонувшую въ водѣ бѣлую кошечку, слезы ея текли ручьемъ, а теперь, когда ей сказали, что ея отецъ лежитъ на днѣ Дуная, она не проронила ни одной слезы. Или, можетъ быть, тотъ, кто при небольшомъ волненіи легко проливаетъ слезы, умѣетъ скрывать сильныя страданія?

Очень возможно.

У Тимара было другое дѣло, кромѣ разгадыванія этой загадки.

На сѣверѣ начали показываться башни Панчовы и къ Св. Варварѣ приближалась казенная лодка съ восемью солдатами, капитаномъ и чиновникомъ.

Подъѣхавъ къ кораблю, они выскочили на палубу, капитанъ подошелъ къ Тимару, ожидавшему его у дверей каюты, и спросилъ:

— Вы капитанъ?

— Къ вашимъ услугамъ.

— На этомъ кораблѣ ѣдетъ, подъ фальшивымъ именемъ Ефимія Трикалиса, бѣжавшій изъ Турціи, съ украденными сокровищами, паша.

— На моемъ кораблѣ дѣйствительно ѣхалъ греческій торговецъ хлѣбомъ Ефимій Трикалисъ, но не съ украденными сокровищами, а съ хлѣбомъ; корабль осматривали въ Орсовѣ и вотъ доказательство этого, потрудитесь прочесть, дѣйствительно ли все такъ, какъ я говорю. Я ничего не знаю о турецкомъ пашѣ.

— Гдѣ онъ?

— Если онъ былъ грекъ, то у Авраама, если турокъ — то у Магомета.

— Какъ! не можетъ быть, чтобы онъ умеръ!

— Нѣтъ, онъ дѣйствительно умеръ. Вотъ вторая бумага, въ которой заключается его послѣдняя воля.

Капитанъ прочелъ поданную ему бумагу и искоса поглядѣлъ на Тимею, которая все еще сидѣла на томъ же мѣстѣ, гдѣ узнала о смерти отца. Она ничего не понимала изъ того, что говорилось — языкъ былъ ей не знакомъ.

— Мои шестеро матросовъ и рулевой свидѣтели того, что онъ умеръ.

— Ну, это несчастіе для него, а не для насъ. Если онъ умеръ, то, вѣроятно, его похоронили. Вы скажете намъ гдѣ, и мы вынемъ его трупъ, такъ какъ мы должны опредѣлить тождество покойника, называвшагося Трикалисомъ, съ Али-Чорбаджи и тогда будемъ, по крайней мѣрѣ, имѣть возможность наложить руку на украденныя сокровища. Гдѣ онъ похороненъ?

— Въ Дунаѣ.

— Это уже чрезъ чуръ! почему это?

— Вотъ смотрите, это третья бумага, въ которой деканъ Плесковаца заявляетъ, что онъ не могъ дать Трикалису христіанскаго погребенія. Когда же я хотѣлъ зарыть его, то народъ возмутился, крича, что мы можемъ бросить трупъ въ воду.

Капитанъ съ гнѣвомъ схватился рукою за рукоятку сабли.

— Чортъ возьми! эти проклятые попы! съ ними всегда хлопоты! Но все-таки, по крайней мѣрѣ, сообщите намъ, гдѣ вы бросили его въ воду?

— Выслушайте меня до конца, жители Плесковаца прислали на мой корабль четырехъ выборныхъ, которые должны были помѣшать мнѣ похоронить трупъ гдѣ нибудь на землѣ; ночью, когда мы всѣ спали, они, безъ вѣдома экипажа судна, взяли гробъ, наложили въ него каменьевъ и бросили его въ Дунай. Они сами признались въ этомъ и дали мнѣ письменное удостовѣреніе; отыскивайте ихъ, допросите и затѣмъ накажите по заслугамъ.

Капитанъ топнулъ ногою и насмѣшливо расхохотался.

— Нечего сказать славная исторія! открытый бѣглецъ умираетъ и его не могутъ допросить, попы и дозволяютъ его хоронить, крестьяне бросаютъ его въ воду и признаются въ этомъ, подписавшись двумя именами, какихъ никогда не носилъ ни одинъ человѣкъ, и указываютъ мѣсто своего жительства въ двухъ деревняхъ, которыя никогда не существовали на свѣтѣ. Бѣглецъ исчезаетъ въ волнахъ Дуная и теперь, чтобы найти его, надо обыскать все дно Дуная или же найти двухъ негодяевъ, подписавшихся именами Каракасаловича и Стировича, а до тѣхъ поръ, пока тождество бѣглеца не установлено, я не имѣю права конфисковать грузъ; нечего сказать, вы это не дурно устроили, г. капитанъ! Славно выдумано! и на все письменныя доказательства. Разъ, два, три, четыре бумаги! Готовъ держать пари, что вы доставите мнѣ и метрическое свидѣтельство о крещеніи вотъ этой дамы, которая сидитъ у борта.

— Если вы прикажете, отвѣчалъ Тимаръ, хотя, конечно, онъ былъ не въ состояніи исполнить этого, но онъ принялъ такой простодушный видъ, что офицеръ громко расхохотался и ударилъ его по плечу.

— Вы золотой человѣкъ, г. капитанъ! Вы спасли состояніе этой молодой дѣвушки, такъ какъ безъ ея отца я не могу задержать ни ее самою, ни ея имущества. Вы можете ѣхать дальше, г. золотой человѣкъ!

Спустившись въ лодку, капитанъ еще разъ смѣясь поглядѣлъ на корабль, съ котораго капитанъ корабля глядѣлъ на него по прежнему съ самымъ добродушнымъ видомъ.

Грузъ Св. Варвары былъ спасенъ.

ГЛАВА VIII.
Судьба Св. Варвары.

«Св. Варвара» могла спокойно продолжать путь и Тимару не предстояло больше никакихъ опасностей, кромѣ, ежедневныхъ встрѣчъ съ другими судами.

По большой венгерской долинѣ суда двигаются по Дунаю очень медленно и путешествіе это крайне скучно, такъ какъ здѣсь не встрѣчается ни горъ, ни водопадовъ, ни развалинъ, о которыхъ можно было бы разсказывать что нибудь интересное.

Тимея по цѣлымъ днямъ не выходила изъ своей каюты и отъ нея нельзя было добиться ни слова. Она сидѣла одна; кушанья, которыя ей носили, возвращались назадъ часто не тронутыми.

Дни начали становиться короче, часто шелъ осенній, холодный дождь.

Тимея совершенно заперлась у себя въ каютѣ и Михаилъ не слышалъ отъ нея ничего, кромѣ глухихъ вздоховъ, доносившихся къ нему по ночамъ чрезъ тонкую перегородку; но слезъ онъ не слышалъ ни разу.

Тяжелый ударъ, поразившій дѣвушку, казалось, окружилъ ея сердце непроницаемымъ ледянымъ кольцомъ.

Какъ горяча должна была быть любовь того, кто заставилъ бы растаять этотъ ледъ.

Бѣдный другъ! Къ чему приходятъ тебѣ въ голову такія мысли? Зачѣмъ ты на яву видишь предъ собою это блѣдное лицо? Если бы она даже не была такъ хороша, то она все-таки дѣвушка богатая, ты же бѣднякъ, къ чему мечтать такому бѣдняку, какъ ты, о такой богатой дѣвушкѣ? Другое дѣло, если бы было наоборотъ, если бы ты былъ богатъ, а она бѣдна.

А какъ богата могла быть Тимея?

Тимаръ началъ разсчитывать, чтобъ привести себя самого въ отчаяніе и прогнать изъ головы тщеславныя надежды.

Отецъ оставилъ ей тысячу золотыхъ дукатовъ, то есть десять тысячъ и на кораблѣ грузъ, стоившій не менѣе ста тысячъ дукатовъ, очень можетъ быть, что у нея еще были драгоцѣнности, такъ что все вмѣстѣ могло составить до ста тысячъ, а это уже богатая партія въ венгерскомъ провинціальномъ городкѣ.

Кромѣ того, предъ Тимаромъ была еще загадка, разгадки которой онъ не могъ найти.

Если Али-Чорбаджи имѣлъ всего сто тысячъ дукатовъ, то къ чему купилъ онъ на нихъ пшеницы и нагрузилъ ее на корабль, путешествіе на которомъ сопряжено съ опасностями и продолжается долгое время, тогда какъ, оставивъ свое состояніе въ деньгахъ, онъ могъ избѣгнуть всякихъ опасностей, промедленій карантина, осмотра, грозы?

Ключа къ этой загадкѣ нельзя было найти. Съ этой загадкой была связана еще другая.

Если состояніе Али-Чорбаджи, пріобрѣтенное правильно или нѣтъ, составляло всего только сто или сто двадцать тысячъ дукатовъ, то почему турецкое правительство такъ усердно охотилось за нимъ, посылало ему вслѣдъ бригантину съ двадцатью четырьмя гребцами, шпіона и курьеровъ? То, что для бѣднаго капитана составляетъ большую сумму, то для падишаха ничтожныя деньги, и если бы даже успѣли захватить сто тысячъ дукатовъ, то расходы по ихъ пріобрѣтенію стоили бы для султана не меньше.

Не смѣшно ли было такъ хлопотать изъ за ничтожной добычи?

Или, можетъ быть, охотились не столько за деньгами, сколько за Тимеей?

Тимаръ былъ не настолько романтикъ, чтобы быть въ состояніи найти вѣроятнымъ это предположеніе.

Однажды вечеромъ, вѣтеръ разогналъ облака и когда Тимаръ выглянулъ въ окно каюты, то увидалъ на западѣ красный полумѣсяцъ. Яркокрасный кругъ, казалось, дотрагивался на горизонтѣ до Дуная, Тимару показалось, какъ будто у мѣсяца дѣйствительно человѣческое лицо, какое рисуютъ на календаряхъ, и какъ будто оно разговариваетъ съ нимъ, только онъ не можетъ понять его, такъ какъ его языкъ — чужой языкъ.

Тимару казалось, какъ будто луна даетъ отвѣты на его вопросы. На какіе? — На всѣ, но только онъ былъ не въ состояніи разобрать эти отвѣты.

Мѣсяцъ поднимался все выше и какъ будто хотѣлъ сказать: «неужели ты все еще не понимаешь?»

Затѣмъ чрезъ нѣсколько времени онъ медленно опустился снова подъ воду и, казалось, сказалъ на прощанье: «завтра я снова приду и тогда ты поймешь меня.»

Рулевой былъ того мнѣнія, что слѣдуетъ воспользоваться прояснившимся небомъ и идти до тѣхъ поръ, пока совсѣмъ не стемнѣетъ.

Въ это время они были уже недалеко отъ Коморна. Рулевой такъ хорошо зналъ въ этой мѣстности фарватеръ, что могъ управлять кораблемъ съ завязанными глазами.

Но что такое? подъ водою вдругъ послышался глухой трескъ, и на этотъ трескъ рулевой съ испугомъ крикнулъ погонщикамъ лошадей:

— Стой!

Тимаръ также поблѣднѣлъ и, казалось, онѣмѣлъ на одно мгновеніе. Въ первый разъ во все время пути смущеніе выразилось на его лицѣ.

— Мы наткнулись на стволъ дерева! крикнулъ рулевой.

И этотъ высокій, здоровый человѣкъ совершенно потерялся, оставилъ руль и, какъ маленькій мальчикъ бросился по палубѣ къ каютѣ.

— Мы наѣхали на древесный стволъ!

Да, это было такъ.

— Мы погибли! кричалъ рулевой.

Матросы также всѣ оставили свои мѣста и кинулись къ своимъ вещамъ, чтобъ нагрузить ихъ въ шлюбку.

Корабль находился почти посреди потока и передняя его часть начинала опускаться.

О спасеніи нечего было и думать. Оно было совершенно невозможно. Пробоина была слишкомъ велика и прежде, чѣмъ ее успѣли бы задѣлать, корабль уже давно былъ бы на днѣ Дуная.

Тимаръ распахнулъ дверь въ каюту Тимеи.

— Скорѣе, одѣвайтесь, сказалъ онъ, берите шкатулку, которая стоитъ на столѣ. Нашъ корабль идетъ ко дну. Мы должны спасаться!

Говоря такимъ образомъ, онъ помогъ ей надѣть теплое пальто и поспѣшно повелъ къ лодкѣ, сойти въ которую ей долженъ былъ помочь рулевой, Тимаръ же вернулся обратно въ свою каюту, чтобъ спасти шкатулку, въ которой помѣщались судовыя бумаги и касса.

Но Іоганнъ Фабула не думалъ помогать Тимеи, напротивъ того, увидавъ дѣвушку, онъ скорѣе пришелъ въ ярость:

— Я говорилъ, что это блѣдное лицо, что эта колдунья со сросшимися бровями погубитъ насъ всѣхъ! мы должны были давно бросить ее въ воду!

Тимея не понимала, что говорилъ рулевой, но она была испугана его налившимися кровью глазами и готова была лучше вернуться обратно въ каюту и ждать тамъ, пока вода потопитъ ее.

И поспѣшно вернувшись туда, она легла на постель и думала про себя, что, когда вода покроетъ ее, она опустится туда, гдѣ лежитъ отецъ, и они снова соединятся.

Когда Тимаръ вернулся въ каюту вода доходила ему почти до колѣнъ. Онъ поспѣшно схватилъ большую шкатулку и поспѣшилъ къ лодкѣ.

— А гдѣ Тимея? крикнулъ онъ, не видя ее тамъ.

— Чортъ ее знаетъ! проворчалъ рулевой. Лучше было бы, если бы она никогда не жила на свѣтѣ!

Тимаръ бросился обратно въ каюту Тимеи и схватилъ дѣвушку на руки.

— У васъ шкатулка? спросилъ онъ.

— Да, прошептала дѣвушка.

Онъ не спрашивалъ ее ничего болѣе, но поспѣшилъ на палубу и на рукахъ снесъ ее въ лодку, гдѣ посадилъ на среднюю скамейку.

Судьба «Св. Варвары» быстро совершалась.

Еще нѣсколько минутъ — и отъ корабля видна была только палуба и мачта.

— Впередъ! приказалъ Тимаръ гребцамъ.

И лодка направилась къ берегу.

— Гдѣ ваша шкатулка? спросилъ Тимаръ дѣвушку, когда они уже проѣхали нѣсколько времени.

— Вотъ она, отвѣчала Тимея, показывая взятую съ собою шкатулку.

— Несчастная! это жестяной ящикъ съ вареньемъ, а не шкатулка.

Дѣйствительно, Тимея схватила съ собою ящикъ съ турецкимъ вареньемъ, который хотѣла подарить другой дѣвушкѣ, своей новой сестрѣ, и забыла изъ за него шкатулку, въ которой помѣщалось все ея состояніе. Шкатулка осталась въ затонувшей каютѣ.

— Назадъ! Къ караблю! крикнулъ Тимаръ рулевому.

— Едва ли найдется такой сумасшедшій, который отправилися искать что бы то ни было въ затонувшій корабль, ворчалъ Іоганнъ Фабула.

— Назадъ! безъ разсужденій! Я приказываю!

Лодка повернула къ затонувшему кораблю.

Тимаръ самъ вскочилъ на палубу и спустился по лѣстницѣ, которая вела въ каюту.

Тимея глядѣла ему вслѣдъ своими большими, темными глазами, какъ будто желая сказать:

«А! ты идешь въ холодную могилу».

Тимаръ спустился подъ водою въ каюту, но тутъ онъ долженъ былъ подвигаться очень осторожно, такъ какъ корабль опустился на одинъ бокъ.

Однако, онъ нашелъ дверь каюты. Къ счастію, волны не закрыли ее, такъ какъ иначе стоило бы большихъ трудовъ открыть ее снова.

Внутри было совсѣмъ темно; вода наполняла каюту до потолка, Тимаръ ощупью приблизился къ столу. Шкатулки тамъ не было.

Очень можетъ быть, дѣвушка оставила ее на постели? Вода подняла постель къ потолку.

Тимаръ кое-какъ дошелъ туда, но и тамъ шкатулки не было.

Можетъ быть, когда корабль опускался, она упала!

Напрасно Тимаръ ощупывалъ руками полъ.

Ноги его были счастливѣе. Онъ вдругъ споткнулся объ отыскиваемый предметъ, шкатулка дѣйствительно упала на полъ.

Поспѣшно схвативъ ее, онъ выбрался изъ каюты.

Минута, которую Тимаръ пробылъ подъ водою, казалась для Тимеи вѣчностью.

Онъ пробылъ подъ водою цѣлую минуту! Все это время онъ удерживалъ дыханіе, какъ будто желая сдѣлать опытъ, насколько человѣкъ можетъ просуществовать безъ воздуха.

Когда голова Михаила появилась изъ-подъ воды, дѣвушка вздохнула съ облегченіемъ и улыбка появилась на ея губахъ, когда Тимаръ передалъ ей спасенную шкатулку.

Во улыбка эта относилась не къ тому, что было въ шкатулкѣ.

— Ну, г. капитанъ! крикнулъ рулевой, помогая Тимару сходить въ лодку, вотъ уже три раза вы вымокли до костей изъ любви къ этимъ сросшимся бровямъ! три раза!

Тимея тихо спросила Михаила, что значатъ по-гречески слова «три раза».

Михаилъ перевелъ ей.

Тогда Тимея пристально взглянула на него и тихо повторила про себя:

— Три раза…

ГЛАВА IX.
Названный отецъ.

Въ шесть часовъ вечера экипажъ погибшаго судна оставилъ его, а въ половинѣ восьмаго, Тимаръ былъ уже въ Коморнѣ съ Тимеей.

Извощикъ, котораго они наняли, отлично зналъ домъ Брацовича и, получивъ щедрое обѣщаніе на водку, безостановочно гналъ лошадей, чтобъ какъ можно скорѣе доставить на мѣсто своихъ пассажировъ.

Михаилъ помогъ Тимеи выдти и сказалъ ей, что теперь она дома.

Съ этими словами онъ взялъ шкатулку съ деньгами и повелъ дѣвушку по лѣстницѣ.

Домъ Афанасія Брацовича былъ въ два этажа, что рѣдкость въ Коморнѣ, такъ какъ обыкновенно тамъ строятъ только одноэтажные дома. Въ нижнемъ этажѣ дома помѣщалась большая кофейня. Весь верхній этажъ занимало семейство хозяина. Въ домѣ было два парадныхъ входа и третій черный.

Афанасія Брацовича въ этотъ часъ, насколько зналъ Тимаръ, не могло быть дома, поэтому онъ прямо повелъ Тимею по лѣстницѣ, которая вела въ дамскія комнаты.

Этотъ входъ былъ роскошно отдѣланъ. Въ передней сидѣлъ лакей, которому Тимаръ приказалъ сходить за хозяиномъ въ кофейную, а самъ повелъ дѣвушку къ дамамъ.

Судя по тому, что мы знаемъ о Тимарѣ, онъ не могъ быть названъ свѣтскимъ человѣкомъ, но какъ человѣкъ, принадлежащій къ служащимъ въ домѣ, онъ могъ входить во всякое время, такъ какъ для подобныхъ людей не можетъ существовать правилъ этикета.

Какъ только дверь передней отворилась, въ дверяхъ гостиной появилась голова хозяйки дома, выглянувшей посмотрѣть, кто пришелъ. Фрау Софія сохранила эту привычку съ тѣхъ поръ, когда еще была горничной (извините, это у меня невольно сорвалось съ пера).

Да, Афанасій Брацовичъ взялъ себѣ супругу изъ низшаго круга, это былъ бракъ по склонности и поэтому никто не можетъ говорить о немъ дурно. Поэтому и я говорю это не для того, чтобъ злословить, но для характеристики Фрау Софіи, которая, сдѣлавшись барыней, не могла отвыкнуть отъ своихъ прежнихъ манеръ. Платье всегда сидѣло на ней такъ, какъ будто бы она получила его въ подарокъ отъ барыни. Ея прическа была всегда растрепана. Въ ея самыхъ блестящихъ костюмахъ всегда было что нибудь разорвано или запачкано, а если этого не было, то на ней были надѣты стоптанные башмаки.

Любопытство и сплетни были ея отличительными качествами, кромѣ того, она еще имѣла привычку не умѣть говорить тихо, и ея рѣчь походила на скрипѣніе ножемъ. Казалось, какъ будто она зоветъ на помощь.

— Ахъ! Боже мой! Михаилъ! закричала она, какъ только высунула голову въ дверь, откуда достали вы эту хорошенькую дѣвушку? Что за шкатулку несете вы въ рукахъ? Входите же въ комнату. Смотри, смотри, Аталія, что такое принесъ Тимаръ!

Михаилъ пропустилъ Тимею впередъ, затѣмъ вошелъ, въ свою очередь, и заставилъ ее поздороваться съ присутствующими.

Тимея нерѣшительно оглянулась вокругъ. Кромѣ хозяйки, въ комнатѣ были еще дѣвушка и мужчина.

Дѣвушка была гордая красавица, не пренебрегавшая корсетомъ, не смотря на свою стройную фигуру.

Большіе каблуки и высокая прическа, заставляли ее казаться еще выше, чѣмъ она была въ дѣйствительности. На лицѣ ея выражалось сознаніе собственной красоты. У нея былъ маленькій ротъ съ пухлыми губами, розовый цвѣтъ лица и два ряда ослѣпительно бѣлыхъ зубовъ, которые она любила показывать, когда она смѣялась, на щекахъ у нея образовывались ямочки, темныя брови поднимались надъ черными, блестящими глазами.

Это была фрейленъ Аталія.

Мужчина былъ молодой офицеръ, лѣтъ около тридцати, съ открытымъ, веселымъ лицомъ и черными, сверкающими глазами. Все лицо его было гладко выбрито, за исключеніемъ узенькихъ бакенбардъ. Онъ былъ одѣтъ въ инженерную форму.

Тимаръ зналъ его. Это былъ Качука. Инженеръ лейтенантъ занимался тѣмъ, что рисовалъ портретъ, сидѣвшей предъ нимъ дѣвушки.

Одинъ портретъ онъ началъ еще при дневномъ свѣтѣ, и теперь пробовалъ второй при ламповомъ освѣщеніи.

Въ этомъ занятіи застало его появленіе Тимеи. Фигура стройной, блѣдной дѣвушки походила на призракъ, неожиданно явившійся изъ мрака. Когда Качука увидалъ входившую дѣвушку, бывшій у него въ рукахъ красный карандашъ провелъ совершенно лишнюю черту на лбу портрета и онъ невольно вскочилъ со стула.

Впрочемъ, при видѣ дѣвушки всѣ поднялись, даже сама Аталія.

Кто такая была она?

Тимаръ шепнулъ что-то такое Тимеи по-гречески, послѣ чего она подошла къ фрау Софіи и поцѣловала ей руку, тогда какъ та, въ свою очередь, поцѣловала дѣвушку въ щеку.

Тимаръ снова что-то шепнулъ дѣвушкѣ и она послушно подошла къ Аталіи и внимательно взглянула ей въ лицо.

Должна ли она только поцѣловать ее или броситься на шею къ новой сестрѣ?

Аталія, казалось, еще выше подняла голову. Тогда Тимея поклонилась и поцѣловала ей руку, впрочемъ, не столько руку, сколько перчатку, покрывавшую руку Аталіи до пальцевъ.

Аталія позволила поцѣловать себѣ руку, тогда какъ глаза ея бросали сверкающіе взгляды сначала на Тимею, потомъ на офицера.

Что касается Качуки, то онъ совершенно забылся, съ восхищеніемъ разсматривая Тимею.

Но ни его восхищеніе, ни сверкающіе взгляды Аталіи не вызвали краски на лицо Тимеи, она осталась бѣла, какъ духъ.

Самъ Тимаръ былъ не мало смущенъ; какъ могъ представить онъ дѣвушку и разсказать при этомъ офицерѣ, какимъ образомъ она попала сюда?

Изъ этого смущенія его спасъ самъ Брацовичъ.

Онъ только что прочелъ внизу, въ кофейнѣ, въ газетахъ извѣстіе, что Али-Чорбаджи, вмѣстѣ съ своей дочерью, бѣжалъ на кораблѣ «Св. Варвара», обманулъ бдительность турецкой стражи и находится уже въ безопасности въ Венгріи. Св. Варвара былъ его корабль, Али-Чорбаджи — его старый, хорошій знакомый и даже родственникъ съ материнской стороны. Можно себѣ представить послѣ этого, какъ поспѣшно вскочилъ Брацовичъ, когда лакей доложилъ ему, что явился Тимаръ съ хорошенькой дѣвушкой, неся въ рукахъ бронзовую шкатулку.

— Такъ это правда! вскричалъ Афанасій, и поспѣшно бросился домой, толкнувъ нѣсколькихъ гостей, сидѣвшихъ за картами.

Брацовичъ былъ высокій, толстый человѣкъ, съ мѣднокраснымъ лицомъ, которое дѣлалось фіолетовымъ, когда онъ краснѣлъ. Онъ брился утромъ, но къ вечеру его подбородокъ уже снова былъ покрытъ довольно большой черной бородой. Его брови походили на густой кустарникъ, прикрывавшій его налившіеся кровью глаза.

Ужасная вещь! глаза прелестной Аталіи въ старости, вѣроятно, должны были походить на глаза отца.

Какъ только Брацовичъ разѣвалъ ротъ, можно было понять, почему фрау Софія такъ кричала. Ея мужъ также не могъ говорить тихо, съ тою только разницею, что голосъ его былъ низкій басъ; естественно, что Фрау Софія должна была визжать, желая возвысить свой голосъ до его.

Казалось, оба супруга держали пари, кто раньше оглушитъ другаго, и неизвѣстно, за кѣмъ должна была остаться побѣда, но только уши Брацовича были всегда заткнуты ватой, а фрау Софія вѣчно повязывалась шелковымъ платкомъ.

Задыхаясь отъ усталости, влетѣлъ Брацовичъ въ гостиную, куда его уже опередилъ его громовой голосъ. Онъ еще на лѣстницѣ кричалъ:

— Михаилъ пришелъ съ барышней. Гдѣ барышня? гдѣ Михаилъ?

Михаилъ поспѣшилъ ему на встрѣчу и встрѣтилъ его у дверей.

Какъ только Брацовичъ вошелъ, Михаилъ сдѣлалъ ему знакъ глазами, что есть посторонній посѣтитель.

— О! это все равно! при немъ ты можешь говорить, мы въ своемъ семействѣ. Г. лейтенантъ также принадлежитъ къ нашему семейству, ха! ха! ха! не сердись Аталія! это уже всѣмъ извѣстно. Ты можешь говорить, не стѣсняясь, Михаилъ, это уже написано въ газетахъ.

— Что написано въ газетахъ? съ раздраженіемъ крикнула Аталія.

— Не бойся! не бойся! я говорю не про тебя, а про моего друга, пашу Али-Чорбаджи, про мой корабль, про Св. Варвару, на которомъ онъ бѣжалъ въ Венгрію съ дочерью и со своими сокровищами, не правда ли, это его дочь? Прелестная дѣвушка!

Сказавъ это, Брацовичъ вдругъ бросился къ Тимеи обнялъ ее и поцѣловалъ въ обѣ щеки, такъ что дѣвушка была совсѣмъ смущена.

— Ты славный малый, Михаилъ, тѣмъ, что счастливо привезъ ее сюда. Надѣюсь, вы дали ему стаканъ вина? Ступай, Софія, и принеси ему стаканъ вина.

Фрау Софія сдѣлала видъ, какъ будто ничего не слышитъ.

Самъ же Брацовичъ бросился въ кресло, привлекъ къ себѣ Тимею и дружески гладилъ ее по головѣ своими толстыми руками.

— А гдѣ мой другъ, Али-Чорбаджи? Гдѣ онъ?

— Онъ умеръ по дорогѣ, тихо отвѣчалъ Тимаръ.

— Ахъ, какъ жаль! сказалъ Брацовичъ, стараясь придать печальное выраженіе своему красному лицу и продолжая гладить дѣвушку по головѣ.

— Но, надѣюсь, что съ нимъ это случилось не вслѣдствіе несчастія?

Это былъ странный вопросъ, но Михаилъ понялъ его.

— Онъ ввѣрилъ свое состояніе мнѣ, чтобъ я передалъ его вамъ вмѣстѣ съ дочерью. Вы должны быть ея названнымъ отцемъ и управителемъ ея имущества.

При этихъ словахъ Брацовичъ снова принялъ сентиментальный видъ, взялъ голову Тимеи обѣими руками и прижалъ ее къ своей груди.

— Я буду любить ее, какъ собственную дочь! какъ мою единственную, дорогую Аталію! что здѣсь въ шкатулкѣ?

— Довѣренныя мнѣ деньги, которыя я долженъ передать вамъ.

— Хорошо, Михаилъ. Сколько тутъ?

— Тысяча золотыхъ.

— Что такое? вскричалъ Брацовичъ, оттолкнувъ Тимею. Только тысяча! Михаилъ, ты укралъ остальныя деньги?

Лицо Тимара слегка дрогнуло.

— Вотъ собственноручное завѣщаніе покойнаго, сказалъ онъ. Онъ самъ пишетъ, что передалъ мнѣ тысячу, золотыхъ. Остальное же его состояніе заключается въ пшеницѣ, въ десяти тысячахъ мѣръ.

— А! это другое дѣло! Десять тысячъ мѣръ пшеницы по двѣнадцати гульденовъ серебромъ. Поди сюда, мое маленькое сокровище! сюда, ко мнѣ, на колѣни. Не правда ли, ты устала? какое же еще порученіе оставилъ мнѣ мой дорогой, незабвенный другъ?

— Онъ поручилъ мнѣ также сказать вамъ, чтобы вы лично присутствовали при томъ, какъ будутъ опоражнивать мѣшки, чтобъ вамъ не подмѣнили хлѣбъ.

— Конечно, я буду самъ, собственной особой. Какъ же иначе. А мой корабль?

— Вмѣстѣ съ хлѣбомъ на днѣ Дуная.

Тутъ Брацовичъ рѣшительно оттолкнулъ Тимею и самъ съ гнѣвомъ вскочилъ со стула.

— Какъ! мой корабль погибъ вмѣстѣ съ десятью тысячами мѣръ пшеницы! Это ваши штуки, негодяй! вы вѣрно всѣ были пьяны? Я прикажу всѣхъ васъ посадить въ тюрьму! Рулеваго закуютъ въ цѣпи! Вы всѣ не получите ни гроша жалованья!.. На твой залогъ въ десять тысячъ гульденовъ я также наложу запрещеніе. Ты ничего не получишь. Ступай жаловаться, если хочешь.

— Вашъ корабль стоилъ не болѣе шести тысячъ гульденовъ и былъ застрахованъ отъ кораблекрушенія въ этой суммѣ. Вы не потерпѣли никакого убытка.

— Хотя бы это было и такъ, но я имѣю право удержать твой залогъ, такъ какъ ты нарочно нанесъ мнѣ вредъ!

— Мы это еще увидимъ, спокойно отвѣчалъ Тимаръ, и успѣемъ поговорить объ этомъ въ другой разъ. Теперь же мы должны обдумать, что дѣлать съ затонувшимъ грузомъ, такъ какъ, чѣмъ дольше онъ будетъ оставаться подъ водою, тѣмъ скорѣе погибнетъ.

— Какое мнѣ дѣло до того, что съ нимъ будетъ!

— Значитъ, вы не хотите брать его? не хотите лично присутствовать при поднятіи его изъ воды?

— Чортъ возьми! что я буду дѣлать съ десятью тысячами мѣръ подмоченной пшеницы? Чортъ знаетъ, будетъ ли она къ чему нибудь годиться?

— Конечно, едва ли можно будетъ продать ее по настоящей цѣнѣ, но все таки ее могутъ купить крестьяне, которымъ нуженъ хлѣбъ для посѣва. Кромѣ того, корабль необходимо облегчить отъ груза, тогда за него можно будетъ получить еще кое-что.

— Получить! хорошо, я дамъ тебѣ завтра довѣренность продать затонувшій корабль вмѣстѣ съ грузомъ.

— Мнѣ нужна довѣренность сегодня же. До завтрашняго дня товаръ погибнетъ.

— Сегодня же! ты знаешь, что ночью я не беру пера въ руки, это противно моему обыкновенію.

— Я обдумалъ это заранѣе и привезъ совсѣмъ готовую довѣренность, вамъ стоитъ только подписать внизу ваше имя. Вотъ перо и чернила.

Тутъ раздался скрипящій голосъ фрау Софіи:

— Здѣсь, въ моей комнатѣ, я не позволю писать! Не доставало только, чтобъ надѣлали чернильныхъ кляксъ на моемъ новомъ коврѣ! Ступай къ себѣ въ кабинетъ, если хочешь писать. Я запрещаю тебѣ входить въ комнату съ твоей сволочью. Эта комната моя!

— Но это мой домъ! крикнулъ въ отвѣтъ хозяинъ.

— А это моя комната. Я здѣсь хозяйка!

— А я здѣсь хозяинъ.

Эта перебранка имѣла то хорошее для Тимара, что Брацовичъ, придя въ ярость, захотѣлъ показать, что онъ господинъ въ своемъ домѣ, и, схвативъ перо, подписалъ довѣренность.

Но послѣ того, какъ довѣренность была передана Тимару, хозяинъ съ хозяйкой такъ набросились на него, осыпали его такими упреками и бранью, что онъ готовъ былъ бы броситься отъ нихъ снова въ Дунай.

Фрау Софія бранила Тимара не прямо, но упрекала своего мужа за то, что онъ могъ дать довѣренность подобному оборванному, грязному малому, что онъ не взялъ другаго капитана, вмѣсто Тимара, который навѣрное скроется, получивъ деньги, и пропьетъ или проиграетъ ихъ.

Во все время перебранки Тимаръ стоялъ совершенно спокойно, также спокойно какъ во время бури въ «Желѣзныхъ Воротахъ». Наконецъ онъ прервалъ молчаніе.

— Угодно вамъ взять деньги, принадлежащія сиротѣ или же передать ихъ въ казну?

При послѣднемъ словѣ Брацовичъ испугался.

— Идемте со мною ко мнѣ въ кабинетъ, сказалъ онъ, тамъ мы покончимъ это дѣло, такъ какъ я терпѣть не могу имѣть дѣла съ чиновниками.

Замѣчаніе Тимара о деньгахъ въ одно мгновеніе уничтожило ярость фрау Софіи, которая, какъ будто ничего не случилось, спросила Тимара, не хочетъ ли онъ выпить стаканъ вина.

Тимея не знала, что думать. Она ничего не понимала изъ того, что говорилось при ней на чужомъ языкѣ, а жесты и мины, сопровождавшіе слова, не могли объяснить ей, въ чемъ дѣла. Но почему ея названный отецъ сначала обнялъ и поцѣловалъ ее, а потомъ снова оттолкнулъ ее? Зачѣмъ онъ вторично привлекъ ее къ себѣ на колѣни и зачѣмъ опять оттолкнулъ? Почему хозяинъ и хозяйка оба кричали на Тимара, который продолжалъ оставаться совершенно спокойнымъ, и, наконецъ, сказалъ два слова, которыя вдругъ успокоили всеобщій гнѣвъ? и наконецъ, почему человѣкъ, бывшій ея вѣрнымъ спутникомъ, который изъ-за нея три раза былъ въ водѣ, который одинъ умѣлъ говорить съ нею на ея языкѣ, ушелъ, безъ сомнѣнія, навсегда и ей не суждено было болѣе слышать его голосъ?

Но нѣтъ, его голосъ снова раздался.

Прежде чѣмъ онъ переступилъ чрезъ порогъ, онъ обратился къ Тимеи и сказалъ ей по-гречески:

— Тимея, вотъ вамъ то, что вы привезли съ собою.

Съ этими словами, онъ вынулъ изъ подъ плаща жестяной ящикъ съ турецкимъ вареньемъ. Тимея подбѣжала къ нему, взяла ящикъ у него изъ рукъ, затѣмъ подошла къ Аталіи, чтобъ съ любезной улыбкой передать ей подарокъ, привезенный изъ чужой страны.

Аталія открыла ящикъ:

— Фи! вскричала она. Это пахнетъ розовымъ масломъ, точно помада, которой помадятся служанки, когда отправляются въ церковь.

Тимея, конечно, не поняла словъ, но по выраженію лица, съ которымъ они были сказаны, могла понять ихъ смыслъ и это опечалило ее.

Тогда она сдѣлала попытку угостить фрау Софію турецкими конфектами, но та оттолкнула ихъ, замѣтивъ, что у нея дурные зубы и что она не можетъ ѣсть сладкаго.

Тогда Тимея, окончательно смущенная, предложила конфекты лейтенанту, который нашелъ ихъ очень вкусными и взялъ нѣсколько штукъ, за что получилъ отъ Тимеи благодарную улыбку.

Тимаръ стоялъ у дверей и глядѣлъ, какъ Тимея улыбалась.

Вдругъ ей пришло въ голову, что она должна угостить и Тимара турецкими сластями, но было уже поздно. Тимаръ исчезъ въ дверяхъ.

Вскорѣ послѣ того лейтенантъ, въ свою очередь, простился и ушелъ; какъ человѣкъ воспитанный, онъ поклонился также и Тимеи, которой это было очень пріятно.

Чрезъ нѣсколько мгновеній Брацовичъ вернулся въ комнату и они снова были вчетверомъ.

Тогда супругъ съ супругой начали разговаривать на ломанномъ греческомъ языкѣ, изъ котораго Тимея понимала только отдѣльныя слова, но все вмѣстѣ казалось ей еще болѣе чужимъ, чѣмъ тотъ языкъ, въ которомъ она не понимала ни одного слова.

Они говорили о томъ, что дѣлать съ дѣвочкой, которую навязали имъ на шею. Все ея состояніе заключалось въ двѣнадцати тысячахъ гульденовъ и если бы даже было возможно считать, что дадутъ за вымокшую пшеницу, то все таки этого было недостаточно, чтобъ воспитать ее, какъ барышню, въ родѣ Аталіи.

Фрау Софія полагала, что ее можно держать, какъ служанку, что ее слѣдуетъ пріучить готовить кушанья, мыть бѣлье, убирать комнаты и что это принесетъ ей пользу, такъ какъ жениться на ней могъ развѣ какой нибудь бѣдный капитанъ. Поэтому, для нея будетъ лучше, если ее воспитаютъ, какъ служанку, а не какъ барышню.

Брацовичъ не хотѣлъ и слышать объ этомъ! Что скажетъ свѣтъ?

Наконецъ избрано было среднее: Тимею рѣшено держать не какъ обыкновенную служанку, а какъ взятое изъ милости дитя. За столомъ она должна была сидѣть вмѣстѣ съ семействомъ, но въ тоже время помогать слугамъ. Ее не должны были заставлять стирать бѣлье, но она должна была шить, что придется, хотя не въ комнатѣ горничныхъ, а въ комнатѣ хозяевъ. Она должна была помогать Аталіи одѣваться — и это вѣроятно, доставитъ ей удовольствіе. Точно также она должна была спать не съ прислугой, а въ комнатѣ, Аталіи, къ тому же, Аталія нуждалась въ компаніонкѣ.

Что касается костюма, то ей рѣшено было давать старыя платья Аталіи. Дѣвушка, имѣющая всего двѣнадцать тысячъ гульденовъ, должна благодарить Бога, если ей выпадаетъ на долю подобная судьба.

И Тимея была довольна своей участью. Послѣ той ужасной, неописанной катастрофы, которая бросила ее въ чужую страну, бѣдное, брошенное созданіе привязывалось ко всѣмъ, кто былъ около нея.

Она была кротка и услужлива. Таковы всѣ турецкія дѣвушки. Ей было пріятно сѣсть за ужиномъ рядомъ съ Аталіей. Она прислуживала всѣмъ съ веселымъ лицомъ и боялась огорчить своихъ названныхъ родителей. Она старалась всячески угождать имъ, также какъ и Аталіи.

Но съ послѣдней это было труднѣе, такъ какъ ее раздражала красота турчанки, что же касается Тимеи, то она восхищалась розовыми щеками и сверкающими глазами Аталіи и думала, что тотъ, кто такъ красивъ, долженъ быть также и добръ.

Она не понимала, что говорила Аталія, такъ какъ послѣдняя не умѣла говорить даже и на ломанномъ греческомъ языкѣ, какъ ея родители; но Тимея старалась по ея глазамъ и движеніямъ узнать, что ей нужно.

Послѣ ужина, за которымъ Тимея ѣла только хлѣбъ и плоды, такъ какъ не привыкла къ мяснымъ блюдамъ, все семейство отправилось въ гостиную. Тамъ Аталія сѣла за фортепіано, а Тимея опустилась около нея на низенькую скамеечку и задумчиво глядѣла, какъ быстро двигаются пальцы Аталіи.

Когда Аталія показала ей портретъ, нарисованный лейтенантомъ, Тимея съ удивленіемъ всплеснула руками.

— Ты, вѣроятно, не видала ничего подобнаго?

— Гдѣ могла она видѣть что нибудь подобное, отвѣчалъ Брацовичъ, у турокъ запрещается снимать портреты. Одинъ разъ даже былъ бунтъ, вслѣдствіе того, что султанъ приказалъ нарисовать свой портретъ и повѣсить въ Диванѣ. Бѣдный Али-Чорбаджи участвовалъ въ возмущеніи и принужденъ былъ бѣжать. Бѣдный Чорбаджи! Какъ могъ ты быть такимъ дуракомъ?

Услышавъ имя отца, Тимея поцѣловала руку Брацовича. Она думала, что онъ сказалъ что нибудь хорошее о ея покойномъ отцѣ.

Когда Аталія пошла спать, Тимея понесла предъ нею свѣчку. Придя къ себѣ въ комнату, Аталія сѣла къ туалету поглядѣла на себя въ зеркало, затѣмъ тяжело вздохнула, и бросилась опять въ кресло.

Тимеи очень хотѣлось бы знать, почему это прелестное лицо вдругъ приняло такое печальное выраженіе.

Она сняла съ Аталіи платье, причесала на ночь волосы, вынула у нея изъ ушей серги, при чемъ такъ близко наклонилась къ Аталіи, что ихъ лица виднѣлись въ зеркалѣ рядомъ. Одно было сіяющее, розовое, вызывающее; другое — блѣдное и кроткое.

Аталія съ досадой вскочила, ей показалось, что блѣдное лицо бросало на нее тѣнь.

Затѣмъ Тимея опустилась на колѣни и сняла съ Аталіи башмаки.

Конецъ 1-ой части.

ЧАСТЬ II.
ТИМЕЯ.

ГЛАВА I.
Добрый совѣтъ.

Выйдя отъ Брацовича, лейтенантъ Качука зашелъ въ кофейню и нашелъ тамъ Тимара, пившаго черный кофе.

— Я промокъ и промерзъ, а между тѣмъ долженъ сегодня же сдѣлать далекій путь, сказалъ Тимаръ офицеру, который дружески пожалъ ему руку.

— Въ такомъ случаѣ, зайди ко мнѣ выпить стаканъ пуншу.

— Покорно благодарю, но у меня нѣтъ времени, я долженъ сейчасъ же распорядиться на счетъ доставанія затонувшаго груза, такъ какъ, чѣмъ больше онъ пробудетъ подъ водою, тѣмъ больше испортится. Для этого мнѣ нужно побывать еще во многихъ мѣстахъ; да, кстати, у меня есть письмо, которое мнѣ поручили въ Орсовѣ передать тебѣ.

Прочитавъ письмо, Качука сказалъ Тимару:

— Другъ мой, устрой твои дѣла въ городѣ и затѣмъ приходи ко мнѣ на полчаса, я живу рядомъ съ бульваромъ. Надъ воротами виситъ большой щитъ съ двуглавымъ орломъ. Мы выпьемъ съ тобою стаканъ пуншу и поговоримъ. Приходи непремѣнно.

Тимаръ сказалъ, что придетъ, и поспѣшно отправился по своимъ дѣламъ.

Было около одинадцати часовъ, когда онъ стоялъ у воротъ съ двуглавымъ орломъ.

Слуга Качуки ожидалъ его подъ воротами и провелъ въ комнату своего господина.

— Ну, началъ Тимаръ, я думалъ, что ты уже давно женился на Аталіи.

— Нѣтъ, пріятель, эти дѣла идутъ не такъ скоро, то тутъ, то тамъ встрѣчаются какія нибудь препятствія. Иногда мнѣ кажется, какъ будто никто изъ насъ обоихъ не имѣетъ особеннаго желанія къ осуществленію этого брака.

— О! что Аталія его желаетъ, въ этомъ ты можешь быть увѣренъ!

— На свѣтѣ нельзя ни на что разсчитывать, менѣе всего на человѣческое сердце. Я говорю только одно, нѣтъ ничего хорошаго быть долго женихомъ. Вмѣсто того, чтобъ сближаться, люди болѣе расходятся, узнавши взаимные слабости и недостатки, тогда какъ, напротивъ того, узнавши ихъ послѣ свадьбы, ты думаешь: «что дѣлать! этого измѣнить нельзя!» повѣрь мнѣ, другъ мой, если ты захочешь жениться и будешь влюбленъ, то, недолго думая, женись, такъ какъ, чѣмъ дольше ты будешь разсчитывать, тѣмъ возможнѣе будетъ разрывъ.

— Ну, другъ мой, что касается этого, то ты не можешь обмануться въ разсчетахъ съ дѣвушкой, которая такъ богата.

— Богатство, другъ мой, вещь относительная. Кромѣ того, никто не можетъ сказать ничего навѣрное о дѣлахъ Брацовича; чрезъ его руки проходитъ множество денегъ, но онъ не можетъ въ каждую данную минуту сказать, сколько у него состоянія и потерялъ онъ или выигралъ.

— Что касается меня, то я думаю, что его дѣла очень хороши, и Аталія хорошенькая, образованная женщина.

— Да, да. Но отчего ты расхваливаешь мнѣ Аталію, какъ лошадь на рынкѣ? Лучше поговоримъ о вещахъ, которыя касаются тебя самого.

Если бы Качука могъ заглянуть въ сердце Тимара, то онъ увидалъ бы, что его другъ чувствовалъ тоже самое, что онъ говорилъ.

Тимаръ навелъ разговоръ на Аталію, потому что онъ завидовалъ улыбкѣ Тимеи, обращенной къ офицеру, онъ какъ будто хотѣлъ сказать Качукѣ: «нечего тебѣ улыбаться, ты женихъ, женись же скорѣе на твоей Аталіи».

— И такъ, поговоримъ о дѣлахъ; мой товарищъ изъ Орсовы пишетъ мнѣ, чтобъ я оказалъ тебѣ протекцію. Хорошо, я попытаюсь. Въ настоящее время, ты, нельзя сказать, чтобъ былъ въ пріятномъ положеніи. Довѣренный тебѣ корабль пошелъ ко дну. Конечно, ты въ этомъ не виноватъ, но это принесетъ тебѣ жесчастіе, потому что всякій будетъ бояться довѣрить тебѣ свой корабль, твой хозяинъ не отдастъ тебѣ твоего залога и, кто знаетъ, какой исходъ будетъ имѣть процесъ; ты хотѣлъ бы также помочь бѣдной сиротѣ, (я видѣлъ это по твоимъ глазамъ) ты, болѣе чѣмъ кто нибудь другой, желаешь, чтобъ хорошенькая дѣвушка получила хорошее состояніе.

— Какъ же сдѣлать, чтобъ это устроилось, я не знаю.

— А я знаю; выслушай меня. На будущей недѣли начнется въ Коморнѣ ежегодный сборъ войскъ, которыя, въ количествѣ двадцати тысячъ человѣкъ, прибудутъ сюда на три недѣли на маневры. Уже объявлены торги на поставку хлѣба и кому удастся получить эту поставку, тотъ можетъ заработать хорошія деньги. Всѣ письменныя предложенія идутъ чрезъ мои руки и я заранѣе могу сказать, кто получитъ подрядъ, такъ какъ это зависитъ не столько отъ того, что помѣщается въ предложеніи, сколько отъ того, чего тамъ нѣтъ. До сихъ поръ, предложеніе Брацовича самое выгодное. Онъ готовъ поставить хлѣбъ за сто сорокъ тысячъ гульденовъ, и обѣщаетъ нужнымъ людямъ двадцать тысячъ гульденовъ.

— Что это значитъ, «нужнымъ людямъ»?

— Не представляйся, пожалуйста, дуракомъ. Всякой, берущій подрядъ, долженъ заплатить, кому нужно, это ведется съ тѣхъ поръ, какъ стоитъ свѣтъ, а то, чѣмъ бы мы стали жить? Ты очень хорошо знаешь все это.

— Конечно, но я не пробовалъ дѣлать это самъ.

— И глупо дѣлаешь, такъ какъ ты только обжигаешь себѣ руки, таская каштаны для другихъ. Предложи поставить хлѣбъ за сто тридцать тысячъ гульденовъ и обѣщай дать нужнымъ людямъ тридцать тысячъ.

— Этого я не могу сдѣлать по многимъ причинамъ. Во-первыхъ, потому что у меня нѣтъ денегъ, которыя должны быть представлены въ залогъ. Вовторыхъ, у меня нѣтъ капитала, необходимаго для пріобрѣтенія хлѣба и наконецъ, я не такой плохой счетчикъ, чтобъ не сообразить, что я не могу исполнить добросовѣстно подрядъ по той цѣнѣ, по которой ты говоришь.

Качука засмѣялся.

— О! Михаилъ, изъ тебя никогда не выйдетъ хорошаго дѣловаго человѣка! Главное дѣло, имѣть протекцію, а затѣмъ подрядъ всегда сойдетъ хорошо. На это ты имѣешь меня. Мы были пріятелями съ дѣтства, положись на меня; ты говоришь что у тебя нѣтъ денегъ для залога, а квитанція на твой залогъ въ десять тысячъ гульденовъ, который лежитъ у Брацовича? Ее признаютъ совершенно достаточной. Затѣмъ я скажу тебѣ, что ты долженъ дѣлать дальше. Поѣзжай скорѣе къ затонувшему судну, проси, чтобъ скорѣе вынимали затонувшій грузъ. Пшеница, которая стоитъ сто тысячъ гульденовъ, можетъ быть продана за десять тысячъ. Такимъ образомъ, ты купишь десять тысячъ мѣръ пшеницы и заплатишь Брацовичу тѣми десятью тысячами залога, который онъ удерживаетъ и такимъ образомъ разсчитаешься съ нимъ безъ процесса, затѣмъ ты заплатишь немного дороже, чтобъ тебѣ размололи подмокшую пшеницу и тамъ же на мѣстѣ построишь печь и будешь приготовлять хлѣбъ. Въ три недѣли все будетъ сдѣлано, и если хлѣбъ будетъ найденъ немного дурнымъ, то это уже будетъ дѣло твоего пріятеля; а чрезъ три недѣли, ты получишь по меньшей мѣрѣ шестьдесятъ тысячъ гульденовъ выгоды; повѣрь мнѣ, если бы я объяснилъ это дѣло твоему хозяину, то онъ ухватился бы за него обѣими руками. Я только удивляюсь твоей нерѣшительности.

Тимаръ задумался.

Предложеніе было дѣйствительно привлекательно: получить въ три недѣли шестьдесятъ или семьдесятъ тысячъ гульденовъ и при томъ безъ большаго труда и совершенно безопасно.

Что за бѣда, что въ первую недѣлю вкусъ поставленнаго хлѣба будетъ немного сладокъ, во вторую немного горекъ, а въ третью немного затхлъ, солдаты уже давно привыкли къ такимъ вещамъ.

Тѣмъ не менѣе, это предложеніе вызвало горечь въ душѣ Тимара.

— Эмерихъ! сказалъ онъ, кладя руку на плечо своего бывшаго товарища. Гдѣ научился ты такимъ вещамъ?

— О! отвѣчалъ послѣдній, и его лицо омрачилось, тамъ, гдѣ имъ учатъ. Когда я поступилъ въ военную службу, у меня были юношескія иллюзіи, но теперь онѣ превратились въ пепелъ. Поступая, я думалъ, что это школа рыцарства, геройскихъ поступковъ, и мое сердце билось скорѣе при этихъ мысляхъ, но вскорѣ я убѣдился, что въ свѣтѣ все спекуляція и что общественныя дѣла управляются частными интересами. Я окончилъ курсъ въ инженерномъ училищѣ однимъ изъ первыхъ; когда меня перевели въ Коморнъ, я гордился этимъ, думая, сколько представится мнѣ случаевъ примѣнить мои способности на дѣлѣ. Мой первый планъ укрѣпленій былъ дѣйствительно признанъ образцовымъ знатоками, но не думай, пожалуйста, чтобъ онъ былъ принятъ вслѣдствіе этого. Я получилъ приказаніе составить другой, который стоилъ бы дороже и долженъ былъ охватывать собою нѣкоторыя улицы города; теперь я оканчиваю его. Ты, безъ сомнѣнія, помнишь эту часть города, въ которой еще теперь есть пустыя мѣста? Эта мѣстность оцѣнена въ полмилліона. У твоего хозяина было тамъ нѣсколько деревянныхъ лачужекъ, онъ продалъ ихъ за такую цѣну, какъ будто это были дворцы, и это они называютъ укрѣпленіемъ. Къ чему же учился я инженернымъ наукамъ? Только теперь я начинаю учиться въ дѣйствительности; по всей вѣроятности, ты уже слышалъ анекдотъ, его разсказываютъ всѣ, о томъ какъ кронъ-принцъ Фердинандъ, посѣтившій насъ въ прошломъ году, сказалъ коменданту крѣпости: "Я думалъ, что эта крѣпость черная. — Почему вы это полагали, ваше высочество? — «Потому, что въ счетахъ каждый годъ ставится десять тысячъ гульденовъ на чернила. Я полагалъ, что крѣпостныя стѣны красятся чернилами». Всѣ смѣялись и тѣмъ дѣло кончилось. Если ничто не выходитъ на свѣтъ, — всѣ молчатъ; если выходитъ, — то смѣются. Смѣйся и ты! Или, можетъ быть, тебѣ лучше кажется не имѣть ни гроша въ карманѣ? Вставай, пріятель, отправляйся на Дунай и покупай затонувшую пшеницу. Ты успѣешь доставить твое заявленіе завтра до десяти часовъ. Отправляйся и возвращайся скорѣе.

— Я подумаю, задумчиво сказалъ Тимаръ.

— Подумай, что ты доставишь бѣдной сиротѣ обезпеченіе, а не то у нея не останется почти ни гроша.

Эти послѣднія слова, не переставая, звучали въ ушахъ Тимара.

Чрезъ нѣсколько времени онъ уже сидѣлъ, закутанный въ плащъ, въ крестьянской телегѣ, запряженной четверкой, которая галопомъ скакала къ Дунаю.

Въ городѣ уже всѣ спали, только слышались оклики часовыхъ.

ГЛАВА II.
Красный полумѣсяцъ.

На слѣдующій день Тимаръ началъ продавать хлѣбнымъ торговцамъ затонувшую пшеницу. Они сдѣлали ему блестящее предложеніе въ видѣ нѣсколькихъ грошей за мѣру.

Тимаръ былъ раздраженъ и вдругъ вскричалъ:

— Я даю десять тысячъ гульденовъ за весь грузъ! Когда торговцы услыхали это, они бросились бѣжать и было бы напраснымъ трудомъ слѣдовать за ними.

Грузъ остался за Тимаромъ и всѣ считали его почти помѣшаннымъ.

Что предполагалъ онъ дѣлать съ такой массой промокшаго хлѣба?

Тимаръ же немедленно приступилъ къ вытаскиванію груза.

Въ положеніи корабля со вчерашняго дня произошло измѣненіе: корма его опустилась, а передняя часть, напротивъ того, поднялась, такъ что одна изъ двухъ каютъ совершенно очистилась отъ воды. Тимаръ помѣстился въ этой каютѣ и приказалъ приступить къ тяжелому дѣлу.

Онъ приказалъ сломать палубу и крюками вытаскивать одинъ за однимъ мѣшки съ пшеницей. Сначала они складывались около каюты, чтобъ вода стекла, затѣмъ нагружались въ лодку и перевозились на берегъ. Тамъ лежали соломенныя циновки, на которыя высыпали зерно.

Между тѣмъ, Тимаръ велъ переговоры съ мельниками о перемолѣ хлѣба.

Погода была благопріятная: дулъ сильный вѣтеръ и пшеница быстро высыхала.

Тимаръ началъ разсчитывать. Большее количество чистыхъ денегъ, которыя у него были, должно было уйти на уплату рабочимъ, и въ случаѣ неудачи предпріятія, ему грозила нищета.

Іоганнъ Фабула предсказывалъ ему, что послѣ неудачной покупки, ему не останется ничего другаго, какъ повѣсить себѣ на шею мѣшокъ съ подмокшей пшеницей и броситься въ Дунай.

Тысяча тяжелыхъ мыслей толпились въ головѣ Тимара. До наступленія ночи, онъ смотрѣлъ, какъ одинъ мѣшокъ за другимъ укладывался къ стѣнѣ каюты; на всѣхъ мѣшкахъ была одна и таже печать купца.

Положительно, бѣглецъ поступилъ бы гораздо умнѣе, если бы, вмѣсто покупки такого множества хлѣба, уложилъ свои деньги въ дорожную сумку. Но неужели его такъ усердно преслѣдовали только изъ-за этихъ денегъ? Неужели стоило изъ-за этого бѣжать и отравляться?

До поздняго вечера работа быстро подвигалась, тѣмъ не менѣе, къ наступленію ночи, въ водѣ оставались еще три тысячи мѣръ пшеницы. Тимаръ обѣщалъ рабочимъ двойную плату, если они проработаютъ еще нѣсколько часовъ.

Изъ пшеницы, которая пролежала бы въ водѣ еще ночь, съ трудомъ можно было бы выпечь хлѣбъ.

Прельщенные дорогой платой рабочіе продолжали работать. Вѣтеръ разсѣялъ облака и на небѣ снова появилась луна. Небо и луна были красны.

— Какъ онъ таинственно глядитъ на меня, думалъ Тимаръ, поворачиваясь къ мѣсяцу спиною, чтобъ не видать его.

Но въ то время, какъ онъ стоялъ, повернувшись къ мѣсяцу спиною, и считалъ вынутые изъ воды мѣшки, онъ снова взглянулъ на него.

Но на этотъ разъ онъ былъ нарисованъ на одномъ изъ мѣшковъ.

На томъ мѣстѣ, гдѣ на остальныхъ мѣшкахъ была простая печать, на этомъ, надъ подписью купца былъ нарисованъ красный полумѣсяцъ.

Морозъ пробѣжалъ по всему тѣлу Тимара; это былъ онъ! О немъ говорилъ умирающій, но его довѣріе было недостаточно велико, или же онъ не имѣлъ времени окончить начатую рѣчь.

Когда рабочіе ушли, Тимаръ взялъ мѣшокъ и отнесъ его къ себѣ въ каюту, никто ни видалъ этого, затѣмъ заперъ дверь каюты.

Рабочіе проработали еще два часа, затѣмъ они такъ утомились, промокли и промерзли отъ воды и вѣтра, что не въ состояніи были работать долѣе; остальное приходилось оставить на завтра.

Усталые люди поспѣшили пойти въ ближайшій шинокъ и согрѣться ѣдой и питьемъ.

Тимаръ остался одинъ на кораблѣ. Онъ сказалъ, что желаетъ пересчитать еще разъ вытащенные мѣшки и затѣмъ вернется на берегъ одинъ въ маленькой лодкѣ.

Мѣсяцъ снова спустился почти до рѣки и глядѣлъ въ каютное окно.

Руки Тимара дрожали, какъ будто его трясла лихорадка.

Взявъ ножъ, онъ дрожащею рукою разрѣзалъ веревки, которыми былъ связанъ мѣшокъ, и раскрылъ его.

Внутри лежала прекрасная пшеница, онъ снялъ верхній слой. Дальше лежала опять пшеница.

Тогда онъ высыпалъ весь мѣшокъ на полъ и вмѣстѣ съ пшеницей къ его ногамъ упалъ продолговатый, кожанный мѣшокъ.

Мѣшокъ былъ съ замкомъ. Тимаръ сломалъ его, затѣмъ вытряхнулъ содержимое мѣшка на постель, на ту же самую постель, на которой нѣсколько дней тому назадъ предъ нимъ лежала живая мраморная статуя.

Какое зрѣлище представилось ему при лунномъ свѣтѣ!

Цѣлыя нитки крупныхъ брилліантовъ, сапфировъ, смарагдовъ, множество отдѣланныхъ опалами и бирюзою браслетовъ, нитки жемчуга, величиною съ орѣхъ, ожерелье изъ крупныхъ солитеровъ, затѣмъ агатовая шкатулка, которая, когда онъ ее открылъ, оказалась наполненной необдѣланными брилліантами. На днѣ мѣшка лежало еще множество отдѣланныхъ рубинами аграфовъ и поясовъ и затѣмъ четыре свертка, изъ которыхъ онъ открылъ одинъ. Въ немъ лежало пятьсотъ луидоровъ.

Предъ Тимаромъ было сокровище въ нѣсколько милліоновъ.

Тогда стало понятно, что человѣкъ могъ рѣшиться бѣжать на дно Дуная, чтобъ его сокровище не попало въ руки преслѣдователей, и въ тоже время это сокровище стоило того, чтобъ послать за бѣглецомъ военный корабль и шпіоновъ.

Такое сокровище стоило того, чтобъ изъ-за него рискнуть пройти въ бурю чрезъ желѣзныя Ворота.

Св. Варвара везла милліоны!

Это былъ не сонъ, а дѣйствительность.

Сокровища Али-Чорбаджи лежали на промокшемъ одѣялѣ, которымъ покрывалась Тимея.

Тотъ, кто знаетъ толкъ въ цѣнѣ жемчуга и драго цѣнныхъ камней, могъ бы понять, что Али-Чорбаджи не даромъ былъ губернаторомъ Кандіи и государственнымъ казначеемъ.

Пораженный Тимаръ сидѣлъ на краю постели, держа въ дрожащихъ рукахъ агатовую шкатулку, брилліанты которой сверкали при лунномъ свѣтѣ; онъ пристально глядѣлъ на смотрѣвшій въ окно мѣсяцъ и ему снова казалось, что у полумѣсяца есть глаза и ротъ, какъ рисуютъ на календарѣ, и онъ рѣшается говорить съ простымъ смертнымъ.

Кому принадлежатъ теперь эти сокровища?

