- ) Существуетъ, кажется, болѣе или менѣе распространенное у насъ мнѣніе, будто великій испанскій поэтъ Кальдеронъ до того католикъ, до того погруженъ въ древневѣковые предразсудки, что въ его твореніяхъ нѣтъ ни одной стороны, сочувственной нашему времени. Такое ошибочное мнѣніе могло возникнуть только вслѣдствіе весьма плохаго знакомства съ писателемъ, и предвзятой мысли, что у католическаго прелата — поэта, писавшаго драмы, похожія на мистеріи, нечего и искать чего-нибудь родственнаго вопросамъ и идеямъ, которые волнуютъ XIX вѣкъ.
Не говоря уже о томъ, что и въ своихъ полумистеріяхъ Кальдеронъ не просто католикъ, а сильный и независимый мыслитель, онъ написалъ еще много другихъ драмъ, въ которыхъ раскрыта передъ читателемъ совершенно реальная сторона человѣческой жизни. Въ этихъ послѣднихъ произведеніяхъ онъ является проницательнымъ психологомъ, трезвымъ, свободно мыслящимъ умомъ, сильнымъ обличителемъ и карателемъ сословныхъ и другихъ предразсудковъ, живущихъ и дѣйствующихъ и въ наше время, могучимъ борцемъ за права человѣка и неприкосновенность его личности, и въ этомъ смыслѣ великій испанскій поэтъ-мыслитель принадлежитъ и нашему времена.
Одну изъ такихъ драмъ предлагаю читающей публикѣ.
Въ ней необыкновенно сильно выраженъ весь ужасъ деспотической власти того общественнаго предразсудка, который основанъ на внѣшнемъ пониманіи чести и превосходно раскрыта та безъисходность положенія, въ которое поставлены мужъ и жена бракомъ, заключеннымъ не по взаимной любви.
По яркой обрисовкѣ характеровъ, по глубинѣ и силѣ психологическаго анализа, по простотѣ и строгой ясности построенія, это произведеніе принадлежитъ въ числу геніальнѣйшихъ созданій европейской поэзіи и можетъ стать наряду съ лучшими трагедіями Шекспира. С. Ю.
Король донъ Себастіанъ.
Донъ Лопе д’Альмейда.
Донъ Хуанъ де Сильва.
Донъ Луисъ де Бенавидесъ.
Донъ Бернардино.
Герцогъ Браганскій.
Донья Леонора.
Сирена, ея служанка.
Манриво, Селіо, слуги.
Лодочникъ.
Солдаты.
Свита короля.
ДѢЙСТВІЕ Ι-е.
правитьУже давно, государь, вы изводили дать мнѣ милостивое разрѣшеніе вступить въ брачный союзъ. Я желаю, чтобы не только моя судьба, но и мысли и желанія и дѣла мои были подчинены вашей высокой волѣ, а потому, доложивъ вашему величеству, кого я выбралъ въ супруги, и какъ былъ совершенъ бракъ, прошу васъ, дозвольте мнѣ снять съ себя военные доспѣхи и отложить оружіе хоть на нѣсколько времени. Мнѣ необходимо хотя не надолго замѣнить восторги битвъ мирными наслажденіями, лавровый вѣнокъ — вѣтвію оливы и бранную славу — любовью. Я умоляю васъ объ этомъ какъ о послѣдней наградѣ за мою усердную и полную самоотверженіи службу вашему величеству. Если я теперь получу на это милостивое соизволеніе, то сегодня же выѣду на встрѣчу къ моей возлюбленной супругѣ.
Я счастливъ вашимъ счастіемъ и желаю чтобъ оно болѣе и болѣе возрастало, а потому радуюсь что вы пріобрѣли для себя достойную супругу. Еслибы заботы о войнѣ, которую начинаю въ Африкѣ, не отнимали у меня всего времени, я былъ бы у васъ посаженымъ отцомъ.
О, да не увянетъ никогда божественный лавръ, которымъ увѣнчано ваше царственное чело!
Знайте, донъ Лопе, что я васъ высоко цѣню.
Вотъ теперь-то, я думаю, вы ужь очень довольны?
О, да, да…. Я счастливъ, я блаженствую и не могу сдержать моей радости!… Летѣть, летѣть бы мнѣ теперь!…
И не иначе какъ на крыльяхъ вѣтра? Не такъ ли?
О нѣтъ, нѣтъ! Вѣтеръ очень медленъ и лѣнивъ; мнѣ нужны пламенныя крылья бога любви.
Скажите пожалуста! Какое нетерпѣнье! Откуда взялось?
Развѣ не знаешь, что я спѣшу къ моей супругѣ?
Вотъ оно какъ! Да вы перепугаете всѣхъ. Скажцте! скорость вѣтра мала чтобы летѣть къ женѣ: какой же быстроты захочется чтобы умчаться отъ нея, когда надоѣстъ?
Не думалъ я такимъ воротиться къ тебѣ, милая родина!… Зачѣмъ я пришелъ сюда? Несчастному легче на чужбинѣ, — тамъ никто его не знаетъ!… (замѣтя донъ Лопе и Манрике) Я здѣсь не одинъ Стыдно, если увидятъ меня въ такой одеждѣ (хочетъ уйдти).
Вѣрить ли глазамъ? Не во снѣ ли я вижу? Не видѣнье ли это? (вслухъ). Постой, донъ Хуанъ!
Донъ Лопе!
Я сразу не повѣрилъ моему счастью, а потому не кинулся тотчасъ въ твои объятья, донъ Хуанъ!
Бога ради, остановись!… Я не могу допустить чтобы ты меня обнялъ…. О другъ, о донъ Лопе!…. О злая судьба!… Нищему въ лохмотьяхъ не прилично касаться груди, которая покрыта такими роскошными тканями, такими драгоцѣнными камнями.
Стыдно такъ говорить, донъ Хуанъ. Земныя блага зависятъ отъ слѣпаго счастья, а такой другъ какъ ты — даръ небесъ. Земное счастье я небесное блаженство? Да можно ли ихъ сравнивать!
Твои великодушныя слова оживляютъ меня, но не облегчаютъ моего горя. О! Что можетъ быть тяжелѣ нищеты. Чтобы найдти какое нибудь утѣшенье, если только оно возможно, я разскажу тебѣ все, донъ Лопе. Выслушай меня внимательно. Мы вмѣстѣ съ тобою отправились на завоеваніе Индіи, этой могилы ночи и колыбели солнца. Тогда мы были соединены съ тобою такою дружбою, что по истинѣ у насъ обоихъ были одно сердце и одна душа. Не алчность къ богатству, а жажда славы вдохнула въ васъ и въ товарищей нашихъ неслыханную смѣлость плыть въ эту страну, въ существованіе которой никто до того времени и не вѣрилъ. Слава загремитъ въ вѣкахъ объ этомъ походѣ отважныхъ рыцарей Лузитаніи сильнѣе, чѣмъ о баснословномъ плаваніи Язона. Предоставляю болѣе могучему голосу передать въ хвалебномъ гимнѣ великіе подвиги нашихъ героевъ. Великій Люисъ де Камоэнсъ описалъ уже вдохновеннымъ перомъ все то, что совершилъ своимъ побѣдоноснымъ мечомъ. Онъ равно великъ и въ поэзіи и въ битвахъ… Смерть твоего отца, донъ Лопе, заставила тебя воротиться на родину, а я остался въ Индіи. Ты знаешь какъ уважали меня и друзья и всѣ кого я только зналъ…. Это уваженье къ себѣ я потерялъ теперь…. Мысль объ этой потерѣ увеличиваетъ и безъ того уже едва выносимое мое горе! Или нѣтъ, нѣтъ…. Эта мысль служитъ въ то же время единственнымъ для меня утѣшеніемъ…. Послушай, какъ жестоко преслѣдуетъ меня судьба, и безъ малѣйшаго къ тому повода съ моей стороны. Въ Гоа я познакомился съ одною сеньорою, дочерью купца, скряги, которому страшная алчность и счастливая торговля помогли разбогатѣть непомѣрно. Она была и прекрасна и умна, а такое соединеніе ума и красоты въ одномъ лицѣ вѣдь рѣдкость, какую никогда почти и нигдѣ не встрѣтишь. Я былъ не равнодушенъ къ ней; я полюбилъ ее; я былъ вездѣ, гдѣ она, — и я былъ замѣченъ. Но кто выигрываетъ въ началѣ, тотъ проигрываетъ къ концу; кто радуется сегодня, тотъ плачетъ завтра. Такъ и въ любви! Донъ Мануэль де Суза, сынъ губернатора Гоа, человѣкъ впрочемъ достойный, талантливый и храбрый, — я убилъ его, и отнявъ у него жизнь, не хочу отнимать чести, — влюбился въ Віоленту. Такъ звали ту, которая подарила мнѣ много счастливыхъ минутъ и погубила меня. Всѣ почитали донъ Мануэля де Суза моимъ соперникомъ…. Я мало обращалъ вниманія на него. Скажу болѣе: его любовь увеличивала мое счастье. Его презирали, — ко мнѣ были благосклонны. Однажды, при восходѣ солнца… о Боже! лучше бы оно никогда не выходило изъ мрака ночи…. вмѣстѣ съ солнцемъ вышла изъ своего дома и Віолевта… Лучше бы вышло одно мое солнце! Да нѣтъ, мнѣ стоило только пожелать этого чтобъ вышли оба… Віолента, окруженная своими слугами, пошла къ пристани. Тамъ многочисленная толпа ожидала прибытія корабля… О, Донъ Лопе, отсюда начинаются всѣ мои бѣдствія!…. Слушай! Я и соперникъ мой, мы оба были въ толпѣ военныхъ, нашихъ друзей. Віолента прошла мимо насъ; она была восхитительна: своею красотою, легкою походкой она очаровала всѣхъ. Одинъ капитанъ сказалъ: «Что за прелестная женщина!» На это донъ Мануэль отвѣтилъ: «А о чувствахъ ея нельзя сказать того же.» — «Развѣ она жестока?» спросилъ первый. — «Ну нѣтъ, я не то хочу сказать», отвѣтилъ донъ Мануэль: «вкусъ у нея дуренъ, — не умѣетъ выбирать людей.» Тогда я сказалъ: «Ни къ кому она не благосклонна; потому что кромѣ меня никто ея не стоитъ.» — «Ты лжешь!!!» — воскликнулъ донъ Мануэль…. Я не могу продолжать… голосъ прерывается, нѣмѣетъ языкъ, смертельный холодъ пробѣгаетъ по всему тѣлу и леденитъ мнѣ сердце; нестерпимая боль пронзаетъ мою грудь при одномъ воспоминаніи о такой обидѣ!… О, злой предразсудокъ! Проклятый тиранъ жизни, отвратительный, гнусный законъ налагаемый обществомъ!…. Какъ, неужели нѣсколько безумныхъ словъ могутъ запятнать высокую честь, древнюю родовую честь, съ такимъ трудомъ, такими подвигами, цѣлымъ поколѣньемъ пріобрѣтенную честь?… Какъ, неужели одно слово, небрежно брошенное въ воздухъ, можетъ смѣшать съ грязью человѣка, и человѣка высоко доблестнаго, глубоко честнаго? Если честь есть драгоцѣнный алмазъ, неужели одно легкое колебаніе воздуха можетъ ее сжечь?… Если честь сіяетъ ярче солнца, неужели одно дуновеніе можетъ ее помрачить?… Но, я увлекся порывомъ чувствъ и прервалъ мой разсказъ, — прости меня донъ Лопе. — Не успѣлъ Донъ Мануэль произнести этого проклятаго слова — шпага моя была въ его груди… Меня не успѣли остановить Его слово и мой ударъ были какъ громъ и молнія; въ одно мгновенье онъ упалъ мертвый и обливалъ своею кровью песокъ!… Я скрылся въ только что отстроенную церковь. Тамъ искалъ я спасенья отъ преслѣдованій отца донъ Мануэля, губернатора Гоа…. Я жилъ въ гробницѣ. Не странно ли? Соперникъ мой убитъ, а живой похороненъ!… По истеченіи трехъ дней командиръ одного корабля который возвращался въ Лисабонъ, принялъ меня къ себѣ. Темнота ночи помогла мнѣ бѣжать на корабль. Я оставался въ его подводной части до тѣхъ поръ, пока это крылатое чудовище, дитя стихій порожденное вѣтромъ и водой, не помчалось въ Португалію по волнамъ океана…. Ахъ донъ Лопе! Если общество клеймитъ позоромъ тѣхъ кто терпѣливо сноситъ оскорбленія, зачѣмъ оно вопіетъ противъ Того, кто мститъ за обиду? Гдѣ же тутъ правда? Не безсмысленное ли противорѣчіе казнить и за то что сносишь обиду, и за то что мстишь за нее?… Сюда я прибылъ сегодня. Я такъ бѣдно одѣтъ, что мнѣ стыдно было показаться въ Лисабонѣ…. Теперь я ободренъ, теперь судьба ко мнѣ милостива; они утѣшила меня, она привела меня въ объятія истиннаго друга. Горячо обнимаю тебя, мой славный другъ донъ Лопе д’Альмейда! Чѣмъ только могъ я заслужить такую дружбу?….
