Зелёная птица (Дорошевич)/ДО
| Зеленая птица : Персидская сказка |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. На смѣхъ. — СПб.: М. Г. Корнфельда, 1912. — С. 184. |
Великій визирь Мугабедзинъ созвалъ своихъ визирей и сказалъ:
— Чѣмъ больше я смотрю на наше управленіе, — тѣмъ больше вижу нашу глупость.
Всѣ остолбенѣли. Но никто не посмѣлъ возражать.
— Чѣмъ мы занимаемся? — продолжалъ великій визирь. — Мы караемъ злодѣянія. Что можетъ быть глупѣе этого?
Всѣ изумились, но возражать никто не посмѣлъ.
— Когда выпалываютъ огородъ, дурныя травы выпалываютъ вмѣстѣ съ корнемъ. Мы же только подстригаемъ дурную траву, когда ее видимъ, — отъ этого дурная трава только разростается еще гуще. Мы имѣемъ дѣло съ дѣяніями. А гдѣ корень дѣяній? Въ мысляхъ. И мы должны знать мысли, чтобы предупреждать дурныя дѣянія. Только зная мысли, мы и будемъ знать, кто хорошій человѣкъ, кто дурной. Отъ кого чего можно ждать. Только тогда и будетъ наказанъ порокъ и награждена добродѣтель. А пока мы только подстригаемъ траву, а корни остаются цѣлы, отчего трава только разростается гуще.
Визири съ отчаяніемъ переглянулись.
— Но мысль спрятана въ головѣ! — сказалъ одинъ изъ нихъ, похрабрѣе, — а голова, — это такая костяная коробка, что, когда разобьешь ее, улетаетъ и мысль.
— Но мысль такая непосѣда, что самъ Аллахъ создалъ для нея выходъ — ротъ! — возразилъ великій визирь. — Не можетъ быть, чтобы человѣкъ, имѣя мысль, кому-нибудь ее не высказалъ. Мы должны знать самыя сокровенныя мысли людей, — такія, которыя они высказываютъ только самымъ близкимъ, когда не опасаются быть подслушанными.
Визири въ одинъ голосъ радостно воскликнули:
— Надо увеличить число соглядатаевъ!
Великій визирь только усмѣхнулся:
— Одинъ человѣкъ имѣетъ состояніе, другой работаетъ. Но вотъ человѣкъ: и капитала у него нѣтъ, и ничего не дѣлаетъ, — а ѣстъ, какъ пошли Аллахъ всякому! Всякій сразу догадается: это — соглядатай. И начнетъ остерегаться. Соглядатаевъ у насъ и такъ много, да толку нѣтъ. Увеличивать ихъ число, — значитъ, разорять казначейство — и только!
Визири стали втупикъ.
— Даю вамъ недѣлю времени! — сказалъ имъ Мугабедзинъ, — или черезъ недѣлю вы придете и скажете мнѣ, какъ читать чужія мысли, или можете убираться! Помните, что дѣло идетъ о вашихъ мѣстахъ! Идите!
Прошло шесть дней.
Визири при встрѣчѣ другъ съ другомъ только разводили руками.
— Выдумалъ?
— Лучше соглядатаевъ ничего не могъ выдумать! А ты?
— Лучше соглядатаевъ ничего на свѣтѣ быть не можетъ!..
Жилъ при дворѣ великаго визиря нѣкто Аблъ-Эддинъ, молодой человѣкъ, шутникъ и пересмѣшникъ.
Дѣлать онъ ничего не дѣлалъ.
То-есть, ничего путнаго.
Выдумывалъ разныя шутки надъ почтенными людьми.
Но такъ какъ шутки его нравились высшимъ, а шутилъ онъ надъ низшими, то все Аблъ-Эддину сходило съ рукъ.
Къ нему и обратились визири.
— Вмѣсто того, чтобы выдумывать глупости, выдумай что-нибудь умное!
Аблъ-Эддинъ сказалъ:
— Это будетъ потруднѣе.
И назначилъ такую цѣну, что визири сразу сказали:
— Да, это человѣкъ неглупый!
Сложились, отсчитали ему деньги, и Аблъ-Эддинъ сказалъ имъ:
— Вы будете спасены. А какъ, — не все ли вамъ равно? Не все ли равно утопающему, какъ его вытащатъ: за волосы или за ногу.
Аблъ-Эддинъ пошелъ къ великому визирю и сказалъ:
— Разрѣшить заданную тобой задачу могу я.
Мугабедзинъ спросилъ его:
— Какъ?
— Когда ты требуешь отъ садовника персиковъ, — ты, вѣдь, не спрашиваешь его: какъ онъ ихъ выроститъ? Онъ положитъ подъ дерево навоза, а отъ этого будутъ сладкіе персики. Такъ и государственное дѣло. Зачѣмъ тебѣ впередъ знать, — какъ я это сдѣлаю. Мнѣ работа, — тебѣ плоды.
