1872.
править- ) Печатаются съ рукописи, обязательно доставленной внукою И. И. Мартынова. Нѣсколько отрывковъ напечатано въ сочиненіи г. Колбасина: «Литературные дѣятели прежняго времени.» Спб., 1859. Подстрочныя примѣчанія принадлежатъ самому автору.
I.
правитьУже минуло мнѣ отъ роду 50 лѣтъ. Благодарю Тебя, Всевышній, за сохраненіе дарованной Тобою жизни моей, въ продолженіе толикаго времени. Благодарю, Всемогущій, за силы душевныя и тѣлесныя, содѣлавшія меня способнымъ къ прохожденію разныхъ должностей и не лишившія меня счастія быть не вовсе безполезнымъ въ семъ мірѣ. Благодарю, Премилосердый, за щедроты, невидимою десницею Твоею на меня изліянныя, за самыя бѣдствія, премудростію Твоею мнѣ въ наставленіе служившія.
Но промыслу Твоему, можетъ быть, угодно будетъ вскорѣ и меня воззвать съ лица земли, да предстану предъ судъ Твой праведный; а я готовъ ли дать Тебѣ отчетъ въ дѣлахъ своихъ?
И такъ, молю Тебя, обнови въ памяти моей дѣла мой съ самаго рожденія моего, да за добрыя прославлю имя Твое святое, а въ худыхъ принесу предъ лицемъ Твоимъ и людей Твоихъ раскаяніе.
Я родился въ 1771 году, въ Полтавской губерніи, въ м. Переволочнѣ. Отецъ мой былъ священникъ Николаевской церкви, — котораго лишась въ малолѣтствѣ, вовсе не помню. Мать моя, кажется, на пятомъ году отъ роду моего. отдала меня учиться русской грамотѣ къ писарю коменданта тамошней крѣпости, у котораго научился я порядочно читать и писать, пройдя букварь, часословъ и псалтырь. Не имѣя никакихъ средствъ къ дальнѣйшему ученію, я оставался дома, до прибытія въ Переволочну епархіальнаго архіепископа Никифора. Въ это время мать моя подала ему просьбу и онъ велѣлъ привезти меня, съ старшимъ братомъ, въ Полтавскую семинарію. И такъ, на девятомъ году отъ моего рожденія. отвезли меня въ Полтавскую семинарію, незадолго передъ тѣмъ учрежденную заменитѣйшимъ ученостію архіепископомъ Евгеніемъ Булгаромъ, который тогда былъ уже, по желанію его, уволенъ отъ всѣхъ дѣлъ по управленію епархіею. Пріѣхавъ въ Полтаву, мы явились къ ректору соборному протоіерею Іоакиму Яновскому, который черезъ день объявилъ намъ рѣшеніе преосвященнаго, что мы приняты на казенное содержаніе въ такъ называемую бурсу, при семинаріи учрежденную для бѣдныхъ сиротъ.
Обезпеченный въ содержаніи, я обучался охотно всѣмъ предметамъ, которые въ то время были преподаваемы въ семъ училищѣ. Проходя ординарные классы отъ фары до богословія, но обыкновенному тогда въ семинаріяхъ порядку, сверхъ главныхъ предметовъ ученія, коими почитаются латинская и россійская грамматика, поэзія, риторика, философія и богословія, я научился тутъ греческому, нѣсколько нѣмецкому языку и ариѳметикѣ; другимъ наукамъ и языкамъ въ сей семинаріи тогда не обучали. Учители мои были всѣ почти люди достойные мѣстъ, которыя они занимали. Наименую, по крайней мѣрѣ, одного изъ нихъ, іеромонаха Гавріила, который въ семъ санѣ обучалъ философіи и греческому языку, а потомъ, въ санѣ архимандрита и званіи ректора, обучалъ одному греческому языку. Сей почтеннѣйшій учитель мой возведенъ послѣ на первую степень іерарха, и былъ экзархомъ — митрополитомъ Кишеневскимъ и Хотинскимъ. Проходя ученіе, я неоднократно въ публичныхъ собраніяхъ, изъ рукъ преосвященнаго Никифора, получалъ за успѣхи, прилежаніе и благонравіе. награды; а особливо незабвененъ для меня тотъ день, въ который я, въ присутствіи молдавскаго господаря Маврокордато и знаменитой публики, получилъ отъ преосвященнаго нѣсколько серебренныхъ рублевиковъ и двѣ книги: Новый Завѣтъ, на греческомъ и латинскомъ языкахъ, за успѣхи въ греческомъ языкѣ, и Баумейстерову физику, на русскомъ языкѣ, за успѣхи въ философіи. Какое тогда было торжество для меня и нѣжно любившаго меня брата, впрочемъ, отстававшаго отъ меня, къ сожалѣнію, въ наукахъ, во радовавшагося моимъ успѣхамъ отъ всего сердца! Съ какимъ, бывало, удовольствіемъ везу подарки сіи, во время вакацій, къ моей матери и бабушкѣ! Изъ наградъ сихъ, Физика и теперь хранится въ моей библіотекѣ, не пышнымъ переплетомъ, но воспоминаніемъ золотой юности, драгоцѣнная. Новый Завѣтъ выпросилъ у меня братъ для себя, при моемъ отъѣздѣ въ Петербургъ.
Между тѣмъ, какъ я обучался самъ, еще будучи въ риторическомъ классѣ, благодаря Бога, могъ уже обучать другихъ русской и латинской грамматикѣ, а потомъ поэзіи и риторикѣ. Состоя на казенномъ содержаніи и живучи вмѣстѣ со многими другими сиротами низшихъ классовъ, я преважно обучалъ ихъ всему, что самъ зналъ, безъ всякой платы. Потомъ, вышелъ на кондицію т. е. на квартиру, нанимаемую изъ платы, получаемой съ учениковъ моихъ, которые, или жили вмѣстѣ со много, или приходили ко мнѣ съ другихъ квартиръ. Изъ таковыхъ учениковъ моихъ, извѣстнѣйшими послѣ сдѣлались: 1) Исидоръ Моисеевъ, который, пріѣхавъ въ Петербургъ, для усовершенствованія себя въ врачебныхъ наукахъ, перевелъ съ латинскаго на русскій языкъ Пленковы Начальныя основанія ботаническаго словоизъясненія и брачной системы растеній, которыя, за моею поправкою и переводомъ техническихъ терминовъ, заимствованныхъ имъ греческаго языка, по одобренію Медицинской коллегіи, напечатаны въ 1798 году. Этотъ молодой человѣкъ. во окончаніи курса медицинскаго, посланъ былъ врачемъ въ армію, во время итальянскаго похода, писалъ ко мнѣ изъ чужихъ краевъ и присылалъ своеручныя письма Пленка, на латинскомъ языкѣ писанныя, въ которыхъ сей ученый отдавалъ всю справедливость его дарованіямъ и свѣдѣніямъ; но съ тѣхъ поръ я не могъ получить объ немъ ни отъ кого свѣдѣнія, куда онъ дѣвался. 2) Гавріилъ Петровичъ Поповъ, коллежскій совѣтникъ, докторъ медицины, при Московскомъ отдѣленіи Медико-хирургической академіи, ординарный профессоръ повивальнаго искусства, судебной медицины и медицины полиціи, Московскій городовой акушеръ и членъ Общества врачебныхъ и физическихъ наукъ, учрежденнаго при Московскомъ университетѣ и 3) Семенъ Федоровичъ Гаевскій, докторъ, лейбъ-медикъ, статскій совѣтникъ и ученый секретарь медицанскаго совѣта, при министерствѣ внутреннихъ дѣлъ. Не спорно, что не моими наставленіями достигли они столь почтенныхъ мѣстъ и званій, но мнѣ пріятно вспоминать, что я положилъ краеугольной камень ихъ ученію.
Содержа себя кондиціею, я кончилъ курсъ философіи т. е. логики, метафизики, физики и нравоученія и переведенъ въ классъ богословскій. Въ это время епархіею, въ которой состояла Полтавская семинарія, управлялъ, уже знаменитый, архіепископъ Амвросій, подъ именемъ Екатеринославскаго и Херсонеса-Таврическаго. Архипастырю сему сдѣлался и лично извѣстнымъ, по случаю посвященія ему, въ день его тезоименитства, сочиненной мной оды. Стихи мои, какъ я самъ впослѣдствіи времени чувствовалъ были плохи, но преосвященный, по свойству великихъ душъ принялъ ихъ благосклонно, пожаловалъ мнѣ 25 рублей, что тогда составляло большую сумму, по моему состоянію и Риторику на русскомъ языкѣ, имъ сочиненную, въ бытность его въ Москвѣ примолвивъ: «Вотъ и я въ свое время занимался сочиненіями. Продолжай. Богъ благословитъ твои труды». Ободренный таковымъ снисхожденіемъ, я не щадилъ силъ, чтобъ успѣхами своими обратить на себя еще большее вниманіе архипастыря. Вскорѣ представился къ тому случай. Ректоръ семинаріи архимандритъ Гавріилъ, но болѣзненнымъ припадкамъ, отказался отъ преподаванія греческаго языка и на мѣсто свое представилъ меня. Преосвященный призвалъ меня къ себѣ, объявилъ о томъ, и, благословя, вслѣдъ вступить въ должность, не оставляя продолжать и слушаніе богословія. — «Я радъ, сказалъ онъ, что такой ученый мужъ нашелъ тебя достойнымъ замѣнить его». Это случилось въ началѣ 1788 года. Но въ семъ же году, въ сентябрѣ мѣсяцѣ, онъ опять присылаетъ за мною, сказываетъ, что онъ получилъ высочайшее повелѣніе отправить въ Петербургскую Александро-Невскую семинарію трехъ, или четырехъ студентовъ, для образованія въ учители и спрашиваетъ меня, желаю ли я туда ѣхать. Вопросъ сей произвелъ во мнѣ такое восхищеніе, что не только слова мои, но и вся наружность моя показывала желаніе мое ѣхать въ столицу. Преосвященный, замѣтивъ это, сказалъ съ улыбкою: «Очень хорошо; но ты мнѣ здѣсь нуженъ: ты занимаешь греческій классъ». Неожиданное сіе возраженіе послѣ столь лестнаго предложенія исторгло у меня слезы; я плакалъ и просилъ не лишить меня сего счастія. Убѣдясь моею усильною просьбою, преосвященный согласился послать меня и спросилъ, кого бы я считалъ еще достойнымъ такого назначенія. «Товарищи, — сказалъ онъ — лучше могутъ знать другъ друга, какъ по дарованіямъ, такъ и по поведенію». Я осмѣлился наименовать троихъ: Стефановскаго, Котляревскаго[1] и Илличевскаго. Преосвященный велѣлъ мнѣ придти съ ними на другой день. Я, съ Стефановскимъ и Илличевскимъ, явился въ назначенное время; а Котляревскаго отыскать не могли, потому что его, на тотъ разъ, въ городѣ не было.
"Чтожь вы не всѣ? спросилъ меня архипастырь. Я сказалъ причину и онъ, распрося, кто знаетъ какіе языки, кромѣ латинскаго, велѣлъ намъ собраться въ дорогу черезъ два дня и когда будемъ готовы, прямо пріѣхать въ монастырь, оттуда же и будемъ отправлены. .
— «Не берите съ собою — сказалъ онъ — ничего лишняго; тамъ для васъ будетъ все готово. Между тѣмъ, я велю префекту выдать вамъ денегъ».
Получивъ деньги и искупивши нужное на дорогу, мы наняли извощиковъ, простились съ учителями, съ префектомъ, съ пріятелями, товарищами, а я и съ братомъ, который передъ тѣмъ лишь женился, — пріѣхали въ монастырь ввечеру, на третій день, но объявленіи намъ приказанія. Вскорѣ позвалъ насъ преосвященный къ себѣ. Первое слово его было:
— «Со всѣми ли вы простились»? Мы отвѣчаемъ, что простились.
— «Были у ректора»?
Мы остолбенѣли. — "Нѣтъ, говоритъ одинъ изъ насъ.
— «Какъ! У перваго своего начальниуа не были»?
— «Мы не смѣли его безпокоить, отвѣчаетъ другой изъ насъ потому что онъ очень болѣнъ». — А я не смѣлъ сказать ни слова, потому что находилъ насъ кругомъ виноватыми.
— «Тѣмъ болѣе обязаны вы были проститься съ нимъ, для того, что, можетъ быть, въ послѣдній разъ его видите».
Мы бросились въ ноги архипастырю, просить прощенія.
— «Нѣтъ! это поступокъ не простительный, съ гнѣвомъ сказалъ онъ. — Сейчасъ поѣзжайте въ моей каретѣ къ нему, велите доложить ему, что я васъ послалъ, признайтесь ему въ своемъ поступкѣ противъ него, просите у него прощенія и привезите мнѣ письменное удостовѣреніе, что онъ простилъ васъ; если же онъ не проститъ, то не надѣйтесь и на мое прощеніе».
Каково было наше положеніе, всякій можетъ себѣ представить, у кого не притупилось чувство стыда, благодарности, подчиненности и благоговѣнія къ начальническому мнѣнію. Не болѣзнь ректора была причиною тому, что мы не ходили къ нему проститься, но свойственная молодымъ людямъ расчетливость, уважать только тѣхъ, кто больше имѣетъ на нихъ вліянія и терять изъ виду тѣхъ, которые онаго не имѣютъ. Ректоръ вовсе не мѣшался въ дѣла семинарскія; это настоящая причина нашей постыдной вины, которой, можетъ быть, мы и не подвергли бы себя, если бы имѣли болѣе времени для своихъ сборовъ. Мы уже отчаявались быть посланными въ Петербургъ, зная крутой правъ ректора и гнусность нашего поступка.
Но дѣлать было нечего. Мы пустились къ ректору въ городъ, упрекая дорогою одинъ другаго, что никому это въ голову не пришло. Явившись къ ректору, мы исполнили все, что намъ было приказано. — «Богъ васъ проститъ, сказалъ онъ, я бы васъ и не принялъ, по болѣзни своей, хотя бы вы пришли ко мнѣ». Послѣ сего вручилъ намъ записку къ преосвященному. Какъ камень свалился съ насъ, при сихъ словахъ; надежда на прощеніе архипастыря и на отправленіе въ столицу вновь вошла въ сердца наши и мы отправились въ монастырь. Преосвященный, прочитавъ записку, сказалъ:
«Благодарите великодушіе ректора; безъ него не бывать бы вамъ въ Петербургѣ. Теперь и я прощаю». Мы бросились къ нему въ ноги.
— «Удивляюсь, какъ вы могли забыть перваго своего начальника, продолжалъ онъ. А ты, — обращаясь ко мнѣ — болѣе всѣхъ виноватъ. Онъ былъ твой учитель, онъ рекомендовалъ тебя на свое мѣсто; онъ благодѣтель твой — и ты забылъ его. Если вы благодѣтелей своихъ забываете, Богъ васъ забудетъ».
При сихъ наставленіяхъ, я рыдалъ какъ ребенокъ; плачу всякой разъ, когда вспомню о семъ поступкѣ и нынѣ пишу о томъ со слезами. Святитель могъ бы еще присовокупить къ своему ко мнѣ обращенію, что онъ, но случаю назначенія насъ для отправленія въ столицу, удостоилъ меня особеннаго своего довѣрія, а я оказался столько недостойнымъ онаго! Но слезы мой, вѣроятно, убѣдили его отъ словъ сихъ удержаться.
Послѣ сего преосвященный вынесъ изъ кабинета письма къ разнымъ особамъ, живущимъ въ Петербургѣ и въ городахъ, чрезъ которые мы должны проѣзжать, благословилъ насъ въ путь, сдѣлавъ намъ послѣднее наставленіе, чтобы жили честно, чтобы не всему слѣдовали въ столицѣ, гдѣ увидимъ много, и хорошихъ, и худыхъ примѣровъ, а старались бы избирать, для подражаніи нравственности, образцы отличные добродѣтелями; къ чему присовокупилъ, чтобы въ мы нуждахъ своихъ прямо относились къ нему. И такъ, строгій, за нѣсколько предъ тѣмъ минутъ, начальникъ, перемѣнился въ отца чадолюбиваго и простился съ нами, какъ съ дѣтьми своими.
Мы пустились въ дорогу ночью, на долгихъ. Дорога была такъ дурна, что въ иныя сутки мы не могли переѣхать и 30-ти верстъ. Кое-какъ, однакожъ, добрались до Москвы. Поѣздка наша отъ Полтавы до Москвы описана мною въ сочиненіи: Филонъ, напечатанномъ въ Музѣ, которую издавалъ я въ 1796 году.
Въ Москвѣ мы пристали въ Крестовоздвиженскомъ монастырѣ, у игумена Меѳодія, который послѣ былъ архіепископомъ Псковскимъ. Въ столицѣ сей намъ позволено было пробить до двухъ недѣль, чтобъ могли осмотрѣть ея достопамятности и исправить нѣкоторыя порученія своего архипастыря. О семъ объявилъ намъ шуменъ, по прочтеніи письма, писаннаго къ нему нашимъ преосвященнымъ.
На другой день, первымъ долгомъ нашимъ было — отправиться съ гостинцемъ къ митрополиту Платону, Съ нетерпѣливостію ожидали мы минуты видѣть россійскаго Златоуста. Увидѣли его и съ какою жадностію ловили всѣ черты лица его, всѣ движенія, каждое слово его! Онъ уже былъ сѣдъ и сѣдина умножала сановитость наружнаго вида его. Благословя насъ и принявъ письмо, немедленно прочелъ его при насъ; потомъ, спрося о здоровьѣ преосвященнаго, къ каждому изъ насъ обратилъ по нѣскольку словъ и заключилъ пріемъ свой, пожелавъ намъ хорошихъ успѣховъ въ наукахъ и поведеніи.
Мы имѣли письмо и къ извѣстному познаніями своими, въ греческой и латинской словесности, Николаю Николаевичу Бантышъ-Каменскому. Почтенный мужъ сей принялъ насъ весьма ласково и сказалъ намъ, чтобы мы писали къ нему о своихъ занятіяхъ, особливо, когда будемъ имѣть надобность въ книгахъ, изданныхъ въ Москвѣ и въ чужихъ краяхъ, чѣмъ я не замедлилъ воспользоваться впослѣдствіи времени, выписавъ чрезъ него извѣстное сочиненіе Лонгина О высокомъ, изданное Полліемъ и Гедерикомъ
У игумена Меѳодій познакомились мы съ роднымъ братомъ его — Гавриломъ Смирновымъ, бывшимъ тогда учителемъ философіи въ тамошней Духовной академіи, извѣстнымъ переводами своими сочиненій г-на Каракчіоли. Онъ ходилъ съ нами въ Московскій университетъ и два раза въ театръ. Не знаю, имѣли-ль мои товарищи какое удовольствіе при разыгрываніи піесъ, но я никакого не имѣвъ тогда на малаго понятія о семъ родѣ искусства.
Платона слышали мы проповѣдующаго два раза: одинъ разъ въ Благовѣщенскомъ, а другой — въ Архангельскомъ соборахъ. Для проповѣданія слова Божія выходилъ онъ на средину церкви и, не взирая на толпу, тѣснившагося около него народа, видѣнъ былъ съ амвона и слышенъ въ дальнемъ разстояніи. Содержанія проповѣдей его не помню; только помню, что его произношеніе много походило на произношеніе французскихъ трагическихъ актеровъ. Сказываютъ, что онъ учился сему у знаменитаго нашего актера Дмитревскаго.
Исправивъ порученія своего архипастыря и за краткостію времени познакомясь только съ тѣнью Москвы, мы отправились въ дальнѣйшій путь. Въ Петербургъ пріѣхали мы въ послѣднихъ числахъ октября. Здѣсь сперва пристали мы у архимандрита Иринея, бывшаго впослѣдствіи архіепископомъ Псковскимъ, жившаго тогда въ Невскомъ монастырѣ, по Черной рѣчкѣ, противъ кладбища. Когда мы явились къ нему, то, по прочтеніи письма отъ нашего владыки, первое слово его было:
— «Кто изъ васъ знаетъ по гречески? — Кто Мартыновъ?» Ясно, что великодушный іерархъ писалъ въ мою пользу къ архимандриту. По откликѣ моемъ, онъ спросилъ меня: — "и апла вы говорите? (т. е. нынѣшнимъ простымъ греческимъ языкомъ).
— Могу объясняться, отвѣчалъ я.
Видно, что тогда знаніе греческаго языка. а особливо употребляемаго нынѣ греками, было здѣсь въ диковинку. Отецъ архимандритъ поговорилъ со мною нѣсколько на древнемъ греческомъ, но на новомъ не сказалъ ни слова.
— "О, вы здѣсь будете очень нужны! примолвилъ онъ съ пріятною улыбкою и отпустилъ насъ.
Послѣ сего явились эти къ ректору семинаріи, архимандриту Иннокентію Дубравецкому. Мы удивились молодости и быстротѣ своего новаго начальника. Дарованія необыкновенныя и суетность выказать оныя вдругъ сверкали въ маленькихъ, полузакрытыхъ очахъ его. Кажется, при первомъ свиданіи мы уже узнали его въ половину и радовались внутренно, что будемъ имѣть такого любезнаго начальника. Я и отъ него встрѣченъ былъ почти такимъ же вопросомъ, въ разсужденіи греческаго языка, какъ и отъ архимандрита Иринея. Ректоръ приказалъ намъ перебраться въ семинарію и явиться къ нему ли другой день, для представленія преосвященному митрополиту Гавріилу.
Мы увидѣли новаго своего мецената въ девять часовъ по утру. Мудрость и добродѣтель начертаны были на челѣ сего первосвятителя. Когда великій старецъ читалъ письмо, поданное нами отъ нашего архипастыря, я воображалъ, что мы предстоимъ Наставнику міра; столь достойнымъ образомъ представлялъ онъ лице Его. Се тотъ свѣтильникъ, думалъ я, отъ коего премудрѣйшая монархиня повелѣла возжечь свѣтъ для проліянія его въ отдаленнѣйшихъ предѣлахъ владычества своего! По прочтеніи письма, онъ напомнилъ намъ о цѣли, для которой мы призваны. — «Оправдайте добрымъ своимъ поведеніемъ и успѣхами въ наукахъ выборъ, котораго вы удостоены вашимъ владыкою.» Съ сими словами благословилъ насъ и отпустилъ на дѣланіе.
Не успѣли мы возвратиться въ семинарію, какъ въ отведенную намъ комнату пришелъ греческаго языка учитель Жуковъ. Отрекомендовавшись въ наше знакомство, тотчасъ спросилъ онъ, кто изъ насъ знаетъ по гречески. Товарищи мои указали на меня и онъ, послѣ краткой нашей съ нимъ бесѣды, пошелъ къ себѣ за греческою книгою. Притворясь, или дѣйствительно не понимая въ ней нѣкоторыхъ мѣстъ, онъ спросилъ у меня, что онѣ значатъ; потомъ, узнавъ, что я разумѣю и ромейскій (т. е. нынѣшній греческій) языкъ, котораго онъ не зналъ, спросилъ о значеніи нѣсколькихъ словъ на немъ. Къ счастію, онѣ были мнѣ извѣстны. Оставшись, какъ казалось, довольнымъ моими отвѣтами, онъ тутъ же сказалъ, что мнѣ не для чего ходить въ его классъ, а напротивъ, онъ долженъ будетъ учиться у меня. И дѣйствительно, въ скоромъ времени онъ отказался отъ сего класса и на мѣсто свое рекомендовалъ меня.
