1879. править
ЗАРАЗА. править
Купецъ Терентій Тихонычъ Обложкинъ только-что пришелъ изъ лавки обѣдать, снялъ съ себя сюртукъ, надѣлъ засаленный халатъ съ прорваннымъ задомъ и сѣлъ за столъ. Онъ былъ мраченъ.
— Что съ тобой? — спросила его жена.
— А то, что народъ въ Питерѣ валитъ почище еще чѣмъ на войнѣ валило — вотъ что! — отвѣчалъ онъ. — Кругомъ зараза! Сегодня вонъ въ «Голосѣ» семнадцать покойниковъ публикацію дѣлаютъ, Сидоръ Захаровъ умеръ. Взялъ передъ смертью на триста рублей товару и умеръ. Теперь ищи съ него!
Терентій Тихонычъ задумался и чертилъ ложкой по скатерти вавилоны.
— Какъ только «Голосъ» въ руки — сейчасъ пятнадцать покойниковъ…-- продолжалъ онъ.
— Зачѣмъ ты газеты-то читаешь? Только на себя сумнѣніе наводишь.
— Какъ зачѣмъ? Вѣдь, я не тварь безчувственная, чтобъ мнѣ современность не соблюдать. Пришелъ въ трактиръ чай пить, взялъ газету и думалъ путное что-нибудь прочесть, а наткнулся на покойниковъ.
— А ты путное-то читай, а отъ покойниковъ-то отворачивайся.
— Дура! Нешто можно отъ нихъ отворотиться, коли они въ черныхъ рамкахъ понаставлены! Сами въ глаза бьютъ.
Жена поставила передъ нимъ графинъ водки.
— Убери. Не стану… Баста! — отстранилъ онъ графинъ. — Съ завтрашняго дня дезинфекцію вмѣсто водки будемъ пить.
— Какую такую дезинфекцію? — спросила она.
— А вотъ увидишь, какъ изъ аптеки принесутъ. Пошлю на рубль серебра и буду по рюмкѣ пить. Отъ тифа это.
— Да, вѣдь, ты здоровъ.
— Теперь здоровъ, а это для переду. Сунется онъ, понюхаетъ, что отъ человѣка изъ рта дезинфекціей пахнетъ, ну, и въ сторону! Онъ ее смерть не любитъ.
— Кто онъ-то? — недоумѣвала жена.
— Ахъ, Господи! Да тифъ. Что у тебя за безпонятливость! Словно тебя кто гирей по теменю стукнулъ! Вѣдь, онъ теперь въ незримомъ видѣ по воздуху носится. Наскочитъ на человѣка, ну, и шабашъ! Вотъ, можетъ, ужъ у тебя надъ головою вьется.
— О! Господи, наше мѣсто свято! Что это ты толкуешь! — воскликнула въ испугѣ жена и перекрестилась.
— Я вотъ и тебя этой самой дезинфекціей поить буду.
— Ну, ужъ это дудки, чтобъ я незнаемую вещь по постамъ пила! Можетъ, она эта самая дезинфекція скоромная? Можетъ, она хуже мяса?
Мужъ ударилъ по столу кулакомъ.
— Не дразни меня, а то силкомъ поить буду! — крикнулъ онъ. — Велю молодцамъ тебя держать, а самъ буду въ горло вливать, потому мнѣ изъ за тебя околѣвать нечего. Безъ дезинфекціи этой ты тифомъ заразишься, заразишь и меня. Это одно только невѣжество, чтобъ не пить.
Подали щи съ соленой рыбой. Мужъ похлѣбалъ ихъ и тоже отодвинулъ отъ себя тарелку.
— И соленую рыбу съ завтраго надо бросить, — сказалъ онъ. — Квасъ тоже по боку… Капусту къ чорту!
— Ужъ не скоромное-ли стряпать прикажешь?
— А хоть-бы и скоромное? Мнѣ жизнь-то не надоѣла. Подгоню говѣнье къ послѣдней недѣлѣ, а тамъ и покаюсь.
