Земцы (Крылов)/ДО

Земцы
авторъ Виктор Александрович Крылов
Опубл.: 1874. Источникъ: az.lib.ru • (Змей Горыныч)
Комедия в пяти действиях.

ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ
Виктора Крылова.
(Александрова).
ТОМЪ ВТОРОЙ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Г. Шредера, Гороховая, 49.

ОТЪ АВТОРА.

править

Комедія «Земцы» задумана мною давно; лѣтъ пять я присматривался къ вопросамъ въ ней затронутымъ. Наконецъ въ Майской книжкѣ 1874 г. «Вѣстника Европы» она была напечатана. Драматическая цензура тогда не разрѣшила пьесу къ представленію въ виду того, что въ ней впервые должны были явиться на сценѣ дебаты нашихъ земскихъ собраній, что тогда показалось несвоевременнымъ. Такимъ образокъ комедія пролежала годъ, послѣ чего была вновь просмотрѣна и исполненіе ея на сценѣ дозволено, только подъ другимъ заглавіемъ; я назвалъ ее: «Змѣй Горынычъ». Постановка на сцену этой комедіи представляла для меня (помимо моего авторства) большой интересъ и испытаніе. У насъ слишкомъ мало развита общественная жизнь; не только то, что мы называемъ «масса публики», но даже нѣсколько болѣе интеллигентная часть ея, слишкомъ ограничиваетъ свои интересы въ томъ кружкѣ, въ которомъ живетъ. Войдите въ любую гостиную, особенно въ маленькую гостиную средняго круга, вы рѣдко встрѣтите въ ней разнородные элементы; большею частью это всегда подборъ людей одной профессіи и ихъ семейства, коихъ интересы почти исключительно сосредоточены на этой профессіи. Прислушайтесь къ ихъ разговору: какъ много въ немъ пережевывается стараго хлама, всѣмъ извѣстнаго и наскучившаго, но близкаго жизни кружка, какъ мало затрогивается вопросовъ внѣ этой жизни. Такая общественная раздробленность, доходящая до того, что цѣлыми поколѣніями роднятся между собой люди однѣхъ профессій, представляетъ большія затрудненія автору современной общественной комедіи. Прежде эти раздѣлы все-таки были крупнѣе. Помѣщичій классъ военный и чиновный сливались вмѣстѣ, купеческій не далеко отходитъ отъ мѣщанскаго и крестьянскаго, служба выборная или правительственная мало разнились другъ отъ друга. Стремленія, манера эксплуатаціи, курьозы жизни были болѣе общи и потому скорѣе всѣмъ понятны. Возьмите напримѣръ такія крупныя черты, какъ грубое, прямое взяточничество, или обычный трепетъ, лесть, заискиваніе передъ сильнымъ, или непониманіе своихъ правъ, да и неопредѣленность ихъ, — какому классу все это не было присуще и почти одинаково понятно? Теперь хоть-бы и эти черты имѣютъ слишкомъ разнообразное проявленіе: взяточничество облекается въ форму аферы, лицомъ сильнымъ бываетъ иной разъ цѣлое выбирающее общество, — и проч., и проч. Словомъ, общественная жизнь усложнилась, ея интриги, ея борьба стали такъ многоразличны, сообразно съ дѣятельностью гдѣ онѣ проявляются, что самое вѣрное ихъ воспроизведеніе, особенно на сценѣ, при невозможности объяснять высказанное, требуетъ публику все-таки болѣе живущую общей жизнью, чѣмъ наша. Обстановка, въ которую вы облекаете идею вашей картины, вещь далеко не послѣдняя; она должна быть сразу понятна, ясна, ее зритель не долженъ объяснять себѣ, а воспринимать непосредственно, — только тогда впечатлѣніе будетъ полно. Нарисуйте картину жизни русскаго крестьянина въ русской избѣ и покажите ее иностранцу, никогда не бывавшему въ Россіи; какъ-бы ни было сильно впечатлѣніе сцены, онъ все-таки задумается надъ деталями обстановки. Онъ увидитъ лапоть, полушубокъ, картинку въ красномъ углу; онъ пойметъ, что это обувь, мѣховая одежда, картинка, — но его пытливый умъ долженъ дѣлать себѣ массу разъясненій: что за обувь? изъ чего сдѣлана? что за картинка? что она изображаетъ? — тогда какъ мы сразу видимъ, что это суздальская икона или лубочная картина, «страшный судъ» или «морозъ красный носъ».

Нашъ городской житель, а еще больше столичный, имѣющій сношеніе съ земствомъ только чрезъ мироваго судью, дворника, лавочника и т. п., слишкомъ, часто, среди своихъ вседневныхъ заботъ, и не знаетъ, и не хочетъ знать въ какой машинѣ онъ движется и двигаетъ. Вотъ первый пунктъ преткновенія, съ которымъ и принужденъ былъ встрѣтиться, затѣявъ писать пьесу изъ такой важной области, какъ земство. Мнѣ пришлось убѣдиться и не въ одной гостиной, что можетъ быть семь-восемь десятыхъ людей, составляющихъ даже интеллигентную часть нашей театральной публики, не даютъ себѣ толковаго отчета въ томъ: что такое земство? изъ какихъ элементовъ оно состоитъ? какого рода дѣятельность можетъ оно проявлять и развить? Мнѣ пришлось, прежде чѣмъ говорить о гласныхъ, о земскомъ собраніи и т. п., разсказать, публикѣ: что такое земство?.. А заставить театральную публику прослушать (хотя-бы и маленькую) лекцію, заставить публику войти въ интересы этихъ споровъ и интригъ вещь очень трудная и, понятно, я не могъ себѣ дать отчета насколько это можетъ удаться.

Далѣе, я очень хорошо понималъ, что многое, вставленное мною въ пьесу для наилучшаго развитія и характеровъ и основной интриги, будучи сказано съ подмостковъ нашей сцены, при данныхъ нашего театра, могло показаться длиннымъ, утомительнымъ, ослабить общее впечатлѣніе; и потому я рѣшился сдѣлать большія купюры. Кромѣ такихъ сокращеній во всей пьесѣ, я выкинулъ для сцены цѣлый третій актъ, имѣющій наиболѣе тонкій и эпизодическій характеръ, и перемѣстилъ кое-какія необходимыя детали изъ этого акта въ другіе. Но и въ такомъ примѣненномъ къ сценѣ видѣ, еще нельзя было ничего сказать опредѣленнаго въ пользу успѣха. Когда люди близкіе театру взглянули на пьесу, какъ на сценическое произведеніе, мнѣнія ихъ оказались до крайности разнорѣчивы. Между прочимъ, лица, долженствующія быть довольна компетентными, прямо и категорически заявляли мнѣ: «Зачѣмъ вы ставите эту пьесу? она провалится; это надо читать, но не давать на сценѣ; это будетъ скучно; это писано умомъ, а не талантомъ». Пускай провалится, отвѣчалъ я, мнѣ этотъ опытъ дороже постановки многихъ пьесъ, на успѣхъ которыхъ я могу разсчитывать навѣрняка.

Пьеса шла въ первый разъ въ Москвѣ, въ Октябрѣ прошлаго года. Я употребилъ все стараніе, чтобъ она была срепетована наивозможно тщательно. Въ вечеръ перваго представленія театръ былъ почти полонъ. Я не пошелъ въ залу публики, а прислушивался къ ходу пьесы изъ-за кулисъ. Первый актъ прошелъ довольно тихо, только въ концѣ слегка вызвали артистку, игравшую главную роль, но при этомъ особенно интересна была необычная въ нашихъ театрахъ тишина и вниманіе публики впродолженіи всего акта. Приходившіе на сцену въ антрактѣ зрители заявляли, что пьеса слушается съ большимъ интересомъ. Второй актъ обезпечилъ ея успѣхъ. Уже съ первыхъ сценъ публика перешла отъ спокойнаго строгаго вниманія къ тому оживленному участью, къ тѣмъ откликамъ легкаго рокота смѣха, который для насъ авторовъ такъ дорогъ. Въ одной изъ петербургскихъ газетъ корреспондентъ печаталъ, что будто сосѣдъ его въ театрѣ невольно воскликнулъ: «Проклятые артисты! отъ нихъ трудно оторваться». Наконецъ, послѣ того, какъ Причаловъ замѣтилъ Настѣ: «Пріятно быть богатой барышней, какое хочешь невѣжество сдѣлай, все съ рукъ сойдетъ», — участье публики разразилось самымъ дружнымъ рукоплесканіемъ. Понятно, что послѣ этого монолога Причалова и конецъ акта, какъ болѣе сценичныя мѣста, были привѣтствованы еще шумнѣе, что актъ съ земскимъ собраніемъ прошелъ еще удачнѣе, что пьеса имѣла успѣхъ. «Ну! вамъ лучше знать, что можетъ нравиться публикѣ» — великодушно шепнула мнѣ артистка, еще наканунѣ говорившая противъ постановки пьесы на сцену. Она ошибалась: я такъ-же, какъ она не зналъ этого заранѣе и нисколько не былъ увѣренъ въ успѣхѣ. Я вышелъ съ режиссеромъ на улицу, пріятно пахнуло на насъ свѣжимъ воздухомъ, намъ захотѣлось пройтись пѣшкомъ. Народъ валилъ изъ театра за нами гурьбой, шли какіе-то «кое-кто» изъ верхнихъ слоевъ театральной залы и обсуждали пьесу, провѣряя ее личнымъ опытомъ, личнымъ знаніемъ; стало-быть не скучали, прослушали съ интересомъ. Послѣ этого я уже не боялся за постановку въ Петербургѣ, въ провинціи. И тутъ пьеса прошла успѣшно, сдѣлалась репертуарною; а потомъ нерѣдко мнѣ и моимъ пріятелямъ случалось слышать въ корридорахъ и залахъ театра этотъ говоръ съ анекдотами и характеристиками лицъ, вызываемый тою или другою сценою пьесы, этотъ говоръ, которымъ утѣшили меня «кое-кто» изъ райка малаго московскаго театра въ вечеръ перваго представленія пьесы.

Театральная рецензія заговорила о пьесѣ самыми разнорѣчивыми, самыми разнообразными отзывами. Въ этой массѣ газетныхъ откликовъ можно было встрѣтить все: и серьезное строгое отношеніе къ дѣлу, и плохо скрытое недобросовѣстное озлобленіе, и упреки, и сочувствіе, и порицаніе, и похвалы, а главное самое курьозное противорѣчіе въ обсужденіи однѣхъ и тѣхъ-же сценъ и лицъ. Утверждали, что будто я выставляю моего Причалова идеаломъ, и тутъ-же прибавляли: хорошъ идеалъ, — и грубый, и увлекающійся. Кстати, не могу тутъ не подивиться: отчего это у насъ, стоитъ только вывести на сцену человѣка просто порядочнаго, честнаго, какъ сейчасъ-же его обзовутъ резонеромъ, искусственно вымышленной фигурой? хоть вамъ ни въ одномъ словѣ не укажутъ его фальшь; но ужь одно то, что онъ человѣкъ порядочный, дѣлаетъ его для иныхъ критиковъ неестественнымъ; не правда-ли, и странно, и смѣшно. И отчего онъ врачъ, а не инженеръ, не учитель? говорилъ одинъ; оттого что онъ не изъ медико-хирургической академіи, тенденціозный новаторъ, прибавилъ другой. Воображаю, что-бы заговорили, если-бъ я сдѣлалъ Причалова учителемъ и заставилъ говорить о народномъ развитіи, когда ужь однѣ рѣчи о правильномъ веденіи общественнаго хозяйства и о народномъ здравіи показались тенденціозными. И что онъ все болтаетъ, а ничего не дѣлаетъ? заявилъ кто-то, словно хотѣлъ, чтобы я привелъ на сцену толпу больныхъ, словно борьбу въ земствѣ дѣломъ не считаетъ… И что это за люди? одна только барышня правдива; нѣтъ барышня-то и фальшь; — одинъ только Тропиковъ живое лицо; нѣтъ Тропиковъ каррикатура и проч., и проч., и проч.

Не для того упомянулъ я о критикѣ, чтобъ оспаривать сумбуръ нѣкоторыхъ неумѣлыхъ порицаній, завзятыхъ искаженій, которые мнѣ слишкомъ давно и хорошо извѣстны до самыхъ мельчайшихъ изъ побудительныхъ причинъ; да и все это часто слишкомъ бьетъ въ глаза каждому читателю; но среди этихъ сужденій, мнѣ довелось прочитать упреки и замѣчанія серьезные и, думается, искренніе, по поводу которыхъ хотѣлось-бы сказать нѣсколько словъ.

Самый тяжелый упрекъ относится ко всей комедіи; именно: будто въ ней я дѣлаю набѣгъ на земство, подвожу его къ позорному столбу, подрываю значеніе нашего, только-что нарождающагося самоуправленія, тяну въ одну ноту съ покойной газетой «Вѣсть». Какимъ образомъ можно было сдѣлать изъ моей комедіи такой выводъ для меня было-бы совершенно непостижимо, еслибъ я не хотѣлъ тутъ видѣть почтенной, но къ сожалѣнію нѣсколько увлекающейся, страстности къ дѣлу, которое дорого мнѣ самому. Неужели-же въ самомъ дѣлѣ такъ отрадно выставлять пуще всего темныя стороны жизни? неужели такъ пріятенъ этотъ духъ отрицанія?… Повѣрьте: еслибъ дѣйствительно мои лица были каррикатурны, фальшивы, мои факты невѣрны, я бы первый этому радовался, и гораздо сильнѣе моихъ обличителей. Но пора-же наконецъ сознать, что мы выросли изъ этого болѣзненно-чуткаго состоянія, съ которымъ боязливо охраняешь даже дурную частность, чтобъ не попортить хорошаго цѣлаго. Кто изъ насъ не отдалъ дани этой ложной любви, тщательно скрывая и оправдывая передъ самимъ собой, а главное передъ врагомъ, язвы, сопутствующія всякому прекрасному начинанію. Со слѣпотой современниковъ «Домостроя», выдумавшихъ пословицу «сору изъ избы не выноси», мы слишкомъ часто, благодаря такой любви, приходили къ разочарованію и равнодушно отчаянно бросали и то хорошее, за которое такъ рьяно прежде схватывались. Утрировать недостатки, раздувать ихъ, шаржировать, конечно неумѣстно, но и скрывать ихъ тоже вредъ.

Такъ гдѣ-же однако шаржъ и эта кое-кѣмъ усматриваемая мрачная односторонность моей пьесы?

Прежде всего, мои герои совсѣмъ не такіе злодѣи, какими кажутся. Я радъ, что они такими кажутся, но, положа руку на сердце, скажите честно и откровенно: развѣ не большинство людей, съ которыми вы ведете дѣло, которымъ вы пожимаете руку, таковы какъ напримѣръ: Варенцовъ, Клемецкій, Безанецъ? — они ничтожны, пошловаты, глуповаты; но они масса; въ хорошее время, подъ вліяніемъ хорошихъ коноводовъ, они не будутъ дурными людьми. Не даромъ-же Варенцовъ выискалъ Причалова, и ухаживаетъ за нимъ, и оправдывается во всѣхъ своихъ пошлостяхъ и передъ нимъ, и передъ Настей, и передъ Клемецкимъ, и передъ самимъ собою. Не даромъ-же Клемецкій такъ податливъ на требованіе Насти… А Безанецъ!? — чего добивается этотъ добродушный дураку? тишины, спокойствія, отсутствія ссоръ; со своей дурацкой точки зрѣнія онъ стремится къ добру. Самый этотъ Змѣй Горынычъ Кружановъ (сколько ихъ на Руси) развѣ ужь такой исключительный извергъ? Причаловъ говоритъ, что онъ сосетъ кровь всего уѣзда; но вѣдь Причаловъ, можетъ быть, за часъ передъ этимъ видѣлъ больную забитую изсохшую фигуру мужика въ ея драномъ отрепьѣ, слышалъ его удушливый кашель, замазывалъ его раны; а вы, которые знаете объ этихъ ранахъ большею частью только чрезъ посредство чистой, четко отпечатанной, газетной бумаги, вы, издали охающіе объ нихъ какъ о вещи далекой, далекой, почти какъ объ ужасахъ страшной сказки, какое право имѣете вы бросать камень въ Кружанова? чѣмъ онъ хуже тѣхъ честныхъ коммерсантовъ, про которыхъ съ улыбкой снисхожденія (чуть-ли не одобренія) вы скажете: «какой плутъ и мошенникъ», но съ которыми вы водите хлѣбъ-соль, которыхъ привѣтствуете похвалами и тостами за тщеславно брошенный на доброе дѣло десятокъ тысячъ, а иногда даже за одно разливанное море самодурнаго гостепріимства. Кружановъ торгуетъ какъ всѣ: гдѣ можно пользоваться, пользуется, и чѣмъ больше, тѣмъ лучше. Пожалуй разсказывайте, что онъ тѣснитъ бѣдныхъ; кто-же ихъ не тѣснитъ? всякій, по мѣрѣ завоеваннаго нрава. Кружановъ дѣйствуетъ на законномъ основаніи и во имя хваленыхъ семейныхъ добродѣтелей, ради своей дочери. Да еще сверхъ того онъ благодѣтель; вы скажете, благодѣянія его ничтожны, но онъ могъ бы и ихъ не дѣлать… Отчего-же онъ вамъ такъ гадокъ?.. Полноте лицемѣрить, господа, совсѣмъ ужь вы не такъ брезгливы, какъ стараетесь казаться, и даже такіе мѣдные лбы и негодяи, какъ Тропиковъ и Дробининъ, далеко не изгнаны изъ вашей гостиной, отъ вашего карточнаго и обѣденнаго стола. Если вы стараетесь этого не видѣть, или видя нарочно завѣдомо отрицаете это, вы ужь дѣлаете шагъ къ примиренію, а отсюда недалеко и до сочувствія и до сообщничества. Наконецъ, всматриваясь далѣе въ дѣйствующихъ лицъ моей комедіи: развѣ этотъ самый Причаловъ не находитъ прямого отклика и въ однодворцѣ Лукьяновѣ, и въ грубомъ, но честномъ Крупинниковѣ, и въ дурковатомъ Саломанкинѣ, и въ другихъ, ему вторящихъ на собраніи, которыхъ тронуть подробнѣе не возводила, мнѣ экономія пьесы. Пускай-же, но совѣсти, скажутъ мнѣ многія-лы земства на Руси представляютъ лучшую картину и отчего движете лучшихъ людей такъ рьяно схватившихся за это самоуправленіе въ началѣ, теперь бѣжитъ больше изъ него, чѣмъ къ нему.

«Въ столицѣ и безъ меня много людей работающихъ, и если никто изъ нихъ не пойдетъ сюда въ глушь, долго еще будутъ всѣмъ распоряжаться вредные люди», — говоритъ Причаловъ и далѣе въ концѣ еще поясняетъ это: «оттого мнѣ многое удается и будетъ удаваться, что моя работа не служба, которую я взялся справлять, а необходимая потребность для счастья…», «и одному человѣку можно много сдѣлать въ земствѣ, только-бы искренно онъ любилъ свое дѣло». Вотъ тѣ основныя положенія, изъ которыхъ вытекла моя пьеса. Гдѣ главный недостатокъ нашего земства? — недостатокъ людей дѣятельныхъ и любящихъ самое дѣло. Проглядывая изъ пятаго въ десятое сухіе газетные земскіе отчеты, да еще профильтрованные (тоже во имя огражденія) губернаторской цензурой, — публика остается чужда земству" и столица, всасывая, прибавимъ и развращая, лучшія силы работниковъ, слишкомъ скупо дѣлится ими съ провинціей. Большинство людей интеллигентныхъ и энергическихъ до крайности неблагодарно относится къ мѣсту, которое дало имъ средства къ образованію, которое и при дальнѣйшей ихъ жизни служитъ часто источникомъ ихъ матеріальнаго благосостоянія. Предпочитая службу государственную или какую нибудь болѣе выгодную или видную дѣятельность, люди болѣе даровитыя осѣдаютъ въ столицахъ и большихъ городахъ, оставляя нашему захолустью развѣ только весьма немногихъ самоотверженныхъ фанатиковъ, да нѣсколько личностей со второстепенными способностями, скоро утомляющихся. Отсюда: если среда интеллигентная въ провинціи почти не пополняется даровитыми людьми, то понятное дѣло, что именно въ средѣ неразвитой (откуда даровитые не уходятъ) и являются наиболѣе сильныя, трудолюбивыя, настойчивыя натуры. Между тѣмъ кругозоръ этихъ темныхъ людей большею частью не расширяется далѣе ихъ повседневнаго личнаго копѣечнаго барыша, отчего они и дѣлаются кулаками. Сила кулачества и его нерѣдкія побѣды надъ честнымъ трудомъ, даютъ очень ловкую придирку всѣмъ вялымъ и лѣнивымъ доброжелателямъ отстраниться и отъ того маленькаго участья въ общемъ дѣлѣ, которое они еще готовы были взять на себя. Обидно вспомнить, но какъ не указать на множество фактовъ, гдѣ какой добудь даже очень добропорядочный человѣкъ не потревожитъ себя пріѣхать изъ своего помѣстья въ городъ, хоть-бы только для того, чтобъ на какихъ добудь выборахъ положить черный шаръ негодяю. «Зачѣмъ я поѣду?» — говоритъ иной, «тамъ все подтасовано, подкуплено, запоено, закормлено; мой шаръ ничего не прибавитъ». И не хотятъ они видѣть, какъ безконечно разнообразны эти общественныя столкновенія, какъ случайность какая добудь можетъ сдѣлать необходимымъ присутствіе одного лишняго хорошаго человѣка, какъ одинъ полезный пріѣздъ можетъ окупить десять безполезныхъ. Такимъ образомъ конечный результатъ всего выходитъ, что честные дѣятели остаются болѣе или менѣе одинокими борцами противъ цѣлой клики довольно солидарныхъ между собою кулаковъ. Борьба разумѣется трудна, но не безцѣльна, не невозможна; а самое дѣло земское такъ важно, такъ интересно и имѣетъ такую прекрасную будущность, что тутъ есть надъ чѣмъ потрудиться, есть изъ-за чего потерпѣть. Мнѣ хотѣлось показать это въ легкой и всѣмъ доступной формѣ комедіи; насколько это мнѣ удалось я судить не намѣренъ, но по праву могу сказать, что лжи въ моей комедіи нѣтъ. Конечно современное положеніе нашилъ земствъ не блистательное, но самое дѣло кроетъ въ себѣ источники такой работы, которая даетъ массу и интереса и наслажденія. Съ одной стороны стремленіе къ улучшенію общественнаго быта, лежащее въ основѣ земства, даетъ такое широкое поле дѣятельности, что всѣ лучшія качества энергическаго человѣка: его творчество, знаніе, гуманность, выдержка, прилежаніе и проч. найдутъ себѣ здѣсь самое отрадное примѣненіе; съ другой стороны, какъ не сильны эксплуататоры, какъ не подлы ихъ ухищренія, какъ не слабо развитіе эксплуатируемыхъ, все-таки понемножку эксплуатація выплываетъ наружу и масса всегда пойдетъ за честнымъ работникомъ, видя въ его трудѣ пользу себѣ. Даже самъ кулакъ эксплуататоръ можетъ значительно измѣниться подъ хорошимъ вліяніемъ. Когда ему докажутъ и словомъ и примѣромъ, что только по своей близорукости онъ видитъ себѣ барышъ въ чужомъ раззореніи, что раззоряя другихъ онъ раззоряетъ себя, то его дарованіе и предпріимчивость примутъ иной оборотъ. Не ясно-ли изъ всего этого, что и небольшое количество честныхъ людей въ силахъ бороться съ большимъ количествомъ эксплуататоровъ и ихъ побѣждать. Въ одномъ изъ близко знакомыхъ мнѣ земствъ, земская управа, состоявшая въ то время изъ добропорядочныхъ работниковъ, указала собранію на то, что крестьяне несутъ повинностей болѣе другихъ сословій, и предложила на этомъ основаніи дать крестьянамъ нѣкоторыя льготы при земской раскладкѣ. Собраніе согласилось. Понятно, какъ возопили крупные землевладѣльцы. Покатили жалобы, обвиненія, чуть не въ соціализмѣ. Прошли года; управа замѣстилась лицами враждебными приведенной мѣрѣ, но отмѣнить постановленіе какъ не старались, не могли, и до сихъ поръ оно остается въ полной силѣ. Въ такомъ-же родѣ основа картины земства и въ моей комедіи. Тянулось дѣло земства черезъ пень колоду въ радость и выгоду мошенникамъ, явился одинъ нѣсколько болѣе энергичный человѣкъ и перебударажилъ въ нѣкоторой степени все. Глядишь: люди молчавшіе заговорили, трусливые ободрились, наглые, подлые попритихли, мошенничество затруднилось, полезное предпріятіе облегчилось. И этотъ Причаловъ не случайность, онъ созданъ этимъ самымъ земствомъ: его подготовилъ самъ Змѣй Кружановъ, подготовилъ врагъ. Хорошіе черты Кружанова: его любовь къ дочери, заставляютъ воспитывать дочь въ Москвѣ, среди хорошихъ людей, заставляютъ приблизить къ себѣ Варенцова, пошляка, но не мошенника. Варенцовъ заманиваетъ Причалова, Настя впутывается въ его борьбу сторонникомъ его, Все это цѣпляется роковымъ образомъ одно за другое, одно изъ другаго вытекаетъ. Побѣда Причалова разумѣется тоже не конечная. Болѣзнь Кружанова есть только сценическая постановка, необходимая развязка комедіи, и очень можетъ быть (какъ и говорится у меня) завтра-же снова верхъ возьметъ опять какой-нибудь Змѣй. Дѣло не въ конечныхъ результатахъ, ихъ въ жизни нѣтъ. Пользу дѣла нельзя прямо ухватить руками, какъ отрѣзанный купонъ акціи, который можно продать у любого мѣнялы. Польза есть постоянное прогрессивное движеніе, хоть и съ временными колебаніями, все-таки движеніе, впередъ, и содѣйствовать ему есть то нравственное наслажденіе, та радость, которая одна только вѣчна и не пріѣдается.

Теперь я прямо скажу: пѣть диѳирамбы земству, потому только, что это хорошее и начинающееся учрежденіе, такъ-же безполезно или вредно, какъ не говорить о немъ вовсе. Работникъ, не зная въ чемъ работа, можетъ быть совсѣмъ не пойдетъ на нее по невѣдѣнію или по боязни къ неизвѣстному, но работникъ, котораго вы заманите восхваленіемъ, который бросится со всею жадностью къ доброму дѣлу, столкнувшись съ его темными сторонами, сейчасъ разочаруется и убѣжитъ; и это хуже, чѣмъ еслибы онъ и вовсе не появился. Нѣтъ, пускай онъ лучше знаетъ какая борьба ему предстоитъ, но знаетъ и то, сколько въ этой борьбѣ прелести и насколько онъ можетъ выйти изъ нея побѣдителемъ. По моему мнѣнію жалокъ тотъ, кого можетъ оттолкнуть моя картина земства и не велика бѣда, если онъ отъ земства отвернется, потому-что такой человѣкъ никогда не будетъ хорошимъ работникомъ; онъ еще и другихъ пожалуй заразитъ апатіей. Наоборотъ, если кому-нибудь крѣпко западутъ въ душу слова Причалова, какъ много умной честной радости можно черпать и ту тѣ, среди этихъ мошенниковъ, если кто приметъ комедію мою, какъ призывъ къ интересному и полезному труду и не побоится идти въ глушь, работа его даромъ не пропадетъ.

Второе обвиненіе уже значительно менѣе важно: нѣкоторые изъ критиковъ старались ослабить мой трудъ заявленіемъ яко-бы фактическихъ невѣрностей въ моей комедіи, происходящихъ отъ моего будто-бы незнанія провинціальной жизни. Конечно, странны иные наши столичные писатели, обсуждающіе широкую жизнь всероссійскую единственно изъ глубины своего кабинета; но не менѣе смѣшны и тѣ литераторы обыватели, которые, сидя по своимъ провинціальнымъ норамъ, взяли себѣ привиллегію говорить о провинціальной жизни, воображая, что эту жизнь они знаютъ лучше всѣхъ на свѣтѣ, потому только, что вѣкъ свой копошились въ грязи своего одного муравейника. Для этихъ я считаю не лишнимъ заявить, что въ моей работѣ, можетъ быть, болѣе добросовѣстности чѣмъ творчества. Я треть моего года постоянно провожу въ провинціи, и не въ одной; то тамъ, то здѣсь. Итакъ, чтобы хоть нѣсколько показать, что все мною выводимое на сцену провѣрено фактами аналогичными изъ дѣйствительной жизни, я укажу на одинъ упрекъ, который на первый взглядъ кажется какъ-будто и справедливымъ. Мнѣ ставили въ фалымъ, что я заставилъ моего Кружанова сдѣлать кирпичный заводъ въ 250 тысячъ, эта цифра показалась слишкомъ велика. «Какъ можетъ кирпичный заводъ стоить такъ дорого?» говорили мнѣ, «да если и натянуть его стоимость до этой цифры, то какъ плутъ Кружановъ могъ такъ обмишуриться, такія деньги кинуть такъ зря, не разсчитавъ заранѣ результатовъ»?.. Прежде всего я долженъ бы сказать, что не въ цифрѣ дѣло; я нарочно тутъ, въ печатномъ экземплярѣ, поставилъ 150,000, могъ-бы поставить 50,000 и думаю, ни ходъ пьесы, ни характеръ лицъ и ихъ дѣятельность нисколько отъ этого не измѣнился-бы. Но возьмемъ мою первоначальную цифру; она можетъ поразить только человѣка, не знающаго что такое заводъ. У насъ на Руси, если помѣщикъ выроетъ гдѣ-нибудь яму, надѣлаетъ сырцу и обожжетъ его, чтобъ сложить себѣ какую-нибудь ригу или амбаръ, то это ужь называется кирпичнымъ заводомъ; но вѣдь не о такомъ заводѣ идетъ рѣчь.

Если завести машинную обработку кирпича со всѣми усовершенствованіями для приготовленія глины, если кирпичи обжигать въ гофманскихъ, иначе вѣнскихъ, печахъ (коихъ каждая можетъ обойтись до 40.000), если прибавить къ этому покупку мѣста, выдѣлку гончаръ, дренажныхъ трубъ, — то цифра можетъ возрасти и выше моей. Подобныя попытки и притомъ тоже неудачныя бывали, можно указать факты. Сильнѣе замѣчаніе, что будто ловкій Кружановъ не могъ такъ промахнуться. Тутъ, во первыхъ, не надо забывать, что языкъ разговорный, есть языкъ фигуральный, онъ даетъ не отчеты точные, а только наглядную картину результата. Такъ если исправникъ говоритъ, что заводъ построенъ въ безлѣсномъ краю, что некому строить каменныя зданія, — это не значитъ, что дѣйствительно ужь ни сучка не найдешь топлива и ни души потребителя, а только, что общій разсчетъ операціи по такимъ-то причинамъ сведется на минусъ, на убытокъ. Таковыхъ-же предпріятій въ средѣ нашего самодурства, возникаетъ не мало. Когда я только начиналъ задумывать мою пьесу и искалъ затѣи, которая бы связывала моего героя съ земствомъ, я напалъ на такой случай: одинъ изъ Змѣевъ-Горынычей нашихъ провинцій, человѣкъ хитрый, умный и весьма плутоватый, подъ вліяніемъ какихъ-то техниковъ, задумалъ открыть каменноугольныя ломки въ такомъ мѣстѣ, гдѣ и не могло быть хорошихъ залежей угля. Люди знающіе, опытные, совѣтовали отказаться отъ этой мысли; но совѣтовали прямо рѣзко, не щадя его невѣжества, — тогда какъ сторонники дѣла, предвидя выгоды себѣ, льстили ему, ухаживали за нимъ. Кончилось тѣмъ, что онъ ухлопалъ до двухсотъ тысячъ, буравя землю и ища угля, и не отыскалъ ничего. Мнѣ даже сперва хотѣлось взять именно подобную операцію для комедіи и подложить земству гарантировать доходъ неудавшихся копей, какъ гарантируетъ несчастное Саратовское земство свою желѣзную дорогу. Еслибъ я писалъ романъ, я бы такъ и сдѣлалъ; но для комедіи операція съ шахтами, буравами, гарантіями и прочими подобными словами, казалась нѣсколько сложной и тяжелой. Слышалъ я, напримѣръ, и другой случай: какъ одинъ, тоже знаменитый по своему плутовству, купецъ затѣялъ заводъ для выдѣлки коноплянаго масла, войдя въ соглашеніе съ другимъ лицомъ. Выстроилъ заводъ, снабдилъ машинами, да прозѣвалъ заключить формальное условіе съ товарищемъ, а этотъ возьми да и откажись. Надо скупать коноплю для обработки, а денегъ у заводчика нѣтъ. Побился, побился, закрылъ заводъ и содержимое продалъ на сломъ. Я бы могъ насчитать и еще нѣсколько подобныхъ-же фактовъ, вполнѣ аналогичныхъ съ операціей моего Змѣя. Я выбралъ кирпичное дѣло только потому, что оно наиболѣе для всѣхъ понятно, ясно съ перваго слова. При этомъ дальнѣйшій упрекъ комедіи мнѣ кажется просто глупымъ или завѣдомо натянутымъ: кто;то заявилъ, что будто и ударъ съ Кружановымъ у меня совершается оттого, что Змѣя слишкомъ поражаетъ неудача сбыта кирпича въ земство. Кирпичи тутъ совсѣмъ второстепенное дѣло, это только одинъ изъ многихъ эпизодовъ, можетъ быть только болѣе характерный. Кружанова мутитъ и волнуетъ не коммерческая неудача, а то, что онъ видитъ, какъ изъ рукъ его уходитъ сила и власть; сцена въ земскомъ собраніи есть только послѣдній толчокъ, болѣзненность Кружанова проявляется съ перваго акта.

