ЗЛОБА ДНЯ.
ДРАМА ВЪ ЧЕТЫРЕХЪ ДѢЙСТВІЯХЪ.
править
ДѢЙСТВІЕ I.
правитьГригорій Ивановичъ Градищевъ, лѣтъ 55. Наружность представительная. Волосы съ просѣдью; совершенно бѣлые усы и такіе-же подъусники тщательно расчесаны. Держится важно, говорить не громко, но съ достоинствомъ и самоувѣренностью. Одѣтъ по модѣ, но солидно.
Людмила Николаевна, жена его, 40 лѣтъ. Необыкновенно сохранившаяся красавица. Манеры и нарядъ изящны и кокетливы.
Егоръ Григорьевичъ, сынъ ихъ, 28 лѣтъ. Франтъ, потерявшій юношескую свѣжесть лица. Развязенъ до нѣкотораго излишества, но не тривіаленъ. Костюмъ модный, шикарный.
Елена Григорьевна, ихъ дочь, 19 лѣтъ. Не красавица, но съ симпатичной и осмысленной физіономіей. Манеры естественно-граціозны.
Уайтъ, компаньонка ея, лѣтъ 45. Рыжая, сухая, чопорная англичанка. Одѣта безъ вкуса.
Николай Алексѣевичъ Осиповъ, кандидатъ университета, лѣтъ 27. Открытое, умное лицо, выразительные глаза. Одѣтъ нѣсколько небрежно, но чисто.
Сергѣй Петровичъ Хлопонинъ, сынъ желѣзнодорожника, 22 лѣтъ. Смазливая физіономія, нелишенная добродушія. Разговоръ, движенія, одежда — богатаго купчика, матушкина сынка.
Саша, дѣвушка, лѣтъ 20, — горничная у Градищевыхъ.
Василій, ливрейный слуга у нихъ-же.
Градищева. А вѣдь это платье прелестно… Пунцовыя розы съ коричневой зеленью — magnifique! Ко мнѣ оно пойдетъ, а?.. Какъ ты думаешь, Жоржъ?
Жоржъ. По правдѣ, объ этомъ я никакъ не думаю. (Быстро встаетъ, кидаетъ сигару и садится.). А вотъ изъ ума нейдетъ, откуда-бы добыть парочку радужныхъ… Сегодня у насъ большой пикникъ у Дорота: празднуемъ день рожденія Альфонсины; а у меня въ портфелѣ… (Вынимаетъ бумажникъ и выбираетъ изъ него разныя бумаги.) Счетъ отъ Бореля на 130 руб. (Кладетъ на столъ.) Въ этомъ мѣсяцѣ надо хоть половину уплатить… Далѣе: билетъ на ложу къ Бергу. (Тоже кладетъ.) Счетъ отъ Тедеско на 180 руб… Ну, этотъ подождетъ, когда я буду единственнымъ обладателемъ богатствъ моего родителя, ха, ха, ха! (Рветъ на мелкіе куски.) А то можетъ и совсѣмъ забыть, совершенно, ха, ха, ха! (Вынимаетъ пачку писемъ.) Цѣлая серія сердечныхъ посланій отъ моей Barbe. (Бросаетъ на столъ и, не замѣчая, роняетъ одно изъ нихъ на полъ.) Далѣе… капиталы посмотримъ. (Пересчитываетъ асигнаціи.) Пять, восемь, одинадцать, двѣнадцать, тринадцать, четырнадцать и… c’est tout. (Трясетъ бумажникъ въ воздухѣ и свиститъ.) Фьють!
Градищева. Mais c’est impossible! Куда ты столько денегъ тратишь? Перваго числа ты получилъ свои 300 руб., а сегодня…
Жоржъ (перебивая). Девятое число — и у твоего единственнаго сына остается въ портфелѣ… hélas! только 14 рублей. C’est triste!.. Но что дѣлать, chère maman, такъ сложилась моя жизнь! (Прячетъ деньги и бумаги въ портфель.)
Градищева. Хороша жизнь, нечего сказать. Поглядись въ зеркало, на кого ты сталъ похожъ? Глаза мутные, воспаленные, лицо опухлое, румянца почти нѣтъ. Кто скажетъ, что ты еще учишься; всякій подумаетъ, что ты давно служишь…
Жоржъ (перебивая). Въ томъ-то и бѣда, что только подумаетъ. Эхъ, если-бы я дѣйствительно служилъ и на моей визитной карточкѣ красовалась надпись въ родѣ: conseiller de la cour, тогда не приходилось-бы вымаливать у тебя какую-нибудь сотняжку рублей. И что у насъ, право, за дикіе нравы! Ну чѣмъ я отличаюсь, напримѣръ, отъ какого-нибудь гвардейскаго корнета, который, очертя голову, раздаетъ направо и налѣво всевозможныя долговыя обязательства? А я куда ни обернусь — вездѣ отказъ, потому что я безчиновный и слушаю лекціи въ университетѣ… гмъ… c’est drôle!
Градищева. Не прикажешь-ли всякому школьнику, всякому недорослю давать деньги подъ векселя? Желала-бы я видѣть того глупца, который дастъ тебѣ взаймы, когда у тебя нѣтъ никакой собственности, не исключая даже вотъ этой визитки…
Жоржъ (прерывая). Pardon! Во-первыхъ, я — не всякій, а Жоржъ Градищевъ; во-вторыхъ, я — не школьникъ, а вольнослушатель университета; въ-третьихъ, ты ничего не понимаешь въ дѣлѣ современнаго кредита… Да-съ! Тебѣ вѣрятъ-же во всѣхъ магазинахъ на тысячи, а почему? Потому что знаютъ, что ты жена концесіонера Градищева… Такъ замѣть — жена, только жена. Я-же его единственный сынъ, на мнѣ покоятся всѣ его надежды и мечты. Кто, по отшествіи его ad patres, можетъ воплотить, такъ-сказать, въ себѣ его индивидуальное я? — Одинъ Жоржъ Градищевъ. Кто послѣ него явится представителемъ въ сей земной юдоли древняго и славнаго рода русскихъ бояръ Градищевыхъ? — Опять я одинъ, только я… Ха, ха, ха! Хорошо сказано. Вотъ гдѣ скрывается моя собственность и мой кредитъ… Такъ-то, chère maman! (Цѣлуетъ у ней руку.)
Градищева (отстраняя его). Уйди ты отъ меня, ради Бога! Съ каждымъ днемъ ты становишься все циничнѣе и циничнѣе; я теряю, наконецъ, въ тебя всякую вѣру. (Дергаетъ сонетку у боковыхъ дверей и садится къ письменному столу.)
Жоржъ. Вѣру, но не любовь, да?.. Ну, мама, мамурочка (подходитъ къ ней и ласкается), пойми, что крайность, необходимость. Неужели ты думаешь, что мнѣ не тяжело вымаливать? повѣрь, что если-бъ не нужда… Ну, прелесть моя, дай мнѣ двѣ радужныхъ.
Градищева. Ah, laissez moi!
Саша (выходя изъ боковыхъ дверей). Что прикажете, сударыня?
Градищева. Приготовь мнѣ визитное платье.
Саша. Какое прикажете? (Не спускаетъ глазъ съ Жоржа.)
Градищева. То, репсовое, сине-лиловое. (Саша хочетъ уйдти.) Погоди. (Встаетъ, подходить къ трюмо и смотрится въ него.) Нѣтъ, вотъ что! (Въ сторону.) Это ко мнѣ сегодня не пойдетъ. Какое-бы надѣть? (Молча соображаетъ передъ трюмо. Саша, замѣтивъ валяющуюся на полу записку, быстро поднимаетъ ее съ ковра и прячетъ въ карманъ.) Лучше приготовь синевато-зеленый нарядъ… Знаешь, тотъ… изъ брошюрованной шелковой матеріи… съ мелкими розами.
Саша. Слушаю-съ, знаю. (Идетъ.)
Градищева (про себя). Да, да!.. это будетъ лучше. (Отходить отъ трюмо и садится направо.)
Саша (возвращаясь). А шляпку какую прикажете? (Смотритъ на Жоржа, который отворачивается.)
Градищева. А ты ужь и забыла, какая у меня шляпка къ этому наряду? (Саша молчитъ.) Розовую шелковую, съ бѣлыми цвѣтами и синевато-зелеными лентами… Забыла?
Саша. Виновата, упомнила. Сейчасъ приготовлю. (На ходу, посмотрѣвъ на Жоржа, въ сторону.) Ишь вѣдь, отворачивается и смотрѣть не хочетъ, словно не его дѣло! (Уходитъ.)
Жоржъ (подходя къ матери). Что-жь, мама, какъ моя просьба? Ну, счастье мое, мамурочка, дай; вѣдь у тебя есть деньги, я знаю.
Градищева. Нѣтъ у меня теперь денегъ; да если-бъ и были, все-таки-бы не дала на этотъ безумный пикникъ.
Жоржъ. Вотъ видишь, съ тобой нельзя быть откровеннымъ. (Садится у ногъ ея на скамеечку.) Солги я, попроси на что-нибудь другое, — знаю, что отказа-бы не было… Съ тобой лгать я не могу, вотъ и бѣда моя. (Цѣлуетъ руку.) Ну, красота, ну, радость, дай!
Градищева. Оставь свои поддѣльныя ласки, это ни къ чему не поведетъ, денегъ я не дамъ.
Жоржъ. Ты серьезно говоришь?
Градищева. Серьезно; отойди!
Жоржъ. Такъ не дашь?
Градищева. Не дамъ ни копейки.
Жоржъ. Это твое послѣднее слово?
Градищева. Ну да, послѣднее… отвяжись… не дамъ!
Жоржъ (вставая). Вотъ какъ?!.. Ну, хорошо… Денегъ я достану, только послѣ не раскаявайся… берегись!
Градищева (вспыхнувъ). Это что за тонъ? Ты забылся… Съ кѣмъ ты говоришь такъ, кому угрожаешь?.. Опомнись!..
Жоржъ. Я очень хорошо все помню и сознаю, съ кѣмъ говорю. Ты не хочешь исполнить добровольно моей просьбы, я найду средство заставить тебя дать деньги… Пожалуйста, безъ строгихъ минъ и взглядовъ… Я не изъ робкихъ. Морочьте другихъ своей pruderie, а только не меня… Pas si bête!
Градищева. О, misérable! И это мнѣ говоритъ родной сынъ.
Жоржъ. То-то — misérable!.. Запѣли!.. видно, совѣсть-то не чиста… Для общества, для свѣта вы олицетворенная нравственность, примѣрныя матери, жены, добродѣтельныя женщины, патронесы бѣдныхъ и несчастныхъ; а все-таки втихомолку, подъ сурдинкой, не прочь въ наемной каретѣ отправиться въ маскарадъ, а оттуда…
Градищева (вскакивая и перебивая). Ни слова больше! Sortez!.. Вонъ, сію минуту вонъ! И не смѣй мнѣ показываться на глаза.
Жоржъ. Ха, ха, ха! Какъ это трагически: sortez!.. Совсѣмъ Ристори… Удаляюсь, не безпокойтесь. (Идетъ и останавливается.)
Саша (входя). Пожалуйте, готово-съ!
Градищева (овладѣвъ собой и садясь). Хорошо; жди меня въ уборной. (Горничная уходитъ.)
Жоржъ. Совѣтую не забывать, что хотя у Дюссо кормятъ и не дурно, кабинеты его довольно комфортабельны, но въ дверяхъ есть замочныя отверстія, которыя выдаютъ интимную бесѣду tête-à-tête! Ха, ха, ха! j’ai bien l’honneur… (Комично раскланивается, направляется къ среднимъ дверямъ и встрѣчается съ отцомъ.)
Градищевъ (съ бумагами въ рукахъ, къ сыну). Ты здѣсь какимъ образомъ, отчего не на лекціяхъ?
Жоржъ. Сегодня праздникъ.
Градищевъ. Какой праздникъ?
Жоржъ. Студенческій или, лучше сказать, медико-хирургическій — разведеніе честныхъ мостовъ, ха, ха, ха! Нѣтъ, серьезно, папа, ты знаешь, что я ѣзжу всегда черезъ Дворцовый; сегодня подъѣзжаю — увы! разведенъ; чрезъ Николаевскій далеко — все равно не попалъ-бы на первую лекцію, ну и рѣшилъ вернуться домой, напиться кофе и побесѣдовать съ мамой. (Смотритъ на часы.) Теперь какъ-разъ попаду на послѣднюю лекцію — гражданское право… Однако прощай, папа, боюсь опоздать. (Цѣлуетъ отца въ щеку.)
Градищевъ. Мнѣ сдается, что ты все врешь… Ну, да поѣзжай, поѣзжай.
Жоржъ. Ma parole, chèr papa. (Подходя къ матери и цѣлуя руку.) Еще разъ: au revoir, chèr maman! (Тихо.) О замочной скважинѣ совѣтую подумать. (Быстро уходитъ.)
Градищевъ (подойдя къ женѣ). Bonjour! (Протягиваетъ руку, та пожимаетъ.) А возлюбленный сынокъ, кажется, по-прежнему шалопайствуеть? (Молчаніе.) Видно, и съ университетомъ такъ-же кончится, какъ со школой правовѣденія, — выгонятъ. (Молчаніе.) Что ты, какъ-будто не въ духѣ, здорова-ли?
Градищева. Мигрень, голова болитъ.
Градищевъ. Я пришелъ къ тебѣ съ серьезнымъ дѣломъ, Миля. Надо намъ сократить расходы, ты безумно бросаешь деньги. Помилуй, сейчасъ мнѣ прислали счета изъ англійскаго магазина слишкомъ на 9 т. Въ немъ сколько-нибудь капитальная вещь — одинъ браслетъ въ 2 т., остальное все — тряпки и тряпки. И этотъ расходъ сдѣланъ въ полтора мѣсяца. (Подаетъ счета.) Просмотри пожалуйста счета.
Градищева (взявъ и небрежно взглянувъ, возвращаетъ). Счетъ вѣренъ.
Градищевъ. Вотъ видишь!.. Потомъ расходъ по дому ужасный. Въ прошломъ мѣсяцѣ столъ, погребъ, выѣздъ и освѣщеніе стоили болѣе 13 т. Наконецъ, траты на образованіе Helène… Разочти: миссъ Уайта въ мѣсяцъ — полтораста, професору музыки — тоже полтораста, этому пѣвцу-итальянцу — двѣсти, художнику за рисованіе — сто и учителю словесности — семьдесятъ пять… а разные учебники, руководства, пособія, — вѣдь это выйдетъ чуть не тысяча рублей въ мѣсяцъ. (Молчаніе.) Что-же ты молчишь, Миля? вѣдь я тебѣ говорю.
Градищева. Къ чему ты обо всемъ этомъ мнѣ говоришь?
Градищевъ. Какъ къ чему?.. Странный вопросъ! Къ тому, что необходимо сократить расходы!.. Тутъ нужно не мое, а ротшильдовское состояніе!
Градищева. Совершенно согласна. Но кто-же во всемъ этомъ виноватъ? Ты захотѣлъ послѣ полученія концесіи поставить домъ на такую ногу; завелъ какихъ-то мажоръ-д’омовъ, шенковъ, шталмейстеровъ, которые кругомъ насъ обираютъ. Относительно образованія Helène — опять твоя воля… Къ чему ей эти les beaux arts? Что она, готовится въ пѣвицы оперныя, въ актрисы, въ художницы? Не понимаю! Ты настоятельно требуешь, чтобъ Helène выѣзжала на всевозможные вечера, рауты, балы… Понятно, что при этомъ наши расходы на туалеты страшно увеличились… Наконецъ, въ моей головѣ эта свѣтская жизнь никакъ не вяжется съ науками и уроками. C’est une extravagance! Опять повторяю, что деньги на ея образованіе бросаются на вѣтеръ. Конечно, миссъ Уайтъ ей необходима, какъ компаньонка, ну, да, пожалуй, учитель словесности, остальное-же все лишнее… Всѣмъ можно отказать.
Градищевъ. Если отказывать всѣмъ, въ такомъ случаѣ зачѣмъ оставлять миссъ Уайтъ и учителя словесности?
Градищева. Не хочешь-ли ты, чтобъ я приняла на себя обязанности Уайтъ? Впрочемъ, что-жь, я готова: я такъ люблю мою Helène, что готова посвятить ей все свое время… Изъ меня выйдетъ отличная dame de compagnie… Только послѣ прошу не пенять, если это отниметъ у меня возможность поддерживать всѣ нужныя для твоихъ дѣлъ знакомства… Хочешь, а?
Градищевъ. Миля, напрасно ты сердишься. Въ упроченіи моихъ связей, отношеній и, вообще, всего моего общественнаго положенія, я всегда въ тебѣ нахожу такую помощницу, что мнѣ и въ голову не могла придти подобная мысль… Повѣрь!
Градищева. Стало быть, не зачѣмъ объ этомъ и разговоръ поднимать… Учитель-же словесности Helène нуженъ, потому-что она совершенно незнакома ни съ русскимъ языкомъ, ни съ литературой. Что-же касается реформы нашей домашней жизни, то до лѣта надо оставить все какъ есть, а осенью, по возвращеніи изъ-за границы, я возьму на себя бразды правленія и, увѣрена, сокращу бюджетъ расходовъ на половину, нисколько не стѣсняя, себя. Ну, ты теперь свое préface кончилъ, говори, какое у тебя дѣло ко мнѣ, для чего я тебѣ понадобилась? Мнѣ надо переодѣться и сдѣлать два-три дѣловыхъ визита: сегодня засѣданіе въ комитетѣ о неимущихъ, мнѣ пора.
Градищевъ. Почему ты думаешь, что все, что я тебѣ до сихъ поръ говорилъ, было не больше, какъ предисловіе?
Градищева. Аh! mon Dieu! Онъ еще спрашиваетъ! Надѣюсь, что въ 24 года замужества я немножко узнала тебя. Какъ только тебѣ нужно въ чемъ-нибудь мое содѣйствіе, ты тотчасъ-же пускаешь въ ходъ свое préface съ всевозможными жалобами на мое мотовство, огромные расходы, на неизбѣжное разореніе и такъ далѣе. (Улыбаясь.) Выдумай что-нибудь поновѣе, этотъ пріемъ устарѣлъ.
Градищевъ. Нѣтъ, Миля, шутки въ сторону… Положеніе мое теперь самое критическое… Въ этомъ мѣсяцѣ должно рѣшиться все наше будущее: или я выйду съ побѣдой и миліонами, или… (Смотритъ на боковую дверь.) У тебя никого постороннихъ нѣтъ?
Градищева. Одна Саша.
Градищевъ. И прекрасно. Тебѣ извѣстно, что въ концѣ этого мѣсяца назначенъ окончательный осмотръ и пріемъ нашей гнилоболотной желѣзной дороги. Дѣло обставлено отлично. Все идетъ какъ по маслу. Одно меня смущаетъ — на будущей недѣлѣ срокъ уплаты Хлопонину по векселямъ 800 т.; теперь у меня въ наличности не наберется и сотни. Зная наши дружескія отношенія, я до вчерашняго дня нисколько не тревожился этимъ срокомъ, потому-что Хлопонинъ обѣщалъ переписать векселя, если мнѣ понадобится отсрочка. Писалъ я къ нему въ Москву нѣсколько писемъ и только вчера утромъ получилъ отвѣтъ, которымъ онъ меня увѣдомляетъ, что отстрочить готовъ — на особыхъ условіяхъ. Эти условія онъ можетъ сообщить мнѣ только лично, для чего вслѣдъ за своимъ письмомъ и выѣзжаетъ въ Петербургъ вмѣстѣ съ женой и сыномъ. Что это за особенныя условія? Тутъ что-то неладно… Побаиваюсь, чтобъ этотъ бородачъ не напакостилъ мнѣ, хоть мы съ нимъ и друзья… Ужъ не думаетъ-ли онъ отказать въ отсрочкѣ, потребовать денегъ, чтобы получить львиную долю въ новой концесіи, которая обѣщана мнѣ послѣ успѣшнаго пріема гнило-болотной дороги, а то, пожалуй, и всю цѣликомъ забрать въ свои лапы?
Градищева. Петръ Авдѣичъ неспособенъ на такую низость!
Градищевъ. Эти барышники, выскочки-капиталисты на все способны. Я у него теперь совсѣмъ въ рукахъ: стоить ему протестовать и представить ко взысканію векселя, такъ мнѣ не только улыбнется новая концесія, но я пропаду съ сдачей гнило-болотной дороги.
Градищева. Что-жь ты хочешь дѣлать?
Градищевъ. Я хочу попросить тебя, Миля, сдѣлать визитъ Хлопониной. Они должны уже пріѣхать сюда. Поѣзжай къ ней часа въ четыре; эта дура будетъ въ восторгѣ отъ этой чести…
Градищева (перебивая его). Я поѣду въ ней? Jamais dans ma vie! Ты съума, кажется, сошелъ… Я была однажды у этой мѣщанки, и она не сочла своимъ долгомъ отдать мнѣ визитъ… Нѣтъ, ужь будетъ унижаться, merci bien!
Градищевъ. Да помилуй, Миля, какое-же тутъ униженіе… Развѣ можно сердиться на деревенскую, необразованную бабу, что она не отдала тебѣ визита?.. Развѣ она понимаетъ свѣтскія приличія?..
Градищева (перебивая). Ни за что на свѣтѣ!
Градищевъ. Если-бъ это была женщина нашего общества, нашей среды — я понимаю, тогда можно-бы было возмущаться, а это богатая мужичка, не больше… Я и знакомой-то нашей ее не считаю. Ради Бога, Миля, окажи эту услугу… Отъ нея ты можешь вывѣдать всѣ замыслы Хлопонина… Дѣло вѣдь вотъ (проводитъ рукой по горлу), до зарѣзу.
Градищева. У нея я могу встрѣтить кого-нибудь, что тогда? (Встаетъ и ходитъ, какъ-бы въ раздумьи.) Non, c’est impossible!
Градищевъ. Ручаюсь, что никого не встрѣтишь: они занимаютъ отдѣленіе въ гостинницѣ, къ нимъ особый подъѣздъ… Никто не будетъ знать о твоемъ визитѣ… Ты хорошо понимаешь, что только крайность заставляетъ меня просить отъ тебя этой услуги… Обстоятельства такъ сложились, что все наше будущее теперь въ рукахъ этого торгаша.
Градищева (ходя). Нѣтъ, нѣтъ!.. Невозможно!
Градищевъ. Неужели-же для счастья дѣтей нашихъ, для ихъ благосостоянія ты откажешь мнѣ… Вѣдь если Хлопонинъ представить векселя — мы разорены, мы нищіе… Если не ради меня и себя, то для дѣтей нашихъ исполни просьбу!
Градищева (садясь). Дѣлать, видно, нечего… Для счастья Helène приходится перенести новое униженіе. (Твердо и холодно.) Хорошо, я поѣду.
Градищевъ. Какъ я тебѣ благодаренъ, Миля, какъ… (Хочетъ обнять ее и поцѣловать.)
Градищева (уклоняясь). Это совершенно лишнее… Услуга за услугу: ты мнѣ долженъ для одного молодого, дѣльнаго и образованнаго человѣка доставить хорошее мѣсто при желѣзной дорогѣ, съ жалованьемъ въ три-четыре тысячи рублей; только непремѣнно здѣсь, въ Петербургѣ… Я тебѣ его на-дняхъ представлю.
Градищевъ. Съ удовольствіемъ. Какъ только откроется движеніе по нашей гнило-болотной дорогѣ, правленіе переведется въ Петербургъ и я сдѣлаю его дѣлопроизводителемъ.
Градищева. Слѣдовательно, я могу его обнадежить?
Градищевъ. Смѣло можешь… Какъ только пріѣдутъ Хлопонины, такъ меня немедленно извѣстятъ изъ отеля; ты въ два или три часа и поѣзжай съ визитомъ… Поласкай, приголубь эту дуру и вывѣдай планы ея муженька.
Градищева. Ранѣе 4 часовъ я не могу къ ней поѣхать, потому-что у меня сегодня въ пріютѣ засѣданіе комитета.
Градищевъ. Ну, все равно, въ 4… Главное дѣло — побольше лести и ласки: эти мѣщане во дворянствѣ очень цѣнятъ вниманіе и ловятся на эту удочку. Сережа Хлопонинъ, вѣроятно, по пріѣздѣ явится къ намъ, будь съ нимъ полюбезнѣе и предупреди Жоржа и Helène, чтобъ они не очень издѣвались надъ этимъ лоботрясомъ. Нѣжные родители не надышутся на него, а пока я въ лапахъ у этого кулака, вооружать его не слѣдуетъ. Хлопонинъ теперь для меня важнѣе всей комисіи… Лишь-бы удалось переписать векселя, тогда… (Троекратный стукъ въ входную дверь.) Кто это?
Градищева (громко). Войдите!
Слуга (входя). Г. Хлопонинъ; прикажете принять?
Градищевъ. А-а, легокъ на поминѣ! Просить, просить. (Слуга хочетъ идти.) Погоди, который Хлопонинъ: отецъ или сынъ?
Слуга. Сергѣй Петровичъ.
Градищевъ. Меня спрашивалъ?
Слуга. Никакъ нѣтъ-съ. Приказали доложить Людмилѣ Николаевнѣ.
Градищевъ. Прими его, Миля. (Слугѣ.) А меня дома нѣтъ, слышишь?
Слуга. Слушаю-съ.
Градищева. Просите Сергѣя Петровича сюда, да скажите Еленѣ Григорьевнѣ и миссъ Уайтъ, чтобъ онѣ пришли ко мнѣ. Велите заложить скорѣе мою маленькую карету; чтобъ выѣздной былъ готовъ. Ступайте.
Слуга. Слушаю-съ. (Уходитъ.)
Градищевъ. Я заѣду сначала въ биржевому нотаріусу, а оттуда къ Хлопонинымъ, предупрежу, что ты въ 4 часа пріѣдешь къ нимъ. Не забудь-же сказать Жоржу и Helène, а главное — по привѣтливѣе съ этой бабой.
Градищева. Однако, довольно наставленій…
Градищевъ (перебивая). Ну, ну, не сердись, я молчу… Пройду чрезъ твою уборную, чтобъ не встрѣтиться съ Сережей. Au revoir!.. Обѣдаю дома. (Уходитъ въ боковую дверь.)
Градищева (одна, встаетъ и смотритъ въ трюмо). Какъ меня возмутилъ этотъ Жоржъ… Онъ способенъ Богъ знаетъ что предположить… И какъ я неосторожно сдѣлала, поѣхавши ужинать изъ маскарада… Сынокъ способенъ насплетничать мужу, выйдетъ сцена… Надо принять мѣры… Я сегодня какъ-будто блѣдна? Положить немножко румянъ?.. Нѣтъ, блѣдность придаетъ интересъ. (Поправляетъ волосы и садится на диванъ.) Теперь я заручилась мѣстомъ для Осипова, можно круче повернуть дѣло.
Сережа (входя съ большимъ букетомъ въ рукахъ, цѣлуетъ руку). Мое почтеніе, Людмила Николаевна. Сейчасъ только пріѣхалъ изъ Москвы и первымъ долгомъ счелъ прямо къ вамъ. Позвольте вамъ презентовать изъ нашихъ собственныхъ анжерей. Всю дорогу я и «маннька» на рукахъ везли, до самаго Петербурга вплоть-съ! (Подаетъ, букетъ.)
Градищева. Здравствуйте, милѣйшій Сергѣй Петровичъ; благодарю за память и вниманіе. Какіе прелестные [цвѣты! Прошу васъ — садитесь. Ну, какъ здоровье вашихъ папа и мама, они пріѣхали съ вами?
Сережа. Какъ-же-съ! Покорно васъ благодарю… Приказали кланяться и засвидѣтельствовать вамъ свое почтеніе. Папенька въ своемъ здоровья, а «маннька» распростудились, флюсъ получили, вотъ какъ щеку разнесло. (Садится.) Впрочемъ, это ничего-съ, за ночь все пройдетъ, утромъ опадетъ и мѣста не найдешь, гдѣ опухоль была. Онѣ у насъ очень зябки, какъ выйдутъ на вольный воздухъ, при своей полной комплекціи, сейчасъ либо насморкъ, либо флюсъ. А Григорій Иванычъ и Елена Григорьевна какъ въ своемъ здоровьѣ?
Градищева. Благодарю васъ — здоровы; мужъ уѣхалъ по дѣламъ, а Helène сейчасъ придетъ сюда, у нея урокъ музыки.
Сережа. Восхитительно, какъ онѣ играютъ, заслушаться можно… А Егора Григорьича тоже, вѣрно, дома нѣтъ? Съ желѣзной дороги мы ѣхали, такъ на Невскомъ они насъ обогнали, — кажется, что они… Вихремъ, просто, на рысакѣ прокатили; лошадь и запряжку я сразу узналъ: Яшка-Грибокъ отъ Аничкина; жеребецъ караковый, немного на заднія ноги сѣлъ, впрочемъ, бѣгъ еще настоящій, сбоевъ, мало даетъ и не рветъ-съ. Изъ кареты въ спину сѣдока-то трудно было признать, а по осанкѣ, кажется, Егоръ Григорьевичъ, потому…
Градищева (перебивая). Не хотите-ли кофе?
Сережа. Не откажусь, съ удовольствіемъ.
Градищева (прижимая около дивана пуговку электрическаго звонка). Я не могу налюбоваться, что за роскошныя розы и такъ рано разцвѣли. У васъ, должно быть, отличный садовникъ?
Сережа. Садовникъ великолѣпный-съ. Фоминъ какъ его сманивалъ къ себѣ, только я этого не допустилъ. Скрытно отъ папеньки сдѣлалъ ему прибавку 240 на годъ, нѣмецъ и остался. Нашъ Карла Карлычъ насчетъ ранней выгонки розъ первый искусникъ по всей Москвѣ, да врядъ-ли и здѣсь такой найдется. У Фомина въ анжереяхъ теперь еще одни путоны, а у насъ вездѣ цвѣты, по всѣмъ вѣткамъ, сквозь.
Слуга (постучавъ, входитъ). Что приказать изволите?
Градищева. Поставьте этотъ букетъ вонъ въ ту вазу (указываетъ), да принесите намъ кофе поскорѣй!
Слуга. Слушаю-съ. (Поставивъ букетъ, уходитъ.)
Градищева. Ну, скажите лучше, какъ вы веселились эту зиму въ Москвѣ? Каковъ у васъ театръ, опера, оживлены-ли маскарады?
Сережа. Отъ скуки выѣзжалъ почти каждый вечеръ куда-нибудь, только безъ всякаго особеннаго удовольствія. Въ маломъ театрѣ послѣ Прова Михайловича Садовскаго пустынно какъ-то стало, особенныхъ актеровъ нѣтъ. Конечно, и Сергѣй Васильичъ Шумскій роль свою всегда твердо знаютъ, но они больше серьезное играютъ, а чтобъ такой смѣхъ пустить, развеселить публику — они не могутъ, какъ, бывало, покойничекъ. Итальянская опера хуже здѣшней не въ примѣръ… а въ маскарады такъ я и совсѣмъ пересталъ ѣздить.
Градищева. Это почему?
Сережа. Надоѣло все, опротивѣло… Каждый разъ одно и то-же: публика ходитъ изъ залы въ залу, словно что обронила или чего ищетъ, право. Время провести деликатно рѣшительно несъ кѣмъ. Если взять маску, у ней одинъ предлогъ: какъ-бы на чужой счетъ поужинать съ шампанскимъ или зелененькую выклянчить на карету. Завелась у насъ Стрѣльна, на подобіе вашего Дорота; пожалуй, тамъ и великолѣпнѣе, только пьянство и безобразіе такое, что въ своемъ видѣ и съ приличной компаніей не всегда туда поѣдешь.
Градищева. Ну, а ваши цыганки, вы вѣдь поклонникъ ихъ пѣнія?
Сережа. Я теперь все это оставилъ и всѣмъ этимъ пренебрегъ; даже къ нимъ въ Грузины въ цѣлую зиму ни разу не заглянулъ.
Градищева. Что это съ вами сдѣлалось? А прошлаго года вы только и бредили какой-то цыганкой, еще называли ее испанкой. Каково она поживаетъ?
Сережа. Я все это малодушіе изъ ума выбросилъ.
Градищева. Какая вдругъ перемѣна! Почему это, разскажите?
Сережа. Разсказывать тутъ много нечего, Людмила Николаевна. Все это была одна набалованность: во-первыхъ, эти цыганы, иродово племя, цѣнятъ они не человѣка, а деньги; во-вторыхъ, какое у нихъ общественное провожденіе своего времени? Сейчасъ засядутъ въ кругъ, заведутъ «Ивушку» или «Кубокъ», защелкаютъ пробки, пойдетъ пьянство и прочее безобразіе. Загогойкаютъ «Настасью», выйдетъ одна въ кругъ, задергаетъ плечами, вздрагиваетъ, руки врозь разведетъ, глаза вылупитъ, словно съ ней судороги или обморокъ… вотъ и все. Нѣтъ ни на какого, ни мины, ни граціозности въ лицѣ и манерѣ, — однимъ словомъ, никакой тонкости во всей натурѣ… Ну, потомъ, конечно, плати деньги — сѣренькую, а иногда и всѣ сто отдашь. Не денегъ жаль, Богъ съ ними, не занимать стать, а только все это противно!.. Съ тѣхъ поръ, какъ я имѣю въ мысляхъ одинъ планъ, я всѣ глупости и увлекательности бросилъ; отъ цыганъ далеко себя держу и ко всему прочему сдѣлался хладнокровенъ.
Градищева. А интересно-бы узнать, какой это планъ!
Сережа. Это мой собственный секретъ, который я храню въ глубинѣ моего сердца и покуда объявить его не могу.
Градищева. Вы говорили Еленѣ Григорьевнѣ и миссъ Уайтъ что я ихъ прошу сюда? (Наливаетъ кофе.)
Слуга. Докладывалъ. Онѣ какъ кончатъ урокъ, (такъ пожалуютъ сюда.
Градищева. Кто у ней занимается, професоръ музыки?
Слуга. Никакъ нѣтъ-съ; г. Осиповъ.
Градищева. А-а! Такъ просите и его сюда. Можете идти. (Слуга уходитъ.) Берите вашу чашку, кладите шляпу и садитесь сюда, поближе къ столу. (Подвигаетъ ему чашку.)
Сережа. Ахъ, что вы безпокоитесь! (Беретъ въ одну руку чашку, въ другой держитъ шляпу, которую относитъ въ уголъ, гдѣ стоитъ клѣтка съ попугаемъ. Положивъ шляпу на стулъ, ласкаетъ попугая.) А, попочка, здравствуй попочка… Попочка кушать хочетъ? (Рѣзко вскрикиваетъ и роняетъ на полъ чашку.) Ой, батюшки, ой!.. Въ кровь, до самой кости прохватилъ, ой, ой!
Градищева (вскакивая, съ испугомъ). Что такое?.. Что съ вами?..
Сережа. Попка куснулъ… Извините, вотъ чашку разбилъ… а палецъ ничего, пройдетъ… Какой онъ злюка!.. Простите, нечаянно!.. (Хочетъ поднять осколки.)
Градищева. Бросьте это, бросьте, сейчасъ человѣкъ приберетъ все. (Пожимаетъ звонокъ.) Не нужно-ли арники, льду, англійскаго пластыря? Подите сюда, что съ вашимъ пальцемъ, покажите?.. Больно укусилъ?
Сережа. Куснулъ пор-рядочно… Да не извольте безпокоиться, все пройдетъ. Ехидная злюка! Сейчасъ кровь перестанетъ. (Обертываетъ палецъ платкомъ.)
Градищева (вошедшему слугѣ). Приберите тутъ все и дайте новую чашку. (Слуга подбираетъ черепки и уходитъ.) Негодный попка, какъ онъ меня испугалъ, до сихъ поръ еще сердце бьется! (Садится.)
Сережа. Извините пожалуйста. Это я васъ своимъ крикомъ испугалъ, да, признаться, и самъ отъ внезапности сробѣлъ. (Разсматриваетъ палецъ.) А кровь-то не унимается, просачивается, а я вотъ какъ!.. (Навертываетъ весь платокъ на указательный палецъ правой руки.) А ты, братъ, хоть и птица, а себѣ на умѣ, видно тебѣ пальца въ ротъ не клади — откусишь, ха, ха, ха!
Градищева (въ сторону). Онъ нестерпимъ!.. Il est insupportable… cet mauvais sajet!
Елена (входя, въ дверяхъ). Ахъ, Сергѣй Петровичъ, давно-ли изъ Москвы? вотъ не ждала васъ встрѣтить! Здравствуйте! (Протягиваетъ руку.)
Сережа (подавая лѣвую). Мое почтеніе, Елена Григорьевна, извините — лѣвую.
Елена. Что такое у васъ съ рукой?
Сережа. Попка укусилъ.
Елена. Это ужасно! И больно укусилъ?
Сережа. Куснулъ-таки порядочно. Да сейчасъ присохнетъ-съ, до свадьбы заживетъ, ха, ха, ха! (Идетъ къ средней двери.)
Елена. Куда это вы бѣжите?
Сережа. На одну минуточку… Я сейчасъ… (Уходитъ.)
Елена (пожавъ вслѣдъ ему плечами, цѣлуетъ руку матери). Здравствуй, мама.
Градищева. Bonjour, chère enfant.
Уайтъ (входя съ книгой и дѣлая глубокій реверансъ). Ponchor, matame!
Градищева (протягиваетъ руку). Bonjour, ma chère. (Уайтъ, пожавъ руку, отходитъ влѣво и садится на дальнее кресло, читаетъ книгу.) Helène, а гдѣ-же Осиповъ?
Елена. Онъ пишетъ какое-то письмо, чтобъ отправить по городской почтѣ; какъ кончитъ, такъ придетъ сюда. (Замѣтя цвѣты и подходя въ вазѣ.) Ахъ, какая прелесть!.. Да это розы, а я издали думала, что камеліи. (Нюхаетъ.) Какой залахъ! Мама, это тебѣ Хлопонинъ привезъ?
Градищева. Да, ma chère, онъ увѣряетъ, что это изъ ихъ московскихъ оранжерей… Удивительныя розы!
Елена. Вотъ какой! Обѣщалъ мнѣ, а привезъ тебѣ… Ну, хорошо-же… Я ему за это отплачу.
Градищева. Да, чтобъ не забыть!.. Будь съ Хлопонинымъ какъ можно внимательнѣе и любезнѣе… Побольше кокетства и оживленія…
Елена. Это что значитъ… зачѣмъ это? Объясни, мама.
Градищева. Надѣюсь, достаточно, что этого, желаетъ отецъ и я тебѣ говорю… Да пожалуйста не вздумай, по обыкновенію, съ Жоржемъ трунить надъ нимъ… Опять повторяю: будь любезна…
Елена. А я опять прошу: объясните причину этого приказанія.
Градищева. Такъ надо.
Елена. Такъ надо… Странно!
Сережа (входя съ букетомъ). Позвольте это вамъ-съ… изъ нашихъ собственныхъ анжерей. (Подаетъ Еленѣ букетъ.)
Елена. Благодарю васъ. (Беретъ букетъ и жметъ руку.) Не забыли обѣщанія?
Сережа. Помилуйте, всѣ мои мысли и желанія… (Конфузится и замѣтя Уайтъ.) Ахъ, мадемуазель, здравствуйте! (Раскланивается и протягиваетъ руку.)
Уайтъ. Good morning, Sir! Здрастить, здрастить! (Жметъ руку.)
Елена (любуясь букетомъ). Что за розы, что за розы!
Слуга (входитъ и подавая чашку). Г. Осиповъ.
Градищева. Просите. (Слуга уходитъ.)
Сережа. Это вашъ «прафесаръ»?
Елена. Да, учитель словесности.
Сережа, Они при университетѣ-съ?
Елена. Онъ кандидатъ историко-филологическаго факультета и магистрантъ.
Сережа. А-а! значить, очень ученые.
Градищева (входящему Осипову). Наконецъ-то и вы. Вѣдь этакой церемонный, никогда безъ зову не зайдете, всегда надо посылать пословъ. (Протягиваетъ руку и жметъ.) Здравствуйте.