— Кому могутъ они принадлежать, кромѣ тебя, ты купилъ затонувшую пшеницу, а вѣдь эти сокровища лежали въ ней, ты подвергался опасности, что у тебя вся покупка останется на шеѣ. Теперь она превратилась въ золото и драгоцѣнные каменья. Конечно, умирающій говорилъ тебѣ что-то о красномъ полумѣсяцѣ и ты, можетъ быть, догадался, что онъ хотѣлъ тебѣ сказать. Онъ также навелъ тебя на мысль о невозможности того, чтобъ у бѣглеца не было другаго состоянія., кромѣ того, которое онъ самъ показалъ. Теперь ты ясно понимаешь, какъ все это связывалось другъ съ другомъ, но тогда, когда ты купилъ этотъ затонувшій грузъ, ты этого еще не зналъ, ты пріобрѣлъ эту массу затонувшаго зерна совсѣмъ для другой цѣли — ты хотѣлъ сдѣлать изъ него для бѣдныхъ солдатъ сладкій и горькій хлѣбъ. Судьба хотѣла иначе… Развѣ ты не видишь указанія неба? Оно не хотѣло, чтобъ ты получилъ постыдную прибыль на счетъ двадцати тысячъ бѣдныхъ солдатъ, оно предназначило тебѣ иное, а если само небо вмѣшивается въ это дѣло, то ты, безъ сомнѣнія, долженъ слѣдовать его указаніямъ. Да и кому могутъ принадлежать эти сокровища? султанъ, безъ сомнѣнія, похитилъ ихъ во время войны; государственный казначей, по всей вѣроятности, похитилъ ихъ у султана; у обоихъ ихъ отнялъ Дунай и теперь у нихъ нѣтъ господина. Онѣ принадлежатъ тебѣ! Во всякомъ случаѣ, ты имѣешь на нихъ, по меньшей мѣрѣ, столько же правъ, какъ султанъ, казначей и Дунай.

А Тимея?

При этомъ вопросѣ черныя тучи закрыли полумѣсяцъ.

Тимаръ долго сидѣлъ, погруженный въ задумчивость.

Мѣсяцъ снова появился изъ-за тучъ.

— Тѣмъ лучше для тебя. Ты отлично знаешь, какая судьба ожидаетъ въ свѣтѣ бѣдняка, его отталкиваютъ, когда онъ исполнилъ свой долгъ. Если съ нимъ случается несчастіе, его называютъ мошенникомъ, ему не остается ничего лучшаго, какъ повѣситься на первой осинѣ. Для его мукъ любви прелестныя дѣвушки не имѣютъ лѣкарства. Бѣднякъ только наемникъ, ничего больше, но за то, какъ снисходителенъ свѣтъ къ богачамъ, какъ ищетъ ихъ дружбы, какъ выпрашиваетъ ихъ мудрыхъ совѣтовъ и какъ довѣряетъ имъ судьбы страны. А женщины, какъ онѣ влюбляются въ богачей. Развѣ ты слышалъ изъ ея устъ хоть одну благодарность? Что будетъ съ тобою, когда ты снесешь къ ней найденное тобою сокровище и положишь его къ ея ногамъ со словами: «возьми, оно твое; это я вынулъ его изъ глубины рѣки для тебя!» Но знаетъ ли она цѣну шкатулки съ брилліантами, можетъ быть, она едва отличитъ ее отъ ящика съ конфектами? Она еще ребенокъ. И, кромѣ того, это сокровище, даже не попадетъ ей въ руки, такъ какъ названный папаша сейчасъ же приберетъ его къ рукамъ, и кто будетъ въ состояніи его контролировать, если онъ станетъ превращать въ деньги одну вещь за другою? но если бы даже это сокровище и осталось въ рукахъ Тимеи, что вышло бы изъ этого? Она стала бы богатой дамой, которая не удостоитъ тебя и взглядомъ со своей высоты, и ты останешься по прежнему бѣднымъ капитаномъ корабля, имѣвшимъ безуміе также мечтать о ней. Но теперь положеніе дѣла совершенно обратное. Ты сдѣлаешься богатымъ человѣкомъ, а она останется бѣдной дѣвушкой. Развѣ ты самъ не желалъ этого отъ всей души? Теперь это случилось! Вѣдь не ты бросилъ на дно рѣки таинственный стволъ дерева, о который разбился корабль! Къ тому же, развѣ ты хочешь сдѣлать что нибудь дурное Тимеи? Сокровища, которыя ты возьмешь, ты сохранишь для нея, ты ихъ умножишь и когда количество милліоновъ удвоится, утроится, ты придешь къ бѣдной дѣвушкѣ и скажешь: «возьми, все это твое, но возьми и меня въ придачу!» Развѣ въ этомъ есть что нибудь дурное? Ты только сдѣлаешься богатымъ и ее сдѣлаешь счастливой. Съ такими намѣреніями ты можешь спать съ спокойной совѣстью….

Половина мѣсяца уже спустилась въ Дунай и только одинъ рогъ его выглядывалъ изъ воды. Его лучи шли по водѣ до самаго окна каюты и казалось, каждая волна, освѣщенная имъ, говорила съ Тимаромъ и всѣ онѣ шептали:

— Твое счастіе у тебя въ рукахъ. Держи его крѣпче, ты ничѣмъ не рискуешь. Единственный человѣкъ, знавшій о сокровищѣ, лежитъ на днѣ Дуная.

Тимаръ слушалъ, что шептали ему мѣсяцъ и волны, но въ тоже время слышалъ и таинственный голосъ, говорившій въ его собственной груди, и капли холоднаго пота выступили у него на лбу.

Остальная часть полумѣсяца изчезла подъ водою и съ послѣднимъ лучемъ онъ крикнулъ Тимару:

— Ты богатъ! ты будешь могущественъ!

Но когда совсѣмъ стемнѣло, внутренній голосъ, въ молчаніи ночи, шепнулъ:

— Ты воръ!

Черезъ часъ послѣ этого, почтовая телега, запряженная четверкой, остановилась предъ домомъ, гдѣ жилъ Качука. Тимаръ соскочилъ съ телеги и поспѣшилъ въ домъ.

Его ждали.

ГЛАВА III.
Золотые розсыпи.

Послѣ коморнскихъ маневровъ, Тимаръ сдѣлался вдругъ зажиточнымъ человѣкомъ. Онъ купилъ себѣ домъ въ Сербской улицѣ, этомъ Сити коморнскихъ купцовъ.

Всѣ помнятъ пословицу нашего покойнаго короля Франца I, которую онъ сказалъ однажды оставшемуся бѣднымъ поставщику: «быкъ стоялъ предъ стогомъ сѣна, зачѣмъ же онъ не ѣлъ?»

Я полагаю, что эти золотыя слова каждый поставщикъ хранитъ въ своей памяти.

Трудно было узнать, сколько заработалъ Тимаръ на поставкѣ хлѣба, но всѣ видѣли, что онъ сразу сдѣлался важнымъ человѣкомъ. Трудно бываетъ положить только первый камень своего благосостоянія, трудно пріобрѣсти первую сотню тысячъ гульденовъ, а затѣмъ остальныя приходятъ сами собою. Купецъ имѣетъ главное — кредитъ.

Въ одномъ только отношеніи Брацовичъ имѣлъ сомнѣнія. Онъ совершенно вѣрно подозрѣвалъ, что Тимаръ предложилъ нужнымъ людямъ большую взятку, чѣмъ онъ самъ привыкъ давать, и потому получилъ преимущество предъ нимъ на поставкѣ; но относительно того, чтобъ онъ могъ много заработать на этомъ дѣлѣ Брацовичъ недовѣрчиво качалъ головою.

Съ тѣхъ поръ, какъ Тимаръ сдѣлался независимымъ, Брацовичъ искалъ дружбы своего бывшаго капитана и приглашалъ его къ себѣ на вечера, на которыхъ Тимаръ проводилъ время не безъ удовольствія. Онъ часто видѣлся тамъ съ Тимеей, которая уже научились немного венгерскому языку.

Тимаръ пользовался даже нѣкоторымъ расположеніемъ фрау Софіи, которая, полушепча, полувизжа, говорила Аталіи, что ей не мѣшало бы быть любезнѣе съ Тимаромъ, такъ какъ теперь онъ богатый господинъ, и такимъ женихомъ не слѣдуетъ пренебрегать. Онъ стоитъ больше, чѣмъ всѣ офицеры, взятые вмѣстѣ, у которыхъ нѣтъ ничего, кромѣ ихъ красивыхъ мундировъ, да еще долговъ въ придачу, на что фрейленъ Аталія отвѣчала:

— Изъ этого еще не слѣдуетъ, чтобъ я взяла себѣ въ мужья бывшаго слугу моего отца.

И фрау Софія могла разъяснить этотъ отвѣтъ такъ: «Изъ того, что мой отецъ женился на своей служанкѣ, и т. д.»

Въ этихъ словахъ заключался упрекъ для фрау Софіи, что она могла быть матерью такой знатной барышни.

Оставшись однажды послѣ ужина вдвоемъ, Брацовичъ и Тимаръ сидѣли и пили вино.

Брацовичъ былъ мастеръ этого дѣла, а Тимаръ никогда не могъ выпить много.

Разговоръ зашелъ о бѣдной сиротѣ и затѣмъ естественно перешелъ къ поставкѣ хлѣба Тимаромъ.

— Скажи мнѣ, Михаилъ, началъ Брацовичъ, какимъ образомъ могло тебѣ удаться заработать такъ много на поставкѣ хлѣба? Я самъ примѣшивалъ мѣлъ и песокъ въ хлѣбъ, самъ покупалъ самую дурную пшеницу, но устроиться такъ, какъ ты, мнѣ никогда не удавалось, признайся, какую штуку ты устроилъ?

Тимаръ казался совершенно пьянымъ и полу-заплетающимся языкомъ отвѣчалъ:

— Такъ знайте же…

— Говори мнѣ ты, какъ часто мнѣ повторять тебѣ это, зови меня по имени.

— Въ такомъ случаѣ, знаешь что, Наци, тутъ не было никакой штуки. Ты долженъ помнить, какъ я купилъ затонувшій грузъ Св. Варвары за пустыя деньги, по гульдену за мѣру; но я не продалъ этотъ хлѣбъ, какъ ты думаешь, съ пустой прибылью мельникамъ и крестьянамъ, а приказалъ размолоть его на мѣстѣ и испечь хлѣбъ, который такимъ образомъ обошелся мнѣ вдвое дешевле, чѣмъ если бы я купилъ самую дешевую пшеницу.

— Ахъ! ты молодецъ! мнѣ на старости лѣтъ слѣдовало бы у тебя поучиться, но развѣ хлѣбъ не былъ дуренъ?

Михаилъ громко расхохотался.

— Конечно, онъ былъ дуренъ, до крайности дуренъ.

— И пріемная коммиссія не заявила на тебя никакой жалобы?

— Вся пріемная коммиссія была у меня въ карманѣ.

— А комендантъ крѣпости? А главнокомандующій?

— Они также были у меня въ карманѣ, громко смѣясь, отвѣчалъ Михаилъ, съ гордостью ударивъ себя по карману, въ которомъ нашлось мѣсто для столькихъ важныхъ особъ.

Глаза Брацовича засверкали особеннымъ блескомъ и казалось, стали еще краснѣе, чѣмъ прежде.

— И солдаты ѣли хлѣбъ, испеченный изъ подмокшей пшеницы?

— Почему же нѣтъ? испеченный хлѣбъ не могъ говорить.

— Конечно, Михаилъ, конечно! Только берегись разсказывать объ этомъ. Мнѣ, конечно, ты можешь это сказать, я твой другъ, но если бы кто нибудь изъ твоихъ враговъ узналъ объ этомъ, тебѣ могло бы придтись плохо. Твой домъ въ Сербской улицѣ можетъ уйти на это дѣло; берегись своего собственнаго языка.

Послѣ этого Тимаръ, вдругъ немного очнувшись, началъ униженно просить Брацовича, чтобъ онъ не измѣнилъ его тайнѣ и не сдѣлалъ его несчастнымъ. Онъ даже поцѣловалъ его руку.

Брацовичъ успокоилъ его, говоря, что съ его стороны ему нечего бояться, слѣдуетъ только остерегаться выдавать эту тайну кому нибудь другому.

Затѣмъ онъ позвалъ лакея и приказалъ ему проводить г. Тимара съ фонаремъ домой и смотрѣть, чтобъ съ нимъ не случилось какой нибудь непріятности, и поддержать его за руку, если бы онъ пошатнулся.

Когда лакей возвратился, онъ разсказалъ, какого труда стоило ему довести Тимара до дома, онъ нѣсколько разъ начиналъ пѣть на улицѣ, дома его сейчасъ же уложили въ постель и онъ тотчасъ же заснулъ.

Но когда лакей Брацовича оставилъ его, Тимаръ всталъ съ постели и до утра писалъ письма.

Онъ совсѣмъ не былъ пьянъ и зналъ также хорошо, какъ то, что послѣ воскресенья идетъ понедѣльникъ, что Брацовичъ воспользуется разсказанной ему исторіей, и зналъ даже, какимъ образомъ.

Въ то время (теперь, можетъ быть, этого уже нѣтъ) правиломъ государственнаго управленія служило: «воровать и позволять воровать».

Удобное и крайне достойное правило.

Эта прекрасная система имѣла только одного соперника, именно французскую систему.

Уже извѣстно, что французы повсюду враги нѣмцевъ, и французская система заключалась въ слѣдующемъ: «Пусти меня, я встану на твое мѣсто». Въ вольномъ переводѣ это значитъ: «очисти мнѣ мѣсто, чтобъ я также могъ воровать».

Влѣдствіе этого, Тимаръ нисколько не былъ удивленъ, что нѣсколько дней спустя, послѣ вечера, проведеннаго у Брацовича, его потребовали въ крѣпость, гдѣ господинъ, именовавшійся тайнымъ финанціи совѣтникомъ, сообщилъ ему, что онъ долженъ тамъ остаться подъ строгимъ арестомъ и передать свои ключи, чтобъ можно было осмотрѣть всѣ его книги и бумаги.

Тайна Тимара сдѣлалась извѣстна въ столицѣ, вслѣдствіе доноса, сдѣланнаго въ военное министерство, которое въ это время враждовало съ военнымъ совѣтомъ. Доносъ представлялъ удобное средство на дѣлать врагамъ непріятностей и отдать подъ судъ всю пріемную коммиссію.

Наряжено было строжайшее слѣдствіе и плохо пришлось бы Тимару, если бы противъ него явился хоть кусочекъ дурнаго хлѣба.

Но этого не случилось.

Наряженная слѣдственная коммиссія работала день и ночь, цѣлые восемь дней допрашивала свидѣтелей, наводила справки, но все было напрасно. Никто не зналъ ничего противъ Тимара. Произведенное слѣдствіе выяснило, что Тимаръ, весь добытый изъ подъ воды грузъ роздалъ мельникамъ, крестьянамъ и фабрикантамъ; что въ поставленномъ имъ для солдатъ хлѣбѣ, не было примѣшано ни одной горсти промокшей пшеницы. Даже солдаты были допрошены и они заявили, что никогда не получали лучшаго хлѣба, чѣмъ въ тѣ три недѣли, когда ихъ кормилъ Тимаръ. Противъ него не появилось ни одного обвинителя, ни одного свидѣтеля, и поэтому тѣмъ менѣе можно было обвинить въ пристрастіи военное начальство. Развѣ оно не отдало поставки тому, кто ее исполнилъ лучше другихъ?

Но это было только началомъ кутерьмы. Военное начальство, оскорбленное подозрѣніями, подняло громкіе крики и грозило оружіемъ, такъ что въ концѣ концовъ, слѣдственная коммиссія была напугана и, совершенно оправдавъ всѣхъ обвиняемыхъ, старалась, какъ можно скорѣе, выбраться изъ Коморна.

Что же касается Тимара, то его выпустили изъ подъ ареста съ тысячью извиненій и съ увѣреніями, что онъ дѣйствительно золотой человѣкъ.

Послѣ освобожденія Тимара, Качука первый явился поздравить его и въ присутствіи всѣхъ пожать ему руку.

— Другъ мой, ты не долженъ оставлять этого дѣла. Ты долженъ получить блестящее удовлетвореніе. Подумай только, меня самого осмѣлились подозрѣвать! Поѣзжай въ Вѣну и требуй удовлетворенія. Доносчикъ долженъ быть примѣрно наказанъ, а на будущее время, прибавилъ онъ тихо, ты можешь быть увѣренъ, что никто не выбьетъ насъ изъ сѣдла. Куй желѣзо, пока горячо!

Тимаръ обѣщалъ ему сдѣлать это и говорилъ тоже самое Брацовичу, когда увидался съ нимъ.

Послѣдній казался раздраженнымъ несправедливостью, сдѣланной противъ его друга, Михаила. Кто могъ быть тотъ безстыдный человѣкъ, который такъ очернилъ его?

— Ну, кто бы онъ ни былъ, съ угрозою сказалъ Тимаръ, онъ дорого заплатитъ за это, и если у него есть домъ въ Коморнѣ, то я ставлю мою голову въ закладъ, что эта шутка будетъ стоить ему его дома. Я самъ ѣду въ Вѣну и буду требовать удовлетворенія у министра.

— Да, сдѣлай это, сказалъ Брацовичъ, улыбаясь и думая, про себя: хорошо, что я узналъ во время, я также буду тамъ.

И, дѣйствительно, онъ поспѣшилъ уѣхать на цѣлые сутки раньше Тимара.

При помощи своихъ старыхъ знакомыхъ, онъ такимъ образомъ приготовилъ для Тимара дорогу, что если бы тотъ попытался поставить ногу въ этотъ лабиринтъ, то никогда не вышелъ бы изъ него — его посылали бы изъ одного министерства въ другое до тѣхъ поръ, пока онъ не потерялъ бы терпѣнія и въ гнѣвѣ не насказалъ бы какихъ нибудь необдуманныхъ словъ, слѣдствіемъ чего было бы преслѣдованіе, возбужденное уже противъ него самого, такъ что онъ же, въ концѣ концовъ, уже просилъ бы, чтобъ ему позволили уйти.

Чтобъ впутываться въ такое дѣло, нужно было быть дуракомъ, но Тимаръ не былъ дуракомъ, онъ былъ гораздо умнѣе всѣхъ своихъ совѣтчиковъ.

Онъ сдѣлался хитеръ съ тѣхъ поръ, какъ позволилъ сойти себѣ съ прямаго пути. Онъ поступалъ, какъ женщина, которая до первой ошибки была чиста, непорочна и невинна, но затѣмъ уже не дорожитъ ничѣмъ. Теперь для него уже не нужно было учителей, онъ самъ отлично зналъ все и умѣлъ выдумать многоноваго.

Еще въ то время, какъ онъ представлялъ въ Панчовѣ бумаги, по поводу смерти Трикалиса, можно было подозрѣвать, какіе таланты скрываются въ немъ, но тогда онъ дѣйствовалъ въ интересахъ другихъ, не имѣя въ виду личной выгоды, онъ дѣлалъ то, что было ему поручено, онъ обманывалъ преслѣдователей. Теперь же онъ дѣйствовалъ въ собственномъ интересѣ. Обладая найденнымъ сокровищемъ, онъ долженъ былъ придумать средства доказать свѣту, почему онъ сдѣлался богачемъ. Онъ долженъ былъ придать себѣ видъ спекулатора, всѣ предпріятія котораго удаются. Уже при первой поставкѣ онъ долженъ былъ пріобрѣсти большую сумму. Если свѣтъ думалъ, что этотъ доходъ былъ результатомъ обмана, то это нисколько не вредило ему. Доказательствъ же этого не могли представить, потому что это была неправда.

Поставка стоила ему такъ дорого, что онъ получилъ самую крошечную прибыль.

Однако, онъ былъ въ состояніи покупать дома и корабли и платить чистыми деньгами, и каждый думалъ, что деньги, которыя онъ тратитъ, получены имъ отъ его предпріятія.

Ему нуженъ былъ только поводъ, предлогъ, какая нибудь кажущаяся причина его обладанія богатствами Чорбаджи.

Что же онъ сдѣлалъ, когда пріѣхалъ въ Вѣну?

Онъ могъ потребовать удовлетворенія въ министерствѣ и разсчитывать на поддержку Военнаго Совѣта. Отъ своихъ коморнскихъ покровителей онъ имѣлъ рекомендательныя письма къ вліятельнымъ людямъ. Онъ оставилъ всѣ эти письма у себя въ карманѣ, и прямо отправился къ министру, у котораго просилъ аудіенціи.

Министру понравилось, что этотъ человѣкъ не пошелъ окольными путями, не старался попасть въ окно, а прямо постучался въ дверь. Онъ принялъ его.

Министръ былъ высокій мужчина съ гладко выбритымъ лицомъ, внушительнымъ двойнымъ подбородкомъ, строго нахмуренными бровями и въ очкахъ.

Когда Тимаръ вошедъ къ нему, онъ стоялъ, спрятавъ руки подъ полами сюртука. Тимаръ былъ одѣтъ въ простое, черное венгерское платье.

Первымъ вопросомъ его превосходительства Тимару было слѣдующее:

— Отчего, являясь на аудіенцію, вы не надѣли шпаги?

— Потому что я не дворянинъ.

— А! по всей вѣроятности, вы пришли ко мнѣ требовать удовлетворенія за арестъ и обыскъ, произведенные у васъ?

— Я далекъ отъ мысли объ этомъ, отвѣчалъ Тимаръ, правительство исполнило только свой долгъ тѣмъ, что дало ходъ, повидимому, основательному доносу, который касался не только меня, но и людей поважнѣе меня. Для меня достаточно того удовлетворенія, что слѣдствіе выяснило мою невиновность.

— Такъ вы не имѣете намѣренія требовать удовлетворенія отъ вашихъ обвинителей?

— Я считалъ бы это постыднымъ, такъ какъ напугалъ бы этимъ многихъ честныхъ людей, которые желали бы открыть дѣйствительныя злоупотребленія. Моя честь вполнѣ возстановлена. Мстить не въ моемъ характерѣ, къ тому же, я не имѣю на это ни времени, ни охоты, что прошло, то забыто.

Въ то время, какъ Тимаръ говорилъ, его превосходительство вынулъ изъ подъ сюртука одну руку и ударилъ ею Тимара по плечу.

— Вы поступаете очень практично, сказалъ онъ, думая, что у васъ найдется лучшее дѣло, чѣмъ тратить время на подобные процессы. Вполнѣ вѣрный взглядъ. Что же въ такомъ случаѣ привело васъ ко мнѣ?

— Одно предложеніе, для котораго я нуждаюсь въ протекціи вашего превосходительства.

Его превосходительство снова спряталъ обѣ руки подъ полы сюртука.

— Казна владѣетъ имѣніемъ на Иллирійской военной границѣ въ Леветинцѣ…

— Гмъ! Гмъ! промычалъ министръ, и нахмурилъ лобъ. Что же вы хотите сказать?

— Я, въ качествѣ поставщика хлѣба, много разъ бывалъ въ этой мѣстности и знаю тамошнія дѣла. Имѣніе это имѣетъ тридцать тысячъ іоховъ земли, которая отдана въ аренду вѣнскому банкиру Зильберману по сорока крейцеровъ за іохъ. Заключеніе контракта зависитъ отъ министерства, тогда какъ деньгами, получаемыми за аренду, располагаетъ Военный Совѣтъ. Ежегодная плата составляетъ сто тысячъ гульденовъ. Зильберманъ раздѣлилъ имѣніе на двѣ части и передалъ его двумъ другимъ арендаторамъ, которыя платятъ ему по гульдену за іохъ.

— Ну, что жъ, онъ долженъ получить что нибудь себѣ.

— Конечно. Въ свою очередь, два его арендатора отдаютъ поля мелкими частями окружнымъ крестьянамъ, но теперь, вслѣдствіе двухъ неурожайныхъ годовъ, въ особенности нынѣшняго, собраннаго хлѣба недостаточно даже для посѣва. У крестьянъ ничего не выросло и они не могутъ ничего заплатить за аренду двумъ арендаторамъ, которые, въ свою очередь, не платятъ денегъ Зильберману и онъ, чтобъ освободиться отъ контракта, объявилъ себя банкротомъ, и такимъ образомъ избавился отъ платежа.

Тутъ обѣ руки его превосходительства появились на свѣтъ Божій.

— Да, вскричалъ онъ, размахивая руками, онъ обанкрутился потому, что жилъ съ княжескою роскошью, негодяй! Подумайте только, онъ держалъ лошадей по восьми тысячъ гульденовъ и самъ правилъ ими! теперь ихъ продадутъ съ молотка. Я министръ, но не въ состояніи покупать себѣ такихъ дорогихъ лошадей.

Тимаръ сдѣлалъ видъ, какъ будто пишетъ замѣтку, и продолжалъ:

— Теперь министерство спрашиваетъ себя, что ему дѣлать? Главный арендаторъ и его два арендатора женаты и все ихъ состояніе принадлежитъ ихъ женамъ, какъ принесенное ими въ приданое; а въ бюджетѣ военнаго совѣта не достаетъ ста тысячъ гульденовъ, которыя, какъ я слышалъ, оно требуетъ съ министерства.

Министръ открылъ таберку и, нюхая табакъ, бросилъ на говорящаго вопросительный взглядъ.

— Мое предложеніе состоитъ въ томъ, продолжалъ Тимаръ, вынимая изъ кармана сложенную бумагу, что я беру Леветинское имѣніе въ аренду на десять лѣтъ, по той цѣнѣ, по которой Зильберманъ отдавалъ его арендаторамъ, то есть по гульдену за іохъ.

— Гмъ! это не дурно.

— Для новаго арендатора уже потерянъ одинъ годъ, такъ какъ теперь ноябрь, и всѣ поля остались необработанными, тѣмъ не менѣе я обязуюсь не только включить въ контрактъ этотъ годъ, но и покрыть недоимки прошлаго года.

Министръ два раза ударилъ пальцемъ по крышкѣ золотой табакерки и крѣпко стиснулъ губы.

— Гм! подумалъ онъ про себя, золотой человѣкъ! онъ знаетъ больше, чѣмъ можно думать, судя по его добродушному лицу. Онъ подозрѣваетъ, что министерство хочетъ удержать за собою заключеніе контрактовъ по поставкамъ и что этому можетъ сильно повредить коморнское слѣдствіе, такъ какъ послѣ потерпѣннаго нами послѣдняго фіаско, банкротство леветинскаго арендатора можетъ оправдать передачу заключенія контрактовъ изъ нашихъ рукъ въ военный совѣтъ, а между тѣмъ онъ не присоединяется къ нашимъ врагамъ, хотя мы его преслѣдовали, а, напротивъ, приходитъ къ намъ на помощь и предлагаетъ намъ укрѣпить наше положеніе! Золотой человѣкъ! Такого человѣка нужно поощрить!

— Хорошо, сказалъ онъ вслухъ, я вижу вы хорошій человѣкъ. Вы имѣли причины жаловаться на насъ, а между тѣмъ, не желаете воспользоваться вашимъ правомъ. Вы увидите, что поступили вполнѣ основательно, и, чтобъ показать вамъ, что министерство всегда умѣетъ награждать благоразумныхъ гражданъ, я даю вамъ слово, что ваше предложеніе будетъ принято, приходите ко мнѣ сегодня же вечеромъ, я позабочусь, чтобъ все было готово.

Тимаръ передалъ министру свое письменное предложеніе и простился съ нимъ, низко поклонившись.

Этотъ человѣкъ понравился министру во-первыхъ тѣмъ, что былъ настолько уменъ, что не желалъ увеличивать скандала, вызваннаго неправильно начатымъ преслѣдованіемъ; во-вторыхъ, онъ предлагалъ министерству крайне выгодный контрактъ, на пятьдесятъ процентовъ болѣе выгодный, чѣмъ прежній. Кромѣ того, своимъ предложеніемъ онъ оказывалъ помощь министерству и давалъ ему возможность выдти побѣдителемъ изъ борьбы военнымъ совѣтомъ.

Онъ былъ втройнѣ золотой человѣкъ!

Нѣтъ, не втройнѣ, а въ четыре раза, но объ этомъ его превосходительство еще не зналъ.

Онъ долженъ былъ узнать это, возвратившись къ себѣ домой обѣдать, когда кучеръ доложилъ ему, что тотъ господинъ изъ Венгріи, которому его превосходительство поручилъ купить для него восьмитысячныхъ лошадей, привелъ ихъ. Относительно цѣны этотъ господинъ сказалъ, что самъ сообщитъ ее его превосходительству.

И такъ, въ четыре раза золотой человѣкъ!

Когда, вечеромъ, Тимаръ явился къ министру, его встрѣтили въ канцеляріи любезными улыбками.

Это былъ отблескъ золота.

Самъ министръ вышелъ къ нему на встрѣчу къ дверямъ, затѣмъ повелъ его къ своему письменному столу, гдѣ лежалъ окончательный контрактъ со всѣми подписями и печатями.

— Прочтите, я надѣюсь, вы будете довольны.

Первое, что удивило Тимара, было то, что контрактъ былъ заключенъ не на десять, а на двадцать лѣтъ. — Надѣюсь, вы довольны срокомъ контракта?

Конечно, онъ былъ доволенъ.

Второе, удивившее Тимара, было его собственное имя «Михаилъ Тимаръ, баронъ фонъ-Леветинскій».

ГЛАВА IV.
Михаилъ Тимаръ, баронъ фонъ-Леветинскій.

— Дворянскій дипломъ будетъ вамъ высланъ, говорилъ, съ любезной улыбкой на лицѣ, министръ.

Тимаръ подписался на контрактѣ своей новой фамиліей съ прибавленіемъ.

— Не спѣшите такъ, сказалъ министръ, когда это было сдѣлано. Я имѣю вамъ сказать еще нѣчто. Долгъ правительства награждать примѣрныхъ гражданъ и отличать ихъ, когда они оказываютъ услуги правительству, не можете ли вы назвать мнѣ человѣка, который бы вполнѣ заслуживалъ получить орденъ желѣзной короны?

Его превосходительство былъ, конечно, убѣжденъ, что услышитъ въ отвѣтъ: «вотъ вамъ моя грудь, для ордена трудно найти лучшее мѣсто. Если правительству нуженъ примѣрный гражданинъ, то это я».

Тѣмъ больше было его удивленіе, когда Михаилъ Тимаръ, баронъ фонъ-Леветинскій, немного подумавъ, сказалъ:

— Да, ваше превосходительство, я буду такъ смѣлъ, что укажу на человѣка, уже давно пользующагося всеобщимъ уваженіемъ и благодѣтельствующаго народъ тамъ, гдѣ онъ живетъ. Это никто иной, какъ плесковацкій деканъ, Кирилъ Сандоровичъ.

Министръ даже вскочилъ.

Ему еще не случалось видѣть человѣка, который на вопросъ: «кому дать этотъ орденъ?» не повернулся бы къ зеркалу и не сказалъ бы, указывая на самого себя пальцемъ: «дайте его вотъ этому человѣку». Этотъ же, вмѣсто того, указалъ на жителя отдаленной деревеньки, который не былъ ни его зятемъ, ни его тестемъ, ни даже священникомъ его церкви, и сказалъ: «я считаю его лучшимъ человѣкомъ, чѣмъ я самъ».

Положительно, это былъ золотой человѣкъ, какихъ мало!

— Его преподобіе прекрасный человѣкъ и, сколько я его знаю, рѣшится принять орденъ только въ такомъ случаѣ, если его попросятъ объ этомъ изъ высшаго мѣста.

— А! я васъ понимаю! Я полагаю, что пары строкъ, написанныхъ моей собственной рукой, будетъ достаточно. Хорошо, такъ какъ онъ рекомендованъ вами, то я сдѣлаю это. Да, государство должно изыскивать и награждать скрытыя заслуги.

И министръ собственноручно написалъ нѣсколько строкъ г. декану Кирилу Сандоровичу, въ которыхъ говорилъ, что если онъ желаетъ, то его украсятъ орденомъ желѣзной короны за его заслуги.

Тимаръ горячо поблагодарилъ министра за эту милость, а послѣдній обѣщалъ ему свое покровительство на вѣчныя времена.

Затѣмъ, Тимаръ имѣлъ удовольствіе видѣть, какъ въ канцеляріи, гдѣ обыкновенно, для проволочки дѣлъ, выдумываютъ всевозможные предлоги, всѣ спѣшили услужить ему, такъ что все дѣло было покончено въ какой нибудь часъ, тогда какъ другому пришлось бы возиться цѣлую недѣлю.

Кружка съ водой орсовскаго очистителя, невидимо тамъ находилась.

Наступила уже ночь, когда были окончены всѣ необходимыя формальности съ контрактомъ.

Тимаръ не отправился ужинать, не легъ спать, а пошелъ въ «Золотую Лань», гдѣ можно было достать лошадей, и, проходя черезъ буфетъ, приказалъ подать себѣ сосисекъ, которыя велѣлъ завернуть въ бумагу и положилъ въ карманъ, затѣмъ крикнулъ кучера.

— Мы ѣдемъ сейчасъ же, не щади ни кнута, ни лошадей, за каждую милю ты получишь гульденъ на водку, а за всю дорогу, если поѣдешь скоро, двойную плату.

Больше кучеру не пришлось ничего говорить.

Чрезъ двѣ минуты карета съ громкимъ стукомъ катилась по вѣнскимъ улицамъ.

Почтовое сообщеніе, которое въ настоящее время замѣнено желѣзными дорогами, существовало въ то время отъ Вѣны до Землина. Лошади днемъ и ночью были готовы и такимъ образомъ, при въѣздѣ въ деревню, щелканьемъ бича давали знать, что надо приготовлять лошадей, и черезъ двѣ минуты экипажъ, запряженный свѣжими лошадьми, продолжалъ дорогу по горамъ и долинамъ.

Что касается скорости этого способа передвиженія, то она зависѣла отъ количества денегъ, даваемыхъ на водку.

Тимаръ ѣхалъ, не останавливаясь, и не выходилъ изъ экипажа два дня и двѣ ночи; онъ привыкъ спать въ экипажѣ, не смотря на толчки.

Вечеромъ на второй день онъ былъ уже въ Землинѣ, откуда цѣлую ночь ѣхалъ до первой деревни Леветинскаго имѣнія.

Была хорошая и довольно теплая погода для перваго декабря.

Тимаръ приказалъ везти себя къ старостѣ и заявилъ тамъ, что онъ новый арендаторъ имѣнія и проситъ сдѣлать извѣстнымъ между крестьянами, что на будущій годъ онъ отдастъ поля по половинной цѣнѣ. Такъ какъ два послѣдніе года поля оставались необработанными, то на слѣдующій годъ можно было разсчитывать на богатую жатву. Погода была благопріятная, осень поздняя и при нѣкоторомъ усердіи можно было успѣть посѣять хлѣбъ.

— Все это очень хорошо, отвѣчали ему, землю еще можно вспахать, но гдѣ взять сѣмянъ для посѣва, ихъ нельзя достать за самую дорогую цѣну, такъ какъ крестьяне съ большимъ трудомъ засѣяли свои собственныя поля, и простой народъ принужденъ питаться всю зиму кукурузой.

Тимаръ объявилъ, что въ сѣменахъ не будетъ недостатка, что онъ позаботился объ этомъ. Онъ объѣхалъ всѣ остальныя деревни, вездѣ говоря тоже самое.

Но откуда взять сѣмянъ на посѣвъ? Привезти ихъ изъ Валахіи было уже поздно. Вблизи нельзя было достать нигдѣ.

Но Тимаръ зналъ, гдѣ ихъ достать.

Вечеромъ, втораго декабря, онъ пріѣхалъ въ Плесковацъ и посѣтилъ тамъ его преподобіе, Кирила Сандоровича, который еще недавно выгналъ его отъ себя.

— Ну, сынъ мой, ты опять явился?

Этими словами встрѣтилъ его Сандоровичъ, этотъ другъ и благодѣтель народа, который уже давно бы получилъ орденъ желѣзной короны, если бы не былъ такъ скроменъ.

— Что тебѣ нужно? Можетъ быть, ты хочешь купить у меня хлѣбъ? Я уже сказалъ тебѣ, что у меня ничего нѣтъ. Я ничего не продаю, не говори ничего, такъ какъ я не повѣрю ни одному твоему слову. У тебя греческое имя и длинные усы. Я не вѣрю ни одному твоему слову.

Тимаръ улыбнулся.

— Однако на этотъ разъ ты услышишь отъ меня только истину.

— Пусть другіе вѣрятъ тебѣ, если хотятъ, меня не обманешь. Вы, купцы, вѣчно насъ надуваете. Вы увѣряете, что у васъ былъ урожай и хотите понизить цѣны на хлѣбъ, когда вы хотите купить у насъ овесъ, вы распространяете слухи, что правительство намѣревается продать всѣхъ лошадей. Вы всѣ обманщики.

— Однако, на этотъ разъ, я говорю правду. Я пріѣхалъ сюда по порученію правительства, чтобъ спросить ваше преподобіе, отъ его имени, не можете ли вы продать намъ вашъ хлѣбъ; правительство, узнавши, что народъ испытываетъ недостатокъ въ сѣменахъ, желаетъ раздать ему эти сѣмена. Тутъ дѣло идетъ о святой цѣли, о большомъ благодѣяніи народу. Тотъ, кто поможетъ правительству, окажетъ большую услугу. Сѣмена буду брать не я, а сами крестьяне, которымъ хлѣбъ нуженъ для посѣва.

— Да, сынъ мой, все это такъ и я самъ жалѣю бѣдняковъ, но что же мнѣ дѣлать, когда у меня нѣтъ хлѣба, откуда мнѣ его достать? У меня ничего не выросло. Ты видишь большіе хлѣбные амбары, но всѣ они пусты.

— Что они не пусты, это я хорошо знаю, знаю, что въ нихъ хранится трехгодовой сборъ, знаю, что могу достать у васъ, по меньшей мѣрѣ, десять тысячъ мѣръ пшеницы.

— Не десять тысячъ мѣръ, а развѣ одну мѣру. Не совѣтую тебѣ ходить смотрѣть. Если бы у меня, что нибудь и было, то я не отдамъ и за пять гульденовъ мѣру. На будущій годъ пшеница будетъ стоить семь гульденовъ и тогда я продамъ все. Ты лжешь, когда говоришь, что тебя послало правительство, ты только хочешь самъ разбогатѣть. Ты не получишь отъ меня ни одного зерна, правительство даже и не знаетъ о твоемъ и моемъ существованіи. Для него мы могли бы жить точно также на лунѣ, какъ на землѣ.

До сихъ поръ Сандоровичъ крѣпко держался, но Тимаръ опустилъ руку въ карманъ и вынулъ изъ него свое главное орудіе — письмо министра.

Когда многоуважаемый Кирилъ прочелъ письмо, онъ не зналъ, чему не вѣрить, собственнымъ ли гглазамъ или Тимару.

Большая печать, съ императорскимъ двуглавымъ орломъ на конвертѣ, и бланкъ министерства на бумагѣ, не оставляли никакого сомнѣнія; обмана не могло быть: то, что онъ видѣлъ, была истина.

Между тѣмъ, достойный деканъ всю жизнь мечталъ носить на груди какой нибудь орденъ и Тимаръ зналъ о его слабости, такъ какъ, распивая съ нимъ вино, Кирилъ горько жаловался на несправедливость правительства относительно его, тогда какъ оно обвѣшивало орденами карновицкаго священника. Почему одному все, а другому ничего?

Теперь онъ видѣлъ исполненіе его живѣйшаго желанія. Какъ будутъ уважать его крестьяне, видя на его груди этотъ орденъ! Какъ будетъ завидовать ему капитанъ мѣстной стражи, у котораго не было еще никакого. Даже патріархъ будетъ теперь къ нему навѣрно снисходительнѣе.

И его собственное обращеніе съ Тимаромъ вдругъ измѣнилось.

— Садись же, пожалуйста, братецъ, сказалъ онъ, такъ какъ до сихъ поръ, онъ даже не предложилъ Тимару стула. Скажи мнѣ, какъ ты познакомился съ такими важными людьми? Какъ могло случиться, что тебѣ довѣрили это письмо?

Тимаръ выдумалъ ему какую-то басню, разсказалъ, будто оставилъ мѣсто у Брацовича и поступилъ на казенную службу, пріобрѣлъ большое вліяніе на министра и указалъ его превосходительству на Сандоровича, какъ на своего хорошаго знакомаго.

— Теперь я вижу, что ты не такъ глупъ, какъ кажешься, поэтому то, я всегда такъ любилъ тебя. Ну, сынъ мой, такъ какъ у тебя такое прекрасное греческое имя и такое честное лицо, то ты получишь пшеницу. Сколько тебѣ нужно? Десять, двѣнадцать тысячъ мѣръ? Я продамъ тебѣ все, что у меня есть. Не изъ любви къ министру, а потому что у тебя такое честное лицо, и изъ любви къ народу… какую цѣну я сказалъ — пять гульденовъ? Я отдамъ тебѣ за четыре гульдена девяносто грошей… Ты заплатишь сейчасъ же или я долженъ буду ѣхать за деньгами самъ въ Вѣну?… Я непремѣнно поѣду самъ. Я хочу лично поблагодарить министра за милость, ты поѣдешь вмѣстѣ и проводишь меня. Ну, а если ты не хочешь вмѣшиваться, то скажи мнѣ, по крайней мѣрѣ, что за человѣкъ министръ, высокъ онъ или малъ? любезенъ или надмененъ? самъ ли онъ дастъ мнѣ крестъ? охотно ли онъ пьетъ Карловицкое вино? ты самъ сейчасъ попробуешь его.

Напрасно увѣрялъ Тимаръ, что онъ долженъ въ эту же ночь ѣхать въ Леветинцъ и дать знать крестьянамъ, гдѣ они могутъ брать сѣмена для посѣва. Любезный хозяинъ не выпустилъ гостя, но далъ ему своего работника, которому было поручено ѣхать въ Леветинцъ и тамъ исполнить порученіе Тимара, Михахаилъ же долженъ былъ остаться переночевать.

У достойнаго декана стаканы были съ круглымъ дномъ, такъ что, наливъ его виномъ, нельзя было выпустить изъ рукъ до тѣхъ поръ, пока не выпьешь до дна, такъ какъ, поставленные на столъ, они падали.

Одинъ изъ такихъ стакановъ онъ далъ въ руки Тимару, другой взялъ самъ и они пили такимъ образомъ до утра.

Утромъ, глядя на Тимара, нельзя было подумать, что онъ пилъ.

Рано утромъ крестьяне уже явились на дворъ декана съ телегами. Когда они убѣдились, что ворота его магазиновъ дѣйствительно открыты, они говорили Тимару, что онъ святой, такъ какъ сдѣлалъ чудо.

Трехгодовыхъ сбереженій декана было болѣе, чѣмъ достаточно, для посѣва озимаго хлѣба.

Тимаръ не выѣзжалъ изъ взятаго въ аренду имѣнія до наступленія зимнихъ холодовъ, которые положили конецъ посѣвамъ. Впрочемъ, весь озимый хлѣбъ былъ посѣянъ, а остальная часть земли осталась для яроваго хлѣба, подъ паръ или подъ траву.

Во всемъ имѣніи, простиравшемся на тридцать тысячъ іохъ, было всего нѣсколько сотъ іохъ неудобной земли, остальная же была чистый черноземъ. Въ случаѣ благопріятнаго лѣта, жатва должна была быть громадна, посѣвъ сдѣланъ былъ въ самое благопріятное время. Вся осень, до конца октября, была сухая и вѣтряная. Тѣ, которые посѣяли хлѣбъ въ это время, должны были снова ожидать дурнаго урожая, такъ какъ цѣлые легіоны птицъ съѣли хлѣбъ прежде, чѣмъ онъ взошелъ. Тѣ, которые посѣяли въ теченіе дождливаго ноября, могли ожидать не лучшаго урожая, такъ какъ хлѣбъ сгнилъ въ теплой землѣ, покрывшейся затѣмъ снѣгомъ. Тотъ же, кто посѣялъ предъ самымъ началомъ снѣга, могъ поздравить себя, довѣренное землѣ сокровище быстро покрылось бѣлымъ ковромъ, который долженъ былъ сохранить его до весны.

Деревенское хозяйство — азартная игра, шесть или ничего!

Тимаръ вынулъ шесть.

Сборъ былъ настолько благопріятенъ, что въ Банатѣ собрали самъ двадцать.

Леветинскіе крестьяне благословляли новаго арендатора, которому были обязаны тѣмъ, что благопріятный годъ не пропалъ для нихъ, ихъ собственныя поля дали дурной сборъ, но на землѣ, взятой въ аренду по половинной цѣнѣ, выросли тяжелые, золотые колосья.

Въ тотъ годъ Тимаръ привелъ въ Коморнъ тридцать кораблей, нагруженныхъ хлѣбомъ, и эти тридцать кораблей стоили ему не больше, чѣмъ другому три.

Отъ него зависѣло, если бы онъ желалъ пріобрѣсти въ этотъ годъ полмилліона или еще на сто тысячъ гульденовъ больше, или же на сто тысячъ гульденовъ меньше. Все зависѣло отъ того, будетъ ли онъ продавать хлѣбъ бѣдному народу дороже или же, можетъ быть, приставитъ ножъ къ горлу своихъ бѣдныхъ конкурентовъ.

Онъ могъ играть ими, какъ кошка мышью.

Отъ него зависѣло назначить цѣну, какая ему понравится.

Въ кофейнѣ Брацовича каждый вечеръ происходили засѣданія торговцевъ хлѣбомъ.

Тимаръ, появившійся между ними всего годъ тому назадъ; сдѣлался такимъ соперникомъ, съ которымъ никто не могъ бороться. Денегъ у него всегда было сколько угодно, и онъ продавалъ свой товаръ такъ дешево, какъ будто бы онъ былъ у него краденый; казалось, только покажись онъ между ними, они задушатъ его.

Но онъ не показывался нигдѣ, не искалъ знакомствъ и никому не довѣрялъ того, что думалъ предпринять, а все, что онъ ни предпринималъ, превращалось въ золото.

Онъ вызвалъ къ жизни множество новыхъ предпріятій, которыя, конечно, могли бы быть начаты и другими. Они, такъ сказать, лежали на улицѣ, стоило только наклониться и поднять ихъ, но другіе только тогда замѣчали ихъ, когда этотъ человѣкъ предпринималъ ихъ.

Онъ постоянно ѣздилъ то туда, то сюда и всѣ удивлялись только тому, почему онъ остается жить въ Коморнѣ, почему не переѣдетъ въ Вѣну, почему такой богатый человѣкъ ведетъ свои предпріятія въ Коморнѣ, который далеко не былъ такимъ большимъ, торговымъ городомъ.

Тимаръ зналъ, что его тамъ удерживаетъ, зналъ, почему живетъ въ этомъ городѣ, гдѣ всѣ его товарищи, купцы, были его заклятыми врагами, гдѣ, когда онъ проѣзжалъ мимо кофейни Брацовича, сидѣвшіе въ ней, постоянно желали, чтобъ онъ сломалъ себѣ шею.

Этотъ домъ онъ также хотѣлъ забрать себѣ со всѣмъ, что въ немъ было.

Это было то, что удерживало его въ Коморнѣ, что заставляло его, не смотря на громадную прибыль, оставаться тамъ, гдѣ его все еще звали Тимаромъ и съ трудомъ привыкали къ его новому дворянскому имени фонъ-Леветинскій.

Однако, онъ умѣлъ оправдывать свое благосостояніе благородными дѣлами: онъ устроилъ госпиталь для бѣдныхъ, учредилъ стипендіи въ протестантской школѣ, его дверь всегда была открыта для бѣдныхъ.

Золотой человѣкъ! золотой человѣкъ!

Только въ его собственной груди тайный голосъ шепталъ:

— Это неправда! это неправда!

ГЛАВА V.
Дѣвическая шутка.

Послѣ обѣда Брацовичъ приказалъ подать себѣ кофе въ дамскую комнату, которую немилосердно наполнялъ облаками дыма.

Качука сидѣлъ съ Аталіей у маленькаго столика и тихо разговаривалъ, тогда какъ фрау Софія дѣлала видъ, будто шьетъ.

На ея столѣ уже много лѣтъ лежала одна и таже работа (чтобъ гости видѣли, что и она также занимается).

Качука теперь почти не выходилъ изъ дома. Онъ приходилъ до полудня, оставался обѣдать и уходилъ только поздно вечеромъ.

По всей вѣроятности, укрѣпленія крѣпости Коморнъ находились въ цвѣтущемъ состояніи, если г. инженеру можно было проводить цѣлые дни съ фрейленъ Аталіей.

Но за то паденіе собственной крѣпости г. Качуки быстро приближалось, приближался срокъ, когда онъ долженъ былъ жениться. Но женихъ не особенно торопился сдѣлаться мужемъ, и постоянно находилъ какой нибудь приличный предлогъ откладывать свадьбу, но теперь все было кончено, Качука рѣшился сдаться. Всѣ препятствія были устранены, даже была найдена квартира для молодой четы и самъ Качука произведенъ въ капитаны. Это былъ послѣдній срокъ, послѣдній патронъ защищавшагося былъ разстрѣлянъ и ему не оставалось ничего, какъ сдаться и ввести къ себѣ въ домъ богатую, красивую жену.

Что касается Брацовича, то онъ съ каждымъ днемъ становился все раздражительнѣе, въ то время, когда пилъ кофе въ комнатѣ дамъ.

Что же отравляло ему кофе?

Тимаръ, который былъ его ежедневнымъ мученіемъ.

— Что за адскую штуку снова выдумалъ этотъ, человѣкъ? Въ то время, какъ всякій благоразумный торговецъ хлѣбомъ радуется, что можетъ отдохнуть зимою, онъ занимается такими дѣлами, которыя не пришли бы въ голову ни одной кошкѣ. Онъ беретъ въ аренду озеро и ловитъ рыбу подъ льдомъ. Еще недавно его люди вытащили триста центнеровъ рыбы. Это чистое воровство. Къ веснѣ все озеро останется безъ рыбы. Но онъ везетъ все это въ Вѣну. Проклятый!.. правительство должно было бы назначить цѣну за его голову. Вѣрно то, что я рано или поздно сверну ему шею; когда онъ будетъ идти по мосту, я найму двухъ перевозчиковъ, чтобъ они бросили его въ Дунай!.. Я заплачу часовому, чтобъ онъ подстрѣлилъ его ночью, какъ будто нечаянно!.. Я выпущу ему на дворъ бѣшеную собаку, чтобъ та укусила его, когда онъ выйдетъ изъ дома. Такихъ негодяевъ слѣдовало бы вѣшать! Онъ болѣе заслуживаетъ этого, чѣмъ знаменитые разбойники нашихъ лѣсовъ, такъ какъ тѣ брали только деньги, а этотъ негодяй выкрадываетъ у меня домъ изъ подъ ногъ!.. Я когда нибудь подожгу его домъ, чтобъ онъ въ немъ сгорѣлъ!.. И такихъ людей дѣлаютъ дворянами!.. Я, у котораго дѣды уже принадлежали къ венгерскому дворянству, долженъ терпѣть около себя этого выскочку!.. Попробовалъ бы онъ хоть разъ придти ко мнѣ въ кофейню. Его выбросятъ въ окно и онъ сломитъ себѣ шею. Если мнѣ когда нибудь удастся вмѣстѣ съ нимъ обѣдать, я накормлю его такимъ супомъ, что онъ перевернется на спину, какъ заснувшая рыба!.. Я не въ состояніи хладнокровно думать, что онъ когда-то служилъ у меня!.. Я хотѣлъ бы, чтобъ онъ встрѣтился гдѣ нибудь въ обществѣ съ храбрымъ офицеромъ, который вызвалъ бы его и прокололъ насквозь!.

Говоря это, Брацовичъ бросилъ многозначительный взглядъ на Качуку, который сдѣлалъ видъ, какъ будто ничего не слышитъ.

Однако, то, что онъ выслушалъ, заставило его подумать, что, по всей вѣроятности, новоиспеченный милліонеръ сдѣлалъ большую брешь въ богатствѣ его будущаго тестя, и понятно, что эта мысль не могла увеличить радости жениха по поводу приближающагося дня свадьбы.

— Нѣтъ, мнѣ вѣрно не дождаться чтобы кто нибудь раздѣлается съ этимъ негодяемъ! сказалъ Брацовичъ, вставая и беря изъ угла свою бамбуковую палку. Но у меня есть кинжалъ. Я купилъ его съ тѣхъ поръ, какъ у насъ поселился этотъ человѣкъ и купилъ для него. (Для того, чтобъ повѣрили его словамъ, онъ вынулъ кинжалъ изъ своей бамбуковой палки). Вотъ онъ. При первой встрѣчѣ, при первой возможности, я вонжу въ него кинжалъ и пришпилю его къ стѣнѣ, какъ летучую мышь. Клянусь въ этомъ!

Говоря это, онъ старался придать угрожающее выраженіе своимъ налитымъ кровью глазамъ.

Онъ всталъ, выпилъ остатки кофе, надѣлъ пальто и сказалъ, что идетъ по дѣламъ и возвратится домой рано.

Это значило рано утромъ.

Всѣ были рады, когда онъ ушелъ.

Въ то время, какъ Брацовичъ осторожно спускался съ лѣстницы, такъ какъ его полнота не позволяла ему быстро двигаться, вдругъ на встрѣчу ему показался Тимаръ.

И такъ, онъ былъ у него въ рукахъ, на разстояніи удара кинжаломъ и при этомъ въ темномъ мѣстѣ, гдѣ ихъ никто не видѣлъ.

Мы знаемъ изъ разсказовъ, что очень много убійствъ происходило на лѣстницѣ.

У Тимара не было съ собой никакого оружія, даже трости, а у Афанасія Брацовича кинжалъ чуть не въ два фута длиною.

Когда Брацовичъ увидалъ Тимара, онъ взялъ свою палку съ кинжаломъ подъ мышку и приподнявъ шляпу, громкимъ голосомъ крикнулъ:

— Вашъ покорный слуга! Добрый день, баронъ фонъ-Леветинскій.

Тимаръ отвѣчалъ на это:

— Твой покорный слуга, Наци! ты идешь по дѣламъ?

— Хе… хе… хе… засмѣялся Афанасій, какъ мальчикъ, котораго поймали въ шалости, ну, Михель, развѣ ты не хочешь быть нашимъ товарищемъ?

— Нѣтъ, это мнѣ не нравится. Если вы хотите выиграть съ меня сотни двѣ гульденовъ, то я лучше сразу заплачу, чѣмъ проводить цѣлую ночь за игорнымъ столомъ, на это я не способенъ.

— Хе… хе… хе!.. Такъ ступай на верхъ, къ дамамъ, желаю весело провести время. Сегодня я уже съ тобой не увижусь.

Послѣ этого они простились, пожавъ другъ другу руки, такъ какъ угрозы Брацовича не слѣдовало принимать за серьезное и никто никогда не боялся его, не смотря на его ужасный басъ и внушающую наружность, даже его жена.

Афанасій зналъ отлично, что Тимаръ усердно посѣщаетъ его домъ и постоянно устраивался такъ, чтобъ на заставать его. Фрау Софія не скрывала отъ него, что эти посѣщенія, по всей вѣроятности, касаются прекрасныхъ глазъ Аталіи.

Но это было дѣломъ капитана Качуки. Если онъ не прокалывалъ соперника шпагой, то это была его вина.

Онъ уже получилъ намекъ, но, повидимому, не желалъ имъ воспользоваться, хотя Тимаръ часто видѣлся съ Аталіей. Да и какой чортъ могъ заставить капитана вызвать на дуэль Тимара, когда они, по прежнему, были друзьями?

Трудно было найти въ мірѣ общество болѣе дружелюбное, чѣмъ обитатели этого дома.

Брацовичъ былъ почти увѣренъ, что никто другой, какъ капитанъ Качука, открылъ Тимару дверь, въ которую къ нему потекло его богатство, и даже могъ подозрѣвать, почему онъ это сдѣлалъ. Капитанъ охотно отдѣлался бы отъ Аталіи. Ему было бы очень пріятно, если бы Брацовичъ разсердился на него и отказалъ отъ дома; но Брацовичъ этого не дѣлалъ, а напротивъ того, осыпалъ любезностями своего будущаго зятя.

Для послѣдняго не было спасенія. Онъ долженъ былъ жениться на Аталіи; онъ уже давно былъ женихомъ фрейленъ Аталіи, за которой каждый день ухаживалъ опасный соперникъ, богатый человѣкъ, котораго онъ уже потому долженъ былъ бы ненавидѣть, что хорошо зналъ, какъ тотъ, вовремя стычки между военнымъ совѣтомъ и министерствомъ, перешелъ на сторону послѣдняго, тогда какъ самъ Качука, естественно, былъ на сторонѣ перваго.

Не смотря на это, капитанъ такъ любилъ своего стараго товарища, что готовъ былъ простить ему все это, если бы тотъ отбилъ у него невѣсту.

Что касается Аталіи, то она весьма низко цѣнила Тимара, бывшаго слугу своего отца, но обращалась съ нимъ крайне любезно; она была страстно влюблена, а между тѣмъ обращалась съ Тимаромъ такъ, что могла возбудить ревность въ своемъ женихѣ.

Фрау Софія ненавидѣла Тимара, а между тѣмъ принимала его съ такой сладкой миной, какъ будто ея первымъ желаніемъ было видѣть его своимъ зятемъ и жить съ нимъ подъ одной кровлей.

Наконецъ, Тимаръ желалъ погубить ихъ всѣхъ; хозяина, хозяйку, дочку и жениха вмѣстѣ съ ними, онъ желалъ выгнать на улицу, а между тѣмъ посѣщалъ этотъ домъ, цѣловалъ руки дамамъ, обмѣнивался рукопожатіями съ мужчинами и старался быть пріятнымъ гостемъ.

И всѣ они были съ нимъ крайне любезны. Аталія садилась за рояль, чтобъ играть для него; фрау Софія угощала его кофе и фруктами, а Тимаръ пилъ свой кофе, думая, что онъ можетъ быть отравленъ.

Когда вечеромъ накрывали ужинать, Тимея являлась помогать, и Тимаръ переставалъ слушать, что говорила или играла Аталія, онъ видѣлъ только Тимею.

Глядѣть на нее было удовольствіемъ.

Ей было уже пятнадцать лѣтъ и она казалась совершенно развитой дѣвушкой, хотя взглядъ ея выражалъ неопытность и казался дѣтскимъ. Она уже говорила по-венгерски, хотя съ иностраннымъ акцентомъ, очень часто она коверкала слова или дѣлала невѣрныя ударенія, надъ чѣмъ у насъ обыкновенно смѣются, даже въ рейхстагѣ, во время серьезныхъ дебатовъ.

Аталія сдѣлала въ лицѣ Тимеи драгоцѣнное пріобрѣтеніе.

Бѣдная дѣвушка служила ей игрушкой. Аталія отдавала ей свои старыя платья, которыя уже нѣсколько лѣтъ вышло изъ моды. Извѣстно, какъ часто мѣняются у насъ моды. Какой смѣхъ поднялся бы на улицѣ, если бы теперь кто нибудь вышелъ среди бѣлаго дня въ громадномъ кринолинѣ, а между тѣмъ, какъ недавно это было модой! Но было, время, когда кринолины носили на плечахъ — рукава были такъ громадны и, кромѣ того, еще со складками, платья же доходили только до щиколокъ и были отдѣланы внизу оборкой.

Было время, когда волосы взбивали и зачесывали очень высоко и затѣмъ повязывали широкой лентой съ длинными концами сзади, этотъ костюмъ казался очень красивъ, также какъ и прическа, когда они были въ модѣ, однако, четыре года спустя, когда никто ихъ не носилъ, человѣка, появившагося въ такомъ видѣ, на улицѣ, приняли бы за наряженнаго, и Аталія находила удовольствіе наряжать такимъ образомъ Тимею.

Вкусъ бѣдной дѣвушки, никогда не видавшей европейскихъ модъ, находился на одномъ уровнѣ со вкусами дикой индіанки, — чѣмъ пестрѣе было платье, тѣмъ больше оно ей нравилось, поэтому она очень радовалась, когда Аталія одѣвала ее въ свѣтлыя, вышедшія изъ моды, шелковыя платья, и въ особенности, когда она закалывала ей волосы высокой гребенкой и повязывала ихъ пестрой лентой. Она думала, что въ такомъ видѣ должна быть прелестна.

Улыбки людей, которые встрѣчались съ ней на улицѣ, она принимала за восхищеніе и шла какъ можно скорѣе, чтобы не обращать на себя вниманія.

Въ городѣ ее называли не иначе, какъ съумасшедшей турчанкой.

Она была еще слишкомъ ребенкомъ, чтобы чувствовать оскорбленія, и принимала за серьезное насмѣшки, а Аталія находила особенное удовольствіе дѣлать ее предметомъ насмѣшекъ, въ особенности мужчинъ.

Если въ гостяхъ бывали молодые люди, она занималась тѣмъ, что просила ихъ ухаживать за Тимеей, и забавлялась, видя, что Тимея серьезно принимаетъ похвалы, радуется имъ и очень довольна, что ее хвалятъ и обращаются съ нею, какъ съ барышней.

Она была въ восторгѣ, когда на вечерахъ ее приглашали танцовать, или какой нибудь ухаживатель подносилъ ей букетъ, въ которомъ было спрятано признаніе, надъ которымъ хохотало все общество.

О! какъ звонко раздавался тогда смѣхъ Аталіи.

Что касается фрау Софіи, то она постоянно бранила Тимею. Все, что дѣлала дѣвушка, было, по ея мнѣнію, дурно сдѣлано.

Тогда Аталія заступалась за Тимею.

— Ну, мама, говорила она, не брани ее, ты обращаешься съ нею, какъ съ прислугою, Тимея не служанка. Я не позволю, чтобы ты съ ней такъ обращалась.

Тогда Тимея цѣловала руку фрау Софіи, чтобы та не сердилась, и руку Аталіи въ благодарность за то, что та заступается за нее, и затѣмъ опять руки обѣихъ, чтобы онѣ не сердились другъ на друга.

Но фрау Софія только дожидалась минуты, когда Тимея выйдетъ изъ комнаты, чтобы высказать дочери все, что у нея вертѣлось на языкѣ, такъ что гости, Тимаръ и Качука, слушали это.

— Мы поступаемъ вполнѣ справедливо, пріучая ее быть служанкой. Ты очень хорошо знаешь, какое несчастіе съ ней случилось, деньги, которыя Тимаръ… я хочу сказать баронъ фонъ-Леветинскій спасъ для нея, были помѣщены въ земли, но, вслѣдствіе неурожаевъ, пропали и теперь у Тимеи ничего нѣтъ.

— И такъ, они сдѣлали Тимею совершенно нищей, думалъ Тимаръ, и чувствовалъ себя также легко, какъ студентъ, которому сократили одинъ годъ ученья.

— Меня только сердитъ, говорила Аталія, что она такъ нечувствительна ко всему; надъ нею можно смѣяться и шутить, сколько угодно, она никогда не краснѣетъ.

— Это особенность греческой расы, замѣтилъ Тимаръ.

— Совсѣмъ нѣтъ, съ презрѣніемъ отвѣчала Аталія, это признакъ болѣзни. Этотъ искусственный бѣлый цвѣтъ умѣетъ сдѣлать каждая институтка, которая ѣстъ мѣлъ.

