Зимний вечер в детской (Аверченко)
| Зимний вечер в детской |
| Из сборника «Отдых на крапиве. Новая книга рассказов». Опубл.: 1924. • Варшава: издательство «Добро» |
Восемь часов вечера. В пустой детской жизнерадостно и хлопотливо трещат дрова в печке, на столе кротко горит лампа под зеленым абажуром, бросая четкий круг света на часть закапанного чернилами исцарапанного стола, на углы стопок книг и тетрадей, на раскрытый пенал, набитый всяким драгоценным дрязгом: обломками плиток туши, кисточками и свернувшимися от тепла в трубку иностранными марками...
Круглые дешевые часы на стене расплылись своим широким честным лицом в улыбку и бойко, хотя их никто не слушает, отсчитывают да отсчитывают секунды.
Вот с треском отворилась дверь, и мальчик лет десяти
- Боря Скобцов - влетел в детскую в фуражке, пальто внакидку и с кожаным ранцем за плечами...
Он подошел к своей кровати, стал к ней спиной и одним молниеносным движением сбросил все сразу: фуражку, пальто и ранец.
Это был очень трудный трюк, но шикарный: вот тебе одет человек - трах! вот тебе сразу и раздет.
Нянька, однако, была против этого "шикарного" приема.
Не успел Боря отогреть у веселой печки замерзшие руки, как снова открылась дверь и вошла сестренка - в шубке, меховой шапочке и с коньками в руках, сверкая розовыми щеками, серыми глазами, золотыми волосами.
- Каталась на коньках? - спросил Боря, пока она раздевалась.
- Да.
- Видишь, от меня ничего не скроется. Есть новости?
- Ну! Еще какие! Я на уроке истории сказала: "Македон Александровский" и потом новую загадку слышала - чудную-чудную!
- Ну, какую же? - с наружной снисходительностью спросил Боря, втайне замирая от страха и предстоящего позора: а вдруг не угадает?
- Слушай. На озере сидело сто уток. Охотник выстрелил и тридцать человек уток убил наповал. Сколько осталось живых?
- Чепуховская загадка! Семьдесят уток осталось. Маруся радостно зашлепала в ладоши.
- Ага! Вот и не угадал. Ни одной утки не осталось.
- Ну, почему?
- Потому что живые улетели.
- Это еще не доказательство, - с энергией утопающего, хватающегося за соломинку, заспорил Боря.
- Мало ли... А может, часть уток была глухая и не слышала даже и выстрела, - почем ты знаешь?
- Да разве утки глухие бывают?
- Сколько раз. Я даже ел. Вообще, это - задача с неопределенным решением. А вот я сегодня тоже слышал замечательную: шел солдат, нес в корзине сотню яиц. А дно упало. Сколько осталось в корзине?
Маруся всей своей душой чувствовала какой-то подвох, но в чем он заключался - решительно не могла найти. А ответ - такой простой и категорический - так и змеился на розовых губках.
- Ну, что ж ты? Было сто яиц в корзине. А дно упало - ну? Сколько осталось в корзине?
- Девяносто девять!!
- Дура! Раз дно упало - ни одного не осталось.
- Мама тебе сколько раз говорила, что нельзя меня ругать.
- А все-таки не угадала.
- Да и не хотела угадывать... Очень мне нужно... Моя загадка поэтичная: охотник, уточки, а у тебя какой-то солдат, какие-то яйца - фи!
- А может, твой охотник тоже солдат и твои утки несли яйца!.. Очень ты стала что-то много воображать о себе. Ну, теперь рассказывай: были по дороге приключения?
- Ах, Боречка, и какое приключение (оба, боязливо озираясь, придвинулись ближе друг к другу). Понимаешь, только что я выхожу с катка и с Николаевской сворачиваю на Кривоногую, - вдруг два господина в плащах перерезывают мне путь. Один говорит другому: "Герцог, сегодня у моей знакомой княжны крестины ее сына и соберется много аристократии. Мы должны выкрасть ребенка и отдать на воспитание леснику..." А другой демонически захохотал, сказал: "Предоставьте это мне, граф" и, выхватив шпагу, вонзил в того, первого, в графа...
- Ну... что ж ты?
- Я испугалась и убежала.
- Эх ты! Надо было подать первую помощь раненому. Он бы, может, открыл перед смертью тайну своего происхождения или клад. А со мной тоже, когда я шел от репетитора, какой случай был! Иду это я, значит, иду... Иду себе и иду.
- Ну? - нетерпеливо дернулась Маруся. - Что ты все идешь да идешь...
- Так не сразу же я перелетел. Тихо себе шел. Вдруг, на углу какой-то улицы... я уж позабыл, какой... смотрю, экипаж и три господина, роскошно одетых, тащат к экипажу даму с завязанными ртом и глазами. "Негодяи! - вдруг загремел я. - Оставьте вашу жертву!" Тут выскочили еще двое сообщников, выхватили сабли и давай меня рубить... Я потерял сознание. Добрый дровосек нашел меня, положил на тележку и доставил домой...
- Постой, - ехидно сказала Маруся. - Ведь это сегодня было?
- Ну так что ж, что сегодня!..
- А где ж твои раны, где кровь?
- Ну, это были такие раны... сухие.
- Что значит - сухие? Что ж, ты к ним промокашку прикладывал, что ли?
- Давай лучше что-нибудь другое делать, - предложил Боря, стремясь замять невыгодный для него разговор. - Эти приключения - глупости. Ты знаешь, что я собираюсь сделать? Придумать новую религию!
