В. АВСѢЕНКО
править1885.
правитьЗИМНЯЯ НОЧЬ
правитьI.
правитьКакія бываютъ скучныя комнаты! Огромная, длинная, проходная гостиная съ крашенымъ поломъ, на который какими-то домашними средствами наведенъ необычайный глянецъ, равняющійся паркету. Стѣны оклеены дешевыми бѣлоперловыми обоями, — такими дешевыми, что если прислониться къ нимъ, то на платьѣ останется мѣлъ. На одной изъ дверей виситъ коротенькая портьера изъ малиноваго репса, а на другую, изъ передней, матеріи не хватило, и она украшена только Фестонами съ узенькою бахромою. Окна завѣшены пожелтѣлыми кисейными съ зубчиками занавѣсками, измятыми какъ затрепанное и замытое платье, и заложенными за кривыя бронзовыя ручки. Мебель, скупо и симметрично разставленная по стѣнамъ, покрыта расползшимися кое-гдѣ по швамъ чехлами. Она полиняла и выгорѣла отъ солнца; но обновить ее показалось дорого, и потому повѣсили только новую портьеру. Подъ чехлами, кстати, удобно прятались обтертыя ножки со сломанными колесцами и замѣнявшими ихъ подставками. Узенькое зеркало закрывало только половину простѣнка. Оно состояло все изъ кусочковъ, искусно соединенныхъ переплетомъ, и наверху на немъ красовалась маленькая фарфоровая куколка, происхожденія которой никто не помнилъ, а на подзеркальникѣ стоялъ, между двумя посеребренными подсвѣчниками, букетъ искусственныхъ цвѣтовъ, окруженный засохшими колосьями и какою-то неувядающею травою. Отъ этого букета, прикрытаго стекляннымъ футляромъ, вѣяло невыразимою унылостью. Гораздо лучше была живая герань и еще какія-то растенія на окнахъ, вырощенныя дома изъ черенковъ, и потому чрезвычайно прочныя. Когда лѣтомъ солнце, послѣ полудня, било въ окна и заставляло канареекъ метаться и трепыхать крыльями, въ этомъ уголкѣ какъ будто чувствовалась жизнь и даже красота.
Но теперь былъ зимній вечеръ; канарейки спали, уткнувшись носиками подъ крылышки, и вмѣсто солнечныхъ лучей, комнату освѣщала керосиновая лампа изъ того сквернаго металла, который у насъ почему-то называютъ «темною бронзою». Свѣтъ этой лампы падалъ на столъ, прикрытый плохенькою репсовою скатертью, на лежавшіе на немъ два истерзанные альбома и на раскрытую книгу. И еще на чудесную женскую головку, опущенную надъ книгою.
Какъ много значитъ одна такая головка! Она могла бы сообщить неотразимую привлекательность этой скучной комнатѣ, заставить считать лучшими въ жизни часы, проведенные у этого столика, при свѣтѣ этой отзывающейся керосиновымъ чадомъ лампы, подлѣ этой чудесной головки… Но такого счастливаго человѣка еще не было.
Кое-какъ зачесанные съ утра, а теперь спутавшіеся, полосы упали короткими густыми прядями на маленькій лобъ. Отъ неровнаго освѣщенія они казались разныхъ оттѣнковъ: то свѣтлые съ металлическимъ плескомъ, то темные, мягкіе, какъ пушистый плюшъ золотистаго, мѣняющагося цвѣта. По опущеннымъ темнымъ рѣсницамъ, когда онѣ шевелились, тоже какъ будто перебѣгали золотыя искры. Въ тонкомъ носикѣ и немножко толстыхъ сжатыхъ губахъ можно было замѣтить чуть-чуть задорное выраженіе, тогда какъ глаза, которыми она иногда медленно обводила вокругъ себя, переворачивая страницу, заставляли предполагать скорѣе что-то неопредѣленно-мечтательное, мягкое и ласковое. Этому выраженію какъ нельзя болѣе отвѣчалъ простой полотняный воротничекъ, туго обхватывавшій круглую шейку, и измятая старенькая блуза, въ которую была одѣта Мери.
Мери! Откуда такое нерусское имя, отзывающееся претензіями аристократическаго салона и моднаго воспитанія? Оно какъ-то странно звучитъ въ этой опрятно-убогой комнатѣ, оно не идетъ къ этой прелестной, но растрепанной головкѣ и къ этой старенькой блузѣ.
А дѣло очень просто. Марья Петровна Шелехова, двадцать лѣтъ назадъ, когда у нея родилась дочка, была очень тонная дама. Тонность ея оправдывалась, впрочемъ, только собственнымъ ея желаніемъ. По происхожденію и общественному положенію она принадлежала къ мелкому чиновничеству. Но она недурно говорила по Французски, и въ дѣвушкахъ за нею ухаживали военные. Ей случалось бывать у полковыхъ дамъ, гдѣ чай подавали деньщики въ бѣлыхъ перчаткахъ, и гдѣ говорили объ оперѣ, о Михайловскомъ театрѣ, о карусели у артиллеристовъ и о лицахъ самаго высокаго положенія. Выйдя за маленькаго чиновника, Марья Петровна рѣшила, что она все-таки будетъ принимать у себя вечеромъ во фракахъ и съ эполетами. Въ Петербургѣ мѣщанскій аристократизмъ — одно изъ самыхъ доступныхъ развлеченій. Марья Петровна приняла видъ дамы, сохранившей въ своемъ неудачномъ бракѣ привычки хорошаго общества. У нея появились очень личные поклонники, и она сочла самымъ хорошимъ тономъ назвать свою маленькую Машу — Мери.
II.
правитьНо на двадцать лѣтъ Шелеховы постарѣли, а продолжительная борьба съ дороговизною, съ безденежьемъ, съ затрудненіями и щелчками всякаго рода, утомили даже Марью Петровну. Притомъ, въ пожилыхъ годахъ типъ департаментской салопницы какъ-то неизбѣжно беретъ верхъ надъ свѣтскими притязаніями. Марья Петровна опустилась, раскисла, и пріобрѣла брюзжащую хроническую раздражительность. Она убѣдилась, что жизнь ея испорчена, что мужъ загубилъ ее, и точно такъ же загубитъ и дочь.
Впрочемъ, это какъ случится: иногда Марья Петровна обрушивалась съ плачущею бранью на Мери, попрекая ея связанными съ ея существованіемъ расходами, и раздражаясь, зачѣмъ ей скучно. Красивая, изящная, но не выданная замужъ, плохо одѣтая и скучающая Мери, представлялась ей какъ бы живою укоризною ихъ бѣдности, и она готова была одинаково злобствовать и на нее, и на мужа, смотря потому, кто подвертывался на очередь.
Симъ Шелеховъ относился ко всему довольно спокойно, какъ человѣкъ обтерпѣвшійся, и съ самымъ невиннымъ удовольствіемъ приносилъ иногда домой мѣшокъ винограду или апельсиновъ, купленныхъ на лоткѣ. Это выходило почти трогательно, и Марья Петровна въ хорошую минуту старалась какъ бы даже преувеличить пріятное значеніе такого баловства.
Мери никогда не роптала. Она иронизировала. Ей словно смѣшно было, что вотъ она сидитъ въ этой скучной комнатѣ, въ старенькой блузѣ и въ туфляхъ съ кривыми каблуками, — она, такая хорошенькая и рожденная совсѣмъ для другой обстановки. Убѣжденіе, что судьба предназначила ее для чего-то иного, выросло вмѣстѣ съ Мери; это было даже не убѣжденіе, а какое-то почти физическое чувство, разлитое въ ея красотѣ, въ крови, въ нервахъ. И потому бѣдность и скука забавляли ее какъ нелѣпость, которая не можетъ же вѣчно продолжаться.
Глаза ея уже нѣсколько минутъ были опущены все надъ одною и тою же страницею. Она не читала, ей только не хотѣлось перемѣнить положенія. Наконецъ, она отбросила книгу, потянулась всѣмъ тѣломъ и сдѣлала нѣсколько шаговъ по комнатѣ. За полу-открытою дверью отецъ что-то писалъ, обложенный бланками и вѣдомостями. Онъ сидѣлъ спиною къ ней, и его широкія сутуловатыя плечи, на которыхъ сморщился дурно сшитый пиджакъ, имѣли какой-то нестерпимо рабочій видъ. Глядя на нихъ, думалось, что онъ въ сущности очень любитъ это писанье, эти вѣдомости и дѣла въ синей обложкѣ, и эта мысль невольно раздражала. Мери только посмотрѣла, и прошла черезъ неосвѣщенную прихожую въ комнату матери.
Тутъ бѣдность уже не давала себѣ труда спрятаться… Принадлежности домашняго житья, всякій скарбъ, надбитыя и разрозненныя мелочи, свободно расположились въ своемъ неряшливомъ безпорядкѣ. Отъ этого безпорядка казалось, что въ комнатѣ не хватаетъ воздуха, что нечѣмъ дышать.
Марья Петровна, сидя на постели, гадала засаленными картами на бубновую даму.
— На меня? спросила Мери, почти презрительно улыбнувшись своими задорными губами.
