Знаменитость (Дорошевич)/ДО
| Знаменитость |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ VII. Разсказы. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1906. — С. 53. |
Онъ какъ бомба влетѣлъ въ редакцію, схватился обѣими руками за голову и бросился въ кресло.
— Ради Бога! Спасите ее и меня!
— Что случилось?
— Она хочетъ летѣть на воздушномъ шарѣ!
— Какъ, на воздушномъ шарѣ?!
— Держась зубами за трапецію! Будь проклятъ тотъ день и часъ, когда ей попалась на глаза газета съ этимъ описаніемъ полета Леоны Даръ! Ей, видите ли, мало славы знаменитой концертной пѣвицы, «вѣнскаго соловья», она желаетъ еще славы неустрашимѣйшей акробатки и собирается схватиться за эту славу зубами!
— Но вѣдь это сумасшествіе!!!
— А развѣ Эмма Андалузи когда-нибудь была здравомыслящей! Развѣ вы не читали, какъ въ Мадридѣ ее приняли за безумную и засадили въ сумасшедшій домъ?! Вотъ у меня и вырѣзка изъ мѣстныхъ газетъ! Прочитайте! Клянусь, эта женщина введетъ меня въ могилу! Я застрѣлюсь! Я брошусь съ вашего ужаснаго моста! Я кинусь въ море! Это выше моихъ силъ! Будь проклятъ день и часъ, когда я взялся возить Андалузи концертировать по всему свѣту! О, ради Бога…
— Но что же можетъ сдѣлать редакція?
— Она васъ такъ уважаетъ! Такъ дорожитъ вашимъ мнѣніемъ! Ваши отзывы, это — единственное, что она приказываетъ себѣ переводить. О, ради Бога! Отговорите ее отъ этого ужаснаго намѣренія летѣть, держась зубами за трапецію! Вы одинъ можете это сдѣлать!.. Ради Бога ѣдемъ сейчасъ же, — она только что кончила дрессировать своего леопарда.
— Что-о?!
— У этой дикой женщины явилась фантазія сдѣлаться также укротительницей звѣрей. Она выписала себѣ леопарда! Насъ гонятъ изъ гостиницы! Вы понимаете, мы занимаемъ маленькій отдѣльный корпусъ, но все-таки ревъ этого чудовища! Она по четыре раза въ день забирается къ нему въ клѣтку и хлещетъ его хлыстомъ. Это ужасно! Теперь она кончила свои адскія упражненія, и мы застанемъ ее за завтракомъ… Конечно, если ею самою не позавтракалъ леопардъ!
Бѣдняга безпомощно развелъ руками.
— Хорошо, я кончу работу и сейчасъ пріѣду.
— О, какъ мнѣ васъ благодарить! Быть-можетъ, хоть вы сумѣете ее уговорить! Ради всего святого!
Онъ встрѣтилъ меня въ коридорѣ, блѣдный и испуганный.
— Ради Бога, подождите одну минуту! Эта сумасшедшая выдумала новую забаву. Она нарисовала на двери кругъ и стрѣляетъ въ цѣль изъ пистолета. Ей, видите ли, хочется стрѣлять, какъ Вильгельмъ Телль. А я изъ-за этого долженъ успѣвать войти въ дверь между моментомъ, когда она цѣлитъ, и моментомъ, когда она выстрѣлитъ.
— Д-да, при такихъ условіяхъ довольно неудобно входить.
— Но постойте, я ей сейчасъ скажу, что это вы! Ради васъ, быть-можетъ, она сдѣлаетъ исключеніе и прекратитъ на нѣсколько минутъ свои дьявольскія забавы!
Онъ подошелъ къ двери и постучалъ.
За дверью грянулъ выстрѣлъ.
Онъ отскочилъ.
— Чортъ знаетъ, тутъ заплатишь за концерты жизнью. Синьора Андалузи, это г. X, критикъ, котораго вы всегда читаете? Ради Бога, прекратите вашу дьявольскую баталію, хоть для того, чтобы онъ могъ войти и засвидѣтельствовать вамъ свое почтеніе!
— А! это г. X! Я рада его видѣть! Пусть войдетъ!
Она стояла посреди комнаты, въ трико тѣлеснаго цвѣта, какъ гимнастка, съ пистолетомъ въ рукахъ.
Комната была полна пороховымъ дымомъ, за перегородкой ревѣлъ леопардъ. Съ потолка спускалась трапеція.