Мугабедзинъ спросилъ:
— А что тебѣ для этого нужно?
Аблъ-Эддинъ отвѣтилъ:
— Одно. Какую бы я глупость ни выдумалъ, ты долженъ на нее согласиться. Хотя бы тебя бралъ страхъ, что насъ съ тобой обоихъ за это посадятъ къ сумасшедшимъ.
Мугабедзинъ возразилъ:
— Я-то, положимъ, останусь на своемъ мѣстѣ, а вотъ тебя посадятъ на колъ!
Аблъ-Эддинъ согласился:
— Будь по твоему. Еще одно условіе. Ячмень сѣютъ съ осени, а собираютъ лѣтомъ. Ты дашь мнѣ срокъ отъ полнолунья. Въ это полнолунье я посѣю, — въ то полнолунье — жни.
Мугабедзинъ сказалъ:
— Хорошо. Но помни, что дѣло идетъ о твоей головѣ.
Аблъ-Эддинъ только засмѣялся:
— Человѣка сажаютъ на колъ, а говорятъ, что рѣчь идетъ о головѣ.
И подалъ великому визирю къ подписи готовую бумагу.
Великій визирь только за голову схватился, прочитавъ ее:
— Тебѣ, вижу, страшно хочется сѣсть на колъ!
Но, вѣрный данному обѣщанію, бумагу подписалъ. Только визирю, управляющему правосудіемъ, далъ приказъ:
— Заострить для этого молодца колъ понадежнѣе.
На слѣдующій день глашатаи по всѣмъ улицамъ и площадямъ Тегерана возглашали, при звукахъ трубъ и барабанномъ боѣ:
Нашъ премудрый повелитель, властитель властителей, обладающій мужествомъ льва и свѣтлый, какъ солнце, отдалъ, какъ вамъ извѣстно, управленіе всѣми вами заботливому Мугабедзину, да продлитъ Аллахъ его дни безъ конца.
Мугабедзинъ симъ объявляетъ. Дабы жизнь каждаго перса текла въ пріятности и удовольствіи, — да заведетъ себѣ каждый въ домѣ попугая. Эта птица, одинаково занятная какъ для взрослыхъ, такъ и для дѣтей, служитъ истиннымъ украшеніемъ дома. Богатѣйшіе индійскіе раджи имѣютъ сихъ птицъ для утѣшенія въ своихъ дворцахъ. Пусть домъ каждаго перса украсится такъ же, какъ домъ богатѣйшаго индійскаго раджи. Мало того! Каждый персъ долженъ помнить, что знаменитый „павлиній тронъ“ властителя властителей, отнятый его предками въ побѣдоносной войнѣ у Великаго Могола, украшенъ сдѣланнымъ изъ одного, цѣльнаго, неслыханной величины изумруда — попугаемъ. Такъ что, при видѣ сей изумруднаго цвѣта птицы, каждый будетъ невольно вспоминать о павлинномъ тронѣ и возсѣдающемъ на немъ властелинѣ-властелиновъ. Заботу о снабженіи попугаями всѣхъ добрыхъ персовъ заботливый Мугабедзинъ передалъ Аблъ-Эддину, у котораго персы и могутъ пріобрѣтать попугаевъ по установленной цѣнѣ. Приказъ этотъ исполнить до наступленія ближайшаго новолунія.
Жители Тегерана дались диву.
Визири втихомолку спорили между собой:
— Кто больше сошелъ съ ума?
— Аблъ-Эддинъ, написавъ такую бумагу?
— Или Мугабедзинъ, который ее подписалъ?
Аблъ-Эддинъ выписалъ изъ Индіи огромный транспортъ попугаевъ и, такъ какъ онъ продавалъ ихъ вдвое дороже, чѣмъ покупалъ, то нажилъ хорошія деньги.
Попугаи сидѣли на жердочкахъ во всѣхъ домахъ.
Визирь, управляющій правосудіемъ, заострилъ колъ и заботливо обилъ его жестью.
Аблъ-Эддинъ ходилъ веселый.
Но вотъ прошелъ срокъ отъ полнолунія до полнолунія.
Надъ Тегераномъ взошла полная, сверкающая луна.
Великій визирь позвалъ къ себѣ Аблъ-Эддина и сказалъ:
— Ну, мой другъ, пора садиться на колъ!
— Смотри, не посади меня куда-нибудь попочетнѣе! — отвѣтилъ Аблъ-Эддинъ, — жатва готова, иди и жни! Отправляйся и читай мысли!
И съ величайшей пышностью, верхомъ на бѣломъ арабскомъ конѣ, при свѣтѣ факеловъ, въ сопровожденіи Аблъ-Эддина и всѣхъ визирей, Мугабедзинъ отправился въ Тегеранъ.
