Золотой меч (Кедров)

Золотой меч
автор Константин Александрович Кедров
Из сборника «Поэтический космос». Источник: Константин Кедров. Поэтический космос. М., «Советский Писатель», 1989

Если бы существовало волшебное зеркало, в которое можно смотреться, одновременно творя свой лик, мы уви­дели бы в нем звездное небо.

Сегодня мы знаем, что вся вселенная пронизана волна­ми гармонических соответствий между макро- и микромиром, между человеком и космосом. «Строение физического мира неотделимо от обитателей, наблюдающих его, в самом фундаментальном смысле... Существует некий принцип, осуществляющий невероятно тонкую подстройку Вселенной. Но это не физический, а антропный принцип»,— пишет космолог П. Девис в книге «Случайная вселенная».

Вот как ощущает эту «невероятно тонкую космическую подстройку» Александр Блок:

«На бездонных глубинах духа, где человек перестает быть человеком, на глубинах, недоступных для государства и общества... катятся звуковые волны, подобные волнам эфира, объемлющим вселенную; там идут ритми­ческие колебания, подобные процессам, образующим горы, ветры, морские течения, растительный и животный мир». В «подстройке» человека и космоса поэт не просто настройщик рояля, а композитор, музыкант—вот что до сих пор еще не осознано в должной мере. «Что такое поэт? Человек, который пишет стихами? Нет, конечно... Но он пишет стихами, то есть приводит в гармонию слова и Звуки, потому что он — сын гармонии, Поэт... Хаос есть первобытное, стихийное, безначальное; кос­мос — устроенная гармония...

Поэт — сын гармонии. Три дела возложены на него:

во-первых — освободить звуки из родной безначальной сти­хии, в которой они пребывают; во-вторых, привести эти звуки в гармонию; в третьих — внести эту гармонию во внешний мир».

Внести гармонию во внешний мир — значит сотворить новый космос, ибо космос, по Блоку,— это и есть гармо­ния.

Наша цивилизация и культура оказались слишком робки перед такими прозрениями. Блок, Белый, Хлебников несли нам космическую весть, но мы заткнули уши и зажмурили глаза. Ныне космос поэтов топят в литературоведческих терминах: символизм, футуризм, имажинизм, акмеизм — какая бездна за всеми этими «измами». Разве в них дело? Небо спустилось на землю и заговорило поэтическим го­лосом.

Теперь, на исходе XX столетия, космические прозре­ния поэтов облеклись в блестящие звездные латы совре­менной космологии. Они надежно защищены формулами и числами от тупости, невежества и непонимания, но мне ближе та хрупкость и донкихотская уязвимость, даже незащищенность поэтического слова, с какой предстало оно перед читателями тогда, в космической наготе и не­винности, как Адам и Ева перед богом до первого пре­грешения.

Когда в нашей печати наконец-то с двадцатилетним опозданием появились снимки радужной ауры излучений вокруг тела, я понял, что означает древняя фраза: «одеялся светом, яко ризою», понял, что парча и дорогие каменья — лишь имитация этого космического одеяния. Вспомнил я и древнее предание о том, что Адам и Ева были в раю не просто наги, а в окружении ослепительного света, который потом угас, отчего и понадобилась одежда.

Академик В. П. Казначеев так пишет о сиянии, исходя­щем от «живого вещества»: «Диапазон сверхслабого излу­чения живых организмов лежит на границе между инфра­красной и ультрафиолетовой областью» (Казначеев В. П. Учение о биосфере. М., 1985).

Как раз у этой границы наше земное зрение отказывает, зато поэтическое космическое око видело это излучение всегда.

Об этом опять же поведал А. Блок:

«Миры, предстоящие взору в свете лучезарного меча, становятся все более зовущими; уже из глубины их несутся щемящие музыкальные звуки, призывы, шепоты, почти слова. Вместе с тем они начинают окрашиваться (здесь возникает первое глубокое знание о цветах); наконец, преобладающим является тот цвет, который мне проще всего назвать пурпурно-лиловым (хотя это название, может быть, не вполне точно). Золотой меч, пронизывающий пурпур лиловых миров, разгорается ослепительно — и пронзает сердце. Уже начинает сквозить лицо среди небес­ных роз... некто внезапно пересекает золотую нить зацве­тающих чудес; лезвие лучезарного луча меркнет и перестает чувствоваться в сердце. Миры, которые были пронизаны его золотым светом, теряют пурпурный оттенок; как сквозь сорванную плотину, врывается сине-лиловый мировой су­мрак (лучшее изображение всех этих цветов у Врубеля...). Золотой луч погас, лиловые миры хлынули в сердце. Океан — мое сердце».