- Борька! - всплеснула руками Маруся, округлив от ужаса серые глаза. - Борька! Ты с ума сошел?! Ведь это грешно!..
- Почему грешно? Я придумаю свою религию, и мы с тобой будем в нее веровать, а потом ты уговоришь своих девочек, я своих мальчиков - и все мы будем веровать... Зато мы будем известны: "Кто придумал эту религию? - Борис и Мария Скобцовы!"
- Значит, мы уже в церковь не должны ходить?
- А? Ну, почему же... Изредка можно зайти на всякий случай. А вообще... Мы будем дубу поклоняться!
- Как дубу? Какому?
- Обыкновенному. Я недавно читал, что главное - это природа, а что Бог это... такая... условность. Вот, значит, я и сочиняю себе новую религию...
- Неужели ты, Борька, не боишься? (В глазах ее застыли страх и тайное восхищение перед грозным, шагающим через все препятствия братом.) А молитвы у тебя будут?
- Будут. Я сейчас сочиню молитву дубу.
- Дубовая молитва, - неожиданно сказала Маруся и рассмеялась.
- Боже, какие вы девчонки пошлые, - поморщился Боря. - Вот возьму нарочно и сочиню молитву дубу!
Он взял четвертушку бумаги и, скривившись от неудобной позы, принялся писать:
- Новая религия Бор. Скобцова. Молитва дубу. "О, могущественный и прекрасный... Помяни раба своего на небесах, в водах и под землею"...
- Что ж ты, - заметила, поглядывая через его плечо на бумажку, Маруся. - Хвостик из второй заповеди украл.
- Ну, одним словом, это еще нужно разработать...
- А ты знаешь, о чем я думаю?
- Ну?
- Хорошо бы открыть новую страну!
- Как же ты ее откроешь?
- Ну, как обыкновенно все открывают!
- Открывают так: едут и едут все время, пока не наткнутся на землю. Потом смотрят в карту: есть такая страна на карте? Нет. Ну, значит, мы ее и открыли.
- Вот и мы так откроем.
- Да ведь мы не едем.
- Фу, какой ты нудный! Возьмем карту и посмотрим: что еще не открыто.
- Да ведь что на карте, то уже открыто, а что не открыто - того не может быть на карте.
- Ну... остров-то может быть среди океана? Неоткрытый. Может?
- Это другое дело.
Деловито разворачивается атлас Ильина. Оба, сгорая от того острого чувства, которое ведомо только исследователям и авантюристам, наклоняются над картой.
- Вот это что? Тихий океан. Вот смотри, сколько тут пустого моря... Не может быть, чтобы тут не было острова. Дай-ка карандаш... Я сейчас нарисую.
На карте появляются прихотливо изрезанные очертания острова. Посредине пишется: "Остров Св. Марии"... И после некоторого колебания добавляется: "Скобцовой".
- Да разве ты святая?
- Ничего. Это так на островах всегда пишется.
- А вот тут - смотри - сколько пустого моря. Тут целый архипелаг должен быть. Дай-ка карандаш. Я сделаю.
Широкая мужская натура перещеголяла робкую девичью. Целый архипелаг пестрил на беспредельном морском просторе.
Написано и утверждено: "Скобцовские острова".
Остров Св. Марии перед ними такой жалкий, будничный, что ревнивое сердце не выдерживает:
- Боря!
- Ну?
- Я новый ликер изобрела - знаешь?
- Из чего?
- Пойди отлей из буфета стаканчик водки и сахара принеси. Я сделаю.
Новая забота поглощает отважных исследователей.
В принесенный стакан водки насыпается сахар. Потом Маруся, после краткой, но тяжелой борьбы, вынимает из-под подушки апельсин и выжимает его туда же. К апельсинному соку присоединяются лепестки сухой розы из книжки и кусок ромовой карамели.
Обсасывая выжатую апельсинную корку, Боря задумчиво глядит на помутневший стакан и говорит:
- Положи кусочек кармину для цвета. Красный ликер будет.
- Я и сама думала, - ревниво возразила Маруся, не желая уступать чести своего изобретения.
Мутно-красная смесь пахнет ромом, апельсином, розой и вообще черт знает чем.
- А ну, дай попробовать... Ой, вкусно!
- Постой... Оставь и мне. Я сделаю таких сто бутылок, наклею ярлычок "Ликер Чудо Роз - фабрики Марии Скобцовой" и буду продавать. Вот сейчас и ярлык сделаю...
- А знаешь, так можно очутиться знаменитой. Дай еще глоточек.
- Ну, это свинство! Ты почему языком карамельку вылавливаешь?! Пусть тает.
В комнату вошли отец и мать Скобцовы... Усталая печка уже перестала трещать, прикрылась теплым пеплом, как одеялом, и задремала. Честные, добродушные часы, наоборот, бессонно и бодро несли свой однотонный вековечный труд. На сложенных руках мирно спали за столом две отяжелевшие головки: коротко остриженная темная и кудрявая, сверкающая жидким золотом.
- Неужели заснули? - сказал отец, наклонившись над столом.
- Смотри! - испуганно воскликнула мать. - Они какую-то дрянь пили.
Отец понюхал стакан, повертел в руках основы новой религии, карту с островами, ярлык - и тихо засмеялся...
- Обрати внимание, Софья! В то время как мы взрослые, тяжелые, скучные люди сыграли только четыре никому не нужных роббера, будущее поколение успело открыть новые земли, сочинить новую религию и изобрести райский нектар...
Он призадумался, глядя на "Скобцовские острова", провел рукой по начавшему лысеть темени и почему-то вздохнул.