— На кого жь мнѣ гадать какъ не на тебя, отозвалась Марья Петровна. — Только все глупости. Вотъ что ты себѣ хочешь, а выходитъ интересный разговоръ съ трефовымъ королемъ. И при тузѣ — подарокъ будетъ. И непремѣнно тебѣ быть скоро въ большомъ, въ. большомъ обществѣ.
— Ну, я примусь чулки штопать, а то у меня всѣ протоптаны, сказала Мери, но съ такою веселою ироніею, подъ которою почти не чувствовалась злость этого замѣчанія.
— Вотъ увидишь. А что жь ты думаешь, у кого-нибудь вечеръ будетъ, вотъ и пригласятъ.
— Тѣмъ болѣе, скоро Николинъ день, имянинниковъ сколько, продолжала такъ же весело Мери.
— Ужь какъ ты хочешь, а по картамъ выходитъ, подтвердила тономъ убѣжденія Марья Петровна.
Мери постояла, глядя какъ мать снова разложила карты, и лицо ея по немногу приняло серьезное, задумчивое выраженіе.
— Мама, а что если Варвара Павловна не въ шутку говорила тогда… помните? сказала она вопросительно. — Вѣдь въ сущности, что тутъ невѣроятнаго? Она женщина одинокая, богатая, избалованная, любитъ общество, ей очень удобно было бы имѣть подлѣ себя дальнюю родственницу, ради которой можно собирать гостей, и которая… которая даже могла бы помочь ей въ этомъ, потому что Варвара Павловна любитъ молодежь, а ей кажется за сорокъ… и много за сорокъ.
Марья Петровна задумчиво отбирала парныя карты.
— Ужь не знаю, право, какъ ее понять… отвѣтила она черезъ минуту. — Говорила кажется не въ шутку, а вотъ сколько времени прошло съ тѣхъ поръ, и все ничего. Да у нея вѣдь все на вѣтеръ: сегодня вздумаетъ, завтра забудетъ.
Мери, наклонивъ голову, поправила измятую оборочку блузы.
— А вы отпустили бы меня? папа согласился бы? спросила она.
— Почему же не согласиться-то? Вѣдь тамъ свѣтъ, богатство какое. У нея въ домѣ одной мебели да всякихъ бездѣлушекъ, говорятъ, тысячъ на сто. И народъ каждый день толчется. Ты и во снѣ не видала какъ тамъ живутъ. Сказкою покажется!
Мери какъ будто вздрогнула при этихъ словахъ.
— А сказки сбываются иногда! сказала она.
Марья Петровна словно съ досадою смѣшала карты.
— Врутъ онѣ все, проклятыя, проговорила она. — Вѣдь вотъ который разъ уже выходитъ перемѣна, и нечаянный интересъ, и веселое общество, и важная пожилая дама все думаетъ о тебѣ съ большимъ расположеніемъ, — точно На-смѣхъ дразнятъ, право!
III.
правитьИ вдругъ сказка сбылась. Варвара Павловна заѣхала такъ же неожиданно, какъ въ первый разъ, нарядная, соблазнительно шелестящая мягкими складками satin mervéilleux, улыбающаяся изъ подъ какой-то огромной шляпки съ цѣлымъ Фазаномъ на боку, и рѣшительно отрицающая свои сорокъ съ лишнимъ лѣтъ. Отъ ея разбѣгающихся глазъ, отъ ея перелетнаго и слегка крикливаго разговора, отъ безпокойныхъ движеній ея плечъ, рукъ и таліи, отъ всей ея особы, вѣяло возбуждающимъ легкомысліемъ. Даже парфюмерная смѣсь, которою она душилась, имѣла особый, своевольный и безпокойный запахъ, про который старый Шелеховъ однажды оригинально выразился:
— И духи у нея какіе-то вздорные! т. п.
И дѣйствительно, Варвара Павловна была восхитительнымъ воплощеніемъ вздорности, своеобычно и почти наивно мирившейся съ ея болѣе чѣмъ зрѣлою красотою*
— Мери, одѣвайтесь. Господи, отчего это у васъ такъ темно? У меня голова закружилась, пока я къ вамъ доѣхала. Но эти цвѣты совсѣмъ отнимаютъ свѣтъ, я къ вамъ вхожу точно слѣпая. Душечка, Марья Петровна, здравствуйте, я ее увожу.
Она проговорила это съ непостижимою быстротою, наклоняясь къ зеркалу и усиливаясь что-нибудь разглядѣть сощуренными глазами.
— Увозите? Мери, слышишь? произнесла со скрытымъ волненіемъ Марья Петровна.
— Ну да, развѣ я не говорила? Обойщики ужасно задержали, вчера только кончили ея комнату. Но за то какъ сдѣлали! Я еще прибавлю кое-что, разныя мелочи. Сегодня намъ даютъ «Аиду», а Зизи больна, я возьму Мери. А потомъ у меня пьютъ чай. Но поскорѣе, я еще должна все показать. У меня подаютъ самоваръ прямо въ гостиную, на круглый столъ. Мери будетъ готовить сандвичи.
Она повернулась къ дѣвушкѣ.
— Прелесть! чудо! произнесла она медленно, съ внезапною задумчивостью, какъ будто что-то соображая и мысленно прикидывая къ хорошенькой головкѣ Мери. — Я научу васъ совсѣмъ иначе причесываться. Но вы въ блузѣ? Боже мой, когда жь вы будете готовы!
Мери бросилась къ себѣ въ комнату. У нея было черное шелковое платье, жиденькое и не совсѣмъ свѣжее, но приличное. Она въ минуту одѣлась.
— А вѣдь папа дома нѣтъ, я ужь не знаю какъ же это безъ него! обратилась къ ней съ нерѣшительнымъ видомъ мать..
— А вы ему скажете! отвѣтила очень просто Мери.
Въ каретѣ запахъ «вздорныхъ» духовъ чувствовался несравненно сильнѣе. Мери подумала, что неудивительно, если у Варвары Павловны дорогой закружилась голова. У нея у самой мысли какъ-то радостно путались и нѣмѣли.
— Я ужасно рада, что мнѣ пришла эта идея, говорила Варвара Павловна. — Зизи очень милая дѣвушка, но на нее никогда нельзя положиться; гораздо лучше, когда кто-нибудь живетъ въ домѣ. Увидите, какъ вамъ будетъ весело. Тамъ у васъ должна быть страшная скука: когда я бываю, мнѣ кажется, что я задыхаюсь. Ахъ, мнѣ надо въ Морскую, я совсѣмъ забыла.
Она бросилась въ. магазины, накупила кучу самыхъ разнообразныхъ и кажется совсѣмъ ненужныхъ вещей, такъ-что въ каретѣ у нихъ наконецъ повернуться нельзя было. Мери на все это улыбалась точно сквозь сонъ, и глядѣла ошеломленными глазами.
— Боже мой, но что это у васъ за шляпка! вдругъ воскликнула Варвара Павловна, въ первый разъ обративъ вниманіе на туалетъ дѣвушки. — Вы не взяли другой? вамъ невозможно будетъ въ этой выѣзжать. Впрочемъ, у меня множество прошлогоднихъ; я вамъ выберу какую-нибудь къ лицу.
Мери невольно подумала, что можно было бы не называть ихъ прошлогодними, а еще проще тутъ же заѣхать въ магазинъ и купить. Но она заставила себя, не останавливаться на этой мысли.
Она была счастлива. Когда Варвара Павловна провела ее по всему дому, похожему на маленькій музей искусства и моды, когда она вошла въ свою новую комнату, отдѣланную розовымъ съ сѣрымъ атласомъ и кружевами, она всплеснула руками и бросилась на шею этой доброй волшебницѣ, принявшей ее въ свой очарованный замокъ.
— Ахъ, какъ тутъ хорошо, какъ тутъ хорошо, душечка Варвара Павловна! только и могла она проговорить.
— Зовите меня тетей, поправила Варвара Павловна, цѣлуя ее съ увлеченіемъ. — Хотя наше родство очень дальнее, но такъ какъ-то лучше.
IV.
правитьМери была какъ будто приготовлена къ наставшему въ ея жизни празднику. Все предыдущее очевидно было только случайною ошибкою. Эту ошибку наконецъ поправили, и она никогда не чувствовала себя такъ свободно, какъ въ своихъ новыхъ, не очень дорогихъ, но очень «миленькихъ» туалетахъ, и среди новой роскошной обстановки. Она тотчасъ поняла господствовавшій здѣсь тонъ и вкусъ. У Варвары Павловны было парадно и безалаберно; она держала себя съ капризнымъ своеволіемъ очень избалованной женщины, разъ навсегда рѣшившей, что о ней нельзя судить какъ о другихъ. Ей казалось что она дорожитъ свободою, что она очень оригинальна и что ее всѣ обожаютъ. Ее забавляла всякая нелѣпость, хотя бы это была кружка квасу, выпитая послѣ обѣда съ трюфелями и ананасами. Покойный мужъ, генералъ Лынскій, держалъ ее немножко строго, но овдовѣвъ еще въ молодыхъ лѣтахъ и сдѣлавшись распорядительницею отличнаго состоянія, она дала полную волю своему легкомыслію и своимъ причудамъ. Въ свѣтѣ къ такимъ барынямъ привыкаютъ. Надъ нею подсмѣивались и повторяли на ея счетъ всевозможныя сплетни, но находили, что съ нею весело, и что не стоитъ придавать значенія ея фантазіямъ. Разъ даже у нея въ ложѣ увидѣли цыганку, обыкновенную цыганку изъ хора, въ которую Варвара Павловна вдругъ какъ-то влюбилась. Такія выходки озадачивали, потомъ забывались. «Ну, она вѣдь извѣстна своими причудами», говорили снисходительно, и охотно продолжали бывать у нея и принимать ее.