Бросимся в сей «животворный океан света», погрузим­ся в эту космическую купель, переполненную сиянием. Поверим Блоку. Ведь речь идет не о символах или ино­сказаниях — это реальность космической жизни света, ко­торую до сих пор не хотят видеть. Если бы речь шла о символизме, я не стал бы отнимать время у читателей. Но, прочитав горы литературы о Блоке, я не услышал даже намека на огненное космическое посвящение, пере­житое великим поэтом. Блок закончил свое восхождение к небу по астральной радуге. Как Данте, увидел лицо Прекрасной Дамы, сотканное из вихря звезд, пурги и огня:


Шлейф, забрызганный звездами,

Синий, синий, синий взор.

Меж землей и небесами

Вихрем поднятый костер.


«Вихрем поднятый костер»— это всплеск излучений, идущих от человека к небу. Для тех, кто склонен все необычное приписывать лишь разгоряченной фантазии поэтов, приведу снова высказывания академика В. П. Казначеев. На языке строгой науки пережитое Блоком астраль­ное пламенное вихревое единение с космосом означает обмен информацией между живой и косной материей на уровне сверхслабых «электромагнитных взаимодействий» в форме «фотонной констелляции» для организации «живого вещества». Я понимаю, что рядом со стихами Блока все это звучит суховато, но послушайте дальше. Ученые гово­рят о том, что с научной точки зрения человек, излучаю­щий сияние, есть не что иное, как «фотонное созвездие». «Организация такого «созвездия» существует за счет постоянного притока энергии извне... Здесь мы имеем дело со своеобразным, условно говоря, «зеркальным» эффектом.

С одной стороны, живая система передает в среду опре­деленные характеристики своей организации... С другой стороны... она столь же направленно воспринимает, «впи­тывает»...». Так вот что такое лазурно-пурпурно-золотое лилово-фиолетовое сияние, исходившее к небу. Не зря полыхал астральный костер.

Там, в ночной завывающей стуже, В поле звезд отыскал я кольцо. Вот лицо возникает из кружев, Возникает из кружев лицо. Вот плывут ее вьюжные трели, Звезды светлые шлейфы влача...

Этими стихами Блок закончил описание звездного вос­хождения. Поэт словно предвидел, что никто ему не поверит, и с наивностью, свойственной гению, стал убеждать, заклинать читателя в реальности произошедшего. «Цен­ность этих исканий состоит в том, что они-то и обнару­живают с очевидностью объективность и реальность «тех миров»... все миры, которые мы посещали, и все события, В которых происходящее вовсе не суть «наши представле­ния».

Все напрасно, никто не поверил. А ведь Блок сказал прямо и недвусмысленно. Послушаем его еще раз, ведь великий поэт убеждает нас: «Реальность, описанная мною,— единственная, которая для меня дает смысл жизни... Либо существуют те миры, либо нет. Для тех, кто скажет «нет», мы останемся просто «так себе декадентами», сочинителя­ми невиданных ощущений... За себя лично я могу сказать, что у меня если и была когда-нибудь, то окончательно пропала охота убеждать кого-либо в существовании того, что находится выше и дальше меня».

Каждый писатель по-своему пережил свое космическое рождение. Теперь, опираясь на открытие В. П. Казначеева, могу более определенно сказать, что произошло с Авваку­мом Петровым в остроге, с Андреем Белым на пирамиде, какая реальность кроется за описанием особых космических состояний Пьера Безухова, Данте в «Божественной ко­медии», Вильгельма Мейстера из романа Гёте, В. Катаева в финале книги «Алмазный мой венец».

Не видимые обычным зрением сверхслабые излучения вырвались из тела. Так бабочка разрывает кокон и уле­тает. Бабочка излучений несет в космос какую-то очень важную информацию, и человек как бы ощупывает своими лучами все мироздание. По тем же каналам, на тех же частотах к нему идет отклик от самых далеких звезд. Он слышит и понимает этот язык.