Я выслушалъ тебя съ должнымъ вниманьемъ, донъ Хуанъ де Сильва, и обдумалъ все. Всякій, у кого только есть сердце, оправдаетъ тебя, какъ бы строго онъ ни судилъ. Кто можетъ знать, что ждетъ его впереди? Кто можетъ дерзко утверждать, что онъ съ самаго дѣтства не обреченъ уже на погибель? Кто похвалится и скажетъ: меня коварство не уловитъ въ свои сѣти, меня не отравитъ ядъ подносимый измѣной? Никто. Блаженъ, кто можетъ порѣшить дѣло такъ молніеносно какъ ты. Стократъ блаженъ, кто смѣшаетъ съ прахомъ дерзкаго врага и кто, какъ ты, высоко подниметъ свою честь, сохранивъ ее во всей чистотѣ и силѣ! Никакое облако не въ силахъ затемнить лучезарнаго сіянья твоей чести. Пусть видятъ всѣ, что твоя любовь ко мнѣ и моя въ тебѣ похожи на тѣ два растительные яда, которые, будучи взяты отдѣльно — смертельны, но смѣшавшись — до того уравновѣшиваютъ другъ друга, что сливаются въ одно цѣлебное питье Ты въ горѣ, я въ радости, — соединимъ же наши чувства, и твое горе умѣритъ мою радость, а моя радость прояснитъ твое горе, — и горе не убьетъ тебя, а радость не осилитъ твердости моего духа Я женился, донъ Хуанъ. жена моя изъ Кастиліи. Я не стану превозносить тебѣ несравненную красоту ея: — красота послѣднее качество въ женѣ; но супруга моя богата, благородна, добродѣтельна и умна такъ, что равной ей не найдешь во всей Испаніи. Это такое совершенство, какого ты и вообразить не можешь. Ея имя донья Леонора де Мендоса. Не я велъ ее къ брачному алтарю и клятву въ вѣрности ей произнесъ за меня уполномоченный мною дядя мой донъ Бернардино, который и прибудетъ съ нею въ деревню Гальега. Я спѣшу къ нимъ навстрѣчу: оттого я и одѣлся, какъ ты видишь, будто на торжественный пиръ. Тамъ великолѣпно убранная лодка ожидаетъ счастья принять въ себя мою прекрасную супругу и гордо мчаться по волнамъ съ такою безцѣнною ношей…. Мое счастье выросло съ тѣхъ поръ, какъ я увидалъ тебя, тебя моего милаго друга, моего несравненнаго донъ Хуана. Незаботься, не думай о томъ, что ты бѣденъ. Я богатъ. Мой домъ, мой столъ, мои лошади, мои слуги, все мое имущество, моя жизнь, моя честь, все твое, мой нѣжный другъ! Утѣшься, счастье оставило тебѣ истиннаго друга. Подумай, какъ передъ тобою безсильна злая судьба! При тебѣ остались мужество, котораго никто неодолѣетъ, при тебѣ гордый непреклонный твой духъ и могучая рука, готовая къ защитѣ чести! Съ тобой твой вѣрный другъ!…. Не отвѣчай, — любезности и лишнія слова между друзьями пошлы. Ѣдемъ, ѣдемъ скорѣе… Я хочу чтобы ты видѣлъ мое счастье. Сегодня моя супруга вступаетъ въ Лисабонъ. Вѣроятно она уже ждетъ меня по ту сторону залива. Мы проплывемъ съ нею три мили… Эти три мили для меня вѣчность такъ горю я нетерпѣніемъ принять ее въ мои объятья!
Но какъ же мнѣ ѣхать съ вами, донъ Лопе? Посмотри, какъ я одѣтъ. Не благородствомъ дорожитъ свѣтъ, а золотой одеждой!
Тѣмъ хуже для свѣта что одежда тѣла дороже ему одежды души Прошу тебя, пойдемъ со мной! (всторону.) Горячее дыханіе любви, вздуй сильнѣе, паруса моей ладьи, чтобы скорѣе она принесла меня къ моей супругѣ!
И я сяду въ лодку-самолетку я поскачу по типамъ… и прилечу скорѣе ихъ, и повѣщу мою новую госпожу, что спѣшитъ къ ней супругъ. Она непремѣнно дастъ мнѣ что нибудь. Вѣдь только и дѣло у новобрачныхъ что давать. (уходитъ.)
Отдохните здѣсь, прекрасная Леонора. Посмотрите, какъ эта гора увѣнчана цвѣтами. На ней, какъ на тронѣ, царственно возсѣдаетъ весна, собравъ вокругъ себя всѣхъ своихъ вельможъ и представителей. Отдохните здѣсь, прекрасная Леонора, до пріѣзда донъ Лопе, вашего счастливаго супруга. Отгоните отъ себя эту печаль. Я очень понимаю васъ: вы въ Португаліи, на чужбинѣ, и вспоминаете родную Кастилію.
Умоляю васъ, славный донъ Бернардино, не примите моей печали за признакъ неблагодарности съ моей стороны. Я очень хорошо чувствую я понимаю, какою высокою честью почтила меня судьба…. Вы знаете, часто и радость выжимаетъ слезы изъ глазъ.
Вы такъ любезно извиняетесь, сеньора, что ради этого самого извиненія я васъ благодарю за эти слезы. Я оставлю васъ на минуту; можетъ быть, наединѣ вы съумѣете разсѣять свою грусть. Вотъ тутъ вы будете защищены отъ зноя солнечныхъ лучей, а пріятная прохлада освѣжитъ и возстановитъ ваши силы. Да сохранитъ васъ Господь Богъ. (уходить.)
Ушелъ онъ, Сирена?
Ушелъ.
Никто насъ не услышитъ?
Никто; мы однѣ.
Такъ вырвись же на свободу ты, горе сдавленное съ такимъ трудомъ въ моей груди!… На волю, вонъ изъ сердца, тяжкое мученье… ты меня убьешь! Слезы, залейте, если можно, огонь, который сжигаетъ мою душу! Я выплачу, выплачу мое горе (рыдаетъ), а если нѣтъ, такъ пусть же пламя моихъ горячихъ слезъ и воплей испепелитъ всю мою жизнь.
Что это, сеньора? Остановитесь; подумайте объ опасности! Подумайте о чести!
Какъ, ты знаешь мое горе, знаешь что я погибла и упрекаешь за слезы, хочешь заставить молчать?!
Эти стоны и рыданья безполезны.
Безполезны! Да эти стоны, этотъ плачъ — голосъ самой природы. Все стонетъ, все плачетъ! Развѣ не стонутъ глухо цвѣты, когда ихъ лобызаетъ холодной вѣтеръ, а лучезарный другъ ихъ — солнце умираетъ за горами? Развѣ жалобный шелестъ листва, оторваннаго отъ роднаго стебля, отъ родной скалы, гонимаго непріязненнымъ вѣтромъ по голому песку, не плачь его? Развѣ не стонетъ лѣсъ, когда свирѣпая буря крутитъ я оскорбляетъ его гордый вершины? Развѣ птичка, безжалостно похищенная изъ роднаго гнѣзда, запертая въ золотой тюрьмѣ, не изливаетъ горя въ своей жалобной пѣснѣ? Развѣ не стонутъ волны, когда ихъ тѣснятъ безчувственныя скалы? Тщетно думаютъ онѣ пробиться сквозь каменныя стѣны, и только врѣзавшись глубоко въ тѣснины, съ ропотомъ и воплемъ бьются о холодныя камни…. Если вся природа плачетъ и стонетъ, — какъ же мнѣ не рыдать, какъ же мнѣ не стенать?
Чѣмъ же помочь этому горю? Донъ Люисъ умеръ, а вы замужемъ? На что же рѣшиться? Что же дѣлать?
Ахъ, Сирена, съ Люисомъ умерла и я. Жестокая, неодолимая судьба заставила меня выдти замужъ. У меня теперь нѣтъ радости. Одна печаль и печаль безъисходная. Грустная, мрачная, я буду трупомъ… Только разъ въ жизни я полюбила!… Я могла потерять Люиса, но не забыть его. Нѣтъ, забыть не могу! Забвенье невозможно тамъ, гдѣ засвѣтилась любовь!…. Женщина съ благороднымъ сердцемъ не забудетъ того, кого разъ полюбила. Вспомни, что было со мной, когда я узнала о его смерти….. Я вышла замужъ насильно…. Онъ умеръ, и я должна была умереть, и этотъ бракъ — моя могила Надо проститься съ любовью…. Ну, любовь, разстанемся!… Долго ты была моей спутницей, теперь я иду туда, куда ты не можешь слѣдовать за мною, иду къ алтарю холодной супружеской вѣрности, къ алтарю бездушной чести….
Трикраты счастливъ я, что прежде всѣхъ поспѣлъ сюда. Двадцать разъ счастливъ я, что прежде всѣхъ прибѣжалъ сюда. Сто разъ счастливъ я, что прежде всѣхъ прилетѣлъ сюда; прежде всѣхъ я могу цѣловать слѣды этихъ ножекъ. Подъ ними распускаются цвѣты. Это ножки самой весны, предшествующей знойнымъ днямъ жаркаго лѣта. Я желаю цѣловать только то, конечно, до чего самъ Богъ не запретилъ мнѣ прикасаться.
Кто вы такой?
Послѣдній изъ слугъ моего сеньора, но не послѣдній болтунъ. Я прискакалъ прежде вашего супруга для того, чтобъ извѣстить васъ о его пришествіи и получить за то какой нибудь подарокъ.
Сеньоръ донъ Лопе не очень спѣшитъ (даетъ Манрике нѣсколько монетъ). Вотъ вамъ за трудъ. Какую вы занимаете должность у сеньора донъ Лопе?
Имѣя такой прелестный, какъ вы видите, характеръ, чѣмъ же я могу бытъ, какъ не придворнымъ прелестникомъ?
Вы придворный?
Двора веселости, сеньора. Я истинный придворный, то есть, слуга по преимуществу, прототипъ слугъ, — готовъ для всѣхъ и на все. Я управитель, когда мнѣ нужно поживиться отъ хозяйства моего господина. Я камердинеръ — когда мнѣ захочется одѣться въ богато вышитое платье. Я дворецкій — когда мнѣ захочется стащить лучшій кусочекъ. Я секретарь — когда мнѣ выгодно разболтать секреты моего господина. Я конюшій — когда меня возьметъ, лѣнь ходить пѣшкомъ. Я кассиръ — когда мнѣ понадобятся деньги. Я буфетчикъ — когда захочется украсть серебреца. Я ловокъ и храбръ на побѣгъ. Я кучеръ — когда моему господину нужно ѣхать тайно на любовное свиданье. Сверхъ того, позвольте мнѣ доложить вамъ, сеньора, всѣ эти должности я исполняю не жалуясь никому, развѣ поворчу про себя.
Очень хорошо.
Я купецъ и торгую брилліантами…. Эти драгоцѣнные камни — дѣти солнечныхъ лучей, которые, проникнувъ въ раскаленные рудники, сообщаютъ прозрачность и сіянье каменнымъ зернамъ. Я иду изъ Лисабона въ Кастилію. Въ сосѣдней деревнѣ я увидѣлъ одно изъ чудесъ вселенной, ту даму которой вы сопутствовали. Мнѣ сказали, что она невѣста или новобрачная: мой товаръ всегда пріятенъ для дамъ, а бриліанты лучшіе свадебные подарки. Прошу васъ, посмотрите мой товаръ. Мои бриліанты сіяютъ ярче звѣздъ. Посмотрите, можетъ быть вы что-нибудь и купите; тогда и дорога въ Кастилію будетъ мнѣ не безъ прибыли.
Что за рѣдкій камень!… Что за вода! Какъ сіяетъ онъ, — просто горитъ! Подожди немного. (Леонорѣ) Божественная Леонора, сюда прибылъ купецъ съ бриліантами необыкновенной красоты и очень дорогими. Позвольте мнѣ предложить вамъ нѣсколько изъ нихъ. Посмотрите вотъ этотъ бриліантъ, купецъ мнѣ далъ его какъ образчикъ. Судя по его блеску, это истинный сынъ солнца — такъ онъ сіяетъ. Возьмите его.
Боже всемогущій, что я вижу?
Что? Каковъ?
Не смѣю вѣрить!
Прикажете привести его сюда?
Это тотъ самый бриліантъ…. (Сиренѣ) Зови его.
Это волшебство, колдовство! Любовь, освободи меня отъ этихъ чаръ, избавь отъ мукъ, исторгни изъ пучины! (Тихо Сиренѣ) Сирена, Сирена, это тотъ самый бриліантъ который я подарила донъ Люису де Бенавидесъ. Да, или слезы туманятъ глаза и мѣшаютъ разглядѣть, или это тотъ самый бриліантъ! Я сейчасъ хочу знать, какъ онъ попалъ сюда?
Я здѣсь, прекрасная сеньора….
Душа моего горя, сокровенная мечта моя воплотилась и стоитъ передо мной!
Остерегитесь, сеньора. Молчите. Я вижу теперь, чему вы удивились.
