1889.
править
ЗАСИДѢВШІЙСЯ ДАЧНИКЪ.
правитьУвядшая природа, кое-гдѣ снѣгъ въ палисадникѣ, перемѣшанный съ желтымъ опавшимъ листомъ. Въ балконную дверь дачи постучался дворникъ въ полушубкѣ. Въ стеклахъ показалась мужская фигура въ линючей котиковой шапкѣ и потертомъ пальто. Не отворяя двери, фигура сказала:
— А! это ты, Терентій? Что тебѣ?
— Допустите въ комнату-то. Не могу же я съ вами черезъ двери разговаривать, отвѣчалъ дворникъ.
— Да ты говори такъ… Я услышу. Мнѣ не хочется комнаты студить. За послѣдними пятью рублями пришелъ? Такъ я отдамъ. Какъ съѣду, такъ и отдамъ. Въ день отъѣзда съ дачи отдамъ.
— Впустите. Обширный разговоръ будетъ. Я сейчасъ изъ города отъ хозяина вернулся, такъ велѣлъ онъ вамъ кое-что сказать.
— Знаю, знаю, что онъ велѣлъ сказать! махнулъ руками дачникъ, .
— Да я вамъ радость отъ хозяина объявлю, пустите только.
— Э-эхъ! послышалось за дверями.
Дачникъ оттащилъ отъ порога вчетверо сложенный коверъ, которымъ были закрыты щели, чтобъ не поддувало изъ нихъ, вытащилъ изъ пазовъ дверей какія-то тряпки и наконецъ отворилъ дверь. Дворникъ вошелъ въ комнату. На убогомъ столѣ, накрытомъ скатертью, стояла початая бутылка водки, на тарелкѣ лежали картофель въ мундирѣ и остатки селедки. Тутъ же грѣлся кофейникъ на керосиновой лампѣ, приспособленной къ тагану. Войдя въ комнату, дворникъ снялъ шапку, отыскалъ въ углу образъ и перекрестился.
— Хлѣбъ да соль…. сказалъ онъ при видѣ сидящей за столомъ пожилой, что-то прожевывающей женщины, закутанной и въ ватную кацавейку и въ байковый платокъ.
Женщина промолчала. Дворникъ обратился къ мужчинѣ:
— Сейчасъ былъ у хозяина въ городѣ и вышло вамъ такое разрѣшеніе: никакихъ съ васъ денегъ не надо, съѣзжайте только съ дачи скорѣе.
— Съѣду, безпремѣнно съѣду… А ты думаешь, не съѣду? Нельзя же тутъ зиму жить, пробормоталъ дачникъ.
— Да вѣдь ужь теперь зима и есть.
— Въ октябрѣ-то зима? Что ты, помилуй. Въ октябрѣ осень.
— Какая же это осень, коли ужъ и снѣгъ былъ и на саняхъ ѣздили.
— Ну, какой это снѣгъ! Выпалъ, да и растаялъ.
— Будьте великодушны, не доводите до грѣха. Завтра не съѣдете, такъ онъ къ мировому подастъ, чтобъ черезъ полицію васъ… Тогда вѣдь ужь и насчетъ пяти рублей не помилуетъ. Сгонитъ васъ съ полиціей, отберетъ за долгъ весь вашъ скарбишко — и вся недолга.
— Ну, еще это мы посмотримъ, какъ онъ сгонитъ! Я нанималъ дачу на весь лѣтній сезонъ и могу жить вплоть до зимы. Такъ у него и въ квитанціи сказано: на лѣтній сезонъ.
— А теперь зима.
— Врешь, врешь. Даже еще и земля не промерзла. У меня въ палисадникѣ еще нѣсколько кустовъ картофелю не вырыто.
Дворникъ развелъ руками и произнесъ:
— Ну, баринъ! Вотъ господа-то нонѣ завелись!
— Ты, братъ, не груби. Я имѣю на себѣ чинъ.