Когда образуется такая обратная связь между челове­ком и космосом, вселенная перестает быть черной. В этот момент она воспринимается как свое тело. Возникает ощу­щение близости самых дальних пространств и звезд. Свет, исходящий от тела в космос, как бы возвращает­ся изнутри, обогащенный новой поэтической информа­цией.


Я взглянул окрест и удивился:

Где-то в бесконечной глубине

Бесконечный взор мой преломился

И вернулся изнутри ко мне.


Так неумело пытался я передать это ощущение много Лет назад. С годами я убедился, что такое космическое рождение пережили многие писатели и ученые. Более того, сейчас наконец-то проясняется, какая физическая реаль­ность кроется за столь необычными ощущениями. В главе «Космизм живого вещества» академик В. П. Казначеев сообщает, что кроме перечисленных излучений есть еще совсем невидимый поток нейтрино. Космос как бы заполнен «нейтринным морем». «В настоящее время выдвигаются различные гипотезы о возможном взаимодействии нейтрино и планетарного живого вещества» (В. Казначеев).

Поясню: нейтрино, подобно фотону, частице света, мгно­венно пронизывает вселенную, как бы ощупывая ее'. Теперь еще раз вспомним князя Мышкина и разбитый кувшин Магомета, из которого не успела вылиться вода, пока он обозрел все пределы Аллаха.

При антропной инверсии именно так, во мгновение ока, огибается вся вселенная. Видимо, с потоком излучений устремляется в космос поток нейтрино.

Не хочется намертво связывать судьбу космической инверсии с той или иной биофизической или космологи­ческой гипотезой. Важно, что сегодняшняя наука гораздо более подготовлена к разговору о столь значительном для многих явлении, нежели в девятнадцатом веке и в начале двадцатого.

Вот как прекрасно пишет об атом выдающийся совет­ский философ Я. Э. Голосовкер в главе «Первый экскурс в космос за разумом и воображением»: «Инстинкт куль­туры есть не только нечто земное, но и нечто вселенское — в мирах космоса... Если на земле исчезнет человек и даже исчезнет сама земля, то его культу римагинации (так Голо­совкер называет незримые сгустки информации во вселен­ной.— К. К.) могут не исчезнуть. Они могут перенестись в сознание иного высшего существа, живущего не на земле, а где-то в космосе и одаренного высшим инстинктом вообра­жения...

...А так как существование высокомыслящего вообра­жаемого существа не может быть ограничено только пре­делами земли или солнечной системы, а возможно в любых частях космоса... это существо может быть по времени

В результате вспышки сверхновой звезды 23 февраля 1987 года на землю обрушился поток нейтрино, подтвердивший догадку ученых о том, что во вселенной 90% вещества кроется в этих частицах.

своего существования бесконечно древнее и по мысли бесконечно могущественнее и совершеннее человека».

И вот последний удар Голосовкера по занудному рацио­нализму: мировая космическая мысль в отличие от рацио­нальной земной есть не что иное, как «воображение земного человека» (Голосовкер Я. Э. Логика мифа. М., 1987).

Можно до бесконечности называть имена художников, поэтов, ученых, музыкантов, осязавших космос лучами. Вот хотя бы свидетельство о норвежском художнике Эдвар­де Мунке.

«Солнце для Мунка было божественным источником света и жизни. Небесные тела и «силы» были живыми существами. Луна — ребенок земли. Лунный свет порожда­ет желание и страх. Умереть — значит лишь изменить форму. Люди — волны духа и материи. Они могут растаять, образовать новые формы. Если капустный червь может стать бабочкой, то почему же человек после смерти не может стать чем-то, чего мы не в состоянии видеть. Люди — сосуды, заполненные текущими в них волнами» (Стенерсен Р. Эдвард Мунк. М., 1972).

По сути дела, Мунк видел те же реальности, что и Блок,— волны космических излучений, разговор светом.

Теория относительности началась с разговора светом. Эйнштейн мысленно полетел за лучом и убедился, что на фотонегативе нет ничего. Если лететь со скоростью света, отражения не будет. Он погнал световой поезд по световым рельсам, а на светоперроне поставил светочасы, и он увидел, что на часах света стоял один и тот же час — вечность. Оказалось, что время есть только относительно света. Вы гонитесь за лучом, и время исчезает, как только вы до­гоните свет. На фотоне (в луче) время равно нулю.

Если вы перегоните свет, то окажетесь «на том свете», там минус-время, а причина опережает следствие: сначала родится ребенок, а потом происходит зачатие, первый поцелуй, первая встреча, томление по возлюбленной, первый взгляд.