Я здѣсь къ услугамъ вашимъ, сеньора, и радуюсь случаю, который доставилъ мнѣ возможность предложить вамъ мои сокровища. Вотъ алмазъ, — самый огнеупорный минералъ. Я назвалъ его постоянствомъ. Онъ долженъ вамъ понравиться…. а вотъ и любовь, составленная изъ бриліантовъ. Говорятъ, любовь не прочна; но она у меня составлена изъ самыхъ твердыхъ камней, такъ что я смѣло могу сказать, что нѣтъ любви прочнѣе моей…. Еще есть у меня сердце, въ которомъ вы не найдете ничего фальшиваго. А вотъ, въ числѣ этихъ перстней вы отыщите такой, который носитъ названіе: не забуду тебя…. Была у меня еще драгоцѣнная вещь, составленная изъ изумруда и сафира. Изумрудъ у меня украли, остался одинъ сафиръ. Вы знаете, что изумрудъ — эмблема надежды, а сафиръ — ревности. И я имѣлъ право, сожалѣя о потерѣ, воскликнуть: «надежду у меня украли, оставили мнѣ одну лишь ревность!» Осчастливьте меня, сеньора, взгляните благосклонно на мое постоянство, мое не забуду, мое сердце, мою любовь.
Какъ остроуменъ этотъ купецъ! Какъ ловко онъ играетъ именами своихъ бриліантовъ! Умѣетъ сбывать товаръ!
Я согласна: сокровища ваши драгоцѣнны… но вы прибыли съ ними не во время. Я очень рада была бы обладать ими, еслибы вы раньше явились ко мнѣ: — но вы опоздали… Что станутъ думать обо мнѣ, если я буду любоваться вашимъ сердцемъ, вашею любовью, вашимъ постоянствомъ?… Впрочемъ покажите, я хочу ихъ видѣть…. Пожалуй вы стали бы негодовать на меня, что я, отговорившись неимѣніемъ времени, не захотѣла оцѣнить вашихъ сокровищъ, конечно драгоцѣнныхъ… Возьмите вашъ бриліанть. Съ нимъ я лишаюсь свѣта равнаго солнечному. Пеняйте не на меня, а на себя за то что опоздали.
Господинъ мои приближается.
Какое безпримѣрное несчастіе! Какое невыразимое горе!
Отравлено навсегда мое счастье!…
Жестокая участь!
Я пойду къ нему навстрѣчу.
Молчите всѣ! Когда войдетъ мой господинъ, мнѣ хочется подслушать у него какую нибудь глупость, первую его глупость…. Влюбленный, увидѣвъ въ первый разъ свою даму, точно игрокъ въ минут азарта, — непремѣнно совретъ.
О легкомысленная женщина, измѣнчивая, способная все забыть! О, женщина изъ женщинъ! Чѣмъ оправляетесь вы, что измѣнили мнѣ что забыли меня?
Я думала, что вы умерли. Я горько плакала объ васъ. Меня насильно отдали замужъ. Все же я не забыла васъ. Если бы я не была замужемъ теперь, если бы могла располагать собою, вы бы узнали легкомысленна ля, измѣнчива ли я, забыла ли я васъ!… Я не знаю этого человѣка, я не видала его никогда; я вѣнчалась съ нимъ заочно чрезъ уполномоченнаго отъ него.
Чудесно!… А чья жизнь отравлена? а чья душа погибла? Моя! не моего повѣреннаго, — моя!… А кто убить-то? — я, одинъ я! Вы правы — вы думали, что я умеръ. Не на глазахъ — значитъ въ могилѣ!… уѣхалъ милый, все равно что умеръ.
Не могу, Боже мой, не могу вамъ отвѣчать!… Вотъ мой мужъ — мой врагъ…. Я невѣрна вамъ, вы сказали?… Слушайте: говоря мужу, буду говорить вамъ.
О, Леонора! Громкая молва славила вашу красоту; я повѣрялъ этой славѣ и полюбилъ васъ. Воображеніе мое рисовало вашъ образъ, и я боготворилъ васъ. Теперь передо мною ваша красота во всемъ своемъ сіяньи — и я изумленъ: то, что создавало мое воображеніе — ни что передъ тѣмъ, что вяжу. Вы сами воплощенная хвала себѣ; всякая иная, выраженная словомъ, недостойна васъ. Влаженъ кто вами обладаетъ, блаженъ кто въ силахъ оцѣнить васъ! Разъ увидѣвъ, не забудешь васъ во вѣки.
Съ минуты подписанья свадебнаго контракта, живая или мертвая, я принадлежала уже вамъ…. Тогда я любила только вашу тѣнь, но эхта тѣнь была вашей тѣнью, и для меня было того достаточно. Васъ не было со мною, а я все-таки любила васъ. Ахъ, если бы я могла доказать вамъ мою любовь, такъ, какъ того желаетъ мое сердце. Я не испугалась бы никакихъ опасностей, я жизнь мою отдала бы чтобъ заплатить за вашу любовь! Если я смущена теперь, если я со страхомъ смотрю на васъ и не умѣю хорошо высказаться, вотъ тому оправданье: не я въ этомъ виновата — вы; я не имѣла возможности высказать всю силу любви, которую питаю къ вамъ.
Дядя и сеньоръ! Въ такую минуту мнѣ радостно прижать васъ къ моему сердцу.
Эти объятія соединяютъ насъ навѣки какъ бы двойнымъ родствомъ и двойною дружбой! Медлить некогда; я спѣшу въ Лисабонъ.
Какъ будетъ гордиться португальское море: оно на своихъ волнахъ понесетъ вторую Венеру.
Рыцарь увозитъ даму своего сердца, — тутъ бы и конецъ всему!…
Теперь, сеньоръ, вы сами все видѣли…. Не думайте больше объ ней, сберитесь съ духомъ и поберегите ваше здоровье и вашу жизнь. Теперь вѣдь все кончено, ничѣмъ не поправишь.
Неправда. Поправить можно.
А какъ?
Умереть, да, умереть должно. Это послѣднее средство; Леонора насмѣялась надъ моею любовью, вышла замужъ за другаго…….. (подумавъ). Нѣтъ я еще могу жить. Ревность даетъ мнѣ жизнь!….. Въ душѣ есть смутная надежда. Она говорила съ мужемъ, и большая часть ея словъ относились прямо но мнѣ.
Что за вздоръ говорите вы, сеньоръ!…
Да, да, мнѣ кажется, что я еще слышу ее. Я не проронилъ ни одного слова, — все помню. Выслушай и поймешь все: "Я тогда, " то есть подписавъ свадебный контрактъ "любила вашу тѣнь: но эта тѣнь "была ваша и для меня этого было достаточно. Васъ не было со мной, "а я васъ все-таки любила. Ахъ еслибъ я могла вамъ доказать мою "любовь такъ, какъ того желаетъ мое сердце. Я не испугалась бы "никакой опасности, я жизнь мою отдала бы на то чтобъ заплатить "за вашу любовь. Если я смущена теперь, если я со страхомъ смотрю на васъ и не умѣю хорошо высказаться, то вотъ мое оправданіе: не я виновата въ этомъ — вы! Я не нахожу средствъ высказать «всю силу любви, которую питаю къ вамъ»… Да, ко мнѣ относились эти слова, прямо ко мнѣ. Чего же больше?… Если даже моя надежда обратится въ сладкій ядъ, въ позолоченный кинжалъ для меня, что за дѣло!…. Лучше, клянусь Богомъ, задохнуться отъ счастья, чѣмъ отъ ревности. Пусть убьетъ меня горячая любовь, а не тупое отчаяніе!… Да совершится моя судьба! Цѣль моей любви воспламеняетъ душу и удесятиряетъ силы. Леонора будетъ моей, хотя бы мнѣ это стоило жизни.
ДѢЙСТВІЕ II.
правитьСирена души моей… а ты на бѣду мою настоящая сирена; завлекаешь меня въ свои сѣти и манишь надеждой, а не удовлетворяешь. Брось ты эту жестокость, не смѣйся надъ моею любовью! Подумай только, что и смиренный слуга не камень; и его могутъ ранить стрѣлы любви! О какая у тебя ручка! Подари меня хоть этой ручкой.
Ты чего-то просишь? Говори.
Мало ли чего бы я попросилъ, да ты не дашь; осчастливь меня пока хоть этой зеленой ленточкой.
Знаю я васъ, нынѣшнихъ любовниковъ; отъ васъ не отдѣлаешься одной лентой; захотите чего-нибудь побольше.
Разумѣется. Ну, да пока ленточку дай; увидишь какъ она раскипятитъ, воспламенитъ меня: какъ искры, посыплются остроты и тысяча одинъ сонетъ покроютъ тебя съ головы до ногъ неувядаемою славой.
Ну, пожалуй возьми. Посмотримъ какъ ты меня осонетишь…. (входитъ Леонора)…. Однако поди скорѣе отсюда; вонъ идетъ сеньора.
Я рѣшилась, Сирена! Со всѣмъ этимъ надо покончить. Я буду неприступной. Моя честь и жизнь принадлежатъ не мнѣ, а мужу. Иди къ донъ Дюису и скажи ему…. По имени меня не называй. Слово дама, ктобъ ни была она, священно для благороднаго рыцаря. Скажи ему: одна дама, полагаясь на его великодушіе и благородство, которымъ всегда вѣренъ гордый воинъ и знатный Испанецъ, проситъ его отказаться отъ любви…. Скажи ему, что всѣхъ изумляетъ его постоянное присутствіе на этой улицѣ, что въ Португаліи нетерпима кастильски и любезность…. Скажи ему, что я, обливаясь слезами, неотступно умоляю его возвратиться въ Кастилію и не ссорить меня съ мужемъ; что поведеніе его жены мучитъ и оскорбляетъ, что за его упорство мы оба, онъ и я, заплатимъ жизнію.
Все скажу, если только найду возможность поговорить съ нимъ.
Онъ постоянно тутъ, на этой улицѣ. Но ты ступай къ нему на домъ и тамъ переговори съ нимъ.
Честь!… Какую жертву приношу тебѣ!
Экспедиціонное войско ужь скоро отправится въ походъ.
Въ Лисабонѣ не останется ни одного гидальго, ни одного рыцаря. Всѣ спѣшатъ подъ знамена. Всѣ на перерывъ другъ передъ другомъ жаждутъ обняться со смертію на полѣ битвы. Такая смерть будетъ блистательнымъ прологомъ, который обезсмертитъ ихъ.
Я съ ними никакъ не согласенъ! Я не хочу умирать ради славы въ какомъ-нибудь прологѣ комедіи или интермедіи. Умру — такъ что за выгода въ томъ, что меня прославитъ на театрѣ какой-нибудь писака!
А ты не рѣшился ѣхать въ Африку?
Я? Нѣтъ еще. Впрочемъ, можетъ быть, и рѣшусь…. Какже? — любопытно посмотрѣть; будетъ о чемъ поговорить послѣ… Я, сеньоръ, не люблю убивать… Понимаете: я не хочу нарушатъ закона, въ которомъ родился, воспитался и живу. Этотъ законъ говоритъ: «ты неубьешь ни мавра, ни христіанина». Сказано: «не убій» — ну и кончено; никого и не смѣй убивать. Я этому охотно подчиняюсь. Я не духовный какой, не богословъ; умничать и перетолковывать на разные лады законъ Божій не умѣю.
А! Леонора!
А! милый мой супругъ! Давно мы не видались съ вами. И столько времени не вспомните обо мнѣ! Любовь жалуется за васъ; вы похищаете у нея лучшія минуты.
Вы истая Кастильянка… Леонора… оставимъ громкія слова и сладкую лесть. Намъ, Португальцамъ, голосъ разсудка дороже чувства. Кто въ салакъ высказать свою любовь я много говорятъ объ ней, тотъ мало любятъ. У васъ, Леонора, любовь болтлива; у меня она нѣма.
А у меня она дьявольски бѣшена.
Что это, Манряке? Ты всегда веселъ и счастливъ, когда я грустенъ.
Да что лучше-то: грусть или веселье?
Разумѣется, веселье.
Ну такъ какъ же вы хотите, чтобъ я промѣнялъ хорошее за дурное! Вы грустите… Очень дурно!… Очень дурно!… Исправьтесь. Веселитесь… Складнѣе вамъ перемѣнить грусть на веселье, чѣмъ мнѣ веселье на грусть. (Уходитъ).
Вы грустите, вы печальны… Я должна винить мое сердце, а оно васъ — за то что не знаетъ причины вашей грусти… Скажите, что печалитъ васъ, и я раздѣлю съ вами горе.
Долгъ рыцарской чести, наслѣдованный мною отъ предковъ вмѣстѣ съ кровью, возложенный на меня законами Божескими и человѣческими, зоветъ меня громко къ оружію на поле битвъ. Этотъ голосъ смущаетъ счастье моей мирной жизни, тревожитъ мой покой за наслѣдственныхъ лаврахъ, и жаждой славы воспламеняетъ ной рыцарскій духъ. Великій, славный донъ Себастіанъ, нашъ король, — да даруетъ ему Господь, какъ Фениксу, нескончаемые дни, — несетъ войну въ предѣлы Африки, Нѣтъ рыцаря, который бы остался въ Португаліи; всѣ воспрянутъ, заслышавъ военную трубу. Съ ними, на поле чести желалъ бы и я летѣть!… Но я — вашъ мужъ. Безъ позволенья Леоноры я не смѣю предложить себя королю. Пусть вамъ буду обязавъ я и восторгами битвъ, и славой которую добуду.