Осиповъ. Дѣла гибель; благодаря вашимъ рекомендаціямъ, я теперь заваленъ уроками. (Раскланивается съ Сережей.)
Градищева. А вы незнакомы? Представьтесь другъ другу: Николай Алексѣевичъ Осиповъ, Сергѣй Петровичъ Хлопонинъ.
Осиповъ (жметъ руку). Очень пріятно познакомиться.
Сережа. И мнѣ также-съ. Извините — лѣвую, попка куснулъ.
Градищева. Хотите кофе? (Наливаетъ чашку.)
Осиповъ (садясь). Благодарю васъ, не хочу; очень рѣдко пью.
Градищева. А ваша чашка, Сергѣй Петровичъ, вы вѣдь хотѣли?
Сережа (весело). Нѣтъ ужъ, теперь расхотѣлось… Благодарю покорно. А вотъ я осмѣлюсь попросить Елену Григорьевну сыграть на роялѣ… Прошлый годъ, когда я пріѣзжалъ, вы мнѣ играли варьяцію…. Восхищенье-съ! (Смотритъ на мать и дочь.)
Градищева. Я увѣрена, что Helène не откажетъ. Сергѣй Петровичъ въ восторгѣ отъ твоей игры, ma chère; сдѣлай ему удовольствіе — сыграй что-нибудь.
Елена. Отлично, пойдемте! Давайте руку. (Сережа растерялся и не знаетъ, которую подать.) Все равно, все равно… давайте лѣвую. Ахъ, какой! Ну, давайте. Я вашимъ кавалеромъ буду. (Беретъ его руку подъ свою правую и идутъ.) Негодный попка, кусаться вздумалъ… Больно, а?
Сережа. Поррядочно… Не извольте безпокоиться — подсыхаетъ. (Уходятъ.)
Градищева (показывая глазами на уходящихъ). Миссъ!
Уайтъ. Yes!.. oui, matame!.. Чичасъ, чичасъ! (Поспѣшно уходить.)
Градищева. Для васъ, какъ для моего дорогого, рѣдкаго гостя, дѣлаю исключеніе — разрѣшаю курить. Вотъ вамъ спички, пепельница, вынимайте папироску и закуривайте безъ церемоніи. (Подаетъ спички я пепельницу.) Ну, скажите, какъ идутъ ваши занятія съ Helène?
Осиповъ (закуривъ папиросу). Отлично! Она необыкновенно способная особа, память громадная и всякую мысль ловитъ, какъ говорится, на лету.
Градищева. Моя дочь вся въ меня!.. Разница только та, что у меня не было такого отличнаго професора, какъ у нея. Нѣтъ, серьезно!.. Послѣ выхода изъ пансіона, гдѣ меня выучили болтать по-французски, мнѣ пришлось самообразовываться одной, безъ руководителя, безъ всякихъ указаній. Вышедши замужъ, я дни и ночи читала, читала и читала… Русскую литературу я изучила à la lettre, всю… Не говоря о нашихъ великихъ писателяхъ, какъ Пушкинъ, Лермонтовъ, Грибоѣдовъ, Гоголь, я познакомилась со всѣми Кантемирами, Карамзиными, Гречами. Но кому я больше всѣхъ обязана своимъ развитіемъ, это Бѣлинскому… Удивительный умъ, не правда-ли? Какой тонкій анализъ, какая несокрушимая логика, и сила убѣжденій… Добролюбовъ, можетъ быть, не успѣлъ высказаться вполнѣ, но онъ меня менѣе поразилъ. Скажите, кто изъ нихъ выше, а?
Осиповъ. Да, но… Ихъ довольно трудно сравнивать… Они дѣятели разнаго времени… (Затрудняется.)
Градищева (перебивая). Да, конечно… Разное время, разныя требованія, разныя направленія… да! Ну, а какъ вы смотрите не Писарева?.
Осиповъ (неохотно и уклончиво). Гмъ, гмъ!.. Это очень сложный вопросъ, чтобъ отвѣчать на него категорически… Какъ вамъ сказать?..
Градищева (замѣтивъ неудовольствіе). Конечно, конечно!.. вопросъ очень сложенъ для категорическаго отвѣта. Ну, а вы, Николай Алексѣичъ, когда подарите насъ своимъ трудомъ, когда окончите свою дисертацію?
Осиповъ. Надо полагать, что скоро. Уроки отнимаютъ очень много времени, а бросить ихъ — значитъ остаться безъ обѣда… Да и выдти-то на диспутъ хочется во всеоружіи, а не кое-какъ.
Градищева. Еще-бы вамъ-то! Вы такъ преданы вашей наукѣ!.. Простите меня, Николай Алексѣевичъ, за мою навязчивость, но за то добро, которое вы приносите моей дорогой Helène, я расположилась къ вамъ, какъ…къ родному брату. (Протягиваетъ ему руку и пожимаетъ.)
Осиповъ. Повѣрьте, что я глубоко цѣню ваше расположеніе.
Градищева. Знаете, я сегодня раздумалась объ васъ… объ томъ, что уроки обременяютъ васъ, отдаляютъ защиту дисертаціи, а слѣдовательно и полученіе професорской кафедры. Чтобъ помочь этому горю, я вотъ что придумала: черезъ мѣсяцъ въ правленіи гнило-болотной желѣзной дороги откроется мѣсто дѣлопроизводителя съ жалованьемъ въ три-четыре тысячи рублей, вы можете его занять. Я говорила объ этомъ мужу, конечно не назвавши васъ; онъ изъявилъ на это согласіе.
Осиповъ. Нѣтъ, Людмила Николаевна, какого дѣла не знаю — за то не возьмусь… Много благодаренъ вамъ за ваше доброе расположеніе ко мнѣ, но эта работа не по мнѣ… къ подобной дѣятельности я не приготовленъ, да врядъ-ли и способенъ.
Градищева. Ну, ужь!.. Униженіе — паче гордости. Для этой должности не требуется подготовки… Свѣтлая голова, умѣнье дѣльно, ясно изложить мысль — вотъ все, что нужно… Наконецъ, не боги-же горшки лѣпятъ… Занятій всего три часа утромъ, весь вечеръ вашъ… Подумайте, можетъ быть и найдете возможнымъ взять на себя эти обязанности… Дайте слово, что вы подумаете объ этомъ?.. Да, мой другъ? (Какъ-бы испугавшись.) Pardon, я такъ увлеклась желаніемъ услужить вамъ, что, забывшись, позволила себѣ назвать васъ моимъ другомъ… Pardon! (Протягиваетъ руку.)
Осиповъ. Я такъ цѣню ваше вниманіе, ваше участіе во мнѣ, что названіемъ вашего друга могу только гордиться. (Цѣлуя руку.) Всѣми моими уроками я обязанъ вашей рекомендаціи. Можетъ быть, скоро придетъ пора… скоро вы узнаете… (Умолкаетъ.)
Градищева. Что я узнаю? Какая пора?.. (Молчаніе.) Зачѣмъ вы замолчали?.. Отчего-же, мой другъ, не сказать теперь?
Осиповъ. Нѣтъ, позвольте не говорить… еще время не пришло.
Градищева. А если я догадываюсь? а?
Осиповъ. Догадываться вы можете… и очень можетъ быть, не ошибаетесь… Я не хочу встать въ фальшивое положеніе… Я слишкомъ самолюбивъ, чтобъ потерпѣть неудачу. (Изъ среднихъ дверей показывается Елена.)
Градищева (въ сторону). Я не заблуждалась… Онъ неравнодушенъ.
Елена (къ матери). Представь себѣ, сегодня бенефисъ Патти, и несчастье какое, мы не запаслись билетомъ. Такая досада, я просто плакать готова. Неужели я не увижу нашу диву въ ея праздникъ? Теперь три часа, ложи не достанешь ни за что.
Градищева. Въ самомъ дѣлѣ, какъ это жаль!.. и какъ мы проглядѣли афиши?.. Стоило слово сказать — и отецъ исполнилъ-бы твое желаніе; пеняй на себя; конечно, теперь нельзя достать сколько-нибудь приличной ложи. (Уайтъ садится къ окну и читаетъ.)
Елена (садясь). Богъ знаетъ, чего-бъ не дала, лишь-бы попасть на этотъ спектакль. Съ удовольствіемъ-бы промѣняла всѣ эти глупѣйшіе балы на ея бенефисъ… Вотъ сейчасъ заплачу съ досады.
Сережа. Не огорчайтесь, Елена Григорьевна, потому ложа въ бель-этажѣ у васъ сейчасъ будетъ. (Беретъ шляпу.) Черезъ полчаса лично вамъ доставлю, будьте покойны. До пріятнаго свиданія-съ.
Елена. Гдѣ это вы возьмете? Не вздумайте платить бѣшеныхъ денегъ…
Сережа (на ходу). Это ужь наше дѣло. (Уходитъ.)
Елена (вслѣдъ ему). Смотрите, я въ такомъ случаѣ не поѣду… Его уже и слѣдъ простылъ.
Осиповъ. Это сынокъ, знаменитаго Хлопонина?
Градищева. Да, Петра Авдѣича. Замѣчательно простодушное и добрѣйшее существо… Жаль, что совершенно необразованъ и не воспитанъ. Ты, Helène, кажется, окончательно покорила его сердечко… Можешь поздравить себя съ побѣдой.
Елена (иронически). Поздравляю и горжусь!
Градищева (взглянувъ на часы). Mon Dieu, dejà trois heures!.. Вотъ и мы, пустыя и свѣтскія барыни, не свободны располагать своимъ временемъ. (Встаетъ.) Надо ѣхать въ засѣданіе благотворительнаго общества… служба! Я съ вами, Николай Алексѣевичъ, не прощаюсь: вы, конечно, у насъ обѣдаете?
Осиповъ. Никакъ сегодня не могу; у меня въ 6 часовъ урокъ, а вы въ это время только садитесь за столъ. Позвольте лучше завтра или на-дняхъ воспользоваться вашимъ любезнымъ приглашеніемъ.
Градищева. Наконецъ-то отъ васъ слышу безцеремонное слово… Во всякомъ случаѣ, au revoir. (Жметъ руку.) Надѣюсь еще застать васъ здѣсь.
Осиповъ. Передъ урокомъ мнѣ необходимо кой-что прочесть.
Елена. Вздоръ, вздоръ!.. Ничего не надо… Ни дали слово со мной побесѣдовать, забыли?
Осиповъ. Не забылъ и, давши слово, держу. Просижу съ вами не болѣе полчаса.
Елена. Ну, это мы увидимъ. Извольте сѣсть!
Градищева. Браво, какъ она своего професора въ руки забираетъ. Ну, молодая хозяйка, съумѣйте занять нашего рѣдкаго гостя… Ахъ, какъ не хочется ѣхать, но необходимо — служба!.. Еще разъ — au revoir! (Уходитъ.)
Елена (садясь на диванъ). Садитесь сюда поближе и будемъ разговаривать о матеріяхъ важныхъ… Что это вы хмуритесь, а?
Осиповъ. Я?.. Нѣтъ, ничего.
Елена. Если вы чѣмъ-нибудь недовольны, извольте сказать прямо, а не дѣлайте этихъ великопостныхъ минъ… Ну, на что вы сердитесь? (Молчаніе.) Ну, что-же вы молчите, говорите!.. Ну-же, я жду.
Осиповъ. Вы хотите?.. Извольте. Я вамъ скажу откровенно, Елена Григорьевна… Моя увѣренность въ васъ колеблется… Иногда мнѣ кажется, что вы… вы теряете подъ ногами прочную почву и опять погружаетесь въ свою свѣтскую трясину… Что за сцену разыграли вы по поводу бенефиса Патти? Это такое малодушіе, такое…
Елена (кокетливо перебивая). Я вамъ всегда говорила, что я не болѣе, какъ пустая, вѣтреная, малодушная, свѣтская барышня…
Осиповъ. Я говорю серьезно… Тамъ нѣтъ мѣста шуткамъ, гдѣ рѣшается вопросъ жизни. Вотъ ужь скоро два года минетъ, какъ мы познакомились, и годъ, какъ вы… раздѣляете всѣ мои взгляды на жизнь, убѣжденія… Будь вамъ не 19 лѣтъ…
Елена (поддразнивая). Pardon, monsieur, мнѣ всего еще 18 лѣтъ, 10 мѣсяцевъ и нѣсколько дней.
Осиповъ. Вамъ хочется разсердить меня или вы испытываете мое терпѣніе? Согласитесь, что это желаніе подразнить, пококетничать — не больше, какъ остатки вашего пансіонскаго воспитанія. Врожденнаго кокетства у васъ нѣтъ, вы ломаетесь, поддѣлываетесь… Хорошо это?
Елена (притворно сердясь). Пожалуйста, безъ наставленій… Увольте меня отъ нихъ, прошу васъ. (Отворачивается.)
Осиповъ (улыбаясь). Полноте притворяться недовольной… Для чего вся эта комедія, и вы играете ее съ однимъ мной… Меня вы не обманете, въ актрисы вы не годитесь — игра ваша самая грубая, самая…
Елена. О, это ужь слишкомъ!.. Довольно!.. (Перебивъ его, встаетъ и дѣлаетъ движеніе, какъ-бы собираясь уйти.)
Осиповъ (вставая съ безпокойствомъ). Елена Григорьевна, вы разсердились? Не уходите, выслушайте меня!
Елена (быстро оборачиваясь и садясь). А-а, вотъ и обманула, и испугались. (Осиповъ, сумрачный, опускается въ кресло.) Что-жь вы молчите? (Капризно.) Говорите, говорите, говорите-же… Ахъ, Боже мой, какая тоска, какая скука. (Подбѣгая къ Уайтъ.) Пойдемте танцовать, миссъ, а? Allons nous faire un tour de valse.
Уайтъ (изумясь). А-а-а! Что таки? Suprise me!.. Какъ ви… данць? Astonish me! (Смотритъ на нее во всѣ глаза.)
Елена (быстро садясь на прежнее мѣсто). Господи, что-же это такое? (Закрываетъ глаза платкомъ.)
Осиповъ (тревожно). Елена Григорьевна, что съ вами, вы плачете?
Уайтъ (подбѣгая къ ней). What is that?.. Какъ ви?.. I cannot think!
Елена (вытирая глаза платкомъ). Ничего, не обращайте на меня вниманія… Вотъ и все прошло… Выпить-бы воды. (Къ Уайтъ.) You will do me а great service, — bring me а glass of water, if you please!
Уайтъ. Yes, yes! (Поспѣшно уходить въ боковую дверь.)
Осиповъ. Что такое съ вами?
Елена. Я сама хорошенько не разберу, что со мной дѣлается. Вдругъ явится желаніе плакать, смѣяться или кого-нибудь злить, злить, сердить безъ конца. Эта пустая жизнь съ глупыми балами? выѣздами напоказъ, съ вѣчнымъ контролемъ этой ходячей муміи… полное бездѣйствіе… Занятіе въ опредѣленные часы… Тяжело, невыносимо!..
Осиповъ. Для чего-же вы себя мучите? Развяжите мнѣ руки дѣйствовать, если только ваше рѣшеніе непреклонно… Въ согласіи Людмилы Николаевны я не сомнѣваюсь, она такъ любитъ васъ и на-столько симпатизируетъ мнѣ, что рада будетъ устроить наше счастье… Хотите, я сегодня-же буду просить вашей руки, позвольте мнѣ переговорить съ вашимъ отцомъ…
Елена (тревожно). Боже васъ сохрани, вы погубите все! Вы не знаете папа, онъ страшно честолюбивъ, онъ прочитъ меня чуть не за владѣтельнаго князя… Нѣтъ, до тѣхъ поръ, пока вы не сдѣлаетесь професоромъ, папа ничего не долженъ знать… Мама любитъ меня, но… она только говоритъ: Что дѣлать, мой другъ, надо покориться!.. Будемъ ждать… За меня не бойтесь: я вамъ сказала: или выйду за васъ, или ни за кого. (Протягиваетъ руку.)
Осиповъ (цѣлуя руку). Я не сомнѣваюсь, но эта жизнь, среди…
Елена (отнимая руку). Тсъ, компаньонка!.. Это не больше, какъ нервы; я дурно спала ночь. (Взявъ отъ Уайтъ стаканъ воды.) Mersi! (Выпиваетъ полстакана; поцѣловавъ Уайтъ.) I am ashamed of the trouble I give you!
Уайтъ (улыбаясь). О, no trouble at all!.. Ни-ши-во! (Поставивъ стаканъ передъ Еленой, садится на прежнее мѣсто и читаетъ.)
Елена. Вотъ и все прошло! Будемъ говорить о чемъ-нибудь… Не были-ли вы въ русскомъ театрѣ?
Сережа (быстро входя). Отлично все обдѣлалось. (Весело.) Вотъ, Елена Григорьевна, извольте получить-съ (подаетъ) билетъ на ложу въ бель-этажѣ… А вотъ и афишечка-съ… Извольте-съ. У насъ по-военному, разъ, два, три… Ха, ха, ха! Скоро я?
Елена. Очень скоро, merèi. Гдѣ вы достали билетъ? (Беретъ билетъ, развертываетъ афишу и читаетъ.)
Сережа. У знакомыхъ-съ, тутъ у насъ есть биржевикъ одинъ, пріятель… у него жена больна, они не ѣдутъ-съ, такъ онъ мнѣ по знакомству и уступилъ.
Елена. А что стоитъ ложа?
Сережа. Цѣна бенефисная-съ, 50 рублей. (Въ сторону.) Держи карманъ шире!.. 500 цѣлковыхъ слизнули, анафемы!
Елена. Отъ души благодарю… Какъ папа или мама пріѣдутъ, такъ и возвратятъ вамъ деньги. Вы, конечно, обѣдаете у насъ?
Сережа. Съ особеннымъ удовольствіемъ-съ.
Елена. Николай Алексѣевичъ, поѣдемте съ нами, вѣдь вы тоже поклонникъ Патти? (Сережѣ.) Васъ я не прошу, потому что вы и безъ просьбы обязаны съ нами ѣхать… (Осипову.) Ну, а вы?
Осиповъ. Врядъ-ли успѣю попасть: три урока вечеромъ.
Сережа. Очень жаль! Представленіе, говорятъ, будетъ отличное; пропасть, говорятъ, букетовъ и подарковъ приготовлено… и все для одной г-жи Патти.
Елена. Можетъ быть, какъ-нибудь ухитритесь на полчасика, а?
Осиповъ. Постараюсь, только врядъ-ли. (Вставая.) До свиданія, Елена Григорьевна; мнѣ пора.
Елена. Уже уходите?
Осиповъ. Что дѣлать! Какъ ни хотѣлось-бы посидѣть, а приходится уходить — уроки.
Елена (протягивая руку). Не смѣю удерживать… Въ театрѣ увидимся, да?
Осиповъ. Постараюсь, до свиданія! (Сережѣ.) Часть имѣю кланяться…
Сережа. И я также-съ. (Жмутъ руки.)
Осиповъ (Уайтъ). Good bye, farewel! (Раскланивается.)
Уайтъ (дѣлая реверансъ). Farewel, sir!
Елена. Я васъ буду ждать въ театрѣ.
Осиповъ. Постараюсь быть. До свиданія. (Раскланивается и уходитъ.)
Сережа. А они, должно быть, слишкомъ много учены.
Елена. Почему вы думаете, что слишкомъ много?
Сережа. Это видно по ихъ виду серьезному… манера образованная… потомъ по-аглицки говорятъ — по всему замѣтно. (Откашлявшись и робко.) Елена Григорьевна, могу я съ вами поговорить откровенно и высказать вамъ, гмъ… гмъ… однимъ словомъ, объявить вамъ однимъ мой секретъ?
Елена. Что вамъ угодно?… Говорите пожалуйста..
Сережа (подвигая кресло и указывая головой на Уайтъ). А при нихъ можно?.. Или, можетъ быть, онѣ не поймутъ по-русски?
Елена. Хоть она немножко и понимаетъ по-русски, но у меня отъ нея секретовъ нѣтъ… Вы меня пугаете своимъ предисловіемъ… Какой секретъ вы хотите мнѣ сообщить?
Сережа. Тутъ страшнаго ничего нѣтъ, пугаться нечего… Гмъ, гмъ… Я только буду васъ покорнѣйше просить — выслушайте все-съ… до самаго конца.
Елена. Говорите, я готова слушать, говорите.
Сережа. Очень вамъ благодаренъ-съ. (Откашливается.) Вы знаете, Елена Григорьевна, наше положеніе… Мы состоимъ въ дворянскомъ, столбовомъ званіи и потомственномъ достоинствѣ. Наше состояніе-съ… богатство… Гмъ, гмъ! Но для меня это все ничего не значить и мертво. Гмъ… даже бездушно. Вы не думайте, что я совершенно счастливъ… Даже совершенно напротивъ. Всѣ знакомые, конечно, завидуютъ моему богатству… говорятъ, напримѣръ: чего тебѣ не достаетъ?.. А того они не знаютъ, какія я страданія переношу въ душѣ… одинъ съ собою. Гмъ, гмъ!.. Папенька и «маннька» знаютъ обо всемъ этомъ и папенька хотѣли обо всемъ этомъ прежде переговорить съ Григоріемъ Иванычемъ, но я упросилъ… гмъ, гмъ… Они разрѣшили мнѣ сначала съ вами… ваше окончательное рѣшеніе мнѣ, а потомъ они съ родителями вашими…
Елена. Какое рѣшеніе, я васъ не понимаю… Что вамъ отъ меня угодно?
Сережа. Елена Григорьевна, сдѣлайте одолженіе, выслушайте всю мою рѣчь до конца… Я не лгунъ или обманщикъ какой-нибудь-съ. Гмъ! Я отъ полнаго, чистаго сердца вамъ говорю… Мнѣ обманывать васъ не изъ чего… Всѣ мои прежнія баловства и всякія шалости я бросилъ… Ваша «маннька» напомнили мнѣ сейчасъ объ цыганкѣ, что я испанкой называлъ… Это все брошено и забыто, повѣрьте… Я цѣлый годъ велъ жизнь въ лучшемъ видѣ и новомъ вкусѣ, старался получить какъ можно больше образованности, чтобъ не унизить своего дворянскаго званія…
Елена (изумясь, прерываетъ его). Зачѣмъ вы мнѣ все это говорите? Какое мнѣ дѣло до всего этого?
Сережа. Какъ какое дѣло!.. Я весь теперь въ вашей власти…
Елена (прерывая). Какъ?.. Что такое?..
Сережа. Отъ васъ зависитъ все мое будущее счастье… (Скороговоркой, какъ по-заученному.) Если вы согласны быть подругой моей всей жизни по самую смерть и раздѣлить мою пылкую любовь, предлагаю вамъ мою руку, сердце и все наше богатство, такъ-какъ я у родителей единственный сынъ и потому…
Елена. Что вы, что вы!.. Опомнитесь, что вы мнѣ говорите… развѣ я подала вамъ какой поводъ?
Сережа. Какой-же поводъ?.. Тутъ поводовъ особенныхъ нѣтъ никакихъ… Одно, что я сгараю къ вамъ любовью и чувства мои…
Елена. Замолчите… не смѣйте мнѣ этого говорить!
Сережа. Елена Григорьевна, выслушайте до конца, прошу васъ. Если-бъ сердце мое не сгорало любовью къ вамъ… Вы можете хорошо видѣть изъ одного этого… (быстро вынимаетъ изъ-подъ сорочки золотой медальонъ на цѣпочкѣ и раскрываетъ его) всю силу моей любви. (Показываетъ портретъ.) Цѣлый годъ вашу ангельскую карточку ношу на груди своей, противъ самаго сердца… Клянусь, вся жизнь моя… (Хочетъ поцѣловать руку.)
Елена. Что это, Господи!.. Пустите меня… отойдите, пустите! (Вскакиваетъ съ кресла.)
Уайтъ (тоже поднимаясь съ мѣста). Шито таки? What is that? (Смотритъ съ изумленіемъ.)
Сережа (съ жаромъ). Не могу отойти, выслушайте… Я готовъ ножки ваши сейчасъ цѣловать, рабомъ вашимъ быть. Любовь моя безъ границъ, выше всякой мѣры… (Бросаясь на колѣни.) Я на колѣняхъ умоляю — рѣшите мою судьбу. (Хочетъ вновь поцѣловать руку.)
Елена (отнимая руки). Не смѣйте, пустите меня! (Сережа преграждаетъ ей дорогу.) Господи, что-же это такое!.. Миссъ Уайтъ, кто-нибудь! (Закрываетъ лицо руками.)
Уайтъ (бросаясь и дергая Сережу за рукавъ). Ah, fye!.. Гадки… мерзавки… Fye! Ходила вонъ… мужишки!.. Faye!
Жоржъ (быстро входить, нѣсколько навеселѣ; увидя колѣнопреклоненнаго Сережу, останавливается). Ахъ, какой пейзажъ!.. Это что значить?
Елена (бросаясь брату на шею). Жоржъ! Онъ объясняется мнѣ въ любви, лѣзетъ цѣловаться, показываетъ медальонъ съ моимъ портретомъ… становится на колѣни… не пускаетъ меня… Что-жь это, за что такія оскорбленія? (Плачетъ.)
Уайтъ. It is unheard of!.. O-o-o, мужики! Fye, гадки, мерзавки! (Пожимаетъ плечами.) It is at hing unheard!
Жоржъ. Yes, yes! (Отнимаетъ руки Елены съ шеи.) Успокойся, мой другъ, или въ свою комнату. (Уайтъ.) Donnez votre bras et allez dans votre chambre. Я съ нимъ поговорю. Allez! (Уайтъ, подавши руку Еленѣ, уходить съ ней. Сережа, поднявшійся съ колѣнъ въ то время, какъ Елена бросилась на шею Жоржу, стоитъ съ испуганнымъ лицомъ; раскрытый медальонъ болтается на цѣпочкѣ.) Это вы что здѣсь выдумали выдѣлывать, почтеннѣйшій Сергѣй Петровичъ, ась?
Сережа (потерявшись). Я, я… что-жь такое, Егоръ Григорьичъ… я вѣдь не на что-нибудь такое… Я предложилъ вашей сестрицѣ всю мою любовь, руку, сердце и богатство на всю жизнь, по закону, а не какъ-нибудь…
Жоржъ. Да кто вамъ далъ право на это, а?.. Былъ съ ея стороны поводъ какой-нибудь?… Да какъ вы осмѣлились носить вотъ въ этомъ медальонѣ ея портретъ, а? (Дергаетъ за цѣпочку.) Разрѣшила она вамъ это, позволила? Наконецъ выказывала она вамъ особое сочувствіе, вниманіе, что вы сразу съ колѣнопреклоненіемъ сдѣлали ей предложеніе, а?
Сережа. Что-жь тутъ обиднаго, что я на колѣни всталъ? Понять не могу, съ чего они такъ разогорчились. (Прячетъ медальонъ.) Это я изъ чистой любви.
Жоржъ. Да купецкій вы сынъ, дитя- малое, неразумное съ коломенскую версту. Кто-же такъ съ ониковъ, съ бухту-барахту порядочной дѣвушкѣ предложеніе дѣлаетъ?.. да еще бацъ на колѣни… Москва безобразная!
Сережа. За что-же вы ругаетесь-то? Что-жь тутъ есть унизительнаго, что молодой человѣкъ прекрасной дѣвицѣ, даже вполнѣ достойной, отъ глубины своей души и сердца предложеніе объ законномъ бракѣ дѣлаетъ? Другое дѣло, кабы я имъ не ровня былъ, тогда можно это въ обиду принять!.. Фамилія наша въ дворянское достоинство произведена и этотъ самый гербъ мы имѣемъ; родители наши въ однихъ дѣлахъ, пріятели, а если разсмотрѣть богатство, такъ папенькины капиталы, можетъ, въ десять разъ превосходнѣе, потому…
Жоржъ (перебивая съ досадой). Да ваше превосходительство (указывая на трюмо), вы на себя-то прежде поглядите, полюбуйтесь собой-то. (Молчаніе. Беретъ его за рукавъ и подводитъ къ трюмо.) Нѣтъ, нѣтъ, вы полюбуйтесь!
Сережа (смотрясь). Что-жъ такое полюбоваться?.. Все въ порядкѣ, какъ слѣдуетъ… Платье модное, ваша-же петербургская Тедеска шила.
Жоржъ. Нѣтъ, на физіономію-то, на физіономію-то полюбуйтесь, херувимъ вы вербный!
Сережа (снова взглянувъ). Что-жь физіономія? Лицо, какъ лицо… Волосы немного порастрепались, такъ заѣхалъ въ парикмахерскую, сейчасъ подвился, подправился и — кончено!
Жоржъ (бѣсясь). Нѣтъ!.. Вы прикидываетесь, что-ли, простакомъ-то, комедію, что-ли, разыграть хотите, что дурака ломаете?.. Этимъ думаете отбояриться?! Нѣтъ, не на такого напали, еще умомъ не вышли, шалите!
Сережа. Да что вы, въ самомъ дѣлѣ, лаетесь-то! (Обидясь.) Что я втихомолку зазорное дѣло какое сдѣлалъ, что-ли?.. Родители мои объ моей любви и объ сегодняшнемъ моемъ предложеніи довольно хорошо знаютъ. «Маннька» для успѣха даже молебенъ у Иверской служили, а какъ я сюда поѣхалъ, благословеніе дали, — да-съ!
Жоржъ (выходя изъ себя). Нѣтъ, онъ идіотъ! (Подходитъ къ нему близко и кричитъ чуть не въ самое лицо.) Ду-у-ракъ!
Сережа (отступая). Господи, за что-же такая обида?! (Оправясь.) Кабы не моя пылкая страсть и любовь пламенная въ Еленѣ Григорьевнѣ, я-бы тысячъ не взялъ говорить-то съ вами, не то что обиду эту перенести, потому вы… нахалъ…
Жоржъ (перебивъ, бѣшено). Что-о?! (Указавъ на дверь.) Вонъ, сію минуту вонъ! (Бросается на диванъ.)
Сережа. Несчастный я человѣкъ отъ любви моей. (Дрожащимъ голосомъ.) Богъ съ вами! Вы меня гоните, и я долженъ уйти… А вашей сестрицѣ я всегда могу быть пара… Я не жуликъ какой-нибудь московскій, люблю я ихъ отъ моего сердца, до самаго безумія… (Не можетъ говорить и плачетъ.)
Жоржъ. Онъ невозможенъ… Онъ, à la lettre, идіотъ!
Сережа (съ рыданіями). Вы имъ… скажите, сестрицѣ вашей, коли я жизни себя лишу… или погибну отъ любви моей…
Жоржъ (вскакивая). Ни слова больше!.. вонъ! (Переходитъ на другую сторону.)
Серега. Господи, за мою пламенную любовь по шеѣ гонятъ… Спасибо, спа-си-бо-о! (Съ рыданіями уходитъ.)
Жоржъ (одинъ, ходитъ). Нѣтъ, каково животное-то!.. Какова скотина!.. Это что-то первобытно-чудовищное, какой-то двуногій мастодонтъ, право!.. И это наши будущіе Ротшильды… просто злость беретъ! Достаются-же миліонные капиталы такимъ ублюдкамъ… Чортъ знаетъ что такое! Кундель, ублюдокъ, не болѣе… И кундель-то глупый, не то что поноску подавать, этого дворняги въ три года на порфорсѣ не выучишь понимать: тибо и кушъ… (Останавливается и раздумываетъ.) А вѣдь я поступилъ непрактично, погорячился… Не такъ дѣло повернулъ, глупо! (Ходитъ.) Да, порыцарствовалъ… (Останавливается.) А какъ можно-бы этого барана постричь… Такія-бы варіяціи, фіоритуры можно было разыграть на этой его любовной флейточкѣ, что худо-худо тысченка перевалилась-бы въ мой карманъ… Эхъ, не сообразилъ!.. Вотъ что значить натощакъ лишнее выпить… Эко… глупо-то! Ну, да поправимъ, все-таки моихъ рукъ не минетъ… Острастка полезна… Удочку за, бросимъ — хватитъ… Ресурсъ въ будущемъ… Оно, конечно, и теперь полдесяточка радужныхъ перехватить не мѣшало-бы… Нѣжная мать не струсила, отказала… спасибо благодѣтель Карповичъ выручилъ, далъ за мытье часовъ и цѣпочки 174 руб., а то просто афронтъ: пикникъ въ честь Альфонсины и Жоржъ Градищевъ — absens!.. А вѣдь кундель въ сестрицу-то втюрился не на шутку… уходилъ — плакалъ; морду назадъ откинулъ, лапу поднялъ, у-у-у!.. завылъ, ха, ха, ха!
Жоржъ (замѣтивъ Сашу, вышедшую изъ боковой двери и направляющуюся въ среднюю дверь, заступаетъ дорогу). Куда, мой милый другъ, стремишься? Шурка, шкурка, куда такъ поспѣшно, а? (Хочетъ ее обнять и поцѣловать.)
Саша (уклоняясь). Ахъ, оставьте, сударь Егоръ Григорьевичъ! (Сердито.) Оставьте-же!
Жоржъ. Это что значитъ?.. Что-то новенькое! Ты съумаспятила, что-ли?
Саша. И то, видно, съ вами спятила. Теперь, слава-богу, одна-то опять на умъ нашла.
Жоржъ. Да что ты, дурочка? (Хочетъ обнять.) Шурка!
Саша. Оставьте, пустите, не то шкандалъ сдѣлаю, на весь домъ въ голосъ закричу. (Жоржъ оставляетъ.) То-то вотъ, видно, на это у васъ храбрости немного; испугались, струсили!
Жоржъ. Да съ чего ты, что съ тобой?
Саша. Сказала, не хочу больше дурой быть. Подурачили, будетъ съ васъ, пора и честь знать!
Жоржъ. Объясни, что это все значитъ?
Саша. А то и значитъ… что… (Крутитъ въ рукахъ фартукъ.)
Жоржъ. Ну, что, ну… Говори, что?
Саша. Ахъ, пустите-ка, право!.. Еще съ вами бѣды наживешь… еще кто войдетъ. (Хочетъ идти.)
Жоржъ. Пока не объяснишь — не пущу… (Заграждаетъ ей дорогу.) Такъ ты мнѣ не скажешь, за что дуешься? (Молчаніе.) А-а, понимаю, вспомнилъ. (Вынимаетъ пяти-рублевку.) Забылъ обѣщанное. Вотъ возьми синюшку. (Подаетъ.)
Саша. Это вы напрасно! (Отталкиваетъ руку.) Я не антересантка, забыла даже, что обѣщали.
Жоржъ. Да возьми-же, глупенькая Шурка; сапожки купишь. (Обнимаетъ ее.) Бери!
Саша (освобождаясь). Ахъ, не троньте вы меня, Христа ради! (Со слезами.) Напрасно вы обо мнѣ такого низкаго мнѣнія… Отдайте эти деньги лучше вашей Барбѣ, она приметъ. Францюзинки до денегъ все одно, что кошки до сала; а я еще, слава-богу, русская!
Жоржъ (изумляясь). Это еще что такое?
Саша. А то и такое, что всѣ мужчины, одинъ къ одному, обманщики и предатели… Что, небойсь, скажете, отопретесь, что никакой Барбы и знать не знаете? (Смотритъ ему въ глаза.) А еще клялись, обворожители этакіе!
Жоржъ. Что такое? Не понимаю, не знаю.
Саша. Не знаете?.. Ну, хорошо-же. (Вынимаетъ изъ кармана скомканное письмо.) А это что, отъ кого письмо-то? На-те, любуйтесь своей побѣдой.
Жоржъ (взявши). Это?.. Какъ въ тебѣ попало? Это отъ одной старушки, француженки… Мѣсто я ей обѣщалъ къ однимъ знакомымъ.
Саша (горько плача). Хоть-бы ужь лгали-то, да не въ глаза… да и записки-то любовныя прятали, какъ слѣдуетъ!.. а то этакій срамъ — здѣсь на полу валяется, въ барыниномъ будуварѣ… Предатели, коварники… Хороша старуха, къ Дюсу ужинать зоветъ, да пишетъ, что… (рыдая) цѣлуетъ и обнимаетъ сто вратъ. (Съ досадой.) А я еще, дура, сумасшедшая, реву… Захотѣла стыдить, совѣсть нашла въ мущинахъ!… Одинъ обманъ! очаровательные предатели… (Плачетъ.)
Жоржъ. Слушай, Шурка… ты напрасно плачешь… Я по правдѣ скажу тебѣ: это письмо, точно, отъ прежней знакомой… еще прошлаго года писано было, да! Ее и въ Петербургѣ нѣтъ теперь! Право, нѣтъ, уѣхала въ Парижъ совсѣмъ… Да если-бъ, наконецъ, это письмо было отъ любимой особы, такъ я не съумѣлъ-бы его спрятать, какъ слѣдуетъ? Ну, ты умница, Шурка, разсуди!
Саша. Толкуйте! вы и не мнѣ, дурѣ, очки-то вотрете. Такихъ другихъ, какъ вы, насчетъ заговору зубовъ поискать только.
Жоржъ. Нѣтъ, ты подумай, разсуди хорошенько.
Саша. Да-а! Скажете — любите?
Жоржъ. Еще-бы! Кабы не любилъ, сталъ-ли-бы я съ тобой не только объясняться, да и говорить-то такъ!
Саша. Да, повѣрь вамъ! Хороша любовь! Послѣднюю недѣлю слова не скажете, даже не взглянете и кабинетъ свой отъ меня во всякое время на ключѣ держите… Ой, пустите-ка; раздумаюсь про себя, дуру, такъ сердце-то и защемитъ.
Жоржъ (удерживая). Да развѣ до того мнѣ теперь!.. Денегъ ни копейки, отецъ дуется, съ матерью поссорился… Вотъ даже часы долженъ былъ отдать въ залогъ… До того-ли мнѣ!..
Саша (посмотрѣвъ). А и то нѣтъ! Ахъ вы бѣдненькій!
Жоржъ. Вотъ то-то! А ты, Шуринька, скажи лучше, кто тебѣ записку-то эту прочиталъ и перевелъ? а, Шурка?
Саша (шутливо). Сама. (Жоржъ обнимаетъ ее, та не сопротивляется.) Гдѣ ужъ намъ, дурамъ, самимъ. Сбѣгала въ магазинъ, гдѣ барынѣ платья шьютъ, такъ мастеричка тамъ одна, не то, чтобъ настоящая францюзинка, а умѣетъ по-ихнему и говорить, и читать, такъ она и перевела… Какъ я узнала это, такъ даже затряслась вся, положила отыскать эту самую Барбу и глаза ей выцарапать… Ну, счастливъ ея Богъ, что убралась въ Парижъ, а то бѣда-бы ей была!
Жоржъ (въ сторону). Jalousie, а? C’est bon… люблю… (Хочетъ поцѣловать.) Ахъ ты, шкурка моя, чернушка! (Саша увертывается.) Все еще сердишься, а?
Саша (удерживая его за руки). Нѣтъ, скажите по чести, передъ Богомъ, какъ сами себѣ счастья желаете… Любите-ли вы меня хоть толичку? (Показываетъ на ноготь мизинца.)
Жоржъ (разводя руками врозь). Гораздо больше… Вотъ сколько люблю, въ цѣлую косую сажень!
Саша (быстро обвиваетъ его шею руками и цѣлуетъ нѣсколько разъ). Душонокъ мой!.. Жизненокъ!.. Очарователь!.. Обворожитель!.. (Какъ-бы съ испугомъ.) Барыня! (Жоржъ опускаетъ руки, она отбѣгаетъ къ входнымъ дверямъ.) Вотъ и надула! Никого и нѣтъ! (У дверей.) Смотрите-же, не запирайте кабинета. (Посылаетъ ему поцѣлуй.) У, жизненокъ, соблазнительный еній… А ревоаръ! (Убѣгаетъ въ двери.)