— А, m-r X! Я рада васъ видѣть! А я немножко стрѣляла! Не правда ли, я недурно попадаю въ цѣль?
Въ серединѣ кружка застряло нѣсколько пуль.
— Да, но вашъ импрессаріо говоритъ, что вы собираетесь сдѣлаться еще и воздухоплавательницей!
— А, m-r Ракошъ ужъ успѣлъ пожаловаться! Да, да, я лечу.
— Держась зубами за трапецію! Великая и знаменитая концертная пѣвица…
— Мнѣ надоѣло быть знаменитой пѣвицей, я хочу быть знаменитой гимнасткой. Знаменитыхъ пѣвицъ много, — Леона Даръ — одна! Это меня бѣситъ! Я не хочу, чтобъ она была самой мужественной изъ женщинъ. Я лечу точно такъ же. Къ тому же это вовсе не такъ трудно. Я ужъ научилась висѣть по десяти минутъ, держась зубами за трапецію. Не все ли равно висѣть въ комнатѣ или на воздухѣ. Хотите, я покажу вамъ, какъ это дѣлается. Ракошъ, стулъ!
— Ради Бога, синьорина! Я врагъ сильныхъ ощущеній!
— Если вы боитесь смотрѣть, — не нужно! А жаль! Вы убѣдились бы, что Эмма Андалузи такая же великолѣпная гимнастка, какъ и пѣвица!
— Поговоримъ лучше о вашемъ концертѣ.
— Я не пою.
— Господи, полный сборъ! — взвылъ въ углу m-r Ракошъ.
— Мнѣ нѣтъ до этого дѣла. Я не пою, потому что у меня есть дѣла поважнѣе: я собираюсь летѣть, наконецъ, мой леопардъ становится все болѣе и болѣе свирѣпымъ. Кромѣ того, мнѣ нужно стрѣлять.
— Синьорина! Но ради вашего несчастнаго имрессаріо, ради публики, которая такъ жаждетъ слышать знаменитую Эмму Андалузи…
Она задумалась:
— Ради импрессаріо ничего. Для публики все. Я пою. Вы знаете мою слабую струнку. Это мой богъ, мой повелитель, идолъ, которому я молюсь! Публика мнѣ замѣняетъ все, — семью, любимаго человѣка. Если бъ публика потребовала этого, я пожертвовала бы для нея все, — себя, свое тѣло. Если бъ публикѣ это доставило удовольствіе, — я умерла бы на ея глазахъ въ пыткахъ инквизиціи.
Только подъ звуки ея аплодисментовъ!
Публика требуетъ, — Эмма Андалузи поетъ!
На слѣдующій день всѣ газеты возвѣстили о новыхъ причудахъ знаменитой Эммы Андалузи.
Абонементъ на три концерта впередъ по сумасшедшимъ цѣнамъ былъ разобранъ.
Наступилъ день концерта.
8 часовъ. Залъ благороднаго собранія переполненъ, а Эммы Андалузи все еще нѣтъ.
Четверть девятаго. Публика волнуется.
Двадцать минутъ девятаго.
Наконецъ-то!
Появляется ея секретарь съ драгоцѣнностями и подковой. Эмма Андалузи никуда безъ грязной желѣзной подковы не ѣздитъ.
Камеристка, которая несетъ ея Бобби, маленькаго мопса, въ ошейникѣ, осыпанномъ крупными брильянтами, два ливрейныхъ лакея съ массой картонокъ и m-r Ракошъ съ бонбоньеркой конфетъ для маленькаго Бобби.
Эмма Андалузи, вся въ перьяхъ, кружевахъ, брильянтахъ, бросается въ кресло и начинаетъ кормить Бобби конфетами.
— Синьорина! Синьорина! — умоляюще бормочетъ г. Ракошъ, кидаясь на колѣни. — Пора начинать!
— Ахъ, пойдите вы съ вашимъ пѣніемъ! Какъ я могу пѣть, когда маленькій Бобби боленъ! Смотрите, онъ не ѣстъ даже шоколадныхъ конфетъ!
— Синьорина!!!
M-r Ракошъ съ умоляющимъ видомъ обращается къ старшинамъ, стоящимъ въ дверяхъ:
— Уговорите хоть вы ее, что пора начинать.
Изъ зала доносятся аплодисменты потерявшей терпѣніе публики.
— Публика! Аплодисменты!
Эмма Андалузи кидаетъ мопса на полъ такъ, что тотъ визжитъ.
— Пустите меня къ моей публикѣ!