Мнѣ остается сказать еще нѣсколько словъ въ художественномъ отношеніи. Многіе изъ публики, привыкшіе видѣть въ концѣ всякой пьесы либо смерть, либо бракъ, были непріятно поражены, не встрѣтивъ у меня ни того, ни другаго; тѣмъ болѣе, что и то и другое было такъ легко и возможно, такъ какъ Кружановъ уже при смерти болѣнъ, а у Насти съ Причаловымъ завязывается дружба. Даже то обстоятельство, что я женилъ заранѣе моего доктора, не остановило отъ этой банальной пошлости. «Ахъ, что-же это такое?» воскликнулъ одинъ изъ зрителей, когда занавѣсъ опустился, послѣ четвертаго акта, «а я думалъ, что Причаловъ разведется съ женой и женится на Настѣ». Возникаютъ вопросы: скоро-ли умретъ Кружановъ или еще проторчитъ на бѣломъ свѣтѣ? что станется съ Настей? за кого она замужъ выйдетъ? и проч. и проч. въ томъ-же родѣ; говорятъ: пьеса не кончена. Но почему-же она была бы больше кончена, еслибъ вы узнали о смерти Кружанова? не все равно, умретъ онъ чрезъ недѣлю, чрезъ мѣсяцъ, или годъ? чѣмъ подвинулъ бы эту законченность брака Причалова съ Настей? — Мнѣ говорятъ: все-таки это было бы какъ-то успокоительнѣе, у Насти былъ бы покровитель. Отчего-же покровителемъ долженъ быть непремѣнно только мужъ, а не другъ? Сознайтесь, что вамъ нужно одно только брачное ложе или ложе могилы, чтобы разсчитаться и сдать въ архивъ эту исторію о двухъ врагахъ и примирительницѣ дочери.

Въ чемъ-же собственно состоитъ моя драма? гдѣ та нить интриги, которая ее путеводитъ?

Разумѣется главное лицо Настя; около нея вращается все остальное. Она воспиталась ни хуже, ни лучше, чѣмъ многія московскія богатыя барышни, больше воспитанныя, больше наученыя, чѣмъ развитыя — готовыя любить добро и ненавидѣть зло. еще не умѣя хорошенько отличать одного отъ другого. Настя встрѣчала отца всегда, такъ сказать, въ его праздничномъ видѣ, горячо любящаго, добраго, благодѣтельнаго; такъ-же и Варенцова съ его фразистыми рѣчами. Случай подвелъ ее къ ихъ будничной обстановкѣ; передъ ней раскрылась картина ихъ дѣятельности. А тутъ земская борьба наткнула ее на человѣка, который и примѣромъ труда, и прямо дружескимъ словомъ разъясняетъ ей, что старались затуманить другіе, до чего бы можетъ быть сама не додумалась ея неопытность, — онъ не далъ самодовольно, слѣпо, слащаво уснуть ея добрымъ порывамъ, онъ постоянно будилъ ихъ. И все это разразилось громовымъ ударомъ: позоромъ и болѣзнью любимаго отца. Отсюда рядъ разочарованій, рядъ потерь почти до отчаянія, но вмѣстѣ съ ними и рядъ пріобрѣтеній. Вѣра колеблется, знаніе возникаетъ и укрѣпляется. Опытъ жизни помогаетъ развитію, котораго не дали разговоры учителей. Послѣдній актъ подводитъ итоги всему. Насколько въ розовомъ цвѣтѣ кажется Настѣ все въ первомъ дѣйствіи, настолько мрачно и безвыходно въ послѣднемъ; одно реакція другого, но и то и другое обманъ. Мнѣ совѣтовали ради эффекта ввести тутъ сцену, о которой Настя кратко разсказываетъ; именно: какъ Тропиковъ и Дробининъ пріѣзжали рыться въ бумагахъ Кружанова. Мнѣ кажется это было бы совершенно лишнее. Что-жь бы эта сцена могла прибавить?исключительно сценическую суетню и эффектныя фразы — больше ничего. И эти лица и ихъ отношенія къ Кружанову и его дочери вполнѣ исчерпаны предъидущими дѣйствіями. Я ввелъ сюда только двѣ, такъ сказать, доколачивающія сцены, съ Блажинымъ и Дроздовой, потому что въ нихъ дѣлается уже упрекъ и самой Настѣ, потому что тутъ Настя видитъ себя самое участницей, сообщницей этой мошеннической клики. Подрядчикъ съ наивной откровенностью излагаетъ близкую связь Кружанова съ Тропиковымъ и проситъ помощи и совѣта, какъ отъ дочери Кружанова, какъ отъ человѣка замѣшаннаго въ дѣлѣ вліятельнаго; мѣщанка Дроздова, въ первомъ актѣ пресмыкавшаяся передъ Настей, теперь самымъ грубымъ образомъ упрекаетъ ее за ея обстановку, за платье, за мебель, рѣзко указываетъ на дочь, какъ на причину всѣхъ золъ отца. Все это доводитъ Настю до крайняго возбужденія, до мысли о самоубійствѣ, но подлѣ нея добрый, участливый человѣкъ; передъ нимъ она можетъ выплакать свою душу, что не дастъ ей дольше сосредоточиваться на своемъ отчаяніи, — и ея откровенные монологи, это тѣ разомъ хлынувшія слезы, которыя такъ облегчаютъ горе. Оттого уже не убитая, не упадшая духомъ, а рѣшительная, встрѣчаетъ она Варенцова, — не плачемъ, а язвительными замѣчаніями отвѣчаетъ на его пошлости. Переломъ совершился, кризисъ прошелъ, она знаетъ, что ей надо дѣлать, и пользуется первымъ случаемъ, чтобы прогнать Варенцова. «Прошлое кончено», говоритъ ей Причаловъ, «теперь вы другая и новая жизнь вамъ предстоитъ». И не всели равно для той Насти, которая живетъ и дѣйствуетъ въ комедіи, какъ будетъ дѣйствовать новая Настя? что она затѣитъ? за кого замужъ выйдетъ? когда умретъ? Прежняя Настя покончила свое существованіе, она завершила свой кругъ; глаза прозрѣли, иные взгляды, иныя мысли, иныя желанія въ ней роятся, — теперь пишите новые акты, новую комедію съ ея участіемъ, — это будетъ другое лицо. Какогоже конца нужно для комедіи, интригу которой и составляетъ именно эта переработка характера подъ вліяніемъ картины земской дѣятельности, подъ вліяніемъ ея хорошихъ и дурныхъ работниковъ? На предложеніе Причалова дать ей успокоительныхъ капель она говоритъ: «Дайте», — и этимъ однимъ словомъ, какъ будто хочетъ сказать: да мое отчаяніе слабость, я ее преодолѣю и буду жить, и найду новыя радости и новое честное хорошее дѣло. И первое дѣло само тотчасъ откликнулось. «Проснулся»!? говоритъ она, увидѣвъ вошедшую горничную, "пойдемте къ отцу, « — вотъ начало этой новой жизни: работа, утѣшеніе больнаго, безъ экзальтаціи, безъ увлекающейся страстности, спокойно, сознательно, разумно.

Меня просили прибавить тутъ нѣсколько болѣе кричащихъ заключительныхъ словъ; но, что хотите, мнѣ къ этимъ словамъ прибавлять рѣшительно нечего; все, что будетъ говориться дальше, будетъ новая пьеса.

Викторъ Крыловъ.

1877.

P.S. He лишнимъ считаю прибавить еще одно замѣчаніе спеціально уже для антрепренеровъ, ставящихъ на сцену моего Змѣя. Одинъ изъ моихъ провинціальныхъ знакомыхъ разсказывалъ мнѣ, что у нихъ (въ губернскомъ городѣ) во время земскаго собранія давали мою пьесу, (въ провинціи все больше это время выбираютъ для постановки Змѣя) — и при этомъ роли были такъ распредѣлены, что лучшій актеръ игралъ Варенцова, а роль доктора Причалова досталась одному изъ самыхъ слабыхъ актеровъ труппы. Такимъ образомъ пьеса совершенно исковеркалась: всѣ реплики Причалова стушевались, монологи, прочитанные вяло и безцвѣтно, пропали, все значеніе этого лица отошло на третій планъ; а Варенцовъ еще какъ-то излишне подчеркнулъ свой монологъ противъ земства въ послѣднемъ актѣ. Брань пошляка выступила впередъ, отпоръ ей затерялся, — и въ результатѣ получилось какое-то тенденціозное обличеніе земства, согласное съ помянутымъ здѣсь упрекомъ. Я усиленно прошу гг. антрепренеровъ, если ужь они ставятъ» мою пьесу, позаботиться о томъ, чтобъ ее такъ не искажали. Главное вниманіе должно быть обращено на роли Причалова и Насти, онѣ должны быть наилучшимъ образомъ отдѣланы, чтобъ оттѣнять всю хорошую сторону земства, вопреки его многочисленнымъ врагамъ.

В. К.

ЗЕМЦЫ
(ЗМѢЙ ГОРЫНЫЧЪ).

править
КОМЕДІЯ ВЪ ПЯТИ ДѢЙСТВІЯХЪ.
ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

Кружановъ, Никита Яковлевичъ — первой гильдіи купецъ, потомственный почетный гражданинъ, голова въ думѣ и предсѣдатель уѣздной земской управы.

Настя (Настасья Никитишна) — его дочь (10 лѣтъ).

Варенцовъ, Александръ Алексѣевичъ — (32 лѣтъ), Тропиковъ, Семенъ Прохоровичъ — (45 лѣтъ), члены земской управы, дворяне.

Баронъ Безанецъ — уѣздный предводитель дворянства.

Причаловъ, Глѣбъ Степановичъ — земскій врачъ. Клемецкій, Карлъ Антоновичъ — судебный слѣдователь (29 л.).

Дробининъ, Максимъ Гавриловичъ — участковый мировой судья.

Дробинина, Христина Валерьяновна — жена его.

Бѣлочкинъ — исправникъ.

Крупинниковъ — помѣщикъ, отставной военный.

Жаровина — помѣщица.

Саламанкинъ — гласный изъ дворянъ, пріѣзжій изъ Москвы.

Бриталовъ — гласный изъ дворянъ (77 л.).

Блажинъ — подрядчикъ, мостовщикъ.

Дроздова — мѣщанка.

Власовъ, Мосей — волостной старшина.

Лукьяновъ — однодворецъ.

Волостной писарь.

Лакей Кружанова.

Лакей Клемецкаго.

Дворяне (помѣщики), купцы, мѣщане, крестьяне, гласные въ земскомъ собраніи, гости и публика обоего пола.
Дѣйствіе происходитъ въ довольно богатомъ уѣздномъ городѣ.

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

править
Богатая гостиная въ домѣ Кружанова. Двери въ другія комнаты отворены. Вечернее блестящее освѣщеніе. Гости обоего пола сидятъ и расхаживаютъ въ гостиной и въ другихъ комнатахъ. За сценой музыка. ТРОПИКОВЪ вбѣгаетъ.
Тропиковъ.

Позвольте, господа, позвольте! — вниманіе!

Разговоры смолкаютъ, все группируется по сторонамъ. Въ среднюю дверь входитъ КРУЖАНОВЪ объ руку съ НАСТЕЙ; съ другой стороны, нѣсколько отступя, идетъ ВАРЕНЦОВЪ. За ними по сторонамъ два лакея во фракахъ и бѣлыхъ жилетахъ, съ подносами шампанскаго въ рукахъ.
Кружановъ — Тропикову.

Скажите, Семенъ Прохоровичъ, чтобъ музыка замолчала.

Тропиковъ — въ двери.

Музыка!.. молчи.

Музыка смолкаетъ.
Кружановъ.

Господа! позвольте попросить прислушатъ.. (Все стихаетъ.) Допрежь всего позвольте поблагодарить: въ день мово ангела почтили посѣщеніемъ, не забыли… Теперь, этотъ мы день выбрали, чтобъ сообщить нашимъ друзьямъ и знакомымъ нашу семейную радость: возлюбленную нашу дочку, Настасью Никитишну, мы выдаемъ замужъ, (Всеобщій вздохъ.) за надзорнаго совѣтника Александра Алексѣевича Варенцова. (Цѣлуетъ дочь, потомъ Варенцова.) Будьте счастливы.

Все приходитъ въ волненіе; всѣ спѣшатъ поздравлять кто кого. Раздаются поцѣлуи, отрывочныя фразы.
Тропиковъ — кричитъ.

Шампанскаго, господа! шампанскаго берите! За здоровье Настасьи Никитишны и Александра Алексѣевича!.. За родителя ихъ, за Никиту Яковлевича!..

Новыя поздравленія съ бокалами въ рукахъ.
Тропиковъ

Многія лѣта и благоденствіе… и мирное житіе!… (Бѣжитъ къ двери.) Музыка! Тушъ! тушъ! (Музыка за сценой играетъ тушъ.) Урра!!.

Гости.

Урра!!

Тропиковъ убѣгаетъ. Гости разсѣяваются по комнатѣ, восхищающіеся.
Кружановъ.

Ну, дочка, — довольна?

Настя молча бросается ему на шею и крѣпко цѣлуетъ его, потомъ оглядывается и протягиваютъ руку Варенцову.
Настя — Варенцову.

А вы?.. какъ будто смущены? чего?

Варенцовъ.

Немножко глупое это положеніе: смотрятъ на тебя, какъ на звѣря.

Настя.

Ничуть не глупое! — Пускай смотрятъ и радуются. Одинъ разъ въ жизни замужъ то выходить! такой другой минуты не бываетъ.

Беретъ его подъ руку, клонитъ голову ему на плечо и глядитъ на толпу не безъ самодовольства.
Кружановъ — любуясь ими.

Дай господи! дай господи!.

За сценой шумъ. Слышенъ крикъ: «Пусти! оставь!» Вбѣгаетъ Татьяна ДРОЗДОВА
Дроздова.

Батюшка! Микита Яколичъ! — въ такой-то часъ да къ тебѣ не допустить.. Смирно у двери стояла, ей-богу, смирнехонько… да слышу, пошли проздравлять жениха съ невѣстой… ну ужь извини моей холопской радости, — продралась; мажордома тваво въ бокъ ударила, не могу… милостивца нашего да въ такой часъ не проздравить? — что это!?

Кружановъ.

Ну, ну, ладно, старуха… спасибо.

Дроздова — Настѣ.

Царевна ты наша свѣтлая, пташечка ты наша райская; дай тебѣ творецъ всемогущій и внучатъ, и правнучатъ дождаться, — красавица… (Почти всхлипывая.) Ручку… дозволь, матушка, ручку поцѣловать…

Цѣлуетъ руку у Насти, которая этому не противится.
Безанецъ.

Ну! расходилась, старая.

Дроздова.

Да какъ же намъ за васъ, за нашихъ благодѣтелевъ, не радоваться; да мы за васъ въ гробъ пойдемъ… съ малыми дѣтьми въ гробъ пойдемъ, ей-богу.

Тропиковъ — входитъ.

Посторонись, посторонись, старуха… позвольте…

Дроздова — отступая въ глубину.

Отцы родные! — что тамъ еще?

Голоса.

Еще торжество!.. еще что то!.. тише, тише…

Тропиковъ.

Погодите, погодите… Никита Яковлевичъ, садитесь… вотъ такъ. (Усаживаетъ Кружанова.) Настасья Никитишна, пожалуйте къ родителю… Александръ Алексѣевичъ, сюда… Такъ, семейнымъ гнѣздомъ. (Ставитъ ихъ на кресломъ Кружанова.) Брысь! Старуха… Посторонитесь, посторонитесь, господа! (Въ дверь.) Музыка! — играйте «Славу». Пустить мужиковъ!

Кружановъ.

Что такое?

Тропиковъ.

Ничего, ничего… Молчите, — слушайте.

Музыка играетъ «Славу». Входятъ креcтьяне: впереди волостной писарь съ бумагой, потомъ старшины и старосты въ значкахъ. Всѣ низко кланяются Кружанову.
Писарь — Тропикову.

Читать-съ?

Тропиковъ.

Читай.

Писарь — читаетъ.

«Милостивому государю, купцу первой гильдіи и потомственному почетному гражданину, Никитѣ Яковлевичу Кружанову, отъ крестьянъ Карецкаго уѣзда, пяти волостей… (Кашлянувъ.) Милостивый государь, Никита Яковлевичъ! Пятнадцать лѣтъ вы всему нашему уѣзду отецъ-благодѣтель и благообразія и благоустройства насадитель… Премногія постройки, какъ-то: златый куполъ собора нашего, богадѣльня для вдовъ и сиротъ, новый корпусъ гостинаго двора и другіе подвиги милосердія, во вѣки свидѣтельствуютъ о вашемъ раченіи на пользу общественную…»

Жаровина — изъ толпы.

Громче! ничего не слышно.

Тропиковъ.

Тссъ!..

Писарь — читаетъ громче.

«Наконецъ, вы же явились на помощь правительству въ заботахъ его о преуспѣяніи нашего благополучія и приняли на себя бразды правленія нашего земства. Съ тѣхъ поръ земство и Никита Яковлевичъ, Никита Яковлевичъ и земство, — слились воедино въ глазахъ всего нашего уѣзда…»

Тропиковъ.

Рѣже читай; кто тебя гонитъ!

Писарь.

«Оставимъ, однако, исчисленіе всѣхъ подвиговъ вашихъ, — они хранятся въ сердцахъ каждаго изъ насъ; но уже самое сіе чувство побудило васъ, крестьянъ пяти волостей, по приговорамъ на сходахъ, преподнести вамъ, отецъ нашъ и первой гильдіи купецъ, наше русское сыновнее спасибо… много-премного довольны, — и да продлитъ господь дни живота вашего на радость и пользу намъ, на дальнѣйшее развитіе нашего земскаго дѣла. Читано и подписано на пяти волостныхъ сходахъ; за неграмотныхъ подписалъ писарь».

Тропиковъ.

Браво! браво!!

Всѣ.

Браво! браво!!

Рукоплещутъ.
Кружановъ — вставъ.

Я, господа… я тронутъ… Не ожидалъ… помилуйте, я недостоинъ…

Бѣлочкинъ.

О! вы достойны!.. вы болѣе чѣмъ достойны: вы… вполнѣ достойны.

Цѣлуетъ Кружанова.
Кружановъ.

Благодарю.

Безанецъ.

Позвольте почитать.

Беретъ бумагу, поданную крестьянами.
Барышня.

Ахъ, Никита Яковлевичъ, вы мнѣ потомъ списать позвольте, я въ мой альбомъ помѣщу.

Многіе.

И мнѣ! и мнѣ! и мнѣ списать…

Бѣлочкинъ.

Да что списывать, господа, — это напечатать надо… гласности предать… въ газету куда нибудь…

Дробининъ.

Непремѣнно! прекрасная мысль.

Тропиковъ-Клемецкому.

Карлъ Антоновичъ, у васъ тамъ въ Питерѣ редакція какая то знакомая… и"зьмитесь-ка, батюшка…

Клемецкій.

Съ удовольствіемъ.

Бѣлочкинъ.

Да надо-бы какъ-нибудь пополнѣй… все это-бы въ кореспонденціи описать: какъ это мужички пришли въ залу, и все это…

Тропиковъ.

Да тамъ ужь редакція распишетъ; вы только ей кратенькое письмецо черкните.

Клемецкій.

Хорошо, хорошо.

Кружановъ.

Зачѣмъ это, господа? — не надо.

Настя.

Отчего не надо?

Тропиковъ — ей.

Не безпокойтесь, — тутъ Никита Яковлевичъ голоса не имѣетъ… мы безъ него распорядимся.

Безанецъ — передавая бумагу.

Прекрасно написано: «Наше русское сыновнее спасибо…» просто и хорошо…

Тропиковъ.

А главное-то что? — изъ народа; народъ пишетъ, меньшая братія любовь свою выражаетъ, — вотъ что важно… (Мужикамъ.) Ну, ребята, ступай, вамъ тамъ водка приготовлена.

Тропиковъ, крестьяне и Дроздова уходятъ.
Кружановъ — взявъ подъ руку Клемецкаго.

Только ужь если посылать въ газеты, Карлъ Антоновичъ, такъ надо… Пойдемте ко мнѣ въ кабинетъ… Баронъ, смѣю васъ просить, пожалуйте съ нами…

Уходитъ съ Клемецкинъ; за ними Безанецъ.
Бѣлочкинъ — Варенцову.

Истинный вы счастливецъ, Александръ Алексѣевичъ… Какую невѣсту берете, въ какую семью вступаете… Вѣдь это что за почетъ!.. кому у насъ когда такой почетъ оказывали, какъ вашему родителю, Настасья Никитишна?.. Мужички вѣдь, простолюдины, благодарственный адресъ подносятъ.

Настя.

А отецъ почему-то совѣстится, — не понимаю!.. Что за ненужная скромность. Благодарятъ, такъ вѣрно не за злое дѣло, а за добро.

Бѣлочкинъ.

За добро и богатыя милости…

Жаровина.

Одного только я не хвалю: благодарить Никиту Яковлевича слѣдуетъ, за все слѣдуетъ, — только къ чему они тутъ земство приплели?

Бѣлочкинъ.

Ахъ, Антонина Карповна, опять эти вы жгучіе вопросы подымать изволите!.. такъ для служащаго человѣка даже неловко слушать…

Уходитъ.
Жаровина.

Да не слушай, кто тебя неволитъ?.. а я всегда скажу прямо: два бѣдствія у насъ было на Руси, — иго монгольское, да вотъ теперь это земство… Для чего оно заведено?.. чтобъ деньги брать съ помѣщиковъ, — только!

Барышня.

Да; мамаша тоже все жалуется, что очень много денегъ берутъ въ земство, очень много…

Настя.

Какъ денегъ въ земство?

Жаровина.

Все съ насъ для мужиковъ.

Дробинина.

Полноте, — для мужиковъ! для всѣхъ.

Жаровина.

Какъ для всѣхъ? Христина Валерьяновна! Для мужиковъ, для однихъ мужиковъ. На земскую школу я вѣдь плачу; а на что она мнѣ? — я туда моего Володю учиться не отдамъ.

Барышня.

Мамаша тоже все жалуется: прежде, говоритъ, мужики чинили дорогу по уѣзду; гдѣ не хорошо, съ нихъ взыщетъ полиція, и все тутъ; а теперь съ насъ деньги за это берутъ.

Жаровина.

А докторъ! — ему тоже деньги изъ земства идутъ, значитъ, мои-же; а ко мнѣ докторъ пріѣдетъ, я ему за визитъ особо плати. Кого даромъ-то онъ лечитъ? — однихъ мужиковъ.

Блажинъ.

Извините, вмѣшаюсь въ разговоръ: для васъ самихъ оно пользительно, чтобъ мужикъ былъ здоровый; потому, если мужикъ хвораетъ, да вымираетъ, кто-же у васъ работать будетъ?

Жаровина.

Изъ другой губерніи придутъ.

Блажинъ.

Что вы?! оборони господи!.. И безъ того теперь цѣна на работника, богъ съ нимъ, какъ велика; а отъ пришлыхъ-то и совсѣмъ въ лѣсъ убѣжишь, отъ всякаго дѣла откажешься.

Крупинниковъ.

А наконецъ, если всѣ умрутъ?

Жаровина.

Какъ всѣ?

Крупинниковъ.

Такъ всѣ, — вся Россія?

Жаровина.

Полноте; вотъ тяпнули… На нашъ вѣкъ мужика хватитъ…

Дробинина.

А мировой судья? Ему тоже земство платитъ жалованье… скажете и мировой судья не для всѣхъ?

Жаровина.

Разумѣется, тоже для мужиковъ… Мужику лестно къ мировому идти судиться, потому-что въ волостномъ судѣ его розгами отдерутъ, а мировой помиритъ и въ кабакъ отправитъ выпить на мировую, вотъ какъ вашъ супругъ, Максимъ Гаврилычъ; и кабакъ свой поставилъ прямо противъ самаго дома, такъ это удобно: и близко, и пріятно; мнѣ-же въ кабакѣ мириться никакого наслажденья нѣтъ… а случись нужда какая, не ко всякому мировому и поѣдешь: иной тебѣ дерзости наговоритъ; къ другому за сорокъ верстъ заберешься, голодная цѣлый день насидишься, — ни онъ тебя позавтракать, ни пообѣдать не пригласитъ…

Дробинина.

Не кормить-же цѣлый уѣздъ.

Крупинниковъ.

Вѣдь и мужику тоже.

Жаровина.

Мужику лучше. Онъ взялъ краюшку хлѣба за пазуху, вотъ онъ и сытъ; ему къ мировому идти вмѣсто развлеченья… и выходитъ, что все это земство для мужиковъ, и деньги мы для нихъ-же въ земство даемъ.

Крупинниковъ.

Деньги нужны, Антонина Карповна; безъ денегъ нельзя.

Жаровина.

Да я спрашиваю: для кого?

Крупинниковъ.

Это тамъ какъ по раскладкѣ, правительственное учрежденіе, — повинности… безъ повинностей нельзя… а земство для что? — это нашъ урокъ, для развитія… соберутся гласные и начнутъ спорить… и спорятъ… и день спорятъ, и недѣлю спорятъ, и дольше бываетъ.

Блажинъ.

Простите, вмѣшаюсь въ разговоръ, осмѣлюсь… у насъ не спорятъ… какъ напредки будетъ — неизвѣстно, а покамѣстъ у насъ смирно, ничего этого нѣтъ. Прочтутъ отчетъ, подпишутся всѣ, и сейчасъ къ предводителю обѣдать. Въ два дни всему дѣлу конецъ; сейчасъ всѣ и разъѣдутся.

Настя.

Позвольте, господа! Я десять минутъ васъ слушаю и ничего не понимаю: земство для мужиковъ; земство, куда деньги даютъ; земство, гдѣ спорятъ; земство, гдѣ не спорятъ и обѣдаютъ у предводителя; мировые, гласные, доктора… все это китайская азбука для меня… Въ Москвѣ, у тети, гдѣ я росла, разговоровъ объ этомъ не было; объясните мнѣ: что такое земство?

Крупинниковъ.

Я вамъ это сейчасъ доложу.

Настя.

Нѣтъ, не вы… (Варенцову, который въ сторонѣ разговаривалъ въ группѣ мужчинъ.) Александръ Алексѣичъ, пожалуйте сюда.

Варенцовъ — подходя.

Что прикажете?

Настя.

Я хочу испытать вашъ ораторскій талантъ. Прочтите намъ лекцію.

Варенцовъ.

Объ чемъ угодно.

Настя.

Объ земствѣ.

Барышня.

Ахъ, вотъ прекрасно выдумали; прекрасно, превосходно!.. объясните намъ все это… а то я сама все толкую: земство, земство, а что такое земство? — богъ его знаетъ.

Варенцовъ.

Извольте-съ.

Барышня.

Садитесь, господа, разсаживайтесь, лекція начинается.

Всѣ группируются по двумъ сторонамъ сцены. Варенцовъ становится по срединѣ сцены, опираясь на стулъ.
Жаровина.

Ужь я знаю, что вы нагородите…

Крупинниковъ — вскакивая.

Сахарной воды прикажете?

Варенцовъ.

Нѣтъ-съ, нѣтъ…

Настя — Крупинникову.

Герасимъ Панкратьичъ, не мѣшайте. Ну-съ, Александръ Алексѣичъ…

Варенцовъ.

Милостивыя государыни и милостивые государи! вамъ, конечно, извѣстно, что въ каждомъ уѣздѣ нашей Имперіи живутъ люди, владѣющіе какимъ нибудь имуществомъ: у кого домъ, лѣсъ, фабрика, — у купца амбары, склады, лавки, — у крестьянъ избы, земля…

Жаровина.

Да, но кто имъ далъ землю?

Варенцовъ.

Позвольте-съ… Вотъ всѣ мы вмѣстѣ, владѣльцы какой нибудь недвижимой собственности въ уѣздѣ, и составляемъ земство уѣзда. Вы, разумѣется, знаете, господа, что, живя и хозяйничая въ одномъ мѣстѣ, мы можемъ встрѣтить такого рода нужды и потребности, которыя лучше и дешевле дѣлать въ складчину, на общій счетъ, и съ общаго согласія. Напримѣръ, каждому изъ насъ бываетъ нуженъ докторъ; но не держать-же каждому у себя особаго доктора, — каждому нужна дорога, но мы можемъ всѣ ѣздить по одной и той же дорогѣ. Вотъ для этихъ-то потребностей, милостивые государи, правительствомъ учреждено, чтобъ всѣ мы, земство, каждые три года выбирали изъ своей среды довѣренныхъ людей, которые-бы и занялись этимъ дѣломъ.

Барышня.

Прекрасно, Александръ Алексѣичъ, прекрасно.

Варенцовъ.

Эти довѣренные люди называются гласными земства. Они собираются разъ въ годъ и составляютъ земское собраніе. Тутъ вотъ и разсуждаютъ объ этихъ общихъ потребностяхъ, какъ выполнить ихъ выгоднѣе и чтобы всѣмъ отъ нихъ была польза; тутъ высчитываютъ сколько денегъ все это будетъ стоить и какъ-бы справедливѣе собрать эти деньги со всѣхъ, съ кого сколько взять, какъ разложить общую трату на каждаго.

Крупинниковъ.

И по закону: что собраніе рѣшитъ, такъ тому и быть, никто ослушаться не смѣетъ.

Настя.

Это должно быть очень интересно.

Крупинниковъ.

Возьмите, сударыня, какое это важное дѣло… Къ примѣру — судей мировыхъ все тоже земское собраніе выбираетъ и этакій судья три года всѣхъ насъ судитъ, и штрафъ можетъ взять, и въ тюрьму посадить… такъ если въ судьи-то мерзавца выберутъ…

Дробининъ — вставъ.

Это что-жь у насъ за лекція, коли вы все впутываетесь и мѣшаете?!.

Махаетъ рукой и уходитъ.
Крупинниковъ.

Максимъ Гаврилычъ, куда? куда?.. Не любитъ нашъ судья такія рѣчи.

Барышня.

Конечно, вы перебиваете.

Варенцовъ.

Итакъ, господа, земское собраніе рѣшаетъ, что слѣдуетъ сдѣлать въ уѣздѣ на общій счетъ; но чтобы выполнить это рѣшеніе, чтобъ именно сдѣлать, что рѣшено, собраніе выбираетъ трехъ-четырехъ человѣкъ — это будетъ: земская управа; которая такимъ образомъ и распоряжается общимъ хозяйствомъ уѣзда: собираетъ деньги, исправляетъ дороги, заводитъ школы, нанимаетъ докторовъ и проч., и проч.

Крупинниковъ.

И жалованье управа получаетъ; гласные-то вѣдь даромъ, понимаете?..

Варенцовъ.

У насъ предсѣдателемъ земской управы выбранъ Никита Яковлевичъ, а членами ея Тропиковъ, я, и…

Крупенниковъ — замѣтивъ вошедшаго въ это время Причалова.

А!! докторъ! — пожалуйте, пожалуйте!

Всѣ оборачиваются въ сторону Причалова, который подходитъ къ группѣ.
Варенцовъ.

Глѣбъ Степанычъ! Наконецъ…

Причаловъ раскланивается со всѣми.
Настя — пожимая ему руку.

Васъ всегда надо насильно тащить, приглашать, сами никогда не пріѣдете.

Причаловъ.

Я сейчасъ слышалъ, Настасья Никитишна, вы невѣста?.. Васъ можно поздравить?

Настя.

Можно, поздравляйте, спасибо… А мы тутъ уроками занялись: Александръ Алексѣичъ читаетъ намъ лекцію о земствѣ… какое это интересное дѣло… А скоро у насъ будетъ собраніе?..

Варенцовъ.

Черезъ полторы недѣли.

Настя.

Пойду слушать; вѣдь можно?

Варенцовъ.

Разумѣется.

Настя.

Непремѣнно пойду, это ужасно интересно.

Причаловъ.

Я помѣшалъ вамъ, Александръ Алексѣичъ?

Варенцовъ.

Напротивъ. Мнѣ больше нечего было говорить.

Жаровина.

Да и что сказалъ-то — все глупости, совсѣмъ пустяки, не стоило слушать.

Настя.

И не слушали-бы, Антонина Карповна… Я никогда не слушаю, чего не могу понять.

Жаровина.