Жоржъ (одинъ). Ртуть, чертенокъ! Юркливая какая шкурка… канашка!.. А люблю а, право, этотъ mélange! Сегодня увлекешься француженкой — вся смѣхъ, острота, каламбуръ, соль, мозговой эрфиксъ! Завтра итальянка — пластика, картина, античная статуя и при этомъ страсть, море огня!.. А тутъ вкусъ очистить, антремэ этакое, мягонькую горбушечку нашего чернаго хлѣбца… piquant! Нѣмокъ не люблю, нѣтъ! Все это у нихъ цирлихъ, манирлихъ и ганцъ-акуратъ, а если въ любовь ударится, глаза закатитъ, затянетъ свое бюргерское сердечное langsam, точно начнетъ въ три на: августенъ, августенъ, августенъ!.. Фи, гадко! (Подноситъ ко рту папироску и нюхаетъ руку.) Вотъ одно у этихъ національныхъ горбушекъ скверно: отвратительной помадой помадятся. Цедрой разитъ, да еще и цедрой-то Мусатова, — бр-р-ръ! (Вытираетъ руки платкомъ. Закуриваетъ папироску и ложится на диванъ.) А эта шкурка мнѣ нужна… пусть надзираетъ за родительницей и передаетъ мнѣ свои соображенія… А отказа въ деньгахъ… нѣтъ, ma chère maman, мы вамъ не простимъ. Pas si bête!
Градищева (выходя изъ среднихъ дверей въ визитномъ платьѣ и шляпкѣ). Это ужасно, какъ онъ позволилъ себѣ это! (Еленѣ.) Да гдѣ-же сынокъ-то прелестный? (Увидя его.) А, вотъ… Ты зачѣмъ опять здѣсь, а? (Елена, входя за матерью, садится въ отдаленіи.)
Жоржъ. У тебя въ будуарѣ мебель покойнѣе, чѣмъ въ кабинетѣ моемъ, за тѣмъ и здѣсь. (Небрежно куритъ.)
Градищева. Cela est terrible!.. Что ты сдѣлалъ такое съ Хлопонинымъ? онъ, говорятъ, въ швейцарской и садясь въ карету, просто на взрыдъ рыдалъ, а?
Жоржъ. Что-жь дѣлать больше: выругалъ скотиной и выгналъ въ шею… Voilа tout!
Градищева. Да что-же ты, наконецъ, дѣлаешь, а?
Жоржъ. Что-жь мнѣ дѣлать? Не слѣдовало-ли, мнѣ, по-вашему, дожидаться, пока этотъ херувимъ съ вербы въ моихъ глазахъ сталъ цѣловать родную сестру?.. Этого-бы вамъ хотѣлось, да? Ну, очень сожалѣю, что я его еще не искалѣчилъ, право…
Градищева. О, misérable!.. Что будетъ, что будетъ? (Ходитъ въ волненіи по будуару.) И ты хороша, не умѣла отыграться, найтись, разревѣлась, какъ 15-лѣтняя дѣвочка. (Ходитъ.)
Елена. Я, мама, испугалась, думала, что онъ пьянъ. Онъ сдѣлался вдругъ такой страшный, глаза сверкаютъ, самъ дрожитъ, заикается, говоритъ богъ-знаетъ какія неприличія, поминалъ про какую-то цыганку-испанку, упалъ на колѣни… А теперь мнѣ его отъ души жаль: чѣмъ онъ виноватъ, что полюбилъ меня… Я думаю, что Жоржъ это такъ говоритъ, что выгналъ его въ шею… Онъ, право, жалокъ… Онъ не виноватъ, что влюбился.
Жоржъ. Ну-да, какъ-же!.. Я вонъ, бывши въ Парижѣ, втюрился въ Евгенію, жену Наполеона, такъ сейчасъ и бацъ передъ ней на колѣни?
Елена. Какое дикое сравненіе!,
Жоржъ (садясь и бросая папироску). Нисколько не дикое… Градищевъ и Хлопонинъ! Золото и грязь, свѣтъ и тьма, коиноръ и булыжникъ! Нашъ родъ идетъ чуть, не отъ Рюрика. При Донскомъ нашъ предокъ ратовалъ на Куликовомъ полѣ; при Иванѣ третьемъ другой игралъ громадную роль, въ дѣлѣ окрѣпленія московскаго государства и собранія русской земли во-едино… При Грозномъ Градищевъ отличался подъ стѣнами Казани и довершилъ окончательный разгромъ татарской орды. Потомъ… при Петрѣ нашъ родъ захудалъ, потому что нашъ предокъ не хотѣлъ подличать и унижаться передъ какимъ-нибудь parvenus — княземъ-блинникомъ… Да-съ! А этотъ Петрушка Авдѣевъ 15 лѣтъ назадъ былъ же больше, какъ лапотникъ, десятникъ при постройкахъ, и всякій инженеръ и архитекторъ дулъ его, сколько душѣ было угодно. Хлопъ, хлопъ по щекамъ — и вышелъ дворянинъ Хлопонинъ, ха, ха, ха! C’est joli, хорошо сказано, а?
Елена. Возмутительно, а не хорошо… Мнѣ за тебя стыдно. (Отходитъ отъ него.)
Жоржъ (покатывается). Именно: хлопъ, хлопъ… ха, ха, ха!.. и вышелъ дворянинъ Хлопонинъ, ха, ха, ха! (Полуложится.)
Градищева (останавливаясь передъ нимъ). Скажи ты мнѣ хоть разъ въ жизни толкомъ, безъ хвастовства, безъ лжи… Что ты съ нимъ сдѣлалъ?
Жоржъ. Вѣдь говорю-же: вотъ! (Дѣлая жестъ рукой, какъ-бы выталкивая бъ шею.) И finita la comedia, allez vous coucher! Ха, ха, ха!
Градищева. Quel horreur! Отецъ нарочно просилъ съ Сережей быть какъ можно вѣжливѣе, любезнѣе. (Дочери.) Вѣдь я тебѣ, кажется, говорила, предупреждала! (Сыну.) А это сокровище его въ шею гонитъ! Да и какое ты имѣлъ право такъ распоряжаться, кто уполномочивалъ здѣсь, въ моемъ будуарѣ, брать на себя роль хозяина, а? Поди вонъ, убирайся отсюда, съ глазъ моихъ долой!
Жоржъ. Не зачѣмъ; мнѣ и здѣсь пока покойно.
Градищева. Ah, mon Dieu! Что будетъ, что будетъ? (Дочери.) Вѣдь ты не понимаешь, что въ рукахъ Хлопонина все наше состояніе… И тутъ вдругъ его единственному, любимому сыну въ нашемъ домѣ наносятъ такое оскорбленіе и кто-же, кто? (Ходитъ въ волненіи.) Это ужасно… Несчастіе, несчастіе!
Жоржъ (поднявшись съ дивана, озабоченно). Ah, sacre nom!.. Штука выходитъ скверная, дѣло-то, видно, швахъ! (Отходить въ глубину.)
Градищевъ (входя съ тревожной миной, поспѣшно). Наѣздила еще? (Замѣтя дочь, цѣлуетъ въ голову.) Здравствуй, Деля.
Градищева. Сейчасъ поѣду, но…
Градищевъ (перебивая ее). Вообрази себѣ: заѣзжаю прямо отсюда въ Хлопонину — не застаю дома. Сдѣлалъ визитъ его полновѣсной дурѣ; встрѣтились друзьями, чуть не разцѣловались. Аграфена Кириловна и говоритъ мнѣ, что Петръ Авдѣичъ будетъ съ половины четвертаго дома и наказывалъ ей, на случай моего пріѣзда въ его отсутствіе, предупредить меня объ этомъ, чтобъ окончательно переговорить о векселяхъ. Отъ нотаріуса пріѣзжаю къ нему безъ четверти въ четыре. Спрашиваю: дома? Человѣкъ отвѣчаетъ: дома, но не приказано принимать. Какъ! меня? Про васъ однихъ и приказывали… Не понимаю, что это значить, просто теряюсь. (Задумывается.)
Жоржъ (въ сторону). Эге-ге-ге! Вотъ она, каша-то заварилась, быть грозѣ! Лучше испариться. (Уходитъ, тихо пробираясь въ среднюю дверь.)
Градищевъ. Это что-то непонятное! Если-бъ онъ подлость хотѣлъ сдѣлать, такъ зачѣмъ ему пріѣзжать было сюда, въ Петербургъ; отмолчаться и представить векселя могъ въ Москвѣ. Тутъ какое-нибудь недоразумѣніе… (Женѣ.) Поѣзжай ты поскорѣе въ Хлопониной, разузнай все. (Дочери.) Леля, а гдѣ-же у васъ Сережа, развѣ уѣхалъ?
Елена (робко подходя къ отцу и ласкаясь). Ахъ, папа, онъ мнѣ… я невиновата, папа… онъ…
Градищевъ (замѣтя ея смущеніе и смущеніе жены). Да что такое, что у васъ тутъ случилось?.. Не мучьте вы меня, говорите скорѣе.
Градищева. Тутъ безъ насъ цѣлая драма разыгралась. Сережа сдѣлалъ предложеніе Helène.
Градищевъ (съ волненіемъ). Что, что такое?.. Быть этого не можетъ… Это дерзость!.. Подрядчикъ, десятникъ, лапотникъ, хамъ! моей дочери…
Градищева. Не горячись, дослушай все… лѣзъ руки цѣловать, упалъ на колѣни передъ нею…
Градищевъ (бѣшено). Мер-р-завець!
Градищева. Helène, конечно, въ слезы, ушла въ свою комнату. На сцену объясненія вошелъ Жоржъ и представь, что это сокровище наше позволилъ себѣ сдѣлать… вытолкалъ Хлопонина въ шею, а?
Градищевъ. Жоржъ!.. Гдѣ онъ? А, улетѣлъ… Молодецъ, я готовъ разцѣловать его!.. Мой сынъ, вижу… моя кровь! (Цѣлуя Елену въ голову и обнимая.) Леля, радость моя, дитя мое, сокровище, онъ оскорбилъ тебя!.. Прости ему, онъ дуракъ, неучъ, невѣжда, мужикъ! (Вдругъ, какъ-бы сообразивъ что-то, блѣднѣетъ и отстраняетъ тихо дочь. Тревожно.) Позвольте, позвольте! это что-же такое? Неужели?.. Да… Вотъ причина, почему меня не приняли! Онъ мечтаетъ купить Helène въ жены своему сыну… Онъ не смѣетъ и думать… Нѣтъ, вздоръ, онъ знаетъ.
Слуга (входя). Къ вамъ письмо отъ г. Хлопонина (Подаетъ на подносѣ.)
Градищевъ (взявши). А, ступай! (Слуга уходитъ.) Да, вотъ! (Дрожащими руками, нетерпѣливо разрываетъ конвертъ и читаетъ рѣзко, нервнымъ голосомъ.)
«Послѣ тяжкой и непереносной обиды моему сыну въ вашимъ доми заставлять миня прикратить съ вами и вашимъ семействомъ всякое знакомство. Касательно долга 800 тысичъ отсрочить векселей ни магу — прикажите къ строку приготовить, въ противномъ случаѣ поступлю по законамъ».
(Пауза. Упавшимъ голосомъ.) Я разоренъ… Я банкроть! (Тихо опускается въ кресло.)
ДѢЙСТВІЕ II.
правитьПетръ Авдѣичъ Хлопонинъ, лѣтъ 50. Желѣзнодорожникъ. Средняго роста, плотный, коренастый мужчина съ умнымъ, румянымъ лицомъ, окладистой черной бородой; остриженъ въ скобку, проборъ по срединѣ головы. Носитъ купеческій черный сюртукъ, застегнутый на двѣ пуговицы; на шеѣ Анна, сапоги поверхъ брюкъ. Разговоръ, движенія, манеры воздержны.
Аграфена Кириловна, жена его лѣтъ 41. Особа тучная и некрасивая. Говоритъ какъ-то сонно и какъ-бы нехотя; движенія вялы и лѣнивы, ходитъ медленно, переваливаясь съ ноги на ногу; вообще «мямля». Носитъ шляпки, дома ходятъ простоволосая, безъ купеческой косыночки; костюмъ безвкусенъ, пестръ, тяжелъ и дорогъ.
Сергѣй Петровичъ, ихъ единственный сынъ.
Григорій Ивановичъ Градищевъ.
Петръ, молодой слуга при гостинницѣ. Юркливъ, смѣтливъ и ловокъ, какъ ярославецъ. Одѣтъ въ фрачную пару и бѣлый галстукъ.
Хлопонина (прихлебывая чай съ блюдечка). Ужь какъ я люблю на свободѣ чайку всласть напиться!.. Пьешь себѣ въ прохладѣ, съ блюдечка, въ прикуску, съ калачикомъ московскимъ или съ саечкой, и горюшка мало… А то по-модному, въ накладку, да съ ложечкой изъ самой чашки хлебать — бѣда… (Пауза.) Да полно тебѣ, Сережа! Словно часы заведенные, маятникъ какой: изъ угла да въ сторону, изъ стороны да въ уголъ. Присядь, замотался совсѣмъ. (Накрываетъ чашку.) Вотъ и чайку до сыта напилась, слава Создателю… Теперь и кофейку можно. (Наливаетъ чашку.) Присядь-ка и ты, выпей съ тепленькимъ калачикомъ… Калачъ здѣшній филиповскій, не уступитъ нашему московскому… Перестань кручиниться!.. Богъ дастъ все устроится! Испей-ка, а? Полно тосковать! (Сережа машетъ отчаянно рукой, ерошитъ волосы и продолжаетъ ходить съ миной отчаянія.) Печенье, Сереженька, отличное, такъ и таетъ во рту, сла-а-дкое. Выпей, а?
Сережа. Ахъ, ей-богу, «маннька»… Можетъ-ли мнѣ послѣ такого, можно сказать, афронту какая ѣда на умъ идти? Во мнѣ вся внутренность содрагается, а вы тутъ съ калачемъ. (Садится налѣво, закрывъ лицо ладонями.) Несчастный я человѣкъ теперь вполнѣ!
Хлопонина. Ну, ужь сейчасъ и несчастный!.. А ты вотъ послушайся матери, испей чайку стаканчика три съ саечкой, а то кофейку со сливочками…. Вонъ сухарики, крендельки сахарные, плюшки. А то не хочешь-ли вонъ масло сливочное, сыръ, ветчинка, колбаска кровяная? Я булочку отрѣжу, маслецомъ намажу, сырку положу, и-и вкусно! Прикушай, оно тебѣ и полегчаетъ. А, Сережа?
Сережа (вскакивая). Ей-богу, «маннька», точно вы мнѣ на зло! Развѣ можно сердечную рану ѣдой утолить? Смѣяться, что-ли, вы надо мной хотите, право!? (Ходитъ усиленно.)
Хлопонина. Какой тутъ смѣяться! Я, Сереженька, изъ жалости. Вонъ за одну ночь словно-бы ты изъ лица спалъ. А это я по себѣ разсуждаю, потому у меня ѣдой да сномъ всякое горе проходитъ. Ныньче осенью-то какое несчастье приключилось, помнишь: песцовую-то шубу въ сундукѣ моль изъѣла. Ужь такъ меня цѣлое утро томило, въ слезы ударило, подъ сердце подкатило и на ѣду не тянуло… такъ я нарочно черезъ силу покушала, да-а… Покушала — и спать захотѣла, пріуснула — горе-то и заспалось. Проснулась… и даже совсѣмъ легко стало. Право, родненькій, покушай. Легче будетъ!
Сережа. Что вы, право, «маннька», говорите, даже ни съ чѣмъ несообразное. Мое несчастіе къ своему горю приравняли; песцовую шубу съ моимъ предметомъ, съ Еленой Григорьевной, сравняли?!.. Тамъ какіе-нибудь 500 рублей…
Хлопонина (перебивая). Какъ-же, съ собольимъ воротникомъ да съ бархатной покрышкой — тысяча триста рублей. Да-а!
Сережа. Ахъ, ей-богу! Да хоть-бы и 30 тысячъ, все-таки это шуба, дѣло наживное… А тутъ невѣста, предметъ на всю жизнь, на весь вѣкъ. Опять вы себя приравняли ко мнѣ: вы женщина тяжелая и монотонная, дама хладнокровная и въ лѣтахъ, а я молодой человѣкъ, горячій и воспалительный. Во мнѣ теперь вся кровь ключемъ кипитъ, все равно, какъ кипятокъ въ котлѣ. Вонъ вы отъ песцовой шубы въ слезы ударились, а я вчера за театральный билетъ въ оперу 500 серебра понапрасну отдалъ, да ни крошечки не жалѣю. Еще лежитъ тутъ и съ афишкой, глаза мозолитъ, проклятый! (Беретъ со столика билетъ и афишу и рветъ на мелкіе куски.)
Хлопонина. Какъ 500 серебра… какъ понапрасну?
Сережа. Такъ понапрасну… Перекупилъ у Барсукина, пять радужныхъ сорвалъ, анафема… Передъ обѣдомъ презентовалъ невѣстѣ, а послѣ обѣда… послѣ этого афронту прислали обратно, такъ-какъ Елена Григорьевна сдѣлались нездоровы и ѣхать не могутъ. Вотъ тоже вчера вмѣстѣ съ этимъ билетомъ для театра конфетъ накупилъ… ишь сколько! Обрадовался, дуракъ! (Съ пренебреженіемъ бросаетъ коробку конфектъ съ камина на стулъ.) Дуракъ я, дуракъ какъ есть!
Хлопонина. Чего бросаешь добро-то?
Сережа. А чего его беречь?.. Для кого? Остается отдать дѣвкѣ, что здѣсь въ гостинницѣ постели намъ стелетъ. Одинъ прокъ.
Хлопонина. Ну, вотъ такъ я и отдала!.. Я сама лучше прикушаю.
Сережа. А кушайте себѣ на доброе здоровье, коли охота есть. (Ходитъ.) Именно, что я есть несчастный человѣкъ!.. (Останавливается и поетъ.)
Люди добрые, внемлите
Печали сердца моего,
Мою грусть вы всѣ поймите,
Скучно жить мнѣ безъ нее…
(Обрывается на высокой нотѣ). «Маннька»!
Хлопонина. Что, родненькій мой?
Сережа. Я не перенесу своей тяжести въ потери моего предмета… Я жизни своей лишусь… застрѣлюсь.
Хлопонина (испуганно). Богъ съ тобой, Сереженька, что ты это! И говорить-то такія слова грѣшно, не только что… Поди-ка сюда, я тебя перекрещу.
Сережа. Да, да! (Мрачно покачавъ головой, декламируетъ съ жестами.)
Разшиблись пышныя желанья,
Погибли гордыя мечтанья,
Одинъ на свѣтѣ сирота…
Хлопонина. Сережа, полно, не пугай ты меня… Такъ всю въ потъ и ударитъ… Этакія страсти! Я хоть и хладнокровная, а вѣдь я тоже мать, какъ рявкну… Ну, поди, поди, сюда счастье мое неоцѣненное. (Сережа мрачный подходитъ и садится молча около матери. Она цѣлуетъ и приглаживаетъ волосы его.) Золото ты мое пробное, красота ты моя всесвѣтная, драгоцѣнное дитятко!.. И волосиковъ-то сегодня не подвилъ.
Сережа. Не для кого мнѣ теперь собой заниматься и туалетъ наблюдать. Одинъ остался съ моими страданіями въ жизни.
Хлопонина. Да хоть-бы ты на волю-то вышелъ, вѣтромъ-бы вольнымъ тебя пообдуло, а то и вчера весь вечеръ, и сегодня цѣлое утро сидишь одинъ дома. Что хорошаго можетъ въ голову придтить! Послалъ-бы служителя рысачка привести, да по Невскому-то на саночкахъ и прокатился-бы въ полное удовольствіе… На вольномъ-то воздухѣ и мысли разобьются, и самъ повеселѣешь, а?
Сережа. Ничто меня въ мірѣ не можетъ развеселить… чувствую я во всей моей натурѣ одну пустоту и нѣтъ ни къ чему никакого призванія. Ужь, кажется, чего-бы: сегодня какъ всталъ съ постели, прямо вотъ какія двѣ рюмки коньячищу хватилъ для расположенія своего духа… Ничего не подѣйствовало, словно на холодную каменку плеснулъ… Что со мной будетъ въ. предбудущей жизни? (Ходитъ.)
Хлопонина (оставляя пить кофе). Да полно ты убиваться-то. Ужъ будто невѣсты лучше ея не найдемъ; еще такую тебѣ графиню подыщемъ, что только изъ-подъ ручки поглядѣть, какъ на солнышко.
Сережа. «Маннька», не говорите мнѣ лучше этого, коли хотите меня въ живыхъ видѣть! Въ цѣлой подлунной вселенной такой граціозной прелести нѣтъ. (Вынимаетъ медальонъ.) Вотъ она, моя богиня! Глазки, щечки, губки, бровки, ручки, ножки… а-а-ахъ! (Цѣлуетъ медальонъ, закатывая глаза.) Ходить, говорить начнетъ, засмѣется, взглядъ свой броситъ — одна деликатность и высокій тонъ… На роялѣ заиграетъ, пальчиками тоненькими, малюсенькими, бѣленькими перебираетъ, своимъ восхитительнымъ взоромъ поведетъ, небесной улыбкой наградитъ… а-а-хъ! (Цѣлуетъ.)' Такъ въ самое сердце стрѣлой и поразитъ… нѣтъ, нѣтъ! Во всемъ свѣтѣ одна, и нѣтъ для моего пылкаго сердца другого обожательнаго предмета. (Смотритъ на медальонъ.)
Хлопонина (накрывая чашку). Вотъ и кофейку до сыта напилась… всласть!.. Теперь разомъ вдругъ и позавтракать можно… Апетитъ разыгрался… Прекрасно, и позавтракаю! (Прижимаетъ пуговку электрическаго звонка надъ диваномъ.) Видишь, Сережа, положимъ, Леночка и…
Сережа (перебивая). «Маннька», не говорите! Одно слово про нее дурное — и вы единственнаго сына лишитесь. (Поцѣловавъ медальонъ, прячетъ и начинаетъ ходить.)
Хлопонина. Да я не въ обиду…
Сережа. «Маннька», ниже одно слово! Я за нее голову готовъ положить. Всякія мучительныя пытки для меня легче, чѣмъ даже какой про нее намекъ.
Хлопонина. Да неужто-же я…
Сережа (азартно). «Маннька», молчите, а то…
Хлопонина. Ну, ну… молчу, молчу, только не входи въ сердца.
Петръ (входя). Звонить, сударыня, изволили? Что прикажете?
Хлопонина. Прибирай здѣсь, батюшко, все… Да вотъ что, милый человѣкъ, какъ-бы мнѣ позавтракать, а?
Петръ (прибирая со стола). Цѣлый фрыштикъ прикажете?
Хлопонина. Нѣтъ… (Смакуя.) Чего-бы, а? (Раздумываетъ.) А вотъ, что… придумала… Подай ты, милый человѣкъ, парочку коклеточекъ… (Смакуя.) Чтобъ тутъ и стрючекъ зеленый былъ и свѣженькій, и корень разный сладкій, и морковка, и шампеенъ… чтобы все разное было… Названіе-то забыла!.. Какъ это у васъ называется?
Петръ. Это съ гарнеромъ-съ.
Хлопина. Во-о, вотъ!.. съ нимъ, съ нимъ съ самымъ, да, такъ!
Петръ. Какую котлетку приказать изволите? (Быстро.) Рубленая, отбивная, телячья, баранья, свиная, пожарская, изъ пулярды, изъ рябчика, марешалъ, а то въ попельеткѣ, можетъ, желаете, — какую прикажете?
Хлопонина. Какую-ю?.. Да, право, я… все одно…чтобы только побольше… Побольше чтобы.
Петръ (забирая со стола посуду на подносъ). Сейчасъ. (Идетъ.)
Серёжа. Постой! (Слуга останавливается.) «Маннька»! выпить развѣ мнѣ еще коньячку? Можетъ, тяжесть души разобьетъ, а?
Хлопонина. Кушай, родной, кушай… Только-бы тебѣ повеселѣть-то!
Сережа. Такъ принеси коньяку, только смотри винь-шампань!
Петръ. Слушаю-съ. Рюмку прикажете?
Сережа. Да что ты, оболдѣлъ, что-ли? Не знаешь, кому служишь. Чортъ васъ знаетъ, что вы тамъ въ рюмку-то плеснете? Неси цѣлую бутылку, здѣсь и раскупоришь. Ну, живо!.. А то — рюмку прикажете? — болванъ! (Петръ уходитъ.)
Сережа. Безъ того сердце не на мѣстѣ, а тутъ еще этотъ дуралей.
Хлопонина. Здѣсь въ Петербургѣ всему свои порядки; нашихъ-то московскихъ обыкновеніевъ не знаютъ, а по своему-то думаютъ, какъ-бы лучше угодить.
Сережа. Мы не какіе-нибудь всякіе, протчіе. За одно отдѣленіе 30 руб. платимъ въ сутки. Должны узнать… (Смотритъ на часы.) Что это, ей-богу, папенька не ѣдутъ… Сказали на полчаса, да и застряли совсѣмъ. Пожалуй, безъ нихъ Григорій Иванычъ пріѣдутъ, тогда опять бѣда! (Отчаянно.) Да, нѣтъ, нечего и ждать… Градищевы на-столько много горды, что не захотятъ уронить своей амбиціи послѣ вчерашняго папенькинаго письма… Нѣтъ, ни за что не пріѣдутъ. Господи, если-бъ папенька не запретилъ, птицей-бы туда слеталъ, хоть одну секунду, глазкомъ однимъ взглянуть на Леночку.
Хлопонина. Али самъ заказалъ?
Сережа. Да что вы, ей-богу, « маннька»! Вѣдь вчера при васъ говорили.
Хлопонина. Дѣло-то послѣ обѣда было, покушала, ко сну клонило, уснула и разговоръ этотъ самый заспала.
Сережа. Очень прекрасно, а еще говорите, что меня нѣжно любите!.. И Жоржа не приняли, и мнѣ строго-на-строго заказали къ нимъ ѣздить… Если, говорятъ, хочешь ея мужемъ быть, не смѣй безъ моего позволенія носу къ нимъ показывать… Я-было проситься — куда тебѣ!.. Раскричались, разсердились. Самъ, говорятъ, первый пріѣдетъ и первый просить будетъ, чтобъ я женился на Леночкѣ. Я-было: почему и какъ? Молчи, говорятъ, не твое дѣло, будетъ все по-нашему, потому я слово такое знаю… Усмѣхнулись, потрепали меня по плечу, да съ тѣмъ и ушли.
Хлопонина. Ну, ужь коли «самъ» сказалъ — это свято, его слово — золото, на вѣтеръ не кинетъ. Надо тебѣ подождать.
Сережа. Знаю, что надо, да каково мнѣ ждать-то среди всѣхъ этихъ сердечныхъ мученьевъ… Поймите!.. (Пауза.) А что, «маннька», вѣдь здѣсь въ Петербургѣ тоже, я думаю, есть гадалки, ворожеи, какъ и у насъ въ Москвѣ?
Хлопонина. Какъ, чай, не быть, не истуканы вѣдь здѣсь въ Петербургѣ живутъ, а люди; любопытствуютъ, чай, тоже о своей судьбѣ, какъ и у насъ.
Сережа. Сейчасъ разузнать велю, какія и гдѣ, либо самъ поѣду, либо сюда велю привезти. Отлично!
Петръ (съ подносомъ, на которомъ котлеты и бутылка коньяку). На этотъ столъ прикажете поставить?
Хлопонина. Ставь, ставь сюда, батюшка. (Съ жадностью ѣстъ).
Сережа. Что у васъ въ Петербургѣ есть гадалки хорошія, а?
Петръ. Это касательно чего вы изволите спрашивать?
Сережа. Да что ты, русскаго языка не понимаешь, что-ли? (Молчаніе.) Французъ ты, что-ли? (Молчаніе.) Я тебя спрашиваю: французъ ты или нѣмецъ? (Молчаніе. Наступаетъ на него.) Да отвѣчай-же, дубина, кто ты такой, какъ тебя зовутъ, французъ ты, а?
Петръ. Никакъ нѣтъ-съ, прирожденный русскій-съ, ярославской губерніи, любимскаго уѣзда, вѣры настоящей, зовутъ Петромъ.
Сережа. Такъ чего-же ты, чортова перечница, не отвѣчаешь, когда я тебя не-русски спрашиваю: есть у васъ ворожеи, гадалки хорошія?
Петръ. Ахъ, виноватъ-съ, мнѣ сначала не вдомекъ… На счеть этого не извѣстны-съ.
Сережа. Сію минуту разузнать! Три серебра на чай получишь.
Петръ. Чувствительно благодаренъ-съ… Будетъ исполнено-съ… Финь-шампань прикажете откупорить?
Сережа. А то что-же? Цѣловать я бутылку-то, что-ли, буду? откупорь. (Петръ откупориваетъ.) Ступай насчетъ гадалки, скорѣй!
Петръ (уходя). Въ секунду-съ!
Хлопонина. Ужь больно ты тароватъ, Сережа… сейчасъ и три серебра, онъ и за полтинничекъ все-бы разузналъ въ лучшемъ видѣ.
Сережа. Нельзя, «маннька»: новый человѣкъ, насъ не знаетъ, поощрить надо, больше уваженія будетъ оказывать. (Хочетъ налить.) Ишь наперстокъ какой подалъ, совсѣмъ обыкновеньевъ моихъ не знаетъ… Мараться нечего!.. а я вотъ какъ, чтобъ сразу ошибло. (Наливаетъ полстакана.) За ваше здоровье «маннька». (Выпиваетъ.)
Хлопонина. Кушай, родненькій, за свое. Авось полегчаетъ… Ну что, какъ?
Сережа (крякнувши). Безо всякаго вкуса, трава!.. Ахъ дѣла, дѣла! (Ходить.) Насулила мнѣ ваша Аринушка передъ отъѣздомъ изъ Москвы съ три короба. У нея вышло по картамъ: и исполненіе желанія, и полный успѣхъ въ дѣлахъ, и марьяжъ съ бубновой кралей, и брачная постель… А на повѣрку вотъ оно что выходить, постель-то какая — полный афронтъ!
Хлопонина. Она и про препятствія поминала, Сереженька.
Сережа. И даже не думала поминать, ни словомъ.
Хлопонина. Ой, не грѣши!.. поминала.
Сережа. Вы опять, «маннька», спорить! Мнѣ-ли забыть, когда она про мою судьбу раскладывала. Намъ это, точно, все хлопоты и препятствія выходили и еще одинъ разъ на сердце пиковый тузъ легъ — ударъ. Я очень хорошо помню.
Хлопонина. А ну, можетъ я перепутала!
Сережа. То-то, вы все путаете!.. Я ей еще лисій салопъ обѣщалъ, коли все сбудется… Нѣтъ, чувствую, что этотъ афронтъ мнѣ даромъ не пройдетъ… Вотъ второй ужь часъ, а не ѣдетъ… Одно несчастье осталось въ жизни, и того не болѣе.
Хлопонина. Вотъ и прикушала… Таково тепло, хорошо стало. (Зѣваетъ.) А-а-а-эхъ!.. Пойти въ постельку прилечь, полежать, словно-бы ко сну позываетъ. (Встаетъ.) На случай, коли засну, ты меня разбуди, Сереженька, какъ «самъ» -то пріѣдетъ. А я пойду… Прощай, мое сокровище, херувимъ земной. (Цѣлуетъ.) Защити тебя и помилуй ангелъ-хранитель, будь надъ тобой мое родительское благословеніе. (Беретъ два картонажа со столика.) А это я съ собой захвачу, сладенькое-то: лежа въ постелькѣ, прикушаю… Эка благодать, жизнь-то наша: покушала — сыта стала, сыта стала — спать захотѣла; усну — меньше нагрѣшу… Благодарю моего Создателя за этакую жизнь пріятную… да, сладкая моя жизнь, всѣмъ я взыскана! (Громко зѣваетъ.) Аи-е-е-ахъ!.. Сласть какая! (Медленно уходитъ въ дверь налѣво.)
Сережа (одинъ). Экая тоска, Господи!.. И уѣхать-то опасно, того и смотри Григорій Иванычъ подъѣдетъ. Куда только папенька запропастился?.. Неужели всѣ мои надежды тщетны?.. Второй часъ, а Градищева нѣтъ… погибель!..
Петръ (входя). Всю вашу порученность, сударь Сергѣй Петровичъ, въ точности исполнилъ. (Подаетъ четвертку бумаги.) Цѣлыхъ три-съ. Нарочно, чтобъ вашу милость не утруждать, на бумажку адресы выписалъ.
Сережа (читая). «Агафьюшка, на Пескахъ, по 5 улицѣ, домъ… квартира № 18. Оберъ-офицерша, вдова, Анна Петровна Круцъ, въ Коломнѣ, переулокъ, домъ № 6, квартира № 17. Жидовка Хайка Ицкова, на Средней Подъяческой, домъ квартира № 37, натретьемъ дворѣ, въ четвертомъ этажѣ, первая дверь направо…» Ладно, которая-же изъ нихъ лучше гадаетъ, дѣйствительнѣе показываетъ?
Петръ. Кастелянша у насъ старушка со всѣми ими знакома, — отъ нея я и разузналъ, — такъ всѣхъ вообще равномѣрно одобряетъ. А по-моему, осмѣлюсь вамъ доложить, Сергѣй Петровичъ, жидовка всѣхъ дѣйствительнѣе будетъ.
Сережа. Почему такъ?
Петръ. Какъ-же-съ, помилуйте, Сергѣй Петровичъ! Первое, жидовка эта проклятая и безбожная, на сукъ молится, а второе — самая продувная нацыя, пронырливѣе изо всѣхъ народовъ… Сколько ее теперь въ Петербургѣ развелось, и даже до пропасти. Сказать надо, что на всѣ руки мастера. И торгуютъ-то они всякой всячиной, и скупаютъ все, даже вниманія нестоющее, послѣднюю, извините, подметку солдатскую старую… Опять ростовщичествомъ занимаются, лечатъ, ворожатъ, по музыкальной части, фокусы приставляютъ; а ужь ежели по-ихнему шахеръ-махеръ сдѣлать, надуванцію тонкую подвести, — ихъ на то взять… Во всѣхъ полныхъ отношеніяхъ жохи, сообразительныя натуры!..
Сережа. Такъ и отлично, къ ней и поѣдемъ!.. Вотъ тебѣ пятюшка. (Бросаетъ на полъ пятирублевку.) Люблю, что скоро и въ точности мое приказаніе исполнилъ.
Петръ (поднимая). Чувствительно вами благодарны, сударь Сергѣй Петровичъ.
Сережа (садясь). А ужь ты узналъ, какъ и звать меня, а?
Петръ. Помилуйте, Сергѣй Петровичъ, кто васъ можетъ не узнать. Можетъ, такихъ блистательныхъ персоновъ, какъ вы съ своимъ папенькой Петромъ Авдѣичемъ, въ цѣлой россійской имперіи не найдется другихъ… Я не татаринъ какой или жидъ, а русскій прирожденный, ярославской породы; съ малолѣтства при гостинницѣ и номерахъ состою, долженъ въ точности различіе въ господахъ понимать съ одного быстраго, перваго взгляду-съ. Какъ-же-съ!.. Прикажете, Сергѣй Петровичъ, со стола лишнее прибрать-съ?..
Сережа. Прибирай, а коньякъ и закуски оставь.
Петръ. Слушаю-съ. (Сбираетъ со стола, и уходитъ.)
Сережа (одинъ). А ихъ все нѣтъ! Опять тоска забираетъ! (Встаетъ, ходитъ по комнатѣ и останавливается передъ бутылкой.) Подъ сердце подступаетъ. Развѣ выпить еще?.. Выпью. (Беретъ бутылку.) Пожалуй, Григорій Иванычъ пріѣдутъ, помирятся съ папенькой, цѣловаться будемъ на радостяхъ, духъ отъ меня услышатъ… Нѣтъ не надо. (Заколачиваетъ пробку въ бутылку.) Такъ-то лучше, меньше соблазну. (Ходитъ.) А ужь какъ мнѣ хочется судьбу свою узнать! Что-то у нихъ дѣлается? А-а-ахъ! (Вздыхаетъ глубоко.) Хоть-бы «маннька» въ карты разложила. (Подходитъ къ лѣвой двери и отворивъ ее.) «Маннька», а «маннька»? (Молчаніе.) Али заснула? (Заглядываетъ.) Такъ и есть! Носомъ-то словно въ кларнетъ ноты выводитъ, а еще мать! Вотъ у меня родители-то какіе! Сынъ въ отчаянности, дальше всѣхъ предѣловъ, близокъ къ лишенію себя жизни, — мать храповицкаго задаетъ, а отецъ покинулъ въ такой горести меня одного. Эхъ, судьба моя несчастная!.. Батюшки!.. Кажется, карета у подъѣзда въ наше отдѣленіе остановилась. (Быстро подбѣгаетъ къ окну.) Такъ и есть, карета, а кто выходить — не видать! А вотъ въ форточку. (Вскакиваетъ на подоконникъ и глядитъ въ отворенную форточку.) Одинъ папенька! (Соскакиваетъ.) Нѣтъ, не будетъ Григорій Иванычъ… Постой-же! (Становится передъ зеркаломъ, приводить въ безпорядокъ волосы, принимаетъ плачевно-отчаянную мину и садится въ трагической позѣ налѣво, полузакрывъ лицо одной рукой.) Пусть видитъ всю мою отчаянность.
Хлопонинъ (входитъ и, положа шляпу на столъ, садится направо). Что, еще не бывалъ, а?
Сережа (не поворачиваясь и не отнимая руки отъ лица). Нѣтъ. (Глубоко вздыхая.) А-а-ахъ!
Хлопонинъ (барабаня пальцами по столу). Гмъ, гмъ! Характеръ тоже выдержать хочетъ… Ладно, долго-ли выдержишь… Срокъ-то не за горами… Придетъ пора — запищишь… Чай, по городу-то рыщешь, рыщешь, гдѣ-бъ призанять, ха, ха, ха! Занялъ, какъ-же! Это вѣдь люди говорятъ, безъ выигрышнаго билета мильонъ, а поди-ка угадай, найди этотъ самый билетъ, который 200 т.-то выиграетъ, ха, ха, ха! Знаю, братъ, все знаю; по уши влѣзъ въ дѣла, наличности никакой. Теперь продай не только недвижимое имущество, свое рязанское имѣніе и московскій домъ, а и движимость-то всю свою, до послѣдней жениной юбки, и то половины долга не соберешь. Слава-богу, въ однихъ дѣлахъ состояли, капиталы-то твои какъ свою кассу знаемъ. Поищи, ничего! Порыщешь по-пусту денька три-четыре, кровь пополируешь, все-таки къ намъ придешь, ха, ха, ха! Сережа! (Молчаніе.) Сергѣй, ты чего это?
Сережа (взглянувъ, трагически). Я чего? (Пауза.) Я — ничего.
Хлопонинъ. Пропусти я только теперешнее время — тебя рукой не достанешь. Дорогу сдашь благополучно, новую концесію заполучишь, мнѣ долгъ уплатишь, тогда съ мильонами своими нашего брата на порогъ дома не пустишь, не токма-что породниться… Всѣ вы таковы: ласковъ-ласковъ, пока у меня въ рукахъ; знаю я васъ, столбовыхъ-то; теперь, благодаря Бога, и самъ на эту линію вышелъ. (Взглянувъ на сына.) Серега! (Молчаніе.) Сергѣй, я тебѣ говорю? (Сережа оборачивается.) Опять на себя сталъ дурость напускать, а? Или назюзился? ты смотри у меня.
Сережа. Напрасно! И въ мысляхъ этого не имѣлъ. Съ ранняго утра пылинки хлѣба во рту не бывало, а вы сейчасъ — назюзился! (Принимаетъ прежнюю мину и позу.)
Хлопонинъ. А зачѣмъ бутылка коньяку на столѣ, а? Опять за прежнія глупости? ты смотри-и!
Сережа. И не думалъ. Коньяку спросилъ для «манньки», она послѣ вчерашняго флюса зубъ полоскала. А-ахъ! (Отчаянно вздыхаетъ и опускаетъ голову на руки.)
Хлопонинъ (взглянувъ нѣсколько разъ на сына). Ой, Серега, брось, не дури. Брось свою отчаянность… Не разсерди ты меня, Сережка, слышь!
Сережа (быстро подходя къ отцу и падая передъ нимъ на колѣни, трагически). Родитель, папенька, благословите меня въ Ташкентъ.