В «Сне смешного человека» Ф. М. Достоевского люди высшей цивилизации изъясняются светом. Светом изъясня­ются клетки, обмениваясь ультрафиолетовыми лучами на одной и той же частоте. О других излучениях известно меньше, но все они сводятся, как и генетический код, к четырем «мастям»: сильные, слабые, электромагнитные и гравитационные взаимодействия.

Чтобы открыть мерцание человеческой ауры, пришлось исследовать человека, как звезду, на расстоянии. Тогда и выявили десять излучений, исходящих от его тела.

На языке инфракрасных и ультрафиолетовых излучений «говорят» звезды. Видимый луч — только путеводная нить Ариадны в лабиринте космоса.

Гийом Аполлинер видит воочию, как звеэды-пчелы пьют мед излучений, исходящий от луны и от человека. Причем вот что еще интересно: ведь и Лорка воспри­нимает луну как сотовый мед.


ЛУННЫЙ СВЕТ


Безумноустая медоточит луна

Чревоугодию всю ночь посвящена

Светила с ролью пчел справляются умело

Предместья и сады пьяны сытою белой

Ведь каждый лунный луч спадающий с высот

Преображается внизу в медовый сот

Ночной истории я жду развязки хмуро

Я жала твоего страшусь пчела Арктура

Пчела что в горсть мою обманный луч кладет

У розы ветров взяв ее сребристый мед.

(Пер. Б. Лифшица).


Поговорим со звездами, как могли это делать жители древнего, мифологического Китая: «Как только что появи­лись люди, небо сообщалось с ними и они сообщались с небом. Утром и вечером люди могли подниматься на небо, утром и вечером небо могло с ними разговаривать» (Юань Кэ. Мифы древнего Китая. M., 1987).

По традиционным китайским представлениям у челове­ка имеется десять душ. Со смертью человека сперва отле­тают души «хунь», а потом исчезают души «по». Интересно, что число — 10 душ — по количеству совпадает примерно с открытыми ныне десятью видами излучений, исходящих от человека.

Вокруг нашей земли есть невидимое инфракрасное небо. Оно светится сильней или угасает в зависимости от деятель­ности людей.

Тепло и холод — двоичный код инфракрасного. Ультра­фиолет нем, но тепло и холод мы различаем. Можно объясняться с мирозданием двоичным кодом и, может быть, этот код связан с волнами гравитации (если эти волны в природе есть). Тогда «да» и «нет» озна­чало бы «тяжело» «легко».Легко внушить себе: «тепло — холодно» и «тяжело — легко», и не будет ли тогда разговор со вселенной разго­вором со своим «я»? Но разговор со вселенной — это и есть диалог с собой.

Люди разговаривают светом, хотя я сам не знаю, как это происходит. Я сказал бы об этом так:


Дирижер бабочки

Тянет ввысь нити,

Он то отражается,

То пылает.

Бабочка зеркальна,

И он зеркален;

Кто кого поймает,

Никто не знает.

Дирижер бабочки

Стал как кокон:

В каждой паутинке

Его сиянье.

Бабочка то падает, то летает,

Дирижер то тянется, то сияет.

Дирижер бабочки

Стал округлым,

Он теряет тень между

Средней Вегой,

Он роняет пульт

Посредине бездны,

Он исходит светом, исходит тенью.

Будущее будет посередине

В бабочке сияющей, среброликой,

В падающем дальше,

Чем можно падать,

В ищущем полете

В средине птицы.

(К.К.)


В момент антропного метасингулирования информация исходит от человека во вселенную, отсюда свечение, порой настолько яркое, что невозможно смотреть. Одновременно навстречу человеку от вселенной устремляется волна метаинформации.

Этот пульсирующий вселенский кристалл излучений голографичен. Каждой звезде на небе соответствует точка акупунктуры на человеческом теле. Они, по наблюдению медиков, сохраняют свою активность порой даже через трое суток после смерти.

Конфигурация созвездий на небе носит отнюдь не случайный характер. Созвездия — зримые иероглифы мета-кода. Они отпечатываются на сетчатке глаза (тоже спираль­ной структуры), а через зрение проходит 85% всей инфор­мации о мире на сознательном и неосознанном уровнях. Известно, что глаз в свою очередь является сферической спиральной проекцией всех внутренних и внешних органов человека. Значит, через зрение небо воздействует всеми звездами на всего человека.