Виновата, простите… Гдѣ ужь намъ деревенщинѣ, съ вами столичными… (Крупинникову.) Пойдемте отсюда, Герасимъ Панкратьевичъ… Чего добраго, не кстати слово скажешь, передъ учеными людьми себя оконфузишь.

Крупинниковъ.

Пойдемте, промнемтесь по саду.

Дробинина — отошедшая въ глубину съ двумя барышнями.

И мы съ вами.

Въ продолженіи слѣдующаго разговора гости постепенно расходятся, такъ что къ половинѣ разговора на сценѣ остаются только Настя, Варенцовъ и Причаловъ.
Варенцовъ.

Охота вамъ была, Настенька, задѣвать ее; теперь она полгода будетъ злиться.

Настя.

Зачѣмъ-же она говоритъ дерзости?

Варенцовъ.

Еще, пожалуй, непріятность подведетъ… Вы не знаете, какъ мы отъ нихъ это всѣхъ зависимъ…

Настя.

Вы зависите? — глупости!.. съ вашимъ то положеніемъ, съ вашими деньгами…

Варенцовъ.

Ну, что-жь деньги?..

Настя.

Деньги все… съ деньгами некого бояться и можно жить, какъ угодно.

Варенцовъ.

Ну, не совсѣмъ какъ угодно.

Настя.

Почти. Неправда-ли, докторъ?

Причаловъ.

Правда. Хоть ударь перваго встрѣчнаго, не бѣда; конечно кого побѣднѣй. Заплатилъ потомъ за безчестіе и правъ.

Настя.

Сейчасъ ужь и ударить!.. Никто никого бить не собирается; но мнѣ кажется, имѣя средства, всегда легче доставлять счастье и себѣ, и другимъ.

Причаловъ.

То есть какое счастье?

Настя.

Высшее счастье человѣка: свободу, независимость и возможность дѣлать добро… Бѣднякъ часто принужденъ заискивать, — унижаться, встрѣчаетъ неудачи, озлобляется; а съ богатствомъ и добрымъ быть не трудно: только помогай кругомъ, да радуй всѣхъ.

Причаловъ.

У насъ въ прошломъ году казначей къ такому высшему счастью стремился: тридцать тысячъ казенныхъ денегъ хапнулъ… Не одобрили его стремленія, — сослали.

Варенцовъ — укорительно.

Глѣбъ Степановичъ!

Настя — съ сдержанной злобой.

Не всѣ же богатые воры и мошенники. Эти шутки здѣсь совсѣмъ неумѣстны, я говорю серьезно. Возьмите вотъ моего отца: за что его всѣ любятъ? за то, что его богатство позволяетъ ему дѣлать много добра.

Причаловъ.

И добра и зла, какъ вздумается, въ волю.

Настя — вспыливъ.

За зло не любятъ.

Причаловъ.

Такъ боятся.

Варенцовъ.

Перестанемъ объ этомъ говорить… Ну что, право…

Настя.

Какъ перестанемъ?! Именно послѣ того, какъ отца моего осуждаютъ?.. (Причалову.) Нѣтъ, теперь я настаиваю: вы должны объяснить ваши слова. Мой отецъ здѣсь предсѣдатель земской управы — и, какъ вотъ объяснилъ мнѣ сейчасъ Александръ Алексѣевичъ, онъ выбранъ цѣлымъ уѣздомъ, чтобъ распоряжаться общимъ имуществомъ, — стало-быть, онъ для васъ всѣхъ тутъ управляющій и слуга… это вы называете зломъ?

Причаловъ.

Иногда очень выгодно быть управляющимъ, — иногда и слуга значитъ больше, чѣмъ господинъ.

Настя.

Отецъ служитъ не первый годъ, и его бы давно смѣнили, если-бъ не были имъ довольны, не любили его.

Причаловъ.

Вы непремѣнно хотите, чтобъ я вамъ это разъяснилъ?

Варенцовъ.

Бога ради, Глѣбъ Степановичъ…

Настя — перебивая его.

Непремѣнно хочу. Я требую этого.

Причаловъ.

Извольте… Я знавалъ, Настасья Никитишна, одну барыню, у которой была горничная, прехитрая баба… Поняла она маленькія барскія слабости, привычки, умѣла кстати услужить, польстить, — знала гдѣ нужно поддакнуть, гдѣ промолчать, что можно сболтнуть, что слѣдуетъ скрыть… привыкла къ ней моя барыня, не нарадуется… Вдругъ чтоже? глядитъ: горничная день ото дня становится неряшливѣе, работаетъ плохо, ужь и на руку не чиста и стибрить барское добро не прочь… бранится барыня — горничная грубитъ… Ну, говорю, прогоните ее… «Какъ можно!! Да она надѣлаетъ столько непріятностей: и насплетничаетъ, и обворуетъ, и убійцу въ домъ приведетъ.. Нѣтъ, нѣтъ, богъ съ ней!.. Она все таки заботлива, услужлива; безъ нея какъ-же я буду, безъ нея неудобно… Богъ съ ней, по крайней мѣрѣ, безъ тревогъ…» И вотъ горничная сдѣлалась полной хозяйкой въ домѣ… Мнѣ кажется, такая работа не больно трудна.

Настя.

Горничная имѣетъ дѣло съ одной госпожей, а забрать въ руки цѣлый уѣздъ…

Причаловъ.

Еще легче. Гдѣ много людей, тамъ много слабостей, споровъ и ссоръ; угоди одному, пригрози другому, поддерживай ссору и вражду… мы-же такъ недовѣрчивы къ себѣ, такъ робки и слабы… Еще если вдругъ насъ придавить, пожалуй и встряхнемся; но навалиться потихоньку да во время по головкѣ погладить, — все снесемъ, ко всему привыкнемъ… мы добрые, воевать не любимъ, — лучше стерпимъ.

Настя.

Я вамъ не вѣрю; не этимъ держится мой отецъ, — и вотъ вамъ доказательство: простые, неразвитые крестьяне собираются и подносятъ ему благодарственный адресъ.

Причаловъ.

Тутъ-то, я думалъ, вы и сами догадаетесь. Я объ этомъ адресѣ еще мѣсяцъ тому назадъ слышалъ: мужики все жаловались, что ихъ въ рабочую пору исправникъ въ волостные сходы сгоняетъ, грамату Никитѣ Яковлевичу писать.

Настя.

Неправда!.. я вамъ не вѣрю и удивляюсь, что вы можете такъ говорить мнѣ, въ глаза, про моего отца.

Причаловъ.

Зачѣмъ-же вы меня спрашиваете?

Настя.

Да; я виновата сама… но я не думала, что вы станете чернить человѣка, въ домѣ котораго вы обласканы, куда вы сами приходите въ гости.

Причаловъ.

Вы ошибаетесь: я былъ призванъ сюда — и по дѣлу; самъ бы я не пришелъ.

Настя.

А! въ такомъ случаѣ я очень жалѣю, что васъ призвали.

Уходитъ въ сильномъ негодованіи.
Причаловъ.

Видите, любезнѣйшій Александръ Алексѣевичъ, вы напрасно поступаете, не спросясь вашей невѣсты. Зазвали вы меня сюда, упрашивали, увѣряли мою жену, что о какомъ-то дѣлѣ говорить хотите; а оказывается, я на имянины пріѣхалъ да на сговоръ.

Варенцовъ.

Простите мнѣ это, Глѣбъ Степановичъ… побудьте такъ добры, позвольте мнѣ хоть разъ вамъ высказаться.

Причаловъ.

Сдѣлайте одолженіе.

Варенцовъ.

Мы оба съ вами служимъ одному дѣлу: я членъ земской управы, вы земскій врачъ, — и оба хлопочемъ о пользѣ земства. Неужели-же наше дѣло лучше пойдетъ, если мы все другъ отъ друга сторониться будемъ, да другъ въ другѣ дурныя стороны отыскивать? вѣдь отъ нашей брани дѣло страдаетъ, поймите… Ну, каюсь, — да, я васъ поднадулъ; я васъ заманилъ сюда, чтобъ немножко толкнуть въ наше общество, сблизить…

Причаловъ.

Зачѣмъ?

Варенцовъ.

Какъ-же? — вы у насъ служите почти годъ и никого не знаете.

Причаловъ.

Всѣхъ знаю, — многихъ лечилъ.

Варенцовъ.

Это другое дѣло; теперь вы выбраны гласнымъ на новое собраніе, тутъ не одни медицинскіе вопросы пойдутъ на обсужденіе.

Причаловъ.

Ну что же?

Варенцовъ.

Мнѣ хотѣлось, чтобы въ общемъ дѣлѣ.. обговорить, согласиться… а вы первымъ-же словомъ объявляете Настасьѣ Никитишнѣ, что отецъ ея — подлецъ.

Причаловъ.

Что жь? развѣ онъ честный человѣкъ?

Варенцовъ — мнется.

Ну, не совсѣмъ же такъ…

Причаловъ.

Христосъ съ вами, Александръ Алексѣевичъ, словно вы не знаете, что у насъ ни одна земская затѣя не обходится безъ повальнаго и наглаго воровства!. По мнѣ тутъ честнаго мало, и входить въ соглашеніе съ людьми, систематически разоряющими уѣздъ…

Варенцовъ.

Это намекъ и на меня.

Причаловъ.

Если хотите.

Варенцовъ.

Послушайте — ради Бога, вникните въ дѣло. Я очень хорошо понимаю, что такое Никита Яковлевичъ, и если я съ нимъ три года въ земствѣ вожусь, то я не участникъ его, а жертва. Что мнѣ вытерпѣть приходилось, какъ часто у меня сердце кровью обливалось., вы и чуять не можете. Помните-ли ту сказку, въ которой говорится, что какой-то громадный Змѣй Горынычъ лежалъ тяжелымъ гнетомъ въ странѣ. Онъ держалъ въ плѣну князей и. царевенъ, и много народу, и никто не смѣлъ противиться его власти, такъ заковалъ онъ всѣхъ своей силой… Никита Яковлевичъ у насъ такой-же Змѣй Горынычъ, связи и деньги его сила, — ему нельзя иногда не потакать.

Причаловъ.

Еще-бы, — вы на его дочери жёнитесь.

Варенцовъ.

А! Глѣбъ Степановичъ, это несправедливое обвиненіе. Я полюбилъ Настеньку еще въ Москвѣ, и, будь она чья угодно дочь, я никогда отъ нея не откажусь… Дѣло не въ насъ, — дѣло въ томъ, что человѣку хорошему и энергичному, какъ вы, не слѣдуетъ брезгать Никитой Яковлевичемъ, коли хочешь принести пользу краю. Вы сами сказали, что богатствомъ можно сдѣлать много зла, и мы должны мѣшать этому, хоть-бы даже прибѣгая къ надувательству… съ подлецомъ позволительны способы можетъ быть и не совсѣмъ честные.

Причаловъ.

Какъ-же это такъ?..

Варенцовъ.

Мнѣ часто приходится поступать противъ своего желанія, скажу прямо, — противъ своей совѣсти; но что дѣлать? — если-бъ я противился, онъ бы выжилъ меня, и я не могъ бы принесть и той пользы, которую приношу. А теперь: то потакая ему, то обманывая его, я все таки тамъ и здѣсь могу сдѣлать добро… Вотъ васъ къ намъ пригласили; вѣдь вы для уѣзда какой драгоцѣнный человѣкъ, а кому уѣздъ этимъ обязанъ? — мнѣ.

Причаловъ.

Это для меня очень лестный отзывъ, но все*таки я не вижу необходимости кому-нибудь поступать противъ своей совѣсти.

Варенцовъ.

Даже когда отъ этого ожидаешь пользы?

Причаловъ.

Отъ этого нельзя пользы ожидать, — это скользскій путь… разъ сталъ потакать, другой, третій, — а тамъ и пойдешь внизъ по лѣсенкѣ.

Варенцовъ.

Какъ будто нельзя остановиться во всякое время?

Причаловъ.

Трудно.

Варенцовъ.

Такъ какъ-же по вашему? — умыть руки и уйти?

Причаловъ.

Нѣтъ; спорить будемъ, войну поведемъ.

Варенцовъ.

Да борьба тутъ невозможна: на земскомъ собраніи три четверти гласныхъ смотрятъ ему въ глаза; какъ онъ моргнетъ, такъ и дѣлается.

Причаловъ.

Три четверти — не всѣ.

Варенцовъ.

Остальные молчатъ.

Причаловъ.

До поры до времени.

Варенцовъ.

О! какъ видно, что вы еще не были у насъ на земскомъ собраніи! — Вы ихъ увидите, этихъ барановъ, тогда вспомните обо мнѣ… Повторяю вамъ: прямо, наперекоръ идти, ничего не добьешься… а между тѣмъ, вы бы могли сдѣлать очень много… Глѣбъ Степановичъ, я скажу вамъ совершенно откровенно: пользуйтесь минутой. Никита Яковлевичъ васъ ненавидитъ, но онъ васъ боится; когда онъ узналъ, что васъ выбрали гласнымъ въ земство, его такъ и перевернуло. Теперь онъ готовъ за вами ухаживать, какъ ни за кѣмъ изъ насъ; онъ самъ умолялъ меня затащить васъ сюда сегодня… Пользуйтесь этимъ: маленькую уступку, маленькую потачку здѣсь, тамъ, — и вы увидите, онъ сдѣлаетъ многое такъ, какъ вы захотите.

Причаловъ.

Нѣтъ, Александръ Алексѣевичъ, у меня на это способности не хватитъ. Что найду хорошимъ, противъ того говорить но стану, но въ сдѣлку съ совѣстью не пойду.

Варенцовъ.

Ни въ чемъ рѣшительно?

Причаловъ.

Ни въ чемъ рѣшительно.

Варенцовъ.

Тогда ненависть пересилитъ боязнь, — и онъ заставитъ васъ уйти изъ уѣзда, или погубитъ.

Причаловъ,

Э, полноте! — и Змѣй Горынычъ властвовалъ только, пока не пришелъ съ нимъ сражаться богатырь Добрыня.

Варенцовъ.

Дай вамъ господи, богатырскую силу.

Входитъ КРУЖАНОВЪ.
Кружановъ.

Ахъ, владыка небесный! и никто мнѣ не скажетъ, что такой дорогой гость къ намъ пожаловалъ… Отъ глубины сердца моего благодарность пріимите… Супруга ваша здоровы-ли?… А мы вѣдь и ихъ ждали сегодня… Не хочетъ насъ познакомить съ супругой, — этакой право!.. У меня вотъ теперь Настя изъ Москвы пріѣхала, можетъ, сошлись бы… чтобъ вамъ вдвоемъ-то сегодня?.. Позвольте, я за ними сейчасъ колясочку пошлю…

Причаловъ.

Нѣтъ, нѣтъ, пожалуйста!.. моя жена, знаете, рѣдко куда ѣздитъ…

Кружановъ.

Жаль, жаль!

Причаловъ.

Я и самъ сегодня…

Кружановъ.

Погодите, прежде всего… не могу, — обязанъ вамъ сказать: читалъ я вашъ отчетъ по медицинской части въ уѣздѣ, — упивался; просто пѣснопѣніе. Заранѣ на всѣ ваши предложенія согласенъ и благодарю. Воистину господь богъ послалъ васъ къ намъ; съ вашей помощью, мы всей Россіи образцомъ станемъ… Вамъ обязаны, Александръ Алексѣевичъ, — дали намъ человѣчка… (Жметъ руку Варенцову; говорить Причалову.) А видѣли-ли нашу невѣсту? — Пожалуйте-же въ залу.

Причаловъ.

Виноватъ, Никита Яковлевичъ; я, вѣдь, думалъ что меня зовутъ по дѣлу, оттого и заѣхалъ, а то мнѣ некогда.

Кружановъ.

Все больные?… Вы себя уморите, ей-богу. Это съ у васъ разсчетъ плохой: напрягаете вы себя до послѣдней возможности, а лишитесь всѣхъ силъ, такъ и никакой пользы никому не принесете.

Варенцовъ.

Право бы остались…

Кружановъ.

Надо и отдохнуть когда-нибудь: развлечетесь, на молодежь глядя, или въ картишки перекинемся…

Причаловъ.

Нѣтъ, ужь вы меня не удерживайте.

Кружановъ.

Ну, ну, ну, ну, — какъ угодно… Я, вѣдь, предъ вашимъ дѣломъ, знаете какъ? — земнымъ поклономъ преклоняюсь; святое дѣло, божеское. Врачъ да священникъ — наши цѣлители, благодѣтели… (Обращаясь наполовину къ Варенцову.) Когда-же мы сойдемся-то?

Причаловъ.

Затѣмъ?

Кружановъ.

Черезъ полторы недѣли собраніе, вы у насъ гласный, — такъ, я чай, не мѣшало бы сговориться…

Причаловъ..

Чего-жь намъ прежде времени-то сговариваться? — на собраньи будемъ говорить.

Кружановъ.

Собранье послѣднее дѣло… а намъ бы съ вами прежде этакъ ознакомиться… что вы будете проводить, что я буду проводить…можетъ, совѣтъ какой… да мало ли какіе тутъ вопросы могутъ возникнуть!..

Причаловъ.

Незачѣмъ это, ни къ чему это не поведетъ.

Кружановъ.

Однако-если мы вдругъ на собраньи-то споръ подымемъ, да ссориться будемъ, да обидное другъ другу говорить? мирно то, кажется бы, и лучше.

Причаловъ.

Это ужь не отъ меня будетъ зависѣть… Никита Яковлевичъ, къ чему туману напускать? За годъ-то успѣли мы другъ друга узнать; какой же у насъ можетъ быть съ вами миръ?.. мѣняться вѣдь вы не станете, а я за вами не пойду; — и никакой угодливостью вамъ не сманить меня на свою сторону… о чемъ-же намъ разговаривать?

Кружановъ

Вы это какъ-же-съ? — совсѣмъ окончательно?

Причаловъ.

Совсѣмъ окончательно, и не торгуйтесь, даромъ время потеряете. Хоть вы со мной цѣлый годъ объ этомъ разговаривайте, все то-же будетъ.

Кружановъ.

Очень жаль.

Причаловъ.

Прощайте.

Кружановъ.

Прощайте-съ. (Рукопожатіе. Причаловъ уходитъ. Обращаясь къ Варенцову.) Я вамъ говорилъ, что этого человѣка вы ничѣмъ не ублажите. Онъ еще намъ въ собраніи то такихъ блохъ натрясетъ!… А кто виноватъ? все вы: ваша рекомендація. Словно не могли мы безъ него обойтись.. Медицинская помощь! — дать намъ было тогда нашему же уѣздному врачу двѣсти рублей, вотъ вамъ и медицинская помощь!

Варенцовъ.

Какъ же можно, Никита Яковлевичъ…

Кружановъ — перебивая его.

Да ужь извините; коли онъ такъ отъ насъ рыло воротитъ, мы тоже съ нимъ долго няньчиться не станемъ.

Уходитъ.
Варенцовъ — махнувъ рукой.

А! ну тебя!

Идетъ къ двери, его останавливаетъ Настя, взволнованная.
Настя.

Послушайте, Александръ Алексѣевичъ…

Варенцовъ.

Что, Настенька?

Хочетъ взять ее за руку.
Настя.

Не трогайте меня. Скажите мнѣ, что значатъ эти ваши отношенія къ Причалову?

Варенцовъ.

Какъ?

Настя.

Вамъ говорятъ грубости въ глаза, васъ бранятъ, а вы молчите и терпите?.. Если онъ говоритъ правду, то вы всѣ здѣсь скверные люди, — если онъ лжетъ, то какъ у васъ хватаетъ духу его слушать, и къ нему ластиться, и не зажать ему рта?

Варенцовъ.

Ахъ, Настенька, это очень запутанная вещь… онъ не то что лжетъ, но онъ все-таки увлекается и…

Настя.

Я терпѣть не могу этихъ виляній; пожалуйста — безъ нихъ. Я полюбила васъ потому, что считаю васъ честнымъ и прямымъ человѣкомъ…

Варенцовъ.

Но вѣдь бываютъ случаи, когда…

Настя.

Не забывайте, Александръ Алексѣевичъ, что я могу любить только истинно честнаго и хорошаго человѣка; а это — «ни то, ни се» — мнѣ даже противно.

Уходитъ.
Варенцовъ.

О, господи! отецъ требуетъ одного, дочъ другаго; не разорваться же мнѣ!

Уходитъ.

ВТОРОЕ ДѢЙСТВІЕ.

править
Пріемный богатый кабинетъ Кружанова. Письменный столъ съ бумагами, счетами, карточками. Диванъ и стулья зеленые, сафьянные. Этажерки съ картонками. Шкафы съ конторскими книгами. На стѣнахъ карты, нѣсколько иглъ съ навѣшенными бумагами, аттестаты въ рамкахъ, портреты: какого-то генерала, архіе пископа и самого хозяина ДРОБИНИНА скорыми шагами ходитъ по комнатѣ въ сильномъ волненіи. КРУЖАНОВЪ глубоко сидитъ въ креслѣ и похлопываетъ руками, какъ-бы раздумывая о чемъ-то. Нѣкоторое время длится молчаніе.
Кружановъ.

Христя!.. полно же… полно голубокъ… Христя!.. поди сюда…

Дробинина — зло.

Оставьте меня; я вижу, что вы стали ко мнѣ гораздо суше, гораздо нелюбезнѣе съ тѣхъ поръ, какъ привезли сюда вашу Настю.

Кружановъ — вспыливъ.

Ты мою дочь не смѣй трогать! — она мнѣ всѣхъ васъ дороже.. я за нее…

Дробинина — мѣняя тонъ мягко.

Что вы сердитесь?.. развѣ я что-нибудь противъ Настеньки говорю?.. Я сама ее обожаю, она ангелъ; но за что же быть суше со мной?

Кружановъ.

Ничего я не суше, все ты пустяки мелешь; а несообразнаго ты требуешь… дай, вишь, ей пять тысячъ! — такъ вотъ, вынь да положь… Словно рюмку водки просишь, право.

Дробинина.

Да что жь? развѣ это деньги для васъ?

Кружановъ.

Небось щепки?

Дробинина.

Пять тысячъ!?

Кружановъ.

Ты въ моихъ карманахъ считала, что-ли?

Дробинина — останавливаясь передъ нимъ.

Пять тысячъ? для васъ? — съ вашимъ-то богатствомъ!.. да подите, — вы просто смѣшите меня; вы престо хотите поставить въ непріятное положеніе, — чтобъ я просила.

Кружановъ.

Ужь какъ я этого не люблю…

Дробинина.

Знаю, знаю… липнуть, да цѣловаться, да нѣжничать — это ваше дѣло; а чуть объ деньгахъ заговорилъ, — кончено… для меня у васъ денегъ никогда нѣтъ; для меня вы ничего сдѣлать не хотите.

Кружановъ.

Ахъ, боже праведный! --это ужь и не знаю какъ назвать. Да я изъ-за тебя что грѣха на душу взялъ, такъ за тысячу рублевъ ни одинъ монахъ не отмолитъ… одно это подумай, что тваво мужа мировымъ судьей сдѣлалъ; для кого это, какъ не для тебя?.. вѣдь ему мѣсто въ Сибири, настоящее то; а онъ вонъ что у насъ.

Дробинина.

Похвастались!.. Жалованьемъ, что-ли облагодѣтельствовали, — полторы тысячи дали!?

Кружановъ.

Что ты заговариваешь: жалованьемъ?.. Не знаю я, какъ онъ и съ кого деретъ!.. Помѣщикъ Загильдяевъ сколько ему заплатилъ, чтобъ онъ замялъ дѣло мѣщанки Протопоповой? сколько? — семьсотъ рублевъ заплатилъ, да рысака прислалъ гнѣдого… А если опять…

Дробинина.

Довольно… Что вы со мной счеты что-ли сводить хотите? — такъ вѣдь я не купчиха. Не за деньги я васъ полюбила… Я вамъ отдала все, все… всю жизнь…

Плачетъ.
Кружановъ.

Плакать перестань. Пуще всего не плачь… Для пеня нѣтъ хуже, когда ты плачешь… Ну полно-же, поди, сядь сюда… (Сажаетъ ее подлѣ себя на диванъ и обнимаетъ.) Перестань, говорю… Ишь, право, глаза у тебя на мокромъ мѣстѣ: чуть что, сейчасъ въ слезы… Ты подожди маленько… торговое дѣло, знаешь какое? — милліонами владѣй, а шальныхъ денегъ не всегда подъ рукой сыщешь. Теперь у меня что затѣй: кирпичный заводъ одинъ въ полторасто тысячъ въѣхалъ. Погоди, вотъ кирпичи продамъ…

Дробинина.

Ужь вы эти кирпичи полгода продаете, да никто ихъ что-то не покупаетъ.

Кружановъ.

Не могу-жь я ихъ себѣ въ убытокъ отдать! — какая ты… а вотъ, погоди, собранье будетъ, — я ихъ въ земство спущу.

Дробинина.

Стало быть, послѣ собранья я могу разсчитывать?

Кружановъ.

Тамъ посмотримъ.

Дробинина.

Не посмотримъ, а навѣрно… И вотъ тебѣ въ задатокъ — merci.

Цѣлуетъ его; въ это время въ дверяхъ показался ДРОБИНИНЪ, но, замѣтивъ поцѣлуй, сейчасъ скрылся.
Кружановъ.

Кто тамъ? (Подходитъ къ двери и глядитъ въ нее.) Максимъ Гаврилычъ! что жь спрятался?.. Иди, — что ты?

Дробининъ — войдя.

Нѣтъ, вѣдь мнѣ ничего особеннаго не нужно.

Кружановъ.

Иди, иди… кстати мнѣ попріодѣться надо; посидишь тутъ, пока я буду готовъ. Придетъ кто, попросишь пообождать.

Дробининъ.

Хорошо-съ. (Кружановъ уходитъ.) Ну что?

Дробинина.

Ахъ, отстань!.. ничего, — денегъ теперь нѣтъ.

Дробининъ.

И лжетъ навѣрно. Этакое купеческое отродье! надъ каждой копѣйкой трясется… Не умѣешь ты его въ рукахъ держать.

Дробинина.

Пожалуйста… не тебѣ меня учить.

Входитъ Бѣлочкинъ.
Бѣлочкинъ.

Царицѣ нашей, красавицѣ, — почтеніе… Ручку пожалуйте. (Цѣлуетъ ей руку; рукожатіе съ Дробининымъ.) Что это, сударыня, словно хмуриться изволите?

Дробинина.

На васъ сердита, что плохой вы исправникъ.

Бѣлочкинъ.

Спаси насъ богъ! — чѣмъ могъ прогнѣвать васъ? ужь я, кажется, для васъ продать себя готовъ. Вчера отъ пріѣзжаго помѣщика Саламанкина колкостей да брани что наслушался, такъ выше горла.

Дробинина.

Изъ-за меня?

Бѣлочкинъ.

Да-съ. Зачѣмъ я земскую полицію тревожу: сотскихъ да десятскихъ мужиковъ къ вамъ огороды копать посылалъ!?.. Вы, говоритъ, ихъ требуйте на полицейскія нужды, а барыня ваша и нанять можетъ.. Что-жь? — я молчалъ да покашливалъ; только-бъ онъ, пронеси создатель! тамъ гдѣ-нибудь, въ Петербургѣ или въ Москвѣ, не разсказывалъ… Право, ужь не знаешь, какъ и угождать! — и тамъ недовольны, и здѣсь недовольны…

Дробинина.

Я оттого вами недовольна, что мало о красотѣ города заботитесь.

Бѣлочкинъ.

Какъ-же заботиться-то-съ?

Дробинина.

Заводчикамъ помощи отъ васъ никакой нѣтъ. Вонъ Никита Яковлевичъ на пользу общую какой заводъ кирпичный сдѣлалъ… наработали кирпичей — и лежатъ они подъ дождемъ, мокнутъ, — никто покупать не хочетъ. Городъ какой большой, а каменныхъ домовъ только одинъ острогъ и есть; хуже деревни обыватели ваши себѣ избы-то строятъ.

Бѣлочкинъ.

Это, позвольте вамъ доложить-съ, тутъ ничего не сдѣлаешь; — это Никита Яковлевичъ сами маху дали, что заводъ устроили. Я имъ тогда говорилъ, что это дѣло не выгоритъ, такъ они никого слушать не любятъ. Какъ-же съ: первое дѣло, затѣваютъ кирпичный заводъ въ степи, гдѣ и лѣса по близости почти никакого нѣтъ; а кирпичу нужны дрова; вози ихъ туда, — во что они обойдутся?.. Теперь Никитѣ Яковлевичу продать свой кирпичъ дешевле двадцати двухъ рублей тысячу невозможно, себѣ убытокъ; а я вамъ сколько угодно изъ сосѣдней губерніи по пятнадцати рублей доставлю. Кто-же у нихъ станетъ покупать? сами посудите…

Дробининъ.

Ну, еслибъ много строили…

Бѣлочкинъ.

Опять и это-съ: затѣваютъ они все въ огромныхъ размѣрахъ; а край у насъ бѣдный, народъ все подлый, неимущій, — кому тутъ и строить-то?

Дробининъ.

А вы найдите — кому… окомъ полицейскимъ высмотрите; понудьте, похлопочите…

Бѣлочкинъ.

Нельзя хлопотать-то, Максимъ Гавриловичъ. Такое проклятое мѣсто, — не приведи богъ. Фабрикъ у насъ никакихъ нѣтъ; купцовъ — одинъ только Никита Яковлевичъ, а то вѣдь все дрянь, хуже всякаго мѣщанина… Какая у нихъ торговля? — все-же больше съ мужиковъ берутъ; а мужикъ у насъ… (Махаетъ рукой.) хуже, кажется, нигдѣ и нѣтъ… Вѣрите-ли, съ этими одними недоимками возишься, такъ, кажется, легче на двѣсти саженъ подъ землей руду отыскивать, ей богу. Грунтъ у насъ плохой, неурожайный… ну, въ другихъ уѣздахъ хоть скотъ есть, у кого корова, коза, — есть что продать; у насъ такъ вотъ ничего!.. хоть дери, хоть не дери… На прошлой недѣлѣ у одного мужика даже крыльцо продали, — что станешь дѣлать?

Дробинина.

Какъ крыльцо?

Бѣлочкинъ.

Такъ: крыльцо… Избенка у него дрянная, а крыльцо было крѣпкое, на столбахъ, такое со ступеньками… ну, сломали его, продали за шесть гривенъ на недоимку…

Дробининъ.

Не много жь съ него взяли.

Бѣлочкинъ.

Да вѣдь что можно, Максимъ Гавриловичъ. — Съ пустого мѣста, хоть богу молись, взять нечего; землю-матушку не выпорешь, въ острогъ не посадишь; что она тебѣ дастъ, за то и спасибо… а къ тому же еще это и пьянство кругомъ, и работать никто не хочетъ… Эхъ!.. Ей-богу — кто бы побывалъ въ моей шкурѣ… а тутъ еще начальство гуманности требуетъ.

Дробинина.

Неужто-жь, въ самомъ дѣлѣ, такъ и пропадать кирпичамъ?

Бѣлочкинъ.

Ну, Никита Яковлевичъ обернутся… Вонъ они соборъ строить затѣяли на общественныя приношенія, земскія какія постройки предпримутъ, — кирпичъ и посойдетъ… Только вотъ тоже имъ нынче немножко бѣда: не очень разгуляться-то ловко будетъ на земскомъ собраньи; — проскользнули туда въ гласные такіе люди, мѣшать будутъ… докторъ вотъ нашъ, этотъ хуже всего будетъ, — онъ во всемъ наперекоръ Никитѣ Яковлевичу пойдетъ… Кто вѣдь этого здѣсь не знаетъ; а не умѣли его отстранить, — выбрали, какъ выбрали мужики.

Входитъ ТРОПИКОВЪ, БЛАЖИНЪ и Мосей ВЛАСОВЪ.
Тропиковъ.

Еще не выходили? — Здравствуйте.

Общее рукопожатіе.
Бѣлочкинъ.

Семену Прохоровичу… (Замѣтивъ Блажина и Власова.) А! голубчики, свѣты-радости, — и вы пожаловали?.. (Дробининой.) Вотъ они, мудрецы-то наши, выбиральщики-то… они его гласнымъ сдѣлали.

Блажинъ.

Кого это-съ?

Бѣлочкинъ.

Врачевателя тѣлесъ нашихъ и душъ, Причалова доктора… Погодите, будетъ вамъ отъ Никиты Яковлевича головомойка.

Власовъ.

Такъ развѣ это мы-съ?

Входитъ Кружановъ.
Кружановъ.

Пособрались… Здравствуйте.

Здоровается со всѣми.
Дробинина.

Ну, вы дѣлами будете заниматься, стало быть, я тутъ лишняя.

Уходитъ.
Кружановъ.

Садитесь. (Всѣ садятся.) Позвалъ я васъ сюда, Главнымъ манеромъ, сказать, что вы меня очень огорчили.

Власовъ.

Чѣмъ? Микита Яковлевичъ.

Кружановъ.

