За помощью (Пузик)/ДО
«Что мнѣ теперь дѣлать? Что дѣлать?» — въ тысячный разъ съ отчаяніемъ задалъ себѣ этотъ вопросъ бывшій мелкій палатскій чиновникъ Власовъ.
Онъ присѣлъ на скамейку совершенно безлюднаго городского сквера, покрытаго сѣроватымъ снѣгомъ (начиналась уже весна), и вытеръ платкомъ влажный лобъ.
Ноги его гудѣли отъ усталости. Сегодня, какъ и вчера, и третьяго дня; вотъ уже больше полгода, Власовъ ходилъ по городу, безплодно обивая пороги присутственныхъ мѣстъ, банковъ, нотаріальныхъ и торговыхъ конторъ въ поискахъ какихъ-нибудь занятій. Всюду имъ давно были поданы докладныя записки и прошенія и отовсюду получались одинаковые отвѣты: «сейчасъ свободныхъ вакансій нѣтъ; придется ждать и долго ли — неизвѣстно; по временамъ навѣдывайтесь».
Власовъ терпѣливо ждалъ и упорно навѣдывался во всѣ учрежденія, доводя себя ежедневно до полнаго физическаго изнеможенія.
Но дальше ждать у него не хватало силы. Власовъ представилъ себѣ, какъ онъ вернется въ домъ тестя, гдѣ онъ жилъ съ женой и двумя дѣтьми, какъ пройдетъ черезъ лавку тестя, стараясь, чтобы тотъ его не замѣтилъ, какъ робко-вопросительно посмотритъ на него жена, какъ онъ отъ нея отвернется, какъ войдетъ теща и скажетъ: «Что ко времени-то не приходите? Двадцать обѣдовъ что ли собирать стану? И такъ измучилась со своей семьей, а тутъ еще чужая навязалась!..», какъ онъ, голодный, уставшій, скажетъ ей, чтобы только успокоить ее, что онъ закусывалъ, какъ…
«Да всего и не перечислишь, — подумалъ Власовъ, — всѣхъ тѣхъ мелкихъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ и ужасныхъ обидъ и униженій, которыя приходится переносить мнѣ съ того времени, какъ я ушелъ со службы и сдѣлался обузой родственникамъ!»
«Да, близокъ локоть, да не укусишь! — закуривъ послѣднюю найденную въ карманѣ папиросу, продолжалъ разсуждать про себя Власовъ. — И какъ глупо все это вышло! Зачѣмъ я тогда погорячился? Самолюбіе! Хотѣлось доказать, что и я — человѣкъ! Спасибо еще, что формуляръ-то не испортили: вышелъ-де „по семейнымъ обстоятельствамъ“!.. А не погорячись, и сейчасъ бы служилъ и не было бы ни этой нужды, ни униженій, ни тоски, ни гнета… А-ахъ, скверно, скверно! Что теперь дѣлать? Къ кому обратиться? Кого попросить? Не знаю! Всѣ обхожены, всѣхъ просилъ, больше идти некуда!..»
Погруженный въ свои невеселыя думы, Власовъ сидѣлъ печальный, понуривъ голову, и не замѣтилъ, какъ подошелъ и сѣлъ на ту же скамейку благообразный мужичекъ среднихъ лѣтъ, сборщикъ подаяній на церковь.
— О-охъ, умаялся я сегодня! — сначала какъ бы про себя произнесъ мужичекъ, а затѣмъ, оглядѣвъ сосѣда, продолжалъ, — въ городу-то больно устается ходить, а лѣтомъ, и того плоше: вездѣ каменья. Н-да, весна скоро… Волга-то пройдетъ, потянутся со всѣхъ концовъ богомольцы! Въ монастыряхъ трапеза вездѣ хорошая, дорогой идти весело, вольготно, пташки тебѣ поютъ, воздухъ вольный!.. У крестьянъ наступитъ пора молочная, куда ни придешь, — вездѣ тебѣ ватрушки, блины…
— А ты, должно быть, дяденька, поѣсть-то любишь? — несмотря на грустное настроеніе, не могъ не улыбнуться Власовъ, слушая съ какимъ наслажденіемъ говорилъ мужичекъ о ѣдѣ.