Слова Аталіи обращались къ Тимару, а взглядъ къ Качукѣ.

Но капитанъ смотрѣлъ въ большое стѣнное зеркало, изъ котораго было видно, когда Тимея снова вернется въ комнату.

Аталія замѣтила это и отъ внимательнаго взгляда Тимара это также не ускользнуло.

Тимея снова пришла, неся большой подносъ со стаканами, и все ея вниманіе было устремлено на то, чтобъ какой нибудь изъ стакановъ не упалъ, когда въ эту минуту Фрау Софія громко крикнула на нее:

— Берегись! не урони!

Тимея вздрогнула и выпустила изъ рукъ весь подносъ. Къ счастію, стаканы упали на мягкій коверъ и не разбились, а только раскатились въ разныя стороны.

Фрау Софія хотѣла сейчасъ же разразиться громкой бранью, но Аталія зажала ей ротъ словами:

— Теперь ты сама въ этомъ виновата, мама, къ чему ты на нее закричала? Оставайся здѣсь въ комнатѣ, Тимея, горничная принесетъ кофе.

Фрау Софія снова разсердилась на это. Она сама пошла въ кухню и принесла все.

Но въ ту минуту, какъ Тимея уронила стаканы, Качука съ военной любезностью вскочилъ съ мѣста, поспѣшно собралъ стаканы и снова поставилъ ихъ на подносъ, который держала Тимея въ дрожащихъ рукахъ.

Дѣвушка бросила на него благодарный взглядъ своихъ черныхъ глазъ, что снова не осталось незамѣченнымъ ни Аталіей, ни Тимаромъ.

— Г. капитанъ, шепнула Аталія своему жениху, сдѣлайте, пожалуйста, въ шутку, видъ, что вы немного влюблены въ нее, представьтесь, какъ будто вы за нею ухаживаете, это будетъ прелестная шутка. Тимея, ты останешься сегодня здѣсь. Поди, садись сюда, рядомъ съ капитаномъ.

Это могло быть горькой шуткой, а можетъ быть, взрывомъ проснувшейся ревности или же просто злости.

Мы увидимъ, что изъ этого вышло.

Съ лихорадочнымъ возбужденіемъ и плохо скрытой радостью сѣла дѣвушка къ столу, за которымъ сидѣла Аталія, съ видомъ принцессы, бросающей золото нищей.

Ребенокъ будетъ счастливъ на цѣлый день, а она сама не потеряетъ ничего!

Капитанъ подалъ Тимеи сахарницу; серебряные щипчики не держались въ ея рукахъ.

— Возьмите сахаръ вашими прелестными, бѣлыми пальчиками, сказалъ онъ Тимеи.

Она была этимъ такъ смущена, что бросила сахаръ, вмѣсто чашки съ кофеемъ, въ стаканъ съ водою.

Никто еще не говорилъ ей, что у нея хорошенькія, бѣленькія ручки, а между тѣмъ капитанъ, можетъ быть, не хотѣлъ ей польстить, а хотѣлъ только ободрить ее, чтобъ она взяла сахаръ пальцами, что, конечно, не можетъ быть неприлично, если это дѣлаютъ чистые дѣтскіе пальчики.

Но въ головкѣ дѣвушки эти слова твердо запомнились и Тимея часто со смущеніемъ глядѣла на свои руки, думая, дѣйствительно ли онѣ такъ хороши и бѣлыя.

Аталія съ трудомъ могла удержаться отъ смѣха, ей понравилась эта шутка съ дѣвочкой.

— Тимея, угости капитана печеньемъ.

Дѣвушка взяла и подвинула капитану серебряную сухарницу.

— Выберите что нибудь для меня, сказалъ Качука.

Тимея случайно выбрала штучку печенья въ формѣ сердца; она, безъ сомнѣнія, не знала, что эта вещь представляетъ сердце и что вообще подразумѣвается подъ нимъ.

— О! это для меня уже слишкомъ много, шутя сказалъ капитанъ. Я возьму его только тогда, если прелестная фрейленъ Тимея согласна раздѣлить его со мною.

Говоря это, онъ разломилъ сердце пополамъ и подалъ Тимеи.

Дѣвушка положила его на тарелку. Она ни за что въ свѣтѣ не съѣла бы его. Жадно глядя на кусочекъ печенья, она не ждала, пока горничная перемѣнитъ тарелки, а поспѣшила сама убрать тарелку съ печеньемъ и исчезла съ нимъ изъ комнаты.

Безъ сомнѣнія, она хотѣла взять половинку сердца и спрятать.

Вотъ былъ бы смѣхъ, еслибъ сердце нашли у нея!

Но что можетъ быть легче, какъ вскружить голову пятнадцатилѣтней дѣвушкѣ, которая принимаетъ все за чистую монету и вѣритъ первому человѣку, говорящему ей, что у нея хорошенькія, бѣленькія ручки? А Качука былъ, конечно, такой человѣкъ, который не позволилъ бы себѣ быть съ хорошенькой дѣвушкой и не сказать ей что нибудь пріятное. Онъ ухаживалъ даже за пожилыми женщинами.

Даже тогда, когда горничная свѣтила ему по лѣстницѣ, онъ не могъ не сказать ей нѣсколько любезныхъ словъ. Его честолюбіе заключалось въ томъ, чтобъ каждое дѣвическое сердце билось сильнѣе при видѣ его синяго мундира.

Аталія, не смотря на это, могла быть убѣждена, что она для него самая большая звѣзда.

Но заниматься съ Тимеей онъ также считалъ не потеряннымъ трудомъ; конечно, она была еще ребенокъ, но уже видно было, что изъ нея выйдетъ красавица, къ тому же, она была сирота и вдобавокъ еще турчанка.

Качука не пропускалъ случая ухаживать за нею и этимъ доставлялъ большое удовольствіе своей невѣстѣ.

Однажды, ложась спать, Аталія сказала Тимеѣ:

— Знаешь, Тимея, капитанъ просилъ твоей руки, идешь ты за него?

Дѣвочка съ испугомъ поглядѣла на Аталію, затѣмъ бросилась въ постель и закрылась одѣяломъ съ головою, чтобъ никто не могъ ее видѣть.

Аталія же радовалась, что она не уснула изъ-за ея словъ, что она вздыхала половину ночи.

Дѣвическая шутка удалась.

На слѣдующій день Тимея была необыкновенно серьезна. Казалось, она вдругъ сдѣлалась изъ ребенка дѣвушкой. Лицо ея выражало задумчивость. Она отвѣчала односложно.

Шутка произвела свое дѣйствіе.

Аталія посвятила весь домъ въ свою шутку. Съ этого дня съ Тимеей должны были обращаться, какъ съ невѣстой капитана Качуки. Прислуга, даже сама фрау Софія, принимали участіе въ комедіи.

Никто не говорилъ, что это недостойная шутка.

Однажды Аталія сказала Тимеѣ:

— Вотъ, смотри, капитанъ прислалъ тебѣ обручальное кольцо, но ты не должна до тѣхъ поръ надѣвать его на руку, пока ты мусульманка, прежде сдѣлайся христіанкой. Хочешь креститься?

Тимея сложила руки на груди и опустила голову.

— Такъ тебя сначала окрестятъ, но, для этого ты должна выучить правила вѣры и катехизисъ, а также библейскіе разсказы, псалмы и молитвы. Ты должна ходить къ священнику, который будетъ тебя учить. Согласна ли ты на это?

Тимея только кивнула головою.

Она стала каждый день ходить къ священнику съ молитвенникомъ въ рукахъ, какъ маленькая дѣвочка, а поздно вечеромъ, когда уже всѣ ложились спать, она уходила въ пустую пріемную и учила тамъ до половины ночи о десяти египетскихъ казняхъ, высоко нравственные разсказы о Самсонѣ и Далилѣ, объ Іосифѣ и женѣ Пентефрія. Ученіе давалось ей тяжело, такъ какъ она не привыкла къ нему. Для нея было ужасной работой запоминать отвлеченныя и неясныя понятія катехизиса, но она готова была на все, чтобъ только быть крещеной.

— Смотрите, много разъ говорила Аталія въ присутствіи Тимара, если бы я не вбила ей въ голову этой надежды, она ни за что бы не приготовилась къ крещенью, теперь же она старается, какъ можно скорѣе выучить все необходимое.

И такъ, кружить голову ребенку тѣмъ, что она уже невѣста, оказывалось почти благимъ дѣломъ и Тимаръ принужденъ былъ видѣть, какъ играли съ бѣдной дѣвушкой, не будучи въ состояніи чѣмъ нибудь помѣшать этому.

Да и что долженъ онъ былъ сказать ей? Она не не поняла бы его.

То, что онъ бывалъ въ домѣ, только ухудшало дѣло. Онъ только дѣлалъ эту сказку болѣе достовѣрной въ глазахъ Тимеи. Дѣвушка слышала отъ каждаго, и даже самъ Афанасій нѣсколько разъ дѣлалъ намеки по поводу того, что богачъ фонъ-Леветинскій ходитъ въ домъ для Аталіи. Она также находила это очень естественнымъ: богатый человѣкъ всегда женится на богатой дѣвушкѣ. Они отлично подходили другъ къ другу. А кто могъ лучше годиться для бѣднаго, венгерскаго офицера, какъ не бѣдная дочь турецкаго военнаго? Это тоже казалось вполнѣ естественнымъ.

И такъ, она училась день и ночь и уже кончила катехизисъ и библію.

Тогда для нея придумали новую шутку. Ей сказали, что день свадьбы уже назначенъ и къ этому дню должно быть окончено множество костюмовъ. Въ виду множества бѣлья, платья и другихъ вещей, которыя еще нужно было сдѣлать, этотъ день не могъ быть близокъ. Самое важное нужно еще было сшить подвѣнечное платье, а это платье должно быть сшито собственноручно невѣстой.

У турокъ также существуетъ этотъ обычай и потому онъ не показался Тимеѣ страннымъ.

Она умѣла отлично вышивать шелками, золотомъ и серебромъ, такъ какъ въ гаремахъ усердно учатъ этому искусству.

И такъ, ей дали подвѣнечное платье Аталіи, чтобъ она вышила его тѣмъ великолѣпнымъ шитьемъ, которое она знала такъ хорошо. Естественно, ей сказали, что это ея собственное платье.

Тимея нарисовала на шлейфѣ и на подолѣ платья роскошныя арабески и начала ихъ вышивать.

Она работала съ ранняго утра до поздняго вечера и не выпускала работу даже и тогда, когда приходили гости, разговаривая съ которыми она не поднимала глазъ отъ шитья.

И хорошо дѣлала, такъ какъ не могла такимъ образомъ видѣть, какъ смѣются надъ нею.

Тимаръ, который долженъ былъ видѣть все это, часто выходилъ изъ дома съ такой горечью въ сердцѣ, что готовъ былъ бы, какъ Самсонъ, обрушить домъ филистимлянъ себѣ на голову.

Тотъ день, котораго Тимея ждала съ такимъ нетерпѣніемъ, былъ дѣйствительно днемъ свадьбы Качуки, но не съ нею, а съ фрейленъ Аталіей.

Но наступленію этого дня мѣшали самыя таинственныя препятствія. Эти препятствія были не въ сердцахъ любящихъ (такъ какъ они были страстно влюблены другъ въ друга), а въ денежныхъ дѣлахъ Брацовича.

Когда Качука просилъ у Брацовича руки его дочери, онъ чистосердечно объяснилъ ему свое положеніе. У него не было никакого состоянія, а жалованья хватало только для него одного и, конечно, онъ не могъ содержать жену, въ особенности такую, которая привыкла ко всевозможному комфорту и роскоши. онъ откровенно и прямо сказалъ, что можетъ жениться только въ такомъ случаѣ, если приданаго жены будетъ достаточно для поддержанія дома.

Противъ этого Брацовичъ ничего не возражалъ и сказалъ, что дастъ своей дочери въ день свадьбы сто тысячъ гульденовъ, съ которыми они могутъ дѣлать, что имъ угодно..

Въ то время, когда Брацовичъ давалъ это обѣщаніе, онъ былъ въ состояніи исполнить его, но съ тѣхъ поръ Тимаръ сталъ ему поперекъ дороги. Всевозможными неслыханными средствами онъ привелъ спекуляціи Брацовича въ ужасное положеніе и онъ былъ положительно не въ состояніи выплатить, ста тысячъ гульденовъ.

Качука совершенно справедливо сказалъ Тимару, что Брацовичъ самъ не зналъ, велико ли его состояніе, разоренъ онъ или богатъ.

Вслѣдствіе этого, всякій благоразумный человѣкъ, желавшій получить отъ него сто тысячъ гульденовъ, долженъ былъ прежде увидать ихъ своими глазами, а Качука былъ человѣкъ благоразумный.

Афанасій нѣсколько разъ дѣлалъ ему самыя выгодныя предложенія, говоря, къ чему ему нужно имѣть въ рукахъ сто тысячъ гульденовъ, можно только растратить эти деньги; къ тому же, проценты съ нихъ составятъ только шесть тысячъ гульденовъ, не лучше ли было бы оставить капиталъ въ рукахъ тестя и получать отъ него ежегодно восемь тысячъ гульденовъ?

Но Качука не сдавался и угрожалъ разстроить, свадьбу, если предъ ея совершеніемъ ему не будетъ отсчитано сто тысячъ гульденовъ. Поэтому Брацовичъ былъ въ большомъ затрудненіи и если кто нибудь смотрѣлъ на окончаніе Тимеею подвѣнечнаго платья съ большей горечью, чѣмъ Тимаръ, то это былъ онъ, Брацовичъ.

Наконецъ, Тимаръ вызвалъ спасительную мысль въ умѣ Брацовича.

Онъ имѣлъ полное основаніе ненавидѣть этого Тимара и хотѣлъ бы отравить его ложкой супа, но чтобыло бы, если бы онъ отдалъ ему свою дочь въ жены? Тогда пришлось бы разстаться съ Качукой! Что жъ, если г. инженеръ-капитанъ не желаетъ жениться, то можетъ отправляться копать свои шанцы. Все дѣло въ томъ, чтобъ кто нибудь женился на Аталіи и перемѣна жениховъ была далеко не дурная.

Конечно, Тимаръ былъ недостойный негодяй, заслуживавшій висѣлицы, но если бы онъ женился на Аталіи, все дѣло измѣнилось бы; онъ въ одно мгновеніе превратился бы въ достойнаго человѣка. Враждебныя дѣйствія и соперничество окончились бы, онъ сдѣлался бы компаньономъ тестя и все снова пошло бы по хорошему пути. И что тутъ невѣроятнаго? Тимаръ часто бывалъ въ домѣ, конечно, эти посѣщенія не могли относиться къ горничной. Все дѣло въ томъ, что онъ слишкомъ нерѣшителенъ. У него не было мужества рѣшиться на признаніе въ томъ, что онъ осмѣлился поднять глаза на дочь своего бывшаго хозяина. По всей вѣроятности, онъ также боялся скандала съ капитаномъ.

И такъ, надо было помочь нерѣшительному человѣку.

Однажды, послѣ обѣда, Афанасій влилъ двѣ порціи анисоваго ликера въ черный кофе, затѣмъ приказалъ отнести кофе къ себѣ въ комнату, и велѣлъ сказать, когда придетъ Тимаръ, чтобъ онъ зашелъ къ нему въ комнату.

Сидя у себя, онъ закурилъ трубку и курилъ ее съ такимъ азартомъ, что совершенно исчезалъ въ облакахъ дыма.

Какъ только Тимаръ узналъ отъ фрау Софіи, что Афанасій желаетъ съ нимъ говорить, онъ поспѣшилъ къ нему.

Тогда, изъ облаковъ дыма, на встрѣчу ему раздались слова:

— Послушайте, сударь, что значутъ ваши посѣщенія моего дома? Какія намѣренія имѣете вы относительно моей дочери?

Это было лучшее средство заставить признаться подобнаго труса.

На подобный вопросъ отвѣтить не шутка, первое, что понялъ Тимаръ изъ словъ Афанасія, было то, что онъ снова выпилъ много ликеру,

— Милостивый государь, спокойно отвѣчалъ онъ, я не имѣю никакихъ намѣреній относительно вашей дочери. Я тѣмъ менѣе могъ ихъ имѣть, что ваша дочь уже невѣста и ея женихъ мой старый другъ. Зачѣмъ я хожу къ вамъ въ домъ, это я вамъ сейчасъ скажу. Если бы вы не спросили меня, то я молчалъ бы еще долго, но такъ какъ вы меня спрашиваете, то я вамъ отвѣчу. Я потому посѣщаю вашъ домъ, что обѣщалъ вашему покойному другу и родственнику заботиться объ его осиротѣлой дочери. Я прихожу къ вамъ въ домъ для того, чтобъ видѣть, какъ обращаются у васъ въ домѣ съ сиротою. Съ ней обращаются постыдно, недостойно! Я говорю вамъ это прямо въ лицо, въ вашемъ собственномъ домѣ. Вы растратили все состояніе дѣвушки. Все ваше семейство ведетъ постыдную игру съ бѣднымъ ребенкомъ, ей отравляютъ сердце на всю жизнь. Накажи васъ за это Богъ! Теперь я скажу вамъ, г. Брацовичъ, что мы оба въ послѣдній разъ находимся вмѣстѣ въ этомъ домѣ и не желайте дожить до того дня, когда я снова приду сюда!

Сказавъ это, Тимаръ повернулся на каблукахъ и захлопнулъ за собою дверь.

Тогда Брацовичъ налилъ себѣ еще стаканъ ликеру, думая, что слѣдовало бы ему отвѣтить на все это? Да, что именно? онъ положительно не зналъ, что могъ бы отвѣтить.

Тимаръ, между тѣмъ, пошелъ обратно въ гостиную, не только для того, чтобъ взять свою шляпу, но и еще для чего-то другаго.

Въ гостиной не было никого, кромѣ Тимеи, Аталія съ женихомъ сидѣли въ сосѣдней комнатѣ.

Взглянувъ на покраснѣвшее отъ гнѣва лицо Тимара, Тимея нашла въ немъ большую перемѣну. Его обыкновенно кроткое выраженіе измѣнилось въ гордое, что сразу сдѣлало его красивымъ.

Многія лица бываютъ красивѣе подъ вліяніемъ страстей.

Онъ подошелъ къ Тимеи, которая вышивала на подвѣнечномъ платьѣ золотыя розы съ серебряными листьями.

— Фрейленъ Тимея, сказалъ онъ глубоко взволнованнымъ голосомъ, я прощаюсь съ вами. Будьте счастливы, оставайтесь еще долго ребенкомъ, но если придетъ минута, когда вы почувствуете себя несчастной, то не забывайте, что есть человѣкъ, который для васъ…

Тимея пояснила его прерванную рѣчь:

— Три раза…

Тимаръ крѣпко пожалъ ея руку и дрожащимъ голосомъ прошепталъ:

— Вѣчно!

Послѣ этого онъ поклонился и ушелъ.

Тимея выпустила шитье изъ рукъ и еще разъ со вздохомъ прошептала:

— Три раза!

Золотая нитка выдернулась изъ иголки.

Когда Тимаръ спустился съ лѣстницы, онъ остановился у двухъ мраморныхъ колоннъ, поддерживавшихъ, балки и съ яростью ударилъ по одной изъ нихъ.

Можетъ быть, онъ хотѣлъ, чтобъ сидѣвшіе на верху почувствовали этотъ ударъ.

Неужели задрожавшія стѣны не сказали имъ, что они должны скорѣе жениться, такъ какъ кровля дома готова обрушиться имъ на головы?

Но они смѣялись надъ глупымъ ребенкомъ, который такъ усердно вышивалъ чужое платье.

ГЛАВА VI.
Еще шутка.

Свѣжеиспеченный баронъ фонъ-Леветинскій сталъ извѣстной особой. Не только въ Венгріи, но и въ Вѣнѣ про него говорили, что онъ «золотой человѣкъ». Все, за что онъ ни брался, превращалось въ золото, всякое его предпріятіе было золотой розсыпью, гораздо болѣе доходною, чѣмъ настоящія.

Главное искусство основателей такихъ золотыхъ розсыпей есть умѣнье узнавать скорѣе своихъ товарищей о приготовляющихся большихъ правительственныхъ предпріятіяхъ. И въ этомъ искусствѣ Тимаръ не имѣлъ себѣ равнаго.

Если онъ предпринималъ какую нибудь спекуляцію, то вслѣдъ за нимъ бросалась цѣлая толпа спекулянтовъ, знавшихъ, что тутъ предстоитъ загребать деньги лопатами.

Но не по одному этому называли Тимара золотымъ человѣкомъ, а также и по другой причинѣ.

Онъ никогда не обманывалъ и не позволялъ себѣ никакихъ хитростей. При большихъ предпріятіяхъ можно вполнѣ довольствоваться честной прибылью. Тотъ, кто довольствуется однимъ грошемъ выгоды съ гульдена, тотъ честный и порядочный человѣкъ, этотъ грошъ образуетъ съ милліона пятьдесятъ тысячъ гульденовъ, а они ведутъ за собою второй милліонъ. Не слѣдуетъ только слишкомъ торопиться, не слѣдуетъ пугать счастія.

И въ этомъ отношеніи Тимаръ обладалъ несравненнымъ тактомъ. Онъ пріобрѣталъ громадныя суммы, такъ какъ предпринималъ большія спекуляціи, но никогда не воровалъ и не обманывалъ и поэтому ничѣмъ не рисковалъ.

Изъ своей прибыли онъ оставлялъ большую часть тѣмъ, которые доставляли ему предпріятіе и, вслѣдствіе этого, золотые источники никогда не закрывались для него.

Онъ много разъ доставлялъ государству прибыль тѣмъ, что выводилъ на свѣтъ своихъ противниковъ, покушавшихся на государственную казну, и, конечно, эти люди не называли его золотымъ человѣкомъ, но въ правительственныхъ кружкахъ, и у бѣдныхъ, простыхъ людей онъ былъ извѣстенъ подъ этимъ именемъ.

Однажды онъ началъ скупать монастырскіе виноградники около Коморна. Сейчасъ же всѣ поняли, что тамъ должно производиться драгоцѣнное вино, что же касается виноградниковъ, изъ которыхъ дѣлается обыкновенное вино, то ихъ не стоитъ обрабатывать, такъ какъ они не окупаютъ издержекъ, и хотя до сихъ поръ монастырскіе виноградники были самые обыкновенные, тѣмъ не менѣе, Тимаръ купилъ ихъ около десяти морговъ.

Это обратило вниманіе дѣловыхъ людей.

Что такое хотѣлъ онъ тамъ дѣлать? По всей вѣроятности, въ виноградникахъ скрывались золотыя копи.

Брацовичъ думалъ, что онъ попалъ на истинный путь. Онъ напалъ на Качуку въ его собственномъ укрѣпленіи.

— Ну, сынъ мой, сказалъ онъ, теперь вы имѣете случай доказать мнѣ, что расположены ко мнѣ, и глядите на меня, дѣйствительно какъ на вашего тестя. Признайтесь, правительство желаетъ воздвигнуть укрѣпленія на монастырской землѣ?

— Нѣтъ.

— Не отпирайтесь, я очень хорошо знаю, что вы рискуете вашимъ мѣстомъ, если выдадите подобную тайну, но я клянусь вамъ честью и всѣмъ, что мнѣ дорого, что я не скажу никому. Скажите мнѣ только правду. Я не позволю никому вырвать у меня эту тайну, хотя бы меня пытали раскаленнымъ желѣзомъ. Мы должны знать, что этотъ негодяй Тимаръ покупаетъ тамъ землю. Ему кто нибудь сообщилъ, въ чемъ дѣло, неужели же мы оставимъ ему весь кусокъ. Сознайтесь, не правда ли, на землѣ монастыря будутъ построены форты?

Качука, наконецъ, сознался, что дѣйствительно предполагается строить форты и военнымъ совѣтомъ было рѣшено расширить до монастыря укрѣпленія Коморна.

Афанасій не могъ узнать ничего болѣе пріятнаго. Сколько сотенъ могъ онъ заработать при такихъ обстоятельствахъ, скупивъ земли у окружающихъ монастырь крестьянъ и затѣмъ перепродавъ ихъ правительству.

Ему хотѣлось бы, конечно, видѣть планъ укрѣпленій и онъ уговаривалъ, какъ умѣлъ, своего будущаго зятя позволить ему бросить на планъ хотя одинъ взглядъ.

Даже и это Качука сдѣлалъ, чтобъ ему угодить. Такимъ образомъ Афанасій узналъ все, что хотѣлъ знать: какія земли желаетъ пріобрѣсти правительство и слѣдовательно, чьи земли входятъ въ планъ укрѣпленій.

Негодяй Тимаръ купилъ какъ разъ то мѣсто, на которомъ должна была быть постройка форта.

Затѣмъ, самое интересное было узнать, какую цѣну будетъ давать правительство.

Этого Качука не могъ выдать, не совершая преступленія.

Но, однако, онъ сдѣлалъ и это; было рѣшено, что правительство будетъ платить за землю цѣну вдвое большую противъ той, по какой она была продана въ послѣдній разъ.

— Теперь я знаю достаточно! вскричалъ Афанасій, обнимая своего будущаго зятя. Остальное мое дѣло. Въ день вашей свадьбы сто тысячъ гульденовъ будутъ лежать у васъ на столѣ!

Съ этими словами онъ бросился вонъ, чтобъ сейчасъ же приняться за дѣло.

Но Афанасій сильно ошибался думая, что знаетъ достаточно.

Онъ хорошо сдѣлалъ, что навелъ справки, но Качука, выболтавъ ему такъ много, не долженъ былъ умолчать еще объ одномъ, но такъ какъ Афанасій не спросилъ его объ этомъ, то онъ ничего не сказалъ, и Брацовичъ убѣжалъ отъ него, какъ слѣпая муха, вылетающая въ окно.

Что касается Качуки, то онъ уже давно не желалъ ни ста тысячъ гульденовъ, ни того, что съ ними было связано. Если свадьба состоится — отлично, если же нѣтъ, то онъ не сталъ бы рвать на себѣ волосы.

Брацовичъ сейчасъ же отправился въ монастырь и къ окрестнымъ владѣльцамъ виноградниковъ узнавать, которые изъ нихъ желаютъ продать свои виноградники. Онъ платилъ, что съ него требовали, а тѣмъ, которые не желали продавать, онъ предлагалъ тройную цѣну. Чѣмъ дороже онъ покупалъ, тѣмъ для него лучше, такъ какъ было рѣшено, что правительство будетъ платить двойную цѣну.

Естественно, это привлекло вниманіе остальныхъ спекулянтовъ, которые цѣлою толпой бросились на покупку виноградниковъ, и страшно подняли ихъ цѣну, и кончилось тѣмъ, что земля, за которую правительство, до тѣхъ поръ, пока не былъ объявленъ планъ укрѣпленій, заплатило бы, самое большее, сто тысячъ гульденовъ, теперь была должна обойтись ему изъ рукъ новыхъ покупщиковъ впятеро дороже.

Брацовичъ купилъ на сто тысячъ гульденовъ виноградниковъ, какъ ни трудно было ему собрать эти деньги. Онъ заложилъ свои корабли, занималъ деньги за жидовскіе проценты, употребилъ ввѣренныя ему чужія деньги. На этотъ разъ онъ игралъ навѣрняка; не даромъ самъ Тимаръ взялся за это дѣло, но ему придется получить самую меньшую выгоду, такъ какъ онъ купилъ дешевле другихъ.

Но съ другой стороны, его участіе указывало на вѣрность дѣла и спекулянты должны были получить большую выгоду, чѣмъ онъ.

Но на этотъ разъ Тимаръ употребилъ хитрость.

Это была ловушка, разставленная имъ для Афанасія Брацовича, такъ какъ Тимаръ зналъ то, о чемъ забылъ спросить Афанасій у Качуки.

Совершенно справедливо, правительство желало увеличить коморнскія укрѣпленія и работы должны были начаться въ этомъ же году, но вопросъ былъ въ томъ, гдѣ онѣ начнутся, такъ какъ окончаніе работъ было назначено чрезъ тридцать лѣтъ.

Тимаръ на этотъ разъ снова сыгралъ со своими конкурентами плохую шутку, которая должна была заслужить ему ихъ проклятій.

Какъ хорошій купецъ, каждый разъ, берясь за предпріятіе, которое должно было заслужить ему множество проклятій, онъ въ тоже время брался за другое, за которое его должны были благословлять гораздо больше, такъ что, если составить балансъ благословеній и проклятій, то ему оставался небольшой излишекъ въ рубрикѣ благословеній.

Тимаръ призвалъ къ себѣ Іоганна Фабулу.

— Іоганнъ, сказалъ онъ ему, вы уже пожилой человѣкъ, мнѣ кажется, вамъ пора бы было отдохнуть?

— Да, сударь, я самъ уже подумывалъ объ этомъ. Мнѣ хотѣлось бы бросить воду и остаться на твердой землѣ. Мои глаза стали слабы. Мнѣ бы хотѣлось, чтобъ вы взяли меня къ себѣ, хотя бы пастухомъ въ имѣніе.

— У меня есть для васъ нѣчто лучшее, Іоганнъ. Вамъ было бы неудобно жить у меня въ имѣніи, вы слишкомъ привыкли къ своему коморнскому пшеничному хлѣбу. Будьте лучше сами хозяиномъ.

— Я былъ бы очень радъ, но мнѣ не достаетъ двухъ вещей: земли и денегъ.

— Со временемъ то и другое явится. Мнѣ пришла въ голову одна вещь. Въ настоящее время продаются съ аукціона луга за Ваагомъ. Ступайте на аукціонъ и купите все.

— Ого! вскричалъ, громко расхохотавшись, Фабула, чтобъ сдѣлать это, нужно быть дуракомъ. Вѣдь эти луга чистая пустыня, на которой не ростетъ ничего, кромѣ крапивы, затѣмъ это большой кусокъ земли и на то, чтобъ купить его, нужно нѣсколько тысячъ гульденовъ.

— Не разсуждайте, а дѣлайте то, что я вамъ говорю, ступайте только туда. Вотъ вамъ двѣ тысячи гульденовъ, которые вы должны внести въ залогъ на аукціонѣ. Можете набавлять до тѣхъ поръ, пока земля не останется за вами и не дѣлитесь ни съ кѣмъ, кто бы ни предлагалъ вамъ быть вашимъ компаніономъ. Деньги, которыя надо заплатить за эту землю, я вамъ дамъ взаймы. Вы заплатите мнѣ ихъ, когда будете въ состояніи. Я не возьму съ васъ ни процентовъ, ни росписки, все дѣло будетъ вестись на вѣру. Соглашайтесь же.

Іоганнъ Фабула задумчиво покачалъ головою; безъ процентовъ, безъ росписки бросать множество денегъ за дурную, безплодную землю!

— Не безпокойтесь, Іоганнъ, все будетъ отлично.

— Но чѣмъ же мнѣ обрабатывать землю, и что тамъ сѣять?

— Вамъ не придется ни обрабатывать земли, ни сѣять. Но, не смотря на это, вы будете имѣть хорошую жатву, только не говорите никому объ этомъ дѣлѣ.

Іоганнъ Фабула привыкъ считать все то, что говорилъ или дѣлалъ Тимаръ, за глупость и, не смотря на это, покорно исполнялъ всѣ его приказанія, такъ какъ, въ концѣ концовъ, онъ убѣдился, что всѣ неслыханныя глупости оказывались воплощенной мудростью; поэтому онъ сдѣлалъ такъ, какъ посовѣтывалъ Тимаръ.

Теперь мы не можемъ оставить читателя безъ объясненія этого страннаго поступка.

Планъ укрѣпленій крѣпости Коморна дѣйствительно существовалъ. Военный совѣтъ рѣшилъ превращеніе этой крѣпости въ укрѣпленный лагерь. Для этой цѣли былъ начерченъ планъ, въ который входилъ фортъ на монастырской землѣ и далѣе шла фортификаціонная линія, соединявшая Маасъ съ Раабомъ, такимъ образомъ, чтобы вся крѣпость и городъ были заключены въ укрѣпленное кольцо; исполненіе этого плана было разсчитано на тридцать или на сорокъ лѣтъ, стоимость его опредѣлена въ нѣсколько милліоновъ. На то, что этотъ планъ будетъ утвержденъ въ министерствѣ, можно было разсчитывать навѣрное, одного только не разсчитали спекуляторы, именно того, что исполненіе этого плана должно произойти въ теченіе тридцати или сорока лѣтъ, и такимъ образомъ нѣтъ необходимости покупать сразу всѣ земли, отходящія подъ укрѣпленія. Достаточно было прежде всего пріобрѣсти землю между двумя рукавами Дуная, что же касается земель вокругъ монастыря, то онѣ должны были понадобиться еще чрезъ двадцать лѣтъ, а между тѣмъ спекуляторы накинулись на земли около монастыря и никто не подумалъ о мѣстности между рукавами Дуная. Эта мѣстность какъ разъ продавалась съ аукціона городомъ и Іоганнъ Фабула легко могъ купить ее за двадцать тысячъ гульденовъ.

Въ этомъ заключалась шутка, которую Тимаръ сыгралъ со своими противниками, а въ частности съ Афанасіемъ Брацовичемъ, и въ то же время употребилъ все свое вліяніе, чтобъ въ министерствѣ было назначено постепенное исполненіе плана укрѣпленій.

Въ такомъ положеніи были дѣла за три дня до свадьбы Аталіи.

За два дня до свадьбы Іоганнъ Фабула, какъ бомба, влетѣлъ на дворъ Тимара. Да, влетѣлъ — его плащъ развѣвался за нимъ, какъ крылья.

— Десять тысячъ!.. двадцать тысячъ!.. сорокъ тысячъ!.. все заплочено!.. императоръ!.. коммиссія!.. Жатва!..

Эти отрывочныя слова въ безпорядкѣ срывались у него съ губъ, когда онъ, наконецъ, увидѣлся съ Тимаромъ.

— Хорошо! хорошо, Іоганнъ. Я уже знаю, что ты хочешь сказать. Сегодня у тебя была коммиссія, чтобъ опредѣлить цѣну твоей земли, входящей въ новую линію укрѣпленій. Та земля, которую ты купилъ за двадцать тысячъ гульденовъ, будетъ куплена у тебя за сорокъ тысячъ. Излишекъ останется въ твою пользу, — это твоя жатва. Развѣ я не предсказалъ тебѣ этого?

— Ваши слова, какъ слова Св. Іоанна, превращаются въ золото. Теперь я вижу, что вы сказали истину, но также вижу, что я пріобрѣлъ двадцать тысячъ гульденовъ. Мнѣ никогда во всю жизнь не заработать бы такой суммы. Позвольте мнѣ проплясать цыганскій танецъ?

Тимаръ не имѣлъ ничего противъ этого и когда Іоганнъ, наконецъ, успокоился, онъ остановился предъ Тимаромъ и сказалъ:

— Отлично. Теперь я опять пришелъ въ себя. И такъ, это богатство мое. Теперь я пойду и куплю себѣ жидовскую синагогу.

Чтобъ читатели не подумали, что послѣднія слова Фабулы были шуткой, я считаю долгомъ прибавить, что въ это время, вслѣдствіе постройки новой синагоги, евреи продавали старую, которую нашъ Іоганнъ желалъ пріобрѣсти.

Но, прежде чѣмъ онъ успѣлъ привести это намѣреніе въ исполненіе, онъ въ этотъ день былъ у Тимара еще шесть разъ. Въ первый разъ онъ привелъ къ нему свою жену, во второй — незамужнюю дочь, потомъ замужнюю дочь, наконецъ, пришедшаго изъ школы сына и въ пятый разъ маленькаго, еще не ходившаго въ школу, сынишку.

Жена принесла Тимару въ подарокъ отлично испеченный коморнскій хлѣбъ; замужняя дочь — блюдо отлично приготовленной молодой кукурузы; незамужняя дочь — пирожки на меду, большой сынъ, умѣвшій отлично ловить птицъ, — цѣлую клѣтку съ наловленными имъ птичками; наконецъ маленькій сынъ продекламировалъ стихи. Цѣлый день все семейство осыпало Тимара благодарностями и наконецъ, въ шестой разъ, они всѣ вмѣстѣ поздно вечеромъ явились къ нему подъ окно и пропѣли въ честь его серенаду.

Но что пѣли ихъ соперники, и въ первомъ ряду Брацовичъ, когда узнали, какую шутку сыграли съ ними съ монастырской землею?

ГЛАВА VII.
Подвѣнечное платье.

И такъ, чрезъ три дня должна была быть свадьба.

Въ воскресенье, послѣ полудня, Аталія отправилась съ визитами къ своимъ пріятельницамъ.

Это привиллегія невѣсты дѣлать прощальные визиты безъ матери. Дѣвушки имѣютъ такъ много сообщить другъ другу въ послѣдніе дни предъ свадьбой.

И такъ, фрау Софія могла остаться дома.

Она была очень счастлива, что, наконецъ, выдался день, въ который ей не надо было ни дѣлать визитовъ, ни принимать ихъ, когда ей не приходилась быть спутницей дочери и выслушивать разговоры на нѣмецкомъ языкѣ, въ которыхъ она не понимала ни слова. Она, напротивъ того, могла остаться дома и вспоминать то счастливое время, когда она была еще горничной и по воскресеньямъ, послѣ полудня, садилась въ кухнѣ на скамейку и ѣла свѣжую кукурузу, весело болтая съ остальной прислугой.

Въ этотъ день она снова могла наслаждаться свѣжей кукурузой, не доставало только прислуги, съ которой ей было бы удобно болтать.

Фрау Софія отпустила, какъ горничныхъ, такъ и кухарку, чтобъ остаться одной въ кухнѣ, такъ какъ въ комнатѣ неудобно ѣсть кукурузу.

Въ кухню къ ней пришла Тимея, которой въ этотъ день также нечего было дѣлать, потому что она окончила вышиванье и подвѣнечное платье было уже у портнихи. Тимея усѣлась на кухонной скамейкѣ, рядомъ съ фрау Софіей. Ее, также какъ и хозяйку дома, только терпѣли. Разница между ними была только въ томъ, что Тимея считала себя за барышню, тогда какъ всѣ знали, что она только служанка, тогда какъ, напротивъ того, фрау Софію считали за хозяйку дома, но она сама чувствовала, что она только служанка.

И такъ, Тимея сѣла на кухонную скамейку, рядомъ съ фрау Софіей, какъ помощница кухарки рядомъ съ кухаркой.

Только три дня оставалось до свадьбы.

Тимея, осторожно оглядѣвшись, не можетъ ли кто нибудь подслушать, тихо спросила фрау Софію:

— Мама Софія, скажи мнѣ, что это такое свадьба?

Фрау Софія подняла плечи, вся затряслась, какъ человѣкъ, смѣющійся про себя, затѣмъ, прищурясь, поглядѣла на спрашивающую.

— Да, Тимея, начала она, наконецъ, такимъ тономъ, какимъ разсказываютъ сказки, это нѣчто чудесное, прекрасное! ты сама увидишь.

— Я хотѣла бы хоть разъ посмотрѣть на свадьбу, откровенно созналась Тимея, одинъ разъ, я уже пробралась въ церковь, гдѣ должна была праздноваться свадьба. Мнѣ удалось видѣть только то, какъ женихъ и невѣста подходили къ золотому столу, но тутъ меня замѣтилъ одинъ злой мальчикъ и выгналъ, вонъ, крича: «вонъ, турчанка!» тогда а убѣжала.

— Послѣ того, какъ явятся женихъ съ невѣстой, начала разсказывать фрау Софія, вынимая одно за однимъ маисовыя зерна и кладя ихъ въ ротъ, является священникъ въ шелковомъ длинномъ плащѣ, вышитомъ золотомъ, съ большою книгою съ застежками въ рукахъ. Онъ читаетъ и поетъ по этой книгѣ. Женихъ и невѣста опускаются на колѣни на ступени алтаря, тогда священникъ спрашиваетъ жениха и невѣсту, любятъ ли они другъ друга…

— И на это надо отвѣчать?

— Естественно, дурочка, и надо говорить не только это, но еще священникъ читаетъ изъ большой книги, сначала жениху, потомъ невѣстѣ клятву, что они будутъ вѣчно любить другъ друга, пока ихъ не разлучитъ смерть. Они должны поклясться въ этомъ Богомъ Отцемъ, Богомъ Сыномъ и Св. Духомъ, Божьей Матерью, Апостолами и всѣми святыми во вѣки аминь. Тогда цѣлый хоръ повторяетъ за ними «аминь.» Послѣ этого священникъ беретъ съ серебрянаго блюда обручальныя кольца и надѣваетъ одно — на палецъ жениха, другое — на палецъ невѣсты, соединяетъ ихъ руки и закрываетъ золотой эпитрахилью, а хоръ поетъ, «Господи помилуй! Господи помилуй!»

О! какъ понравились Тимеѣ мелодически звучащія слова «Господи помилуй!»

— Послѣ этого на жениха и невѣсту надѣваютъ на головы тяжелые золотые вѣнцы, хоръ опять поетъ «Господи помилуй»; священникъ снимаетъ одинъ вѣнецъ и даетъ поцѣловать жениху, затѣмъ надѣваетъ его ему на голову и говоритъ: "вѣнчаю тебя, раба Божія, рабѣ Божьей! затѣмъ беретъ другой вѣнецъ, даетъ поцѣловать невѣстѣ и говоритъ: «вѣнчаю тебя, рабу Божью, рабу Божьему! послѣ этого дьяконъ начинаетъ молиться за юную пару и въ то время, какъ онъ молится, священникъ беретъ ихъ за руки и три раза обводитъ вокругъ аналоя. Церковь бываетъ наполнена толпой народа, который глядитъ на жениха и невѣсту, перешептываясь, говоря: „какая красивая невѣста! какая славная пара!“

Тимея въ восторгѣ кивала головою, какъ бы желая сказать: „какъ должно быть это хорошо!“

Фрау Софія перевела духъ и продолжала:.

— Затѣмъ священникъ беретъ золотой бокалъ съ виномъ, изъ котораго женихъ и невѣста пьютъ одинъ послѣ другаго.

— Тамъ настоящее вино? съ испугомъ спросила Тимея.

Въ ней невольно проснулось воспоминаніе о запрещеніи вина кораномъ.

— Конечно, настоящее вино. Они должны его выпить. Шафера и подруги невѣсты осыпаютъ ихъ. пшеницей, свареной въ меду, чтобъ молодые жили счастливо. О! все это прелестно, увѣряю тебя!

Глаза Тимеи сверкали, она дрожала всѣмъ тѣломъ.

Что же касается Фрау Софіи, то она смѣялась про себя, набивая себѣ ротъ маисовыми зернами.

Это былъ забавный разговоръ, къ сожалѣнію, онъ былъ прерванъ на этомъ; къ кухоннымъ дверямъ приближались мужскіе шаги и въ кухню вдругъ кто-товошелъ.

Какое удивленіе! это былъ Качука.

Фрау Софія сильно испугалась; такъ какъ на ногахъ у нея были только туфли и полный подолъ кукурузы то она не знала, что ей впередъ прятать.

Но еще больше испугалась Тимея, хотя ей нечего было прятать.

— Извините, пожалуйста, непринужденно сказалъ Качука, но я нашелъ парадныя двери закрытыми и рѣшилъ войти чрезъ кухонную дверь.

— Ну, да, провизжала Фрау Софія, моя дочь отправилась съ визитами къ пріятельницамъ, прислугу я отпустила въ церковь, дома остались только мы двое, поэтому мы сѣли въ кухнѣ, до тѣхъ поръ, пока не вернется прислуга, извините, пожалуйста, г. капитанъ, что мы въ такихъ небрежныхъ костюмахъ.

— Пожалуйста, не стѣсняйтесь, мама Софія, дружески сказалъ капитанъ, я также останусь съ вами въ кухнѣ.

— О! нѣтъ, этого я не могу допустить. Какъ! здѣсь, въ кухнѣ. У насъ даже нѣтъ стула, на которомъ вы могли бы сѣсть.

Фрау Софія дѣйствительно была въ сильномъ смущеніи. Въ пріемную она не могла отвести капитана, такъ какъ была одѣта только для кухни, а Тимею не могла отпустить съ нимъ, пока одѣнется, такъ какъ это было бы неприлично; но Качука, какъ человѣкъ ловкій, умѣлъ найтись во всякомъ положеніи.

— Не стѣсняйтесь со мною, мама Софія, сказалъ онъ, у меня уже есть стулъ, вотъ эта табуретка, на ней отлично сидѣть. Сказавъ это, онъ усѣлся противъ Тимеи. Теперь оставался только маисъ, но и изъ этого затрудненія капитанъ спасъ хозяйку.

— Если я не ошибаюсь, то вы кушаете кукурузу? О! пожалуйста, не стѣсняйтесь, послѣ завтрака это отлично, насыпьте мнѣ кукурузы въ шапку, я также люблю ее ѣсть.

— Я какъ разъ разговаривала съ Тимеей, начала фрау Софія разговоръ. Она хотѣла узнать отъ меня, что такое… крещенье.

Тимея уже была готова бѣжать, если бы фрау Софія сказала истину, но фрау Софія не была бы матерью, если бы не умѣла перемѣнить разговора при появленіи гостя.

— Я ей объясняла, что такое крещенье. Она совершенно испугана. Посмотрите, какъ она дрожитъ, не бойся, дурочка, я только пошутила съ тобою. Она больше всего безпокоится, что при крещеніи растроятъ всю ея прическу.

Относительно прически мы должны дать читателямъ нѣкоторое объясненіе. У Тимеи были роскошные, густые, длинные волосы, и Аталія въ шутку устраивала ей самыя невѣроятныя прически.

То она приказывала сдѣлать изъ волосъ Тимеи настоящую башню; въ другой разъ волосы дѣвушки раздѣлялись на двое проборомъ спереди и изъ нихъ устраивалось что то въ родѣ крыльевъ летучей мыши, затѣмъ дѣлались то рога, то громадные выступы за ушами. Однимъ словомъ, бѣдная дѣвушка носила такія прически, какихъ до нея не носилъ ни одинъ человѣкъ въ свѣтѣ, а чтобы это искусственное зданіе не растрепалось, въ голову втыкалось множество шпилекъ, употреблялись папильотки, щипцы и фиксатуаръ.

Аталія говорила, что приказываетъ устраивать эти прически изъ любви къ своей родственницѣ, и бѣдная дѣвочка не подозрѣвала ихъ безобразія.

Качука объяснилъ ей его.

— Фрейленъ Тимея, сказалъ онъ, вамъ нечего огорчаться за вашу прическу. Вы казались бы гораздо красивѣе, если бы причесывались просто. У васъ такіе чудные волосы, что грѣхъ жечь ихъ щипцами и приглаживать фиксатуаромъ, не дѣлайте этого болѣе, эта прическа только портитъ волосы, они теряютъ свой блескъ, легко рвутся и начнутъ рано падать. Вамъ нѣтъ надобности во всѣхъ этихъ искусственныхъ украшеніяхъ. У васъ такіе роскошные волосы, что самой лучшей прической для нихъ было бы, если бы вы заплетали ихъ въ одну косу.

Очень возможно, что Качука сказалъ все это просто изъ состраданія къ порчѣ такихъ красивыхъ волосъ и не имѣлъ въ виду дѣвушки, но его слова произвели болѣе глубокое впечатлѣніе, чѣмъ онъ могъ думать; съ этой минуты Тимеи казалось, какъ будто гребенка, воткнутая ей въ волосы, давитъ ей голову, и она едва въ состояніи была дождаться, когда ушелъ Качука.

Впрочемъ, капитанъ не надолго задержалъ ихъ. Онъ сжалился надъ фрау Софіей, которая все время его пребыванія старалась прятать свои рваныя туфли.

Обѣщавшись еще разъ зайти вечеромъ, Качука про

стился, поцѣловавъ рукуфрау Софіи и низко поклонившись Тимеѣ.

Какъ только капитанъ вышелъ за дверь, Тимея вырвала гребенку, такъ что все зданіе ея хитрой прически въ одно мгновеніе разрушилось. Потомъ налила воды въ чашку и начала мыть волосы.

— Что ты дѣлаешь? крикнула на нее Фрау Софія. Оставь твои волосы, какъ они есть, Аталія разсердится, если, вернувшись домой, увидитъ это.

— Она можетъ сердиться, сколько хочетъ, отвѣчала дѣвочка, вытирая мокрые волосы.

Затѣмъ, усѣвшись рядомъ съ Фрау Софіей, она начала заплетать волосы въ простую косу.

Она ничего не боялась, слова капитана пробудили въ ней мужество. Она рѣшила, что на будущее время его вкусъ будетъ для нея единственнымъ закономъ.

Заплетя косу, она просто положила ее на головѣ и фрау Софія смѣялась про себя, думая, что дѣвочка совсѣмъ сошла съ ума.

Въ то время, какъ Тимея причесывалась, фрау Софія снова заговорила съ нею.

— Выслушай же теперь конецъ вѣнчанья. На чемъ остановилъ насъ этотъ Качука? О! еслибы онъ зналъ о чемъ мы говорили!.. Да, я остановилась на томъ, какъ женихъ и невѣста пьютъ изъ одного бокала. Въ это время хоръ вмѣстѣ съ дьякономъ поетъ: „Господи помилуй“, затѣмъ священникъ читаетъ евангеліе, а шафера продолжаютъ держать вѣнцы надъ головами жениха и невѣсты. Послѣ прочтенія евангелія, священникъ снимаетъ вѣнцы, кладетъ ихъ на серебряное блюдо и говоритъ жениху: „Будь уважаемъ, какъ Авраамъ, благословенъ, какъ Исаакъ, и размножься, какъ Іаковъ“, затѣмъ, обратясь къ невѣстѣ, говоритъ: будь почитаемъ какъ Сарра, благословенна, какъ Ревекка, и размножься, какъ Рахиль!» Послѣ этого женихъ и невѣста цѣлуются предъ гостями и предъ алтаремъ.

Тимея закрыла глаза отъ этой сцены…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Аталія была не мало удивлена, когда, вернувшись домой, увидала Тимею съ заплетенными волосами.

— Кто позволилъ тебѣ перечесать голову? гдѣ твоя гребенка? гдѣ ленты? надѣнь ихъ сейчасъ же.

Тимея сжала губы и покачала головой.

— Сдѣлаешь ли ты сейчасъ, что я тебѣ говорю?

— Нѣтъ.

Аталія была внѣ себя отъ этого упрямства. Для нея было неслыхано, чтобъ кто нибудь рѣшился противорѣчить ей, и вдругъ принятая изъ милости дѣвочка рѣшалась сказать ей «нѣтъ».

— Нѣтъ? повторила она, подходя къ Тимеѣ и наклонясь къ ея блѣдному лицу своимъ покраснѣвшимъ отъ гнѣва лицомъ.

Фрау Софія съ злобной радостью выглядывала изъ своего угла и думала:

— Развѣ я не говорила тебѣ, что будетъ, когда вернется Аталія?

Но Тимея спокойно глядѣла въ сверкающіе глаза Аталіи и повторила:

— Нѣтъ.

— А почему нѣтъ? крикнула Аталія, голосъ которой сдѣлался въ эту минуту похожимъ на голосъ матери, тогда какъ глаза стали похожи на глаза отца.

— Потому, что я такъ красивѣе, отвѣчала Тимея.

— Кто это тебѣ сказалъ?

— Онъ.

Аталія стиснула руки. Казалось, что она хотѣла разорвать дѣвушку, но ея гнѣвъ вдругъ разразился ироническимъ смѣхомъ. Она оставила Тимею и ушла къ себѣ въ комнату.

Качука явился въ тотъ же вечеръ. Его оставили ужинать.

За столомъ Аталія обходилась съ Тимеей необыкновенно ласково.

— Не находите ли вы тоже, капитанъ, что Тимея гораздо красивѣе съ простой прической?

Капитанъ согласился, что да. Аталія улыбалась.

Оставалось только два дня до свадьбы.

Въ эти два дня Аталія обходилась съ Тимеей съ необыкновеннымъ вниманіемъ и лаской. Дѣвушку не отпускали къ прислугѣ и люди, входя въ комнату, должны были цѣловать также руку Тимеи.

Фрау Софія нѣсколько разъ называла ее маленькой барышней.

Подвѣнечное платье уже принесли отъ портнихи.

Какъ восхищалась Тимея, глядя на него. Она прыгала вокругъ и хлопала въ ладоши.

— Поди и примѣрь твое подвѣнечное платье, сказала Аталія съ злой улыбкой.

Тимея надѣла роскошное подвѣнечное платье, шитое ея собственными руками. Она не носила корсета, но была уже достаточно развита для своихъ лѣтъ и платье отлично сидѣло на ней.

Съ какимъ удовольствіемъ глядѣлась она въ большое зеркало. О! какъ будетъ она хороша въ этомъ подвѣнечномъ костюмѣ.

Можетъ быть, она думала также и о томъ, какую любовь будетъ внушать? Можетъ быть также, ея сердце билось сильнѣе? но объ этомъ, по всей вѣроятности, не думали тѣ, которые играли съ нею въ ужасную игру.

Горничная, одѣвавшая ее, кусала губы, чтобъ не расхохотаться вслухъ. Что же касается Аталіи, то она сама поправляла платье дѣвушки, на мраморномъ лицѣ которой выражалось новое чувство.

Аталія принесла также и вѣнокъ. Она примѣрила его на голову Тимеи.

Мирты и бѣлые жасмины отлично шли къ ней.

— О! какъ ты будешь завтра хороша!

Послѣ этого, подвѣнечное платье сняли съ Тимеи.

— Теперь я тоже хочу примѣрить, сказала Аталія, я хочу посмотрѣть, какъ оно пойдетъ ко мнѣ.

Ей уже пришлось воспользоваться корсетомъ, чтобъ заставить талію войти въ платье. Она надѣла на себя также и вѣнокъ и глядѣлась въ зеркало.

Тимея глубоко вздохнула и съ восхищеніемъ шепнула Аталіи:

— О! какъ ты хороша! ты очень хороша!

Теперь, можетъ быть, было пора положить конецъ шуткѣ, но нѣтъ, Тимеѣ суждено было служить предметомъ шутокъ для всего дома еще цѣлый день.

У бѣдной дѣвочки уже шла кругомъ голова отъ множества поздравленій. Она ждала, когда явится Качука, и убѣгала прочь, увидя его входящимъ. Если при ней произносили его имя, она вздрагивала и отвѣчала не впопадъ и всѣ въ домѣ смѣялись на ея счетъ.

Подозрѣвалъ ли что нибудь Качука?

Очень можетъ быть — да.

Сердило его это или нѣтъ?

Очень можетъ быть, что онъ предчувствовалъ такія вещи, о которыхъ и не снилось насмѣшникамъ, и потому ожидалъ торжественнаго дня съ большимъ равнодушіемъ.

Наканунѣ свадьбы Аталія сказала Тимеѣ:

— Завтра тебѣ придется поститься цѣлый день. Завтра для тебя торжественный, священный день, тебя поведутъ къ алтарю и тамъ сначала окрестятъ, а потомъ обвѣнчаютъ. Поэтому тебѣ надо поститься весь день, прежде чѣмъ явиться къ алтарю.

Тимея цѣлый день не пила и не ѣла. А между тѣмъ извѣстно, что дѣти ея лѣтъ обыкновенно имѣютъ хорошій аппетитъ; но Тимея боролась съ голодомъ. Она сидѣла за обѣдомъ и за ужиномъ, не дотрогиваясь ни до чего, хотя, какъ будто нарочно, были приготовлены ея любимыя кушанья.

Она помогала приготовлять торты и печенья для завтрашняго свадебнаго стола. Предъ ней лежала масса вкусныхъ пирожковъ, но она не попробовала ни одного. Она рѣшилась выдержать постъ.

Вечеромъ она рано пошла спать, говоря, что ее трясетъ лихорадка. И это была правда; она дрожала отъ холода даже и подъ одѣяломъ и не могла заснуть.

Аталія, ложась спать, слышала, какъ стучатъ у нея зубы.

Она была настолько жестока, что шепнула ей на ухо:

— Гдѣ будешь ты завтра въ это время?

Какъ могла уснуть бѣдная дѣвушка, когда всѣ ея чувства, спавшія до сихъ поръ, такъ преждевременно были разбужены.

До разсвѣта Тимея лежала въ лихорадкѣ и сонъ бѣжалъ отъ ея глазъ, но тѣмъ крѣпче заснула она на разсвѣтѣ, такъ что даже не слыхала шума, который поднялся въ домѣ съ утра, а между тѣмъ, это былъ день свадьбы.

Аталія приказала прислугѣ оставить Тимею спать, сама опустила занавѣсы, чтобъ въ спальнѣ было темнѣе, и было приказано разбудить Тимею не раньше, какъ тогда, когда Аталія уже надѣнетъ подвѣнечное платье.

Одѣваніе невѣсты заняло много времени, Аталія желала явиться во всемъ блескѣ своей красоты.

На свадьбу было приглашено множество родственниковъ и гостей, самыя красивыя дѣвушки изъ всего города были подругами невѣсты.

Гости начали уже собираться.

Мать невѣсты, фрау Софія, облеклась въ новое платье и, что для нея было еще неудобнѣе, — въ новые башмаки, хотя въ душѣ желала, чтобъ этотъ день уже прошелъ.

Женихъ тоже уже явился съ веселымъ лицомъ любезный, какъ всегда, но, глядя на это веселое лицо, нельзя было сказать, что скрывалось за нимъ. Онъ привезъ букетъ для невѣсты.

Въ то время еще неизвѣстны были камеліи и букетъ невѣсты состоялъ изъ розъ всевозможныхъ цвѣтовъ.

Передавая букетъ, Качука сказалъ, что онъ принесъ розы розѣ. Вознагражденіемъ за это была гордая улыбка на сіяющемъ лицѣ невѣсты.

Не доставало только двоихъ: Тимеи и Брацовича.

О Тимеѣ никто не спрашивалъ, но съ тѣмъ большимъ безпокойствомъ ждали всѣ Брацовича.

Говорили, что онъ рано утромъ отправился въ крѣпость къ коменданту, и всѣ съ нетерпѣніемъ ждали его возвращенія.

Даже невѣста нѣсколько разъ подходила къ окну поглядѣть, не ѣдетъ ли экипажъ отца.

Только одинъ женихъ не выказывалъ никакого нетерпѣнія.

Но гдѣ могъ быть Брацовичъ?

Наканунѣ вечеромъ онъ былъ въ отличномъ расположеніи духа и разговаривалъ о завтрашней свадьбѣ. Поздно ночью онъ постучался у окна Качуки и крикнулъ ему:

— Спокойной ночи! Сто тысячъ гульденовъ будутъ завтра готовы!

И онъ имѣлъ причины быть въ хорошемъ расположеніи духа. Комендантъ крѣпости сообщилъ ему, что планъ укрѣпленій принятъ въ министерствѣ вполнѣ, что начало работъ уже назначено и что на извѣстныя части земли уже выданы деньги. Рано утромъ бумага за подписью министра должна была придти въ крѣпость, а это значило все равно, что имѣть деньги въ карманѣ.

На слѣдующій день утромъ Брацовичъ едва могъ дождаться пріемнаго часа коменданта, и былъ у него въ пріемной еще раньше, чтобъ попасть прежде всѣхъ.

Комендантъ не заставилъ его долго ждать, и сейчасъ же приказалъ позвать.

— Случилось маленькое несчастіе, сказалъ онъ.

— Ну, не бѣда, такъ какъ оно не велико.

— Вы уже слышали о немъ?

— Нѣтъ.

— Ни также. Слыхали ли вы что нибудь о городскомъ совѣтѣ?

— Нѣтъ.

— Я также ничего не зналъ о немъ пятнадцать лѣтъ, но онъ существуетъ и далъ о себѣ знать. И этотъ то совѣтъ нашелъ нужнымъ, въ принципѣ соглашаясь съ планомъ укрѣпленій, раздѣлить его исполненіе на двѣ части. Земли вокругъ монастыря, отходящія подъ укрѣпленія, будутъ пріобрѣтены не сейчасъ же, но по исполненіи первой половины, слѣдовательно владѣльцамъ этихъ земель придется ждать восемнадцать или двадцать лѣтъ. До свиданія, г. Брацовичъ.

Брацовичъ былъ не въ состояніи выговорить ни одного слова. Къ тому же, противъ этого, ничего нельзя было сказать.

Сто тысячъ гульденовъ прибыли исчезли, но вмѣстѣ съ ними исчезли и другія сто тысячъ, употребленныя на покупку виноградниковъ, которые не стоили и пятой части этой суммы; красивый городской домъ, дунайскіе корабли, освѣщенная церковь съ ожидающими гостями, все это разлетѣлось, какъ дымъ, какъ миражъ, исчезающій при первомъ набѣжавшемъ облачкѣ.

Когда Брацовичъ вышелъ изъ пріемной коменданта, ему казалось, что у часовыхъ по двѣ шапки на головахъ, по два ружья въ рукахъ, что окна павильона танцуютъ, что стѣны хотятъ обрушиться на него.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Явилась Тимея.

Она наконецъ проснулась. Въ полутемной комнатѣ она долго не могла придти въ себя.

Наконецъ, одѣвшись, она все еще не могла собраться съ мыслями и шатаясь, точно пьяная, прошла по пустымъ комнатамъ до той комнаты, гдѣ одѣвалась Аталія, и чрезъ нее прошла въ пріемную.

Видъ блестящей комнаты, наполненной вазами съ цвѣтами и свадебными подарками, наконецъ, напомнилъ, ей, что сегодня день ея свадьбы.

Увидавъ Качуку, который держалъ букетъ въ рукахъ, она вздрогнула при мысли, что это ея женихъ, но, взглянувъ на Аталію, подумала:

— Это мое подвѣнечное платье!

Стоя съ широкораскрытыми глазами и разинутымъ ртомъ, она вызывала смѣхъ и въ тоже время слёзы.

Гости смѣялись. Сама Фрау Софія не въ состояніи была удержаться отъ смѣха.

Аталія подошла къ ней, величественная, какъ Фея, взяла ее за подбородокъ и сказала смѣясь:

— Ну, мое сокровище, сегодня ты позволишь мнѣ идти къ алтарю. Тебѣ же, дитя мое, еще надо ходить въ школу и подождать пять лѣтъ, пока тебя поведутъ къ алтарю. Если только кто нибудь захочетъ на тебѣ жениться.

Тутъ уже никто не могъ удержаться отъ смѣха. Смѣялись всѣ, — старые и малые, надъ простодушной дѣвушкой.

Тимея стояла, какъ окаменѣлая, опустивъ руки. Она не покраснѣла и не поблѣднѣла. Она не могла бы назвать того, что теперь чувствовала.