Я-ли вамъ не былъ всегда помощникомъ, и деньгами, и совѣтомъ, и всѣмъ?.. Капиталишка у кого какой заведется, — куда его несете? — ко мнѣ. По пятнадцати процентовъ вамъ плачу.. Денегъ что-ли мнѣ безъ васъ негдѣ достать? Сколько хочешь достану… а беру я изъ жалости: что некуда вамъ съ деньгами дѣваться, да чтобъ вы мнѣ были преданные слуги… Подрядъ какой возьму, съ вами дѣлюсь… а отъ васъ никакой помощи себѣ не вижу.

Блажинъ.

Мы всѣ за васъ, Микита Яковлевичъ, — что вы?

Власовъ.

Кто изъ народу повиднѣй, да побогаче, что мѣщане, что крестьяне, — всѣ вами живемъ.

Кружановъ.

Какъ-же теперь доктора земскаго, Причалова въ гласные выбрали.

Власовъ.

Да развѣ мы? — Микита Яковлевичъ, развѣ мы?.. Мужики государственные выбрали, Іегорьевская волость.

Кружановъ.

Еще бы ты-то самъ! — Какъ ты допустилъ? допустилъ-то ты какъ? вотъ что.

Власовъ.

Не въ моей волости, Микита Яковлевичъ, — я въ томъ не воленъ. Съ мужикомъ поди, вонъ, столкуй! — Антонъ староста говоритъ: «рабята, мы дохтуромъ оченно много довольны, пакости отъ него ни въ жизь, окромя добра, ничего не видали, — дохтура выбирайте, онъ за насъ буде». Какъ пошли его шаровать, — ну, почитай, всѣ шары въ бѣлую сторону и кладутъ.

Кружановъ.

А ты-то осипъ, что-ль? или горла жаль было?.. учить что ли тебя, какъ съ ими распоряжаться?.. Кому водки поднесъ, кому начальствомъ пригрозилъ…

Власовъ — указывая на исправника.

Что-жь начальство!? Вонъ ихъ благородіе тоже не очень за насъ вступаются, все больше въ сторонѣ себя держутъ. Я имъ говорилъ, что Іегорьевская волость на дохтура гнетъ; чтобы имъ: пріѣхали бы на выборы сами, али-бы станового прислали… Небось, кабы они у ящика-то стояли, да мужикамъ-бы показывали, куда шары класть, не смѣли бы они супротивъ начальства выбрать.

Бѣлочкинъ.

Нельзя-съ мнѣ этого дѣлать, Никита Яковлевичъ, нельзя… Теперь, долго-ли, этотъ-же самый докторъ послалъ куда-нибудь въ Питеръ, въ газету; пропечатали… сейчасъ клеймо это… а я тоже въ зависимости служу.

Дробининъ.

Ну ужь мнѣ это клеймо — плевать!.. про меня печатай что хочешь; я, пожалуй, и самъ матерьялу доставлю, пиши… Эва? чего испугались. Другой разъ меня зови, — я цѣпь надѣну, такъ кого хочешь забаллотируютъ

Блажинъ.

Да вы чего, Микита Яковлевичъ, сумлеваетесь? что въ ёмъ, въ дохтурѣ-то? — все-таки все по вашему будетъ

Кружановъ.

Да, разсказывай? — Этакой одинъ въ собранье заберется. такъ онъ десятерыхъ стоитъ; вамъ бы лоскомъ лечь надо, чтобъ его только не пустить. Ты присмотрѣлся ли, какъ, онъ весь годъ-отъ свое дѣло справлялъ?.. Мы вѣдь тоже божьи люди, хвораемъ; а видали-ль его когда у себя?.. все въ уѣздѣ, да въ уѣздѣ; то тамъ къ мужикамъ поѣхалъ, то здѣсь.. Да еще это богъ съ нимъ; я человѣкъ богатый, и другого доктора найму… ну, полечи мужичка, слава богу, на доброе здоровье; посовѣтуй тамъ виномъ вытереться, въ баню сходить… ужь больно онъ тароватъ для нихъ, — вотъ вѣдь что.

Тропиковъ.

Почти двѣсти рублей на одно лекарство вышло, — Христосъ небесный! — благо оно на земскія деньги куплено, даромъ мужикамъ выдается… совалъ, чай, всякому, нужно, не нужно, — не свое добро, не жаль.

Дробининъ.

Въ прошломъ мѣсяцѣ у насъ въ волости былъ, лекарства не хватило, такъ еще грозится: не стану, молъ, ѣздить; мнѣ здѣсь, молъ, дѣлать нечего, коли — лекарства не даете.

Кружановъ.

И когда-жь это видано было, чтобъ въ больницѣ всѣ кровати были заняты?.. Въ другомъ городѣ пріѣдешь въ больницу — любо: чисто, все блеститъ, больныхъ трое-четверо лежитъ, больше какъ бы для примѣру; а у насъ — грязь, духота, садомъ.. нагнано, нагнано народу — страсть!.. И не замѣть ему ничего. Я какъ-то сказалъ, такъ онъ еще мнѣ что загнулъ: у этихъ, молъ, такая болѣзнь, что по Высочайшему повелѣнію приказано ихъ даромъ лечить; хоть къ себѣ въ домъ кладите, коли въ больницѣ мѣста нѣтъ… мнѣ, говоритъ, все равно.

Власовъ.

А со мной что было, Микита Яковлевичъ, — вотъ недѣльки двѣ, не больше, назадъ, мужичонка захворалъ, изъ рабочихъ; на волостномъ правленьи крышу чинили. Причаливъ пріѣхалъ, далъ лекарство, да на меня: это, говоритъ, вы всему виноваты, что у васъ работникъ хуже свиньи помѣщенъ! — развѣ, говоритъ, можно подъ дырявымъ навѣсомъ его на голой землѣ держать? теперь осень: и мокрота, и сыро, и вѣтеръ дуетъ. Ахъ, богородица-заступница! — инда потомъ разсмѣялся… Вхожу въ горницу то, вижу, жена послѣ обѣда спать ложится. Ну, говорю, Авдотья Лукьяновна, шабашъ намъ съ тобой больше нѣжиться, дохтуръ приказалъ, чтобъ на наши на пуховики рабочихъ класть, а намъ чтобы въ поле, подъ дождь, ложиться… ха, ха, ха…

Кружановъ.

Шутки шутками, а попробуй сговорить съ этакимъ человѣкомъ… У насъ доселѣ собранья земскія были — ангеламъ божіимъ утѣшенье: миръ и тишина; а теперь вѣдь это что будетъ, — и не знаю.

Бѣлочкинъ.

По мнѣ, ужь извините, Никита Яковлевичъ, а все таки вы тутъ маленько виноваты. Ваша воля, — чего вы его держите?.. вы его нанимали, вы ему и отказать можете.

Кружановъ.

Это-то мы ужь вчера рѣшили.

Блажинъ.

Отказали Причалову отъ должности?

Кружановъ.

Помаялись съ нимъ, довольно; со вчерашняго дня онъ ужь намъ больше не докторъ. Да въ этомъ что толку? — изъ гласныхъ вѣдь его такъ не вышвырнешь. Можетъ, еще въ переполохѣ самъ откажется, не пріѣдетъ, или что другое отстранитъ; а будетъ онъ въ собраньи, я вамъ впередъ говорю: держи ухо востро.

Власовъ.

Микита Яковлевичъ, только прикажи, — впервой что-ль намъ?.. плечомъ поведешь, такъ догадаемся, какъ кому что говорить и что дѣлать.

Кружановъ.

Есть тоже и между вами… не на всякаго тоже понадѣйся… иной тебѣ съ лица преданъ, а въ душѣ у него коварство… этакихъ больше отстрани да попридержи.

Тропиковъ.

У насъ тамъ въ залѣ-то рядышкомъ буфетецъ устроимъ… отощаешь вѣдь* тоже голоднымъ-то сидѣть… Ну, коли что, — и угости, счеты вѣдь наши знаешь.

Власовъ.

Знаемъ, Семенъ Прохорычъ, знаемъ.

Кружановъ.

Опять скажу вамъ… (Входитъ Варенцовъ.) А! Александръ Алексѣевичъ: милости просимъ.

Варенцовъ.

Здравствуйте.

Здоровается со всѣми.
Кружановъ.

Что хорошенькаго?

Варенцовъ.

Хорошаго мало.. Я сейчасъ изъ управы. Мнѣ вчера нельзя было быть; а вы безъ меня тамъ рѣшили такое, дѣло.

Кружановъ.

Какое дѣло?

Варенцовъ.

Вы, говорятъ, выгнали Причалова изъ земскихъ врачей.

Кружановъ.

Выгнали!.. Оборони богъ… а только докладъ мы его разбирали и, какъ онъ настоятельно требуетъ, чтобы по медицинской части расходы больше были, — откуда же деньги взять?.. вотъ мы и урѣзали его жалованье на половину… Ну, а коли онъ за тысячу рублевъ у насъ нанимался служить, такъ вѣдь за пятьсотъ не станетъ; мы и рѣшили другого врача поискать.

Варенцовъ.

Я на это не согласенъ.

Тропиковъ.

Позвольте, Александръ Алексѣевичъ, вѣдь это его собственное желаніе. Причалова… онъ самъ говаривалъ намъ не разъ, что на медицинскую часть, да на учебную, нужнѣе всего деньги, что лучше давать жалованья меньше служащимъ по земству…

Бѣлочкинъ.

Слыхалъ-съ, и я слыхалъ.

Дробининъ.

Такъ не у мировыхъ-же судей жалованье уменьшать?.. Я такого мнѣнія не подавалъ. Кто мнѣніе высказываетъ, съ того и бери.

Варенцовъ.

Никита Яковлевичъ, это будетъ позоръ на весь уѣздъ? — Человѣкъ, которымъ мы могли гордиться, докторъ, какого нѣтъ, можетъ быть, ни въ одномъ земствѣ Россіи.. на насъ пальцами будутъ показывать.

Кружановъ.

Отъ этого не умремъ… Долго показывать не будутъ, рука устанетъ, — опустится.

Тропиковъ.

Не мы начали, не мы кончимъ. Какіе служащіе мѣста лишаются, а міръ божій все по прежнему цвѣтетъ. Про иного на всю Россію кричатъ, что на немъ весь уѣздъ держится; кажется, возьми его прочь, — крушеніе полное будетъ; а глядишь, прокатили его на выборахъ черняками, и ничего, — все благополучно.

Варенцовъ.

И оттого, что есть такіе болваны, мы тоже должны пренебрегать необходимымъ человѣкомъ?

Тропиковъ.

Эхъ, Александръ Алексѣевичъ, ужь будто въ немъ такая нужда смертная?

Блажинъ.

Дѣло свое знаютъ-съ превосходно.

Кружановъ.

Что?

Блажинъ.

Нѣтъ-съ, я такъ, въ разговорѣ, ничего съ.

Тропиковъ.

И безъ него люди жили, и при немъ умираютъ… а по правдѣ-то сказать, такъ отъ него только больше баловства въ уѣздѣ пошло. Завелъ теперь каждую недѣлю во всѣ волости пріѣзжать, да чтобъ въ волостныя правленія больные собирались, — что хорошаго!.. Мужикъ и радъ: ему бы работать надо, а онъ къ доктору идетъ, шляется, день-другой и пропадаетъ.

Варенцовъ.

Ну, это вы такъ разсуждаете; но я не могу допустить…

Кружановъ.

Странный мнѣ этотъ разговоръ… я думалъ бы, теперче намъ спорить съ вами меньше всего пристало.

Варенцовъ.

Какъ-же не спорить? какъ-же…

Кружановъ.

Я за васъ отдаю. Александръ Алексѣевичъ, мою дочь; большаго я въ мірѣ ни для кого не сдѣлалъ, потому мою Настю я больше всѣхъ на свѣтѣ цѣню и люблю… Отчего-жь я къ вамъ такъ? — оттого, что думалъ въ васъ всегда согласіе встрѣчать, и еще больше въ единомысліи дѣйствовать… а вы теперче изволите говорить… воля ваша, оно какъ будто ужь и неблагодарно… Я съ вами пока не ссорюсь; а не утаю отъ васъ: неблагодарностью меня пуще всего оттолкнуть можно…

Варенцовъ.

Не могу же я заставить себя думать не такъ, какъ думается.

Кружановъ.

Вы думайте-то, что хотите, дѣйствовать-то только не мѣшайте.

Варенцовъ.

Во всякомъ случаѣ, я этому дѣлу не причастенъ, Никита Яковлевичъ. Сердитесь или не сердитесь, — я умываю руки.

Кружановъ.

Это можете-съ; противъ этого возражать не станемъ.

Вбѣгаетъ НАСТЯ въ амазонкѣ.
Настя.

А! какая большая компанія, все земскіе дѣятели!.. совѣщаніе происходило? Что-жь меня не подождали!

Здоровается со всѣми.
Кружановъ.

А что-жь ты, министръ мой дорогой, опаздываешь? по полямъ, по лугамъ скачешь? — а ты вовремя пріѣзжай. (Цѣлуетъ ее.) Нѣтъ вѣдь такой другой Насти, какъ моя, Александръ Алексѣевичъ, нѣтъ вѣдь, — а вы, богъ съ вами, спорите…

Настя.

Обо мнѣ?

Варенцовъ.

Нѣтъ, у насъ тутъ разговоръ былъ о докторѣ.

Настя.

А, кстати, онъ вѣдь тоже пріѣхалъ со мной сюда.

Варенцовъ.

Причаловъ?

Настя.

Да… Онъ сейчасъ къ вамъ явится.

Кружановъ.

Что ему надо?

Настя.

Почему-же мнѣ знать? я съ нимъ даже не говорила… Вижу, трясется на своемъ тарантасишкѣ; я обогнала его, проскакала мимо, сдѣлала граціозный салютъ, и больше ничего объ немъ не знаю.

Варенцовъ.

Ну, какъ угодно, Никита Яковлевичъ, я теперь съ нимъ встрѣчаться не могу.

Настя.

Что это значитъ?

Бѣлочкинъ.

Должно быть прослышали, объясняться пріѣхали.

Настя.

Что прослышали?… Что-же это, ужь здѣсь, кажется, со мной разговаривать не хотятъ.

Кружановъ.

Не сердись, министръ, не сердись. Причаловъ насъ оставляетъ, онъ ужь больше не будетъ у насъ служить земскимъ врачемъ.

Варенцовъ незамѣтно исчезаетъ.
Настя.

Почему?

Тропиковъ.

Потому что расходовъ много, денегъ нѣтъ въ земствѣ: такъ ему надо было жалованье уменьшить на пятьсотъ рублей.

Настя.

Въ самомъ дѣлѣ! — и изъ-за этого?..

Бѣлочкинъ.

Намъ бы всѣмъ уйти, Никита Яковлевичъ; пожалуй, еще скажетъ: заговоръ сочиняемъ тутъ…

Кружановъ.

Да, пойдемте, тутъ чрезъ корридоръ въ садъ… Я вамъ свои мысли этакъ вкратцѣ сообщу, вы ихъ и пообсудите межъ собой, когда я съ нимъ буду говорить… (Бѣлочкинъ, Блажинъ и Власовъ уходатъ.) А пока, Семенъ Прохоровичъ, примите вы его.

Тропиковъ.

Нѣтъ, Никита Яковлевичъ, мнѣ съ нимъ встрѣчаться совсѣмъ не годится… да и не къ чему: онъ вѣдь со мной ни слова и говорить не станетъ… хоть я ему многолѣтіе пропой, языкомъ не шевельнетъ; вотъ, какъ мертвецъ, ей-богу.

Настя.

Смѣшно глядѣть на васъ, какъ вы всѣ его боитесь; да хотите, я его приму?

Кружановъ.

А вотъ, въ самомъ дѣлѣ, превосходно. Позайми его, да полюбезнѣй; а я тутъ и подойду… Скажи, что занятъ, работаю.

Настя.

Слушаю-съ.

Кружановъ.

Министръ ты мой!

Цѣлуетъ ее и уходитъ съ Тропиковымъ.
Настя — одна.

Всѣ его боятся, всѣ… и Александръ Алексѣевичъ первый скрывается… это даже гадко…

Лакей — входя.

Никиты Яковлевича нѣту-съ?

Настя.

Вѣрно Причаловъ пріѣхалъ?

Лакей.

Точно такъ-съ.

Настя.

Проси сюда. (Лакей уходитъ.) А это все-таки интересно съ нимъ такъ, съ глазу на глазъ, встрѣтиться… (Причаловъ входитъ.) Извините, Глѣбъ Степановичъ, что вмѣсто отца встрѣчаю васъ я; онъ чѣмъ-то тамъ занятъ, сейчасъ выйдетъ; а пока, если вамъ не скучно пять минутъ посидѣть съ презираемой вами дѣвицей.

Причаловъ.

Кто-жь вамъ сказалъ, что я васъ презираю?

Настя.

О, вы не оправдывайтесь, — мнѣ вѣдь это все равно, презирайте пожалуй… да оно и естественно: другіе васъ здѣсь Христомъ считаютъ, а я нѣтъ, — другихъ вы въ глаза браните, и они только отмалчиваются, а я вамъ этого не позволю.. Вы опять по дѣлу пріѣхали?

Причаловъ.

По дѣлу.

Настя — послѣ минутной паузы.

Скажите, пожалуйста: пятьсотъ рублей — это много денегъ?

Причаловъ.

Какъ для кого… въ иномъ мѣстѣ нѣсколько семействъ этимъ цѣлый годъ проживутъ… Для васъ это деньги пустыя, — у васъ, чай, каждая сережка въ ушахъ дороже стоитъ.

Настя.

А честно-ли изъ-за пятисотъ рублей отказаться отъ дѣла, которое считаешь полезнымъ обществу?

Причаловъ.

Если бы изъ-за этого пришлось съ голоду умирать, безчестнаго ничего нѣтъ… Но на что вамъ это?

Настя.

А? вы меня не понимаете?.. Объясните-же мнѣ, какъ это вы, безкорыстный человѣкъ, отказываетесь отъ своей должности только оттого, что" вамъ уменьшили жалованье на пятьсотъ рублей?

Причаловъ.

Въ первый разъ слышу. Кто вамъ сказалъ?

Настя.

Отецъ.

Причаловъ.

Въ первый разъ слышу.

Настя.

Какъ же такъ?.. вѣдь онъ мнѣ прямо сказалъ, что вы ужь больше не земскій врачъ.

Причаловъ.

Стало быть, меня выгнали.

Настя

Кто-же могъ?

Причаловъ.

Земская управа и Никита Яковлевичъ, какъ ея предсѣдатель… А! стало быть, война началась…

Настя.

Такъ вы сами не отказывались?

Причаловъ.

И не думалъ.

Настя.

Что-жь это значитъ? объясните мнѣ…

Причаловъ.

Не имѣю никакого желанія объяснять.

Настя.

Ну скажите, — развѣ это не грубый отвѣтъ?

Причаловъ.

Правдивый… Вѣдь вы сами не знаете, чего просите; вѣдь, если я вамъ стану объяснять, опять скажете, что браню.

Настя.

Какъ будто нельзя обойтись безъ брани? — особенно, когда говоришь съ женщиной…

Причаловъ.

Развѣ женщина недостойна, чтобъ съ ней говорили откровенно?

Настя.

Я совсѣмъ не противъ откровенности, — я ненавижу только вашу манеру разговаривать… все этакъ, съ желчью, со злобой…

Причаловъ.

Видно ужь такимъ уродился.

Настя.

Отчего не быть мягче, снисходительнѣе… вы человѣкъ умный, дѣльный, — вы бы, можетъ быть, хорошо могли вліять на меня.

Причаловъ.

Очень мнѣ нужно на васъ вліять; мнѣ и безъ васъ дѣла много.

Настя.

Ну вотъ! — за что такъ, сейчасъ и оборвать?.. вѣдь не совсѣмъ же я глупая, нестоющая никакого вниманія.

Причаловъ.

Нѣтъ, вы не глупая; но тѣмъ больше не зачѣмъ на васъ вліять.. У насъ здѣсь дѣла совсѣмъ не такъ тонко ведутся, чтобъ нельзя было своимъ умомъ догадаться, что хорошо, что дурно. Кто вамъ мѣшаетъ слѣдить за всѣмъ, что вокругъ васъ дѣлается?

Настя.

А вы думаете, я не слѣжу? — Вы думаете, я уважаю всѣхъ, кто бываетъ у отца?.. да вотъ, напримѣръ, вашъ предводитель, — для меня просто невыносимъ.

Причаловъ.

Онъ еще безобиднѣе всѣхъ? онъ только не уменъ.

Настя.

Я не могу равнодушно видѣть его надутую, баронскую физіономію… (Смѣясь.) А! что я съ нимъ сейчасъ сдѣлала! — вотъ школьница-то… скачу я по базарной площади и вижу, стоитъ нашъ баронъ, расфранченный, накрахмаленный, и передъ нимъ два купца какіе-то, безъ шапокъ, — и такъ-то онъ важно съ ними разсуждаетъ; а подлѣ нихъ преогромная лужа. Зло меня взяло… сдѣлала я по площади маленькую эволюцію, да какъ пущу мою лошадку галопомъ, — и прямо въ лужу… въ одно мгновеніе онъ былъ весь въ грязи… надо было видѣть бѣдняжку: съежился, маленькій сталъ, куда и баронство дѣвалось.; а я, какъ будто и не замѣтила, домой.

Причаловъ.

Пріятно быть богатой барышней.

Настя.

Какъ?

Причаловъ.

Какое хочешь невѣжество сдѣлай, — все съ рукъ сойдетъ.

Настя.

Нѣтъ, я вижу, вы просто поклялись хулить все, что я дѣлаю, — вы мнѣ не прощаете ни малѣйшей шалости.

Причаловъ.

Что мнѣ вамъ прощать, — я вамъ не гувернантка.

Настя.

Ну, а все-таки… что-жь это большой грѣхъ — пошутить и посмѣяться надъ такимъ индѣйскимъ пѣтухомъ?

Причаловъ.

Конечно, не хорошо. Барона вы обидѣли безъ цѣли, безъ толку — это дурно; обидѣли богъ-вѣсть за что… вѣдь вы порядкомъ даже не знаете, хорошій онъ человѣкъ или нѣтъ, — за физіономію вѣдь обидѣли, видъ напыщенный не понравился… это ужь вдвое хуже… И рѣшились обидѣть въ увѣренности, что ничего вамъ за это не будетъ, ничѣмъ вы не рискуете, какъ возлюбленная дочь Никиты Яковлевича, — это ужь совсѣмъ скверно.

Настя.

Такъ, вы до сотни насчитаете!.. Послушайте, скажите, чѣмъ вамъ угодить?

Причаловъ.

А развѣ надо?

Настя

По крайней мѣрѣ интересно… Не шутя; я вамъ даю мое честное слово, я искренно, горячо, интересуюсь всей этой здѣшней жизнью. Я жалѣю, что я не мужчина, а то бы служить у васъ стала… но все я путаюсь… съ кѣмъ изъ васъ говоришь, тотъ и хорошъ, съ кѣмъ говоришь, тотъ и правъ, — какъ тутъ добраться истины?

Причаловъ.

Посерьезнѣе вникайте въ дѣло… а то вы все больше слегка, да по верхушечкамъ; пять минутъ поболтали, сѣли на лошадь, да и пошли скакать… а вы хоть бы одинъ вопросъ, да со всѣхъ сторонъ, да до малѣйшей подробности прослѣдили, — небось, не запутались бы… Вотъ, напримѣръ, постарайтеська узнать, почему это многіе тутъ въ уѣздѣ противъ меня дѣйствуютъ? — я-ли дѣйствительно что скверное дѣлаю, или…

Входятъ КРУЖАНОВЪ, БѢЛОЧКИНЪ и ДРОБИНИНЪ.
Кружановъ.

Простите, Глѣбъ Степановичъ, ради Христа, вотъ съ этими господами кончалъ. (Здороваются.) Слышали? вчера-то? Настя вамъ говорила?.. управа-то, какова?.. Я предупреждалъ васъ., настояли непремѣнно, чтобъ уменьшить вамъ жалованье… Этакого-то человѣка упустить изъ уѣзда'..

Причаловъ.

Отчего-же упустить? — я останусь служить и на половинномъ жалованьѣ.

Кружановъ.

Ну, нѣтъ, Глѣбъ Степановичъ, извините. Я за уѣздъ распинаюсь, скорбитъ душа моя по немъ; но губить такого, можно сказать, замѣчательнаго человѣка, какъ вы, я и для уѣзда не стану.

Бѣлочкинъ.

Помилуйте, Глѣбъ Степановичъ, ваши таланты ни намъ, ни вамъ принадлежатъ, а обществу… съ вашимъ-то знаніемъ погребать себя въ нашемъ захол устьи! — да за этакій грѣхъ всѣмъ уѣздомъ на страшномъ судѣ отвѣтишь.

Причаловъ.

Я грѣхъ беру на себя.

Кружановъ.

По долгу христіанскому надо всѣми силами вамъ препятствовать.. Вы человѣкъ семейный, жена у васъ есть, дитя растетъ, воспитывать должны; а средства ваши плохія, добыча здѣсь малая… за что же даромъ-то трудиться? — немилосердно такъ и къ себѣ, и къ семейству?.. Я ужь распорядился: уѣздному врачу предложилъ ваше мѣсто и онъ принялъ его.

Причаловъ.

Спасибо.

Кружановъ

Вѣрьте чести, Глѣбъ Степановичъ, добра вамъ желаю, — оттого такъ и сдѣлалъ. Не здѣсь вамъ надо быть, а въ столицѣ, гдѣ васъ съумѣютъ цѣнить — и дорожить вами… Да садитесь пожалуйста; что-жь мы стоимъ?.. Закусить не угодно-ли?

Причаловъ.

Не безпокойтесь… Я пріѣхалъ сдѣлать вамъ маленькое предложеніе, но если я выгнанъ.. (Движеніе Кружанова.) ну все равно, отставленъ отъ моей должности врача, то мнѣ здѣсь дѣлать нечего… Позвольте только на прощанье спросить васъ: неужели вы меня считаете такимъ-же дуракомъ, какъ всѣ тѣ, которыхъ вы здѣсь за носъ водите?

Кружановъ.

Ахъ, Глѣбъ Степановичъ…

Причаловъ.

Вы говорите: мной больше дорожатъ въ столицѣ, — это правда; вы говорите это не зря: вы знаете, что у меня тамъ большая больница была къ моимъ услугамъ, что отъ паціентовъ не было отбою… мнѣ тамъ было бы выгоднѣе… но я оставилъ столицу; я переѣхалъ сюда, гдѣ у меня маленькое именьице, и сталъ служить по земству… и теперь, когда вы меня выгнали, все-таки не уйду… Я стану жить своими маленькими средствами и работать даромъ; знаете-ли почему?

Кружановъ.

Почему-съ?

Причаловъ.

Потому-что я знаю, что здѣсь въ уѣздѣ живетъ вредный человѣкъ, что онъ всѣхъ запуталъ въ свои сѣти, и послѣдній сокъ выжимаетъ изъ каждаго несчастнаго, который не въ силахъ съ нимъ бороться… потому-что, я знаю, въ столицѣ и безъ меня много людей работающихъ, и, если никто изъ нихъ не пойдетъ сюда, въ глушь, долго еще будутъ всѣмъ распоряжаться вредные люди.

Бѣлочкинъ.

Вотъ какъ объ насъ, Максимъ Гаврилычъ, — а?.. заслужили.

Причаловъ.

Этотъ вредный человѣкъ — вы, Никита Яковлевичъ; земская управа — вы, земское собраніе — вы, уѣздъ — вы… но, хоть много нечестныхъ людей васъ окружаютъ и грѣютъ они около васъ руки, большая часть все-таки люди глупые, неразвитые, которымъ вы очки втираете, которыхъ вы обманываете… вотъ для этихъ-то людей я здѣсь и остаюсь… Никто себѣ не врагъ, и не будете вы ими помыкать, если они поймутъ, что отъ васъ вредъ… Я каждый шагъ вашъ объясню, я ничего не пропущу вамъ, и постараюсь, чтобъ всѣ васъ поняли такъ, какъ понимаю я.

Кружановъ.

Все такъ валомъ и будете отвергать?

Причаловъ.

Я знаю, вы всѣхъ станете увѣрять, что я это дѣлаю изъ личной вражды, такъ какъ вы меня лишили мѣста; но это мнѣ все равно, — только бы люди повяли, что нечего имъ бояться васъ и преклоняться передъ вами — и что сами они лучше съумѣютъ распорядиться своей жизнью, чѣмъ ихъ благодѣтель.

Уходитъ. Общее смущеніе.
Настя.

Зачѣмъ вы это сдѣлали?

Кружановъ.

Что?

Настя.

Зачѣмъ вы его отставили отъ должности?

Кружановъ.

Этого, Настенька, тебѣ касаться нечего… ты поди разодѣнься, кататься поѣзжай, — вотъ твое дѣло… не радъ я, что и пустилъ тебя тутъ при немъ…

Настя — взволнована.

Что-жь, я не живой человѣкъ что-ли? не должна ни видѣть, ни слышать? — и развѣ вы не отецъ мнѣ?

Кружановъ.

Да что ты? что ты? милая… да полно, не огорчайся… Мало-ли намъ въ какой грязи валандаться приходится… ты сторонись, тебѣ до этого дѣла нѣтъ… ты у меня царевна — и живи царевной, и заботъ никакихъ не знай… для тебя отецъ ни передъ чѣмъ не остановится, только бы тебѣ весело жилось…

Настя.

Для меня…

Кружановъ.

То моя Настенька…

Настя.

Оставьте меня!

Уходитъ.
Кружановъ — сильно раздраженный

Вотъ тоже гость проклятый навязался! зачѣмъ пріѣзжалъ? — только смутилъ мою дѣвочку.. И что за чума на насъ, что этого дьявола къ намъ жить принесло!

Бѣлочкинъ.

Коли онъ здѣсь-то такъ отчитываетъ, какъ-же онъ на земскомъ собраніи будетъ говорить?

Кружановъ.

На собраніи! Нѣтъ, на собраніе мы его не допустимъ. Я къ губернатору поѣду, я подъ судъ его подведу, а ужь онъ у насъ на собраніи не будетъ…

Дробининъ.

Мнѣ, коли позволите говорить, Никита Яковлевичъ: не стоитъ онъ того, чтобы вы изъ-за «него горячились; а отстранить его отъ собранія легко. Напишите вы на него жалобу отъ земской управы, а слѣдователя попросимъ начать слѣдствіе…

Бѣлочкинъ.

И лучше; безъ шуму, безъ хлопотъ… кто вѣдь подъ слѣдствіемъ, тотъ по закону не можетъ быть гласнымъ въ собраніи.

Дробининъ.

А уголовное преступленіе всегда можно придумать. Захоти, такъ вѣдь и блаженную душу ничего не стоитъ въ острогъ посадить.

Кружановъ.

Съѣзди, братъ, къ слѣдователю, привези его сюда вечеркомъ, а мы съ Тропиковымъ пока жалобу сочинимъ, — такую сочинимъ жалобу на Причалова, что не попасть ему въ собранье никоимъ манеромъ… Мы ему глотку-то зажмемъ. (Портьера на двери на половину обрывается.) Кто тамъ?

Настя — показывается въ портьерѣ, блѣдная, смущенная, съ заплаканными главами, которые она быстро вытираетъ.

Это я… оступилась… и оборвала…

Кружановъ.

Что съ тобой, Настя?

Настя.

Ничего, ничего!.. Нѣтъ, не ходите за мной.

Быстро исчезаетъ въ дверяхъ. Кружановъ стоитъ въ недоумѣніи.
Бѣлочкинъ.

Подслушали.

ТРЕТЬЕ ДѢЙСТВІЕ.

править
Пріемная комната у слѣдователя. БЛАЖИНЪ ходитъ по комнатѣ, нетерпѣливо поглядывая въ окно. Входитъ ТРОПИКОВЪ, ДРОБИНИНЪ и лакей.
Тропиковъ.

Это какимъ-же образомъ? Куда онъ поѣхалъ?

Лакей.

Не могу знать-съ… съ вечера еще вчера уѣхали.

Тропиковъ.

И не ночевалъ дома?

Лакей.

И не ночевали съ.

Тропиковъ.

Ну, слѣдователь!

Дробининъ.

Чай, изъ Дербиловки столичныхъ лошадей требовалъ?

Лакей.

Точно такъ-съ; они всегда на земскихъ лошадяхъ ѣздятъ.

Дробининъ.

Да изъ Дербиловки?

Лакей.

Да-съ.

Дробининъ.

Такъ это онъ слѣдствіе по амурной части производитъ, — у вдовы Крошкиной… плѣнилъ дамочку хорошенькую; молодецъ.

Тропиковъ.

Какъ-же этакъ дѣлать, когда онъ самъ сегодня намъ назначилъ слѣдствіе?

Лакей.

Да они теперь скоро подъѣдутъ… безпремѣнно подъѣдутъ; извольте подождать.

Уходитъ.
Тропиковъ — замѣтивъ Блажина.

А! вдова-мироносица… ты зачѣмъ здѣсь?

Блажинъ.

Въ ожиданіи-съ… Къ вамъ на квартиру бѣгалъ, — говорятъ: сюда у шли-съ… до необходимости съ вами словцо перекинуть.

Тропиковъ.