Впрочемъ, бывать въ «домахъ» Варвара Павловна не любила. Она предпочитала театры, пикники и рестораны. У подъѣзда ея чуть не каждый день звенѣли бубенчики. Дамскій кружокъ ея состоялъ изъ тѣхъ, которыя хотѣли веселиться во что бы то ни стало, и давно рѣшили, что доставленное самой себѣ удовольствіе гораздо важнѣе того, какъ будутъ говорить объ этомъ. Мужчины были всякіе и смѣнялись безпрестанно.
Мери совсѣмъ закружилась. Послѣ поздняго обѣда, за которымъ всегда много пили и дурачились, Варвара Павловна везла ее въ театръ, а оттуда, на тройкахъ, на какой-нибудь импровизированный праздникъ, съ котораго возвращались по утру, чтобы проспать весь день. Эта жизнь до такой степени одуряла, что не было времени даже дать себѣ отчетъ: весело это или нѣтъ. Варвара Павловна была чрезвычайно довольна Мери.
— Я и не знала, что вы такая! говорила она ей, цѣлуясь съ увлеченіемъ. — Я думала, что вы будете дикарка. А вы кажется такая же смѣлая, какъ я!
Мери улыбалась.
— Какая же тутъ нужна смѣлость? Я просто хочу чтобы ко мнѣ поскорѣе привыкли.
И къ ней дѣйствительно привыкли. Варвара Павловна называла ее племянницею; говорила, какъ она рада, что могла наконецъ взять ее совсѣмъ къ себѣ; обнаруживала очень много нѣжности къ ней, и иногда высказывала съ нѣкоторымъ оттѣнкомъ сожалѣнія:
— Но вѣдь дѣвушка что птичка, упорхнетъ изъ гнѣздышка!
О семействѣ Мери никто не спрашивалъ, и никто кажется хорошенько не зналъ ея фамиліи. Ее обыкновенно называли m-lle Лынской.
— И очень естественно, потому что вы вся въ меня, говорила обыкновенно Варвара Павловна. — У васъ мой характеръ. А впрочемъ, знаете, почему я такая? Потому что я больна, ужасно больна. У меня порокъ сердца, и каждую минуту могу умереть. Оттого мнѣ все равно, лишь бы забыться, завертѣться…
И при этихъ словахъ она блѣднѣла, и глубокіе темные круги обрисовывались подъ безпокойными глазами.
V.
правитьМарья Петровна пріѣхала разъ по утру, когда еще всѣ спали, и съ очень важнымъ, даже властнымъ видомъ прошлась по всему дому. Ей казалось, что такъ надо себя держать передъ прислугою, и что она здѣсь уже не чужая. Въ большой гостиной она даже остановилась, встряхнула портьеру и показала сопровождавшему ее лакею, что въ глубинѣ складокъ есть пыль.
— Вытряхать непремѣнно надо, сказала она, поджимая губы. — Вещь цѣнная, а у васъ пылится. Встать на табуретъ, да султаномъ и пройтись, и пройтись по всѣмъ складкамъ.
Лакей только подбросилъ фартукомъ и усмѣхнулся въ сторону.
.Мери приняла мать въ постели. Вчера вернулись поздно, и она съ трудомъ раскрывала слипавшіеся глаза. Отъ густыхъ на розовой подкладкѣ шторъ въ комнатѣ былъ распространенъ слабо окрашенный полусвѣтъ. Марья Петровна почти не узнала дочку: до такой степени ея головка, покоющаяся на обшитыхъ кружевами подушкахъ, показалась ей изящною и отмѣченною какою-то новою прелестью.
— Принцесса, вотъ право же принцесса! сказала она, любуясь. — Тебѣ надо было бы родиться въ шелку да въ кружевахъ. Ишь лежитъ да потягивается, баловница!
Ее снѣдало любопытство. Она подняла штору и оглядѣла каждый стулъ, каждую мелочь, даже раскрыла шкафъ и пересмотрѣла висѣвшія тамъ платья. Мери только улыбалась, поёживаясь почувствовавшими холодъ плечами.
— Ну, разскажи же, какъ живете, въ какомъ весельи вы тутъ дни проводите? приступила Марья Петровна, присаживаясь къ дочери на постель и наклоняясь, чтобы хорошенько разсмотрѣть кружева на бѣльѣ и пощупать полотно.
Мери, окончательно проснувшаяся, съ оживленіемъ стала разсказывать. Ей самой давно хотѣлось подѣлиться впечатлѣніями, и пожалуй даже поразить мать совершенно новыми условіями, въ какія она попала. Марья Петровна слушала съ напряженнымъ любопытствомъ и какъ бы съ завистливою радостью.
— А молодежи-то много тутъ бываетъ? спросила она.
— Много! отвѣтила Мери.
— Надо присматриваться, можетъ быть кого-нибудь и пошлетъ судьба, прибавила значительнымъ тономъ Марья Петровна. — Бываетъ, что такъ-то замужъ выходятъ.
— Ну, объ этомъ я еще не думала, сказала съ маленькимъ смѣхомъ Мери.
— А ты подумай, такъ же значительно посовѣтовала мать. — Кто да кто чаще всего тутъ бываютъ?
Мери назвала нѣсколько именъ. Марья Петровна прерывала ее вопросами: не такой-ли? военный или статскій? — а о нѣкоторыхъ отъ себя поясняла: богатѣли, въ долгахъ-ли и вообще можно-ли думать, что располагаетъ жениться.
— Да какъ же это знать, мама! удивлялась Мери.
— И знать нечего, возражала Марья Петровна. — Такіе-то, что невѣстъ высматриваютъ, и не женятся. А вотъ тотъ, кому во снѣ не снилось, влюбится вдругъ, одурѣетъ, да на третій день и присватается.
Мери этотъ разговоръ все больше забавлялъ и занималъ. Она спрыгнула съ постели, накинула блузу и при матери стала умываться, смѣясь ея замѣчаніямъ и сама впадая въ тотъ же почти циническій тонъ.
— Сказки это все, мама! заключила она наконецъ, крѣпко вытирая полотенцемъ покраснѣвшее отъ холодной воды лицо. — Тутъ все богатые, съ громкими именами да съ титулами, для меня жениховъ тутъ нѣтъ.
— Не тотъ женихъ, кто женихъ, а тотъ, кто женится, замѣтила на это нѣсколько философскимъ тономъ Марья Петровна. — Не сумѣешь влюбить въ себя, чтоли? Посмотрись-ка въ зеркало: гдѣ они другую такую найдутъ? Ты вѣдь красавица, вотъ какъ на картинахъ бываетъ. Глаза, волосы, шейка, плечи, талія… а ручки-то, а ножки!
Она повернула дочку къ зеркальному шкафу., въ которомъ во весь ростъ отразилась ея полуобнаженная фигура. Мери какъ будто даже стыдно стало, и она, смѣясь, все больше краснѣла.
— А сама развѣ не замѣтила еще, чтобы кому-нибудь особенно нравилась? спросила Марья Петровна.
— Ну что жь изъ того? я можетъ быть и всѣмъ нравлюсь, отвѣтила Мери, и прибавила какъ бы съ нѣкоторымъ усиліемъ: — вчера князь Райволовъ мнѣ такъ напѣвалъ и такіе глаза дѣлалъ…
Марья Петровна мгновенно оживилась.
— Райволовъ? князь? это кто же такой? военный? молодой? какого полка? закидала она вопросами. — Я фамиліи-то этой не слыхала, странная какая-то.
— Говорятъ, чухонская, засмѣялась Мери.
— А что жь такое? коли князь, такъ хоть чухонскій, а все-таки князь, замѣтила мать.
— Да нѣтъ, онъ молодой, блестящій и навѣрное богатый, и нивѣсть что о себѣ думаетъ, объяснила тономъ отреченія и какъ бы скрытой досады Мери. — Увидѣлъ новое лицо, захотѣлось полюбезничать, а завтра и не взглянетъ можетъ быть.
— А ты вотъ сдѣлай, чтобы взглянулъ, умна будешь, произнесла серьезно Марья Петровна. — Коли сразу понравилась, тутъ не прозѣвай только, и оглянуться не успѣютъ, какъ княгинею сдѣлаешься.
— Ахъ, мама, какія вы сказки разсказываете! повторила съ натянутымъ смѣхомъ Мери.
— А сама что когда-то сказала? «Сказки-то сбываются», напомнила мать.
VI.
правитьВарвара Павловна ждала князя Райволова къ обѣду. Онъ не пріѣхалъ.