Хлопонинъ (изумясь). Че-е-то? ку-у-да?
Сережа. Въ Ташкентъ, подъ свирѣпую Хиву.
Хлопонинъ. Да ты никакъ очумѣлъ или въ самомъ дѣлѣ пьянъ, а?
Сережа. Въ полномъ отчаяніи. Все во мнѣ, папенька, перегорѣло и перекипѣло, какъ въ адскомъ котлѣ; кажется, сердце готово на миліонныя части разорваться и нѣтъ моей душѣ отрады ни въ чемъ. Желаю пролить свою кровь за алтарь отечества, отпустите меня въ Ташкентъ, благословите.
Хлопонинъ. Какъ вотъ возьму я тебя за твои путанные волосья да начну по полу-то мотать, такой Ташкентъ покажу, что и во снѣ не приснится. (Грозно.) Встань, срамникъ… что ты… оболдѣлъ совсѣмъ! Встань, сейчасъ, ну! (Сережа съ видомъ отчаянія отходитъ на прежнее мѣсто и бросается головой на столъ.) Съ жиру бѣсится. Ума рехнулся. Что еще придумалъ, срамникъ!
Сережа (поднявъ голову, слезливо). Что-жь такое?.. Никакого сраму нѣтъ… Если-бъ мы купцы были — такъ, а то мы дворяне высокоблагородные; другіе проливаютъ кровь за алтарь отечества, отчего-же я не могу… А можетъ, Богъ дастъ счастья, еще офицеромъ вернусь, да съ Георгіемъ, тогда весь нашъ родъ возвеличу. Все равно, я здѣсь не жилецъ… моему счастью не суждено исполниться… Вонъ безъ четверти два, а ихъ нѣтъ. Не пріѣдетъ, не пріѣдетъ! Я жизни себя лишу. (Со слезами падаетъ на столъ.)
Хлопонинъ. Ой, Сережка, не глупи, не смѣй такихъ окаянныхъ словъ говорить!
Петръ (быстро войдя и подавая письмо). Отъ г. Градищева письмо-съ; человѣкъ ждетъ отвѣта.
Хлопонинъ (взявши). Пущай ждетъ… ступай! (Петръ уходитъ.)
Сережа. Папенька, родной! (Вскакиваетъ и бросается въ отцу.) Ой, батюшки, сердце-то такъ и стучитъ, выскочить хочетъ… Читайте поскорѣй, что они пишутъ… Ой, такъ и колетъ… Не то давайте, я самъ поскорѣе прочту.
Хлопонинъ. Что, другое запѣлъ?!.. Правду я говорилъ, что-либо самъ пріѣдетъ, либо письмо просительное пришлетъ… Не правда, а?
Сережа (цѣлуя руки). Правда, папенька, правда, все правда!.. Только читайте поскорѣй. Ой, батюшки, отъ страху поджилки дрожатъ… Читайте-же.
Хлопонинъ. А, вотъ за эти твои глупости (Прячетъ письмо въ боковой карманъ.) и читать не буду, и отошлю обратно, не читавши.
Сережа (съ непритворнымъ отчаяніемъ). Па-пенька!..
Хлопонинъ. То-то: папенька! Ты отцовскому слову вѣрь, но… Сережа (обнимая и цѣлуя руки). Вѣрю, папенька, отъ всего моего чистаго сердца вѣрю… Не мучьте вы меня, читайте поскорѣй.
Хлопонинъ. То-то: не мучьте… (Ласково.) Ишь, дурашка, сердце-то у тебя какое горячее, даже дрожитъ весь… (Вынувъ письмо.) Почитаемъ. Эге-е! Гляди: по одному адресу видно, что сбрендилъ: прежде надписывалъ просто Петру Авдѣичу, а теперь въ полной формѣ: его высокоблагородію… (Шутя.) Ужь распечатывать-ли, а?
Сережа (съ крикомъ). Папенька!
Хлопонинъ. Ну, ну, не кричи. (Вскрываетъ конвертъ.) Не будь бабой, возьми на часъ терпѣнія. (Развертываетъ письмо и читаетъ.)
Прежде писалъ: многоуважаемый, либо просто: другъ… Это манерничаетъ послѣ моего письма.
Сережа. Папенька, читайте-же, да ну-же, Господи!
Хлопонинъ. Чего нукаешь-то, еще не запрегъ… Экой дурашка изъ лица измѣнился. (Читаетъ.)
«Непріятный случай, происшедшій отъ взаимнаго недоразумѣнія, къ сожалѣнію, быть можетъ, навсегда нарушилъ дружескія отношенія нашихъ семействъ…»
Сережа (перебивая). Навсегда! Господи, что-же это?
Хлопонинъ. Постой, не мѣшай, это одна политика только… (Читаетъ.)
«…нашихъ семействъ». Да! «но это не мѣшаетъ комерческимъ дѣламъ, въ которыхъ мы состоимъ…»
Хе, хе! Понимаешь!
Сережа. Господи, да читайте-же, духъ захватываетъ. Читайте!
Хлопонинъ (читаетъ).
«…почему и обращаюсь къ вамъ письменно: не откажите увѣдомить съ посланнымъ, когда вы будете сегодня дома, чтобъ я могъ пріѣхать къ вамъ…»
Сережа (радостно). Пріѣдетъ, слава тебѣ Господи!.. пріѣдетъ…
Хлопонинъ. Не мѣшай-же, постой! (Читаетъ.)
«…не рискуя услышать отъ вашей прислуги страннаго отвѣта: дома, но васъ не велѣно принимать…»
А-а, видно ожгло вчера… Видишь, даже слово «васъ» подчеркнулъ, ха, ха, ха!
Сережа. Да дальше-то, дальше-то что… Послѣ разсуждать будемъ, читайте скорѣй, а то, давайте, я.
Хлопонинъ (перебивая строго). Молчи! (Продолжаетъ читать.)
"Вопросовъ по извѣстному вамъ дѣлу можетъ быть много и такъ они сложны, что безъ личнаго свиданія, на бумагѣ ихъ окончательно выяснить и порѣшить невозможно, вслѣдствіе чего я поставленъ въ необходимость пріѣхать къ вамъ. Съ истиннымъ уваженіемъ и преданностію имѣю честь быть вашъ, милостивый государь, покорный слуга
(Свертываетъ письмо.) Что-о, видѣлъ? Слышалъ, чѣмъ пахнетъ, а?
Сережа. А внизу-то, внизу-то, папенька, что написано, приписка какая-то.
Хлопонинъ. Гдѣ еще внизу? (Развертывая.) А-а, вотъ! (Читаетъ.)
«Наши недоразумѣнія послѣ вашего вчерашняго письма получили такой опредѣленный характеръ, что при личномъ нашемъ свиданіи, я надѣюсь, объ нихъ не будетъ и помину».
Сережа. Это что-же значитъ?.. Какъ тутъ понимать?.. Отказъ съ деликатностью, а?
Хлопонинъ. Какой тутъ отказъ, дура голова! Просто заигрываетъ, хочетъ, чтобъ я самъ началъ объ этомъ въ разговорѣ… Ну, что теперь, какъ? Дозволить ему пріѣхать или написать, что, молъ, не надо, а?
Сережа. Помилуйте, папенька, какъ не надо… Пишите, чтобъ пріѣзжалъ какъ можно скорѣй, что мы очень рады ихъ видѣть, намъ очень пріятно и что… что про всякія отношенія мы даже позабыли.
Хлопонинъ. Да?! А можетъ, ты подъ Ташкентъ, ха, ха, ха! (Добродушно хохочетъ.)
Сережа. Вѣдь это, папенька, съ крайней отчаянности, въ безнадежномъ положеніи, а теперь… Напишите, что вы его съ нетерпѣніемъ и каждую минуту ждете.
Хлопонинъ. Ну, ты меня не учи, знаю, какъ надо написать… Нужно тоже ему въ отвѣтъ политику соблюсти. (Посмотрѣвъ на часы.) Скоро два. Напишу, чтобъ ровно въ половинѣ четвертаго пріѣзжалъ, а то подумаетъ, что и ни вѣсть какъ обрадовались.
Сережа. Такъ мнѣ еще больше полутора часовъ приходится страдать отъ мучительной неизвѣстности!
Хлопонинъ. Эхъ ты, горячка! Не стоило-бы по настоящему-то и хлопотать объ тебѣ: мало почтителенъ къ родителю. Да ужъ дѣлать нечего, одинъ сынъ — вся надежда… Пойти въ кабинетъ, дозволить, видно, ему пріѣхать! (Встаетъ.)
Сережа. А письмецо-то позвольте, я еще почитаю.
Хлопонинъ (отдавая, гладитъ его по головѣ). Ахъ ты, головушка побѣдная, сердце пылкое, молодецкое… Одинъ, одинъ! (Уходитъ направо къ двери.)
Сережа (одинъ). Господи, батюшки, черезъ полтора часа вся моя судьба должна рѣшиться… Я умру отъ радости!.. ей-богу, помру! Вотъ на самомъ этомъ мѣстѣ даю себѣ честное слово, коли Леночка согласится, — въ одну недѣлю саморучно 5 т. по Москвѣ нищимъ раздать, и все по гривеннику, клянусь! (Читаетъ про себя письмо.) Смущаетъ меня эта самая приписка… Что это такое? политика или чистый отказъ?! (Читаетъ вслухъ.) «При личномъ нашемъ свиданіи, я надѣюсь, объ нихъ не будетъ и помину». Это значитъ, что объ моей любви и законномъ бракѣ не поминать и чтобъ этого самаго разговору не имѣть; такъ, а? (Задумываясь, ходитъ.) И напротивъ понять можно, — что, дескать, все забыто, и чтобъ объ отношеніяхъ не поминать? И такъ выходитъ, и на выворотъ, напротивъ повернуть можно… Мудрено!
Хлопонинъ (входя). Вотъ и готово. (Показывая письмо.) И я ему «его высокоблагородію» настрочилъ. Отъ него пошла политика, такъ пущай равномѣрно идетъ съ обѣихъ сторонъ.
Сережа. Папенька, они высокородный, одной только ступени до генерала не выслужили, а потому имъ надо писать высокородіе, какъ они есть статскій совѣтникъ… Не обидѣлись-бы!
Хлопонинъ. Не обидится, небойсь, я слово противъ него та- кое знаю. А гдѣ мать?
Сережа. Почиваютъ.
Хлопонинъ. Али поѣла?
Сережа. Покушали и почиваютъ; ихъ манера во всѣхъ случаяхъ одна. Просили разбудить, какъ вы пріѣдете.
Хлопонинъ. Не тронь ее… пусть спитъ на здоровье!. Я въ министерство на полчасика съѣзжу, съ однимъ человѣчкомъ нужно повидаться, а къ половинѣ четвертаго буду… Ну, прощай, Сережа. А письмо собственноручно отдамъ человѣку… До свиданья; не глупи, не разогорчай меня. (Беретъ шляпу и идетъ.)
Сережа. Прощайте, папенька, не буду; я опять вдвоемъ съ своей обворожительной надеждой. (Провожая до дверей.) Только-бы мнѣ на Леночкѣ жениться, а ужь спокоить я васъ буду до гробовой доски изо всѣхъ моихъ силъ.
Хлопонинъ (у дверей). Сказалъ — женю, мое слово — законъ! (Уходитъ.)
Сережа. Дѣло пошло на ладъ!.. Папенька въ своемъ словѣ крѣпокъ. (Смотритъ на письмо.) А эта приписка — одна политика!. (Подноситъ письмо къ лицу.) Пахнетъ какъ отлично! раздушено. (Гладитъ щеку бумагой письма.) Бумага-то гладкая, прегладкая, словно атласъ!.. Прелесть! А гербъ-то у нихъ какой: двое рыцаревъ, копье, сабля, пушка, а около левъ и козерогъ… Это, должно, козерогъ, потому на самомъ лбу у него вонъ какой рогъ-то, длинный да вострый, и все въ краскахъ. Какъ женюсь, свой гербъ велю на бумагѣ по крайней мѣрѣ въ тридцать колеровъ пустить и съ позолотой. Съ радости развѣ выпить маленькую, а? (Подходитъ къ столу и смотритъ на бутылку.) Ишь какъ я давеча пробку-то закатилъ, безъ штопора не откупоришь. Выпить али нѣтъ? А я вотъ что сдѣлаю: еще цѣлые полтора часа остались: позову Петра, чтобъ рысака нанялъ. (Прижимаетъ пуговку звонка.) А пока ходятъ — выпью, призакушу, одѣнусь, сорву на рысакѣ кончика два по Невскому, на вольномъ воздухѣ освѣжусь и къ половинѣ четвертаго здѣсь — какъ вылью, отлично! Время-то незамѣтно и пройдетъ.
Петръ (входя). Требовать изволили-съ?
Сережа. Откупорь бутылку. (Петръ бросается откупоривать.) Да чтобъ мнѣ въ одну минуту рысака привести… со двора… понимаешь?
Петръ (быстро). Помилуйте, Сергѣй Петровичъ, мы…
Сережа (перебивая). Не такого, что вонъ на углахъ у Невскаго, у Конюшенной да у Палкина трактира стоятъ… Какъ выѣхалъ, такъ и знаютъ, что извощичій. Чтобъ сани, запряжка, кафтанъ кучерской были, безъ цацъ, въ дворянскомъ вкусѣ, слышишь?
Петръ. Будьте покойны, Сергѣй Петровичъ, со двора возьмемъ, самаго лучшаго представимъ; посланнику любому не стыдно будетъ проѣхать. На часы прикажете-съ?
Сережа. На часы?.. Дуракъ! Что я, мамзель, что-ли, какая, что буду рысака на часы нанимать, по Невскому два конца дать… Извѣстно, на цѣлый день, болванъ!
Петръ. Виноватъ, Сергѣй Петровичъ… Слушаю-съ, сейчасъ распоряженіе отдамъ, чтобъ привели. (Идетъ.)
Сережа (садясь). Стой!
Петръ (подбѣгая). Чего изволите приказать, Сергѣй Петровичъ?
Сережа. А какія у васъ могутъ быть особенныя развлеченія, а?
Петръ. Особенныя-съ?! (Таинственно.) Вотъ я вамъ доложу, сударь Сергѣй Петровичъ, остановилась у насъ въ гостинницѣ, изъ амаго Парижа пріѣхала и пятую недѣлю живетъ въ третьемъ номерѣ одна францужынка. (Всхлопываетъ восторженно руками.) То-есть Боже мой!.. Красоты ангельской, небесной, волосы по пяты, вотъ… И не то, чтобъ какъ у другихъ, шеньенъ — Боже сохрани! природные вездѣ… А цвѣтъ — какъ есть червонецъ, то-есть самое высшее золото… первой пробы… Другія качества: глаза (показываетъ) вотъ… и словно всѣ въ маслѣ, такъ и плаваютъ; изъ тѣла бѣлая и цѣлымъ корпусомъ ероиня…
Сережа (перебивая). Ну, и что-же?
Петръ. Доброта — словно вотъ ласковый, малый ребенокъ… И если насчетъ вамъ познакомиться съ ней, я… я могу-съ…
Сережа. Ты забылъ съ кѣмъ говоришь! (Кричитъ.) Вонъ, скотина!
Петръ (быстро отбѣгая къ дверямъ). Виноватъ-съ… виноватъ, Сергѣй Петровичъ! (Исчезаетъ въ среднихъ дверяхъ.)
Сережа. Мер-р-завецъ! У меня все сердце занято однимъ божествомъ, а онъ что… скотина! (Вынимаетъ медальонъ.) Вотъ она, моя богиня, божество, супиръ! (Цѣлуетъ.) Никогда не измѣню, по гробъ смерти, никогда!.. Ухъ, батюшки, даже въ потъ ударило… Скотина! (Прячетъ медальонъ.) Да и жарко-же здѣсь… Теперь не кому придти, безъ халата-то легче. (Снимаетъ съ себя поспѣшно халатъ, такъ что выворачиваетъ наизнанку, краснымъ шелковымъ подбоемъ полъ и бѣлымъ рукавовъ наружу. Бросивъ на стулъ халатъ, садится къ столу.) Вотъ и полная свобода… Что значитъ опять надежда-то воскресла, и апетить разыгрался. (Грозитъ бутылкѣ.) А ты, шельма, стой, служи… Слу-ужи, сто-ой!.. Послѣ свадьбы коньяку ни-ни; какъ женюсь, одни высшіе сорта винъ у меня будутъ… да. А теперь ты у меня, умница, послушная, да! (Гладитъ бутылку.) Нужно за здоровье Леночки выпить. Сначала масла намажу, ветчинки отрѣжу, а потомъ изъ тебя налью, а ты сто-о-ять… служи! (Готовитъ тартинку.) И кто это, право, коньякъ выдумалъ: во всякое-то время его пить можно; съ водки претитъ, а коньякъ когда хочешь — утромъ, вечеромъ, среди дня, ночью, всегда можно съ полнымъ удовольствіемъ. Вотъ и закуска готова! (Наливаетъ стаканъ.) Ничего, на вольномъ воздухѣ обдуетъ… на дворѣ-то скверно. (Беретъ стаканъ.) За ваше здоровье, Леночка, и чтобъ свадьбѣ нашей поскорѣй устроиться! (Подноситъ стаканъ къ губамъ.)
Петръ (быстро входя). Господинъ Градищевъ.
Сережа (вскакивая). Батюшки! Безпорядокъ какой! Чего стоишь, ступай, проси сюда скорѣй, иди-и-же, болванъ, ну-ну! (Суетится.) Переодѣться скорѣе! (Петръ уходить. Сережа идетъ къ дверямъ налѣво.) Не успѣю, заставить ждать не ловко… Надо вѣжливость соблюсти, встрѣтить у дверей. И коньякъ тутъ стоить? (Схватываетъ бутылку и стаканъ.) Куда-бы спрятать? А, вотъ, отлично! (Ставитъ подъ диванъ.) Теперь переодѣться поскорѣй.
Градищевъ (за дверями). Сюда?
Петръ (тоже). Такъ точно-съ, сюда, пожалуйте-съ.
Серёжа. Некогда переодѣваться — идутъ… Халатъ поскорѣй надѣть. (Надѣваетъ халатъ на изнанку и идетъ къ среднимъ дверямъ.)
Градищевъ (изумленно посмотря на вывороченный халатъ, не подавая руки, едва кланяясь). Вашъ батюшка написалъ мнѣ, что будетъ дома въ половинѣ третьяго и что я его непремѣнно застану. (Показываетъ часы.) Теперь ровно половина третьяго, а его нѣтъ.
Сережа. Извините за безпорядокъ-съ… Утро-съ, гостинница-съ!.. А они въ письмѣ именно писали въ половинѣ четвертаго-съ. (Теряется.) Прошу покорно садиться.
Градищевъ. Мнѣ ни память, ни глаза не измѣняютъ. (Вынимая письмо изъ бокового кармана.) Не угодно-ли взглянуть въ его собственное письмо; его рукой, прописью написано: «ровно въ половинѣ третьяго». (Подаетъ.) Удостовѣрьтесь.
Сережа (посмотрѣвъ письмо, возвращаетъ). Это точно, ваша правда-съ, въ письмѣ написано: «ровно въ половинѣ третьяго…» Они ошиблись, потому даже у насъ разговоръ былъ, чтобъ просить васъ въ половинѣ четвертаго, именно-съ… Тутъ описка, не болѣе того-съ… Извините, пожалуйста… Подождите, сдѣлайте одолженіе-съ.
Градищевъ. Да я подожду, хоть все это очень странно.
Сережа. Клянусь Богомъ, ошиблись… вы не подумайте чего-нибудь… Ошибка, и того не болѣе… Чаю, кофею или закусить чего не прикажете-ли? Милости прошу садиться-съ! (Подвигая кресло и увидѣвъ себя въ зеркалѣ.) На выворотъ!.. батюшки, на изнанку!.. Я сію мину… извините-съ… шиворотъ-на-вывороть… Я сію минуту… Вотъ шкандалъ-то! (Убѣгаетъ въ комнату направо.)
Градищевъ. Это какой-то домъ умалишенныхъ… Тотъ сыну говоритъ, что будетъ ждать меня въ половинѣ четвертаго, а мнѣ пишетъ въ половинѣ третьяго. Этотъ писаный красавецъ сидитъ нечесаный, немытый, и для чего-то халатъ на изнанку… Пхе! (Подходитъ къ двери налѣво.) А отсюда храпъ несется… Повсюду валяются коробки съ конфектами… объѣдки завтрака въ пріемной. (Случайно взглянувъ подъ диванъ.) А это что? Эге-ге-ге! Финьшампань! бутылка и налитъ цѣлый стаканъ… Вотъ она, разгадка всего! (Съ ироніей.) Видно съ горя, съ отчаянія!.. Хамы съ миліонами, и еще имѣютъ дерзость, осмѣливаются думать… (Ходитъ.) Цѣлый часъ ждать!.. что я съ этимъ дуралеемъ дѣлать стану? Объ чемъ съ нимъ (иронически) бесѣдовать?.. Еще съ большого-то ума, пожалуй, свою любовную исторію заведетъ… съ него станется!.. Отличная мысль! (Прижимаетъ пуговку звонка.) Кстати я и газетъ сегодняшнихъ не успѣлъ прочесть. (Вошедшему Петру.) У васъ вѣдь тутъ внизу ресторанъ?
Петръ. Такъ точно-съ.
Градищевъ. Такъ я пойду туда газеты читать; какъ пріѣдетъ Петръ Авдѣичъ, ты мнѣ доложишь, а этому… ему, Сергѣю Петровичу, скажешь, что я внизу, въ ресторанѣ, и что не желаю его безпокоить (Насмѣшливо.) …отнимать своей бесѣдой дорогое для него время… Ты понялъ?
Петръ. Слушаю-съ, понялъ.
Градищевъ. Такъ такъ и доложи.
Петръ. Будьте покойны-съ.
Градищевъ (уходя). Это самое лучшее! Да! (Уходить.)
Петръ (прибирая со стола). Ну, ужь Сергѣй Петровичъ!.. Именно своебычникъ московскій. Правду надо сказать!.. Конфетищъ вчера накупилъ фунтовъ 15-тъ. Изъ кареты-то швейцаръ выбиралъ, выбиралъ, выбиралъ… Взять Машѣ, пущай позабавится! (Открываетъ коробку и набиваетъ карманъ фрака. Пробуя.) И конфекты прелесть, малина! Ну-ка изъ этой! (Открываетъ другую и также беретъ.) Это другой сортъ. (Пробуетъ.) Сушоный, должно быть, ананасъ въ сахарѣ. Кисленько, ничего… (Замѣтя бутылку.) Ишь куда въ горячкѣ-то спряталъ, на самый видъ… Поставить на столъ?.. Ну его, не трону. Еще опять ругаться начнетъ, блажной онъ какой-то!
Сережа (быстро выходя изъ правой двери въ щегольскомъ пиджакѣ и причесанный). Извините, Григор… Вотъ тебѣ разъ, гдѣ-же онъ?.. Петрушка, гдѣ-же этотъ баринъ, Градищевъ-то, а?
Петръ. Они ушли-съ.
Сережа. Какъ ушли?.. Куда ушли?.. Господи, опять несчастіе… что за судьба моя такая! Ушелъ.
Петръ. Да вы не извольте безпокоиться, Сергѣй Петровичъ. Они внизу, въ ресторантѣ, газеты читаютъ. Приказали вамъ доложить, чтобъ ихъ не безпокоили насчетъ бесѣды, потому…
Сережа (отчаянно). Все пропало, все погибло, все… Онъ съ характеромъ, амбиціонный, обидѣлся на мою невѣжливость… Конецъ всему!
Петръ. Даже нисколько не были въ обидѣ… Уходили даже съ усмѣшкой и наказывали вамъ не безпокоиться, а какъ только Петръ Авдѣичъ пріѣдутъ, чтобъ имъ сейчасъ доложить.
Сережа. Хороша усмѣшка! Вошелъ такой сердитый, руки не подалъ, словно гнушается мной… А тутъ еще халатъ шиворотъ-навыворотъ… Ахъ, судьба! (Ходитъ въ отчаяніи.)
Петръ. Прикажете все прибрать?
Сережа. Прибирай! (Ходитъ.) Позоръ, несчастіе!
Петръ. А коньякъ, Сергѣй Петровичъ, прикажете поднять съ полу?
Сережа. Съ полу? (Оглядываясь.) Батюшки, бутылка-то и стаканъ такъ на полу и остались! Ну что онъ подумаетъ, коли увидалъ? Пьяница, скажетъ… коньякъ стаканами пьетъ. Ахъ, Боже мой! (Садится у столика.)
Петръ. Убрать прикажете?.. Спрятать коньякъ, можетъ потребуется-съ? Какъ прикажете?
Сережа. О, дуракъ, этакое несчастіе, а онъ съ коньякомъ присталъ… Бери все прочь скорѣй и убирайся. (Петръ сбираетъ все со стола и уноситъ.) Этакій я несчастный на свѣтъ родился… У невѣсты попугай за палецъ куснулъ — чашку разбилъ, здѣсь этотъ халатъ на изнанку. (Вскакиваетъ.) А все родители виноваты… Ну, какъ можно въ этакомъ сурьезномъ дѣлѣ на цѣлый часъ ошибиться, а уѣзжай я прокатиться куда, ну и конецъ — все пропало, невѣсту-то и поминай какъ звали!.. Эхъ, ей-богу, злость беретъ… Одна храповицкаго два часа отдираетъ, словно ломовикъ какой, другой въ такихъ важныхъ обстоятельствахъ дѣлаетъ все безъ акуратности и неглежа… Ну, ужъ только если эта свадьба не устроится!..
Хлопонинъ (въ среднихъ дверяхъ, отдавая приказаніе). Хорошо, ладно, проси сюда, зови! (Входя.) Эхъ ты, и принять-то не умѣлъ какъ слѣдуетъ. Хоть-бы угощенье какое велѣлъ подать, коли ума не хватило до моего пріѣзда разговоромъ Григорія Иваныча занять; фюфяй, право!
Сережа. За что фюфяй?! Вамъ-бы только сына единственнаго ругать. Кто виноватъ? сказали, что напишете въ половинѣ четвертаго, а вмѣсто того въ письмѣ вышло въ половинѣ третьяго… А ужъ сейчасъ и фюфяй! Я ихъ встрѣтилъ, какъ должно, просилъ садиться, угощенье предлагалъ, да самъ на минутку вышелъ, чтобъ халатъ снять, переодѣться; выхожу, а ихъ и слѣдъ простылъ. Даже обидно!
Хлопонинъ. Оби-и-дно! А зачѣмъ до третьяго часу въ халатѣ развращеннымъ ходишь?.. Что ты, старикъ, что-ли?.. Ну, да ладно, не бѣда, пускай подождетъ, газету почитаетъ, прохладится, мягче будетъ… Мать спитъ еще? (Садится справа.)
Сережа. Не просыпались. Или разбудить, я разбужу?
Хлопонинъ. Не тронь!.. Еще лучше, что спитъ, а то вышла-бы, разговору нашему помѣшала… Да и ты-бы лучше къ ней въ кабинетъ шелъ: Градищевъ при тебѣ и разговаривать съ полной свободой не будетъ. Выдь-ка лучше, право.
Сережа. Я, папенька, уйду-съ… Мнѣ любопытно только посмотрѣть, какъ вы съ Григоріемъ Иванычемъ встрѣтитесь.
Хлопонинъ. Какъ встрѣтимся?.. Извѣстно, на кулачки драться или ругаться нехорошими словами не будемъ… Политику поведемъ, на самой тонкой деликатности… Не бойсь!
Сережа (обнимая отца). Папенька, постарайтесь склонить ихъ… А я вамъ… всю жизнь… до послѣдней капли моей крови…
Хлопонинъ. Не бойсь, дурашка, не бойсь!.. Сказалъ, что женю на Леночкѣ, такъ ужь вѣрь, будетъ по-моему… Ишь робѣетъ какъ сердчишко-то такъ и тукаетъ. (Треплетъ по щекѣ.) Кипятокъ!
Сережа (оправляется). А вотъ и они-съ!
Градищевъ (входя держитъ себя сухо, холодно). Здравствуйте, Петръ Авдѣичъ! (Кланяется, не подавая руки.)
Хлопонинъ. Мое почтеніе-съ, Григорій Иванычъ! (Приподнимаясь съ кресла и важно протягивая руку.) Прошу покорно, присядьте. (Указывая рукой на диванъ.)
Градищевъ (нехотя пожавъ руку, садится въ кресло и ставитъ да полъ шляпу). Я пріѣхалъ ровно въ половинѣ третьяго, какъ вы назначили въ письмѣ.
Хлопонинъ. Описочка случилась махонькая… Прошу извинить.
Градищевъ. Да, мнѣ вашъ сынъ сказывалъ.
Сережа. Я, точно, папенька, имъ это подробно объяснилъ. (Беретъ съ полу шляпу Градищева и отираетъ ее рукавомъ; тотъ смотритъ на это съ изумленіемъ.) Пыльно очень на коврѣ-то… Запылится! (Ставитъ на столъ.)
Градищевъ. Ахъ, что вы безпокоитесь… Благодарю васъ.
Сережа. Помилуйте, какое безпокойство! Не стоитъ благодарности! (Встаетъ сзади, между креслами отца и Градищева. Пауза.)
Хлопонинъ. Какъ-будто сиверко, а погода сегодня пріятная.
Градищевъ (взглянувъ на Сережу). Да, немножко свѣжо.
Хлопонинъ. У васъ въ Петербургѣ всегда вѣтерокъ… (Пауза.)
Градищевъ (взглянувъ на Сережу). Цѣль моего пріѣзда къ вамъ хорошо извѣстна… Я-бы желалъ прямо приступить къ дѣловымъ переговорамъ. (Взглядываетъ на Сережу.)
Хлопонинъ. Очень пріятно, отчего и не поговорить.
Градищевъ. Да-а! (Снова взглядываетъ на Сережу.)
Сережа. Господи, какъ онъ смотритъ-то! Взглянетъ — такъ словно булатный ножъ въ сердце воткнетъ. (Отходитъ вправо.)
Градищевъ. Не найдете-ли вы болѣе удобнымъ вести разговоръ въ кабинетѣ — одинъ на одинъ?.. (Смотритъ на Сережу.) А то… намъ здѣсь… въ гостиной могутъ помѣшать… войдетъ кто-нибудь… да?
Хлопонинъ. Вели-ка, братъ, Сережа, намъ кофейку съ Григоріемъ Ивановичемъ подать… да оставь насъ однихъ.
Сережа. Сейчасъ, папенька. (Хочетъ идти.)
Градищевъ. Для меня не безпокойтесь, благодарю васъ, я не буду — уже пилъ.
Хлопонинъ. Какъ угодно-съ… неволить не смѣю. (Сыну.) Кофею не надо. Выйдь, Сережа!
Сережа. Гмъ… Слушаю, папенька-съ. (Про себя.) Говорятъ, помогаетъ… (Обходитъ вокругъ кресла Градищева, говоря три раза про себя, но такъ, что публика слышитъ.) Помяни Господи царя Давида и всю кротость его. (Уходитъ въ двери налѣво.)
Градищевъ. Что такое говоритъ вашъ сынъ?
Хлопонинъ. А что-съ?
Градищевъ. Что-то такое странное… Царя… Дави… Странно.
Хлопонинъ. Что-нибудь такъ, отъ конфузу. Онъ, при всей природной добротѣ, робокъ у насъ… Вотъ я его выслалъ отсюда при васъ, онъ и оробѣлъ… Конфузливъ-съ.
Градищевъ. Да-а! Гмъ… Намъ никто теперь не помѣшаетъ?
Хлопонинъ. Мѣшать некому… Человѣку я велѣлъ рѣшительно никого не принимать. (Указываетъ направо.) Тутъ мой и сережинъ кабинеты. А тугъ (указывая налѣво) женинъ будуваръ и спальня… (Вставая.) А для всякаго спокойствія, чтобъ Сережа или «сама» не взошли какъ вдругъ, мы дверь запремъ. (Запираетъ.) Другого выхода оттуда нѣтъ… Вотъ и одни-съ. (Садится.)
Градищевъ. Гмъ, гмъ… (Послѣ паузы.) Не прибѣгая ни къ какимъ предисловіямъ, я начну прямо, съ самой сути.
Хлопонинъ. И самое превосходное. (Откидывается на спинку кресла и прищуривается.)
Градищевъ. Петръ Авдѣичъ!.. Я васъ спрашиваю, какъ честнаго, благороднаго человѣка: что вы дѣлаете?
Хлопонинъ (медленно). Это… то-есть… Какъ… что я дѣлаю?
Градищевъ. Точно вы не понимаете? Я съ вами говорю на чистоту. Я васъ уважалъ, всегда и даже теперь считаю за русскаго, честнаго, прямодушнаго человѣка.
Хлопонинъ (съ оттѣнкомъ тонкой ироніи). Очень вамъ благодарны за такой конплиментъ.
Градищевъ (желчно). Какой тутъ комплиментъ… Вы очень хорошо сознаете, что человѣку въ моемъ настоящемъ положеніи не до комплиментовъ..
Хлопонинъ (какъ-бы наивно). Что такъ-съ?
Градищевъ (кусая губы). А… да, да! Петръ Авдѣичъ, я васъ не узнаю… я… Я васъ зналъ за человѣка съ сердцемъ… Этотъ ироническій тонъ… это…
Хлопонинъ. Съ моей стороны, Григорій Иванычъ, тоновъ нѣтъ никакихъ.
Градищевъ (удерживаясь отъ рѣзкости). Да… вамъ угодно издѣваться, глумиться надо мной?
Хлопонинъ (холодно-спокойно). И въ мысляхъ этого не имѣю. (Закрываетъ глаза.)
Градищевъ. Да развѣ вы не знаете, въ какомъ я нахожусь критическомъ, безвыходномъ положеніи?
Хлопонинъ (поучительно). Что-жь, Григорій Иванычъ, критика эта вѣдь не молоньей съ неба вдругъ на васъ свалилась, вы ее должны были ожидать, потому строкъ векселямъ не вчера вамъ сталъ извѣстенъ. Всѣ мы подъ Богомъ ходимъ, мало-ли что въ комерціи можетъ случиться… Я говорю съ вами, какъ съ купцомъ (иронически), не обидьтесь, безъ конплиментовъ, на прямки. (Прежнимъ тономъ.) Вамъ должно быть хорошо извѣстно, что такое значитъ въ комерціи строкъ. Недѣля, двѣ, скажемъ такъ и мѣсяцъ въ году — не великое дѣло; а тутъ, съ векселями, послѣ законной граціи день пропустилъ — бѣда! Сами знаете, не учить мнѣ васъ стать. А-хти, хти! (Вздыхаетъ.)
Градищевъ (волнуясь, сдержанно). Да… вы такъ… вы вотъ какъ нынче… (Нервно проводитъ рукой по волосамъ и крутить усы.) На такую почву вы ставите вопросъ… Я ѣхалъ къ вамъ съ намѣреніемъ обратиться къ вашему сердцу, напомнить вамъ все прошлое… Вѣдь мы неразрывно, цѣлыя 8 лѣтъ работали вмѣстѣ, помогая другъ другу во всемъ… Безъ меня, безъ моихъ связей, родства, знакомства, значенія, вы никогда-бы не были тѣмъ, чѣмъ стали теперь… (Умолкаетъ въ волненіи.) Впрочемъ, зачѣмъ, для чего я это все говорю… Вы, по крайней мѣрѣ, не забыли, вѣроятно, того, что давая мнѣ деньги и принимая отъ меня векселя, вы не придавали никакого значенія срокамъ платежа… даже сами предлагали, если мнѣ нужно, отдалить срокъ на какое мнѣ угодно время… О томъ-же, что при наступленіи срока я могу переписать ихъ, объ этомъ и говорить нечего; въ этомъ случаѣ вы обнадежили меня своимъ честнымъ словомъ. (Хлопонинъ смотритъ съ изумленіемъ.) Да, да!.. (Горячо.) Вы мнѣ это болѣе, чѣмъ обѣщали, вы навязывались съ этимъ.
Хлопонинъ (быстро). Будто-съ?.. Словно-бы нѣтъ, видно запамятовалъ. (Со вздохомъ.) Да оно и немудрено, лѣта наши приближаются къ старости и самъ я…
Градищевъ (вспыхнувъ и перебивая). Довольно, Петръ Авдѣичъ… довольно… Для меня теперь все ясно, все понятно… Будемъ говорить одно дѣло, забудемъ все прежнее…
Хлопонинъ (холодно-спокойно). Я не препятствую-съ… Какъ вамъ будетъ угодно-съ.
Градищевъ. Теперь вижу… вижу, какъ на своей ладони, чего вы хотите. Вы желаете меня разорить, пустить по міру… снять послѣднюю рубашку?
Хлопонинъ. То-есть вотъ на сколько (показывая на ноготь) не имѣю этого желанія… А, конечно, послѣ такого афронта моему сыну…
Градищевъ (перебивая, сухо). Объ этомъ ни слова, Петръ Авдѣичъ, прошу васъ… Подъ условіемъ, что объ этомъ не будетъ рѣчи, я только и рѣшился пріѣхать къ вамъ.
Хлопонинъ. Ладно-съ… Можно и безъ этого-съ. (Играетъ пальцами.)
Градищевъ (послѣ тревожной паузы). Я пріѣхалъ просить васъ переписать векселя на…
Хлопонинъ (перебивая, отрывисто). Не могу-съ.
Градищевъ. Дайте договорить, вы не слыхали еще моихъ условій. За отсрочку на четыре мѣсяца я готовъ заплатить вамъ вмѣсто 800,000 цѣлый миліонъ, что сдѣлаетъ 25 % на капиталъ.
Xлононинъ. Напрасно обижаете, Григорій Иванычъ: грабителемъ не былъ, ростовщичествомъ не занимался сроду.
Градищевъ. Виноватъ, простите… Вы хотите разорить меня наизаконнѣйшимъ образомъ… (Пауза.) Такъ на этихъ условіяхъ вы исполнить моей просьбы не желаете?
Хлопонинъ. При всемъ моемъ желаніи… не могу, не могу-съ!.. (Злорадно, но тонко.) Знакомство у васъ большое, опять-же родство… вы-бы къ другимъ протчимъ, къ банкирамъ-бы обратились… впереди у васъ концесія… можетъ-бы, какъ и сошлись, а?.. И перехватили-бы на четыре-то мѣсяца. А-хти, хти, хти, хти! (Вздыхаетъ.)
Градищевъ. Хоть не издѣвайтесь, коли не хотите спасти!.. Вы лучше другихъ понимаете, что если банкиры и на высотахъ узнаютъ мое колеблющееся положеніе, новой концесіи мнѣ не видать, какъ своихъ ушей, да и со сдачей гнило-болотной дороги я сяду на мель… Гмъ, да!.. Вотъ я къ вамъ обращаюсь, отсрочьте на четыре мѣсяца и сверхъ 200,000 проц. я предлагаю вамъ 25 паевъ новой концесіи… Угодно?
Хлопонинъ. Покорнѣйше благодарю за ваше внимательное предложеніе… Пошабашилъ… Слава-богу, мнѣ съ женой да сыномъ на два вѣка хватитъ. (Серьезно.) Да и не привыкъ я у другихъ изо рта лакомый кусокъ вырывать… тоже совѣсть есть!.. Я теперича не у дѣлъ, на покоѣ. Пущай другіе капиталы сколачиваютъ, всѣхъ денегъ по Россіи не оберешь въ однѣ руки… Душевно признателенъ за ваше къ себѣ расположеніе-съ.
Градищевъ. Стало быть, напрасно и просить васъ о перепискѣ всѣхъ векселей?
Хлопонинъ. Не могу-съ… Теперь вотъ самому приходится платить на будущей недѣлѣ 300,000. Одна только и есть надежда, что на васъ… (Вздохнувъ.) Не могу-съ!
Градищевъ. Я къ будущей недѣлѣ вамъ представлю 300,000, даже, можетъ быть, 400,000. Продамъ рязанское имѣніе, домъ въ Москвѣ, всѣ бриліанты жены и дочери продамъ за безцѣнокъ… съ себя заложу все… до послѣдняго обручальнаго кольца, но, ради прежней нашей восьмилѣтней дружбы, не губите меня, согласитесь векселя на остальную сумму отсрочить, переписать на четыре мѣсяца. Дайте мнѣ извернуться, передохнуть, не давите меня, прошу васъ.
