1879
правитьЗасидки.
правитьАлександровъ день. 30-е августа. Мастеровые справляютъ засидки, т. е. празднуютъ тотъ день, послѣ котораго вечерняя работа будетъ уже происходить при искуственномъ освѣщеніи, при огнѣ. Мастеровые столяра Фукса также рѣшили устроить засидки. Самъ Карлъ Иванычъ Фуксъ пожертвовалъ на угощеніе полъ ведра водки и ящикъ пива, и позволилъ пригласить на засидки дамъ. Въ дополненіе къ угощенію Карла Иваныча, мастеровые сложились и купили моченой брусники, яблокъ, меду и окорокъ. Рѣшено было въ этотъ день «спозаранку очень не напиваться, а ждать своего череда, дабы, вечеромъ, соблюдать себя чинно и благообразно, по-божески и безъ обиды все какъ слѣдоваетъ».
— Вечеромъ, пей сколько хочешь, — говорилъ старшій мастеръ товарищамъ. Напьешься — ну, свяжемъ; а то какая можетъ бытъ учтивость, ежели съ самаго начала засидокъ, вдругъ — по скотски?…
Очистили мастерскую, надѣлали подсвѣчниковъ изъ дерева и наставили въ нихъ свѣчей. Запечатанныя бутылки стояли тутъ-же, но мастеровые только любовались на нихъ, ласково похлопывали ихъ по стеклу, нюхали пробки. Разговоры шли о винѣ, о его пользительности и силѣ.
Мастеровые пошли на крестный ходъ, вернулись къ обѣду домой и опять начали бутылки разсматривать, взирая на нихъ не безъ нѣкотораго благоговѣнія. Соблазнъ былъ слишкомъ великъ, но выдержали и не тронули бутылей.
Со всѣхъ сторонъ слышалось увѣщеванія:
— Пожалуйста, господа, ужо безъ безобразіевъ, а тихимъ манеромъ и чтобы чинно. На гармоніяхъ играть можно, и пѣніе, и все, но чтобы Феню и Извощичью Жену не пѣть, потому Карлъ Иванычъ самъ хотѣлъ быть и съ супругой, опять-же и наши дамы. Двѣ обшивалки придутъ, куфарку съ того двора полковницкую звали. Не модель нехорошія пѣсни пѣть. Зачѣмъ?…
Освѣтили мастерскую.
— Кто откупоривать-то будетъ?
— Трифонъ Захаровъ. Онъ самый старшій.
— Господа, чуръ, соблюдать себя и какъ слѣдоваетъ въ порядкѣ, а то веревокъ припасено достаточно.
— Ну, вотъ еще, учи!
Начали сбираться гости. Пришелъ дворникъ, въ серебряной цѣпочкѣ черезъ шею. Голова его до того была намазана деревяннымъ масломъ, что съ нея текло. Помолился на образа, сморкнулся въ руку и сѣлъ.
— Чиновника изъ семнадцатаго номера приказано выгнать, сообщилъ онъ, чтобы что нибудь сообщить.
— Изъ-за — собаки? спросилъ кто-то.
— Нѣтъ, писательствомъ сталъ заниматься — насчетъ печей и дымовыхъ трубъ. Опять-же нашу помойную яму въ критику пущаетъ, а денегъ не платитъ.
Пришли двѣ обшивалки-башмачницы, въ шляпкахъ и съ зонтиками.
— А, миндальныя! Наше вамъ съ кисточкой! Вотъ спасибо, умницы, что пришли, привѣтствовали ихъ мастеровые. Залѣзайте на окно, за верстакъ, тамъ вѣтеркомъ продувать будетъ.
Къ нимъ сейчасъ-же подскочилъ молодой мастеровой, съ серьгой въ ухѣ. Заглянулъ въ дверь кучеръ.
— Начали? — спросилъ онъ.
— Нѣтъ еще, — Карла Иваныча ждемъ. Иди сюда, полно спѣсивиться-то!
— Нѣтъ, мнѣ некогда, я коляску мою, а зашелъ посмотрѣть: не начали-ли. Думаю: хвачу на скорую руку стаканчикъ, да и опять къ коляскѣ. Ужо я… пояснилъ онъ и скрылся.
— Господа мастеровые, прежде всего, я васъ попрошу, чтобы безъ скандаловъ, потому управляющій у насъ сильно выпивши и можетъ Богъ знаетъ что подумать, упрашиваетъ дворникъ. Поучливѣе и чтобы изъ линіи не выходить. Опять-же, и цигарки съ трубками, потому стружки…
— Будь покоенъ Емельянъ Васильевичъ. Зачѣмъ намъ карамболи заводить? — успокаиваютъ его.
Явился Карлъ Иванычъ, хозяинъ, плотный нѣмецъ, съ круглымъ брюшкомъ и съ сигарой, стиснутой въ зубахъ. Съ нимъ была жена его, Марья Богдановна, длинноносая блондинка, въ клеенчатомъ передникѣ и таковыхъ-же нарукавникахъ, чтобы не замараться о верстаки. Она держала въ рукахъ пивную кружку Карла Иваныча.