Это объ чемъ?

Блажинъ.

Получилъ я ваше предписанье изъ управы…

Тропиковъ.

Ну?

Блажинъ.

Что-жь это вы меня въ конецъ разорить, что-ли, хотите: приказываете, чтобъ я въ недѣлю семнадцать мостовъ справилъ?

Тропиковъ.

Мнѣ какое дѣло, разоряйся.

Блажинъ.

Какъ-же такъ-съ, Семенъ Прохоровичъ?

Тропиковъ.

Ты кто? ты мостовщикъ, подрядчикъ? ты взялся въ уѣздѣ всѣ дороги чинить, — и мосты и гати строить?.. У тебя въ контрактѣ стоитъ, чтобъ ты двадцать-восемь мостовъ построилъ, а у тебя ихъ всего пять, да и тѣ господь богъ милостію своей подпираетъ… А я членъ управы, мнѣ поручено за тобой слѣдить, чтобъ у тебя все исправно было, — ну я съ тебя и взыскиваю.

Блажинъ.

Что контрактъ, Семенъ Прохоровичъ!.. Зачѣмъ вы это все такъ говорить изволите?.. контрактъ самъ по себѣ, а мы съ вами сами по себѣ. Какъ мнѣ еще вамъ и угодить? — съ важнаго рубля, что мнѣ земство платитъ, тридцать копѣекъ вамъ идетъ…

Тропиковъ.

Ну, разинулъ ротъ! — ори больше.

Блажинъ.

Я ничего-съ… только за что-же, право, тѣснить съ? Вы ужь лучше прямо мнѣ такъ скажите: какъ мнѣ это понимать-съ?

Тропиковъ.

Истинный смыслъ тебѣ сообщить?

Блажинъ.

Вотъ, вотъ. Семенъ Прохоровичъ, именно, по душѣ!

Тропиковъ.

А по душѣ, что тебѣ говорить? — Никита Яковлевичъ тобой недовольны.

Блажинъ.

За что же-съ?

Тропиковъ.

За то, что мало его руку тянешь… Ты, коли знаешь, что онъ тебѣ благодѣтель, развѣ такъ долженъ дѣйствовать? Что отъ тебя проку? — только-что, молчишь… Ни отъ тебя старанья, ни отъ тебя рвенья никакого не видать… можетъ, ты еще какой подкопъ подъ Никиту Яковлевича сочиняешь.

Блажинъ.

Съ нами силы небесныя! — гдѣ ужь намъ… Какіе подкопы? — что вы?

Тропиковъ.

Кто тебя знаетъ?.. Вонъ теперь Никита Яковлевичъ у насъ новый соборъ хотятъ строить, нашему граду украшеніе, храмъ божій… такъ ты объ этомъ звонить какъ долженъ? — съ утра всталъ, такъ пока опять спать не ляжешь, все и звони… Ты по уѣзду-то рыскаешь, что народу перевидаешь, — всѣмъ бы и звонилъ, и расписывалъ, и жертвовать бы посылалъ… а ты и самъ-то, какъ къ тебѣ подписку принесли, что далъ? срамъ вѣдь выговорить: десять рублей далъ… на этакое-то дѣло красненькой размахнулся! — жертвователь, поди!.. что-бъ тебѣ двугривенный дать, право…

Блажинъ.

Семенъ Прохоровичъ, да какіе жь наши достатки?

Тропиковъ.

Ну вотъ и строй мосты.

Блажинъ.

Опять-же дохтуръ меня смутилъ, Причаловъ: вотъ, говоритъ, вы торговщики все на монастыри, да на церкви жертвуете, бога подкупать чаете; а когда съ васъ на дѣло требуешь, такъ упираетесь… ну, думаешь, и въ самомъ дѣлѣ, помолиться и въ старомъ соборѣ можно…

Дробининъ.

Это исторія чудесная, Семенъ Прохоровичъ, въ крайнемъ случаѣ мы и ее въ ходъ пустимъ. Какое-жь это медицинское дѣло, коли врачъ отъ жертвы въ пользу церкви отговариваетъ? — это богохульство!..

Тропиковъ.

А что вы думаете? — вѣдь и въ самомъ дѣлѣ… (Блажину) Ладно, ты это не забывай; нужно будетъ, мы тобой тоже попользуемся… а пока тащи радужную на соборъ, и перестанемъ притѣснять.

Блажинъ

Семенъ Прохоровичъ, сбавьте маненько…

Тропиковъ.

Ахъ, отвались, пожалуйста.

Блажинъ.

Что дѣлать, — хорошо-съ… сто рублевъ предоставимъ; только предписанье отмѣните…

Тропиковъ.

Какъ принесешь, такъ и отмѣнимъ.

Блажинъ.

Слушаемъ-съ.

Кланяется и уходить.
Тропиковъ.

Этакой народъ тугой, право; кажется, не прижми его, такъ онъ и богу молиться перестанетъ.

Дробининъ.

А на счетъ богохульства, надо серьезно подумать, Семенъ Прохоровичъ. Это всегда пригодится.

Входитъ ВАРЕНЦОВЪ.
Варенцовъ.

Здравствуйте. Вы зачѣмъ меня сюда звали?

Тропиковъ.

Новости есть, для васъ полученныя… Простите, къ вамъ зайти самъ не успѣлъ, сюда спѣшилъ… (Ведетъ его къ аван-сценѣ.) Вотъ вы все огорчаете Никиту Яковлевича своимъ упорствомъ, а онъ все объ васъ, все только объ васъ и хлопочетъ.

Варенцовъ.

Какъ это?

Тропиковъ.

Вотъ онъ теперь въ губернскій городъ уѣхалъ, пять дней себѣ безпокойства задалъ… вѣдь одной ѣзды туда полторы сутокъ въ обратную… для кого же это? — для васъ; чтобы съ губернаторомъ повидаться и похлопотать… Я сегодня отъ нихъ письмо получилъ съ нарочнымъ; съ эстафетой прислано…

Варенцовъ.

Что-жь онъ пишетъ?

Тропиковъ.

Да вотъ… (Вынимаетъ письмо.) Позвольте, — вотъ: „Варенцову особо не пишу, некогда. Скажите ему, что его дѣла идутъ хорошо… губернаторъ мнѣ объявилъ, что онъ имъ очень доволенъ; всѣ, говоритъ, мои предписанья исполнялъ въ точности, преградъ и затрудненій не выказывалъ, и во время пріѣздовъ моихъ готовъ былъ на всякія услуги. Представленіе о немъ уже пошло въ Петербургъ“… Что скажете?

Варенцовъ.

Очень хорошо. Спасибо.

Тропиковъ.

Да-съ, а вотъ вы такъ нехорошо поступаете: жалобу земской управы на врача такъ и не подписали… а Никита Яковлевичъ вотъ что еще пишутъ: (Читаетъ.) „Настойте, чтобъ Варенцовъ подписалъ жалобу управы на Причалова… Не такъ-то отмѣнно будетъ, коли одинъ изъ членовъ земской управы, да еще ревизовавшій врача, станетъ сторониться отъ жалобы на него. Скажите, что я объ этомъ имѣлъ большой разговоръ съ губернаторомъ, и его превосходительство прямо поручилъ просить Александра Алексѣевича не спорить съ другими членами управы и выразилъ увѣренность, что въ такой просьбѣ ему, губернатору, отказано не будетъ…“

Варенцовъ.

Дайте письмо. (Пробѣгаетъ письмо.) Дуракъ я былъ, что съ нимъ не поѣхалъ, при мнѣ бы никогда не удалось Никитѣ Яковлевичу настроить губернатора противъ Причалова.

Тропиковъ.

Ну, да ужь что сдѣлано…

Варенцовъ.

Я объясню губернатору…

Тропиковъ.

Пока еще объясните; а все на первый разъ оно выдетъ, что артачитесь… Его превосходительство, конечно, у насъ справедливы, но повиновеніе любятъ безпрекословное… теперь онъ Никитѣ Яковлевичу обѣщалъ, что вы жалобу подпишите, и долженъ передъ Никитой Яковлевичемъ лжецомъ быть, — да еще когда самъ хлопочетъ вамъ мѣсто достать… я ужь не говорю, какъ Никиту Яковлевича вы этимъ оскорбите… и хорошо ли все для васъ будетъ, богъ вѣсть.

Варенцовъ.

Вы съ вашимъ Никитой Яковлевичемъ скоро будете жилы изъ меня тянуть!

Тропиковъ.

Ахъ, Александръ Алексѣевичъ, умный вы человѣкъ, а поступаете, какъ младенецъ… Ну, положимте, такъ по вашему, только и свѣту въ окошкахъ, что въ этомъ врачѣ, — вамъ-то что за него распинаться?.. что онъ вамъ сынъ? дочь что-ли?.. Вы ведите свою линію… Вы вотъ до сихъ поръ ухаживали за губернаторомъ, изъ кожи лѣзли передъ нимъ…

Варенцовъ.

Изъ кожи лѣзли! — я былъ только вѣжливъ и внимателенъ.

Тропиковъ.

Полноте, — вѣдь все это на моихъ глазахъ происходило. Вы, какъ членъ земской управы, совсѣмъ не обязаны ему отчеты давать да потворствовать, а вы это дѣлали… и я васъ хвалю: вы знаете, что губернаторъ имѣетъ силу въ Петербургѣ и можетъ вамъ мѣсто достать казенное… И вотъ, не ныньче-завтра, вы добьетесь своего, уѣдете изъ уѣзда, — и распоряжайтесь себѣ тамъ, какъ знаете. Зачѣмъ-же вамъ теперь сердить его превосходительство?. Своимъ упорствомъ вы себѣ много вреда сдѣлаете, а Причалову отъ этого никакой пользы не будетъ, и безъ васъ жалоба въ ходъ пойдетъ… Поразмыслите-ка объ этомъ.

Клемецкій — въ дверяхъ.

Пускай подождутъ, — велика важность!… не умрутъ, что посидятъ часокъ въ сѣняхъ. (Входитъ.) Простите, что немножко опоздалъ… (Рукожатіе.) Ну, Семенъ Прохоровичъ, помянулъ я васъ; вы, кажется, дорожной частью завѣдуете; послѣ вчерашняго дождя ни по одной дорогѣ не проѣдешь, — шагомъ все время тащился… Только и есть у насъ одна хорошая дорога во всемъ уѣздѣ: къ Никитѣ Яковлевичу.

Тропиковъ — пошучивая.

А вы зачѣмъ въ неуказанное мѣсто на земскихъ лошадкахъ ѣздите?

Клемецкій.

Куда?

Тропиковъ.

Вамъ какая же казенная надобность къ милой душенькѣ, что вы даромъ то лошадей берете?.. вѣдь у насъ ничего не скроешь… Пошутилъ, пошутилъ, — не краснѣйте.. Впередъ не берите пару, а берите тройку, да ко мнѣ присылайте, я вамъ колясочку дамъ; легонькая, покойная, какъ въ люлькѣ будете качаться и мигомъ долетите… (Беретъ его подъ руку.) У васъ гдѣ наша бумажка?

Клемецкій.

Какая бумажка?

Тропиковъ.

Жалоба на доктора.

Клемецкій.

А что?

Тропиковъ.

Пожалуйте ее на минуточку. (Клемецкій вынимаетъ изъ запертаго стола бумагу и отдаетъ Тропикову, который беретъ перо, макаетъ его въ чернильницу и подходитъ къ Варенцову.) Угодно подписать?

Варенцовъ.

Вы инквизиторы!.. дайте мнѣ только выбраться на открытую дорогу, — я вамъ все это припомню; вы запляшете по моей дудкѣ, какъ теперь меня плясать заставляете.

Подписываетъ бумагу.
Тропиковъ.

Милостивъ богъ, Александръ Алексѣевичъ, — что вы пугаете!.. Такъ я сегодня сообщу Никитѣ Яковлевичу, чтобъ онъ доложилъ губернатору, что, по желанію его превосходительства, вы подписали жалобу.

Входитъ ПРИЧАЛОВЪ; общій поклонъ.
Причаловъ.

А ужь и всѣ мои обвинители собрались… и Александръ Алексѣевичъ? такъ и вы меня обвиняете?

Варенцовъ — отводя его къ авансценъ

Это такая гнусная интрига, что вы себѣ и вообразить не можете; они насильно притянули меня къ этому…

Причаловъ.

Да вы бы закричали — караулъ.

Варенцовъ.

Вы все подсмѣиваетесь; а я вамъ говорю, мнѣ становится трудно жить на свѣтѣ. Не надѣйся я вырваться изъ этого рабства, получить чрезъ этихъ людей и силу и власть, я бы давно бросилъ эту службу… Никита Яковлевичъ нарочно поѣхалъ въ губернскій городъ, чтобъ губернатора впутать въ это дѣло… тутъ такая катавасія затѣвается…

Причаловъ.

Что вы ужь совсѣмъ потеряли почву подъ ногами?

Варенцовъ.

Я готовъ къ тому, чтобъ вы бранили меня, Глѣбъ Степановичъ… браните, браните, хоть прямо въ глаза, — я возражать не стану, я на самое злое слово не разсержусь; потому что у меня въ душѣ глубокое сознаніе, что вы, когда нибудь, сами отдадите мнѣ справедливость… дайте мнѣ только пробиться на открытую дорогу, тогда судите меня; а пока, я молчу и терплю

Садится въ сторонѣ.
Причаловъ — Клемецкому.

Вы мнѣ прислали повѣстку, Карлъ Антоновичъ; вы вызвали меня въ качествѣ обвиняемаго…

Клемецкій — за столомъ.

Садитесь пожалуйста, Глѣбъ Степановичъ… Да!.. къ сожалѣнію я былъ принужденъ васъ побезпокоить… (Звонитъ; входитъ лакей.) Введите свидѣтелей.

Причаловъ.

Стало быть со всей торжественностью: со свидѣтелями. Не будетъ-ли еще и присяги?

Клемецкій.

Я принужденъ былъ васъ вызвать, потому что получилъ жалобу на васъ, по которой обязанъ произвести слѣдствіе… хоть я уже предвижу, что жалоба эта вамъ большаго вреда сдѣлать не можетъ…

Входятъ Мосей ВЛАСОВЪ и еще три крестьянина.
Причаловъ.

На что-же жалуются?

Клемецкій.

Жалоба эта отъ земской управы, — васъ обвиняютъ въ растратѣ ввѣреннаго вамъ земскаго имущества… въ преступленіи по должности, по статьѣ 1089 устава уголовнаго судопроизводства.

Тропиковъ.

Извольте взглянуть, господинъ слѣдователь, — тутъ приложенъ списокъ медикаментовъ и другаго матерьяла, полученнаго господиномъ докторомъ изъ управы… Теперь въ ихъ отчетѣ показано, что все это изведено; спрашивается — куда?… Извольте, вотъ свидѣтели скажутъ…

Клемецкій.

Позвольте мнѣ, Семенъ Прохоровичъ, самому распоряжаться… вы слѣдователь, или я слѣдователь?

Тропиковъ.

Виноватъ-съ, виноватъ.

Клеменецкій — Власову.

Что вы по этому дѣлу скажете?

Власовъ — скороговоркой.

Собственно про эти дѣла намъ извѣстно что? — такъ у насъ заведено: каждую недѣлю господинъ дохтуръ пріѣзжаютъ въ волостное правленіе, и приходятъ мужики лечиться… Лекарствія изъ земства получаются, и мужикамъ ихъ даютъ даромъ… Теперчи волость у насъ пограничная, и повадились къ намъ ходить не токма наши мужики; а изъ чужой губерніи, — за восемьдесятъ верстъ приходятъ… Я господину дохтуру значитъ сказывалъ, что, молъ, чужихъ мужиковъ гнать надо, а они не приказываютъ, — всѣхъ лечатъ… и наши лекарствія имъ даромъ даютъ.

Тропиковъ

Мы такъ-съ понимаемъ: что земство обязано своимъ крестьянамъ помогать, а не чужимъ; стало, коли чужимъ помогаетъ-съ, такъ это такъ, по прихоти, и медикаменты эти стало быть, непроизводительно, значитъ, растрачивается ввѣренный врачу земскій матерьялъ.

Клемецкій.

Позвольте, Семенъ Прохоровичъ…

Тропиковъ.

Виноватъ-съ.

Клемецкій — первому крестьянину.

Вы что скажете?.. (Крестьянинъ мнется.) Имѣете вы что-нибудь сказать, по этому дѣлу?

Первый крестьянинъ.

Имѣемъ.

Клемецкій.

Что-все?

Первый крестьянинъ.

Чай пилъ.

Клемецкій.

Что такое?

Власовъ.

Это онъ про тотъ случай разсказываетъ: однова пріѣхалъ къ намъ господинъ дохтуръ поздно, усталый, — сѣли чай пить; хвать въ погребецъ, анъ сахару нѣтъ… имъ фельдшеръ и принесъ пять кусковъ изъ тога сахару, что отъ земства выданъ на лекарствія… съ этимъ сахаромъ господинъ дохтуръ и пили чай.

Причаловъ.

Стало быть, земскій матерьялъ на меня пошелъ; опять растрата… чудесно.

Клемецкій — второму крестьянину.

А вы что можете сказать?

Второй крестьянинъ.

Пили чай.

Клемецкій.

Это ужь мы знаемъ; а больше что?

Второй крестьянинъ.

Больше ничего.

Клемецкій — третьему крестьянину.

А вы?

Третій крестьянинъ.

Пили-съ… это такъ точно, — что-же!.. я въ тѣ поры волостному старшинѣ рожь молотилъ, такъ видѣлъ.

Причаловъ.

И по такимъ жалобамъ вы призываете меня къ слѣдствію?

Клемецкій.

Глѣбъ Степановичъ, я тутъ ни причемъ, — я машина. Вы, ради бога, не подумайте, что тутъ я дѣйствую; тутъ, дѣйствуетъ юридическій порядокъ: я получаю жалобу, — хоть бы я ее и безсмысленной считалъ, я обязанъ пустить ее въ ходъ… а тутъ, какъ угодно, Глѣбъ Степановичъ, тутъ въ принципѣ есть доля справедливости.

Причаловъ.

Въ чемъ это?

Клемецкій.

Ну, конечно, не въ стаканѣ чаю, — это глупости… я очень хорошо знаю, что вы сплошь и рядомъ тратите своихъ денегъ для земства гораздо болѣе пяти кусковъ сахару… но относительно пріема больныхъ, въ принципѣ вы не правы… Простите, Глѣбъ Степановичъ, — я понимаю, васъ побуждаютъ прекрасныя гуманныя чувства; но гуманность не всегда мирится съ практикой… вы служите земству здѣшняго уѣзда, исключительно здѣшнему уѣзду вы и должны помогать, — въ принципѣ это такъ… а вы даже здѣшній земскій матерьялъ раздаете въ чужія губерніи, чужимъ крестьянамъ, — это нельзя.

Дробининъ.

Я, какъ свидѣтель, имѣю прибавить: тутъ гуманность вовсе неумѣстна, — тутъ должно быть уважено право собственности; а то какой-же примѣръ для нисшихъ сословій?.. Намъ, мировымъ судьямъ, безпрестанно случается встрѣчать случаи полнѣйшаго отсутствія понятія о собственности… напримѣръ, въ чужомъ лѣсу грибы собрать или ягоды считается за ничто…

Клемецкій — перебивая его.

Глѣбъ Степановичъ, мы отстаиваемъ только принципъ собственности… Лекарство — собственность здѣшняго земства, собственность здѣшнихъ мужиковъ, а не чужихъ.

Причаловъ.

А какъ мнѣ отличить своихъ отъ чужихъ?

Клемецкій.

Какъ отличать… это…

Причаловъ.

Ко мнѣ сотнями больные приходятъ, на лбу у нихъ не написано, какого они уѣзда… Вѣрить имъ на слово, — чужіе станутъ лгать., или, можетъ быть, требовать отъ каждаго письменное свидѣтельство? чтобъ больной прежде чѣмъ къ доктору идти, шлялся еще въ волостное правленіе?.. да и этимъ развѣ поможешь? — развѣ крестьянину изъ чужого уѣзда трудно будетъ купить такое свидѣтельство у любого нашего мужика или у волостнаго старшины?.. Что жь, вы хотите развести торговлю этими свидѣтельствами, да взяточничество, да ложь?

Власовъ.

Все-жь-таки нашему мужичку какой ни-на-есть да барышъ…

Причаловъ.

Вотъ вы и прикладывайте тутъ ваши принципы къ жизни… Полноте, не разорится нашъ уѣздъ, что истратитъ рублей сорокъ-пятьдесятъ на чужихъ крестьянъ; а чуете ли вы, что за эти деньги покупается?.. Давно ли и наши-то крестьяне стали ходить къ намъ лечиться? Мы радоваться должны, что они намъ вѣрить начинаютъ и перестаютъ насъ чуждаться, что начинаетъ въ нихъ являться сознаніе пользы… Не затруднять, а поощрять должны мы это, — слава богу, что ходятъ; за это и не сорокъ рублей можно заплатить… И если управа этого не понимаетъ, такъ пускай доставитъ мнѣ счетъ, я заплачу растрату, своими деньгами.

Тропиковъ.

Господинъ слѣдователь, я прошу это оскорбленіе занести въ протоколъ.

Клемецкій.

Какое оскорбленіе?

Тропиковъ.

Обвиняемый изволили выразиться про управу, что она не понимаетъ, и при томъ такимъ тономъ, какъ будто управа состоитъ изъ людей, которые ровно ничего не понимаютъ.

Клемецкій.

Виноватъ, Семенъ Прохоровичъ; я не могу принять такого заявленія.

Тропиковъ.

Я-съ покорнѣйше прошу…

Клемецкій.

Семенъ Прохоровичъ, кто тутъ слѣдователь: я ели вы?

Причаловъ.

Дайте мнѣ взглянуть жалобу.

Клемецкій.

Вотъ-съ.

Подаетъ бумагу.
Причаловъ — взглянувъ въ бумагу.

И только?.. и больше этого вы ничего не нашли?.. Семенъ Прохоровичъ, что-то ужь вы стали плохо работать. Неужели вы посильнѣе-то ничего взвести на меня, не съумѣли?

Тропиковъ.

Намъ взводить на васъ ничего не приходится, и надобности нѣтъ… а только, имѣя попеченіе о земскомъ добрѣ…

Причаловъ.

Изъ-за такихъ жалобъ, Карлъ Антоновичъ, не для чего вамъ и огородъ городить. Зачѣмъ это торжество, эти свидѣтели? Я отъ-такихъ обвиненій отпираться Не Стану… (Взглянувъ еще разъ въ бумагу.) А! И вы жалобу подписали, Александръ Алексѣевичъ?

Варенцовъ.

Я вамъ говорилъ, Глѣбъ Степановичъ: я буду до поры до времени терпѣливо молчать… мое положеніе хуже, чѣмъ каторжника въ колодкахъ… къ тому-же, я очень хорошо зналъ, что вы тутъ никакъ пострадать не можете, что все это кончится ничѣмъ…

Причаловъ.

Какъ ничѣмъ? вы не понимаете, для чего все это дѣлается?.. Развѣ тутъ судъ важенъ? — нужно только, чтобъ я былъ подъ слѣдствіемъ — и только эти двѣ недѣли, пока у насъ будетъ земское собраніе. Пускай потомъ окажется, что слѣдствіе вздорно и нелѣпо, хоть даже беззаконно, — все равно; пока я подъ слѣдствіемъ, я по закону не могу быть гласнымъ и участвовать въ собраніи, — вѣдь только этого и добиваются… а вамъ оно какъ будто неизвѣстно!.. вы подписываете жалобу… а вы, Карлъ Антоновичъ, хотите вести по ней слѣдствіе…

Тропиковъ.

Странно право, какъ это-съ такъ спокойно выслушивать всѣ эти подозрѣнія… и молчать… и…

Причаловъ.

Не много выиграютъ тѣ, для кого вы такъ стараетесь, хоть бы и не былъ я гласнымъ, — и безъ меня найдутся люди, которые будутъ говорить то же, что я… Оттого-то и сталъ я такъ ненавистенъ, что многимъ ужь открылъ глаза… теперь вотъ и съ вами спорю, потому что вѣрю въ вашу молодость и честность. Вы не машина, это вы несправедливо сказали, вы себя дѣлаете машиной и отдаетесь въ руки… кому?.. Неужели-же для васъ тѣ блага, на которыя вы тутъ разсчитываете, такъ велики, что ничѣмъ другимъ вы лучшаго счастья не добьетесь?

Тропиковъ.

Въ подкупѣ обвиняетесь, въ лихоимствѣ!

Причаловъ.

Куда — и за кѣмъ вы идете?… Взгляните вотъ хоть на это лицо: какъ оно жадно ждетъ, чтобъ я его назвалъ достойнымъ ему названіемъ… Кажется, выбрани я его сейчасъ на чемъ свѣтъ стоитъ, лучшаго подарка не могъ бы я ему сдѣлать: онъ бы сейчасъ-же сталъ преслѣдовать меня за обиду, а мировой судья тутъ-же, свой человѣкъ, Насадилъ бы меня въ тюрьму недѣли на двѣ… Не дамъ я вамъ этой радости, Семенъ Прохоровичъ, и не ждите.

Уходитъ.
Тропиковъ — вспыливъ.

Это чортъ знаетъ, Карлъ Антоновичъ, какая вы тряпка! — отпускаете обвиняемаго какъ ни въ чемъ не бывало…

Клемецкій.

Я васъ прошу осторожнѣе выражаться…

Тропиковъ.

Прощайте… я тотчасъ-же отпишу Никитѣ Яковлевичу, какую мы отъ васъ надежду можемъ имѣть. Будутъ они вамъ благодарны, — Никита Яковлевичъ.

Уходитъ.
Дробининъ.

Вы, Карлъ Антоновичъ, на этого дурака не обращайте вниманія, — онъ дуракъ… я его сейчасъ успокою; а вечеромъ я къ вамъ зайду, мы вмѣстѣ обговоримъ… можетъ, и лучше что-нибудь придумаемъ противъ Глѣба Степановича, если эти пункты вамъ неловкими кажутся.

Жметъ руку Клемецкому и Варенцову и уходитъ.
Клеменецкій — крестьянамъ.

Чего-жь вы дожидаетесь? — пошли вонъ!

Крестьяне — кромѣ Власова.

Благодаримъ покорно.

Уходятъ. Власовъ тоже.
Клемецкій — послѣ минутной паузы вздыхаетъ.

Какъ все это грустно!.. Этотъ Кружановъ съ своими клевретами все такіе…

Варенцовъ.

Можно съ ума сойти отъ злобы и досады. Извольте тутъ бороться!

Клемецкій.

Да вѣдь что ужасно, Александръ Алексѣевичъ: все въ предѣлахъ законности… Хорошо тамъ Причалову разсказывать, прекрасныя идеи разводить; а какъ мнѣ отступить отъ законныхъ правилъ?

Варенцовъ.

Но это будетъ просто безстыдно! — надо помѣшать этому во что бы то ни стало.

Клемецкій.

Что-жь вы не помѣшали подавать жалобу?

Варенцовъ.

Я связанъ по рукамъ и по ногамъ, Карлъ Антоновичъ. Пока я еще не женатъ, не могу я идти прямо въ разрѣзъ противъ отца той, которую люблю больше всего на свѣтѣ! — это, можетъ быть, не совсѣмъ хорошо, но это естественно… да и наконецъ, что я могу сдѣлать? что? — меня бы не послушали… да и мой каждый шагъ зависитъ отъ этого человѣка. Дайте, вотъ я вырвусь изъ этого положенія, тогда…

Клемецкій.

А вы думаете, я отъ него не завишу?.. онъ можетъ меня такъ подвести, что богъ-знаетъ куда отсюда улетишь.. (Въ дверь заглядываетъ лакей.) Что тебѣ?.. (Лакей скрывается.) Иванъ!.. Куда*жь онъ, каналья, исчезъ!.. и не отвѣчаетъ… (Идя къ двери.) Иванъ!.. (Дверь отворяется и на порогѣ показывается Настя.) Настасья Никитишна!?

Варенцовъ.

Настенька?.. откуда это вы?

Настя.

Я тутъ у васъ въ сѣняхъ сидѣла… Мнѣ хотѣлось непремѣнно васъ видѣть, Карлъ Антоновичъ; но, когда я пришла, у васъ было много народу, и я не хотѣла имъ показываться, — я и прошла въ сѣни… а теперь мнѣ вашъ человѣкъ сказалъ, что вы одни съ Александромъ Алексѣевичемъ…

Варенцовъ.

Зачѣмъ-же, Настенька, вамъ самимъ было идти? — вамъ стоило только приказать, и я бы привелъ его къ вамъ.

Настя.

Да, пока еще привели бы, — а онъ пожалуй бы еще уѣхалъ куда-нибудь въ уѣздъ…

Клемецкій.

Садитесь-же, Настасья Никитишна.

Настя.

Я вѣдь къ вамъ не въ гости пришла… я пришла вести съ вами серьезный разговоръ.

Клемецкій

Приказывайте.

Настя.

Я случайно узнала… нѣтъ, не случайно, — я слѣдила и подслушивала кое-какіе разговоры… ну да это все равно какъ… Я узнала, что противъ доктора ведутъ интригу: хотятъ, чтобъ онъ не попалъ въ гласные земскаго собранія, и для этого обвиняютъ тамъ его въ чемъ-то — и заставляютъ васъ вести слѣдствіе… Такъ ли я поняла все это, Александръ Алексѣевичъ?

Варенцовъ.

Да, мнѣ кажется…

Настя.

Что тамъ за кажется, кажется!! — бросьте вы эти объѣзды, говорите просто: такъ или нѣтъ?

Варенцовъ.

Такъ.

Настя.

Этому не бывать! — это низко!.. я не хочу, чтобъ такъ случилось… Я, Карлъ Антоновичъ, пришла требовать отъ васъ, чтобъ вы этого не дѣлали. Слышите, онъ долженъ быть на собраньи, непремѣнно?..

Варенцовъ.

Настенька, успокойтесь… кто-же такъ говоритъ!..

Настя.

Какъ кто говоритъ? всякій долженъ такъ говорить!.. да, я требую, и имѣю право требовать, — и меня должны благодарить за то, что я мѣшаю дѣлать низость!..

Клемецкій.

Настасья Никитишна, это рѣзко… позвольте вамъ сказать, что я на низость не способенъ…

Настя.

Однако вы хотите вести это слѣдствіе?

Клемецкій.

Я обязанъ.

Настя.

Обязаны?

Клемецкій.

По закону…

Настя.

Законъ велитъ вамъ дѣлать гадости?

Клемецкій.

Вы очень торопливо судите.

Настя.

Да вы мнѣ скажите сперва: по вашему мнѣнію, все это дѣло гадко или хорошо?

Клемецкій.

Я разсуждаю въ этомъ отношеніи…

Настя.

Нѣтъ, однимъ словомъ отвѣчайте: гадко это или хорошо?

Клемецкій.

Ну, положимте… положимте — гадко… но дайте же мнѣ вамъ это объяснить… Чѣмъ мы виноваты, что люди пользуются законами для своихъ корыстныхъ цѣлей?.. Вотъ я сейчасъ говорилъ объ этомъ съ Александръ Алексѣевичемъ: мы поставлены блюсти законъ; какъ по буквѣ закона слѣдуетъ поступать, такъ мы и поступаемъ.

Настя.

Даже, еслибъ въ душѣ считали это несправедливымъ?

Клемецкій.

Даже, если бъ считали несправедливымъ… Поймите-же меня, дорогая Настасья Никитишна: въ обществѣ прежде всего должно быть укоренено уваженіе къ закону, — чтобъ всякій зналъ, что законъ строго долженъ быть всегда соблюденъ… Если въ законѣ бываютъ несовершенства, они измѣнятся, — а уваженіе къ закону останется, строгія отношенія къ закону останутся… ради этого правила мало*ли противъ кого пойдешь! — самые прекраснѣйшіе и честнѣйшіе поступки осудишь…

Настя.

Осудишь честнѣйшіе поступки!

Клемецкій.

Что дѣлать, — иначе родъ человѣческій никогда не пріучится уважать законъ.

Варенцовъ.

Но, Карлъ Антоновичъ, въ настоящемъ случаѣ, законъ васъ не обязывалъ сдѣлать слѣдствіе сейчасъ. Отложили бы вы его недѣли на двѣ, произвели бы послѣ земскаго собранія, такъ оно бы и не помѣшало Причалову быть гласнымъ.

Клемецкій.

Покорно благодарю-съ?.. чтобъ всякіе Тропиковъ! да Добринины говорили, что я лицепріятенъ.

Настя.

Очень вамъ нужно, что про васъ скажетъ Тропиковъ!

Клемецкій.

Правосудіе только тогда и можетъ идти прямымъ и безпристрастнымъ путемъ, когда оно останется слѣпо ко всѣмъ побочнымъ соображеніямъ… Мы дѣйствуемъ во имя высшихъ цѣлей…

Варенцовъ.

Карлъ Антоновичъ, это пустыя слова.

Клемецкій.

Что-съ?

Варенцовъ.