— Куда тебѣ угодно заѣхать? — спросилъ Аблъ-Эддинъ.
— Хоть вотъ въ этотъ домъ! — указалъ великій визирь.
Хозяинъ остолбенѣлъ, увидѣвъ такихъ великолѣпныхъ гостей.
Великій визирь ласково кивнулъ ему головой.
А Аблъ-Эддинъ сказалъ:
— Веселись, добрый человѣкъ! Нашъ заботливый великій визирь заѣхалъ узнать, какъ ты поживаешь, весело ли, доставляетъ ли тебѣ удовольствіе зеленая птица?
Хозяинъ поклонился въ ноги и отвѣтилъ:
— Съ тѣхъ поръ, какъ премудрый господинъ приказалъ намъ завести зеленую птицу, — веселье не покидаетъ нашего дома. Я, моя жена, мои дѣти, всѣ знакомые не нарадуются на птицу! Хвала великому визирю, внесшему радость въ нашъ домъ!
— Прекрасно! Прекрасно! — сказалъ Аблъ-Эддинъ. — Принеси и покажи намъ твою птицу.
Хозяинъ принесъ клѣтку съ попугаемъ и поставилъ передъ великимъ визиремъ.
Аблъ-Эддинъ досталъ изъ кармана фисташекъ и началъ пересыпать ихъ съ руки на руку.
Завидѣвъ фисташки, попугай потянулся, нагнулся бокомъ, посмотрѣлъ однимъ глазомъ.
И вдругъ крикнулъ:
— Дуракъ великій визирь! Вотъ, дуракъ великій визирь! Вотъ дуракъ! Вотъ дуракъ!
Великій визирь вскочилъ, какъ ужаленный:
— Ахъ, подлая птица!
И внѣ себя отъ ярости, обратился къ Аблъ-Эддину:
— Колъ! На колъ этого негодяя! Выдумалъ такъ меня осрамить?!
Но Аблъ-Эддинъ спокойно поклонился и сказалъ:
— Птица не отъ себя это выдумала! Значитъ, она часто это слышитъ въ этомъ домѣ! Вотъ что говоритъ хозяинъ, когда увѣренъ, что его никто чужой не подслушиваетъ! Въ лицо онъ тебя хвалитъ мудрымъ, а за глаза…
А птица, глядя на фисташки, продолжала орать:
— Великій визирь дуракъ! Аблъ-Эддинъ — воръ! Воръ Аблъ-Эддинъ!
— Ты слышишь, — сказалъ Аблъ-Эддинъ, — сокровенныя мысли хозяина!
Великій визирь обратился къ хозяину:
— Правда?
Тотъ стоялъ блѣдный, словно ужъ умеръ.
А попугай продолжалъ кричать:
— Великій визирь дуракъ!
— Да уймите же проклятую птицу! — крикнулъ Мугабедзинъ.
Аблъ-Эддинъ свернулъ попугаю шею.
— А хозяина на колъ!
И великій визирь обратился къ Аблъ-Эддину:
— Садись на моего коня! Садись, тебѣ говорятъ! А я поведу его подъ уздцы. Чтобы знали всѣ, какъ я умѣю казнить за дурныя мысли и цѣнить мудрыя!
Съ этихъ поръ, по словамъ Мугабедзина, онъ:
— Читалъ въ чужихъ головахъ лучше, чѣмъ въ своей собственной.
Лишь только его подозрѣніе падало на какого-нибудь перса, онъ требовалъ:
— Его попугая.
Передъ попугаемъ клали фисташки, и попугай, глядя на нихъ однимъ глазомъ, разсказывалъ все, что было на душѣ у хозяина.
Что чаще всего слышалось въ задушевныхъ бесѣдахъ.
Ругалъ великаго визиря, ругательски ругалъ Аблъ-Эддина.
Визирь, управляющій правосудіемъ, не успѣвалъ обтесывать колы.
Мугабедзинъ такъ пололъ огородъ, что скоро въ немъ не осталось бы и капусты.
Тогда знатнѣйшіе и богатѣйшіе люди Тегерана явились къ Аблъ-Эддину, поклонились ему и сказали:
— Ты выдумалъ птицу. Ты выдумывай на нее и кошку. Что намъ дѣлать?
Аблъ-Эддинъ усмѣхнулся и сказалъ:
— Дуракамъ помогать трудно. Но если вы на утро выдумаете что-нибудь умное, и я для васъ что-нибудь придумаю.
Когда на утро Аблъ-Эддинъ вышелъ въ свою пріемную, — весь полъ ея былъ выстланъ червонцами, а купцы стояли въ пріемной и кланялись.
