Изданіе А. А. Карцева.
править1897.
правитьЗлобы дня и Рыковскій крахъ.
правитьI.
правитьОтыскать скоропостижныя и рѣшительныя средства для водворенія у насъ такого идеальнаго «порядка», о которомъ всю жизнь мечталъ неисправимый «идеалистъ» военныхъ поселеній, Аракчеевъ, — вотъ безспорно самый жгучій вопросъ, злоба дня «Московскихъ Вѣдомостей» и ихъ поклонниковъ въ печати и обществѣ. Не велики они числомъ, правда, но… но «малъ золотникъ да дорогъ!»
«Дайте намъ настоящій порядокъ, чтобы трепетъ охватилъ всю Россію, чтобы каждый становой былъ въ полномъ смыслѣ „грозная и сильная власть“, а не „лже-либералъ“, какъ теперь, — и тогда, только тогда, наступитъ „золотой вѣкъ“ благоденствія».
Такъ или почти такъ, съ большей или меньшей энергіей, то въ мантіи пророка, то въ балахонѣ полишинеля, — каждый день вопитъ московская газета, давая тонъ своимъ подголоскамъ. Въ ушахъ читателя только и стоитъ, что этотъ неустанный окрикъ. Ничего другого не слышно, точно находишься на живодернѣ. И все еще недовольная, все еще ненасытная газета Страстного бульвара дѣлаетъ суровыя внушенія направо и налѣво: суду и администраціи, университетамъ и печати, женскимъ курсамъ и народнымъ училищамъ, отъискивая, по своему обыкновенію, вездѣ, если не гнѣзда заматерѣлой крамолы, то, по меньшей мѣрѣ, признаки самой свѣжей интриги. «Измѣнниковъ» оказывается столько, сколько чиновниковъ въ Россіи; даже чинъ тайнаго совѣтника плохая гарантія. О лицахъ другихъ профессій нечего и говорить. Если вѣрить "Московскимъ Вѣдомостямъ — имъ давно мѣсто въ другой части свѣта. Страшно!.. Для возстановленія порядка одно средство, по мнѣнію нашего публициста, — «накаливать».
Станете вы читать другія газеты, которыя — благодареніе Богу — хоть не ходатайствуютъ о накаливаніи, — картина мгновенно мѣняется. Вы словно попадаете изъ бушующаго океана въ тихія стоячія воды. Въ обращеніи нѣтъ никакихъ вопросовъ, какъ будто, съ отъѣздомъ по домамъ свѣдущихъ людей, наступила такая тишь и гладь, когда никакой вопросъ, никакое сомнѣніе, никакая злоба не нарушаютъ тихаго и безмятежнаго житія. Если прочитывать однѣ передовыя статьи, не заглядывыя въ разныя: «намъ пишутъ» и «намъ сообщаютъ», гдѣ нерѣдко пишутъ и сообщаютъ о фактахъ, не всегда утѣшительныхъ, — то, право, посторонній человѣкъ, слетѣвшій съ луны, могъ бы подумать, что очутился въ Аркадіи счастливой, гдѣ всѣ столь пресыщены счастьемъ, что никакими вопросами не болѣютъ… Однимъ словомъ: идиллія!
Вопросовъ, повторяю, въ газетахъ нѣтъ. И если бы Господь Богъ не посылалъ на насъ, въ гнѣвѣ Своемъ, довольно-таки часто то дифтерита, то краховъ, то хищеній, выходящихъ изъ предѣла «экономіи», словомъ какого-нибудь событія, которое возможно обсудить съ надлежащей деликатностью, — я рѣшительно не знаю, какъ бы выходили изъ затрудненія составители передовыхъ статей. Положимъ, конская перепись, филоксера, Гладстонъ и Араби-паша остаются въ запасѣ, но — согласитесь — всѣ эти предметы, въ значительныхъ дозахъ, рѣшительно набьютъ оскомину даже и у русскаго читателя. За двадцать пять лѣтъ онъ получилъ вкусъ къ свѣдѣніямъ не объ одной только борьбѣ съ филоксеройи не объ однихъ только турецкихъ пашахъ. Онъ можетъ возроптать и, чего добраго, пожелать, чтобы ужъ лучше вовсе никакихъ газетъ не было; по крайней мѣрѣ знаешь, что нѣтъ и что читать нечего. А то и газета есть, а въ ней одинъ только Араби-паша… Куда же дѣвались «вопросы?» Отчего газеты ихъ игнорируютъ и разводятъ скуку до тошноты?