Еще психолог Юнг задавал вопрос, почему мы группи­руем мысленным взором созвездия так, а не иначе. Ответ

на этот вопрос не прост. В созвездиях словно сгруппировались миги прошедшей жизни. Что происходит на земле и на небе, знают звездные мифы разных наро­дов.

Даже птицы ориентируют свой полет по звездам, даже рыбы различают созвездия. А что если звездное небо — это постоянная порождающая весть от метавселенской цивилизации?

Одни говорят об имагинативных сгустках информации, другие, как Блок, видят ясно космический свет, третьи предпочитают говорить о бесплотном духе. Мне кажется, что речь здесь идет об одной и той же реальности. Почти неразличимые глазом электромагнитные излучения, совсем невидимые потоки нейтрино и, возможно, другие, неведомые пока формы материи разносят по вселенной информацию О нашем внутреннем мире, а в ответ из космоса идут излучения, несущие космическую информацию. Незримые излучения сливаются в единый вселенский кристалл ми­рового, говоря словами Голосовкера, имагинативного мозга. Этот хрустальный глобус увидел Пьер Безухов, эту сияю­щую многоочитую сферу прозревала Лизаша у Андрея Белого.

Не будем делать вид, что звездный код расшифрован. Я даже сомневаюсь, что здесь возможна в принципе рас­шифровка. Взаимодействие излучений человека и космоса — это в буквальном смысле слова «тонкая материя». А там, где действуют сверхслабые электромагнитные взаимодей­ствия, вступает в свои права принцип дополнительности Нильса Бора. И здесь, пишет академик Казначеев, между человеком и косной материей возникает диалог света, который, увы, трудно расшифровать, потому что «свойства дополнительности при взаимодействии живого и косного вещества, возможно, имеют характер фундаментального естественно-природного принципа».

Поэты говорят о таком диалоге другими словами.

Тайна звезд терзает мозг человека, каждый луч ста­новится колючкой тернового венца, вонзающейся в мозг. Небо и есть терновый, или, как сказал В. Катаев, «алмаз­ный» венец каждого человека.

Вот Стрелец—охотник, он связан с Лебедем (царь Гвидон и Царевна-лебедь).




«Лебедь рвется в облака, рак пятится назад, а щука (созвездие Рыб) тянет в воду»,— в известных строчках из басни И. А. Крылова движение зодиака. Рыбы — зима, а Рак — лето. Каждый тянет в свою сторону.

Ясно, что Лебедь из зодиакального круга времен рвется к выходу за пределы времени — «в облака». А «воз» Боль­шой Медведицы «и ныне там».




Но вот что еще интересно: в созвездии Лебедя есть черная дыра. А может быть, поэты реально чувствуют какую-то связь с излучениями, идущими из той запре­дельной области. Державин в стихотворении «Лебедь» так рассказал о своем полете:


Необычайным я пареньем

От тленна мира отделюсь,

С душой бессмертною и пеньем,

Как лебедь, в воздух поднимусь.

В двояком образе нетленный,

Не задержусь в вратах мытарств;

Над завистью превознесенный,

Оставлю под собой блеск царств...

Не заключит меня гробница,

Средь звезд не превращусь я в прах;

Но, будто некая цевница,

С небес раздамся в голосах.

И се уж кожа, зрю, перната

Вкруг стан обтягивает мой;

Пух на груди, спина крылата,

Лебяжьей лоснюсь белизной.

Лечу, парю — и под собою

Моря, леса, мир вижу весь;

Как холм, он высится главою,

Чтобы услышать богу песнь...

Прочь с пышным, славным погребеньем,

Друзья мои! Хор муз, не пой!

Супруга! облекись терпеньем!

Над мнимым мертвецом не вой.


Нет, я не отождествляю поэтическую интуицию с вос­приятием тех или иных невидимых излучений, идущих от видимых и невидимых объектов на небе. Но обращать внимание на такого рода совпадения все-таки надо. Ведь любая неоткрытая закономерность выглядит поначалу как цепь случайностей. А таинственных «случайностей», связанных с отражением звездного неба в поэзии, как, вероятно, уже убедился читатель, накопилось более чем достаточно.

Небо таит в себе не только астрономические и космо­логические загадки. Это понимают многие художники и писатели.