Аталія, вѣроятно, почувствовала, что эта жестокая шутка не можетъ увеличить ея красоты, и поэтому, желая ослабить впечатлѣніе, сказала, обращаясь къ Тимеѣ:

— Подойди сюда. Я только тебя и ждала. Надѣнь мнѣ на голову покрывало невѣсты.

Покрывало невѣсты!

Тимея взяла покрывало и подошла къ Аталіи.

Покрывало должно было быть приколото къ волосамъ золотой стрѣлой.

Руки Тимеи дрожали, а стрѣла съ трудомъ входила въ густые волосы.

Отъ нетерпѣливаго движенія Аталіи стрѣла слегка оцарапала ей голову.

— Ахъ! Какая ты неловкая! крикнула она раздраженнымъ голосомъ и ударила Тимею по рукѣ.

Въ это мгновеніе брови Тимеи нахмурились. Переносить насмѣшки и побои въ этотъ день и въ присутствіи этого человѣка!

Двѣ крупныя капли выступили у нея на глазахъ и покатились по блѣдному лицу.

Эти двѣ капли переполнили чашу, которую держитъ въ рукахъ Высшій Судія и въ которой смѣшивается счастіе и несчастіе.

Аталія старалась извинить себя лихорадочнымъ возбужденіемъ, въ которомъ находилась. Невѣстѣ простительно быть раздраженной въ послѣднія минуты.

Шафера и подруги невѣсты были уже готовы, а отца все еще не было. Всѣ стали безпокоиться, одинъ женихъ былъ какъ ни въ чемъ не бывало.

Изъ церкви прислали сказать, что священникъ ждетъ жениха съ невѣстой. На колокольнѣ уже начался звонъ, какъ это бываетъ при знатныхъ свадьбахъ.

Аталія тяжело дышала отъ досады, что отецъ все еще не идетъ.

Одинъ посолъ за другимъ отправлялся за Брацовичемъ въ крѣпость.

Наконецъ, изъ окна увидали его карету.

Наконецъ-то онъ ѣхалъ.

Невѣста еще разъ подошла къ зеркалу, чтобъ посмотрѣть, хорошо ли лежитъ фата, затѣмъ поправила браслеты и жемчужное ожерелье.

Между тѣмъ, на лѣстницѣ послышался странный шумъ, какъ будто нѣсколько человѣкъ заразъ бѣжали по ступенямъ. Въ сосѣдней комнатѣ раздался странный стукъ, какъ отъ паденія, восклицанія ужаса, замиравшія на губахъ.

Всѣ съ безпокойствомъ кинулись вонъ.

Даже подруги невѣсты, пріятельницы Аталіи, бросились посмотрѣть, что случилось.

И, удивительная вещь, — никто не возвращался обратно сказать, въ чемъ дѣло.

Аталія слышала визгъ матери, но она визжала всегда, даже когда говорила спокойно.

— Подите посмотрѣть, что тамъ случилось, сказала она жениху.

Капитанъ вышелъ, а Аталія осталась въ комнатѣ вдвоемъ съ Тимеей.

Шумъ въ сосѣдней комнатѣ все усиливался и начиналъ, наконецъ, безпокоить Аталію.

Женихъ возвратился назадъ. Онъ остановился въ открытой двери и сказалъ оттуда невѣстѣ:

— Г. Брацовичъ умеръ.

Невѣста всплеснула руками и безъ чувствъ упала на полъ.

Если бы Тимея не поддержала ее, она разбила бы себѣ голову объ уголъ мраморнаго стола. Прелестное гордое лицо невѣсты сдѣлалось блѣднѣе лица Тимеи.

А Тимея, поддерживая голову Аталіи, думала:

— Прелестное подвѣнечное платье лежитъ въ пыли.

Женихъ остался стоять у дверей, пристально глядя въ лицо Тимеи, затѣмъ вдругъ повернулся и среди всеобщаго смущенія оставилъ домъ.

Онъ даже не побезпокоился поднять съ полу невѣсту.

ГЛАВА VIII.
Тимея

Прелестное подвѣнечное платье лежало въ пыли!

Вмѣсто свадьбы похороны. Черное платье сравниваетъ богача съ бѣднякомъ. Аталія и Тимея были одѣты одинаково въ черное.

Хорошо еще, если бы трауръ состоялъ только въ ношеніи чернаго траурнаго платья, но нѣтъ, послѣ скоропостижной смерти Афанасія къ мертвому тѣлу слетѣлись, какъ вороны, всякія несчастія.

Первымъ несчастіемъ было то, что женихъ прислалъ обратно свое обручальное кольцо. Онъ даже не былъ на похоронахъ, чтобъ поддержать невѣсту, которая, едва не лишаясь чувствъ, шла за гробомъ. Многіе порицали Качуку за его образъ дѣйствій. Другіе же оправдывали его, говоря, что послѣ того, какъ Брацовичъ не выполнилъ относительно его своего обязательства, онъ имѣлъ право считать себя свободнымъ.

Затѣмъ одинъ за другимъ появились кредиторы и стали требовать свои деньги.

Тогда весь карточный домъ.благополучія Брацовича разлетѣлся.

Послѣ появленія перваго кредитора, остальные хлынули, какъ лавина, которую ничто не можетъ удержать.

Тогда всѣ увидали, что опасенія жениха были слишкомъ основательны.

Послѣ приведенія въ порядокъ счетовъ Брацовича оказалось, что все его состояніе не можетъ удовлетворить кредиторовъ. Оказалось, что онъ истратилъ не только свои деньги, но и ввѣренные ему капиталы сиротъ, церковныя, госпитальныя деньги, залоги своихъ коммиссіонеровъ.

Волны хлестали чрезъ крышу дома, неся за собою грязь, а когда отхлынули, то оставили позоръ.

Тимея также потеряла все свое состояніе, которое, къ тому же, не было записано ни въ какой книгѣ.

Каждый день являлись въ домъ адвокаты и пристава. Они опечатали всѣ сундуки и шкафы. Они не докладовали о себѣ, а прямо входили во всякое время дня, проходили чрезъ всѣ комнаты, громко браня и проклиная покойника, такъ что оставшееся семейство могло слышать ихъ.

Все, что было въ домѣ, было опечатано, кончая даже портретами въ рамахъ и безъ рамъ. Даже подвѣнечное платье безъ невѣсты не избѣгло общей участи. Затѣмъ былъ назначенъ срокъ продажи и объявленіе о ней вывѣшено на воротахъ..

Наконецъ, самый домъ былъ также опечатанъ и по его продажѣ его бывшіе обитатели могли идти, куда имъ угодно. И прелестная, гордая Аталія должна была оставить свой роскошный домъ..

Но куда идти?

Она была дочерью обанкрутившагоса обманщика, который не оставилъ ей ничего, даже добраго имени; изъ всѣхъ драгоцѣнностей, у нея остались только двѣ вещи, которыя она съумѣла спрятать отъ кредиторовъ: маленькая шкатулка изъ халцедона и присланное обратно обручальное кольцо.

Шкатулку она спрятала въ карманъ и, оставшись одна ночью, вынула ее и стала осматривать находившіяся въ ней сокровища.

Это были различные яды.

Аталія купила ихъ во время своего путешествія въ Италію. Она думала, что, обладая этими сокровищами, она можетъ презирать свѣтъ. Она думала, что при малѣйшемъ оскорбленіи лишитъ себя жизни. Если что нибудь дѣлали не по ея желанію, онъ сейчасъ же угрожала, что приметъ ядъ.

Теперь ей стоило только выбрать, который ядъ убиваетъ скорѣе. Утромъ нашли бы только ея трупъ.

Она дожила до самаго тяжелаго испытанія. Вся ея будущая жизнь лежала предъ нею, какъ безплодная пустыня. Отецъ сдѣлалъ свою дочь нищей, а женихъ отказался отъ невѣсты.

Аталія встала ночью съ постели и, глядя въ открытую шкатулку, перебирала яды.

Но тутъ она сдѣлала открытіе, что боится смерти. Она не имѣла силъ отказаться отъ жизни.

Глядя на себя въ зеркало, она думала:

— Неужели такая красота должна исчезнуть?

Она закрыла шкатулку и снова положила ее въ карманъ.

Затѣмъ вынула второе сокровище — обручальное кольцо. Въ немъ также былъ ядъ и еще болѣе опасный. Онъ убивалъ душу и любовь человѣка, который далъ ей это кольцо.

Она не только любила, она была безумно влюблена въ него.

Шкатулка съ ядами давала дурные совѣты, кольцо еще худшіе.

Аталія начала одѣваться.

Никто не могъ ей помочь, такъ какъ прислуга давно оставила домъ, а фрау Софія и Тимея спали въ комнатѣ для людей, такъ какъ двери въ пріемныя комнаты были запечатаны печатями.

Аталія не разбудила спящихъ. Она одѣлась одна.

Она не знала, который часъ, такъ какъ никто не заводилъ часовъ съ тѣхъ поръ какъ ихъ опечатали; одни показывали утро, другіе полночь, но Аталіи было все равно, который часъ.

Она нашла ключъ отъ воротъ и вышла изъ дома, оставивъ за собою открытыми всѣ двери. Воровъ нечего было бояться.

Затѣмъ, безъ провожатаго, она скрылась въ темныхъ улицахъ, такъ какъ въ то время коморнскія улицы были совершенно темны.

Аталія поспѣшно направилась къ бульвару, гдѣ жилъ Качука. На углу бульвара стоялъ часовой. Она должна была пройти мимо него незамѣченной, чтобъ онъ не могъ окликнуть ее: «кто идетъ». Въ угольномъ домѣ былъ проходъ, который прямо выходилъ на площадь. Аталія повернула въ него, такъ какъ тамъ часовой не могъ ее видѣть.

Идя, она наткнулась на что-то. Это была пьяная женщина въ лохмотьяхъ. Разбуженная толчкомъ, она начала громко браниться. Аталія, не обращая вниманія на нее, спѣшила впередъ.

Выйдя изъ корридора, Аталія увидала одно освѣщенное окно и пошла на свѣтъ. Тутъ жилъ Качука.

Аталія взялась за молотокъ у дверей, надъ которыми висѣлъ двуглавый орелъ.

Рука ея дрожала, когда она подняла молотокъ и тихо опустила.

На стукъ вышелъ денщикъ и открылъ дверь.

— Капитанъ дома? спросила Аталія.

Денщикъ съ гримасой отвѣчалъ, что дома.

Онъ часто видѣлъ Аталію и получалъ отъ нея немало серебряныхъ монетъ, когда носилъ букеты хорошенькой барышнѣ.

Капитанъ еще не спалъ и работалъ. Его рабочая комната была отдѣлана очень просто. На стѣнахъ висѣли картины. Строгая военная простота поражала пришедшаго, а сильный табачный запахъ бросался въ носъ.

Аталія никогда не видала комнаты своего жениха. Жилище, въ которое Качука долженъ былъ ввести ее послѣ свадьбы, было, конечно, отдѣлано иначе, но та квартира и ея обстановка были давно опечатаны кредиторами.

Качука съ испугомъ вскочилъ.

Онъ не былъ приготовленъ къ дамскому визиту. Три верхнихъ пуговицы его сюртука были растегнуты, а галстухъ снятъ.

Аталія остановилась у дверей, опустивъ руки и склонивъ голову.

Капитанъ поспѣшилъ ей на встрѣчу.

— Боже мой! что вы дѣлаете? что васъ привело сюда?

Аталія не въ состояніи была произнести ни слова. Она упала къ нему на грудь и горько зарыдала.

Капитанъ не обнялъ ее.

— Садитесь, пожалуйста, сударыня, говорилъ онъ, подводя гостью къ жесткому, кожанному дивану и поспѣшно надѣвая снятый галстухъ.

Затѣмъ онъ придвинулъ стулъ и сѣлъ напротивъ Аталіи.

— Что вамъ угодно? зачѣмъ вы пришли? повторилъ онъ.

Аталія отерла слезы и устремила на капитана внимательный взглядъ своихъ сверкающихъ черныхъ глазъ, какъ бы желая глазами дать отвѣтъ.

Неужели онъ ее не понималъ?

Нѣтъ, онъ ничего не понималъ.

Видя себя принужденной говорить, она задрожала, какъ въ лихорадкѣ.

— Капитанъ, сказала она неровнымъ голосомъ, когда я была въ счастіи, вы были ко мнѣ очень привязаны, неужели въ васъ не осталось ни капли этой привязанности?

— Сударыня, съ холодной любезностью отвѣчалъ Качука, я всегда буду вашимъ поклонникомъ и другомъ. Ударъ, поразившій васъ, поразилъ и меня. Мы оба потеряли все. Я также въ отчаяніи, также не нахожу никакого средства спасенія, не вижу возможности осуществленія моихъ погибшихъ надеждъ. Моя служба имѣетъ требованія, которымъ я не въ состояніи противиться. Въ моемъ положеніи человѣкъ, не имѣющій состоянія, не можетъ жениться.

— Я это знаю, отвѣчала Аталія, и не упрекаю васъ. Въ настоящее время мы очень бѣдны, но наша участь можетъ перемѣниться къ лучшему. У моего отца есть въ Бѣлградѣ богатый дядя, послѣ котораго мы получимъ наслѣдство, тогда мы снова будемъ боіаты. Я буду ждать до тѣхъ поръ, ждите и вы. Возьмите обратно ваше обручальное кольцо, отвезите меня къ вашей матери и оставьте у нея, какъ вашу невѣсту. Я буду васъ ждать, пока вы не возьмете меня, и буду до тѣхъ поръ вашей матери вѣрной дочерью.

Качука вздохнулъ такъ глубоко, что чуть не потушилъ стоявшей передъ нимъ свѣчи.

— Ахъ! сказалъ онъ, беря лежавшій на столѣ циркуль, къ сожалѣнію, это невозможно! Вы не знаете моей матери. Она честолюбивая женщина, у нея тяжелый характеръ. Она живетъ сама маленькой, пенсіей и не любитъ никого. Вы не можете себѣ представить, сколько я долженъ былъ бороться съ моей матерью изъ-за моей предполагавшейся женитьбы. Она урожденная баронесса и никогда не была довольна моимъ бракомъ. Она даже не хотѣла пріѣхать на свадьбу. Я не могу отвезти васъ къ ней, такъ какъ изъ-за васъ я разссорился съ нею.

Аталія тяжело дышала, лицо ея горѣло. Она схватила обѣими руками лѣвую руку невѣрнаго жениха, на которой не было обручальнаго кольца, и прошептала со слезами, такъ тихо, какъ будто даже стѣны не должны были ее слышатъ:

— Если вы разссорились изъ-за меня съ вашей матерью, то я разссорюсь изъ-за васъ съ цѣлымъ свѣтомъ.

Качука не рѣшался взглянуть въ краснорѣчиво говорившіе глаза красавицы. Онъ чертилъ циркулемъ какую-то геометрическую фигуру на столѣ, какъ бы желая вывести, какая разница существуетъ между любовью и безуміемъ.

Дѣвушка продолжала:

— Я такъ низко упала, что никакой позоръ не можетъ быть для меня чувствителенъ. Мнѣ нечего терять въ этомъ свѣтѣ. Если бы не вы, я лишила бы себя жизни, но я принадлежу не себѣ, а вамъ, приказывайте, чѣмъ должна я быть для васъ. Я потеряла голову и для меня все равно. Убейте меня, если хотите, я не пошевелюсь.

Во время этой страстной рѣчи; Качука обдумывалъ, что отвѣтить.

— Фрейленъ Аталія, сказалъ онъ, вы знаете, что я честный человѣкъ (объ этомъ Аталія вовсе не спрашивала его), а честный человѣкъ не можетъ воспользоваться несчастіемъ женщины для удовлетворенія низкихъ страстей. Я дамъ вамъ совѣтъ, какъ человѣкъ, безгранично уважающій васъ. У васъ, какъ вы мнѣ сказали, есть дядя въ Бѣлградѣ, отправляйтесь къ нему, онъ вамъ родственникъ и долженъ дружески принять васъ. Я даю вамъ честное слово, что я не женюсь. Если мы встрѣтимся еще разъ въ жизни, то я докажу вамъ, что всегда думалъ о васъ.

Качука не лгалъ, давая это обѣщаніе, но по его лицу Аталія прочла то, чего онъ не говорилъ. Она поняла, что капитанъ теперь и уже нѣсколько лѣтъ не любитъ ее и что онъ полюбилъ другую, а такъ какъ эта другая сдѣлалась нищей, то онъ имѣетъ полное основаніе давать честное слово, что никогда не женится.

Тогда какая-то мысль, какъ молнія, блеснула у нея въ головѣ. Глаза ея засверкали.

— Придете ли вы завтра до мнѣ, спросила она его, чтобъ проводить меня къ дядѣ, въ Бѣлградъ?

— Приду, поспѣшилъ отвѣтить Качука, но теперь ступайте домой. Кто васъ провожалъ сюда?

— Я пришла одна.

— Какое безуміе!.. Кто васъ проводитъ?

— Вы не должны меня провожать, съ горечью сказала Аталія, такъ какъ, если бы кто нибудь встрѣтилъ насъ вмѣстѣ въ этотъ часъ, то это было бы позоромъ… для васъ. Я могу идти одна. Я ничего не боюсь. У меня нѣтъ ничего, что бы могли украсть.

— Мой слуга проводитъ васъ.

— Это совершенно лишнее, патруль долженъ остановить его, такъ какъ онъ не имѣетъ права выходить теперь на улицу. Я одна найду дорогу домой. До свиданія.

— Я буду у васъ въ восемь часовъ.

Аталія закуталась въ свой черный плащъ и поспѣшно вышла, прежде чѣмъ Качука успѣлъ отворить ей дверь.

Ей показалось, что, какъ только затворилась за нею дверь, капитанъ поспѣшно надѣлъ на себя саблю.

Можетъ быть, онъ хотѣлъ слѣдовать за нею издали? На углу бульвара она остановилась, но никто не шелъ за нею.

Тогда она поспѣшила въ темнотѣ домой, и въ то время, когда она шла такимъ образомъ по неосвѣщеннымъ улицамъ, въ ея головѣ составился цѣлый планъ. Если бы только капитанъ отправился за нею въ Бѣлградъ, онъ увидалъ бы, что никакая земная власть не спасетъ его отъ нея.

Проходя по темному корридору, она снова споткнулась о спавшую женщину, но на этотъ разъ та не проснулась, не стала браниться.

Какъ крѣпко спятъ несчастныя!

Когда Аталія дошла до дома, одна мысль легла ей на сердце, какъ свинецъ. Что, если капитанъ такъ скоро согласился провожать ее въ Бѣлградъ только для того, чтобы скорѣе отъ нея отдѣлаться? Что, если завтра утромъ онъ не придетъ ни въ восемь часовъ, ни позднѣе?

Страшная ревность пробудилась у нея въ груди.

Войдя въ переднюю, она стала отыскивать свѣчу, оставленную ею на столѣ, и спички. Вмѣсто нихъ, ей попался въ руки ножъ, острый кухонный ножъ, со свинцовой ручкой. Она сжала ножъ въ рукѣ и пошла въ темнотѣ.

Зубы у нея стучали.

Ей пришло въ голову, что будетъ, если она вонзитъ ножъ въ сердце дѣвушки съ блѣднымъ лицомъ? Тогда онѣ обѣ найдутъ успокоеніе. Ее будутъ судить, какъ убійцу, и дадутъ ей возможность покончить съ этимъ міромъ.

Но только придя къ себѣ въ комнату, Аталія вспомнила, что Тимея уже не спитъ вмѣстѣ съ нею, а спитъ съ ея матерью, въ комнатѣ для прислуги.

Ножъ выпалъ у нея изъ рукъ и ее охватилъ страхъ. Она начала чувствовать, какъ оставлена она всѣми, какъ мрачно вокругъ нея, какъ мрачно у нея въ душѣ…

Удары молотка разбудили на другой день Аталію отъ тяжелаго сна. Ей снилась молодая женщина, убившая свою соперницу и за это присужденная къ смерти, она уже стояла на колѣняхъ на эшафотѣ, палачъ со сверкающимъ мечемъ стоялъ сзади нея. Раздался громъ барабановъ…

Аталія проснулась.

Это былъ стукъ молотка аукціониста, продажа началась.

О, эти удары молотка еще ужаснѣе, чѣмъ барабанный бой, подающій сигналъ смертной казни.

Ужасно слышать, какъ доносящіеся до улицы голоса, называютъ по очереди хорошо знакомыя намъ вещи, которыя еще вчера были нашей собственностью.

Разъ… два… Кто больше?… три… раздается ударъ молотка и затѣмъ снова начинается: разъ… два… кто больше? и т. д.

Аталія надѣла свое траурное платье, единственное, которое ей оставили, и вышла, ища кого-то.

Въ сущности, она могла искать только мать и Тимею, которыя, по всей вѣроятности, были въ кухнѣ.

Обѣ уже давно проснулись и одѣлись. Фрау Софія была толста, какъ бочка.

Убѣжденная, что никто не станетъ ее обыскивать, она надѣла одно на другое двѣнадцать платьевъ, засунула въ карманъ нѣсколько салфетокъ и серебрянныхъ ложекъ и едва могла пошевелиться.

Тимея была одѣта въ свое простое, ежедневное платье и варила молоко и кофе.

При видѣ Аталіи, Фрау Софія громко зарыдала и бросилась ей на шею.

— Ахъ! моя возлюбленная, дорогая, прелестная дочь! что съ нами сталось!.. что будетъ дальше!.. О! зачѣмъ мы дожили до этого дня! Не правда ли, этотъ ужасный отвратительный стукъ разбудилъ тебя?

— Развѣ еще нѣтъ восьми часовъ? спросила Аталія.

— Какъ нѣтъ! аукціонъ начался въ девять часовъ. Развѣ ты не слышала?

— У насъ никто не былъ?

— Какой глупый вопросъ! кто могъ придти къ намъ въ подобное время?

Аталія ничего больше не сказала и опустилась на кухонную скамейку, на ту самую деревянную скамейку, сидя на которой, Фрау Софія описывала церемонію брака.

Тимея приготовила завтракъ и накрыла на кухонномъ столѣ для двоихъ.

Аталія не обращала вниманія на приглашеніе завтракать, какъ ни приставала къ ней мать.

— Пей, моя возлюбленная, единственная дочь! Кто знаетъ, будетъ ли у насъ завтра кофе. Весь свѣтъ сдѣлался намъ врагомъ, всѣ наши знакомые позорятъ и проклинаютъ насъ. Что съ нами будетъ? что съ нами будетъ?..

Эти жалобы, однако, не мѣшали ей пить кофе.

Аталія же думала о путешествіи въ Бѣлградъ и объ ожидаемомъ спутникѣ.

Фрау Софія думала въ это время о легчайшемъ способѣ умереть.

— Что, если бы въ чашку съ кофе попалъ кусокъ пробки, который проскочилъ бы мнѣ въ горло и задушилъ меня?

Затѣмъ ей пришло въ голову, что хорошо было бы, если бы кусокъ штукатурки упалъ на нее и разбилъ бы ей черепъ. Также не дурно было бы, если бы вдругъ случилось землетрясеніе и домъ обвалился бы на головы всѣхъ находившихся въ немъ, но такъ какъ ни одинъ изъ этихъ способовъ смерти, очевидно, не желалъ ей представиться, то ей ничего не оставалось, какъ вымѣщать свой гнѣвъ на Тимеѣ.

— Неблагодарная! какъ легко переноситъ она несчастіе. Она даже не плакала; конечно, можетъ быть, ей пріятнѣе было бы смѣяться. Она можетъ поступить въ служанки и такимъ образомъ поддерживать себя, она, по всей вѣроятности, рада отдѣлаться отъ своихъ благодѣтелей и жить на свободѣ. Но, погоди, негодная! ты еще вспомнишь о насъ! ты еще раскаешься! не пройдетъ и года, какъ ты уже будешь раскаиваться!

Тимея, конечно, не сдѣлала еще ничего, въ чемъ могла бы раскаяваться; но фрау Софія уже предвидѣла это и ея безпокойство на этотъ счетъ усиливало только ея огорченіе за Аталію.

— Что съ нами будетъ, мое несчастное дитя? Кто захочетъ на тебѣ жениться? что станется съ твоими хорошенькими, бѣленькими ручками?

— Оставьте меня въ покоѣ! сказала Аталія, отталкивая отъ себя мать, посмотрите лучше въ окно, не идетъ ли къ намъ кто нибудь.

— Никого. Кто могъ бы къ намъ придти?

Время, между тѣмъ, шло.

Удары молотка и восклицанія аукціониста смѣняли другъ друга. Когда кухонные часы били, Аталія вскакивала, затѣмъ снова садилась и закрывала лицо руками. Румянецъ на ея щекахъ принялъ фіолетовый оттѣнокъ, губы посинѣли, подъ глазами стало темно. Губы были сжаты, брови нахмурены, на лбу появилась глубокая морщина, превратившая эту идеальную красоту въ отвратительное лицо.

Она сидѣла, какъ падшій ангелъ, изгнанный съ неба.

Время уже приближалось къ полудню, а тотъ, кого она ждала, не приходилъ.

Печальные удары молотка все приближались и аукціонъ переходилъ изъ комнаты въ комнату. Онъ начался въ комнатахъ, выходившихъ на улицу, затѣмъ перешелъ въ надворныя, послѣдней изъ числа которыхъ была кухня.

Фрау Софія, не смотря на свое отчаяніе, тѣмъ не менѣе, была настолько внимательна, что видѣла, что аукціонъ идетъ очень быстро. Едва только аукціонистъ произносилъ названіе какой нибудь вещи, какъ молотокъ уже стучалъ и въ группахъ собравшихся покупателей слышалось:

— Тутъ невозможно ничего купить'…. Этотъ человѣкъ сошелъ съ ума!

Кто могъ быть этотъ сумапгедшій?

Эти слова также остановили вниманіе фрау Софіи.

Затѣмъ она замѣтила, что купленные предметы не спѣшили выносить изъ комнатъ, какъ это обыкновенно бываетъ на аукціонахъ, гдѣ каждую купленную вещь тотчасъ же уносятъ. Тутъ, напротивъ того, ничего не трогали съ мѣста.

Затѣмъ наступила очередь продажи дома.

Всѣ вышли на дворъ.

Тогда одинъ человѣкъ тихимъ голосомъ предложилъ какую-то сумму, послѣ которой въ публикѣ поднялся громкій шумъ и восклицанія удивленія, смѣхъ и даже свистки, затѣмъ вся толпа съ проклятіями стала расходиться. Домъ, очевидно, также нашелъ покупщика.

— Ну, теперь намъ пора уходить, моя дорогая дочь. Поглядимъ въ послѣдній разъ изъ окна. О, еслибъ колокольня церкви Св. Іоганна обрушилась и задавила насъ всѣхъ!

Но Аталія продолжала сидѣть на кухонной скамейкѣ, все еще ожидая и глядя на часы. Часы показывали два.

Въ окружавшемъ ея мракѣ мелькалъ еще слабый лучъ надежды. Можетъ быть, нежеланіе попасть въ толпу, собравшуюся на аукціонъ, удерживало до сихъ поръ капитана? Можетъ бытъ, онъ явится, какъ только дворъ совершенно очистится?

— Развѣ ты не слышишь, что сюда кто-то идетъ?

— Нѣтъ, дитя мое, я ничего не слышу.

— Положительно, сюда кто-то идетъ по корридору, и осторожно на цыпочкахъ.

Дѣйствительно, къ двери приближались осторожные шаги, затѣмъ кто-то постучался, какъ вѣжливый гость, просящій позволенія войти и ожидающій, пока ему не скажутъ «войдите».

Когда на его стукъ изъ кухни отвѣтили «войдите», дверь отворилась и въ комнату, съ шапкою въ рукахъ, кланяясь, вошелъ Михаилъ Тимаръ-Леветинскій.

Поклонившись дамамъ, онъ остановился у дверей. Аталія стояла предъ нимъ съ выраженіемъ разочарованія и ненависти на лицѣ; Фрау Софія глядѣла на него, протянувъ руки, колеблясь между страхомъ и надеждой; Тимея спокойно и кротко глядѣла ему въ глаза.

— Я… началъ Тимаръ, подчеркивая это «я», купилъ этотъ домъ на аукціонѣ со всѣмъ въ немъ находящимся, но я купилъ его не для того, чтобъ оставить за собою, но для того, чтобъ передать его единственному достойному существу въ этомъ домѣ, которое для меня неоцѣненное сокровище. Фрейленъ Тимея, съ сегодняшняго дня вы хозяйка этого дома. Все, что въ немъ есть, принадлежитъ вамъ: платья, всевозможныя украшенія и вещи въ шкафахъ, лошади въ конюшняхъ, деньги въ кассѣ, все записано на ваше имя и всѣ кредиторы удовлетворены. Съ сегодняшняго дня вы здѣсь хозяйка. Примите его отъ меня и, если въ этомъ домѣ найдется мѣсто для человѣка, чувствующаго къ вамъ любовь и уваженіе, и если вы предоставите это мѣсто мнѣ, если вы согласитесь отдать мнѣ вашу руку, то я буду счастливѣйшимъ человѣкомъ въ мірѣ и торжественно обѣщаю вамъ, что цѣлью всей моей жизни будетъ сдѣлать васъ такой счастливой, какимъ вы сдѣлаете меня.

При этихъ словахъ лицо Тимеи просіяло. На немъ выразилось въ одно и тоже время: невыразимое горе, чувство глубокой благодарности и святаго самопожертвованія.

— Три раза… три раза… беззвучно прошептали ея губы.

Этотъ человѣкъ былъ ея постояннымъ спасителемъ. Онъ всегда былъ такъ добръ къ ней, онъ никогда не смѣялся надъ нею и теперь давалъ ей все, о чемъ только она могла мечтать.

Все ли?

Нѣтъ, онъ не давалъ одного.

Но это одно и такъ было потеряно, такъ какъ принадлежало другому.

Тимаръ спокойно ждалъ отвѣта, Тимея долго молчала.

— Не спѣшите давать отвѣтъ, фрейленъ Тимея, сказалъ онъ, наконецъ. Я подожду, пока вы рѣшитесь. Я приду завтра, чрезъ недѣлю, или когда вамъ будетъ угодно дать отвѣтъ. Вы останетесь хозяйкой всего, что я вамъ передалъ, такъ какъ я даю вамъ это безъ всякихъ условій и все уже записано на ваше имя. Если вы не желаете видѣть меня болѣе въ этомъ домѣ, вамъ стоитъ только сказать одно слово. Обдумывайте недѣлю, мѣсяцъ или цѣлый годъ, что вы должны мнѣ отвѣтить.

Тогда Тимея съ рѣшительнымъ видомъ вышла изъ за очага, за которымъ оставались обѣ другія женщины, и подошла къ Тимару. Лицо ея было серьезно и полно достоинства. Съ того ужаснаго дня, на который была назначена ея мнимая свадьба, она перестала быть ребенкомъ и сдѣлалась серьезна и молчалива. Въ эту минуту она спокойно поглядѣла въ глаза Тимару и сказала:

— Я уже обдумала.

Фрау Софія съ завистливой, злобной радостью ждала отвѣта Тимеи.

Что, если бы она сказала Тимару: «ты мнѣ не нуженъ и можешь уходить»? Этого можно было ожидать отъ сумасшедшей дѣвушки, голова которой была набита другимъ мужчиной, и что, если Тимаръ, въ отмщеніе за это, вдругъ сказалъ бы: «Ну, въ такомъ случаѣ, оставайся тѣмъ, что ты есть, ты не получишь ни дома, ни моей руки, я отдаю то и другое фрейленъ Аталіи, и что, если бы затѣмъ, онъ женился на Аталіи? Развѣ не случалось много разъ, что женихъ, получившій отказъ отъ знатной барышни, въ отмщеніе просилъ руку гувернантки или даже горничной и женился?

Но этимъ надеждамъ Фрау Софіи, къ сожалѣнію, не суждено было осуществиться.

Тимея протянула руку Тимару и сказала тихимъ, но серьезнымъ голосомъ:

— Я согласна быть вашей женою.

Михаилъ взялъ протянутую ему руку не съ жаромъ юноши, пылающаго любовью, но съ уваженіемъ серьезнаго мужчинъ: и долго глядѣлъ въ прелестные глаза дѣвушки, а дѣвушка дозволяла ему глядѣть въ глубину ея души.

Тимея повторила свои слова:

— Я согласна быть вашей женой. Я буду вамъ вѣрной и послушной женою. Я прошу васъ только объ одномъ. Не правда ли, вы не откажете мнѣ въ этомъ?

Счастіе заставило Михаила забыть правило, что купецъ не долженъ подписывать чистаго бланка.

— О! говорите! вскричалъ онъ. Все, чего вы желаете, уже заранѣе исполнено!

— Я прошу васъ, сказала Тимея, когда вы возьмете меня себѣ въ жены и этотъ домъ сдѣлается вашимъ, позволить мнѣ оставить у себя мою названную мать, принявшую меня, сироту, точно также какъ и мою названную сестру, съ которой я выросла. Глядите на нихъ, какъ на мою мать и сестру, и обращайтесь съ ними также хорошо…

При этихъ словахъ въ глазахъ Тимара невольно сверкнула слеза.

Тимея, замѣтивъ эту измѣнническую слезу, схватила правую руку Тимара обѣими руками и сдѣлала новое нападеніе на его сердце.

— Не правда ли, вы сдѣлаете то, о чемъ я васъ прошу? Вы возвратите Аталіи то, что ей принадлежало: ея красивыя платья, ея драгоцѣнности? Она будетъ жить у насъ и мы будемъ обходиться съ нею, — какъ съ любимой сестрой, а маму Софію вы будете называть, также какъ и я, матерью.

Услышавъ это, фрау Софія начала громко рыдать и, упавъ предъ Тимеей на колѣни, покрывать поцѣлуями ея руки, платье и даже ноги.

Тимаръ вытеръ слезу и чрезъ минуту былъ уже вполнѣ спокоенъ. Онъ взялъ Тимею за обѣ руки, говоря:

— Вы благородная дѣвушка, Тимея! Надѣюсь, вы позволите мнѣ теперь называть васъ по имени. Я ни за что не захотѣлъ бы огорчить васъ. Встаньте, Мама Софія, не плачьте. Скажите Аталіи, что она можетъ подойти ко мнѣ ближе. Изъ любви къ Тимеи, я сдѣлаю для васъ обѣихъ, даже болѣе, чѣмъ она просила. Я дамъ Аталіи не только убѣжище, но вполнѣ обезпеченное положеніе. Я дамъ ей то приданое, которое обѣщалъ ея жениху ея покойный отецъ; пусть она будетъ счастлива.

Тимаръ своимъ проницательнымъ взглядомъ видѣлъ вещи, которыя должны были совершиться. Онъ понималъ, что никакая жертва не будетъ велика, если, благодаря ей, удастся удалить изъ дома и отъ Тимеи; этихъ обѣихъ женщинъ и добиться того, чтобъ красивый капитанъ женился на прелестной Аталіи.

Теперь пришла его очередь быть покрытымъ поцѣлуями фрау Софіи.

— О, г. Фонъ-Леветинскій! Какъ вы великодушны! Позвольте мнѣ поцѣловать ваши руки, ваши ноги, вашу умную голову.

И она, дѣйствительно, дѣлала все обѣщанное въ ея программѣ и еще вдобавокъ поцѣловала плечи, полы сюртука и спину Тимара, наконецъ, заключила Михаила и Тимею въ объятія, благословляя ихъ и желая имъ счастія.

Нельзя было не смѣяться надъ выраженіями радости бѣдной женщины.

Но Аталія разстроила всеобщее удовольствіе; Гордая, какъ злой ангелъ, предпочитающій погибель униженію, повернулась она къ Тимару и сказала дрожащимъ отъ страсти голосомъ:

— Благодарю васъ, сударь, но ни въ этомъ, ни въ будущемъ свѣтѣ я не хочу слышать о капитанѣ Качукѣ. Я никогда не буду его женою, я останусь здѣсь съ Тимеей, какъ ея служанка.

КОНЕЦЪ ВТОРОЙ ЧАСТИ.

ЧАСТЬ III.
НЕЗАВИСИМЫЙ ОСТРОВЪ.

ГЛАВА I.
Замужество мраморной статуи.

Тимаръ, сдѣлавшись женихомъ Тимеи, не помнилъ себя отъ счастія.

Волшебная красота дѣвушки очаровала его при первой встрѣчѣ. Онъ восхищался ею. Ея кроткій характеръ, который онъ узналъ позднѣе, пріобрѣлъ его уваженіе. Отвратительная игра, которая велась съ нею въ домѣ Брацовича, вызвала къ ней его состраданіе и сочувствіе; легкомысленное ухаживаніе капитана пробудило его преданность. Все это было симптомами любви. Наконецъ, онъ достигъ цѣли своихъ желаній, — прелестная дѣвушка должна была сдѣлаться его женой.

Этотъ бракъ снималъ съ его души громадную тяжесть, сознаніе собственной вины, такъ какъ съ того дня, когда онъ вынулъ изъ затонувшаго корабля сокровища Али-Чорбаджи, его душевное спокойствіе исчезло. Послѣ каждаго блестящаго успѣха, сопровождавшаго его предпріятія, въ его груди раздавался обвинительный голосъ, говорившій ему:

— Все это не принадлежитъ тебѣ. Это было состояніемъ сироты, которое ты себѣ присвоилъ. Говорятъ, что ты счастливецъ, — это неправда, благодѣтель бѣдныхъ — тоже нѣтъ, золотой человѣкъ — это ложь. Ты — воръ!

Теперь эта борьба съ самимъ собой окончилась. Обкраденная сирота снова получала свое состояніе и при томъ получала его удвоеннымъ. Все, что принадлежитъ ея мужу, будетъ принадлежать и ей. Совѣсть должна была этимъ удовлетвориться.

Но, дѣйствительно ли это было такъ? Онъ не думалъ, что къ удвоеннымъ сокровищамъ Тимеи онъ прибавлялъ еще одинъ даръ — себя самого, и требовалъ въ обмѣнъ сердце дѣвушки, а это было насиліемъ.

Тимаръ не хотѣлъ откладывать свадьбы. Онъ уже заранѣе купилъ въ Вѣнѣ все необходимое; подвѣнечное платье Тимеи было приготовлено у знаменитой парижской модистки. Невѣстѣ не приходилось вышивать его самой шесть недѣль, какъ вышивала она первое; то вдвойнѣ несчастное подвѣнечное платье было заперто въ старомъ шкафу, котораго никто не открывалъ.

Но тутъ представилось препятствіе со стороны духовенства. Тимея еще не была крещена.

Было вполнѣ естественно, что Тимаръ желалъ, чтобъ Тимея, перейдя изъ магометанства въ христіанство, принадлежала, также какъ и онъ, къ протестантской церкви, чтобъ имѣть возможность вмѣстѣ съ мужемъ посѣщать церковь. Тогда протестантское духовенство заявило, что, прежде чѣмъ быть окрещенной, Тимея должна познакомиться съ ученіемъ той церкви, въ которую желала быть принята, а такъ какъ въ протестантской церкви, недовольно только видѣть и слышать, но нужно еще и понимать, то молодая дѣвушка должна была сама убѣдиться, насколько благоразумнѣе и понятнѣе были тѣ догматы, которымъ она будетъ слѣдовать на будущее время, чѣмъ то ученіе, въ которомъ она выросла.

Но тутъ явилась большая трудность. Магометанская религія въ сущности совершенно игнорируетъ женщинъ. Магометанскія женщины не считаются членами церкви, имъ не позволяется присутствовать при божественной службѣ, на которую идутъ мужчины, омовеніе для нихъ не обязательно. Онѣ не соблюдаютъ постовъ, не путешествуютъ въ Мекку, не цѣлуютъ тамъ очищающаго отъ грѣховъ камня. У нихъ какъ будто бы нѣтъ души. Въ смертный часъ ихъ не посѣщаетъ, берущій души умирающихъ, ангелъ Азраилъ. Онѣ не пробудятся отъ смертнаго сна при звукахъ трубы ангела Израила. Магометанскія женщины не боятся ужасовъ ада, но не могутъ надѣяться попасть въ рай, такъ какъ мужчины не нуждаются тамъ въ нихъ, потому что ихъ мужей въ раю ожидаютъ цвѣтущія юностью гуріи, для каждаго по семидесяти семи.

Для магометанина женщина ничто иное, какъ цвѣтокъ, распускающійся и осыпающійся. Ея душа есть благоуханіе цвѣтка, которое уноситъ вѣтеръ — и его нѣтъ.

Вслѣдствіе этого, пастору было весьма трудно заставить Тимею усвоить себѣ новую религію. Пасторъ обратилъ уже достаточно евреевъ и папистовъ, но съ турецкими дѣвушками ему не приходилось имѣть дѣла.

Въ первый день, когда пасторъ сталъ объяснять Тимеѣ блаженство будущаго міра и указалъ на то, что на небѣ снова соединятся всѣ, которые здѣсь любили и принадлежали другъ другу, дѣвушка обратилась къ нему съ такимъ вопросомъ: соединятся ли на томъ свѣтѣ тѣ, которые здѣсь любили другъ друга, или же тѣ, которыхъ соединилъ священникъ? На это было затруднительно отвѣтить, но, тѣмъ не менѣе, высоко уважаемый пасторъ отвѣчалъ съ своей пуританской точки зрѣнія: что трудно предположить, чтобъ кто нибудь могъ любить другаго, кромѣ того, съ кѣмъ его соединяетъ бракъ, и что, съ другой стороны, невозможно не любить того, съ кѣмъ соединилъ Богъ.

Но, конечно, пасторъ удержался передать этотъ вопросъ Тимару.

На другой день Тимея спросила его: будетъ ли ея отецъ, Али-Чорбаджи, на томъ свѣтѣ тамъ же, гдѣ и она?

На этотъ вопросъ многоуважаемый пасторъ не могъ дать удовлетворительнаго отвѣта.

— Но, не правда ли, я буду тамъ снова женою г. Фонъ-Леветинскаго? съ живѣйшимъ любопытствомъ спросила его Тимея.

На этотъ вопросъ пасторъ съ радостью могъ дать удовлетворительный отвѣтъ, что это, дѣйствительно, будетъ такъ.

— Ну, въ такомъ случаѣ, я попрошу г. Фонъ Леветинскаго, когда мы соединимся съ нимъ на небѣ, дать тамъ маленькое мѣстечко и моему отцу, чтобъ онъ былъ вмѣстѣ съ нами и, не правда ли, онъ не откажетъ мнѣ въ этомъ?

На это пасторъ почесалъ у себя за ухомъ и подумалъ, что для разрѣшенія этого вопроса слѣдовало бы собрать цѣлый церковный синодъ, но кончилось тѣмъ, что на третій день пасторъ сказалъ Тимару, что самое лучшее теперь же окрестить и обвѣнчать барышню, и что дальнѣйшіе догматы можетъ объяснить ей ея супругъ.

Церемонія крещенія происходила въ ближайшее воскресенье и Тимея въ первый разъ посѣтила протестантскую церковь.

Это простое строеніе, съ бѣлыми стѣнами и скромной каѳедрой, безъ всякихъ украшеній и позолоты, произвело на Тимею совсѣмъ другое впечатлѣніе, чѣмъ та церковь, изъ которой ее выгналъ злой мальчишка, когда она одинъ разъ забралась туда. Тамъ былъ золотой алтарь, большія восковыя свѣчи горѣли въ серебряныхъ подсвѣчникахъ, стѣны были украшены картинами, воздухъ полонъ благоуханія. Тамъ слышалось таинственное пѣніе, народъ падалъ на колѣни. И всѣ эти картины и пѣніе производили впечатлѣніе на ея воображеніе. Здѣсь же, на длинныхъ скамейкахъ, сидѣли мужчины и женщины, предъ каждымъ лежала книжка гимновъ и они всѣ вмѣстѣ пѣли. Затѣмъ наступало всеобщее молчаніе, пасторъ всходилъ на высокую каѳедру и начиналъ говорить самымъ простымъ образомъ.

Тимея не понимала ничего изъ того, что онъ говорилъ, она только удивлялась, глядя на длинные ряды молча сидящихъ женщинъ.

Тимея сидѣла въ первомъ ряду, рядомъ съ женою пастора, которая должна была быть ея воспріемницей тогда какъ воспріемникомъ у нея былъ кураторъ церкви.

Церемонія крещенія также не произвела никакого впечатлѣнія на воображеніе Тимеи. Пасторъ сказалъ ей краткую рѣчь, послѣ которой она наклонила голову надъ купелью и пасторъ во имя Отца, Сына и Святой Троицы окрестилъ ее именемъ Сусанны.

Это имя выбрали для нея ея крестный отецъ и мать.

Послѣ этой простой церемоніи, крестная мать отвела свою крестницу назадъ на скамейку, тогда какъ все общество поднялось и стало молиться. Но только одинъ пасторъ молился вслухъ, остальные же молились про себя, Тимея же думала, для чего ее окрестили Сусанной, когда она была совершенно довольна своимъ прежнимъ именемъ?

Послѣ молитвы всѣ снова сѣли и былъ прочитанъ восемьдесятъ третій псаломъ „Богъ Израиля“, который возбудилъ въ Тимеѣ легкое сомнѣніе, не заставили ли ее перейти въ еврейство.

Но это сомнѣніе было разсѣяно пасторомъ, который взошелъ на кафедру и, сказавъ проповѣдь, въ концѣ ея вынулъ изъ книги бумагу и прочелъ оглашеніе о свадьбѣ высокоуважаемаго г. Михаила Тимара, барона фонъ-Леветинскаго, исповѣдующаго протестантскую религію, съ добродѣтельной дѣвицей Сусанной-Тимеей фонъ-Чорбаджи, дочерью высокороднаго Али-фонъ-Чорбаджи, исповѣдующей протестантскую религію.

Это чтеніе успокоило Тимею.

Послѣ этого оглашенія, до свадьбы должны были пройти еще двѣ недѣли. Въ этотъ промежутокъ Михаилъ бывалъ каждый день у Тимеи. Дѣвушка принимала его одинаково дружелюбно и онъ былъ счастливъ надеждою на будущее.

Каждый разъ, когда онъ бывалъ у Тимеи, онъ встрѣчалъ при ней Аталію. Если она, подъ какимъ нибудь предлогомъ, выходила изъ комнаты, то вмѣсто нея сейчасъ же появлялась фрау Софія, которая разсыпалась предъ Михаиломъ въ похвалахъ его прелестной невѣстѣ, которая часто говоритъ о своемъ возлюбленномъ, добромъ Михаилѣ, который всегда такъ заботился о ней, въ особенности въ то время, когда она ѣхала на „Св. Варварѣ“.

Мама Софія знала малѣйшія подробности, о которыхъ не могъ знать никто, кромѣ Тимеи, и Михаилъ былъ очень счастливъ, что Тимея еще помнитъ объ этомъ.

Изъ того, что разсказывала ему фрау Софія, онъ убѣждался, что невѣста любитъ его.

— О! если бы вы знали, дорогой фонъ-Леветинскій, какъ привязана къ вамъ ваша невѣста.

Тимея ни мало не смущалась, когда фрау Софія говорила это. Она не думала возражать, но и не подтверждала справедливости этихъ словъ краскою смущенія; она вела себя съ Михаиломъ всегда ровно и спокойно, позволяла ему держать свои руки, глядѣть ей въ глаза, а когда онъ приходилъ или уходилъ, пожимала ему руку и улыбалась.

Что же касается фрау Софіи, то она умѣла сообщать Михаилу каждый день что нибудь новое, что разсказывала ей о немъ сама Тимея.

Наконецъ, наступилъ день свадьбы.

Множество гостей съѣхалось изъ дальнихъ мѣстъ. Длинные ряды каретъ стояли на улицѣ, также какъ въ тотъ несчастный день.

Но на этотъ разъ не случилось никакого несчастія. Женихъ отвезъ невѣсту изъ бывшаго дома Брацовича въ церковь, но свадебное угощеніе было приготовлено въ домѣ жениха. Мама Софія взяла на себя присмотрѣть за устройствомъ празднества.

Что же касается Аталіи, то она осталась дома и глядѣла, спрятавшись за занавѣсью, въ то же самое окно, въ которое нѣкогда глядѣла, ожидая прихода своего жениха, какъ длинный рядъ каретъ съ гостями, невѣстой и женихомъ двинулся въ путь, затѣмъ она дождалась, когда кареты снова возвращались мимо дома Брацовича, но на этотъ разъ женихъ и невѣста ѣхали въ одной каретѣ.

Она долго глядѣла имъ вслѣдъ и такъ какъ въ это время въ церкви молились за новобрачныхъ, то можно было быть увѣреннымъ, что и она послала имъ вслѣдъ молитву.

Тимея нашла, что церемонія брака далеко не такъ торжественна, какъ ей описывала мама Софія. На священникѣ не было ни золотой митры на головѣ, ни вышитой золотомъ ризы; онъ не надѣлъ на жениха и невѣсту золотыхъ вѣнцовъ и имъ ничего не пѣли.

На женихѣ былъ надѣтъ бархатный камзолъ, какіе носили въ то время дворяне, съ аграфами, отороченный мѣхомъ. Онъ былъ очень статенъ, только стоялъ, опустивъ голову, такъ какъ не привыкъ еще держать ее такъ гордо, какъ это прилично человѣку, одѣтому въ дворянскій костюмъ.

Точно также женихъ съ невѣстою не пили изъ одного бокала, не цѣловались предъ алтаремъ, и самаго алтаря не было, былъ только одѣтый въ черное священникъ, говорившій очень простыя вещи, въ которыхъ далеко не было той таинственной прелести, какъ въ пѣніи „Господи помилуй“.

Простая церемонія протестанскаго вѣнчанія не произвела никакого впечатлѣнія на восточную фантазію, Тимея же еще не испытывала волненія ни отъ чего, кромѣ внѣшнихъ церемоній. Можетъ быть, впослѣдствіи, это должно было измѣниться.

Когда блестящій свадебный обѣдъ кончился, гости разъѣхались, а невѣста осталась въ домѣ жениха.

Когда Тимаръ остался, наконецъ, вдвоемъ съ Тимеей, когда онъ сѣлъ рядомъ съ нею и взялъ ея руку, онъ чувствовалъ, какъ сильно бьется его сердце, какъ это біеніе отдается во всемъ его существѣ. Неоцѣненное сокровище, бывшее цѣлью всей его жизни, наконецъ принадлежало ему. Ему стоило только протянуть руку, чтобъ прижать ее къ своей груди.

Но онъ не осмѣливался этого сдѣлать. Онъ былъ какъ будто очарованъ.

Его жена не чувствовала никакого волненія, она не дрожала, не краснѣла. Если бы она хоть разъ съ испугомъ опустила глаза, когда рука Михаила дотрогивалась до ея плечъ, если бы ея блѣдное лицо хоть слегка покраснѣло, очарованіе было бы разрушено, но она оставалась холодной, спокойной и безстрастной, какъ мраморная статуя.

Михаилъ видѣлъ предъ собою такое же существо, которое въ ту таинственную ночь онъ пробудилъ отъ смерти, которое сидѣло тогда предъ нимъ на постели, какъ статуя, лицо которой не измѣнилось даже и тогда, когда ея рубашка спустилась у нея съ плеча, и даже тогда, когда онъ ей сказалъ, что отецъ ея умеръ.

И теперь, когда Тимаръ шепнулъ ей на ухо: „возлюбленная моя!“ лицо ея не измѣнилось, она была и осталась мраморной статуей, — статуей, которая ходитъ, движется, отдается, но не живетъ, которая глядитъ, но взглядъ которой не ободряетъ, а только усиливаетъ страхъ.

Онъ могъ дѣлать съ нею, что хотѣлъ, она позволяла ему распустить по плечамъ ея прелестные, блестящіе волосы, она позволяла цѣловать свое блѣдное лицо, но онъ не могъ вызвать въ ней ни малѣйшаго волненія.

Михаилъ подумалъ, что, если онъ прижметъ ее къ груди, очарованіе разрушится, но, желая это сдѣлать, онъ невольно вздрагивалъ и отступалъ, какъ предъ преступленіемъ противъ природы.

— Тимея… прошепталъ онъ, знаешь ли ты, что ты моя жена?

Тимея взглянула ему въ глаза и отвѣчала:

— Да, знаю.

— Любишь ли ты меня?

Она съ удивленіемъ бросила на него взглядъ сво.ихъ большихъ, темныхъ глазъ, затѣмъ они снова скрылись подъ длинными, шелковистыми рѣсницами.

— Неужели ты не чувствуешь ко мнѣ никакой любви? умоляющимъ голосомъ прошепталъ молодой мужъ.

Снова такой же взглядъ.

Наконецъ она спросила его:

— Что это такое? Что такое любовь?

Всѣ существа въ мірѣ не въ состояніи объяснить любви тому, кто ея не чувствуетъ. Что такое любовь? Для объясненія ея не нужно словъ тому, кто носитъ въ себѣ ея объясненіе.

— О, дитя… со вздохомъ прошепталъ Тимаръ, вставая.

Тимея также встала.

— Нѣтъ, я не дитя. Я знаю, что я ваша жена. Я поклялась въ этомъ вамъ и Богъ слышалъ мою клятву. Я буду вамъ вѣрной, послушной женою, такъ мнѣ опредѣлено судьбою! Вы сдѣлали мнѣ такъ много добра, что я обязана быть вамъ благодарной всю жизнь. Вы мой господинъ и повелитель. Я всегда буду дѣлать то, что вы желаете и что вы мнѣ прикажете..

Михаилъ отвернулся и закрылъ лицо руками. Такая покорность и самоотверженіе погасили въ немъ всякое желаніе.

Кто имѣлъ бы мужество прижать къ груди мученицу, статую святой въ терновомъ вѣнкѣ!

„Я сдѣлаю все, что вы мнѣ прикажете!“ Михаилъ началъ догадываться, какую ужасную побѣду онъ одержалъ; онъ женился на мраморной статуѣ.

ГЛАВА II.
Демонъ хранитель.

Очень часто случается, что мужъ не находитъ въ сердцѣ жены никакой привязанности къ себѣ, но также возможно въ этомъ случаѣ ожидать, что время все измѣнитъ. Что остается дѣлать зимою, какъ не ждать весны!

Какъ дочь магометанскихъ родителей, Тимея была такъ воспитана, что до дня свадьбы не должна была видѣть лица того, кто долженъ былъ быть ея мужемъ. Тамъ ея никто не спросилъ бы: любишь ли ты его, или не любишь? ни родители, ни духовное лицо, ни. самъ мужъ. Мужъ имѣлъ право разсчитывать на ея уваженіе и въ случаѣ невѣрности имѣлъ право убить ее. Главное дѣло въ томъ, чтобъ у нея было красивое лицо, живые глаза, густые волосы, а о сердцѣ никто не спрашивалъ.

Въ домѣ своего названнаго отца она попала въ другую школу. Тамъ она узнала, что у христіанъ ухаживаніе не только дозволено, но что для него даже даются всѣ средства, если же кто нибудь ожгется на этомъ огнѣ, то его не лѣчатъ, какъ больного, а наказываютъ, какъ преступника, и сама поплатилась за это.

Тимея, сдѣлавшись женой Тимара, стала строго слѣдить сама за собою. Она подавила въ своей груди чувство къ другому и протянула руку человѣку, котораго уважала, которому была обязана много разъ и для котораго желала бытъ вѣрной подругой жизни.

Подобныя исторіи повторяются каждый день, и тѣ, съ которыми онѣ случаются, утѣшаютъ себя тѣмъ, что придетъ весна и растопитъ ледъ.

Послѣ свадьбы Михаилъ отправился съ своей молодой женой путешествовать. Они посѣтили Швейцарію и Италію и возвратились назадъ, также какъ уѣхали. Ни романическія горы Швейцаріи, ни благоухающія апельсинныя рощи Италіи не дали бальзама для сердца Михаила.

Онъ окружалъ свою молодую жену всѣмъ, въ чемъ находятъ удовольствіе другія женщины, — роскошью и развлеченіями. Онъ познакомилъ ее съ удовольствіями большихъ городовъ. Все было напрасно. Лучи луны. не даютъ тепла, даже пропущенные сквозь зажигательное зеркало. Его жена была кротка, внимательна, послушна, но ея сердце было погребено.

Тимаръ женился на мертвой. Онъ возвратился изъ путешествія съ этимъ убѣжденіемъ.

Нѣкоторое время онъ думалъ совсѣмъ оставить Коморнъ и переѣхать въ Вѣну, можетъ быть, тамъ началась бы новая жизнь, но затѣмъ передумалъ, рѣшился остаться въ Коморнѣ и поселиться въ домѣ Брацовича. Свой же собственный домъ онъ устроилъ для своихъ дѣлъ, чтобъ не принимать дѣловыхъ людей въ томъ домѣ, въ которомъ живетъ его жена.

Такимъ образомъ, онъ могъ не бывать дома по цѣлымъ днямъ и никому не казалось, что онъ бросаетъ жену. Предъ свѣтомъ они всегда появлялись вмѣстѣ. Она ѣздила въ общество съ мужемъ, говорила ему, когда пора ѣхать домой, и они уходили подъ руку.

Всѣ восхищались ихъ судьбою.

Что за счастливый человѣкъ, у котораго такая красивая и вѣрная жена!

О, если бы она хоть немного была не такъ вѣрна и не такъ хороша! Если бы онъ могъ ее ненавидѣть!

Но ни малѣйшая клевета не касалась ее.

Весна не растопила льда въ ея сердцѣ, напротивъ того, глетчеры, окружавшіе его, увеличивались съ каждымъ днемъ.

Михаилъ проклиналъ свою судьбу. Всѣми своими сокровищами онъ не могъ купить любви своей собственной жены. Для него было только хуже, что онъ богатъ; роскошь увеличивала пропасть между ними.

Бѣдность заставляетъ людей, близко связанныхъ между собою, жить вмѣстѣ въ четырехъ стѣнахъ. Поденщикъ, матросъ, имѣющій одну комнату, одну постель, одинъ столъ, — человѣкъ счастливый, потому что, окончивши свою работу, онъ садится съ женою за одинъ столъ.

О, если бы они были бѣдные люди!

Тимаръ начиналъ ненавидѣть свое богатство и стараться отдѣлаться отъ него.

Онъ думалъ, что, если бы случилось несчастіе, если бы онъ обѣднѣлъ, онъ ближе сошелся бы со своей женою.

Но ему не удавалось обѣднѣть. Счастье бѣгаетъ за тѣмъ, кто его презираетъ.

Все, что онъ ни предпринималъ, на чемъ другіе навѣрное бы разорились, имѣло для него блестящій успѣхъ. Самыя невозможныя предпріятія удавались ему.

Если онъ хотѣлъ проиграться въ азартную игру, — то, вмѣсто того, срывалъ банкъ. Деньги такъ и лились къ нему. Бѣгалъ онъ отъ нихъ или скрывался, онѣ катились къ нему со всѣхъ сторонъ.

Все свое богатство онъ съ радостью отдалъ бы за одинъ поцѣлуй нѣжныхъ губъ своей жены, а между тѣмъ, говорятъ, что деньги всемогущи, что за деньги можно имѣть все!

Да, конечно, притворную любовь, блестящія улыбки нѣжныхъ губокъ, тайную, грѣховную любовь, которую слѣдуетъ держать въ тайнѣ, но только не любовь женщины, дѣйствительно вѣрной, съ любящимъ сердцемъ!

Тимаръ почти желалъ, чтобъ онъ могъ ненавидѣть свою жену. Ему хотѣлось бы убѣдить себя, что она любитъ другаго, что она не вѣрна, что она измѣняетъ обязанностямъ жены, тогда онъ, по крайней мѣрѣ, нашелъ бы поводъ къ ненависти.

Но никто не говорилъ, не видалъ его жену иначе, какъ подъ руку съ нимъ.

Въ обществѣ она съумѣла занять почетное мѣсто, которое охраняло ее отъ самыхъ смѣлыхъ покушеній. На балахъ она не танцовала, говоря, что, когда она была дѣвушкой, никто не училъ ее танцовать, а сдѣлавшись женщиной, она уже сама не хотѣла учиться.

Она всегда искала общества пожилыхъ женщинъ. Если ея мужъ уѣзжалъ на недѣлю, то она цѣлую недѣлю не выходила изъ дома.

Но что же дѣлала она дома?

Стѣны чужихъ гостиныхъ прозрачны, но стѣны собственнаго дома — нѣтъ.

Но на этотъ вопросъ Михаилъ могъ дать самый положительный отвѣтъ.

Въ одномъ домѣ съ его женою жила Аталія. Аталія была не ангеломъ хранителемъ, а демономъ хранителемъ чести Тимара.

Каждый шагъ, каждое слово, каждая мысль Тимеи, каждый ея вздохъ, каждая слеза, которую она проливала, даже ея бредъ во снѣ, постоянно подслушивала другая женщина, которая, хотя ненавидѣла Тимара, но конечно, поспѣшила бы сообщить, если бы въ стѣнахъ, этого дома мелькнула хоть тѣнь вины.

Если бы Тимея въ ту минуту, когда просила Михаила позволить Аталіи и фрау Софіи жить вмѣстѣ съ ними, послушалась бы чего нибудь другаго, кромѣ голоса своего добраго сердца, то она не могла бы для собственнаго своего спасенія придумать ничего лучше, какъ оставить у себя въ домѣ дѣвушку, которая была невѣстой человѣка, съ которымъ она не должна была никогда болѣе встрѣчаться. Пара безжалостныхъ, ненавидѣвшихъ глазъ преслѣдовала ее повсюду.

До тѣхъ поръ, пока молчалъ демонъ хранитель, Тимея была невинна, а Аталія молчала.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Аталія была дѣйствительно домашнимъ дракономъ для Тимеи, не только въ важныхъ вещахъ, но и въ мелочахъ. Ни малѣйшее событіе не ускользало отъ ея вниманія, если только представлялся случай сыграть съ Тимеей какую нибудь шутку.

Тимея изъ великодушія вела себя съ Аталіей, какъ съ сестрой, и это было достаточной причиной для послѣдней стараться показать всякому, что она здѣсь не болѣе, какъ служанка. Тимея каждый день силою отнимала у нея изъ рукъ щетку, которой она собиралась мести свою комнату. Каждый день ее заставали чистящей платье Тимеи, а по праздникамъ, когда собирались гости, ее нельзя было вытащить изъ кухни

Она получила отъ Тимеи всѣ свои нарядныя платья и украшенія, у нея былъ цѣлый шкафъ шерстяныхъ и шелковыхъ платьевъ, но она выбирала самыя изношенныя и грязныя и тѣ еще старалась запачкать въ кухнѣ масломъ, зная, какъ огорчитъ Тимею такой костюмъ.