Напрасно читатель боится за вопросы. Они цѣлы и находятся въ крѣпкихъ рукахъ. По достовѣрнымъ извѣстіямъ, они, въ полномъ своемъ составѣ, юркнули со страницъ газетъ въ глубь разныхъ комиссій и подкомиссій и стыдливо скрылись, отъ глазъ въ многотомныхъ предварительныхъ и дополнительныхъ трудахъ и изслѣдованіяхъ. Печать поневолѣ махнула на нихъ рукой, зная очень хорошо, что достать ихъ оттуда, все равно, что разбудить спящую царевну…
Такимъ-то образомъ стали мы читать газеты безъ «вопросовъ». Даже недавній модный вопросъ объ интеллигенціи въ мужикѣ, «нашемъ терпѣливомъ, самобытномъ, трезвенномъ мужичкѣ» пропалъ безъ вѣсти и теперь рѣшительно неизвѣстно, на какомъ положеніи состоитъ «народъ» у нашихъ «самобытниковъ»: фигурируетъ ли онъ, по прежнему, въ качествѣ «единственнаго во всемъ мірѣ», съ которымъ можно было сантиментальничать, какъ угодно, и именемъ котораго можно было врать, что угодно, или до времени оставленъ безъ всякаго вниманія, въ виду одной изъ исконныхъ его добродѣтелей — потреблять мало и платить довольно.
По крайней мѣрѣ, петербургскій поставщикъ «самдѣлишныхъ» мужичковъ, купецъ 2-й гильдіи Уховертовъ, который годъ тому назадъ велъ дѣло довольно бойко, поставляя изъ дома Вяземскаго «самыхъ настоящиковъ» мужичковъ на банкеты, дававшіеся свѣдущими и не свѣдущими «истинно-русскими» людьми, — теперь жалуется на плохія времена.
— Совсѣмъ перестали господа послѣ обѣда мужика требовать. Опять пошла французинька!
Даже изъ «Новаго Времени» мужичекъ куда-то исчезъ. А. эта почтенная газета умѣетъ улавливать вкусы, зная когда нуженъ «жидъ», когда «нѣмецъ», когда «полякъ», когда, «анархисты» и когда одна «французинька»…
II.
правитьДвѣнадцать милліоновъ! Эта цифра огорошила даже и насъ, привыкшихъ за послѣднее время къ крупнымъ цифрамъ хищенія. Были хищенія, правда, грандіознѣе, — напримѣръ, хищеніе башкирскихъ земель и лѣсовъ, но они производились подъ легальной формой и, такъ сказать, по уменьшенной оцѣнкѣ. А тутъ расхищено двѣнадцать милліоновъ чистоганомъ. Судебное слѣдствіе, вѣроятно, откроетъ, по крайней мѣрѣ, надо думать, что откроетъ, подробное распредѣленіе этихъ богатствъ по разнымъ карманамъ, такъ какъ не одинъ же Рыковъ скушалъ всѣ эти 12 милліоновъ. Газеты уже сообщили и краткій списокъ должниковъ банка, между которыми значится г. Болдыревъ, бывшій рязанскій губернаторъ, уволенный, сколько помнится, отъ должности вскорѣ послѣ сообщенной въ газетахъ темной исторіи объ убитомъ пастухѣ во время охоты веселой компаніи изъ Рязани, — но по всей вѣроятности этотъ списокъ значительно дополнится на судебномъ слѣдствіи и тѣми «кредиторами» г. Рыкова (или скопинскаго банка), которые благоразумно не оставляли росписокъ «на память» и уцѣлѣли только въ памяти самого г. Рыкова. Тогда откроется — какимъ образомъ такъ долго могло оставаться не открытымъ это систематическое опустошеніе, не составлявшее тайны для очень и очень многихъ не только въ Рязани, но и въ Петербургѣ, тѣмъ болѣе, что среди молчаливыхъ членовъ городского управленія и банковской администраціи нашлись и протестанты. По словамъ «Московскихъ Вѣдомостей», «нѣкоторые горожане, начиная съ 1875 года, вели съ Рыковымъ постоянную борьбу, но всѣ ихъ жалобы были тщетны». Почему же жалобы ихъ были тщетны, и хищеніе обнаружилось только тогда, когда исчезли 12.000,000 р.? Ахъ, это все та же старая исторія о бѣломъ бычкѣ, которую приходится повторять каждый разъ, когда рѣчь заходитъ не только о хищеніи, но даже и объ «экономіи». Это все та же изнанка идеала «Московскихъ Вѣдомостей», о которой, впрочемъ, газета благоразумно умалчиваетъ, представляя читателю только казовую сторону «сильной и грозной власти» исправниковъ и становыхъ.