Хлопонинъ. Не могу-съ… И жаль мнѣ васъ, Григорій Ивановичъ, то-есть вы не повѣрите, отъ полноты всего моего сердца жаль… но, видитъ Богъ, не могу… Нѣтъ-съ, не могу.
Градищевъ (потрясенный). Умоляю васъ счастьемъ вашей жены, вашего единственнаго сына… О, Боже мой!.. (Встаетъ.) Ну, вы видите, я чуть не плачу… Именемъ Христовымъ заклинаю васъ, пощадите меня, семью мою… Дочь, дочь мою… Спасти насъ въ вашей волѣ… я знаю… вы… (Рыданія душатъ его; закрывая лицо платкомъ.) О, мой Богъ, мой Богъ!
Хлопонинъ (мягко, какъ-бы тронутый). Григорій Иванычъ, успокойте себя… присядьте… Вѣрьте Богу, я самъ готовъ разревѣться, смотря на васъ… Мнѣ истинно, отъ души васъ жаль. (Беретъ его осторожно за плечи и сажаетъ.) Успокойтесь, присядьте. Бросимъ всю эту политику, бросимъ. Будемъ говорить по-просту, по душѣ, авось какъ-нибудь и поладимъ… Только одного прошу: выслушайте меня до конца. Хотя и небольно пріятна вамъ рѣчь моя будетъ, но выслушать вамъ ее надо, потому безъ нея мы бѣдъ набѣдимъ неминучихъ… Только чтобъ выслушать все до конца, безъ фанаберіи и не сердиться. Согласны?
Градищевъ (упавшимъ голосомъ). Говорите, мнѣ теперь все равно. Я, какъ нищій, просилъ у васъ милостыни, пощады… Говорите, я согласенъ, я слушаю.
Хлопонинъ. Рѣчь моя вотъ какая будетъ. Другъ дружку мы знаемъ 8 лѣтъ, побольше фунтика соли съѣли вмѣстѣ. Что вы мнѣ были нужны, что я вамъ — все одно; въ этомъ мы съ вами — квитъ. Я при своихъ капиталахъ — на спокоѣ, и вы у меня теперь въ рукахъ… и то-есть вотъ какъ: толкнулъ я васъ, отнялъ руку помощи — и памяти нѣтъ нашего Григорія Иваныча, не спасутъ васъ ни князи, ни сыны человѣческіе… Протянулъ я вамъ руку, далъ передохнуть полгодика — васъ саженью не достанешь, капиталами-то, пожалуй, насъ зашибете, да-а-съ! Послушайтесь вы меня, бросьте вы свою фанаберію, бросьте. Вѣдь я, батюшка, въ лаптяхъ ходилъ, недѣльный обѣдъ въ пестрядинной ветошкѣ на работу носилъ, нужду знаю вдоль и поперегъ, да и нутро-то людское, этотъ самый духъ сокровенный въ человѣкѣ, всякій его помыслъ комерческій до тонкости разбираю и понимаю… Будемъ по душѣ, оно цѣлѣе и покойнѣй… Вѣдь и на ровномъ мѣстѣ, какъ ни скачи, выше своего носа не скочишь, а въ комерцею нонѣшнюю, въ трясину залѣзъ по самыя уши, такъ тутъ и подавно фордыбачиться нечего, да… Ломаньями въ теперешнемъ вашемъ, положеніи ничего не подѣлаешь; надо намъ миромъ кончить.
Градищевъ. То-есть… что вы хотите сказать? Какъ-же это миромъ?
Хлопонинъ. А также-съ: у васъ товаръ, а у насъ купецъ.
Градищевъ (порывисто). Вы опятъ?.. Что-же, въ самомъ дѣлѣ!.. за кого вы меня считаете, вѣдь…
Хлопонинъ (перебивая). Дано слово не сердиться!.. Я еще не кончилъ… а опять, коли не дослушаете до конца, такую бѣдовую кашу заваримъ, что послѣ и не расхлебаешь… Тамъ какъ думаете, какой отвѣтъ дадите — ваша воля, ея никто съ васъ не снималъ; до конца выслушать надо; мы въ четырехъ стѣнахъ, глазъ съ глазу, отъ разговору васъ не убудетъ.
Градищевъ. Говорите… Я даю слово, что дослушаю безъ возраженій… хоть увѣренъ, что все это ни къ чему не поведетъ.
Хлопонинъ. Поведетъ къ чему или не поведетъ — ваше дѣло; а я, какъ отецъ моему сыну, считаю для себя въ законъ всѣ резоны вамъ объяснить… Сыномъ Богъ меня наградилъ однимъ; что онъ звѣздъ съ неба не хватаетъ и не мудрецъ какой — это вѣрно, обученъ на мѣдныя деньги… А что не фонъ-баронъ онъ какой, не мошенникъ, не картёжникъ, не пьяница — это всѣ знаютъ… А взять доброту его сердца и души, такъ по настоящему времени немного такихъ людей найдется… Что образованія этого высокаго, свѣтскаго въ немъ нѣтъ да ногой-то онъ шаркать по-модному не умѣетъ, такъ это не бѣда, наука немудреная, придетъ со временемъ, оботрется, навыкнетъ… А не научится — и то не горе, да и не полгоря; жены не за одними танцмейстерами, танцунами весело живутъ и въ полномъ счастіи. Да-а-съ! Про вашу дочку говорить нечего: я за ея кротость, доброту и умъ люблю ее и теперь какъ родную. Да что говорить, Леночка — дѣвица достойная во всѣхъ статьяхъ. Въ капиталахъ, Богъ дастъ, мы сравняемся; по одной дорожкѣ 8 лѣтъ шли, теперь оба въ дворянскомъ потомственномъ званіи состоимъ, — чѣмъ-же наши дѣти промежь собой не пара? Леночка…
Градищевъ. Да поймите вы, если Леля…
Хлопонинъ. Я еще не покончилъ… два словечка еще — и ваша рѣчь пойдетъ… Такъ вотъ остается намъ, какъ благороднымъ родителямъ, для счастія нашихъ возлюбленныхъ дѣтей — ударить по рукамъ да честнымъ пиркомъ и за свадебку… Такъ я тогда не то, что отсрочить векселя, на вѣтеръ готовъ пустить эти 800 т., въ огонь бросить, да своихъ столько-же приложить для счастія своего сына… Онъ у меня одинъ, какъ перстъ въ глазу… съ собой въ могилу не возьму, все ему достанется… Вотъ вамъ мое рѣшительное слово, на чести, на прямки… условіе послѣднее… Какъ теперь хотите, такъ и дѣлайте!
Градищевъ (съ волненіемъ). Вы кончили, да? (Хлопонинъ качаетъ утвердительно и спокойно головой.) Все, что вы говорили, было-бы исполнено, если-бъ… Да что тутъ стѣсняться, я вамъ тоже буду говорить откровенно и… прямо… Если-бъ моя дочь хоть сколько-нибудь симпатизировала вашему сыну, тогда такъ, но этого нѣтъ… Что-жь, вы хотите, чтобъ я продалъ счастье моей дочери, которая у меня также одна и которую я люблю не менѣе, чѣмъ вы своего сына? Этого вы ждете отъ меня? Но знайте, что я на это не рѣшусь никогда, ни за что. Теперь я васъ спрошу: пользуясь моимъ безвыходнымъ положеніемъ, вы предлагаете мнѣ такую сдѣлку… это честно, благородно?
Хлопонинъ. Безчестнаго и неблагороднаго тутъ ничего нѣтъ, ни капли. Мой Сережа любитъ вашу Леночку; она дѣвица умная, узнаетъ его поближе, тоже полюбитъ больше, чѣмъ всякаго шаркуна. Это вѣрно. И заживутъ они въ супружествѣ при этомъ богатствѣ, какъ пара голубковъ. Да дуракъ-бы я былъ и сыну моему первый лиходѣйный ворогъ, кабы, предвидя все его счастье съ Леночкой, такой подходящій случай изъ рукъ выпустилъ, да-съ!
Градищевъ (возмутясь). Вотъ философія-то! Да поймите вы, наконецъ, что дочь моя видѣть не можетъ вашего сына, не переноситъ его… ненавидитъ всѣми силами своей души… И вы хотите, чтобъ, зная все это, я ударилъ съ вами по рукамъ, продалъ-бы ее, какъ овцу безсмысленную? Хорошъ-бы я былъ отецъ, нечего сказать!
Хлопонинъ. Все это пустое; одни слова да дѣвическія мечтанья. Леночка — дѣвица умная, не за что ей Сережу отъ всѣхъ силъ возненавидѣть… Не повѣрю, да-съ! Въ дѣвкахъ всѣ онѣ на одинъ ладъ, всѣ привередничаютъ, говорятъ, что не милъ, да плачутъ… А если и самъ-дѣлѣ въ голову Леночкѣ забралась такая несообразная мечта, и коли вы ее любите и, какъ законный отецъ, желаете ей добраго счастья, такъ маненечко и пригрозить ей не мѣшаетъ, приневолить; послѣ сама-же у отца будетъ руки цѣловать да благодарить за свою, судьбу счастливую.
Градищевъ (вставая возмущенный). Довольно, мы другъ друга не поймемъ… Это все, что вы хотѣли сказать?
Хлопонинъ. Все-съ, до послѣдняго словечка. (Закрываетъ глаза.)
Градищевъ. И вы ничего не хотите для меня сдѣлать? Ничего?
Хлопонинъ. Все, но не иначе, какъ по супружеству. (Градищевъ беретъ шляпу и идетъ къ среднимъ дверямъ.) Ой, напрасно не соглашаетесь теперь… Все одно, согласитесь послѣ, только какъ-бы не запоздать!
Градищевъ (круто повертываясь у дверей). Я соглашусь… я? Ни за что… никогда! Я лучше пущу себѣ пулю въ лобъ… размозжу себѣ вотъ этотъ черепъ, чѣмъ…
Хлопонинъ (насмѣшливо). Не страшно!.. Слыхали, ха, ха, ха! (Заливается хохотомъ.)
Градищевъ (блѣдный, съ пѣной у рта, дѣлаетъ быстро движеніе впередъ, но удерживается и останавливается. Задыхаясь и сильно.) Кулакъ… барышникъ… хамъ! (Шатаясь, быстро уходитъ.)
Хлопонинъ (одинъ, злобно-насмѣшливо). Не ругайся, придешь… цѣловаться будешь у двери налѣво сильно торкаются.) Знаю я васъ, фонъ-бароновъ… Все одна фанаберія да пустая гордость. Присватайся за дочку замѣсто моего Сережи совсѣмъ писаный дуракъ какой, только съ графскимъ гербомъ, либо чтобъ вотъ тутъ (указываетъ на плечи и грудь) и тутъ мохнилось да болталось, такъ точно какъ овцу свяжешь свою Леночку веревкой да потащишь подъ вѣнецъ… Экой народъ какой несообразный! (Уходитъ направо.) Вѣдь мужикъ на что-бы умный, а того понять не можетъ, что по настоящему, нонѣшнему времени, по духу этому, въ цѣломъ свѣтѣ (вынувъ бумажникъ) одна сила — вотъ! (Хлопаетъ по бумажнику.) И князья, и графы, и генералы, — всякая власть и законъ въ этой штукѣ содержится — вѣрно! Прид-е-ешь! (За лѣвой дверью страшный крикъ и возня.) Это что еще тамъ? (Хочетъ идти. Двери съ трескомъ отворяются и изъ нихъ вылетаетъ растрепанный Сережа, съ оборванной полой пиджака, за которую уцѣпилась, съ заспаннымъ и испуганнымъ лицомъ, Хлопонина.)
Хлопонина (съ воплемъ). Отецъ помоги, удержи! Топиться бѣжитъ прямо въ Неву… Господи!
Сережа (вырываясь). «Маннька», пустите!.. Пустите!..
Хлопонинъ (заступая дорогу). Куда, образина? Сію минуту стой, разражу! (Женѣ.) Брось срамника!
Хлопонина (отпуская). Согрѣшили, Господи! (Реветъ.)
Сережа (отпущенный матерью, бросается въ ноги отцу съ рыданіями и потомъ, вставая на колѣни). Родитель, папенька!.. Я все слышалъ. Все погибло и прикончилось. Опостыла мнѣ жизнь, я на себя руки наложу… самъ въ себѣ невластенъ. Родитель, коли въ Ташкентъ не дозволяете, благословите меня въ скиты бѣжать, въ Афонскую пустыню спасаться… прямо на столбъ! (Рыдаетъ.)
Хлопонинъ. Сережка, въ послѣдній разъ тебѣ говорю: брось дурить. Сказано тебѣ: будетъ все по-нашему. Встань сію минуту, встань — пришибу… Икона звѣрина!
Сережа. Что-жь, убейте, по крайности сладостно будетъ отъ руки родительской смерть принять. (Громко плачетъ.)
Хлопонинъ (плюнувъ). Тьфу, ты идолъ. (Женѣ.) Убери ты отъ грѣха его съ глазъ моихъ долой. (Уходитъ направо, хлопнувъ дверью.)
Хлопонина (со слезами). Сереженька, дитятко ты мое пробное, радость всесвѣтная!.. Не плачь, все обстроится… не труди глазокъ… Дай-ка я вытру. (Опускается передъ нимъ на колѣни.) Красота моя!
Сережа (на колѣняхъ). Закатилась моя звѣзда блестящая; одно въ жизни несчастной — смерть осталась! «Ма-а-ннька, ман-н-нька»! (Обнимаетъ шею матери, та его, и оба ревутъ въ два голоса.)
ДѢЙСТВІЕ III.
правитьГригорій Ивановичъ Градищевъ.
Людмила Николаевна Градищева.
Егоръ Григорьевичъ Градищевъ.
Елена Григорьевна Градищева.
Миссъ Уайтъ.
Сергѣй Петровичъ Хлопонинъ.
Еззель Авраамовичъ Либенталь, банкиръ, еврей, лѣтъ 60. Маленькій, плотненькій человѣкъ съ большимъ брюшкомъ, брюнетъ, въ черномъ, какъ смоль, парикѣ, такіе-же крашеные бакенбарды, горбатый носъ, толстые, сладострастныя губы, отвислыя уши, необыкновенно большой ротъ, обнаруживающій при малѣйшей улыбкѣ два ряда блестящихъ вставныхъ зубовъ. Движенія ползучи, ходя семенитъ ногами и шаркаетъ подошвами сапоговъ, которые безъ малѣйшихъ каблуковъ.
Саша.
Василій.
Жоржъ. Говорилъ, говорю и всегда буду говорить… да-съ… Что замолчала? (Становится передъ Еленой.) Видно, вы правды-то не любите, все-бы васъ по головкѣ гладить да въ любезностяхъ разсыпаться. На словахъ, видите, мы героини, нашъ удѣлъ — подвиги самопожертвованія… Да, оно и видно! Родной отецъ разоряется, вся семья должна но міру идти, а намъ и горюшка мало, мы распѣваемъ себѣ, — какъ ни въ чемъ не бывало, — итальянскія аріи… Гнусно, безсердечно… C’est abominable!.. Я не могу пріискать достаточно вѣскаго эпитета… Cela foit dresser les cheveaut sur la tête… Да-съ! (Ходитъ.)
Елена. Какъ это сильно… Не прикажешь-ли и мнѣ такъ-же бѣсноваться, какъ бѣснуешься ты, или разливаться рѣками насильно выжатыхъ слезъ?
Жоржъ. Да, да, тысячу разъ да! Слезы-бы доказали, что ты не вотъ это бездушное дерево (бьетъ по столу ладонью), не этотъ холодный, безчувственный мраморъ (ударяетъ рукой о каминъ), который можно изломать, разбить въ куски, стереть въ порошекъ, но и тутъ онъ останется такимъ-же камнемъ.
Елена (улыбаясь). Къ несчастію, такая родилась, что не умѣю притворяться, не допускаю ни дѣланыхъ слезъ, ни притворныхъ отчаяній…
Жоржъ. Скажите!?.. А кто нюни распустилъ, какъ Сережа сдѣлалъ предложеніе, всталъ на колѣни?
Елена. Я испугалась, думала, что онъ пьянъ. Это не больше, какъ нервы.
Жоржъ. Не клевещите на нервы, — ихъ у васъ нѣтъ… а если есть, то не нервы, а желѣзныя проволоки… Да… я съ глубокимъ убѣжденіемъ, смѣло и прямо скажу тебѣ въ глаза: ты пустая фразерка, безчувственная, без…
Градищева (строго). Жоржъ, finissez!
Жоржъ. Не могу, это меня возмущаетъ, бѣситъ… Cela me revolte!.. cela me désespère! (Ходить.)
Градищева. Нечѣмъ возмущаться, не отчего приходить въ отчаяніе. (Со вздохомъ.) Что дѣлать, если Helène такъ создана, что свои личные интересы ставить выше счастья всей семьи. Наше разореніе дастъ ей возможность осуществить свои завѣтные мечты и планы.
Жоржъ (насмѣшливо). Это планы о самостоятельномъ трудѣ, общественной дѣятельности, гражданской свободѣ, о женскомъ habeas corpus, ха, ха, ха! Мечты о стриженыхъ волосахъ, синихъ очкахъ, полумужскомъ костюмѣ и повивальномъ искуствѣ, ха, ха, ха! (Садится.)
Елена. На этотъ банальный смѣхъ и пошлыя фразы я отвѣчать не стану, но тебѣ, мама, скажу, что ты меня жестоко оскорбляешь. Я люблю тебя, папа, всѣхъ; для счастья семьи я готова переносить всякія лишенія, терпѣть нужду, бѣдность, но выдти замужъ за Хлопонина, связать себя на всю жизнь съ человѣкомъ грубымъ, неразвитымъ, который никогда не пойметъ меня… нѣтъ, я не могу… я не въ силахъ… Не требуйте отъ меня невозможнаго!
Градищева. Ah, mon Dieu, ужь не я-ли этого отъ тебя требую?
Жоржъ (вскакивая и перебивая). Pardon, maman, pardon!.. Я началъ, я и кончу… Тебѣ нужно, чтобъ принуждали, да? Развѣ у тебя въ глубинѣ души безъ всякихъ принужденій не шевелится сознаніе, что ты сама должна это сдѣлать, снасти насъ всѣхъ отъ нищенства… что это твой нравственный долгъ, твоя священная обязанность?.. Тебя не пугаютъ бѣдность, лишенія, — по крайней мѣрѣ, ты проповѣдуешь это, обставленная (указывая вокругъ) такимъ великолѣпіемъ, — ты готова на трудовую жизнь… Да приготовлена-ли ты къ этому сколько-нибудь? У тебя головка заболитъ — посылаютъ за десятками докторовъ; маленькій туманъ — ты ѣдешь въ каретѣ съ поднятыми стеклами; пришло малодушное желаніе быть во чтобы ни стало на бенефисѣ Патти — кидаютъ 500 рублей, чтобъ ты не надула своихъ хорошенькихъ губокъ; чтобъ ты не скучала, для тебя держать une dame de compagnie, которая стоитъ болѣе двухъ тысячъ въ годъ. (Елена хочетъ перебить.) Постой, постой, твоя рѣчь впереди! Какой-же идіотъ повѣритъ, что ты готова, способна на трудовую жизнь, съ бѣдностью, холодомъ, голодомъ?.. Ты прочитала полдюжины хорошихъ книжекъ, схватила верхушки этой модной, современной чепухи и думаешь разыграть роль современной героини, принести себя въ жертву химернымъ стремленіямъ — самостоятельнаго женскаго труда… Какъ это, дескать, современно и вмѣстѣ поэтично: начну новую жизнь, трудовую, независимую, буду вотъ въ такой-же роскошной гостиной, на мягкой мебели во вкусѣ Louis XVI, шить pour les pauvres батистовыя сорочки… То-то закричатъ всѣ баронесы Цейдлеръ, графини Крахмальныя, княжны Зубастовы, ха, ха, ха! (Хохочетъ, любуясь собой въ зеркало.)
Елена. Съ чего ты берешь, что я заразилась какимъ-то моднымъ ученіемъ, желаю изобразить собой современную героиню?.. Я говорю и повторяю, что не могу и не выйду замужъ за Хлопонина; у меня не хватаетъ силъ на такое самопожертвованіе.
Жоржъ. А батистовыя сорочки pour les pauvres шить у васъ хватаетъ силъ? Да, наконецъ, позвольте васъ спросить, почему, выйдя замужъ за Сережу, вы приносите себя въ жертву чему-то и кому-то?.. Давно-ли вы сами восхищались непосредственностью его натуры, его добротой, честностью, а?.. Чѣмъ-же онъ тебѣ не пара? Что онъ не Прудонъ какой, не Гумбольдтъ, не Викторъ Гюго, то ты этого не смѣешь и искать въ своемъ женихѣ и мужѣ, потому что и сама-то развѣ только затылкомъ похожа на Жоржъ-Зандъ… Нѣтъ, мы-бы съ охотой вышли замужъ за богача Хлопонина, если-бъ онъ при этомъ обладалъ рыцарской осанкой конногвардейца, красивымъ ментикомъ лейбъ-гусара или изощренными манерами, при парижскомъ жаргонѣ, дипломатическаго атташе. Вотъ что намъ больно, вотъ что насъ убиваетъ… (Елена укоризненно качаетъ головой.) Нечего головой-то качать! Тебѣ хочется, чтобъ отецъ исполнилъ свое слово — пустилъ себѣ пулю въ лобъ?.. Онъ это сказалъ, и слово свое сдержитъ… И ты, одна ты, всецѣло будешь виновницей этого несчастія… да! Всю жизнь ты сохранитъ за собой названіе отцеубійцы! (Елена улыбается.) И ты можешь еще улыбаться? Это гнусно, мерзко! je suis hors de hands… Я внѣ себя… Это, наконецъ, под-д-ло! (Бросается въ кресло.)
Градищева. Жоржъ, finissez, vous dis-je!
Елена. Ты напрасно расточаешь свое краснорѣчіе… Можешь быть увѣренъ, что твои рѣзкія выходки и ругательства меня не оскорбляютъ… я только удивляюсь твоей полной безнравственности.
Жоржъ (перебивая). Скажите, какая воплощенная непорочность! ха, ха, ха! Quelle chaste Cécile! (Вскакивая.) И всегда скажу, что…
Градищева (удерживая его рукой). Жоржъ, ne pouvez-vous pas vous tenir tranquille? Къ чему портить себѣ кровь? Развѣ слова твои подѣйствуютъ? Точно ты въ первый разъ ее видишь, первый день ее знаешь. (Пожимаетъ плечами.)
Жоржъ. Правда! (Махнувши рукой.) Не мечите бисера передъ… (Ходить въ глубинѣ сцены.)
Елена (направлявшаяся передъ послѣдними словами Градищевой къ боковымъ дверямъ, послѣ отвѣта Жоржа быстро подходить къ матери). Мама, другъ мой, неужели и ты раздѣляешь его мнѣніе обо мнѣ? Неужели ты меня считаешь такой гадкой, безсердечной? (Градищева лежитъ на кушеткѣ, закрывъ глаза.) Ты молчишь, мама! (Опускается передъ ней на колѣни.) Послѣдніе дни ты совсѣмъ перемѣнилась ко мнѣ… Эта холодность, сухость, за что-же все это, за что? (Цѣлуетъ руку.)
Градищева (слегка отстраняя и садясь). Чего ты хочешь отъ меня? Я высказала свои взгляды, свое мнѣніе по этому вопросу… Тебѣ хочется выдумывать какіе-то особые ужасы въ замужествѣ за Хлопонинымъ… Его доброта, его искренность, честность — лучшіе и вѣрнѣйшіе залоги вашего взаимнаго счастія въ будущемъ; ты не питаешь къ нему чувства?.. О, это все придетъ. Браки по увлеченію всегда бываютъ несчастны, повѣрь матери… Тебѣ не двѣнадцать лѣтъ, на жизнь надо смотрѣть разумно, практически; одной любовью не проживешь… Пожалуйста не подумай, что все это я говорю изъ боязни бѣдности, разоренія, лишеній… Все это мнѣ знакомо, у меня станеть характера и мужества; но твой отецъ? Онъ не перенесетъ своего несчастія, въ разореніи онъ видитъ свой позоръ. Вотъ что меня волнуетъ, тревожитъ… Тебѣ девятнадцать лѣтъ, — повѣрь, что бы я, ни отецъ не допустимъ и мысли о какомъ-либо принужденіи… Не могу-же я быть весела при такихъ обстоятельствахъ… Что-же остается дѣлать? Терпѣть и покориться своей участи? (Вздыхаетъ.) Voilà, c’est la seule chose, qui me reste à faire!
Елена (съ чувствомъ). Я все готова сдѣлать для счастья папа… Но выйдти замужъ (голосъ ея дрожитъ), быть женой этого…
Градищева (прерывая сухо и недовольно). Безъ сценъ, пожалуйста безъ сценъ. Все это очень грустно, je suis piqué jusqu-an vif, но сценами не поможешь. (Елена хочетъ поцѣловать руку.) Ахъ, оставь меня.
Елена (вставая). Мама, зачѣмъ-же такая холодность… за что? (Голосъ прерывается, она закрываетъ лицо платкомъ.)
Градищева (раздраженно). Ah, mon Dieu… слезы?! Уволь, ради Бога! Point de larmes; je ne souffrirai pas cela… Point de larmes!
Елена. Нѣтъ, мама!.. что-бы ни было… не могу!.. Никогда, та за что! (Рыдая убѣгаетъ въ лѣвую дверь.)
Жоржъ (указывая на ушедшую Елену). Эге, ге, ге! Что… видѣли? Ужь слезы начались. (Весело.) Я вамъ говорилъ, что вы одной своей холодностью ничего не подѣлаете; пилить надо хорошенько — вотъ и подастся, согласится. Ей хоть 19 лѣтъ, но она совсѣмъ ребенокъ, изъ нея можно при умѣньи сдѣлать все, что угодно. Ваша тактика недурна — холодность, равнодушіе, безучастіе; но для такой натуры этого мало: нужно пилить, огорошить сразу крѣпкимъ словомъ, сказать, что она поступаетъ безчестно, гнусно, подло… да все это съ экспресіей, съ огнемъ, чтобъ ее прохватило, вотъ и потекутъ слезы.
Градищева. Слезы у Helène, мой другъ, ничего не значатъ… Помнишь, когда ей было всего 15 лѣтъ и когда она не захотѣли быть въ пансіонѣ, также плакала и нѣжничала, а кончила тѣмъ, что убѣжала изъ пансіона. Съ ней надо осторожнѣе обращаться… она способна и въ 19 лѣтъ скандалъ сдѣлать.
Жоржъ. Это такъ; но замѣтно подается… Развѣ четыре дня назадъ то было?.. Я ея натуру знаю: повѣрьте, уступитъ, только вы ее хорошенько холодомъ, холодомъ, морозомъ обдавайте, а я ее, съ другой стороны, пи-лить, пи-л-лить, пи-л-л-лить!.. А какъ я говорилъ-то, мама, а? Хоть сейчасъ на трибуну, въ окружный судъ. И силогизмы разные, и софизмы, метафоры, гиперболы, сориты, всю риторику Каменскаго въ ходъ пустилъ… Вотъ, погодите, кончу курсъ, пущусь въ адвокатуру, лопатой буду деньги загребать.
Градищева. Не рано-ли задумалъ, прежде кончи курсъ… Смотри, чтобъ и съ университетомъ того-же не было, что съ школой правовѣденія, — попросятъ удалиться.
Жоржъ. Ахъ, что школа! Привилегированное, закрытое заведеніе. Тамъ одна форма, буква, а въ университетѣ ширь мысли, служеніе идеѣ… Нѣтъ, ты вообрази меня на трибунѣ. Защищаю я этакаго какого-нибудь богача, сектанта, «бѣлаго голубя», или десяти-пудового купчину, миліонера, безобразника, убившаго подъ пьяную руку свою любовницу… Съ моей наружностью, съ моимъ органомъ, съ моими манерами. (Позируется.) Встану такъ: пенснэ на носъ, лѣвую ногу небрежно назадъ, правую руку за жилетъ, другой облокочусь на пюпитрѣ, на лицѣ мина глубокаго сознанія своей силы и убѣжденія въ правотѣ кліента, окину орлинымъ взоромъ публику и начну: messieurs et mesdames! Тьфу! (Плюетъ.) То-есть господа присяжные, господа судьи! Великая Екатерина почти столѣтіе назадъ изрекла мудрое слово: лучше оправдать десять виновныхъ, чѣмъ обвинить одного невиннаго… и пойду… и пой-ду! Въ залѣ сдержанный говоръ, шопотъ, восторги и удивленія… Это дѣлаетъ мнѣ илюзію… Я вхожу въ ударъ, голосъ мой то замираетъ, то звучитъ, какъ побѣдная труба; прокуроръ зелѣнѣетъ отъ злобы; въ публикѣ слышно, какъ пролетитъ муха… Я оканчиваю, опускаюсь утомленный на стулъ, отираю лобъ батистовымъ платкомъ… Прокуроръ отказывается еще разъ возражать; рѣчь произвела фуроръ: дамы устремляютъ на меня бинокли, улыбаются, простая публика указываетъ на меня пальцами, по залѣ переливается одно слово: Градищевъ, Градищевъ, Градищевъ… Вдругъ гробовое молчаніе: вышли по совѣщаніи присяжные. Нѣтъ, не виновенъ!.. Зала дрожитъ отъ рукоплесканій; слышится браво, браво, простонародье кричитъ: ура; прокуроръ отъ злобы на глазахъ всѣхъ сѣдѣетъ; предсѣдатель звонитъ, но его никто не слышитъ; публика приходитъ въ ражъ; оправданный со слезами умиленія падаетъ ко мнѣ въ ноги… конечно, я его поднимаю, веду съ собой, раскланиваюсь въ коридорѣ съ аплодирующими мнѣ слушателями, выхожу въ сопровожденіи ихъ на подъѣздъ, сажусь на своего тысячнаго рысака, вслѣдъ мнѣ гремятъ? браво, ура!.. C’est joli, а, мама? Но главное то, ампоширую за часовую защиту тысченокъ двадцать, c’est bon… Жаль, sacre nom!.. что у насъ не принято вклеивать въ защитительную рѣчь этакихъ пикантныхъ фразъ; досадно, а ужь я-бы щегольнулъ. Вѣдь если я остаюсь въ университетѣ, такъ единственно изъ угожденія отцу… Мнѣ для уголовной судебной практики университетъ ничего не можетъ дать… Для этого необходимо не знаніе законовъ, нѣтъ, а развитой, гибкій, острый, изворотливый умъ, логика, находчивость, звучный, задушевный голосъ, даръ слова и представительная наружность. (Любуясь собой въ зеркало.) А я, кажется, всѣмъ этимъ въ избыткѣ надѣленъ природой… Не будь папа, я давно-бы уже сдѣлалъ себѣ адвокатское имя… А propos, что папа сегодня, какъ? По-прежнему, лучше готовъ пулю въ лобъ, чѣмъ принять какія-нибудь мѣры противъ упорства нашей идеалистки, а?
Градищева. Все, какъ прежде.
Жоржъ. Понять не могу. Умный человѣкъ, современный практикъ — и такіе дикіе взгляды на жизнь и людей… Держится какихъ-то рыцарскихъ, средневѣковыхъ принциповъ: любовь, честь, вѣра… Вотъ Хлопонинъ молодецъ, люблю… Безъ шуму, безъ грому, безъ треску, втихомолку наставилъ капканъ, крахъ! Тутъ… есть… поймалъ… съ оника… Молодецъ!
Градищева. Жоржъ, что ты говоришь?.. Это отвратительно… это, это… cela est vilain!
Жоржъ. Нисколько не подло! Напротивъ, это умъ, смыслъ, сметка, знаніе современной жизни, ловкость, да!
Градищева. Давно-ли ты возмущался предложеніемъ Сережи, выгналъ, какъ ты выражаешься, его въ шею, а теперь…
Жоржъ. Да, я его выгналъ въ шею, потому что не зналъ, что мы въ лапахъ у его батюшки… Знай я это, дѣло-бы повернулось иначе… Современная мудрость, chère maman, заключается именно въ томъ, чтобъ умѣть, не роняя своего достоинства, а главное своихъ матеріальныхъ интересовъ, согласовать свои убѣжденія съ обстоятельствами; иначе говоря, современный человѣкъ, желающій хорошо и manger, и boire, и aimer, обязанъ не имѣть никакихъ убѣжденій. Voilà une exellente idée, отличная мысль! Современный философъ — отсутствіе убѣжденій, мудрецъ безъ убѣжденій, ха, ха, ха! C’est joli, а?
Градищева (пожимая плечами). Да, ты далеко пойдешь, Жоржъ!
Жоржъ. О, безъ всякаго сомнѣнія, rien ne plus probable! За себя я не боюсь, знаю, что не пропаду, сдѣлаю карьеру, сознаю свои силы. Срывай цвѣты наслажденія всякими путями, бей сороку и ворону, добьешься до яснаго сокола, — вотъ современный девизъ, и я ему вѣренъ до послѣдней капли крови… Для чего я хлопочу, чтобъ заставить Елену выйдти за Сережу? Единственно для отца; онъ не перенесетъ этого удара, онъ слишкомъ уже пожилъ, чтобъ начинать вновь карьеру, у него утеряна энергія… Про тебя, напримѣръ, я не говорю ни слова, ты способна перенести всякое несчастіе, всякое испытаніе… Parole!
Градищева. Вѣрю, вѣрю!.. не противорѣчу.
Жоржъ. C’est sûre!.. Для тебя ничего не значатъ бѣдность, лишенія, даже голодъ и холодъ. Ты не наша современная свѣтская барыня съ тиками, мигренями, нервами. Нѣтъ, ты олицетвореніе въ настоящемъ римской матроны… Да-а! У тебя желѣзное здоровье, закаленный характеръ, стальная воля. Я слышалъ, какъ ты предлагала отцу свои бриліанты… Развѣ это не подвигъ! (Градищева улыбается.) Напрасно ты улыбаешься. Я говорю серьезно. C’est un fait! Да, это фактъ, на который неспособны наши свѣтскія барыни. Предлагаетъ сама… сама!.. Я изумился, онѣмѣлъ. Наконецъ, взгляни на себя въ зеркало, кто скажетъ, что тебѣ подъ сорокъ?
Градищева. Hélas! Даже болѣе сорока!
Жоржъ. Вотъ видишь. А тебѣ по виду нельзя дать болѣе двадцати восьми… Честное слово!.. Но временамъ ты даже удивляешь меня своей красотой и свѣжестью… Сегодня… сегодня, напримѣръ, — эта свѣжесть, нѣжность, матовая прозрачность кожи, этотъ тончайшій румянецъ… двадцать три, двадцать пять лѣтъ — не болѣе… Да ты не только въ матери Helène не годишься, ты молода для ея старшей сестры. (Градищева хохочетъ.) Pas vrai? Скажешь неправда? Je m’en étonne, parole!
Градищева (самодовольно-мягко). Ахъ, благёръ!.. Vous êtes bien à blâmer. Вѣдь я понимаю, къ чему ты все это говоришь, вижу тебя à la lettre, насквозь!
Жоржъ (позируясь). Ну, подержимъ пари, что не знаешь, parions!
Градищева. Обыкновенная исторія — деньги понадобились, да?
Жоржъ (бросаясь къ ней и цѣлуя руки). Умница, сокровище, ненаглядная мама! Но можно-ли тебя не любить, не обожать? Каждое затаенное чувство, каждую сокровенную мысль ты угадываешь своимъ чуткимъ, женскимъ сердцемъ. (Цѣлуетъ руки.)
Градищева (приглаживая волосы его). Assez, blageur, que vous êtes… Довольно… Много не дамъ, да и нѣтъ… Говори — сколько?
Жоржъ (съ дѣтской миной, комично). Пятьдесятъ рубликовъ, мамуся, только пятьдесятъ.
Градищева. Ну, это еще можно! (Благодушно.) Поди въ будуаръ; на письменномъ столѣ, подъ черепаховымъ бюваромъ, брошены три двадцати-пяти-рублевыхъ бумажки… Двѣ изъ нихъ можешь взять; смотри-же — двѣ.
Жоржъ (цѣлуя руки). Merèi, merèi, дорогая… Вотъ это дѣйствительно мать. А за Helène не безпокойся, сломимъ. Ты — холоду, а у меня — пилка; все устроится, все устроится. Merèi, лечу. (Идетъ направо.)
Градищева (вслѣдъ ему). Смотри, третьей не брать, — разсержусь.
Жоржъ (возвращаясь). Maman, за кого-жь ты меня принимаешь? я сказалъ: двѣ. (Цѣлуетъ руку.) Ma parole! (Комично кланяется и напѣваетъ, удаляясь въ дверь направо.) Ma parole d’honneur, ma parole d’honneur, ma parole, ma parole. (Скрывается.)
Градищева (вздохнувъ). Ахъ, дѣти, дѣти!.. А онъ долженъ имѣть большой успѣхъ и въ свѣтѣ, и у насъ, женщинъ. (Идетъ направо и, взглянувъ въ зеркало, останавливается.) Этотъ gamin правъ. Кто повѣритъ, что мнѣ сорокъ, что у меня дочь невѣста?.. Неужели эта свадьба не устроится? Намъ придется жить чуть не въ нищетѣ; положимъ, у меня останутся бриліанты, денегъ тысячъ тридцать, но все это дымъ, какія-нибудь три тысячи въ годъ — это ужасно… Онъ долженъ взять мѣры противъ ея упорства, нечего разыгрывать роль рыцаря, нѣжнаго отца. И все вѣдь притворство, одно притворство. А какъ она отравляетъ мнѣ жизнь, парализируетъ всякую илюзію! Куда я-бы ни показалась съ ней, только и слышишь: что за прелесть ваша дочь, какъ граціозна, какъ симпатична… Неужели ей девятнадцать лѣтъ? какъ моложава! видно, что вся въ васъ. Fi!
Градищева (замѣтивъ вышедшую изъ лѣвыхъ дверей Сашу). Что нужно?
Саша. Миссъ Уайтъ просятъ васъ пожаловать въ барышнину комнату. Съ Еленой Григорьевной дурно-съ.
Градищева. Что такое?
Саша. Дурнота приключилась. На фортопьянахъ съ професоромъ играли, только урока не кончили, пришли къ себѣ и плачутъ, жалуются, что головка болитъ. Плачутъ.
Градищева. Хорошо, я иду. (Идетъ и останавливается.) Да, я забыла; сегодня балъ у Цейдлеръ; осмотри мои кружева-брюссель, если нужно выправить — снеси въ магазинъ. (Идетъ.)
Саша. Слушаю-съ. (Градищева уходитъ въ лѣвую дверь.) Что это у насъ въ домѣ дѣлается — и ума не приложу… Барышня второй разъ на день сегодня плачетъ… И безъ того тоска такая, что взяла-бы да утопилась… Эта плачетъ, а предатель-то мой и глазомъ на меня не посмотритъ, ходитъ да пѣсенки посвистываетъ… На несчастье я его полюбила, на одно горе да на позоръ. Въ понедѣльникъ поцѣловалъ, да вотъ пятый день отворачивается; заговорила-было этто, такъ зыкнулъ: всякъ, молъ, сверчокъ знай свой шестокъ!.. Погубители! (Плачетъ.) А ужь знаю, что все его разстроиваетъ эта рыжая Барба… Третьяго дня сама видѣла — ѣдутъ вмѣстѣ по Морской въ коляскѣ: шляпка на макушкѣ, волосища рыжіе, сама набѣлена, а губы словно кровью обмазаны. Ужь только-бы мнѣ узнать, гдѣ эта разлучница живетъ, такъ-бы вотъ пошла, горло перекусила, на мѣстѣ-бы убила… А имъ что: они господа, такъ и есть господа вполнѣ. (Смотрится въ зеркало.) Вонъ подъ глазами-то круги пошли, словно три ночи сподрядъ за шитьемъ просидѣла… Правда, видно, пословица-то говорить: сама себя раба бьетъ, воли не чисто жнетъ. (За правыми дверями слышится пѣніе Жоржа.) Вонъ поетъ. Сдѣлать разѣ шкандалъ?.. (Идетъ-было къ правымъ дверямъ, но останавливается.) Нѣтъ, не могу… Хоть и предатель, а люблю! (Машетъ рѣшительно рукой, отерши слезы.) Эхъ, дѣвка, завей горе веревкой! (Убѣгаетъ въ среднія двери.)