— Я знаю, что сдѣлать, я приглашу его въ ложу: сегодня Сара Бернаръ въ первый разъ играетъ въ «Frou-Frou», сказала Лынская, и тотчасъ написала записку и приказала розыскать съ нею князя, гдѣ бы онъ ни былъ.
Мери привыкла жъ внезапнымъ неудержимымъ капризамъ своей доброй волшебницы. Желаніе видѣть Райволова во что бы то ни стало не должно было удивлять ее. И между тѣмъ, со свойственнымъ женщинѣ чутьемъ, она поняла въ этомъ желаніи что-то больше обыкновеннаго мимолетнаго каприза.
— Онъ вѣроятно уже раньше приглашенъ къ кому-нибудь, сказала она незначительнымъ тономъ.
— Все-равно онъ пріѣдетъ, отвѣтила Іынская, шевельнувъ бровями.
Черезъ минуту она сама вернулась къ этому разговору.
— Онъ прежде часто у меня бывалъ, потомъ изъ за какихъ-то пустяковъ пересталъ… объяснила она. — У него безмѣрное самолюбіе, и онъ отвратительно избалованъ женщинами и карьерою. Его надо приручать какъ упрямаго звѣрка. Пожалуйста, будьте съ нимъ полюбезнѣе, мнѣ хочется, чтобъ ему нравилось бывать у меня.
Мери сбоку бросила на нее вопросительный взглядъ. Ее удивляла такая простота соображеній и средствъ. Развѣ Варвара Павловна не замѣтила его исключительнаго вниманія къ Мери? Или она считаетъ ее до такой степени не опасною, что рѣшается пользоваться ею, какъ приманкою, которую можно устранить во всякую минуту?
Въ концѣ перваго акта Райволовъ вошелъ въ ложу. Это былъ мужчина высокаго роста и довольно интересной наружности. Военная щеголеватость и нѣкоторые признаки Фатовства какъ будто шли къ его нерусскому лицу. Но какое это было лицо — нѣмецкое, шведское, польское, армянское, или, какъ говорили — чухонское, опредѣлить было бы трудно. О происхожденіи и національности Райволова вообще не знали, также какъ и о томъ, съ какихъ поръ и почему съ его странною фамиліею соединялся княжескій титулъ.
Отецъ его. уже умершій, занималъ небольшую придворную должность, изъ разряда хозяйственныхъ. По смерти его, молодой князекъ былъ помѣщенъ въ пажескій корпусъ, гдѣ отличался похвальнымъ прилежаніемъ и благонравіемъ. Воспитатели ставили его въ образецъ и по Фронтовой, и по классной части. По субботамъ его охотно брали къ себѣ въ нѣкоторыхъ семействахъ. Изъ этихъ хожденій въ отпускъ образовались отношенія. У молодаго камеръ-пажа оказались покровители и покровительницы. Выпущенный въ кавалерійскій полкъ, онъ сразу вступилъ въ ту привилегированную колею, на которой къ тридцати годамъ обязательно являются и вензеля, и густые эполеты, и видная штабная должность.
Имѣлъ-ли онъ средства? Надъ этимъ вопросомъ многіе напрасно ломали себѣ голову. Посѣщавшіе его допускались только въ одну комнату, но эта комната была очень мило обставлена. Онъ держалъ лошадей ш довольно часто покупалъ и продавалъ ихъ, и какъ предполагали — не безъ выгоды. Денегъ ни у кого не занималъ, а занять у него никому не пришло бы въ голову. Иногда, въ хорошо разсчитанную минуту, онъ обнаруживалъ тотъ поддѣльный шикъ, который составляетъ высшее искусство людей, стремящихся поставить себя выше своего дѣйствительнаго положенія.
Въ сущности онъ имѣлъ одно огромное преимущество передъ многими: онъ былъ наглъ, и въ низменной сферѣ отношеній дѣйствовалъ наглостью, но въ свѣтѣ умѣлъ казаться утонченнымъ до аристократизма.
VII.
правитьМери еще совсѣмъ не привыкла къ театру: прежде ее брали туда такъ рѣдко… И вдругъ Сара Бернаръ, до тѣсноты переполненная зала, ропотъ и безмолвіе возбужденнаго вниманія, пахучій жаръ въ воздухѣ, брилліанты на сценѣ, брилліанты въ ложахъ… Вея взволнованная, она не шевелилась, не мигала. Она не могла отвести глазъ отъ этой необыкновенной женщины, въ личности которой выразилась съ болѣзненною силою особая, одуряющая поэзія вѣка, — поэзія виртуозности, красиваго цинизма, капризовъ скучающаго артистическаго своеволія, бѣшеныхъ денегъ и сумасшедшихъ туалетовъ. Чудный голосъ этой женщины заставлялъ мечтать, измѣнчивое выраженіе ея лица дразнило.
Варвара Павловна ахала, пораженная знаменитымъ золотистымъ "халатикомъ втораго дѣйствія, опутаннымъ шнурами, кистями и буфами. Для Мери этотъ «халатикъ» самъ по себѣ составлялъ цѣлую иллюзію. Происходившее на сценѣ безконечно раздвигалось передъ ея глазами; цѣлая невѣдомая жизнь, полная раздражающаго обаянія, трепетала радужными красками въ тѣсномъ пространствѣ между кулисами. Между нею и этою жизнью подразумевалась какая-то тайная связь. Пояснялось что-то еще несознаваемое ею самою, и уже невѣдомо зрѣвшее въ ней. Ей казалось, что она тоже готова летѣть на этотъ неотразимо влекущій огонекъ, не опасаясь за свои неиспытанныя крылья. Ей было несказанно хорошо, радостно и жутко…
Райволовъ сидѣлъ за стуломъ Варвары Павловны и вполголоса съ нею разговаривалъ; во Мери чувствовала на себѣ его взгляды, и оборачиваясь, каждый разъ встрѣчалась съ его блистающими и какъ будто вызывающими глазами. Отчего этотъ блескъ и это вызывающее выраженіе? Ей было неловко, и на нее находило что-то похожее на робость.
Въ антрактѣ, когда Райволовъ вышелъ, чтобы прислать сельтерской воды, Варвара Павловна сказала, обмахиваясь вѣеромъ:
— Вы ему ужасно нравитесь, я такъ рада!
И въ ея голосѣ, сквозь натянутую ласку, послышалась неискренность, которой женщины никогда не умѣютъ скрыть.
— Я не знаю, не замѣтила! отвѣтила съ маленькимъ смѣхомъ Мери.
— Можетъ быть дальше онъ будетъ выразительнѣе! сказала Варвара Павловна, и тоже засмѣялась.
Мери чуть-чуть сдвинула брови и промолчала. Въ ложу стали входить знакомые, разговоръ сдѣлался общимъ и громкимъ.
— Куда вы послѣ театра? спросилъ кто-то.
— Пріѣзжайте всѣ ко мнѣ чай пить, отвѣтила приглашеніемъ Варвара Павловна.
— А потомъ? Знаете, отличная мысль: пока вы будете пить чай, я приготовлю тройки, и поѣдемъ кататься, предложилъ тотъ же. — Мнѣ говорили, что въ «Ташкентѣ» сегодня Ольга будетъ пѣть.
— Что вы! воскликнула въ восторгѣ Варвара Павловна. — Я такъ давно ея не слыхала. Князь, вы съ нами? обратилась она къ входившему Райволову.
— Съ вами, хотя ничего не знаю, отвѣтилъ князь, глядя вмѣстѣ на нее и на Мери.
Онъ воспользовался тѣмъ, что мѣсто за стуломъ Варвары Павловны было занято, и сѣлъ подлѣ Мери.
— Вѣдь вотъ, она совсѣмъ не хороша, а какъ интересна со сцены! говорилъ онъ, наклоняясь надъ ея плечомъ.
— Нѣтъ, она прелесть! отвѣтила не оборачиваясь Мери. — На меня ни одна пьеса не производила такого впечатлѣнія.
— Потому что въ ней разсказана очень простая и очень близкая женскому сердцу исторія, сказалъ Райволовъ.
— Ахъ, это правда! воскликнула почти невольно Мери.
Ей въ эту минуту понятно стало, какъ много въ ней самой того, что погубило эту «pauvre Frou-Frou». Но вѣдь однѣ гибнутъ, другія умѣютъ сладить съ судьбою. И притомъ драма, любовь, ошибка — это только для того, чтобы вышла пьеса, а главное — свобода, богатство, праздникъ красоты и молодости…
Мери замѣтила, что она все съ меньшимъ интересомъ смотритъ на сцену. Связь между происходящимъ на сценѣ и ею самою какъ будто все слабѣла. Она пережила только два первые акта; Сара Бернаръ нравилась ей только нарядная, счастливая, веселая, кокетничающая. Она помнила золотистый «халатикъ», лицо, озаренное легкомысленнымъ счастьемъ, откликъ праздника и торжества. Сцены страданія и смерти произвели и а нее очень слабое впечатлѣніе.
— Нѣтъ, это ужасно сочинено, сказала она тономъ разочарованія.
Варвара Павловна, напротивъ, была совсѣмъ растрогана, и говорила, что еще не видѣла, кто бы такъ умиралъ на сценѣ, какъ Сара.