Я не стану повторять болѣе или менѣе извѣстныя читателямъ подробности о томъ, какъ велись дѣла банка, какъ подъ магазинъ резиновыхъ издѣлій давали по 600,000 р., а подъ торговлю гармоніями и балалайками 25,000 р., какъ составлялись, утверждались и печатались въ газетахъ отчеты съ дутыми цифрами, какъ монастыри, разныя учрежденія, богадѣльни, церкви и частныя лица, соблазненные большимъ процентомъ, несли къ Рыкову свои капиталы, не смотря на циркуляръ бывшаго оберъ-прокурора, графа Толстого, приглашавшій монастыри и церкви довѣрять свои вклады лишь государственному банку и т. п. Мы столько читали о дутыхъ отчетахъ и столько наслышались о всякаго рода подлогахъ и мошенничествахъ, что повторять о нихъ еще разъ не стоитъ. Что же касается до соблазна духовныхъ лицъ, то и это не новость; не даромъ въ народѣ говорится, что «поповы глаза завидущи», а какъ тутъ не соблазниться, когда не только высокій процентъ даютъ, но сами архіереи, губернаторы и другія вліятельныя лица, по словамъ «Московскихъ Вѣдомостей», обязательно передавали вклады г. Рыкову.
Меня, признаться, интересуетъ самъ г. Рыковъ и его біографія. Какимъ образомъ этотъ полуграмотный купецъ пріобрѣлъ репутацію финансиста, сдѣлался настоящимъ скопинскимъ сатрапомъ, передъ которымъ была безсильна уѣздная администрація, велъ жизнь владѣтельнаго принца и дивилъ губернскую знать лукулловскими обѣдами, грабя въ то же время кассу банка?
Краткая исторія этого безшабашнаго хищничества и произвола, возвышенія и паденія скопинской знаменитости — есть въ то же время не безъинтересная исторія нашихъ «нравовъ» и условій, при которыхъ возможенъ широкій полетъ такихъ «орловъ» какъ Рыковъ. Это одинъ изъ «типовъ», народившихся въ послѣднія 25 лѣтъ. Онъ не то, что Юханцевъ — легкомысленный, безшабашный червонный валетъ, проблестѣвшій метеоромъ въ обществѣ золотой молодежи и цыганокъ, и тѣшившій свое тщеславіе барченка въ кутежахъ съ самыми густыми сливками знати, который считалъ долгомъ чести возвратить карточный долгъ въ срокъ и въ то же время расхищалъ подъ носомъ у «старцевъ» поземельнаго кредита кассу, показывая имъ вмѣсто денегъ пустые пакеты. Не похожъ онъ и на этого московскаго кассира, на дняхъ приговореннаго судомъ, старика — Іудушку, іезуита — скопидома Мельницкаго, прикидывавшагося набожнымъ, благочестивымъ старикомъ и въ то же время обладавшаго «мертвой хваткой», ограбившаго своихъ близкихъ и вздумавшаго, было, для увѣнчанія своей тихой жизни «обронить» на московскомъ бульварѣ 300,000, великодушно предложивъ за свою оплошность все свое достояніе (тысячъ на сорокъ) и съ остаткомъ въ 250,000 удалиться на «лоно природы» съ незапятнанной репутаціей столпа отечества.