— А ты что же, не ѣмши что ли живешь? — обидчиво спросилъ тотъ.
— Да, не ѣвши! — задумчиво признался собесѣдникъ и въ свою очередь спросилъ его, — а скажи, дяденька, теперь нельзя пойти на богомолье?
— Кто же теперь пойдетъ? — усмѣхнулся сборщикъ. — Скоро рѣки тронутся, вить, Волга-то надуваться стала!..
— А въ Глушицкомъ монастырѣ ты бывалъ?
— Какъ не бывать! Вѣдь съ молодыхъ лѣтъ странствую… Во многихъ я бывалъ монастыряхъ, а хуже Глушицкаго не видывалъ.
— Какъ это такъ? Вѣдь тамъ чудотворная икона! — изумился Власовъ.
— Икона-то тамъ есть, это правильно, да только игуменъ тамъ очень суровъ… Такой дошлый, вездѣ все самъ… Придетъ это въ трапезную, да увидитъ тамъ какого-нибудь обѣдальщика, который къ заутрени не всталъ, начнетъ ему такой акаѳистъ отчитывать, что у того кусокъ поперекъ горла встанетъ!..
— А зимняя дорога туда гдѣ? По луговой сторонѣ черезъ Волгу? — заинтересовался Власовъ.
— Да, почти какъ и лѣтняя: Волгу перейдешь, а тамъ по берегу на село Смоленское… Верстъ восемь отъ города.
— Ну, прощай, спасибо!
Власовъ бодро поднялся со скамейки и быстро пошелъ изъ сквера домой, такъ какъ часы на колокольнѣ ближайшей церкви пробили шесть и уже замѣтно было, какъ опускались сумерки.
Въ головѣ его развивался какой-то новый, видимо, важный планъ, отъ осуществленія котораго зависѣла его жизнь и въ успѣхѣ котораго онъ не сомнѣвался. Поэтому-то онъ и шелъ такъ бодро, не опуская внизъ головы и также бодро, безъ всякой робости и стѣсненія, вошелъ въ лавочку тестя, а затѣмъ въ комнаты. Замѣтивъ эту необычайную развязность мужа, Авдотья Павловна обратилась къ нему:
— Неужели, Вася, нашлось что-нибудь?
— Да, кажется, кое-что наклевывается, — отвѣтилъ Власовъ. — На Клюкинской фабрикѣ мѣсто конторщика освобождается, завтра утромъ съѣзжу туда съ Симоновымъ, на его лошади… Я его встрѣтилъ и онъ обѣщалъ мнѣ лично отрекомендовать меня директору фабрики… Такъ завтра меня часовъ въ семь разбуди, да копѣекъ тридцать на всякій случай у папаши попроси мнѣ на дорогу, все-таки какъ-то неловко совсѣмъ безъ денегъ…
Послѣднюю просьбу онъ произнесъ нетвердо и, отвернувшись отъ жены, перебиралъ что-то на столѣ.
— Ѣсть-то хочешь? — заботливо и тихонько спросила жена.
— Я съ Симоновымъ закусилъ немного, — совралъ мужъ, — а все-таки можетъ быть что-нибудь найдется?
— Я тебѣ спрятала кусокъ пирога.
Она достала прибереженный кусокъ пирога и, взявъ стаканъ, сказала:
— Тамъ чай недавно пили… Пойду налью тебѣ… Можетъ быть еще есть…
Власовъ съ жадностью голоднаго человѣка принялся за ѣду, а жена вышла въ комнату родителей. Минуты черезъ три она вернулась въ свою комнату со стаканомъ жидкаго чая, на поверхности котораго плавалъ свѣжій кусокъ лимона.