Своими словами вы вдохнули въ меня энергію и силу, которыхъ у меня не было… Отпустить васъ для меня все равно что подписать смертный приговоръ самой себѣ… Я ничего не рѣшаю… Мои желанія должны умолкнуть передъ вашей волей!… Но нѣтъ, чтобы доказать вамъ, какъ высоко я цѣню вашъ рыцарскій духъ, я подавляю въ себѣ чувство любви и вдохновляюсь только мужествомъ… Исполняйте вашъ долгъ, служите донъ Себастіану, — да продлитъ Господь его дни! Кровь дворянъ есть собственность королей. Я не хочу, чтобы говорили: женщины боязливы и умѣютъ только лишать мущинъ и мужества и силы, тогда какъ онѣ созданы на то чтобы творить изъ нихъ героевъ… Вотъ что совѣтуетъ вамъ мое сердце, хотя и нѣжно васъ любитъ: Оно говоритъ вамъ какъ бы не дону Лопе, не моему супругу, и чувствуетъ и знаетъ, что только вамъ однимъ, благородному рыцарю, можетъ оно такъ говорить, (уходитъ).
Донъ Хуанъ! видалъ ли ты когда такую доблесть въ женщинѣ.
По истинѣ она достойна того, чтобы молва и поэзія повсюду раз несли славу объ ней.
Ну, ты что совѣтуешь мнѣ?
Я, донъ Лопе, посовѣтую тебѣ другое.
Говори.
За чѣмъ тому, кто счастливъ среди мира и тишины, отряхать пыль и стирать ржавчину съ давно покоющагося оружія! Не тебѣ, а мнѣ слѣдовало бы идти на эту войну, Донъ Лопе…. да, мнѣ, если бы несчастья не приковали меня къ мѣсту моего убѣжища. Я принуждёнъ, скрываться; нельзя виновному явиться на глаза къ королю!… Вотъ мое оправданье, а твое — долгая твоя служба. Мало что ли для тебя пріобрѣтенной уже славы? Не ходи, мой другъ, нѣтъ не ходи. Повѣрь мнѣ. Не смотря ни то что женщина указываетъ тебѣ бранную славу; мущина удерживаетъ тебя. (уходитъ)
Храните меня вышнія силы!… Можетъ ли человѣкъ въ такомъ положеніи, какъ я, что нибудь разсудить, что нибудь рѣшить!… Ахъ если бы можно было раздѣлиться на двѣ части, такъ, чтобы хотъ одна изъ нихъ была здорова и могла отдохнуть?… Или лучше, я бы хотѣлъ отдѣлить мою душу отъ тѣла такъ, чтобы она не чувствовала того, что будутъ произносить мои уста, чтобы безстрастно могла она судить все, что скажу въ позьзу и во вредъ себѣ!… Или ужь лучше, чувствуй душа! да только ты, языкъ, онѣмѣй; вы, очи, ослѣпните, истребися слухъ и изчезни память!… Нѣтъ, я слабъ душой, очень слабъ!… Λ былъ когда то безтрепетенъ. Теперь стыжусь, краснѣю за себя!… Честь! за чѣмъ ты все видишь, все слышишь и не смѣешь высказать, назвать по имени свою обиду? Вѣдь этакъ надорвется грудь отъ муки, сердце не выдержитъ напора чувствъ и взорветъ его какъ мину!… Стонать мнѣ нужно, излиться въ вопляхъ, а вотъ стонать-то я не привыкъ, вопли-то и не въ моей природѣ!… Никто и никогда не посягнулъ на мою честь ни на войнѣ, ни въ мирѣ. Не ждалъ я обиды и не приготовился!… Обида! Назови ее по имени, Лопе!.. выскажись…. легче будетъ…. Нѣтъ, уста, не произносите…. за одну букву этого имени смерть замкнетъ васъ навсегда. Однимъ намекомъ я смертельно оскорблю себя и, какъ оскорбителя, убью!… Ни слова о томъ, что я ревную…. Га!… вырвалось слово! Я не могъ удержать его, не могу и вогнать обратно въ глубину моей души это роковое слово, этотъ смертельный ядъ, который палитъ и пожираетъ меня. Ты, позорный, не похожъ на другіе яды; тебя источило само сердце!… Никогда ни одна змѣя, ни одинъ аспидъ не отравлялись собственнымъ ядомъ; меня только небо наградило такою ядовитою скорбью, которая отравляетъ самого же меня!… Ревную, сказалъ я?… Да…. О Боже! храни мою душу. Кто этотъ Кастилецъ, который точно приросъ къ моимъ дверямъ, точно прикованъ къ моимъ окнамъ? Какъ живая статуя, все тутъ онъ, на глазахъ моихъ. Всюду слѣдуетъ онъ за ней, — на улицѣ, на гуляньѣ, въ церкви! Вездѣ лицо его обращено къ ней, точно геліотропъ къ солнцу; точно хочетъ онъ втянуть въ себя и поглотить всѣ лучи моей чести! За чѣмъ?… О Боже всемогущій. защити мою душу! За чѣмъ Леонора такъ легко отпустила меня на войну и говорила такъ, что уже я долженъ ѣхать, хотя бъ и не хотѣлъ!… За чѣмъ, — о Всесильный, сжалься надо мной!… Донъ Хуанъ убѣждалъ меня остаться дома… Не приличнѣе ли, не сообразнѣе ли бы было съ дѣломъ, помѣняться имъ ролями, каждому изъ нихъ говорить противное тому, что говорили? Донъ Хуанъ долженъ былъ меня посылать, а Леонора — удерживать…. О, да такъ было бы лучше! гораздо лучше!… Вотъ обвиненія!… Посмотримъ оправданія…. Честь если хочетъ остаться честью, не должна быть опрометчивой, должна, утверждать свой приговоръ на прочномъ основаніи. Развѣ не возможно, что Леонора отпустила меня на войну только потому что она умна, благородна и мужественна? Останься я дома, пострадала бы моя слава…. Да, это возможно!… А развѣ невозможно, что и Хуанъ совѣтовалъ мнѣ остаться дома только потому, что не было нужды мнѣ уѣзжать, и Леонора была бы огорчена… Да, и это возможно!… А развѣ не возможно и то, что цѣль домогательствъ этого вздыхателя совсѣмъ не въ моемъ домѣ? Даже положимъ, принимая все въ худшемъ видѣ, что онъ ухаживаетъ за Леонорой, что онъ ее вездѣ поджидаетъ, что онъ вездѣ на нее именно смотритъ, что онъ ее любитъ, — чѣмъ же я тутъ оскорбленъ? Леонора есть то, что она есть, а я — есмь я, и ни что не въ силахъ даже слегка затуманить ея свѣтлое ими и мою чистую честь!… О Боже! однако и легкое облако, проходя мимо лучезарнаго солнца, конечно не уничтожаетъ его, но туманить, пятнаетъ и помрачаетъ!… Ну, честь, нѣтъ ли у тебя еще какихъ тонкостей, чтобы смутить меня, другихъ мукъ, чтобы помучить меня, другихъ обвиненій, чтобы убить меня?… Нѣтъ, тутъ остановилась твоя власть; нѣтъ, такъ не убьешь ты меня. Я буду слѣдить тайно, осторожно, внимательно, неусыпно, пока, такъ сказать, собственными руками не ощупаю того, что рѣшитъ вопросъ о моей жизни и смерти; а до тѣхъ поръ, Боже, поддержи меня, помоги мнѣ!
Никакъ я не могла ускользнуть отъ него и войдти въ этотъ домъ. Тутъ живетъ донъ Люисъ. Манрике шелъ по моимъ пятамъ. Что дѣлать?
Гей, женщина подъ покрываломъ, женщина злой духъ! Идете вы и озираетесь и молчите и ловко путаете меня вашими эволюціями. Женщина въ сѣренькомъ платьицѣ, забравшая весь вѣтеръ въ свою длинную мантилію, женщина обутая въ плетенки! Постойте, откройтесь, говорите. Я хочу знать, что вы такое? Ваше молчаніе и покрывало даютъ очень дурное мнѣніе объ васъ. Я начинаю думать, что вы глупы и дурны собой.
Только-то? Чтожъ остановились? Продолжайте!…
Больше мнѣ нечего сказать.
А многимъ женщинамъ ты тоже самое говорилъ?
Нѣтъ, и покаялся и сталъ мудрецомъ! Клянусь честью! сегодня я говорилъ только съ пятью женщинами.
Наконецъ-то, нашла я мущину примѣрно-постояннаго; я то-же, что и вы. У меня всего на все девять любовниковъ.
Я вамъ охотно вѣрю, а чтобы вы также маѣ повѣрили, я покажу вамъ подарки моихъ красотокъ, знаки ихъ нѣжностей, (показываетъ косу) Вотъ видите — коса; она большая грѣшница, а когда-то хорошо исполняла свою должность, не смотря на то что фальшивая; уловила много сердецъ. Ловко, какъ патеръ на исповѣдь, зазывала она на тайную бесѣду. Ну да ужъ и мучили-же, трепали-же ее? Бѣдняжка! Теперь голубушка и постарѣла и порыжѣла; ну да это ничего; все-таки мила моему сердцу. (показываетъ китовый усъ изъ корсета) А вотъ видите эту палочку? Это небольшой волосокъ изъ усовъ кита. Чтобъ подарить его вынимали изъ юбки съ такимъ трудомъ, какъ будто выламывали себѣ ребра. Удивительны этѣ палочки? Они подымаютъ высоко увядшія груди и покоряютъ упорныя плечи. По милости этихъ палочекъ теперь всѣ таліи лгутъ, клянусь усами кита! (показываетъ башмаки) А вотъ видите этотъ башмачокъ! Когда-то онъ былъ домикомъ, въ которомъ обитали два карлика по-очередно и никогда повстрѣчались. (показываетъ перчатку) А вотъ и женская перчатка соловьинаго цвѣта, и полиняла она какъ соловушекъ осенью, (показываетъ зеленую ленту) Смотрите какъ она жирна; понюхайте: чѣмъ пахнетъ? — помадой модныхъ гидальго: по всему видно, что много около нихъ потерлась. А эту ленту подарила мнѣ знатная госпожа.
Вотъ вреть-то! Это моя лента.
Да я ее не люблю.
Почему?
Потому что она безъ ума отъ меня.
Да развѣ это причина не любить?
Если женщина хочетъ чтобъ я отвѣчалъ любовью на ея любовь, она должна притвориться что не любитъ меня, смѣяться надо мною, возбуждать во мнѣ ревность, ежеминутно меня мучить, гнать отъ себя и все-таки срастно желать, чтобъ я былъ неотлучно съ нею. Ко всему этому должно прибавить что я очень чувствителенъ, и та, которая меня любитъ, должна принять это въ разсчетъ. Всѣ женщины такъ поступаютъ. Я знаю это хорошо, а потому смѣюсь тогда когда другіе плачутъ.
А что, хороша эта дама?
Э, Боже мой! — нѣтъ. Она такъ нечистоплотна!
Негодный!… (вслухъ).. Умна ли она по крайней мѣрѣ?
Да, Боже мой, нѣтъ. Она глупа.
Гнусный человѣкъ!… (вслухъ) По крайней мѣрѣ глаза у ней хороши?
Да, нѣтъ же, нѣтъ. Когда она плачетъ, вмѣсто слезъ изъ глазъ течетъ какой-то гной.
Чудовище!… (вслухъ) Чтобъ доказать вамъ, что вы мнѣ нравитесь, что я хочу васъ любить, прошу у васъ на память эту ленту. Подарите мнѣ ее.
Съ удовольствіемъ, возьмите, (отдаетъ ленту).
Ахъ, сеньоръ, ахъ!…
Что съ вами?
Мой мужъ, мой мужъ идетъ. Бѣгите скорѣе. Спасайтесь вонъ въ ту улицу. Когда уйдетъ мужъ, вы меня найдете вонъ въ томъ домѣ, въ нижнемъ этажѣ.
Лучше этого мѣста найти нельзя: я живу въ томъ же домѣ.
Наконецъ-то, никѣмъ не замѣченная, побывала я у донъ Люиса. Штуку же я сыграла съ Манрике!… Ну да и онъ ужь потѣшился надо мною!… Ахъ, Боже мой! сколько ругательствъ должна я. была проглотить… Ну, пусть я дурна: это еще не очень обидѣло бы меня; пусть я глупа: это все еще ничего; но сказать, что изъ моихъ глазъ течетъ гной… какой ужасъ! Поплатится же онъ у меня за это дорого, негодяй!…
Сирена!
Сеньора?
Чего мнѣ стоило дожидаться тебя!… Что я вытерпѣла!.. Какой страхъ!… Ну что? видѣла его?
Видѣла, сеньора, и вотъ его отвѣтъ. Сверхъ того онъ на словахъ приказалъ мнѣ просить у васъ позволенія видѣться съ вами одинъ только разъ. Потомъ онъ уѣдетъ и навсегда оставитъ васъ.
Какая ты вѣтреница, Сирена! Что ты со мною сдѣлала? Зачѣмъ ты взяла это письмо?