Ея драгоцѣнныя вещи также были ей возвращены, но она ихъ не носила, а покупала за десять крейцеровъ какую нибудь стеклянную брошку и надѣвала ее. Тогда Тимея потихонько брала у нея брошку и велѣла вставить, вмѣсто стекла опалъ. Изношенныя, грязныя платья одинъ разъ она приказала бросить всѣ въ огонь и заказала для Аталіи одинаковое съ собою платье.

О! Тимею можно было огорчить, но не разсердить!

По наружности Аталія обращалась съ Тимеей съ униженной почтительностью, зная, насколько это огорчаетъ молодую женщину. Если Тимея что нибудь просила у нея, то она бросалась изъ комнаты съ поспѣшностью негритянки-рабыни, которая боится кнута.

Она никогда не говорила своимъ обыкновеннымъ голосомъ, а представлялась, какъ будто не можетъ выговорить „С“ отъ страха. Она ни разу не забылась и не назвала Тимею по прежнему „ты“, какъ та этого просила.

Ея утонченная злость доходила до того, что она даже отказывала женихамъ для того, чтобъ не переставать мучить свою жертву.

Оставаясь въ двоемъ съ Тимеей, она со вздохомъ говорила:

— О! какъ вы счастливы, Тимея, что вашъ мужъ такъ любитъ васъ!

Когда Тимаръ возвращался домой, она встрѣчала его наивнымъ упрекомъ:

— Какъ мило такъ долго не возвращаться! Тимея совсѣмъ въ отчаяніи. Она ждетъ васъ съ такимъ нетерпѣніемъ. Ступайте къ ней тихонько, застаньте ее въ расплохъ, закройте ей глаза руками, пусть она угадаетъ, кто это.

И оба, мужъ и жена, должны были переносить насмѣшки, скрывавшіяся подъ маскою участія, такъ какъ Аталія отлично знала, что оба были несчастны.

Но когда Аталія оставалась одна, она сбрасывала съ себя маску, которой мучила себя и другихъ, и давала волю своей скрытой злости.

Оставшись одна въ комнатѣ, она бросалась на половую щетку, которую Тимея напрасно старалась вырвать у нея изъ рукъ, съ гнѣвомъ кидала ее на землю, затѣмъ схватывала камышевую палку и съ яростью колотила по стульямъ и диванамъ, чтобъ, какъ она говорила, выбить пыль, въ дѣйствительности же затѣмъ, чтобъ на чемъ нибудь сорвать свою злобу.

Если шлейфъ ея платья случайно попадалъ между дверей или она зацѣпляла рукавомъ за ручку двери, то она дергала съ такой силой, что или отрывался рукавъ, или отлетала ручка, тогда она чувствовала себя легче.

Разорванныя платья, разбитые стаканы, разорванная обивка мебели во множествѣ указывали на несчастные часы, въ которые эти вещи оставались наединѣ съ Аталіей.

Но Аталія вымѣщала свою злость не на однихъ только безгласныхъ предметахъ, но также и на живомъ существѣ, на своей „возлюбленной“ матери. Бѣдная мама Софія пряталась отъ своей собственной дочери и боялась остаться съ нею вдвоемъ. Она, единственная во всемъ домѣ, слышала естественный голосъ Аталіи, одна могла заглядывать во внутреннюю глубину ея ненависти.

Фрау Софія боялась спать въ одной комнатѣ со своей дочерью и въ часы откровенность показывала своей вѣрной подругѣ — кухаркѣ синяки, оставленные на ея рукахъ щипками прелестной Аталіи.

Когда, вечеромъ, Аталія, подавляя свою ярость, приходила въ комнату къ матери, она съ яростью сжимала ей руки и кричала ей на ухо:

— Зачѣмъ ты меня родила?

Вечеромъ, раздѣваясь, Аталія срывала съ себя платье, разрывала шнурки, рвала себѣ волосы гребнемъ и руками, какъ будто они были чужими волосами или совершили какое нибудь преступленіе, затѣмъ топтала ногами разбросанныя по полу платья и бросалась въ постель. Она кусала зубами подушку, думая о тѣхъ адскихъ мученіяхъ, которыя устраивала сама себѣ.

Сонъ только тогда сходилъ на нее, когда она въ ночномъ молчаніи слышала, какъ запиралась одна дверь — дверь одинокой спальни хозяина дома. Это ее радовало и она засыпала.

Для нея не было тайной, что молодой мужъ и молодая жена несчастливы. Со злобной радостью она ожидала, какія будутъ дальнѣйшія послѣдствія. Она не показывала виду, что знаетъ все, никому изъ супруговъ, къ тому же, между ними никогда не было никакихъ открытыхъ ссоръ, они не измѣняли себѣ ни рѣзкими словами, ни неосторожными вздохами.

Тимея оставалась такой же, какой была и прежде, только мужъ становился съ каждымъ днемъ все мрачнѣе. По цѣлымъ часамъ сидѣлъ онъ съ женою и много разъ держалъ онъ ея руки въ своихъ, но никогда не глядѣлъ ей въ глаза и удалялся наконецъ, не сказавъ ни слова.

Но все-таки мужчины не умѣютъ такъ хорошо хранить свои тайны, какъ женщины.

Съ нѣкотораго времени, Тимаръ взялъ привычку часто уѣзжать, назначая день, когда вернется, и затѣмъ возвращался раньше, чѣмъ назначилъ, затѣмъ онъ неожиданно приходилъ домой въ такое время, когда его никто не ожидалъ. Онъ дѣлалъ видъ, какъ будто случайно зашелъ домой, и не желалъ показать того, чего тамъ искалъ, но у него было написано на лбу, что ревность не даетъ ему покоя.

Однажды Михаилъ сказалъ, что долженъ ѣхать въ Леветинцъ и вернется не раньше, какъ чрезъ мѣсяцъ. Всѣ приготовленія были сдѣланы для дальнаго путешествія. Аталія присутствовала, когда супруги обмѣнялись на прощаніе холоднымъ поцѣлуемъ.

Аталія улыбнулась.

Можетъ быть, кто нибудь другой не замѣтилъ бы этой улыбки, но Михаилъ хорошо видѣлъ насмѣшку, скрывавшуюся подъ нею и злобную радость надъ человѣкомъ, который не подозрѣваетъ, что происходитъ у него дома. Ему казалось, какъ будто эта улыбка хочетъ сказать: „уѣзжай же, дуракъ!“

Михаилъ увезъ съ собою въ дорогу эту улыбку.

Съ этой улыбкой онъ ѣхалъ до полудня къ Леветинцу, но въ полдень приказалъ экипажу повернуть назадъ и въ полночь былъ въ Коморнѣ.

У него въ домѣ была отдѣльная лѣстница въ его кабинетъ, отъ которой онъ постоянно носилъ ключъ съ собою. Такимъ образомъ, онъ могъ возвратиться домой незамѣтно ни для кого, затѣмъ, изъ своего кабинета, чрезъ общую переднюю, онъ могъ пройдти въ спальню Тимеи. Его жена никогда не запирала на ключъ свою спальню, такъ какъ привыкла читать въ постели, и горничная должна была аккуратно, каждую ночь, навѣдываться, не заснула ли она съ зажженой свѣчей. Съ другой стороны, къ спальнѣ его жены примыкали комнаты, въ которыхъ спала Аталія и фрау Софія.

Михаилъ безъ шума подошелъ къ двери жениной спальни и осторожно отворилъ ее. Все было тихо.. Тимея спала. Онъ осторожно приподнялъ пологъ.

Предъ нимъ лежала та же статуя, которую онъ видѣлъ въ каютѣ „Св. Варвары“, и она теперь, казалось, крѣпко спала и не чувствовала присутствія Михаила, не глядѣла на него изъ-подъ полуопущенныхъ рѣсницъ.

Но любящая женщина, даже съ закрытыми глазами, всегда видитъ любимаго человѣка.

Михаилъ наклонился въ ея груди и сталъ считать біеніе ея сердца.

Сердце билось спокойно.

Онъ молча долго глядѣлъ на спящую жену. Вдругъ онъ вздрогнулъ.

Предъ нимъ стояла Аталія. Она была полуодѣтая держала въ рукѣ восковую свѣчу. Таже насмѣшливая улыбка мелькала у нея на губахъ.

— Вы что нибудь забыли здѣсь? тихо спросила она.

Михаилъ вздрогнулъ, какъ воръ, пойманный на мѣстѣ преступленія.

— Шт! сказалъ онъ, указывая на спящую и поспѣшно отходя отъ постели, я забылъ мои бумаги.

— Прикажете разбудить Тимею, чтобъ она отдала ихъ вамъ?

Тимаръ разсердился на себя, что первый разъ въ жизни прибѣгнулъ ко лжи.

Его бумаги никогда не хранились у Тимеи, а всегда были въ его собственномъ кабинетѣ.

— Нѣтъ, не будите жену. Бумаги лежатъ у меня въ комнатѣ, я искалъ только ключа.

— И нашли его? насмѣшливо спросила Аталія, любезно свѣтя Михаилу по дорогѣ въ его комнату.

Придя въ кабинетъ, она поставила свѣчку на столъ, но не уходила.

Михаилъ съ смущеніемъ перебиралъ свои бумаги, не находя тѣхъ, которыя искалъ, и вполнѣ естественно, такъ какъ самъ не зналъ, чего ищетъ.

Наконецъ, онъ заперъ письменный столъ, не вынувъ ничего, и снова увидалъ туже насмѣшливую улыбку, время отъ времени мелькавшую на губахъ Аталіи.

— Прикажете что нибудь? прибавила она въ отвѣтъ на его взглядъ. Прикажете что нибудь? хотите, чтобъ я говорила?

При этихъ словахъ, Михаилу показалось, что весь свѣтъ рушится на него. Онъ не въ состояніи былъ сказать ни слова.

— Хотите, чтобъ я говорила о Тимеѣ? шепнула Аталія, подходя къ нему ближе и очаровывая его своими красивыми, змѣиными глазами.

— Что вы знаете? рѣзко спросилъ Михаилъ.

— Все; хотите, чтобъ я говорила?

Михаилъ былъ въ нерѣшимости.

— Я впередъ предупреждаю васъ, что вы будете очень несчастливы, узнавъ то, что я знаю.

— Говорите, пусть будетъ по вашему.

— Я знаю, точно также хорошо, какъ и вы, что Тимея васъ не любитъ. Вы знаете также хорошо, кого любитъ Тимея, но вы не знаете одного того, что знаю я, того, что Тимея вѣрна вамъ, какъ ангелъ!

При этихъ словахъ Тимаръ вздрогнулъ.

— Не правда ли, вы не того ожидали отъ меня? Не правда ли, вамъ было бы гораздо пріятнѣе слышать, что ваша жена заслуживаетъ презрѣнія? Тогда вы могли бы ненавидѣть и оттолкнуть ее. Но, нѣтъ, мраморная статуя, на которой вы женились, не любитъ васъ, но не обманываетъ, это знаю только я, но знаю навѣрное. О! ваша супружеская честь хорошо защищена!.. Если бы вы взяли, чтобъ сторожить ее, миѳическаго стоглазаго Аргуса, то онъ не хранилъ бы ее лучше меня. Я знаю все, что она дѣлаетъ, говоритъ, думаетъ. Отъ меня нѣтъ у нея никакой тайны. Вы умно поступили въ интересахъ вашей чести, взявъ меня къ себѣ въ домъ. Хотя вы меня ненавидѣли, но вы взяли меня потому, что отлично знали, что, пока я здѣсь, тотъ человѣкъ, котораго вы должны бояться, не можетъ приблизиться къ вашей святынѣ. Каждый знаетъ, что, когда вы уѣзжаете изъ города, вашъ домъ на все время вашего отсутствія превращается въ монастырь. Въ немъ не принимаютъ никого, ни мужчинъ, ни женщинъ. Всѣ письма, которыя приходятъ къ вашей женѣ, вы находите нераспечатанными на вашемъ письменномъ столѣ. Вы можете прочесть ихъ или бросить въ огонь, какъ вамъ нравится. Во время вашего отсутствія ваша жена ни разу не выходитъ изъ дома. Если же она выѣзжаетъ, то выѣзжаетъ со мною. Я вижу, какъ она страдаетъ, но не слышу ея жалобъ, и какъ могла бы она жаловаться мнѣ — мнѣ, которая терпитъ тѣже муки, и притомъ изъ за нея!… Всѣ мои несчастія начались съ той минуты, какъ она появилась у насъ въ домѣ. До тѣхъ поръ я была счастлива, я была любима!… Не бойтесь, я не заплачу, теперь я уже не люблю его, а только ненавижу отъ всей души, вы можете спокойно довѣрить мнѣ вашъ домъ, вы можете спокойно ѣздить по всему свѣту, пока я здѣсь; и, до тѣхъ поръ, пока, возвращаясь, вы будете встрѣчать вашу жену живою, вы можете быть увѣрены, что она вамъ вѣрна, такъ какъ, знайте, если она обмѣняется съ этимъ человѣкомъ хоть однимъ дружественнымъ словомъ или улыбнется ему, или прочтетъ отъ него хоть одно письмо, я убью ее, не дожидаясь васъ, и вы возвратитесь домой только на ея похороны. Поэтому знайте, что вы оставляете у себя дома острый кинжалъ, который ревность держитъ надъ сердцемъ вашей жены; въ тѣни этого кинжала вы можете спать спокойно, и хотя я внушаю вамъ отвращеніе, вы, тѣмъ не менѣе, вынуждены терпѣть меня у себя.

Тимаръ былъ возмущенъ до глубины души взрывомъ этой адской страсти.

— Я сказала вамъ все, что знаю про Тимею, про васъ и про самою себя, и повторяю еще разъ, вы женились на дѣвушкѣ, которая любитъ другаго, но этотъ другой принадлежитъ мнѣ. Вы привели ее къ намъ въ домъ, отъ вашей руки погибъ мой отецъ и мое состояніе. Затѣмъ вы сдѣлали Тимею госпожею этого дома, теперь вы видите результаты!… Ваша жена не жена, а мученица; не достаточно того, что вы сами страдаете, вы должны знать, что и та, на которой вы женились, сдѣлана вами несчастной, такъ какъ для Тимеи не можетъ быть счастья, пока вы живы. Съ этой раной въ сердцѣ, вы можете оставить вашъ домъ, баронъ фонъ-Леветинскій, но вамъ никогда не найти отъ нея бальзама, и я радуюсь этому отъ всего сердца!…

Съ горящимъ лицомъ и сверкающими глазами Аталія поклонилась Тимару, который измученный упалъ на стулъ, а Аталія подняла сжатый кулакъ, какъ будто вонзая ему въ сердце невидимый кинжалъ.

— А теперь… прогоните меня изъ дома, если у васъ хватитъ на это мужества.

Всякая женственность исчезла съ лица дѣвушки, вмѣсто льстивой униженности на немъ выражались разнузданныя страсти фуріи.

Прогоните меня изъ дома, если у васъ хватитъ на это мужества!

Она оставила комнату гордая, какъ торжествующій демонъ, взявъ съ собою принесенную свѣчу и оставивъ несчастнаго мужа въ темнотѣ.

Она сказала ему, что она не униженная служанка, а демонъ хранитель этого дома.

Когда Тимаръ увидалъ ее уходящею со свѣчею въ рукахъ, какой-то голосъ внутри его шепталъ ему вскочить со стула, схватить за руку Аталію и крикнуть ее: „оставайтесь здѣсь, въ этомъ проклятомъ домѣ, такъ какъ я далъ вамъ обѣщаніе, что вы останетесь здѣсь, — но не вмѣстѣ со мною“, затѣмъ броситься въ комнату Тимеи, какъ въ тотъ вечеръ, когда онъ спасъ ее съ погибающаго корабля, и съ крикомъ „домъ рушится!“ выбѣжать съ нею изъ этого проклятаго мѣста, увезти ее туда, гдѣ никто бы не сталъ наблюдать за нею.

Эта мысль мелькнула у него въ головѣ и онъ долженъ былъ бы сдѣлать это.

У дверей Аталія еще разъ обернулась, затѣмъ вышла, дверь заперлась за нею и Михаилъ остался одинъ въ темнотѣ.

О! въ какой ужасной темнотѣ! Онъ слышалъ, какъ дверь въ комнату Тимеи заперлась на ключъ.

Его судьба совершилась.

Онъ въ темнотѣ сталъ искать свое дорожное платье, не зажигая свѣчи, не дѣлая шума, чтобы не разбудить никого въ домѣ, чтобы никто не зналъ, что онъ возвращался.

Собравъ всѣ вещи, онъ осторожно вышелъ, тихо заперъ за собою дверь и безъ шума, какъ воръ, оставилъ домъ.

Аталія выгнала его изъ его собственнаго дома. На улицѣ шелъ сильный снѣгъ, — отличная погода для человѣка, который не хочетъ, чтобы его видѣли.

Сильный вѣтеръ залѣплялъ ему снѣгомъ глаза. Онъ отправился въ путь въ открытомъ экипажѣ въ такую погоду, въ которую, какъ говорятъ, добрый хозяинъ собаки не выгонитъ.

ГЛАВА III.
Цвѣтущія поля.

Вплоть до Байи путешественника преслѣдовала дурная, вѣтряная погода.

Повсюду поля были покрыты снѣгомъ. Холодная, вѣтряная погода вполнѣ подходила къ мыслямъ, преслѣдовавшимъ Тимара.

Аталія была! права, не только мужъ былъ несчастливъ, но и жена.

Но мужъ былъ несчастливъ вдвойнѣ, такъ какъ онъ былъ причиною этого взаимнаго несчастія; за первой ошибкой слѣдуетъ наказаніе. Когда онъ нашелъ сокровища Тимеи, онъ оставилъ ихъ себѣ съ тѣмъ, чтобы со временемъ пріобрѣсти Тимею. Онъ пріобрѣлъ ее и теперь платился за это. Бѣднякъ — человѣкъ ничтожный, но за то никто не мѣшаетъ ему быть счастливымъ. Богачъ — пользуется всеобщимъ уваженіемъ, но, не смотря на это, можетъ быть несчастливъ. Но почему долженъ онъ быть несчастнымъ? Неужели въ немъ небыло ничего достойнаго любви? Развѣ онъ не обладалъ благородными качествами, которыя пріобрѣтаютъ мужчинѣ любовь женщины? Развѣ его лицо не было пріятно, глаза выразительны? Развѣ у него не было любящаго сердца? Неужели женщина не могла бы полюбить его, если бы онъ былъ бѣденъ? Полюбить только за него самого?

— А между тѣмъ она меня не любитъ….

Для мужчины нѣтъ болѣе горькаго самообвиненія, какъ сознаніе, что женщина не можетъ любить его.

Къ чему же, въ такомъ случаѣ, жить? Какая можетъ быть другая цѣль существованія? Обрабатывать поля, сѣять хлѣбъ, заниматься дѣлами, пріобрѣтать деньги, затѣмъ снова обрабатывать поля, сѣять хлѣбъ, заниматься спекуляціями и т. д.

Тотъ, кто не находитъ любви въ своемъ собственномъ домѣ, ищетъ ее въ другомъ мѣстѣ.

До Байи Михаила преслѣдовали эти горькія, неутѣшительныя, самообвинительныя мысли. Въ Байѣ онъ остановился. У него было тамъ отдѣленіе его конторы и, когда онъ уѣзжалъ въ плоскую часть Венгріи, то приказывалъ направлять всѣ письма туда.

Въ Байѣ его уже ожидала цѣлая куча писемъ. Онъ равнодушно распечатывалъ ихъ одно за другимъ. Ему было рѣшительно все равно, хорошо ли уродился хлѣбъ, какъ великъ учетъ векселей въ Англіи.

Но между прочитанными имъ письмами были два, къ которымъ онъ не отнесся равнодушно. Одно было отъ это вѣнскаго, другое отъ константинопольскаго агента. Содержаніе этихъ писемъ очень обрадовало его, онъ отложилъ ихъ оба въ сторону, и съ этой минуты исчезла охватившая его апатія. Онъ съ обычной быстротой и энергіей отдалъ приказанія своему агенту и, покончивъ съ этимъ, поспѣшилъ продолжать путь.

Теперь его путешествіе имѣло цѣль. Онъ спѣшилъ обрадовать двоихъ людей.

Погода измѣнилась. Небо прояснилось и солнце уже начинало грѣть.

Въ Венгріи такія рѣзкія перемѣны нерѣдки. По ту сторону Байи физіономія ландшафта измѣнилась, казалось, природа въ одинъ день подвинулась на нѣсколько недѣль. Уже въ Могакѣ лѣсъ былъ покрытъ яркой зеленью; въ Цомборѣ поля покрылись темнозеленымъ, бархатнымъ ковромъ; въ Нейзацѣ они пестрѣли цвѣтами, а въ долинѣ Панчовы холмы казались покрытыми розоватымъ снѣгомъ.

Его двухдневное путешествіе казалось сномъ. Третьяго дня. въ Коморнѣ, онъ видѣлъ еще покрытыя снѣгомъ поля, а въ Нижнемъ Дунаѣ его встрѣтила цвѣтущая степь.

Михаилъ остановился въ Леветинцѣ переночевать. Онъ сейчасъ же послѣ пріѣзда отдалъ инструкцію управляющему, а на другой день утромъ рано сѣлъ въ экипажъ и поѣхалъ къ Дунаю.

Тамъ все было въ порядкѣ.

Іоганнъ Фабула былъ сдѣланъ главнымъ смотрителемъ за караблями, Тимару и тутъ нечего было дѣлать. По словамъ Іоганна, онъ могъ спокойно отправляться на охоту.

И баронъ фонъ-Леветинскій послѣдовалъ доброму совѣту Фабулы.

Онъ приказалъ подать себѣ лодку, положить туда провизіи на недѣлю и двухствольное ружье.

Кто удивился бы, если бы въ подобную погоду онъ не возвратился чрезъ недѣлю, такъ какъ Тимаръ любилъ охоту, а въ это время года Дунай изобилуетъ множествомъ птицъ.

Однако, на этотъ разъ Михаилъ не зарядилъ ружья.

Онъ пустилъ свою лодку внизъ по Дунаю, пока не доѣхалъ до острова Островы. Тамъ онъ взялся за весла и пересѣкъ Дунай поперекъ.

Объѣхавъ островъ, онъ остановился.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Что могли дѣлать въ это время Альмира и Нарцисса? Что должны были онѣ дѣлать въ такую чудную погоду?

Конечно, заниматься охотой.

Во время этихъ занятій вниманіе Альмиры было вдругъ обращено на слабый шумъ, раздавшійся вдали.

Очевидно, къ острову подъѣхалъ кто-то знакомый, такъ какъ Альмира не залаяла, а только слегка заворчала.

Это ворчаніе было у нея чѣмъ-то въ родѣ смѣха при видѣ старыхъ знакомыхъ.

Она узнала сидѣвшаго въ лодкѣ.

Изъ лодки выскочилъ Тимаръ, привязалъ ее къ камышамъ, затѣмъ погладилъ Альмирѣ голову и спросилъ:

— Ну, какъ дѣла? все ли хорошо?

Собака, конечно, отвѣчала, но, конечно, на своемъ ньюфаундлендскомъ языкѣ, и, судя по тону, отвѣтъ былъ успокоительный.

Тимаръ принялся вынимать изъ лодки привезенные съ собою вещи. Всѣ онѣ составляли небольшую поклажу, которую онъ могъ легко нести на плечахъ.. Но что дѣлать въ ружьемъ?

Альмира не можетъ видѣть его, съ ружьемъ въ рукахъ.

Оставить ружье въ лодкѣ онъ не хотѣлъ, такъ какъ его могъ кто нибудь унести.

Тимару пришло въ голову дать ружье въ зубы Альмирѣ, которая съ удовольствіемъ понесла его передъ нимъ, какъ трофей, точно также легко, какъ пуделя носятъ тросточки своихъ господъ.

Нарцисса, между тѣмъ, вскочила Михаилу на плечо и они пошли вслѣдъ за Альмирой, которая показывала дорогу.

Вступивъ на заросшую травою тропинку, Тимаръ почувствовалъ себя, какъ бы переродившимся, вокругъ него царствовало спокойствіе. Плодовыя деревья этого рая были въ цвѣту. Тамъ и сямъ виднѣлись розовые кусты. Зеленой коверъ былъ покрытъ пестрыми цвѣтами. Островъ казался божественнымъ храмомъ, въ которомъ не было недостатка въ пѣніи, такъ какъ множество соловьевъ пѣли пѣсни, лучше чѣмъ пѣсни царя Давида.

Маленькій домикъ, по прежнему, былъ покрытъ до самой крыши, гирляндами розъ, распространявшими вокругъ себя чудное благоуханіе.

Едва Михаилъ вышелъ изъ плодоваго сада, какъ раздался чей-то звучный голосъ, кричавшій:

— А! г. Тимаръ!

И та, которая назвала его по имени, бросилась къ нему на встрѣчу.

Тимаръ узналъ ее по голосу.

Это была Ноэми, маленькая Ноэми, которую онъ не видалъ полтора года.

Съ тѣхъ поръ она много выросла и развилась. Ея костюмъ былъ простъ, но чистъ. Ея роскошные, золотистые, бѣлокурые волосы были украшены розой.

— А! г. Тимаръ! вскричала дѣвушка, спѣша на встрѣчу пріѣзжему и издали протягивая ему руку.

Михаилъ съ жаромъ пожалъ ея ручку и нѣсколько мгновеній не выпускалъ изъ своихъ рукъ, любуясь дѣвушкой.

Лицо ея всегда сіяло радостью, когда она встрѣчала его.

— Вы давно у насъ не были, сказала она.

— А какъ вы въ это время похорошѣли! вскричалъ Тимаръ.

Дѣйствительно, въ послѣдній годъ дѣвушка сильно измѣнилась въ свою пользу.

— И такъ, вы меня не ожидали? продолжалъ Тимаръ, не выпуская изъ рукъ протянутой ему маленькой ручки.

— Мы часто о васъ думали.

— Здорова ли ваша матушка?

— Вотъ она идетъ.

Увидя Михаила, Тереза ускорила шаги, она уже издали узнала бывшаго капитана корабля, шедшаго къ ней на встрѣчу, въ такомъ же сѣромъ сюртукѣ и съ охотничьей сумкой чрезъ плечо, какъ и прежде.

— Очень рада васъ видѣть. Вы долго заставили себя ждать! крикнула Тереза на встрѣчу гостю, но все-таки наконецъ вы о насъ вспомнили.

Говоря это, она безъ разсужденій обняла Тимара, затѣмъ взяла его поклажу, передала Альмирѣ и крикнула ей:

— Отнеси это въ домъ.

— Тамъ есть также пара застрѣленныхъ мною по дорогѣ птицъ, замѣтилъ Тимаръ.

— А! въ такомъ случаѣ, Альмира, смотри, чтобъ Нарцисса не завладѣла ими.

Это замѣчаніе оскорбило Ноэми.

— О! Нарцисса совсѣмъ не такъ дурно воспитана, сказала она.

Чтобъ поправить свою ошибку, Тереза поцѣловала дѣвушку и Ноэми успокоилась.

— А теперь идемъ домой, сказала Тереза, беря за руку Михаила. Идемъ съ нами, Ноэми.

— Хорошо, я только захвачу мою корзинку съ розами. Она уже полна.

— Что касается меня, сказала Фрау Тереза, то я пойду приготовлять угощеніе для гостя. Не правда ли, вы останетесь у насъ на цѣлый день?

— Я останусь не только сегодня, но и завтра, если вы дадите мнѣ какое нибудь дѣло; я пробуду до тѣхъ поръ, пока буду вамъ полезенъ.

— О! въ такомъ случаѣ, вы можете пробыть здѣсь цѣлую недѣлю! перебила Ноэми. Я дамъ вамъ достаточно дѣла.

— Какое же дѣло дашь ты г. Тимару, дурочка? съ улыбкою спросила Тереза.

— Мы будемъ собирать съ нимъ розовые лепестки, изъ которыхъ я дѣлаю розовое масло, потомъ онъ будетъ помогать мнѣ дистиллировать.

— Онъ, можетъ быть, совсѣмъ не знаетъ, какъ за это приняться.

— Какъ не знать, возразилъ Тимаръ, еще въ родительскомъ домѣ, я часто помогалъ дѣлать это моей матери.

— Не правда ли, ваша мать была также очень добрая женщина?

— Да, она была очень добра.

— И вы очень ее любили?

— Да, очень.

— Она еще жива?

— Нѣтъ, она уже давно умерла.

— Значитъ, у васъ нѣтъ никого въ мірѣ?

Тимаръ подумалъ одно мгновеніе, затѣмъ печально опустилъ голову и сказалъ:

— Никого.

Ноэми съ состраданіемъ взглянула ему въ глаза.

У меня нѣтъ никого на свѣтѣ, — это печальныя слова.

Михаилъ замѣтилъ, что Фрау Тереза все еще стоитъ въ дверяхъ, не зная, уходитъ ей или нѣтъ.

— Знаете что, Тереза, сказалъ вдругъ Тимаръ, не ходите теперь на кухню, чтобъ приготовлять для меня что нибудь особенное. Я привезъ съ собою всевозможнюе припасы, стоитъ только накрыть на столъ. Намъ всѣмъ будетъ довольно.

— Но кто о васъ такъ позаботился и снабдилъ васъ провіантомъ на дорогу? сказала Ноэми.

— Кто другой, кромѣ нашего Іоганна Фабулы.

— А! рулевой! Онъ тоже здѣсь?

— Нѣтъ, онъ по ту сторону Дуная.

Тереза угадала мысль Тамара. Но она не хотѣла уступить ему въ довѣріи. Она хотѣла доказать ему, что нисколько не боится оставить Ноэми съ нимъ вдвоемъ.

— Нѣтъ, мнѣ необходимо идти въ кухню, сказала она, у меня уже тамъ кое-что готовится, а ты, Ноэми, провели въ это время г. Тимара по острову и покажи ему, какъ онъ измѣнился съ тѣхъ поръ, какъ онъ здѣсь не былъ.

Ноэми была послушная дочь. Она привыкла безъ возраженій исполнять приказанія своей матери.

Ноэми повязала себѣ голову пестрымъ, турецкимъ, шелковымъ платкомъ, который необыкновенно шелъ къ ней, и Тимаръ узналъ платокъ, который онъ оставилъ ей въ подарокъ.

— До свиданія, мама.

— До свиданья, милая, говорили мать съ дочерью, прощаясь и цѣлуясь.

Онѣ каждый разъ прощались другъ съ другомъ, когда которая нибудь уходила изъ дома, какъ будто отправляясь въ далекое путешествіе, и затѣмъ, снова встрѣчаясь чрезъ какой нибудь часъ опять обнимались и цѣловались, какъ будто были въ разлукѣ годы. У нихъ не было на свѣтѣ никого болѣе!

Прощаясь, Ноэми бросила на мать вопросительный взглядъ.

Тереза отвѣчала молчаливымъ наклоненіемъ головы, что значило „иди только“.

Ноэми и Тимаръ обошли весь островъ. По временамъ тропинки были такъ узки, что они должны были идти совсѣмъ близко другъ къ другу, но Альмира была настолько умна, что просовывала между ними голову, что составляло естественную стѣну между ними.

На маленькомъ островѣ, въ послѣдніе три года, культура сильно подвинулась впередъ. Слѣды рукъ человѣка виднѣлись на всемъ островѣ. Сквозь густые кусты были проложены тропинки. Стволы нѣкоторыхъ деревьевъ достигли такой толщины, что двое людей не могли бы ихъ обхватить руками. Громадныя орѣховыя деревья были покрыты цвѣтами.

— Посмотрите, сказала Ноэми, эти орѣховыя деревья гордость моей матери. Имъ теперь всего пятьнадцать лѣтъ. Они на одинъ годъ моложе меня, а между тѣмъ, какъ они велики.

— Вы все еще одиноки на этомъ островѣ? спросилъ Тимаръ.

— Да, насъ двое. Въ опредѣленное время, предъ ярмарками, къ намъ на островъ пріѣзжаютъ люди покупать наши произведенія. Зимою къ намъ приходятъ дровосѣки, которые оказываютъ намъ большую пользу, рубя дрова, и въ уплату получаютъ упавшія деревья. Все остальное мы дѣлаемъ для себя сами.

Вдругъ Ноэми громко вскрикнула, поблѣднѣла и пошатнулась, прижавъ дрожащія руки къ сердцу, такъ что Тимаръ долженъ былъ поддержать ее, чтобъ она не упала.

— Что съ вами?

Ноэми, приложивъ руки къ глазамъ, вскричала полу-плача, полу-смѣясь, тономъ, въ которомъ слышался испугъ и отвращеніе:

— Посмотрите!… посмотрите, вотъ она!

— Кто такой.

Смотрите туда.

— Да кто же?

— Вонъ тамъ, смотрите!

Тимаръ увидалъ большую, зеленую лягушку.

Ноэми была такъ испугана ея видомъ, что не въ состояніи была бѣжать

— Неужели вы боитесь лягушекъ? спросилъ Тимаръ.

— Я ихъ ненавижу. Я бы, кажется, умерла, если бы она на меня прыгнула.

— Таковы дѣвушки. Онѣ любятъ кошекъ, потому что онѣ красивы, и не терпятъ лягушекъ, потому что онѣ противны, а между тѣмъ, лягушки точно также наши друзья, какъ и птицы, потому что уничтожаютъ множество вредныхъ насѣкомыхъ. Посмотрите хорошенько.

— Все это можетъ быть.

— Она и не думаетъ пугаться васъ. Она самое кроткое животное и не думаетъ видѣть въ васъ врага. Не мѣшайте ей она хочетъ прыгнуть на этого синяго жука… Видите, она сдѣлала большой прыжокъ, вытянула, съ быстротой молніи, свой длинный языкъ и жукъ изчезъ у нея во рту. Не правда ли, вы теперь видите, что лягушка совсѣмъ намъ не врагъ. Она чистое животное и полезный союзникъ человѣка, — она защищаетъ его поля отъ враждебныхъ насѣкомыхъ.

Ноэми захлопала въ ладоши. Она не чувствовала уже къ лягушкѣ прежняго отвращенія, позволила взять себя за руку и подвести ближе къ лягушкѣ. Она даже стала смѣяться надъ своимъ прежнимъ ужаснымъ врагомъ, а смѣхъ уже полпути отъ ненависти къ любви.

— Если бы только онѣ не кричали такъ отвратительно.

— Своимъ крикомъ онѣ выражаютъ любовь къ своимъ женамъ, такъ какъ у лягушекъ кричитъ только мужской полъ, а лягушки женскаго пола нѣмы. Лягушка цѣлую ночь кричитъ своей женѣ: „какъ ты хороша, какъ ты прелестна. Можетъ ли существовать на свѣтѣ красивѣйшее существо, чѣмъ лягушка!“

Тутъ Ноэми начала смотрѣть на дѣло уже со стороны чувства.

— Кромѣ того, продолжалъ Тимаръ, лягушки ученыя животныя. Вы знаете, онѣ умѣютъ предсказывать погоду. Предъ наступленіемъ дождя онѣ выходятъ изъ воды и предсказываютъ своимъ кваканьемъ дождь, а когда снова наступаетъ сухая погода, онѣ удаляются обратно въ воду.

— Ахъ!…

Тутъ Ноэми начала чувствовать любопытство.

— Я сейчасъ поймаю одну, сказалъ Тимаръ.

И чрезъ нѣсколько времени возвратился, держа въ рукахъ лягушку.

Ноэми дрожала отъ волненія. Она то краснѣла, то блѣднѣла.

— Посмотрите только, сказалъ Тимаръ, немного пріоткрывъ руку, развѣ это животное не хорошо? Она такая же зеленая, какъ молодая трава, а ея лапки похожи на человѣческія руки въ миніатюрѣ. Какъ сильно бьется у ней сердце, какъ глядитъ она на насъ своими красивыми, умными, черными глазками. Она сама насъ боится.

Ноэми колебалась между любопытствомъ и страхомъ. Она протянула свою дрожащую руку, затѣмъ поспѣшно отдернула ее назадъ.

— Возьмите ее. Дотроньтесь только до нея. Она невиннѣйшее созданіе въ мірѣ.

Ноэми со страхомъ протянула руку, но въ тоже время смѣялась, глядя не на лягушку, а въ глаза Тимара. Она вздрогнула отъ прикосновенія къ холодному тѣлу лягушки, но затѣмъ вдругъ разсмѣялась съ удовольствіемъ, какъ ребенокъ, боящійся войти въ холодную воду и затѣмъ радующійся, что вошелъ въ нее.

— Смотрите, она совсѣмъ не шевелится у васъ въ рукахъ. Ей у васъ слишкомъ хорошо. Мы теперь отнесемъ ее домой. Тамъ возьмемъ стаканъ, нальемъ въ него холодной воды, сдѣлаемъ маленькую деревянную лѣстницу, опустимъ ее въ стаканъ и пойманная лягушка предъ дождемъ будетъ подниматься кверху по лѣстницѣ. Дайте я понесу ее.

— Нѣтъ! нѣтъ, сказала Ноэми, я сама отнесу ее домой.

— Держите руки крѣпче, а то она у васъ выскочитъ, но не слишкомъ сжимайте, чтобъ не задушить ее. Теперь идемте, такъ какъ начинается уже роса и трава сыра.

Ноэми побѣжала впередъ и еще издали кричала матери:

— Мама! мама! посмотри, что мы поймали! Какая хорошенькая птичка!

Мама Тереза строгимъ голосомъ упрекнула дочь:

— Развѣ ты не знаешь, что птицъ не слѣдуетъ ловить?

— Но эта птичка такая хорошенькая. Ее поймалъ г. Тимаръ и далъ мнѣ. Возьми ее.

Фрау Тереза всплеснула руками, увидя въ рукахъ, у Ноэми зеленую лягушку.

— Посмотрите, какъ она глядитъ своими хорошенькими глазками, продолжала Ноэми, съ сіяющимъ отъ радости лицомъ. Мы посадимъ ее въ стаканъ, будемъ ловить ей мухъ, а она будетъ предсказывать намъ погоду. О, прелестная лягушка.

Она нѣжно прижала лягушку себѣ къ лицу.

Тереза повернулась къ Тимару.

— Вы положительный колдунъ, сказала она. Еще вчера моя дѣвочка ни за какія благи въ свѣтѣ не согласилась бы подойти къ лягушкѣ.

Но Ноэми была въ совершенномъ восторгѣ отъ лягушки. Накрывая на столъ на верандѣ, она сообщила матери все, что ей разсказалъ Тимаръ о томъ, какъ полезны лягушки, какія онѣ смышленныя и полезныя животныя.

Въ это время Тимаръ приготовлялъ маленькую лѣстницу для зеленаго метеоролога. Онъ опустилъ эту лѣстницу въ банку съ широкимъ отверстіемъ, налилъ банку до половины водой и завязалъ сверху бумагой, въ которой сдѣлалъ отверстія для того, чтобъ опускать мухъ, предназначенныхъ для пойманнаго предсказателя погоды.

Лягушка дѣйствительно поднялась изъ воды по лѣстницѣ и не отказывалась отъ мухъ, а лишь отъ пѣнія и Ноэми радовалась этому, какъ доказательству того, что хорошая погода удержится.

— Да, сударь, сказала Тереза, когда всѣ сѣли за маленькій столъ, на которомъ былъ накрытъ ужинъ, вы не только сдѣлали чудо, но и большое благодѣяніе, Нашъ островъ былъ бы раемъ, если бы Ноэми не боялась до такой степени лягушекъ, что стоило ей увидать одну, чтобъ поблѣднѣть отъ страха и трястись, какъ въ лихорадкѣ. Никакая человѣческая сила не могла заставить ее пройти мимо маленькаго пруда, въ которомъ квакаетъ множество лягушекъ. Теперь вы сдѣлали изъ нея новое существо и примирили ее съ ея существованіемъ.

— Сладкое существованіе! замѣтилъ Тимаръ.

Тереза глубоко вздохнула.

— Отчего ты вздыхаешь? спросила Ноэми.

— Ты очень хорошо знаешь, отчего.

Тимаръ также зналъ, къ чему относится этотъ вздохъ.

Ноэми желала дать разговору болѣе веселое настроеніе.

— Я съ тѣхъ поръ стала бояться лягушекъ, сказала она, какъ одинъ злой человѣкъ вдругъ бросилъ въ меня большую., темную лягушку, потомъ онъ схватилъ несчастное животное и воткнулъ ей въ спину ножъ, отчего лягушка такъ жалобно заквакала, что мнѣ показалось, что она своимъ крикомъ призываетъ на насъ мщеніе всего своего рода, и съ тѣхъ поръ, при видѣ каждой лягушки, мнѣ казалось, что она станетъ брызгать въ меня своимъ ядомъ. Что касается того злаго человѣка, то онъ громко смѣялся, слушая жалобные крики бѣднаго животнаго.

— Кто былъ этотъ злой человѣкъ? спросилъ Михаилъ.

Ноэми ничего не отвѣчала, а только презрительно махнула рукой.

Тимаръ угадалъ имя злаго человѣка, Ноэми кивнула ему головою.

Они поняли другъ друга.

— Онъ у васъ не былъ здѣсь съ тѣхъ поръ?

— О, нѣтъ, онъ пріѣзжаетъ каждый годъ и постоянно мучитъ насъ. Теперь онъ придумалъ новое средство терзать насъ; онъ пріѣзжаетъ въ большой лодкѣ и, такъ какъ я не могу дать ему денегъ, нагружаетъ, ее медомъ, воскомъ и шерстью, которые потомъ продаетъ. Я отдаю ему все, что онъ требуетъ, только бы онъ оставилъ насъ въ покоѣ.

— Онъ уже давно не былъ у насъ, замѣтила Ноэми.

— О! этотъ человѣкъ не погибнетъ! Я каждый день жду его пріѣзда.

— Что, если онъ теперь пріѣдетъ, сказала Ноэми..

— Зачѣмъ?

Ноэми покраснѣла.

— Такъ, мнѣ хотѣлось бы, чтобъ онъ теперь пріѣхалъ.

Тимаръ же думалъ про себя, какъ онъ осчастливитъ этихъ бѣдныхъ женщинъ однимъ словомъ, но медлилъ сказать это слово, какъ ребенокъ, не желающій разстаться съ игрушкой.

Ужинъ уже былъ оконченъ. Солнце зашло; тихая, чудная ночь спустилась надъ полями; небо казалось прозрачнымъ серебрянымъ куполомъ; ни одинъ листокъ на деревьяхъ не шевелился.

Обѣ женщины съ своимъ гостемъ отправились на средину острова, на скалу, откуда представлялся великолѣпный видъ на весь Дунай.

Островъ разстилался у нихъ подъ ногами, какъ очарованное озеро съ пестрыми волнами.

— Какой чудный видъ! вскричалъ Тимаръ, восхищенный представившимся ему зрѣлищемъ.

— Вамъ слѣдовало бы посмотрѣть на островъ лѣтомъ когда, вмѣсто розъ, онъ покрытъ желтыми плодами, изъ которыхъ выдѣляются цвѣты лавенды, какъ большіе голубые вѣнки.

— Я пріѣду, чтобъ посмотрѣть на это, сказалъ Тимаръ.

— Въ самомъ дѣлѣ?

Дѣвушка дружески протянула ему руку и Михаилъ почувствовалъ горячее пожатіе, какого никогда не видалъ отъ жены.

Затѣмъ Ноэми положила головку на плечо Терезы и обняла мать.

Вокругъ царствовало глубокое молчаніе, не нарушаемое никакимъ человѣческимъ голосомъ; только монотонный концертъ лягушекъ оживлялъ ночную темноту.

— Слышишь, какъ поютъ лягушки? шепнула Ноэми Терезѣ. „О! какъ я тебя люблю! какъ ты хороша!“ Онѣ поютъ это цѣлую ночь. О! моя милая, дорогая!

И она нѣсколько разъ поцѣловала мать.

Михаилъ, забывъ все на свѣтѣ, стоялъ на скалѣ, скрестивъ руки.

Молодая луна освѣщала волны синеватымъ свѣтомъ, тогда какъ новое, чудное чувство прокрадывалось въ душу Тимара.

Было ли это воспоминаніе или пробуждающаяся надежда? начинающаяся радость или умирающее горе? инстинктъ или предчувствіе?

Нѣкогда онъ также смотрѣлъ на заходящій мѣсяцъ, отражающійся въ волнахъ Дуная; онъ мысленно снова бесѣдовалъ съ таинственнымъ лучемъ и тотъ говорилъ ему:

— Неужели ты снова не понимаешь меня? завтра я опять вернусь и тогда ты поймешь меня!

ГЛАВА IV.
Паукъ между розами.

Люди, занимающіеся своимъ трудомъ, не имѣютъ времени долго любоваться луннымъ свѣтомъ.

Прежде чѣмъ идти спать, хозяйка должна была подоить скотъ, тогда какъ на Ноэми лежала обязанность накосить травы.

Въ это время Тимаръ стоялъ, опершись спиною на дверь конюшни, и разговаривалъ съ женщинами, куря трубку, какъ крестьянскій малый, ухаживающій за деревенской дѣвушкой.

По окончаніи работы, Тимаръ отправился спать въ пчельникъ, гдѣ фрау Тереза приготовила ему постель изъ свѣжаго сѣна, а Ноэми принесла подушку.

Едва онъ успѣлъ лечь, какъ сонъ сомкнулъ его глаза. Онъ всю ночь видѣлъ во снѣ, что поступилъ въ садовники и безъ конца приготовляетъ розовую воду.

Когда онъ проснулся, солнце уже стояло высоко на небѣ, пчелы летали вокругъ него. Онъ проспалъ очень долго.

Открывъ глаза, онъ убѣдился, что утромъ у него уже былъ кто-то, такъ какъ предъ его постелью лежали всѣ необходимыя для его костюма принадлежности, привезенныя имъ съ собою.

Бѣдный путешественникъ, привыкшій каждый день бриться, чувствуетъ себя несчастнымъ въ тотъ день, въ который ему не удастся сдѣлать этой операціи, поэтому онъ былъ очень тронутъ, увидя, что все приготовлено для его любимаго занятія.

Около него лежалъ кусокъ мыла, кружка съ теплой водой и крошечный кусочекъ зеркала.

Когда онъ кончилъ бритье, женщины уже давно ждали его за завтракомъ, состоявшимъ изъ свѣжаго молока и масла, послѣ котораго всѣ отправились сбирать розовые лепестки.

Михаилъ, какъ онъ того просилъ, сталъ выжимать масло, Ноэми срывала лепестки, а фрау Тереза укладывала ихъ.

Тимаръ разсказывалъ Ноэми о розахъ; не о томъ, насколько онѣ похожи на цвѣтъ ея щекъ, на что Ноэми, конечно, засмѣялась бы ему въ лицо, но сообщилъ ей все то, что узналъ о розахъ во время своихъ путешествій, и ученость Тимара внушила большое уваженіе молодой дѣвушкѣ.

Въ Турціи розовую воду употребляютъ въ питье и въ кушанья. Тамъ также воздѣлываютъ цѣлыя поля розъ и дѣлаютъ не мало четокъ изъ розовыхъ лепестковъ, спресованныхъ въ круглые шарики и нанизанныхъ на нитку.

На востокѣ ростеть прекрасный сортъ розъ, изъ которыхъ дѣлаютъ особенно хорошее розовое масло. Это бальзаминныя розы, онѣ ростутъ на деревьяхъ, достигающихъ вышины двухъ саженей, и деревья гнутся къ землѣ подъ тяжестью вѣтвей, отягченныхъ бѣлыми цвѣтами; ихъ запахъ лучше запаха всѣхъ другихъ розъ. Если бросить лепестки этой розы въ воду и оставить ее на солнцѣ, то чрезъ очень короткій промежутокъ поверхность воды покроется масломъ, которое выпускаютъ изъ себя лепестки. Цейлонскія розы окрашиваютъ волосы въ свѣтлый цвѣтъ и эта краска такъ прочна, что не теряетъ цвѣта въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ.

Лепестки могорской розы дѣйствуютъ одуряющимъ образомъ; отъ ихъ запаха люди пьянѣютъ, какъ будто напились пива.

— Вы были повсюду тамъ, гдѣ ростутъ эти розы? спросила Ноэми.

— Да, я много путешествовалъ по свѣту. Я былъ въ Вѣнѣ, въ Парижѣ, въ Константинополѣ.

— Это далеко отсюда?

— Если идти пѣшкомъ, то до Вѣны пришлось бы идти тридцать дней, и сорокъ до Константинополя.

— Но вы вѣроятно ѣздили на кораблѣ?

— На кораблѣ путешествіе еще продолжительнѣе; такъ какъ я долженъ былъ нагружать товары.

— Для кого?

— Для хозяина, у котораго я служилъ.

— Г. Брацовичъ все еще вашъ хозяинъ?

— Кто сказалъ вамъ объ этомъ?

— Рулевой, который былъ съ вами.

— Нѣтъ, теперь Брацовичъ уже умеръ.

— Умеръ!…

— А его жена и дочь? съ жаромъ вмѣшалась Тереза.

— Послѣ его смерти онѣ потеряли все свое состояніе.

— О! праведный Боже! Твоя наказующая рука, постигла ихъ!

— Матушка! матушка! умоляющимъ голосомъ вскричала Ноэми.

— Къ тому, что я вамъ разсказывала, узнайте еще слѣдующее: когда насъ поразилъ ударъ, о которомъ я вамъ говорила, когда я, напрасно, на колѣняхъ умоляла Брацовича не дѣлать насъ нищими, я узнала, что этотъ человѣкъ имѣетъ жену и дочь. Я рѣшилась отыскать его жену и просить за себя, надѣясь, что она пойметъ меня и почувствуетъ состраданіе. Я взяла съ собой дочь и отправилась въ Коморнъ. Я нашла ее въ ея красивомъ, высокомъ домѣ. Мнѣ пришлось ждать на дворѣ, такъ какъ меня не пустили въ домъ. Наконецъ, ко мнѣ вышла госпожа Брацовичъ съ своей пятилѣтней дочерью. Я упала предъ ней на колѣни и заклинала ее именемъ Бога сжалиться надъ нами и быть нашей заступницей предъ ея мужемъ; тогда госпожа Брацовичъ схватила меня за руку и столкнула съ лѣстницы; падая, я старалась защитить обѣими руками мою дочь, и ударилась головою объ одну изъ колонъ, поддерживающихъ лѣстницу. Еще до сихъ поръ у меня на лбу есть шрамъ отъ паденія. Что же касается семилѣтней дѣвочки, то она громко смѣялась, видя, какъ я падаю, и слыша, какъ плачетъ моя дочь. Поэтому-то я благословляю теперь руку, которая столкнула ихъ съ этой лѣстницы, съ которой онѣ нѣкогда столкнули насъ.

— О! мама, не говори такъ!..

— И такъ, онѣ теперь въ нищетѣ! Сдѣлались ли онѣ нищими?… Я надѣюсь, онѣ ходятъ въ лохмотьяхъ и напрасно просятъ милостыню у пороговъ своихъ бывшихъ знакомыхъ.

— Нѣтъ, сказалъ Михаилъ, нашелся человѣкъ, который заботится о нихъ…

— Безумный!… вскричала Тереза, въ сильномъ раздраженіи. Какъ рѣшился онъ принять къ себѣ въ домъ тяготѣющее надъ ними проклятіе? Оно погубитъ и его.

Ноэми бросилась къ матери и зажала ей ротъ обѣими руками; затѣмъ упала ей на шею и закрыла ей уста поцѣлуями.

— Мама!… дорогая мама! не говори, такъ! не проклинай! Я не могу слышать отъ тебя проклятій!… Возьми ихъ назадъ!…

Подъ поцѣлуями дочери Тереза снова пришла въ себя.

— Не бойся, дурочка, сказала, она снова качая головою, проклятія уносятся вѣтромъ. У насъ, у старыхъ женщинъ, это только старая, дурная, суевѣрная привычка. Проклятіе не можетъ повредить человѣку.

— Мнѣ оно уже повредило, подумалъ Тимаръ, такъ какъ я тотъ безумный, который взялъ ихъ къ себѣ въ домъ.

Ноэми старалась перевести разговоръ на розы.

— Скажите мнѣ, г. Тимаръ, какой видъ у могорской розы, запахъ которой опьяняетъ?

— Если хотите, я привезу вамъ такую розу.

— Гдѣ же она ростетъ?

— Въ Бразиліи.

— Это далеко?

— На другомъ концѣ свѣта.

— Туда нужно ѣхать по морю?

— Да, два мѣсяца.

— Зачѣмъ хотите вы туда ѣхать?

— Отчасти по дѣламъ, а отчасти для того, чтобъ привезти вамъ могорскую розу.

— Въ такомъ случаѣ, лучше не привозите.

Ноэми вышла изъ кухни и Михаилъ замѣтилъ, что слезы блестѣли у нея на глазахъ. Она вернулась обратно только тогда, когда наполнила свою корзину розовыми лепестками, и высыпала ихъ на чистую циновку, на которой онѣ образовали цѣлый холмъ.

Около полудня весь вчерашній запасъ розовыхъ лепестковъ былъ превращенъ въ масло и послѣ обѣда фрау Тереза сказала гостю, что сегодня у нихъ нѣтъ больше никакого дѣла, и они имѣютъ время прогуляться по острову. Путешественникъ, бывшій въ такихъ далекихъ странахъ, могъ подать, по всей вѣроятности, хорошіе совѣты жителямъ острова относительно того, какая почва должна родить какія деревья.

Собакѣ фрау Тереза приказала:

— Оставайся здѣсь и охраняй домъ, лягъ предъ дверями и не двигайся.

Альмира поняла приказаніе и сейчасъ же исполнила его.

Михаилъ со своими спутницами удалился подъ деревья.

Едва исчезли они въ кустахъ, какъ Альмира съ безпокойствомъ насторожила уши и начала съ гнѣвомъ ворчать. Она что-то чуяла и съ досадой качала головою. Время отъ времени она вставала, затѣмъ снова ложилась.

Вскорѣ послышался мужской голосъ, пѣвшій нѣмецкую пѣсню, приближавшійся съ берега.

По всей вѣроятности, пѣли для того, чтобъ дать о себѣ знать жителямъ острова.

Пѣвшій боялся большой собаки, но она не лаяла.

Новопришедшій появился изъ-подъ тѣни розовыхъ листьевъ.

Это былъ Теодоръ Христіанъ.

На этотъ разъ онъ былъ одѣтъ въ темносиній фракъ съ золотыми пуговицами.

Альмира даже не пошевелилась при его приближеніи. Она думала такъ: если я брошусь на этого человѣка, то онъ перестанетъ пѣть и меня привяжутъ, а не его. Поэтому я поступлю лучше, если буду держаться вооруженнаго нейтралитета.

Теодоръ довѣрчиво подошелъ, насвистывая, къ своему страшному черному врагу.

— Здраствуй, Альмира. Поди сюда, милая собачка! Гдѣ твои милыя хозяйки? Залай же скорѣе изъ любви ко мнѣ. Гдѣ мама Тереза?

Но Альмира ничего не отвѣчала.

— Посмотри, что я тебѣ принесъ. Кусочекъ мяса. Съѣшь… Не хочешь. Ты думаешь, что оно отравлено? Ѣшь же, Альмира.

Но Альмира и не думала прикоснуться къ нему, пока, наконецъ Нарцисса, (у кошекъ, какъ извѣстно, нѣтъ такого твердаго характера) подкралась и хотѣла схватить мясо. Это раздражило Альмиру, — она бросилась и начала зарывать мясо, какъ дѣлаютъ предусмотрительныя собаки, приготовляющія запасъ на всякій случай.

— Что за недовѣрчивое животное! проворчалъ про себя Теодоръ. Надѣюсь, что мнѣ удастся пройти въ домъ.

Но это ему не удалось.

Альмира оскалила зубы и встала предъ нимъ.

— Ахъ! ты глупое животное! Скажи мнѣ, гдѣ женщины? Можетъ быть, онѣ приготовляютъ розовое масло?

Онъ отправился въ гротъ, гдѣ оно приготовлялось, и оглядѣлся вокругъ, но не нашелъ никого.

Тогда онъ вымылъ лицо и руки въ благоуханной розовой водѣ и ему доставило удовольствіе думать, что такимъ образомъ онъ испортилъ результатъ трудовъ цѣлаго дня.

Когда онъ хотѣлъ снова выдти изъ грота, то нашелъ, что собака легла поперекъ выхода и показывала ему зубы.

— Ахъ, ты, грубіанка! Ты не хочешь меня выпустить вонъ. Ну, что же, мнѣ все равно, я и здѣсь могу подождать, пока придутъ хозяйки, я и здѣсь найду мѣстечко отдохнуть. И онъ бросился на розовые лепестки, собранные Ноэми.

— Ха… ха… ха! ты, сама этого не понимая, устроила мнѣ прекрасное ложе.

Чрезъ нѣсколько времени женщины возвратились, съ Михаиломъ, со своей прогулки, во внутренность острова. Тереза съ удивленіемъ увидала, что Альмира не лежитъ предъ верандой, а стоитъ на сторожѣ предъ входомъ въ гротъ.

Когда Теодоръ услыхалъ голосъ Терезы, онъ придумалъ подшутить надъ нею, и спрятался подъ розовыми лепестками такъ, что его совсѣмъ не было видно, и когда затѣмъ Ноэми заглянула въ дверь съ словами: „Что тутъ такое, Альмира?“ онъ вдругъ выглянулъ и закричалъ ей:

— Здѣсь твой женихъ, прелестная Ноэми.

Ноэми отскочила назадъ, громко вскрикнувъ.

— Что съ тобой? спросила подоспѣвшая мать.

— Тамъ… между розами… отвѣчала Ноэми.

— Ну, что тамъ такое между розами, паукъ?

Теодоръ вскочилъ, громко смѣясь, со своей розовой постели, какъ человѣкъ, сыгравшій невинную шутку со своими близкими, съ громкимъ смѣхомъ бросился къ Терезѣ и обнялъ ее, не обращая вниманія ни на ея гнѣвные взгляды, ни на испуганное лицо Ноэми.

— Ха… ха… ха! какъ я васъ испугалъ! ну, дорогая Тереза, радуйся, твой возлюбленный зять пріѣхалъ!.. Онъ явился, какъ фея, изъ цѣлаго моря розовыхъ лепестковъ, ха!.. ха!.. ха!..

Затѣмъ онъ повернулся къ Ноэми, которая ускользнула отъ его объятій, и только тутъ Теодоръ Христіанъ замѣтилъ, что съ женщинами былъ еще третій — Тимаръ.

Это открытіе немного уменьшило его веселость, которая была только притворная. Ему было непріятно видѣть предъ собою человѣка, съ которымъ для него были связаны непріятныя воспоминанія.

— Вашъ покорный слуга, г. капитанъ, сказалъ онъ, наконецъ-то мы съ вами снова встрѣтились, Надѣюсь, вы не везете съ собою опять турецкаго паши? Ха! ха ха! не бойтесь, г. капитанъ.

Тимаръ только пожалъ плечами, но ничего не отвѣчалъ.

Затѣмъ Теодоръ повернулся къ Ноэми и схватилъ ее за талію, но дѣвушка отвернулась отъ него и оттолкнула его отъ себя.

— Оставь ее въ покоѣ, сказала Тереза строгимъ тономъ, что тебѣ здѣсь нужно?

— Ну, не выгоняйте меня изъ дома, прежде чѣмъ я вошелъ въ него. Надѣюсь, мнѣ будетъ позволено обнять мою прелестную невѣсту, Ноэми ничего не сдѣлается, если я буду глядѣть на нее. Отчего вы такъ боитесь меня, милая мама?

— На это есть причины, съ неудовольствіемъ сказала Тереза.

— Не сердитесь на меня, пожалуйста, мамочка. На этотъ разъ я пришелъ не для того, чтобъ брать у васъ что нибудь, на этотъ разъ я привезъ вамъ нѣчто… или, лучше сказать, множество денегъ, такъ много, что ты, мамочка, можешь купить на нихъ твой прежній, красивый домъ, вмѣстѣ съ полями, а также и твое маленькое помѣстье на островѣ Острова. Однимъ словомъ, все, что ты нѣкогда потеряла. Все это будетъ у тебя снова. Я знаю, что я, какъ сынъ, обязанъ исправить то, что сдѣлалъ дурнаго мой отецъ.

Тутъ Теодоръ Христіанъ такъ разчувствовался, что даже заплакалъ, но эти слезы не произвели впечатлѣнія на присутствующихъ. Его слезамъ вѣрили также мало, какъ и смѣху.

— Идемте въ комнату, сказалъ Теодоръ, то, что я хочу вамъ сообщить, я не могу говорить предъ всѣмъ свѣтомъ.

— Не говори глупостей, сказала Тереза, что значутъ слова „весь свѣтъ“ здѣсь, на уединенномъ островѣ. Что же касается г. Тимара, то при немъ ты можешь все говорить, онъ нашъ старый, хорошій знакомый; но идемъ въ домъ, я знаю, ты навѣрно голоденъ.

— Какъ ты хорошо знаешь слабости своего Теодора. У него вѣчно отличный аппетитъ и при томъ ты умѣешь готовить такія отличныя кушанья, что, глядя на нихъ, текутъ слюнки. На свѣтѣ нѣтъ другой такой хозяйки, какъ ты. Я ѣлъ даже у турецкаго султана, но и у него нѣтъ такой кухарки, какъ ты.

Фрау Тереза имѣла слабость. Она была чувствительна къ похваламъ ея гостепріимству. Она угощала всякаго, кто къ ней приходилъ, и даже своего смертельнаго врага она не въ состояніи была бы отпустить голоднымъ.

На головѣ Теодора Христіана было надѣта шляпа, такъ называемая „Фигаро“, которыя въ то время были въ модѣ, и онъ надѣлъ ее такимъ образомъ, чтобъ, входя въ низкую дверь, сбить съ головы для того, чтобъ имѣть возможность сказать:

— Ахъ! проклятая дверь! но это всегда случается съ тѣми, кто привыкъ къ высокимъ дверямъ. Въ моемъ новомъ домѣ всѣ двери высокія. А какой прекрасный видъ на море!

— Если у тебя въ самомъ дѣлѣ, гдѣ нибудь жилище? спросила Тереза, накрывая на столъ въ маленькой комнатѣ.

— Еще бы! конечно! Въ Тріестѣ, въ самомъ красивомъ дворцѣ цѣлаго города. Я агентъ перваго кораблестроителя.

— Въ Тріестѣ? вмѣшался Тимаръ, какъ его зовутъ?

— Онъ строитъ только морскіе корабли, съ презрительной улыбкой сказалъ Теодоръ, впрочемъ, его зовутъ сеньоръ Скарамелли.

Тимаръ ничего не сказалъ. Онъ не счелъ нужнымъ говорить, что самъ заказалъ корабль у сеньора Скарамелли.