— Это неглупо! — сказалъ Аблъ-Эддинъ, — удивляюсь, какъ вамъ не пришла въ голову такая простая мысль: передушите своихъ попугаевъ и купите у меня новыхъ. Да и выучите ихъ говорить: «Да здравствуетъ великій визирь! Аблъ-Эддинъ благодѣтель персидскаго народа!» Только и всего.
Персы, вздохнувши, посмотрѣли на свои червонцы и ушли.
Между тѣмъ, зависть и злоба дѣлали свое дѣло.
Соглядатаи, — а ихъ въ Тегеранѣ было множество, — были распущены Мугабедзиномъ.
— Зачѣмъ мнѣ кормить соглядатаевъ, — когда тегеранцы сами кормятъ соглядатаевъ, состоящихъ при нихъ! — смѣялся великій визирь.
Соглядатаи остались безъ куска хлѣба и распускали про Аблъ-Эддина дурные слухи.
Слухи эти достигали Мугабедзина.
— Весь Тегеранъ проклинаетъ Аблъ-Эддина, а за него и великаго визиря. «Намъ и самимъ ѣсть нечего, — говорятъ тегеранцы, — а тутъ еще птицъ корми!»
Слухи эти упали на хорошую почву.
Государственный человѣкъ — кушанью подобенъ.
Пока мы голодны, кушанье пахнетъ хорошо. Когда поѣдимъ, и смотрѣть противно.
То же и государственный человѣкъ.
Государственный человѣкъ, который ужъ сдѣлалъ свое дѣло, всегда въ тягость.
Мугабедзинъ сталъ уже тяготиться Аблъ-Эддиномъ:
— Не слишкомъ-ли я ужъ осыпалъ почестями этого выскочку? Не слишкомъ-ли ужъ онъ возгордился? Такую простую вещь я придумалъ бы и самъ. Дѣло не хитрое!
Слухи о ропотѣ въ народѣ пришли во время.
Мугабедзинъ призвалъ къ себѣ Аблъ-Эддина и сказалъ:
— Ты оказалъ мнѣ дурную услугу. Я думалъ, ты сдѣлаешь что-нибудь полезное. Ты принесъ только вредъ. Ты меня обманулъ! Благодаря тебѣ, въ народѣ идетъ только ропотъ и растетъ недовольство! И все изъ-за тебя! Ты измѣнникъ!
Аблъ-Эддинъ спокойно поклонился и сказалъ:
— Ты можешь меня казнить, но въ правосудіи ты мнѣ отказать не захочешь. Ты можешь посадить меня на колъ, — но сначала спросимъ у самого народа: ропщетъ-ли онъ, и недоволенъ-ли? У тебя есть средство знать сокровенныя мысли персовъ. Я далъ тебѣ это средство. Обрати его теперь противъ меня.
На слѣдующій же день Мугабедзинъ, въ сопровожденіи Аблъ-Эддина, въ сопровожденіи всѣхъ своихъ визирей, поѣхалъ по улицамъ Тегерана:
— Чтобъ прислушаться къ голосу народа.
День былъ жаркій и солнечный.
Всѣ попугаи сидѣли на окнахъ.
При видѣ блестящей процессіи, зеленыя птицы таращили глаза и кричали:
— Да здравствуетъ великій визирь!
— Аблъ-Эддинъ, благодѣтель персидскаго народа!
Такъ они проѣхали весь городъ.
— Вотъ сокровенныя мысли персовъ! Вотъ что они говорятъ между собой у себя дома, когда увѣрены, что ихъ никто не подслушиваетъ! — сказалъ Аблъ-Эддинъ, — ты слышалъ своими ушами!
Мугабедзинъ былъ тронутъ до слезъ.
Онъ сошелъ со своего коня, обнялъ Аблъ-Эддина и сказалъ:
— Я виноватъ передъ тобой и передъ собой. Я послушался клеветниковъ! Они сядутъ на колъ, — а ты садись на моего коня, и я снова поведу его подъ уздцы. Садись, тебѣ говорятъ!
Съ тѣхъ поръ Аблъ-Эддинъ не выходилъ больше изъ милости у великаго визиря.
Ему при жизни была оказана величайшая почесть.
Въ честь него былъ устроенъ великолѣпный мраморный фонтанъ съ надписью:
— Аблъ-Эддину, благодѣтелю персидскаго народа.
Великій визирь Мугабедзинъ жилъ и умеръ въ глубокой увѣренности, что онъ:
— Уничтожилъ недовольство въ персидскомъ народѣ и внушилъ ему самые лучшіе помыслы.
А Аблъ-Эддинъ, до конца дней своихъ торговавшій попугаями и нажившій на этомъ большія деньги, записалъ въ своей лѣтописи, откуда взятъ весь этотъ разсказъ:
— Такъ иногда голоса попугаевъ принимаютъ за голосъ народа.