СРЕДИ ЗВЕЗД


Пусть мчитесь вы, как я, покорны мигу,

Рабы, как я, мне прирожденных числ,

Но лишь взгляну на огненную книгу,

Не численный я в ней читаю смысл.

В венцах, лучах, алмазах, как калифы,

Излишние средь жалких нужд земных,

Незыблемой мечты иероглифы,

Вы говорите: «Вечность мы, ты миг.

Нам нет числа. Напрасно мыслью жадной

Ты думы вечной догоняешь тень;

Мы здесь горим, чтоб в сумрак непроглядный

К тебе просился беззакатный день.

Вот почему, когда дышать так трудно,

Тебе отрадно так поднять чело

С лица земли, где все темно и скудно,

К нам, в нашу глубь, где пышно и светло»

(А. Фет)


«Иероглифы звезд» в отличие от букв бесконечно много­значны. Вот почему я испытываю почти физическую тошноту от популярных ныне разного рода астральных трактатов. В них однозначность, невыносимая для поэти­ческого слуха. Вульгарные материалисты типа Бюхнера, Малешота и ученика их — тургеневского Базарова все же не так примитивны, как прямолинейные «астральные» тол­мачи. Там, где нет высокой поэзии, там нет неба.


Что ж я узнал? Пора узнать, что в мирозданье

Куда ни обратись,— вопрос, а не ответ.

(А. Фет)


Какую азбуку зорь составляют

Темные слова их?

Что они говорят звезде далекой?

Какие их уста называют?..

Мои внутренние моря

Остались без берегов...

(Ф. Гарсиа Лорка)


«Поэтическое творчество — тайна великая есть, такая же вечная тайна, как рождение человека. Слышишь голоса, а чьи они — неведомо... Ни у кого нет ключей к тайне мироздания. Нет их и у поэта». Гарсиа Лорка часто беседовал с не видимыми взором «черными лунами», и больше всего на свете его волновала космическая тайна земли. Как истинный поэт XX века он не навязывал звездам своего житейского смысла, поэтому его поэтическое слово обладает вселенской распахнутостью, как «внутреннее море» без берегов. Вот где космическая инверсия. Внутрен­нее — значит ограниченное снаружи; однако же нет — это по-земному, а при выворачивании внутренние моря души без берегов, как вселенная.


Если бы небо было ребенком,

Жасмины владели бы половиной ночи...

Но небо — это слон огромный,

А жасмин — это вода без крови,

И девушка — ветка ночная

На темном настиле без края.

(Ф. Гарсиа Лорка)


Вот истинная Метаметафора во всей своей многозначности и многослойности смысловых пространств.

Связь со звездами, вибрация между поэтом и небом, иногда видимая, иногда незримая, ощутима в каждой строке.


Поэзия — горечь,

Мед небесный,— он брызжет

Из невидимых ульев,

Где трудятся души...

Стихотворные книги —

Это звезды, что в строгой

Тишине проплывают

По стране пустоты,

Их пишут на небе

Серебром свои строки.

(Ф. Гарсиа Лорка. Перевод О.Савича)


Гарсиа Лорка часто видел «черные луны» и красно-зеленый спектр. Зеленый луч шел от незримого зеленого неба, а от поэта к небу поднималось красное излучение:


В глубинах зеленого неба

Зеленой звезды мерцанье.

Как быть, чтоб любовь не погибла?

И что с нею станет...

Сто звезд золотых, зеленых

Плывут над зеленым небом,

Не видя сто белых башен,

Покрытых снегом.

И чтобы моя тревога

Казалась живой и страстной,

Я должен ее украсить

Улыбкой красной.

(Пер. М. Кудинова)


В космическом спектре у Блока золотое мерцание. У Лорки преобладает серебряное свечение. В целом же возникает интересная оппозиция:

Блок – золотой – звездный

Лорка – серебряный – лунный

Блок чаще ведет разговор со звездами, а Лорка с луной. Золотой звездный меч Блока напоминает легенду про обоюдоострый огненный меч, отсекающий небо от земли со времен падения Адама. Не этим ли мечом рассек грудь пушкинскому пророку шестикрылый серафим?

Золото звезд — путь на небо. Серебро луны — забве­ние. Серебряный ластик луны, двигаясь по кругу небес вокруг земли, как бы стирает всю лишнюю суетную инфор­мацию, готовит к небу. Может быть. Альфа и Омега Тейяра де Шардена — это еще звезда-солнце и луна-планета земли. Язык луны темен и поэтичен. Вот стихотворение Лорки «Омега» — истинно лунная речь:


ОМЕГА

(Стихи для мертвых)


Травы.