До пріѣзда нашего почти уже изъ всѣхъ семинарій прибыли студенты, вызванные для одной съ нами цѣли, кромѣ сибирскихъ. По духовному вѣдомству это былъ первый опытъ, — собрать изо всѣхъ духовныхъ училищъ по два, по три студента (философскихъ, или богословскихъ классовъ) въ одну, здѣшнюю семинарію, преподать имъ, по одинаковой методѣ, курсъ наукъ и языковъ, приличныхъ духовному воспитанію, потомъ отправить ихъ обратно въ тѣ же семинаріи для занятія учительскихъ мѣстъ, какихъ они признаны будутъ достойными. По свѣтскому вѣдомству таковая премудрая мысль императрицы Екатерины Великой приведена была въ дѣйствіе нѣсколько прежде, для учрежденія народныхъ училищъ. Насъ было болѣе тридцати студентовъ. Наименую тѣхъ изъ нихъ, кои послѣ занимали въ государственной службѣ блистательнѣйшія мѣста, или отличились важными какими услугами отечеству. Простительная слабость, находить удовольствіе въ воспоминанія, съ кѣмъ мы въ молодыхъ лѣтахъ дышали однимъ воздухомъ, дѣлились одною пищею, образовались одними наставленіями и сливались въ одно чувство, въ одну душу.
Первое мѣсто, по всѣмъ отношеніямъ, занимаетъ Михаилъ Михайловичъ Сперанскій, присланный изъ Владимірской семинаріи. Его дарованія, свѣдѣнія въ наукахъ, свѣдѣнія въ государственныхъ дѣлахъ, заслуги отечеству по занимаемымъ имъ мѣстахъ, столь извѣстны каждому, что мнѣ, можетъ быть, не прилично было бы здѣсь распространяться о томъ. Пустъ другой, кто будетъ его историкомъ панегиристомъ; а я только скажу, что если бы нашъ курсъ и никого, кромѣ его, не образовалъ, то не нужно было бы другихъ доказательствъ въ полезности онаго. — Петръ Андреевичъ Словцовъ, присланный изъ Тобольской семинаріи, нынѣ съ отличною похвалою занимаетъ мѣсто визитатора училищъ сибирскихъ губерній, въ чинѣ статскаго совѣтника; а до сего былъ директоромъ Иркутской гимназіи. Онъ, въ кругу словесности сдѣлался извѣстнымъ прежде стихотвореніями своими: Къ Сибири и Китайцемъ въ Петербургъ. Оба сіи сочиненія, и еще его же стихи: Матерія напечатаны въ моихъ періодическихъ изданіяхъ. Потомъ, будучи уже на службѣ, издалъ онъ два, сочиненныя имъ, похвальныя слова: Царю Іоанну Васильевичу и Пожарскому.-- Николай Ильичъ Анненскій, присланный изъ Рязанской семинаріи, нынѣ въ чинѣ дѣйствительнаго статскаго совѣтника, служитъ при департаментѣ министерства юстиціи юрисконсультомъ. Онъ извѣстенъ переводами съ французскаго языка: О уединеніи, соч. Циммермана и романа: Лодоикъ.-- Михаилъ Степановичъ Сахаровъ, присланный изъ Ярославской семинаріи, на службѣ своей учителемъ въ Ярославѣ, постригся въ монахи, былъ послѣ Оренбургскимъ епископомъ, а нынѣ живетъ на покоѣ въ Ростовѣ. Въ монашествѣ нареченъ онъ Августиномъ. — Иванъ Дмитріевичъ Павинскій, присланный изъ Олонецкой семинаріи, нынѣ Іона, архіепископъ Тверскій. — Ѳедоръ Ивановичъ Русановъ, бывшій потомъ митрополитомъ и экзархомъ Грузіи, хотя не для одной съ нами цѣли, но съ нами слушалъ курсъ наукъ. Въ монашествѣ принялъ онъ имя Ѳеофилакта, которое толико прославилъ не токмо проповѣдями, но и дѣлами по управленію епархіями, въ коихъ былъ архіереемъ.
Преподаваніе намъ ученія начато съ философскаго курса. Сперва преподавалъ его, по Винклеру, архимандритъ Николай, котораго потомъ смѣнилъ, вызванный изъ Ярославской семинаріи іеромонахъ Павелъ, который былъ и префектомъ Невской семинаріи. Первый изъ нихъ былъ большой схоластикъ и принадлежалъ къ числу тѣхъ ученыхъ, которые прикрываютъ незнаніе главнаго своего предмета знаніемъ латинскаго языка и важностію сана; послѣдній, по крайней мѣрѣ сначала, усердно передавалъ намъ свѣдѣнія, каковыя пріобрѣлъ въ Ярославской семинаріи. Вѣроятно, предполагаемо было, что въ другихъ семинаріяхъ нѣтъ и такихъ учителей. По другимъ учебнымъ предметамъ мы были въ учителяхъ счастливѣе. Учителемъ краснорѣчія россійскаго, а болѣе латинскаго, сперва былъ у насъ Иванъ Никитичъ Голубевъ, бывшій потомъ у Владимірской церкви священникомъ; мѣсто его заступилъ Иванъ Семеновичъ Державинъ, нынѣ оберъ-священникъ, а его мѣсто занялъ Николай Ивановичъ Знаменскій, въ монашествѣ переименованный Антоніемъ, бывшій потомъ архіепископомъ Ярославскимъ. Для преподаванія физики приглашенъ былъ, первоначально, адъюнктъ Академіи наукъ Алексѣй Кононовичъ Кононовъ, но въ скоромъ времени заступилъ его мѣсто учитель Гаррахъ. Для математики взятъ былъ изъ учительской семинаріи, недавно тамъ окончившій курсъ наукъ, Никита Дмитріевичъ Максимовъ, который тамъ былъ протоіереемъ въ здѣшнемъ Воспитательномъ домѣ и законоучителемъ въ здѣшней гимназіи. Для нѣмецкаго и французскаго языка имѣли мы также учителей.
Проходя науки, преподаванныя намъ въ семинаріи, мы не упустили изъ виду пользоваться и другими средствами, каковыя столица представляетъ въ изобиліи. Для большаго усовершенствованія себя въ греческомъ языкѣ, мнѣ представился прекраснѣйшій случай съ самаго пріѣзда нашего сюда. Нывшій архіепископъ Славейскій и Херсонскій Евгеній, еще до насъ вызванъ былъ изъ Херсона въ столицу оканчивать въ ней ученую и добродѣтельную жизнь свою. По праву воспитанниковъ, основанной имъ семинаріи, мы осмѣлились, или лучше, обязанностію поставили, явиться къ нему. Ветхій деньми перелагатель Виргилія и ученѣйшій мужъ, не отринулъ нашего благоговѣнія къ великимъ талантамъ, познаніямъ и заслугамъ его. Мы были приняты имъ благосклонно. Съ тѣхъ поръ я не оставлялъ уже ходить къ нему и пользовался какъ его, такъ и окружавшихъ его грековъ, разговоромъ на ихъ языкѣ; но что несравненно того важнѣе, я нерѣдко наслаждался краснорѣчивѣйшею бесѣдою умнѣйшаго старца и имѣлъ всегда въ глазахъ живой примѣръ исполненнаго добродѣтелей и трудолюбивѣйшаго мужа.
При Академіи наукъ въ лѣтнее время открываемы были публичные курсы: математики, химіи и зоологіи. Первую преподавалъ знаменитый академикъ Семенъ Кириловичъ Котельниковъ; вторую — академикъ Никита Петровичъ Соколовъ, а послѣднюю — академикъ Николай Яковлевичъ Озерецковскій. Какъ за отдаленностію Невскаго монастыря отъ мѣстъ, гдѣ сіи курсы были читаны, равно и за малымъ временемъ, остававшимся отъ ученія въ семинаріи, не можно было мнѣ ходить на всѣ означенные курсы, то я выбралъ для себя химію, которую никогда не пропускалъ, несмотря на то, что она преподаваема была во 2-й линіи, на Васильевскомъ Острову, въ Боновомъ, нынѣ Озерецковскаго, домѣ, притомъ въ двѣнадцатомъ часу утра, между тѣмъ, какъ у насъ ученіе по тѣмъ днямъ оканчивалось въ десять часовъ. Такое рвеніе, впрочемъ, стоило мнѣ двухмѣсячной горячки. Нерѣдко также хаживалъ я и на лекціи г-на Озерецковскаго. Физику ходилъ слушать въ бывшій тогда Медицинскій институтъ, къ г-му профессору Василію Владиміровичу Петрову и въ Казанское народное училище къ г-му Тумскому. Чтоже касается до математическихъ наукъ, мы весьма довольны были и своимъ учителемъ.
Въ это время славился краснорѣчивымъ преподаваніемъ ботаники профессоръ Медицинскаго института Мартынъ Матвѣевичъ Тереховскій. Но, къ сожалѣнію, я не могъ, за дальнымъ разстояніемъ отъ Невскаго монастыря, пользоваться его наставленіями; онъ читалъ на Аптекарскомъ Острову. Я сберегалъ время и силы для наукъ, кои входили въ курсъ нашъ и откладывалъ слушаніе ботаники до свободнѣйшаго времени, между тѣмъ, какъ сей знаменитый мужъ скончался.
По окончаніи философскаго курса, мы вступили въ классъ богословскій. Сторонніе, или экстраординарные, предметы продолжались своимъ порядкомъ. Богословіе преподавалъ намъ ректоръ Иннокентій, по Турретину. Въ Полтавѣ обучались мы по Богословію Ѳеофана Прокоповича, состоящей въ трехъ большихъ томахъ, на латинскомъ языкѣ. Турретинъ избранъ ректоромъ, по краткости его; а о Богословіи Ѳеофана однажды сказалъ онъ: «сіе море великое и пространное, но тамо и гады, имъ же нѣсть числа.» Однако и Турретина не прошелъ онъ съ нами какъ слѣдовало, бывъ во весь двухгодичный курсъ въ классѣ не болѣе десяти разъ. Къ счастію, мы могли пользоваться богатою, особливо по наукамъ богословскимъ, Александроневскою библіотекою, а нѣкоторые изъ насъ слушали уже богословію въ своихъ семинаріяхъ. Между тѣмъ, учреждена была очередь для насъ, по которой черезъ нѣсколько недѣль каждому студенту должно было сказать проповѣдь своего сочиненія въ какой либо церкви, не только изъ находящихся въ Невскомъ монастырѣ, но нерѣдко и въ городскихъ церквахъ. Учрежденіе сіе весьма поощряло насъ отличиться передъ слушателями, какъ въ сочиненіи, такъ и въ сказываніи поученій. Въ сочиненіяхъ нашихъ замѣтны были два главные тона: одни старались писать цвѣтно, плодовито, блистательно; другіе — просто, коротко, глубокомысленно. Въ произношеніи также господствовали два тона: одни подражали театральному, слѣдуя Яковлеву; другіе — ближе подходили въ произношеніи къ обыкновенному разговору. Я держался послѣднихъ тоновъ и не безъ успѣха. Два наипаче случая для меня были весьма лестны. Когда сказалъ я первую свою проповѣдь, то, по выходѣ изъ церкви, пришли ко мнѣ въ покой всѣ студенты поздравить меня. Сперанскій былъ впереди ихъ; онъ поцѣловалъ меня въ голову и отдалъ мнѣ полную справедливость. Похвала уважаемаго всѣми товарища превосходитъ похвалу малочтимаго учителя. Другой несравненно пріятнѣйшій для моего самолюбія случай былъ, когда я сказалъ проповѣдь, начинавшуюся сини словами: «Тако отличенный жребіемъ порокъ зачинаетъ гибель» и т. д. Проповѣдь написана была довольно глубокомысленно, но отрывисто и нѣсколько темно. Не смотря на то, ее тотчасъ послѣ обѣдни выпросили у меня. Она пошла въ городѣ по рукамъ; я остался безъ рукописи. Скоро ей стали подражать, не только студенты, священники, но и архимандритъ Анастасій, бывшій потомъ архимандритомъ и прославившійся, въ послѣдствіи, своими проповѣдями. Однажды былъ я у него въ 1-мъ кадетскомъ корпусѣ, гдѣ онъ былъ законоучителемъ. Тутъ-то было торжество мое! При гостяхъ онъ сказалъ мнѣ, что у него есть списокъ съ этой моей проповѣди, что онъ помнитъ ее почти всю наизусть, въ доказательство чего тотчасъ прочелъ нѣсколько періодовъ изъ оной и что не стыдится подражать ей. И дѣйствительно, я нашелъ послѣ въ печатныхъ проповѣдяхъ его, подобные моимъ, обороты и выраженія. Можно ли было малозначущему студенту ожидать такой признательности отъ проповѣдника, котораго слава уже утвердилась?
Въ продолженіе ученія нашего, въ 1798 году, поручено было мнѣ обучать греческому языку, вмѣсто учителя Жукова, о которомъ выше много сказано. Въ классъ мой ходили не только ученики низшихъ классовъ, но и товарищи мои. Сіе заставило меня перевести на русскій языкъ греческую грамматику Катифора, писанную на еллинскомъ языкѣ и привезенную мною изъ Полтавы. Переводъ свой я представилъ ректору, но онъ не сдѣлалъ изъ него никакого употребленія и трудъ мой былъ по пустому.
Посредствомъ греческаго языка вскорѣ представился мнѣ весьма важный случай сдѣлаться короче извѣстнымъ митрополиту Гавріилу. О семъ случаѣ во всю жизнь я никому не сказывалъ, кромѣ одного изъ вѣрнѣйшихъ друзей моихъ, и то спустя уже лѣтъ двадцать послѣ того. Я считалъ, что порученное намъ за тайну и должно быть оставлено въ тайнѣ, ежели не навсегда, то, по крайней мѣрѣ, на необходимое и сколько можно долгое время. Изъ Аѳонскихъ горъ пріѣхалъ въ столицу греческій монахъ, простой, неграмотный и имѣвшій лѣтъ семдесятъ отъ роду, если не болѣе. Онъ привезъ съ собою мощи тридцати семи угодниковъ Божіихъ. По его объявленію, мощи сіи выставлены были у него въ кельи въ Невскомъ монастырѣ; а народъ началъ приходить къ нимъ на поклоненіе и ставилъ имъ свѣчи. Монахъ привезъ сіи мощи для посвященія императрицѣ и написалъ ей на простомъ греческомъ языкѣ родъ акаѳиста. Митрополитъ, худо зная по гречески, а простаго греческаго языка и вовсе не зная, спросилъ ректора, не знаетъ ли кто изъ пріѣхавшихъ студентовъ сего послѣдняго. Онъ отозвался обо мнѣ. Митрополитъ призываетъ меня къ себѣ и за тайну отдаетъ мнѣ тетрадку въ 12-ю долю, довольно толстую, въ которой сей акаѳисть былъ написанъ; приказываетъ мнѣ идти къ монаху въ келью и при немъ, безъ стороннихъ свидѣтелей, перевести сіе сочиненіе на русскій языкъ, а послѣ представить ему. Въ акаѳистѣ, начинавшемся словомъ Радуйся потомъ продолжающимся предсказаніемъ, что отъ императрицы родится сынъ, по имени Константинъ[2], который освободитъ грековъ отъ ига агарянъ и пр. Другое пророчество касалось самихъ мощей, что ея величество созиждетъ храмъ о 37 престолахъ, во имя святыхъ, коихъ мощи привезены симъ монахомъ и пр. Переводъ сей, съ подлинникомъ, представилъ я митрополиту. Его высокопреосвященство, поблагодаря меня за трудъ, изволилъ еще разъ наказать, чтобъ я о семъ дѣлѣ никому не сказывалъ и примолвилъ, что онъ меня не забудетъ. Послѣ сего черезъ сутки монаха не стало.
Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ митрополитъ опять призвалъ меня къ себѣ и поручилъ мнѣ заняться сокращеннымъ переводомъ Византійской Исторіи, писанной на простомъ греческомъ языкѣ, выбранной изъ древнихъ византійскихъ писателей. Книги сей перевелъ я три части и представилъ переводъ свой его высокопреосвященству.
Около сего же времени преосвященный архіепископъ Евгеній поручивъ мнѣ перенести на русскій языкъ свое сочиненіе: О вѣротерпимости, писанное на простомъ греческомъ языкѣ, приближенномъ къ еллинскому. Не зная по русски, его высокопреосвященство посылалъ переводъ мой на разсмотрѣніе къ преосвященному Иринею, который одобрилъ оный. Какое сдѣлано изъ него употребленіе, мнѣ неизвѣстно.
Начавъ въ здѣшней семинаріи учиться французскому языку, и, по причинѣ поздняго времени и недостатка случаевъ, не надѣясь быть на немъ хорошимъ говоруномъ, и старался, по крайней мѣрѣ, грамматически узнать оный, дабы свободно понимать французскій разговоръ и книги, на немъ писанныя. Къ сему способствовало мнѣ не столько школьное ученіе, сколько упражненіе въ переводахъ съ сего языка. Я зналъ, что книгопродавцы и издатели книгъ не пренебрегаютъ студентскими переводами, потому что они всякихъ другихъ дешевле. Я обратился къ Петру Ивановичу Богдановичу, занимавшемуся тогда болѣе всѣхъ изданіемъ книгъ на своемъ иждивеніи, и къ книгопродавцу Миллеру. Для перваго перевелъ я Опытъ объ эпическомъ стихотворствѣ, господина Вольтера и Англійскія письма. Для послѣдняго: Разговоры въ царствѣ мертвыхъ, г-на Литтлстона. Хотя я получилъ отъ нихъ плату не важную, но она послужила мнѣ пособіемъ къ запасу полезныхъ для себя книгъ. Это поощрило меня болѣе заниматься переводами съ французскаго языка.
Между тѣмъ, какъ курсъ ученія нашего приближался къ концу, въ одинъ день митрополитъ присылаетъ за мною и объявляетъ мнѣ, что императрицѣ угодно послать въ Голландію священника, который бы зналъ греческій языкъ, ибо тамъ есть греческое купеческое общество.
— «Хочешь ли ты ѣхать туда? спросилъ онъ меня. — Жалованья будетъ тебѣ полторы тысячи рублей, мѣсто почетное а въ чужихъ краяхъ побывать тебѣ не безполезно».
Счастливое сіе предложеніе принялъ я съ несказанною благодарностью. Митрополитъ приказалъ мнѣ придти къ себѣ на другой день за письмомъ, съ которымъ я долженъ буду явиться къ оберъ-прокурору святѣйшаго сѵнода Алексѣю Ивановичу Муссину-Пушкину[3]. Съ нетерпѣніемъ ожидалъ я сего дня. Я напередъ уже воображалъ себѣ всѣ выгоды отъ путешествія въ чужіе края, отъ занятія столь важнаго поста. На другой день поутру явился я къ его высокопреосвященству я, получивъ письмо, отправился къ оберъ-прокурору. Алексѣй Ивановичъ, прочитавъ, письмо принялъ меня очень ласково, вошелъ со мною въ ученый разговоръ и отпустилъ съ отвѣтомъ на письмо митрополита. Не знаю, что было писано въ отвѣтѣ, но митрополитъ, прочитавъ его, велѣлъ мнѣ пріискивать себѣ невѣсту и, по пріисканіи, явяться къ нему. Имѣя весьма мало знакомыхъ, у себя а особливо для такого случая, я бросился къ учителю Владимірскаго народнаго училища Зубареву, какъ женатому изъ моихъ знакомыхъ я мы, въ тотъ же день, ночью пустилось въ Петергофъ смотрѣть невѣсту у знакомаго ему священника. Вотъ начало романа моей жизни!
Мы пріѣхали въ священнику въ часъ за полночь. Разумѣется, что всѣ спали. Зубаревъ, конечно, весьма былъ знакомъ, что осмѣлился такъ безпокоить духовную особу. Безъ дальныхъ околичностей, онъ объявилъ хозяину о причинѣ нашего пріѣзда. Невѣста надобно знать, была не дочь, но родственница священника. Зубаревъ, расхваливъ меня, какъ должно жениха, сказалъ о моемъ назначеніи, о жалованьѣ. Священникъ все это принялъ очень хорошо, только сказалъ, что невѣста уже сосватана.
— «За кого»?
— За назначеннаго изъ семинаристовъ же въ Дрезденъ, Чудовскаго.
Зубаревъ спрашиваетъ меня, кто такой Чудовскиій? Я, или лучше, самъ священникъ сказалъ, что онъ изъ пѣвчихъ.
— «Сколько ему назначается жалованья»?
— Пятьсотъ рублей.
— «А ему, смотря на меня, полторы тысячи рублей! Вы сами теперь видите, сказалъ Зубаревъ, разницу между достоинствами жениховъ. Сими и подобными симъ словами мой сватъ уговорилъ священника выдать родственницу свою за меня, хотя я еще и не видалъ ее. Священникъ, извинясь, что невѣста была больна горячкою, что не совсѣмъ еще выздоровѣла, и что теперь спитъ, разбудилъ однакожъ ее и невѣста вышла къ намъ. Я смотрѣлъ на нее глазами моего свата, и слѣды, оставшіеся послѣ горячки, для меня были непримѣтны. Мнѣ нужна была невѣста; ее мнѣ хвалятъ. Священникъ преклонился на мою сторону, или на мои полторы тысячи рублей; самъ я молодъ, неопытенъ, — какъ не быть невѣстѣ для меня красавицей! Она мнѣ понравилась, и а ей не былъ противенъ. И такъ, невѣста найдена! Съ сею мыслію я возвратился въ Петербургъ.
Поутру, на другой день, являюсь къ митрополиту: Чудовскій уже тутъ. Вскорѣ выходитъ къ намъ его высокопреосвященство и обращаетъ рѣчь ко мнѣ: — „Нашелъ ли невѣсту?“
— Нашелъ, ваше преосвященство!
— „Гдѣ?“
— Въ Петергофѣ — у священника…
Чудовскій, при сихъ словахъ, бросается митрополиту въ ноги, плачетъ и говоритъ, что это его невѣста, что она дала ему слово, и что онъ не отстанетъ отъ нея. — Достопочтеннѣйшій старецъ, разсмѣявшись, велѣлъ мнѣ разсказать, какъ я вздумалъ свататься на невѣстѣ, уже сосватанной. Я разсказалъ и старецъ, насмѣявшись вдоволь сказалъ мнѣ.
— „Ну, уступи ему; а тебѣ самъ найду невѣсту: въ Кронштадтѣ есть молодая дѣвица, прекрасная. Я пошлю тебя посмотрѣть ее съ Маркомъ Аѳиногеновымъ (это былъ дворецкій митрополита); а не понравится она, найдемъ другую.“
Слова сіи примирили насъ, соперниковъ. Я не сталъ домогаться поединкомъ рѣшить спорное наше дѣло, какъ потому, что въ семинаріяхъ, благодаря Бога, поединки не водятся, такъ и потому, что мнѣ некогда было и влюбиться въ смотрѣнную дѣвицу. Митрополитъ благословилъ Чудовскаго на вступленіе съ нею въ бракъ; а мнѣ сказалъ, что пришлетъ за мною въ тотъ день, когда можно будетъ дворецкому ѣхать со мною.
Проходитъ день — владыка не присылаетъ за мною; проходитъ другой — такимъ же образомъ. На третій день зовутъ меня. Я полетѣлъ къ его высокплреосвященству, въ близкой надеждѣ увидѣть мою кронштадтскую невѣсту, но встрѣченъ былъ отъ него сими сливами:
— Знаешь ли что? Императрица перемѣнила свое намѣреніе въ посылкѣ бѣльца въ Голландію и велѣла назначить іеромонаха, по причинѣ мѣстнаго неудобства жить въ домѣ греческаго купеческаго общества семейному человѣку. Хочешь ли въ монахи? такъ поѣдешь въ Голландію?»