— Видишь, какъ мамаша-то раздобрилась, какъ я сказала, что ты мѣсто получилъ, даже лимону отрѣзала! — улыбнулась Авдотья Павловна.
— Да ты, матушка моя, не особенно увлекайся, можетъ быть еще и ничего не выйдетъ!..
— Конечно, все можетъ быть, только ты ужъ ради Бога попроси хорошенько директора и не гонись за жалованіемъ, сколько бы не дали — поступай, соглашайся, а то ужъ такъ мнѣ здѣсь тяжело жить, да слушать попреки. Кажется, вотъ убѣжала бы, куда глаза глядятъ!..
— А гдѣ же дѣти? — освѣдомился Власовъ.
— Да спятъ уже.
— Ну, пусть себѣ спять… А-ахъ, хорошо бы теперь покурить! Попроси у папаши, можетъ быть онъ раздобрится?
— Хорошо, сейчасъ.
Вмѣстѣ съ папиросами Авдотья Павловна принесла только-что полученный нумеръ иллюстрированнаго журнала. Закуривъ папиросу, Власовъ сталъ просматривать журналъ, но усталость скоро взяла свое и онъ улегся спать, повторивъ, чтобы его не забыли разбудить въ семь часовъ.
Утромъ Власовъ поднялся нехотя. Вчерашней бодрости въ немъ какъ не бывало. Онъ безъ апетита напился чаю, долго одѣвалъ высокіе сапоги и поношенное ватное пальто, закутывая шею башлыкомъ, такъ что Авдотья Павловна рѣшилась замѣтить:
— Не опоздай, какъ бы Симоновъ-то не уѣхалъ безъ тебя.
— Ничего! — вяло произнесъ онъ и, взявъ у жены занятыя ею у отца тридцать копѣекъ, поцѣловалъ ее и сонныхъ дѣвочекъ, сказавъ, — къ вечеру пожалуй, вернусь…
Власовъ пошелъ тихо, какъ будто раздумывая, не вернуться ли ему назадъ. Городъ только что просыпался. Изъ домовыхъ трубъ лѣнивыми струями поднимался дымъ. Въ воздухѣ чувствовался утренній морозецъ, задернувшій тонкимъ ледкомъ образовавшіеся наканунѣ ручейки и лужицы. Съ карнизовъ крышъ и водосточныхъ трубъ свѣшивались ледяныя сосульки. Лѣниво тянулись нищіе къ церковнымъ папертямъ. Поровнявшись съ зданіемъ гимназіи, Власовъ увидѣлъ веселую, оживленную кучку гимназистовъ въ длинныхъ сѣрыхъ, сшитыхъ на ростъ, шинеляхъ, съ ранцами на спинахъ и въ синихъ фуражкахъ, надѣтыхъ до самыхъ ушей. Изъ-подъ козырьковъ фуражекъ выглядывали ихъ оживленныя розовыя мордочки съ плутоватыми глазенками. Мальчуганы шумѣли, недовольные тѣмъ, что сторожъ долго не отпираетъ дверей. Власовъ пріостановился и залюбовался ими. Ему завидно было ихъ беззаботности и ихъ ясному, чистому дѣтскому веселью. Наконецъ, высокій, усатый, какъ котъ, сторожъ отперъ дверь и, увидѣвъ, кто звонилъ, сердито проворчалъ:
— Пропасти на васъ нѣтъ! Чего вы спозаранку-то шляетесь?
Но мальчуганы не слушали и шумной гурьбой ввалили въ дверь.
Съ ихъ исчезновеніемъ, словно погасъ послѣдній лучъ всеоживляющаго солнца, и въ душѣ Власова опять вдругъ сдѣлалось скучно, сѣро и безнадежно. Онъ зашагалъ дальше и думалъ:
— Зачѣмъ я вчера налгалъ о мѣстѣ на фабрикѣ и о встрѣчѣ съ Симоновымъ? Зачѣмъ я затѣялъ это богомолье въ монастырь? Молиться я не могу, — вѣдь я давно во всемъ извѣрился.