Типъ, представителемъ котораго является Рыковъ, составляетъ разновидность того же типа, къ которому принадлежатъ всѣ наши знаменитые дѣльцы послѣдняго времени, всѣ эти желѣзнодорожники и иныхъ дѣлъ мастера, благодѣтели отечества и жертвователи, всѣ эти Губонины, Поляковы, Дервизы, Горвицы и т. д. съ тою только разницей, что Рыковъ избралъ болѣе рискованную форму… Пріемы же какъ тѣхъ, такъ и другихъ одни и тѣ же…
По словамъ довольно обстоятельной статьи «Скопинскій банкъ и его герои», напечатанной въ «Од. Вѣстникѣ», Рыковъ — сынъ небогатаго скопинскаго купца Оводова. Отецъ его былъ огородникъ, а самъ онъ, обучившись кое-какъ читать псалтырь у дьячка приходской церкви, перешелъ жить къ своему дѣду (по матери), тоже скопинскому купцу Рыкову. Дѣдушка усыновилъ «Ванюшу» въ свою фамилію и посмерти оставилъ ему большое наслѣдство. Во все время до совершеннолѣтія «Ванюша» представлялъ собою жалкаго мальчика: «онъ ходилъ постоянно съ раскрытымъ ртомъ, съ грязью подъ носомъ, и умственными способностями не отличался», говоритъ его біографъ. Однако, спустя нѣкоторое время, этотъ самый «Ванюша», ходившій съ «открытымъ ртомъ» и потерявшій свое состояніе въ тяжебномъ дѣлѣ, — вдругъ является большимъ человѣкомъ, какъ бы подтверждая этимъ, что для того, чтобы сдѣлаться большимъ плутомъ не надо обладать большими умственными способностями. Первымъ дѣломъ онъ задается мыслью устроить банкъ въ родномъ своемъ Скопинѣ — городишкѣ, который въ то время, представлялъ собой рядъ лачугъ, и торговые обороты котораго не простирались болѣе, чѣмъ на два съ полтиной въ годъ.
Мысль о банкѣ крѣпко засѣла въ голову Рыкову и осуществить ее было не трудно. Въ то время была банкоманія, и съ легкой руки г. Ламанскаго банки основывались какъ грибы, въ видахъ якобы развитія промышленности и кредита. Каждый городъ, торговавшій одними сухими кренделями, основывалъ свой банкъ, и всѣ эти мѣстные Китъ-Китычи, жившіе прежде на 300 р. въ годъ, вдругъ стали жить на 3,000 р., благо можно кредитоваться. Хотя по прежнему городъ производилъ сухіе крендели и ничего болѣе, но за то при банкѣ можно было взять подъ крендели такія деньги, какія, раньше и во снѣ не снились… Это и называлось оживленіемъ торговли…
Разумѣется, разрѣшеніе открыть банкъ было получено, и въ Скопинѣ появился банкъ. Сперва скопинцы недоумѣвали, зачѣмъ имъ банкъ, и остерегались брать деньги, такъ что, въ первое время, г. Рыкову пришлось навязывать деньги чуть не первому встрѣчному; онъ началъ ѣздить по городамъ и столицамъ, вездѣ предлагая легкую выдачу. Нечего и говорить, что г. Рыковъ отказа не встрѣтилъ.
По словамъ автора статьи въ «Одесскомъ Вѣстникѣ», «различные чиновники всевозможныхъ министерствъ, эти Мейеры, Болдыревы, Кобеляцкіе и эти Граббе, зная нужду въ деньгахъ или, вѣрнѣе сказать, зная, куда дѣвать деньги, вмигъ поналетѣли въ скопинскій банкъ, опустивъ свою руку каждый по возможности глубже; взялъ самъ директоръ, взялъ мѣстный городской голова, а тутъ уже поняли въ чемъ суть и сами граждане».