Я правую руку себе отрежу.

Ожидание.

Травы.

У меня есть перчатка и» ртути, из шелка — вторая.

Ожидание.

Травы!

Не плачь. Молчанье — тишина, которую другие не слышат.

Ожидание.

Травы!

Открылись большие ворота.

Изваянья упали.

Трааавы!!

(Пер. Вл. Бурича)


Поэзия – код, которым небо обменивается с землей, подчиняется принци­пу дополнительности. Это особая ситуация, когда взгляд воздействует на источник света, изменяя его, а произнесен­ное слово настолько преобразует слух, что нельзя сказать, сотворен или отражен образ неба. Это и есть верный признак метакода и возникающего на его основе нового метаязыка поэзии.

«Второе сознание и метаязык. Метаязык не просто код — он всегда диалогически относится к тому языку, который он описывает и анализирует. Позиция экспери­ментирующего и наблюдающего в квантовой теории... Не­исчерпаемость второго сознания, то есть сознания понимаю­щего и отвечающего: в нем потенциальная бесконечность ответов языков, кодов. Бесконечность против бесконечности» (Бахтин М. Эстетика словесного творчества).

Проще говоря, когда поэт видит таинственные лучи, связующие его с небом,— это реальность, им сотворенная, но в то же время и объективная. Его диалог с небом происходит не на языке человека и не на языке звезд, а на некоем третьем, неописуемом. Скажу еще проще: третий язык, метаязык, посредник между землей и небом — это сама поэзия. Поэт не переводчик, а создатель звездного языка. Об этом писал еще Низами в Х веке:


Хочешь, чтоб тебе подвластно стало небо, — встань

И, поправ его пятою, над землей воспрянь!

Только не оглядывайся,— в высоту стремясь

Неуклонно,— чтоб на землю с неба не упасть.

Твой кушак — светила неба. Ты — Танкалуша

Звездных ликов. Цепи снимет с них твоя душа.

В каждом лике, как в зерцале, сам витаешь ты.

Так зачем же знаменьями их читаешь ты?

Но хоть ты от ощущений звезд всегда далек,—

Дух твой, разум твой навеки светы их зажег.

Кроме точки изначальной бытия всего,

Все иное — только буквы свитка твоего.


Так что же такое метакод? Матрица звезд, с которой воспроизводятся тексты? Матрица, но — живая. Сами по себе звезды немы. Они оживают, когда луч отражен в зрачке. Между наблюдаемым и наблюдателем возникает тонкая связь, порождающая волны незримого света. Воз­можно, что древние индусы называли праной те самые истечения света, которые мы именуем «слабые электро­магнитные излучения».

Средоточием излучений в Чхандогья-упанишаде названо сердце. «Поистине у сердца пять отверстий...»

зрение – солнце – тепло

слух – луна – свет

речь – огонь – аура

мысль – влага – красота

пространство – ветер – энергия

«...Поистине это пять стражей... охраняют врата небесно­го мира... Достигает небесного мира тот, кто знает пяте­рых стражей».

Все пять преломлений света от жара и огня до холодного свечения луны, ауры и чувства красоты — это только пред­дверие. Далее открывается небо незримое.

«Далее то сияние, что светится над этим небом, над всеми и надо всем в этом высшем из миров, это поистине то же сияние, что и внутри человека.

Видят это, когда от прикосновения ощущают тепло в этом теле. Слышат это, когда прикрывают уши и слышат как бы звуки и шум, как бы от пылающего огня. Это должно почитать как это увиденное и услышанное. При­влекательным и славным становится тот, кто знает это». Поднявшись на самые вершины небес, увидим там свой внутренний свет. Услышим речь неизреченную, увидим свет невидимый. Описание этой неизреченной речи и отражение невидимого высшего, внутреннего света — метаязык поэзии.


Слова, как и музыка, движутся

Лишь во времени; но то, что не выше жизни.

Не выше смерти. Слова, отзвучав, достигают

Молчания. Только формой и ритмом

Слова, как и музыка, достигают

Недвижности древней китайской вазы,

Круговращения вечной недвижности

Не только недвижности скрипки во время

Звучащей ноты, но совмещенья

Начала с предшествующим концом,

Которые сосуществуют

До начала и после конца,

И все всегда сейчас.