И она съ горящими глазами бѣжитъ на эстраду.
Каждая арія, спѣтая ея звучнымъ, красивымъ груднымъ голосомъ, вызываютъ восторгъ.
Въ антрактахъ старшины разсказываютъ о сценѣ въ уборной.
— … Но стоило ей услыхать аплодисменты.
— Вотъ это настоящая артистическая натура!
— Это артистка въ душѣ, взбалмошная, сумасшедшая, но артистка.
И публика реветъ:
— Андалузи!.. Браво… Андалузи!..
Она поетъ безъ конца.
Посылаетъ воздушные поцѣлуи, смотритъ своими огненными страстными глазами, словно готовая отдаться всей публикѣ.
А когда ее засыпаютъ цвѣтами, она хватается за сердце, дрожитъ, изнемогаетъ отъ восторга, отъ счастья, какъ будто отъ страсти любви.
Публика сумасшествуетъ.
По окончаніи концерта я иду въ уборную и еще издали слышу крики, вопли.
Что случилось?
По уборной летаютъ картонки, шляпы, боа изъ перьевъ, ноты, вѣера, букеты.
Бѣдный Ракошъ прижался въ уголкѣ весь засыпанный цвѣтами.
Она кидается ко мнѣ.
— Онъ меня обманулъ! Онъ низко меня обманулъ! Онъ привезъ меня въ Россію! Вообразите, я сейчасъ хотѣла ѣхать охотиться на медвѣдей, — а онъ говоритъ, что здѣсь нѣтъ медвѣдей! Значитъ, это не Россія, если нѣтъ медвѣдей! Скажите, гдѣ я, наконецъ, въ какой странѣ?
— Синьорина, успокойтесь! Медвѣди водятся только на сѣверѣ! На югѣ медвѣдей нѣтъ!
— О, Боже, эта женщина сведетъ меня въ могилу! — восклицаетъ бѣдняга Ракошъ подъ хохотъ поклонниковъ, переполняющихъ коридоръ.
Это произошло случайно.
Я зашелъ черезъ нѣсколько дней за карточкой и остановился у двери, раздумывая:
— Что дѣлаетъ теперь почтенная синьорина?
Сидитъ въ клѣткѣ у леопарда, виситъ зубами на трапеціи или цѣлитъ изъ пистолета въ ту дверь, въ которую я долженъ войти.
Я хотѣлъ постучать, какъ вдругъ остановился, словно вкопанный.
Это было совсѣмъ необычайно.
Кричалъ г. Ракошъ. Эмма Андалузи говорила жалобнымъ голосомъ, дрожавшимъ отъ слезъ.
— Ты должна это сдѣлать! Понимаешь ты это! Это необходимо для слѣдующихъ концертовъ! — ревѣлъ г. Ракошъ.
— Я не могу! Вы понимаете, я больше не могу! — рыдала Эмма. — Вы заставляете меня ходить въ трико при постороннихъ, этотъ страшный леопардъ такъ реветъ, что я не могу по ночамъ сомкнуть глазъ, вся дрожу! Каждый разъ, какъ вы стукнете въ дверь, я должна подойти и выстрѣлить въ середину кружка. Я боюсь, что въ эту минуту отворятъ дверь, и я кого-нибудь убью! У меня дрожатъ руки, когда я только дотронусь до этого страшнаго оружія, а теперь вы заставляете меня стрѣлять въ живого человѣка! Я не могу убивать! Не могу!
— Какой дьяволъ говоритъ тебѣ объ убійствѣ! Твой пистолетъ даже не будетъ заряженъ! А я разскажу потомъ журналистамъ, что ты выстрѣлила въ воздухъ изъ великодушія. А онъ, — какой же дуракъ станетъ стрѣлять въ женщину! Вотъ ты должна послать вызовъ этому рецензенту и объявить, что убьешь его, какъ собаку, если онъ откажется. Это очень эффектно, чортъ побери! И превосходно въ смыслѣ рекламы!
— Боже мой! Боже мой! Да когда же кончится эта мука!
— Вмѣстѣ съ твоимъ контрактомъ, не ранѣе!
— Вы ставите гробъ въ моей спальнѣ и распускаете слухи, будто я сплю въ гробу! Положимъ, я сплю на матрацѣ на полу, но, понимаете ли, мнѣ страшно быть въ одной комнатѣ съ этимъ страшнымъ гробомъ. Я задыхаюсь отъ порохового дыма, которымъ переполнена комната. Вы заставляете меня играть роль какой-то полоумной! Вы ославили меня такою на весь свѣтъ, на весь свѣтъ! Мнѣ стыдно читать въ газетахъ, что про меня пишутъ! Въ Мадридѣ вы, для вашей проклятой рекламы, на три дня посадили меня въ больницу для душевнобольныхъ. Господи! Господи!