— Этимъ нечего хвастаться. Лучше бы вы вотъ деньги имѣли, чтобы было на что съ дачи съѣхать.
— Ты еще мнѣ наставленія читать! Пошелъ вонъ.
— Постойте… Я отъ сердца пришелъ, а не отъ чего-либо. Портерщику нашему самоваръ требуется. Продайте ему самоваръ — вотъ вамъ и будетъ на переѣздъ.
— Да какъ ты смѣешь! Неужто ты думаешь, что у меня на переѣздъ нѣтъ? закричалъ дачникъ. — Я живу до сихъ поръ на дачѣ просто изъ любви къ природѣ. Видѣлъ я возрождающуюся природу, хочу видѣть и увядающую.
— Какая ужь тутъ природа, коли въ дачѣ волковъ морозить, усмѣхнулся дворникъ. — Вѣдь дача-то эта изъ барочнаго лѣса.
— Ничего не значитъ. Это мой капризъ. Многіе путешественники изъ любви къ изслѣдованію природы на Ледовитый океанъ ѣздятъ и тамъ мерзнутъ. Ты мужикъ, ты ничего не понимаешь, такъ можешь ли ты понять. Увлеченіе наукой. Я для науки живу до сихъ поръ на дачѣ.
— И для науки въ мелочную лавочку задолжали, такъ что больше уже ни на копѣйку не вѣрятъ?
— Дуракъ. Пошелъ вонъ! Ты зачѣмъ пришелъ? Ты пришелъ сказать, чтобы я съѣзжалъ съ дачи. Я тебѣ отвѣчаю, что съѣду, скоро съѣду. Ну, значитъ, и конченъ разговоръ.
— Конченъ-то, конченъ, а только ужь голубей моихъ больше не смѣйте изъ духового ружья стрѣлять, не позволю. Это тоже, должно быть, для науки вы непоказанную птицу-голубя ѣдите, такъ я для науки не позволю.
— Уйдешь ты, или нѣтъ?
— И заборъ разбирать для науки не позволю. А ужъ поймаю, такъ не прогнѣвайтесь — въ полицію сволоку, продолжалъ дворникъ.
— Мерзавецъ….
— Да что, мерзавецъ… Пѣтушокъ-то у меня тоже, надо полагать, изъ-за вашей науки пропалъ. Ахъ, господа, господа! Нешто это господа, которые такіе поступки…
— Какіе поступки? Говори… Или къ мировому захотѣлъ, такъ у меня и свидѣтель въ той комнатѣ сидитъ. Онъ слышитъ. Ну, повтори.
Дворникъ замялся.
— Да конечно же… сказалъ онъ. — Нешто это господа, которые въ палисадникѣ взамѣсто цвѣтовъ картофель садятъ?
— Нѣтъ, ты насчетъ пѣтуха повтори.
— Что мнѣ насчетъ пѣтуха повторять… Про пѣтуха вы сами чудесно знаете.
— Что я знаю? Что?
— Ну, вотъ… Еще разсказывать вамъ. И колодезь запру, воды давать не буду, если на этой недѣлѣ съ дачи не съѣдете.
— Тебѣ сказано, чтобъ ты убирался вонъ!
— Я уйду. Мнѣ что… У меня въ дворницкой теплѣе. А вотъ посмотримъ, какъ я васъ приму, когда вы ко мнѣ въ дворницкую за углями для самовара придете.
— Проваливай, проваливай…
— Эхъ, баринъ! Не ссорьтесь съ дворникомъ… Дворникъ можетъ притти и вьюшки у жильца изъ печки вынуть… Да… Стекло также въ окнѣ вышибить могу. А на какіе шиши вы его вставите, коли ужь даже до того дошли, что непоказаннаго голубя ѣсть начали… бормоталъ дворникъ, вышелъ на балконъ и съ сердцемъ захлопнулъ дверь, прибавивъ: — Вотъ навязались жильцы-то! Черти окаянные, а не жильцы!