Мастеровые встали.
— Вотъ такъ Карлъ Иванычъ! Спасибо! Осчастливили…
— Сидите, господа, пожалуйста! Не стѣсняйтесь моимъ присутствіемъ, говорилъ хозяинъ, не выпуская сигары изъ зубовъ, и сѣлъ, посадивъ съ собою рядомъ жену.
— Прикажете начинать, Карлъ Инанычъ? — спросилъ Трифонъ Захаровъ, рябой мастеровой, въ «спиньжакѣ» поверхъ красной рубахи на выпускъ, и получивъ согласіе, началъ наливать изъ четвертной разнокалиберные рюмки и стаканчики, сказавъ предварительно «Господи, благослови».
— Вамъ неловко изъ бутылки-то. Вы-бы ко мнѣ обратились, я бы вамъ графиновъ пару дала, — сказала хозяйка.
— Зачѣмъ, матушка, Марья Богдановна? Намъ и такъ хорошо. Графины разобьемъ… Пожалуйте, Карлъ Иванычъ; вы, какъ хозяинъ, такъ значитъ, первый свой примѣръ…
— Нѣтъ, нѣтъ, я шнапсъ не могу послѣ обѣда. Я пиво… замахалъ хозяинъ руками.
— Нельзя, Карлъ Иванычъ, не обезсудьте! Нужно полнымъ домомъ жить. Пожалуйте! Пиво пивомъ, а водка водкой. Сегодня, батюшка, Александро-Невскій князь всѣмъ далъ разрѣшеніе. Кушайте!
Хозяинъ взялъ стаканчикъ.
— Поздравляю васъ, господа, съ засидками! Дай вамъ Богъ при огнѣ работать прилежно, — произнесъ онъ.
— Кушайте, Карла Иванычъ. Мы ваши, а вы наши. Мы тоже чувствуемъ.
Нѣсколько мастеровыхъ взялись за стаканы и лѣзли чокаться.
— Позвольте, позвольте, сказалъ хозяинъ и началъ откашливаться. Потомъ поглядѣлъ на потолокъ и началъ что-то въ родѣ рѣчи:
«Прилежность — она подаетъ поддержку человѣку. У насъ, въ Германіи, прилежность въ мастеровой народъ большое уваженіе имѣетъ и ему премія есть. Онъ пьетъ свою кружку и сигару, пьетъ двѣ, три, но понедѣльникъ у него не бываетъ. Онъ понедѣльникъ сидитъ и работаетъ, а русскій человѣкъ сейчасъ похмѣлится и въ трактиръ, а хозяинъ плачетъ и ставитъ штрафъ, а мастеровой тулупъ пропьетъ и жену бьетъ».
— Это точно, Карлъ Иванычъ, да вѣдь и онѣ шкуры… перебиваетъ кто-то.
Его останавливаютъ. Хозяинъ продолжаетъ.
«Мастеровой такой-же бюргеръ и долженъ къ самъ себѣ уваженіе имѣть и въ шпарбюксѣ откладывать гривенникъ, двугривенный и будетъ хозяинъ, а когда онъ пропьетъ — у него голова болитъ, а хозяинъ денегъ не даетъ, онъ ругаетъ. И такъ, господа: дай Богъ вамъ большая прилежность на успѣхъ наше столярное дѣло!»
Карлъ Иванычъ перечокался со всѣми и выпилъ. Трифонъ Захаровъ выпилъ и сейчасъ-же разбилъ рюмку, бросивъ ее на полъ.
— Заведеніе ужъ такое, Карлъ Иванычъ, извините! — сказалъ онъ. Чтобы, значитъ какъ эта самая рюмка, такъ и мы себя чувствовали. А вы что-же, Марья Богдановна? — обращается онъ къ хозяйкѣ. Водочкой неволить не смѣемъ, а пивца?
Хозяйка замялась.
— Выпей, Mariechen, съ этимъ народомъ нельзя иногда… сказалъ ей по-немѣцки хозяинъ.
Марья Богдановна выпила полстакана пива.
— Вотъ такъ хозяйка! Вотъ такъ барыня! Уму помраченье! — восторгались мастеровые. Хозяинъ у насъ ангелъ и жена у него учливая ангелка, не гнушается нашимъ братомъ.
Мастеровые пили и не закусывали, хотя стоялъ цѣлый окорокъ нарѣзаный кусками. Нѣкоторые, впрочемъ, нюхали корку хлѣба. Выпили по первой, начали по второй, «чтобы не хромать», потомъ — «Богъ троицу любить», «безъ четырехъ угловъ домъ не, строится». Карлъ Иванычъ отказался отъ водки, и рядомъ съ женой пилъ пиво изъ большой кружки, разговаривая съ мастеровыми.
— Вѣдь газъ, Карлъ Иванычъ, это кислота? — спрашиваетъ кто-то. Вотъ этотъ газъ, что горитъ?