Не гнѣвайтесь, я дурно выразился. Я хотѣлъ сказать, что такими фразами можно оправдать какую угодно мерзость и лѣнь; такія фразы до того теперь засушили юридическіе йозги, что иной законникъ готовъ мѣрить поступки человѣческіе, какъ лавочникъ мѣряетъ ситецъ аршиномъ.

Клемецкій.

Какимъ-же это образомъ?

Варенцовъ.

Прежде иной, бывало, пригнетъ законъ къ недоброму дѣлу, такъ ужь всѣ и знаютъ, что онъ душой покривилъ; а теперь юристъ сдѣлаетъ гадость, да самъ и пожалѣетъ о ней, да скажетъ, что это во имя уваженія къ закону, — онъ и правъ… Конечно, вы на это не способны; я говорю только противъ вашихъ фразъ: столько благороднѣйшихъ порывовъ изъ-за нихъ въ грязь топчатся, такъ ликуютъ отъ нихъ ябедники да негодяи, что, пока вы вашихъ высшихъ цѣлей будете дожидаться, разведёте только низость и никакого уваженія ни къ чему не увидите.

Настя.

А! наконецъ-то вы и здѣсь заговорили, какъ въ Москвѣ! Спасибо, милый, я ужь начинала въ васъ сомнѣваться.

Варенцовъ.

Законъ не виноватъ, Карлъ Антоновичъ; законъ всегда даетъ вамъ возможность пользоваться имъ осторожно, къ добру его направлять… и, какъ у годно, — вы видѣли, что въ этой жалобѣ на Причалова кроется гадкая интрига, вамъ слѣдовало жалобу продержать подъ сукномъ.

Клемецкій.

Да, вотъ когда дѣло другого касается, вы отлично умѣете все это разсказать и разобрать… Когда вы сами тутъ ничѣмъ не рискуете, такъ и совѣтъ даете, какъ поступать; а на дѣлѣ вы сами…

Варенцовъ — перебивая его и обращая разговоръ въ шутку.

Ну, перестанемъ, перестанемъ спорить! Прекрасный вы, честнѣйшій человѣкъ, и я васъ глубоко люблю и уважаю… если что обидное сказалъ, не сердитесь, прошу прощенья, беру всѣ слова назадъ… Давайте-ка лучше всѣ втроемъ обсудимъ, какъ бы сдѣлать, чтобы эта интрига не удалась…

Настя.

Да, сдѣлайте это!

Клемецкій.

Сдѣлать можно, конечно: въ растратѣ никакой корыстной цѣли не было; къ тому-же Причаловъ готовъ внести деньги… Я, пожалуй, хоть сегодня пущу слѣдствіе къ прекращенію, но окончательно рѣшить это можетъ только судебная палата; а вѣдь она за семьдесятъ-пять верстъ отсюда… пока дойдетъ, да пока разсмотрятъ… будь я тамъ, я бы скоро обдѣлалъ…

Настя.

Такъ поѣзжайте; до собранія еще цѣлая недѣля…

Клемецкій.

Но, Настасья Никитишна… этакъ мы будемъ дѣйствовать противъ желанія вашего батюшки…

Настя.

Такъ что-жь?.. его желаніе несправедливо — и кто его хоть немножко любитъ, не долженъ допускать, чтобы онъ былъ несправедливъ.

Клемецкій.

Никита Яковлевичъ будетъ этимъ чрезвычайно недоволенъ… и даже можетъ отомстить…

Настя.

Вы боитесь!.. Я думала, вы только не хотите сдѣлать ему зло.

Клемецкій.

Да, конечно…

Настя.

Такъ не бойтесь… я вступлюсь за васъ: я ему скажу, что я вамъ это поручила сдѣлать отъ его имени.

Клемецкій.

Я ѣду.

Настя.

И безподобно!

Варенцовъ.

Но, Настенька, вы должны знать, что это дѣло для Никиты Яковлевича не шуточное… будьте готовы къ большой ссорѣ съ нимъ…

Настя.

Не говори объ этомъ больше, милый; я и безъ того путаюсь во всей этой исторіи… Я боюсь… мнѣ начинаетъ казаться, что всѣ вы тутъ больше разсуждаете о честности… Фу! даже стало стыдно, какую я вамъ дерзость сказала… но, право, точно вы всѣ боитесь отца и не хочется вамъ идти противъ него, когда онъ даже что-нибудь нехорошее затѣваетъ… Я довольна тобой сегодня, ты мнѣ напомнилъ наше первое знакомство, останемся при этомъ, да?.. Прощайте Карлъ Антоновичъ. Руку, Саша.

Беретъ подъ руку Варенцова и оба уходятъ.

ЧЕТВЕРТОЕ ДѢЙСТВІЕ.

править
Клубная зала, временно обращенная въ засѣданіе земскаго собранія. Слѣва, ближе къ аван-сценѣ, широкая арка и за ней видна другая зала. Слѣва-же отдѣльно рѣшеткой небольшое мѣсто для публики, гдѣ и поставлены скамьи. Справа главная часть сцены есть мѣсто собранія. По стѣнамъ маленькія эстрады съ креслами; въ срединѣ тоже на эстрадѣ столъ, покрытый зеленымъ сукномъ, около него четыре кресла для предсѣдателя собранія, членовъ управы и секретаря. Справа, на второмъ планѣ, боковая дверь; она открыта. Во глубинѣ два окна. По открытіи занавѣса въ сосѣднихъ комнатахъ видна расхаживающая и разговаривающая публика. На сценѣ сторожъ съ плиткой, на которую онъ льетъ уксусъ для окуриванія комнаты.
Тропиковъ — изъ дверей справа.

Зачѣмъ ты куришь? что ты тутъ начадилъ?

Сторожъ.

Баронъ приказали.

Тропиковъ.

Ты бы лучше фортку открылъ; и такъ душно.

Сторожъ.

Слушаю-съ.

Открываетъ фортку. Входить ВЛАСОВЪ и три крестьянина. Тропиковъ скрылся.
Власовъ.

И куда, вы сѣли? Куда вы тамъ въ уголъ забрались, словно тараканы по щелямъ прячетесь!.. и хоронятся отъ людей! и хоронятся!.. Что васъ драть, что ли, сюда привели?

Первый крестьянинъ.

Мосей Власьичъ, како мѣсто было, туда и сѣли; не гнать же господъ.

Власовъ.

А ты вотъ гдѣ садись, подлѣ меня, тута вотъ. (Показываетъ направо крайнія мѣста подлѣ двери.) И на меня и смотри: какъ я, такъ и ты… Ваше дѣло темное… вы что понимаете? а потомъ, чтобы намъ съ вами, рабятки, увъ отвѣтъ не попасть!..

Второй крестьянинъ.

Оборони богъ.

Власовъ.

Да какъ его, братцы, разгадаешь? вотъ что?

Сѣдой крестьянинъ.

Что разгадывать-то? Каки-таки мудрости?

Власовъ.

Каки мудрости! Эхъ ты старый хрѣнъ, — почемъ ты знаешь, что начальству угодно, что нѣтъ?

Сѣдой крестьянинъ.

Начальство тутъ не мѣшатся.

Власовъ.

Какъ не мѣшатся? что ты? по твому, какъ-же это безъ начальства?

Сѣдой крестьянинъ.

По мому: молчи да слушай; буде съ тебя.

Власовъ.

То-то молчи… дожилъ ты, сѣдая голова, до какихъ лѣтъ, а понятія себѣ никакого не нажилъ… Мнѣ что? не для себя говорю; я знаю куда глядѣть и что какъ посматривать, меня не пымать ни въ чемъ; а я васъ жалѣючи говорю… Я само мужикъ; мнѣ небось свой братъ ближе, нечемъ господа-те…

Второй крестьянинъ.

Это ужь что говорить…

Власовъ.

Изъ господъ-отъ кого хошь вотъ тутъ возьми, хошь въ Сибирь сошли, глазомъ не моргну; а какъ мужика-те потянутъ, такъ ровно изъ родной семьи, болѣешь сердцемъ-то… А это вѣдь како дѣло? сказать то слово легко, а какъ отпираться отъ его придется!.. что тогда?.. Одна теперь намъ и есть надежа: Микита Яковлевичъ; за имъ мы, братцы, какъ за каменной стѣной, онъ не выдастъ… такъ я вотъ за имъ такъ и иду: какъ онъ прикажетъ, такъ и быть тому… а вы меня слушайте… Садись вотъ сейчасъ, жди здѣсь, чтобы мѣста не отняли… (Мужики садятся. Входитъ Настя слѣва.) Таперича, братцы, если я этакъ локтемъ кого, значитъ, толкну… (Замѣтивъ Настю.) Гм…

Мужики встали.
Настя.

Ну?.. что жь вы остановились?.. продолжайте… Дайте и мнѣ послушать…

Власовъ.

Что вамъ, сударыня, наши мужицкіе разговоры слушать!.. пустыя наши всякія слова… вы люди умные, а мы что?

Настя.

А вотъ я хочу ихъ слушать… Ну, что-же вы тутъ говорили? о чемъ?

Власовъ.

Такъ, про свои — про мужицкія дѣла…

Настя.

Какія же? ну?

Власовъ.

Такъ-съ. — нестоющія… Прощенья просимъ-съ. Уходитъ.

Настя — крестьянамъ, глядя ему вслѣдъ.

Что онъ, хорошій человѣкъ?.. (Крестьяне молчатъ.) Что-же вы молчите? — хорошій?

Второй крестьянинъ.

Хорошіе-съ…

Настя.

А вы вѣрите тому, что онъ говоритъ?.

Второй крестьянинъ.

Вѣримъ-съ…

Настя.

А я вотъ не вѣрю, — и кажется мнѣ, что онъ не хорошій… Я слышала, онъ мужиковъ разоряетъ, — правда это?.. Что-жь вы не хотите мнѣ отвѣчать?.. Что онъ вамъ тутъ говорилъ?.. вѣрно подговаривалъ васъ?.. правда?

Первый крестьянинъ.

Ничего-съ.

Настя — вспыливъ.

Да отвѣчайте-же?.. (Опомнясь, мѣняя тонъ и смѣясь.) Ну, не хотите говорить, такъ не говорите… Поберегитесь его… если ужь ему не жаль бѣднаго человѣка обидѣть, такъ добра онъ не посовѣтуетъ.

Сѣдой крестьянинъ.

Этто, барышня, вы не глядите, что мы всѣ молчимъ, про себя мерекаемъ… Мы тоже не всѣ такъ, чтобы… тоже понимаемъ… лучше кого хошь распишемъ: кто какой есть человѣкъ; да говорить-то намъ не пригоже…

Настя.

Отчего?

Входятъ ТРОПИКОВЪ и ДРОБИНИНЪ.
Тропиковъ.

Настасья Никитишна, что-же вы, сударыня, къ родительскому завтраку не изволите идти?.. Никита Яковлевичъ земству завтракъ устроили, а вы бы за хозяйку, сударыня, тамъ; намъ на радость, родителю на утѣшеніе…

Настя.

А кто вамъ сказалъ, что я вамъ радость сдѣлать хочу? — я тамъ, гдѣ мнѣ веселѣй.

Тропиковъ.

Съ мужичками съ нашими поболтать захотѣлось? вамъ въ новинку, — интересно?.. только вѣдь это не на долго, повѣрьте… съ ними какіе разговоры? — изъ иного дубьемъ слова-то не выбьешь… а вы, если что узнать хотите: о земствѣ тамъ, или о чемъ, — вы намъ прикажите; мы вамъ акуратно все доложимъ.

Настя.

Я безъ васъ знаю, Семенъ Прохоровичъ, съ кѣмъ и о чемъ разговаривать, — и кого о чемъ спросить.

Уходитъ налѣво и исчезаетъ въ толпѣ.
Тропиковъ и Дробининъ переглядываются. Крестьяне стоятъ у своихъ мѣстъ и позѣвываютъ.
Дробининъ.

А!.. какова?

Тропиковъ.

Я вамъ говорю; она намъ очень мѣшаетъ… со всѣми въ разговоръ пускается, допрашиваетъ, подстрекаетъ…

Дробининъ.

Нужно-же было Никитѣ Яковлевичу ее сюда выписать?! Жила бы себѣ въ Москвѣ, гримасничала бы да ломалась передъ офицерами… Такая шустрая дѣвчонка, вездѣ носъ суетъ.

Тропиковъ.

А вы поговорите-ка объ ней съ Никитой Яковлевичемъ, — ничему не вѣрить… такъ ослѣпленъ, такъ ослѣпленъ… Я было заикнулся, такъ онъ меня даже обругалъ, — скотомъ назвалъ, ей-богу!.. а ужь это чего хуже, какъ когда домашній воръ заведется, — все бросай… Знаете-ли, что я слышалъ, въ прислугѣ сказывали? — будто она сама у слѣдователя была.

Дробининъ.

Что вы?

Тропиковъ.

Ей-богу… Пожалуй, и все это теперешнее распоряженіе слѣдователя — ея штучки.

Дробининъ.

Ахъ, дрянь-дѣвчонка! дали бы мнѣ ее въ руки, я бы ее просто высѣкъ.

Тропиковъ.

А!.. Вонъ и супруга ваша пріѣхала… (Входитъ Дробинина.) Поздно, поздно, Христина Валерьяновна; что-жь вчера на открытіе собранія не пожаловали?

Дробинина.

За двадцать верстъ ѣздила, на имянины къ теткѣ… Что-жь это у васъ разгуливаютъ?

Тропиковъ.

Теперь-съ перерывъ засѣданія; гласные завтракать пошли… (Поглядѣвъ на часы.) Впрочемъ, скоро опять начнется.

Дробинина.

Ну что? какъ у васъ?

Тропиковъ.

Да что-съ! не очень здорово.

Дробинина.

Почему это?

Тропиковъ.

Такъ, все маленькія неудачи.

Дробинина.

Кстати: что это Причаловъ, зачѣмъ притащился? я его, кажется, сейчасъ въ залѣ встрѣтила.

Тропиковъ.

Какъ зачѣмъ? — гласнымъ возсѣдаютъ.

Дробинина.

Да вѣдь онъ подъ слѣдствіемъ!

Дробининъ.

Лопнуло это дѣло, не удалось.

Тропиковъ.

Я на нашего слѣдователя съ перваго момента не полагался. Развѣ такъ надо вести слѣдствіе?…. не замѣть ему ничего, онъ все лучше знаетъ, — извиняется, конфузится… (Дробининой.) Мы вчера тутъ собрались: я заявляю отъ Управы, что, молъ, господинъ докторъ не можетъ быть гласнымъ, онъ подъ слѣдствіемъ; а онъ и подаетъ предсѣдателю бумагу изъ судебной палаты, что слѣдствіе прекращено, — мы такъ всѣ и ахнули. Оказалось, что слѣдователь повелъ дѣло къ прекращенію, да еще самъ въ судъ ѣздилъ, чтобъ ускорить дѣло… и теперь безъ вѣсти пропалъ, — разъѣзжаетъ гдѣ-то по уѣзду,

Дробининъ.

Да, да, — по-свински онъ съ нами поступилъ.

Дробинина.

О! ему это даромъ не пройдетъ!.. Какъ у васъ здѣсь холодно!

Тропиковъ — спохватясь.

Ахъ! что-жь я въ самомъ дѣлѣ форточку-то велѣлъ открыть! какъ зала настудилась… этакъ у насъ, пожалуй, Бриталовъ не высидитъ, уѣдетъ изъ собранія.

Затворяетъ форточку.
Дробинина.

Какъ? и Бриталовъ притащился?

Дробининъ.

Пріѣхалъ, — да.

Тропиковъ — возвращаясь.

Вотъ мы какъ: изъ гроба вырыли, мертвеца привезли… пять лѣтъ человѣкъ изъ халата не выходилъ, — склеили, починили, въ гласные предоставили… по крайности, надежный, Христина Валерьяновна: ничего не слышитъ, и ни въ чемъ не перечитъ; а то вѣть тутъ, гляди на нихъ! — за насъ, за насъ, а тоже куда вѣтеръ подуетъ. Почуютъ, что ихъ кармана касается, — возопіютъ…

Дробинина.

Вы ужь и бояться стали!..

Тропиковъ.

По неволѣ станешь… Такихъ и не видывали мы гласныхъ, какіе ныньче собрались… Саламанкинъ, помѣщикъ, у насъ, бывало, только лѣтомъ наѣзжалъ; все, бывало, въ Москвѣ, да въ Москвѣ, — а теперь совсѣмъ хочетъ сюда поселиться, и жену привезъ, и домъ строить…

Дробининъ.

И здѣшніе-то другими людьми стали; кто прежде пикнуть не смѣлъ, теперь носъ деретъ кверху.

Тропиковъ.

Да, замѣтили, этотъ однодворецъ-то, Лукьяновъ… Мы къ этому гусю давно присматривались; потраву ему въ имѣньи такую смастерили, цѣлый лугъ перепортили, думали уѣдетъ, захлопочется, — нѣтъ!.. и на хозяйство рукой махнулъ; — вотъ чортъ!.. Да онъ ли одинъ?.. Какъ мы съ Никитой Яковлевичемъ ни орудовали, а я вамъ сейчасъ пятерыхъ гласныхъ назову, — во всемъ противъ насъ будутъ.

ЖАРОВИНА входитъ справа, за ней КРУПИННИКОВЪ.
Жаровина — Тропикову.

Вы что это вздумали предлагать? а?.. Здравствуйте, Христина Валерьяновна… (Тропикову.) Что вы собранью-то предлагаете?.. Я Никитѣ Яковлевичу сейчасъ жаловалась…

Тропиковъ.

О чемъ-съ?

Жаровина.

Дома какіе-то хотите строить каменные по деревнямъ… На чей-же счетъ?

Тропиковъ.

На земскій.

Жаровина.

Это значитъ, опять мы плати?.. очень вамъ благодарна, проѣзжайте мимо.. Да что вы, въ самомъ дѣлѣ, всѣ головы потеряли, что-ли? Для чего-жь вамъ это новые дома понадобились.

Тропиковъ.

Для школъ, для волостныхъ правленій…

Жаровина.

Опять для мужиковъ!?.. Нѣтъ-съ, ужь это вы, рѣшайте или не рѣшайте, а съ меня вы копѣйки не сдерете… грабить приходите съ топорами, тогда получите, — а добровольно слѣпого гривенника не дамъ.

Тропиковъ.

Эхъ, матушка, Антонина Карповна, богаче васъ у насъ и помѣщицъ нѣтъ, — и добродѣтели ваши всѣмъ извѣстны, а для бѣднаго мужичка помощи жалѣете!

Жаровина.

Это моя воля быть добродѣтельной; а не захочу — и черствой корки хлѣба не подарю.

Тропиковъ.

Бѣдному-то мужичку? — голодному-то?

Крупинниковъ.

Вы вотъ что, Семенъ Прохоровичъ, вы лучше о бѣдныхъ да о голодныхъ не говорите, потому это вамъ не къ лицу.

Тропиковъ — посмѣиваясь.

Какъ не къ лицу?

Крупинниковъ.

Оттого-что вы на свѣтѣ первый грабитель и воръ. Если кто и голодаетъ, такъ все изъ-за такихъ какъ вы.

Тропиковъ — смѣясь.

Ахъ, Герасимъ Панкратьевичъ! — этакій вѣдь шутникъ… и все со злобой, этакъ кольнуть человѣка…

Крупинниковъ.

Какія колкости! — что вы?.. я вамъ только должное названіе подбираю… Вамъ земство дороги поручило строить, а по дорогамъ у насъ грязь невылазная. Денегъ общественныхъ что вы потратили, на мосты да гати, а гдѣ вы ихъ строили? — у себя въ карманѣ; въ уѣздѣ ихъ что-то не видать… ну, и значитъ, вы воръ.

Тропиковъ.

Полноте, полноте, не смѣшите.

Крупинниковъ.

А сталъ-бы я вамъ говорить, какъ вы крестьянъ, по ихъ невѣжеству, обираете, такъ бы еще вышло, что вы и подлецъ.

Дробинина.

Что за выраженія? Герасимъ Панкратьевичъ!

Крупинниковъ.

Вѣдь я не про васъ.

Дробинина отходитъ.
Тропиковъ.

Не возлюбили вы меня, злой человѣкъ, — все преслѣдуете.

Крупинниковъ.

Гдѣ же васъ преслѣдовать!.. Если-бъ по настоящему съ вами общеніе имѣть, по-божески: взялъ бы я васъ въ охабку и выкинулъ въ окно… дамамъ бы удовольствіе доставилъ, уголовный процессъ возбудилъ-бы, судьямъ работу… а я съ вами по родственному разговариваю, — миролюбиво… Не любитъ человѣкъ, когда его подлецомъ называютъ; вотъ чудакъ!

Жаровина.

Вы вотъ все только ругаетесь; а вы бы дѣло говорили. Я вамъ что скажу…

Продолжаетъ съ нимъ тихо говорить. Въ аркѣ показывается НАСТЯ; она съ кѣмъ-то разговариваетъ.
Дробинина.

Ахъ! и Настасья Никитишна тутъ!… Настасья Никитишна! Настасья Никитишна… Здравствуйте, милочка… (Рукожатіе.) Вы пришли послушать? Что-жь, интересно?

Тропиковъ.

Впервые-то всегда интересно.

Дробинина.

Впрочемъ, вы счастливы: у насъ никогда не бывало такого бурнаго собранія, какъ теперь… Смотрите, все кругомъ въ волненіи., разговариваютъ, спорятъ…

Настя.

Ну, не всѣ спорятъ… вотъ эти напримѣръ… (Указываетъ головой на трехъ крестьянъ, стоящихъ у своихъ мѣстъ.) Эти молчатъ.

Входитъ БЕЗАНЕЦЪ подъ руку съ ВАРЕНЦОВЫМЪ.
Безанецъ — громко къ кулисамъ.

Господа, прошу покорно!.. пожалуйте въ залу; мы сейчасъ открываемъ засѣданіе!

Тропиковъ — у арки.

Пожалуйте въ залу, господа гласные!..

Въ это время постепенно на сцену собираются гласные и публика, — народъ самый разнохарактерный: помѣщики, мѣщане, крестьяне, военные и проч.
Безанецъ — тихо Варенцову.

Вы всегда, Александръ Алексѣевичъ, были такъ благоразумны… зачѣмъ эти распри? тѣмъ болѣе теперь, когда не ныньче-завтра вы насъ оставляете!… Зачѣмъ вамъ вступаться за этого доктора?.. вы знаете, что губернаторъ на него очень косо глядитъ… Ну, не хотите противъ говорить, — ну молчите; развѣ васъ кто обязываетъ!… Къ чему эта полемика?! пожалуйста… (Громко.) Господа, прошу покорно.

Садится на предсѣдательское мѣсто.
НАСТЯ — подойдя къ Варенцову, тихо ему.

Что онъ вамъ опять напѣвалъ?

Варенцовъ.

Такъ, ничего, общій разговоръ…

Настя.

Вы не лжете?

Варенцовъ.

Ахъ, Настенька…

Настя.

Знаете что? — мнѣ кажется, я слишкомъ рано радовалась: вы опять не тотъ, какимъ были въ Москвѣ.

Варенцовъ.

Я какимъ былъ, такимъ есть, такимъ и останусь… Пустите, милый другъ, здѣсь мѣсто гласныхъ, вамъ надо идти за рѣшотку.

Настя уходитъ за рѣшотку, онъ садится на свое мѣсто справа. Всѣ усаживаются. Безанецъ звонитъ время отъ времени. Причаловъ сѣлъ влѣво отъ стола, Кружановъ вправо; подлѣ него вертится какой-нибудь услужникъ, къ которому Кружановъ относится съ благосклоннымъ снисхожденіемъ. Когда всѣ усѣлись, входитъ БРИТАЛОВЪ, согбенный и совершенно лысый, за нимъ ТРОПИКОВЪ съ пледомъ въ рукахъ.
Тропиковъ.

Позвольте-съ, здѣсь немножко холодно для васъ., позвольте я вамъ пледъ накину.

Укутываетъ Бриталова въ пледъ и усаживаетъ въ кресло, потомъ самъ садится къ столу.
Безанецъ — звонитъ.

Господа, прошу успокоиться, тамъ въ публикѣ!..

Тропиковъ — стоя и глядя въ публику. Тсс!…

Все смолкаетъ.

Безанецъ.

Объявляю засѣданіе собранія открытымъ!.. (Пауза; онъ пересматриваетъ бумаги.) Итакъ, Господа, мы только что прослушали предложеніе господина члена управы, Семена Прохоровича Тропикова. Управа пришла къ заключенію, что земству гораздо выгоднѣе будетъ для своей конторы, школы и больницы построить въ городѣ большой каменный земскій домъ, вмѣсто того, чтобъ нанимать для этого помѣщеніе, какъ оно до сихъ поръ дѣлается… единовременно съ тѣмъ построить каменные дома и въ каждой волости, для школъ, съ квартирами учителямъ, для небольшихъ больничныхъ помѣщеній; а также для волостныхъ правленій, съ жильемъ волостному старшинѣ и писарю… Принимаете-ли вы, милостивые государи, предложеніе Семена Прохоровича?

Причаловъ.

Я думаю, господинъ предсѣдатель, прежде, чѣмъ спрашивать о принятіи предложенія, надо обсудить его.

Кружановъ.

Я нахожу, что тутъ обсуждать нечего. Мы хлопочемъ, чтобъ наши земскія учрежденія были хорошо помѣщены, — кажется-съ, это желаніе полезное и хорошее!.. чего же еще съ?

Власовъ.

Это точно-съ!.. Микита Яковлевичъ, дѣйствительно-съ!..

Причаловъ.

Предполагаемыя постройки должны быть исполнены на земскій счетъ, слѣдовательно собраніе должно знать: выгодно ему будетъ строить или нѣтъ.

Кружановъ.

Управа находитъ, что выгодно.

Причаловъ.

Такъ она должна представить доказательства.

Кружановъ.

Значитъ, собраніе не довѣряетъ управѣ? Зачѣмъ* же насъ въ управу выбираютъ, коли намъ довѣрить нельзя?

Власовъ.

Мы довѣряемъ!

Два голоса.

Довѣряемъ!..

Безанецъ.

Какъ-же, господа!.. угодно собранію принятъ предложеніе гласнаго Тропикова?

Нѣсколько голосовъ кричатъ: „угодно! угодно! принять!“ другіе: „не угодно, надо обсудить!“ — въ числѣ послѣднихъ слышнѣе другихъ голосъ Крупинникова.
Саламанкинъ — вставая.

Позвольте… (Безанецъ звонитъ, все смолкаетъ.) Я присоединяюсь къ заявленію нашего почтеннаго товарища, гласнаго Причалова. Предложеніе должно быть обсуждено… Начиная ужь съ того, что въ немъ вкралось нѣкоторое недоразумѣніе и ошибка…

Тропиковъ.

Какая-съ?

Саламанкинъ.

Вы предполагаете строить школы и больницы, — это прекрасно; но вы хотите пристраивать къ нимъ тоже волостныя правленія на земскій счетъ, — это абсурдъ… Волостныя правленія есть дѣло сословное, крестьянское, а не земское… Въ послѣднее время въ Петербургѣ былъ поднятъ вопросъ о всесословныхъ волостяхъ, о сліяніи въ одно волостное общество всѣхъ сословій… Когда этотъ вопросъ получитъ санкцію, тогда интересы волостные будутъ общіе, земскіе; а пока они частные, крестьянскіе… и по положенію о земскихъ учрежденіяхъ мы не имѣемъ права строить на земскій счетъ дома для крестьянъ; иначе, отчего-же не строить дома для дворянъ, купцовъ и мѣщанъ?..

Одинъ изъ помѣщиковъ.

Коммиссію назначить! въ коммиссію передать!..

Нѣсколько голосовъ.

Да, да, въ коммиссію, въ коммиссію!!

Кружановъ — недовольный.

Я рѣшительно не понимаю, зачѣмъ тутъ коммиссія… предложеніе говоритъ само за себя.

Причаловъ.

Все-таки обсудить его нужно.

Кружановъ.

Я не вижу, что тутъ обсуждать?.. Кто-же не знаетъ, что школы и больницы вещь благодѣтельная… а вотъ тоже на счетъ волостныхъ правленій, такъ жалость беретъ глядѣть на мужичковъ въ волостныхъ сходахъ зимой… Наберется въ избу народу тьма, — внутре духота, наружу морозъ, простужаются, гибнутъ… что-же въ этомъ во всемъ можно заподозрить дурного? — окромя хорошаго ничего… Коли мы не вправѣ для крестьянъ на земскій счетъ волостныя правленія пристраивать, такъ за это крестьяне могутъ и особо приплатить деньгами, али натурой… кирпичи даромъ возить на стройку, али иное что… Вѣдь ежели-бъ вы, Глѣбъ Степановичъ, еще были человѣкъ старыхъ отсталыхъ понятій; но вѣдь я васъ знаю-съ, — вы всему этому должны сочувствовать…

Тропиковъ.

Ей богу-съ, Глѣбъ Степановичъ, иначе нельзя понять: оттого вы тутъ мѣшать хотите, что мы предлагаемъ. Предложи другой кто, вы бы за это горой стояли; а теперь, какъ вы себя считаете оскорбленнымъ, что управа лишила васъ мѣста…

Причаловъ.

Я прошу господина предсѣдателя напомнить гласному Тропикову, чтобъ онъ не сводилъ споры на личности. Я ничѣмъ не оскорбленъ и прошу только отчетности.

Безанецъ.

Вы сами виноваты, Глѣбъ Степановичъ… У насъ до сихъ поръ никогда ни спбровъ, ни ссоръ, ни личностей не бывало: собраніе довѣряло управѣ, управа довѣряла собранію, — и всѣ оставались довольны… вы заводите теперь эту полемику…

Крупинниковъ.

Споритъ не одинъ докторъ, спорить буду и я… Постройки должны стоить тысячъ до двухъ сотъ; эти деньги надо занять и потомъ десятки лѣтъ выплачивать съ процентами. Ловки ужь вы больно, хотите рѣшить такое дѣло съ бухты-барахты!

Лукьяновъ.

Мы оченно благодарны Микитѣ Яковлевичу, что они о насъ бѣдныхъ людяхъ печалятся; только какъ-бы намъ за ихъ благодѣянія, да по ихъ сердоболію, своими боками отплачиваться не пришлось.

Смѣхъ въ публикѣ.
Власовъ.

Повернулся у тебя языкъ экое сказать!..

Голоса

Мы за Никиту Яковлевича!! Что такое, господи! какъ такъ говорить?!.

Крупинниковъ.

Пускай Никита Яковлевичъ строитъ на свой счетъ, а мы ему будемъ кланяться.

Голоса.

Мы въ обиду не дадимъ! Какъ такъ говорить?!

Долѣе уже ничего разобрать нельзя; многіе говорятъ въ одно время, шумъ, кривъ, среди котораго только выдается слово „благодѣтель“. Безанецъ звонитъ, все понемногу стихаетъ.
Безанецъ.

Господа! я прошу быть спокойнѣе; я не могу дозволить эти споры…

Причаловъ.

Отчего-же вы не даете подробно провѣрить предложеніе гласнаго Тропикова?

Саламанкинъ.

Я рѣшаюсь высказать свое мнѣніе почтенному собранію на основаніи того, что я видѣлъ и слышалъ въ другихъ земскихъ собраніяхъ, въ Москвѣ и Петербургѣ… Я не думаю, чтобъ кому-нибудь изъ членовъ почтеннаго собранія было оскорбительно, если желаютъ, чтобъ онъ свои предложенія, такъ-сказать, иллюстрировалъ разъясненіями, — это вполнѣ раціонально. Земское собраніе, какъ совершенно справедливо замѣтилъ графъ Иванъ Петровичъ Зустремъ, на одномъ изъ уѣздныхъ собраній въ Московской губерніи, гдѣ и я присутствовалъ, земское собраніе это — мозгъ уѣзда, гласные должны слиться между собой, какъ тѣ мозговые бугры, которые обусловливаютъ мышленіе. Какъ въ мозгу человѣка бываетъ борьба сомнѣній и мыслей, такъ бываетъ борьба и въ земскомъ собраніи; но, какъ бугры мозговые не могутъ другъ на друга претендовать, такъ не могутъ претендовать и гласные… Господинъ Кружановъ, съ одной стороны, считается благодѣтелемъ, съ другой — не считается благодѣтелемъ, — это въ порядкѣ вещей… Какимъ образомъ это можетъ остановить обсужденіе вопроса о постройкахъ?..

Безанецъ.

Не заниматься-же намъ здѣсь цифровыми выкладками?.. Этакъ мы никогда не кончимъ, — три недѣли будемъ здѣсь собираться:

Одинъ изъ помѣщиковъ.

Въ коммиссію сдать!

Многіе.

Въ коммиссію, къ коммиссію!!.

Крупинниковъ.

Лучше три недѣли собираться, да не сдѣлать глупости. По моему мы должны сперва посмотрѣть въ нашъ кошелекъ: есть-ли у насъ деньги на такое предпріятіе?

Причаловъ.