Жоржъ (выходя на аванъ-сцену изъ правыхъ дверей съ асигнаціями). А я и третью четвертную того… (Щелкаетъ языкомъ и показываетъ, какъ прячутъ потихоньку.) Вотъ всѣ три. (Вынимаетъ бумажникъ и прячетъ.) Сжалился, ей-богу! Лежатъ три портретика подъ бюваромъ мирно, молча, счастливо. Взялъ двухъ — остался одинъ; посмотрѣлъ я на него, — хмурый такой сталъ, печальный. Тронулся я, не разрознилъ компаніи и его прихватилъ… Мама у меня добрая, проститъ. (Надѣваетъ перчатки.) Итакъ, сегодня завтракаемъ у Огюста… Сколько-же? Camille, Cécile, Susanne, Véronique et Barbe; мужчины: Анатоль Года, баронъ Пессель-Боде, графъ Крахмальный, Жанъ Паляхинскій и Жоржъ Градищевъ, итого: десять ртовъ. Какъ ни жмись, а сѣренькую оставить придется… Хорошо, что еще третій портретикъ захватилъ! Однако пора! (Напѣваетъ.)
Buvqns, Victor, buvons, Adèle,
La vérité sorte du tonneau… (Уходитъ.)
Градищева (выходя изъ лѣвыхъ дверей). Что все это значить? C’est incroyable!.. Такая странная ажитація! Понять не могу. Въ одно и то-же время и плачетъ, и смѣется, цѣлуетъ руки и говоритъ чуть не дерзости. Но какое странное упорство… Тутъ не одно отвращеніе къ Сережѣ… Не влюблена-ли она? (Пожимаетъ пуговку звонка.) Но я не замѣчала, чтобъ она кого-нибудь отличала своимъ вниманіемъ. Баронъ Пессель-Боде, графъ Крахмальный?.. Но она надъ ними смѣется… Voilà que me surprend!.. Я рада, однако, что на нее дѣйствуютъ моя холодность и пилка Жоржа. Все равно, она должна выдти за Хлопонина, такъ или иначе, если мужъ не достанетъ денегъ. (Взошедшему Василію.) Никого изъ професоровъ не принимать. Елена Григорьевна брать сегодня уроковъ не будетъ, а когда придетъ Осиповъ, просите его ко мнѣ. Передайте все это швейцару, да не перепутайте по обыкновенію. Слышите?
Василій. Слушаю-съ.
Градищева. Да прикажите поскорѣй заложить ландо; какъ будетъ готово, доложите барышнѣ; чтобъ выѣздной былъ готовъ въ парадной ливреѣ, онъ поѣдетъ съ Еленой Григорьевной… Только скорѣй прикажите заложить. Можете идти.
Василій. Слушаю-съ. (Уходитъ.)
Градищева. Какъ надоѣли мнѣ всѣ эти тревоги, волненія… Все принимаетъ у насъ какой-то печальный видъ, точно въ домѣ-безнадежно больной… Helène представляется то угнетенной, то торжествующей. Уайтъ точно мумія безгласная сдѣлалась, только и видишь отъ нея одни реверансы; прислуга ходитъ на цыпочкахъ; Саша моя мрачная, печальная, а какъ мужъ мнѣ дѣлается ненавистенъ съ рисовкой своей честностью, рыцарствомъ!.. Вѣчно лицемѣріе, двоедушіе, комедія. Какая тоска, какая скука! Нѣтъ, кончено, сегодня я вынужу признаніе, во что-бы то ни стало.
Василій (входя). Господинъ Либенталь, прикажете принять?
Градищева. Ко мнѣ?
Василій. Такъ точно-съ. Приказали доложить вамъ.
Градищева. Просите. (Слуга уходитъ.) Либенталь?! Либенталь?! Неужели это тотъ жидъ, мой одесскій обожатель, который, чтобъ жениться на мнѣ, хотѣлъ принять христіанство?.. Потомъ, лѣтъ десять тому назадъ, когда я была замужемъ, преслѣдовалъ меня своими ухаживаньями по Европѣ?.. Сатиръ! Ему, я дуиаю, теперь подъ шестьдесятъ. (Поправляетъ платье и садится на диванъ въ кокетливой позѣ, любуясь собой въ зеркало.) Увидимъ, много-ли я измѣнилась въ десять лѣтъ.
Либентадь (въ модномъ, шикарномъ фракѣ, очень открытомъ жилетѣ и со шляпой. Изъ-подъ лѣваго лацкана фрака виднѣется иностранная звѣзда, а въ ретличкѣ разноцвѣтная орденская бутоньерка. На груди сорочки, среди буффъ и складокъ, блестятъ три бриліантовыя запонки. Лѣвая рука въ свѣтлой перчаткѣ, на безымянномъ пальцѣ правой — большой солитеръ. Вошедши, останавливается въ комичной позѣ). Не узнали, а?.. Десять года назадъ вспомнить!.. Венеція, лагуна… Тихи лѣтни вечеръ, катаемъ я въ гандоли на лагуна. Такъ свѣтилъ люна… Тамъ палацъ дожъ… ту Dom des heilkhes Markus… гилюминація… вашъ другъ сиди за вами ряда овъ гондоли… Ви плеснулъ ему вода на лицо. Хи, хи, хи! Не узнавалъ, Людмила Николавна? старики, завсѣмъ старики стали, хи, хи, хи!
Градищева. Евзель Абрамычъ, вы?.. Неужели? (Протягиваетъ ему руку.) Не ошибаюсь, да?
Либенталь (цѣлуя руку). Не ошибли, не ошибли… Ай, вей, вей… не узнавали мене… завсѣмъ старики стали. Забылъ мене… А помнитъ Одесса, Венеція… ужинъ на зама воздухъ, шампански… онъ гондоли ряда… Ця-ця-ця!.. Забывалъ?
Градищева. Какъ можно забытъ! Такихъ минутъ немного въ жизни бываетъ, ихъ не скоро забываешь… Садитесь, прошу васъ… Разсказывайте-же, изъ какихъ сторонъ, давно-ли въ Петербургѣ, на долго-ли?
Либенталь (садясь). Двохъ мѣсяцы. Пріѣзжалъ въ Петербургъ съ Берлинъ… открывалъ здѣсь банкирски конторъ… Завсѣмъ… онъ десять года завсѣмъ я стары стали, а? Скажить мене.
Градищева. Полноте, какой вы старикъ… Вы еще совсѣмъ молодецъ. Два мѣсяца здѣсь — и не заглянуть ко мнѣ! Развѣ такъ старые друзья дѣлаютъ?
Либенталь. Я давно бывали на ви, но не знали… Овъ четвергъ я видали ви онъ антре опера, спросили знакоми: кто ви есть? Мене сказалъ: мадаме Градищевъ. Одесски? Не знай. Какъ ни зовутъ? Людмила Николавна, сказалъ.
Градищева (перебивая). Вотъ видите, какъ я измѣнилась въ десять лѣтъ, что даже вы меня не узнали. (Кокетливо.) Видно, я очень постарѣла и подурнѣла!
Либенталь. Яй-яй-яй, ни нисколько не подурнѣлъ, я ви чичасъ, чичасъ узналъ. О, я васъ не забыли!.. никогда, hingegen! А ни хороша, лючи, лючи стали онъ десять года, яй-яй-яй, какъ лючи, ach, grosser Gott!
Градищева. Ужь куда лучше, у меня дочери скоро семнадцать лѣтъ, сынъ студентъ, совсѣмъ старуха стала.
Либенталь. Завсѣмъ неправда. Ви какъ прежде красива; лючи, лючи! О, я ви сегда помни! (Цѣлуетъ руку.) Сегда!
Градищева. А не забыли, какъ въ Одессѣ вздумали принять лютеранство, чтобъ жениться на мнѣ, какъ васъ увезли силой заграницу, а?
Либенталь. Никогда! Hingegen!.. Я о вся жизнь не забили. О, я овъ сердци помни усе, усе. Частливы время! (Вздыхаетъ.)
Градищева. Вы не женились-ли, Евзель Абрамовичъ?
Либенталь. Не думалъ. (Вздыхаетъ.) Овъ Одесса ви одна раза не умѣли женить, объ други раза не хотѣла. (Съ чувствомъ.) Ахъ, вей-вей! Я овъ сердци помни усе, усе. (Опускаетъ печально голову.)
Градищева (удерживая улыбку, въ сторону). Онъ, кажется, до сихъ поръ сгараетъ страстью ко мнѣ. (Вслухъ.) Ну, скажите, какъ вы поживаете, здоровы-ли ваши батюшка и матушка?
Либенталь. Мамуни умиралъ онъ Берлинѣ трети годъ — холера; татуни умиралъ два года овъ Берлинъ — холера.
Градищева. Стало быть, вы теперь совершенно одни? Это грустно!
Либенталь (закатывая глаза). Ахъ, вей, я одна теперь… Тонте живетъ за мной… старухъ завсѣмъ. Я сиротъ, вей!
Градищева. О состояніи я васъ не спрашиваю, у васъ и прежде былъ миліонъ. Судя по этимъ регаліямъ (указываетъ), вамъ хорошо живется.
Либенталь (поправляя бутоньерку). Это иностранны. Германски и австріяски. А это (отвертываетъ лацканъ фрака и показывая звѣзду) звѣзда — турецки.
Градищева. Какая красивая форма! Очень мило. Да она съ бриліантами, и хорошей воды.
Либенталь. Это я зами ставили. А вотъ (снимаетъ съ пальца солитеръ) любуйте! Das ist ein Kleinod… ein Wunder… озсмнадцать тысячи рублей. (Подаетъ.)
Градищева (разсматривая). Voici une chose admirable!.. Чудо, что такое, какая вода, прелесть! (Отдаетъ ему.)
Либенталь (надѣвая). Антыкъ… ein Kleinod… настоящи антыкъ! Озсмнадцать тысячи рублей платили… У мене много драгоцѣнна камни есть. Есть чорна перли, фай-фай-фай! Зовершенна чорна, завсѣмъ чорна… антыкъ!
Градищева. Вы гдѣ остановились, Евзель Абрамовичъ?.. Въ отелѣ или на квартирѣ?
Либенталь. Pfui! Зачѣмъ готели?.. Зачѣмъ квартиръ? Я остановился онъ свой домъ… Берить моя карта. (Подаетъ карточку.)
Градищева (взглянувъ). Такъ это вашъ новый, такъ роскошно отдѣланный домъ?.. Я надняхъ проѣзжала по набережной и любовалась имъ. Ну, теперь, значитъ, вы совсѣмъ нашъ, петербургскій. Не забывайте-же насъ, хоть вы (Кокетливо.) охъ, охъ какой опасный человѣкъ… Будемъ по-прежнему друзьями, да? (Протягиваетъ руку.)
Либенталь (цѣлуя съ жаромъ нѣсколько разъ). О, я сегда рада… Я чичасъ такъ счастливъ… такъ частливъ! О, schöne frau!.. о…
Градищева (отнимая руку). Мужу будетъ очень пріятно познакомиться съ вами. Вамъ, вѣроятно, извѣстны его дѣла, его огромныя предпріятія? Да вы его, вѣроятно, встрѣчали въ мірѣ банкировъ гдѣ-нибудь, да?
Либенталь. О, я немножки видали другъ други у банкиръ Брейкъ. Я вчира узнавали, что онъ на ви мужъ.
Градищева. Вотъ видите… Теперь у мужа сдача гнило-болотной дороги, — знаете сколько хлопотъ, волненій…
Либенталь (перебивая). О, о!.. Я знаю усе. (Съ экспресіей.) Усе я знай, усе!
Градищева (перебивая). Что такое все? Что вы хотите сказать?
Либенталь. Я пріѣзжалъ на ни за это дѣло.
Градищева. Я, право, ничего не смыслю въ дѣлахъ, вы обратитесь къ мужу.
Либенталь (таинственно). Тутъ усе овиситъ ви. Одна ви… ви одна.
Градищева. Все зависитъ отъ меня? (Смотритъ изумленно.)
Либенталь. Я знаю усе, усе! Вашъ мужъ искаитъ у банкиръ овосемьсотъ тысячи. Ай, вей-вей, so viel geld!.. Онъ середа нужно платить г. Хлопонинъ. Банкиръ всѣ отказалъ… Брейкъ обѣщалъ. Онъ шарлатанъ, на его конторъ нѣтъ столько денегъ. На Брейкъ читать нельзя, онъ будетъ обмануть… Брейкъ шарлатанъ-зидъ, завсѣмь зидъ… Одинъ могу дѣлятъ — я… Хотить? Я могу измогать ваша мужю черезъ ви… Я знаю усе.
Градищева. Это очень мило съ вашей стороны, Евзель Абрамовичъ. Черезъ четыре-пять мѣсяцевъ мужъ получитъ новую концесію, сдастъ эту дорогу, тогда у него будетъ свободныхъ денегъ не одинъ миліонъ и, конечно, ваши деньги выплатятся съ хорошими процентами. Я вамъ очень благодарна. (Протягиваетъ руку.)
Либенталь (цѣлуя). О, я такъ радъ помогать ви, я такъ частливъ чичасъ. Я давно ви… давно…
Градищева (отнимаетъ руку). Но позвольте… Вы сказали, что все зависитъ отъ меня. Какую-же я роль буду играть въ вашихъ условіяхъ?
Либенталь. Узловій? Мой узлови сами благородна. Другой банкиръ беретъ четырё-пять процента онъ мѣсяци и участи въ концесси. Я взяла три съ половина процента… Ach, grosser Gott!.. Завсѣмъ для ви взяла два съ половина процента. Завтра я могла взять съ ваши мужа векселя и давать деньги… но, schöne frau (Нѣжно.), тутъ усе овиситъ ви.
Градищева. Все зависитъ отъ меня? Что-же это все?
Либенталь. О, усе, усе — одна ви… ви одна! (Осматривается.) Мы будемъ кончили за ваши мужа на дви процента. На дви!.. Только для ви… Я такъ давно… завсѣмъ… Въ Одесса я хотѣли женить… Италіи я такъ ѣжали… я… ви… (Теряется.)
Градищева. Я не понимаю, что вы хотите отъ меня?
Либенталь (тихо и страстно). О-о, meine schöne frau!.. Вы пріѣдить онъ десять часовъ на мой домъ… Мы будемъ одна… Ви знайть, я васъ сегда, когда ви бивалъ фрейлинъ… онъ Италія… и чичасъ… я васъ завсѣмъ люби… ви пріѣдить одна. (Хочетъ поцѣловать.)
Градищева (вставая). Довольно! (Нѣсколько разъ прижимаетъ пуговку звонка; вбѣжавшему слугѣ.) Василій! вы дурно исполняете ваши обязанности и все путаете. Этотъ господинъ (указываетъ на вставшаго, изумленнаго Либенталя) не туда попалъ. Онъ ошибся и улицей, и домомъ, и квартирой. Покажите ему выходъ, чтобъ онъ опять не заблудился. (Слуга теряется.)
Либенталь (осматриваясь). Vas ist? Что хотить?.. Ву-усъ?
Градищева (слугѣ строго). Что я вамъ приказываю?
Василій. Ваше превосходительство (указывая на дверь и предлагая жестомъ выйдти), пожалуйте вонъ!
Либенталь (злобно взглянувъ). So-o… а, so-о!.. Es soll dir über bekommen! (Быстро уходить въ сопровожденіи слуги.)
Градищева (одна). Ваше превосходительство, болванъ!.. Нѣтъ, какова наглость, какова дерзость! Развалина, мумія, жидъ! Но какъ скоро разнеслась вѣсть о нашемъ бѣдственномъ положеніи… всѣ знаютъ, что мужъ на концѣ банкротства. Неужели онъ не достанетъ денегъ? Неужели намъ не удастся сломить Елену?.. Одно спасенье — этотъ жидъ. (Съ отвращеніемъ.) Ходячій трупъ, живой мертвецъ… бр-ръ! (Беретъ со стола визитную карточку Либенталя.) Однако, спрятать его адресъ… Можетъ быть… Нѣтъ, никогда, ни за что на свѣтѣ. (Кладетъ въ карманъ.)
Градищева (увидя выходящихъ изъ лѣвыхъ дверей Елену и Уайтъ въ шляпкахъ и перчаткахъ). Куда это спѣшите, еще лошади не готовы.
Елена. Мнѣ хочется сначала пройтись пѣшкомъ по Морской и по Невскому. Погода прекрасная, на Невскомъ насъ кучеръ догонитъ и мы тогда поѣдемъ кататься.
Градищева; Все это очень хорошо, но извольте взятъ съ собой человѣка. Я не желаю, чтобъ вы однѣ, какъ мѣщанки какія-нибудь, ходили по Невскому безъ провожатаго,
Уайтъ. О, yes. Let us do that. Oui, matame!
Елена. Я не понимаю смысла въ этомъ смѣшномъ хожденіи по пятамъ… Точно тѣнь въ ливреѣ.
Градищева (строго). Но, понимаешь, я этого желаю.
Уайтъ. Yes!.. шеловѣкъ лючи… Oui, matam!
Елена. Впрочемъ, если тебѣ такъ хочется, пусть ходитъ за нами.
Градищева. Ну-да. Мнѣ такъ хочется.
Елена (пожавъ плечами). Странный тонъ! (Быстро.) Allons-nous, miss! (Идетъ къ среднимъ дверямъ, но, замѣтивъ идущаго въ залѣ отца, отходитъ направо и слѣдитъ за нимъ.)
Уайтъ (дѣлая реверансъ). Au revoir, matame!
Градищева. Au revoir, ma chère.
Елена. Какъ онъ задумчивъ, печаленъ… Какъ онъ измѣнился! (Дѣлаетъ порывистое движеніе впередъ и останавливается.) Папа!
Градищевъ (обернувшись). А, это ты, мой другъ? Что тебѣ угодно?
Елена (съ волненіемъ). Ты такъ… я… (Осиливъ себя.) Мы ѣдемъ кататься, гулять… До свиданія!
Градищевъ. Отлично… Погода чудесная!
Елена (въ сторону). Я не могу его видѣть такимъ. (Подбѣгаетъ, обнимаетъ его шею, цѣлуетъ.) Добрый мой, милый… Добрый папа! (Быстро, чуть не бѣгомъ, уходитъ въ переднюю дверь.)
Уайтъ (дѣлая реверансъ). Au revoir, monsieur!
Градищевъ. Au revoir. (Уайтъ уходитъ.) Что такое съ Лелей, а?.. Какая-то странная ажитація, порывы… а? (Градищева молчитъ.) Ужь вѣрно Жоржъ сказалъ что-нибудь рѣзкое, оскорбительное? (Градищева молчитъ.) Или, можетъ быть, ты какъ-нибудь неловко…
Градищева. Ты окончательно голову потерялъ… что я, не мать ей?
Градищевъ. Прости меня, Миля, я собственно говорю о Жоржѣ. Онъ пылокъ, увлекается… неразборчивъ въ выраженіяхъ… Вѣрно, онъ съ нею говорилъ… да?
Градищева (холодно). Да.
Градищевъ (оживленно, съ любопытствомъ). Это интересно. Что-жь… что онъ говорилъ?
Градищева. Онъ доказывалъ, что въ выходѣ замужъ за Сережу нѣтъ ничего страннаго, что онъ добрый, честный, любитъ ее, что угловатость его пройдетъ, лишь онъ будетъ вращаться въ нашемъ кругу. Наконецъ, что ея долгъ спасти всю семью отъ разоренія.
Градищевъ (вставая и ходя). Да… въ этомъ есть доля правды… да, онъ правъ!.. Ну, а она, она что… Не подается?
Градищева (съ ироніей). Вся въ тебя: говоритъ — лучше умереть, чѣмъ…
Градищевъ. Да, да… конечно… Все по-прежнему? (Останавливается передъ женой.) Ни малѣйшей перемѣны, а? (Жена молчитъ, смотря на него въ упоръ. Снова ходитъ и снова остановясь.) Ну, ты, Миля, ты не говорила ей этакъ стороной… тонкимъ намекомъ?
Градищева. Что-жь я стану ей говорить? Je suis de votre avis… Я раздѣляю въ этомъ случаѣ твое мнѣніе, и, по-моему, Сережа ей не пара…
Градищевъ (заминая). Нѣтъ, по праву матери… друга… я думалъ, что ты обсудишь этотъ вопросъ со всѣхъ сторонъ… Покажешь ей и лицевую, и обратную сторону медали… Посовѣтуешь.
Градищева. Тебѣ, какъ отцу, котораго она боготворитъ, вѣритъ каждому слову, гораздо удобнѣе это сдѣлать. (Иронически.) Право, посовѣтуй.
Градищевъ. Никогда, ни за что… Я одинъ разъ сказалъ, что я лучше пулю пущу себѣ въ лобъ, чѣмъ рѣшусь принудить свою дочь. Пхе! (Ходитъ.)
Градищева (какъ-бы наивно). Кто говоритъ о принужденіи… Говорятъ о дружескомъ совѣтѣ… Посовѣтуй!
Градищевъ (сильно). Не могу я совѣтовать противъ своихъ убѣжденій… Я уважаю вездѣ свободу дѣйствій и врагъ всякаго насилія. Пусть кто хочетъ принуждаетъ… то-есть я хотѣлъ сказать — даетъ совѣты, но я самъ… я, отецъ… никогда, ни за что!
Градищева. Да! мы желаемъ загребать жаръ чужими руками, чтобъ впослѣдствіи свалить всю вину на другихъ… и самому остаться въ ореолѣ благороднаго отца, ха, ха, ха!
Градищевъ. Что ты хочешь сказать?
Градищева. Довольно фразъ… Эта рисовка и лицемѣріе мнѣ противны… Скажи мнѣ, есть какая-нибудь надежда заплатить деньги черезъ Брейка? Говори, пожалуйста, безъ фразъ и ходулъ.
Градищевъ. Брейкъ придумалъ еще какую-то комбинацію. Вчера и сегодня цѣлое утро рыщетъ по банкирамъ и капиталистамъ. Сейчасъ отправляюсь къ нему… Но боюсь, что эти хлопоты его дадутъ одну соломенку утопающему. (Смотритъ на часы.) Да, пора онъ долженъ вернуться. (Хочетъ идти.)
Градищева. Постой!.. Стало быть, если Брейкъ не устроитъ, что-жь тогда?
Градищевъ. Тогда банкротство, позоръ, нищенство!
Градищева. Стало быть, если свадьба не состоится, Helène не пойдетъ за Хлопонина, — спасенія нѣтъ?
Градищевъ. О, если-бъ Леля сама заявила готовность идти за него!
Градищева (коварно). И ты не дашь ей дружескаго совѣта?
Градищевъ. Никогда, ни за что… хоть я знаю, что другого выхода изъ этого положенія нѣтъ и найти его нельзя…
Градищева. У меня есть… я найду. Ты можешь дать два-три процента въ мѣсяцъ?
Градищевъ. Не три, а пять… восемь…
Градищева (перебивая). Мнѣ нужно только три. Поѣзжай къ Брейку за отвѣтомъ.
Слуга (входитъ). Господинъ Осиповъ.
Градищева. Просите. (Василій уходитъ.)
Градищевъ. Миля, другъ мой! Ты меня радуешь и пугаешь. Что это за выходъ?
Градищева. Теперь ты отъ меня не узнаешь. Поѣзжай къ Брейку за отвѣтомъ.
Градищевъ. Но что ты задумала?.. Ради Бога, ты не рискни на что-нибудь такое, что можетъ бросить позорное пятно на наше имя, на…
Градищева (нетерпѣливо прерывая). Ахъ, поѣдешь ты наконецъ?
Градищевъ. Ѣду, ѣду… Надо еще въ кабинетѣ захватить бумаги… Миля, лучше бѣдность, лучше… (Градищева отворачивается.) Ѣду, ѣду, не сердись! (Уходитъ въ дверь направо.)
Градищева. Увижу стойкость твоихъ честныхъ убѣжденій… Выведу на чистую воду… Что это за жизнь? Кругомъ гнусное лицемѣріе, ложь, рисовка, двоедушіе… Надо кончить, я не могу дольше жить такъ… Одинъ онъ… а!
Осиповъ (входя). Мое почтеніе, Людмила Николаевна.
Градищева (протягивая руку). Здравствуйте, мой другъ. Helène не совсѣмъ здорова, сильный мигрень. Я выпроводила ее кататься, — урока, конечно, сегодня не будетъ; вотъ я и похищаю у васъ этотъ часъ для бесѣды со иной. Вы недовольны этимъ, вы сердитесь на меня?
Осиповъ. Нисколько; напротивъ, а очень радъ отдохнуть въ бесѣдѣ съ вами.
Градищева. Ну, смотрите, не раскайтесь. (Встаетъ.) Перейдемъ туда, въ мой любимый утолокъ. (Переходитъ направо.) Садитесь сюда, поближе. (Садится на диванъ. Осиповъ противъ нея на креслѣ.) Ну-съ, надумались-ли вы, берете-ли предлагаемое вамъ мѣсто?
Осиповъ. Обдумалъ окончательно ваше предложеніе и рѣшительно говорю вамъ, что мѣста этого не беру.
Градищева (какъ-бы обидясь). Очень жаль, что мои хлопоты пропали попусту. Очень досадно, что не умѣла вамъ услужить.
Осиповъ. Ради Бога, Людмила Николаевна, не обидьтесь. Я глубоко цѣню ваше вниманіе. Я не знаю, чѣмъ и когда мнѣ удастся заплатить за все, что вы для меня сдѣлали. Безъ вашихъ рекомендацій, безъ вашей поддержки мнѣ пришлось-бы заглохнуть въ провинціальной глуши, посвящая россійское юношество въ изученіе тонкостей разныхъ герундій, супинумъ и подобной классической мудрости… Судьба мнѣ послала васъ!
Градищева. Полноте, вы захвалили меня совсѣмъ… что за особенная заслуга, что я рекомендовала васъ въ нѣсколько домовъ нашего кружка! Это сдѣлала-бы на моемъ мѣстѣ всякая порядочная женщина.
Осиповъ. Совершенно вѣрно. Къ несчастію, въ той средѣ, гдѣ вы вращаетесь, въ лицѣ вашемъ я встрѣтилъ единственную женщину, которая способна дѣлать и дѣлаетъ добро тихо, безъ рисовки, безъ всякихъ заднихъ мыслей и эгоистическихъ разсчетовъ. Нѣтъ, Людмила Николаевна, что-бы впереди ни случилось, я всегда съ глубокой признательностью вспомню васъ. Вамъ я обязанъ всей моей будущностью, достиженіемъ моихъ завѣтныхъ плановъ.
Градищева (перебивая). Ну, будетъ, будетъ… Кончите вашъ панегирикъ… Не забывайте, что мы друзья, а между друзьями что за счеты. Вѣдь мы друзья, да? (Протягиваетъ ему руку.)
Осиповъ. О, да!.. Я самый преданный, искренній вашъ другъ! (Цѣлуетъ руку.)
Градищева. Да, да!.. Въ нашемъ обществѣ такъ мало прямодушныхъ, искреннихъ людей, съ которыми-бы можно сойтись, отдохнуть отъ всей нашей пустоты и фальши!.. Больше года мы съ вами знакомы, я знаю всю вашу біографію; мнѣ извѣстно, чего вамъ стоило изъ сына уѣзднаго писца обратиться въ образованнаго человѣка, который не сегодня — завтра получитъ университетскую кафедру. Скажите, — это не будетъ нескромный вопросъ… вы узнаете скоро, что я дѣлаю вамъ его не изъ простого любопытства. Я вижу все… я не ошибаюсь. Я хочу… наконецъ, я должна это знать… Скажите, отвѣтьте мнѣ: любили вы кого-нибудь?
Осиповъ (потерянно). Да… то-есть нѣтъ… Такъ любить, какъ я теперь люб…
Градищева (быстро). Такъ вы любите?
Осиповъ. То-есть… я хотѣлъ сказать: любить сознательно, такъ, какъ я способенъ полюбить теперь, — я не любилъ. Конечно, были порывы молодой крови, увлеченія, чувственные порывы, но сознательной любви, разумнаго чувства… Людмила Николаевна, перемѣнимте разговоръ.
Градищева. Нѣтъ, нѣтъ!.. Я вамъ говорю… Я хочу… я должна знать… договаривайте. (Смотря ему пристально въ глаза.) Такъ вы теперь никого не любите, ни-ко-то?
Осиповъ (волнуясь). Я?.. Такъ… нѣтъ… да! (Вставая.) Нѣтъ, я не могу отвѣчать, нѣтъ… въ другой разъ… У меня есть дѣла, мнѣ пора домой… До свиданія! (Протягиваетъ руку.)
Градищева (держа руку). Такъ вы никого не любите, да? Отвѣтите вы мнѣ?
Осиповъ. Нѣтъ, не могу, не отвѣчу… Позвольте!
Градищева (удерживая). Нѣтъ, постойте, сядьте. (Сажаетъ его почти силой. Повелительно.) Сядьте-же… Мнѣ нужно вамъ сказать… (Осиповъ смотритъ на нее въ упоръ.) Не смотрите на меня такъ… Не смотрите мнѣ въ глаза, я потеряю такъ рѣшимость… Прошу васъ, отвернитесь…
Осиповъ (недоумѣвая). Что съ вами, что съ вами?
Градищева. Слушайте… я долго колебалась, цѣлый годъ не рѣшалась сказать вамъ… но дальше у меня не достаетъ силъ… Но я требую отъ васъ честнаго отвѣта; говорите безъ лжи, отвѣчайте прямо… Я должна вамъ признаться, я… я… (Едва внятно, съ ажитаціей.) я васъ люблю… я тебя люблю.
Осиповъ. Какъ?.. Что вы сказали?.. Какъ! (Смотритъ изумленно.)
Градищева (страстно и сильно). Да я теперь въ вашихъ рукахъ… Мнѣ стыдно смотрѣть въ глаза… Но я не могу… не могла долѣе, все равно, рано-ли, поздно-ли, я должна была признаться. Я повторяю (Изъ среднихъ дверей показывается Елена въ шляпкѣ.), я люблю тебя страстно… люблю безумно… Дѣлай со мной что хочешь! (Смотритъ ему въ глаза.)
Елена (удерживая крикъ). Ахъ!.. Боже!.. (Пробѣгаетъ налѣво.)
Осиповъ (послѣ паузы, растерянно). Вотъ причина… Да, понимаю!.. (Оправясь.) Людмила Николаевна… я долженъ вамъ сказать, что я васъ не люб…
Градищева (вскакивая съ жестомъ). Не договаривайте, не договаривайте… Я не ослышалась, вы сказали…
Осиповъ. Я люблю вашу дочь, Елену Григорьевну.
Градищева. Вы!.. дочь? Helène?.. Да-а! (Опускается на диванъ и закрываетъ лицо руками.)
Осиповъ. Я не хотѣлъ говорить… вы вырвали признаніе… Я сказалъ вамъ правду: я люблю вашу дочь и она раздѣляетъ мое чувство.
Градищева (истерически хохочетъ). Ха, ха, ха!.. Хорошо, а? ха, ха, ха! Я отлично сыграла свою роль… ха, ха, ха! (Падаетъ на спинку дивана и продолжаетъ хохотать.)
Осиповъ. Съ вами дурно? Я спрошу… принесу воды… позвоню?
Градищеяа. Не надо, не надо… ха, ха, ха! (Удерживаетъ его за руку и, осиливъ себя, жметъ руку.) Вы честный человѣкъ, Николай Алексѣевичъ… Я испытывала васъ… теперь я увѣрилась, что вы расположены въ Helène истинно, искренно… Простите мнѣ эту комедію, которую я разыграла изъ любви къ дочери… Теперь я за счастье ея не боюсь… Съ этой минуты я вашъ истинный другъ, ваша вторая мать, которая для счастья дѣтей не пожалѣетъ самой себя… Мужъ будетъ противъ этого брака — храните пока нашъ разговоръ въ секретѣ. Я узнала то, что хотѣла; я счастлива теперь… Я говорю, какъ любящая мать: рука Helène — ваша. (Протягиваетъ руку.) Идите-же съ Богомъ!
Осиповъ (цѣлуя руку). Такъ это было испытаніе, желаніе вывѣдать… О, я не ошибся въ васъ… благодарю, благодарю.
Градищева (посмотрѣвъ ему въ глаза, порывисто обнимаетъ его шею, страстно цѣлуетъ и отскакиваетъ отъ него). Прощайте, идите… (Осиповъ останавливается изумленный. Повелительно.) Идите-же…. Уходите, наконецъ. (Осиповъ уходитъ. Одна.) Униженіе, срамъ, позоръ! Сказать женщинѣ: я васъ не люблю, когда она первая призналась, не солгать, не промолчать — значитъ презирать, уничтожить, убить… И кто-жь соперница? — родная дочь… Теперь понятно ея упорство: наше разореніе дастъ ей возможность выйдти за Осипова… Этого не будетъ, не будетъ… Я рѣшусь на все, и спасу наше состояніе… да!.. Что мнѣ дѣлать, что мнѣ дѣлать? (Ходитъ, размышляя.) Простить, забыть, любоваться ихъ счастьемъ?. Все можно простить, но этого… Мнѣ остается мстить, мстить имъ обоимъ… Но гдѣ взять силы, гдѣ силы?.. Вѣдь я все-таки… его люблю, люблю. (Закрываетъ лицо руками и убѣгаетъ направо.)
Елена (выйдя изъ лѣвыхъ дверей и тревожно осмотрѣвшись). Разошлись… Ушли оба… Никого нѣтъ! (Говоря въ лѣвую дверь.) Войди, войди, Саша… Никого въ гостиной нѣтъ! (Вошедшей Сашѣ.) Вотъ возьми-же письмо. (Подаетъ.) Не потеряй, спрячь къ себѣ на грудь. (Саша прячетъ.) Неси къ нему сію минуту, сію секунду. Только, ради Бога, чтобъ не увидѣли… не остановили тебя… не отняли-бы письма:
Саша. Ужь будьте покойны, барышня… Обдѣлаю все въ лучшемъ видѣ. Никто и знать не будетъ, не только…
Елена, Ну, скорѣй-же, Саша, ступай скорѣй! Мама, пожалуй, тебя хватится… не задержали-бы.
Саша. Да не бойтесь, барышня… Коли запозднюсь, не бѣда: маменька меня въ магазинъ насчетъ кружевъ посылали… скажу, что въ мастерской была… вотъ и вся недолга, а то…
Елена (перебивая съ нетерпѣніемъ). Ахъ, Саша, иди… иди-же!
Саша. Бѣгу, бѣгу! (Бѣжитъ къ среднимъ дверямъ и возвращается.) А ну, барышня, какъ его дома-то не застану… письма не оставлять?
Елена. Боже мой! Пошли тамъ кого-нибудь за нимъ, дождись, разузнай, гдѣ онъ… Какъ все это устроить, тамъ увидишь… Только ему самому въ руки отдай… непремѣнно самому. (Обнимаетъ ее и цѣлуя.) Саша, я тебя какъ сестру родную прошу, устрой это…
Саша (цѣлуя руку). Матушка, барышня, красавица вы наша, что вы это… Да для этакаго ангела добраго, какъ вы, я на ножи готова идти, не то что… Ужь будьте увѣрены, обдѣлаю все. Вы-то только успокойте себя, ангелъ нашъ! (Цѣлуетъ руки.)
Елена. Иди-же, Саша, иди!
Саша. Бѣгу, барышня, бѣгу! (Уходитъ въ среднюю дверь.)
Елена (задумавшись, медленно сходитъ на аван-сцену). Какой-то мракъ, точно все кругомъ въ туманѣ… Пусто, тяжело! (Нервно двигаетъ головой.) Ахъ, какъ горло давитъ… Плакать не надо… объ комъ, объ чемъ?.. Все рѣшено, все кончено… возврата нѣтъ. (Держится за грудь.) Ахъ, какъ больно, какъ тяжело въ груди! (Опускается въ кресло слѣва и задумывается.) Проповѣдникъ правды, свободы!.. Она сказала ему: «тебя люблю…» Они давно другъ друга любятъ, а мнѣ еще третьяго дня говорилъ, увѣрялъ… Да, давно!.. Ахъ, какъ жметъ! (Берется рукой за горло.) Давно-ли, недавно… развѣ не все равно? Они любятъ — и довольно!.. Не надо объ этомъ думать… Рѣшено, кончено… Отчего это я не плачу?.. Поплакать-бы, легче-бы было… «Я люблю тебя страстно… безумно, дѣлай со мной все, что хочешь…» Да! (Смотритъ печально, неподвижно вдаль, устремясь глазами въ одну точку.)
Градищева (выходя изъ правыхъ дверей). Онѣ возвратились. (Осмотрѣвшись и замѣтя дочь.) Helène! (Та не отзывается. Громко.) Helène!
Елена (быстро вскочивъ, вскрикиваетъ). Ахъ, ахъ!
Градищева (направляясь къ ней). Что съ тобой, ma chère?..
Елена (съ ужасомъ). Не подходите, не подходите!.. Ахъ! (Съ неудержимыми рыданіями убѣгаетъ налѣво.)
Градищева. Что это значить? (Съ злой улыбкой.) А, понимаю, — она подслушала наше объясненіе. (Садится на диванъ.) Все равно теперь… Если ты не будешь за Хлопонинымъ, то никогда не выйдешь за Осипова… чего-бы мнѣ это ни стоило.
Градищевъ (входя). Все рухнуло, все пропало… Никакой надежды… Брейку не удался заемъ; онъ мнѣ отказалъ наотрѣзъ… Бѣдная семья, несчастная Helène! (Садится, закрывая лицо руками,)
Градищева. Объ Helène не безпокойся… Она нашла свое счастье, ей даже помогло наше разореніе.
Градищевъ. Что еще такое, что случилось?
Градищева. Передъ самымъ твоимъ приходомъ Осиповъ просилъ у меня руки Helène, которая раздѣляетъ его чувство и не прочь выдти за него замужъ.
Градищевъ (вскакивая). Еще новое оскорбленіе!.. Не достаетъ только, чтобъ какой-нибудь пѣвецъ или актеръ явился претендентомъ на руку моей дочери! И ты выслушала до конца его предложеніе, не приказала человѣку выбросить его вонъ?..
Градищева. Что-жь такое? Онъ не чета Хлопонину, онъ развитой человѣкъ, впереди у него професорская кафедра, извѣстность…
Градищевъ. Не убивай ты меня въ конецъ… Учителишка, сынъ писаря какого-то уѣзднаго суда, дрянь, пустой фразеръ — и осмѣливается думать… Еще за Хлопонинымъ есть какое-нибудь право… его миліоны — это сила! А этотъ разночинецъ бѣгаетъ по рублевымъ урокамъ… Господи, да за что-же всѣ эти униженія разомъ посыпались на меня? Неужели ты сказала объ этомъ Лелѣ?
Градищева (иронически). Нѣтъ, я хотѣла прежде посовѣтоваться съ тобой, узнать твое мнѣніе.
Градищевъ. И прекрасно! Вонъ его! нахалъ, либералъ!.. Чтобъ никогда не осмѣливался переступать порогъ нашъ; я распоряжусь, чтобъ его болѣе не принимали. Лелѣ ради Бога ни слова… А ты, Миля, пошли этой дряни за мѣсяцъ жалованье съ отказомъ. Какова дерзость, какова самонадѣянность!
Градищева. Хорошо, пошлю. А право-бы не мѣшало прежде спросить Helène: можетъ быть, ея непремѣнное желаніе выдти за Осипова?
Градищевъ. Да я-то этого не хочу… не допущу… не позво… То-есть, я увѣренъ, что Леля не захочетъ убить отца… Прекратимъ разговоръ… объ этомъ не можетъ быть и рѣчи!.. (Ходитъ.) Ты имѣла въ виду какой-то планъ, хотѣла указать, найти средство, спасти насъ отъ разоренія… а, Миля?