— А мнѣ, думаешь, весело выслушивать крикъ такой дѣвчонки, какъ ты! По сорока разъ въ день падать передъ такой дрянью на колѣни! Получать затрещины и картонки въ голову.
— Но вѣдь я артистка, наконецъ, чортъ васъ побери! Мнѣ надоѣли эти комедіи!
— Молчать! Здѣсь нѣтъ постороннихъ, чтобъ кричать на меня! Много сдѣлаешь съ однимъ голосомъ, безъ рекламы, чортъ побери! Мы живемъ въ вѣкъ рекламы! Ты помнишь, какъ ты босой дѣвчонкой пришла ко мнѣ, кончивъ вѣнскую консерваторію.
— Да, я пришла къ знаменитому Ракошу, а не къ балаганному шарлатану. Я никогда не забуду этой гнусной комедіи. Вы приказали мнѣ кинуться въ Дунай и будто бы спасли.
— Да, чортъ возьми! Публика любитъ все необыкновенное. На слѣдующій же день всѣ газеты писали о томъ, какъ знаменитый Ракошъ спасъ молодую дѣвушку, кинувшуюся изъ-за несчастной любви въ воду, и какъ у нея оказался замѣчательный голосъ. А эта поѣздка по Италіи? По два урока у каждой знаменитости, эти телеграммы, что величайшіе профессора пѣнія разрываютъ тебя на части, отнимаютъ другъ у друга!
— Боже! Какая ложь! Какая гнусная ложь! И все это за ничтожные 500 франковъ въ мѣсяцъ, изъ которыхъ я 300 отсылаю моей бѣдной мамѣ и сестрамъ. Онѣ тамъ голодаютъ! Моя бѣдная, моя милая мама, которую вы чуть-чуть не убили этой гнусной выдумкой про никогда не существовавшаго венгерскаго графа.
— А что жъ? Публика это любитъ, когда знаменитыхъ увозятъ венгерскіе графы. Развѣ вамъ что-нибудь сдѣлалъ этотъ несуществующій графъ?
— Да, но мама, бѣдная мама! Она чуть не умерла отъ горя, стыда, позора!
— Отъ этого не умираютъ!
— Такіе, какъ вы!
— Потише!
— Вы смѣете поднимать на меня руку? И все это за 500 франковъ, на которыхъ вы наживаете десятки тысячъ.
— А что жъ? Развѣ ты въ чемъ-нибудь нуждаешься, неблагодарная тварь! У тебя чего-нибудь нѣтъ…
— Да! Брильянты, которые по контракту принадлежатъ вамъ же. Платья, бѣлье, — все это ваше. Если я завтра потеряю голосъ, — я нищая, безъ всего!
— Не безпокойся! Я возьму антрепризу другого «чуда свѣта», а ты останешься у меня въ качествѣ… компаньонки!.. Ты мнѣ продолжаешь нравиться!
— О Боже! Не смѣйте говорить хоть объ этомъ! Когда я подумаю, къ чему вы меня принуждаете!
— Контрактъ!
— Негод…
— Молчать!
Раздался ударъ, крикъ, я рванулъ дверь, она была заперта.
Я постучалъ, и оттуда послышался вопль г. Ракоша:
— Синьора! Ради Бога, прекратите ваши упражненія въ боксѣ! Вы меня убьете на смерть.
Синьора!
Тихій, злобный шопотъ:
— Кричи же: «нѣтъ, не кончу, пока не нанесу вамъ удара въ грудь». Тамъ кто-то есть!
И она крикнула громкимъ голосомъ, стараясь подавить рыданія:
— Нѣтъ, не кончу, пока не нанесу вамъ удара въ грудь!
А черезъ двѣ недѣли я прочиталъ въ парижскихъ газетахъ, что у пріѣхавшей въ Парижъ концертировать знаменитой Эммы Андалузи явилась новая прихоть.
Она ищетъ славы великой наѣздницы и каждый день скачетъ верхомъ черезъ высокіе барьеры.
Кромѣ того, она завела себѣ большого ручного крокодила, который спитъ въ ея спальнѣ, рядомъ съ «ея знаменитымъ гробомъ».
Бѣдная!