— О! теперь у меня множество денегъ, хвастался Теодоръ. Цѣлые милліоны проходятъ у меня между рукъ. Еслибы я не былъ такимъ честнымъ человѣкомъ, то могъ бы отложить въ сторону сотни. Впрочемъ я привезъ съ собою нѣчто своей маленькой Ноэми, что я ей уже раньше обѣщалъ. А что я обѣщалъ? Кольцо. Съ какимъ камнемъ? съ рубиномъ, со смарагдомъ. Въ этомъ кольцѣ вставленъ брилліантъ въ четыре съ половиной карата. Это будетъ обручальнымъ кольцомъ моей маленькой Ноэми. Это…

Теодоръ сунулъ руку въ карманъ своихъ панталонъ, долго искалъ, затѣмъ на лицѣ его выразился испугъ.

— Потерялъ!.. вскричалъ онъ, выворачивая карманъ и показывая предательскую дыру, въ которую упало драгоцѣнное обручальное кольцо съ брилліантомъ въ четыре съ половиною карата.

Что касается Ноэми, то она громко расхохоталась.

У нея былъ прелестный смѣхъ, хотя ее рѣдко слышали смѣющейся.

— Но оно еще не потерялось! вскричалъ Теодоръ. Погодите смѣяться, прелестныя дамы.

И онъ началъ поспѣшно снимать сапогъ.

Дѣйствительно, изъ сапога упало на полъ отыскиваемое кольцо.

— Вотъ оно, обручальное кольцо моей Ноэми у меня. Посмотрите, Тереза. Вотъ что привезъ своей невѣстѣ вашъ будущій зять. Ну, что ты на это скажешь?. А вы, г. капитанъ, если вы понимаете въ этомъ толкъ, скажите, во сколько вы цѣните этотъ брилліантъ?

Тимаръ поглядѣлъ на камень и сказалъ:

— Страза, по знакомству стоитъ пять грошей.

— Молчите, капитанъ, что вы въ этомъ понимаете. Вы понимаете толкъ въ овсѣ, да въ кукурузѣ и, можетъ быть, въ жизни не видали ни одного брилліанта.

Говоря это, онъ надѣлъ кольцо, которое Ноэми не взяла бы ни за что, на свой мизинецъ и во все время ужина старался выставить его игру.

Наѣвшись до сыта, онъ возвратился къ главному предмету своего пріѣзда.

— Ну, теперь, Тереза, я скажу тебѣ, для чего собственно я пріѣхалъ.

Тереза поглядѣла на Теодора съ испуганнымъ видомъ.

— Я сразу осчастливлю васъ всѣхъ: тебя, Ноэми и самого себя. Благодаря этому, я пріобрѣлъ себѣ уваженіе у сеньора Скарамелли. Однажды сеньоръ Скарамелли сказалъ мнѣ.: „Другъ Христіанъ, тебѣ придется ѣхать въ Бразилію“…

— О! если бы ты уже уѣхалъ! со вздохомъ сказала Тереза.

Теодоръ понялъ этотъ вздохъ и засмѣялся.

--… „Ты долженъ привезти мнѣ оттуда немного дубоваго лѣса, продолжалъ онъ. Тамъ ростутъ всевозможныя нужныя для насъ деревья, Фернамбукъ, макасони, каскарилло, тагомако“…

— Прошу тебя перестань повторять предо мною эти индійскія названія, перебила его Тереза. Ты думаешь, что вскружишь мнѣ голову, если повторишь предо мною цѣлый рядъ непонятныхъ словъ. Скажи мнѣ лучше, почему, если въ Бразиліи ростетъ такое множество прекрасныхъ деревьевъ, ты уже не уѣхалъ туда?

— Въ этомъ-то и состоитъ мой геніальный планъ. Къ чему, сказалъ я сеньору Скарамелли, ѣхать мнѣ въ Бразилію, когда мы здѣсь, недалеко, можемъ получить лѣсъ еще лучше, чѣмъ бразильскій. Я знаю одинъ островъ посреди Дуная, на которомъ ростетъ дѣвственный лѣсъ, тамъ есть множество прекрасныхъ деревьевъ, которыя могутъ поспорить съ южно-американскими…

— Я такъ и думала, прошептала про себя Тереза.

— Тополи и орѣховыя деревья могутъ вполнѣ замѣнить бразильскій лѣсъ, а ихъ ростутъ сотни на вашемъ островѣ…

— Мои орѣховыя деревья!..

— Дерево яблони гораздо лучше, чѣмъ каскарилло…

— Какъ! ты распорядился даже моими яблонями?..

— Мы получимъ за нихъ массу денегъ, по меньшей мѣрѣ, по десяти гульденовъ за дерево. Сеньоръ Скарамелли далъ мнѣ полномочіе дѣйствовать, какъ я хочу. Онъ уполномочилъ меня заключить съ тобою контрактъ. Онъ лежитъ у меня въ карманѣ готовый, тебѣ стоитъ только подписать его, и мы будемъ богатыми людьми, а когда срубятъ множество деревьевъ и самимъ намъ не зачѣмъ будетъ оставаться, мы переѣдемъ въ Тріестъ, а весь островъ засѣемъ черешней. За ней не нужно большаго ухода, достаточно будетъ одного человѣка, который ежегодно срѣзалъ бы вѣтви и продавалъ туркамъ на чубуки. Такимъ образомъ, мы получимъ пятьсотъ дукатовъ чистаго дохода съ іоха, съ десяти іохъ пять тысячъ.

Тимаръ не могъ удержаться отъ смѣха. Такая смѣлая спекуляція не приходила въ голову даже ему самому.

— Что тутъ смѣшнаго! крикнулъ Теодоръ Тимару. Я кое-что понимаю въ этомъ дѣлѣ.

— Я также понимаю, сказала Тереза, что ты хочешь сдѣлать. Каждый разъ, когда наша несчастная звѣзда приводитъ тебя сюда, я могу быть увѣрена, что ты придумалъ какой нибудь отвратительный планъ. Ты знаешь, что никогда не находилъ у меня денегъ, и не найдешь ихъ, но ты самъ умѣешь добывать ихъ. До сихъ поръ ты увозилъ отъ насъ все, что мы пріобрѣтали, и превращалъ въ деньги. Теперь ты уже не довольствуешься плодами, ты хочешь продать самыя деревья. Моихъ любимцевъ! моихъ единственныхъ друзей въ этомъ свѣтѣ! я ихъ посадила, за ними ухаживала! подъ ихъ тѣнью я отдыхала. Стыдись сочинять басни, будто ты получишь сокровища за эти деревья, изъ которыхъ твой г. Скарамелли построитъ суда. Нѣтъ сомнѣнія, ты ихъ продашь, но только первому попавшемуся торговцу дровами. Вотъ твой планъ. Кого хочешь ты имъ обогатить, но только не меня, я знаю всѣ твои плутни. Повторяю тебѣ, оставь свои глупыя шутки.

— Нѣтъ, Тереза, я совсѣмъ не шучу. Ты можешь понять, что я не даромъ пріѣхалъ сюда. Вспомни только, какой сегодня день. Сегодня мои имянины и въ этотъ же день родилась моя маленькая, возлюбленная Ноэми. Ты знаешь, что мой бѣдный, покойный отецъ и твой мужъ обручили насъ, когда мы были еще дѣтьми. Было рѣшено, что, когда Ноэми будетъ семнадцать лѣтъ, мы женимся. Я пріѣхалъ къ этому дню съ другаго конца свѣта. Я здѣсь, со всею страстью любящаго сердца. Но одной любовью человѣкъ не можетъ быть сытъ. Конечно, я получаю у сеньора Скарамелли хорошее жалованье, но оно все ушло на роскошную отдѣлку моей квартиры въ Тріестѣ. Ты должна дать что нибудь Ноэми, чтобъ она могла вступить въ свѣтъ прилично своему положенію. Невѣста не можетъ придти въ домъ жениха съ пустыми руками, и твоя единственная дочь имѣетъ право требовать отъ тебя, чтобъ ты отпустила ее прилично.

Ноэми съ досадой сѣла въ уголъ и сидѣла тамъ, повернувшись ко всему обществу спиной и упершись лбомъ въ стѣну.

— Да, продолжалъ Теодоръ, ты должна дать Ноэми приданое. Не будь такъ себялюбива, оставь себѣ половину своихъ деревьевъ, а другую половину отдай мнѣ. Кому и какъ я ихъ продамъ, это будетъ мое дѣло. Дай Ноэми въ приданое орѣховыя деревья, для нихъ, я уже имѣю хорошаго покупщика.

Терпѣніе Терезы пришло къ концу.

— Слушай, Теодоръ, сказала она, я не знаю, имянинникъ ли ты сегодня или нѣтъ, но я знаю навѣрно, что сегодня не день рожденія Ноэми, и также знаю, что Ноэми не вышла бы за тебя замужъ, если бы ты былъ единственнымъ мужчиной на всемъ свѣтѣ…

— Предоставь это мнѣ, объ этомъ я не безпокоюсь.

— Можешь думать, что хочешь, но дай мнѣ договорить до конца. Ты не получишь ни теперь, ни никогда моихъ орѣховыхъ деревьевъ, хотя бы они нужны были для постройки Ноева ковчега. Я могу подарить тебѣ одно дерево и ты можешь употребить его, для какой хочешь цѣли. Ты говоришь, что сегодня ты имянинникъ, я дарю тебѣ это дерево.

При этихъ словахъ Теодоръ всталъ, но не для того, чтобъ уйти, а для того, чтобъ повернуть стулъ и сѣсть на него верхомъ, лицомъ къ спинкѣ.

— Нечего сказать, ты дружески расположена ко мнѣ, Тереза, сказалъ онъ, глядя ей въ лицо. Ты, кажется, забыла, что стоитъ мнѣ сказать одно слово…

— Такъ говори же, предъ этимъ господиномъ ты можешь говорить спокойно, онъ знаетъ все.

— Даже то, что этотъ островъ не принадлежитъ тебѣ?

— Даже это.

— И что мнѣ стоитъ сказать одно слово въ Вѣнѣ или Константинополѣ…

— Чтобъ оставить насъ безъ пристанища и сдѣлать нищими.

— Да, я могу это сдѣлать! вскричалъ Теодоръ

Христіанъ, переставая притворяться и, вынувъ изъ кармана какую-то бумагу, подалъ ее Терезѣ, говоря: вотъ тебѣ готовый контрактъ, тутъ поставлено даже число. Ты знаешь, что я могу сдѣлать, и сдѣлаю, если ты сейчасъ же не подпишешь мой контрактъ.

— Нѣтъ, сударь, сказалъ Тимаръ, кладя руку на плечо Теодора, вы не можете имъ ничего сдѣлать.

— Что такое? вскричалъ Теодоръ, съ гнѣвомъ поднявъ голову.

— Вы не можете донести о существованіи этого острова и о томъ, что его уже заняли.

— Почему же я не могу этого сдѣлать?

— Потому, что другой уже сдѣлалъ это.

— Вы! вскричалъ Теодоръ, поднимая руку на Михаила.

— Вы?.. прошептала Тереза, закрывая лицо руками.

— Да, я, твердо и спокойно сказалъ Тимаръ. Я заявилъ, какъ въ Вѣнѣ, такъ и въ Константинополѣ, что здѣсь, рядомъ съ островомъ Острова, образовался маленькій безъимянный и необитаемый островъ. Въ то же время, я получилъ, какъ отъ вѣнскаго правительства, такъ и отъ Высокой Порты, право на пользованіе этимъ островомъ въ теченіе девяноста лѣтъ. Въ знакъ подданства, я обязанъ ежегодно доставлять венгерскому правительству мѣшокъ орѣховъ, а Высокой Портѣ корзину плодовъ. Императорскій патентъ и султанскій фирманъ у меня въ рукахъ.

Говоря это, Тимаръ вынулъ изъ кармана обѣ бумаги, полученныя имъ въ его конторѣ въ Байѣ и полученіе которыхъ такъ сильно его обрадовало.

Сдѣлавшись важнымъ господиномъ, онъ захотѣлъ также дать спокойствіе бѣдному, преслѣдуемому судьбою семейству. Этотъ мѣшокъ орѣховъ и корзина съ плодами стоили ему не мало денегъ.

— Я же, заключилъ онъ свою рѣчь, спѣшу передать, какъ патентъ, такъ и фирманъ и связанныя съ ними права, настоящимъ жителямъ и колонистамъ этого острова. Всѣ необходимыя формальности уже исполнены. Вотъ вамъ бумаги.

Тереза, ни слова не говоря, упала къ ногамъ Михаила. Она могла только рыдать и цѣловать руки этого человѣка, спасшаго ее отъ призрака, преслѣдовавшаго ее день и ночь и не дававшаго ей покоя.

Ноэми схватилась обѣими руками за сердце какъ бы боясь, что оно заговоритъ и выдастъ то, чего не произносили ея губы.

— И такъ, вы видите, г. Теодоръ Христіанъ, сказалъ Михаилъ, что, въ продолженіе девяноста лѣтъ, вамъ нечего дѣлать на этомъ островѣ.

Теодоръ Христіанъ поблѣднѣлъ отъ гнѣва.

— Кто же вы такой, крикнулъ онъ, что осмѣливаетесь мѣшаться въ наши семейныя дѣла? Кто далъ вамъ на это право?

— Моя любовь! вдругъ вскричала Ноэми, бросаясь на грудь Михаила и обнимая его.

Теодоръ не сказалъ болѣе ни слова. Въ нѣмой ярости онъ погрозилъ Тимару кулакомъ и бросился вонъ изъ комнаты.

Въ его взглядѣ сверкала угроза такой ненависти, которая не презираетъ ни убійствомъ, ни ядомъ.

Во даже и тогда, когда онъ исчезъ, дѣвушка не выпускала изъ объятій Михаила.

ГЛАВА V.
Прочь со свѣта!

Что заставило Ноэми броситься на грудь Тимара, громко сознаться, что она его любитъ?

Можетъ быть, она хотѣла этимъ на вѣкъ изгнать человѣка, присутствіе котораго было для нея ужасно? или, можетъ быть, она хотѣла сдѣлать невозможными его дальнѣйшія покушенія сдѣлать ее своей женою?

Дѣвушка, выросшая на свободѣ, не имѣла никакого понятія о приличіяхъ, которыя заставляютъ скрывать чувство любви. Она была незнакома съ общественными правилами и обычаями, которыми государство и церковь ограждаютъ отношенія мужа и жены.

Можетъ быть также, что она смѣшала чувство любви съ чувствомъ благодарности, которую должна была чувствовать къ человѣку, который спасъ ее и ея мать отъ постояннаго безпокойства, который подарилъ имъ этотъ маленькій рай на всю жизнь?

Можетъ быть, она бросилась на грудь своего благодѣтеля, чтобы защитить его отъ нападенія Теодора?

Можетъ быть, она думала, что бѣдный капитанъ, мать котораго была также бѣдна, какъ ея мать, и у котораго никого не было на свѣтѣ, надѣялся имѣть въ ней человѣка, который будетъ его любить?

Конечно, онъ не возвратился бы на этотъ островъ, если бы его ничто не притягивало, а если онъ меня любитъ, то почему не любить и мнѣ его?

Но нѣтъ, нѣтъ, тутъ не нужно было никакихъ объясненій. Ею руководила чистая, непритворная любовь. Она не знала, почему она такъ поступила, она не спрашивала о причинѣ, она просто любила и любила, не спрашивая, дозволена ли эта любовь людьми и Богомъ и что выйдетъ изъ этой любви — радость или горе?

Она не думала о томъ, чтобы быть женою своего возлюбленнаго, она просто любила его. Она не просила ни снисхожденія людей, ни милосердія Божія, она просто любила.

Такова была Ноэми,

Михаилъ въ первый разъ въ жизни слышалъ, какъ женщина говорила, что любитъ его, любитъ его дѣйствительной, непритворной любовью, любитъ его, какъ бѣднаго, служащаго у другихъ капитана, любитъ только за него самого.

Какая-то чудная теплота согрѣвала его, та теплота, которая должна пробудить мертваго отъ вѣчнаго сна.

Онъ нерѣшительно обнялъ дѣвушку и прижалъ къ своей груди, спрашивая едва слышнымъ голосомъ:

— Правда ли это?

Ноэми подняла лежавшую на его плечѣ голову и отвѣчала:

— Да, это правда.

Михаилъ взглянулъ на Терезу.

Тереза подошла къ обоимъ и положила руки на голову Ноэми, какъ бы говоря: ну, люби его!

Это была торжественная сцена, въ которой каждый слышалъ біеніе сердца другаго.

Тереза первая прервала молчаніе.

— О, если бы вы знали, сказала она Тимару, какъ много слезъ пролила о васъ Ноэми. Если бы вы видѣли, какъ она каждый день поднималась на скалу и по цѣлымъ часамъ глядѣла на рѣку! Если бы вы слышали, какъ она во снѣ шептала ваше имя!

Ноэми повернулась къ матери, какъ бы желая просить ее не выдавать слишкомъ много. Михаилъ же, ободренный этимъ, прижалъ ее крѣпче къ груди.

Наконецъ-то встрѣтилось существо, съумѣвшее полюбить его! полюбившее въ „золотомъ человѣкѣ“ только человѣка, а не его золото, и ему казалось, какъ будто бы онъ заблуждался и только теперь увидѣлъ цѣль, увидѣлъ новую землю, новое небо и новую жизнь.

Онъ наклонился и поцѣловалъ дѣвушку въ лобъ и почувствовалъ, какъ ея сердце бьется у него на груди, и вокругъ нихъ не было ничего, кромѣ благоухающихъ деревьевъ и кустовъ, жужжащихъ пчелъ и поющихъ птицъ, которыя всѣ, казалось, говорили ему:, ты долженъ любить!»

Молча вышли они изъ дома, по прежнему обнявшись, они глядѣли въ глаза другъ другу и каждый изънихъ думалъ:

— Какъ это удивительно: твои глаза такого же цвѣта, какъ и мои.

День клонился къ вечеру.

Ноэми повела Михаила на вершину скалы, съ которой она, со слезами на глазахъ, нѣкогда глядѣла ему вслѣдъ.

Тимаръ сѣлъ на скалу, между благоухающихъ кустовъ лавенды, Ноэми сѣла рядомъ съ нимъ, прислонившись своей золотой, бѣлокурой головкой къ его плечу и поднявъ глаза къ небу.

Тереза стояла за ними и съ улыбкою глядѣла на нихъ.

Серебристая луна свѣтила и, казалось, говорила:

— Это сокровище принадлежитъ тебѣ. Ты нашелъ его. Оно добровольно отдалось тебѣ, оно твое! Тебѣ не доставало только любви, теперь ты нашелъ ее! Возьми ее! Выпей до дна кубокъ счастья! Ты сдѣлаешься новымъ человѣкомъ. Человѣкъ, котораго любитъ женщина, полубогъ. Ты счастливъ, потому что любимъ!

Только внутренній голосъ шепталъ ему:

— Ты воръ!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Съ первымъ поцѣлуемъ для Михаила открылся новый міръ. Въ его душѣ произошелъ чудный переворотъ.

Первое чувство, охватившее его, было чувство страха, боязни счастья. Долженъ ли онъ отдаться этому счастію или бѣжать отъ него? Благословеніе или проклятіе лежало на этомъ счастіи? Принесетъ оно ему смерть или жизнь? Что будетъ? Будетъ ли онъ счастливъ или погибнетъ, если послушается голоса своего сердца?

И онъ сталъ слушать только свое сердце, а оно говорило ему:

— Гляди ей въ глаза. Нѣтъ ничего грѣховнаго очаровываться взглядомъ любящихъ глазъ, и онъ забылъ весь свѣтъ, глядя ей въ глаза.

Въ этихъ глазахъ для него создался новый міръ, полный блаженства, прелести и неземнаго счастія.

Съ юности никто не любилъ его. Одно время онъ надѣялся на счастіе любви. Онъ стремился къ нему и, когда онъ достигъ цѣли, то счастіе, на которое онъ надѣялся, превратилось въ несчастіе; а тутъ ему прямо въ лицо говорили, что его любятъ. Все вокругъ говорило ему о любви: цвѣты, распускавшіеся на деревьяхъ, животныя, лизавшія ему руку, нѣжныя уста, выдавшія тайну сердца, нѣжная краска на щекахъ и взглядъ, говорившій еще болѣе, чѣмъ уста. Даже та, которая должна была бы хранить тайну, даже мать любящей дѣвушки и та выдала ее.

— Она любитъ тебя и любитъ страстно, любитъ до смерти!

Тимаръ прожилъ на островѣ день, равняющійся вѣчности, день, полный разнообразныхъ чувствъ. Это былъ день самозабвенія и сновъ на яву, когда то, чего желаешь во снѣ, уже стоитъ предъ нами.

Когда же ночью, на третій день, онъ возвратился въ свою темную спальню, внутренній обвинитель призвалъ его къ отвѣту, обвинитель, который не даетъ уснуть и голосъ котораго нельзя заставить замолчать. Голосъ этого обвинителя не далъ Тимару уснуть. Онъ бодрствовалъ цѣлую ночь. Восходъ солнца нашелъ его подъ деревьями.

Его рѣшеніе было принято.

Онъ рѣшился уѣхать и затѣмъ долго не возвращаться, до тѣхъ поръ, пока его не забудутъ, до тѣхъ поръ, пока онъ самъ не забудетъ.

Онъ прожилъ три дня въ счастіи, какое только возможно на землѣ.

Когда солнце совсѣмъ взошло, онъ уже обошелъ весь островъ, и когда возвратился съ этой прогулки, то нашелъ Терезу и ея дочь накрывавшими на столъ.

— Я долженъ сегодня ѣхать, сказалъ Михаилъ Терезѣ.

— Такъ скоро!.. прошептала Ноэми.

— У него много дѣлъ, замѣтила Тереза дочери.

Это было такъ естественно: капитанъ только слуга, онъ долженъ заботиться о своихъ дѣлахъ и не можетъ свободно располагать своимъ временемъ.

Его даже не просили остаться, такъ казалось естественнымъ, что онъ долженъ ѣхать. Онъ долженъ былъ снова вернуться и они должны были ждать его годъ, два года… до смерти… цѣлую вѣчность.

Ноэми не дотрогивалась до своего стакана со свѣжимъ молокомъ и не выпила ни капли.

Конечно, его нельзя было удерживать, онъ долженъ былъ ѣхать исполнять свое дѣло.

Тереза сама принесла ему ружье и охотничью сумку и сказала Ноэми:

— Неси ружье, чтобъ Альмира не отняла его. Ступай, проводи его до лодки.

Тимаръ молча пошелъ рядомъ съ Ноэми. Рука дѣвушки лежала въ его рукѣ.

Вдругъ Ноэми остановилась.

Михаилъ также остановился и поглядѣлъ дѣвушкѣ въ глаза.

— Ты хочешь что нибудь сказать мнѣ? спросилъонъ.

Ноэми долго думала, затѣмъ сказала:

— Нѣтъ, ничего.

Тимаръ уже научился читать въ ея глазахъ я угадалъ ея мысль.

Ноэми хотѣла спросить его: «скажи мнѣ, мой возлюбленный, что сдѣлалось съ той блѣдной дѣвушкой, которая была здѣсь съ тобою на островѣ и которую ты звалъ Тимеей?» Но она ничего не сказала и молча пошла дальше, держа руку Михаила въ своихъ рукахъ. Когда надо было прощаться, у Михаила стало очень-тяжело на сердцѣ.

Передавая ему ружье, Ноэми шепнула:

— Смотрите, чтобы съ вами не случилось несчастія.

Затѣмъ, пожавъ ему руку, она еще разъ поглядѣла на него своими небесными голубыми глазами и умоляющимъ голосомъ прошептала:

— Возвратитесь ли вы?

Михаилъ былъ очарованъ этимъ умоляющимъ голосомъ. Онъ прижалъ дѣвушку къ своей груди и прошепталъ:

— Отчего ты не говоришь: возвратишься ли «ты»? почему ты не говоришь мнѣ «ты»?

Дѣвушка закрыла глаза и кротко покачала головой.

— Скажи мнѣ «ты», нѣсколько разъ просилъ Михаилъ.

Дѣвушка спрятала лицо на его груди, но не исполнила его желанія.

— И такъ, ты не хочешь сказать мнѣ ты. Ты не хочешь сказать одного короткаго слова, чего ты боишься?

Ноэми закрыла глаза обѣими руками и ничего не говорила.

— Ноэми, прошу тебя, скажи мнѣ это короткое слово. Ты этимъ сдѣлаешь меня счастливымъ, отпуская меня.

Дѣвушка опустила голову, но не сказала «ты».

— Въ такомъ случаѣ, прощайте, дорогая Ноэми! вскричалъ Михаилъ, и вскочилъ въ лодку.

И пока онъ удалялся отъ острова, онъ все время видѣлъ стоящую, прислонившись къ дереву, Ноэми, печально опустившую голову и глядѣвшую ему вслѣдъ.

Но словечка «ты» она не крикнула ему.

ГЛАВА VI.
Возвращеніе.

Переѣхавъ на другой берегъ, Михаилъ передалъ лодку рыбаку съ тѣмъ, чтобъ онъ хранилъ ее до его возвращенія.

Но возвратится ли онъ когда нибудь?

Онъ хотѣлъ дойти пѣшкомъ до хижины на берегу, въ которой жилъ Фабула, наблюдавшій за нагрузкою кораблей. Грести противъ теченія — тяжелый трудъ, къ которому нисколько не былъ расположенъ Тимаръ въ его душевномъ состояніи.

Онъ долженъ былъ бороться въ душѣ съ теченіемъ гораздо болѣе сильнымъ, чѣмъ теченіе Дуная, противиться которому нужна была вся его сила.

Онъ молча шелъ по пустынному берегу, закинувъ ружье за спину.

— Ты не можешь, ты не долженъ возвращаться сюда обратно, говорилъ себѣ Тимаръ. Тебѣ уже тяжело было скрывать одну ложь, то каково же скрывать двѣ. Приди въ себя, ты не ребенокъ, которымъ могутъ играть его страсти. А можетъ быть, тутъ даже и не то? Можетъ быть, то, что ты чувствуешь, не страсть, можетъ быть, это просто мимолѣтное желаніе, или, что еще хуже, тщеславіе? Тебѣ льститъ, что молоденькая дѣвушка, оттолкнувшая руку человѣка моложе тебя, бросилась тебѣ на грудь и. сказала: «я люблю тебя!» Заставь молчать твое тщеславіе, дѣвушка не любитъ того молодаго человѣка, потому что онъ негодяй. Она влюбилась въ тебя, потому что считаетъ тебя полубогомъ; но, если бы она знала то, что знаешь ты, что ты такой же обманщикъ, только болѣе счастливый, чѣмъ тотъ, стала ли бы она любить тебя послѣ этого?

Но, если она дѣйствительно влюблена въ тебя, какова будетъ твоя и ея судьба, если ты примешь ея любовь? Ты свяжешь ее съ собою неразрывными узами. Тебѣ придется вести двѣ жизни, полныя лжи. Тебѣ придется раздѣлять существованіе между двумя мѣстами. Оставивъ то или другое изъ нихъ, ты будешь, имѣть своей постоянной спутницей заботу. Въ одномъ мѣстѣ ты будешь бояться за свою любовь, въ другомъ — за свою честь. Твоя жена тебя не любитъ, но она вѣрна тебѣ, какъ ангелъ. Ты страдаешь, но Тимея также страдаетъ, и если вы оба страдаете, то это не ея, а только твоя вина. Ты похитилъ у нея ее сокровище, затѣмъ свободу. Неужели теперь ты похитишь у нея свою вѣрность? Конечно, она, по всей вѣроятности, никогда не узнаетъ объ этомъ и это не принесетъ ей никакого горя, но тебѣ надо будетъ жить вдали отъ своего дома. Хотя, конечно, судьба купцовъ такова, что въ интересахъ своихъ дѣлъ они должны путешествовать по чужимъ странамъ, и отъ весны до осени ты можешь жить на островѣ, никому не бросится это въ глаза. Если бы у тебя спросили, гдѣ ты былъ такъ долго? у тебя готовъ отвѣтъ: «путешествовалъ по дѣламъ». Но что будетъ съ этой дѣвушкой? Ноэми не легкомысленна, она не принадлежитъ къ числу дѣвушекъ, думающихъ сегодня одно, завтра другое. Ея отецъ умеръ самоубійцей. Съ ея сердцемъ нельзя шутить. А что будетъ, если на вашу любовь сойдетъ благословеніе свыше? что будетъ съ женою, что будетъ съ семействомъ, которыя по человѣческимъ закономъ не будутъ имѣть на тебя никакихъ правъ, также какъ и ты на нихъ? Затѣмъ, еще одно препятствіе. Какъ удастся тебѣ удалить презрѣннаго жениха? Этому негодяю ничего не стоитъ сдѣлать лишнюю подлость. Онъ способенъ на все. Онъ будетъ преслѣдовать тебя съ одного конца свѣта на другой. Онъ узнаетъ твою тайну и будетъ тебя мучить, будетъ угрожать тебѣ цѣлую жизнь. Никакой цѣной, никакими жертвами не отдѣлаться тебѣ отъ него, не освободиться отъ него.

Тимаръ вытеръ потъ, покрывавшій его лобъ, и снялъ шляпу съ головы.

Онъ пытался оправдать себя противъ своихъ собственныхъ обвиненій.

— Неужели мнѣ никогда не быть счастливымъ? Вотъ уже сорокъ лѣтъ, какъ я встаю каждый день рано утромъ, поздно ложусь и цѣлый день тружусь. И для чего? Для другихъ, а не для себя. Я несчастенъ въ своемъ собственномъ домѣ. Неужели же я не стою того, чтобъ быть любимымъ своей женой? Развѣ я не любилъ мою жену? но ея холодность довела меня до отчаянія. Она меня не любитъ. Я присвоилъ себѣ ея состояніе… Но нѣтъ, это неправда, — я спасъ его для нея. Если бы я передалъ его сейчасъ же, какъ нашелъ, ея опекуну, то онъ сдѣлалъ бы все, чтобъ пустить ее по міру. Теперь же она владѣетъ всѣмъ, что ей принадлежало. Неужели же я воръ?…

Ноэми меня любитъ. Этого уже нельзя измѣнить. Она любитъ меня съ тѣхъ поръ, какъ увидала въ первый разъ. Можетъ ли она быть счастлива, если я не возвращусь къ ней болѣе? Можетъ быть, я убью ее, если я буду избѣгать ее? Можетъ быть, не возвратившись, я доведу ее до самоубійства? Здѣсь, на этомъ, лежащемъ внѣ міра, островѣ не существуетъ никакихъ общественныхъ правилъ, никакихъ постановленій религіи. Можетъ быть, тутъ живетъ истинное счастіе, скрывшееся отъ глупаго, тщеславнаго свѣта?

Весенній вѣтеръ шелестилъ вѣтвями молодыхъ тополей.

На поворотѣ тропинки стояла заброшенная и полуразрушенная хижина.

Тимаръ снова вытеръ потъ на лбу и надѣлъ шляпу.

Внутренній голосъ говорилъ ему:

— Ты правъ. У тебя нѣтъ ничего, что радовало бы тебѣ сердце. Твоя жизнь одинока, но спокойна. Ложась вечеромъ въ постель, ты думаешь: «еще одинъ безрадостный день», но ты думаешь также: «я могу спать спокойно, я не сдѣлалъ ничего дурнаго, не взялъ на себя никакой вины». Можешь ли ты отдать это спокойствіе твоей совѣсти взамѣнъ радости, которая отниметъ у тебя спокойный сонъ?… Да, но кто же сказалъ, что любить — грѣхъ, а страдать — добродѣтель?

Въ то время, какъ онъ думалъ такимъ образомъ, недалеко отъ него раздались два выстрѣла и обѣ пули пролетѣли надъ его головой, а его шляпа, прострѣленная вторымъ зарядомъ, отлетѣла въ кусты.

Оба выстрѣла раздались изъ хижины. Въ первую минуту страхъ сковалъ Михаила. Эти два выстрѣла явились, какъ бы прямымъ отвѣтомъ на его мысль. Онъвздрогнулъ всѣмъ тѣломъ, но чрезъ мгновеніе гнѣвъ смѣнилъ испугъ, онъ снялъ ружье съ плеча, взвелъ оба курка и бросился въ хижину, изъ которой еще несся дымъ отъ выстрѣловъ.

Предъ нимъ стоялъ дрожавшій отъ страха Теодоръ Христіанъ, разряженный пистолетъ еще дымился у него въ рукахъ. Онъ держалъ его теперь предъ собою, защищая имъ голову, и дрожа всѣмъ тѣломъ.

— Такъ это ты! крикнулъ Михаилъ.

— Сжальтесь!.. прошепталъ Теодоръ, съ мольбою протягивая руки.

Колѣни подъ нимъ подгибались, онъ едва могъ держаться на ногахъ; лицо его было блѣдно, какъ смерть.

Самообладаніе снова возвратилось къ Тимару. Испугъ и гнѣвъ одинаково оставили его, онъ опустилъ ружье.

— Подойди ближе, сказалъ онъ.

— Не смѣю, прошепталъ Теодоръ, вы меняубьете.

— Не бойся меня. Мнѣ не нужно твоей жизни. Говоря это, онъ разрядилъ ружье на воздухъ.

— Теперь, ты видишь, я безоруженъ, и не имѣешь причины бояться за свою жизнь.

Теодоръ вышелъ изъ хижины.

— Ты хотѣлъ меня убить? сказалъ Михаилъ, несчастный, я тебя сожалѣю!

Преступникъ не смѣлъ поднять на него глазъ.

— Теодоръ Христіанъ! ты еще такъ молодъ и уже хотѣлъ сдѣлаться убійцей, но это не удалось тебѣ. Приди въ себя. Ты не золъ отъ природы, тебя только испортили съ дѣтства. Я знаю исторію твоей жизни и извиняю тебя. У тебя прекрасныя способности, но ты обращаешь ихъ на зло. Ты бродяга. Ты обманываешь всѣхъ. Неужели подобная жизнь можетъ тебѣ нравиться? Это невозможно. Можетъ быть, я могу помочь тебѣ пріобрѣсти положеніе, въ которомъ ты бы могъ съ пользою употреблять свои способности. У меня много связей, это въ моей власти, я даю тебѣ на это руку..

Убійца упалъ на колѣни предъ тѣмъ, кого хотѣлъ убить, схватилъ протянутую ему руку обѣими руками и, громко рыдая, покрылъ ее поцѣлуями.

— О, сударь, вы первый человѣкъ, который говоритъ со мною такимъ образомъ! Оставьте меня у вашихъ ногъ. Съ дѣтства меня гнали, какъ собаку, изъ одного угла въ другой! Каждый кусокъ хлѣба я долженъ былъ украсть или добыть хитростью! Никто не протянулъ мнѣ руки, кромѣ человѣка, который былъ еще хуже меня и повелъ меня по дурному пути! Я велъ постыдную, ужасную жизнь, полную обмановъ и лжи, и долженъ дрожать предъ каждымъ знакомымъ лицомъ и вдругъ вы протягиваете мнѣ руку!.. Вы, котораго я хотѣлъ убить, какъ разбойникъ!.. Вы хотите спасти меня отъ меня самого! Позвольтемнѣ стоять предъ вами на колѣняхъ и такимъ образомъ выслушать ваши приказанія.

— Встаньте, я вообще не люблю чувствительности я слезъ, въ мужчинѣ же онѣ мнѣ противны.

— Вы правы, сказалъ Теодоръ Христіанъ, въ особенности же въ такомъ извѣстномъ обманщикѣ, какъ я, который, если бы ему сказали: «вотъ вамъ грошъ, наплачьтесь на него», могъ бы сейчасъ же разразиться рыданьями. Теперь мнѣ не вѣрятъ и тогда, когда я плачу дѣйствительно!.. Я постараюсь скрыть свои слезы.

— Тѣмъ болѣе, что я нисколько не имѣю въ виду прочесть вамъ проповѣдь о нравственности, я хочу говорить съ вами лишь о сухихъ, дѣловыхъ предметахъ. Вы говорили, что имѣете дѣла съ банкирскимъ домомъ Скарамелли и что вамъ предлагаютъ ѣхать по дѣламъ въ Бразилію?

— Все это я солгалъ.

— Я такъ и думалъ. Значитъ, вы не имѣете никакихъ дѣлъ со Скарамелли?

— Было время, когда я имѣлъ съ нимъ дѣла, но это время давно прошло.

— Вы сами ушли или васъ выгнали?

— Самъ ушелъ.

— Съ довѣренными вамъ деньгами?

— Съ тремя или четырьмя стами гульденовъ.

— Скажемъ, ихъ было пятьсотъ, не хотите ли вы возвратить ихъ обратно Скарамелли? Я имѣю сношенія съ его конторой.

— Я не желалъ бы поступать туда.

— А какое это имѣетъ отношеніе къ путешествію въ Бразилію?

— Въ этомъ путешествіи не было ни слова правды. Изъ Бразиліи не получается никакого корабельнаго лѣса.

— Да, въ особенности такихъ названій, о которыхъ вы говорили.

Теодоръ засмѣялся.

— Дѣло въ томъ, что я хотѣлъ продать деревья независимаго острова торговцамъ дровъ, чтобъ пріобрѣсти немного денегъ, Тереза сразу угадала мое истинное намѣреніе.

— Въ такомъ случаѣ, вы ѣздили на островъ не изъ любви къ Ноэми?

— О! я зналъ слишкомъ много женщинъ, посѣщая разныя страны.

— Гмъ!.. я могъ бы доставить вамъ очень хорошее мѣсто въ Бразилію, мѣсто агента, для котораго необходимо знаніе венгерскаго, нѣмецкаго, итальянскаго, англійскаго и испанскаго языковъ.

— Я говорю и пишу на всѣхъ этихъ языкахъ.

— Я это знаю.

— А также по-гречески, по-турецки, по-польски и по-русски.

— Вы геніальный человѣкъ! И такъ, я доставлю вамъ это мѣсто, на которомъ вы съ пользою употребите ваши способности. Мѣсто агента, о которомъ я говорю, оплачивается тремя тысячами долларовъ въ годъ и извѣстнымъ процентомъ съ прибыли. Отъ васъ будетъ зависѣть, насколько велика будетъ эта прибыль.

Теодоръ не зналъ, вѣрить ли своимъ ушамъ, но онъ такъ привыкъ ко всевозможнымъ обманамъ, что теперь не рѣшался показать благодарность, изъ боязни, что надъ нимъ, можетъ быть, шутятъ.

— Серьезно ли вы говорите, сударь?

— Какую причину могу я имѣть шутить здѣсь съ вами въ этотъ часъ. Вы покушались на мою жизнь, я хочу обезопасить себя отъ васъ. Я не могу прогнать васъ со свѣта, этого не позволяетъ мнѣ моя совѣсть, поэтому я долженъ сдѣлать изъ васъ хорошаго человѣка въ интересахъ своей собственной бозопасности. Когда вы будете въ счастьѣ, мнѣ нечего будетъ васъ бояться. Теперь, я надѣюсь, вы поймете мой образъ дѣйствій. Въ доказательство того, что мое предложеніе серьезно, возьмите мой бумажникъ, вы найдете въ немъ деньги, необходимыя для путешествія въ Тріестъ и, по всей вѣроятности, достаточно, чтобъ заплатить вашъ долгъ Скарамелли. Въ Тріестѣ вы найдете письмо, въ которомъ узнаете мои дальнѣйшіе планы, а теперь, разойдемся въ разныя стороны.

Руки Теодора дрожали, когда онъ взялъ поданный ему бумажникъ.

Михаилъ поднялъ съ земли свою прострѣленную шляпу.

— Теперь вы можете считать сдѣланный вами выстрѣлъ, какъ вамъ угодно. Если это былъ выстрѣлъ убійцы, то вы имѣете полное основаніе не встрѣчаться со мною тамъ, гдѣ существуютъ законы. Если это былъ выстрѣлъ оскорбленнаго влюбленнаго, то вы должны знать, что, при первомъ свиданіи, я имѣю право два раза выстрѣлить въ васъ.

Тогда Теодоръ страстно вскричалъ:

— Въ такомъ случаѣ, стрѣляйте въ меня! если я покажусь вамъ на глаза, убейте меня, какъ бѣшеную собаку!

Онъ поднялъ съ земли разряженный пистолетъ и подалъ его Тимару.

— Убейте меня моимъ собственнымъ оружіемъ, если я когда нибудь встрѣчусь съ вами. Не спрашивайте, не говорите со мной, а прямо стрѣляйте.

— Прощайте, сказалъ Тимаръ, повернулся и пошелъ дальше.

Теодоръ простоялъ нѣсколько минутъ, глядя ему вслѣдъ, затѣмъ бросился за нимъ, догналъ и остановилъ.

— Одно слово! Вы сдѣлали изъ меня новаго человѣка, позвольте же мнѣ, если я когда нибудь буду вамъ писать, начать письмо словами: «отецъ мой». До сихъ поръ эти слова возбуждали во мнѣ ужасъ и отвращеніе, позвольте же мнѣ найти въ нихъ источникъ счастія и надежды, отецъ мой! отецъ мой!

Теодоръ страстно поцѣловалъ руку Михаила, затѣмъ бросился отъ него въ кусты и, упавъ лицомъ на траву, заплакалъ истинными слезами.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Бѣдная маленькая Ноэми стояла цѣлый часъ подъ акаціей, подъ которой простилась съ Михаиломъ. Тереза, безпокоившаяся ея отсутствіемъ, пришла за нею и сѣла на траву рядомъ съ дочерью. Чтобъ не сидѣть безъ дѣла, она принесла свое шитье.

Вдругъ Ноэми вскрикнула:

— Мама, слышала ты два выстрѣла на томъ берегу?

Обѣ стали прислушиваться.

Все въ воздухѣ было тихо.

— Опять два выстрѣла! что это такое?

Тереза старалась успокоить Ноэми, говоря, что, вѣроятно, стрѣляютъ охотники.

Ноэми поблѣднѣла и, прижавъ руки къ сердцу, прошептала:

— О, нѣтъ! нѣтъ! Онъ никогда не возвратится.

Ей стало тяжело на сердцѣ, что она не сказала ему маленькаго словечка «ты», о которомъ онъ такъ просилъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Послушайте, Фабула, говорилъ Тимаръ своему вѣрному надсмотрщику, мы не будемъ отправлять хлѣбъ ни въ Раабъ, ни въ Коморнъ.

— Что же мы будемъ съ нимъ дѣлать?

— Мы размелемъ его здѣсь. У меня есть двѣ мельницы въ имѣньи, къ нимъ мы можемъ прибавить тридцать дунайскихъ мельницъ и дѣло будетъ скоро покончено. Мы нагрузимъ муку на небольшія суда, которыя отправимъ въ Каржитадтъ, затѣмъ перегрузимъ ее въ фургоны, запряженные быками, и повеземъ въ Тріестъ. Въ Тріестѣ уже готовъ мой корабль, который отвезетъ пшеницу въ Бразилію.

— Въ Бразилію!.. съ испугомъ вскричалъ Фабула, я туда не поѣду!

— Я и не думалъ отправлять васъ туда. Ваше дѣло перемолоть хлѣбъ и доставить транспортъ въ Тріестъ. Я сегодня же дамъ приказаніе управителямъ и мельникамъ и вы будете во время моего отсутствія распоряжаться всѣмъ, вмѣсто меня.

— Покорно благодарю, сказалъ Фабула, сильно качая головой, когда фонъ-Леветинскій вышелъ изъ комнаты. Онъ снова задумалъ величайшую глупость. Во-первыхъ, мука, пока доѣдетъ, сдѣлается затхлою; во-вторыхъ, никто тамъ ее не купитъ, и въ-третьихъ, никто еще не получалъ денегъ изъ Бразиліи. Туда никто не поѣдетъ, а если требовать судомъ, то наши суды у нихъ ничего не значатъ. Однимъ словомъ, это опять колоссальная глупость нашего барона, которая, къ удивленію всего міра, снова будетъ имѣть успѣхъ, какъ всѣ глупости, которыя онъ дѣлалъ до сихъ поръ, и я нисколько не сомнѣваюсь, что наша мука превратится въ золотой песокъ, но, не смотря на это, онъ все-таки дѣлаетъ большую глупость.

Фабула былъ совершенно правъ и самъ Тимаръ на этотъ разъ былъ одного мнѣнія съ нимъ.

Своей посылкой муки онъ рисковалъ, по меньшей мѣрѣ, сотнями тысячъ гульденовъ.

Ему уже давно хотѣлось повести болѣе обширную торговлю, чѣмъ обыкновенно ведутъ венгерскіе купцы, никогда не оставляющіе своей страны. Ему хотѣлось пріобрѣсти мѣсто на всемірномъ рынкѣ. Вывозъ хлѣба былъ его давнишнимъ планомъ; для этой цѣли онъ устроилъ мельницы и заказалъ себѣ большой корабль въ Тріестѣ. Но причина того, что онъ рѣшился дѣйствовать была Ноэми.

Его встрѣча съ Теодоромъ Христіаномъ заставила осуществить это рѣшеніе.

Теперь вывозная торговля дѣлалась второстепеннымъ дѣломъ, главное же было увеличить разстояніе между собою и этимъ человѣкомъ.

Тотъ, кто видѣлъ, какъ безустанно работалъ Тимаръ въ теченіе нѣсколькихъ недѣль, какъ онъ переѣзжалъ отъ одной мельницы къ другой, затѣмъ снова къ своимъ кораблямъ, какъ онъ спѣшилъ отправить ихъ въ путь, какъ онъ лично осматривалъ каждый транспортъ, сказалъ бы: это образцовый купецъ, это желѣзный человѣкъ. У него повсюду директора, агенты, коммиссіонеры, надсмотрщики, а между тѣмъ, онъ всюду поспѣваетъ самъ, какъ какой нибудь мелкій предприниматель; онъ умѣетъ вести дѣло.

Если бы только они знали, что заставляло его быть столь дѣятельнымъ!

Черезъ три недѣли, первый корабль, нагруженный венгерской мукой, стоялъ въ Тріестской гавани, готовый сняться съ якоря. Корабль былъ названъ Паннонія. Это была красивая трехмачтовая галіота.

Даже Фабула не могъ удержаться отъ одобренія, такъ какъ онъ присутствовалъ при нагрузкѣ муки.

Что же касается самого Тимара, то онъ не видалъ корабля, онъ не пріѣзжалъ въ Тріестъ. Въ послѣднія двѣ недѣли онъ былъ, то въ Леветинцѣ, то въ Панчовѣ. Все предпріятіе велось отъ имени Скарамелли. Тимаръ имѣлъ причины не называть своего собственнаго имени. Онъ только письменно сносился съ уполномоченною имъ фирмою Скарамелли.

Однажды онъ получилъ письмо отъ Теодора Христіана.

Распечатавъ письмо, онъ былъ прежде всего удивленъ тѣмъ, что въ немъ находились деньги, билетъ въ сто гульденовъ.

Въ письмѣ было слѣдующее:

«Отецъ мой! когда вы будете читать эти строки, я буду уже въ морѣ, на палубѣ роскошной Панноніи, какъ бразильскій агентъ торговаго дома Скарамелли. Примите мою живѣйшую благодарность за ваше покровительство. Банкирскій домъ выдалъ мнѣ жалованье за два мѣсяца впередъ и я посылаю вамъ въ письмѣ сто гульденовъ съ просьбою отдать ихъ хозяину гостинницы „Бѣлый Корабль“ въ Панчовѣ. Я остался долженъ бѣдняку эту сумму и теперь съ благодарностью возвращаю долгъ. Да благословитъ васъ небо за вашу доброту ко мнѣ!».

Тимаръ вздохнулъ съ облегченіемъ.

И такъ, этотъ человѣкъ сдѣлался лучше. Онъ началъ вспоминать свои старые долги и платить ихъ собственными сбереженіями.

Что можетъ быть пріятнѣе, какъ возвратить заблуждающагося на путь истины, спасти врага, покушавшагося на вашу жизнь, возвратить ему жизнь и честь, очистить отъ грязи и выставить на свѣтъ Божій загрязненный перлъ, — это дѣйствительно христіанское дѣло.

Человѣкъ, сдѣлавшій его, былъ бы благороднѣйшимъ въ мірѣ, если бы внутренній голосъ не говорилъ ему:

— Ты убійца! Ты радуешься не тому, что спасъ человѣка, а тому, что ты отдѣлался отъ него, не также ли сталъ бы ты радоваться, если бы узналъ, что корабль съ экипажемъ пошелъ ко дну? Ты думаешь не о торговлѣ мукою, не о прибыли или потерѣ, а о томъ, что въ равнинахъ Лаплаты и на Амазонской рѣкѣ, каждое лѣто бродитъ ужасный призракъ — желтая лихорадка, которая, какъ тигръ, сторожитъ пріѣзжихъ. Изъ ста иностранцевъ шестьдесятъ дѣлаются ея добычей. Вотъ чему ты радуешься заранѣе! Ты убійца!

Тимаръ испытывалъ радость человѣка, которому удалось отдѣлаться отъ врага, радость, въ которой смѣшивалось тяжелое самообвиненіе съ боязливымъ предчувствіемъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Тимаръ перемѣнился. Его едва можно было узнать.

До сихъ поръ спокойный и хладнокровный человѣкъ, онъ выказывалъ во всемъ необычайное волненіе: онъ отдавалъ противорѣчащія приказанія, черезъ часъ забывалъ, что велѣлъ сдѣлать; если шелъ куда нибудь, то возвращался назадъ съ половины дороги; началъ избѣгать заниматься дѣлами и не заботился о важныхъ, повидимому, вещахъ; малѣйшее замедленіе выводило его изъ себя. Онъ по цѣлымъ часамъ ходилъ взадъ и впередъ по берегу Дуная, опустивъ голову, какъ человѣкъ близкій къ помѣшательству, начинающій поэтому избѣгать дома.

Иногда, напротивъ того, онъ по цѣлымъ днямъ запирался у себя въ комнатѣ, не впускалъ къ себѣ никого, а между тѣмъ, письма, приходившія къ нему со всѣхъ сторонъ свѣта, кучею лежали нераспечатанными у него на столѣ.

Дѣловой человѣкъ не могъ думать ни о чемъ другомъ, кромѣ бѣлокурой дѣвушки, которую онъ видѣлъ въ послѣдній разъ на берегу острова, стоявшую подъ деревьями съ опущенною головою.

Сегодня онъ рѣшался возвратиться къ ней, а завтра, напротивъ того, изгнать всякое воспоминаніе о ней.

Онъ сдѣлался суевѣренъ: ожидалъ какого нибудь знаменія съ неба или сна, которые рѣшили бы, что онъ долженъ сдѣлать.

Во снѣ онъ видѣлъ одни и тѣже лица — счастливое и страдающее, и онѣ еще болѣе сводили его съ ума; съ неба же для него не являлось никакого знаменія.

Наконецъ, онъ рѣшился снова сдѣлаться благоразумнымъ и заняться дѣлами, надѣясь, что это успокоитъ его волненіе.

Онъ сѣлъ предъ кучею писемъ и началъ распечатывать одно за другимъ, но, прочитавъ одно письмо, онъ уже забывалъ, что было написано въ предыдущемъ, а все-таки продолжалъ читать.

Но вдругъ, при видѣ одного письма, сердце его забилось сильнѣе.

Это письмо было тяжелѣе другихъ и онъ почувствовалъ волненіе при видѣ почерка. Адресъ былъ написанъ рукою Тимеи.

Морозъ пробѣжалъ у него по кожѣ.

Это было знаменіе съ неба. Это письмо должно было положить конецъ его внутренней борьбѣ. Ему писала Тимея, ангельское существо, вѣрная, покорная жена. Одно ея нѣжное слово должно было рѣшить все и возвратить его на путь истины.

Въ письмѣ лежала какая-то маленькая вещь.

Безъ сомнѣнія, какой нибудь сюрпризъ, напоминаніе о себѣ.

Да! да! завтра день рожденія ея мужа! Это знакъ памяти съ ея стороны!

Михаилъ осторожно распечаталъ конвертъ.

Первое, что его удивило, это выпавшій изъ письма ключъ, ключъ отъ его письменнаго стола..

Въ письмѣ было слѣдующее:

"Дорогой супругъ!

Вы забыли ключъ у ящика вашего письменнаго стола, чтобы вы не безпокоились, я посылаю его къ вамъ. Благослови васъ Богъ.

Тимея".

Больше ничего!..

Тимаръ забылъ ключъ отъ письменнаго стола въ ту ночь, когда тайно возвращался домой и говорилъ съ Аталіей.

Въ письмѣ не было ничего, кромѣ ключа и пары холодныхъ словъ.

Тимаръ оттолкнулъ письмо отъ себя.

Вдругъ ужасная мысль мелькнула у него въ головѣ:, когда Тимея нашла ключъ воткнутымъ въ ящикъ, она, можетъ быть, посмотрѣла то, что лежало въ ящикѣ. Женщины любопытны. Она могла это сдѣлать. Если же она осмотрѣла его, то, по всей вѣроятности, нашла тамъ нѣчто, что ей было хорошо знакомо.

Когда Тимаръ превращалъ въ деньги сокровище Чорбаджи, то былъ настолько предусмотрителенъ, что не продавалъ особенно дорогихъ или рѣдкихъ вещей, а началъ продажу съ самыхъ простыхъ брилліантовъ. Въ числѣ драгоцѣнностей былъ украшенный брилліантами медальонъ съ миніатюрнымъ портретомъ. Это былъ портретъ молодой женщины, лицо которой имѣло замѣчательное сходство съ лицомъ Тимеи. Безъ сомнѣнія, это былъ портретъ ея матери, которая была гречанка.

Находка этого портрета могла заставить Тимею придти къ заключенію, что всѣ сокровища ея матери попали къ Тимару и такимъ образомъ она могла догадаться, почему Тимаръ вдругъ сдѣлался богатымъ человѣкомъ и купилъ ее, Тимею, собственными ея деньгами.

Если Тимея любопытна, то она должна была узнать все и презирать своего мужа.

А развѣ слова письма не доказывали этого?

Не было сомнѣнія, что жена хотѣла дать понять мужу посылкой этого ключа, что она узнала его тайну.

Эта мысль заставила Михаила рѣшиться.

— Теперь мнѣ все равно, думалъ онъ, предъ женою я не могу болѣе носить маску. Предъ ней я не могу разыгрывать «золотаго человѣка», великодушнаго, щедраго, благороднаго. Она знаетъ, что я такое.

Онъ рѣшился возвратиться на островъ; но онъ не хотѣлъ отступить, какъ побитый врагъ.

Онъ написалъ Тимеѣ письмо, въ которомъ просилъ ее прочесть всѣ письма, пришедшія во время его отсутствія изъ Коморна, и, если она найдетъ надобность, посовѣтоваться съ его повѣреннымъ въ Коморнѣ и распорядиться, какъ она желаетъ, всѣмъ.

Онъ послалъ ей обратно ключъ отъ письменнаго стола, чтобъ она могла, въ случаѣ надобности, достать нужные документы.

Въ тоже самое время онъ написалъ инструкціи своимъ агентамъ, говоря, что долженъ уѣхать на долгое время, но куда, не говорилъ, и что всѣ письма на его имя должны пересылаться къ его женѣ.

Поздно вечеромъ онъ отправился въ путь въ простой крестьянской телегѣ.

Онъ хотѣлъ, чтобъ потеряли его слѣдъ, и потому не поѣхалъ на собственныхъ лошадяхъ.

Два дня тому назадъ онъ еще былъ настолько суевѣренъ, что ожидалъ знаменія съ неба, которое указало бы ему путь, но теперь онъ твердо рѣшился отправиться на островъ.

Поздно вечеромъ, когда онъ подъѣзжалъ къ берегу Дуная, онъ вдругъ увидалъ предъ собою приближающуюся тучу. Эта туча были мелкія мошки, которыя въ одно мгновеніе покрыли несчастныхъ лошадей, забивались имъ въ глаза, въ уши, въ ноздри. Взбѣсившимися животными невозможно было управлять и, повернувъ назадъ, онѣ кинулись по полю, не обращая вниманія на дорогу. Тимаръ рискнулъ соскочить и соскочилъ настолько счастливо, что не сломалъ ни руки, ни ноги.

Соскочивъ съ телеги, онъ продолжалъ путь пѣшкомъ, по лѣсистому берегу Дуная. Его ружье осталось въ телегѣ. Онъ соскочилъ съ пустыми руками.

Онъ срѣзалъ себѣ палку и это было его единственное оружіе, которымъ онъ старался проложить себѣ путь въ кустахъ, но, не зная хорошенько дороги, онъ заблудился и ночь застала его въ пути.

Чѣмъ болѣе старался онъ выбраться, тѣмъ менѣе это ему удавалось.

Наконецъ, онъ наткнулся на брошенную хижину и рѣшился переночевать въ ней.

Къ счастію, когда онъ соскочилъ съ телеги, на немъ была его охотничья сумка, въ которой лежали хлѣбъ и сало. Онъ намазалъ саломъ хлѣбъ и поужиналъ.

Кромѣ того, въ своей охотничьей сумкѣ онъ нашелъ двухствольный пистолетъ, изъ котораго стрѣлялъ въ него Теодоръ, можетъ быть, изъ этой самой хижины.

Очень возможно, что это была таже самая, но пистолета онъ не могъ употребить съ пользою, такъ какъ оставилъ порохъ въ телегѣ, но все-таки этотъ пистолетъ сослужилъ ему службу въ томъ отношеніи, что укрѣпилъ его въ его вѣрѣ въ судьбу, что человѣкъ, въ котораго тщетно стрѣляли столько разъ, долженъ, что нибудь совершить въ этомъ свѣтѣ.

А онъ дѣйствительно нуждался въ ободреніи, такъ какъ съ той минуты, какъ наступила ночь, вблизи послышался вой волковъ и въ кустахъ мелькали ихъ зеленые глаза.

Тимаръ долженъ былъ поддерживать огонь всю ночь, чтобъ пугать волковъ.

Когда же онъ хотѣлъ войти внутрь хижины, то услышалъ особый свистъ, которымъ змѣи встрѣчаютъ людей, и подъ его ногой что-то зашевелилось.

Можетъ быть, онъ наступилъ на ящерицу.

Онъ провелъ цѣлую ночь у костра, не смыкая глазъ.

Ужасная ночь.!

Онъ, имѣвшій столько домовъ, устроенныхъ съ полнымъ комфортомъ, молодую, прелестную жену, которую называлъ своею, долженъ былъ проводить ночь въ разрушенной, забытой хижинѣ, окруженный волками.

А между тѣмъ, это былъ день его рожденья; семейный праздникъ и при такой обстановкѣ!

Но ему было все равно, онъ не желалъ ничего другаго.

Михаилъ былъ благочестивъ съ дѣтства; онъ привыкъ молиться каждое утро и каждый вечеръ и никогда не измѣнялъ этой привычкѣ. Во всякой опасности, при каждой случайности его, обильной событіями, жизни, онъ находилъ прибѣжище въ молитвѣ. Онъ вѣрилъ въ Бога и Богъ всегда спасалъ его и давалъ ему успѣхъ во всѣхъ его предпріятіяхъ.

Но въ эту ночь онъ не могъ молиться, онъ не хотѣлъ бесѣдовать съ Богомъ.

Съ этого дня своего рожденія онъ разучился молиться. Онъ боролся съ судьбою.

Когда начало разсвѣтать, ночные хищники удалились въ свои убѣжища, Тимаръ тоже оставилъ свое негостепріимное убѣжище и скоро нашелъ тропинку, которая вела прямо къ берегу Дуная.

Тутъ его ожидалъ новой ужасъ.

Дунай необычайно разлился и вышелъ изъ береговъ. Это было во время весенняго разлива водъ, вслѣдствіе таянія снѣговъ.

Желтыя, грязныя волны потока несли вырванные съ корнями стволы деревьевъ. Рыбачья хижина, которую искалъ Тимаръ и которая помѣщалась на вершинѣ высокаго холма, была залита водою до порога, а лодка, которую онъ оставилъ тамъ, была привязана къ старому дубу, росшему рядомъ съ хижиной.

Въ хижинѣ онъ не нашелъ ни души. При такомъ разливѣ невозможно ловить рыбу. Всѣ принадлежности рыбной ловли рыбаки унесли съ собою.

Если онъ желалъ знаменія съ неба, указанія Бога, то теперь онъ получилъ его.

Разлившійся потокъ преграждалъ ему путь. Въ такое время никто не рѣшился бы пуститься по Дунаю.

Само небо предостерегало его. Силы природы запрещали ему возвращеніе.

— Слишкомъ поздно, сказалъ Тимаръ. Я не могу возвратиться назадъ, я долженъ идти впередъ!

Дверь хижины была закрыта, Тимаръ выломалъ ее, чтобъ достать весла, такъ какъ въ окно онъ видѣлъ, что они лежали тамъ, затѣмъ онъ сѣлъ въ лодку, привязалъ себя носовыми платками къ скамейкѣ и оттолкнулся отъ берега.

Тутъ теченіе подхватило его и понесло. Дунай былъ раздраженнымъ властелиномъ, въ гнѣвѣ вырывавшимъ съ корнями лѣса, и смертный, рѣшившійся ввѣриться потоку, былъ для него не болѣе червяка, плывущаго на соломенкѣ.

Но этотъ червякъ вызывалъ его на бой. Онъ одинъ гребъ обоими веслами, которыя замѣняли ему также и руль, лодка прыгала на разъяренныхъ волнахъ, какъ орѣховая скорлупа.

Противный вѣтеръ хотѣлъ прибить ее обратно къ берегу, отъ котораго она оттолкнулась, но Тимаръ подвигался впередъ, не смотря на вѣтеръ и волны

Онъ бросилъ шапку на дно лодки. Его смокшіе отъ пота волосы развѣвались отъ вѣтра и холодная пѣна волнъ била въ лицо, но онъ не чувствовалъ холода, ему было жарко отъ мысли, что Ноэми можетъ подвергаться опасности на своемъ островѣ.

Эта мысль страшно мучила его.

Дунай и вѣтеръ — двѣ могущественныя силы, но страсть и воля человѣка еще могущественнѣе.

Это Тимаръ узналъ на самомъ себѣ.

Онъ дѣлалъ нечеловѣческое дѣло, борясь противъ теченія и вѣтра.

Весь островъ былъ залитъ водою, которая текла между деревьями. Тутъ было уже легче направлять лодку, отталкиваясь веслами между деревьями. Онъ долженъ былъ проѣхать чрезъ весь островъ чтобъ добраться до независимаго острова.

Но, когда онъ пробрался между деревьями, ему представилось ужасное зрѣлище.

Весь независимый островъ, казалось, былъ покрытъ водою, только вершина скалы выглядывала изъ этого безграничнаго моря.

Съ лихорадочномъ нетерпѣніемъ пустилъ онъ лодку въ волны.

Каждый ударъ веселъ приближалъ его къ желанной цѣли, и чѣмъ болѣе приближался онъ, тѣмъ сильнѣе дѣлалось его нетерпѣніе. Онъ уже видѣлъ плодовый садъ, деревья котораго до половины стояли въ водѣ.