Предоставляю всякому представать себя въ моемъ положеніи при таковомъ неожиданномъ вопросѣ. Извлечь молодаго человѣка изъ уединенныхъ его занятій, при которыхъ ни о чѣмъ онъ болѣе не думалъ, кромѣ усовершенствованія себя въ наукахъ; предложить ему прекрасное мѣсто, прекрасный случай для распространенія своихъ познаній; познакомить его съ впечатлѣніями и чувствованіями, которыхъ онъ дотолѣ старался избѣгать; приготовить его къ выходу въ свѣтъ и потомъ предложить отказаться отъ него… Долго не могъ я ничего отвѣчать на это предложеніе, не находя словъ для выраженія боровшихся во мнѣ чувствованій. Митрополитъ, видя мое смущеніе, сказалъ:
— «Я тебя не неволю. Подумай хорошенько».
— Ваше высокопреосвященство! въ слезахъ отвѣчалъ я, это дѣло такъ важно, что я въ лѣтахъ своихъ никакъ не могу на то рѣшиться. — Тогда мнѣ былъ всего двадцатый годъ отъ роду.
— «Очень хорошо; такъ оставайся здѣсь. Я тебя не отдамъ вашему преосвященному, послужи у меня, а послѣ получишь въ Петербургѣ лучшее священническое мѣсто, если не захочешь идти въ монахи.»
И такъ, лестныя мечты мои разрушились, надежды мои получить важное мѣсто, быть въ чужихъ краяхъ, исчезли какъ сновидѣніе. Не знаю, дѣйствительно-ли послѣдовала такая перемѣна въ назначеніи вмѣсто бѣльца монаха, или были другія какія причины оставить меня здѣсь, только въ скоромъ времени туда былъ посланъ іеромонахъ природный грекъ, находившійся при преосвященномъ Евгеніѣ.
Погрустивъ нѣсколько времени объ улетѣвшемъ, по тогдашнему моему мнѣнію, счастіи, я принялся опять за свои упражненія, предавшись промыслу Божію, устроивающему судьбу нашу неисповѣдимо. Впослѣдствіи открылось, что счастіе мое было бы кратковременно. Не болѣе, какъ черезъ три года, въ Голландіи возникла революція; іеромонаха, посланнаго туда, чернь чуть было не убила. Онъ принужденъ былъ оттуда возвратиться. И невѣста моя прожила въ Дрезденѣ съ моимъ соперникомъ не болѣе трехъ лѣтъ; прожила ли бы она долѣе на свѣтѣ со мной не извѣстно. Только два, эти обстоятельства для меня были весьма наставительны, чтобъ никогда не предаваться отчаянію, при самыхъ великихъ потеряхъ.
Наступило время разставанія съ пріѣхавшими со мною, изъ Полтавы, товарищами. Нашъ преосвященный писалъ къ митрополиту, что въ его семинаріи настоитъ нужда въ учителяхъ и чтобы мы возвратились. И такъ, товарищи мои отправлены,[4] а я оставленъ здѣсь. Минута прощанія съ ними весьма памятна для меня однимъ обстоятельствомъ. Товарищей моихъ провожалъ со мною, до Знаменскаго моста и Михаилъ Михайловичъ Сперанскій. Прощаясь съ ними, онъ сказалъ, что удивляется моей къ нему холодности, что всѣ товарищи любятъ его и къ нему привязаны, а обо мнѣ одномъ онъ сомнѣвается и просилъ ихъ, чтобы хотя они его со мною сдружили. Эти слова удивили меня не мало. Я не думалъ, чтобы товарищъ, котораго и внутренно уважалъ, такъ занимался наружными знаками моего чувствованія къ нему. Я склоненъ былъ къ простотѣ и сопряженной съ нею искренности, естественности и откровенности и равнодушенъ былъ ко всему противному. Съ сими свойствами неразлучна чувствительность, которая, какъ извѣстно, питается уединеніемъ. Можетъ быть, тутъ надобью искать причины моего равнодушія не къ Сперанскому одному, но вообще ко всѣмъ, казавшимся мнѣ не любящими простоты, не теряя, впрочемъ, нимало должнаго къ ихъ талантамъ и ко всѣмъ достоинствамъ уваженія. Таковая расчетливость въ незрѣломъ умѣ и молодомъ сердцѣ могла быть погрѣшительна; но, признаюсь, она была во мнѣ. Симъ то чувствованіемъ увлекаемый, я привязался больше всѣхъ имъ товарищей къ М. С. Сахарову, какъ ни страннымъ, впрочемъ, казался онъ въ своемъ обращеніи. На семъ-го расчетѣ, по одному отзыву сего друга моего, немедленно списался я съ Дмитріемъ Федоровичемъ Смирновымъ, нынѣ статскимъ совѣтникомъ, бывшимъ тогда въ Ярославлѣ учителемъ, и съ тѣхъ поръ остались мы друзьями на всю жизнь. Да проститъ, Михаилъ Михайловичъ, сей почтенный мужъ, и настоящимъ откровеннымъ строкамъ моимъ. Онъ лучше меня знаетъ, сколь чувствованія и склонности наши удобоперемѣнны; сколько одинъ и тотъ же человѣкъ не походитъ на себя въ разныхъ возрастахъ своихъ и сколько я самъ впослѣдствіи сдѣлался къ нему приверженнымъ, не ослѣпляясь, впрочемъ, ни мало лучами славы, его окружавшими. Посредничество моихъ товарищей, для сдруженія насъ, оказалось излишнимъ: довольно было одной искры откровенности, чтобъ возжечь во мнѣ пламень сего священнаго чувства.
Оставленъ будучи здѣсь навсегда, я продолжалъ обучать греческому языку. Вскорѣ, сверхъ сей должности, порученъ былъ мнѣ надзоръ за поведеніемъ семинаристовъ; потомъ данъ классъ ординарной латинской грамматики, за симъ поэзіи и наконецъ риторики. Изъ учениковъ моихъ многіе и нынѣ находятся при церквахъ въ здѣшней столицѣ и при другихъ мѣстахъ. Такъ напримѣръ, нынѣшній С.-Петербургскій викарный преосвященный епископъ Владиміръ обучался у меня грамматикѣ; придворный протоіерей Григорій Мансветовъ былъ первымъ ученикомъ моимъ въ поэзіи, риторикѣ и въ греческомъ языкѣ. Онъ съ отличною похвалою занимаетъ мѣсто и законоучителя при здѣшней гимназіи; также сочинилъ и издалъ одну назидательную книгу въ нѣсколькихъ частяхъ. Протоіерей Яковъ Вознесенскій обучался у меня тѣмъ же предметамъ. Онъ прежде былъ законоучителемъ въ Обществѣ благородныхъ дѣвицъ и Екатерининскомъ институтѣ, а нынѣ находится при церкви Богоматери всѣхъ скорбящихъ. Онъ также сочинилъ и издалъ одну книгу. Протоіерей Алексѣй Менгошскій обучался у меня тому же; находится при Благовѣщенской церкви, на Васильевскомъ Острову и пр. и пр.
Въ продолженіе сего времени, угодно было митрополиту поручить мнѣ перевести на еллинскій языкъ свое сочиненіе напечатанное въ листѣ О церковныхъ обрядахъ. Всю эту книгу я перевелъ и представилъ Его Высокопреосвященству. Въ продолженіе перевода моего, тетради онаго разсматриваны были, но соизволенію Гавріила, преосвященнымъ Евгеніемъ, который, кажется, былъ имъ доволенъ, Намѣреніе митрополита было то, чтобъ его книга переведена была и издана въ свѣтъ на еллинскомъ и на латинскимъ языкахъ. О послѣдствіи сего мнѣ ничего не извѣстно; но отрывки черныхъ листовъ моего перевода остаются у меня и понынѣ. Обучая риторикѣ, я вздумалъ перевести на русскій языкъ сочиненіе греческаго ритора Димитрія Фалерія О словосложеніи и переводъ свой представилъ ректору.
Въ 1793 году Александръ Ивановичъ Клушинъ и Иванъ Андреевичъ Крыловъ издавали здѣсь журналъ, подъ названіемъ: Санктпетербуріскй меркурій. Желая узнать, заслуживаетъ ли мои сочиненія вниманія издателей, я послалъ къ г-ну Клушину пару своихъ стиховъ: 1) Къ бардамъ и 2) Взоръ на протекшія лѣта, при письмѣ, въ которомъ просилъ его разсмотрѣть стихи мои со всею строгостію безпристрастнаго критика, и если стоютъ быть изданными въ свѣтъ, напечатать ихъ въ своемъ журналѣ; въ противномъ случаѣ, предать забвенію. Въ мартѣ мѣсяцѣ этого же года, я, къ несказанному своему удовольствію, увидѣлъ напечатанными, оба сіи стихотворенія, вмѣстѣ съ примѣчаніями издателей. Большая часть замѣчаній клонилась въ мою похвалу. Справедливы ли онѣ, или нѣтъ, довольно того, что онѣ весьма ободрили меня къ продолженію таковыхъ занятіи. Похвала ихъ была для меня тѣмъ лестнѣе, что я первый изъ товарищей отважился выдти на поприще, такъ сказать, читающей публики въ печатномъ нарядѣ и не билъ посрамленъ. Около половины сего года, Клушинъ, по желанію его, уволенъ въ чужіе края. Императрица Екатерина Великая пожаловала ему на сіе путешествіе жалованье за пять лѣтъ впередъ, по 300 рублей, всего 1500 рублей, и съ тѣхъ поръ онъ, неизвѣстно мнѣ, куда уѣхалъ, а Крыловъ также уѣхалъ къ какому-то помѣщику въ деревню. Такимъ образомъ, изданіе Меркурія легло на мнѣ. Хорошіе и дурные переводы и сочиненія свои началъ я помѣщать въ немъ, по своему произволенію. Изъ числа первыхъ, кажется, достойно только вниманія сочиненіе г-на Пone О человѣческой жизни;а изъ сочиненій прозаическихъ и стихотворческихъ почти ни одни не нравится мнѣ. Впрочемъ, предоставляю судить объ нихъ другимъ.
Это появленіе мое въ свѣтъ издателей доставило мнѣ знакомство съ нѣкоторыми стихотворцами, прозаиками и всѣми книгопродавцами. По окончаніи Меркурія, перевелъ я съ французскаго языка поэму г-на Дахарія: Четыре части дня и продалъ В. А. Плавильщикову.
Между тѣмъ, знакомство мое увеличивалось. Одинъ изъ товарищей моихъ, Д. С. Стефановскій, обучалъ дѣтей у штабъ-лекаря конно-гвардейскаго X. П. Киппера. Отъѣзжая въ Полтаву, онъ кондицію свою передалъ мнѣ. Хотя она не такъ была завидна по платѣ, но полезна была для молодаго человѣка, вступающаго въ свѣтъ. У него могъ я видѣть свѣтскую компанію и знакомиться съ людьми хорошаго тона. Тутъ-то я познакомился и съ семействомъ почтеннаго И. И. Сазанова, который впослѣдствіи любилъ меня, какъ роднаго своего сына. Онъ нѣсколько разъ приглашалъ меня къ себѣ, потомъ просилъ учить русской грамотѣ лифляндскую дворянку, дѣвицу, оставшуюся въ сиротствѣ, безъ отца и безъ матери, жившую у него по дружбѣ съ управлявшею его домомъ женщиной, также лифляндкою. Въ непродолжительномъ времени присланное отъ Д. С. Стефановскаго къ сему старику письмо, заставило меня войдти въ сей домъ, въ который былъ столько разъ и прежде приглашаемъ; но войдти въ оный удерживала меня стыдливость, ибо я видѣлъ эту дѣвицу у X. П. Книпера и думалъ, что мнѣ надобно нѣсколько поостеречься, чтобъ изъ учителя не сдѣлаться любовникомъ, женихомъ, а потомъ и мужемъ ея. Но такъ Богу было угодно; все это сбылось со мною. Я училъ ее русской грамотѣ, читалъ съ нею русскія книги, и вмѣстѣ учился любить ее и читать въ ея глазахъ и обращеніи со мною взаимное ко мнѣ чувствованіе. Чѣмъ болѣе занимался я съ своею ученицею, тѣмъ любовь моя, но какая-то почтительная любовь, усиливалась во мнѣ. Я нашелъ въ ней всѣ достоинства я качества, которыя считалъ необходимыми для сдѣланія мужа счастливымъ, и, не смотря на бѣдность ея и свою, рѣшился объясниться съ нею: желаетъ ли она выдти за меня, если я выйду въ статскую службу и пристроюсь къ мѣсту. Получивъ на то ея согласіе, я получилъ, какъ бы, крылья, или исполинскія силы преодолѣть всѣ препятствія, предлежавшія мнѣ къ переходу изъ Невскаго училища въ другую службу. Будучи увѣренъ, что митрополитъ никакъ меня не выпуститъ изъ подъ своего начальства, я не смѣлъ объясниться ему о своемъ положеніи и прибѣгнулъ къ другому средству, открылся во всемъ преосвященному Евгенію, который, войдя въ мою участь, какъ отецъ, поѣхалъ къ митрополиту просить, чтобы онъ позволилъ мнѣ избрать родъ службы, какой пожелаю, а не принуждать идти въ монахи или въ попы. Гавріилъ чрезвычайно уважалъ преосвященнаго Евгенія и не могъ отказать ему въ ходатайствуемомъ; почему призвавъ меня на другой день къ себѣ, далъ мнѣ благословеніе вступить въ свѣтскую службу, впрочемъ, не безъ предостереженія, чтобы я послѣ не раскаявался. Онъ приводилъ мнѣ нѣсколько примѣровъ вышедшимъ въ свѣтское званіе и служившимъ не слишкомъ счастливо; а мнѣ представлялъ блистательные виды въ случаѣ, когда бы я вошелъ въ монахи. Тогда опоздало уже для меня наставленіе сего почтеннѣйшаго мужа. Я восхищался тѣмъ, что хотя не охотно, но позволяетъ онъ перемѣнить мнѣ службу свою и бросился съ благодарностію къ преосвященному Евгенію за его о мнѣ ходатайство.
Но какъ найдти мѣсто безъ покровительства, безъ случая, безъ денегъ? Не имѣя ничего этого, я рѣшился самъ прокладывать себѣ дорогу въ статской службѣ.
Услышавъ, что въ Заемномъ банкѣ есть ваканція по бухгалтерской части и пріобрѣвъ порядочныя свѣдѣнія въ чистой математикѣ, я считалъ, что могу быть способнымъ къ занятію сего мѣста и рѣшился искать его.
Въ то время управлялъ симъ банкомъ графъ Петръ Васильевичъ Завадовскій, который слылъ вельможею ученымъ, достойнымъ и благосклоннымъ. Я написалъ къ нему просительное письмо, объ опредѣленіи меня въ банкъ и въ одно утро явился къ нему. Подалъ ему письмо, которое онъ прочитавъ, обратился къ секретарю своему М. Ковалеву и велѣлъ ему справиться, есть ли тамъ ваканція, а мнѣ навѣдаться къ нему. Г. Ковалевъ приказалъ побывать, себѣ черезъ нѣсколько дней; что я не замедлилъ исполнить, взявъ съ собою журналъ: С.-Петербургскій Меркурій, въ которомъ довольно помѣщено моихъ переводовъ и сочиненій въ стихахъ и прозѣ, — въ подарокъ секретарю и между тѣмъ чтобъ зарекомендовать ему себя, — обыкновенной способъ, къ которому наша братья прибѣгаетъ. Книга и я приняты были имъ благосклонно; но о мѣстѣ сказано мнѣ, что свѣдѣнія еще изъ банка не доставлено и велѣно навѣдаться въ другой разъ. Второй пріемъ не походилъ уже на первой; я принятъ былъ не какъ мужъ, коего сочиненія и переводы существуютъ въ печати, не какъ стихотворцъ и прозаикъ, не какъ знающій нѣсколько и древнихъ и новыхъ языковъ, — обо всемъ этомъ, думалъ я, секретарь могъ удостовѣриться изъ моего Меркурія, — но какъ обыкновенный, ничего не значущій, ни кѣмъ не представленный, бѣдный проситель. Послѣ стоянія, почти двухчасоваго, въ прихожей, мнѣ сказано только, чтобы я навѣдывался. — Нѣтъ ваканціи, отвѣтствовано мнѣ, когда я пришедши въ третій разъ къ секретарю, просилъ его сказать мнѣ что нибудь рѣшительно. Съ сокрушеннымъ сердцемъ и я отнесъ сіе извѣстіе къ своей невѣстѣ и пролилъ нѣсколько слезъ на жертвенникъ любви невинной. Не винилъ я секрестаря за отказъ; можетъ быть, и въ самомъ дѣлѣ, не было ваканціи, или и была, но вскорѣ занята. Можетъ быть, разочтено, что мѣсто не по мнѣ, т. е. не по моимъ свѣдѣніямъ, которыя были у меня только теоретическія, или не по моему званію, ибо я былъ только простой учитель, безъ всякаго чина. Хорошо, по крайней мѣрѣ, и то, что не питали меня пустою надеждою.
Послѣ сего неудачнаго опыта, думая, куда бы мнѣ приличнѣе опредѣлиться по свѣдѣніямъ, пріобрѣтеннымъ мною въ училищѣ, я разчелъ, что въ Коллегіи иностранныхъ дѣлъ не безполезенъ бы я былъ для переводовъ съ греческаго языка. Мысль счастливая! Въ одинъ день, сажусь за столъ и пишу новое просительное письмо къ вице-канцлеру графу Ивану Андреевичу Остерману. Вельможа сей жилъ тогда на дачѣ, что на седьмой верстѣ по Петергофской дорогѣ, нынѣ принадлежащей князю Щербатову. Хотя шелъ изрядный дождь, однако я изъ Невскаго монастыря пустился съ нему въ башмакахъ и пѣшкомъ. Кое-какъ добрелъ я до дачи графской, явился къ секретарю его Николаю Игнатьевичу Калинину и объявилъ ему причину своего прихода. Этотъ любезный человѣкъ принялъ меня весьма ласково и тотчасъ пошелъ доложить обо мнѣ вице-канцлеру, который въ скоромъ времени и вышелъ ко мнѣ, въ залъ. Я подалъ ему просьбу, съ приложеніемъ собственноручнаго, на латинскомъ языкѣ писаннаго аттестата, даннаго мнѣ архіепископомъ Евгеніемъ, въ знаніи греческаго языка. При подлинникѣ аттестата приложенъ былъ и россійскій переводъ. Графъ, прочитавши прошеніе и переводъ съ аттестата, сказалъ:
— «Вы знакомы съ преосвященнымъ Евгеніемъ? Онъ рекомендуетъ васъ въ знаніи греческаго языка; на его рекомендацію можно положиться. Вы будете приняты».
Будете приняты! внутренно повторилъ я съ восхищеніемъ, которое обнаруживалось во всѣхъ моихъ чертахъ и движеніяхъ.
— «Отошлите его съ этими бумагами, сказалъ онъ Николаю Игнатьевичу, къ Ивану Андреевичу Вендемейеру, но прежде велите накормить обѣдомъ».
Вотъ что значитъ аттестатъ знаменитаго мужа!
Но какъ я получилъ аттестатъ отъ преосвященнаго Евгенія? Виноватъ, объ этомъ слѣдовало бы мнѣ сказать до описанія похода моего къ вице-канцлеру. Какъ скоро пришло мнѣ на мысль опредѣлиться въ Коллегію иностранныхъ дѣлъ, а тотчасъ открылся въ томъ его преосвященству и просилъ дать мнѣ аттестатъ въ знаніи греческаго языка. Преосвященный отвѣчалъ, что онъ, по моему съ нимъ разговору, по переводамъ съ греческаго на русскій и съ русскаго на греческій языкъ, коихъ опыты были ему извѣстны, какъ я выше имѣлъ случай говорить о томъ, можетъ судить о моихъ свѣдѣніяхъ въ греческомъ языкѣ, но не знаетъ могу ли я писать на греческимъ языкѣ, почему и велѣлъ мнѣ написать на ономъ небольшое разсужденіе, о томъ, что во всякое состояніе бываетъ Божіе призваніе, а призваніе сіе познается по внутреннему влеченію къ такому, а не къ другому состоянію. На другой день я принесъ преосвященному свое сочиненіе, которымъ, къ счастію моему, онъ такъ былъ доволенъ, что къ ободренію ли моему, или по другой какой причинѣ, отозвался, будто не могимъ и природнымъ грекамъ удастся такъ написать и находилъ только двѣ, простительныя впрочемъ, погрѣшности противъ свойства (идіотизма) сего языка. Почему тогда-же написалъ и отдалъ мнѣ аттестатъ, благословивъ меня на успѣхъ въ томъ предпріятіи.
Аттестатъ дѣйствительно былъ для меня выгоденъ и притомъ извѣстно было всѣмъ, что преосвященный Евгеній по русски не зналъ и имѣвшимъ съ нимъ знакомство не иначе можно было съ нимъ объясняться, какъ на французскомъ, латинскомъ, греческомъ древнемъ, или новомъ и турецкомъ языкахъ; слѣдовательно, это служило другимъ одобреніемъ въ знаніи моемъ котораго нибудь изъ сихъ языковъ. Не говорю уже объ отличной славѣ и уваженіи, каковое отъ всѣхъ пріобрѣлъ сей ученѣйшій и добродѣтельнѣйшій архипастырь.
Между тѣмъ, какъ я сидѣлъ за вице-канцлерскимъ супомъ, соусами и жаркими, Николай Игнатьевичъ заготовилъ письмо съ И. А. Вейдемейеру, который былъ тогда правителемъ канцеляріи при вице-канцлерѣ.
Конвертъ, въ которомъ была запечатана и просьба моя съ аттестатомъ, отданъ мнѣ и я полетѣлъ съ радостною вѣстію — куда? Не трудно отгадать: къ невѣстѣ. Разсказалъ ей о своемъ походѣ на вице-канцлерскую дачу, о благосклонномъ его пріемѣ и мы напередъ уже поздравляли себя съ счастіемъ, ожидающимъ меня въ Коллегіи иностранныхъ дѣлъ.