— Ну да, можетъ быть, только это все лишнее, возражала съ своей собственной точки зрѣнія Мери. Нельзя такъ глупо коверкать жизнь, надо устроить ее такъ, чтобы она все дала, и чтобы уже нечѣмъ было увлекаться.
— А вы, однако, не очень мало на себя берете! замѣтила съ нѣсколько ироническимъ смѣхомъ Варвара Павловна.
— Ну, какъ выйдетъ! отвѣтила, взмахнувъ рѣсницами, Мери.
И ея глаза встрѣтились съ замысловатымъ взглядомъ Райволова, подававшаго ей шубу.
VIII.
правитьКъ «чаю» собралось довольно большое общество — ближайшій кружокъ Варвары Павловны. Это были все очень веселые люди, изучившіе петербургскую жизнь съ самой пріятной ея стороны, умѣвшіе кутить безъ скандала и безъ усталости, и обожавшіе Варвару Павловну за то, что она отличалась такою же неутомимостью и предпріимчивостью во всѣхъ развлеченіяхъ.
Мери, еще полная радостно-томящимъ и влекущимъ чувствомъ, которое овладѣло ею въ театрѣ, разсѣянно хлопотала около стола, и однимъ клала два раза сахаръ, другимъ совсѣмъ забывала положить. Надъ ея разсѣянностью смѣялись, въ комнатѣ поднялся шумъ, хохотъ, возня, а сквозь замерзшія окна врывался съ улицы гулкій звонъ бубенчиковъ. Мери какъ будто не участвовала въ общемъ оживленіи. Мечтательное выраженіе скользило по ея измѣнчивому лицу, и весь этотъ шумъ почти непріятно дѣйствовалъ на ея нервы…
Варвара Павловна, показывая на нее Райволову, говорила вполголоса:
— Не правда-ли, какая она прелесть? Я совсѣмъ ожила съ тѣхъ поръ какъ она у меня. Вы не можете себѣ представить, какой это славный характеръ. Я ни къ кому въ жизни такъ не привязывалась въ короткое время, какъ къ ней.
Она оказывала ей необычайную нѣжность, цѣловала ее въ голову, въ глаза, въ шейку, поправляла ей цвѣтокъ или бархатку. Мери нѣсколько разъ съ недовѣрчивымъ удивленіемъ взглядывала въ ея немножко хитрые глаза, и ея собственный взглядъ становился неопредѣленнымъ, какъ будто на ея глубокіе зрачки опустилась неосязаемая занавѣска.
— Мнѣ теперь просто непонятно, какъ я могла жить безъ нея, и такъ страшно подумать, что ее опять у меня отнимутъ… продолжала Варвара Павловна, стоя за ея стуломъ и положивъ руки ей на плечи. — А вѣдь отнимутъ! улыбнулась она Райволову.
Тотъ потупился и задумчиво поправилъ кончики усовъ.
Черезъ полчаса, тройки, со звономъ и храпомъ, двинулись по заѣзженному снѣгу. Ночь была тихая, въ легкомъ морозѣ чуть клубился туманъ, насыщенный слабо сверкавшею снѣжною пылью. Мѣсяцъ стоялъ высоко-высоко надъ Невою, и несказанною бѣлизною сверкали снѣга на ея пустынной ледяной глади.
Мери, закутанная въ мѣховую ротонду, которую уступила ей m-me Лынсная, съ наслажденіемъ дышала морознымъ воздухомъ и чувствовала легкіе уколы вѣтра на горячемъ лицѣ. Но снѣжная пыль все больше осѣдала на пушистомъ воротѣ, забивалась въ волосы, заставляла вздрагивать отъ влажнаго холода. Бобровый воротникъ сидѣвшаго противъ нея Райволова сдѣлался весь бѣлый, и усы побѣлѣли, и какой-то почти фантастическій отпечатокъ легъ на его красивую, прямую фигуру, я на другаго господина, сидѣвшаго рядомъ съ нимъ, и на весь этотъ веселый поѣздъ, съ частымъ топотомъ скакавшій по снѣгу.
На поворотѣ какая-то чужая тройка рѣзво обогнала ихъ; въ морозной пыли промелькнули закутанныя побѣлѣвшія фигуры, и все исчезло. Но нѣсколько словъ, донесенныхъ вѣтромъ, заставили Мери вздрогнуть
— Это она, Сара! почти вскрикнула она, оборачиваясь къ Варварѣ Павловнѣ.
— Да, да, я замѣтила ея рѣзкій профиль, и глаза сверкнули, подтвердила та. — Сумасшедшая, съ чахоткою вздумала кататься: завтра у нея кровь горломъ польетъ.
— Но она должна, — я понимаю, что она не могла быть въ Петербургѣ и не испытать, что такое наши тройки! возразила Мери.
И она зажмурила обвѣваемые вѣтромъ глаза, и вся отдалась взволнованному мечтанію, какъ будто внезапно мелькнувшій обликъ сумасбродной артистки внесъ свою собственную поэзію въ эту холодную бѣлую ночь…
«Да, этотъ снѣгъ, и луна, и мохнатыя ели, и морозъ, и бѣшеная скачка, и она — это непремѣнно должно быть такъ», думалось ей подъ мѣрное звяканье подковъ. «Что она чувствуетъ? Додё заставилъ ее въ ненастный дождливый день мечтать, какъ бы вылѣпить изъ парижской грязи гигантскую статую хандры. Что ей хотѣлось бы вылѣпить изъ этого сверкающаго снѣга? Что-нибудь причудливое, сказочное… статую капризной, чарующей и дразнящей волшебницы, которая обольетъ брилліантовымъ блескомъ и заморозитъ ледянымъ холодомъ…»
«Ахъ, какъ хорошо», повторила она мысленно, вздрагивая озябшимъ тѣломъ.
IX.
правитьИ вдругъ, какъ только она вступила въ ярко освѣщенную залу загороднаго ресторана, тревожная мысль пробѣжала въ ея умѣ. Не странно-ли, что она здѣсь? Живя въ чужомъ домѣ, она какъ-то привыкла подчиняться чужой волѣ, ѣхать туда, куда ее позовутъ. Притомъ же, у Варвары Павловны господствовалъ нѣсколько свободный взглядъ на эти вещи. Но все это, безъ сомнѣнія, кладетъ свой особый отпечатокъ, ставитъ въ нѣкоторое фальшивое положеніе. Многія барышни, хотя и съ сожалѣніемъ, навѣрное отказались бы отъ этого пикника. Еще больше такихъ, которыхъ не пустили бы. А ее некому не пустить, ее Варвара Павловна привезла. Отвѣтственность, конечно, на Варварѣ Павловнѣ, а между тѣмъ… она знала, какъ на это смотрятъ, какой фальшивый блескъ кладетъ эта свобода. Что, если Райволовъ… тоже смотритъ на нее сквозь этотъ фальшивый блескъ?
Она даже вздрогнула отъ самолюбиваго испуга, и выраженіе ея лица сдѣлалось строгое, почти надменное. Она готова была презирать и ненавидѣть этихъ веселыхъ, ни о чемъ не думающихъ и ко всему цинически относящихся людей. Они, эти дрянные, ничтожные люди, они первые пятнаютъ своимъ грязнымъ приговоромъ все, что выше и чище ихъ… Кто далъ имъ это подлое право?
Ей вдругъ захотѣлось во что бы то ни стало говорить съ Райволовымъ, объяснить ему что-то… Она оглянулась; — онъ стоялъ съ какимъ-то генераломъ, и тотчасъ подошелъ на ея взглядъ, отряхивая, по всегдашней привычкѣ, аксельбантъ, и не улыбаясь, а только неся въ глазахъ и во всемъ выраженіи лица что-то свѣтлое, какое-то постоянное сіяніе, которое онъ какъ будто заимствовалъ отъ своего вѣчно свѣжаго мундира.
«Какъ онъ интересенъ!» невольно подумалось Мери.
— Ванъ какъ будто совсѣмъ не такъ весело, какъ другимъ? сказалъ Райволовъ, словно угадывая ея мысль.
Мери съ маленькою гримасою пожала плечами.
— Что значитъ веселье само по себѣ? Надо, чтобы было хорошо, чтобы было свое маленькое счастье, и тогда будетъ весело, сказала она.
— Но развѣ вамъ не «хорошо»? спросилъ тономъ участія и довѣрія Райволовъ. — Варвара Павловна, кажется, обожаетъ васъ, и вы имѣете все: молодость, красоту, богатство…
«Богатство»! Это слово странно поразило Мери. Почему онъ предполагаетъ богатство? Впрочемъ, онъ вѣроятно разумѣетъ не ея личныя средства, а роскошь, среди которой она жила.
— Вы не ошибаетесь, мнѣ у тети очень хорошо, но вѣдь все это… теперешнее… не имѣетъ значенія, отвѣтила она. — Я живу ея жизнью, ѣду, куда она меня беретъ, знакомлюсь, съ кѣмъ она знакома… Нравится ли мнѣ это? — лишній вопросъ, я надъ нимъ но останавливаюсь. Все это еще не свое, не настоящее…
— Ахъ, да, у васъ есть обширный планъ — устроить жизнь такъ, чтобы она все дала, улыбнулся Райволовъ,
— Обширный? это какъ судить; можетъ быть другимъ онъ показался бы очень маленькимъ, продолжала Мери. — Вѣдь я хочу только того, что мнѣ самой ладо. Для меня это много, а вообще можетъ быть очень мало.