Но, подъѣхавъ ближе, онъ увидалъ, что розовый садъ остался сухимъ и туда собрались всѣ животныя острова. До него донесся радостной лай Альмиры. Она бросилась ему на встрѣчу.

Еще мгновеніе, еще одинъ ударъ веселъ, и его лодка ударилась о берегъ.

Михаилъ выскочилъ изъ нея и волны увлекли лодку; но онъ не нуждался въ ней болѣе. Ничто не заставило бы его вернуться на твердую землю.

Предъ нимъ стояла Ноэми, а вокругъ него были, окружавшія первыхъ людей, отягченныя плодами деревья, цвѣтущія поля.

Домашнія животныя окружали новыхъ Адама и Еву.

Когда Тимаръ бросился къ дѣвушкѣ, она упала ему на шею со словами:

— Ты возвратился! такъ это ты! ты!

ГЛАВА VII.
Сладкое существованіе.

Волны увлекли лодку Тимара.

Лодка обитателей острова, на которой они пріѣхали, давно развалилась, а новой они не строили и пріѣзжій не могъ оставить острова раньше, чѣмъ пріѣдутъ первые покупщики плодовъ, а до тѣхъ поръ должны были пройти недѣли и мѣсяцы.

Счастливыя недѣли! Благословенные мѣсяцы!

На независимомъ островѣ совершилась судьба Тимара. Тамъ нашелъ онъ трудъ и отдохновеніе.

Когда вода спала, на островѣ было много работы. Цѣлые дни Тимаръ рылъ отводную канаву для воды.

Его руки загрубѣли, какъ руки поденщика.

Когда же, вечеромъ, онъ бросалъ заступъ и возвращался въ маленькую хижину, ему шли на встрѣчу издали и съ любовью встрѣчали его.

Когда онъ вырылъ канаву вокругъ всего острова, онъ съ гордостью глядѣлъ на свое дѣло, какъ будто это было первое дѣло въ его жизни, заслужившее названіе добраго дѣла, которымъ былъ доволенъ его внутренній судья.

День открытія этого крошечнаго канала былъ праздникомъ на маленькомъ островѣ. У нихъ не было церковныхъ праздниковъ, точно также они не праздновали воскресенья, для нихъ праздникомъ былъ тотъ день, когда Богъ посылалъ имъ радость.

Эти обитатели острова были очень скупы на слова.

То, что Св. Давидъ выразилъ въ ста пятидесяти псалмахъ, у нихъ выражалось однимъ вздохомъ. То, что поэты описывали въ цѣлыхъ книгахъ, говорилось у нихъ однимъ взглядомъ. Они читали мысли другъ друга и думали вмѣстѣ.

Михаилъ съ каждымъ днемъ все болѣе восхищался Ноэми.

У нея была вѣрная, кроткая душа, чуждая капризовъ. Она не знала ни горя, ни заботъ въ прошломъ. Она была счастлива и дѣлала другихъ счастливыми.

Она никогда не спрашивала его: «что будетъ со мною, когда ты уѣдешь? Оставишь ли ты меня здѣсь или возьмешь съ собою? принесетъ ли намъ благословеніе моя любовь? Къ какой церкви принадлежитъ священникъ, дающій тебѣ благословеніе? Долженъ ли ты быть моимъ? Не имѣетъ ли на тебя правъ другая? Что ты такое въ свѣтѣ? Что такое свѣтъ, въ которомъ ты живешь?»

Ни на ея лицѣ, ни въ глазахъ не видно было сомнѣній, которыя безпокоили бы ее, а только одинъ и тотъ же вопросъ: любишь ли ты меня?

Однажды фрау Тереза сказала Михаилу, что онъ много теряетъ, оставаясь у нихъ, но онъ отвѣчалъ, что обо всемъ, вмѣсто него, заботится Фабула, и когда затѣмъ Тереза взглянула на Ноэми, она со вздохомъ сказала:

— О, какъ она его любитъ!

Тимаръ нуждался въ тяжелой, утомляющей, ежедневной работѣ, чтобъ заглушить еще болѣе тяжелую внутреннюю работу.

Что происходило въ это время въ остальномъ мірѣ?

Его тридцать кораблей плавали по Дунаю, одна галера по морю, все его многомилліонное состояніе было въ рукахъ женщины. Что. если эта женщина, въ легкомысленномъ капризѣ, разсѣяла бы по вѣтру все его состояніе, разорила бы его и себя, кого могъ бы онъ упрекать за это?

Онъ самъ желалъ этого.

Жизнь его была счастлива, но, не смотря на это, онъ желалъ бы знать, что происходитъ дома.

Его духъ жилъ въ двухъ мѣстахъ, раздѣлялся на двое. Тамъ его держало его состояніе, честь, положеніе въ свѣтѣ. Здѣсь — любовь.

Дунай не море, онъ могъ бы, еслибы хотѣлъ, переплыть на другой берегъ. Никто не сталъ бы его удерживать на островѣ. Они даже не знали бы, что сталъ бы онъ дѣлать въ свѣтѣ.

Но, оставаясь вдвоемъ съ Ноэми, онъ снова забывалъ все, что занимало его въ свѣтѣ.

— О, не люби меня такъ сильно! говорила ему дѣвушка.

И такъ, проходили дни за днями.

Пришла пора жатвы.

Вѣтви деревьевъ гнулись подъ тяжестью плодовъ. Пріятно было видѣть каждый день, какъ спѣетъ хлѣбъ. Вишни и яблони начали принимать свойственный имъ цвѣтъ. Зеленый цвѣтъ плодовъ окрашивался розовымъ оттѣнкомъ.

Тимаръ помогалъ женщинамъ въ сборѣ плодовъ. Онѣ наполняли громадныя корзины благословеніемъ Божьимъ, онъ считалъ количество всыпаемыхъ въ корзины плодовъ по сотнямъ и тысячамъ.

Какое сокровище! Чистое золото!

Однажды, послѣ полудня, помогая Ноэми нести корзину съ плодами, онъ увидалъ предъ хижиной чужихъ людей.

Явились покупатели плодовъ.

Послѣ нѣсколькихъ мѣсяцевъ это были первыя человѣческія лица, принесшія вѣсти со свѣта.

Они стали говорить съ Терезой о покупкѣ плодовъ. По обыкновенію, устроена была мѣновая торговля. Взамѣнъ плодовъ Тереза желала, какъ всегда, получить пшеницу, но покупатели давали не столько, какъ прежде, говоря, что пшеница стала очень дорога. Коморнскіе покупатели хлѣба сдѣлали большія закупки и подняли цѣну. Они стали молоть зерна и посылать муку за море.

Этому Тереза, конечно, не хотѣла вѣрить, но Тимаръ тѣмъ болѣе обратилъ вниманія на эти слова.

Неужели его примѣръ нашелъ такъ много подражателей?

Съ этой минуты онъ не находилъ покоя отъ мысли о дѣлахъ и своемъ состояніи.

Это сообщеніе было для него тоже, что для солдата трубный звукъ, зовущій его на поле битвы и вырывающій изъ объятій возлюбленной.

Обитательницы острова нашли вполнѣ естественнымъ, что Михаилъ снова захотѣлъ оставить ихъ. Его призывали его обязанности, онъ долженъ былъ возвратиться будущей весной.

Ноэми только просила его не бросать платье, которое онъ носилъ на островѣ и которое она сшила ему своими собственными руками.

Онъ сказалъ, что будетъ хранить его, какъ сокровище.

Онъ уговорилъ покупателей плодовъ остаться еще день и въ этотъ день все время ходилъ рука въ руку съ Ноэми по ихъ любимымъ мѣстамъ, бывшимъ свидѣтелями ихъ тихаго счастія. Тамъ онъ срывалъ съ дерева листокъ, въ другомъ мѣстѣ цвѣтокъ и бралъ себѣ на память. На этихъ листкахъ и лепесткахъ были написаны цѣлыя волшебныя сказки, понятныя только для двоихъ.

Послѣдній день промелькнулъ незамѣтно.

Рыбаки желали ѣхать вечеромъ, чтобъ не было жарко. Михаилъ долженъ былъ проститься.

Ноэми была такъ благоразумна, что не плакала; она знала, что Михаилъ возвратится.

Она позаботилась наполнить провизіей его дорожную сумку.

— Ночь уже наступитъ, когда ты доѣдешь до другаго берега. Есть ли у тебя оружіе?

— Нѣтъ. Меня никто не обидитъ.

— Но вѣдь у тебя есть пистолетъ, сказала Ноэми, съ любопытствомъ вынимая оружіе.

Вдругъ она поблѣднѣла.

Она узнала пистолетъ Теодора, которымъ онѣчасто, въ шутку, грозилъ ей и говорилъ, что убьетъ Альмиру.

— Это его оружіе?

Тимаръ былъ взволнованъ выраженіемъ ея лица.

— Когда ты ушелъ отсюда, я увѣрена, онъ стрѣлялъ въ тебя на томъ берегу изъ этого пистолета.

— Какъ это пришло тебѣ въ голову?

— Я слышала выстрѣлы. Ты отнялъ у него этотъ пистолетъ?

Тимаръ былъ удивленъ, что любящее сердце можетъ знать то, чего не можетъ увидать глазами.

Онъ не могъ отпираться.

— Ты его убилъ? спросила дѣвушка.

— Нѣтъ.

— Что же съ нимъ сталось?

— Не бойся его болѣе, онъ уѣхалъ въ Бразилію. Между нимъ и нами цѣлое полушаріе.

— Я предпочла бы, чтобъ онъ лежалъ на три фута отъ насъ подъ землею! страстно вскричала Ноэми, схвативъ за руку Михаила.

Михаилъ съ удивленіемъ поглядѣлъ ей въ лицо.

— Какъ, у тебя могутъ быть подобныя мысли! Ты говоришь такимъ образомъ, тогда какъ не можешь равнодушо видѣть, какъ убиваютъ курицу, не можешь рѣшиться раздавить змѣю.

— Да, но я могла бы убить того, кто захотѣлъ бы отнять у меня тебя, будь это человѣкъ, дьяволъ или волшебница!…

Она страстно обняла Тимара. Тотъ вздрогнулъ и покраснѣлъ.

ГЛАВА VIII.
Фамильныя драгоцѣнности.

Пріѣхавъ на противоположный берегъ, Михаилъ снова отправился въ рыбачью хижину.

Двѣ вещи занимали его умъ: образъ, который онъ видѣлъ на берегу до тѣхъ поръ, пока островъ не скрылся у него изъ глазъ, и другой образъ, оставленный имъ дома, въ Коморнѣ.

Когда старый рыбакъ увидалъ Тимара, онъ началъ вздыхать (рыбаки никогда не бранятся).

— Подумайте, сударь, какой-то воръ похитилъ у насъ вашу лодку. Онъ даже сломалъ дверь въ хижину и взялъ весла. Боже мой! сколько на свѣтѣ злыхъ людей!

Тимару было пріятно, что нашелся человѣкъ, назвавшій его въ лицо воромъ.

Онъ дѣйствительно былъ воръ и хорошо, если бы онъ укралъ только лодку.

— Мы не будемъ проклинать этого человѣка, сказалъ онъ рыбаку. Кто знаетъ, въ какой опасности ему понадобилась лодка. Мы заведемъ другую, а теперь, старина, сядемте въ вашу лодку и отвезите меня сегодня же ночью за хорошее вознагражденіе.

Рыбакъ согласился и къ разсвѣту они уже были на мѣстѣ нагрузки кораблей.

Оттуда Тимаръ рѣшился ѣхать въ Леветинцъ, думая, у управляющаго получить объясненіе того, что произошло въ послѣдніе пять мѣсяцевъ, проведенныхъ имъ на островѣ, такъ чтобы, пріѣхавъ домой въ Коморнъ, уже знать все.

Домъ въ Леветинцѣ былъ одноэтажный. Въ одномъ изъ флигелей жилъ управляющій съ женою, другой предназначался для Тимара.

Изъ этого флигеля былъ выходъ прямо въ паркъ и по лѣстницѣ можно было прямо пройти въ комнату, которую Тимаръ избралъ себѣ кабинетомъ.

Чтобы обмануть всѣхъ, Михаилу слѣдовало быть крайне осторожнымъ. Онъ былъ въ отсутствіи пять мѣсяцевъ, слѣдовательно, ѣздилъ далеко, а между тѣмъ не привезъ съ собою никакихъ вещей. Въ его дорожной сумкѣ лежало только его полотняное платье, сшитое для него Ноэми, такъ какъ то платье, въ которомъ онъ пріѣхалъ на островъ, годилось для болѣе холоднаго времени года и, кромѣ того, было разорвано и изношено. Теперь онъ былъ принужденъ возвратиться домой въ такомъ неподходящемъ костюмѣ и въ стоптанныхъ сапогахъ, поэтому ему трудно было бы объяснить свое странное появленіе, если же бы ему удалось пройти незамѣченнымъ въ его кабинетъ, ключъ отъ котораго былъ у него съ собою, то онъ могъ бы скоро переодѣться, вытащить и раскрыть свой дорожный чемоданъ, такъ что управляющій, войдя, могъ бы подумать, что онъ возвратился изъ дальняго путешествія.

Сначала все шло хорошо.

Тимару удалось незамѣтно подняться по лѣстницѣ до кабинета, но, когда онъ хотѣлъ вложить ключъ въ замокъ, то съ удивленіемъ открылъ, что въ замкѣ уже воткнутъ другой ключъ.

Кто-то былъ въ кабинетѣ, а между тѣмъ тамъ лежали его письма, дѣловыя книги, туда не долженъ былъ входить никто.

Онъ быстро дернулъ дверь и вошелъ въ комнату.

Тутъ пришла его очередь испугаться.

За его письменнымъ столомъ сидѣлъ человѣкъ, котораго онъ менѣе всего думалъ найти здѣсь.

Это была Тимея.

Передъ ней лежала большая книга, въ которую она что-то вписывала.

Самыя разнообразныя чувства столкнулись въ груди Михаила. Испугъ, что первое лицо, которое онъ встрѣтилъ по возвращеніи, была его жена, радость, что онъ встрѣчаетъ ее одну, и удивленіе, что эта женщина занимается тутъ.

Тимея сначала съ удивленіемъ раскрыла глаза, увидя входящаго Михаила, затѣмъ поспѣшила къ нему навстрѣчу и молча протянула ему руку.

Это блѣдное лицо все еще было неразрѣшимой загадкой для ея мужа. Онъ не могъ прочесть на немъ: знаетъ ли эта женщина все, подозрѣваетъ ли она что нибудь или нѣтъ? Что скрывалось, подъ ея холоднымъ равнодушіемъ, сдержанное ли презрѣніе или самоотверженная, подавленная любовь? Онъ не зналъ, что ей сказать.

Его жена сдѣлала видъ, какъ будто не замѣтила, въ какомъ онъ видѣ.

Женщины обладаютъ искусствомъ видѣть, не глядя.

— Я очень рада, что вы возвратились, сказала, наконецъ, Тимея. Я каждый день ожидала васъ, въ сосѣдней комнатѣ вы найдете ваше платье, когда вы переодѣнетесь, я прошу васъ придти сюда, къ этому времени я также кончу свое дѣло.

Михаилъ поцѣловалъ руку Тимеи (поцѣловать въ губы онъ не могъ, такъ какъ она держала въ зубахъ перо) и пошелъ въ сосѣднюю комнату.

Это была его уборная.

Тамъ онъ нашелъ въ умывальникѣ приготовленную воду, чистую рубашку, платье и лаковые домашніе сапоги.

Такъ какъ Тимея не могла знать дня его пріѣзда, то онъ долженъ былъ предположить, что она ожидала его каждый день. Кто знаетъ, можетъ быть, уже очень давно?

Но какъ попала сюда эта женщина и что она тутъ дѣлала?

Онъ наскоро переодѣлся и спряталъ снятое платье въ углу шкафа. Такимъ образомъ, никто не могъ спросить, откуда у него дыры на локтяхъ.

Онъ долженъ былъ также спрятать полотняное платье Ноэми съ пестрыми вышивками, такъ какъ, можетъ быть, женщины понимаютъ іероглифы вышивки.

Когда пришлось мыть руки, то мылу досталось не мало работы. Можетъ быть, кто нибудь спроситъ его: отчего у него руки такъ загрубѣли?

Окончивъ мытье, онъ возвратился въ кабинетъ.

Тимея уже ожидала его у дверей и, взявъ за руку, сказала:

— Пойдемте завтракать.

Чтобъ пройти въ гостиную изъ кабинета, нужно было идти чрезъ уборную. Въ столовой Михаила ожидала новая неожиданность.

На кругломъ столѣ были накрыты три прибора.

Для кого были они предназначены?

Тимея позвонила.

Въ одну изъ дверей вошла горничная, въ другую Аталія.

Третій приборъ былъ накрытъ для нея.

При видѣ Тимара, глаза Аталіи сверкнули гнѣвомъ.

— А! г. Фонъ-Леветинскій! наконецъ то вы вернулись домой. Очень любезно было съ вашей стороны написать женѣ: «вотъ мой ключъ, мои книги, будьте такъ добры, моя милая, ведите дѣла вмѣсто меня и затѣмъ, исчезнуть на цѣлые пять мѣсяцевъ.

— Аталія!… строго сказала Тимея.

Михаилъ молча сѣлъ за свой приборъ и узналъ свой ножикъ и вилку.

Тутъ ожидали его каждый день! тутъ накрывали для него каждый день столъ!

Онъ едва могъ дождаться конца завтрака; Аталія не говорила болѣе ни слова, но каждый разъ, взглядывая на нее, Тимаръ видѣлъ ея раздраженіе. Это было для него неуспокоительнымъ признакомъ.

По окончаніи завтрака, Тимея попросила мужа пойти съ нею въ кабинетъ.

Михаилъ, между тѣмъ, придумывалъ, какой сказкой объяснить свое путешествіе.

Но Тимея не спросила его объ этомъ ни слова, она придвинула два стула къ письменному столу и положила руку на книгу.

— Въ этой книгѣ вы увидите, въ какомъ положеніи ваши дѣла съ тѣхъ поръ, какъ вы передали мнѣ веденіе ихъ.

— Вы сами ихъ вели?

— Я думала, что вы требовали отъ меня этого. Изъ вашего письма я увидала, что вы желаете пустить въ ходъ новое большое предпріятіе, — вывозную торговлю венгерскимъ хлѣбомъ. Я поняла, что тутъ ставится на карту не только ваше состояніе, но вашъ кредитъ и ваша торговая честь и что отъ благополучнаго исхода этого важнаго предпріятія зависитъ начало новаго оборота въ торговлѣ. Я не могла предоставить такого дѣла третьему лицу. Сейчасъ же по полученіи вашего письма, я отправилась въ Леветинцъ и, какъ вы этого желали, взяла въ свои руки веденіе дѣла. Я изучила веденіе книгъ и надѣюсь, что вы найдете все въ порядкѣ. Книги и состояніе кассы вполнѣ сходятся.

Тимаръ съ удивленіемъ глядѣлъ на эту женщину, которая такъ быстро могла познакомиться съ труднымъ и многосложнымъ дѣломъ.

— Счастіе намъ благопріятствовало, продолжала Тимея, и сдѣлало то, чего мнѣ не доставало по части опыта. Въ пять мѣсяцевъ мы получили пятьсотъ тысячъ гульденовъ чистой прибыли. Эти деньги не лежатъ праздно. Я употребила ихъ въ дѣло, пользуясь вашей довѣренностью. Вашъ первый опытъ вывоза муки вполнѣ удался. Венгерская мука сразу прочно стала на южно-американскомъ рынкѣ, такъ мнѣ, по крайней мѣрѣ, пишутъ ваши коммиссіонеры изъ Ріожанейро, которые всѣ не могутъ нахвалиться ловкостью вашего главнаго агента, Теодора Христіана. Получивъ это увѣдомленіе, я подумала, что сдѣлали бы вы на моемъ мѣстѣ? Я думаю, вы воспользовались бы случаемъ и утвердили свое положеніе на вновь открытомъ рынкѣ, тогда я сейчасъ же послала новые корабли и теперь новый грузъ муки уже на дорогѣ въ южную Америку.

Михаилъ былъ изумленъ.

Эта женщина была умнѣе всякаго мужчины. Другая на ея мѣстѣ крѣпко заперла бы пріобрѣтенныя деньги, чтобъ онѣ не пропали, а эта продолжала начатое мужемъ предпріятіе и расширила его въ десятеро.

— Я думала, что вы сами поступили бы такимъ образомъ, повторила Тимея.

— Конечно, прошепталъ Михаилъ.

— Мои распоряженія подтверждаются еще тѣмъ обстоятельствомъ, что сейчасъ же послѣ того, какъ я отправила второй транспортъ, цѣлая толпа конкуррентовъ начала покупать хлѣбъ, молоть его въ муку и отправлять въ бочкахъ въ Бразилію. Но вамъ нечего тревожиться этимъ, мы побѣдимъ ихъ всѣхъ, такъ какъ никто не знаетъ, въ чемъ собственно заключается преимущество венгерской муки.

— Какъ такъ?

— Дѣло въ томъ, что въ описаніи различныхъ сортовъ американской пшеницы, я не нашла ни одного сорта такой тяжелой, какъ венгерская. Поэтому для того, чтобъ одержать побѣду надъ американской пшеницей, намъ нужно молоть муку изъ самыхъ тяжелыхъ сортовъ. Поэтому я приказала употреблять въ дѣло самые тяжелые сорта, а наши настоящіе конкурренты берутъ легкій товаръ. Поэтому мы, безъ сомнѣнія, останемся побѣдителями.

Михаилъ поцѣловалъ съ благоговѣніемъ руку Тимеи, съ тѣмъ благоговѣніемъ, съ какимъ мы цѣлуемъ руку дорогаго мертвеца, который принадлежитъ уже не намъ, а землѣ, и не чувствуетъ нашего поцѣлуя.

Если на уединенномъ островѣ Тимаръ вспоминалъ о Тимеѣ, то онъ думалъ, что, вѣроятно, она пользуется теперь развлеченіями, такъ какъ имѣетъ на это достаточно денегъ; но теперь онъ видѣлъ, въ чемъ состояли развлеченія Тимеи.

Она вела счеты, сидѣла въ конторѣ, переписывалась, изучала безъ учителей иностранные языки и все это потому, что ея мужъ пожелалъ этого.

Жена отдала ему подробный отчетъ во всѣхъ своихъ коммерческихъ операціяхъ.

— Но, Тимея, изъ-за меня вы взяли на себя ужасную работу.

— Это правда, сначала мнѣ было трудно, но затѣмъ я втянулась и работа не была для меня нисколько обременительна. Работать пріятно.

Какой печальный упрекъ — молодая женщина, находящая утѣшеніе въ работѣ!

Михаилъ взялъ за руку Тимею. Глубокая печаль выражалась у него на лицѣ. Ему было тяжело на сердцѣ. Онъ хотѣлъ бы, по крайней мѣрѣ, знать, что думаетъ Тимея. Посланный имъ ключъ отъ письменнаго стола не выходилъ у него изъ головы. Если она открыла его тайну, то ея образъ дѣйствій былъ только ужаснымъ упрекомъ, желаніемъ показать разницу между обвинителемъ и обвиняемымъ.

— Вы не были съ тѣхъ поръ въ Коморнѣ? спросилъ онъ Тимею.

— Только одинъ разъ, когда я должна была взять у васъ изъ письменнаго стола вашъ договоръ со Скарамелли.

Тимаръ почувствовалъ, что кровь застыла у него въ жилахъ.

Лицо Тимеи ничего не выражало.

— Но теперь мы отправимся въ Коморнъ, сказалъ Тимаръ, мучная торговля поставлена вами въ полный порядокъ. Мы должны ожидать извѣстій о судьбѣ отправленнаго товара, а эти извѣстія могутъ придти только зимою, или, можетъ быть, вы желаете поѣхать въ Швейцарію или въ Италію, теперь самое благопріятное для этого время года?

— Нѣтъ, Михаилъ, мы слишкомъ долго были разлучены другъ съ другомъ, останемся теперь вмѣстѣ.

Но ничто не выражало причины, почему она желала остаться вмѣстѣ.

Михаилъ не имѣлъ мужества сказать ей ласковаго слова. Неужели онъ долженъ былъ снова лгать?

Онъ и такъ много лгалъ ей въ этотъ день.

Даже его молчаніе была ложь.

Осмотръ дѣловыхъ книгъ занялъ время до самаго обѣда.

Къ обѣду приглашены были двое гостей, управитель и деревенскій священникъ.

Священникъ просилъ, чтобъ ему дали знать сейчасъ же, какъ пріѣдетъ г. Фонъ-Леветинскій, и, узнавъ о его пріѣздѣ, поспѣшилъ къ нему.

Онъ не забылъ нацѣпить себѣ на грудь орденъ и сказалъ рѣчь, въ которой называлъ Тимара благодѣтелемъ всей страны. Онъ сравнивалъ его съ Ноемъ, построившимъ ковчегъ, съ Іосифомъ, спасшимъ свой народъ отъ голодной смерти, съ Моисеемъ, который свелъ съ неба манну. Торговлю мукой, только что начатую Тимаромъ, онъ назвалъ величественнымъ предпріятіемъ, на которое смотритъ вся Европа.

Да здравствуетъ Колумбъ вывозной торговли хлѣбомъ!

Тимаръ долженъ былъ отвѣчать на привѣтственную рѣчь. Онъ часто останавливался и наговорилъ много безсмыслицы.

Онъ долженъ былъ сдерживаться, чтобъ громко не разсмѣяться и не сказать многоуважаемому проповѣднику:

— Ха, ха, ха! пожалуйста, не воображайте, что я устроилъ это дѣло, чтобъ осчастливить васъ всѣхъ. Оно понадобилось мнѣ только для того, чтобъ разлучить одного юношу съ хорошенькой дѣвушкой, и если изъ этой глупости вышло нѣчто хорошее, то только благодаря моей женѣ. Смѣйтесь же, господа!

За обѣдомъ всѣ были въ хорошемъ расположеніи духа. Какъ деканъ, такъ и управитель любили выпить. Деканъ былъ вдовецъ и, какъ священникъ, не имѣлъ права жениться вторично, тѣмъ не менѣе, онъ былъ большимъ поклонникомъ прекраснаго пола и его комплименты Тимеѣ и Аталіи не прекращались, хотя управитель постоянно надъ нимъ подсмѣивался. Шутки и анекдоты веселаго старика заставляли смѣяться даже и Тимара; но какъ только онъ бросалъ взглядъ на ледяное лицо Тимеи, улыбка замирала у него на губахъ.

Наступилъ уже вечеръ, когда кончился обѣдъ. Оба гостя жестами напоминали другъ другу, что уже пора уходить, намекая, что супруги послѣ долгой разлуки имѣютъ много сообщить другъ другу.

— Дѣйствительно, они хорошо сдѣлаютъ, если уйдутъ, шепнула Аталія Тимару, у Тимеи каждый вечеръ дѣлается такая сильная головная боль, что она не можетъ уснуть до полуночи. Посмотрите, какъ она блѣдна.

— Тимея, вы нездоровы? нѣжно спросилъ Тимаръ.

— Нѣтъ, ничего.

— Не вѣрьте ей. Съ тѣхъ поръ, какъ мы въ Леветинцѣ, она страдаетъ отъ страшныхъ головныхъ болей. Это нервная болѣзнь, которая усиливается отъ чрезмѣрной головной работы и здѣшняго дурнаго воздуха. Недавно я нашла сѣдой волосъ у нея въ косѣ.

Но она скрываетъ свои страданія, пока не свалится, да и тогда не жалуется.

Тимаръ испытывалъ нравственно всѣ муки осужденнаго преступника, а между тѣмъ, онъ не имѣлъ мужества сказать своей женѣ:

— Если ты больна, то позволь мнѣ спать у тебя въ комнатѣ, чтобъ я могъ заботиться о тебѣ.

Нѣтъ, нѣтъ! онъ боялся, что во снѣ произнесетъ имя Ноэми и его услышитъ жена, которая не можетъ спать до полуночи. Онъ долженъ былъ бѣжать своей брачной постели.

Чрезъ нѣсколько дней послѣ этого, они отправились въ Коморнъ.

Они ѣхали на почтовыхъ. Михаилъ сидѣлъ противъ дамъ. Это былъ скучный переѣздъ. Во всемъ Ванатѣ жатва уже окончилась, на корню стояла одна кукуруза, такъ что путешественники должны были проѣзжать мимо голыхъ полей.

Во всю дорогу они не говорили между собою, всѣ трое съ трудомъ удерживались отъ сна.

Послѣ полудня Тимаръ не въ состояніи былъ видѣть предъ собою блѣднаго, задумчиваго лица Тимеи. Подъ предлогомъ, что хочетъ курить, онъ сѣлъ рядомъ съ кучеромъ и все остальное время оставался на козлахъ.

Когда они выходили на станціяхъ, Аталія жаловалась на дурную дорогу, на ужасную жару, на надоѣдливыхъ мухъ, на страшную пыль и тому подобныя неудобства путешествія. Гостинницы, по ея словамъ, были грязны, кушанья скверно приготовлены, постели неудобны, вино кисло, вода нечиста, лица встрѣчавшихся людей отвратительны. Она чувствовала себя всю дорогу смертельно больной, она говорила, что у нея лихорадка, что ея голова готова лопнуть. А что же должна была чувствовать Тимея, которая такая нервная?

Тимаръ принужденъ былъ всю дорогу слушать эти жалобы, Тимея же всю дорогу не произнесла ни одной.

Когда они пріѣхали въ Коморнъ, фрау Софія встрѣтила ихъ словами, что она посѣдѣла въ одиночествѣ.

Тимаръ испытывалъ тяжелое чувство, войдя въ свой домъ. Жизнь — или рай, или адъ. Онъ долженъ былъ, наконецъ, узнать, что скрывается за мраморнымъ, холоднымъ, молчаливымъ лицомъ.

Когда онъ проводилъ жену въ ея комнату, она передала ему ключъ отъ его письменнаго стола.

Онъ уже зналъ, что она открывала ящикъ, чтобъ вынуть изъ него контрактъ и другія нужныя бумаги. Если только Тимея была любопытна и рѣшилась осмотрѣть все, что было въ столѣ, то, безъ сомнѣнія, она видѣла брилліантовый медаліонъ съ похожимъ на нее портретомъ. Это былъ портретъ ея матери и, слѣдовательно, она знала, что Тимаръ получилъ сокровища ея отца. А едва ли можно было допустить, что онъ получилъ ихъ законнымъ путемъ, а этотъ темный, можетъ быть, преступный путь доставилъ ему баснословное богатство, благодаря которому, онъ, разыгрывая великодушіе, добился ея руки.

Можетъ быть, она считала его даже хуже, чѣмъ онъ былъ въ дѣйствительности?

Таинственная смерть отца и его странное погребеніе могли возбудить въ ней подозрѣніе, что все это дѣло Тимара.

Но если въ ея душу прокралось это подозрѣніе, то что могли значить ея самоотверженная вѣрность и пугливая забота о добромъ имени и чести ея мужа?

Неужели то презрѣніе, которое она должна была чувствовать къ преступнику, имя котораго носила, могло заставить ее держать данную клятву и хранить честь его имени?

Ея поведеніе было непонятно для мужа, но онъ рѣшился узнать, въ чемъ дѣло.

Онъ долженъ былъ призвать на помощь еще одну ложь.

Онъ вынулъ изъ письменнаго стола отдѣланный брилліантами портретъ и пошелъ съ нимъ къ Тимеѣ.

— Дорогая Тимея, сказалъ онъ, садясь рядомъ съ женой. Я былъ долгое время въ Турціи; что я тамъ дѣлалъ, вы узнаете позднѣе. Когда я былъ въ Скутари, одинъ ювелиръ предложилъ мнѣ купить украшенный брилліантами портретъ, который очень похожъ на васъ, и я купилъ его для васъ.

Говоря это, онъ ставилъ все на карту. Если бы, при видѣ медаліона, строгое лицо Тимеи выразило отвращеніе и ея грозный взглядъ устремился бы на лицо мужа, то онъ прочелъ бы въ этомъ взглядѣ: „Ты не покупалъ этого медаліона въ Скутари, онъ уже давно лежалъ въ твоемъ письменномъ столѣ. Кто знаетъ, гдѣ ты его купилъ. Кто знаетъ, какой мракъ окружаетъ тебя“. Это было бы погибелью Тимара.

Но ничего подобнаго не случилось.

При видѣ портрета, лицо Тимея мгновенно измѣнилось. Сильное волненіе, котораго нельзя было ни представить, ни скрыть, выразилось на ея мраморномъ лицѣ. Она схватила обѣими руками портретъ и съ жаромъ прижала его къ губамъ. Глаза ея наполнились слезами.

Лицо Тимеи начало жить.

Михаилъ былъ спасенъ.

Тимея, охваченная долго сдерживаемымъ чувствомъ, начала громко рыдать.

Услышавъ эти рыданія, Аталія явилась изъ сосѣдней комнаты. Она была удивлена; она еще никогда не слышала, чтобъ Тимея такъ плакала.

Тимея же, увидя Аталію, бросилась къ ней на встрѣчу, какъ ребенокъ, и крикнула голосомъ, въ которомъ слезы смѣшивались со смѣхомъ:

— Посмотри, посмотри! это моя мать!.. Это портретъ моей матери!.. Онъ привезъ мнѣ его.

Затѣмъ, она бросилась назадъ къ Михаилу, обняла, его обѣими руками за шею и взволнованнымъ голосомъ прошептала:

— Благодарю! тысячу разъ благодарю!

Теперь было какъ разъ время поцѣловать благодарившія уста и цѣловать ихъ, не переставая.

Увы! сердце говорило Тимару:

— Ты не долженъ красть. Послѣ того, что произошло на независимомъ островѣ, этотъ поцѣлуй былъ бы кражей.

Ему пришла въ голову другая мысль.

Онъ пошелъ обратно въ свою комнату и вынулъ всѣ драгоцѣнности, которыя еще оставались у него тамъ.

Что за удивительная женщина, которая, имѣя ключъ отъ стола, вынула изъ него только то, что ей было нужно.

Затѣмъ онъ сложилъ всѣ драгоцѣнности въ свою дорожную сумку, которая была надѣта на немъ во время его пріѣзда въ Леветинцъ, и возвратился обратно къ женѣ.

— Я еще не все показалъ вамъ, сказалъ онъ Тимеѣ. Тамъ же, гдѣ я нашелъ этотъ портретъ, я открылъ и эти драгоцѣнности и купилъ ихъ для васъ. Возьмите ихъ въ подарокъ отъ меня.

Говоря это, онъ клалъ вещи одну за другою на колѣни Тимеи.

Аталія стояла, поблѣднѣвъ отъ зависти, крѣпко стиснувъ кулаки.

Все это она, можетъ быть, сама могла бы имѣть.

Но лицо Тимеи снова омрачилось и сдѣлалось мраморнымъ, холоднымъ. Она равнодушно смотрѣла на лежавшіе на ея колѣняхъ драгоцѣнные камни.

Блескъ брилліантовъ и рубиновъ не согрѣвалъ ее.

Конецъ третьей части.

ЧАСТЬ IV.
НОЭМИ.

ГЛАВА I.
Новый гость.

Въ длинный зимній сезонъ дѣла снова оживились, Леветинскій началъ осматриваться въ своемъ новомъ положеніи. Онъ часто ѣздилъ въ Вѣну и принималъ участіе въ развлеченіяхъ богатыхъ биржевиковъ. Онъ имѣлъ предъ собою много хорошихъ примѣровъ.

Тотъ, кто обладаетъ милліонами, долженъ окружать себя роскошью, долженъ доставлять удовольствія, какъ своей женѣ, которая сидитъ у него дома и принимаетъ гостей, такъ и другой женщинѣ, которая танцуетъ или поетъ, но, во всякомъ случаѣ, имѣетъ изящный домъ и живетъ, окруженная роскошью.

Тимаръ одинаково бывалъ и въ обществѣ женъ банкировъ и въ обществѣ ихъ знакомыхъ дамъ, гдѣ его всегда встрѣчали вопросомъ: когда, же наконецъ, онъ заведетъ себѣ знакомую изъ оперы?

— Образецъ вѣрнаго мужа! восхваляли его почитатели.

— Твердый человѣкъ, говорили о немъ въ кругу дѣловыхъ людей.

Онъ же молчалъ и думалъ о Ноэми, и ему казалось вѣчностью не видаться съ нею полгода, думать о ней каждый день и не имѣть возможности никому довѣриться.

Часто съ нимъ случалось, что онъ едва не выдавалъ свои мысли.

Одинъ разъ, сидя дома за столомъ, онъ чуть не сказалъ:

— Какъ! точно такіе же яблоки, какіе ростутъ на островѣ, у Ноэми!

Другой разъ, когда по глазамъ Тимеи видно было, что у нея снова болитъ голова, онъ едва не сказалъ ей:

— Когда у Ноэми болѣла голова, ей дѣлалось легче, когда я клалъ ей руку на лобъ.

При видѣ любимой кошки Тимеи, ему такъ и хотѣлось крикнуть:

— Э! э! Нарцисса, гдѣ оставила ты свою госпожу!

Но онъ имѣлъ полное основаніе всегда быть на сторожѣ, такъ какъ въ его домѣ было существо, наблюдавшее глазами Аргуса не только за Тимеей, но и за нимъ.

Для Аталіи не могло остаться незамѣченнымъ, что Тимаръ, со времени возвращенія, былъ не такъ мраченъ, какъ прежде. Впрочемъ, это почти каждому бросалось въ глаза. За этимъ должна была скрываться какая нибудь тайна, а Аталія не могла переносить, чтобъ кто нибудь въ этомъ домѣ былъ счастливъ.

Гдѣ похитилъ онъ это счастіе? почему онъ не страдаетъ такъ, какъ она хотѣла бы его видѣть страдающимъ?

Дѣла шли отлично.

Въ первый мѣсяцъ новаго года явилось извѣстіе изъ-за моря. Транспортъ съ мукою счастливо достигъ мѣста назначенія. Венгерская мука пріобрѣла такую славу въ Южной Америкѣ, что даже мѣстную муку начали продавать за венгерскую.

Австрійскій консулъ въ Бразиліи поспѣшилъ сообщить своему правительству объ этомъ важномъ событіи, которое увеличило количество предметовъ вывоза. Послѣдствіемъ этого было то, что Тимаръ получилъ титулъ гофрата и крестъ Св. Стефана въ благодарность за услуги, оказанныя имъ родинѣ.

Какъ смѣялся демонъ въ его груди, когда онъ укрѣпилъ на ней орденъ за услуги и когда его называли гофратомъ.

— Этому ты обязанъ двумъ женщинамъ: Ноэми и Тимеи.

Ну, что жъ такое, открытіемъ пурпурной краски мы также обязаны маленькой собачкѣ красавицы, въ которую былъ влюбленъ пастухъ, которая, раскусивъ раковину, выпачкала себѣ морду краской. Тѣмъ не менѣе, пурпуръ сдѣлался товаромъ, извѣстнымъ всему міру.

Только теперь фонъ-Леветинскій началъ подниматься въ общественномъ мнѣніи Коморна.

Быть богатымъ еще ничего не значитъ, но человѣкъ, которому даютъ титулъ гофрата, имѣетъ право на всеобщее почтеніе. Всѣ спѣшили поздравлять его. Онъ принималъ всѣхъ съ милостивымъ вниманіемъ.

Нашъ Іоганнъ Фабула также пришелъ поздравить его. Онъ явился въ соотвѣтственномъ его положенію костюмѣ.

На короткомъ доломанѣ, изъ темносиняго, отличнаго сукна, сверкали три ряда серебряныхъ пуговицъ; на плечахъ висѣла широкая серебряная цѣпь съ большимъ медальономъ, вмѣсто замка, на которомъ коморнскій золотыхъ дѣлъ мастеръ изобразилъ голову Юлія Цезаря.

Остальные члены явившейся съ нимъ депутаціи, были въ такомъ же костюмѣ коморнскихъ моряковъ.

Существовалъ обычай приглашать поздравляющихъ къ столу.

Фабула также имѣлъ эту честь.

Фабула любилъ поговорить и, когда вино развязало ему языкъ, онъ не могъ удержаться, чтобъ не сказать хозяйкѣ дома, что онъ, видя ее въ первый разъ барышней, никогда не думалъ, чтобъ изъ нея вышла такая славная хозяйка и чтобъ она стала женою г. Фонъ-Леветинскою. Да, онъ даже боялся ее, а между тѣмъ, — какъ велико Провидѣніе! — все сдѣлалось къ лучшему. Теперь счастіе царствовало въ этомъ домѣ и если бы Провидѣніе услышало мольбы всѣхъ тѣхъ, кому Леветинскій дѣлалъ добро, то оно послало бы новаго гостя, въ видѣ маленькаго ангела. Тимаръ съ испугомъ закрылъ рукою стаканъ, который стоялъ предъ нимъ.

Что было бы, еслибы это вино разболтало всѣ его мысли?

Но Фабула не довольствовался этимъ.

Онъ, желая добра, думалъ, что не лишнее будетъ прибавить и практическій совѣтъ.

Да, конечно, его хозяинъ слишкомъ много трудится. Такъ не годится. Человѣкъ живетъ только разъ и для чего живетъ?

— Что касается меня, то я никогда бы не оставилъ одной такую прелестную женку; но, что дѣлать, г. Тимаръ вѣчно ломаетъ себѣ голову, придумывая что нибудь новое, и всюду хочетъ быть самъ, но за то все, что онъ ни дѣлаетъ, удается. Кому пришло бы въ голову отправить венгерскую муку въ Бразилію! Сказать по правдѣ, когда я это услышалъ, — прошу извиненія за дерзость, я не могу объ этомъ умолчать, — то я подумалъ про себя, что нашъ хозяинъ, должно быть, сошелъ съ ума, если посылаетъ хлѣбъ на другой конецъ свѣта. Я думалъ, что, пока мука доѣдетъ, изъ нея сдѣлается клейстеръ, а между тѣмъ это предпріятіе принесло намъ большую честь. Но, конечно, гдѣ хозяинъ самъ наблюдаетъ…

— Любезный Іоганнъ, возразилъ Тимаръ, если это было причиною удачи, то ты долженъ отнести всѣ твои похвалы не ко мнѣ, а къ моей женѣ, такъ какъ она наблюдала за дѣломъ.

— О, конечно, я вполнѣ отдаю справедливость добродѣтелямъ нашей хозяйки! сказалъ Іоганнъ Фабула, но что я знаю, то знаю. Мнѣ отлично извѣстно, гдѣ вы провели лѣто!

Михаилъ почувствовалъ, что волосы поднялись у него на головѣ отъ страха.

Неужели этотъ человѣкъ дѣйствительно зналъ, гдѣ онъ былъ? Это было ужасно!

Михаилъ подмигнулъ ему однимъ глазомъ.

— Ну, такъ я скажу теперь, гдѣ вы провели все лѣто. Позвольте мнѣ измѣнить вамъ.

Тимаръ чувствовалъ, что отъ страха не можетъ пошевелить ни однимъ членомъ.

Аталія устремила взглядъ на его лицо.

Онъ не долженъ былъ выдать, что болтовня подвыпившаго Іоганна Фабулы смущаетъ его.

— Ну, такъ скажи, гдѣ я былъ? съ притворнымъ спокойствіемъ отвѣчалъ онъ.

— Хорошо, я скажу это и пожалуюсь на васъ вашей супругѣ! вскричалъ Іоганнъ Фабула, ставя стаканъ на столъ. Онъ уѣхалъ отъ насъ, не сказавъ ни слова, по секрету сѣлъ на корабль и самъ поѣхалъ въ Бразилію. Вы сами были въ Америкѣ и все привели тамъ въ порядокъ, вотъ почему дѣло устроилось такъ хорошо.

Тимаръ взглянулъ въ лицо обѣимъ женщинамъ.

На лицѣ Тимеи выразилось огорченное изумленіе, Аталія была раздражена.

И такъ, онѣ повѣрили въ справедливость басни, выдуманной Іоганномъ, также какъ вѣрилъ въ нее самъ разсказчикъ.

На этотъ разсказъ Тимаръ улыбнулся съ таинственнымъ видомъ.

Теперь уже лгалъ не Іоганнъ Фабула, а онъ самъ. Золотой человѣкъ долженъ былъ лгать, вѣчно лгать. Выдумка Фабулы могла оказать пользу Тимару. Венгерское простонародіе имѣетъ обыкновеніе выдумывать разныя сказки о тѣхъ людяхъ, которыми почему либо имѣютъ основаніе восхищаться, какъ будто для этого восхищенія недостаточно ихъ дѣйствительныхъ заслугъ.

Но эти сказки всегда настолько правдоподобны, что пріобрѣтаютъ историческую вѣроятность.

Теперь Тимаръ имѣлъ вполнѣ вѣроятный предлогъ для объясненія своего таинственнаго исчезновенія и если онъ, на различные вопросы, успѣлъ разсказать что нибудь такое, невѣроятность чего вышла бы со временемъ на свѣтъ, то всякій объяснилъ бы эту невѣроятность тѣмъ, что онъ не хотѣлъ говорить правды для того, чтобъ не пугать жену и не безпокоить ее тѣми опасностями, съ которыми въ то время было связано путешествіе по морю. Ему было легко придать такое вѣроятіе сказкѣ о своемъ бразильскомъ путешествіи, что даже сама Аталія повѣрила ему.

Она знала женское сердце и знала очень хорошо, — съ какимъ чувствомъ боролась Тимея. Она съ глубокимъ вниманіемъ слѣдила за этой внутренней борьбой.

На ея глазахъ Тимея удалилась въ пустыню и погрузилась тамъ въ сухія дѣловыя книги.

А если женщина была рада сдѣлать это, чтобъ побѣдить свою несчастную страсть, то что же было удивительнаго, что мужчина также былъ способенъ на это.

Чего бы не дала Аталія, если бы кто нибудь. выдалъ ей тайну Тимара. Но только птицы могли разсказать эту тайну, а птицы на независимомъ островѣ не умѣли говорить.

Аталія напрасно раздражалась, стараясь разгадать, что могло сдѣлать Тимара счастливымъ.

Дома и предъ свѣтомъ Тимаръ и Тимея были образцомъ счастливаго супружества, Тимаръ осыпалъ Тимею дорогими украшеніями и Тимея надѣвала ихъ на себя, отправляясь въ общество. Она желала блистать ими. Что можетъ доказать яснѣе любовь мужа къ женѣ, какъ не тѣ брилліанты, которые онъ ей даетъ?

По временамъ Аталію брало сомнѣніе: можетъ быть, Тимаръ и Тимея принадлежатъ къ числу людей, любовь которыхъ состоитъ въ томъ, чтобъ дарить и принимать брилліанты? или, можетъ быть, въ свѣтѣ существуютъ люди, которымъ дано быть счастливыми безъ любви.

Что касается Тимара, то онъ едва могъ дождаться, пока пройдетъ зима и наступитъ весна.

Само собою разумѣется, что съ весною мельницы снова могли начать свою работу. О чемъ другомъ могъ думать дѣловой человѣкъ? Само собою разумѣется, что послѣ успѣха первой попытки было желательно отправить муку за море въ еще большемъ количествѣ.

Но въ этотъ годъ Михаилъ просилъ Тимею не разстраивать свое здоровье веденіемъ дѣлъ, которыя онъ хотѣлъ передать своимъ управляющимъ, а ее просилъ. отправиться на лѣто купаться куда нибудь въ море, чтобъ поправиться отъ нервныхъ страданій.

Куда онъ самъ отправится, объ этомъ никто не спрашивалъ, можно было предположить, что онъ снова поѣдетъ въ южную Америку, онъ же поспѣшилъ внизъ по Дунаю.

Когда тополи начали цвѣсти, онъ уже оставилъ домъ.

Прелестный бѣлокурый образъ наполнялъ всѣ его сны, занималъ всѣ его мысли.

Онъ не останавливался въ Леветинцѣ, а далъ своимъ агентамъ и управителю такія инструкція, что они могли дѣлать, что имъ угодно, затѣмъ отправился дальше въ Плесковацъ, гдѣ жилъ украшенный орденомъ деканъ, у котораго онъ желалъ переночевать.

Было уже поздно, когда онъ пріѣхалъ на дворъ къ священнику и чрезъ кухню вошелъ въ домъ.

Въ кухнѣ молоденькая, хорошенькая женщина занималась приготовленіемъ кушанья, а въ комнатѣ, гдѣ онъ встрѣтилъ декана, былъ накрытъ столъ на двоихъ.

Священникъ принялъ своего знатнаго гостя насколько могъ любезно. Прежде всего онъ поздравилъ его съ полученіемъ ордена, затѣмъ попросилъ позволенія сходить въ кухню, чтобъ распорядиться о достойномъ угощеніи многоуважаемаго гостя.

— Такъ какъ, сказалъ онъ, мы живемъ очень просто.

— Мы? насмѣшливымъ тономъ спросилъ Тимаръ.

— Э! э! э! вскричалъ попъ, грозя своему гостю пальцемъ, не будьте такъ злы!

Хозяинъ дома сдѣлалъ распоряженія и вернулся съ бутылкой хорошаго вина, которую предложилъ гостю распить, пока будетъ готовъ ужинъ, и съ каждымъ глоткомъ снова грозилъ пальцемъ, какъ бы желая запретить ему думать то, что было написана у него на лицѣ.

— Нѣтъ, подумайте только, какъ злы люди! Они повсюду видятъ что нибудь дурное. Но вѣдь человѣкъ всегда человѣкъ!.. Я не каменный!

Тимаръ увѣрялъ, что онъ никогда и не думалъ предполагать что нибудь подобное, но хозяинъ продолжалъ качать головой и чѣмъ больше онъ пилъ, тѣмъ становился разговорчивѣе.

Ужинъ принесла хорошенькая, молоденькая женщина, которую Тимаръ видѣлъ въ кухнѣ, и каждый разъ, какъ онъ бросалъ на нее взглядъ, хозяинъ грозилъ ему пальцемъ и жаловался на людскую злобу.

— А между тѣмъ, никто не можетъ доказать мнѣ библіей, что злые люди правы. Развѣ Авраамъ не былъ самымъ уважаемымъ патріархомъ на землѣ? Скажите мнѣ, развѣ онъ не былъ вѣрнымъ мужемъ своей Сарры? а, между тѣмъ, намъ всѣмъ извѣстна исторія съ Агарью, и, не смотря на это, Авраамъ былъ святой человѣкъ; или, возьмите патріарха Іакова: сначала онъ женился на Ліи, потомъ влюбился въ Рахиль и взялъ ее въ жены, и никому не приходило въ голову поднимать противъ него процесса за двоеженство. Пойдемъ далѣе, посмотрите на царя Давида. Сколько у него было женъ? шесть и всѣ заразъ!… Но и этихъ ему было недостаточно, онъ взялъ седьмую, затѣмъ онъ влюбился въ Бадзебу, жену Урія. Онъ убилъ его и женился на Бадзебѣ, и все это сходило ему съ рукъ. Онъ самъ воспѣлъ себя въ ста пятидесяти псалмахъ, какъ святаго человѣка. А теперь, взгляните на мудраго Соломона. У него было четыреста женъ… Развѣ можно требовать отъ человѣка, чтобъ онъ былъ святѣе царя Давида и мудрѣе мудраго Соломона?

Добрый священникъ и не подозрѣвалъ, что своей рѣчью онъ нѣсколько успокоилъ своего гостя, который съ облегченной душою могъ спуститься внизъ по Дунаю.

Тимару оставалось еще полдня пути до Ноэми.

Онъ не видалъ ее полгода. Голова его была полна мыслями о свиданіи. Во снѣ и на яву онъ не могъ дождаться встрѣчи.

Онъ едва въ состояніи былъ дождаться разсвѣта и, вставъ, когда было еще совсѣмъ темно, надѣлъ на себя охотничью сумку, закинулъ ружье за плечи и, не дожидаясь, когда проснется гостепріимный хозяинъ, оставилъ его домъ не простившись, и поспѣшилъ къ поросшему лѣсомъ берегу Дуная.

Дунай дѣлаетъ доброе дѣло тѣмъ, что оставляетъ старые берега и изъ года въ годъ увеличиваетъ лѣса, такъ какъ оставленный имъ берегъ поростаетъ деревьями.

Тимаръ уже заранѣе послалъ новую лодку къ извѣстной читателямъ хижинѣ рыбака, до которой онъ долженъ былъ дойти пѣшкомъ. Онъ нашелъ тамъ все готовымъ и, по обыкновенію, одинъ пустился въ путь.

Лодка скользила по водѣ, былъ уже апрѣль мѣсяцъ и на островѣ Острова деревья зеленѣли и цвѣли. Тѣмъ удивительнѣе былъ видъ, представившійся Тимару по другую сторону Островы.

Независимый островъ казался обгорѣлымъ.

Чѣмъ болѣе онъ приближался, тѣмъ яснѣе видѣлъ это. На сѣверной сторонѣ острова всѣ деревья были темны.

Когда Михаилъ добрался до берега, онъ ясно увидалъ, что весь лѣсъ погибъ.

Это были самыя любимыя деревья Терезы — орѣховыя. Они погибли всѣ до одного; этотъ видъ поразилъ Тимара.

Обыкновенно въ это время года его встрѣчали здѣсь зеленый лѣсъ и розовый садъ, теперь же его встрѣчалъ засохшій лѣсъ. Это было дурнымъ предзнаменованіемъ.

Онъ пошелъ во внутренность острова и ожидалъ, что его встрѣтитъ веселый собачій лай; но нигдѣ не было слышно никакого шума.

Тогда онъ съ безпокойствомъ быстро пошелъ впередъ.

Тропинка была заброшена, покрыта опавшими осенними листьями. Ему даже казалось, что на островѣ не было слышно птичьяго пѣнія.

Когда онъ приблизился къ хижинѣ, его охватилъ страхъ. Что сталось съ ея жителями? Они могли умереть и остаться непогребенными. Онъ цѣлые полгода занимался другими дѣлами. Онъ долженъ былъ думать о своихъ спекуляціяхъ, вывозить молодую жену и собирать деньги.

Когда онъ дошелъ до веранды, одна изъ дверей отворилась и изъ нея вышла Тереза. Казалось, она какъ будто была чѣмъ-то испугана; затѣмъ на ея лицѣ появилась горькая улыбка.

— А! вы уже пріѣхали! сказала она, спѣша ему на встрѣчу, чтобъ пожать руку, и спросить его почему онъ явился съ такимъ печальнымъ лицомъ.

— Развѣ не случилось никакого несчастія? поспѣшилъ, въ свою очередь, спросить Тимаръ.

— Несчастія — нѣтъ, печально улыбаясь, отвѣчала Тереза.

— Мнѣ было очень тяжело, когда я увидалъ засохшія деревья, сказалъ Михаилъ, объясняя свое печальное лицо.

— Они погибли отъ большаго разлива прошлаго лѣта, отвѣчала Тереза. Орѣховыя деревья не переносятъ сырости.

— А какъ поживаете вы обѣ? съ безпокойствомъ спросилъ Тимаръ.

— Я, слава Богу, здорова, а также и двое другихъ.

— Что вы хотите сказать этимъ?

Тереза улыбнулась, вздохнула, затѣмъ снова улыбнулась, положила руку на плечо Михаила и сказала:

— У насъ захворала жена одного бѣднаго матроса, женщина умерла, а ребенокъ остался здѣсь. Теперь вы знаете, кто другіе.

Тимаръ бросился въ домъ.

Въ комнатѣ стояла сплетенная изъ вѣтвей колыбель, около которой сидѣли по одну сторону Альмира, по другую — Ноэми.

Ноэми качала колыбель и ждала, пока Тимаръ подойдетъ къ ней. Въ колыбелѣ лежалъ маленькій ребенокъ.

Михаилъ остановился предъ колыбелью, какъ очарованный.

Затѣмъ онъ поглядѣлъ на Ноэми, какъ бы желая прочесть въ ея лицѣ разрѣшеніе загадки.

На ея лицѣ видно было блаженство, любовь и примиреніе. Она улыбнулась и опустила глаза.

Михаилъ думалъ, что сойдетъ съ ума.

Тереза положила руку ему на плечо.

— Неужели вы все еще сердитесь, что мы приняли оставшееся дитя бѣдной жены матроса? Богъ послалъ его намъ.

Сердился ли онъ!

Онъ упалъ на колѣни, обнялъ обѣими руками колыбель, прижалъ ее къ груди вмѣстѣ со спавшимъ въ ней существомъ и громко зарыдалъ, какъ человѣкъ, у котораго въ груди прорвалась плотина, сдерживавшая цѣлое море печали.

Онъ покрывалъ поцѣлуями посланное Богомъ маленькое существо, цѣловалъ его крошечныя ручки, подолъ его платья и нѣжныя щечки. Ребенокъ гримасничалъ подъ поцѣлуями, но не хотѣлъ проснуться. Наконецъ, онъ открылъ свои большіе, голубые глаза и съ удивленіемъ поглядѣлъ въ лицо чужому человѣку, какъ бы желая сказать: „чего хочетъ отъ меня этотъ человѣкъ?“ Затѣмъ снова закрылъ глаза и заснулъ, все еще улыбаясь и не обращая никакого вниманія на поцѣлуи.

— Ты, конечно, не ожидалъ этого, бѣдный сирота? сказала Тереза, отвертываясь, чтобъ вытереть слезы.

— Что жъ, а со мной не хотятъ здороваться? сказала съ притворнымъ гнѣвомъ Ноэми.

Михаилъ опустился предъ нею на колѣни.

Онъ ни слова не говорилъ, только прижималъ ея руки къ губамъ и молча спряталъ лицо въ ея колѣни.

Онъ молчалъ до тѣхъ поръ, пока спалъ ребенокъ. Когда, наконецъ, маленькое существо проснулось, оно заговорило на своемъ языкѣ, т. е. заплакало.

Счастіе, что есть люди, которые понимаютъ и этотъ языкъ.

Ребенокъ былъ голоденъ.

Тогда Ноэми сказала Михаилу, что онъ долженъ уходить изъ комнаты; онъ не долженъ былъ знать, чѣмъ питается бѣдный сирота.

Михаилъ вышелъ изъ хижины.

Онъ былъ, какъ въ чаду. Ему казалось, какъ будто онъ находится на новой звѣздѣ, съ которой глядитъ на оставленную имъ землю. Онъ оставилъ все, что называлъ своимъ на землѣ, и это сознаніе наполняло его счастіемъ. Тотъ кругъ, въ которомъ вращалась его прежняя жизнь, ускользалъ у него изъ-подъ ногъ, предъ нимъ стояла новая цѣль, новая жизнь.

Онъ только не зналъ одного: какъ сдѣлать, чтобы изчезнуть изъ стараго свѣта, какъ перейти въ новый міръ, не оставляя этой земли.

Вотъ почему онъ былъ, какъ въ чаду.

Не напрасно зовутъ маленькихъ дѣтей ангелами (ангелъ значитъ въ переводѣ посолъ), дѣти послы изъ другаго свѣта. Магнетическое вліяніе того, кто ихъ послалъ, видно на дѣтскихъ лицахъ, въ дѣтскихъ глазахъ. Лучи дѣтскихъ глазъ обладаютъ волшебной силой — они умѣютъ говорить. Этотъ взглядъ изчезаетъ, какъ только губы научаются говорить.

О, какъ часто Михаилъ по цѣлымъ часамъ восхищался этимъ взглядомъ въ глазахъ ребенка, когда онъ лежалъ на коврѣ разостланномъ на травѣ. Онъ шагъ за шагомъ наблюдалъ за развитіемъ ребенка, за первыми раздѣльными звуками, которые онъ началъ произносить, и ихъ значеніемъ. Онъ позволялъ ему рвать себѣ бороду и пѣлъ колыбельныя пѣсни, пока тотъ не засыпалъ.

Его чувство къ Ноэми измѣнилось. Страсть уступила мѣсто сладкому спокойствію. Онъ чувствовалъ блаженство человѣка, поправляющагося послѣ болѣзни.

Ноэми также перемѣнилась съ тѣхъ поръ, какъ онъ видѣлъ ее въ послѣдній разъ. На ея лицѣ выражалась покорная нѣжность и кротость, которыхъ нельзя изобразить искусственно, спокойное достоинство, соединенное со сдержанностью.

Тимаръ не могъ насытиться своимъ счастіемъ. Онъ цѣлые дни не могъ увѣрить себя, что это не сонъ, что эта маленькая хижина и въ ней улыбающаяся женщина съ крошечнымъ ребенкомъ на колѣняхъ, есть дѣйствительность, а не видѣніе.

Затѣмъ онъ думалъ, что изъ всего этого выйдетъ. Онъ бродилъ по острову и думалъ о будущемъ.

Онъ могъ дать этому ребенку деньги, но здѣсь ничего не знали о деньгахъ. Большія земли? — но на этотъ островъ нельзя было привезти ничего. Или же взять его съ собою, чтобъ сдѣлать изъ него знатнаго человѣка? Но эта женщина не отдала бы ребенка. Долженъ ли онъ взять ихъ съ собою? Но, если бы даже они согласились, онъ не могъ этого сдѣлать, тогда имъ пришлось бы узнать, кто онъ такой, и они стали бы презирать его. Только здѣсь могутъ быть они счастливы, только здѣсь этотъ ребенокъ можетъ ходить съ высоко поднятой головой, такъ какъ никто не спроситъ его объ имени.

Женщины уже дали ему имя Деодатъ (Данный Богомъ) другаго у него не было. Какое же другое имя можно ему датъ?

Однажды, когда Тимаръ ходилъ по острову, погруженный въ свои мысли, онъ вдругъ вышелъ на мѣсто, гдѣ у него подъ ногами зашумѣли сухія листья.

Онъ оглядѣлся вокругъ.

Онъ былъ въ высохшемъ орѣховомъ лѣсу. Благородныя деревья погибли; свѣжая зелень не покрывала ихъ вѣтвей, а опавшіе, засохшіе листья покрывали почву.

Въ эту минуту Михаилу пришла въ голову одна мысль и онъ поспѣшилъ назадъ въ хижину.

— Тереза, у васъ цѣлы еще тѣ инструменты, которые вы употребляли, для постройки вашей хижины?

— Да, они лежатъ въ гротѣ.

— Дайте ихъ мнѣ. Я что-то придумалъ. Я срублю засохшія орѣховыя деревья и выстрою красивый домъ для Доди.

Тереза съ удивленіемъ всплеснула руками.

Ноэми же отвѣчала на это тѣмъ, что поцѣловала маленькаго Доди, какъ бы желая сказать ему: „ты слышишь?“

Михаилъ объяснилъ удивленіе, выразившееся на лицѣ Терезы, молчаливымъ недовѣріемъ.