На другой день, поутру, явился я съ конвертомъ къ Ивану Андреевичу Вейдемейеру и вручилъ ему оный. Иванъ Андреевичъ прочитавъ бумаги, которыя были въ немъ запечатаны, объявилъ мнѣ, что графъ приказалъ принять меня въ Коллегію иностранныхъ дѣлъ, для переводовъ съ греческаго языка, и приказалъ мнѣ явиться къ оберъ-секретарю коллегіи Ник. В. Яблонскому, къ которому далъ мнѣ записку. Н. В., съ своей стороны, приказалъ идти въ коллегію и спросить тамъ секретаря Арх. М. Иванова, который написалъ бы мнѣ просьбу, по формѣ, о принятіи меня въ оную. Этотъ добродушный секретарь совѣтовалъ мнѣ проситься прямо въ переводчики т. е. съ чиномъ коллежскаго секретаря. Онъ сказалъ мнѣ, что у нихъ нѣтъ дѣловыхъ переводчиковъ съ сего языка и засвидѣтельствованіе преосвященнаго Евгенія почиталъ, какъ бы, дипломомъ, или патентомъ на сіе званіе. Въ такой силѣ онъ и начернилъ мнѣ просьбу, которую переписавъ на бѣло, въ тотъ же день подалъ я оберъ-секретарю. Николай Васильевичъ, принявъ ее отъ меня и прочитавъ, приказалъ навѣдываться къ себѣ, какъ только часто мнѣ можно будетъ, смотря по занимаемой мною должности въ Александро-Невской семинаріи. Я навѣдывался раза два, три въ недѣлю, стоя у него въ прихожей, что продолжалось нѣсколько мѣсяцевъ и слышалъ отъ него разные отзывы: или что еще не всѣми членами подписано опредѣленіе, потому что они жили по дачамъ, или что остается опредѣленіе у такого-то члена. Между тѣмъ, велѣно было мнѣ явиться на экзаменъ къ статскому совѣтнику Дузѣ, греку простому, неученому, знающему только нынѣшній греческій языкъ и по русски разумѣющему плохо. Этотъ добрый человѣкъ сказалъ мнѣ на новомъ греческомъ языкѣ, что послѣ аттестата, какой далъ мнѣ преосвященный Евгеній, онъ экзаменовать меня не смѣетъ и что, притомъ, онъ знаетъ только по роменски. Не знаю, какъ онъ послѣ отозвался обо мнѣ Николаю Васильевичу, только черезъ нѣсколько дней получилъ и отъ сего послѣдняго въ Коллегіи рукописную купеческую книгу на простомъ греческомъ языкѣ, въ которой показано было мнѣ перевести нѣсколько листовъ. Греческое нарѣчіе сей книги было, самое грубое, какое только могутъ употреблять корабельщики. По окончаніи перевода, я представилъ оный оберъ-секретарю, который объявилъ мнѣ, чтобъ я былъ спокоенъ, что буду опредѣленъ и что когда опредѣленіе подписано будетъ всѣми членами, прислана будетъ мнѣ повѣстка. Положась на слова его, я пересталъ навѣдываться къ нему, дожидаясь роковой повѣстки. Проходитъ мѣсяцъ, другой, повѣстки нѣтъ. Это привело меня въ крайнее уныніе. Я не зналъ, чему приписать это и рѣшился наконецъ сходить къ Ивану Андреевичу, чтобъ узнать о своей участи.
— «Что скажешь, любезной другъ?» былъ его вопросъ, какъ скоро я пришелъ къ нему.
Я разсказалъ ему о своемъ горѣ.
— «Какъ! съ удивленіемъ вскрикнулъ онъ: — ты давно опредѣленъ; а за то, что не кланялся оберъ-секретарю, опредѣленъ не съ чиномъ переводчика, какъ ты просилъ, а съ чиномъ актуаріуса и, притомъ, на 135-рублевое жалованье, не болѣе».
Я отвѣчалъ ему, что я почти всякій день навѣдывался къ Николаю Васильевичу и наконецъ онъ уволилъ меня отъ этого.
— "Какъ-бы то ни было, сказалъ Иванъ Андреевичъ, дѣло уже сдѣлано. Онъ велѣлъ мнѣ явиться къ оберъ-секрстарю и утѣшалъ меня въ маломъ чинѣ и жалованьѣ тѣмъ, что онъ самъ поступилъ въ Коллегію студентомъ — всего на сто рублей и что, притомъ, въ Коллегіи есть и теперь переводчики, получающіе меньше моего оклада. Отъ Ивана Андреевича пошелъ я къ оберъ-секретарю, который мнѣ и объявилъ, что я опредѣленъ въ Коллегію, января 1 дня 1795 года, съ вышеупомянутымъ чиномъ и жалованьемъ и приказалъ мнѣ принести увольнительный аттестатъ изъ Невской семинаріи и являться къ должности. Аттестатъ мнѣ выданъ, за подписаніемъ митрополита Гавріила. Простясь съ своими начальниками, товарищами и учениками, я не замедлилъ перебраться изъ монастыря на квартиру, въ домъ куп. Жадимировскаго, у Конюшеннаго моста. Въ этомъ домѣ жилъ тогда придворный мундкохъ И. Ю. Бальзеръ; у него былъ лишній покой, который онъ уступилъ мнѣ за пять рублей въ мѣсяцъ. Этотъ добрый старикъ и все семейство его полюбили меня и я приглашенъ былъ къ ихъ столу, при самомъ переходѣ моемъ на квартиру. Не могу здѣсь пройти молчаніемъ того пріятѣйшаго и вмѣстѣ печальнаго для меня дня, въ который всѣ ученики мои, обучавшіеся тогда у меня риторикѣ, пришли прощаться со мною, и съ плачемъ поднесли мнѣ рѣчи и стихи на этотъ случай. Первый изъ нихъ по успѣхахъ, Григорій Маневешовъ (нынѣ въ должности оберъ-священника) написалъ бѣлые стихи, коихъ пышныя, мало заслуживаемыя, но усердныя выраженія и теперь помню. Вотъ ихъ начало:
Удалился Аполлонъ!
Музы Невскія рыдайте;
Вѣтръ унылый тихо вѣя,
Разнеси печальный гласъ! и пр.
Но какъ я слабъ! Воспоминая о семъ, я я теперь обливаюсь слезами. Ахъ! я въ первый разъ почувствовалъ тогда, сколь пріятно оставить по себѣ добрую память у тѣхъ, съ которыми проводишь жизнь и коихъ образованіе ввѣряется нашему попеченію!
И такъ, я въ статской службѣ я имѣю чинъ; слѣдовательно, первыя и важнѣйшія препятствія къ женитьбѣ преодолѣны. Но чѣмъ жить намъ? У невѣсты моей нѣтъ никакого приданаго. У меня жалованья сто тридцать рублей, изъ которыхъ я долженъ платить и за квартиру. Обстоятельства умножили мои доходы. Но ту сторону Конюшеннаго моста, по Мойкѣ, есть и теперь домъ покойнаго придворнаго метрдотеля Франца Ивановича Гебеля, который, вмѣстѣ съ супругою своею Анаст. Семеновной, извѣстенъ былъ всѣмъ, а особливо Полтавскимъ дворянамъ, своимъ хлѣбосольствомъ. Какъ Полтавскій выходецъ, и я нашелъ случай бывать въ семъ домѣ, гдѣ видался съ своими земляками, и познакомился съ дѣдушкою фельдмаршала князя Паскевича-Эриванскаго, воспитывавшемся тогда въ Пажескомъ корпусѣ, находившемся недалеко отъ моей квартиры. Въ Пажескомъ корпусѣ ученье было плоховато, да и надзоръ за поведеніемъ не лучше. Любя весьма нѣжно своего внука, почтенный старикъ просилъ меня, взять его, вмѣстѣ со старшимъ его братомъ, подъ свой надзоръ и занимать науками, какія самъ знаю. Вотъ и прибавка доходовъ! Я съ удовольствіемъ принялъ на себя обучать ихъ переводамъ съ французскаго языка, сочиненію на русскомъ языкѣ, исторіи, географіи и ариѳметикѣ. Въ Пажескомъ корпусѣ вскорѣ стало извѣстно, что я живу въ сосѣдствѣ и что Паскевичи ходятъ ко мнѣ учиться. Почему къ моимъ ученикамъ не замедлили присоединиться пажи: Русановъ и Бурнашевъ. Первый изъ нихъ нынѣ въ отставкѣ генералъ-маіоромъ; а гдѣ послѣдній, мнѣ неизвѣстно.
По моимъ расчетамъ показалось, что уже можно приступить къ свадьбѣ и, какъ моя квартира состояла только въ одномъ покоѣ, впрочемъ, довольно большомъ, то я, занявъ у сына Гебеля десять рублей, заказалъ сдѣлать въ ней перегородку. Приготовясь такимъ образомъ жить не одинъ, я просилъ невѣсту и ея хозяевъ назначить день для обвѣнчанія насъ. Это послѣдовало мая 8 дня 1705 года. Отъ вѣнца старики проводили насъ на мою квартиру, гдѣ насъ встрѣтили съ хлѣбомъ и солью мои хозяева, уставивъ сталъ конфектами и винами, а полъ — окороками и другими съѣстными припасами въ корзинахъ.
Вступивъ въ новый родъ жизни, умножившій мои нужды, и на другой же годъ (1796) приступилъ къ изданію журнала, подъ названіемъ: Муза. Въ журналъ мой сообщали сочиненія свои въ прозѣ и стихахъ: Державинъ, Сперанскій, Львовы, Николай Александровичъ и Федоръ Петровичъ, Словцовъ и другіе. Журналъ пошелъ не дурно, судя по тогдашнему времени. И такъ, моя служба, учительство и изданіе журнала доставили намъ изрядныя средства къ содержанію.
Изданіе Музы познакомило меня, не только съ отличными писателями и публикою, но сдѣлало извѣстнымъ даже при дворѣ. Великая княжна Александра Павловна сдѣлала мнѣ честь, помѣщеніемъ въ оной двухъ своихъ переводовъ: 1) Бодрость и благодѣяніе одного крестьянина и 2) Долгъ человѣчества. Императрица Марія Ѳеодоровна вскорѣ изволила повелѣть предложить мнѣ мѣсто учителя русской словесности, исторіи и географіи, въ Воспитательномъ обществѣ благородныхъ дѣвицъ, куда я и поступилъ, по увольненіи меня изъ Коллегіи иностранныхъ дѣлъ съ чиномъ переводчика, 5 іюля 1797 года. По открытіи Училища ордена св. Екатерины, Императрицѣ угодно было, чтобы я обучалъ тѣмъ же предметамъ и въ ономъ, куда и опредѣленъ былъ 25 мая 1798 года.
Во время службы моей при сихъ заведеніяхъ, по высочайшимъ повеленіямъ, въ 1799 г. февраля 8 дня, произведенъ въ коллежскіе асессоры, а въ 1800 г., — въ надворные совѣтники.
Теперь я въ той эпохѣ моей жизни, которой не было очаровательнѣе во все ея продолженіе. Остановимся же въ ней нѣсколько подолѣе. На меня возложено было обучать въ третьемъ отдѣленіи класса бѣлаго т. е. въ слабѣйшемъ старшаго; въ первомъ, второмъ, и третьемъ отдѣленіяхъ голубаго, или средняго и первомъ и второмъ отдѣленіяхъ кофейнаго, или меньшаго. По вліянію на нѣкоторыхъ особъ учителя, преподававшаго мои предметы въ первыхъ высшихъ отдѣленіяхъ бѣлаго класса, я не былъ допущенъ въ раздѣленію съ нимъ чести ихъ преподаванія. Даже предположенія учредить курсъ логики, съ порученіемъ мнѣ обучать оной, по его проискамъ, не состоялось. Я нимало этимъ не трогался и обработывалъ ниву, мнѣ ввѣренную. Императрица изволила посѣщать всѣ классы и отдѣленія, что меня утѣшало. Я съ нетерпѣніемъ ожидалъ перваго ея посѣщенія моего обученія. Время настало. Ея величество изволила присутствовать въ ономъ довольно значительное время и оставила классъ, сказавъ, что она за удовольствіе поставитъ почаще бывать у меня. И дѣйствительно, я нерѣдко былъ удостоиваемъ сего счастія. Вскорѣ я пріобрѣлъ уваженіе къ себѣ начальницы и привязанность дѣтей, что не мало способствовали успѣхамъ ихъ въ моихъ предметахъ. Успѣхи ихъ одушевляли меня къ услиіямъ пріобрѣсти новыя познанія, для переданія имъ. Чувствованія мои становились чище и чище; казалось наконецъ, что я не въ здѣшнемъ мірѣ обитаю. Но ревностному моему наставленію вскорѣ измѣнила грудь моя: я часто началъ страдать ею и принужденнымъ нашелся облегчить себя, оставшись только при Училищѣ (институтѣ) ордена св. Екатерины, а на учительское мѣсто Общества благородныхъ дѣвицъ обмѣнялъ мѣсто въ Государственномъ совѣтѣ, куда я опредѣленъ письмоводителемъ по духовному и гражданскому отдѣленію, 1801 года 6 мая. Наступилъ день прощальный. Откланявшись начальницѣ, я пошелъ проститься съ моими ученицами. Никогда не забуду сихъ минутъ. Сколько пролито слезъ при совокупномъ ихъ провожаніи меня по коррдору. Сколько просьбъ, чтобъ я хотя изрѣдка посѣщалъ ихъ! И какъ эти проводы шли мимо комнатъ начальницы, то она на вопль ихъ вышла къ нимъ. Я остановился, дѣти тоже. Начальница сказала мнѣ: Вотъ что вы надѣлали! Эти слова еще болѣе растрогали меня и я далъ полную свободу теченію слезъ моихъ.
Въ бытность мою учителемъ въ Обществѣ благородныхъ дѣвицъ, я выискивалъ время и для переводовъ. Блаженныя памяти государь императоръ Александръ I, бывъ тогда наслѣдникомъ, тайный совѣтникъ Павелъ Александровичъ Строгановъ и дѣйствительный камергеръ Новосильцовъ положили было издать на русскомъ языкѣ нѣсколькихъ политическихъ иностранныхъ писателей. По препорученію ихъ, впрочемъ, заочному, за извѣстную плату, я перевелъ три части Стюарта: Recherches sur l’Economie politique, коего разборъ, написанный мною, по ихъ же порученію, напечатанъ въ Санктпетербургскомъ Вѣстникѣ, шесть частей Bibliothèquede de l’hоmmеpubіque, par Condorcet, и Ecоnomie politique, par C. Verri, который, также почти весь, по частямъ, напечатанъ въ упомянутомъ журналѣ. Стюартъ и Кондорсе остаются ненапечатанными.
Получивъ болѣе свободнаго времени, я напечаталъ, переведеннаго мною бѣлыми стихами, Анакреона, Лонгена, поэму Шатобріана: Аталу, Прогулки — Ж. Ж. Руссо, Духъ — Руссо. Письма объ Италіи г. дю-Пати, Приданое Сюзетты, Сенъ-Жульена, романъ Авг. Лафонтена, Переписку Екатерины съ Вольтеромъ, выправилъ Юстія по порученію книгопродавца.
Когда нибудь, можетъ быть, сдѣлаютъ вопросъ, почему я больше занимался переводами и составленіемъ словарей, нежели сочиненіями. Конечно, что нибудь и я могъ бы написать. Но, во первыхъ, я никогда не любилъ своихъ сочиненій, не почиталъ ихъ полезными столько, сколько переводы извѣстныхъ иностранныхъ писателей; во вторыхъ, занимаясь дѣлами по должности, не находилъ столько свободнаго времени, чтобъ произвести что нибудь важное, а для произведенія важнаго, сколько требуется еще свѣдѣній, для пріобрѣтенія свѣдѣній, сколько досуга, средствъ, терпѣнія!
На престолъ взошелъ Александръ. Въ 1862 году, сентября 8 дня, послѣдовалъ манифестъ объ учрежденіи министерствъ. Начали думать о назначеніи министровъ, ихъ товарищей, директоровъ департаментовъ и канцелярій. Александръ тогда изволилъ присутствовать въ комитетѣ гг. министровъ и дѣлалъ ихъ участниками въ образованіи новыхъ учрежденій. Дошло дѣло до назначенія директора по министерству просвѣщенія, и положено было предложить это мѣсто мнѣ, что исполнить возложено было на товарища министра просвѣщенія, тайнаго совѣтника Муравьева. Съ Михаиломъ Никитичемъ и не былъ знакомъ, но въ канцеляріи его, по званію статсъ-секретаря, служили товарищъ мой по ученію въ Невской семинаріи Николай Анненскій и ученикъ мой, обучавшійся у меня греческому языку, Зиновьевъ. Михаилъ Никитичъ спрашиваетъ у нихъ, знаютъ ли они меня? отвѣтствовано утвердительно.
— «Гдѣ онъ живетъ»?
На этотъ вопросъ, ни тотъ, ни другой не могли ничего сказать, ибо свиданіе наше, по разнымъ причинамъ, было весьма рѣдко.
Поручено было узнать о семъ Анненскому и объявить мнѣ, что если и хочу занять мѣсто директора департамента министерства просвѣщенія, то явился онъ къ Михаилу Никитичу. Анненскій, сверхъ должности у Михаила Никитича, служилъ еще во 2-мъ кадетскомъ корпусѣ секретаремъ, гдѣ въ то время былъ законоучителемъ, пріѣхавшій на череду, архимандритъ Августинъ, о коемъ я говорилъ выше, и жилъ въ корпусѣ. Архимандритъ бывалъ у меня, по пріѣздѣ своемъ сюда, нѣсколько разъ. Я жилъ тогда на наемной квартирѣ, на которую, по случаю перестройки дома Екатерининскаго института и тамошней моей квартиры, государыня императрица Марія Ѳеодоровна изволила, какъ сама выразилась, жаловать изъ своего кармана пятьсотъ рублей въ годъ. Архимандритъ Августинъ увѣдомилъ меня запискою, объ открывающемся для меня поприщѣ, и я на другой день явился къ Михаилу Никитичу.
Онъ объявилъ мнѣ волю государя и спросилъ, желаю ли я принять на себя сію должность. Я сказалъ, что за счастіе поставляю таковое меня взысканіе; но, можетъ быть, я не имѣю нужныхъ для того познаній. Я знаю нѣкоторыя науки, греческій, латинскій и французскій языки, впрочемъ, на послѣднемъ, говорю худо, научась оному самоучкою и поздно. "Государю и комитету — сказалъ Михаилъ Никитичъ — извѣстно, что такое вы знаете, и чего не знаете. Намъ нужно то, что вы знаете; для того, чего не знаете, у васъ будутъ помощники. Правительство надѣется имѣть въ васъ хорошаго начальника. И такъ, согласны ли вы? — промолвилъ онъ смотря мнѣ въ глаза, которые, были уже наполнены доказательствами согласія; я только поклонился. Сказавъ мнѣ еще нѣсколько привѣтовъ, онъ вслѣдъ мнѣ на другой день привезти къ нему всѣ мои изданія и переводы напечатанные. «Мы поѣдемъ съ ними — сказалъ онъ — къ министру просвѣщенія, которому я долженъ васъ представить. Въ этотъ же день, какъ я былъ у Михаила Никитяча, послѣ обѣда пошелъ я увѣдомить о семъ происшествіи Сперанскаго, бывшаго тогда начальникомъ (или экспедиторомъ) экспедиціи духовныхъ и гражданскихъ дѣлъ. Всегда принимая участіе въ моемъ состояніи, онъ весьма сему обрадовался и сказалъ, что онъ завтра же поѣдетъ къ Михаилу Никитичу еще рекомендовать меня.
Въ назначенный день, я притащился къ Михаилу Никитичу съ своею ношею. Первое слово его было, что сегодня былъ у него Михаилъ Михайловичъ Сперанскій и рекомендовалъ ему меня.
— „Рекомендація не лишнее дѣло, продолжалъ онъ, но ваши достоинства вамъ всѣмъ извѣстны и безъ того“. При этомъ онъ взялъ у меня книги и велѣлъ закладывать карету.
Карета подана, книги положены въ нее и мы поѣхали къ графу Петру Васильевичу Завадовскому. Представляя меня министру, Михаилъ Никитичъ, указавъ на книги мои, на полъ сложенныя сказалъ:
— „Это все его труды“.
Графъ приказалъ мнѣ на другой день явиться къ нему. По приходѣ моемъ, далъ мнѣ работу: написать письмо къ одной знатной особѣ, кажется не для испытанія, а потому, что нужно было но службѣ. Съ сего времени я получилъ отъ него приказаніе всякій день являться къ нему для принятія поступающихъ бумагъ и пріискивать низшихъ чиновниковъ для составленія канцеляріи. Не зная канцелярскаго дѣлопроизводства, я въ необходимости былъ искать чиновника знающаго оное и прибѣгнулъ къ старинному моему другу Дмитрію Федоровичу Смирнову, прося его рекомендовать таковаго. Онъ рекомендовалъ служившаго въ канцеляріи св. сѵнода, и управлявшаго оберъ-прокурорскими дѣлами титул. совѣт. Александра Балемана, отъ котораго узналъ я канцелярское дѣлопроизводство и который былъ хорошій помощникъ. Мало по малу начали ко мнѣ являться чиновники сами и, какъ не было еще штатовъ, то я ограничился самымъ малымъ числомъ оныхъ. Наконецъ штаты министерствамъ вышли. Графъ Петръ Васильевичъ, получивъ въ комитетѣ гг. министровъ штатъ своего министерства, отдалъ мнѣ, сказавъ: „Теперь по штату сему помѣстите чиновниковъ наличныхъ и пріищите недостающихъ“. Я, не зная еще ничего рѣшительнаго о себѣ, спросилъ его, кто назначается директоромъ, ибо по малому чину своему, когда по другимъ министерствамъ назначены уже были директорами дѣйствительные статскіе и тайные совѣтники, не думалъ, чтобы меня назначили. „Какъ кто? — отвѣчалъ графъ. — Вы директоръ. Теперь изберите чиновника, достойнаго заступить одно изъ двухъ мѣстъ начальниковъ отдѣленій; на дрѵгое я имѣю въ виду чиновника“. За симъ, вскорѣ, послѣдовалъ Высочайшій указъ о бытіи мнѣ директоромъ (1803, янв. 24); опредѣлены начальники отдѣленій выбраны другіе чиновники и департаментъ образовался. 16 янв. 1804 года, по именному высочайшему повелѣнію, произведенъ я въ коллежскіе совѣтники. По высочайше утвержденнымъ предварительнымъ правиламъ народнаго просвѣщенія, надлежало приступить къ образованію здѣсь университета. Рѣшились прежде учредить отдѣленіе университета, подъ названіемъ С.-Петербургскаго педагогическаго института, которыя были бы разсадникомъ для профессоровъ будущаго университета, для учителей гимназій и другихъ училищъ. Для сего, во высочайшему повелѣнію, истребовано изъ разныхъ семинаріи сто студентовъ, приглашены для преподаванія, положенныхъ въ семъ новомъ заведеніи предметовъ профессора. Я обремененъ былъ дѣлами во званію директора; но бывшій тогда попечителемъ, дѣйствительный камергеръ Николай Николаевичъ Новосильцовъ, непремѣнно хотѣлъ чтобы я принялъ на себя преподавать эстетику хотя два часа въ недѣлю. Наука сія въ русскихъ университетахъ начала преподаваться только съ учрежденія министерства просвѣщенія. Руководствъ для оной на русскомъ языкѣ не было». И такъ, надлежало самому составлять записки для своихъ лекцій. Дѣло было довольно важное, тѣмъ болѣе, что слушать курсы наукъ въ семъ заведеніи позволено было, кому угодно. Приготовясь на нѣсколько чтеній, я открылъ преподаваніе эстетики и къ удивленію моему, съ трудомъ пробрался до каѳедры сквозь толпу, сидѣвшихъ и стоявшихъ, не только въ классѣ, но и въ переднемъ покоѣ, и на лѣстницѣ, ожидавшихъ меня посѣтителей всякаго состоянія, возраста и чиновъ. Новость предмета, думалъ я, привела на первый урокъ, столько слушателей; время ихъ поубавитъ. Но я ошибся въ заключеніи: почти всѣ они постоянно посѣщали мои лекціи. Доказательство, какъ охотно у насъ пользуются случаями для своего образованія. Въ справедливости моего показанія могутъ удостовѣриться изъ журнала, издаваемаго въ то время академикомъ Шторхомъ, подъ заглавіемъ: Kusslaud unter Alexander dem 1-ten (стран. 140, кн. V. 1804 года). Тамъ между прочимъ, сказано, что такъ много посѣщало мои чтенія военныхъ и гражданскихъ чиновниковъ, что прежній учебный залъ сталъ уже слишкомъ тѣсенъ для помѣщенія. Это заставило начальство Института устроить залъ съ хорами въ зданія Коллегіи.
Въ 1804 и 1805 годахъ издавалъ я журналъ: Сѣверный Вѣстникъ, получая для сего, отъ монаршихъ щедротъ, по три тысячи р. въ оба года.