Виноватъ, — съ этимъ я не совсѣмъ согласенъ… Когда что необходимо, такъ деньги нужно достать, — и деньги будутъ, а не дашь ихъ въ складчину, каждому отдѣльно дороже обойдется… Меня не совсѣмъ поняли: я, болѣе чѣмъ кто-нибудь здѣсь, настаиваю, чтобъ завели школы и больницы, — они всегда вопіющая потребность, и потратившись, все-таки мы будемъ въ барышахъ… Я, какъ врачъ, заявляю, что больной крестьянинъ часто вдвое дольше хвораетъ оттого, что негдѣ ему лечиться: изба у него скверная, сырая, въ щеляхъ, — какое тутъ лекарство поможетъ!., иной отъ этого и на всю жизнь калѣкой остается или даже умираетъ… такъ и помимо всякой гуманности разсчитайте, какъ это выгодно: сколько отъ лишней хвори да отъ калѣчества пропадаетъ рабочихъ дней и силъ!? а вѣдь это тѣ-же деньги… И крестьянину оно невыгодно, и всему уѣзду; потому что крестьянинъ бѣднѣетъ, а нищій ни повинностей своихъ справить не можетъ, ни купить что у купца.

Одинъ изъ купцовъ.

Вѣрно? вѣрно-съ? — безъ покупателевъ какъ-же быть? торговлю бросай.

Причаловъ.

На счетъ школъ и говорить много не буду. Высчитайте-ка, сколько крестьянинъ переплачиваетъ денегъ всякимъ мошенникамъ за свое невѣжество, какъ отъ этого весь край разоряется и бѣднѣетъ, такъ что даже потомъ и мошенникамъ ничего содрать не остается, и ни какими урожаями этого опять не поправишь, — вы увидите, что въ этомъ невѣжествѣ прямой убытокъ для всѣхъ; тутъ мы всѣ теряемъ гораздо больше, чѣмъ могутъ стоить и постройки, и учрежденія школъ и больницъ…

Тропиковъ.

Значитъ, вы съ предложеніемъ сами согласны, — о чемъ-же спорить?

Причаловъ.

Я согласенъ, что надо завести больницы и школы, но я хочу знать, какъ это будетъ сдѣлано? сколько будутъ стоить и постройки, и все остальное? выгодно-ли дѣлать такъ, какъ вы хотите?.. Вы вотъ предлагаете каменныя постройки; — не лучше-ли сдѣлать ихъ деревянными? или можетъ еще не дешевле ли просто нанять помѣщеніе?.. Оттого я и требую смѣтъ и разсчетовъ; а на слово выдавать деньги управѣ нельзя.

Тропиковъ.

Стало быть одно только недовѣріе?

Крупинниковъ.

Что-жь? вамъ что-ли довѣрять — шутникъ вы этакій!

Кружановъ.

Позвольте… Господинъ предсѣдатель, я прошу слова.

Безанецъ.

Сдѣлайте одолженіе.

Кружановъ — вставъ.

Господа собраніе! у насъ теперь происходитъ что-то странное, непонятное.. Я вижу, противъ ме ни много людей возбуждено… кѣмъ и какъ? — этого я знать не хочу; только что слышу осужденія и все этакое… одни словно завѣдомо, другіе въ невѣдѣніи, какъ вотъ господинъ Саламанкинъ… Мнѣ это въ первый разъ въ жизни слушать такъ приходитcя, — на позоръ меня выставляютъ!.. въ этомъ, такъ сказать, оскорбленіе и…

Безанецъ.

Помилуйте, Никита Яковлевичъ, никто васъ оскорбить не желалъ…

Кружановъ.

Я-съ по мѣрѣ моихъ силъ доселѣ всю душу мою клалъ за мою родину; какъ мнѣ отъ родителевъ было завѣщено, чтобъ родному краю на пользу слу жить. Четырнадцать лѣтъ я нашему городу головою служу съ, пятый годъ въ уѣздѣ предсѣдателемъ земской управы… Труды мои и старанія не въ подпольѣ спрятаны, — всѣ на лицо… Съ первыхъ годовъ, о господѣ вседержителѣ вспоминаючи, озолотилъ я куполъ нашего собора; въ городѣ садъ городской мною-же заведенъ — и нынѣ мирные граждане, въ день воскресный, отдохновеніе отъ трудовъ въ немъ находятъ… У насъ въ исправности и пожарная команда и другія заведенія; мною поддерживается пріютъ для сиротъ, и домъ призрѣнія для престарѣлыхъ бѣднѣйшихъ гражданъ… и, пока въ другихъ городахъ доселѣ, кромѣ Бовы-королевича да псалтыри, другихъ сочиненьевъ не сыскать, мною заведена въ моемъ домѣ публичная библіотека… По земскому дѣлу мои неустанныя старанія и труды тоже господь богъ благословилъ, что видно изъ отчетовъ управы за прошлые года; — всѣ эти отчеты безпрекословно и единодушно были утверждены собраніемъ… наконецъ, недѣли полторы тому назадъ, я даже получилъ благодарственный адресъ отъ крестьянъ нѣсколькихъ волостей…

Безанецъ.

Никита Яковлевичъ, вы напрасно обижаетесь…

Кружановъ.

Позвольте, я просилъ слова.

Безанецъ.

Продолжайте, продолжайте.

Кружановъ.

Въ прошломъ году, какъ извѣстно, уѣздъ нашъ посѣтила кара божія: годъ былъ неурожайный, и почти повсемѣстно у насъ оказался голодъ… я открылъ свои житницы, я дѣлился съ нищимъ и неимущимъ, я даромъ раздавалъ хлѣбъ изъ моихъ складовъ, это всѣмъ извѣстно… Кому здѣсь въ уѣздѣ я не помогалъ? кто мнѣ не долженъ деньги? кто мной не облагодѣтельствовавъ… Теперь вонъ затѣялъ новый соборъ въ городѣ строить на общественныя приношенія; — кто-же тутъ главный вкладчикъ, какъ не я?.. Такъ-то стараючись для своего уѣзда, для родины, могъ ли я ждать, что въ меня будутъ грязью швырять?.. (Ропотъ.) Про господина Причалова я ужь не говорю; они если на меня за что сердятся, я тому не причина… Я за ихъ больше все старался и ихъ поддерживать всегда хотѣлъ, а они сами всегда ко мнѣ съ рожномъ… теперче даже отъ крестьянина Лукьянова долженъ обиды слушать!.. Господа собраніе, защитите… что-же это-съ?

Власовъ.

Микита Яковлевичъ, плюнь! — радѣльникъ! мы тебя знаемъ, мы тебя уважаемъ!.. что тебѣ?! пущай!

Лукьяновъ

Какія-жь такія обиды, право…

Кружановъ.

Не ждалъ я, господа собраніе, что коли да я говорю, что постройки беру на себя, и хочу въ этомъ дѣлѣ помощь оказывать, меня станутъ провѣрять и вся кія мнѣ преграды творить… Я, можетъ быть и деньги бы нашелъ, гдѣ занять для земства на это предпріятіе, и поставку кирпича на себя бы взялъ… меня знаютъ, какой я обманщикъ; чего-жь теперь объ этомъ разсуждать?.. Что я — для себя что-ли эти больницы да школы строить-то хочу?.. Мнѣ, слава тебѣ господи, найдется мѣсто и дома, гдѣ богу душу отдать… Коли я за что берусь, такъ, кажется бы, глаза закрывали, мнѣ вѣрить; а вѣры въ меня нѣтъ, такъ что-же я за предсѣдатель?! вонъ меня гоните… Какъ же-съ мнѣ это иначе считать, какъ не за оскорбленіе и не за обиду?.. Господа собраніе! я этого не заслужилъ…

Послѣднее говоритъ крайне взволнованнымъ голосомъ, почти ее слезами — и садится. Нѣкоторые изъ гласныхъ помѣщиковъ бросаются жать ему руку, первый изъ нихъ Тропиковъ; опять нѣкоторый шумъ, слышны голоса: „да полноте, да оставьте, — вздоръ… васъ всѣ уважаютъ“. Кружановъ отвѣчаетъ только: „не заслужилъ и не ожидалъ“. Говоръ и въ публикѣ. Бриталовъ встаетъ и хочетъ идти.
Тропиковъ.

Куда вы?

Бриталовъ.

Развѣ не кончено?

Тропиковъ.

Нѣтъ, нѣтъ, сидите, сидите; я скажу когда…

Бриталовъ опять усаживается; Безанецъ звонитъ, все постепенно утихаетъ.
Причаловъ.

Господинъ предсѣдатель, я желалъ бы отвѣтить господину Кружанову.

Безанецъ.

Глѣбъ Степановичъ, я васъ прошу не отвѣчайте.

Причаловъ.

Никакъ не могу исполнить вашей просьбы, извините.

Безанецъ.

Сдѣлайте это хоть ради меня… Что вамъ за охота ссориться! Ахъ, право, такой вы хорошій человѣкъ — и все этакъ…

Причаловъ.

Мнѣ нѣтъ никакой нужды ссориться; я хочу говорить объ общемъ дѣлѣ.

Саламанкинъ.

Почему господинъ предсѣдатель дѣлаетъ такое различіе между гласными?.. Мы всѣ равны передъ закономъ — и, если одинъ говоритъ, отчего не говорить другому? ни въ Москвѣ, ни въ Петербургѣ я не встрѣчалъ ничего подобнаго, и газеты неоднократно обличаютъ такое пристрастіе.

Безанецъ.

Говорите, господинъ Причаловъ… но я васъ предупреждаю: въ случаѣ волненія въ собраніи, я его закрою.

Причаловъ.

Господа! дѣло тутъ просто: споръ идетъ о постройкахъ. Я хочу, чтобъ мы обсудили, какъ ихъ сдѣлать лучше и дешевле, а Никита Яковлевичъ на это обижается; онъ находитъ, что незачѣмъ намъ разсуждать, что слѣдуетъ все поручить ему, пусть дѣлаетъ, какъ хочетъ… онъ будетъ распоряжаться, а мы будемъ платить.

Власовъ.

И преединственно! онѣ лучше знаютъ, какъ чему быть.

Причаловъ.

Ну, что-жь?.. можетъ и въ самомъ дѣлѣ надо такъ сдѣлать? закрыть глаза и ему во всемъ повѣрить… Для этого-то онъ и разсказалъ намъ, какія онъ благодѣянія уѣзду сдѣлалъ… Что-жь, господа, правъ онъ или нѣтъ? стоитъ ему довѣрить или нѣтъ?

Власовъ.

Довѣрить!! безъ нихъ какъ-же?.

Лукьяновъ.

Про эти благодѣянія что говорить съ!.. Коли какъ передъ господомъ сказать: Микита Яковлевичъ съ нашего уѣзда, и съ крестьянъ, и съ купцовъ, съ кого работой, съ кого торговлей, столько наживаютъ, что эти имъ расходы на куполъ да на садишко — плёвое дѣло! это у насъ алтыномъ подъ полтину называется.

Ропотъ.
Безанецъ.

Гласный Лукьяновъ, я приглашаю васъ… къ молчанію.

Причаловъ.

Я про всѣ милостыни его говорить не стану, а напомню вамъ изъ нихъ только одинъ случай, который и покажетъ, можно-ли Никитѣ Яковлевичу, безъ всякихъ разговоровъ, довѣрить постройки. Никита Яковлевичъ хвалится, будто онъ во время прошлогодняго голода дѣлился съ бѣдными и неимущими и открылъ для нихъ свои житницы. Извѣстно-ли вамъ, какъ онъ ихъ открылъ?.. Чтобъ получить даромъ нѣсколько фунтовъ муки, крестьянинъ долженъ былъ представить свидѣтельство отъ волостнаго правленія и отъ исправника, что дѣйствительно бѣденъ. Иной успѣлъ бы десять разъ умереть, пока онъ добрался бы до житницъ Никиты Яковлевича… Пускай-ка скажетъ намъ Никита Яковлевичъ, многоли онъ такимъ бѣднымъ муки выдалъ?.. Лучше бы онъ не благодѣтельствовалъ? Если-бъ онъ, въ самомъ дѣлѣ, заботился о неимущихъ — онъ, предсѣдатель земской управы, — исходатайствовалъ-бы онъ тысячъ пятьдесятъ земскихъ денегъ взаймы, купилъ бы на нихъ хлѣбъ въ другой губерніи, да и продавала бы его у насъ въ городѣ по своей цѣнѣ, безъ барыша… тутъ былъ бы прокъ; потому что хлѣбная цѣна на рынкѣ не поднялась бы, хлѣбъ стоилъ бы дешево, чай, не больше восьми рублей за четверть; а платили въ прошломъ году и по восемнадцати рублей… Никита Яковлевичъ еще голодомъ-то воспользовался: онъ свой хлѣбъ втридорого продавалъ! кому была кара божія, а ему благодать… ему голодъ-то не мало барыша принесъ, — такъ что-жь ему было пудика три муки изъ житницъ то пожертвовать!..

Кружановъ.

Я не могу слушать!..

Причаловъ.

Нѣтъ, вы выслушаете, — да я скоро и кончу… Теперь онъ предлагаетъ намъ строить земскіе дома; можемъ-ли мы ему довѣрить или нѣтъ?.. Онъ хочетъ намъ достать капиталъ; а какіе проценты онъ васъ заставитъ платить? а кого онъ строителями назначитъ?.. Вамъ всѣмъ вѣдь извѣстно, какіе люди около него вертятся… Онъ намъ свои кирпичи предлагаетъ; а почемъ мы знаемъ, не изъ-за того ли онъ и затѣялъ строить дома, что у него заводъ много кирпичей наготовилъ и дѣвать ихъ некуда?!

Безанецъ.

Глѣбъ Степановичъ, я прекращу засѣданіе…

Причаловъ.

Соборъ вздумалъ строить, на счетъ доброхотныхъ дателей! — о богѣ вспомнилъ, какъ никто кирпичей его не покупаетъ… съ ножомъ къ горлу ко всякому приступаетъ: жертвуй на соборъ, не то разорю… Что-же въ самомъ дѣлѣ, господа, войдите-же въ его положеніе: не везти же ему кирпичи за двѣ тысячи верстъ въ Питеръ, по желѣзной дорогѣ…

Безанецъ.

Я объявляю…

Причаловъ.

Я кончилъ. Никакой злобы противъ васъ я не имѣю, Никита Яковлевичъ; но выбрали меня сюда не для того, чтобы я молчалъ да слушалъ, да соглашался, а чтобы я заботился о нашемъ уѣздномъ хозяйствѣ, чтобы оно велось недорого и хорошо. Не всѣ мы здѣсь слѣпы, не всѣ дрожимъ передъ вами и въ васъ заискиваемъ… Господа гласные, подумаемъ-же наконецъ, зачѣмъ мы себя все въ кабалу отдаемъ?.. Если-бъ Никита Яковлевичъ и въ самомъ дѣлѣ былъ благодѣтель, не должны мы ему себя въ руки отдавать; не все намъ чужимъ умомъ жить, пора намъ самимъ о себѣ позаботиться?.. а то, ныньче на Никиту Яковлевича положился, завтра на Семена Прохоровича, такъ и будутъ насъ все на помочахъ водить?.. Хорошо еще, коли добрый человѣкъ, а какъ негодяй? вы изъ боязни не будете ему противорѣчивъ; а не все вамъ равно, прямо-ли онъ вамъ насолитъ, или съ вашего согласія разорять васъ будетъ?.. (Безанецъ встаетъ.) Я еще разъ требую, чтобы гласный Тропиковъ доставилъ собранію подробныя смѣты и разсчеты построекъ, и, не разсмотрѣвши ихъ, предложенія не принимать.

Крупинниковъ.

Я тоже это требую!

Голоса.

И я! и я!. Пускай представятъ смѣты?.. коммиссію назначить, коммиссія разберетъ!.. нельзя такъ бросать земскія деньги!..

Шумъ и говоръ дѣлается еще сильнѣе, чѣмъ прежде. Въ публикѣ тоже большое волненіе и говоръ, въ которомъ особенно выдается голосъ Жаровиной: „А я денегъ недамъ! недамъ денегъ!! Пускай разбоемъ грабятъ, а сама не дамъ!“ Безанецъ звонитъ, но, видя невозможность усмирить собраніе, встаетъ.
Безанецъ — кричитъ.

Я объявляю засѣданіе закрытымъ до завтра десяти часовъ утра.

Все стихаетъ понемногу, многіе сходятъ съ мѣстъ; всеобщее оживленіе. Нѣкоторые изъ публики входятъ изъ за рѣшетки, въ числѣ ихъ Настя. Въ это время Кружановъ, въ которомъ видимо сказывалось болѣзненное состояніе во все время рѣчей Причалова, встаетъ и идетъ къ аван-сценѣ, едва переступая. Настя замѣчаетъ это и подбѣгаетъ къ нему.
Настя.

Что съ вами?

Кружановъ.

Мнѣ дурно…

Шатаясь опирается на руку Насти.
Настя — вскрикиваетъ.

Поддержите, онъ падаетъ!..

Кружанова окружаютъ. Всеобщая суматоха. Причаловъ подбѣгаетъ къ Кружанову и щупаетъ пульсъ.
Причаловъ.

Стулъ, стулъ, посадите его… Скорѣй сбѣгайте кто-нибудь въ больницу, позовите фельдшера… Тазъ принесите, полотенце, воды!.. Да отойдите господа, вы только мѣшаете…

Вынимаетъ карманный наборъ.
Настя.

Что съ нимъ?

Причаловъ.

Ударъ… не пугайтесь, мы успѣемъ во время подать первую помощь.

ПЯТОЕ ДѢЙСТВІЕ.

править
Комната въ домѣ Кружанова.
Лакей — впуская Блажина.

Войдите сюда, подождите; можетъ, и можно будетъ доложить.

Блажинъ.

Что жь, Микита-то Яковлевичъ? все еще очень плохъ?

Лакей.

Плохи-съ… совсѣмъ безъ языка, ничего сказать не могутъ; только стонутъ временемъ.

Блажинъ.

А Настасья Микитишна, все тамъ?

Лакей.

Все при нихъ, никого другого и не подпущаютъ… и кормятъ ихъ сами… такъ вотъ безотступно… чего-съ! даже спать ложатся въ ихней комнатѣ…

Блажинъ.

Скажи на милость!

Лакей.

Такъ изъ дому и не выходятъ. Вотъ развѣ Дохтурова жена придетъ, по саду прогуляются вмѣстѣ…

Блажинъ.

Причалова.

Лакей.

Да. Теперь только она у насъ и бываетъ… да Глѣбъ Степановичъ тоже ѣздитъ кажный день; а иной и два раза въ день заѣдетъ. Ней вылечитъ, ней нѣтъ, ужь богу извѣстно…

Блажинъ — вздохнувъ.

Какъ теперь знать!?

Входитъ Настя.
Настя.

Андрей, выйди на дворъ: что тамъ шумятъ?… Отецъ только-что заснулъ, а тамъ вздумали подъ самымъ его окномъ дрова перекладывать… да еще кричатъ, бранятся; вёли, чтобъ сейчасъ-же замолчали…

Лакей.

Слушаю-съ… (Указывая на Блажина.) Вотъ они къ вамъ-съ… дожидаются…

Уходитъ.
Настя.

Вы ко мнѣ?

Блажинъ.

Да-съ… виноватъ, простите, можетъ помѣшалъ-съ.. Какъ таперя здоровье тятеньки-съ?

Настя.

Сегодня ему, какъ будто, немножко лучше; благодарствуйте.

Блажинъ.

Все еще ничего не могутъ говорить-съ?

Настя.

Да, но онъ улыбнулся сегодня.

Блажинъ.

Дай имъ владычица небесная выздоровленіе… А я къ вамъ, Настасья Микитишна, съ мольбою о заступничествѣ… Земская управа окончательно меня со свѣту сживаетъ…

Настя.

Что-же тутъ я-то могу?.. Если-бъ еще Александръ Алексѣевичъ былъ здѣсь; но вы знаете, онъ уѣхалъ къ губернатору… Да и тогда вы могли-бы прямо къ нему обратиться. Какъ-же такъ ко мнѣ-то?

Блажинъ.

Да ужь такъ словно съ угару, какъ шальная муха мечусь; не знаю куда кинуться… Думаю, что-жь? все васъ больше послушаютъ.. и по уму вашему, и образованіе совѣтъ какой дадите…

Настя.

Что я за совѣтчикъ въ вашихъ дѣлахъ?

Блажинъ.

Ужь сдѣлайте милость!.. Право, ей-богу, совсѣмъ не знаю какъ быть… Я, изволите видѣть, подрядчикъ; земскія дороги и мосты долженъ въ уѣздѣ поправлять по контракту…

Настя.

Знаю.

Блажинъ.

Ну-съ, теперь опять господинъ Тропиковъ требуютъ, чтобы всѣ мосты были въ исправности…

Настя.

Такъ что-жь? такъ и слѣдуетъ.

Блажинъ.

Невозможное это дѣло… Мало-ли что тамъ контрактъ! — коли да все такъ выполнить, какъ въ контрактѣ-то значится, такъ не токма что за пять тысячъ, какъ я-то взялся, а и за десять тысячъ всего справить нельзя.

Настя.

Зачѣмъ же вы взялись дѣлать за пять тысячъ?

Блажинъ.

Свой разсчетъ былъ, Настасья Микитишна, вотъ что… У насъ до сихъ поръ никакихъ притѣсненій не бывало; извѣстно, платишь тридцать процентовъ Семену Прохоровичу, тамъ ужь они знаютъ съ кѣмъ дѣлиться.. съ кажнаго вѣдь рубля, Настасья Микитишна, тридцать копѣекъ имъ идетъ…

Настя.

Тропикову? — за что?

Блажинъ.

Чтобы не притѣсняли… А дорога что? — гдѣ-гдѣ ужь очень распутица — маненько ее попригладишь, а то и такъ мужики наѣздятъ… вотъ развѣ губернатора ждешь, такъ въ иномъ мѣстѣ починишь; да и то больше даромъ.. Такъ этакъ-то, Настасья Микитишна, и отъ трехъ тысячъ барышокъ какой ни на есть останется.

Настя.

Какъ-же такъ — даромъ?

Блажинъ.

Мужиковъ изъ деревни сгонишь.

Настя.

Развѣ они обязаны чинить дороги даромъ?

Блажинъ.

Не обязаны, а скажешь: начальство приказало, — такъ развѣ смѣютъ разсуждать?.. Что вотъ прежде баринъ былъ, то теперь начальство; этимъ словомъ, что хошь можно сдѣлать… Мужикъ развѣ что понимаетъ: кто у него отъ царя поставленъ, кто самъ власть взялъ, — ему всякій начальникъ…

Настя.

Этакъ и деньги у него можно потребовать?

Блажинъ.

И берутъ… еще какъ берутъ-то, — разоряютъ… Извѣстно, всякій о себѣ хлопочетъ; гдѣ можно нажиться, отчего не взять.. Что этотъ Тропиковъ, Семенъ Прохоровичъ, съ нихъ тащитъ, — бѣда!

Настя — вспыливъ.

Какъ-же онъ смѣетъ? Какъ-же другіе-то ему позволяютъ?

Блажинъ.

А кто имъ запретитъ? они тоже, чай, дѣлятся… тутъ и Микитѣ Яковлевичу, вашему, тятенькѣ, не мало перепадетъ, и…

Настя.

А!..

Въ волненіи ходитъ по комнатѣ.
Блажинъ.

Очень ужь они таперь-то перепужались, что Микиту Яковлевича свалило, да что Причаловъ въ собраньи силу взялъ… за себя боятся, вотъ и тѣснятъ… Еще что, Настасья Микитишна… я хоть и побожился не говорить, а вамъ скажу… Приказываютъ, чтобъ я жандармскому полковнику донесъ на дохтура, что онъ меня отговаривалъ на соборъ жертвовать… да, молъ, всякія богохульства на его прибавь, — его тогда сошлютъ отсюда, и опять наша воля будетъ… А какъ мнѣ это сдѣлать? — я человѣкъ неученый; да и правду говорить, никакихъ богохульствовъ я отъ нихъ не слыхалъ… Вѣдь призови меня на очную ставку съ Причаловымъ, у меня языкъ коломъ во рту станетъ; такъ еще, пожалуй, вмѣсто его-то и самъ напляшешься… Доноси — не доноси, все пропалъ… ну, вотъ…

Настя.

А зачѣмъ вы водитесь съ такими людьми, какъ Тропиковъ?! Зачѣмъ вы нечистыми путями своего дохода добиваетесь?.. Очень рада, что васъ прошколятъ, — впередъ не надѣйтесь на мошенническія продѣлки; впередъ будете помнить, что свяжетесь съ мошенникомъ, такъ онъ васъ первый продастъ…

Блажинъ.

Настасья Микитишна, матушка… что я одинъ, что-ли?.. Вотъ взять хоть бы… тятенька вашъ, Микита Яковлевичъ…

Настя.

Ступайте!.. никакого совѣта я вамъ дать не могу, никакой помощи отъ меня вы не получите… Дѣлайте, какъ хотите: доносите, не доносите, клевещите, попадайтесь, — мнѣ все равно… Одно я вамъ могу сказать: подлостью добра не добьетесь. Сегодня вы сдѣлали по ихнему: солгали, наклеветали; а случись имъ надобность, — они не задумаются завтра-же васъ погубить.

Блажинъ.

Жалости какой-же отъ нихъ ждать!…

Настя.

Такъ подумайте хоть объ этомъ, если вы не понимаете, на какую гадость… на какой грѣхъ васъ подговариваютъ.

Садится къ столу.
Блажинъ.

Грѣхъ большой съ!… пять разъ попу на исповѣди помянешь…

Настя.

Ступайте, уйдите, — я ничего вамъ больше сказать не могу.

Опирается на столъ руками и скрываетъ въ нихъ свое лицо. Входятъ тихо ВЛАСОВЪ, ДРОЗДОВА и еще двое мѣщанокъ и мѣщанинъ. Мимическая сцена: Власовъ съ Блажинымъ переговариваются шопотомъ; Блажинъ пожимаетъ плечами, махаетъ рукой и уходитъ. Крошечная пауза; потомъ Власовъ покашливаетъ. Настя оборачивается. Лицо ея очень печально.
Настя.

А! еще гости… Что вамъ тутъ надо?

Власовъ.

Справиться пришли-съ… о здоровья… какъ ихнее здоровье, Микиты Яковлевича?

Настя.

Не хорошо его здоровье, — плохо, очень плохо его здоровье…

Дроздова.

Святители, угодники божіи!

Настя.

Ну что-же вамъ?.. еще что-нибудь нужно отъ меня?

Власовъ.

Нѣтъ… такъ…

Мнется.
Настя.

Говорите, если нужно… нечего глазами-то моргать… не о здоровья вы пришли справляться, объ этомъ вамъ бы и дворникъ сказалъ, — вамъ что-нибудь другое нужно отъ меня? — ну?

Власовъ — глянувъ на Дроздову.

Да какъ, матушка, Настасья Микитишна, правду коли прикажешь говорить… оно точно… все воля божія… всѣ помремъ… Сохрани господи и помилуй, да коли богу угодно будетъ… тятенька вашъ…

Настя.

Ну, если онъ умретъ? ну что-же?… говорите ясно, что вамъ надо?

Власовъ.

А вотъ, матушка, вы не гнѣвайтесь, мы вамъ что скажемъ… Мы люди бѣдные, махонькіе, а все отъ трудовъ деньжонки кое какія понакапливали… а Микиту Яковлевича мы какъ за благодѣтеля всегда считали, такъ къ нему свои капиталы и носили.. распоряжайся, молъ, нашими деньгами, какъ знаешь, Микита Яковлевичъ…

Дроздова.

А онъ намъ працентъ платилъ.

Власовъ.

Платилъ працентъ хорошій… Только вотъ ужь насъ Семенъ Прохоровичъ очень пужаютъ: ничего, говорятъ, вы своихъ денегъ назадъ не получите… Росписки, вишь, у насъ самыя дрянныя, незначущія, а у Микиты Яковлевича, вишь, ничего послѣ его не останется… всѣ. вишь, эти его заведенія, коли продать, такъ только что долги заплатить… еще, моль, радуйтесь, что купцы по городамъ, да въ Москвѣ не провѣдали, что Микиту Яковлевича ударъ хватилъ, а то тутъ такой сыръ-боръ пойдетъ…

Настя.

Чего-жь вы отъ меня хотите?

Дроздова.

Что ты? Настасья Микитишна, чужая что-ль ему? чай родной дочерью ему приходишься…

Настя.

Отецъ мой еще не умеръ, — въ дѣла его я никогда не вмѣшивалась и ничего о нихъ не знаю, — что-же мнѣ отвѣчать?

Дроздова.

Вѣдь этакъ и въ самомъ дѣлѣ послѣ его ничего не останется…

Настя.

Я этого не знаю; да мнѣ и не до того, чтобъ теперь объ этомъ думать.

Дроздова.

Какъ-же такъ? и пропадать нашимъ капиталамъ?

Настя.

Мнѣ до этого нѣтъ дѣла.

Дроздова.

Какъ нѣтъ дѣла? вѣдь ты ему дочь!

Власовъ — Дроздовой.

Перестань, постой…

Дроздова.

Чего перестань! — не давать же намъ себя грабить…

Настя — съ негодованіемъ.

Кто звалъ васъ сюда и зачѣмъ васъ сюда пустили?.. Какъ смѣете вы… А! вы умѣли прежде ему кланяться, называть его благодѣтелемъ, когда онъ давалъ вамъ проценты, когда онъ помогалъ вамъ? — а теперь вашъ благодѣтель сдѣлался грабителемъ?!.. Вы дрожали передъ нимъ и льстили ему, — теперь вы бранитесь!!.. На улицу ступайте браниться, я вамъ здѣсь этого не позволю.

Дроздова.

Матушка не кричи… я хоть и вдова беззащитная, за себя постою… у меня у самое горло есть; громчѣе тваво крикну…

Мѣщанка.

Полно, Матвѣвна, полно…

Дроздова.

Когда былъ благодѣтелемъ, благодѣтелемъ его и звали, а грабить станутъ, такъ благодѣтелемъ не Назовешь. (Съ возрастающимъ нытьемъ.) Пятнадцать тысячъ ему отдала своихъ кровныхъ.. мужъ-покойникъ копилъ-копилъ, — ему морду-то били-били, покамѣстъ онъ скопилъ; а теперь все прахомъ пойди!.. Вонъ она, сударыня, на насъ покрикиваетъ, на бархатахъ-то валяючись, въ шелки разрядимшись… тутъ въ кажной шелковиночкѣ наши денежки, вдовьи, сиротскія…

Власовъ.

Угомонись, говорятъ-те, угомонись!

Дроздова.

Куда я теперь съ малолѣтними съ дѣтьми вдова пойду?.. А я вотъ приведу тебѣ ихъ, дѣтей-то, да и брошу тутъ… няньчайся съ ими… пойдетъ тебѣ кусокъ въ горло, какъ они тутъ всѣ загалдятъ… и пущай они тутъ съ голоду подохнутъ у тебя…

Настя — съ крайнимъ негодованіемъ.

Оставите-ли вы меня хоть теперь-то въ покоѣ?!. Ничего вашего на меня не пойдетъ, ничего я не возьму… все, все брошу вамъ! — только не мучьте вы меня теперь… До васъ ли мнѣ, когда у меня умирающій отецъ на рукахъ… Это безчеловѣчно!

Уходитъ.
Власовъ.

Ну, чего ты разоралась, дура? чего ты орешь?.. Крикомъ да бранью какого дьявола ты возьмешь?.. прямая торговка.

Мѣщанка.

Настасья Микитишна, онѣ тутъ непричастны.

Мѣщанинъ.

Что-жь, вѣдь и Микита Яковлевичъ тоже не по своей охотѣ помирать собрались… надо жалость имѣть…

Дроздова.

А будь онъ проклятъ, анаѳема!.. что его жалѣть?.. Мало народу изъ-за его по міру ходитъ?.. мало онъ нищихъ-то развелъ по уѣзду?.. теперь еще и намъ за ими суму надѣвать?..

Власовъ.

Ну, ну, ори еще, пока тебя метлами отселѣ не вымели.

Дроздова — воя.

Что она въ шелку-то ходитъ, такъ мнѣ ей и покоряться?.. Фря-дѣвчонка!… чванится, что грязь на лопатѣ; мнѣ тоже ротъ не замажешь…

Входитъ ПРИЧАЛОВЪ.
Причаловъ — въ дверяхъ.

И зачѣмъ ты пускаешь ихъ? — гони вонъ всѣхъ, да и кончено; какіе теперь разговоры?… (Входитъ.) Здравствуйте. Вы зачѣмъ пришли?

Власовъ.

По своимъ по дѣламъ пришли.

Причаловъ.

Какія теперь дѣла здѣсь могутъ быть?… Ступайте-ка прочь, и сдѣлайте одолженіе, сюда не возвращайтесь… Никита Яковлевичъ съ постели не встаетъ и никакими дѣлами заниматься не можетъ; нечего вамъ ни себя тревожить, ни барышню безпокоить.

Дроздова.

Я вѣдь и въ судъ пойду.

Причаловъ.

Куда угодно; но сюда прошу не ходить. Я, какъ докторъ, запрещаю это для пользы больнаго.

Власовъ.