— Да, да, повторялъ онъ, я одинъ построю, безъ всякой посторонней помощи, хорошенькій домикъ, какіе строятъ себѣ валахи изъ дуба, только мой будетъ изъ орѣховаго дерева. Настоящій княжескій дворецъ!… Это будетъ домъ Доди, когда онъ вырастетъ.

— Это будетъ отлично, Михаилъ. Я построила себѣ нашу хижину сама, какъ ласточка, я сама вывела стѣны изъ глины, но одному человѣку невозможно построить деревянный домъ.

— Но развѣ насъ не двое? поспѣшно вскричала Ноэми. Развѣ я не могу помогать ему? или вы думаете, что мои руки недостаточно сильны?

Говоря это, она подняла рукавъ до плеча, показывая руку.

Это была красивая, сильная, мускулистая рука Діаны.

Михаилъ покрылъ поцѣлуями руку отъ плеча до кончиковъ пальцевъ, затѣмъ сказалъ:

— Ну, и отлично!

— О! мы будемъ вмѣстѣ работать! вскричала Ноэми, съ быстротою мысли ухватившись за фантазію Михаила. Мы будемъ вмѣстѣ ходить въ лѣсъ. Для маленькаго Доди устроимъ висячую колыбель, которую будемъ вѣшать на вѣтку дерева, а ты, мама, будешь приносить намъ туда ѣсть и мы будемъ подкрѣпляться, сидя на срубленныхъ деревьяхъ.

— Это будетъ отлично!

Какъ сказано, такъ и сдѣлано.

Михаилъ сейчасъ же взялъ топоръ и отправился въ орѣховый лѣсъ, гдѣ принялся за работу.

Когда онъ срубилъ первое дерево и обрубилъ сучья, руки его покрылись мозолями. Когда было срублено третье дерево, понадобилась помощь Ноэми, и она такъ усердно взялась за работу, что казалось, будто съ дѣтства привыкла къ ней. Михаилъ работалъ на славу, а Ноэми удивлялась ему.

— Скажи мнѣ, Михаилъ, спросила она его однажды, не былъ ли ты когда нибудь плотникомъ?

— Да, отвѣчалъ онъ, я строилъ корабли.

— Въ такомъ случаѣ, скажи мнѣ, какъ ты сдѣлался такимъ большимъ бариномъ, что можешь оставаться, ничего не дѣлая, цѣлое лѣто, такъ какъ теперь ты самъ себѣ господинъ? Не правда ли, никто не можетъ приказывать тебѣ?

— Это я разскажу тебѣ когда нибудь, отвѣчалъ Михаилъ.

Но, тѣмъ не менѣе, онъ никогда не разсказалъ ей, какимъ образомъ онъ сдѣлался такимъ большимъ господиномъ, что имѣлъ теперь возможность по цѣлымъ недѣлямъ рубить деревья; но онъ много разсказывалъ Ноэми о своихъ путешествіяхъ по разнымъ странамъ, хотя во всѣхъ его разсказахъ никогда не говорилось о немъ ничего. Всякіе любопытные разспросы онъ умѣлъ предотвратить тѣмъ, что цѣлые дни усердно работалъ.

Впрочемъ, надо прибавить, что и Ноэми не принадлежала къ числу женщинъ, любящихъ разспрашивать. Когда же работа кончалась, всѣ обитатели острова, не тратя времени на безполезную болтовню, скоро засыпали крѣпкимъ сномъ.

Въ теченіе долгаго времени, которое Тимаръ провелъ на независимомъ островѣ, онъ имѣлъ много разъ случай убѣдиться, что островъ далеко не такъ хорошо скрытъ, чтобъ никто не зналъ о немъ. Его существованіе было извѣстно цѣлому классу людей но эти люди не объявляли о его существованіи всему свѣту. Эти люди принадлежали къ числу дикарей цивилизаціи. Мѣстомъ жительства этого класса людей была пограничная линія двухъ странъ: Венгріи и Сербіи.

Это мѣсто, крайне удобное, образовывалъ неправильный потокъ, покрытый лѣсистыми островами. Искусственные пути сообщенія существовали тутъ только на большомъ разстояніи другъ отъ друга, деревни были разбросаны и вблизи не было большаго города.

По наружности тутъ царствовала военная дисциплина, въ сущности же свобода дикаря. Причина, вызвавшая присмотръ за границею, не существуетъ, присмотръ сдѣлался излишнимъ уже сотню лѣтъ, старые враги, турки, уже давно исчезли. Поэтому эта мирная охрана границы давно превратилась въ государство въ государствѣ.

Тимара часто удивляло, когда въ кустахъ, окружавшихъ островъ, онъ находилъ привязанную лодку, которую никто не охранялъ. Когда же, чрезъ нѣсколько часовъ, онъ снова подходилъ къ этому мѣсту, лодка ужа исчезала.

Одинъ разъ онъ даже наткнулся въ кустахъ на цѣлый тюкъ товаровъ, который точно также изчезъ, когда чрезъ нѣсколько времени онъ снова пришелъ на это мѣсто.

Эти таинственные люди, время отъ времени появлявшіеся на островѣ, видимо избѣгали показываться въ окрестностяхъ хижины. Они приходили и уходили, не прокладывая никакой тропинки во мху.

Бывали, однако, случаи, когда они посѣщали хижину и ихъ посѣщенія всегда касались Терезы.

Какъ только Альмира своимъ лаемъ давала сигналъ, что приближается чужой, Тимаръ бросалъ свою работу, спѣшилъ въ хижину и скрывался во внутреннихъ комнатахъ. Посторонніе не должны были видѣть его. Хотя борода, которую онъ отростилъ, измѣнила его лицо, тѣмъ не менѣе, могъ явиться человѣкъ, который видѣлъ его гдѣ нибудь, и могъ узнать.

Посторонніе люди являлись къ Терезѣ, когда имъ было что нибудь отъ нея нужно. Очень часто они являлись къ ней съ тяжелыми, глубокими ранами, полученными отъ холоднаго оружія, съ которыми они не могли явиться къ полковому доктору, такъ какъ концомъ этого былъ бы допросъ, а Тереза знала средства излѣчивать раны и умѣла ихъ перевязывать.

Въ этой мѣстности, въ особенности на турецкомъ берегу, часто бывали случаи заболѣванія карбункуломъ. Эту болѣзнь Тереза также умѣла лѣчить простыми травами, узнать которыя научила ее нужда. Поэтому ее часто посѣщали люди больные, которые нуждались въ томъ, чтобъ ихъ болѣзнь осталась въ тайнѣ.

У дикарей общества часто бывали взаимные споры и драки, по поводу которыхъ они не желали обращаться къ судьямъ, отлично зная, что, какъ отвѣтчикъ, такъ и обвинитель, одинаково были бы наказаны. Съ этими спорами они всегда также отправлялись къ умной островитянкѣ, объясняли, въ чемъ дѣло, и ея мнѣніе считалось приговоромъ, которымъ они всегда оставались довольны. Въ большинствѣ случаевъ поводомъ къ жалобамъ была месть. Тереза умѣла успокоить враждующія партіи и добиться отъ нихъ обѣщанія хранить миръ.

Очень часто также въ хижинѣ появлялись подозрительныя личности, избѣгавшія всякихъ встрѣчъ съ человѣкомъ, преступники, преслѣдуемые совѣстью, но не имѣющіе мужества искать нравственнаго утѣшенія у своихъ священниковъ, такъ какъ одинаково боятся, какъ ада, такъ и тюрьмы; но Тереза умѣла излѣчивать и эти раны. У нея былъ цѣлебный бальзамъ для ихъ сердецъ — сознаніе божественнаго милосердія наполнявшее ее самою.

Также часто являлись преслѣдуемые, утомленные и истощенные голодомъ и жаждою, и она никогда не спрашивала ихъ: „откуда ты и куда идешь?“, но кормила, поила ихъ и наполняла свѣжей провизіей ихъ сумки.

Никто еще никогда не пытался сдѣлать ей никакого вреда; къ тому же, каждый зналъ, что у нея нельзя найти денегъ, и потому даже изъ алчности никто не сталъ бы дѣлать ей ничего дурнаго.

Тимаръ пришелъ къ убѣжденію, что онъ попалъ въ такую мѣстность, которая должна прожить еще сотню лѣтъ, прежде чѣмъ исторія ея обитателей присоединится къ хаосу, который называется свѣтомъ. Онъ могъ продолжать свою плотничью работу, не безпокоясь, что когда нибудь въ свѣтъ проникнетъ извѣстіе о томъ, что Михаилъ Тимаръ фонъ-Леветинскій, гофратъ, помѣщикъ, банкиръ, милліонеръ, строитъ на независимомъ островѣ собственными руками домъ, что въ минуты отдыха онъ ласкаетъ маленькое существо, не имѣющее ни отца, ни матери, ни гражданскаго имени.

А между тѣмъ, какія счастливыя минуты пережилъ онъ тутъ. Съ какимъ восторгомъ прислушивался онъ къ первымъ словамъ, которыя учился выговаривать ребенокъ, и тѣ забавныя усилія, которыя онъ дѣлалъ, чтобъ привести свои губы въ настоящее положеніе, при которомъ онѣ могли бы произнести слово „папа“! „Папа“ было слово, которое ребенокъ выучилъ прежде всего. Онъ, вѣроятно, думалъ, что иначе и быть не можетъ, что этотъ человѣкъ, такъ ласково улыбавшійся ему, не могъ быть никѣмъ, кромѣ отца.

Но затѣмъ ребенокъ началъ знакомиться съ печальными сторонами жизни: начались дѣтскія болѣзни.

Сколько страданій при появленіи каждаго новаго зуба и сколько безсонныхъ ночей!

Ноэми по цѣлымъ днямъ оставалась съ нимъ въ комнатѣ, а Михаилъ каждый часъ приходилъ изъ лѣса на отдыхъ и посмотрѣть, какъ чувствуетъ себя маленькій Доди.

Иногда онъ бралъ его изъ рукъ Ноэми и по цѣлымъ часамъ качалъ на рукахъ, напѣвая колыбельныя пѣсни, и какъ торжествовалъ онъ, когда ему удавалось успокоить Доди и утишить его страданія своей пѣснью.

Наконецъ, наступилъ день, когда Михаилъ приготовилъ всѣ балки, необходимыя для новаго дома. Работа дошла до того, что дальше не хотѣла идти. Плотничество, какъ всякое ремесло, есть искусство, которое хочетъ, чтобъ его изучали, а Михаилъ солгалъ, говоря Ноэми, что понимаетъ въ этомъ дѣлѣ толкъ. Онъ самъ не зналъ, что теперь дѣлать.

Приближалась осень. Тереза и Ноэми уже научились находить совершенно естественнымъ, что Тимаръ оставляетъ ихъ въ это время. Долженъ же онъ зарабатывать себѣ кусокъ хлѣба. Его занятія были очевидно такого рода, что лѣтомъ прекращались, или же шли сами собою, но тѣмъ болѣе надо было трудиться зимою. Нѣчто подобное она видѣла и у другихъ торговцевъ.

Но въ другомъ домѣ также думали о Тимарѣ; Тимея думала, что у Михаила есть дѣла, которыя заставляютъ его быть въ отсутствіи все лѣто.

И такъ, отъ осени до весны онъ обманывалъ Тимею, а отъ весны до осени Ноэми.

Онъ не могъ упрекнуть себя въ недостаткѣ довѣренности.

Въ этотъ годъ онъ оставилъ островъ еще раньше, чѣмъ въ прошедшемъ. Онъ спѣшилъ обратно въ Коморнъ.

Во время его отсутствія всѣ его предпріятія удавались выше его ожиданій. Даже въ большой государственной лотереѣ на его долю палъ первый выигрышъ. Выигрышъ лежалъ забытый въ бумагахъ и только чрезъ три мѣсяца послѣ тиража получены были неожиданно сотни тысячъ, какъ бездѣлица, на которую не можетъ обращать серьезнаго вниманія богачъ.

Между тѣмъ, свѣтъ еще болѣе удивлялся ему. Люди говорили, что у него такъ много денегъ, что онъ не можетъ желать ихъ больше.

Что будетъ онъ съ ними дѣлать?

Онъ сдѣлалъ то, что пригласилъ лучшаго плотника изъ всего округа и приказалъ построить роскошный деревянный домъ, настоящій дворецъ, изъ твердаго дерева. Какъ домъ, такъ и вся обстановка: столы, стулья и шкафы были сдѣланы изъ дерева, безъ малѣйшаго гвоздя, на глазахъ Тимара.

ГЛАВА II.
Рѣщикъ.

Возвратившись домой, Михаилъ нашелъ Тимею не совсѣмъ здоровой.

Это заставило его вызвать изъ Вѣны двухъ извѣстныхъ докторовъ, чтобъ сдѣлать консультацію по поводу состоянія здоровья жены.

Врачи пришли къ убѣжденію, что для нея необходима перемѣна воздуха, и отправили ее на зиму въ Меранъ, Михаилъ самъ проводилъ ее туда вмѣстѣ съ Аталіей. Онъ самъ отыскалъ для жены отличную виллу и въ теченіе зимы часто посѣщалъ ее, по большей части въ сопровожденіи одного пожилаго пріятеля, и дѣйствительно нашелъ, что воздухъ благотворно подѣйствовалъ на Тимею.

Возвратившись въ Коморнъ, онъ приказалъ во время зимы построить такой же павильонъ и развести такой же садъ, какъ тѣ, въ которыхъ жила Тимея въ Меранѣ.

Искуссный рѣщикъ, котораго онъ привезъ съ собою изъ Швейцаріи, былъ мастеръ своего дѣла. Тимаръ отвелъ ему большое мѣсто на Сербской улицѣ и тотъ принялся за дѣло; никто не долженъ былъ знать, что такое строится, такъ какъ готовился сюрпризъ для Тимеи.

Но, чтобъ работа шла хорошо, строителю необходимъ былъ помощникъ. Найти такого помощника, который не сталъ бы болтать, почти невозможно. Такимъ образомъ, дѣло нельзя было устроить иначе, какъ самому Тимару быть этимъ помощникомъ.

Но никто не могъ закрыть ротъ мастеру и поэтому весь городъ скоро зналъ, что богачъ фонъ-Леветинскій самъ, собственными руками, строитъ для жены въ саду павильонъ.

Тимаръ нисколько не заботился теперь о своихъ дѣлахъ, онъ все поручилъ агентамъ, а самъ съ жаромъ работалъ, какъ простой плотникъ. Но никто не могъ сказать ничего, кромѣ того, что онъ старается для доставленія удовольствія женѣ.

Но, такъ какъ весь городъ зналъ объ этомъ, то узнала и фрау Софія. Она написала своей дочери Аталіи, а Аталія сказала Тимеѣ, такъ что Тимея заранѣе знала, что Михаилъ, когда она вернется весною въ Коморнъ, въ первый хорошій день поведетъ ее въ садъ, который былъ у нихъ въ Сербской улицѣ, и тамъ, на холмѣ, съ котораго былъ видъ на Дунай, поведетъ ее въ хорошенькій павильонъ, совершенно такой же, какой былъ у нее въ Меранѣ; и все это будетъ для нея сюрпризомъ и она должна будетъ улыбаться и благодарить. Когда же она захочетъ поблагодарить строителя, то тотъ отвѣтитъ ей: „О! должно благодарить не меня, а моего товарища, которому принадлежитъ самая красивая рѣзьба.“ — А кто былъ вашъ товарищъ? — „самъ баронъ фонъ Леветинскій. Вся лучшая работа принадлежитъ ему!“ и тогда Тимея должна будетъ снова улыбаться и стараться выразить свою благодарность словами, но только словами.

Въ это время онъ могъ покрыть свою жену всю драгоцѣнностями или кормить ее только чернымъ хлѣбомъ, но ничѣмъ не могъ бы пріобрѣсти ея любви.

Такъ и случилось.

Весной Тимея возвратилась домой. Для сюрприза, который она должна была получить, былъ устроенъ роскошный завтракъ, на который была приглашена цѣлая толпа гостей.

На лицѣ Тимеи мелькала веселая улыбка.

Лицо Тимара выражало удовольствіе, а лица гостей, разсыпавшихся въ похвалахъ и въ пожеланіяхъ счастія, — зависть.

Гости женскаго пола говорили, что никакая женщина не можетъ быть достойной подобнаго мужа, что онъ идеальный супругъ.

Мужчины же говорили, что это дурной знакъ, если мужъ старается добиться расположенія жены подарками и внимательностью.

Только Аталія молчала. Она отыскивала нить Аріадны, которая довела бы ее до тайны, но не находила. Относительно Тимеи, для нея все было ясно, ее убивалъ тайный ядъ, который убиваетъ не тѣло, а душу. Этотъ ядъ дѣйствуетъ медленно, но вѣрно.

Но что такое случилось съ Михаиломъ?

Его лицо сіяло счастіемъ. Гдѣ похитилъ онъ это счастіе.

Онъ былъ полонъ внимательности къ Тимеѣ и постоянно искалъ ея расположенія. Что же скрывалось подъ этимъ? Предъ свѣтомъ онъ представлялся самымъ нѣжнымъ мужемъ. Какой интересъ преслѣдовалъ онъ этимъ? Въ обществѣ онъ былъ постоянно въ отличномъ расположеніи духа. Съ Аталіей велъ себя непринужденно, почти добродушно, какъ будто забылъ все, что слышалъ отъ нея, какъ будто нанесенная ею рана давно зажила. Неужели онъ былъ счастливъ, или онъ только умѣлъ отлично представляться? или же онъ хотѣлъ добиться невозможнаго — пріобрѣсти сердце Тимеи? Въ такомъ случаѣ, всѣ его труды были напрасны.

Аталія отлично знала это

У нея у самой находились новые женихи, люди небогатые, но имѣвшіе возможность прилично содержать жену, однако, она всѣмъ отказывала. Для нея всѣ мужчины были одинаковы; любить она могла только одного, котораго ненавидѣла.

Только Аталія понимала Тимею, но не понимала и не могла понять Тимара. Этотъ человѣкъ оставался для нея загадкой — загадкой было его улыбающееся лицо, льстивыя слова и всегда ровное расположеніе духа. Онъ былъ „золотымъ человѣкомъ“, въ которомъ она не могла найти ни одного живаго мѣста.

Съ наступленіемъ весны Тимаръ снова собралъ консиліумъ докторовъ для обсужденія состоянія здоровья Тимеи.

На этотъ разъ ей было рекомендовано купанье въ Біарицѣ; Михаилъ опять также самъ проводилъ туда Тимею, устроилъ со всевозможнымъ комфортомъ ея жилище, позаботился, чтобъ она могла соперничать своими туалетами и экипажами съ англійскими лэди и русскими княгинями, и оставилъ ей туго набитый бумажникъ, съ просьбою совершенно опустошить его.

Относительно Аталіи онъ также былъ очень щедръ. Въ спискѣ туристовъ она была обозначена кузиной Тимеи и должна была каждый день пять разъ переодѣваться, также какъ Тимея.

Возможно ли лучше исполнять обязанности главы семейства?

Изъ Біарицы онъ поспѣшилъ, но не домой, а въ Вѣну, гдѣ купилъ всѣ необходимые для рѣзьбы, столярной и плотничьей работы инструменты, которые приказалъ уложить въ ящикъ, и отправился въ Панчову.

Теперь ему нужно было придумать хитрость, какъ доставить этотъ ящикъ на независимый островъ; онъ. имѣлъ всѣ причины дѣйствовать, какъ можно осторожнѣе.

Рыбаки на лѣвомъ берегу Дуная, у которыхъ онъ нѣсколько, разъ бралъ лодку переѣзжать на островъ, видѣли, какъ онъ возвращался назадъ чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ, и уже давно ломали себѣ голову, кто можетъ быть этотъ человѣкъ и что онъ тутъ дѣлаетъ.

Когда ящикъ прибылъ въ Панчову, Тимаръ приказалъ положить его въ телегу и отвезти въ лѣсъ на лѣвомъ берегу Дуная, тамъ онъ позвалъ рыбаковъ, и сказалъ имъ, что они должны перевезти этотъ ящикъ на пустой островъ и что въ немъ лежитъ оружіе.

Этими словами его тайна была погребена на днѣ моря. Теперь онъ могъ пріѣзжать и уѣзжать днемъ и ночью, никто не сказалъ бы о немъ ни слова, всѣ знали, что онъ агентъ Сербіи или Черногоріи, и съ этой минуты никакая пытка не заставила бы ихъ проговориться о немъ. Въ ихъ глазахъ онъ сдѣлался священнымъ.

Такъ обманывалъ онъ, чтобъ обезпечить себѣ тайну, каждаго, съ кѣмъ обмѣнивался хоть однимъ словомъ.

Рыбаки повезли ящикъ ночью, Тимаръ сопровождалъ его. Когда для ящика было найдено мѣсто въ кустахъ, гдѣ его удобно было спрятать, Михаилъ хотѣлъ заплатить рыбакамъ, но они не взяли отъ него ни гроша, а пожали ему руку, говоря:

— Съ Богомъ!

Онъ остался на островѣ, а рыбаки возвратились назадъ,

Была чудная, лунная ночь. Соловей пѣлъ надъ своимъ гнѣздомъ.

Михаилъ пошелъ вдоль по берегу, чтобъ найти тропинку, ведущую къ дому.

Онъ вышелъ на то мѣсто, гдѣ прекратилъ осенью работу. Срубленные имъ стволы деревьевъ были заботливо покрыты вѣтвями, чтобъ зимняя сырость не повредила ихъ.

Онъ на цыпочкахъ приближался къ маленькому жилищу. То, что онъ не слышалъ тамъ никакого шума, было для него добрымъ знакомъ. То, что Альмира не лаяла, имѣло своимъ поводомъ то, что она проводила ночи въ кухнѣ. Она не лаяла для того, чтобъ не разбудить ночью маленькое дитя. Слѣдовательно, всѣ были живы и здоровы въ домѣ.

Какъ сообщить мнѣ о своемъ прибытіи? Какъ разбудить ихъ?

Онъ сталъ предъ маленькимъ, низкимъ окномъ, полузакрытымъ спускающимися вѣтвями розовыхъ кустовъ, и началъ напѣвать дѣтскую колыбельную пѣсню.

Онъ не ошибся. Не прошло и минуты, какъ маленькое окошко открылось и изъ него выглянула Ноэми съ веселымъ, сіяющимъ лицомъ.

— Мой Михаилъ!.. вскричала она, протягивая руки.

— Да, твой Михаилъ, прошепталъ онъ, обнимая обѣими руками выглядывавшую изъ окна хорошенькую головку. А Доди?

— Онъ спитъ. Тише, не будемъ будить его.

И они стали шептать такъ тихо, что только они одни могли слышать другъ друга.

— Войди же.

— Онъ можетъ проснуться и заплакать.

— О, ужъ онъ теперь мало плачетъ. Подумай только, ему уже годъ.

— Какъ! неужели цѣлый годъ? Въ такомъ случаѣ, онъ уже большой человѣкъ.

— Онъ уже умѣетъ говорить твое имя.

— Какъ! онъ уже говоритъ?

— Онъ также учится ходить.

— Онъ, пожалуй, уже бѣгаетъ?

— Онъ ѣстъ уже все.

— Неужели? Мнѣ кажется, это слишкомъ рано.

— Что ты въ этомъ понимаешь?

— Подними пологъ. Дуна освѣтитъ его и я его увижу.

— Нѣтъ, это не годится. Если луна освѣтитъ спящее дитя, оно захвораетъ.

— Какія глупости.

— Съ дѣтьми случается многое! Съ ними нужно всему вѣрить. Дѣти потому и ввѣрены присмотру женщинъ, что онѣ всегда вѣрятъ. Войди, ты его увидишь.

— Я не войду до тѣхъ поръ, пока онъ спитъ. Я могу его разбудить, лучше выйди сама ко мнѣ.

— Это не годится, онъ можетъ проснуться, какъ только я выйду, а мама крѣпко спитъ.

— Ну такъ оставайся съ нимъ, я останусь здѣсь.

— Развѣ ты не хочешь лечь спать?

— Скоро уже утро, ступай и оставайся съ нимъ, но не закрывай окна.

Онъ остался стоять у открытаго окна, глядя въ маленькую комнату, которую луна освѣщала серебристымъ свѣтомъ. Опершись локтями на подоконникъ, онъ ожидалъ утра.

При свѣтѣ восходящаго солнца ребенокъ проснулся первымъ, заявивъ о своемъ пробужденіи громкимъ, веселымъ смѣхомъ.

А послѣ этого и остальные также не могли думать спать дольше.

Ребенокъ прыгалъ и болталъ.

Что онъ болталъ, это понимали только двое — онъ самъ и Ноэми.

Тогда, наконецъ, Михаилъ взялъ на руки ребенка и сказалъ ему:

— Теперь я пробуду здѣсь до тѣхъ поръ, пока не построю тебѣ домъ, Доди.

Ребенокъ отвѣчалъ на это что-то, что Ноэми перевела такъ: „я очень радъ“.

Для Тимара начались счастливые дни его двойственной жизни.

Ничто не нарушало его счастія, кромѣ мысли, что существуетъ вторая жизнь, въ которую онъ постоянно долженъ возвращаться.

Если бы только онъ могъ найти средство избавиться отъ этой второй жизни, какъ счастливъ былъ бы онъ, живя здѣсь!

А между тѣмъ, не было ничего проще, какъ достигнуть этого. Стоило ему только остаться здѣсь навсегда. Его искали бы цѣлый годъ, затѣмъ года три о немъ время отъ времени вспоминали, за тѣмъ свѣтъ забылъ бы о немъ, какъ и онъ забылъ бы свѣтъ, и ему осталась бы Ноэми; а Ноэми была неоцѣненное сокровище, въ которой соединялось все, что можетъ быть лучшаго въ женщинѣ.

Ея красота была не такая, которая могла бы утомить своимъ однообразіемъ: при малѣйшей перемѣнѣ расположенія духа, лицо ея принимало новое выраженіе и новую прелесть. Въ ней соединялись: кротость, нѣжность и страсть. Дѣвушка, женщина и волшебница, гармонически сливались въ ней. Въ ея любви не было ничего эгоистическаго. Все ея существо принадлежало тому, кого она любила. Ея страданія, ея радости были его страданіями и радостями, другихъ она не знала.

Все въ домѣ до мелочей устроивалось такъ, чтобы доставлять ему удовольствіе.

За работою Ноэми неутомимо помогала ему и была всегда весела и свѣжа. Если же ей нездоровилось, то достаточно было его поцѣлуя, чтобы вылѣчить ее.

Она была безгранично предана тому, о комъ знала, что онъ ее любитъ.

Когда же она брала ребенка на колѣни и играла съ нимъ, то эта картина могла свести съ ума человѣка, который ее любилъ

Но Тимаръ все еще раздумывалъ.

Та цѣна, которую онъ долженъ былъ заплатить, была слишкомъ велика даже и для такого сокровища, какъ эта молодая женщина съ улыбающимся ребенкомъ на колѣняхъ.

Эта цѣна составляла цѣлый міръ, нужно было отдать милліонное состояніе, свое положеніе въ обществѣ, знатныя знакомства, начатыя громадныя предпріятія, имѣвшія всемірное значеніе, отъ успѣха которыхъ зависѣла будущность цѣлой отрасли торговли его отечества, и ко всему этому надо было еще прибавить Тимею.

Можетъ быть, ему слѣдовало бы радоваться мысли бросить свои сокровища. Они явились изъ-подъ воды и могли исчезнуть тамъ же, откуда пришли.

Но его тщеславіе не могло примириться съ мыслію, что женщина съ блѣднымъ лицомъ, которую не могла разогрѣтъ страсть ея мужа, будетъ счастлива въ этой жизни, благодаря другому.

Можетъ быть, онъ самъ не сознавалъ, какіе демоны скрываются въ его груди?

Женщина, которая не могла его полюбить, погибала у него на глазахъ, онъ же проводилъ счастливые дни тамъ, гдѣ его умѣли любить, и въ теченіе этихъ счастливыхъ дней постройка дома быстро подвигалась впередъ.

Стѣны были уже выведены изъ красиваго, гладко выструганнаго, орѣховаго дерева, бревна такъ плотно прилегали другъ къ другу, что вѣтеръ не могъ пройти насквозь. Крыша была сдѣлана изъ широкихъ досокъ.

Плотническая работа уже была окончена, оставалась столярная.

Эту работу Михаилъ исполнялъ самъ, безъ всякой помощи, и съ утра до вечера слышно было, какъ онъ. распѣвалъ за работою пѣсни, какъ самый прилежный работникъ, онъ оставлялъ свою работу только съ наступленіемъ темноты.

Затѣмъ онъ возвращался обратно въ хижину, гдѣего ждалъ вкусный ужинъ, послѣ котораго онъ садился на скамейку передъ хижиной и, закуривалъ глиняную трубку.

Ноэми садилась рядомъ съ нимъ и ставила ему на колѣни Доди, который долженъ былъ повторять все, что выучилъ въ теченіе дня.

Какое нибудь новое слово! Но, можетъ быть, это слово есть величайшая мудрость.

Одинъ разъ маленькій Доди выхватилъ трубку изъ губъ Михаила и бросилъ ее на землю, а такъ какъ трубка: была глиняная, то, естественно, она разлетѣлась вѣкуски.

Михаилъ, въ знакъ наказанія, слегка ударилъ ребенка по рукѣ.

Мальчикъ съ удивленіемъ поглядѣлъ на него, затѣмъ спряталъ голову на груди матери и заплакалъ.

— Вотъ видишь, печально сказала Ноэми, для тебя трубка дороже Доди.

Но Михаилъ уже раскаялся въ томъ, что ударилъ. Доди по рукѣ.

Онъ старался успокоить его ласками, цѣловалъ ручку, по которой ударилъ, но ребенокъ не поддавался на лесть и прятался у матери.

Затѣмъ ребенокъ цѣлую ночь былъ безпокоенъ, не хотѣлъ спать и плакалъ.

Тимаръ сердился на это, говорилъ, что мальчикъ упрямъ и что нужно сломить это упрямство.

Но за эти слова Ноэми бросала на него кроткій, но полный упрека, взглядъ.

На слѣдующій день Тимаръ ранѣе обыкновеннаго всталъ и ушелъ на работу.

Но въ этотъ день не слышно было его пѣсенъ, онъ оставилъ работу уже послѣ полудня, и когда пришелъ въ хижину, то могъ замѣтить по глазамъ Ноэми, что она была испугана его видомъ.

Дѣйствительно, онъ сильно измѣнился.

— Мнѣ нездоровится, сказалъ онъ Ноэми, у меня тяжела голова и ноги едва держатъ меня. Я чувствую боль во всѣхъ членахъ. Я долженъ лечь.

Ноэми поспѣшно устроила ему постель въ его комнатѣ. Она помогла ему раздѣться и съ безпокойствомъ убѣдилась, что руки Михаила были холодны, какъ ледъ, а дыханіе горячо.

Поспѣшно пришедшая Фрау Тереза пощупала лобъ и руки больнаго и посовѣтовала ему закрыться потеплѣе, такъ какъ у него будетъ лихорадка.

Но Михаилъ чувствовалъ, что съ нимъ будетъ нѣчто хуже.

Въ этой странѣ въ то время ходилъ тифъ и люди заболѣвали сотнями.

Когда Михаилъ опустилъ голову на подушку, онъ еще былъ настолько въ сознаніи, что думалъ о томъ, что съ нимъ будетъ, если у него дѣйствительно сдѣлается горячка.

Вблизи не было доктора, который могъ бы оказать ему помощь. Онъ могъ умереть и никто не узналъ бы, что съ нимъ сталось. Что тогда будетъ съ Тимеей, а прежде всего, что будетъ съ Ноэми? Кто пріютитъ оставшуюся, которая сдѣлается вдовою, прежде чѣмъ стала женою? Кто будетъ воспитывать маленькаго Доди? Какая судьба ожидаетъ его, когда онъ выростетъ, а Михаилъ будетъ лежать подъ землею?

Двѣ женщины на всю жизнь сдѣлаются несчастными отъ его смерти.

Затѣмъ онъ еще успѣлъ подумать о томъ, что будетъ говорить въ фантазіяхъ бреда при женщинахъ, ъоторыя день и ночь будутъ караулить у его постели, о своихъ сокровищахъ, агентахъ, дворцахъ и блѣдной женѣ.

Что будетъ, если онъ будетъ видѣть предъ собою Тимею и называть ее этимъ именемъ, звать своею женою? А Ноэми знала это имя.

Кромѣ физическихъ страданій, его мучила еще мысль о томъ, что онъ ударилъ Доди.

Эти пустяки тяготили его душу, какъ преступленіе.

Послѣ того, какъ онъ легъ, онъ захотѣлъ еще разъ увидать ребенка и поцѣловать его.

— Ноэми… прошепталъ онъ едва слышно.

— Что ты хочешь? отвѣчала Ноэми.

Но онъ уже не зналъ, чего хотѣлъ.

Какъ только онъ легъ въ постель, лихорадка овладѣла имъ.

Онъ былъ сильный, здоровый человѣкъ, и горячка опаснѣе для такихъ людей.

Съ той минуты, какъ онъ началъ бредить, каждое слово должна была слышать Ноэми.

Больной не зналъ ничего о самомъ себѣ. Его губами говорилъ какой-то чужой человѣкъ.

Это былъ истинный человѣкъ, который не имѣетъ никакихъ тайнъ и говоритъ все, что знаетъ.

Бредъ больнаго въ лихорадкѣ похожъ на фантазіи сумасшедшаго. Какъ тотъ, такъ и другой, упрямо привязываются къ одной идеи.

Точно также и у Михаила была своя идея, эта идея была женщина.

Но эта женщина была не Тимея, а Ноэми. О ней онъ говорилъ постоянно, имя же Тимеи ни разу не сошло съ его устъ. Оно лежало въ глубинѣ его души.

Для Ноэми было ужасно и въ тоже время почти пріятно слушать этотъ лихорадочный бредъ.

Ужасно, потому что онъ говорилъ о чуждыхъ вещахъ, водилъ ее за собою въ неизвѣстный ей кругъ; потому что она должна была бояться за его болѣзнь; потому что онъ заставлялъ ее видѣть такія чудеса.

Но въ тоже время ей было пріятно, что онъ постоянно говоритъ о ней, о ней одной.

Однажды онъ бредилъ, что онъ въ княжескомъ дворцѣ говоритъ съ знатной особой.

— Кому, ваше превосходительство, дадите вы этотъ орденъ? Я знаю на независимомъ островѣ одну дѣвушку, никто не можетъ быть достойнѣе ее получить этотъ орденъ. Дайте ей этотъ орденъ. Ее зовутъ Ноэми.

— А какъ ея фамилія?

— Фамилія?.. Развѣ королева нуждается въ фамиліи, она первая. Ноэми первая, милостью Божіею, королева независимаго острова и розоваго сада.

Затѣмъ онъ развивалъ далѣе эту идею: когда я буду королемъ независимаго острова, я образую министерство. Надсмотрщикомъ за рыбою я сдѣлаю Альмиру, надсмотрщикомъ за молокомъ Нарциссу. Я дамъ имъ большія права и буду звать ихъ моими подданными.

Затѣмъ онъ говорилъ о своихъ дворцахъ.

— Какъ нравятся тебѣ, Ноэми, эти залы? Какъ нравится тебѣ позолота этого потолка? А нарисованный на золотомъ фонѣ танцующія дѣти, похожи ли они на нашего маленькаго Доди? Не правда ли, очень похожи? Жаль, что они такъ высоко… Тебѣ, холодно въ этихъ большихъ залахъ? мнѣ тоже. Пойдемъ отсюда. Не правда ли! у очага нашей маленькой хижины гораздо лучше? Я не люблю высокихъ дворцовъ. Если бы въ этомъ городѣ сдѣлалось землетрясеніе, то я боялся бы, что домъ обрушится на насъ, Тамъ, за нашей маленькой дверью, никто не будетъ за нами подсматривать… Завистливая женщина!.. Не смотри на нее, Ноэми. Ея злой взглядъ можетъ поразить тебя… Было время, когда этотъ домъ принадлежалъ ей. Теперь она ходитъ въ немъ, какъ призракъ… Смотри, у нея въ рукахъ ножъ. Она хочетъ убить тебя. Спѣшимъ отсюда.

Но этому бѣгству явилось препятствіе въ видѣ громадной массы денегъ.

— Я не могу встать. Деньги давятъ меня. Онѣ всѣ лежатъ у меня на груди. Возьмите ихъ прочь!.. Я тону въ золотѣ!.. Крыша обрушивается и деньги засыпаютъ меня!.. Я задыхаюсь!.. Ноэми, дай мнѣ руку, выведи меня изъ этого ужаснаго холма золота.

Его рука уже и безъ того лежала въ рукахъ Ноэми, которая, дрожа, думала, какъ ужасны должны быть тѣ силы, которыя терзаютъ бѣднаго капитана корабля такими золотыми мечтами.

Затѣмъ онъ снова возвращался къ Ноэми.

— Ты не любишь брилліантовъ, Ноэми? Дурочка, развѣ ты думаешь, что блескъ брилліантовъ жжетъ? Не бойся. Но нѣтъ, это правда. Они дѣйствительно жгутъ. Этого я до сихъ поръ не зналъ, это адскій огонь. Ихъ названія такъ перепутаны, мы бросимъ ихъ въ воду?.. Я знаю, откуда они. Я отнесу ихъ обратно туда же… Не бойся, я не долго останусь подъ водою. Удерживай дыханіе и молись. Я пробуду тамъ столько времени, сколько ты можешь не дышать. Я только схожу въ затонувшій корабль, въ его каюту… А! кто тутъ лежитъ на постели?

Тутъ онъ задрожалъ, поднялся на постелѣ и хотѣлъ бѣжать.

Ноэми едва была въ состояніи снова уложить его.

— Тутъ на постелѣ кто-то лежитъ? но я не могу назвать его имени. Посмотри только, какъ свѣтитъ въ окно красный полумѣсяцъ… Закрой окно, я не хочу, чтобъ онъ глядѣлъ на меня въ окно… Онъ все приближается!.. Повторяю тебѣ, спусти занавѣсъ.

Но занавѣсъ былъ и безъ того спущенъ и на дворѣ была темная ночь.

Когда жаръ немного уменьшился, онъ сказалъ Ноэми.

— О! какъ ты хороша безъ брилліантовъ, Ноэми!

Но снова фантазіи бреда уже увлекли его.

— Этотъ человѣкъ отправленъ мною въ другое полушаріе. Если бы земля была стеклянной, онъ могъ бы оттуда глядѣть на насъ. Но такъ какъ я его вижу, то и онъ видитъ меня. Что онъ тамъ дѣлаетъ?… Не позволяй ему входить на этотъ островъ. Не дозволяй ему возвращаться, Альмира! Альмира! проснись, загрызи его!… Ахъ, наконецъ-то ему досталось! По дѣломъ! О! какъ ужасно его лицо! О! если бы я могъ не видѣть, какъ обвиваютъ его змѣи!… О! если бы онъ не глядѣлъ на меня!… Теперь онъ повернулъ голову въ сторону и перестанетъ глядѣть на меня!… О! Ноэми, закрой мнѣ лицо, чтобъ я не видалъ его.

Бредъ снова измѣнился.

— Цѣлый флотъ спѣшитъ по морю. Чѣмъ онъ нагруженъ? Это корабли съ мукою. Вотъ набѣгаетъ смерчъ и корабли гибнутъ. Вся мука разсѣяна. Весь свѣтъ засыпанъ этой мукой. Море бѣлое, небо бѣлое, воздухъ бѣлый. Мѣсяцъ дрожитъ въ облакахъ и глядитъ, какъ вѣтеръ несетъ ему муку въ лицо. Онъ похожъ на стараго нищаго, запачкавшаго себѣ лицо въ мукѣ. Не правда ли, какъ это смѣшно? Смѣйся же, Ноэми.

Но Ноэми ломала руки и дрожала.

Бѣдняжка дни и ночи проводила у его постели.

Днемъ она сидѣла около него на стулѣ, ночью придвигала свою постель къ его и спала рядомъ съ нимъ, не заботясь о томъ, что тифъ можетъ заразить ее..

Она прижимала его покрытый потомъ лобъ къ своимъ щекамъ, она цѣловала его пересохшія отъ жара губы.

Фрау Тереза старалась разными домашними, безвредными средствами бороться съ горячкой.

Она вынула стекло изъ окна, чтобъ свѣжій воздухъ проходилъ въ маленькую комнатку больнаго.

Она сказала Ноэми, что, по человѣческимъ разсчетамъ, на тринадцатый день наступаетъ кризисъ, послѣ чего болѣзнь должна измѣниться къ лучшему или къ худшему.

О, какъ много молилась въ этотъ день Ноэми у постели больнаго.

Она молилась, чтобъ Богъ, пославшій ей такое тяжелое испытаніе, сжалился надъ ея бѣднымъ сердцемъ и спасъ бы жизнь Михаила, если же могилѣ нужна жертва, то лучше бы она взяла ее, или кого хочетъ, но не Михаила.

И ея молитва была услышана.

На тринадцатый день жаръ и бредъ уменьшились. нервное возбужденіе уступило мѣсто истощенію и больной заснулъ, а это такой симптомъ, который позволяетъ надѣяться, что, при тщательномъ уходѣ, больной можетъ возвратиться къ жизни.

Выздоровленіе, главнымъ образомъ, зависитъ отъ душевнаго спокойствія больнаго. Всякое малѣйшее волненіе можетъ быть причиной смерти.

Ноэми провела цѣлую ночь у постели Тимара, даже ни разу не выходила посмотрѣть маленькаго Доди, который въ это время спалъ въ первой комнатѣ съ фрау Терезой.

Утромъ на четырнадцатый день, когда Михаилъ крѣпко спалъ, Тереза шепнула Ноэми на ухо:

— Маленькій Доди очень боленъ.

Ребенокъ также. Бѣдная Ноэми!

У маленькаго Доди была жаба, опаснѣйшая изъ всѣхъ дѣтскихъ болѣзней.

Михаилъ крѣпко спалъ, когда Тереза сказала это Ноэми.

Страшно испуганная, она бросилась къребенку.

Личико бѣднаго, невиннаго существа совершенно измѣнилось. Ребенокъ не плакалъ, а только страшно стоналъ.

Что можетъ быть ужаснѣе, какъ видѣть ребенка, который не можетъ жаловаться и которому люди не знаютъ, чѣмъ помочь.

Ноэми молча взглянула на мать, какъ бы желая сказать:

— И такъ, ты не имѣешь противъ этого никакихъ средствъ?

Тереза не въ состояніи была вынести этого взгляда.

— Ты помогала столькимъ больнымъ, умирающимъ, неужели же только для этого у тебя нѣтъ спасенія, нѣтъ средства?

— Никакого.

Ноэми опустилась на колѣни у постели ребенка и, прижавшись губами къ. его губамъ, шептала:

— Открой свои чудные глазки.

Наконецъ, послѣ многихъ поцѣлуевъ и просьбъ, глаза открылись.

Ихъ взглядъ былъ ужасенъ.

Что можетъ быть страшнѣе взгляда ребенка, уже научившагося бояться смерти?

— О! не гляди на меня такъ!

Ребенокъ не плакалъ, только слегка застоналъ.

Бѣда, если бы другой больной въ сосѣдней комнатѣ услыхалъ это.

Ноэми, дрожа, держала ребенка на рукахъ и въ то же время прислушивалась, не проснулся ли больной въ сосѣдней комнатѣ.

У слышавъ его голосъ, она положила ребенка и вышла къ Михаилу.

Жаръ и бредъ прошли, но Михаилъ страдалъ отъ истощенія.

Онъ былъ раздражителенъ и нервенъ.

— Куда ты спряталась? обратился онъ къ Ноэми, окно открыто, въ него, пока я спалъ, могъ пробраться Богъ знаетъ кто.

— Мой возлюбленный, кто же можетъ къ тебѣ войти?

— А гдѣ вода?

Ноэми подала ему воды.

Онъ снова раздражился.

— Это совсѣмъ не свѣжая вода. Она совсѣмъ теплая, или ты хочешь уморить меня отъ жажды?

Ноэми терпѣливо переносила его капризы.

Когда же Михаилъ снова заснулъ, она поспѣшила къ Доди.

Женщины перемѣнялись такимъ образомъ: пока спалъ Михаилъ, Тереза сидѣла у его постели, какъ только онъ начиналъ шевелиться, она дѣлала знакъ Ноэми, чтобъ та, когда онъ проснется, оставила больнаго ребенка и снова сидѣла у Михаила.

Такъ проходили длинныя, безконечныя ночи. Ноэми постоянно переходила отъ одной постели къ другой.

Ко всему этому она должна была быть готовой, что отвѣтить Михаилу, когда онъ спроситъ, гдѣ ребенокъ.

Между тѣмъ, Доди дѣлалось все хуже и хуже, Тереза не знала, какъ ему помочь, а Ноэми не смѣла даже плакать, чтобъ Михаилъ не увидалъ ея заплаканныхъ глазъ и не спросилъ бы о причинѣ ея слезъ.

Наконецъ, однажды утромъ, Михаилъ почувствовалъ себя легче и попросилъ ѣсть.

Ноэми вышла, чтобъ принести ему кусокъ жаренаго мяса.

Больной съѣлъ его и сказалъ, что чувствуетъ себя еще лучше.

Ноэми была въ восторгѣ.

— Ну, спросилъ Михаилъ, что дѣлаетъ маленькій Доди?

Ноэми испугалась.

Она боялась, что Тимаръ можетъ замѣтить, какъ сильно забилось ея сердце при этомъ вопросѣ.

— Онъ спитъ, отвѣчала она.

— А! спитъ! но почему же онъ спитъ въ это время? Надѣюсь, онъ здоровъ? Почему ты не принесешь его ко мнѣ, если онъ здоровъ?

— Потому, что обыкновенно ты спишь въ это время.

— Ты права. Но когда, наконецъ, мы оба не будемъ спать въ одно время, принеси мнѣ его. Я хочу поглядѣть на него.

— Хорошо, Михаилъ.

А ребенку дѣлалось все хуже.

Ноэми по прежнему продолжала скрывать отъ Михаила болѣзнь Доди и выдумывать ему всевозможныя сказки, когда онъ спрашивалъ о ребенкѣ.

— Играетъ ли Доди своимъ деревяннымъ человѣкомъ?

— О! да, онъ все время съ нимъ играетъ.

— Говоритъ ли онъ обо мнѣ?

— Онъ много говорить. (Онъ будетъ скоро у Бога).

— Поди поцѣлуй его отъ меня.

И Ноэми отнесла умирающему поцѣлуй отца.

Прошелъ еще день.

Утромъ, проснувшись, больной не нашелъ у себя въ комнатѣ никого.

Всю эту ночь Ноэми провела около своего ребенка. Она слѣдила за его борьбой со смертью.

Она скрывала слезы въ своемъ сердцѣ, какъ только сердце ея не разорвалось!

Когда она снова вошла къ Михаилу, она улыбалась.

— Ты была у маленькаго Доди? спросилъ больной.

— Да, у него.

— Онъ опять спитъ?

— Да, спитъ.

— Это неправда!

— Правда, онъ спитъ…

Ноэми только что закрыла ему глаза для вѣчнаго сна.

А между тѣмъ, она не должна была выдавать своего горя, должна была улыбаться больному.

Послѣ полудня Михаилъ былъ снова въ раздраженномъ состояніи духа.

Предъ вечеромъ онъ сердито позвалъ Ноэми; она была въ сосѣдней комнатѣ.

Ноэми поспѣшила къ нему и съ любовью взглянула на него.

Больной былъ въ дурномъ и недовѣрчивомъ настроеніи.

Онъ замѣтилъ, что въ платьѣ Ноэми была воткнута иголка, съ шелковой ниткой.

— А, ты снова шьешь! Неужели ты можешь находить время на шитье? Какое украшеніе ты себѣ шьешь?

Ноэми поглядѣла на него и подумала про себя:

— Я шью послѣднюю рубашку маленькому Доди.

Но вслухъ она сказала:

— Я шью себѣ рубашку.

— Тщеславіе — твое имя женщина! со вздохомъ сказалъ Михаилъ.

Ноэми улыбнулась и отвѣчала:

— Ты правъ.

Снова настало утро.

Михаила мучила безсоница, онъ не могъ закрыть глазъ, къ тому же, его постоянно безпокоила мысль, что дѣлаетъ маленькій Доди.

Онъ поминутно посылалъ Ноэми посмотрѣть, не нужно ли ребенку чего нибудь, и каждый разъ, когда она выходила, она цѣловала лежавшаго на столѣ маленькаго покойника и говорила ему ласковыя слова, чтобъ обмануть Михаила.

— Мой маленькій Доди! мой милый Доди! ты спишь? Любишь ли ты меня?

Затѣмъ она возвращалась обратно, чтобъ сказать Михаилу, что маленькому Доди ничего не нужно.

— Мальчикъ спитъ слишкомъ много, сказалъ Михаилъ, отчего ты его не разбудишь?

— Я сейчасъ пойду разбужу его, кротко сказала Ноэми.

Въ это время Михаилъ немного задремалъ. Его сонъ продолжался всего нѣсколько минутъ и онъ вдругъ проснулся. Онъ совсѣмъ не зналъ, что онъ спалъ.

— Ноэми! крикнулъ онъ. Что Доди? Я слышалъ, какъ онъ пѣлъ. Какъ онъ хорошо поетъ.

Ноэми прижала обѣ руки къ сердцу и съ нечеловѣческой силой удерживала рыданія.

Онъ пѣлъ на небѣ, въ ангельскомъ хорѣ, среди маленькихъ серафимовъ, когда отецъ слышалъ его пѣніе.

Вечеромъ Михаилъ выслалъ Ноэми, говоря:

— Поди, уложи Доди въ постель и поцѣлуй его отъ меня.

— Что сказалъ Доди? спросилъ онъ, когда Ноэми возвратилась назадъ.

Ноэми была не въ состояніи отвѣчать что нибудь. Она молча наклонилась къ Михаилу и поцѣловала его въ губы.

— Онъ это сказалъ! вскричалъ Михаилъ. Мое сокровище!

И заснулъ.

Дитя прислало ему часть своего сна.

На слѣдующее утро Михаилъ опять заговорилъ о мальчикѣ.

— Вынеси маленькаго Доди на воздухъ. Ему нездорово быть постоянно въ комнатѣ. Вынеси его въ садъ.

Къ этому онѣ приготовлялись.

Тереза въ эту ночь вырыла могилу въ саду, подъ деревьями.

— Выйди и ты, побудь съ нимъ въ саду, сказалъ Михаилъ Ноэми, а я, между тѣмъ, подремлю. Я чувствую себя такъ хорошо.

Ноэми вышла изъ комнаты больнаго и заперла за собою дверь на ключъ.

Затѣмъ она подняла умершаго маленькаго ангела и отдала его вѣчной матери землѣ.

Ноэми не хотѣла, чтобъ надъ нимъ возвышался могильный холмъ, который былъ бы для Михаила постояннымъ печальнымъ напоминаніемъ и могъ повредить его выздоровленію.

Вмѣсто холма, она устроила подъ деревомъ плоскую гряду и посадила посреди ее кустъ бѣлыхъ розъ.

Затѣмъ, Ноэми вернулась обратно къ больному.

Первыми словами Михаила было:

— Гдѣ ты оставила Доди?

— Въ саду.

— Въ чемъ онъ одѣтъ?

— Въ своемъ любимомъ бѣломъ платьѣ, съ голубыми бантами, которое такъ идетъ къ нему.

— Хорошо онъ закрытъ?

— О! да! очень хорошо. (Тремя футами земли).

— Принеси его сюда, когда снова выйдешь въ садъ.

При этихъ словахъ Ноэми не въ состояніи была оставаться болѣе въ комнатѣ; она вышла на дворъ, бросилась къ Терезѣ на грудь и крѣпко обняла ее.

Но и теперь она не плакала.

Это было ей запрещено.

Потомъ она пошла дальше, дошла до дерева, подъ которымъ былъ похороненъ Доди, сорвала полураспустившуюся бѣлую розу и возвратилась къ Михаилу.

— Ну, что Доди? съ нетерпѣніемъ спросилъ онъ. Ноэми опустилась на колѣни у постели больнаго и подала ему бѣлую розу.

Михаилъ взялъ розу и сталъ нюхать.

— Какъ странно, сказалъ онъ, отъ этой розы нѣтъ никакого запаха, какъ будто она выросла на могилѣ мертвеца.

Ноэми быстро встала и вышла.

— Что съ нею? спросилъ Михаилъ Терезу.

— Не сердитесь на нее, сказала тогда Тереза кроткимъ голосомъ. Вы были опасно больны. Благодаря Бога, вы счастливо отдѣлались, но болѣзнь еще не кончилась, она заразительна и поэтому я сказала Ноэми, чтобъ она, до тѣхъ поръ, пока вы непоправитесь совершенно, не носила къ вамъ ребенка. Можетъ быть, я ошиблась, поступивъ такъ, но я думала сдѣлать лучше.

Михаилъ пожалъ руку Терезы.

— Вы хорошо сдѣлали сказалъ онъ, а я дуракъ, что мнѣ самому не пришло это въ голову, это дѣйствительно умная мысль, можетъ быть, его даже нѣтъ въ сосѣдней комнатѣ?

— Нѣтъ. Вы угадали. Мы устроили ему въ саду маленькое помѣщеніе.

Бѣдняжка не лгала.

— Вы очень добры, Тереза. Ступайте къ Доди и пошлите ко мнѣ Ноэми. Я не буду отъ нея больше требовать, чтобъ она принесла Доди. Бѣдняжка!… но какъ только я буду въ состояніи встать и выдти, вы поведете меня къ нему, не правда ли?

— Да, Михаилъ.

При помощи этого обмана имъ удалось сдерживать желаніе Михаила видѣть ребенка до тѣхъ поръ, пока онъ могъ встать съ постели.

Болѣзнь уже совершенно прошла, но Михаилъ все еще былъ очень слабъ и съ трудомъ могъ ходить. Ноэми помогла ему одѣться и, опираясь на ея плечо, онъ вышелъ изъ комнаты, а Ноэми повела его къ маленькой скамейкѣ предъ домомъ, посадила его тамъ, сѣла съ нимъ рядомъ, взяла его за руку и дала ему положить голову къ себѣ на плечо.

Былъ прелестный, теплый день.

Михаилу казалось, какъ будто листья деревьевъ шелестятъ что-то ему на ухо, какъ будто пчелы жужжатъ ему что-то, а изъ травы подъ ногами раздается тихая музыка.

Все шумѣло у него въ головѣ, но больше всего одна мысль.

Когда онъ взглянулъ въ лицо Ноэми, тяжелое предчувствіе сжало ему сердце. Въ выраженіи ея лица было что-то, чего онъ не могъ себѣ объяснить. Онъ хотѣлъ знать это.

— Ноэми!….

— Что ты хочешь, Михаилъ?

— Дорогая Ноэми, посмотри на меня.

Ноэми подняла на него глаза.

— Гдѣ маленькій Доди?

При этомъ вопросѣ бѣдняжка не могла долѣе сдерживать своего горя.

Она подняла къ небу свое измученное лицо, протянула руку и прошептала:

— Тамъ!… тамъ!…

— Онъ умеръ? тихо спросилъ Михаилъ.

Ноэми упала къ нему на грудь.

Она не могла болѣе удерживать слезы и громко рыдала.

Казалось, конца не будетъ ея слезамъ.

Михаилъ обнялъ ее и далъ ей плакать.

Самъ онъ не плакалъ. Нѣтъ, онъ былъ весь изумленіе.

Онъ изумлялся величію души, которое такъ возвышало надъ нимъ это бѣдное существо.

Она умѣла такъ долго скрывать свое горе изъ нѣжной заботы объ любимомъ человѣкѣ, какъ же велика должна быть ея любовь!

Когда бѣдняжка, наконецъ, выплакалась, она, улыбаясь, взглянула на Тимара, какъ солнце изъ-за тучъ.

— И ты съумѣла скрыть это отъ меня?

— Я боялась за твою жизнь.

— Ты могла не плакать, чтобъ я не видѣлъ, что ты плакала?

— Я ждала, когда придетъ время, когда можно будетъ плакать.

— Когда ты не бывала со мною, ты ухаживала за больнымъ ребенкомъ, а я мучилъ тебя за это.

— Ты не сказалъ мнѣ ни одного сердитаго слова, Михаилъ.

— Когда ты передавала ему мой поцѣлуй, ты знала, что это былъ прощальный поцѣлуй?… когда я упрекалъ тебя, что ты шьешь себѣ украшенія, ты шила ему послѣднюю рубашку!… когда ты улыбалась мнѣ, въ твоемъ сердце поворачивались кинжалы!… О, Ноэми! какъ люблю я тебя!

Михаилъ привлекъ ее къ себѣ на колѣни. Онъ началъ теперь понимать жужжаніе пчелъ, шелестъ листьевъ, музыку травы.

Послѣ долгаго молчанія онъ снова заговорилъ.

— Гдѣ вы его похоронили? Гдѣ онъ лежитъ. Сведи меня къ нему.

— Только не сегодня, сказала Ноэми, для тебя это еще слишкомъ далеко. Завтра.

Но ни завтра, ни послѣ завтра она не свела его туда, ни еще чрезъ нѣсколько дней.

— Ты все будешь сидѣть у могилы и опять захвораешь. Поэтому то я и не хотѣла, чтобъ надъ нимъ насыпали могильный холмъ или поставили крестъ. Для того, чтобъ ты не ходилъ туда и не огорчался.

Но Тимаръ все-таки огорчался.

Когда онъ, наконецъ, настолько поправился, что могъ одинъ гулять по острову, онъ постоянно ходилъ отыскивать то, чего ему не хотѣли показать.

Однажды онъ возвратился въ хижину съ веселымъ лицомъ. Онъ держалъ въ рукѣ полу-распустившійся бутонъ бѣлой розы, одной изъ тѣхъ розъ, которыя не имѣютъ запаха.

— Это правда, Ноэми?

Ноэми съ удивленіемъ кивнула головой.

И такъ, онѣ не могли скрыть отъ него могилы, бѣлыя розы указали ему путь.

Онъ замѣтилъ, что въ томъ мѣстѣ не было прежде розоваго куста.

И за тѣмъ онъ успокоился, какъ человѣкъ, покончившій съ задачей своей жизни.

По цѣлымъ днямъ онъ сидѣлъ на маленькой скамейкѣ передъ домомъ и думалъ про себя:

— Ты не хотѣла отдать его ни за какія брилліанты, ни за небесное блаженство, а я ударилъ его за дрянную, глиняную трубку!

Прелестный орѣховый домикъ стоялъ неоконченнымъ, вокругъ него росли цвѣты, но Михаилъ не быль въ немъ болѣе.

Его возвращающіяся силы и разбитое мужество поддерживала одна только Ноэми.

ГЛАВА III.
Меланхолія.

Тимаръ по цѣлымъ днямъ слѣдилъ за развитіемъ и распусканіемъ бѣлыхъ розъ. Когда онѣ отцвѣтали, онъ обрѣзалъ ихъ, клалъ въ бумажникъ и высушивалъ на своей груди.

Это было печальное времяпровожденіе.

Вся нѣжность, всѣ ласки Ноэми не могли излѣчить его отъ тяжелой печали. Ея ласки были для него даже тяжелы.

А между тѣмъ, Ноэми могла бы его утѣшить. Ей стоило только сказать одно слово.

Но стыдливость не позволяла ей сказать этого слова, Михаилу же не приходило въ голову спросить о немъ.

Особенность душевнобольныхъ постоянно заниматься прошедшимъ.

Однажды Ноэми сказала Тимару:

— Михаилъ, для тебя было бы хорошо уѣхать отсюда. Здѣсь все пробуждаетъ въ тебѣ печальныя воспоминанія. Ты долженъ уѣхать, чтобы поправиться. Я уже привела въ порядокъ весь твой багажъ, покупщики плодовъ завтра же перевезутъ тебя.

Михаилъ ничего не отвѣтилъ, только молчаливымъ наклоненіемъ головы выразилъ свое согласіе.

Перенесенная имъ тяжелая болѣзнь крайне разстроила его, и то положеніе, въ которое онъ себя поставилъ, ударъ, поразившій его, дѣйствовали на раздраженные нервы такъ тяжело, что онъ самъ понималъ, что дальнѣйшее промедленіе доведетъ его до сумасшествія или самоубійства.

Самоубійство!.. Неужели не было легчайшаго средства выдти изъ тяжелаго положенія.

Всѣ неудачи, притѣсненія, душевная борьба, преслѣдованіе людей, несправедливость, разочарованіе, сердечныя муки, ужасныя образы фантазіи, воспоминанія о перенесенныхъ потеряхъ, появленіе дорогихъ мертвецовъ — все это только дурной сонъ. Стоитъ только прижать курокъ пистолета и человѣкъ пробуждается.

Тѣ же, которые остаются, могутъ продолжать видѣть сны.

Въ послѣдній вечеръ предъ отъѣздомъ Михаилъ, Ноэми и Тереза сидѣли послѣ ужина передъ хижиной, на маленькой скамейкѣ и Михаилъ думалъ о томъ, что еще недавно они сидѣли на этой скамейкѣ въ четверомъ.

— Чѣмъ можетъ быть эта луна? спросила его Ноэми.

Рука Михаила, которую она держала въ своей, сжалась въ кулакъ.

— Это моя несчастная звѣзда, подумалъ онъ. О! если бы я никогда не видѣлъ этого краснаго полумѣсяца!

Тереза отвѣчала на вопросъ дочери:

— Это остывшая, охладѣвшая планета, на которой нѣтъ ни деревьевъ, ни цвѣтовъ, ни животныхъ, ни воздуха, ни воды, ни звуковъ, ни красокъ. Когда я была еще дѣвочкой и училась въ пансіонѣ, мы часто глядѣли на луну въ подзорную трубу. Она вся изрыта. Намъ говорили, что это кратеры огнедышащихъ горъ, уже погасшихъ въ настоящее время. Чтобъ увидать на лунѣ живыя существа, подзорной трубы недостаточно; но ученые знаютъ, что на лунѣ нѣтъ ни воздуха, ни воды, а безъ воды и воздуха ничто не можетъ жить, и поэтому тамъ не могутъ жить никакіе люди.

— Но, можетъ быть, тамъ живетъ что нибудь?

— Что же можетъ тамъ жить?

— Я скажу, что мнѣ часто казалось прежде, когда я была еще одна. Меня преслѣдовали тяжелыя мысли. Когда я сидѣла на берегу рѣки, мнѣ казалось, что что-то влечетъ меня внизъ, кричитъ мнѣ, что, если я буду подъ водою, то я буду имѣть возможность отдохнутъ. Затѣмъ я ставила себѣ вопросъ: хорошо, мое тѣло будетъ лежать на днѣ Дуная, �