Градищева. Я шутила, чтобъ ободрить тебя. (Смотритъ злобно.)
Градищевъ. Да, только?! (Съ отчаяніемъ.) Что дѣлать, куда сунуться, къ кому обратиться?.. Всѣ пути, всѣ средства испробованы!
Градищева. Послушайся меня, поговори съ Helène, образумь ее, дай ей отеческій совѣть относительно замужества съ Хлопонинымъ.
Градищевъ. Не могу, не могу… Это подло, безчестно… Я всегда былъ и останусь честнымъ человѣкомъ, да! (Ходитъ.)
Градищева. Это твое послѣднее, рѣшительное слово? (Молчаніе.) Да отвѣчай-же, безъ комедій, не двоедушничай, не рисуйся!
Градищевъ (вспыхнувъ). Ну-да, рѣшительное и послѣднее. Эхъ, лучше не говорить! (Хочетъ уйти.)
Градищева. Погоди уходить. Видно, мнѣ приходится всѣхъ выручать. (Вынимаетъ изъ кармана карточку Либенталя и бросаетъ на столъ.) Ты знаешь этого господина?
Градищевъ (взявъ карточку и посмотрѣвъ). Либенталь? Да, немного… Это жидъ, богачъ! недавно открылъ здѣсь банкирскую контору… Какъ попала къ тебѣ его карточка?
Градищева. Очень просто… Помнишь ты того моего обожателя-жидка въ Одессѣ, который хотѣлъ принять христіанство, чтобъ жениться на мнѣ?
Градищевъ. Какъ-же, помню. (Любопытно.). Ну, и что-жь?
Градищева. Этотъ влюбленный и есть банкиръ Либенталь; онъ былъ у меня сегодня съ визитомъ и заявилъ готовность ссудить тебя нужной суммой денегъ за два, за три процента въ мѣсяцъ.
Градищевъ. Миля, другъ мой!.. Неужели?.. Ты не шутишь?
Градищева. Нисколько.
Градищевъ. Вотъ благодѣтель!.. ты наша общая спасительница!
Градищева (прерывая). Умѣрь свои восторги… Жидъ этотъ готовъ дать, деньги подъ условіемъ, чтобъ сегодня вечеромъ для окончательныхъ переговоровъ я пріѣхала къ нему…
Градищевъ (прерывая). Миля, поѣзжай… поѣзжай! спаси насъ!
Градищева. Да ты слышалъ-ли? Понялъ-ли? Вдумайся: чтобъ я пріѣхала къ нему… вечеромъ… одна… (Молчаніе. Градищевъ опускаетъ глаза въ землю.) Теперь я тебя спрашиваю: ѣхать мнѣ или не ѣхать? (Градищевъ молчитъ.) Я тебя спрашиваю?.. Что-же ты молчишь?.. Ну, отвѣчай-же: да или нѣтъ?.. ѣхать?
Градищевъ. Я не понимаю… я… (Запинается.)
Градищева. Не прикидывайся простачкомъ, непонимающимъ… Я требую категорическаго отвѣта… ѣхать или нѣтъ? (Градищевъ молчитъ.) Ты молчишь?.. Га-а! Приготовьте всѣ нужные документы — я сегодня вечеромъ ѣду… Но мы другъ другу — чужіе.
Градищевъ. Миля! другъ мой!
Градищева. Taisez-vous!.. Лицемѣръ, фразеръ, гнусный…
Градищевъ. Пойми, Миля… (Хочетъ говорить.)
Градищева. Молчите!.. все рѣшено… Молчите… Идутъ!
Градищевъ. О, мой Богъ… мой Богъ! (Опускается въ кресло, Градищева полуложится направо на диванъ. Изъ лѣвыхъ дверей выходятъ Елена и Уайтъ.)
Елена (съ поддѣльной веселостью). А, ты уже пріѣхалъ, папа? Какъ мы отлично катались… погода прелестная! Да полно хмуриться, улыбнись!.. Взгляни веселѣе!.. Я такъ давно не видала твоей улыбки… Милый папа! (Цѣлуетъ его и садится рядомъ.)
Градищевъ (тоже цѣлуя и лаская). Хорошая моя!.. дорогая моя, бѣдная ты моя!.. Что у тебя такъ красны глаза, а?
Елена. Вѣроятность того, что долго была на воздухѣ и очень скоро ѣздили противъ вѣтра… Мы съ миссъ Уайтъ отлично прокатились… Вѣдь отличная прогулка, правда, миссъ?
Уайтъ. О, yes… Прогульки карошъ… О, it is very pleasant walk! Садится влѣво на серединѣ сцены и начинаетъ читать.)
Елена. Какого апетиту набралась… Какъ хочется ѣсть!
Градищевъ. За чѣмъ-же дѣло стало, прикажи подать. (Хочетъ встать.) Вотъ я отдамъ распоряженіе метр-д’отелю.
Елена (удерживая его). Не надо, не надо!.. Не смѣй вставать… не долго до обѣда… Будемъ всѣ вмѣстѣ за столомъ… Милый мой, милый папа! (Цѣлуетъ.)
Градищева (въ сторону). Она вся въ него… Лицемѣры! (Жоржъ входить.)
Елена (увидя Жоржа). А вотъ и Жоржѣ… Ты, вѣрно, тоже проголодался и хочешь ѣсть, а?
Жоржъ (поцѣловавъ отца въ щеку и мать въ руку, садится рядомъ съ послѣдней). Вѣдь это только ты можешь думать объ обѣдахъ да распѣвать аріи… когда…
Градищевъ (перебивая строго). Довольно… безъ коментарій и совѣтовъ… Гдѣ это побывалъ?
Жоржъ (недовольно). Гдѣ-жь быть — въ университетѣ.
Градищевъ. Оно и слышно!.. Видно, ныньче у васъ принято въ университетѣ на лекціяхъ студентовъ шампанскимъ угощать… или, для дешевизны, просто — водкой? Отъ тебя такъ и разитъ.
Жоржъ. Да-а! Это я заѣзжалъ съ товарищемъ въ Осетрову, съѣли по десятку устрицъ да роспили пол-бутылки шабли. Нельзя было отказать: сегодня день ангела товарища, такъ онъ пригласилъ… (Качаетъ ногой.)
Градищевъ. Да? Гмъ! А какъ зовутъ твоего товарища?
Жоржъ. Его, товарища? (Взглянувъ на сапогъ.) Сапоговъ.
Градищевъ. Нѣтъ, имя-то, имя-то?
Жоржъ. Имя?.. Василій, Вася.
Градищевъ. Принеси-ка изъ кабинета календарь, посмотримъ въ святцахъ, есть-ли сегодня какого-нибудь Василія! Принеси.
Жоржъ (ломаясь и недовольно). Это странно, наконецъ!
Градищевъ (вспыльчиво). Это что за тонъ?! Принести сейчасъ, я тебѣ приказываю… Ты забылся!
Елена. Папа, папа!.. Раздражаться, сердиться?.. не смѣй! (Цѣлуетъ его и зажимаетъ ротъ рукой.) Не сердись на Жоржа!
Жоржъ (тихо и быстро матери). Она согласилась? (Та качаетъ головой отрицательно. Громко Еленѣ.) Прошу безъ заступничества! (Вставая, отцу.) Я могъ ошибиться!.. Сапоговъ могъ праздновать день, своего рожденія. (Переходитъ налѣво.) Дѣйствительно, такъ, точно… Да, я вспомнилъ теперь, — онъ праздновалъ день своего рожденія. А принести календарь мнѣ не трудно… Я принесу, изволь. (Хочетъ идти.)
Градищевъ (съ укоризной). Не надо ужь, не надо!.. Не трудись ходить — лишнее… Нечего сказать, хорошъ молодецъ… очень хорошъ! (Жоржъ садится на аван-сценѣ, слѣва.)
Василій (быстро войдя). Сергѣй Петровичъ Хлопонинъ.
Градищевъ (вскакивая). Какъ?! Что?! Какъ онъ смѣлъ?
Жоржъ (тоже вставая). Что это значитъ?
Градищева (приподнявшись на диванѣ). Est-il possible?!
Уайтъ (привставши съ книгой въ рукѣ). Is it possible?!
Елена (блѣдная, вставши, твердо). Просите! (Градищевъ хочетъ возразить:) Послѣ, папа. (Слугѣ настойчиво.) Я вамъ приказывая) — просите! (Слуга уходите.) Сергѣй Петровичъ явился по моему приглашенію: я писала къ нему письмо, просила пріѣхать. (Въ среднихъ дверяхъ показывается Сережа и останавливается въ нерѣшимости войти.) Я вамъ писала, Сергѣй Петровичъ, что я согласна быть вашей женой, теперь подтверждаю это въ присутствіи всѣхъ родныхъ, — я выхожу за васъ замужъ. (Протягиваетъ руку.) Я ваша!
Сережа (бросившись въ ней, цѣлуетъ нѣсколько разъ руку). Елена Григорьевна… Земное божество… райскій ангелъ… богиня!
ДѢЙСТВІЕ IV.
правитьГригорій Ивановичъ Градищевъ.
Людмила Николаевна.
Егоръ Григорьевичъ.
Петръ Авдѣичъ Хлопонинъ.
Аграфена Кириловна.
Сергѣй Петровичъ.
Николай Алексѣевичъ Осиповъ.
Шаферъ Сергѣя Петровича.
Гости обоего пола.
Офиціанты.
Градищевъ (выходя подъ руку съ Хлопонинымъ изъ-за первой правой кулисы). Просто волшебный замокъ какой-то! Великолѣпіе, чудо! (Осматривается.) И фонтанъ… Очаровательно!
Хлопонинъ (указывая). Тамъ вонъ большія клѣтки понадѣланы, живутъ разные попугаи, какады, райскія птицы… а здѣсь въ углу — тоже садовъ — бѣлки живутъ… Уморительно, какъ онѣ орѣхи грызутъ… угодно взглянуть?
Градищевъ. Немножко усталъ; отдохнемте. Здѣсь отлично присѣсть… точно въ настоящемъ саду, а?
Хлопонинъ. Присядемъ-съ. (Садятся налѣво на скамьѣ.)
Градищевъ. Однако здѣсь отъ фонтана свѣжо… Не простудиться-бы?
Хлопонинъ. А мы сейчасъ его уймемъ. (Подходить и поворачиваетъ ключъ; фонтанъ перестаетъ бить.) Вотъ и дѣлу конецъ! (Садится рядомъ.)
Градищевъ. Смотря на эту роскошь и великолѣпіе, я понять не могу, какимъ образомъ, когда вы успѣли отдѣлать этотъ домъ? Вѣдь свадьбу, по требованію Лели, мы свернули въ одну недѣлю. (Весело.) По щучьему велѣнью, что-ли, а?
Хлопонинъ. Хотѣлъ-было все это отъ васъ въ секретѣ удержать, да ужь для такого радостнаго дня признаюсь вамъ, Григорій Иванычъ. (Проходитъ офиціантъ съ подносомъ фруктовъ.) Подай-ко сюда. (Слуга подаетъ.) Не прикажете-ли дюшесовъ, а то винограду?
Градищевъ. Нѣтъ, благодарю… не ѣмъ!
Хлопонинъ. А я съ сочкомъ-то грушу люблю… (Беретъ три дюшеса и кладетъ около себя на столъ. (Слугѣ.) Ступай! (Офиціантъ уходить. Откусываетъ грушу.) Квасокъ славный!.. Такъ объ домѣ-то. Вѣдь я задумалъ женить Сережку на вашей Леночкѣ годъ назадъ, когда вамъ деньги подъ векселя давалъ… да-съ… Сережку хотѣлось остепенить, да и дѣвица-то мнѣ очень по душѣ пришлась… Вотъ какъ положилъ я этотъ планъ въ головѣ своей, тотчасъ съ этой мыслью купилъ я домъ у князя Погорѣльскаго, чтобъ имъ къ свадьбѣ гнѣздышко приготовить… Домашнимъ объ этомъ ни гу-гу, отдѣлывалъ этотъ домъ имъ словно воровски! самому Сережкѣ сказалъ только, какъ онъ отъ Леночки согласье получилъ… да-съ!.. Во всемъ дому и осталось прежняго-то, княжескаго — однѣ стѣны, а нутренность вся, даже до послѣдняго гвоздя, новая…
Градищевъ. Вотъ вы какой… Когда еще задумали это!.. Ни словомъ, ни намекомъ цѣлый годъ не выдали своего плана. (Благодушно.) Коварный!
Хлопонинъ. Коварства чтобы особеннаго тутъ нѣтъ никакого, а въ настоящее время не только нашему брату комерсанту, а и всякому человѣку безъ сокрытыхъ плановъ жить нельзя… Народъ сталъ очень хитростный и алчный. Конечно, не всякій человѣкъ дастъ себя съѣсть цѣликомъ, ну, а оборвать — оборвутъ всякаго, лишь только заглядится.
Градищевъ. Конечно, конечно!.. Я шучу… это предусмотрительность, не болѣе… Ахъ! кстати вы упомянули о векселяхъ моихъ, напомнили… Надо намъ, Петръ Авдѣичъ, рѣшить съ ними окончательно…
Хлопонинъ (быстро). Это переписать-то, что-ли? Не надо, лежатъ и такъ, вѣдь силы своей не теряютъ.
Градищевъ. Да… но вѣдь вы говорили, что вы не прочь-бы ихъ совсѣмъ уничтожить, даже обѣщали своихъ приложить для счастья вашего сына.
Хлопонинъ. Вѣрно, вѣрно-съ. Это что и говорить… Вы, напримѣръ, сказали, что у васъ дочь одна; я говорю: у меня сынъ одинъ; они теперь поженились… Послѣ меня все останется, съ собой въ гробъ не возьму… У васъ, кромѣ Леночки, еще наслѣдникъ есть, Егоръ Григорьичъ, вы ему наслѣдство предоставите… Дочь свою единородную обидѣть вы не захотите, такъ пускай эти векселя за Леночкой вмѣсто приданаго пойдутъ, такъ-какъ вы, по теперешнимъ вашимъ обстоятельствамъ и по скорости свадебнаго времени, не могли наградить ее въ полномъ приличіи… Главное-же, чтобъ совѣсть васъ противъ дочери не мучила и отъ людей вамъ не было зазорно, я и порѣшилъ: пусть они пойдутъ вмѣсто приданаго. Когда будете въ деньгахъ, оправитесь съ дѣлами, и будете по-маленьку ей выплачивать… по времени… Теперь, слава-богу, породнились, ловить другъ дружку не станемъ, безо времени, разомъ денегъ не потребуемъ… А для васъ, я полагаю… насчетъ векселей все одно, за кѣмъ-бы ни значились.
Градищевъ (въ сторону). Это далеко не все равно, sacre nom! (Вслухъ.) Конечно, да!.. Но согласитесь, что… по пословицѣ: въ животѣ и смерти Богъ воленъ, наконецъ…
Хлопонинъ. На случай своего смертнаго часа, я надняхъ… въ скорости всѣ векселя по передаточной Ленушкѣ, невѣстушкѣ, переведу… Ужь теперь будьте покойны… слава-богу — сватья!
Градищевъ. Если вы передадите векселя, тутъ и вопроса нѣтъ. (Въ сторону.) Она возвратитъ мнѣ безъ уплаты.
Хлопонинъ. Какіе теперь могутъ быть вопросы… Породнились — конецъ!
Градищевъ. Да, да, конечно!.. А очень жаль, что вы не разрѣшили молодымъ прямо изъ-подъ вѣнца уѣхать заграницу… Кажется, Лелѣ очень непріятенъ этотъ свадебный балъ…
Хлопонинъ. И даже нисколько!.. Леночка веселая такая, во всѣ танцы танцуетъ… Какъ-же это возможно безъ свадебнаго бала и вечерняго стола, помилуйте! За кого-же вы меня почитаете, чтобъ я этакое для себя торжество безъ публики произвелъ? Что я, въ щели, что-ли, какой живу или капиталы свои какъ воровски нажилъ?.. Помилуйте! Вѣдь я тоже человѣкъ съ самолюбіемъ… Да для чего-же я, какъ не для этого высокоторжественнаго дня, моей семейной радости, домъ цѣлый годъ въ секретѣ отдѣлывалъ?.. Взгляните, чуть не пол-Москвы на свадьбу-то къ Сережкѣ въ новый домъ собралось: однихъ генераловъ, при лентахъ и звѣздахъ, полдюжины. Пусть видятъ, какой я для моего сына отецъ, и всѣ знаютъ наши капиталы… Хоть и обозвали вы меня тогда хамомъ, однако…
Градищевъ (быстро перебивая). Петръ Авдѣичъ, прошу васъ, бъ этомъ ни слова; все, что было, забыто и быльемъ поросло; помните нашу мировую… мы по-прежнему друзья, да еще къ тому и породнились.
Хлопонинъ. Виноватъ, виноватъ… Я не въ укоръ, а такъ, въ слову пришлось сказать. Опять вы опасались за счастье нашихъ дѣтей и ихъ супружеской любви, что будто Сережа вашей Леночкѣ противенъ и пренесносенъ и она его видѣть не можетъ… Оказалось даже совсѣмъ напротивъ: молодая сіяетъ, какъ вешнее солнышко, право!
Градищевъ. Да, я удивляюсь. Признаюсь, эта внезапная перемѣна въ ней меня поражаетъ. Чему это приписать, чѣмъ объяснить, не понимаю!
Хлопонинъ. Приписывать тутъ нечему. Просто, нѣжной, деликатной дѣвицѣ вдругъ выйдти замужъ, перемѣнить жизнь было и робко, и сомнительно… Послушались вы меня тогда, пощуняли маненечко Леночку, пригрозили ей, попринудили крошечку, вотъ на повѣрку и вышло какъ слѣдуетъ: миръ да любовь!
Градищевъ. Даю вамъ честное слово, что съ моей стороны не было не только принужденія, но даже намека… Она вдругъ написала Сережѣ письмо, потихоньку отъ всей семьи.
Хлопонинъ. Это Ленушкѣ еще больше чести дѣлаетъ. Стало, дѣвица съ нынѣшнимъ понятіемъ, въ суть настоящему дѣлу смотритъ, понимаетъ, что нонѣ однѣми апалетами да шпорой со звономъ ничего не подѣлаешь. Хорошая хозяйка и помощница своему мужу будетъ во всѣхъ дѣлахъ. (Встаетъ и прохаживается. Увидя выходящихъ изъ арки Елену, подъ руку съ Сережей, а за ними Хлопонину.) Вонъ идутъ… Словно парочка голубковъ порхаетъ, а за ними «сама» ползетъ, съ ноги на ногу переваливается, словно кряковая утка, али клуша за цыплятами… (Подходитъ и садится съ правой руки отъ Градищева.) Посмотришь вокругъ себя, на все это богатство да на дѣтокъ, на этотъ законъ самый, вспомнишь, чѣмъ ты былъ и что сталъ, умилишься душой, даже до слезъ, и только подумаешь про себя: Чѣмъ я тебѣ угодилъ, Господи, что такъ возвеличенъ и превознесенъ въ семъ мірѣ, да! Тайна великая!
Елена (въ богатомъ подвѣнечномъ костюмѣ; оставляя руку мужа, садится по лѣвую руку отца на скамейкѣ). Вотъ ты гдѣ усѣлся! Ты не будешь сегодня играть въ карты?
Градищевъ. Нѣтъ, отчего-же, если партія представится… Ты, я думаю, утомилась, ma chère, а? Ни одного танца не пропускаешь. Впрочемъ, я радъ, что ты весела. (Цѣлуетъ въ голову.) Какой домъ-то выстроилъ вамъ Петръ Авдѣичъ, восторгъ!.. Я думаю, въ Германіи любой владѣтельный герцогъ позавидовалъ-бы такому дворцу… Ты осматривала его весь, понравился тебѣ, а?
Елена (съ насильственной веселостью). О, да!.. Какъ здѣсь прохладно, славно, какой ароматъ!
Сережа (говорившій въ средней алеѣ съ матерью, подходитъ въ сидящимъ, а Хлопонина возвращается въ фонтану и обходить его, разсматривая цвѣты). Васъ, папенька, ищутъ по комнатамъ графъ Троехвостовъ, вы имъ обѣщали партію въ преферансъ составить, двоихъ еще подыскать не могутъ. (Садится возлѣ Елены.)
Хлопонинъ. Изъ ума вонъ!.. Григорій Иванычъ, пойдемъ, сыграемъ пулечку, по три рублика фишку… Сдѣлаемъ удовольствіе его сіятельству. Пять-шесть радужныхъ бросить, куда ни шло. Старикъ, на случай, если что понадобится на «верхахъ», съ значительнымъ вѣсомъ. Пойдемъ, что-ли? (Встаетъ.)
Градищевъ. Для графа Троехвостова съ удовольствіемъ… человѣкъ нужный, отказать нельзя. (Тоже встаетъ.)
Елена. Ты, папа, тоже уходишь, а?
Градищевъ. А тебѣ хочется, чтобъ я съ тобой посидѣлъ? Изволь, партія составится и безъ меня.
Елена. Нѣтъ, иди, иди!.. Я только такъ спросила.
Хлопонинъ. Эхъ, сватъ! (Весело.) Такъ вотъ ей мы, старики, и понадобились, какъ-же! Не для насъ-ли они и вдвоемъ-то отшиблись къ сторонкѣ, подальше отъ народу? (Беретъ Градищева подъ руку.) Пойдемъ-ко лучше его сіятельство розыщемъ… Такъ вѣдь, Ленушка, невѣстушка милая!? (Сыну.) А ты занимай жену-то; знай свое дѣло: чмокъ да чмокъ! Хоть и гости увидятъ — стыда нѣтъ, теперь шабашъ — законъ. (Сережа цѣлуетъ руку.) Вотъ такъ-то лучше! (Треплетъ Елену по щекѣ.) Милая, умная… люблю, умная. Пойдемъ, сватъ, не будемъ мѣшать, пусть цѣлуются да милуются! (Уходятъ въ арку чрезъ среднюю алею.)
Сережа (оглядѣвшись кругомъ). Леночка, позвольте ручку поцѣловать. (Елена подаетъ руку.) Ангелъ земной… богиня! (Цѣлуетъ нѣсколько разъ, потомъ, держа ея руку въ своей лѣвой, правой гладитъ.) Бархатъ, атласъ… настоящій бархатъ.
Елена (судорожно вырываетъ руку). Что вы, Сергѣй Петровичъ?!
Сережа. А что-съ? Щекотно? Али боитесь щекотки?
Елена. Да развѣ можно это дѣлать?.. Что вы?
Сережа. Что-же такое-съ, мы промежду себя, одни, постороннихъ никого нѣтъ… а хоть-бы и были, не велика бѣда. Вѣдь я только ручку погладилъ, а не то чтобъ… Вонъ и папенька говорятъ, что ужъ теперь шабашъ, стыда нѣтъ, стало быть законъ такой… Позвольте въ губки поцѣловать. (Тянется.)
Елена (отстраняя). Ахъ, оставьте! (Въ сторону.) Какая пытка, какая мука! (Отворачивается.)
Сережа. Леночка-съ! (Молчаніе.) Лена! (Молчаніе.) Елена Григорьевна! (Молчаніе.) Вотъ и разсердились… Ахъ ты Господи! (Пауза.) Елена Григорьевна, вѣдь я отъ нетерпѣнія любви-съ. Простите меня. Я на колѣни готовъ встать передъ вами, только не сердитесь: Я встану-съ. (Хочетъ встать.)
Елена (удерживая его). Что это вы хотите дѣлать?
Сережа. А на колѣни… только не сердитесь.
Елена. Не смѣйте… Я вамъ говорю. Слышите — я серьезно разсержусь.
Сережа. Ну, я не буду-съ… извольте, не буду… (Пауза.) Леночка, не прикажете-ли аршаду, лимонаду или морсу какого прохладиться?
Елена. Нѣтъ, благодарю васъ, не хочу. (Задумывается.)
Сережа. А то конфетовъ какихъ? Угодно, я ананасовъ али клюквы въ сахарѣ отъ Фас… принесу-съ, а? (Молчаніе.) А то, можетъ, дюшесовъ желаете али винограду? (Молчаніе.) Можетъ, мандариновъ, гранатъ… Елена Григорьевна, чего прикажете-съ?
Елена (вздохнувъ). Ахъ!.. Ничего, право мнѣ ничего не хочется.
Сережа. Вѣдь надо-же чѣмъ-нибудь заняться, а то что такъ, на сухую-то сидѣть. (Пауза.) Лена, Леночка! (Молчаніе.) Опять призадумалась… Ахъ ты Господи, чѣмъ-бы мнѣ ее занять?! А то мороженое изготовлено семи сортовъ: ананасное, малиновое, клубничное, изъ грѣцкаго орѣха, шеколадное, фисташковое и другія? Выберите какое-нибудь!
Елена (быстро). Сергѣй Петровичъ, скажите, любите вы меня много… Да? (Беретъ его за руки.) Если-бъ я вдругъ умерла, вы-бы горевали долго, неутѣшно… только правду скажите.
Сережа. Я то-съ? Да вотъ пускай я на тысячи частей разнесусь въ воздухѣ на этомъ самомъ мѣстѣ, если кто можетъ больше меня любить… (Цѣлуетъ руки.) Такъ люблю, такъ люблю…
Елена (какъ-бы отвѣчая себѣ). Да, онъ любитъ… много любитъ! (Въ сторону.) Но какъ любитъ?.. Эта любовь… любовь… (Задумывается.)
Сережа. Когда вы афронтъ мнѣ сдѣлали… я такъ и рѣшилъ… я такъ и рѣшилъ: либо въ Ташкентъ, подъ Хиву, коли папенька отпустятъ, либо убѣжать потихоньку въ скиты, въ афонскую пустыню, и прямо на столбъ — спасаться! (Видя, что Елена задумалась.) «Маннька» говоритъ, чтобъ смѣлѣе… Чего робѣть! Богиня моя! (Цѣлуетъ быстро въ щеку.)
Елена (вскакиваетъ, какъ ужаленная). Ахъ, что это? (Смотритъ на него долго и потомъ молча опускается на скамью.)
Сережа (растерявшись). Виноватъ, больше никогда не буду безъ спросу. Ужь такъ захотѣлось, такъ!.. Вы не сердитесь на меня, Леночка… Скажите, Елена-Григорьевна, не сердитесь?
Елена (нервно). Не сержусь, не сержусь… О, Боже мой!
Сережа. Вотъ вы, Леночка, какъ взглянете на меня пристально, такъ мурашки по всему тѣлу и побѣгутъ… съ вами у меня робость какая-то особенная… И что это со мной такое? Прежде, бывало, какой я смѣлый оказывался въ этой любви… Что-жь, я вамъ признаться обязанъ, какъ моей настоящей супругѣ. Скрытностей и тайнъ между нами не должно быть никакихъ… До свадьбы не младенцемъ-же я прожилъ… вѣрно вамъ Людмила Николавна сказывала про цыганку Машу… когда я былъ въ нее влюбленъ, то-есть все ни почемъ… а васъ трепещу; вотъ поцѣловать хочется, а не смѣю, трепещу… Что значитъ законъ-то!..
Елена (въ сторону). Это невыносимо!.. пытка, мученье! Хоть бы минутку отдохнуть… побыть одной. (Ему быстро.) Сергѣй Петровичъ, принесите мнѣ конфектъ да мороженаго.
Сережа (вскакивая). Сію минуту… сію минуту, Леночка.
Елена. Постойте! Вы выберите хорошихъ… Однихъ моихъ любимыхъ… не торопясь… Однихъ только любимыхъ… Знаете?
Сережа. Знаю, знаю-съ… Самыхъ любимыхъ отберу; главное — фрунглясе… и мороженаго всѣхъ сортовъ.
Елена (нетерпѣливо). Идите-же, я буду васъ ждать здѣсь. (Изъ-за фонтана выходитъ Хлопонина.)
Сережа. Иду, иду-съ. (Идетъ и возвращается.) А ручку въ знакъ любви и въ награду за труды?
Елена (протягиваетъ). Идите-же поскорѣй.
Сережа (цѣлуя). Богиня!.. богиня!.. Иду, бѣгу!.. (Елена со вздохомъ опускаетъ голову на руки. Сережа идетъ и, остановившись, въ сторону.) Этакая робость проклятая! Надо стаканчикъ-другой коньяку съ шипучкой хватить для храбрости. (Увидя мать.) А, вотъ и «маннька»! Надо попросить, пусть Леночку наставитъ, чтобъ сколько-нибудь посвободнѣе была, а то просто бѣда. (Отходитъ къ матери, отводитъ ее къ фонтану и говоритъ съ ней тихо и жестикулируя впродолженіи всего монолога Елены.)
Елена (отнимая руки отъ лица). Ушелъ, наконецъ-то ушелъ! Ахъ, какъ я измучилась, какъ устала; все время должна притворятся и казаться веселой, довольной, счастливой!.. А онъ тутъ, все тутъ!.. Какъ черная тѣнь, не оставляетъ меня ни на минуту… Куда бѣжать, куда идти, гдѣ скрыться отъ этихъ страданій? Это только начало, впереди дѣлая жизнь, и все съ нимъ, вѣчно съ нимъ… Возврата нѣтъ… все кончено!.. Одна въ цѣломъ свѣтѣ… Для кого жить? Одинъ отецъ понимаетъ, любитъ меня… Для него я сдѣлала все — онъ спасенъ, богатъ, счастливъ… Онъ мнѣ другъ, не болѣе… Дружбой одной жизни не наполнишь… А любовь моего мужа? (Содрогается.) О-о-о! ужасно, ужасно!.. Боже, дай мнѣ силы… дай мнѣ силы. (Склоняетъ голову на руки, на столъ.)
Хлопонина (кончивши разговоръ съ сыномъ). Что, кралечка, али пріустала, сдремнулось?.. вотъ сяду я съ тобой рядкомъ да потолкую ладкомъ… (Садится.) И я малымъ дѣломъ устала, ко сну клонитъ. Пока твой ненаглядный за сластями ходитъ, я тебя разговорю, а ты послушай, что я тебѣ отъ материнскаго сердца скажу. Вижу я, птичка моя райская, что «маннька» -то твоя не больно какъ слѣдуетъ порядки-то наблюдаетъ; сама, ровно молодая, во всѣ танцы танцуетъ, а обвязанность свою материнскую, чай, позабыла, чтобъ дочери въ такомъ разѣ ндравоученье сдѣлать, какъ на счетъ робости да привередничанья дѣвическаго, такъ и всякаго прочаго обхожденія… А-а-ахъ! (Вздыхаетъ.) Этотъ брачный случай одинъ разъ въ жизни бываетъ, такъ къ нему… надо со всякимъ смиреніемъ да оглядѣньемъ къ нему приступать… Говорила-ли она съ тобою по душѣ? Исполнила-ли для послѣдняго раза свою материнскую обвязанность, а? (Елена смотритъ на нее въ недоумѣніи.) Что-жь ты такъ удивительно смотришь на меня, дочушка моя?.. Отвѣчай все, безъ утайки.
Елена. Я не понимаю, что вамъ угодно?.. Что вы хотите отъ меня?
Хлопонина. Полно, милая, какъ не понять!.. Тебѣ меня стыдиться нечего, опять-же ты мужняя жена стала, въ законѣ… Отвѣчай толкомъ — говорила-ли «маннька» о новой твоей судьбѣ… обо всѣхъ порядкахъ и какъ съ мужемъ обходиться?
Елена. Нѣтъ, она… она мнѣ ничего не говорила.
Хлопонина. То-то вотъ и оно-то!.. Все по-модному дѣлаютъ, зря; какъ не робѣть дѣвицѣ! У насъ, по дѣдовскимъ-то честнымъ обычаямъ, не такъ дѣлалось… Въ старину, какъ мать свою обвязанность послѣднюю въ точности исполнить, ндравоученье дочери преподастъ — ну, и бываетъ міръ да любовь, да супружеско согласіе… Иная дѣвица изъ робкихъ отъ этого страха пустого до свадьбы ведро слезъ выплачетъ, а какъ отъ вѣнца пріѣхали, опослѣ того мужъ въ церкви божіей, при всемъ честномъ народѣ, поцѣловалъ въ уста, стало законъ исполнилъ, — такъ куда и стыдъ дѣлся, цѣлуется да милуется съ молодымъ, словно съ малолѣтства этому обучена.
Елена. Я никакъ понять не могу, къ чему вы все это мнѣ говорите, Аграфена Кириловна?
Хлопонина (обидясь). Вотъ тебѣ и здравствуй! Ничего еще не видя, а въ Аграфены Кириловны попала… Да ты ужъ лучше прямо обзови богоданную-то матушку свою мадамой; у васъ вонъ, послушаешь, всѣ другъ дружкѣ мадамъ да мадамъ. Не убыло-бъ тебя, сударыня, если-бъ свекровь «маннькой» взвели чала… Можетъ, у васъ по-модному и такъ… не обучены, а тебѣ я съ перваго случая говорю, коли слезъ да ссоры не хочешь, зови «маннькой», не иначе… Такъ, сударыня, да-съ!
Елена. Извините… я не знала… Я готова… Я буду называть.
Хлопонина. Вотъ такъ-то оно и превосходнѣе будетъ… съ лаской-то да привѣтомъ… Пословица говорится: ласковое телятко двухъ матовъ сосетъ… Вотъ послушай-во меня, ты дѣвица основательная, не вѣтеръ какой… Не спроста сказано: брать любитъ сестру богатую, а мужъ жену здоровую да ласковую. Замужъ по закону вышла, стыдиться, фордыбачиться, какъ въ дѣвкахъ, нечего; вся теперь, какъ есть, мужнина стала, безъ остатку… Да, своего ничего нѣту… нѣтъ!.. Не жди, чтобы, мужъ все первый подходилъ, старайся его сама упредить… и поцѣлуй, и приголубь, и обними всегда первая… да!
Елена (изумясь). Что вы, что вы!..
Хлопонина. Истинно, да!.. потому — онъ глаза во всемъ… Мужъ взялъ у тебя руку поцѣловать, а ты его сейчасъ во уста али въ щечку; шею-то руками обхвати, да придержи, да поприжми, чтобы поцѣлуй крѣпче былъ, они это смерть любятъ! При людяхъ политику соблюдай, въ публикѣ показывать это не годится, потому которыхъ холостыхъ въ соблазнъ можешь ввести, а безъ людей у мужа съ женой никакихъ скрытностевъ быть не должно.
Елена. Да что-же это… Господи!.. Что вы говорите?
Хлопонина. Вѣрно тебѣ говорю, на этомъ весь свѣтъ стоитъ. Умные люди, старые-то, не глупѣй насъ съ тобой были и сказали! люби — не люби, а почаще взглядывай, — а тебѣ это дѣлать и подавно слѣдоваитъ — приданое-то съ собой не Богъ вѣсть какое привезла, съ чугунки всего два сундучишка съ тряпками привезли… Не больно осчастливили! (Елена смотритъ изумленно.) Я тебѣ не на зло говорю, а въ науку, какъ мать своему сыну. Теперь будемъ говорить: хорошо, что Богъ тебѣ такое счастье послалъ, что мужъ у тебя добрѣющій, смиренникъ, робкій да униженный. Сейчасъ онъ тебя въ щечку чмокнетъ, ты либо отвернешься, либо оттолкнешь, разсердишься, а мужъ, по робости, виноватымъ себя полагаетъ и въ ногахъ валяться готовъ. Это, милая, не порядки, дѣлать тебѣ такъ не пристало, не годится… Добръ-добръ, а тоже мужчина, мужъ… Чего Боже оборони, вдругъ въ сердце войдетъ, обидится… съ обиды этой запьетъ да поучить тебя путемъ вздумаетъ… (Елена вскакиваетъ и отъ волненія не можетъ сказать ни слова.) Чего вскочила? Вѣрно говорю!.. да какъ еще и поучитъ-то, головы съ недѣлю отъ подушки не поднимешь, потому — законъ.
Елена. Какъ вы можете мнѣ это говорить, какъ вы смѣете?.. Это наказанье… пытка, адъ! (Опускается на скамейку, закрываетъ глаза платкомъ и, откинувшись головой на спинку, плачетъ.)
Хлопонина. Ай, матушки, какъ покрикиваетъ!.. страсть какая! Да что я тебѣ, невѣстушка, чужая совсѣмъ, что-ли, а?.. Что-то рано карахтеръ-то свой свекрови показывать стала…. еще лба не успѣла перекрестить, какъ замужъ вышла, а какъ на богоданную матушку ротъ разѣвываетъ. (Ритурнель кадрили.) Вотъ и покорно спасибо!.. Дождалась на старости своихъ лѣтъ невѣстушки образованной по-модному.
Шаферъ (въ франтовскомъ фракѣ и съ бѣлымъ бантомъ на лацканѣ фрака). Обѣщанная кадриль… Madame! Je vous en prie, s’il vous plaît. (Расшаркивается передъ Еленой; та не отвѣчаетъ. Хлопонина сидитъ насупясь, сложа руки ниже груди, и играетъ большими пальцами. Въ сторону.) Что съ ней? Что это значитъ? (Подзываетъ вышедшаго вслѣдъ за нимъ изъ-за правой кулисы Жоржа.) Мсье Градищевъ, мсье Градищевъ! (Подошедшему Жоржу.) Съ вашей сестрицей дурно.
Жоржъ. Что такое?.. Она плачетъ? (Быстро подходя къ ней.) Helène, что съ тобой, ma chère, ты плачешь, а?
Елена (отнявъ платокъ отъ глазъ и вставая). Нѣтъ, ничего, нервный спазмъ въ горлѣ… Теперь все прошло… (Силится улыбнуться.) Я съ вами танцую эту кадриль, да? (Шаферъ кланяется.) Давайте вашу руку… идемте скорѣй… (Уходятъ подъ руку.)
Жоржъ (подсаживаясь къ Хлопониной). Родная сватьюшка, что такое случилось?.. вы точно не въ духѣ, да и сестренка словно-бы плавала, а? Не вышло-ли чего у васъ съ ней?
Хлопонина. Да, батюшка, раненько ваша сестрица карахтеръ свой выказывать стала, раненько!.. Хоть-бы медовый мѣсяцъ обождала… изъ одной политики. Не ожидала я отъ нея этого, — признаюсь, не ожидала.
Жоржъ. Да что такое случилось, дорогая сватьюшка, скажите!
Хлопонина. Да то-же и случилось, что стала я совѣтъ давать, какъ съ мужемъ поласковѣе быть да обходиться какъ подобаетъ по закону, съ любовію, а она вдругъ какъ закричитъ на меня, словно за слугу свою… Не ожидала я этого отъ нея, не ожидала. Я, конечно, женщина конплекціи тяжелой, а удивляюсь право, какъ въ голосъ не рявкнула; другая-бы на моемъ мѣстѣ какой бунтъ подняла.
Жоржъ. Ахъ, сватьюшка дорогая, извините вы ее… она вѣдь совсѣмъ дѣвушка молодая, ребенокъ, новость положенія, страхъ… Вы сами испытали, развѣ не страшно замужъ-то выходить?
Хлопонина. Какъ не страшно, что говорить!.. Ваша-то сестрица горденька, а мой Сережа… Видано-ли дѣло, что послѣ вѣнца все ей вы говоритъ, да съ имени съ отчества, ручку безъ позволенія поцѣловать ему не позволяетъ, носъ отворачиваетъ да фыркаетъ… Опять, скажите на милость, слыхано-ли, чтобъ невѣстка свою богоданную матушку-свекровь не «маннькой» звала, а? А сестрица твоя кличетъ меня, словно чужую, Аграфена Кириловна да Аграфена Кириловна, — развѣ это не обидно?