Закипѣла работа… Лачуги сносились и на мѣстѣ ихъ воздвигались каменные дома, улицы мостились, жители расширили торговлю: покупали лѣса на свозъ, снимали земли въ арендное содержаніе; вездѣ посыпались деньги, во многомъ проглядывала роскошь… Виновникомъ всего этого былъ никто иной, какъ Рыковъ. «Въ собраніяхъ ему не разъ говорили благодарности; всѣ видѣли въ немъ настоящій источникъ жизни. Ему даже, въ видѣ поощренія, предоставленъ былъ личный произволъ. Вся администрація города плясала подъ тактъ его музыки, а если разъ не послушался его какой-нибудь исправникъ — долой его; докторъ Шляхтъ не съумѣлъ облегчить болѣзни его жены, когда она разрѣшилась сыномъ, — вонъ его; не понравился ему предводитель дворянства — хлопочетъ, чтобы его смѣнили; непріятно спросилъ его о чемъ-нибудь гласный въ думѣ — отданъ приказъ при будущихъ выборахъ забаллотировать его». Въ эту пору Рыковъ былъ въ апогеѣ своей славы и вліянія. Онъ «велъ свои дѣла на широкую ногу: всѣхъ нужныхъ людей ласкалъ, ублажалъ, и, бывало, каждый пріѣздъ его въ губернскій городъ Рязань ознаменовывался такими обѣдами и лукулловскими пиршествами, на которыхъ объѣдалась вся губернская знать. Подобное практическое поведеніе русскаго американца давало ему такое крѣпкое положеніе, что его не въ состояніи были поколебать никакія жалобы, и уѣздная административная власть была безсильна противъ скопинскаго сатрапа въ ту пору, когда о городскомъ самоуправленіи и привиллегированномъ положеніи его служителей не могло быть и рѣчи. Г. Рыковъ знать не хотѣлъ никакой уѣздной власти. Однако, бывшій въ ту пору губернаторомъ въ Рязани, г. Муравьевъ, при самомъ своемъ вступленіи, значительно осадилъ широко въ воздухѣ парившаго орла-голову и тѣмъ положилъ начало другой политикѣ со стороны этого ловкаго человѣка: г. Рыковъ началъ льстить уѣздной администраціи и до такой степени унижаться, что, напримѣръ, едва не подавалъ шинель и калоши исправнику. Къ тому же г. Рыковъ попалъ подъ судъ за превышеніе власти: онъ самолично распорядился срубить вѣковую городскую рощу, въ которой скопинцы находили себѣ пріютъ и развлеченіе, какъ въ единственномъ мѣстѣ общественнаго гулянья».
Въ то же время онъ ужъ широкою рукою черпалъ изъ кассы банка и былъ долженъ туда до двухъ милліоновъ, затративъ ихъ на неудачные поиски угля. Тогда онъ тщательно сталъ заботиться о подборѣ должностныхъ лицъ, «чтобы обезопасить себя отъ всевозможныхъ враговъ, — въ одномъ онъ заискиваетъ, другому платитъ субсидію, для третьяго онъ хлопочетъ о награжденіи его „монаршей милостью“, четвертому дѣлаетъ черезъ край свободный кредитъ въ банкѣ… Въ это время не бралъ въ банкѣ лишь тотъ, кто не зналъ Рыкова. Купечество, не знавшее прежде прелести займовъ, выдавало уже банку векселя на цѣлые полумилліоны. Въ городѣ, какъ изъ земли, сразу появились богачи, различные Пересыпкины, Сафоновы, Князевы и т. п. Въ то время, когда изъ сундука этого общественнаго банка то и дѣло вынимались руки съ кредитными, директоръ для пополненія его придумалъ, слѣдующую хитрость: онъ увеличилъ размѣръ процента на вклады и чуть не каждый мѣсяцъ сталъ печатать въ первоклассныхъ газетахъ объявленія, что скопинскій банкъ имѣетъ столько-то основного капитала, платитъ такіе-то проценты и обезпечиваетъ вклады тѣмъ-то».
Отцы-игумены, матери-игуменьи, патроны и патронессы разныхъ благотворительныхъ учрежденій, благочинные и старосты, соблазненные высокимъ процентомъ, съ большимъ рвеніемъ устремились въ Скопинъ, чтобы принести къ ногамъ всемогущаго сатрапа монастырскіе и церковные капиталы, а по спутности и свои сбереженія… Стекалась дань со всѣхъ сторонъ: и отъ земскихъ, и отъ казенныхъ учрезкденій, и отъ частныхъ лицъ.