Она также улыбнулась, но такою серьезною улыбкою, которая возбуждала любопытство и вниманіе.
— Я сожалѣю, что имѣю еще такъ мало правъ на вашу откровенность, сказалъ Райволовъ.
— Но я была уже довольно откровенна, когда объяснила, — помните, въ театрѣ? — что надо такъ устроить жизнь, чтобы не было ошибки, драмы… чтобы не было «Frou-Frou»… отвѣтила съ тою же серьезною улыбкою Мери. — Въ этомъ, кажется, вся задачами вся загадка счастья.
Райволовъ поправлялъ рукою усы.
— Какъ это просто и какъ часто этого не понимаютъ! сказалъ онъ.
— Или не умѣютъ сдѣлать, добавила Мери.
— А вы увѣрены, что сумѣете сдѣлать? произнесъ какъ бы вызывающимъ тономъ Райволовъ.
— Увѣрена, что по крайней мѣрѣ не сдѣлаю обратнаго, спокойно отвѣтила Мери. — Иди найти прямую дорогу, или остаться на мѣстѣ, но только не заблудиться!: добавила она съ маленькимъ смѣхомъ.
Райволовъ, кажется, больше любовался ею, чѣмъ думалъ объ ея словахъ. Онъ находилъ, что это очень умныя слова; но она была такъ хороша съ этимъ новымъ серьезнымъ и гордымъ выраженіемъ губъ и глазъ, съ этою еще сохранившеюся морозною свѣжестью нѣжнаго лица, что онъ былъ весь исключительно наполненъ впечатлѣніемъ ея физической красоты.
X.
правитьВъ отдѣльной столовой приготовили закуску. Явились цыгане, только безъ Ольги. Тѣмъ не менѣе всѣмъ было весело. Мери была очень довольна, что Варвара Павловна не посадила ее подлѣ себя. Она могла сѣсть поодаль, въ положеніи случайнаго лица, которое не хочетъ нарушить чужаго праздника, но я не видитъ надобности принять въ немъ участіе. У нея былъ свой собственный праздникъ, которымъ она тайно и задумчиво наслаждалась.
Она нравилась Райволову, въ этомъ не могло быть никакого сомнѣнія. Она знала, что съ каждою минутою разговора нравится ему все больше; что между ними уже завязалась та опасная борьба, въ которой побѣда рѣшаетъ двѣ жизни. "И я одержу эту побѣду думала она, поводя оживленными и какъ будто разсѣянными глазами. "Это даже не трудно. Онъ свободенъ, богатъ, имѣетъ положеніе и обезпеченную карьеру; что можетъ заставить его сопротивляться соблазну чувства и красоты? Ему останется только протянуть руку, чтобы взять «свое счастье, — ихъ обоюдное счастье»…
И она продолжала думать все объ одномъ, но въ этомъ одномъ заключалось такъ много! Чудною властью раздвигались низенькія стѣны ресторана, надъ головою сіяло морозное звѣздное небо, и весь сказочный просторъ былъ полонъ невыразимаго блеска и радостнаго смятенія…
Райволовъ, между тѣмъ, замѣтилъ пожилаго тучнаго господина, который тяжело опустился на отдѣльный диванчикъ, и пыхтя, дымилъ изъ папиросы. Этотъ господинъ извѣстенъ былъ тѣмъ, что зналъ рѣшительно все и обо всѣхъ. Райволовъ тоже вынулъ папироску и подошелъ къ нему.
— Какъ они дерутъ, сказалъ онъ, оглянувшись на цыганъ.
— Пускай ихъ, снисходительно отозвался толстякъ. — Жаль вотъ что барышня тутъ есть, стѣсняетъ это, прибавилъ онъ. — Но Варвара Павловна такъ къ ней привязалась, что ступить безъ нея не можетъ.
— М-lle Мери кажется близкая родственница ей? въ полголоса и небрежно спросилъ Райволовъ.
— Родная племянница, смѣло отвѣтилъ знающій все и всѣхъ господинъ. — Вотъ ужь выпало счастье, вѣдь совсѣмъ бѣдная дѣвушка, и какъ пристроилась!
— То-есть, что вы называете пристроиться? полюбопытствовалъ тѣмъ же небрежнымъ тономъ Райволовъ.
— Да какъ же, помилуйте, вѣдь у Варвары Павловны никого больше нѣтъ, все ея состояніе къ племянницѣ перейдетъ, объяснилъ толстякъ. — Мѣсяцъ назадъ о ней никто не зналъ, а теперь она одна изъ самыхъ богатыхъ невѣстъ въ Петербургѣ. За него можетъ быть полъ-милліона дадутъ.
— Что вы! невольно воскликнулъ Райволовъ, и даже измѣнился въ лицѣ.
— Вѣрнѣе вѣрнаго, смѣло утверждалъ всезнающій господинъ. — Помилуйте, объ этомъ ужь весь городъ толкуетъ. Я даже самъ видѣлъ, какъ Варвара Павловна въ банкѣ переписывала билеты на имя племянницы.
Онъ дѣйствительно встрѣтилъ какъ-то m-me Лынскую въ банкѣ, и привыкнувъ довѣрять своимъ соображеніямъ, тутъ же заключилъ, что дѣло идетъ о переводѣ капитала, и уже разсказалъ объ этомъ, гдѣ только могъ.
Лицо Райволова сохраняло почти тревожное выраженіе.
— Дѣйствительно, варвара Павловна, кажется, очень полюбила m-lle Мери, и если у нея нѣтъ другой родни, тогда это очень правдоподобно, сказалъ онъ какъ бы вопросительно.
— Что тутъ за правдоподобіе, я вамъ навѣрное говорю, подтвердилъ толстякъ.
Райволовъ съ задумчивымъ видомъ отошелъ отъ него и присѣлъ къ столу, точно подавленный безпокойнымъ и радостнымъ значеніемъ того, что онъ сейчасъ слышалъ. Онъ даже дышалъ тяжелѣе, съ усиліемъ овладѣвая новымъ приливомъ мыслей и ощущеній. Это новое такъ необычайно совпадало съ тѣмъ, что уже нѣсколько дней нерѣшительно зрѣло въ его умѣ…
XI.
правитьПоявленіе Мери у Варвары Павловны составляло для Райволова какъ бы поправку къ маленькому неудавшемуся эпизоду прошлаго года. Онъ тогда немножко ухаживалъ за m-me Лынской. Дѣлалось это безъ опредѣленнаго намѣренія, такъ сказать на всякій случай, и въ той мѣрѣ, чтобы только быть радушно принятымъ въ домѣ. Но потомъ, изъ нѣкоторыхъ словъ, изъ нѣкоторыхъ мелочей онъ заключилъ, какъ будто на него имѣютъ серьезные виды. Это заставило его быть осторожнѣе. Варвара Павловна была богата и моложава, однако лѣтъ на десять старше его. Онъ подумалъ, испугался и понемногу отсталъ, увѣренный, что это маленькое предательство не возбудитъ никакихъ подозрѣній.
Онъ ошибался: со свойственною женщинамъ проницательностью, Варвара Павловна угадала весь этотъ втайнѣ пережитый имъ процессъ, поняла почему онъ пересталъ къ ней ѣздить, и оскорбилась. Но она успѣла уже пріучить себя къ своенравной мечтѣ выйти за него замужъ; можетъ быть она даже и любила е го, насколько случается любить при такомъ быстромъ разрывѣ. Встрѣчаясь съ нимъ, она продолжала оказывать ему спокойное, ни къ чему не обязывающее вниманіе: раньше или позже, она разсчитывала снова, какъ сама выражалась, пріучить его къ себѣ. Райволовъ ничего не подозрѣвалъ и былъ очень доволенъ, что все такъ благополучно окончилось.
И вдругъ у Варвары Павловны появляется племянница, молодая, хорошенькая и повидимому страшно ею балуемая. Райволовъ сразу оцѣнилъ ея положеніе въ домѣ и сталъ опять бывать, приглядываясь, изучая и стараясь насколько нужно обнаружить вниманіе къ m-lle Мери. Замѣчая ласки, расточаемыя тетушкою свой племянницѣ, онъ соображалъ, что тутъ «дадутъ». Варвара Павловна, при своемъ широкомъ характерѣ, способна была щедро жертвовать для того, кого любила. А затѣмъ… она была больна, могла скоро умереть и не имѣла семьи. Развѣ замужъ выйдетъ, но это не такъ вѣроятно.
И вотъ, оказывается, что это не его личныя соображенія, что объ этомъ уже толкуетъ весь городъ, что со дня на день явятся новые искатели. Полъ-милліона! можетъ быть и меньше, но собственныя дѣла Райволова пришли въ такое критическое положеніе, что онъ держался только изворотливостью и еще не растраченнымъ запасомъ наглости.