Затѣмъ чтобы вамъ отдать.
О, злое искушеніе, противъ воли моей вползаешь ты мнѣ въ душу.
Письмо написано, принесено: что за важность если вы теперь его прочтете?…
Хорошо ты думаешь обо мнѣ, Сирена!… Надо сжечь это письмо, изорвать его!.., (всторону) Ничего не понимаетъ, глупая! должна бы просить, умолять меня чтобъ я распечатала письмо!… Какъ мнѣ хочется его прочесть!…
Чѣмъ же виновато письмо, что его принесли? За что его такъ жестоко казнить!
Хорошо! подай мнѣ письмо, я его изорву.
Сперва прочтите, потомъ изорвите, умоляю васъ.
Вотъ такъ, хорошо. Пусть больше, проситъ. (Вслухъ). Какъ ты мнѣ надоѣла!… Вижу по твоимъ глазамъ: ты принимаешь письмо это къ сердцу. Мой отказъ огорчаетъ тебя. Вотъ и слезы у тебя на глазахъ… Изволь, такъ и быть: для тебя я распечатаю, для тебя прочту его. Слышишь, Сирена, — только для тебя.
Я это очень вижу (показываетъ на письмо). Читайте же, что онъ тутъ пишетъ.
Вотъ что (читаетъ): «Еслибы я могъ повиноваться вамъ и забыть васъ, я могъ бы еще жить. Уничтожитъ въ себѣ любовь къ вамъ было бы величайшимъ для меня благомъ… Боже всемогущій, когда бы это было возможно! Стараюсь побѣдить себя и не могу. Нѣтъ, не могу. Сердце мое любитъ, любитъ васъ, несмотря на всѣ мои несчастія, несмотря на ваше жестокое, холодное приказаніе!… Мнѣ забыть васъ, мнѣ отказаться отъ васъ!… Нѣтъ, этого счастья не дано отверженному и презрѣнному сердцу того, кто такъ сильно васъ полюбилъ… Окажите мнѣ послѣднюю милость, притворитесь хоть на нѣсколько минутъ, что любите меня, и исполните послѣднюю мою просьбу… потомъ я постараюсь васъ забыть… Сказавъ да на мою просьбу вы сдѣлаете меня счастливымъ хоть на минуту, отвергнувъ — оскорбите. Легче забываешь счастье, чѣмъ оскорбленіе».
Плачете. Куда же дѣвалась ваша гордость,?
Что? нѣтъ, ничего. Я плачу о прошломъ: оно тикъ ясно возстало передо мною.
Кто сильно любитъ, тотъ трудно забываетъ.
Онъ нанесъ смертельную рану моему сердцу, онъ убилъ меня!.. Передо мною теперь, какъ живой, образъ милаго убійцы: чтожь мудренаго, что рана раскрылась передъ нимъ и точитъ кровь, и сердце мое ноетъ… Предупреждаю тебя, Сирена это не кончится добромъ: онъ погубитъ меня, если не удалится отсюда.
Вы однѣ можете удалить его.
Я? Что хочешь ты сказать?
Примите и выслушайте его. Онъ вѣдь сказалъ, что оставитъ Лисабонъ если вы ему дозволите видѣться съ вами одинъ только разъ.
Да развѣ это возможно?… Конечно… я готова… Какъ придти ему сюда?
Очень легко. Теперь почти ужь ночь на дворѣ. Самая удобная минута: не такъ рано, чтобы можно было кого-нибудь узнать и не такъ поздно, чтобы мущины, входя въ нашъ домъ, могъ возбудить подозрѣніе въ сосѣдяхъ… Сеньоръ донъ Лопе, — вы сами это хорошо знаете, — никогда не возвращается домой въ это время. Что касается до донъ Люиса, такъ онъ навѣрно тутъ, подлѣ насъ. Я схожу за нимъ и тотчасъ приведу сюда. Здѣсь, наединѣ, вы можете объясниться съ нимъ какъ хотите. Выслушайте, успокойте его, а тамъ предоставьте все судьбѣ, — пусть дѣлаетъ она что хочетъ.
Какъ все это легко у тебя устраивается! Такъ легко, что мнѣ даже не чемъ и думать. Ты отняла у меня всякій страхъ. Даже за честь мою не боюсь. Ступай скорѣе.
Чего мнѣ бояться? Я — да, я, побѣдить себя сумѣю!….. Не легкомысленно рѣшалась я на такое свиданіе. Честь заставила, она же и защититъ меня…… А если… если ты меня оставишь, честь, если побѣда не со мной, такъ жизнь и смерть въ моихъ рукахъ; я убью себя!…. Я вся дрожу!… Все чудятся донъ Лопе!…. (ходить по комнатѣ). Мои шаги принимаю за его шаги. Точно онъ идетъ… Каждое дуновеніе вѣтерка принимаетъ его образъ!… Можетъ бытъ онъ тутъ!… Можетъ бытъ лгъ слушаетъ! Нѣтъ, страхъ играетъ моимъ воображеніемъ. О Боже! возможно ли, чтобъ знатная, окруженная почетомъ женщина, рѣшалась на такое дѣло!… Ахъ!…
Вотъ сеньора Леонора.
Какъ долго и нетерпѣливо ждалъ я этого свиданья, а вотъ теперь дрожу! Я желалъ бы даже чтобъ его и совсѣмъ не было.
Сеньоръ донъ Люисъ, вотъ вы и у меня…. Вотъ случаѣ, котораго вы искали.. Объяснитесь скорѣе и уходите (встороту). Я испугалась моего собственнаго голоса! Ноги мои оледенѣли и недвижны, какъ въ оковахъ… Дыханье мое, полное любви и смятенія, сперлось и душить меня какъ веревка.
Вы знаете, прекрасная Леонора, если только не забыли вашего блаженства, что я увидѣлъ васъ въ первый разъ, и, — простите, тогда же полюбилъ васъ, — въ окрестностяхъ Толедо, моей и вашей родины. Тогда, — я помню хорошо, — за разсвѣтѣ дня вы были въ полѣ усѣянномъ цвѣтами. Сами роскошный цвѣтокъ, вы рвали цвѣты, а новые выростали тамъ гдѣ ступали ваши ножки…
Дайте мнѣ говорить; я буду кратче. Послѣ этого вы долго не покидали нашей улицы, были какъ бы прикованы въ нашему балкону, не смущались моимъ невниманіемъ, доказали что умѣете любить твердо и постоянно, и я васъ замѣтила. Кого изъ насъ не побѣдитъ мущина, когда на его рѣсницахъ задрожитъ слеза любви? Чего не сдѣлаютъ рѣшетки оконъ и записки! Мы съ вами обдумали нашу свадьбу… Вдругъ вамъ дали полкъ… Вы на службѣ короля; вы уѣхали во Фландрію….
Правда, я туда уѣхалъ. Тамъ на приступѣ къ одной крѣпости умеръ, храбро сражаясь, аррагонскій рыцарь донъ Хуанъ де Бенавидесъ. Сходство его фамиліи съ моею послужило основаніемъ молвѣ о моей смерти. Какъ легко повѣрили въ этой лжи, едва эта вѣсть достигла до Толедо!….
Ужасна была эта вѣсть для меня!… Горько плакала я, но я не скажу ни слова о моемъ горѣ и о моемъ отчаяніи, хоть бы они и могли меня оправдать….А сколько было страданій и слезъ о нашей любви!… но довольно объ этомъ…. Меня принудили обвѣнчаться заочно съ донъ Лопе.
А я, воротясь на родину, въ Испанію, узналъ что вы невѣста; я думалъ что еще успѣю предупредить вашъ бракъ. Ничего не зная, я спѣшилъ по вашимъ слѣдамъ — и вы меня увидѣли купцомъ.
Я ужъ была обвѣнчана!… Теперь я замужемъ! Зачѣмъ вы здѣсь?
Затѣмъ чтобы знать кого винить: судьбу, или васъ?… Если я узнаю что вы мнѣ измѣнили, тотчасъ отправлюсь во Фландрію и тамъ пуля исполнитъ пророчество молвы: убьетъ не донъ Хуана де Бенавидесъ, а донъ Люиса де Бенавидесъ.
Идутъ по лѣстницѣ.
Боже, что мнѣ дѣлать?… Останьтесь здѣсь. Пусть застанутъ васъ одного…. Здѣсь темно…. уйдете незамѣченнымъ!… Не уѣзжайте въ Кастилію. Объяснимся послѣ.
Вотъ несчастье! Съ чѣмъ его можно сравнить?… Темно!… Все покрыто мракомъ, все грозитъ бѣдой!… Я никогда здѣсь не бывалъ; не найду выхода… Оставили меня одного въ страхѣ и смятеніи.
Странно что до сихъ поръ не зажгли огня. Кто тутъ ходитъ?.. Кто тутъ?.. Не отвѣчаютъ. (молчаніе).
Какъ бы найдти выходъ?
Кто тутъ? Отвѣчайте, или шпага моя заставитъ говорить.
Я слышу удары шпагъ, а комната еще не освѣщена.
Чьи это шаги?
Сбѣгаю за огнемъ.
Невольно дрожу.
Еще разъ: кто ты?
Кому нужно мое имя?
Если не отвѣтишь, тысяча ранъ въ твоей груди заставятъ тебя говорить.
Скорѣе огня!
О, Боже!
Донъ Хуанъ!
Донъ Лопе!
Что это значитъ?
Кто-то ускользнулъ отсюда, какъ только я вошелъ.
Должно быть воръ.
Кто ускользнулъ?
Я нѣсколько разъ окликалъ его, и никакого отвѣта. Одно молчаніе.
Нужно притвориться… Надо чтобъ я на мысль донъ Хуану не пришло мое гнусное подозрѣніе. (Вслухъ) Ну, еслибы мы убили другъ друга, донъ Хуанъ? Вотъ было бы хорошо! Вѣдь вышелъ-то отсюда я. Ты разсердилъ меня. Ну какъ же? Посуди самъ, мой другъ. Въ моемъ собственномъ домѣ, да меня же спрашиваютъ: кто я? Разумѣется, я взбѣсился, замолчалъ и отвѣтилъ шпагой на вопросъ.
Подумайте, что могло случиться! а?
Да нѣтъ, это невозможно! Тутъ былъ другой. Онъ здѣсь, непремѣнно въ этомъ домѣ, я увѣренъ. Онъ не могъ убѣжать въ ту дверь, въ которую ты сюда вошелъ.
Говорю тебѣ что былъ я.
Странно!
Какъ досаденъ недогадливый другъ! Такъ что же? Если ты ужъ такъ увѣренъ что здѣсь кто нибудь спрятался, ступай въ ту комнату и стереги эту дверь, я осмотрю весь домъ.
Изволь. Осмотри хорошенько. Будь спокоенъ, никто отсюда не выдетъ, за это я отвѣчаю.
Ну такъ слушай же: чтобы ни случилось, не выходи изъ той комнаты и не отходи отъ двери ни на шагъ. (Показываетъ на дверь, въ которую вошелъ. Донъ Хуанъ въ нее уходитъ).
Если только… я съумѣю овладатъ собою, сохраню присутствіе духа, буду хладнокровенъ!… Въ непроницаемой тайнѣ готовится такое мщеніе, что будетъ для всѣхъ урокомъ. (Вслухъ) Манрике! или впередъ и свѣта.
Не смѣю, сеньоръ; боюсь. Я не люблю домовыхъ.
Чего жъ ты боишься?
Всего.
Не входите сюда, сеньоръ! Я вамъ ручаюсь, здѣсь никого нѣтъ.
Пустите меня! (къ Манрике) Ступай отсюда. Никто не долженъ быть свидѣтелемъ моего позора, (беретъ у Манрике факелъ и входитъ въ комнату Леоноры, а Манрике уходитъ).
Сирена! Судьба меня преслѣдуетъ… Ужасно! Я съ ума сойду! Донъ Лопе увидитъ тамъ донъ Люиса… Несчастный думалъ спастись, и попалъ въ мою комнату… Навѣрно они ужъ встрѣтились!… Что мнѣ дѣлать? Не могу двинуться съ мѣста: ужасъ приковалъ меня къ полу.. Ужасъ!… Ужасъ! (входятъ: донъ Люись съ обнаженною шпалой, закрывшись плащемъ до глазъ, за нимъ донъ Лопе съ факеломъ въ одной рукѣ и съ обнаженною шпалой въ другой).
Откройте лицо ваше, сеньоръ!
Опустите вашу шпагу… Вонзить ее въ того, кто не защищается, больше стыда, чѣмъ чести,
Кто вы такой?