— Духъ, простой духъ изъ газъ, поясняетъ хозяинъ, затягиваясь сигарой, — духъ отъ каменный уголь.
Мастеровые развеселились. Говоръ быстро переходилъ въ крикъ. Четверть успѣли уже выпить и принялись за вторую. Трифонъ Захаровъ подошелъ къ хозяину, и похлопавъ его по плечу, воскликнулъ:
— Братцы, а вѣдь Карла Иванычъ, хоть и нѣмецъ, а ей-Богу хорошій человѣкъ! — воскликнулъ онъ… Конечно, теперича штрафы… но у него душа есть. Вы, Карла Иванычъ, извините, потому всѣмъ разрѣшеніе вина и елея. Сегодня, мы и младенцамъ даже отпущаемъ, которые ежели ученики.
— Ахъ нѣтъ, нѣтъ, это нельзя!
— Въ томъ-то и дѣло, что нельзя. Оставь, Карла Иванычъ, свою команду. Мы знаемъ, что дѣлаемъ. Мастеровой мальчикъ онъ только на засидкахъ и пить учится. Пренебреги!
Къ хозяину подходитъ другой мастеровой.
— А что, Карла Иванычъ, тамъ на небѣ тому хозяину, который ежели у своего мастероваго жилитъ? Каки-таки муки ему предоставлены? Ты, Карла Иванычъ, въ коронованіе зачѣмъ мнѣ рубль цѣлковыхъ за прогулъ поставилъ? Опять-же въ третье Спаса мы родителевъ на Волковомъ, поминали, а ты штрафъ…
Хозяинъ сознаетъ, что пора удалиться, и встаетъ съ мѣста.
— Ну, прощайте, господа, я пойду, говоритъ онъ. Желаю вамъ веселится. Я жду мой своякъ въ гости.
— Нѣтъ, Карла Иванычъ, ты отвѣть, продолжаетъ пьянымъ голосомъ мастеровой.
— Захаръ, оставь, брось! — останавливаютъ его товарищи и оттаскиваютъ въ сторону. Соблюдай, братецъ, учтивость!
Онъ не унимается.
— Я оставлю, но пусть ему эти два цѣлковыхъ къ гробу на свѣчку!
— Ну, замолчи!
— Я ухожу, господа. Прощайте! — раскланивается хозяинъ.
— Нельзя, Карла Иванычъ, погодите, сейчасъ! — воскликнулъ Трифонъ Захаровъ. Ребята, становись въ кругъ и валяй хозяйскую! — обращается онъ къ мастеровымъ.
Мастеровые становятся въ кругъ и начинаютъ пѣть:
«Мы тебя любимъ сердечно,
Будь намъ хозяиномъ вѣчно!
Ты наши зажегъ серца,
Въ тебѣ мы видимъ отца».
По окончаніи пѣсни, хозяина схватываютъ и начинаютъ качать, подбрасывая кверху. Сигара вываливается у него изъ зубовъ. Кто-то хватаетъ и Марью Богдановну, но та, вырвавшись, убѣгаетъ.
Черезъ пять минутъ, мастеровыя остались одни. Раздаются звуки гармоніи. Началось пѣніе. Кто-то отбиваетъ трепака и падаетъ. Женщины визжать. Водка рѣкой льется.
— Пожалуйста, господа, чтобъ тихо и благообразно, говоритъ пьянымъ голосомъ сидящій на окнѣ дворникъ, покачивается и выдавливаетъ въ рамѣ стекло.
— Ничего, бей больше! Карла Иванычъ заплатитъ! кричитъ Трифонъ Захаровъ. Ништо ему! Хотя я давеча его и хорошимъ человѣкомъ назвалъ, а, все таки, онъ скотина! Теперича эта Марья Богдановна — ядъ и язва. Каки-таки щи постные намъ вчера предоставили? — песъ жрать не станетъ.
Трифона Захарова упрекаютъ.
— А ты, даве, зачѣмъ передъ нимъ раскисъ? А еще хозяйствовать самъ думаешь! Баба!
— Да я, братцы, думалъ, что онъ еще на четвертую прибавитъ.
— Прибавитъ! Держи карманъ шире! На ведрѣ отъѣхалъ. Нѣшто нѣмецъ можетъ быть хорошимъ человѣкомъ? Нѣмецъ всегда аспидъ. Ахъ ты, ворона!
— Что ворона? Хочешь, я сейчасъ къ нему пойду ругаться? Ушелъ, догадался, а то-бы я ему теперь показалъ! Я бы ему насчетъ штрафовъ-то отпѣлъ панихиду. Давайте, братцы, положимте такой зарокъ, чтобы завтра никому не работать. Генеральшѣ Бобриковой заказъ къ четвергу, а мы его и подведемъ.
— Подведемъ! Ну, и поставитъ штрафы.
— Важное кушанье! Ничего ребята! — пьянствуй на пропалую. Заплатимъ и штрафы; хоть рыло въ крови будетъ, а все-таки, наше возьметъ. Герася, другъ, играй веселую!
Начинается топаніе на одномъ мѣстѣ.