Пройдя машинально площадь и проулокъ, гдѣ тянулась рѣшетка сада при губернаторскомъ домѣ, Власовъ очутился на берегу Волги.
Она растянулась передъ его взоромъ синевато-сѣрой лентой, съ почернѣвшими поперекъ зимними дорогами, усаженными вѣхами-елочками, согнувшимися и кое-гдѣ попадавшими, въ предчувствіи близкаго путешествія на льдинахъ и вѣрной гибели въ волжской пучинѣ. Машинально сошелъ Власовъ съ берега къ рѣкѣ, по которой, какъ движущіяся точки, виднѣлись только рѣдкіе пѣшеходы, такъ какъ въ виду вскрытія Волги проѣзжій путь уже былъ закрытъ по ней. Какой-то лядащій мужичонка на саняхъ горячо доказывалъ рѣчному стражнику о необходимости разрѣшить ему проѣздъ черезъ Волгу, такъ какъ ему надо было домой, а лошадь съ санями онъ не могъ оставить на произволъ судьбы въ городѣ. Мужичонка божился и клялся, что санки его и пуда не вѣсятъ и въ доказательство хваталъ ихъ руками и приподнималъ на воздухъ. Стражнику наконецъ наскучили пререканія и онъ, махнувъ рукой, обратился къ мужичонкѣ:
— Коли жизни не жалѣешь, такъ, чортъ съ тобой, переѣзжай, давай только мнѣ пятачокъ за разрѣшеніе!
Мужичонка съ радостью развязалъ кошель и, уплативъ требуемую контрибуцію, хлестнулъ лошадь, которая сразу пустилась вскачь.
— Тише, тише, оглашенный, тутъ полынья! — крикнулъ было ему въ догонку стражникъ, но мужикъ, конечно, не слышалъ и продолжалъ нахлестывать лошадь.
Власовъ пошелъ по рѣкѣ вслѣдъ за мужичонкой, не упуская его изъ виду. Пройдя Волгу, онъ увидѣлъ, что тотъ, остановивъ лошадь и повернувшись лицомъ къ соборной колокольнѣ, крестился, радуясь благополучному переѣзду. Когда мужичонка поѣхалъ дальше, Власовъ послѣдовалъ за нимъ.
— Можетъ, по дорогѣ? Садись, — подвеземъ! — предложилъ тотъ свои услуги.
— А ты куда ѣдешь?
— Да вотъ въ Смоленское.
— А-а, это мнѣ по дорогѣ, я въ Глушицкій монастырь иду, — сказалъ Власовъ и подсѣлъ къ мужику на сани.
Дорогу до Смоленскаго за бесѣдой со спутникомъ онъ почти не замѣтилъ, а оттуда полторы версты до монастыря опять побрелъ пѣшкомъ.
«Да, давно я не молился», — думалъ Власовъ, завидѣвъ блеснувшіе за зеленой кедровой рощею, принадлежавшей монастырю, церковные кресты и куполы.
Утренній иней разсѣялся и яркое вешнее солнце взошло надъ монастыремъ и озарило его главы. Власовъ остановился и долго любовался открывшейся передъ нимъ картиной шири и бѣлизны окрестности, прислушиваясь къ какой-то особенной, таинственной тишинѣ.
— Какъ хорошо здѣсь! — невольно вырвалось у него.
Въ церкви заблаговѣстили къ поздней обѣднѣ. Звонъ медленно спускался съ колокольни и расползался по равнинѣ. Достигнувъ противоположнаго берега, гдѣ раскинулась большая деревня, и не найдя тамъ желающихъ перейти опасную Волгу, онъ вернулся назадъ и наполнилъ собою мѣсто около монастыря, гдѣ стоялъ одинокій богомолецъ-Власовъ, который заторопился, чтобы не опоздать и скоро дошелъ до монастыря.