Этого запаса еще могло хватить на нѣкоторое время. При извѣстной ловкости еще можно было дисконтировать свои шансы выгодной женитьбы. Но со дня на день узелъ завязывался туже, дѣло доходило до униженій, до маленькихъ сдѣлокъ съ совѣстью и съ самолюбіемъ. Не далѣе какъ сегодня у него былъ непріятный разговоръ съ однимъ полковникомъ, выразившимъ претензію за то, что купленная у Райволова вороная лошадь оказалась съ бѣлымъ пятномъ на спинѣ. А Петербургъ, по замѣчанію князя, становился ужасно тѣсенъ, и всякіе пустяки тотчасъ распространялись по городу.
«Ну, судьба вывезетъ!» заключилъ онъ свои размышленія, и поднялъ голову. Мери встрѣтилась съ нимъ взглядомъ и разсмѣялась. Онъ всталъ и подошелъ къ ней.
— Вы должно быть не замѣтили, что уже съ четверть часа сидите погруженный въ какія-то глубокія мысли, сказала она. — Я смотрѣла, смотрѣла и наконецъ не выдержала, смѣшно стало. Можно узнать, что такъ вдругъ поглотило васъ?
— Я думалъ о нашемъ разговорѣ, то-есть о томъ, что вы сказали, отвѣтилъ Райволовъ.
— Развѣ я сказала что-нибудь замѣчательное? улыбнулась Мери. — Но тутъ ужасно жарко, и отъ этого цыганскаго крика голова болитъ; пройдемтесь немножко, предложила она.
XII.
правитьОни вышли въ пустую залу, занятую только мрачнымъ таперомъ, тщетно подававшимъ звуки ритурнели..
— Я никакъ не предполагала, что мои слова метутъ погрузить въ такія глубокія размышленія, возобновила Мери разговоръ.
— Они меня поразили потому, что совпали съ моею собственною мыслью, отвѣтилъ Райволовъ. — И я вамъ очень благодаренъ за эту минуту задумчивости, которою я вамъ обязанъ: вѣдь такъ рѣдко приходится думать, оглядываться, объяснять себѣ самого себя.
— Мнѣ кажется я сказала такую простую вещь., проговорила Мери, — и притомъ, вѣдь это только меня самой касается.
— Да, мы всѣ живемъ слишкомъ много для другихъ, оттого такъ хорошо напомнить, что есть нѣчто лучше, дороже, — есть своя собственная жизнь, свое маленькое личное счастье, продолжалъ Райволовъ. — Вѣдь это все «не настоящее», какъ вы сказали, прибавилъ онъ, оглянувшись по направленію, откуда неслись цыганское пѣніе и говоръ.
— Такъ-что и у васъ есть свой маленькій «планъ»? улыбнулась Мери.
— Какъ и у всякаго, отвѣчалъ Райволовъ, — но мой планъ очень похожъ на вашъ.
— Въ самомъ дѣлѣ? спросила понижая голосъ Мери.
— Я могу буквально повторить ваши слова: устроить жизнь такъ, чтобы она все дала, чтобы все внѣшнее, «не настоящее», потеряло значеніе, чтобы не манило даже выйти изъ своего внутренняго личнаго мірка… объяснилъ Райьоловъ.
— А я тоже васъ спрошу: и вы увѣрены, что вамъ удастся этого достигнуть? сказала Мери. — Знаете, вѣдь очень многіе говорятъ такъ же какъ и мы, и часто это бываютъ только одни слова.
Райволовъ пожалъ плечами.
— Насколько я себя знаю, я не могу ошибаться, отвѣтилъ онъ, — я слишкомъ много видѣлъ всякой мишуры, и мнѣ пора знать ей настоящую цѣну.
— Такъ-что вы ищете теперь чистаго золота? чуть-чуть разсмѣялась Мери.
Райволовъ выразительно взглянулъ на нее.
— Во всякомъ случаѣ мнѣ кажется, что я могу различить его, сказалъ онъ.
— Берегитесь, нынче и брилліанты поддѣлываютъ, опять засмѣялась Мери.
Ей было въ самомъ дѣлѣ весело, нервы радостно и жутко играли. «А вотъ тотъ, кому во снѣ не снилось — влюбится вдругъ, одурѣетъ, да на третій день и присватается…» припомнились ей слова матери, и такъ это забавно казалось…
Изъ залы широкія двери вели въ зимній садъ. Тамъ въ эту минуту никого не было. Мери прошла туда.
— Я еще не очень старъ, и мнѣ простительна нѣкоторая самоувѣренность, говорилъ смѣющимся тономъ Райволовъ. — Поэтому я не очень боюсь ни за себя, ни за ту, у которой найдется довольно довѣрія ко мнѣ.
— Право! промолвила тѣмъ же тономъ шутки Мерл.
Она не глядѣла на него и шла все скорѣе, задѣвая вѣеромъ за подсохшую зелень каменно-островскихъ пальмъ и лавровъ.
— А вѣдь ничего этого могло бы не быть… вдругъ сказала она. — Васъ ждали къ обѣду, вы не пріѣхали; тетя могла бы не написать вамъ записки, или васъ могли бы не отыскать съ нею, и этого разговора не было бы, и мы не сообщали бы другъ другу своихъ маленькихъ плановъ…
— Вы думаете? Я, напротивъ, увѣренъ, что непремѣнно было бы, если не сегодня, то въ другой день; если не здѣсь, то въ другомъ мѣстѣ… возразилъ Райволовъ.
— А все-таки лучше, что сегодня, и вотъ здѣсь, и вотъ такъ, какъ все было! сказала Мери, и повела кругомъ озарившимся взглядомъ. — Въ другой разъ, при другой обстановкѣ, тѣ же слова можетъ быть звучали бы иначе… Но насъ хватятся, пойдемте къ тетѣ.
И она пошла еще скорѣе. Райволовъ молчалъ, догадавшись, что въ эту минуту не съумѣетъ ничего прибавить къ ихъ разговору… Только въ залѣ онъ пріостановился, и наклонясь къ ней, спросилъ негромко:
— Я завтра днемъ застану васъ? и Варвару Павловну?
— Вѣроятно… отвѣтила, вдругъ вспыхнувъ, Мери.
Она тихо, словно крадучись, вернулась къ Варварѣ
Павловнѣ, и стала за ея стуломъ.
— Тебѣ жарко? спросила та, взглянувъ на нее.
— Нѣтъ, такъ… впрочемъ, въ самомъ дѣлѣ тутъ жарко, отвѣтила Мери.
Она не могла видѣть страннаго выраженія, мелькнувшаго искрами въ глазахъ Варвары Павловны.
XIII.
правитьНочь была еще свѣтлѣе, и нѣжнѣе, и таинственнѣе въ своемъ пустынномъ просторѣ, когда тройки возвращались въ городъ. Продрогшія пристяжныя подхватывали, поднимая снѣжную пыль, паркъ отъ быстрой ѣзды казался гуще и непроницаемѣе. Мери было тесно въ ея пушистой ротондѣ, лицо горѣло, глаза щурились, какъ будто усиливаясь разглядѣть что-то незримо рѣявшее въ морозномъ воздухѣ, наполненномъ блистающимъ прахомъ. Варвара Павловна была утомлена, и притомъ боялась на морозѣ говорить; Мери тоже молчала, и когда разговоръ, поддерживаемый однимъ Рай половымъ, обрывался, ей становилось радостно-страшно, какъ будто въ эти минуты начинался другой, тайный разговоръ между ними, и она боялась, что его разслышатъ въ жуткомъ безмолвіи ночи.
Варвара Павловна прошла прямо къ себѣ, не простившись съ племянницею. Но Мери не обратила на это вниманія. Она тихо раздѣлась, задула свѣчу и нырнула подъ одѣяло. Въ комнаткѣ стало совсѣмъ темно, мерцаніе зимней ночи не проникало сквозь плотныя розовыя шторы. Но Мери казалось, что она продолжаетъ видѣть и лунный блескъ на снѣгу, и брилліанты на пушистыхъ еляхъ, и морозное, свѣтлое, непонятное небо: И до поздняго утра она не могла понять, спитъ она или мечтаетъ — такъ много грезъ проходило передъ ея зажмуренными глазами, и такъ близки къ дѣйствительности казались эти грезы.
Проснувшись, она испугалась, что такъ поздно, и принялась торопливо одѣваться. Она велѣла принять Райволова, если даже тетя будетъ еще не одѣта. Дѣйствительно, его звонокъ раздался прежде, чѣмъ Варвара Павловна окончила свой туалетъ. Мери взглянула на себя въ зеркало, нашла, что не смотря на блѣдность, она сегодня интереснѣе, чѣмъ всегда, и быстро выбѣжала въ гостиную.
— Тетя сейчасъ выйдетъ, предупредила она, протягивая ему руку, и съ досадою почувствовала, что эта рука горяча и даже слегка дрожитъ.
— Я очень радъ, что могу нѣсколько минутъ видѣть васъ одну, потому что я хотѣлъ окончить нашъ вчерашній разговоръ, сказалъ Райволовъ.
Мери указала на стулъ и сама сѣла нѣсколько поодаль.
— Лучше сказать, я пришелъ просить вашего отвѣта, потому что мой вопросъ ясенъ самъ собою, продолжалъ Райволовъ. — Вы были такъ благосклонны, позволили мнѣ объяснить, на какое счастье я смѣю разсчитывать. Скажите, имѣю-ли я право? долженъ-ли я надѣяться?