— Ты что хочешь жри, а я и соленую рыбу буду ѣсть, и квасъ, и капусту! — отрѣзала жена.
— Тогда я тебя, окромя того, чтобъ поить, поливать буду этой самой дезинфекціей. Мнѣ, матушка, не особенная пріятность, ежели эти самые міазмы съ тебя на меня переходить будутъ.
— Какія такія міазмы?
— А вотъ что въ соленой рыбѣ сидятъ. Будешь ты соленую рыбу ѣсть, заведутся они въ тебѣ, а съ тебя и на меня перейдутъ.
— Да ты совсѣмъ съ ума сошелъ! — всплеснула руками жена.
— Я-то не сошелъ… Я свою шкуру берегу, а вотъ ты спятила, коли мужа морить хочешь. Тебѣ умереть ничего, ты на бездѣльномъ положеніи сидишь, у тебя ни кругомъ ни около, а у меня двѣ лавки. Я семью кормлю. Что у васъ тамъ еще настряпано?
Жена заплакала.
— Ну, начались попреки! — сказала она.
Подали грибы съ кислой капустой.
— Въ каждомъ вотъ въ этомъ грибѣ зараза на міазмѣ ѣдетъ и тифомъ погоняетъ, — пробормоталъ мужъ и отвернулся.
— Ври больше!
— Прочти въ газетахъ, что тамъ сказано. Теперича какъ грибъ, — сейчасъ въ немъ незримая міазма съ зеленой головой. Войдетъ въ человѣка, ну и капутъ!
— Не говори глупости! Я ѣсть буду! — крикнула жена.
— А я не дамъ тебѣ ѣсть. Можешь и черезъ баранки съ чаемъ быть сыта. Да вотъ что еще: надо будетъ мнѣ гигіену завести. Теперь кто не хочетъ заразы, долженъ съ гигіеной жить.
— Съ какой-такой гигіеной! Опомнись! Что ты говоришь? Женатый человѣкъ и вдругъ эдакія слова! — слезливымъ голосомъ обратилась къ нему жена.
Мужъ улыбнулся и махнулъ рукой.
— Вотъ дура, такъ дура! — сказалъ онъ. — Да что-же ты гигіену-то за француженку желтоволосую, что-ли приняла? Ахъ вы чернь въ своемъ невѣжествѣ непросвѣщенная! Гигіена — вѣдь это звѣрь лѣсной, а ты на — поди! Помнишь, сѣрая-то?… Въ Зоологическомъ саду въ клѣткѣ сидѣла…. Вотъ кто гигіена.
— Ну, прости. А ужъ я думала, что ты отъ жены бабу на сторонѣ завести хочешь! Зачѣмъ-же тебѣ звѣрь-то, гигіена-то эта самая?
— А затѣмъ, что она міазмами этими самыми питается, отвѣчалъ мужъ. — Поняла? Вотъ купимъ ее на Щукиномъ въ птичьемъ ряду, посадимъ въ клѣтку и поставимъ въ гостиную. И будетъ она у насъ въ клѣткѣ сидѣть да заразу глотать. Какъ незримая міазма по воздуху летитъ, сейчасъ она ее цапъ-царапъ и съѣстъ. Потому міазма только на человѣка тифъ нагоняетъ, а гигіенѣ этой самой она совсѣмъ не вредитъ и даже большое удовольствіе приноситъ.
Жена покачала головой.
— Что-то ты недѣльное толкуешь, Терентій Тихонычъ? сказала она.
— Недѣльное! передразнилъ ее мужъ. — Прочти въ газетахъ. Тамъ доктора ученые прямо пишутъ: во время тифа, надо безпремѣнно съ гигіеной жить.
— Да вѣдь отъ нея отъ самой пахнуть будетъ. Шутка эдакій звѣрь въ комнатѣ!..
— Ну, молчи! Довольно! Меня и умному-то человѣку не переспорить, не токма что дурѣ! Теперь я лягу спать въ гостинной, а въ пять часовъ разбуди меня къ самовару! — закончилъ онъ, всталъ изъ-за стола и вышелъ изъ комнаты.