Отстоявъ обѣдню и пообѣдавъ въ общей трапезной, онъ вышелъ изъ монастырскихъ воротъ и оглянулся кругомъ.
— Э-эхъ, не ушелъ бы отсюда! — проговорилъ онъ вслухъ. — Какая странная тишь!.. Какъ будто все здѣсь прислушивается къ чему-то и ожидаетъ чего-то… Но что это за звукъ? Ужъ не Волга ли трогается? Нѣтъ, это вода ворчитъ подо льдомъ… Какъ хорошо здѣсь молиться! Давно я такъ не молился… Здѣсь невольно воскресла прежняя вѣра и такъ легко, такъ хорошо стало на душѣ.
Власовъ шелъ неспѣша, но бодро, наэкзальтированный строгой, благолѣпной монастырской службою и красотою окружающей природы. Жизнь уже не казалась ему теперь такою тяжелой, мрачной и въ глазахъ его свѣтилось какое-то умиленіе. По временамъ онъ иногда останавливался, озирался кругомъ и полной грудью вдыхалъ въ себя благодатный весенній воздухъ. Но первая же попавшаяся по пути деревня, а затѣмъ село Смоленское своими грязными избами и дорогами, — этими признаками простого, «житейскаго», — стали выводить его изъ возвышеннаго настроенія и напоминать о горькой дѣйствительности. Приближаясь къ предмѣстью города, Власовъ началъ подумывать о предстоявшей опасности перехода черезъ Волгу. Ему закрались въ голову мысли, отъ которыхъ онъ никакъ не могъ отдѣлаться: зачѣмъ онъ затѣялъ это богомолье? Зачѣмъ истратилъ взятыя деньги на свѣчи въ церкви и зачѣмъ долженъ подвергать свою жизнь опасности? Не лучше ли бы было выпить на эти тридцать копѣекъ водки и хоть немного забыться?
— Подвергать опасности жизнь! — съ усмѣшкой повторилъ про себя Власовъ. — А зачѣмъ она эта жизнь-то? Кому она нужна? Вотъ пустяки-то!
Когда онъ дошелъ до берега городского предмѣстья, то сразу замѣтилъ, что дорога черезъ Волгу, по которой онъ шелъ сюда, подвинулась и на ней уже не было ни одной движущейся точки, какими казались съ берега пѣшеходы.
— Тронуться еще не тронулась, а подалась замѣтно. Дѣло плохо! — рѣшилъ Власовъ, озираясь на Волгу и пристально всматриваясь, не мелькнетъ ли по дорогѣ безстрашный пѣшеходъ, чтобы своимъ примѣромъ придать ему бодрости.
Не дождавшись никого, Власовъ выбралъ самую меньшую полынью, чтобы удобнѣе прыгнуть на ледъ и, оглянувшись въ ту сторону, гдѣ остался монастырь, очутился на льду. Онъ пошелъ быстро, съ замиравшимъ сердцемъ, пугливо оглядываясь по сторонамъ. Дорогѣ черезъ Волгу, ему казалось, не будетъ конца. Въ душѣ его кромѣ страха за свою жизнь ничего не было.
— Господи, только бы живымъ остаться, да дѣтей увидѣть! А тамъ, если мѣста не найду, хоть на фабрику въ рабочіе наймусь… Если судьба перенесетъ меня благополучно, такъ неужели для того, чтобы потомъ съ голоду умереть?