Я кастилецъ. Я убилъ на поединкѣ моего соперника въ любви къ одной кастильской дамѣ, былъ изгнанъ за это изъ отечества и скрылся въ Лисабонъ. Братъ убитаго отыскалъ меня здѣсь съ цѣлью измѣннически убить. Сегодня вечеромъ я проходилъ по этой — улицѣ вдругъ три человѣка напали за меня, какъ воры, у воротъ вашего дома. Я былъ безоруженъ, они вооружены. Сознаюсь, я испугался, и не надѣясь одолѣть трехъ вооруженныхъ, бросился въ вашъ донъ и взбѣжалъ по лѣстницѣ сюда Они не погнались за мною, потому ли что боялись напасть вторично, или были увѣрены что въ домѣ вашемъ я безопасенъ. Я рѣшился выждать въ этой комнатѣ когда они уйдутъ. Когда все утихло на улицѣ, я хотѣлъ выдти отсюда, но въ эту минуту съ кѣмъ-то столкнулся, кто-то закричалъ мнѣ: кто тутъ и обнажилъ шпагу. Я думалъ что это были мои враги и скрылся въ сосѣднюю комнату. Теперь вы знаете почему нашли меня въ той комнатѣ. Убейте меня. Я намъ сказалъ правду Я не хочу чтобы за меня страдало чье-нибудь имя и умру съ радостію. Лучше быть жертвою честнаго гнѣва, чѣмъ молить о пощадѣ.
Сколько мукъ я вынесъ, когда онъ только ходилъ передъ моимъ домомъ, а теперь онъ здѣсь!… Прочь мысль невыносимая! Можетъ, онъ не лжетъ… А если?… Пока еще нѣтъ причинъ взрывать всего за воздухъ!… Терпи пока, Лопе, и молчи. (Вслухъ) Очень радъ, что мой домъ послужилъ для васъ защитой. Если бы я не былъ женатъ, то предложилъ бы вамъ поселиться у меня. Долгъ рыцаря быть щитомъ тому, кого преслѣдуетъ измѣна. Разсчитывайте, сеньоръ, на мою помощь. Моя рука къ услугамъ вашимъ; съ нею вы не обратите тыла къ своимъ врагамъ. Теперь, чтобы могли вы выдти отсюда незамѣченнымъ, я проведу васъ въ садъ и покажу тамъ тайный выходъ изъ него. Такая предосторожность нужна какъ мнѣ, такъ и вамъ. Слуги всегда враги своимъ господамъ. Я не хочу чтобъ они разсказали что я нашелъ васъ здѣсь… не хочу чтобъ указывали на меня пальцемъ. Я знаю, вы мнѣ сказали правду; но, понимаете, злорѣчіе не щадитъ никого. Злорѣчіе жадно ищетъ пищи для себя… И еслибъ я узналъ, еслибы подумалъ, еслибы даже вообразилъ, что кто-нибудь хочетъ, или можетъ запятнать мое имя, мою честь, хотя бы то была служанка, послѣдній рабъ, какъ ни ничтоженъ онъ, клянусь Богомъ, я не только убилъ бы его, не только источилъ бы по каплѣ его кровь, — я бъ вырвалъ его душу и уничтожилъ ее, если только можно уничтожить душу шпагой или кинжаломъ!… Идемте; я самъ посвѣчу вамъ до выхода изъ сада.
Голосъ застылъ въ моей груди… Вотъ она, — гордость португальская!..
Теперь только могу вздохнуть свободно. Теперь только выхожу изъ оцѣпененья!… Все кончилось лучше чѣмъ ожидала! Кажется, въ первый разъ бѣда меньше, чѣмъ можно было ожидать!… Ахъ, Сирена! я счастлива, дышу свободно!…
Леонора!
Что вамъ угодно, сеньоръ? Объявилъ ли вамъ этотъ рыцарь зачѣмъ онъ тутъ былъ? Вы знаете что я ни въ чемъ тутъ не виновата.
И не думаю объ этотъ, Леонора. Я люблю и уважаю тебя. Все равно, что бы ни сказалъ онъ, все равно.
Развѣ онъ не сказалъ вамъ, что онъ кастилецъ, что онъ искалъ у насъ убѣжища? Больше я ничего не знаю, сеньоръ.
Ради Бога не оправдывайся, Леонора. Ты убьешь меня. Ты больше ничего и знать не можешь. Онъ намъ довѣрился и мы должны хранить въ тайнѣ все дѣло. Ты, Сирена, ни слова никому, даже донъ Хуану! Смотри!
Что это, донъ Лопе! Ты такъ долго управлялся со своими поиска мы, что я начиналъ уже безпокоиться.
Право, донъ Хуанъ, какъ тебѣ не стыдно заставлять меня бѣгать по всему дому! Вѣдь я тебѣ говорилъ что здѣсь съ тобою встрѣтился я. Вотъ Факелъ, не угодно ли самому осмотрѣть.
Да зачѣмъ же, когда я вполнѣ убѣжденъ что я ошибся? Да, ошибся; я въ этомъ сознаюсь.
Нѣтъ, ужъ пойдемъ вмѣстѣ и осмотримъ весь домъ еще разъ.
Сколько твердости и ума!…
Сколько мужества и гордости!…
Такъ; кто замыслилъ отомстить, молчи, — страдай и выжидай удобной минуты!
ДѢЙСТВІЕ 3-е.
правитьГдѣ донъ Лоне?
Во дворцѣ.
Отыщи его и скажи что я жду.
Пока онъ не пришелъ, я обдумаю хорошенько и совершенно хладнокровно, какъ ему открыть глаза за то что его честь въ опасности. Никто и никому ни въ нашъ вѣкъ, ни въ древности не былъ такъ преданъ какъ я дону Лопе. Онъ принялъ меня въ свой домъ какъ роднаго, имущество его стало какъ бы моимъ, онъ ввѣрилъ мнѣ свою жизнь и свою душу! Какъ могу я заплатить неблагодарностію за такую любовь! Его свѣтлое имя опозорено, — какъ же мнѣ не сказать ему: возьми мою жизнь, я жертвую ею для того чтобы наказать оскорбителей твоей чести? Я слышу безпрестанно какъ шепчутъ вездѣ: «Этотъ кастилецъ любитъ Леонору; онъ ухаживаетъ за нею; она не только не отвергаетъ, но даже вызываетъ его исканія»…. Боже мой, могу ли я потерпѣть чтобъ онъ не зналъ про это, когда я знаю! Нѣтъ не могу, не могу…. Еслибы даже онъ принялъ все это хладнокровно, — я не вынесу: его честь — моя, и я отомщу, я. Я убью итого кастильца…. Но возстановитъ ли это честь моего друга? Нѣтъ. Оскорбитель долженъ быть наказанъ рукою оскорбленнаго!… Я уговорю донъ Лопе, чтобы онъ не ѣхалъ съ королемъ; я скажу что ему нельзя оставить Лисабонъ… А если онъ спроситъ: почему?.. Что я скажу?… Ничего. Кто скажетъ честному человѣку: у тебя нѣтъ чести? Если я такъ скажу донъ Лопе, значитъ я и оскорбитель!… Что же мнѣ дѣлать? Я оскорблю его, если скажу что честь его запятнана, я оскорблю его если ни слова не скажу объ этомъ, я оскорблю его если отмщу за него…. Что дѣлать?… Онъ повѣрялъ мнѣ всѣ свои тайныя мысли, я былъ зеркаломъ въ которомъ смотрѣлась его душа… зачѣмъ тогда я не высказалъ ему всего!… Вотъ онъ идетъ… Нѣтъ, я не хочу быть виновнымъ передъ нимъ!… Пусть самъ онъ научитъ меня что дѣлать?…
Отправляйся на мою дачу и скажи, что я пріѣду туда тотчасъ послѣ аудіенціи у короля.
Вотъ сеньоръ донъ Хуанъ желаетъ о чемъ-то переговорить съ вами.
Зачѣмъ онъ здѣсь? Не случилось ли чего? (вслухъ) Что новаго, донъ Хуанъ? (всторону) Страшно спрашивать когда ждешь бѣды.
Другъ мой донъ Лопе, я пріѣхалъ сюда… мы одна, и кажется никто не помѣшаетъ намъ…. Я пріѣхалъ посовѣтоваться съ тобою объ очень важномъ и спорномъ дѣлѣ.
Соберу всѣ свои силы и терпѣливо выслушаю. Вѣрно онъ будетъ говорить о моей бѣдѣ, (вслухъ) Говори.
Одинъ изъ моихъ друзей требуетъ немедленно у меня отвѣта на весьма важный вопросъ. Прежде чѣмъ отвѣчать ему, я желаю переговорить съ тобою объ этомъ.
Въ чемъ дѣло?
Вотъ въ чемъ. На дняхъ два рыцаря играли въ кости; у нихъ возникло какое-то сомнѣніе, и одинъ изъ нихъ вызвалъ другаго на духль. Среди спора, криковъ и шума, тотъ кому сдѣланъ былъ вызовъ, не слыхалъ его. Другъ его слышитъ какъ вездѣ называютъ трусомъ его друга, не слыхавшаго вызова, какъ поносятъ его честное имя, я спрашиваетъ меня, долженъ ли онъ сказать объ этомъ своему другу, или не говоря ему ни слова, отмстить за него? Скажетъ ли онъ ему, или смолчитъ — во всякомъ случаѣ можетъ обидѣть его. Что ему дѣлать: сказать или не сказать?
Дай немного подумать, (всторону) Честь, не пугайся… Еще немного, и у меня помутится разумъ… Ей Богу я сойду съ ума… Что-нибудь не доброе знаетъ донъ Хуанъ и говоритъ обиняками. Заставить ли его во всемъ открыться?… Нѣтъ, (вслухъ) Обдумавъ хорошенько, я скажу тебѣ, донъ Хуанъ, вотъ что: не думаю, чтобы могъ обиженный не знать своей обиды. Навѣрно онъ скрываетъ ее потому что чувствуетъ, что самъ виноватъ… Положимъ, какъ ты говоришь, что вызванный на дуэль не зналъ объ этомъ вызовѣ, — можно ли его упрекать за то? Могу тебѣ сказать только вотъ что: еслибы кто-нибудь изъ моихъ друзей, лучшій мой другъ, пришелъ ко мнѣ съ такимъ извѣщеніемъ, такъ его бы перваго, да, перваго его поразила моя месть. Жестоко, безчеловѣчно бросить человѣку въ лицо слова: «у тебя нѣтъ чести.» Какъ? И лучшій мой другъ рѣшился уязвить меня такъ?… Да, клянусь небомъ, внимающимъ мнѣ теперь, еслибъ я самъ себѣ сказалъ такое слово, я бы убилъ себя. А вѣдь я лучшій другъ себѣ.
Благодарю за совѣтъ. Я скажу моему другу чтобъ онъ молчалъ.
Ясно. Рѣчь шла обо мнѣ… Онъ знаетъ что Леонора не вѣрна… А! Онъ знаетъ мой позоръ… Узнаетъ же онъ и мое мщеніе и весь міръ его узнаетъ… Ждать чтобъ подозрѣніе дошло до яснаго убѣжденія въ преступленіи, значитъ потворствовать злу, вызываетъ его. О Боже! Страшно подумать… Кажется, она еще пока питаетъ только его гнусныя надежды своею легкостію… Неужели ждать чтобъ?… Я буду при ней неотлучно, стану высматривать и, при первомъ признакѣ ея измѣны обращу на нихъ всѣ громы и молніи моего мщенія… Задамъ урокъ всему свѣту!…
Королевскій садъ ужь полонъ народомъ. Всѣ хотятъ видѣть какъ мы отправимся. Я самъ не останусь въ Лисабонѣ и 24-хъ часовъ. Повѣстите войску чтобъ оно готовилось выступить въ походъ во всемъ своемъ блескѣ. Я хочу чтобы сіянье шлемовъ съ развѣвающимся на нихъ перьями и разноцвѣтныя яркія одежды поспорили съ солнцемъ и весенними цвѣтами.
Въ страшномъ волненіи подхожу я къ королю. Мое несчастіе не только убиваетъ меня, но и язвитъ стыдомъ. Мнѣ кажется, всѣмъ извѣстенъ мой позоръ, всѣ указываютъ на меня пальцами (вслухъ). Позвольте, ваше величество, облобызать ваши стопы.
Ахъ, донъ Лопе д’Альмейда, еслибы въ Африкѣ со мной была ваша шпага, мнѣ ничего не стоило бы одолѣть кичливость Мавровъ.
Государь! Можетъ ли моя шпага покоиться въ ножнахъ, когда вы обнажили свою. Я иду умирать за васъ… Что можетъ заставить меня остаться въ Португаліи?
Развѣ вы не женаты?
Я женатъ, государь, но женитьба не измѣнила моихъ чувствъ, напротивъ, она оживила ихъ и побуждаетъ меня добыть себѣ болѣе чести.
Какъ? Не успѣли жениться и уже оставляете вашу супругу?
Она будетъ гордиться тѣмъ, что въ лицѣ своего мужа подарила воина своему государю. Ея сердце мужественно и благородно. Она будетъ горевать что я не съ вами. Прежде я добывалъ славу только для себя, теперь добуду ее и для себя и для жены. жена не можетъ быть препятствіемъ пламенному желанію биться на полѣ чести рядомъ съ вами, государь.
Я вамъ вѣрю, но не хочу безпокоить донъ Лопе. Мнѣ необходимо содѣйствіе такихъ героевъ какъ вы, но я не хочу отвлекать васъ отъ дома. Я не желаю чтобъ счастье ваше пострадало и чтобъ вы лишились супруги. (Уходитъ со свитою).