Съ 8 іюня 1804 года, къ прежнимъ моимъ занятіямъ прибавилась должность ученаго секретаря конференціи Педагогическаго института.
Въ 1803 году, октября 9 дня, послѣдовало высочайшее повелѣніе, составить коммисію для разсмотрѣнія проэкта князя Зубова, объ учрежденіе губернскихъ военныхъ училищъ, въ которой я былъ дѣлопроизводителемъ, впродолженіи сего и 1804 года Для меня тѣмъ болѣе было лестно сіе порученіе, чти въ сей коммисіи изволилъ присутствовать блаженныя памяти государь цесаревичъ и великій князь Константинъ Павловичъ, къ которому, по дѣлахъ коммисіи, я имѣлъ счастіе относиться непосредственно. На основаніи проэкта князя Зубова, коммисія начертала планъ военнаго воспитанія и поднесла на высочайшее усмотрѣніе. Планъ удостоенъ утвержденія и, на основаніи онаго, открыть совѣтъ о военныхъ училищахъ, въ которыхъ предсѣдательствующихъ назначенъ былъ его императорское высочество цесаревичъ, а внѣ высочайше повелѣно было быть правителемъ канцеляріи совѣта, съ оставленіемъ при прежнихъ должностяхъ, апрѣля 8 дня 1803 года.
Въ 1804 же году, 9 сентября, именнымъ высочайшимъ указомъ повелѣно мнѣ быть правителемъ дѣлъ Главнаго правленія училищъ, съ оставленіемъ при прежнихъ должностяхъ.
8 февраля 1806 года я всемилостивѣйше пожалованъ кавалеромъ ордена св. Анны 2 класса. Сей знакъ отличія тѣмъ для меня драгоцѣннѣе, что графъ Петръ Васильевичъ самъ сочинялъ червовую записку, которую храню, какъ великодушный залогъ его ко мнѣ признательности. Она заключается въ слѣдующихъ словахъ: «Коллежскій Совѣтникъ Мартыновъ, правитель дѣлъ ввѣреннаго мнѣ Департамента и вмѣстѣ Канцеляріи главнаго училища правленія, и Совѣта военныхъ училищъ, неся также должность ученаго Секретаря Конференціи Педагогическаго Института, отличается пространнымъ и неусыпнымъ своимъ трудомъ, участвуя въ начертаніи уставовъ всѣмъ вновь устроеннымъ учебнымъ заведеніямъ. Во вниманіе на его необыкновенные труды и заслугу, убѣждаюсь ходатайствовать о всемилостивѣйшемъ награжденіи его знакомъ ордена Святыя Анны». Записка списана мною съ правописаніемъ сочиненьица. Подлинность и сила слога гр. Петра Васильевича видна изъ сего краткаго сочиненьица.
Уставы, въ начертаніи коихъ я во 1806 годъ участвовалъ, суть: уставы Дерптскаго, Московскаго, Казанскаго и Харьковскаго университетовъ, уставъ Демидовскаго высшихъ наукъ училища. Но первоначально они написаны были: первый — Дерптскимъ университетомъ, съ которымъ, для совокупнаго разсмотрѣнія онаго съ Главнымъ правленіемъ училищъ, присланы были депутатами профессора Парротъ и Глинка; второй, третій и четвертый — попечителями сихъ университетовъ; а пятый жертвователемъ имущества своего дѣйствительнымъ статскимъ совѣтникомѣ Павломъ Григорьевичемъ Демидовымъ. Правила для С.-Петербургскаго педагогическаго института написаны мною съ мнѣній по ученымъ предметамъ профессоровъ сего института; уставъ для гимназій, уѣздныхъ и приходскихъ училищъ составленъ мною, кромѣ росписанія учебныхъ предметовъ, что поручено было члену главнаго правленія училищъ Н. Н. Фусу. Уставъ для цензуры книгъ написанъ весь мною и подписанъ министромъ и членами правленія училищъ почти безъ всякой перемѣны[5].
Въ 1807 году, октября 17 д., я назначенъ членомъ въ хозяйственный комитетъ, учрежденный при Главномъ правленій училищъ.
Въ семъ же году, государынѣ императрицѣ Маріи Ѳеодоровнѣ угодно было, чтобы я принялъ надзоръ за учебною частію въ С.-Петербургскомъ императорскомъ воспитательномъ домѣ и учредилъ бы въ немъ латинскіе классы, для приготовленія нѣсколькихъ воспитанниковъ къ обученію медицинскимъ наукамъ. Статсъ-секретарь Вилламовъ, въ письмѣ своемъ ко мнѣ, изобразилъ волю ея величества самымъ лестнымъ для меня образомъ. Онъ писалъ, что я никого не буду имѣть начальникомъ, кромѣ ея величества, къ коей относиться буду непосредственно, что ея величеству, извѣстно сколько я занятъ по министерству просвѣщенія, но ея величество увѣрена, что часть сія будетъ въ цвѣтущемъ состояніи, если я только взгляну хотя два, или одинъ разъ въ недѣлю, Письмо сіе показалъ я графу Петру Васильевичу, который, прочитавъ оное, сказалъ: «Нечего дѣлать; отказаться нельзя: отвѣчайте, что, при вашихъ занятіяхъ, вы не можете посѣщать Воспитательный домъ болѣе одного раза въ недѣлю».
Я занимался въ немъ 1807 и 1808 годы. Въ послѣднемъ просилъ тамошнее начальство, что я не могу быть такъ полезенъ, какъ бы того желалъ, что одного раза въ недѣлю недостаточно для обозрѣнія и повѣрки успѣховъ во всѣхъ классахъ, что полезнѣе несравненно, чтобы надзиратель за ученіемъ жилъ въ домѣ, не былъ занятъ другими должностями и могъ бы посѣщать классы, сколько можно чаще. Это было доведено до свѣдѣнія ея величества, вслѣдствіе чего полученъ мною всемилостивѣйшій рескриптъ слѣдующаго содержанія:
"Господинъ Статскій Совѣтникъ Мартыновъ. При учиненіи нынѣ, какъ вамъ уже извѣстно, новаго распоряженія въ разсужденіи классовъ въ Воспитательномъ Домѣ, понуждающаго къ опредѣленію особеннаго Инспектора, для безотлучнаго почти за ними присмотра, Я пріятною поставила себѣ обязанностію изъявить вамъ совершенную Мою признательность за труды ваши до нынѣ по сей части понесенные и справедливость Мною всегда отличному усердію вашему отдаваемую. Прилагая при семъ особенный знакъ[6] таковыхъ Моихъ къ вамъ расположеній, Я пребываю въ прочемъ вамъ всегда благосклонною.
Въ 1807 году, сентября 7 дня, всемилостивѣйше произведенъ я въ статскіе совѣтники, со старшинствомъ съ 1800 декабря 31 дня. 15 сентября, сего же года, пожалованъ мнѣ государемъ императоромъ брильянтовый перстень за четырехлѣтнее образованіе студентовъ Педагогическаго института.
Въ 1809 году, 12 августа, всемилостивѣйше пожалована мнѣ, въ 12-ти лѣтнее содержаніе, аренда. Въ семъ году употребленъ былъ дѣлопроизводителемъ въ комитетѣ, составленномъ для начертанія правилъ испытанія медицинскихъ чиновъ. Октября 7 сего-же года назначенъ предсѣдателемъ комитета испытаній гражданскихъ чиновниковъ, учрежденнаго при С.-Петербургскомъ педагогическомъ институтѣ и надзирателемъ курсовъ, предписанныхъ указомъ, августа 6 дня 1809 г. Въ концѣ этого и въ началѣ 1810 года былъ дѣлопроизводителемъ въ комитетѣ, учрежденномъ для уменьшенія расходовъ по всѣмъ министерствамъ и вѣдомствамъ на 1810 г.
Августа 11 дня, 1811 года, всемилостивѣйше произведенъ въ дѣйствительные статскіе совѣтники.
Въ 1812 и 1813 былъ употребленъ дѣлопроизводителемъ въ комитетѣ для начертанія правилъ испытанія гражданскихъ чиновниковъ. Правила сіи по представленіи мною, комитетомъ были приняты безъ всякой перемѣны. подписаны членами я представлены въ комитетъ гг. министровъ.
Между тѣмъ, какъ я проходилъ службу гражданскую, учебныя общества и университеты не лишали меня своего вниманія; 18 декабря 1804 г. Московскій университетъ, почтилъ меня званіемъ почетнаго своего члена; 23 февраля 1807 года, императорская россійская Академія избрала въ свои члены; октября 7 д. 1809 г., бывшій Виленскій университетъ избралъ своимъ почетнымъ членомъ; 20 сентября 1810 — въ таковые же члены избралъ Харьковскій университетъ; 21 октября 1814 въ такіе же члены — университетъ Казанскій; 18 февраля 1814, С.-Петербургское вольное экономическое общество приняло меня въ дѣйствительные члены; 24 марта 1816, императорская Медико-хирургическая академія удостоила меня званія почетнаго своего члена. Учреждавшимся въ Россіи, въ разныя времена, частнымъ ученымъ обществамъ также не противно было считать меня въ числѣ своихъ членовъ. Изъ сихъ сословій приносилъ своими трудами пользу частную только Академіи россійской своими присутствіями, почти никогда не оставляемыми и преимущественнымъ, предъ другими членами, доставленіемъ въ ея Словарь словъ во разнымъ наукамъ, искусствамъ, ремесламъ и общеупотреблтельныхъ, а также Вольно-экономическому обществу: своими мнѣніями, какихъ оно отъ меня требовало и нѣсколькими сочиненіями по часто ботаники, за которыя получены мною въ разное время золотыя медали.
25 августа 1816 всемилостивѣйше пожалованъ я кавалеромъ ордена св. Владиміра 3-й степени. Съ окончаніемъ сего года, окончилась моя блистательная служба.
Будутъ ли говорить обо мнѣ послѣ моей смерти, кому знать. Но что говорили и писали обо мнѣ во время моего директорства, о томъ мнѣ пріятно для дѣтей моихъ и родственниковъ сохранить слѣдующее происшествіе. Въ 1812 году, до вторженія въ Россію Наполеона, въ одинъ день приходитъ ко мнѣ дѣйствительный статскій совѣтникъ Александръ Ивановичъ Тургеневъ и спрашиваетъ меня:
— «Читалъ ли я, недавно вышедшую въ чужихъ краяхъ, книгу Tableau de Petersbourg ou lettres sur la Russie, écrites en 1810, 1811 et 1812 par D. Cretien Muller et traduites de l’Allemand par: C. Leger, professeur de Rhйtorique au Lycée de Mayence. Она здѣсь есть, но не больше двухъ экземпляровъ»?
— Не только не читалъ, во и не слыхалъ объ ней.
— «Вы съ сочинителемъ должны быть знакомы. Онъ жилъ здѣсь нѣсколько лѣтъ, служилъ въ Екатерининскомъ институтѣ учителемъ нѣмецкаго языка, гдѣ и вы служили и хаживалъ къ вамъ въ департаментъ»?
— При мнѣ учителя Миллера не было и ходилъ ли онъ въ департаментъ, мнѣ не извѣстно. Впрочемъ, если бы то и было, что въ томъ?
— «Онъ описалъ всѣхъ министровъ, директоровъ, и другихъ начальниковъ и коснулся даже царской фамилій».
— Что же?
— «А то, что онъ почти обо всѣхъ отзывается худо. Одного тебя хвалитъ»!
Эти слова нимало не польстили моему самолюбію. Такая исключительная похвала не можетъ быть справедлива; а въ тогдашнее время должна быть подозрительна и для меня опасна, что и было главною, кажется, причиною прихода ко мнѣ г-на Тургенева. Въ этотъ же день ввечеру приходитъ ко мнѣ секретарь президента Медико-хирургической академіи Якова Виллье съ тѣмъ же извѣстіемъ. «Яковъ Васильевичъ — сказалъ мнѣ Михаилъ Дмитріевичъ Костогоровъ, — приказалъ мнѣ сказать вамъ, что онъ видѣлъ у государя книгу на французскомъ языкѣ, въ которой сочинитель всѣхъ бранитъ, кромѣ васъ», и наименовалъ мнѣ нѣкоторыя лица. Эта посылка имѣла совсѣмъ другой источникъ, нежели посѣщеніе Тургенева: она произошла отъ давняго благорасположенія ко мнѣ Якова Васильевича. Я просилъ Михаила Дмитріевича попросить эту книгу прислать со мнѣ на нѣсколько только часовъ и она была мнѣ доставлена. Мнѣ хотѣлось видѣть, до какой степени долженъ я опасаться подозрѣній людей злонамѣренныхъ и вотъ что въ ней прочелъ.
Le Conseillier d'état Martinow, connu comme Philologue dans l’histoire littéraire de Russie, dirige les bureaux de ce Departement; et le peu de bien solide qui s’y opère e’est à lui surtout qu’on le doit, quoique sans contredit il ne fasse pas dans sa spherè très-étendue tout ce qu’on y pourroit faire avec une volonté ardente et une conscience pure. — Преувеличеніе самое невѣжественное; no немъ судять можно и о справедливости прочаго, что сказано о другихъ.
6 генваря 1817 я уволенъ изъ Педагогическаго института, съ оставленіемъ при мнѣ жалованья, какое получалъ я оттуда. Февраля 17, тогожъ года, уволенъ отъ должности директора департамента просвѣщенія и правителя дѣлъ Главнаго правленія училищъ, съ высочайшимъ повелѣніемъ быть мнѣ членомъ сего правленія и оставленіемъ при мнѣ жалованья директора, правителя дѣлъ, казенной квартиры, дровъ и свѣчей. Сверхъ того, 8 ноября 1819 высочайше повелѣно быть мнѣ членомъ комитета для учрежденія училища взаимнаго обученія. Между тѣмъ, именно въ 1817 году, подалъ я мысль учредить здѣсь Минералогическое общество и, составивъ, вмѣстѣ съ коллежскимъ совѣтникомъ Панснеромъ и барономъ Фотингофомъ, постановленіе оному, представилъ министру, просвѣщенія, который и исходатайствовалъ оному высочайшее утвержденіе.
12 марта 1820, всемилостивѣйше пожалованъ мнѣ, за службу по Совѣту о военныхъ училищахъ, орденъ св. Анны 2-й степени съ алмазными украшеніями.
22 февраля 1822, высочайше повелѣно составить комитетъ изъ главнаго директора Пажескаго и кадетскихъ корпусовъ генерала отъ инфантеріи графа Коновницына, Оренбургскаго военнаго губернатора (нынѣ графа) генерала отъ инф. Эссена и меня для разсмотрѣнія проэкта устава Оренбургскаго Неплюевскаго военнаго училища и штата онаго, которые, но разсмотрѣніи, были представлены государю императору и удостоены высочайшаго утвержденія. Въ семъ же году, октября 2 д., повелѣно было мнѣ быть предсѣдателемъ въ комитетѣ, высочайше учрежденномъ для разсмотрѣнія отчетовъ по Благородному пансіону, при Царскосельскомъ лицеѣ находившемуся.
2 октября 1826 года, министръ народнаго просвѣщенія назначилъ меня членомъ во временный комитетъ для составленія проэкта новаго устава учебныхъ заведеній.
9 сентября 1885, онъ же назначилъ меня предсѣдателемъ въ комитетъ для изслѣдованія изѣтовъ и поступковъ бывшихъ профессоровъ Казанскаго университета: Жобара и Пальмина.
Въ семъ же году сдѣланъ я членомъ въ ученый комитетъ, высочайше утвержденный при Главномъ правленіи училищъ, съ оставленіемъ меня и членомъ хозяйственнаго комитета.
22 августа 1828 года всемилостивѣйше пожалованъ мнѣ знакъ отличія безпорочной службы въ классныхъ чинахъ 30-ти лѣтъ.
17 января 1829, государь императоръ всемилостивѣйше пожаловалъ мнѣ, за выслугу по министерству просвѣщенія, брильянтовый перстень, съ вензелевымъ его величества именемъ.
10 іюля 1829, Санктпетербургскій университетъ избралъ меня въ свои почетные члены.
31 августа 1832, всемилостивѣйше пожалованъ мнѣ знакъ отличія безпорочной службы въ классныхъ чинахъ 35-ти лѣтъ.
4 апрѣля 1833, по ходатайству его императорскаго высочества главнаго начальника Пажескаго, всѣхъ сухопутныхъ кадетскихъ корпусовъ и Дворянскаго полка, всемилостивѣйше пожалованъ я кавалеромъ ордена святаго Станислава первой степени.
По увольненіи меня отъ директорства и должностей правителя дѣлъ Главнаго правленія училищъ, ученаго секретаря конференціи Педагогическаго института и отъ преподаванія эстетики, я много получилъ времени къ занятіямъ по моему произволенію и не замедлилъ тѣмъ воспользоваться. Купивъ на часть денегъ, полученныхъ мною за пожалованную мнѣ аренду, домъ съ садомъ и оранжереями, на Васильевскомъ Острову, еще въ 1811 году, я посвятилъ себя садоводству и ботаникѣ. Я старался, сколько можно, при моихъ средствахъ, все узнать на дѣлѣ. Видя, что существующіе по ботаникѣ техническіе словари на иностранныхъ языкахъ устарѣли, а на русскомъ языкѣ и вовсе нѣтъ, я составилъ Техно-ботаническій алфавитный словарь, съ объясненіемъ каждаго латинскаго слова на русскомъ языкѣ и, при пособіи россійской Академіи, напечаталъ его въ 1820 году.
Между тѣмъ, поручено мнѣ было для училищъ министерства просвѣщенія издать Sinopsis plantarum Personii, который былъ напечатанъ подъ именемъ: Species plantarum. Это мнѣ весьма много способствовало къ составленію другаго Словаря родовъ растеній, пo системѣ Персона. Въ семъ Словарѣ. начинающемся также съ латинскаго, я перевелъ на русскій языкъ каждое латинское названіе растенія, показалъ изъ какого языка взято, какъ составлено, отъ чего названо, какъ переведено на русскій языкъ, сколько породъ каждаго растенія извѣстно по синопсису Персонову и къ которому классу относится.
Въ одно почти время съ послѣднимъ словаремъ, издалъ я сокращеніе трехъ ботаническихъ системъ: Линнея, Турнефорта и Жюсье, подъ названіемъ: Три Ботаника.
Оканчивая ботаническую работу, я приступилъ къ труду огромнѣйшему, въ надеждѣ на помощь россійской Академіи, которой отпускается на то значительная сумма. Я предпринялъ издать свой переводъ, съ примѣчаніями, съ оригиналомъ на сторонѣ и безъ оригинала Греческихъ Классиковъ: 1) Басни Езопа, 2) Гимны Каллимаха, 3) Трагедіи Софокла: Эдипа — царя, Эдипа въ Колонѣ, Антигону, Трахинянки, Аякса Неистоваго, Филоктета и Электру. 4) Омирову Иліаду, въ 4 частяхъ; его же Одиссею, въ 4 ч. 5) Иродопюву исторію, въ 5 частяхъ, съ картою. 6) Пиндаровы Оды, въ 2 ч. 7) Лонгина: О высокомъ! втор. изд., Анакреона, вторымъ изданіемъ. Представилъ первую трагедію въ Академію, читалъ, кажется, всѣ трудомъ симъ были довольны, желали видѣть оный напечатавшимъ на счетъ Академія, но не тѣмъ кончилось. Я принужденъ былъ прибѣгнуть къ министерству просвѣщенія, не подпишется ли оно на сколько нибудь экземпляровъ для училищъ. Оно подписалось на 100 экземпляровъ, для духовныхъ училищъ. Подписка сдѣлана по числу оныхъ. Академія взяла у меня только восемь экземпляровъ. Какъ ни сомнителенъ былъ сбытъ сихъ книгъ, я рѣшился издать оныя, что и исполнилъ въ 1823, 1824, 1825, 1826, 1827, 1828 и 1829 г. г. Мнѣ казалось, что я неблагодаренъ буду противъ отечества, если, пріобрѣвъ въ немъ свѣдѣнія въ еллинскомъ языкѣ и зная свой основательно, не воздамъ за его о мнѣ попеченія. Между тѣмъ, издалъ двѣ небольшія книжки, Плутарха: О слушаніи и добродѣтельныя женщины въ древности.
Я не могъ сносить равнодушно, что профессоръ С-Петербургскаго университета Грефе вводитъ въ Россію произношеніе нѣкоторыхъ греческихъ буквъ Эразмово, между тѣмъ, какъ у насъ издавна принято соотвѣтственное древнему и новому; и потому написалъ небольшое о семъ разсужденіе, которое напечатано въ 1818 г. на счетъ департамента народнаго просвѣщенія и разослано до училищамъ гражданскимъ. Оно разослано и во училищамъ духовнымъ.
Въ 1828 году экономъ вселенскаго патріаршескаго престола и проповѣдникъ Константинопольскій пресвитеръ Константинъ Экономидъ предпринялъ издать книгу свою, въ 3 частяхъ, на греческомъ языкѣ съ русскимъ переводомъ: Опытъ о ближайшемъ сродствѣ языка славяно-роскійскаго съ греческимъ. Онъ просилъ меня, чтобы я имѣлъ надзоръ за изданіемъ сей книги я за исправленіемъ русскаго перевода, какъ то онъ самъ говоритъ въ предисловіи къ 1-й части сего сочиненія, стр. CLXXV. Изданіе сіе подало мнѣ поводъ сдѣлать изъ него краткое извлеченіе, подъ именемъ: Наставленіе объ истинномъ произношеніи нѣкоторыхъ греческихъ буквъ. Я все хлопоталъ, не успѣю ли, чтобы начальство убѣдилось къ введенію правильнаго произношенія, не тщетно.
Въ 1832 году въ совѣтѣ о военно-учебныхъ заведеніяхъ возникло недоумѣніе, Гречеву ли Грамматику ввести въ сіи заведенія. въ коихъ она уже и преподавалась, или Востокову, принятую министерствомъ просвѣщенія. Это заставило меня сдѣлать имъ сводъ, дабы всякій могъ видѣть, что у кого лучше предложено, что надобно исправить, что излишне и чего недостаетъ. По напечатаніи своей рукописи, я имѣлъ счастіе, чрезъ его императорское высочество главнаго начальника Пажескаго, всѣхъ сухопутныхъ кадетскихъ корпусовъ и Дворянскаго полка, поднести печатный экземпляръ оной государю императору, съ представленіемъ экземпляра и его высочеству. Его величество, принявъ книгу съ благосклонностію, всемилостивѣйше пожаловать мнѣ соизволилъ брильянтовый перстень по чину (въ 2000 p.); а его высочество предложить изволилъ совѣту разсмотрѣть, можетъ ли сія книга съ пользою быть употребляема при преподаваніи русскаго языка въ военно-учебныхъ заведеніяхъ. Совѣтъ предложилъ главному директору Пажескаго, и сухопутныхъ кадетскихъ корпусовъ составить для сего комитетъ изъ инспекторовъ и учителей, который бы и представилъ о томъ свое мнѣніе. Комитетъ далъ мнѣніе утвердительное, по представленій коего великому князю, его высочество предписалъ совѣту ввести книгу мою въ военно-учебныя заведенія. Министръ же народнаго просвѣщенія по запискѣ, при коей препроводилъ я къ нему экземпляръ оной, никакого распоряженія не сдѣлалъ, а сдѣлали попечители, т. е. предписали начальникамъ подвѣдомыхъ имъ училищъ пріобрѣсти для нихъ потребное число экземпляровъ.
II.
Наводненіе 7 ноября 1824 года, или письма въ Иркутскъ *).
править
Матѳ., гл. 24, ст. 39.