Жоржъ. Это ужасно!.. Да вѣдь гдѣ-жь это ей все самой знать! Научить ее, наставить некому. Папа занятъ, а мама сама ничего кромѣ танцевъ не знаетъ… Видѣли танцуетъ, какъ институтка. Наконецъ, не привыкла; ну, разсудите, свернули такъ скоро свадьбу, что…
Хлопонина (перебивая). Ужь и не говори, голубчикъ, лучше не говори… Такое безобразіе, такое безобразіе… и не привидано. Не мало я поплакала. Ни рукобитья, ни сговора съ благословеніемъ, ни дѣвичника… ничего этого и духу не было… все словно не у людей… Чего еще?!.. Хотѣли пряно изъ-подъ вѣнца-то за-границу эту самую уѣхать, а?.. Я какъ прослышалась, такъ «самому» въ ноги упала, завыла. Ну, спасибо, принялъ мою просьбу, уперся… А то, что-бы это… Безъ свадбичнаго бала и вечерняго стола — позоръ на всю Москву!.. стали-бы говорить, что, ноль, Хлопонинъ-то сына своего втихомолку, воровски на Градищевой женилъ. Хорошо это, а? Ахти-хти-хти!
Жоржъ. Еще-бы! Вотъ что, родная сватьюшка. (Подвигается къ ней.) Я съ Еленой поговорю, какъ старшій братъ, понимаете, да и Сережу по-пріятельски настрою, какъ ему держать себя съ ней. Все пойдетъ какъ по маслу. (Цѣлуетъ руку.) Только вы себя-то не тревожьте, дорогая сватьюшка!
Хлопонина (размякнувъ). Ну, вотъ, голубчикъ, вотъ… (Гладитъ но головѣ.) Этакихъ повадливыхъ да ласковыхъ я люблю… Сережу моего не оставляй, дружись съ нимъ… Видишь, какой ты разсудительный да форсистый… и моего-то этому смѣлому форсу обучи… И къ намъ старикамъ загляни, когда отъ скуки поболтать… а то и деньжонокъ перехватишь, когда надо… Ничего, я да-амъ!.. Я кого полюблю — добра для тѣхъ… Славный, ты полюбился мнѣ… повадливый!
Жоржъ. А ужь я какъ васъ полюбилъ, Господи!.. Да если-бъ мнѣ Богъ далъ такую тещу, какъ вы, дорогая сватьюшка, да я-бы ей… не знаю, что… каждую-бы минуту въ глаза смотрѣлъ, право! (Цѣлуетъ руку.)
Хлопонина. Славный, уважительный! Поцѣлуй-ко ты меня. (Цѣлуется.) Право, уважительный, полюбила… Чай, папенька-то твой тоже не больно тебя балуетъ? На гулянки немного очень денегъ даетъ, а? Тоже и Сереженькѣ «самъ» до совершеннолѣтія малость давалъ денегъ, подъ секретомъ больше я давала… И тебѣ, чай, больше твоя «маннька» волитъ?
Жоржъ. Нѣтъ, вѣдь они у меня оба очень строги. Выдадутъ опредѣленные въ мѣсяцъ пятьдесятъ рублей на карманные расходы — вотъ и все. Тутъ и на извощиковъ, и на перчатки, и на гулянье съ товарищами… Какъ хочешь, такъ и вертись, а попросить не смѣй. (Со вздохомъ.) Да, трудно мнѣ, очень трудно жить!
Хлопонина. Ахъ, ты бѣдненькій! Великъ-ли капиталъ пятьдесятъ на мѣсяцъ! по два цѣлковыхъ на день нѣтъ, да еще и извощикъ тутъ… Есть-ли на что разгуляться, по нынѣшнимъ дорогимъ временамъ! Вонъ Сережа два раза по Невскому взадъ да впередъ на рысачкѣ прокатится — зелененькую рысачнику высылаетъ… Право, заходи къ намъ, я когда тебѣ и сотенный портретикъ подарю, да-а! (Треплетъ по щекѣ.) Славный, шустрый! (Спохватившись.) Ты Сережѣ-те не говори, что невѣстушка расплакалась, а то вскипятится на меня, и-и спаси Господи!.. А то скажи, что, молъ, это отъ головы все… Голова была дурна отъ усталости, а теперь-де прошла… все благополучно… А вотъ и Сережа!
Сережа (выходя слѣва, офиціанту, идущему за нимъ съ большимъ подносомъ конфектъ, на которомъ стоитъ семь блюдечковъ мороженаго). Ставь на столъ, ступай. (Осматриваясь.) «Маннька», гдѣ-жь Леночка? Куда ушла?.. гдѣ-же она, Господи?.. (Слуга уходитъ.)
Жоржъ (взявши Сережу за руку). Конецъ!.. убѣжала!.. Съ экстреннымъ поѣздомъ въ Петербургъ уѣхала, ха, ха, ха! Ахъ, ты, трусъ! Садись здѣсь. Да ну-же, садись! (Силой сажаетъ.) Ну, чего смотришь по сторонамъ? Испугался ужь?.. Успокойся, танцуетъ съ шаферомъ. Мы вотъ все объ тебѣ говорили со сватьюшкой… Съ тобой, братъ, мнѣ надо потолковать. Слушай!
Хлопонина (вставая). Ну, вы толкуйте, дружки, себѣ… а я вотъ сладенькаго наберу позабавиться. (Набираетъ съ подноса конфектъ и кладетъ себѣ въ платокъ.) Да пойду хоть въ дѣвичью, распущусь, прилягу на диванчикъ, полежу… Отвыкла я отъ модъ-то этихъ, въ платьѣ-то съ лифомъ куда неспокойно, все тѣло словно одрябло, затекло. (Завязываетъ платокъ.) Вотъ и будетъ!.. Прощай, красота, золото мое неоцѣненное. (Цѣлуетъ сына.) Жоржушка скажетъ тебѣ, какъ и что. Коли неравно пріусну, такъ вели разбудить къ вечернему-то столу. Надо васъ къ отходу въ новую жизнь проводить, благословить. (Зѣваетъ.) И-и-а-эхъ! Поди, часъ первый есть? Съ непривычки-то опозднилась, зѣвается, ко сну клонить… Прощай и ты! Полюбила славнаго. И-а-ахъ! Ну, я пошла! (Зѣваетъ, беретъ съ подноса конфекту, кладетъ въ ротъ и уходитъ въ алею, неся въ рукахъ узелъ съ конфектами.)
Жоржъ. Что это, Сережа, какой ты увалень и мямля, а?
Сережа. Что такое, Жоржушка, я, кажется, какъ слѣдуетъ.
Жоржъ. Какое какъ слѣдуетъ! Ты держишь себя въ отношеніи жены, какъ чужой; такъ вотъ съ первой минуты и лѣзешь къ ней подъ башмакъ. Съ женой такъ обращаться нельзя, мой другъ, нельзя… нужна выдержка…
Сережа. Какая такая выдержка? Научи, Жоржушка, научи, голубчикъ.
Жоржъ. Во-первыхъ, отвѣчай: ты Helène больше уже не женихъ?
Сережа. Какой женихъ, законъ исполнилъ, теперь кончено!
Жоржъ. Прекрасно. Къ чему-же ты все клянчишь, ручки безъ спроса поцѣловать боишься, зовешь ее по имени по отчеству, словно чужую. Это приторно, патока! Женщины только любятъ ѣсть сладкое, а отъ паточнаго мужчины бѣгутъ, какъ чортъ отъ ладона… Безъ всякихъ спросовъ, просто, подошелъ, обнялъ жену, поцѣловалъ — и кончено! Къ чему нѣжности?.. клянченье?..
Сережа. Хуже, Жоржушка, не спросясь-то… пробовалъ — хуже!.. Леночка такъ и вскочить, точно что уколетъ или ужалитъ ее… а глаза вскинетъ на меня, такъ и замлѣюсь весь.
Жоржъ. Вотъ въ томъ вся и бѣда, что ты млѣешь да таешь. Съ бабами эта патока — смерть. Женщины — моя спеціальность, на нихъ я кладу свою душу, деньги, всю жизнь… съ ними надо обращаться умѣючи, все равно какъ съ дорогими часами, заводить ихъ надо акуратно, чтобъ ни впередъ не убѣгали и не отставали, да! А главное — мямлить не надо. Пожалуй, еще до свадьбы чувства подпустить, въ любовь поиграть можно, а тамъ и баста, stop! Ты законный мужъ, за тобой всѣ права!.. Покажи, что ты не пѣшка, что ты все это очень хорошо сознаешь… Конечно, я не говорю, что можно допустить деспотизмъ, грубость, насиліе съ женой — это гнусно, мерзко, наконецъ и опасно: можешь вооружить, оттолкнуть!.. Нѣтъ, надо ей тонко, хладнокровно дать понять свои права. Вѣдь я увѣренъ, что ты Helène и не цѣловалъ наединѣ, а?
Сережа. Нѣтъ, Жоржушка, нѣтъ, лгать не хочу… Я тебѣ, какъ брату, открою все: поцѣловалъ я ее въ Петербургѣ, какъ образомъ благословили, — разъ; изъ Петербурга уѣзжалъ сюда къ свадьбѣ готовиться — два, сегодня подъ вѣнцомъ — три, какъ изъ церкви воротились, за шампанскимъ поздравляли, — четыре; это все при публикѣ, изъ-подъ политики, а такъ, чтобы однимъ, нѣтъ! Хотѣлъ вотъ тутъ, на этомъ самомъ мѣстѣ, въ губы поцѣловать… да не попалъ, удалось въ щечку… Ну, будемъ и это класть — всего пять разъ… А чтобъ настоящаго поцѣлуя, сердечнаго, отъ всей души, объ какомъ я въ мысляхъ мечталъ — и запаху нѣтъ… Какъ быть съ ней?.. Подумаю объ одномъ… руки опускаются!
Жоржъ. Да-а!.. Вотъ что… Гмъ… гмъ! Да-а!
Сережа. Голубчикъ, Жоржушка, научи, какъ тутъ быть, по-родственному! (Вспомнивъ.) Ахъ, я и позабылъ-было… Ты давеча передъ вѣнчаньемъ триста рублей просилъ, да при мнѣ денегъ не было. (Вынимаетъ бумажникъ и подаетъ.) На вотъ, бери сколько требуется, только не откажи въ совѣтѣ: какъ мнѣ быть… Я знаю, ты можешь, ты одинъ ее и выдти-то замужъ заставилъ, безъ твоихъ ндравоученьевъ она и письма этого съ своимъ согласіемъ не прислала-бы ко мнѣ. (Обнимаетъ.) Посовѣтуй, другъ.
Жоржъ. Ты, пожалуйста, не подумай, mon cher, что я изъ-за денегъ: ты меня этимъ обидишь, я лучше и совсѣмъ не возьму. (Возвращаетъ взятый бумажникъ.) А то въ самомъ дѣлѣ…
Сережа (не беретъ, перебивая). Да за кого ты меня считаешь?.. Эва невидаль! Возьми, ради Бога, прошу тебя… Обяжи — возьми, другъ.
Жоржъ. Да я, пожалуй, возьму, только ты, mon cher, не подумай. (Раскрываетъ бумажникъ.) Ишь деньжищъ-то! Я думаю, тысячъ пятокъ, а?
Сережа. А не знаю, сколько… изъ папенькиной кассы такъ наглазъ взялъ, чтобъ бумажникъ начинить… Что-жь, что денегъ много, а и при нихъ я несчастный человѣкъ! (Садится печальный.)
Жоржъ. Не безпокойся — все исправимъ… Тебя не стѣснитъ, если я пятьсотъ возьму, а?.. Надняхъ возвращу…
Сережа. А да бери хоть всѣ, воли нужно.
Жоржъ. Нѣтъ, зачѣмъ-же всѣ. (Вынимаетъ пачку сторублевыхъ и быстро.) А вотъ что развѣ. Въ Петербургѣ я у тебя взялъ тысячу двѣсти, не взять-ли здѣсь восемьсотъ для круглаго счету… чтобъ ровно было двѣ тысячи, а? Какъ посовѣтуешь?
Сережа. Конечно, бери. Что тутъ объ этой дряни толковать!
Жоржъ. И прекрасно! (Отсчитываетъ восемь сторублевыхъ.) Merèi. (Подаетъ бумажникъ.) Смотри-же, Сержъ, помни! Тысячу двѣсти въ Петербургѣ, восемьсотъ здѣсь, итого…
Сережа. Ахъ, ей-богу… Словно мы чужіе, толкуемъ изъ-за дряни.
Жоржъ (укладывая деньги съ акуратностью въ портфель). Оно, конечно, мой другъ, все это дрянь, если смотрѣть философски, но долгъ для меня великое дѣло, долгъ прежде всего… да-а! C’est bon!. (Прячетъ бумажникъ.) А ты и голову повѣсилъ, смотришь точно къ смерти приговоренный! Ободрись; courage, sacre nom!.. Постой, волосы поправлю. (Поправляетъ). Пока они танцуютъ кадриль, пойдемъ въ укромное мѣстечко и крюшончикъ разопьемъ… Знаешь, пьянымъ тебѣ въ твоемъ положеніи быть скверно, а надо быть такимъ, какъ я теперь. Понимаешь, чтобъ въ головѣ едва-едва бродило… За крюшончикомъ я тебя и наставлю на путь истинный. (Встаетъ и шепчетъ на ухо.) По-ни-маешь?
Сережа (вскакивая). Что ты, другъ?.. Не можетъ быть!
Жоржъ. Слово… Parole d’honneur!
Сережа. Если такъ, по гробъ твой рабъ… то-есть ежели…
Жоржъ. Женщины — моя спеціальность, повѣрь! Эхъ, братъ, отличный ты малый, жаль одно — необразованъ… Вотъ тебя-бы въ нашъ кружокъ да образовать, совсѣмъ-бы былъ молодецъ… Вотъ теперь одно слово тебѣ сказалъ — ожилъ, человѣкомъ смотришь, а то давеча нюни распустилъ, рюмить… Courage, sacre nom!.. aller toujours! (Беретъ подъ руку.) Идемъ! (Идетъ и останавливается.) Знаешь ты эту пѣсенку? (Поетъ.)
Проведемте, друзья,
Эту ночь веселѣй!
И студентовъ семья
Запируемъ живѣй!
Не любить — погубить,
Значить, жизнь молодую:
Въ жизни — рай, выбирай
Каждый дѣву младую!
Не слыхивалъ?
Сережа. Нѣтъ, братъ, не слыхивалъ… Необразованъ я.
Жоржъ. Будь покоенъ — образую.
Сережа. Образуй, Жоржушка, другъ, братъ!
Жоржъ. Ладно, ладно. Allons, filons! (Уходятъ въ алею.)
Елена (выходя справа). Это онъ, я не могла ошибиться… Да, онъ, только какъ-будто похудѣлъ и поблѣднѣлъ, лицо осунулось. Неужели это одна больная фантазія рисуетъ мнѣ повсюду когда-то милый образъ?.. Я говорю: когда-то милый, точно этому прошли года… Зачѣмъ обманывать самой себя, когда все кончено, когда возврата нѣтъ… Онъ все-таки мнѣ дорогъ, я все-таки его люблю, люблю… Нѣтъ, надо забыть, выбросить изъ сердца… Я поклялась, я должна любить одного мужа… У меня есть мужъ… И кто-же?!. Ахъ, какъ онъ мнѣ противенъ, какъ онъ мнѣ ненавистенъ! Эта свекровь, богоданная матушка!.. Нѣтъ, не надо думать, надо веселиться, я — «молодая»!.. Какъ я устала, а сердце ноетъ, ноетъ… Сяду здѣсь, отдохну… мужа нѣтъ… никого нѣтъ, мнѣ легче одной. (Садится на скамью слѣва.) Какъ-бы это не думать ни о чемъ? Танцовать, веселиться, смѣяться? Невозможно. (Пауза.) Зачѣмъ онъ пріѣхалъ сюда?.. Увидѣть! мой позоръ, униженіе… посмѣяться вмѣстѣ съ матерью надъ моимъ несчастіемъ? Боже, есть-же такіе люди! Если-бы я не слыхала сама, какъ мать сказала ему: «я люблю тебя безумно», и потомъ не видала, какъ она обняла его за шею, а онъ цѣловалъ руки… я-бы не повѣрила никому, ни за что. И послѣ этого онъ не былъ у насъ, не написалъ ни строчки! Ужасно! Онъ раскрылъ мнѣ глаза, пробудилъ во мнѣ честныя стремленія въ труду, самостоятельной дѣятельности, заставилъ возненавидѣть всю мишуру, ложь, пустоту вашей свѣтской жизни… и для чего-же?.. Это проповѣдникъ правды и свободы! Нѣтъ, такъ жить нельзя… и запѣлъ жить, для кого, для чего? Я все сдѣлала: спасла отца, мать счастлива съ нимъ… Братъ? Развѣ нужна я брату, да и какое ему дѣло до меня!.. Жить съ мужемъ? Это невозможно, это выше моихъ силъ… пытка, адъ! (Задумавшись.) Тамъ, у мужа въ кабинетѣ… я видѣла… много… взять потихоньку… Одна минута, одно мгновеніе… Нѣтъ, страшно! А тамъ будетъ страдать душа цѣлую вѣчность, вѣ-ѣчно!.. Но какъ-же жить, какъ-же жить?!.. (Задумывается.)
Жоржъ (выходя съ Сережей справа). Вотъ она!.. Иди спокойно и дѣйствуй хладнокровно, какъ я училъ… Я буду здѣсь и посмотрю… Иди-же! (Сережа идетъ къ Еленѣ медленно и важно.) Вотъ спектакль-то будетъ, кстати никого нѣтъ… Посмотримъ! (Становится въ куртину, видимый для публики и незамѣтный для Елены.)
Сережа (садясь съ Еленой, небрежно). Гдѣ ты была, душка, а? Говорятъ, ты въ кабинетѣ колекцію пистолетовъ осматривала?.. Какъ тебѣ понравились, душка, а?
Елена (взглянувъ на него изумленно). Что такое?.. Душка… Что съ вами?..
Сережа. Что-жь ты изумилась, душка?.. Вѣдь я твой мужъ.
Жоржъ (въ сторону). Браво, браво!.. каковъ?!..
Сережа. Будетъ уже патоку-то разводить, въ политику играть. (Беретъ ее за руки.) Поцѣлуй меня послаще, душонокъ. (Хочетъ привлечь, чтобъ поцѣловать.)
Елена. Не смѣйте… Пустите руки! Что это, отъ васъ виномъ пахнетъ, отойдите, пустите меня!
Сережа. Не пущу. (Держитъ за руки.) Я глаза… въ своихъ правахъ. Могу требовать отъ жены моей любви… Поцѣлуй, милка, сама, а то хуже вѣдь — силой.
Елена (поднимаясь со скамьи). Вы пьяны, пустите руки… Отпустите… Иначе я буду кричать. (Старается освободиться.)
Жоржъ (въ сторону). Скандалъ! (Выходитъ изъ куртины.) Сержъ, отпусти руки… что ты это! (Сережа отпускаетъ руки.)
Елена. Боже мой! И братъ тутъ былъ!.. Всѣ противъ меня… Ни минуты больше… Это адъ, а не жизнь! (Убѣгаетъ налѣво.)
Сережа (бросаясь за ней). Елена Григорьевна, простите, я не хотѣлъ, чтобы я…
Жоржъ (схватывая его за руку). Ни съ мѣста! Нюня, колпакъ, баба! Не смѣй за ней ходить. Далъ понять свои права и прекрасно…
Сережа. Мнѣ ихъ жаль… они такъ разогорчились… вѣрно, плачутъ!
Жоржъ. Глупости, поплачетъ и перестанетъ, какъ всегда — все и пройдетъ слезами… Только ты, братъ, Сережа, какъ все это неумѣло… схватилъ за руки, какъ медвѣдь какой. Я предупреждалъ, чтобъ насилія не было.
Сережа. Да я вѣдь только попридержалъ за руки-то.
Жоржъ. И этого не нужно было дѣлать. Сказалъ-бы: я требую; да посерьезнѣе, съ экспресіей, вотъ она и поцѣловала-бы тебя.
Сережа. Такъ я пойду къ нимъ, извинюсь.
Жоржъ. Ну, если ты пойдешь къ ней, пока я не скажу, что можно, не разрѣшу тебѣ, — кончено; дѣлай, какъ знаешь — я руки умываю. Только за послѣдствія я не отвѣчаю — смотри! (По всѣмъ направленіямъ сада проходятъ гости. Сережа въ нерѣшительности.) Ну, что-жь?
Сережа. Да я… ей-богу… (Махнувъ рукой.) Все одно, образовывайте до конца, буду слушаться.
Жоржъ. Такъ-то вотъ лучше, не зла-же я тебѣ желаю! Подберись, ободрись, что губы-то распустилъ! (Беретъ подъ руку и, замѣтивъ въ группѣ проходящихъ шафера.) Послушайте! (Тотъ подходитъ.) Что это, батенька, какой вы шаферъ, еще распорядитель танцевъ! балъ сонный, антракты чуть не по часу… Приналягте на музыкантовъ, велите скорѣе оркестру польку играть, а то тоска.
Шаферъ. Я сейчасъ, сейчасъ… (Сережѣ.) А ваша супруга?
Жоржъ (быстро). Сестра утомилась немного, ушла отдохнуть. Не давайте обществу замѣтить, ея отсутствія. Велите поскорѣй играть польку, а потомъ немедленно начните кадриль. Vite, vite, mon cher!
Шаферъ (уходя). Сію минуту, сію минуту. (Уходитъ въ арку.)
Жоржъ. Да не вѣшай ты носа… Я сестру лучше твоего знаю: поплачетъ и привыкнетъ… Вѣдь какъ сначала была противъ того, чтобъ выдти за тебя замужъ, а вѣдь сломилъ-же. Сдѣлай-же веселую мину… Ну, вотъ такъ, браво. (Оркестръ играетъ польку.) Пока она успокоится, мы посмотримъ танцы. Идемъ въ залъ! (Уходятъ въ арку.)
Осиповъ (выдѣляясь изъ группы гостей въ средней алеѣ, сходитъ на аван-сцену). Весела и счастлива!.. Танцовала съ какимъ-то пошлякомъ съ увлеченіемъ, улыбается, смѣется… Глупецъ! Зачѣмъ ты прилетѣлъ сюда, въ Москву, добылъ билетъ на этотъ свадебный балъ… Подозрѣвалъ гнусную интригу, деспотизмъ отца… думалъ ее видѣть печальной, убитой, жертвой на закланіе современному богу-боговъ, золотому тельцу! А эта жертва сіяетъ счастіемъ, самодовольствіемъ. Позорно, мерзко! (Садится на скамью справа.) Какъ мальчишка лелѣялъ въ себѣ остатки вѣры въ чистоту, честность убѣжденій и содержательность этой натуры, думалъ, что мои двухлѣтнія занятія, мое вліяніе, наконецъ, наша люб… даже языкъ отказывается выговорить это пошлое слово… (Пауза.) Что-жь? Видѣлъ, увѣрился, что я еще увлекающійся малолѣтокъ, фантазеръ, идеалистъ, незнающій людей… Остается ѣхать домой… (Пауза.) И гдѣ я думалъ найти непосредственную натуру, осуществить эти новыя начала возрожденія женщины, призвать ее къ самостоятельной дѣятельности, разумной жизни?.. Въ этихъ раззолоченныхъ палатахъ, въ этихъ сказочныхъ, волшебныхъ садахъ! Смѣшно, безумно! (Пауза.) Нѣтъ, выпью чашу до дна… Во что-бы то ни стало переговорю съ матерью и выясню все, что мнѣ кажется непонятнымъ… А съ ней, съ ней?.. Зачѣмъ, для чего? Смутить ея покой, тронуть ея совѣсть?.. Ха, ха, ха! Совѣсть!.. Кто могъ безъ малѣйшаго колебанія, протеста, не говоря уже о борьбѣ, въ двѣ недѣли измѣнить свои убѣжденія, продать самое себя, у того совѣсть спитъ непробуднымъ сномъ, а можетъ быть и совсѣмъ ея нѣтъ!.. (Увидя выходящую справа Градищеву въ обществѣ двухъ изящно одѣтыхъ дамъ, двухъ фрачниковъ и гусарскаго офицера.) Вотъ и она — моя покровительница.
Градищева (проходя мимо Осипова и не замѣчая его, къ спутникамъ). Посмотрите, какія розы, камеліи, азаліи! C’est un chateau magique!.. Я въ восторгѣ! Это какой-то храмъ для наслажденій… Вездѣ цвѣты, цвѣты и цвѣты. Je suis ravi. (Вся группа останавливается около середины аван-сцены.)
Осиповъ (подойдя къ ней). Здравствуйте, Людмила Николаевна.
Градищева (оборотясь, изумленно). Ахъ, кого я вижу! Est-ce bien vous, Николай Алексѣевичъ? (Подавляя замѣтное волненіе и протягивая руку.) Какъ я рада васъ видѣть! Хотите присоединиться къ намъ, мы дѣлаемъ осмотръ этого великолѣпнаго дворца.
Осиповъ. Извините, я сейчасъ ѣду, но… мнѣ необходимо сдѣлать вамъ два-три вопроса… Пожалуйста, удѣлите пять минутъ… Я васъ очень, прошу…
Градищева (послѣ мгновеннаго колебанія). Съ удовольствіемъ. (Къ спутникамъ.) Je vous demanderai mesdames et messieurs, mille pardone, — j’ai à monsieur quelques mots. (Указываетъ на скамью направо.) Сядемъ. (Удаляющемуся обществу налѣво.) J’ai serai à vous dans une minute! (Садясь.) Ну, будемъ поскорѣй толковать; неловко — я бросила ихъ для васъ!.. Какъ я удивлена и обрадована! (Жметъ руку.) Давно-ли вы въ Москвѣ, какъ попали на этотъ пошлый, банальный свадебный балъ?
Осиповъ. Помилуйте, нарочно изъ Петербурга пріѣхалъ… Въ эти двѣ недѣли для меня совершилось столько загадочныхъ происшествій, столько…
Градищева (перебивая). Ахъ, не говорите! Я вамъ глубоко сочувствую; кто-бы могъ это предвидѣть?.. такой ударъ! И все это такъ внезапно, быстро, неожиданно. Что дѣлать?.. Судьба!.. Une décret de Dieu!.. Fatalité… Не будемъ прикасаться къ этой свѣжей ранѣ. (Печально.) Все свершилось, все кончено!.. У васъ станетъ мужества перенести это испытаніе, забыть, а я?.. Мнѣ остается только покорно склонить голову предъ Тѣмъ, Кто располагаетъ всѣмъ и всѣми… Оставимъ этотъ вопросъ, не будемъ возмущать себя — помочь нельзя. (Мѣняя тонъ.) Скажите-ка, подвинулась-ли ваша дисертація?
Осиповъ (не спуская съ нея глазъ). Людмила Николаевна… Я пріѣхалъ, чтобъ убѣдиться собственными глазами… Хотѣлъ встрѣтиться съ ней… объясниться… Но ея довольство, веселье мнѣ отвѣтили лучше ея самой… Съ нею я ни слова не скажу… Иронически.) Не хочу своей бесѣдой смущать ея полнаго счастья съ этимъ… Но вы, съ вами… мнѣ… (Затрудняется. Изъ-за первой лѣвой кулисы торопливо и озираясь выходитъ Елена.)
Елена. Вездѣ народъ… Нигдѣ нельзя… Здѣсь никого. (Увидя сидящихъ, едва удерживается отъ крика.) Они!.. вмѣстѣ!.. Что они говорятъ… что? (Прячется въ клумбѣ.)
Осиповъ (оправясь). Послѣ той комедіи, которую вы такъ искусно разыграли со мной, притворясь влюбленной и вызвавъ невольно отъ меня признаніе въ чувствѣ къ вашей дочери, вы прислали мнѣ въ тотъ-же день гонораръ за уроки вмѣстѣ съ деликатнымъ отказомъ отъ вашего дома… Что все это значить?
Градищева. Вслѣдъ за вашимъ уходомъ послѣ комедіи, Helène послала за Хлопонинымъ и въ присутствіи всей семьи заявили, что она выходитъ за него замужъ… Что мнѣ оставалось послѣ этого дѣлать, какъ не послать вамъ письмо, чего настоятельно требовала и сама Helène?
Осиповъ (изумленно). Да!.. вотъ что!.. да! Вы, конечно, сказали и ей, и Григорію Ивановичу о моемъ признаніи?
Градищева. О, конечно! И ей, и мужу… Она приняла это въ шутку, много смѣялась, говорила, что она не подавала вамъ надежды, что ея вниманіе къ вамъ было не болѣе, какъ свѣтская любезность… Мужъ бѣсился и также настаивалъ на немедленной отправкѣ письма… Онъ-же запретилъ принимать васъ въ домѣ.
Осиповъ (недовѣрчиво). Странно, непонятно!.. да! странно. Вы получили отъ меня письмо съ просьбой объяснить все происшедшее?
Градищева. Получила, и не отвѣчала потому, что не желала окончательно убить васъ этой новостью о свадьбѣ Helène, разсчитывая на время, какъ на самаго лучшаго доктора. (Вздыхая.) Ахъ, что много говорить, мнѣ не менѣе вашего тяжело. Вы ошибались въ ней по увлеченію, а я по излишку материнскаго чувства. Оба мы хотѣли въ ней видѣть и находили нѣчто особое, исключительное, а на повѣрку она оказалась простой богатой русской барышней, для которой выше всѣхъ убѣжденій это (Указывая кругомъ.) богатство и почти царственная роскошь. Мы съ мужемъ были противъ этой партіи, но вы знаете, что мы живемъ теперь въ такое время, когда желанія дѣтей — законъ для родителей… Я осиротѣла, одна; сынъ — отрѣзанный ломоть, онъ никогда для матери не замѣнитъ дочь… Ахъ, что говорить… грустно, тяжело! Довольно; кажется, все объяснилось и понято вами. (Вставая.) Надѣюсь встрѣтиться въ Петербургѣ. Теперь будьте увѣрены, вамъ снова широко растворены двери нашего дома… Я бросила общество, меня ждутъ… Итакъ — au revoir! (Подаетъ руку.)
Осиповъ (удерживая за руку). Еще одинъ, послѣдній вопросъ… Дошли до Елены Григорьевны мои два письма?
Градищева. Одно попало въ руки мужа и возвращено вамъ нераспечатаннымъ, другое-же дошло по назначенію и было… (Не договариваетъ.)
Осиповъ (съ волненіемъ). И было… договаривайте… Что-жь было?
Градищева (коварно). Было прочитано.
Осиповъ Нѣтъ, вы не договариваете всего. Не щадите меня, говорите все, все… прошу васъ?
Градищева. Вы этого хотите?.. Она… Нѣтъ, не могу, мнѣ жаль васъ!
Осиповъ. Что она? Умоляю васъ, говорите! Она…
Градищева. Она прочитала его жениху и вмѣстѣ смѣялись, глумились…
Осиповъ. Возможно-ли?.. Нѣтъ, это слишкомъ гадко!.. Не можетъ быть!..
Градищева (печально). Hélas, къ несчастью, это такъ… правда!
Елена (выбѣгая изъ клумбы внѣ себя, задыхаясь). Неправда, ни одного слова правды!.. все ложь! одна ложь. (Закрываетъ лицо руками. Осиповъ отпускаетъ руку Градищевой и отступаетъ назадъ.)
Градищева (злобно). Ахъ, вотъ и она, отлично! (Быстро.) Объяснитесь, только, надѣюсь, все это обойдется безъ сценъ и безъ слезъ… Помните, что на васъ сосредоточено общее вниманіе. (Осипову.) Au revoir, monsieur, не забывайте насъ въ Петербургѣ (Еленѣ.) Поторопитесь! Вашъ мужъ скоро вернется. (Быстро уходить въ алею.)
Елена (бросаясь на грудь Осипову). Милый, милый мой… Ты не виноватъ… Мы обмануты оба… Она, она… (Рыдаетъ.)
Осиповъ. Радость мои… успокойтесь… Я понялъ теперь все, всю гнусную интригу… (Цѣлуетъ руки.) Сядьте… Другъ мой, безцѣнный другъ… Они не стоять той жертвы, какую вы принесли, чтобъ спасти ихъ состояніе… Сядьте, успокойтесь.
Елена (торопливо садясь и оправляясь). Надо поскорѣй все объяснить, все разсказать… Придетъ мужъ, свекровь, брать… она… (Оглядѣвшись.) Руку мнѣ дайте, вашу руку. (Беретъ обѣими руками.) Такъ это не вы, не ты, а она вамъ объяснилась въ любви?.. (Досадливо качая головой.) Все не то говорю!.. Она сдѣлала тебѣ признаніе въ любви своей, а ты сказалъ, что любишь меня, а не ее? да, да, такъ? (Быстро.) А зачѣмъ вы у ней руки цѣловали долго… я видѣла… зачѣмъ? Она обняла васъ крѣпко за шею, а вы у ней цѣловали руки… Зачѣмъ? (Смотритъ ему въ глаза, отрывисто.) Говорите: зачѣмъ?
Осиповъ. Милый мой другъ, я…
Елена (раздраженно перебивая). Что-жь вы молчите?.. Зачѣмъ?
Осиповъ. Она дала слово матери содѣйствовать нашему счастью, устроить свадьбу… Я повѣрилъ этому и благодарилъ.
Елена. Да, да-да… такъ!.. Я понимаю. Они придутъ… нужно скорѣе. Что я хотѣла? (Раздумье. Пауза.) Что я хотѣла? (Вспомнивъ быстро.) Ахъ, да! Она сказала неправду, я писемъ никакихъ не получала… А какъ мнѣ хотѣлось знать объ тебѣ… Хоть я сердита была тогда на тебя, но не переставала любить, все думала объ тебѣ… (Задумывается, про себя.) Отецъ спасенъ, счастливъ… доволенъ… (Громко.) Все не то я говорю… Что еще хотѣла я сказать… Съ какимъ-бы наслажденіемъ я прочитала тогда каждую твою строчку, разцѣловала-бы каждую букву твоего письма, поплакала-бы… Вотъ и теперь хочется плавать, а слезъ нѣтъ… Нѣтъ и нѣтъ, да-а! (Задумывается.)
Осиповъ. Дорогая моя, теперь мнѣ все ясно. Вы слышали только часть нашего объясненія съ матерью вашей… заподозрили меня въ двуличности… и рѣшились принести себя въ жертву, чтобъ спасти состояніе семьи… Я колебался, вѣрилъ и не вѣрилъ, сомнѣвался въ васъ… Теперь вижу, что вы ни въ чемъ невиноваты, васъ опутали этой интригой, васъ… (Ритурнель кадрили изъ «Елены прекрасной».)
Елена (вскрикивая). Ахъ, что это? Мужъ идетъ… они? Надо скорѣй, скорѣй! (Беретъ его за обѣ руки.) Смотри мнѣ въ глаза. (Досадливо.) Э, не такъ… Долго, глубоко, до-о-лго! (Отбрасываетъ его волосы назадъ.) Да-а, такъ, та-а-а-къ! Никогда, ни одного чужого мужчину, но тебя въ первый и послѣдній разъ. (Порывисто охватываетъ его шею, страстно цѣлуетъ и вдругъ, какъ-бы испугавшись, быстро пересаживается отъ него на край скамьи.)
Осиповъ. Дорогая моя, успокойтесь… Я принесу вамъ воды!
Елена. Воды?.. зачѣмъ воды?.. Да, да, принесите, я хочу пить. Да отыщите мужа… Я буду здѣсь ждать… Приходите съ нимъ.
Осиповъ. Сейчасъ, сію минуту. (Поспѣшно уходитъ въ арку.)
Елена (прослѣдивъ, какъ Осиповъ ушелъ, вскакиваетъ со скамьи.) Надо скорѣй… Здѣсь видно! (Бѣжитъ налѣво.) Тутъ все гости. (Бросается направо.) Сюда! И тугъ все народъ, ходятъ… говорятъ. (Возвращается). Уйдутъ… тогда… онъ вѣдь со мной… да… когда уйдутъ! (Стоитъ, опустя руки вдоль тѣла и склоня голову.) Онъ не переставалъ меня любить, онъ любить по-прежнему… Что-жь, можно мужа обмануть, бросить, убѣжать къ нему… жить съ нимъ счастливо, трудиться… работать… А клятва?.. я дала ее на всю жизнь; сдѣлаться клятвопреступницей?.. Онъ говорилъ: слово надо держать, въ словѣ весь человѣкъ… Нѣтъ, никогда, ни за что! Жить съ нимъ нельзя, а жизнь съ мужемъ — пытка, адъ… Рѣшено, кончено!.. А какъ мнѣ хочется жить, любить, люби-ить… Боже, за что-же ты меня наказалъ? Неужели я хуже ихъ всѣхъ?.. Нѣтъ, я не хуже ихъ! Ужъ если мать, братъ… Не надо, не надо!.. Ни комъ не надо, все забыть надо, простить… На землѣ нѣтъ правды, она тамъ, тамъ… (Задумывается, оркестръ громко играетъ кадриль… Вздрогнувъ.) А, пора! (Оглядывается.) Всѣ ушли… никого нѣтъ… (Бѣжитъ направо и, схватившись за грудь, останавливается.) Ахъ, страшно, страшно! Но должно, нужно… Что-жь, одна минута, ударъ грома, молнія… Господи, прости меня, ты видишь мою душу… Простите меня всѣ, всѣ!.. (Изъ арки показываются Сережа, Осиповъ и офиціантъ съ прохладительнымъ питьемъ. Почти съ крикомъ.) Милый, хорошій, дорогой, люблю тебя одного… Прости… Прощай!
Осиповъ (вздрогнувъ, пріостанавливается). Что это? выстрѣлъ… Что значитъ? тамъ, кажется… Не Елена-ли Григорьевна?.. Не можетъ быть!
Сережа (схвативъ Осипова за руку). Ай, Господи, сердце упало… Она въ кабинетѣ мои пистолеты смотрѣла.
Осиповъ. Что-жь вы меня держите? Идемте скорѣй. (Сходятъ на аван-сцену.) Ея здѣсь нѣтъ… Выстрѣлъ раздался отсюда… Елена Григорьевна… Неужели? (Бѣжитъ за кулисы направо.) Гдѣ вы, Елена Григорьевна…
Сережа. Боже мой! Что-же это? (Уходитъ туда-же. Гости сходятся со всѣхъ сторонъ на сцену.)
Осиповъ (кричитъ за кулисами). Вотъ она… доктора скорѣй… Огня, свѣту… Зовите-же доктора, бѣгите… Неужели нѣтъ надежды?
Сережа (выбѣгая). Несчастіе! Доктора, господа, скорѣй… доктора.
Градищева (пробиваясь чрезъ толпу съ Жоржемъ). Выстрѣлъ!.. Позвольте пройти… Сережа, что такое случилось?
Сережа. Леночка выстрѣлила себѣ въ грудь… Доктора, доктора!
Градищева. Ахъ! (Падаетъ на руки Жоржа. Толпа ихъ закрываетъ.)
Сережа (бросаясь налѣво). Въ карточной былъ докторъ… Позвольте! (Встрѣчая отца, выходящаго изъ-за кулисы.) Папенька, несчастіе… Леночка застрѣлилась. (Рыдаетъ на груди отца.)
Хлопонинъ. Господи!.. Несчастіе какое!
Осиповъ (вынеся трупъ на рукахъ и положа на скамью, стоить на колѣняхъ). Елена Григорьевна, Елена!.. Пульсъ не бьется… ни движенія, ни вздоха… Неужели все кончено?.. Выстрѣлъ въ самое сердце… Умерла, умерла! [(Рыдаетъ прижимая ее руки къ лицу.) Бѣдное, несчастное, созданіе!.. все, что было для тебя святого, чистаго, честнаго, — все это опозорили, смѣшали съ грязью, самою тебя предали, продали, убили. И я могъ усомниться въ тебѣ, свѣтлая, непорочная душа! (Рыдаетъ, прижавшись головой къ трупу.) Прости меня, прости!
Градищевъ (въ толпѣ). Позвольте, господа, пропустите… Гдѣ она, гдѣ?
Осиповъ (бросаясь на встрѣчу Градищеву, взявъ его руку). Вотъ она, вотъ… любуйся на свою жертву… (Обществу.) И вы, вы тоже смотрите… и вы виноваты всѣ въ ея погибели… всѣ, всѣ! (Схватывается за голову.) О-о! будьте вы прокляты, дѣтоубійцы!.. будьте прокляты!
Градищевъ (съ рыданіями падая у трупа дочери). Дитя мое, сокровище!.. Дочь моя, дочь!..