Всемогущій! не губи меня!… Вотъ черезъ что еще должно было пройти моему чувству!… Душа моя, слышала ли ты, что онъ сказалъ? Глаза мои, видѣли ль вы какъ онъ смотрѣлъ?… Или мало было обидъ и безъ того? Какъ? Позоръ мой такъ явенъ, что уже достигъ до ушей короля?… Безжалостное небо, если ты уже хотѣло меня за что-то ка нить, зачѣмъ же ты не грянуло въ меня молніей, не обратило въ пепелъ? Вѣдь это было бы милостивѣе, приличнѣе для тебя! А ты, милосердое, вотъ посылаешь мнѣ такой подарокъ изъ устъ короля! Какъ холодно, язвительно онъ говорилъ мнѣ что я пострадаю, лишусь жены!… Легче было бы, еслибъ всѣ эти горы и обелиски рухнулись на меня и живаго погребли бы подъ своими развалинами. Не такою бы мучительною тягостью легли они на мою грудь, какъ это извѣщеніе… Га, честь, ты мой должникъ!… Сочтемся. Развѣ не прибавилъ я новой славы и къ безъ того уже знаменитому имени, наслѣдованному мною отъ предковъ? Развѣ не былъ я во всю свою жизнь снисходителенъ къ слабымъ, щедръ къ бѣднымъ, покровителемъ солдатъ, другомъ, рыцарем?… а если, честь, я ни въ чекъ не виноватъ ни помысломъ, ни дѣломъ, ни волей, — за что же ты меня оставляешь, за что? За что? Или на судѣ твоемъ кто невиненъ, тотъ и казненъ? Какъ? Человѣкъ все сдѣлалъ, все что только было въ его силахъ и власти, чтобъ упрочить за собою честь, и вдругъ она тайно украдена у него? Проклятіе вамъ, подлые законы общества! Честный человѣкъ опозоренъ за порокъ другаго! Никого вѣдь не славятъ за доблести другаго, за что жь позорятъ за чужой позоръ?… И вотъ правда!… А? Честный мужъ оплевавъ, смѣшанъ съ грязью за то что женщина, это легковѣрное, слабое, падкое на всякую прелесть созданье, отворила и сдала свою крѣпость низкому льстецу ея безпорядочныхъ прихотей! Что за безуміе заключить честь въ такой хрупкій сосудъ!… Не изчерпать всей глупости дурацкихъ свѣтскихъ условій, выдуманныхъ безумною толпой называемою обществомъ!… Что могу я сдѣлать противъ нихъ? Я выросъ въ нихъ, я ими воспитался, они обратились въ мою плоть и кровь!… Мысль моя вотще противъ нихъ, я чувствую что я рабъ ихъ, что не могу не быть ихъ рабомъ… Рѣшено. Прежде чѣмъ я пойду за королемъ, исполню, что задумалъ…. Такого рода мщенія отъ сотворенія міра не видали…. И король, и донъ Хуанъ, и весь міръ узнаютъ какъ умѣетъ казнить оскорбленный мужъ.
Вотъ вамъ негодяи, знайте какъ я умѣю отвѣчать.
Спасайся: его шпага разитъ какъ молнія….
Не донъ Хуанъ ли это? Я подлѣ тебя, донъ Хуанъ.
Умира…..
Съ тобою, донъ Лопе, не боюсь вселенной.
Они бѣжали. Отъ чего же мы ихъ не преслѣдуемъ.
Не могу, я задыхаюсь отъ бѣшенства! Сейчасъ я получилъ новую обиду. Я думалъ что прежняя утонула въ крови обидчика и забыта. Нѣтъ, я ошибся. Мщеніе не въ силахъ на вѣки похоронить оскорбленія! Переговоривъ съ тобою, я пошелъ на твою дачу, куда уже переѣхалъ въ ожиданіи тебя. Подхожу къ ней, какъ вдругъ увидѣть на самомъ берегу моря нѣсколько человѣкъ. Они стояли кружкомъ. Прохожу мимо нихъ и слышу, одинъ изъ нихъ говоритъ: вотъ донъ Хуанъ де Сильва. Я сталъ прислушиваться. «Кто этотъ донъ Хуанъ?» сказалъ другой. — "Какъ? Вы не слыхали что было съ нимъ? Его жестоко оскорбятъ донъ Мануэль де Суза, " отвѣтилъ первый, и болѣе ни слова. Я не выдержалъ, обнажилъ шпагу и сказалъ: «Я убитъ донъ Мануэля такъ быстро что не далъ ему досказать послѣдней буквы оскорбленья. Его кровью я уже обмылъ мою честь. Я донъ Хуанъ, отмстившій свою обиду.» Я сказалъ это и бросился на нихъ со шпагой и преслѣдовалъ ихъ до этого мѣста. Они бѣжали: клеветники всегда трусы, умѣютъ болтать только за спиной!… Какъ? я, я видѣлъ моего обидчика у ногъ моихъ, въ крови, мертвымъ; моя рука поразила его. Но этого не помнятъ, не хотятъ знать, а помнятъ и знаютъ только обиду мнѣ нанесенную! Смерть врага не стерла обиды!… Тутъ есть отъ чего сойти съ ума!… Обида приросла ко мнѣ, не оторвешь ее!…. Я готовъ кинуться въ море, вонзить себѣ шпагу въ сердце?… "Вотъ, кто проглотилъ обиду, " сказалъ онъ, а не сказалъ же: «Вотъ кто казнилъ обидчика»!… Кто можетъ предупредить обиду, которая его ждетъ? Разъ она поразила, и никакая месть не сотретъ ея, если даже пожертвуешь своею жизнію на защиту чести! Никакая! Даже хуже: громкая молва о твоей громовой мести разнесетъ повсюду вѣсть о твоей обидѣ, и месть разскажетъ то, о чемъ смолчало бы и оскорбленье.
«Месть разскажетъ то, о чемъ смолчало бы и оскорбленье!»…. Такъ, такъ. Месть всѣмъ разскажетъ о моемъ позорѣ, даже тѣмъ кто и не зналъ бы объ немъ, даже то, чего и не было; да, да…. Если я открыто передъ всѣми поражу наругавшихся надо мною, безсмысленная толпа закричитъ: "Вотъ онъ, вотъ тотъ, кого обесчестили разратная жена и ея любовникъ, " но никто не скажетъ: «онъ страшно наказалъ ихъ»… Да, кровавая месть протрубитъ по всему свѣту о моею безчестья…. Пусть же отъ всѣхъ будетъ скрытъ мой позоръ!… Я одѣну его непроницаемою тайной. Мудрый умѣетъ страдать, молчать и глубоко зарывать свою тайну…. Тайна должна сохранить мою честь!… Мщенье мое будетъ таково, что истребитъ вмѣстѣ съ оскорбителями и слѣды оскорбленья. Я поведу дѣло такъ, что кто и вѣрилъ въ мой позоръ, усомнится въ нею…. Удовольствую тебя, сердце мое, — а до тѣхъ поръ страдай, молчи и скрывай! Гей, лодочникъ!…
Сеньоръ?
Готова ли лодка?
Готова, да только какъ нарочно пришли вы не во-время. Столько народа отправляется въ королевскій садъ, что съ обѣда всѣ лодки только и знаютъ, что снуютъ взадъ и впередъ по каналу.
Однако приготовьтесь: я ѣду на дачу.
А скоро?
Сейчасъ.
Лодка готова.
Перечту еще разъ это письмо, Оно возвратило мнѣ жизнь! Повторенное наслажденье вдвойнѣ наслажденіе, (читаетъ) «Сегодня вечеромъ король будетъ въ саду, и вы, смѣшавшись съ толпой, можете придти такъ, что никто васъ не замѣтить. Тамъ я оправдаюсь передъ вами. Вы убѣдитесь что несправедливо упрекаете меня. Да хранитъ васъ Господь. Леонора»…. Досадно! Нѣтъ ни одной лодки. А, волъ одна!… Впрочемъ она кажется ждетъ того господина. Вотъ бѣда!… Лучше бы ты, счастье, не манило меня надеждой.
Онъ читаетъ письмо!… Навѣрно въ этомъ письмѣ идетъ рѣчь обо мнѣ!… Какъ я пугливъ! Что бъ ни увидалъ, о чемъ ни услышалъ бы я, во всемъ чую себѣ бѣду.
Кого тамъ вижу!… Боже мой!… Это донъ Лопе!….
Я разорвалъ бы его ни части!… Удержусь. Скрытность необходима!… Опущу удила ихъ бѣшеннымъ страстямъ, — пусть разнузданныя мчатся онѣ, и тогда съ разу…. Молчи, Лопе!… Потерпи!… Змѣя, ласкаясь, скрываетъ ядъ которымъ наполнена ея чудовищная пасть, и вдругъ нежданно выбрасываетъ его на безпечнаго…. такъ и я. (Вслухъ донъ Люису) Кабальеро, вамъ не было угодно почтить вниманьемъ мое желанье быть вамъ полезнымъ. Я до сихъ поръ не получилъ отъ васъ никакого приказанья, хоть и предоставилъ себя въ ваше распоряженіе. Вы такъ очаровали меня вашею вѣжливостью, вашимъ умомъ, вашимъ благородствомъ, вашею храбростію въ особенности, что я искалъ васъ по всему Лисабону чтобы снова предложить къ вашимъ услугамъ мою шпагу. Полагаю что она будетъ не безполезна; вы имѣете дѣло съ соперникомъ, который можетъ убить васъ въ минуту въ которую я но ждете.
Я принимаю съ должнымъ почтеніемъ ваше предложенье, донъ Лопе; но будучи иностранцемъ, не смѣю имъ воспользоваться. Я не хотѣлъ васъ сводить лицемъ къ лицу съ моимъ врагомъ. Теперь все уладилось какъ нельзя лучше. Я подружился съ моимъ соперникомъ и разговариваю съ нимъ весьма свободно вотъ точно такъ, какъ теперь съ вами.
Охотно вѣрю. Остерегитесь однако. Дружба оскорбленнаго — ненадежная дружба.
Я думаю, напротивъ. Эта дружба дѣлаетъ меня совершенно безпечнымъ. Чего бояться мнѣ, когда и врагъ мой, — мнѣ другъ.
Я бы могъ вамъ доказать противное и очень убѣдительно. Но, оставайтесь при вашемъ мнѣніи, я останусь про моемъ. Чтобъ перемѣнить разговоръ, позвольте васъ спросить, зачѣмъ вы сюда пожаловали?
Мнѣ нужна лодка; я отправляюсь въ королевскій садъ.
Прекрасно! Какъ кстати! Я готовъ вамъ услужить. Я только что нанялъ лодку. Она къ услугамъ вашимъ.
Я принужденъ воспользоваться вашимъ предложеніемъ; всѣ лодки разобраны. Такое множество народа спѣшитъ туда! Мнѣ очень хочется посмотрѣть, какъ будетъ отправляться войско. Такого зрѣлища не увидишь два раза въ жизни.
Такъ не угодно ли скорѣе ѣхать.
Кто счастливѣе меня? А?
Онъ въ моихъ рукахъ.
Не странно ли? Самъ мужъ везетъ меня къ своей женѣ!
Лодка у берега, готова.
Ступайте въ лодку, я подожду моего слугу… Иль нѣтъ, нѣтъ. Вы дождитесь его на берегу, онъ вамъ знакомъ. (донъ Луису) Пойдемте въ лодку.
Постойте, господа: лодка привязана ненадежнымъ канатомъ. Посмотрите, какъ волнуется море.
Хорошо, мы подождемъ васъ у лодки; поищите вонъ тамъ моего слугу. (Лодочникъ уходитъ).
Какое однако непомѣрное счастье!… Онъ, самъ онъ везетъ меня туда, гдѣ я отниму у него честь!
Везу тебя на казнь, пріятель! (Оба уходятъ).
Богъ знаетъ гдѣ его слуга… Его не дождешься. Что я вижу! Лодка отвязана. Видно канатъ лопнулъ…. Вонъ ужь какъ далеко… Не умѣютъ править!…. Вонъ какъ, вонъ какъ!…. Бѣда! Навѣрно утонутъ!…
Сладостная Сирена, ты меня страшно соблазняешь. Послушай, ты рѣшительно меня обольстила, околдовала и приковала къ себѣ. Зачѣмъ ты сюда пришла? Видно хочется тебѣ послушать пѣсенокъ у твоихъ сестрицъ, морскихъ сиренъ. Такъ-вотъ и тянетъ къ родинѣ! Вотъ сонетъ на эту тему, сонетъ героическій, умный, важный. Это первый изъ тысячи ста сонетовъ, которые я обѣщалъ тебѣ.
Глазъ прикованъ чудной силой
Все къ сиренѣ молодой.
Надоѣстъ сиренѣ милой
Обниматься лишь съ водой.
Ей одной не доплескаться,
Не доплавать до добра.
Грудью нѣжной приласкаться
Къ груди милаго пора.
Ей на голосъ звонкій, чистый
Время друга приманить,
Съ нимъ уплыть въ заливъ скалистый,
Вкругъ него плотнѣй обвить
Хвостъ чешуйный, серебристый,
Мигъ блаженства уловить.
Сонетъ великолѣпный! А покажи мнѣ зеленую ленточку.