ПИСЬМО I.Вскорѣ надѣясь, пишете вы, любезнѣйшій П. А., получить обѣщанную часть Иліады, ни посылаете мнѣ деньги для будущаго года. Тамъ, я обѣщалъ, но «l’homme propose, Dieu dispose.» Думаю что послѣ ноября 7-го, въ здѣшней столицѣ, нѣсколько тысячъ, вмѣстѣ со мною, не сдержали своего слова. Я уже объявилъ въ періодическихъ листкахъ неотвратимую причину моего слова. Не можно имѣть важнѣйшей опоры къ оправданію. Въ сибирскихъ степяхъ, безъ сомнѣнія, уже раздались слухи объ ужаснѣйшемъ наводненіи, постигшемъ наибольшую и наилучшую часть Петербурга съ его предмѣстьями и островами. Въ сіе наводненіе затопило все напечатанное въ типографіи департамента просвѣщенія и въ ней хранящееся. Той-же участи подпалъ и мой Омиръ. Типографія помѣщается въ нижнемъ этажѣ дома, въ которомъ находится и департаментъ, т. е. въ Чернышевомъ переулкѣ, на Щукиномъ дворѣ. Въ ней вода стояла на аршинъ и 9 вершковъ. Изъ сего заключить можно, какъ высока была вода въ другихъ низкихъ мѣстахъ: на Петербургской сторонѣ, въ Коломнѣ, на Васильевскомъ острову, въ Гавани. Въ послѣдней она стояла на двѣ сажени выше обыкновеннаго. О! другъ мой, и я въ домикѣ сроемъ, съ семействомъ, находился въ чрезвычайной опасности. Обращаюсь къ себѣ, при всеобщемъ несчастіи, не по самолюбію, нѣтъ! Я не эгоистъ. Но потому, что мое горе первое занимало меня во время общаго бѣдствія и первое, о коемъ могу что нибудь связное сказать вамъ. Ужасовъ же и страданій общихъ никакое перо описать не можетъ. Изображеніе бѣдствій каждаго семейства могло бы составить особую драму, или трагедію, — одного, главнаго содержанія, но съ разнообразнѣйшими отличіями.
Вотъ моя. Изъ частныхъ объявленій о моихъ книгахъ, вамъ извѣстно мѣсто, гдѣ происходило сіе страшное дѣйствіе. Надобно только дать вамъ нѣкоторое понятіе о прикосновенныхъ къ моему домику обстоятельствахъ. Онъ объ одномъ этажѣ, деревянный. До нынѣшняго года я помѣщался въ двухъ небольшихъ флигеляхъ. Какъ они были весьма тѣсны, сыры и холодны, отъ чего, или я, или кто либо изъ моего семейства почти безпрерывно были больны, то я, на послѣднія крохи, собранныя мною отъ изданія книгъ, въ минувшее лѣто, флигеля соединилъ, застроивъ пустое между ними мѣсто, надстроилъ надъ ними мезонинъ и все почти передѣлалъ во флигеляхъ, изъ чего вышелъ изрядныя, красивый, а, что всего важнѣе, удобный къ помѣщенію моего семейства и теплый домикъ. Я напередъ уже радовался, какъ спокойно буду жить въ семъ новомъ убѣжищѣ. И дѣйствительно, меблировавъ оное новыми мебелями и освятивъ въ день воздвиженія Креста Господня, перебрался въ него. Тутъ-то, часто думалъ я, въ мирѣ и тишинѣ бесѣдовать буду съ греческими классиками и знакомить не знакомыхъ съ ними, доколь провидѣнію Всевышняго будетъ угодно. Но, сочтите сколько времени протекло съ 14 сентября по 7 ноября; сочтите и пожалѣйте о тщетныхъ моихъ расчетахъ, пожалѣйте о семействѣ, приведенномъ въ ужаснѣйшее положеніе. Уже наканунѣ сего грознаго дня можно было ожидать необыкновеннаго наводненія, но кто могъ ожидать такого, какое случилось, и притомъ съ такою внезапностію? Къ счастію, при величайшемъ несчастія, — что съ бѣдствіемъ симъ сражались мы при дневномъ свѣтѣ.
На Маломъ проспектѣ и смежныхъ съ нимъ мѣстахъ, при сильномъ сѣверо-западномъ вѣтрѣ, вода показалась съ восьми часовъ утра и возрастала, сливаясь съ двухъ противуположныхъ сторонъ. Привыкнувъ къ подобнымъ явленіямъ, я спокойно сидѣлъ въ кабинетѣ и переводилъ пятую книгу Геродота. Вскорѣ, однакожъ, равнодушіе мое поколебалось. Я увидѣлъ уже воду, разлившуюся въ 11-й линіи, у стѣнъ своего дома, и пробирающуюся ко мнѣ на дворъ. Гостью сію видѣлъ я два года тому назадъ и думалъ, что она погоститъ, да и уйдетъ въ свое время, безъ дальняго безпокойства и вреда хозяину. Впрочемъ, первымъ стараніемъ моимъ было собрать около себя всѣхъ своихъ домашнихъ. Но, къ крайнему огорченію моему, услышалъ я, что одинъ изъ моихъ сыновей, не смотря на бурю, пошелъ къ должности. Два инвалида, служащіе при канцеляріи совѣта о военныхъ училищахъ, остались, какъ мы догадывались и какъ послѣ вышло надѣлѣ, — въ людской, находящейся при оранжереѣ, а двое изъ людей, поймавъ, въ виду насъ, лодку, частію вобуждаемые человѣколюбіемъ, а больше корыстолюбіемъ, пустились перевозить на ней застигнутыхъ на дорогѣ водою. Сперва мы безпокоились какъ бы только нашъ сынъ воротился домой и въ скоромъ времени увидѣли его бѣгущимъ по мосткамъ, но уже было поздно. Съ мостковъ нельзя уже было попасть къ намъ на дворъ. Мы изъ окошекъ махали своимъ людямъ, плавающимъ на лодкѣ, чтобъ они перевезли сына, но они, или не видали нашихъ заботливыхъ маханій, или не хотѣли понять, увлекаясь свойственною имъ страстію. И такъ, я принужденъ былъ кричать сыну изъ форточки, чтобы онъ бѣжалъ по мосточкамъ туда, гдѣ выше мѣстоположеніе острова и спасался бы, гдѣ можно. Увидѣвши сына, мы нѣсколько успокоились и смотрѣли изъ оконъ на жалкія, но еще не опасныя приключенія. Одна женщина, желая пробраться по мосткамъ, къ Черной рѣчкѣ, но бывъ упреждена водою, потомъ окружена ею, спасается на рукахъ добраго какого-то крестьянина и перебродитъ къ намъ на дворъ. Мужикъ везетъ на роспускахъ изъ сахарнаго завода пустую бочку; за нею сидитъ мальчикъ. Перекрестные мостки уже сплыли; мужикъ, не замѣтивъ того, ѣдетъ впередъ и попадаетъ съ лошадью въ канаву. Бѣдную лошадь насилу вытащили и поставили ее въ мою конюшню. Подобныя симъ происшествія занимали насъ; а между тѣмъ мы не забывали поминутно навѣдываться, какъ вода высока на дворѣ. На минуту я пошелъ въ кабинетъ, чтобъ закрыть книгу Геродота и прибрать тетрадь, какъ прибѣгаетъ ко мнѣ блѣдная, трепещущая отъ страха жена и говоритъ, что вода уже пробирается въ кухню. Это ничего, говорю хладнокровно; тамъ гораздо ниже мѣсто, чѣмъ здѣсь; вѣрно, скоро перестанетъ прибывать, а самъ бѣгу въ кухню. Вода уже была въ сѣняхъ и я струсилъ, но не показавъ того наружу, возвращаюсь въ комнаты. Вдругъ, средній сынъ мой подбѣгаетъ ко мнѣ и, чтобы не услышала мать, тихонько говоритъ мнѣ: «Папенька! въ маленькой гостинной уже выступаетъ вода изъ подъ полу.» Бѣгу посмотрѣть: вижу въ углу, на полу, пятно. О! это пятно, говорю ему, отъ пролитаго масла. «Вотъ, вотъ, говорятъ сынъ, сквозь щели пола фонтаномъ бьетъ.» Не успѣлъ я осмотрѣть сіи фонтанчики, какъ вдругъ по полу разлилась вода. Я побѣжалъ къ женѣ: На верхъ, на верхъ поскорѣе! кричу ей. Спасайтесь! Всѣ на верхъ! И жену понесли полумертвую на мезонинъ, идучи уже въ водѣ, разлившейся во всѣхъ комнатахъ. За ней, вслѣдъ, побѣжала дочь, племянница и двѣ старушки, у насъ ночевавшія. Плачь и вопль раздались во всѣмъ покоямъ. Оставивъ въ мезонинѣ жену съ плачущею свитою, я побѣжалъ въ кабинетъ, чтобъ захватить что можно. Взялъ Геродота, рукописный его переводъ, переводъ двухъ ненапечатанныхъ еще трагедій Софокла, шесть послѣднихъ пѣсней Иліады, четыре печатныя книги перевода Геродота и лексиконъ Гедериковъ, который обыкновенно называю моимъ кормильцемъ, выписаннымъ мнѣ изъ Лейпцига, покойнымъ H. H. Бантышъ-Каменскимъ, когда я еще учился въ Невской семинаріи; схватилъ первую часть библіи, прекраснѣйшаго Кіевскаго изданія въ листъ, богато переплетенную, изъ которой я, на досугѣ, выбиралъ слова и примѣры для дополненія Словаря Россійской Академіи, и со всею этой ношею побѣжалъ въ мезонинъ. Вспомнивъ о второй части библіи, оставшейся въ футлярѣ на конторкѣ, о библіи греческой, о Софоклѣ и другихъ, на столѣ лежавшихъ, книгахъ, я побѣжалъ было и за ними; но уже вода была на полфута, и я воротился назадъ, чтобъ не промочить ногъ. Между тѣмъ, старшій сынъ, оказавшій въ семъ несчастіи присутствіе духа болѣе всѣхъ, спасалъ съ однимъ, оставшимся пр"и насъ, старымъ слугою и съ дѣвками, нужнѣйшую одежду и мебели, кои подороже и кои можно было стащить въ мезонинъ. Прочее же, что можно было, поднимали на мѣстѣ по выше, или оставляли на волю Божію, какъ стояло. Вода прибывала въ комнатахъ весьма скоро. Въ десять часовъ нельзя уже было ничего спасать, и сынъ мой, и всѣ люди собрались на мезонинъ.
У одной изъ старушекъ, пріѣхавшей изъ Кронштадта, были въ запасѣ шерстяные чулки. Взошедши на мезонинъ, я тотчась потребовалъ чулокъ. Другихъ не было и мнѣ дали чулки старушкины. Надѣвши ихъ и перемѣнивъ сапоги, я принялъ на себя лицо неустрашимаго героя и разными способами старался ободрять и утѣшать, особливо жену, пораженную двумя страхами: собственной предстоящей гибели и неизвѣстности, о положеніи меньшаго сына, Богъ вѣсть, куда попавшаго.
Вскорѣ усмотрѣли мы новое явленіе. На дворъ къ намъ приплылъ на лошади мужикъ, держа ее за уши, онъ, какъ сказывалъ пустился вплавь, на удачу, изъ домишка, снесеннаго водою подъ Смоленской. Лошадь свою привязалъ онъ у кухонныхъ сѣней, а самому велѣли мы прибрести къ намъ. Мы узнали отъ него, что онъ работникъ огородника и что лошадь у него хозяйская; хвалили его за усердіе къ хозяину и хотя при началѣ опасности вспоминали о своихъ двухъ лошадяхъ и коровѣ, коихъ некому было вывести изъ конюшни, однако, послѣ сего еще болѣе стали о нихъ заботиться, сравнивая поступкомъ нашего кучера, уѣхавшаго на лодкѣ, съ поступкомъ работника, также наемнаго, какъ и нашъ кучеръ.
Находясь среди кучи платья и мебелей въ мезонинѣ, одни въ комнатахъ, другіе на верхнихъ ступенькахъ лѣстницы, каждый выражалъ горесть свою и отчаяніе различнымъ образомъ, замѣчая положеніе воды. Одни сидѣли на мѣстѣ неподвижно, но не плакали, другіе безпрестанно стенали и плакали и всѣ молили, чтобъ вода стала убывать. Я только не могъ, ни стоять, ни сидѣть, безпрестанно перебѣгалъ отъ одной стороны мезонина на другую, къ окошкамъ на 11-ю линію, или на дворъ обращеннымъ, смотрѣлъ на ужасныя дѣйствія бури. О незамѣченныхъ моими сострадальцами умалчивалъ, нерѣдко къ утѣшенію повторялъ чье-то замѣчаніе, что вода обыкновенно прибываетъ два часа, потомъ начинаетъ убывать. И мнимый лучь надежды пригоденъ въ крайности! Но два часа миновало, вода не убывала, а уже поднялась до оконъ нашего домика. Все подвижное въ домѣ и на дворѣ плавало. На дворѣ развалились складенныя въ полѣнницы дрова и поплыли; въ покояхъ коммоды, столы, стулья, клавикорды, диваны и все, что по физическимъ законамъ плавать можетъ, пустилось въ одну ролю съ дровами.
Уже прошло гораздо болѣе двухъ часовъ, прошло за три, но вода все прибываетъ; казалось, вѣтеръ свиститъ и свирѣпствуетъ сильнѣе, волны, на очищенныхъ ими отъ заборовъ и всякаго лѣсу огородахъ, вздымаются какъ на морѣ; брызги и какъ бы дымъ воды отрываются отъ валовъ; часто пошатывается нашъ мезонинъ, и сердце замираетъ. Безъ сомнѣнія, сорвало бы его и съ нимъ унесло бы насъ, если бы съ той стороны откуда дулъ вѣтеръ, не было довольно высокаго сарая. По крайней мѣрѣ, такъ мы думали. Вотъ мимо моего дома плыветъ связка потесей. Вдругъ затрещали въ залѣ и въ другихъ комнатахъ стекла. Это былъ знакъ, данный поворотившимъ къ намъ на дворъ нежданнымъ симъ гостемъ. Далѣе, несетъ водою сорванный парникъ, сарай, хлѣвъ, или домикъ, съ живыми или съ мертвыми, придавленными людьми, или животными; тамъ плывутъ на бревнахъ, влѣзаютъ на попадающіяся на дорогѣ деревья. Между тѣмъ, какъ на поверхности воды представляется такое зрѣлище, въ воздухѣ страшный исполинъ собираетъ своя побѣды: съ домовъ срываетъ желѣзные листы, свертываетъ ихъ и несетъ по воздушному пространству; срываетъ цѣлыя крыши и бросаетъ ихъ въ пучину. Таковые виды представлялись съ горизонта моего мезонина; но въ моемъ ли положеніи было заниматься ими, чтобъ описать сколько нибудь связнѣе?
Бѣдное животное, привязанное у конныхъ сѣней, служившее намъ также указателемъ прибывающей воды, уже не могло стоять на землѣ, борется съ водою. Работникъ, пріѣхавшій на ней, воетъ и обливается слезами, хочетъ пуститься вплавь, чтобъ спасти. Но, какъ спасти? Куда ѣхать на ней? Мы работника удерживаемъ, утѣшаемъ. Но, лошадь хозяйская! говоритъ онъ, что онъ скажетъ, какъ узнаетъ, что я не сберегъ ее? Мы засвидѣтельствуемъ, что не можно было спасти ее, говоримъ ему; но это не унимаетъ его слезъ. Вотъ привязанность къ хозяину, заслуживающая подражанія! Къ сожалѣнію, однакожъ, этотъ мужичекъ, по минованіи горя, оказался не такъ-то благодарнымъ и чувствительнымъ къ бѣдѣ, давшихъ ему пристанище, вѣроятно, потому, что я баринъ. Барская трата не заслуживаетъ сожалѣнія. Мягкія сердца для своей корысти, каменныя — для господской! Наконецъ сорванная волною дверь служитъ головѣ лошади подпорою и она становится внѣ опасности.
А съ нашими бѣдными лошадками и съ коровою въ конюшнѣ что дѣлается? Двери были отворены, но, не видать было, ни нашихъ, ни чужой. Бѣдная корова неминуемо должна потонуть, но и о лошадяхъ какая надежда? Уже конюшяя и сарай были въ водѣ до просвѣтовъ, а также половина третьей верхней пары стеколъ въ кухонныхъ окнахъ. Это значитъ, что вода была выше сажени; а отъ полу мезонина, по глазомѣру, не болѣе полусажени. Жена и дѣти пристаютъ ко мнѣ, чтобъ я позволилъ разбирать печную трубу, дабы выбраться на чердакъ: другаго выхода не было. Хотя я считалъ эту мѣру излишнею, однако, на что не рѣшишься въ опасности? Но чѣмъ разбирать? Ни топора, ни лома не было; начали разбирать руками. Едва разобрали десятокъ, другой верхнихъ изразцовъ, какъ я замѣтилъ, вода остановилась въ одномъ положеніи. Повѣряемъ наблюденіе сіе всѣ между собою и истина его подтверждается. Я совѣтую пріостановиться разбирать печь; вода послѣ этого должна сбывать. Между тѣмъ, было уже два часа по полудни. По нашему замѣчанію, вода стояла въ одномъ положеніи около получаса. Вдругъ слышимъ съ лѣстницы радостный крикъ: Вода убываетъ! Ясно, что въ комнатахъ она не такъ волновалась, какъ на открытомъ мѣстѣ, и потому скорѣе можно было примѣтить сіе отрадное явленіе. Смотримъ на сосѣдніе домы, на свои службы я, мило но малу, видимъ показывающимися изъ воды, то тѣ, то другія примѣты. Чрезъ нѣсколько времени уже стало видно отверстіе конюшенныхъ воротъ и, какая радость! видимъ языки и морды нашихъ лошадей. На нѣсколько минутъ мы забыли свою бѣду! Это нашъ умный, заслуженный пѣганъ; это, кажется, гнѣдая лошадка и всѣ одинъ у другаго оспоривали, сомнѣваясь, впрочемъ, не чужая ли то лошадь, поставленная въ конюшнѣ. Чтоже чужой не видать? Знать потонула, говорили иные.
Слава Богу! Слава Богу! говорилъ то тотъ, то другой. О! какъ легко стало сердцу моему! Съ какимъ удовольствіемъ смотрѣлъ я на прояснившіяся лица моихъ сострадальцевъ! Вскорѣ мы вспомнили, что оставшимся въ живыхъ потребна пища. Начали искать чего нибудь перекусить и не нашли ничего; однакожь, по претерпѣніи толикихъ ужасовъ, никто не ропталъ на такую оплошность. Всѣ рѣшились терпѣть, ибо принуждены были, дожидаться того времени, когда можно будетъ ходить въ кладовую.
Вода сбывала медленно. Къ вечеру вѣтеръ сталъ нѣсколько сѣвернѣе; но все дулъ съ чрезвычайною силою. Опасаясь, чтобы вновь не стала прибывать вода, потомъ, желая скорѣе узнать, что сдѣлалось съ нашимъ обновленнымъ домикомъ, съ нашими новыми мебелями, съ моею библіотекою и проч., мы не переставали наблюдать убыль воды, не смотря на темноту ночи. Наконецъ, одинъ за другимъ, улеглись и заснули, ничего не ѣвши. Бывши безпрестанно на ногахъ, съ восьми часовъ утра до одинадцати часовъ по полудни, и я прилетъ, нимало, впрочемъ, не чувствуя тогда усталости.
Такъ кончился для насъ 7-й день ноября! И подивись другу своему, изъ глазъ коего несравненно маловажнѣйшія несчастія легко извлекали слезы, — во все это время даже не навернулись онѣ ни на одномъ глазѣ. Такъ Богъ укрѣпилъ меня въ день лютый!
Но я уже слишкомъ много занялъ васъ разсказомъ общаго и своего злополучія. О послѣдствіяхъ наводненія напишу съ слѣдующею почтою.
При семъ посылаю вамъ моего Лонгина, котораго вы желаете имѣть, на лишнія копѣйки вами присланныя. Мнѣ помнится, я вамъ подарилъ экземпляръ сего творенія, какъ скоро оно вышло въ свѣтъ.
«За переводъ Иліады, пишете вы, русскіе много должны быть мнѣ обязаны, равно какъ и за Каллимаховы Пѣсни.» Дай Богъ, чтобъ это было справедливо. Похвалы друзей сомнительны. О семъ предметѣ много могъ бы я сказать, но рана моя такъ глубока, такъ еще свѣжа, что я не могу ни чѣмъ заниматься. Все еще представляются мнѣ ужасы 7-го ноября и его послѣдствія!…….. прощайте.
Ноября 30-го дня,
1824 года.
Въ два часа по полуночи я проснулся. Вѣтеръ уже гораздо стихъ. Я подошелъ къ окну и увидѣлъ, что привязанная у кухня лошадь, кухня и смежныя съ нею службы оставались еще въ водѣ, но очень мало. Не желая никого безпокоить, я опять легъ въ постель и хотѣлъ предаться размышленію, что мнѣ предпринять въ настоящемъ моемъ положеніи. Слезы, не мысли, потекли у меня рѣкою и ими, какъ Давыдъ, омочилъ я мое ложе… Наединѣ, въ ночной темнотѣ, я пролежалъ болѣе двухъ часовъ. Въ пятомъ часу, увидѣвши въ кухнѣ огонь, я надѣлъ калоши и поскользкому, отъ оставшагося ила, полу пробрался въ кухню. Огородникъ успѣлъ уже лошадь свою привязать къ другому мѣсту и былъ въ кухнѣ. Послѣ него увидѣлъ я плотника, котораго еще съ другимъ плотникомъ вчерашнимъ утромъ, договорили, мы до наводненія, для нѣкоторыхъ въ домѣ подѣлокъ. А! поэтому можно уже ходить? — спрашивалъ я его.
— Можно, вода ушла совсѣмъ.
— Гдѣ ты спасся?
— На чердакѣ на оранжереѣ.
— А товарищъ твой гдѣ?
— Тамъ остался!
— Не видалъ ли ты инвалидовъ?
— Они съ нами же были.