Пойдемте… что-же-съ…

Дроздова — ворчливо.

Распорядитель нашелся!..

Причаловъ.

Ступайте, ступайте, ступайте, безъ разговоровъ…

Дроздова.

Что ты батюшка? не толкайся, — сама уйду!

Всѣ уходятъ. Причаловъ идетъ къ двери налѣво, откуда выходитъ НАСТЯ.
Настя.

А! наконецъ-то!… Слава богу, что вы пришли.

Причаловъ.

Ну что нашъ больной?

Настя.

Спитъ… и ночь провелъ хорошо… Посидите пока со мной; мнѣ-же кстати надо вамъ признаться въ одной ужасной глупости.

Причаловъ.

Мнѣ жена сейчасъ говорила, что застала васъ сегодня какъ-то особенно не въ духѣ, — что съ вами?

Настя.

Я, кажется, вчера вела себя совсѣмъ какъ глупая, опрометчивая, дѣвчонка… Вечеромъ, такъ часовъ въ девять, пріѣхали сюда Тропиковъ и Дробининъ и подаютъ мнѣ письмо отъ предводителя… Онъ проситъ, чтобъ я имъ выдала какія-то бумаги… ну почемъ я тамъ знаю какія!?… Будто имъ очень нужно — по земству…

Причаловъ.

Предугадываю.

Настя.

Я, конечно, имъ сказала, что кабинетъ отца заперла и не могу пустить туда никого, безъ Варенцова или безъ васъ; тогда они стали меня просить, уговаривать; стали говорить, что изъ-за моего упорства, изъ-за моей прихоти можетъ много бѣдняковъ пострадать, такъ какъ дѣло спѣшное… Наконецъ Дробининъ прямо сказалъ мнѣ, что я, вѣроятно, хочу тайно воспользоваться деньгами, которыя недавно какой-то, мѣщанинъ принесъ отцу на сохраненье…

Причаловъ.

Подлецъ!

Настя.

Крикъ, мерзкіе намеки, рѣзкія слова!… Тутъ мнѣ пришли сказать, что отецъ застоналъ; а они грозятъ, что пойдутъ къ нему, что будутъ требовать отъ самого больного ключи… Меня все это до того разозлило, взволновало, что я принесла имъ всѣ ключи, кинула ихъ на полъ, какъ собакамъ, и ушла.

Причаловъ.

Да, это не хорошо.

Настя.

Потомъ-то я опомнилась и пришла въ кабинетъ, — и они рылись уже на моихъ глазахъ… Я знаю, акціи тамъ лежали на столѣ, онѣ цѣлы; наличныя деньги я спрятала у себя; но вѣдь они сполчаса оставались одни въ кабинетѣ, — они могли взять очень важныя бумаги, о которыхъ я и не знала…

Причаловъ.

Конечно, векселя могли взять, разныя обязательства; вѣдь мало-ль дѣлъ было заведено у Никиты Яковлевича.

Настя.

Но, еслибъ только вы могли мнѣ заглянуть въ душу, когда все это вчера происходило!.. Я совсѣмъ голову потеряла: думала, ворвутся къ отцу…

Причаловъ.

Еще бы вамъ не потерять голову!.. Я только не могу постичь, какъ Александръ Алексѣевичъ могъ васъ оставить одну въ такую минуту. Губернаторъ его выписалъ къ себѣ! — могъ бы объяснить, въ какомъ онъ положеніи, и…

Настя

Богъ съ нимъ совсѣмъ, — при немъ еще тяжелѣе…

Причаловъ.

Настасья Никитишна!

Настя — съ горькимъ ожесточеніемъ.

Ей-богу, я очень рада, когда никого тутъ подлѣ меня нѣтъ и меня оставляютъ въ покоѣ… Что мнѣ во всѣхъ этихъ людяхъ? что мнѣ? — они мнѣ всѣ противны стали, всѣ…

Причаловъ.

Вы себя не бережете, мой другъ… Вы вѣрно плохо спите и раздражаете себя разными мрачными мыслями, — это не слѣдуетъ дѣлать… этакъ вы себя какъ разъ уходите; расхвораться недолго.

Настя — сдерживая слезы.

А! какъ-бы я хотѣла теперь захворать! — да этакой сильной болѣзнью, горячкой какой-нибудь…

Причаловъ — положивъ ей руку на лобъ.

Посмотрите, какъ голова у васъ горитъ; надо беречь себя… (Она схватываетъ его руку и цѣлуетъ ее; онъ вырываетъ руку.) Что вы? — Полноте…

Настя — въ слезахъ.

Вы одни только меня и поддерживаете…

Причаловъ.

Вотъ этой нервности я въ васъ, Настасья Никитишна, не люблю… все у васъ порывы, все экзальтація… сдерживать себя ни въ чемъ не умѣете… (Мягко.) Ну, ну, не плачьте, не сердитесь… (Посмѣиваясь.) Я вижу, вы плохо спали ночь; я вамъ капелекъ успокоительныхъ пропишу.

Настя.

Яду пропишите мнѣ! — яду!.. чтобъ разомъ со всѣмъ этимъ покончить!..

Причаловъ.

Что вы? что вы? золотая моя барышня!.. Мнѣ за васъ страшно становится…

Настя.

Знаете-ли вы, Глѣбъ Степановичъ, что значитъ потерять всякую вѣру во все хорошее, всякую надежду?.. когда только-что былъ такъ счастливъ, только-что такъ глубоко любилъ, и вѣрилъ, и надѣялся?!.

Причаловъ.

Да съ чего-же вамъ это терять?

Настя.

А! съ чего терять? вы видите, я не умѣю ничего дѣлать вполовину; такъ вотъ и сообразите, что я теперь должна чувствовать… Я съ самаго дѣтства привыкла къ тому, чтобъ отецъ меня, — не то баловалъ, а чтобъ онъ на меня не надышался… я помню, тринадцати лѣтъ я сильно захворала, такъ онъ рыдалъ надъ моей постелью, какъ пятилѣтній… Какъ я могла къ нему относиться — какъ не со страстною любовью? — я почти боготворила его… И вотъ, проживя до сихъ поръ въ Москвѣ, среди людей хорошихъ, не имѣя ни малѣйшаго понятія о жизни отца, я являюсь сюда — и должна узнать про него… ну, узнать то, что узнала… Я не могла къ этому оставаться равнодушной и сдѣлала все, что можетъ сдѣлать дѣвушка въ моемъ положеніи, чтобъ помѣшать его планамъ…

Причаловъ.

Знаю, слышалъ кое-что.

Настя.

Я это дѣлала искренно и съ любовью… Мнѣ думалось, что и ему тутъ польза: я его отстраняла отъ дурного дѣла, — и вотъ результатъ… и каждый день являются новыя обвиненія на него; мнѣ откровенно разсказываютъ про разныя плутни его, — и я должна молчать, я не смѣю ничего сказать противъ… А между тѣмъ я люблю его, мнѣ жаль его, — и тѣмъ больше мнѣ жаль, что, кромѣ меня, его никто не пожалѣетъ.

Причаловъ — подавая ей стаканъ воды.

Выпейте воды.

Настя — пьетъ машинально.

Кѣмъ онъ былъ окруженъ, Глѣбъ Степановичъ! — эти друзья, эти негодяи, эти воры, пресмыкавшіеся передъ нимъ, на которыхъ онъ тратилъ и деньги и совѣсть… посмотрите, какъ они всѣ разсыпались теперь, какъ они сами клеймятъ его! Мнѣ случайно третьяго дня попала въ руки какая-то старая и очень откровенная записочка Христины Валерьяновны къ отцу; оказывается, что она была его любовницей… Такъ неужели-же, Глѣбъ Степановичъ, такъ совершенно безъ всякой привязанности она продавала себя ему? — вѣдь, хоть немножко-то, любила-же она его, эта тварь!.. Какъ-же, она даже не справилась теперь ни разу — живъ ли онъ или нѣтъ?.. или ждетъ она, чтобъ пронесли мимо оконъ ея его гробъ? — да и то, чай, отвернется.

Причаловъ.

Нашли о комъ вспоминать!

Настя.

И отчего я узнала объ этомъ только теперь! когда ужь поздно, когда ужь я ничего сдѣлать не могу, ничѣмъ помочь? Я знаю, онъ такъ любилъ меня, что все готовъ былъ для меня сдѣлать. Я бы успокоила его, я бы увѣрила его, что ни мнѣ, ни ему, не нужно денегъ, изъ-за которыхъ онъ столькихъ разорилъ!.. я бы не допустила, чтобъ его проклинали.. А! — все это мысли, отъ которыхъ можно съ ума сойти!

Причаловъ.

Не опускайтесь такъ, стыдно это…

Настя.

Да, еслибъ у меня оставалось что-нибудь!.. но я разбита во всемъ; я разбита въ лучшемъ, что молодость можетъ дать человѣку, — въ выборѣ мужа… Вотъ онъ, мой прелестный женихъ, котораго я такъ заслушивалась въ Москвѣ… Онъ мнѣ такимъ идеаломъ казался, что я противъ отца пошла, заставила отца противъ воли согласиться на эту свадьбу… и что-жь? — когда я его увидѣла въ жизни, въ работѣ, въ дѣлѣ… ахъ! какое ничтожество! Вы думаете, легки для меня такія разочарованія?!. Не опускайтесь!.. Дайте мнѣ за что-нибудь ухватиться; чтобъ я чего-нибудь могла ждать и желать… Кругомъ разбойники, воры, мошенники или тупые, нищіе, трусы… вотъ только вы съ женой тутъ, двое порядочныхъ людей, некстати примѣшались… Но будьте покойны, вы тоже не долго здѣсь проживете; не погубятъ васъ, такъ убьютъ — и хорошо сдѣлаютъ; по крайней мѣрѣ я буду имѣть полное право сказать, что на свѣтѣ ничего нѣтъ, кромѣ мерзости и грязи!..

Входитъ ВАРЕНЦОВЪ сіяющій.
Причаловъ — про себя.

Вотъ не во время.

Варенцовъ.

И я къ вамъ вернулся… (Цѣлуетъ руку у Насти.) Здравствуйте, Настенька… Ну, что отецъ?

Настя.

Какъ вы весело объ этомъ спрашиваете… что? — умираетъ себѣ потихоньку.

Варенцовъ.

Господи! зачѣмъ вы все такъ безпредѣльно печальны…

Настя.

Развѣ нѣтъ причины?

Варенцовъ.

Я все-таки думалъ, что мой пріѣздъ хоть немножко да обрадуетъ васъ… Но прежде всего, позвольте… (Вынимаетъ свертокъ изъ кармана.) Вы мнѣ какъ-то говорили, что когда я буду въ губернскомъ городѣ, я бы непремѣнно купилъ вамъ перчатки; видите, я не забылъ… Не знаю, угодилъ-ли цвѣтомъ, но желанье угодить было самое искреннее.

Настя — взявъ свертокъ и не развернувъ его.

Вамъ вѣрно губернаторъ сообщилъ что-нибудь очень пріятное?

Варенцовъ.

Почему вы думаете?

Настя.

Такъ, видно по всему.

Варенцовъ.

Да, я привезъ вамъ пріятную вѣсть: я получилъ мѣсто вице-губернатора.

Причаловъ.

У насъ?

Варенцовъ.

Нѣтъ, въ другой губерніи… Теперь, Глѣбъ Степановичъ, у меня начинаютъ понемножку развязываться руки, — и я скоро буду въ состояніи доказать вамъ, что я былъ не совсѣмъ неправъ.

Причаловъ.

Вы оставляете земство?

Варенцовъ.

Я получаю положеніе, въ которомъ могу принести больше пользы, чѣмъ здѣсь.

Причаловъ.

Позвольте вамъ не повѣрить. Если ужь въ земствѣ, гдѣ вы могли дѣйствовать довольно самостоятельно, вы умѣли зависѣть отъ всѣхъ и каждаго, какимъ-же вы будете на мѣстѣ, гдѣ самая служба обязываетъ васъ зависѣть?

Варенцовъ.

Земство! земство! --Ахъ, Глѣбъ Степановичъ, намъ ли съ вами говорить о земствѣ?.. Пускай ждутъ отъ него толку неразумные гимназисты, а мы съ вами знаемъ, что такое земство…

Причаловъ.

О! въ этомъ отношеніи я тоже неразумный гимназистъ.

Варенцовъ.

Вы упрекаете меня, что я оставляю земство, послѣ того, что вы сами видѣли и испытали!?… Вы, человѣкъ, который весь, какъ фанатикъ, отдался своему дѣлу служенія ближнему и добился только того, что его выгнали, потому что онъ не хотѣлъ подчиниться неправдѣ… У меня душа изныла въ этомъ земствѣ, въ этомъ проклятомъ обществѣ, гдѣ не нашлось ни одного человѣка, который бы за васъ вступился…

Настя.

Гдѣ за васъ не вступился даже такой энергическій дѣятель, какъ Александръ Алексѣевичъ!

Варенцовъ.

Я протестовалъ, но это ни къ чему не повело… (Причалову.) Вы теперь обольщены успѣхомъ, вамъ удалось замѣнить двухъ-трехъ мировыхъ судей лучшими, да провалить нѣсколько вредныхъ предложеній въ собраніи, — вы и воображаете, что будете распоряжаться всѣмъ, какъ вздумается…

Причаловъ.

Не воображаю я этого, и не хочу… Распоряжаться должны всѣ сами, только-бы понимали, гдѣ вредъ, гдѣ польза.

Варенцовъ.

Никогда они этого не поймутъ, — бросьте вы эти иллюзіи… Посмотрите, кто идетъ въ земство? — какой-нибудь промотавшійся баринъ, который ничего, кромѣ мошенничества, дѣлать не умѣетъ, — идетъ на земскіе кормы, чтобы не околѣть гдѣ-нибудь съ голоду, подъ бильярдомъ; купецъ-кулакъ и пройдоха, смекнувшій, что тутъ грабить ловчѣй можно; недоучившійся офицеръ, выгнанный со службы чиновникъ; — и такъ они сплотились крѣпко, что выживаютъ все мало-мальски порядочное… Вся эта сволочь Тропиковыхъ, Бѣлочкиныхъ, Дробининыхъ, пока еще осторожны съ вами и озираются; но помяните мое слово, года не пройдетъ, и кто-нибудь изъ нихъ вступитъ въ права Никиты Яковлевича… Они васъ долго не будутъ терпѣть, — и что вы одинъ можете сдѣлать!? Они заговоръ сочинятъ, они доносъ на васъ напишутъ; но они спустятъ васъ непремѣнно.

Настя.

Какой вы знатокъ этого общества!.. Мнѣ Блажинъ только-что разсказывалъ, что его подговаривали сдѣлать доносъ на доктора.

Варенцовъ — Привалову.

Поѣдемте-ка лучше со мной. Въ большомъ городѣ, лучшимъ практикомъ, сколько благихъ дѣлъ надѣлаете!.. Больницу устроимъ безплатную для крестьянъ… тамъ я васъ въ обиду не дамъ…

Причаловъ.

Вы словно смѣетесь надо мной?.. Вы все думаете, что я вотъ люблю поблагодѣтельствовать, — въ родѣ тѣхъ добродѣтельныхъ мужей, которымъ для дессерта послѣ вкуснаго обѣда нужно и совѣсть приласкать какимъ-нибудь благодѣяніемъ. По мнѣ, ей-ей, все это — заплата на рубище… Я не благодѣтельствую; напротивъ, — я добиваюсь, чтобъ люди не нуждались ни въ какихъ подачкахъ, умѣли бы справляться своими собственными силами, своимъ собственнымъ умомъ… и въ этомъ вся моя жизнь, моя радость, мое все… Оттого и трудно меня спустить, что мнѣ нѣтъ другой жизни; оттого мнѣ многое и удается, и будетъ удаваться, что моя работа не служба, которую я взялся справлять, а необходимая потребность для счастья… Что мнѣ могутъ сдѣлать? — ложный доносъ составить? — такъ только осрамяться этимъ… Убьютъ развѣ? — да и на это ихъ мошеннической храбрости не хватитъ… Нѣтъ вы ошибаетесь, и одному человѣку можно много сдѣлать въ земствѣ, только бы искренно любилъ онъ свое дѣло.

Варенцовъ.

Дай богъ, чтобъ я ошибался… а признаюсь, мнѣ жаль васъ терять, — какимъ бы вы мнѣ помощникомъ были!.. какъ бы мы хорошо зажили всѣ вмѣстѣ!.. Вотъ и Настенька теперь такъ сошлась съ вашей супругой, — и къ вамъ такъ привыкла, какъ она будетъ безъ васъ?

Настя.

Обо мнѣ не безпокойтесь, потому что я тоже за вами не пойду.

Варенцовъ — остолбенѣвъ.

Настенька! что вы говорите!

Настя.

Я любила не васъ, Александръ Алексѣевичъ, я любила свою фантазію… коротко и ясно: я за васъ замужъ не пойду.

Варенцовъ.

Но за что-же?.. Настенька, ради бога, чѣмъ я виноватъ передъ вами?.. Я по прежнему вамъ преданъ и люблю васъ…

Настя.

Это мнѣ все равно… Моя любовь разбита; не фарфоровая чашка — не склеишь ее.

Варенцовъ.

Ради бога, вы меня съ ума сведете!.. Я ѣхалъ сюда съ такой радостью, съ такимъ счастьемъ… Я думалъ: теперь я ей нужнѣе, чѣмъ когда-нибудь; Никита Яковлевичъ намъ никому не говорилъ о своихъ дѣлахъ, а они, какъ слышно, запутаны… Я думалъ: теперь ей нужна болѣе всего поддержка, какъ счастливо, что я имѣю и средства, и положеніе…

Настя.

Чтобъ принять бѣдную сироту?

Варенцовъ.

Я чувствую, что начинаю говорить глупо; но изъ-за васъ-же я теряю мой разсудокъ… Я три года ждалъ этого счастья — и въ какой-нибудь мѣсяцъ вы могли такъ перемѣниться…

Настя.

Хуже было-бы, еслибъ это случилось, когда-бъ ужь я была вашей женой.

Варенцовъ.

Но зачѣмъ? зачѣмъ мѣняться Настенька?.. Скажите, что мнѣ сдѣлать, чтобъ заслужить ваше прощеніе?.. Да нѣтъ, не вѣрю, — это у васъ порывъ вашей экзальтированной натуры… Дайте мнѣ, ради бога, увезти васъ отсюда, — изъ этого проклятаго мѣста, гдѣ отецъ вашъ надѣлалъ такъ много зла, гдѣ теперь, когда онъ безсиленъ, и ваше и его имя будутъ клеймить бранью…

Настя.

Александръ Алексѣевичъ!.. вы очень внимательны ко мнѣ… вы не забыли привезти мнѣ перчатки; но вы забыли, что я люблю отца — и что у открытой могилы его поздно осуждать его поступки… Въ то время, какъ вы преклонялись передъ нимъ и не смѣли ему противорѣчить, — тогда надо было осуждать его поступки… Подите вонъ! вы ненавистны мнѣ… Мнѣ легче встрѣтить какого-нибудь негодяя, потому что въ немъ я не обманывалась, — а въ васъ я обманулась… Идите вашей дорогой, куда хотите… поддерживайте тамъ, спасайте какую угодно бѣдную дѣвушку, — не пара мы… и ни слова больше объ этомъ… и не возвращайтесь ко мнѣ никогда… иначе…

Не можетъ договорить и разражается истерическимъ рыданіемъ.
Причаловъ — тихо Варенцову.

Уйдите… уйдите лучше… (Они говорятъ шопотомъ? потомъ Варенцовъ уходитъ.) Успокойтесь, милая дѣвушка — успокойтесь… Въ вашей жизни совершился переломъ: прошлое кончено, теперь вы другая и новая жизнь вамъ предстоитъ. Принимайте-же ее такою, какая она есть, — и не падайте духомъ, если она оказывается хуже, чѣмъ вы ее воображали… Свѣтъ не клиномъ сошелся: новые люди безпрестанно родятся, старые вымираютъ. Нечего отчаиваться, милый другъ, — это недостойно васъ. Оставьте это людямъ безхарактернымъ и слабымъ; для такихъ людей, какъ вы, въ жизни есть еще много умной, хорошей радости, — только умѣйте ее добыть… А пока, я вамъ все-таки капелекъ успокоительныхъ дамъ…

Входитъ горничная.
Настя.

Дайте. (Замѣтя горничную.) А! проснулся?.. Пойдемте къ отцу…

ПРИМѢЧАНІЯ

править
КАСАТЕЛЬНО ПОСТАНОВКИ КОМЕДІИ: „ЗМѢЙ ГОРЫНЫЧЪ“ на СЦЕНУ.

При исполненіи предлагаемой пьесы на Императорскихъ сценахъ сдѣланы были, какъ уже сказано, значительныя сокращенія и нѣкоторыя измѣненія. Для желающихъ знать въ какомъ видѣ пьеса исполнялась, мы прилагаемъ здѣсь эти измѣненія и сокращенія; конечно только самыя существенныя, — небольшія-же вычеркнутыя фразы и слова не обозначаемъ, такъ какъ они слишкомъ разсыпаны по всей пьесѣ.

1) Въ виду лучшей картинки сцены, первое дѣйствіе происходитъ въ саду, что нѣсколько грѣшитъ противъ времени дѣйствія. Земскія собранія происходятъ у насъ большею частью осенью, иногда поздней осенью, стало-быть лѣтняя обстановка перваго дѣйствія можетъ быть допущена только условно. Декорація представляетъ садъ, въ глубинѣ котораго до половины сцены выдается терасса, какъ-бы отъ дома, скрытаго за кулисами; съ терассы прямой сходъ на сцену. Первый выходъ съ терассы. Уходы и выходы то чрезъ терассу, то въ боковыя кулисы.

2) Начиная на страницѣ 181 внизу, діалогъ измѣненъ такъ: Никита Яковлевичъ у насъ такой-же Змѣй Горынычъ, связи и деньги его сила, и, если хочешь принести пользу краю, обманывай его, плутуй съ нимъ, но брезгать имъ нельзя.

Причаловъ. Обманывай! плутуй!

Варенцовъ. Что дѣлать!? — съ подлецомъ позволительны способы и не совсѣмъ честные… Еслибъ, напримѣръ, я противился ему, онъ бы выжилъ меня и я не могъ бы приносить и той пользы, которую приношу. А теперь, то потакая ему, то обманывая его, я все-таки тамъ и здѣсь могу сдѣлать добро.

Причаловъ. Это скользкій путь, Александръ Алексѣевичъ, разъ сталъ потакать, другой, третій, а тамъ и пойдешь внизъ по лѣсенкѣ.

Варенцовъ. Напротивъ: пробьешь себѣ дорогу къ лучшей дѣятельности. Теперь, конечно, мое положеніе хуже, чѣмъ каторжника въ колодкахъ; иной разъ принужденъ поступать не только противъ желанья, скажу прямо: противъ совѣсти… сердце кровью обливается, но я молчу и терплю: я жду другого времени, когда чрезъ того-же Никиту Яковлевича я получу хорошее мѣсто…

Причаловъ. По протекціи.

Варенцовъ. Смѣйтесь, браните меня, я на самое злое слово не разсержусь, — дайте только мнѣ вырваться отсюда… дайте мнѣ хоть чрезъ мошенниковъ добиться силы и власти, тогда увидите какъ я буду поступать, тогда судите меня; а пока я ничто, я долженъ молчать и терпѣть.

Причаловъ. Вольному воля.

Варенцовъ. А какъ-же по вашему? — умыть руки и уйти? Далѣе какъ въ текстѣ пьесы.

3) Начиная на стран. 189, измѣненіе послѣ словъ:

Кружановъ. Да ужь извините, коли онъ такъ отъ насъ рыло воротитъ, мы тоже съ нимъ долго няньчиться не станемъ.

Идетъ въ глубину. За сценой слышенъ смѣхъ и крикъ. Настя вбѣгаетъ опрометью, окруженная толпою молодежи и крича: *Папа, папа, поди прочь!» Кружановъ не успѣваетъ отстраниться, она налетаетъ на него, останавливается и останавливаетъ всю компанію.

Настя. Стойте, господа, это не въ счетъ, мнѣ помѣшалъ папа. (Смѣется). Начнемъ опять сначала.

Кружановъ. Куда это вы, какъ угорѣлые?

Барышня. Въ перегонки къ пруду.

Варенцовъ. Примите и меня въ вашу веселую компанію.

Настя. Въ нашу веселую компанію!… (Беретъ его за руку и отводитъ на аван-сцену.) Вы думаете, Александръ Алексѣевичъ, что если я смѣюсь, такъ мнѣ и весело?.. Ничуть мнѣ не весело, я вами очень недовольна.

Варенцовъ. Мной, Настенька?

Настя. Скажите, что значатъ эти ваши отношенія къ Причалову?

Варенцовъ. Какъ?

Настя. Вамъ говорятъ грубости въ глаза, васъ бранятъ, а вы молчите и терпите? Если онъ говоритъ правду, то вы всѣ здѣсь скверные люди; если онъ лжетъ, то какъ у васъ хватаетъ духу его слушать и къ нему ластиться, и не зажать ему рта?

Варенцовъ. Ахъ, Настенька, это очень запутанная вещь… онъ не то что лжетъ, но онъ увлекается и…

Настя. Я терпѣть не могу этихъ виляній, пожалуйста безъ нихъ. Я полюбила васъ потому, что считаю васъ честнымъ и прямымъ человѣкомъ…

Варенцовъ. Но вѣдь бываютъ случаи, когда…

Настя. Не забывайте, Александръ Алексѣевичъ, что я могу любить только истинно честнаго и хорошаго человѣка а это «ни то, ни се» мнѣ даже противно.

Идетъ къ толпѣ.

Варенцовъ. Отецъ требуетъ одного, дочь другого; — угоди имъ.

Настя. Ну господа! начинаемъ… по третьему разу, — громко всѣмъ считать.

Всѣ. (Вмѣстѣ.) Разъ, два, три?..

Съ крикомъ убѣгаютъ. Кружановъ вошелъ на терассу. Варенцовъ исчезъ за кулисы. Занавѣсъ быстро падаетъ.

4) На стр. 202, вмѣсто монолога Кружанова остаются только двѣ фразы.

Кружановъ. Я-ли вамъ не былъ всегда помощникомъ, и деньгами, и совѣтомъ, и всѣмъ? — а отъ васъ что вижу?

5) На стр. 205, слова Дробинина вычеркиваются.

6) На стр. 206, послѣ словъ Кружанова: «а теперь вѣдь это что будетъ и не знаю», — прямо:

Я вамъ впередъ говорю, будетъ онъ въ собраніи, держи ухо востро.

И т. д. смотри стр. 207.

7) На стр. 211 послѣ словъ:

Варенцовъ. Какъ-же не спорить? какъ-же?

Кружановъ. Доселѣ я объ васъ радѣлъ, какъ объ родномъ: у нашего губернатора второй годъ хлопочу, чтобъ онъ своими связями въ Питерѣ досталъ вамъ мѣсто на государственной службѣ, — со значеніемъ и почетомъ…

Варенцовъ. Благодарю васъ, но…

Кружановъ. За васъ я отдаю мою дочь; большаго я въ мірѣ ни для кого не сдѣлалъ, потому-что мою Настю я больше всѣхъ на свѣтѣ люблю и цѣню… Теперь бы, кажется, намъ надо еще больше въ единомысліи дѣйствовать… а вы послѣ всего этого изволите говорить… воля ваша, оно какъ будто ужь и неблагодарно…

Варенцовъ. Не могу-же я себя заставить думать не такъ, какъ думается.

Далѣе какъ въ текстѣ пьесы.

8) Третье дѣйствіе, при исполненіи цѣликомъ выкидывается.

9) Въ концѣ стр. 268.

Дробининъ. А!.. какова?

Тропиковъ. А поговорите-ка объ ней съ Никитой Яковлевичемъ, — почему не вѣритъ.. такъ ослѣпленъ, такъ ослѣпленъ… я было заикнулся, такъ онъ меня даже обругалъ, — скотомъ назвалъ, ей-богу.

Дробининъ. Дрянь дѣвчонка!

Тропиковъ. А! вонъ и супруга ваша пріѣхала… (Входитъ Дробинина.) Поздно, поздно, Христина Валерьяновна; что-жь вчера на открытіе собранія не пожаловали?

Дробинина. За двадцать верстъ ѣздила, на имянины къ теткѣ… Что-жь это у васъ всѣ разгуливаютъ?.

Тропиковъ. Теперь-съ перерывъ засѣданія; гласные завтракать пошли. (Посмотрѣвъ на часы.) Впрочемъ, скоро опять начнется.

Дробинина. Ну что? какъ у васъ?

Тропиковъ. Да что-съ? — не очень здорово.

Дробинина. Причалова такъ и не отстранили?

Тропиковъ. Что прикажете дѣлать? — жалобу на него написали чудесную, и слѣдователь обѣщалъ начать слѣдствіе, да вдругъ за два дня до открытія собранія укатилъ куда-то въ уѣздъ и пропалъ безъ вѣсти, ищи его по деревнямъ… Теперь если онъ чрезъ недѣлю и начнетъ слѣдствіе, какая намъ корысть? — Причаловъ пока засѣдаетъ себѣ гласнымъ да посмѣивается… эхъ!

Дробининъ. Да, по свински съ нами поступилъ.

Тропиковъ. Да что, Христина Валерьяновна, у насъ домашній воръ завелся, тутъ ужь ничѣмъ не поможешь… Это все штучки Настасьи Никитишны: она подслушала, что мы подъ доктора подкапываемся, такъ промежь слугъ говорятъ, даже сама къ слѣдователю ходила и уговаривала его: пропади, молъ, на все это время.

Дробининъ. Она очень намъ мѣшаетъ. Со всѣми въ разговоръ пускается., распрашиваетъ, подстрекаетъ.

Дробинина. Какъ холодно тутъ у васъ.

Далѣе какъ въ текстѣ стр. 271 внизу.

10) Во всѣхъ слѣдующихъ сценахъ, гдѣ говорится о предложеніи Тропикова строить земскіе дома для школъ, больницъ и волостныхъ правленій, слова «волостныя правленія» вычеркиваются.

11) Сценка появленія Насти (на стр. 276—277), вычеркивается.

12) На стр. 278, Взамѣнъ монолога Безанца, слѣдуетъ сцена:

Тропиковъ. (Замѣтивъ Варенцова отводитъ его къ аван-сценѣ.) Что-жь это вы все поддерживаете Причалова? все ему поддакиваете?..

Варенцовъ. А вамъ какое дѣло?

Тропиковъ. Если вы противъ насъ, такъ вѣдь и мы будемъ противъ васъ. Никита Яковлевичъ теперь добивается, чтобъ нашъ губернаторъ послалъ рекомендацію объ васъ въ Петербургъ, но вѣдь ее можно и вернуть.

Варенцовъ. Вы инквизиторы, вы изъ меня жилы тянете.

Тропиковъ. Ахъ, Александръ Алексѣевичъ, — умный вы человѣкъ, а поступаете какъ младенецъ… Ну что вамъ дался этотъ докторъ? что онъ вамъ братъ, сватъ, что-ли?.. не нынче-завтра получите вы мѣсто, уѣдете отсюда и распоряжайтесь тамъ какъ знаете; зачѣмъ-же теперь сердить Никиту Яковлевича?.. не хотите вы противъ Причалова говорить — ну молчите, но ужь поддерживать его не совѣтую.

Отходитъ и садится.

Настя. (Подойдя къ Варенцову). Что онъ вамъ опять напѣвалъ?

Далѣе какъ въ текстѣ.

12) На стр. 281, слова Саламанкина: «Начиная ужь съ того, что въ немъ вкралось нѣкоторое недоразумѣніе и ошибка»… и весь слѣдующій монологъ Саламанкина на стр. 282, вычеркивается; такъ-же какъ и въ монологѣ Кружанова на стр. 283 — вычеркиваются отъ словъ: «а вотъ тоже на счетъ» и т. д. до словъ: «на стройку или иное что», включительно.

13) Начиная на стр. 286, большой выпускъ, взамѣнъ коего разговоръ идетъ такъ:

Крупинниковъ. Лучше три недѣли собираться, да не сдѣлать глупости.

Тропиковъ. Какъ-же по вашему, г. Причаловъ, школы и больницы намъ не нужны?

Причаловъ. Необходимы.

Тропиковъ. О чемъ-же вы спорите? значитъ вы съ предложеньемъ согласны!?..

Причаловъ. Я согласенъ, что надо завести больницы и школы…

и т. д. какъ въ текстѣ, стр. 288.

14) Кромѣ означенныхъ выпусковъ, въ пьесѣ, при исполненіи ея, дѣлается много весьма короткихъ вымарокъ, тамъ слово, тамъ фраза, которыя, сами цо себѣ, незначительны, но въ совокупности, всѣ вмѣстѣ, съужаютъ пѣесу и тѣмъ способствуютъ оживленію дѣйствія. При пользованіи для сцены предлагаемымъ экземпляромъ, сдѣлать эти вымарки предоставляется такту и пониманію режиссера.

15) Пьеса исполняется подъ названіемъ «Змѣй Горынычъ» — по причинамъ отъ автора независящимъ.