Русскій набобъ принималъ всѣ эти дани, и скоро уничтожалъ ихъ. Расходы были громадные. Надо было платить высокіе проценты по вкладамъ, надо было «кредитовать» вліятельныхъ лицъ, платить громадное жалованье служащимъ, въ банкѣ за «молчаніе» --наконецъ поддерживать пышный антуражъ набоба. А полученій ни откуда. Эти кредиторы банка, долгъ которыхъ показывался въ отчетахъ милліонной наличностью, были такъ же воздушны, какъ испанскіе замки. Чиновники-«кредиторы», занявшіе не малыя суммы, по предложенію Рыкова, были безнадежны, если бъ даже и не держались своеобразныхъ понятій о кредитѣ. Займы давно были прожиты и съ этихъ кредиторовъ возможно было бы развѣ взять нѣсколько паръ пиджаковъ и панталонъ. Скопинцы-купцы, черпавшіе, по примѣру Рыкова, на «процвѣтаніе торговли», тоже не имѣли намѣренія платить, когда можно было не дѣлать этой «глупости»; они переписывали векселя, изъ любезности иногда платили проценты и, на всякій случай, переводили недвижимость на имя своихъ супругъ… Банкъ шатался, и не въ одномъ только Скопинѣ знали, объ этомъ… Вѣроятно, объ этомъ знали и скопинскія власти, знали, но…
Но развѣ русскій читатель не знаетъ, что мы, въ качествѣ «перваго народа въ мірѣ», отличаемся замѣчательной способностью проявлять всесокрушающую дѣятельность, когда ее-бы и не нужно, опекать до того, что опекаемый молитъ о пощадѣ, усматривать то, что можно было бы не наблюдать, и бездѣйствуемъ, не оказываемъ защиты и не видимъ въ тѣхъ случаяхъ, когда все это требуется… Эта черта, конечно, не чужда и нѣкоторымъ агентамъ, разумѣется, въ незначительныхъ чинахъ (не выше статскаго совѣтника). Происходитъ ли это отъ чрезмѣрной дѣятельности и усердія — рѣшить достовѣрно не могу, но знаю, что усердіе ихъ нерѣдко конфузитъ само начальство. Не даромъ же многіе опытные администраторы жалуются, что у насъ усердныхъ людей много, а сообразительныхъ мало, и недоумѣваютъ отчего это происходитъ: оттого ли, что мало у нихъ правъ, или оттого, что много?
Въ самомъ дѣлѣ: появится въ захолустьѣ комета, и тотчасъ же сообщается о томъ на благоусмотрѣніе начальства, пріѣдетъ въ захолустье какой-нибудь французъ Henri Farino --недоумѣніе, и о «Ганри-Анре Альбертовѣ, сынѣ Хвариновѣ» составляется протоколъ, какъ это было въ Клинцахъ, нынѣшнимъ лѣтомъ; произойдетъ «скоропостижная смерть» курицы — переписка… Однимъ словомъ, такое усердіе, что путешественнику по Россіи надо всегда разсчитывать на «недоразумѣнія», происходящія, по большей части, безъ всякаго предвзятаго намѣренія…
III.
правитьМы оставили Рыкова наканунѣ краха.
Ужъ слухи объ этомъ проникли въ печать, ужъ многіе вкладчики, не получившіе никакого отвѣта на просьбы о возвратѣ вкладовъ, начинали волноваться, а Рыковъ между тѣмъ печаталъ отъ имени правленія категорическія опроверженія и не безъ достоинства порицалъ газетные слухи. Наконецъ, когда фактъ расхищенія огласился и сдѣлался «злобой дня», когда телеграфъ разнесъ извѣстіе о немъ по всѣмъ угламъ Россіи, — дрогнули всѣ эти отцы-настоятели и матери-игумены и изо всѣхъ концовъ Имперіи стали съѣзжаться въ Скопинъ. Съѣздъ этотъ, по словамъ корреспондета «Орловскаго Вѣстника», напоминалъ «древніе вселенскіе соборы: духовенства собралось до 800 человѣкъ». Въ это время въ городѣ господствовала необыкновенная сумятица. Аборигены, боясь описи, вывозили имущество и мебель въ уѣздъ. Всѣ амбары съ запасами зерна были очищены до чиста. Проклятія носились въ воздухѣ противъ того самаго Ивана Гавриловича, который еще вчера былъ «царькомъ» Скопина. Масса прибывшихъ кредиторовъ, среди которыхъ выдѣлялись рясы, толпилась на улицахъ; многіе не находили мѣста въ гостиницахъ и частныхъ домахъ, гдѣ за помѣщеніе брали громадныя деньги, и ждали открытія дверей гостепріимнаго прежде банка. На улицѣ ругательства, вопли, стоны, плачъ стояли въ воздухѣ. Почтенные духовные отцы, съ трепетомъ входившіе, бывало, въ святилище рыковскаго кабинета для взноса даней, теперь, забывъ заповѣди о терпѣніи и прощеніи, которыя они столь часто проповѣдывали прихожанамъ, — разражались проклятіями и звали на помощь прокурора и полицію. Въ толпѣ ходила стоустая молва по случаю того, что самъ Рыковъ еще не арестованъ. А бывшій сатрапъ заперся въ своемъ скопинскомъ «дворцѣ» и не принималъ никого. Благочестивый по наружности, какъ и всѣ большіе русскіе плуты, онъ даже въ совѣтахъ духовныхъ лицъ не могъ бы найти утѣшенія, такъ какъ обобралъ все духовенство.