Я обрадовался и велѣлъ ихъ позвать оттуда. Одинъ изъ нихъ пришелъ, а другой не смѣлъ итти, боясь, что еще есть вода. И дѣйствительно, она еще не совсѣмъ сошла у оранжереи. Но, какъ мнѣ сказали, что онъ очень прозябъ, то я велѣлъ непремѣнно привести его. Онъ пришелъ и дрожалъ чрезвычайно. Я приказалъ ему идти въ мезонинъ, перемѣнить платье, чулки и сапоги; дали ему вина, окутали его и онъ уснулъ. Потомъ послалъ посмотрѣть, живы ли лошади и корова. Первыя остались живы, противъ всякаго чаянія, ибо, послѣ того, какъ во время наводненія, мы видѣли ихъ морды на нѣсколько минутъ, онѣ уже не показывались; а корова и чужая лошадь, поставленная въ конюшни, потонули. Вотъ первая отъ моего быту жертва наводненію! Инвалиды разсказали мнѣ, что они захвачены были водою въ людской, гдѣ она такъ скоро поднялася высоко, что они никакъ не могли уже оттуда выдти. Сперва они взлѣзли на печь, но, какъ не было уже на ней спасенія, то постучались въ потолокъ и кричали плотникамъ на чердакъ, чтобъ прорубили потолокъ. Плотники это сдѣлали и инвалиды спаслись. Два плававшіе на лодкѣ человѣка изъ моего дома не замедлили также придти домой. Не доставало только сына, чтобъ успокоиться о разбредшихся съ начала наводненія моихъ домашнихъ. Пришедши въ мезонинъ, я разсказалъ женѣ все, что узналъ, которая уже не спала. «А С… нашъ? — Спросила неутѣшная мать. Нельзя ли послать искать его въ тѣхъ домахъ, куда онъ вхожъ?» Утѣшая, я уговорилъ ее дождаться разсвѣта. Теперь всѣ оставшіеся въ живыхъ спятъ еще, сказалъ я; да когда и проснутся, то вѣрно, не отпустятъ его съ тощимъ желудкомъ…
Послѣ сего мы заботились, какъ бы узнать объ участи нашего бѣднаго жильца, живущаго въ маленькомъ флигелѣ по 12-ой линіи съ шестью дѣтьми, кои всѣ малъ — мала меньше, одинъ грудной и съ женою, которая, къ пущему несчастію, была больна. Послали къ нимъ дѣвку, которая принесла намъ радостную вѣсть, что они всѣ живы. Она, притомъ, первая принесла намъ вѣсть, что палисадники наши, заборы по 11-й и по 12-й линіямъ и по Малому проспекту всѣ снесло, что весь огородъ заваленъ всякимъ хламомъ, а дворъ дровами, такъ, что она по причинѣ темноты, насилу могла пробраться къ жильцамъ и отъ нихъ. Жилецъ просилъ прислать во что нибудь одѣться для отогрѣнія себя, жены и дѣтей, и чего нибудь горячаго. Мы послали имъ одѣяло, шинель старшаго сына, сапоги, нѣсколько рубашекъ, сколько могли найти сухихъ; горячей воды, чаю и размокшаго сахару; хлѣбы наши всѣ были въ водѣ и также раскисли; посему мы хлѣбомъ не могли имъ служить. Между тѣмъ, мы и сами собрались погрѣться чаемъ; послали къ добрымъ нашимъ сосѣдямъ Солод…….ымъ попросить хлѣба, и получили нѣсколько порядочныхъ ломтей, коими подѣлились и съ жильцами.
А сына все таки нѣтъ. Видя крайнее безпокойство объ немъ матери, не дожидаясь разсвѣта, я послалъ, наконецъ, человѣка искать его вездѣ, гдѣ онъ бываетъ и гдѣ можно было предполагать, что онъ остался. Между тѣмъ пришедшій, нѣсколько прежде, изъ 4-й линіи, нашъ внучекъ пошелъ навѣдаться о сынѣ моемъ къ Энт…. Лишь только человѣкъ нашъ вышелъ со двора, какъ внучекъ возвратился съ отрадною вѣстію, что сынъ нашъ ночевалъ у Энт…, что онъ одѣвается и скоро будетъ сюда. И дѣйствительно, вскорѣ мы увидѣли его. Слава Богу! сказалъ я, теперь всѣ дома и всѣ живы.
Успокоясь въ семъ отношеніи, какъ скоро разсвѣло, я пошелъ осматривать свое имущество. Чему доброму быть, когда вода была у меня на сажень и десять вершковъ отъ земли; а въ комнатахъ на два аршина съ половиною! Всѣ печки размыло водою: иныя обрушились, другія готовы были разрушиться; прекрасные, совсѣмъ новые, диваны, столы, кресла, зеркала, клавикорды, шкапы и прочія мебели, или опрокинуты и переломаны, или, размокши, сдѣлались негодными къ употребленію; платье и бѣлье въ сундукахъ перепорчено; всѣ съѣстные припасы, помѣсячно нами закупаемые и на зиму заготовленные, сдѣлались безполезными. А библіотека, которую собиралъ я болѣе тридцати лѣтъ, составленная большею частію изъ рѣдкихъ, дорогихъ и необходимыхъ для меня книгъ, занимавшая порядочной величины комнату отъ полу до потолка, библіотека моя почти вся разстроена. Самые дорогіе и нужнѣйшіе для меня фоліанты, стоявшіе на нижнихъ полкахъ и въ четвертую долю книги, изъ коихъ довольно печатанныхъ на веленевой и пергаментной бумагѣ, прекраснѣйшаго изданія, въ парижскомъ сафьянномъ переплетѣ, также хотя и не блестящее наружностію собраніе греческихъ и латинскихъ классиковъ, пострадали всѣхъ болѣе. Какое представилось мнѣ зрѣлище, когда я вошелъ въ эту комнату. Надобно знать, что книги мои, до отстройки сего домика, помѣщались въ другомъ флигелѣ, что не всѣ еще онѣ поставлены были во полкамъ и многочастныя не собраны вмѣстѣ; многія изъ нихъ лежали, то на полу, то на стульяхъ, то на лѣсенкахъ. Это еще болѣе способствовало къ разоренію библіотеки: стулья и лѣсенки силою воды опрокинуло. Книги, лежавшія на нихъ и на полу, и нѣкоторая часть стоявшихъ на полкахъ, всплыли на верхъ и, какъ я узналъ послѣ, нѣсколько ихъ унесло изъ окна, разбитаго плывшимъ мимо лѣсомъ; оставшіяся же на полу, упавши, большею частію листами внизъ, раздавлены, растрепаны, проникнуты масленистымъ иломъ; а находившіяся на полкахъ стояли въ водѣ. Глобусы мой, большіе и малые, опрокинутые внизъ, служили эмблемою преставленія свѣта; оттиски и слѣпки медалей, картины, географическія карты и другіе чертежи, Травныкъ, словомъ, все тлѣнное и сокрушимое приближено къ истлѣнію, или сокрушено…
Осмотрѣвъ развалины и остатки имущества своего внутри занимаемаго мною дома, я уныло побрелъ осмотрѣть принадлежащее къ нему мѣсто, съ его строеніями и заведеніями.
Боюсь, какъ бы не наскучить вамъ, любезный другъ, подробностями о моемъ имуществѣ, но считаю необходимымъ описаніе онаго, чтобъ видѣть важность моей утраты и мѣру гнѣва Божія. Мѣсто, пріобрѣтенное мною, милостями монарха, въ бытность мою директоромъ департамента просвѣщенія и моими трудами, занимаетъ около трехъ тысячъ восьми сотъ пятидесяти квадратныхъ саженъ. У меня есть садъ, огородъ и нѣсколько оранжерей и парниковъ, довольно фруктовыхъ деревъ и кустарниковъ, много растеній ботаническихъ. Любя, какъ вамъ извѣстно, съ самихъ молодыхъ лѣтъ природу и сдѣлавшись въ состояніи пріобрѣсть такое мѣсто, въ коемъ могъ бы ближе познавать ея таинства, я купилъ мѣсто, нынѣ мною владѣемое, устроилъ свое по своимъ видамъ и десять лѣтъ повѣрялъ въ немъ умозрительныя свои познанія въ ботаникѣ и садоводствѣ наблюденіями практическими. Нѣтъ почти ни одного растенія въ оранжереяхъ, котораго бы не самъ я взрастилъ, или черенками, или посадкою корешковъ и луковицъ, или сѣмянами. На открытомъ воздухѣ, также большая часть ихъ существованіемъ своимъ обязана моимъ собственнымъ рукамъ и заботамъ. По симъ то растеніямъ дѣлалъ я повѣрку и легкія поправки въ изданной мною на иждивеніе департамента просвѣщенія Линнеевой системѣ царства растеній, исправленной и умноженной Нерсономъ, подъ названіемъ «Species plantarum». Книга эта состоитъ въ восьми частяхъ и вамъ, какъ почтенному визитатору училищъ, должна быть извѣстна. Неизвѣстно, можетъ быть, вамъ было только, кто потѣлъ въ терпѣніи и тупилъ зрѣніе надъ изданіемъ оной. Въ семъ то саду составилъ я Техно-Ботаническій Словарь, сколько извѣстно мнѣ, первое въ семъ родѣ произведеніе въ нашемъ отечествѣ; частію самъ сократилъ, частію выбралъ изъ иностранныхъ писателей три главнѣйшія ботаническія системы: Турнефортову, Линнееву и Жюсьеву и издалъ подъ заглавіемъ: Три Ботаника; свѣрилъ съ природою, какъ съ подлинникомъ, переводъ техническихъ словъ, употребляемыхъ въ наукѣ прозябаемыхъ, и въ названіяхъ растеній; дѣлалъ описанія растеніямъ недавно открытымъ, или малоизвѣстнымъ у насъ и полезнымъ въ какомъ либо отношеніи; описанія сіи одобрены вольнымъ экономическимъ обществомъ и въ Трудахъ его напечатаны. Полезны ли мои книги и сочиненія, судить о томъ другимъ; по крайней мѣрѣ, я совершенствовалъ себя въ сей пріятнѣйшей и преполезной наукѣ. Судите же послѣ сего, сколь ужасный для меня долженъ быть ударъ, — вдругъ лишиться почти всего сего заведенія! Пробираюсь по разбросаннымъ дровамъ и бревнамъ въ виноградную; стѣны ея стоятъ на мѣстѣ, но стекла перебиты, рамы переломаны, печки и борова размыты водою и обрушились. Оранжерея сія наполнена была рѣдкими и обыкновенными нашего и теплыхъ климатовъ растеніями, кромѣ виноградныхъ лозъ. Все сіе сдѣлалось жертвою бури, наводненія и морозовъ. Иду въ теплицу и другія смежныя съ нею оранжереи; представляется позорище еще ужаснѣйшее. Кромѣ видѣнныхъ мною въ виноградной опустошеніи, тутъ во всѣхъ оранжереяхъ вырвало южныя стѣны, рамы и ставни переломало, придавило ими растенія, размыло трубы печныя; а одной оранжереи, по ветхости ея разобранной, разметало лѣсъ, частію по огороду, частію унесло неизвѣстно куда. Вмѣстѣ съ симъ, открылось другое зрѣлище: весь заборъ, до ста шестидесяти сажень простиравшійся и мостки, какъ вовсе не бывало. Внутренніе палисады также почти всѣ снесены; одинъ сарай унесло водою, другой до половины разломало; ледникъ сдвинуло съ основанія; въ яблонной аллеѣ, идущей посреди огорода, каждое дерево лишилось большаго, или меньшаго числа вѣтвей, а нѣсколько вовсе переломано. Всѣ гряды забросаны ящиками стекольными, кулями съ огородною зеленью, простѣнками, косяками, воротами, деревянными крышами, фашинниками, бревнами, досками и всякимъ хламомъ, нанесеннымъ изъ другихъ мѣстъ. Перебравшись черезъ такую новаго рода мостовую въ садъ, нахожу такое же разрушеніе. Крыльца и корридоры двухъ флигелей на 12-ю линію снесены, полы въ нихъ подняты, стулья и креслы опрокинуты, а нѣсколько изъ нихъ остались подъ полами, шкапы опрокинуты, печи обрушились; въ самомъ саду парники сдвинуло съ основаніи своихъ и своего на кусты, снесло кегольную на лужокъ, бесѣдки переломало; мостики иные переломало, другіе снесло на дорожки и на пруды. На расколотыхъ или изломанныхъ фруктовыхъ деревьяхъ висятъ… ужасные плоды: то обрубки лѣса, то оконныя рамы, то капустныя головы и пр.
Вотъ, другъ мой сердечный! что сталось съ моимъ прекраснымъ садомъ, который, лѣтомъ нынѣшняго года, какъ оно ни было дурно, протуливаясь въ ономъ, одинъ изъ достопочтеннѣйшихъ архіереевъ назвалъ земнымъ раемъ! Вотъ во что обратились всѣ мои заведенія и мой красивый домикъ, коимъ, останавливаясь, всѣ любовались! Наружность его осталась почти по прежнему, но внутри!..
Погоревавъ и отдохнувши нѣсколько на развалинахъ одного изъ мостиковъ, изнуренный вчерашними заботами и ужасами, пораженный видами, сегодня мнѣ представившимися, — я, нога за ногою, побрелъ по Малому проспекту къ Смоленской — посмотрѣть и чужаго горя. Сравненіе собственнаго несчастія съ чужимъ, конечно, не приводитъ перваго въ забвеніе, но по крайней мѣрѣ нѣсколько утѣшаетъ. Такой-то пострадалъ столько-же, говоримъ мы тогда; такой-то гораздо болѣе насъ и общности бѣдствія служитъ первою, такъ сказать, кожицею въ затягивающейся ранѣ.
Вездѣ, какъ и у меня, снесены по линіямъ и по Малому проспекту мостки и почти нигдѣ не осталось заборовъ. Останавливаюсь у дома сосѣда своего Гофшт., увидѣвъ заглядывающихъ въ подвалъ его дома. Что тамъ? — Двѣ женщины потонули! Иду далѣе; узнаю о другой трагедіи: въ домикѣ Герак. потонуло семь человѣкъ! Одна изъ сихъ желтвъ подноситъ ко лбу своему руку съ тремя сложенными перстами, чтобъ перекреститься; другая держитъ въ рукѣ двадцатипятирублевую бумажку… Я не могъ рѣшиться посмотрѣть на нихъ… Столько покойниковъ на разстояніи не болѣе полуверсты, въ двухъ рядахъ домовъ! Чтожъ послѣ откроется? думалъ я, какъ вдругъ, услышалъ по лѣвую сторону въ послѣднемъ, къ Смоленскому полю, ветхомъ домикѣ голосъ женщины, стоящей между оконныхъ косяковъ. Она просила со слезами у проходящихъ подъѣхать къ дому, окруженному еще водою, на лодкѣ и снасти утопающую ея хозяйку. Собравшіяся противъ сего мѣста, на мосткахъ, женщины и я искали глазами лодки вездѣ, или какого мужика; ни того, ни другаго на тотъ разъ не случилось. Я воротился къ будкѣ, но не нашелъ, ни будки, ни будочника. Наконецъ, издали увидѣлъ, что кто-то пустился къ тому дому въ бродъ, и я, насилу влача ноги, пошелъ осматривать другія сцены. Хотѣлъ было пройти къ Смоленскому кладбищу, но снесенные съ мѣстъ своихъ домики, сараи, множество лѣсу, нанесеннаго на дорогу, заставило меня отложить удовлетвореніе любопытства до другого времени.
Возвращаясь назадъ, то между ограбленныхъ наводненіемъ мѣстъ, то заваленныхъ остатками разныхъ строеній, я поворотилъ въ 12-ю линію, дошелъ до Средняго проспекта и на перекресткѣ увидѣлъ разломанный домикъ и въ немъ — о! ужасъ! — трупъ лежащеи подъ бревиный женщины. Отсюда побрелъ я по Среднему проспекту вверхъ. Между разнообразныхъ развалинъ, по обѣимъ сторонамъ проспекта, то стояли экипажи, оставленные спасавшимися отъ воды, то лежали лошади, коровы, свиньи, собаки. Между 7-ю и 8-ю линіями, по тому же проспекту, поворотилъ я во дворъ — туда, куда за два дни передъ симъ званы мы были въ сей день праздновать имянины Косточ…. любезнаго нашего пріятеля и кума. Не поздравить его со днемъ ангела зашелъ я, но навѣдаться о состояніи его и семейства его. Я заботился узнать о семъ тѣмъ болѣе, что жена его беременна, на сносѣ. Первое зрѣлище на дворѣ представили мнѣ пара мертвыхъ лошадей, запряженныхъ въ дрожкахъ. Мнѣ разсказали, что онѣ никакъ не хотѣли идти изъ воды и, борясь со смертію, грызли одна другую, пока обѣ не утонули! Не безпокоя моихъ пріятелей, которые, какъ само собою разумѣлось, не оставались въ своей квартирѣ, находящейся въ нижнемъ этажѣ, я смотрѣлъ ихъ комнаты одинъ и увидѣлъ такія же картины, какъ и въ моемъ домѣ; спросилъ встрѣтившуюся со мною служанку ихъ о здоровьѣ господъ ея и, узнавъ, что всѣ живы и здоровы, пошелъ со двора. Между 4-ю и 5-ю линіями Малаго проспекта представилась мнѣ экономка, похищенная Посидономъ у человѣка. Болѣе пятидесяти черкасскихъ быковъ боролись съ свирѣпствующею стихіею и, не могши плаваніемъ спасти себя въ долговременное наводненіе, выбились изъ силъ и потонули; часть изъ нихъ лежала подъ мостками и заборами, большая часть на открытыхъ мѣстахъ; нѣкоторые еще въ глазахъ моихъ умирали, до восьми — мычаніемъ просили помощи въ обвалившемся сараѣ.
Возвращаясь по Малому проспекту домой, я увидѣлъ часть каменной Благовѣщенской ограды обрушившейся; на самомъ проспектѣ множество хламу и между прочимъ нѣсколько звѣньевъ своего забора. Тутъ остановился и домикъ, въ которомъ жилъ работникъ огородника, вчерашній день у насъ приставшій; тутъ увидѣлъ часть хлѣва, съ нѣсколькими живыми свиньями и одною убитую бревномъ, подъ коимъ она лежала.
Возвратясь домой съ головою, исполненною ужаснѣйшихъ видовъ и мыслей, я почувствовалъ чрезвычайную усталость и разслабленіе. Надлежало укрѣпиться, но хлѣба ни крохи, кромѣ моченаго, котораго нельзя было ѣсть. Послали къ булочникамъ, но безъ пользы: печи вездѣ размыло. Наконецъ, спустя нѣсколько времени, вижу, внучекъ нашъ несетъ намъ бѣлый и теплый еще хлѣбъ, испеченный у него на квартирѣ. Какъ мы обрадовались этому хлѣбу! Мы позавтракали и я нѣсколько укрѣпился. Начали посѣщать меня пріятели наши. Первый явился ко мнѣ инспекторъ Тульскаго александровскаго дворянскаго военнаго училища, подполковникъ Броневскій. Онъ привозилъ сюда изъ Тульскаго училища кадетъ, переведенныхъ во 2-й кадетскій корпусъ, для усовершенствованія въ фронтовой службѣ. Я уже простился было съ нимъ до наводненія за нѣсколько дней, но онъ оставался еще въ столицѣ, какъ бы для того, чтобъ быть свидѣтелемъ постигшаго оную злополучія и, видѣній; меня прежде въ благоустроенномъ пріютѣ, спокойнаго и веселаго, увидѣть потомъ въ раззоренномъ убѣжищѣ, тѣснящагося со всѣмъ своимъ семействомъ въ мезонинѣ, между кучей столовъ, стульевъ, шкаповъ, сундуковъ и проч. Я не могъ передъ нимъ удержаться отъ слезъ, какъ ни старался. «Счастье, сказалъ онъ, что Богъ послалъ вамъ мысль, выстроить этотъ мезонинъ!» И дѣйствительно, удивительное стеченіе обстоятельствъ! До нынѣшняго года не имѣлъ я никакихъ средствъ предпринять какое либо строеніе, требующее значительныхъ издержекъ, во въ началѣ сего года я расчелъ, что мнѣ можно предпринять перестройку дома, необходимую для сбереженія здоровья, и моего собственнаго, и моего семейства. Лишь только я приготовился встрѣтить общее бѣдствіе. какъ оно посѣтило насъ. Неисповѣдимы судьбы Всевышняго! И среди наказанія онъ милуетъ насъ.
Г. Броневскій, квартировавшій у Таврическаго сада, принесъ мнѣ извѣстіе, что на Литейной воды не было. Вскорѣ потомъ посѣтило насъ любезное семейство Гал. Каждый изъ нихъ разсказалъ нѣсколько сценъ изъ общей, ужаснѣйшей трагедіи. Каждый принималъ живѣйшее участіе и въ нашей. Прибрелъ и бѣдный жилецъ нашъ, какъ тѣнь съ того свѣта и разсказалъ намъ, какъ онъ страдалъ и спасался съ малолѣтними дѣтьми своими и женою; какъ онъ сберегъ свою вѣрную собачку и курицу. Бѣдные! они находились еще въ большей чѣмъ мы опасности. Послѣднимъ прибѣжищемъ ихъ была дверь, на которой просидѣли они, до половины въ водѣ, нѣсколько часовъ. Нѣсколько часовъ дрожали они отъ холодной стихіи и отъ зіяющей смерти. Отецъ и мать уже распростились между собою и съ дѣтьми и приготовились умереть, какъ вдругъ вода начала убывать и страждущее семейство ободряется. По уходѣ воды, добрый сосѣдъ мой взялъ къ себѣ на нѣсколько дней его жену и малютокъ, а ему предложилъ я тѣсниться вмѣстѣ съ нами, или гдѣ найдетъ онъ лучшее для себя пристанище.
Между тѣмъ сказали мнѣ, что старые мои сослуживцы, любезные чиновники департамента, присылали ко мнѣ изъ департамента узнать о моемъ и семейства моего положеніи; что почтеннѣйшій докторъ нашъ В. М. Крестовскій успѣлъ уже навѣдаться объ насъ; а съ докторомъ 1-го кадетскаго корпуса, Б. Зейлиндомъ, встрѣтился я на дорогѣ, онъ ѣхалъ также ко мнѣ.
Когда посѣтители разошлись. дѣти сказали мнѣ, что въ то время, какъ меня не было дома, приходилъ городовой съ подпискою, чтобы мы показали, на томъ же листкѣ, на какую сумму потерпѣли мы отъ вчерашняго наводненія. Одинъ изъ молодыхъ моихъ помощниковъ въ хозяйствѣ сказалъ, что не зная безъ меня, какъ отвѣчать на сей вопросъ, написалъ подъ номеромъ нашего дома, что подробное свѣдѣніе объ убыткахъ доставлено будетъ въ непродолжительномъ времени.
Вотъ первая мѣра правительства о призрѣніи раззоренныхъ! Ибо, безъ сомнѣнія, это дѣлается не для холодной статистики. Если сидящій на тронѣ не дремлетъ объ участи народа, если онъ счастіе и бѣдствіе подданныхъ почитаетъ счастіемъ и бѣдствіемъ собственнымъ, то быстрота въ исполненія утѣшительной воли его есть необходимое оной слѣдствіе. Сколько уже въ этотъ первый день разсказывали трогательнѣйшихъ чертъ его чувствительности, соболѣзнованія, отеческой заботливости о поданіи помощи погибающимъ, объ утѣшеніи пострадавшихъ! Я сообщилъ бы вамъ множество таковыхъ чертъ, если бы не сомнѣвался, со всего ли точностію могу разсказать то, что должно быть передано позднѣйшимъ вѣкамъ во всей чистотѣ истины. Вышедшія изъ рукъ правительства извѣстія о благотворныхъ мѣрахъ нашего ангела-утѣшителя, безъ сомнѣнія, уже дошли до васъ. Довольно уже разсказано анекдотовъ нашими журналистами и я не отрекаюсь отъ того, когда домашнія заботы мои нѣсколько поубавятся.
Въ вечеру я занялся составленіемъ описи моимъ убыткамъ. Безъ сомнѣнія, правительство не оставитъ и насъ безъ призрѣнія; вознаградитъ, по мѣрѣ способовъ своихъ, хотя нѣкоторую часть убытковъ. Но теперь предстоитъ важнѣйшая забота. Внизу жить нѣтъ никакой возможности; на мезонинѣ, по многолюдству, ужасная тѣснота, холодъ и сырость угрожаютъ неминуемыми болѣзнями. Квартиры, особливо по моему семейству, и до сего несчастія были дороги, а послѣ онаго, когда всякому жившему внизу нужно перейти въ высшій этажъ, — сдѣлаются несравненно дороже; и едва ли можно найти ихъ въ скоромъ времени. Остается одно средство, прибѣгнуть къ великодушію новаго г. министра. Онъ издавна изволилъ знать меня по россійской академіи и вѣрно, не откажетъ во временномъ помѣщеніи меня въ какихъ нибудь подвѣдомыхъ ему заведеніяхъ.
Таковою надеждою утѣшалъ я себя и рѣшился завтра-же идти къ его высокопревосходительству.