(Т. С. Элиот)


Чтобы войти в это пространство, Элиот подошел вначале к закрытым дверям небесного сада. Этому предшествовал миг антропной космической инверсии, когда прошлое, будущее и настоящее тасуются, как маета в колоде карт, и сливаются в один вечный миг.


Настоящее и прошедшее,

Вероятно, наступят в будущем,

Как будущее наступало в прошедшем...

Если время всегда настоящее,

Значит, время не отпускает...

Шаги откликаются в памяти

До непройденного поворота

К двери в розовый сад,

К неоткрытой двери. Так же

В небе отклоняется речь моя. Но зачем

Прах тревожить на чаше розы,

Я не знаю.

Отраженья иного

Населяют сад. Не войти ли?


Помните блоковский «Соловьиный сад»? В саду Элиота поют не соловьи, а дрозды, но сад по-прежнему звездный. Восхождение к нему по воздушным ступеням неба.


В первую дверь,

В первый наш мир войти ли,

доверяясь Песне дрозда?

В первый наш мир.

Там они, величавые и незримые,

Воздушно ступали по мертвым листьям...

И взгляды невидимых пересекались,

Ибо розы смотрели навстречу взглядам.


Элиот восходит в звездный сад по сапфировой лестни­це. Сапфир включает астральную радугу Блока, ее оттенки. Сапфир—это и есть блоковская лазурь, сгущенная до сине­вы, еще одно свидетельство, что по одной и той же лестнице света поэты поднимаются в небеса. Теперь вспомним Кол-звезду Заболоцкого, и Большую Медведицу — повозку мертвых, и вечное дерево — древо Млечного Пути.


Пристал сапфир, прилип чеснок,

В грязи по ось ползет возок,

Поскрипывает дерево.

В крови вибрирует струна,

И забывается война

Во имя примирения.

Пульсация артерий

И лимфы обращение

Расчислены круженьем звезд

И всходят к лету в дереве.

А мы стоим в свой малый рост

На движущемся дереве

И слышим, как через года

Бегут от Гончих Псов стада,

Бегут сейчас, бегут всегда

И примиряются меж звезд.

(Т. С. Элиот)


И вот теперь, когда видимое небо с Полярной звездой, Медведицей, Гончими Псами достигнуто, надо выйти к незримому небу, к своему утреннему свету, о котором говорит­ся в Чхандогья-упанишаде. Чтобы вывернуться туда, надо достичь неподвижной точки — оси, вокруг которой враща­ются все звезды. Это вершина небесного дерева — Поляр­ная звезда. Здесь горловина чаши, отсюда выход к свободе. Эта звезда в 120 раз больше солнца. Луч от нее летит до земли 472 года. «Это означает, что в настоящее время мы видим Полярную звезду такой, какой она была во време­на Колумба и недоброй памяти Ивана Грозного». Все это, конечно, интересные сведения, но самое главное другое. Полярная звезда — цефеида, она пульсирует. Ф. Ю. Зигель пишет о цефеидах так: «Подобно сердцу, они непрерывно пульсируют...»

Разговор поэтов со звездами надо слушать без высокомерного недоверия. Ведь ясно же, все они в один голос нам говорят о буквальном, а не символическом контакте со звездами. Может быть, в этом слиянии космического пульса звезд и человека кроются еще не разгаданные тайны метакода.


Ни подъем, ни спуск. Кроме точки, спокойной точки,

Нигде нет ритма, лишь в ней ритм...

Чувств белый свет, спокойный и потрясающий,

Его движения Erhebung...

(Т. С. Элиот. Все стихи Элиота даются в переводах А.Сергеева)


Возвышенное влечет нас к небу, У Блока это его «хвостатая звезда». У Заболоцкого и Элиота звезда По­лярная. Поэтический взор Лорки устремлен к луне. Лер­монтов просто слушал, как «звезда с звездою говорит». В этом разговоре звезд отчетливо слышны голоса поэтов.


Разрешение на использование этого произведения было получено от владельца авторских прав для публикации его на условиях лицензии Creative Commons Attribution/Share-Alike.
Разрешение хранится в системе VRTS. Его идентификационный номер 2011072410004097. Если вам требуется подтверждение, свяжитесь с кем-либо из участников, имеющих доступ к системе.