Власову вдругъ показалось, что съ городского берега ему усиленно машутъ. Онъ еще прибавилъ шагу, хотя ноги и безъ того плохо повиновались на скользкомъ льду, а сердце какъ будто совсѣмъ перестало биться. Невдалекѣ онъ замѣтилъ какъ вода, прорвавши ледъ, пѣнилась и бурлила. Тишину смѣнилъ какой-то странный шорохъ, который все увеличивался и постепенно переходилъ въ трескотню. Это ломался ледъ. Пѣнящаяся вода уже пробивалась со всѣхъ сторонъ и Волга изъ гладкой сдѣлалась какой-то шаршавой, бугристой. Солнце, которое больше всѣхъ способствовало этому разрушенію, увидя его, спряталось и только однимъ краешкомъ смотрѣло на дѣло своихъ рукъ, представляя остальное докончить водѣ. Власовъ совершенно отчаялся въ своемъ спасеніи. Но вдругъ огромную льдину, на которой онъ находился, сильнымъ напоромъ воды, при порывистомъ вѣтрѣ, понесло прямо къ городскому берегу. Это спасло его. Льдина съ шумомъ врѣзалась въ берегъ и толпившійся на немъ народъ помогъ Власову выбраться на сушу. Почти безъ памяти и не въ состояніи долѣе держаться на ногахъ, онъ сѣлъ прямо на землю.
— Ишь ты! — накинулся на него рѣчной стражникъ. — Точно по бульвару прогуливается!.. Не было тебѣ зимой-то времени гулять? Перетонете, я за васъ тутъ отвѣчай передъ начальствомъ!
Замѣтивъ, что какой-то мужикъ взялъ одинъ изъ его багровъ, стражникъ оставилъ Власова и бросился къ мужику, требуя съ него за пользованіе багромъ неизмѣнный пятачокъ, больше котораго не шло его мздоимство.
Придя въ себя и немного отдохнувъ, Власовъ поднялся съ земли и тихонько поплелся въ городъ. Ноги и руки его замѣтно дрожали. Пока онъ дошелъ до дому, разъ пять останавливался отдыхать. Чѣмъ ближе Власовъ подходилъ къ дому, тѣмъ мучительнѣе сжималось его сердце.
«Опять все то же! — подумалъ онъ. — Тѣ же взгляды, тѣ же ехидныя замѣчанія… Ахъ, не все ли равно? Только бы лечь и уснуть поскорѣе!»
Власовъ пошелъ не черезъ лавку, а черезъ дворъ, чтобы не встрѣтиться съ тестемъ. У входа онъ столкнулся съ тещей, которая, къ его изумленію, привѣтливо обратилась къ нему:
— Ну, слава Богу! А мы ждемъ, ждемъ васъ, самоваръ два раза подогрѣвали!..
«Вотъ дура-то! — подумалъ Власовъ, — воображаетъ, что я дѣйствительно на фабрику ѣздилъ и мѣсто тамъ получилъ!»
Онъ раздѣлся, снялъ промокшіе сапоги и прошелъ въ свою комнату.
Жена сидѣла на постели и кормила меньшую дѣвочку. Лицо Авдотьи Павловны было свѣтлое, радостное. Она привстала и, придерживая одной рукой ребенка, другой достала со стола уже распечатанный пакетъ и молча подала его мужу. Власовъ быстро пробѣжалъ содержаніе бумаги и, опустившись на стулъ, проговорилъ съ выступившими на глазахъ счастливыми слезами:
— Подумай ты: вѣдь это такое мѣсто, которое и во снѣ мнѣ не снилось!
Черезъ минуту явилась теща съ приглашеніемъ закусить и выпить чаю.
Когда всѣ усѣлись за столомъ привѣтливые, радостные, Власовъ сталъ разсказывать, куда и зачѣмъ онъ ходилъ и чему подвергался. Всѣ слушали умиленные, затаивъ дыханіе.
— По нашимъ временамъ грѣшно на чудеса надѣяться, — авторитетно заключилъ тесть, — а тутъ дѣло видимое!.. Какъ только Волга пройдетъ, всѣмъ семействомъ отправимся въ Глушицкій монастырь пѣшкомъ на богомолье.
Полное единодушіе и тихая радость свѣтились на лицахъ всѣхъ сидѣвшихъ за столомъ.