Мери старалась сдѣлать спокойное лицо и глядѣть мимо него.
— Я очень цѣню ваше вниманіе, князь, но вѣдь мы еще не такъ давно знаемъ другъ друга… проговорила она неувѣренно.
— Что до меня, то мнѣ этого короткаго знакомства было совершенно достаточно, чтобы понять и оцѣнить васъ, возразилъ Райволовъ.
— И вы не боитесь разочароваться? попыталась улыбнуться Мери.
— Не боюсь ни за себя, ни за васъ, отвѣтилъ Райволовъ, тоже улыбаясь, но такимъ убѣжденнымъ тономъ, который былъ значительнѣе самаго смысла. На немъ даже что-то зазвенѣло, и онъ весь слегка выпрямился.
— Слѣдовательно, я считаю, что слово дано? добавилъ онъ утвердительно.
— Но мнѣ надо сообщить моимъ роднымъ… вспомнила Мери.
Райволовъ, имѣвшій не совсѣмъ ясный представленіи о «родныхъ», придалъ этому слову общій смыслъ, подразумѣвая и Варвару Павловну.
— Вы не увѣрены въ согласіи? спросилъ онъ съ нѣкоторымъ безпокойствомъ.
— Нѣтъ, я не думаю, чтобы они стали противоречить, сказала съ увѣренностью Мери.
За портьерою послышался шелестъ, и затѣмъ голосъ Варвары Павловны, приглашавшей къ ней въ будуаръ. Мери сдѣлала Райволову знакъ, чтобы онъ вошелъ, а сама кивнула головою и быстро удалилась изъ гостиной. Но дойдя до своей комнаты, она вернулась, тихими шагами прошла по ковру и припала на диванъ подлѣ портьеры.
XIV.
правитьПо вопросительно-сдержанному взгляду Варвары Павловны, Райволовъ сообразилъ, что она догадалась о цѣли его посѣщенія. Онъ заговорилъ объ ея всегдашней благосклонности, давшей ему право надѣяться, что его намѣренія будутъ сочувственно встрѣчены. Варвара Павловна, пока онъ нѣсколько путался въ этомъ вступленіи, все больше раскрывала удивленные, неспокойные глаза.
— Отъ васъ не могло укрыться исключительное вниманіе, съ какимъ я позволилъ себѣ относиться къ вашей племянницѣ; хотя наше знакомство еще очень кратковременно, но немного надо, чтобы оцѣнить ея красоту и достоинства, и я… явился искать вашего благосклоннаго покровительства моимъ намѣреніямъ, повторилъ Райволовъ.
Варвара Павловна, чтобы скрыть мелькнувшее въ ея лицѣ выраженіе, поправила рукою зачесанные на лобъ волосы.
— Очень внимательно съ вашей стороны предупредить меня, я такъ люблю Мери и ея интересы такъ близки мнѣ, сказала она. — Но я не предполагала, что это такъ серьезно. Я разумѣется замѣчала, что Мери нравится вамъ, но это такъ понятно — она хорошенькая, молоденькая…
— Мое увлеченіе совершенно серьезно, подтвердилъ какъ бы даже строго Райволовъ.
— Ахъ, Боже мой, но я очень рада… если это совпадаетъ съ намѣреніями Мери… вѣдь я объ этомъ ничего не знаю… но вы вѣроятно уже имѣли случай объясниться съ нею? говорила Варвара Павловна, стараясь сохранить полное самообладаніе.
— Я имѣю основаніе разсчитывать на ея согласіе, отвѣтилъ Райволовъ.
— Въ такомъ случаѣ, я очень рада, за нее и за васъ…
Больное сердце Варвары Павловны обнаруживало себя то внезапною краскою, то блѣдностью въ лицѣ, а горячая рука теребила кружевную обшивку ея богатаго матине.
— Слѣдовательно, вамъ остается только получить согласіе ея родителей, въ чемъ впрочемъ нельзя и сомнѣваться, прибавила она съ подозрительною вкрадчивостью въ голосѣ, — Я увѣрена, что вы не встрѣтите отказа: вѣдь Мери совершенно бѣдная дѣвушка, какъ вы знаете, и все ея состояніе заключается въ ея личныхъ достоинствахъ. Это конечно очень много, но нынче такъ рѣдки молодые люди, достаточно состоятельные, чтобы содержать семью, и настолько безкорыстные, чтобы довольствоваться красотою и молодостью.
Варвара Павловна совершенно овладѣла собою, и по мѣрѣ того, какъ рѣчь ея звучала все большею и словно торжествующею отчетливостью, усы Райволова начали странно подергиваться, и все лицо какъ-то потянулось. Онъ почувствовалъ себя въ положеніи человѣка, который, увѣренно ступивъ на свѣжій дернъ, вдругъ замѣчаетъ, что попалъ въ трясину и что ему не за что даже ухватиться.
— Объ этой сторонѣ дѣла я не имѣлъ никакихъ свѣдѣній, и то, что вы говорите, заставляетъ меня… порождаетъ соображенія, которыхъ я не имѣлъ въ виду… проговорилъ онъ тономъ самаго непріятнаго смущенія.
Варвара Павловна снова сдѣлала большіе глаза.
— Можетъ-ли быть? произнесла она какъ нельзя проще. — Но вѣдь кажется всѣ знаютъ, что родители Мери очень недостаточные люди, и что именно потому я ей предложила жить у меня…
— Признаюсь вамъ, я увидѣлъ m-lle Мери у васъ, и что касается до семейнаго положенія… говорилъ скороговоркою Райволовъ, раскачивая уткнутою въ коверъ саблею. — Мои личныя средства, совершенно достаточныя для меня, не такъ велики, чтобы ввести жену въ достойное ея общество и окружить необходимыми удобствами…
Варвара Павловна прислонилась къ спинкѣ кресла, закинула немножко голову, и вдругъ залилась продолжительнымъ смѣхомъ.
— Но вы меня изумляете! я ничего подобнаго не ожидала… я васъ считала такимъ опытнымъ, такимъ осмотрительнымъ; я всегда думала, что вы именно такой человѣкъ, который никогда не попадетъ въ смѣшное положеніе. И вдругъ — подумайте! Представьте себѣ все это со стороны! Вѣдь это анекдотъ… говорила она со своимъ великолѣпнымъ смѣхомъ.
Райволовъ позеленѣлъ и кусалъ губы.
— Меня нѣсколько удивляетъ ваша веселость, потому что если я оказываюсь въ смѣшномъ положеніи, то, къ несчастью, я имѣлъ неосторожность ввести въ него… другихъ, сказалъ онъ ядовито.
Варвара Павловна продолжала хохотать.
— Простите пожалуйста, но я не могу удержаться… извинилась она почти добродушно. — Меня смѣшитъ, что именно вы, такой практическій человѣкъ, могли впасть въ такое водевильное заблужденіе.
— Заблужденіе впрочемъ довольно понятное, такъ какъ я могъ думать, что при вашей нѣжной любви къ единственной родственницѣ, маленькія матеріальныя затрудненія уладятся сами собою… опять съ ядовитостью замѣтилъ Райволовъ.
— Ахъ, вы такъ думали! но это была большая неосторожность такъ думать, князь, сказала Варвара Павловна. — Вы видите, что денежные вопросы рѣшаются иногда независимо отъ нашихъ чувствъ. Вы думали! Но если я захочу обезпечить Мери, то сдѣлаю это въ такихъ условіяхъ, когда… когда объ этомъ будутъ меньше думать!
Она опять засмѣялась; но на этотъ разъ въ ея смѣхѣ уже нескрытно звучало торжествующее злорадство.
— Я угадываю, что встрѣтилъ врага тамъ, гдѣ разсчитывалъ почти на дружескія отношенія, произнесъ съ нѣкоторымъ достоинствомъ Райволовъ. — Я не ищу богатства для себя лично, но не въ правѣ лишать m-lle Мери «обезпеченія», которое вы обѣщаете ей при болѣе пріятныхъ для васъ условіяхъ.
И онъ церемонно поклонился.
Варвара Павловна сдѣлала движеніе, какъ будто хотѣла что-то еще сказать… и ограничилась такимъ же церемоннымъ наклоненіемъ головы.
Поднимая портьеру, Райволовъ увидѣлъ быстро убѣгавшую изъ гостиной Мери…
XV.
правитьИ вотъ конецъ сказкѣ. Какая обыкновенная и совсѣмъ не волшебная развязка, не правда-ли? Но какъ часто то, что поэтически начинается, совершенно прозаически кончается…
Райволовъ получилъ продолжительную командировку, а затѣмъ женился на богатой невѣстѣ, съ условіемъ, чтобы она не выставляла на своихъ карточкахъ: «урожденная Кожемядова».
Мери осталась у Варвары Павловны. Возникшее между ними охлажденіе вскорѣ разсѣялось, и онѣ довольно весело вспоминаютъ иногда неудачную исторію одной зимней ночи. Но Варвара Павловна теперь часто хвораетъ, а Мери… Мери кажется еще больше похорошѣла.