Ахъ, дай Богъ памяти: гдѣ это она у меня? Ахъ да… (вслухъ) Вотъ на этихъ дняхъ какъ-то сидѣлъ я на берегу Таго и мечталъ о тебѣ, Сирена; смотрѣлъ это я на его игривыя волны и думалъ, думалъ…. На меня вѣяла такая пріятная свѣжесть, вотъ точно отъ тебя, Сирена. Волны бѣжали одна за другой, точно вотъ я за тобой!… Сирена, ты такъ же прекрасна, такъ же игрива, какъ эти волны. Я мечталъ о блаженствѣ которымъ ты можешь подаришь меня, да вотъ не даришь, и вынулъ изъ кармана твою зеленую ленту и, громко жалуясь небу на твою холодность, обливалъ твой подарокъ слезами…. Ахъ! горько я плакалъ и горячими поцѣлуями осыпалъ твою зеленую ленту! Вдругъ откуда ни возьмись орелъ! Понимаешь, видно, гдѣ-нибудь онъ былъ тутъ недалеко, и увидѣвъ что я что-то зеленое подношу къ моимъ губамъ, вообразилъ что это должно быть что-нибудь съѣдобное и вкусное. Ринулся это онъ на меня со всего маху, какъ тяжелый камень слетѣлъ, вырвалъ изъ рукъ моихъ твою ленту и взвился съ нею на воздухъ высоко, высоко…. Я оглянулся, смотрю и вижу, на скалѣ орлиное гнѣздо!… Я хотѣлъ было туда, да не было подъ руками никакого котелка чтобъ надѣть вмѣсто шлема для защиты головы отъ страшнаго клюва. Орелъ изчезъ, а съ нимъ и твоя лента…. Вотъ какая случилась исторія.
Ну такъ теперь послушай что со мной-то случилось. Я была въ полѣ и вдругъ вижу: летитъ орелъ и у него во рту зеленая лента…. Не твоя ли это? Смотрю, орелъ бросилъ ленту. Должно быть онъ увидѣлъ, что лента не съѣдобна…. Лента упала въ кустъ цвѣтовъ; я ее нашла… Смотри, не твоя ли?
Странно! ….
Странно, Манрике, странно; но это еще что за странно, а вотъ мое-то мщеніе голубчикъ, будетъ еще страннѣе.
Нѣтъ, только не теперь; пожалуста не теперь. Послѣ, послѣ! Вонъ идетъ сеньора!…
Сирена!
Сеньора!.
Сирена! Велика моя печаль.
О чемъ же печалиться вамъ теперь, сеньора?
Ты знаешь причину моей печали. Съ той ужасной ночи, когда мы были какъ бы среди пылающей Трои, я измѣнилась совершенно!… Я какъ-то оправдалась…. Донъ Хуанъ не имѣетъ права, не можетъ подозрѣвать меня. Донъ Лопе во мнѣ увѣренъ. И вотъ я здѣсь, среди этой прекрасной природы, окружена заботливостію и вниманіемъ моего мужа… Все хорошо. Но, Сирена, я потеряла страхъ, которому источникомъ самоуваженіе. Да, я не уважаю себя. Я близка къ паденію. Представься случай, я не буду въ силахъ совладѣть съ дерзостью разнуздавшейся моей страсти. Свиданье съ Люисомъ развязало ее., и всякое опасенье исчезло. Донъ Лопе кажется любитъ меня еще болѣе. Онъ любитъ самую увѣренность во мнѣ; онъ даже обожаетъ эту увѣренность; онъ ни за что не разстанется съ нею. Сколько мущинъ такъ обманулось! Самый прозорливый изъ нихъ не избѣгнетъ этого самообольщенія!… О, сколько женщинъ пало такимъ образомъ! Ни одна изъ насъ, какъ бы умна ни была она, не помнитъ себя въ страсти. Первый шагъ только страшенъ. Пока только издали преслѣдовалъ меня любовью донъ Люисъ, я его боялась; пока обманъ не тяготѣлъ надъ Обманъ для меня не новость! Гордость потеряна! А это спокойствіе кругомъ…. Это спокойствіе искусило меня, и я писала къ Люису, я звала его на свиданье…. Я хочу успокоить его любовь, доказать, что она не безцѣльна.
Какъ только могъ я все это вынести! Не понимаю! Какъ не разорвалось мое сердце!
Какъ! Это вы, донъ Хуанъ? Отчего донъ Лопе не съ вами?
Я не могъ его дождаться…. Онъ хотѣлъ быть здѣсь до заката солнца.
Я не ожидала ни васъ, ни мужа. Смотрите, какія тучи, какой вѣтеръ! Какъ волнуется заливъ!
Боже спаси!
Слышите, что это? Вѣтеръ доноситъ чьи-то жалобные стоны.
Никого не видать на берегу.
Посмотрите туда…. Что такое тамъ въ волнахъ? Море такъ волнуется, что трудно разобрать что такое…
Это человѣкъ…. Онъ борется съ волнами…. Надо спасти его.
Боже мой! Боже!
Плыви сюда, сюда!
О слава Богу, земля, родная мять наша!…..
Какъ? Это ты, донъ Лопе?
Мой мужъ!!!….
Да, это я. Я тонулъ. Я теперь въ пристани. Лучшей мнѣ не найдти. Жена, счастье мое! Благодарю Бога, что вижу тебя опять! Тебя видѣть — счастье, которое заставитъ забыть всякое горе!
Что съ тобою?
Бѣда ужасная.
Вы живы, сеньоръ, вы внѣ опасности, и мы съ донъ Хуаномъ благодаримъ за это Провидѣніе!…
Ужасъ!…. Слушайте; послѣ аудіенціи у короля я искалъ тебя, донъ Хуанъ, и нигдѣ не нашелъ. Я нанялъ лодку. Ко мнѣ подошелъ одинъ кабальеро котораго я едва знаю по имени. Кажется его звали донъ Люисъ де Бенавидесъ. Онъ подошелъ ко мнѣ и, извиняясь тѣмъ что иностранецъ, просилъ у меня позволенья сѣсть въ лодку вмѣстѣ со мною, потому что желаетъ ѣхать въ королевскій садъ и видѣть, какъ выступитъ войско. Могъ ли я ему отказать? Я согласился. Мы вошли въ лодку только вдвоемъ. Канатъ лопнулъ вѣроятно потому что былъ старъ и перетерся. Волны оттолкнули насъ отъ берега. Вдругъ набѣжалъ сильный вѣтеръ, вздулъ парусъ и несмотря на всѣ мои усилія пристать опять къ берегу, понесъ насъ въ открытое море. Быстро полетѣли мы по голубымъ волнамъ. Соленая вода обливала насъ съ головы до ногъ и слѣпила. Вѣтеръ сталъ крѣпчать. По морю пошли сильныя волны и легкій вашъ челнокъ, то взбрасывался къ небу, то низвергался въ бездну. Я не въ силахъ описать нашего ужаса. Мы были увѣрены что погибнемъ… Послѣ неимовѣрныхъ усилій я далъ такое направленіе лодкѣ, что насъ помчало къ берегу. Уже виднѣлись огни Вдругъ лодка ударилась о скалу, разбилась и погрузилась въ волны. Я былъ отброшенъ силою удара отъ моего молодца товарища. Помочь было невозможно, попъ пошелъ ко дну. Тамъ погребена и память объ немъ.
Боже! (падаетъ въ обморокъ).
Леонора, супруга, мое сокровище, мое небо! Приди въ себя! Хуанъ, смотри: холодѣютъ ея прозрачныя какъ хрусталь руки! Ахъ, донъ Хуанъ, зачѣмъ это я разсказалъ осъ опасности, которой подвергался? женское сердце не можетъ вынести такого ужаснаго разсказа. Перенесите ее на постель.
Ну, честь! Довольна ли ты мною? Какой непроницаемой тайной покрылъ я мое тайное мщеніе! Какъ ловко я воспользовался удобной минутой и перерѣзалъ канатъ. Какъ искусно, правя въ открытое море принялъ я видъ что хочу пристать къ берегу…. А этотъ кинжалъ? Какъ безжалостно онъ впился въ грудь злодѣя, посягнувшаго на мою честь. И какъ потомъ я разбилъ лодку… Славно!…. Славно!…. Теперь твой чередъ, Леонора Ты такъ же непостоянна, какъ и прекрасна. Ты, роковая гибель моей жизни и чести, ты должна умереть, и умереть въ эту же ночь… Кровь разскажетъ всѣмъ о твоемъ преступленіи и король будетъ вправѣ вторично упрекнуть меня и сказать что мое домашнее счастье пострадало, что я лишился жены… Мою честь я довѣрю только стихіямъ. Онѣ молчаливы. Я предалъ первую жертву водѣ и вѣтру, а огню и землѣ отдамъ вторую. Я подожгу мой домъ и какъ золото очищенное огнемъ, выйдетъ изъ пламени моя честь чистою и свѣтлою. (уходитъ.,)
Какая прелесть! Посмотрите, государь, какъ нѣжится море! Какъ лѣниво колыхаясь продолжаетъ оно отражать въ себѣ звѣзды! Ваше величество, оно не ожидало что такъ рано встанетъ второе солнце — вы.
Пора и мнѣ въ походъ; войско ужь ушло. Я прибылъ сюда по водѣ: и путь короче, и вода такъ сладостно пріятна. Что за великолѣпіе, это лазурное небо, усѣянное звѣздами! Оно смотрится въ море какъ въ зеркало, съ какимъ-то особеннымъ наслажденіемъ, точно Нарцизъ влюбленный въ свою красоту. А посмотрите вонъ туда, герцогъ, на эти парусныя суда съ высоко-поднятыми зажженными фонарями: когда посмотришь пристально на эти огни, они представятся кометами, которыя несутся по небу, оставляя огненный слѣдъ.
А сами суда съ этими бѣлыми парусами точно тысячи лебедей, которые расправляютъ крылья и хотятъ подняться надъ водами… А что за волшебство между небомъ и землей — эти дачи къ которымъ ласкаются голубыя волны, — нимфы морскія! А эти желтыя скалы, эти зеленыя рощи! Что за очарованіе! Что за красота! Полна чудесъ эта тихая божественная ночь!…
Хороша природа, хороша особенно въ Лисабонѣ! Прощай, дорогая сердцу родина, прощай! Помоги мнѣ Боже возвратиться сюда украсивъ и возвеличивъ мое имя и Португалію новою славой и новою побѣдой!
Пожаръ!
Пожаръ! Пожаръ!!!
Что что за крики, герцогъ?
Кричатъ пожаръ… Въ самомъ дѣлѣ горитъ сосѣдній замокъ… если не ошибаюсь, замокъ донъ Лопе! Онъ скоро весь будетъ объятъ пламенемъ.
Изъ подъ кровли вырвался черный, густой дымъ, а изъ него клочьями вылетаетъ огонь!… Смотрите, какое пламя! Смотрите, точно горитъ вулканъ! Весь домъ ужь въ огнѣ…. Едва ли кто спасется…. Пойдемте, герцогъ, посмотримъ ненужно ли кому подать помощь.
Остановитесь, государь: такой поступокъ просто дерзость.
Нѣтъ, великодушіе!…
Едва успѣлъ я выбѣжать!.. Гдѣ донъ Лопе? Погибну, но спасу донъ Лопе!… (хочетъ бѣжать).
Остановите этого человѣка. Смотрите, ужь поздно! Никого нельзя спасти.
Куда бѣжите вы? Что хотите дѣлать?
Пусть знаютъ всѣ, что значитъ истинная дружба!… Ахъ, сеньоръ! Лишь только мы улеглись, вспыхнулъ пожаръ! Въ одно мгновенье онъ разросся такъ, что я думалъ, все сгоритъ. Донъ…. Лопе тамъ съ своей супругой….. Надо спасать ихъ. Не держите меня.
Я выскочилъ изъ огня, точно дьяволъ изъ ада…. отъ меня летятъ пламя и искры! Я точно Эней выбѣжалъ изъ пылающей Трои. Жарко! Уфъ! Надо прохладиться. Окунусь въ море. Впрочемъ постойте: что лучше: утонуть или сгорѣть?
Милосердое небо! Оживи Леонору…. мою милую, милую жену!….
Это вы, донъ Лопе?
Да, государь… Горе меня душитъ: едва я могъ васъ узнать. Почти нѣтъ силъ говорить…. Ужасъ! Ужасъ! Эта мертвая красота…. этотъ цвѣтокъ, застывшій среди весны, моя жена!…. Ее ужь нѣтъ, нѣтъ! Это моя жена! Моя благородная, моя гордая, моя честная, моя чистая какъ ангелъ, достойная вѣчной славы жена… Я любилъ ее такъ нѣжно…. Король, выслушайте меня: я вбѣжалъ въ ея комнату, чтобы спасти мое сокровище, но было поздно она испустила послѣднее дыханіе въ моихъ рукахъ…. О, какой ужасъ! Теперь, король, вы не скажете, надѣюсь, что въ мое отсутствіе пострадаетъ мое домашнее счастье! Теперь государь ведите меня къ Маврамъ; я отдамъ имъ мою голову. Умру по крайней мѣрѣ за святую вѣру (отводитъ донъ Хуана всторону). А ты мой благородный, мой добрый донъ Хуанъ, ты меня больше не увидишь, — прощай на вѣки…. Благодарю!!…
Какое неслыханное бѣдствіе!