Повторилась старая, какъ міръ, исторія. Мѣстный набобъ рухнулъ сразу — и всѣ отъ него отвернулись, даже и тѣ, которымъ придется, быть можетъ, провести съ нимъ непріятныя четверть часа въ судѣ въ качествѣ свидѣтелей по званію негласныхъ «кредиторовъ»… «Иванъ Гаврилычъ», нашъ «знаменитый финансистъ», «истинно русскій человѣкъ, показавшій всю силу русскаго здраваго смысла» (такъ привѣтствовали его на банкетахъ въ оны времена губернскіе Цицероны послѣ того, какъ кредитовались засаленными пачками «монастырскихъ бумажекъ»), вдругъ обратился въ устахъ тѣхъ же господъ въ мошенника и плута, въ злодѣя, которому нѣтъ мѣста на божьемъ свѣтѣ… Они, конечно, легкомысленныя жертвы, не подозрѣвавшія, что Рыковъ могъ свершать такія пакости, и думавшія, что онъ открывалъ имъ «кредитъ» просто, ради ихъ «прекрасныхъ глазъ».
Одинъ изъ посѣтившихъ Скопинъ за нѣсколько недѣль до самаго разгрома, сообщаетъ мнѣ, между прочимъ, слѣдующія подробности:
"Пріѣхали мы вечеромъ — пишетъ онъ — въ Скопинъ вмѣстѣ съ однимъ знакомымъ, который имѣлъ несчастіе положить въ скопинскій банкъ 40,000 р. и желалъ получить свои деньги. Всѣ гостиницы были переполнены, и намъ пришлось за грязную, маленькую комнату, полную насѣкомыхъ, платить но шести рублей въ сутки. На другой день утромъ отправились въ банкъ и просимъ о выдачѣ вклада… Насъ приняли очень любезно — въ банкѣ народъ все обходительный — и просили обождать. — «Безъ директора нельзя нечего сдѣлать». — «Можно его видѣть?» — «Нельзя-съ. Они нездоровы и никого не принимаютъ». Однако, послѣ переговоровъ, обѣщали доложить директору, и черезъ четверть часа насъ просили пожаловать къ нему на квартиру. Мы пришли въ настоящее палаццо, у дверей котораго стоялъ швейцаръ въ красной ливреѣ. — «Не принимаютъ!» встрѣтилъ онъ насъ… Опять пришлось посылать наши карточки, и, наконецъ, насъ впустили. Широкая лѣстница, тропическіе цвѣты; въ комнатахъ роскошь обстановки, дорогія вазы, картины, бронза — словомъ настоящее жилище сатрапа… Опять камердинеръ понесъ наши карточки, и черезъ нѣсколько минутъ въ гостиной появился плюгавый на видъ старичекъ и любезнѣйшимъ тономъ спросилъ, что намъ угодно. Мы объяснили въ чемъ дѣло, и тогда Рыковъ преважно сказалъ: «Благодаря газетчикамъ, мой банкъ немного пошатнулся… Но въ Петербургѣ мнѣ обѣщали поддержку, и я нахожу, что всѣ эти глупыя выдумки газетъ не имѣютъ ни малѣйшаго основанія… Не угодно ли, господа, закусить… кстати и время… Мы тамъ удобнѣе переговоримъ».
«Въ большой роскошной столовой стоялъ столъ, установленный всѣми возможными закусками, блюдами и бутылками. Мы сѣли за столъ, и Рыковъ снова сталъ говорить о газетахъ, удивлялся, какъ правительство позволяетъ печатать слухи, подрывающіе такое солидное учрежденіе, извѣстное всей Россіи, и расхваливалъ дѣла банка».
«Мы удивлялись этому нахальству — особенно тону, — которымъ этотъ полуграмотный купецъ говорилъ о газетахъ, но не противорѣчпли. Очень ужъ хотѣлось товарищу моему получить деньги. Когда заговорили о дѣлѣ, Рыковъ прямо сказалъ, что всего вклада выдать онъ въ настоящую минуту не можетъ, но часть, этакъ тысячи три, онъ готовъ. Мой товарищъ не соглашался. „Напрасно“, промолвилъ Рыковъ, и перемѣнилъ разговоръ. Однако въ концѣ — концовъ рѣшили мы взять хоть четыре тысячи. Рыковъ далъ намъ записку, и мы пошли въ банкъ… Тамъ, въ пріемной комнатѣ, была такая сцена: старая дама, какъ потомъ оказалось, помѣщица изъ Воронежской губерніи, сидѣла въ залѣ и голосила на все помѣщеніе. Напрасно чиновники банка старались ее успокоить, напрасно просили ее придти завтра. Она упорно, какъ видно, рѣшилась донять банкъ своимъ отчаяннымъ крикомъ. Выла она при насъ четверть часа, да безъ насъ, говорили, по крайней мѣрѣ полчаса. Тогда съ ней вступили было въ компромиссъ; предлагали вмѣсто 7 тысячъ, которыя она вложила въ банкъ, получить 3… Она мотала головой и пуще голосила. Предлагали 4, 5, наконецъ, 6 тысячъ… Но она затыкала уши и снова подымала такой вой, что хоть святыхъ уноси… „Однако терпѣливая женщина!“ подумалъ я, ожидая, чѣмъ кончится эта исторія. Весь банкъ былъ въ смущеніи. Въ самомъ дѣлѣ, вообразите положеніе: сидитъ старуха и воетъ, заливаясь слезами и приговаривая разныя нелестныя замѣчанія о Рыковѣ. Послали за инструкціей къ Рыкову, и скоро вышелъ приказъ: выдать все сполна. Когда ей объявили, что ей выдадутъ деньги, она все-таки продолжала голосить и только, получивши всѣ свои 7 тысячъ, вдругъ преобразилась. Лицо ея сіяло добродушной улыбкой, и она, какъ ни въ чемъ ни бывало, стала разспрашивать насъ, въ которомъ часу идетъ поѣздъ изъ Скопина. — „Вѣдь я — добавила она — здѣсь пять дней живу, и только сегодня получила деньги“. Потомъ служащіе разсказывали, что она каждый день приходила въ правленіе и голосила»…
Черезъ нѣсколько недѣль ужъ никакіе вопли не могли бы заставить банкъ заплатить. Онъ былъ закрытъ, и Рыковъ посаженъ въ тюрьму. Впереди предстоитъ вопросъ, по сколько могутъ получить вкладчики отъ продажи имущества, принадлежащаго городу…
«Моск. Вѣд.» предлагали уже очень не дурную комбинацію вознаградить «вдовъ и сиротъ» и жалобно пропѣли на этотъ мотивъ цѣлую передовую статью, включая вѣроятно, по забывчивости, въ число «вдовъ и сиротъ» богатые монастыри и церкви. Комбинація ихъ проста до святости. Уплатить должно, видите ли, за всѣ пакости Рыкова и попустителей государственное казначейство или, говоря проще, — народъ, который, при всякихъ случаяхъ является «туркой», надъ которымъ только лѣнивый не пробуетъ силы… Очень ужъ это даже наивно и со стороны «Московскихъ Вѣдомостей». Разные проходимцы будутъ расхищать чужое добро, а народъ плати! М какая, подумаешь, трогательная забота о монастыряхъ, то бишь о «вдовицахъ и сиротахъ». Когда нужно дѣйствительно пособить тому же народу — газета ни гу-гу, а тутъ откуда взялся и минорный тонъ, и нравственныя задачи, и все такое… И все это ради пополненія кассъ монастырей, начальство которыхъ, собственно говоря, должно еще подлежать отвѣтственности, что не исполняло циркуляра оберъ-прокурора…
Большіе шутники господа «Московскія Вѣдомости». Но есть шутки, которыя не далеки отъ большой… нечистоплотности.
Впереди предстоитъ процессъ. Какую прелестную рѣчь могъ бы сказать адвокатъ по поводу этого дѣла… Какая бы ужасающая картина могла развернуться передъ присяжными, если бъ онъ могъ во всей наготѣ обнажить почву, на которой растутъ такіе пышные цвѣты хищенія.
Но онъ такой рѣчи не скажетъ, во-первыхъ потому, что возьметъ съ Рыкова кушъ, а во-вторыхъ, если бы и нашелся безсребренный адвокатъ, то не скажетъ всего того, что слѣдовало бы сказать, — потому, что его могутъ остановить за уклоненіе отъ существа дѣла. А дѣло, пожалуй, что больше въ причинахъ, чѣмъ въ существѣ!