Вотъ вамъ частная исторія перваго дня по наводненіи 7-го ноября.
Декабря 4-го дня,
1824 года.
Ноября 9-го числа, вставши по утру, по обыкновенію своему въ шестомъ часу, написалъ я записку къ г. министру, въ которой изъяснилъ мое бѣдственное положеніе и просилъ дать мнѣ гдѣ нибудь на время казенную квартиру. Къ сей запискѣ приложилъ я и копію съ описи убыткамъ, мною понесеннымъ, посланной въ съѣзжій дворъ.
Легкій экипажъ мой, еще до сего несчастія, сдѣлался неспособнымъ къ употребленію и, за неимѣніемъ у меня лишнихъ денегъ, отдыхалъ нѣсколько мѣсяцевъ, почему я пустился въ дорогу пѣшкомъ, хотя ноги мои очень худо мнѣ служили. Впрочемъ, съ одной стороны, это было не безполезно: я могъ продолженіе слѣдовъ, оставленныхъ грознымъ 7-мъ днемъ ноября, осматривать не на лету, такъ сказать. Напримѣръ, ѣдучи я не могъ бы узнать нѣсколько звѣньевъ моего забора, принесенныхъ водою на Андреевскій рынокъ. Вамъ памятно разстояніе отъ сего мѣста къ моему жилищу. Полиція приняла уже мѣры къ очищенію Острова, и множество солдатъ складывали по Среднему проспекту всякій хламъ въ сторону; въ это утро начали вывозить утонувшій скотъ на Смоленское поле и Голодаевъ островъ, гдѣ тучнѣйшая жертва курится Посидону-истребителю. Корову свою и также, до выхода моего изъ дома, отправилъ на мѣсто всесожженія. Эти утопленники безпрестанно попадались мнѣ на встрѣчу, а, что еще трогательнѣе, пока дошелъ я до перевоза, мимо меня пронесли и провезли по одному и по два вмѣстѣ, человѣкъ, покрайней мѣрѣ, до десяти!!!
Не забыть бы мнѣ при этомъ случаѣ сказать вамъ, о человѣколюбивѣйшемъ поступкѣ одного чиновника Иванова, который, будучи самъ недостаточнаго состоянія и разоренъ наводненіемъ, принялъ на себя собирать тѣла утопшихъ, одѣваетъ ихъ пристойнымъ образомъ, покупаетъ для нихъ гробы и хоронитъ ихъ на свой счетъ. Это сынъ того Иванова (д. с. с), который былъ въ родствѣ съ покойнымъ Гавріилонъ митрополитомъ, незабвеннымъ покровителемъ вашимъ и который, въ память сего мудраго архипастыря, содержалъ училище для дѣтей бѣдныхъ родителей за самую умѣренную плату. Отецъ уже умеръ; по немъ остался этотъ достойнѣйшій преемникъ его добродѣтелей. Недѣли за полторы до сего дня, въ который пишу къ вамъ, сказывали мнѣ, что г. Ивановъ успѣлъ похоронить на свой счетъ до трехъ сотъ человѣкъ я въ домѣ своемъ, въ которомъ прежде было училище, далъ убѣжище оставшимся послѣ наводненія безъ пріюта. На дорогѣ къ перевозу увидѣлъ я еще одинъ предметъ, отличный предъ прочими: двѣ соединенныя барки, наводненныя сѣвомъ, стояли поперегъ дороги между 1-мъ кадетскимъ корпусомъ и берегомъ Невы, такъ что можно было мимо проходить только пѣшкомъ.
Я сѣлъ на катеръ не столько для безопасности, ибо на Невѣ было довольно тихо, сколько желая послушать разсказовъ о послѣдствіяхъ наводненія. Тутъ-то услышалъ я, что Новую деревню г. Собакина почти всю снесло и много крестьянъ потонуло; что во Петергофской дорогѣ буря причинила ужасное опустошеніе; на Чугунномъ заводѣ потонуло множество рабочаго народа; Тентерева деревня и Емельяновка истреблены; что въ Гавань изъ Кронштадта пригнало нѣсколько кораблей; а домовъ въ Гавани осталось не болѣе семидесяти. Это катерная газета, но къ несчастію, послѣ почти все это подтвердилось!
Переѣзжая черезъ Неву, я увидѣлъ плашкотъ отъ разорваннаго Исакіевскаго моста, втиснутый въ канаву подлѣ домиковъ, изъ коихъ Царская фамилія изволитъ смотрѣть спускъ кораблей въ Адмиралтействѣ.
Переправившись за Неву, я пришелъ къ г. министру въ одиннадцатомъ часу. Онъ живетъ въ домѣ, нѣкогда принадлежавшемъ князю Безбородкѣ, въ коемъ послѣ жили министры: князь А. Б. Куракинъ, потомъ О. П. Козодавлевъ. Домъ этотъ мнѣ весьма давно извѣстенъ, ибо супротивъ его жилъ преосвященный архіерей Евгеній. Когда мы съ вами были еще въ Невской семинаріи. Вамъ памятно, думаю, что я почти жилъ у него.
Достопочтенный старецъ немедленно велѣлъ впустить меня; онъ, по обыкновенію, занимался бумагами въ кабинетѣ. И прежде случалось мнѣ бывать нерѣдко у сего знаменитаго любовію къ отечеству мужа и бесѣдовать съ нимъ свободно. Но на сей разъ, вошедши къ нему, не могъ я произнести ни одного слова; безмолвно подалъ ему записку и, между тѣмъ какъ онъ читалъ ее, я не въ силахъ будучи держаться на ногахъ, не помню обо что оперся и рыдалъ какъ ребенокъ. — «Что дѣлать? Сказалъ министръ, — общая участь!» и просилъ, чтобы я пришелъ къ нему подробнѣе объясниться завтрашній день. Я сказалъ, что мое положеніе не терпитъ отсрочки и что единственное къ спасенію меня и семейства моего средство — помѣстить насъ на время въ которой либо изъ академій. Сострадательный начальникъ, не взирая на свой недосугъ — онъ готовился къ докладу государю императору, какъ я послѣ узналъ, — написалъ записку, которая незабвеннымъ памятникомъ навсегда пребудетъ въ моемъ семействѣ. Вотъ она отъ слова до слова:
«Нѣтъ ли какой возможности, въ которой нибудь изъ академій дать, на время, пристанище Ивану Ивановичу Мартынову, который о семъ проситъ, сказывая, что наводненіемъ доведенъ до того, что не имѣетъ никакого жилища. Прошу сдѣлать ему помощь, какую токмо возможно.
9-го ноября 1824 года».
Отдавая мнѣ записку, онъ сказалъ, что нависалъ общую записку, которую могъ бы я представить начальникамъ всѣхъ академій и прочелъ ее. Съ какою благодарностію принялъ я изъ благодѣтельныхъ рукъ его этотъ залогъ утѣшенія! Отпуская меня, г., министрь присовокупилъ, что онъ лично будетъ просить президентовъ по моему дѣлу.
Отъ г. министра прежде вошелъ я съ сею запискою къ г. президенту академій наукъ С. С. Уварову, у котораго нѣсколько лѣтъ былъ я подъ начальствомъ, по званію конференцъ-секретаря бывшаго педагогическаго института, а потомъ былъ его товарищемъ, какъ членъ главнаго правленія училищъ и какъ членъ хозяйственнаго комитета. Я надѣялся, что давнее и короткое знакомство не мало пособитъ мнѣ въ этомъ случаѣ. И дѣйствительно, прочитавъ записку и выслушавъ мое объясненіе, онъ тотчасъ принялся писать записку, чтобъ отвести мнѣ квартиру Ап. Ф., но примолвилъ, что эту квартиру можетъ онъ дать мнѣ не долѣе, какъ на двѣ недѣли и что въ квартирѣ этой не болѣе двухъ комнатъ. Два сіи обстоятельства не соотвѣтствовали положенію моего семейства, почему я просилъ, нельзя ли отвести другую. Президентъ отозвался, что объ этомъ справится, ибо не можетъ самъ ничего обѣщать, принужденъ будучи жившихъ до наводненія въ нижнемъ этажѣ людей размѣщать въ верхнихъ этажахъ я велѣлъ мнѣ навѣдаться у него завтра. Вотъ первая задача почти рѣшена.
Отъ президента академіи наукъ пошелъ я къ президенту академіи художествъ. Алек. Ник. Оленинъ также давно знаетъ меня по службѣ моей въ канцеляріи государственнаго совѣта, въ самомъ началѣ учрежденія министерствъ и по бытности моей директоромъ департамента просвѣщенія; да и нынѣ не рѣдко видимся мы въ собраніяхъ Россійской академіи, на экзаменахъ въ университетѣ и другихъ мѣстахъ. Все это весьма не худо въ горькомъ положеніи; а воля министра всего лучше. Прихожу къ его пр--ву, показываю ему записку министра, разсказываю обстоятельства моей участи. А. Н. тронутъ былъ ими и обѣщалъ въ тотъ же день, такъ какъ онъ собирался ѣхать въ академію, узнать, нельзя ли помочь мнѣ. Между тѣмъ, сказалъ, что въ академіи жилыхъ покоевъ мало, судя по множеству людей, тамъ помѣщающихся, а въ залахъ, какъ мнѣ самому извѣстно, не топится. Впрочемъ, совѣтовалъ просить квартиры въ Россійской академіи, гдѣ какъ онъ полагалъ, должны быть пустыя комнаты. Это походило на учтивые отказъ, но надежда моя висѣла еще на словѣ; узнать.
Отъ президента академіи художествъ побрелъ я усталыми ногами къ секретарю Россійской академіи д. с. с., Петру Ив. Соколову. Тутъ не могъ я ничего надѣяться, ибо г. министръ, какъ президентъ сей академіи, непремѣнно сказалъ бы мнѣ, если бы въ ней были незанятые покои. Однакожъ, думая, что секретарю ближе извѣстна возможность помѣщенія меня, не оставилъ я и тутъ сдѣлать попытку. П. Д. объяснилъ мнѣ совершенную въ томъ невозможность. И такъ, заслушано мое дѣло во всѣхъ трехъ мѣстахъ, въ запискѣ г. министра подразумѣваемыхъ. Завтрашній день надобно только выслушать отъ двухъ мѣстъ справки, мало Добра обѣщающія, и приняться за другія мѣры, въ случаѣ отказа.
Я пришелъ домой въ четвертомъ часу по полудни, разсказалъ, гдѣ а былъ, показалъ записку г. министра и велѣлъ дѣтямъ хранить ее въ семейныхъ бумагахъ, какъ драгоцѣнный памятникъ ко мнѣ благоволенія сего великодушнѣйшаго старца.
Вотъ вамъ въ первоначальномъ смыслѣ похожденіе мое 9-го ноября! Но кстати прочтите нѣсколько строкъ, касающихся до общаго дѣла.
У президента академіи наукъ узналъ я, что лошади его во время наводненія стояли въ бель-этажѣ и такимъ образомъ спасены. Это дѣлали и многіе, какъ я послѣ слышалъ; но удивительно, какъ мои спаслись въ конюшнѣ.
У Пет. Ив., который живетъ въ домѣ академіи наукъ, услышалъ, что изъ людей, служащихъ при академіи наукъ, утонуло пять человѣкъ и П. И., живучи въ верхнемъ этажѣ, спасъ пятнадцать человѣкъ, подавая имъ веревки.
Возвращаясь отъ П. П., увидѣлъ я у корпуса старыхъ коллегій такую барку съ сѣвомъ, какую видѣлъ у 1-го кадетскаго корпуса. По дорогѣ попадались мнѣ солдаты, мужики и женщины съ полными ведрами жидкости, похожей на деревянное масло.
— Что это? спросилъ я.
— Натока, отвѣчали.
— Откуда?
— А вотъ на биржѣ размыло сахарный песокъ.
Я посмотрѣлъ на доказанное мѣсто и увидѣлъ множество простаго народа съ ведрами и другою посудою, собирающихъ патоку у забора, за коимъ навалены горы сахарнаго песку.
Нѣтъ худа безъ добра. Одни плачутъ, другіе веселятся; одни раззоряются, другіе пользуются ихъ раззореніемъ. Этого мало: едва успѣла сойти вода, какъ начались грабежи. Я самъ на своемъ мѣстѣ засталъ въ первое же утро послѣ наводненія добраго человѣка съ хворостяной, каковою Крылова мужикъ гонитъ гусей, собирающаго, что ему угодно.
— Что ты дѣлаешь? спросилъ я его.
— Ищу вчерашняго дня, отвѣчалъ онъ и вѣрно попотчивалъ бы меня своимъ оружіемъ, если бы тогда было потемнѣе.
Инвалиды сказывали мнѣ, что они до моего прихода прогнали уже человѣкъ до десяти. Но въ разсужденіи таковыхъ претендентовъ правительство взяло свои мѣры.
Въ вечеру понабралось у меня довольно пріятелей и каждый принесъ кучу новостей. Разсказывали какъ отецъ народа, на предложеніе ему ѣхать изъ дворца во время наводненія и спасаться, съ твердостію отвѣчалъ: «Какъ! народъ погибаетъ, а я оставлю его. Я вмѣстѣ съ нимъ умру!» Какъ онъ заботился о спасеніи каждаго, кого только увидѣть могъ изъ дворца погибающимъ; какъ бывшій тогда на дежурствѣ генералъ-адьютантъ А. X. Бенкендорфъ съ самоотверженіемъ исполнялъ благотворную волю его, бродя въ водѣ по плечи; какъ на томъ же страшномъ поприщѣ отличился полковникъ Германъ и мичманъ Бѣляевъ! Вдовствуюшая императрица, чадолюбивѣйшая матерь, говорили, многократно во время наводненія изволила выходить на балконъ и, то ломая, то поднимая къ небу руки, рыдала неутѣшно! Еще и нынѣ почти ни о чемъ болѣе не говорятъ, какъ объ ужасахъ наводненія 7-го ноября и безчисленныхъ во время онаго приключеніяхъ. О! долго, долго еще не перестанутъ говорить о нихъ! Къ пущему несчастію, и послѣ сего наводненія нѣсколько разъ жители столицы угрожаемы были высокою водою. Теперь только нѣсколько поуспокоились. Николай чудотворецъ принесъ къ намъ морозы и сковалъ Неву!
При семъ посылаю вамъ копію съ офиціальнаго донесенія о дѣйствіяхъ незабвеннаго наводненія въ Кронштадтѣ. Можетъ быть вы еще его не читали.
Симъ хотѣлъ я кончить письмо сіе, какъ вдругъ слышу, — палятъ изъ пушекъ, въ обличеніе меня во лжи, будто мы теперь поуспокоились. И скованная Нева грозитъ наводненіемъ и поднимается на новые ужасы! Что будетъ съ нами? Помолитесь о насъ, сибирякъ счастливый!
Декабря 9-го дня,
1824 года.
Буря свирѣпствовавшая 7-го числа сего мѣсяца, оставила здѣсь слѣды ужаснаго разрушенія. Она, по наводненію, ею причиненному, наиглавнѣйше стала быть чувствуемою часовъ съ 10 утра, потомъ усиливаясь постепенно, почти до 2 часовъ за полдень, и поднявъ заливъ сверхъ крѣпостныхъ укрѣпленій, покрыла. исключая нѣкоторыхъ возвышенныхъ мѣстъ, составляющихъ малѣйшее пространство, весь Кронштадтъ водою. Загородныя строенія почти всѣ смыты, цѣлые домы унесены по направленію вѣтра, къ выборгскому берегу; много людей погибло; стоявшіе въ военной и средней гаваняхъ, военные корабли оторвало съ укрѣпленій и бросило на мель, а мелкія военныя палубныя суда унесло изъ гаваней къ С.-Петербургу. Отшедшіе въ море купеческіе корабли: англійскій-Интрепидъ и шведскій-Оскаръ принесло обратно къ порту и у крѣпостныхъ стѣнъ разбило. Въ Кронштадтской крѣпости земляной валъ, съ сѣверной стороны, на большое пространство смыло и сравняло съ землею. Деревянные бастіоны, окружавшіе Кронштадтъ съ южной и западной сторонъ, всѣ разрушены и большею частію сорваны до основанія, вмѣстѣ съ покрывавшими ихъ тяжелыми орудіями. Крѣпости Ризбазская и Цитадельская, а также находившіся на сѣверномъ форватерѣ претерпѣли общее и сильнѣйшее поврежденіе; бывшія же при Ризбанкѣ и Цитадели на южномъ форватерѣ батареи и одна на сѣверномъ, сорваны до основанія и унесены въ море. Сила вѣтра и волненіе такъ были ужасны, что опрокидывало на крѣпостныхъ стѣнахъ и бросало въ воду съ лафетами орудія, имѣющія по 170 пудъ вѣсу. Возвышенность воды при семъ случаѣ была здѣсь 11 1/2 футъ сверхъ ординарной[7].
О чемъ д-ту внѣшней торговли Кронштадтская таможня долгомъ поставляетъ донести.
Мы живы послѣ 9-го декабря. Вода была ночью на 10 число только въ низкихъ мѣстахъ, гдѣ сняты были съ карауловъ будочники для предосторожности. Пуганая ворона куста боится. Впрочемъ, не доставало только вѣтра, бывшаго 7-го ноября, чтобы быть таковому, и можетъ быть, сильнѣйшему наводненію. Но вы, безъ сомнѣнія, желаете знать, чѣмъ кончились мои хлопоты о квартирѣ.
10-го числа ноября ходилъ я къ обоимъ гг. президентамъ академій Наукъ и Художествъ. И тотъ и другой съ сожалѣніемъ объявили мнѣ, что не нашлось въ сихъ заведеніяхъ квартиръ, въ коихъ могъ бы я помѣститься съ своимъ семействомъ. Съ печальнымъ донесеніемъ о семъ пошелъ я опять къ г. министру. Благодѣтельный старецъ попался мнѣ уже на дорогѣ, не далеко отъ дома, имъ занимаемаго. Я доложилъ ему о неимѣніи для меня квартиры, ни въ одной академіи и просилъ, не можно ли помѣстить меня въ зданіяхъ, принадлежащихъ университету. — «Очень хорошо! съ торопливостію сказалъ онъ. Чтожь? Записку написать, или что?» Не желая безпокоить его, чтобъ онъ воротился домой, я сказалъ: не прикажете ли, именемъ вашего высокопревосходительства просить о томъ исправляющаго должность попечителя? — «Очень хорошо» отвѣчалъ онъ я я, поблагодаря его, пошелъ къ Дмитрію Павловичу Руничу услышать послѣдній голосъ надежды. Явясь въ прихожую съ видомъ раззореннаго и будучи незнакомъ людямъ его, сперва я встрѣченъ былъ словами: сегодня баринъ никого не принимаетъ. Я принужденъ былъ сказать свой чинъ и фамилію и сказать, что я присланъ отъ министра. Послѣднее слово привязало крылья встрѣтившему меня и онъ полетѣлъ съ докладомъ. Любезный Дмитрій Павловичь немедленно выбѣжалъ ко мнѣ на встрѣчу и разговоръ нашъ начался объ общемъ несчастіи; отъ общаго перешелъ къ моему. Я разсказалъ ему сколько могъ въ короткое время. Онъ былъ весьма тронутъ моимь положеніемъ и утѣшалъ меня надеждою, что правительство вознаградитъ убытки, что по волѣ государя императора учрежденъ комитетъ для вспоможенія раззореннымъ и пр. Когда я объявилъ волю министра, не можно ли помѣстить меня въ университетскомъ домѣ въ 6-й линіи, Д. И. отозвался, что тамъ только и было удобныхъ къ тому комнатъ, гдѣ собирается университетское правленіе, но онъ приказалъ, бывшему за нѣсколько минутъ до меня, исправляющему должность ректора перевести туда чиновниковъ, жившихъ въ нижнемъ этажѣ; а надѣется, что можно будетъ помѣстить меня въ корпусъ коллегій, въ связи, занимаемой университетскими профессорами. Онъ сказалъ, что теперь же ѣдетъ туда и сегодня же, или завтра пришлетъ мнѣ отвѣтъ непремѣнно. Поблагодаря его за искреннее участіе въ моихъ обстоятельствахъ, я пошелъ въ департаментскую типографію провѣдать о моемъ изданіи Иліады. Тогда-то узналъ я, что всѣ экземпляры 1-й и 2-й части Иліады, лежавшіе въ кипахъ, насквозь промочены водою и что весьма сомнительно, чтобы можно было высушить ихъ, безъ важнаго поврежденія и убытка. Третьей части Иліады, еще не изданной, третья доля листовъ всего завода только мокла. Это было для меня новымъ ударомъ. Я вообразилъ себѣ всю тяжесть долговременнаго труда моего и скоропостижность его истребленія. Меня приводило въ отчаяніе не только то, что лишаюсь съ сей утратою важнѣйшаго источника пропитанія, но и возможности продолжать свое изданіе. Не мало безпокоило меня и то, что въ типографіи, по необходимости, пріостановилось печатаніе, что поставило меня въ невозможность исполнить данное мною публикѣ слово, выдать III-ю часть Иліады къ концу нынѣшняго года.
Съ симъ дополненіемъ моего раззоренія, пошелъ я домой и лишь только успѣлъ взойти на дворъ, какъ увидѣлъ чиновника, присланнаго отъ Д. П. съ извѣстіемъ, что квартира для меня готова и что я могу теперь же перебираться. Какая благодѣтельная поспѣшность! Ботъ что называется: сказано — сдѣлано! Вотъ подвигъ истиннаго христіанина! Чиновникъ, принесшій сіе извѣстіе" сказалъ мнѣ, что пустыхъ комнатъ въ корпусѣ, занимаемомъ университетскими профессорами, нѣтъ; но на предложеніе Д. П., охотно согласился уступить свою квартиру знаменитый своимъ краснорѣчивымъ преподаваніемъ физики профессоръ Соловьевъ, котораго принять въ свою квартиру согласился также отличный своими дарованіями и глубокими знаніями профессоръ математики Чижовъ. Мои ученики! вскричалъ я. О благодарные ученики мои! Не на камень пали сѣмена, мною сѣянныя! Не достойно ли воздали они своему наставнику? И. Теряевъ, присланный чиновникъ — сынъ давно извѣстнаго профессора А. Теряева, присовокупилъ къ радостной сей вѣсти, что г. Соловьевъ оставляетъ въ пользу мою и мебели, если мнѣ угодно. Все это произвело въ сердцѣ моемъ особеннаго рода чувствованіе — пріятнѣйшее умиленіе. Надобно вамъ знать, что сіи профессора изъ студентовъ перваго курса бывшаго въ С.-Петербургѣ педагогическаго института и на ряду со всѣми сотоварищами своими слушали у меня эстетику, для преподаванія которой пригласилъ меня, довольно уже занятаго должностію директора департамента, незабвенный благодѣтель мой тогдашній попечитель С.-Петербургскаго учебнаго округа Н. И. Новосильцовъ, извѣстнѣйшій патріотъ и любитель всего изящнаго и полезнаго. Но окончаніи курса, они, въ числѣ двѣнадцати студентовъ, посланы были въ чужіе краи, въ чемъ я не мало участвовалъ, будучи также конференцъ-секретаремъ въ семъ институтѣ и долго занимая мѣсто директора сего заведенія. По возвращеніи изъ чужихъ краевъ, они произведены въ адьюнкты и оставлены при томъ же институтѣ; нынѣ они, и уже давно, ординарные профессоры, дѣлающіе отличную честь сему заведенію.
При отходѣ присланнаго чиновника, и поручилъ ему принести чувствительную благодарность мою Д--ю П--чу, до личнаго моего засвидѣтельствованія оной. Домашніе мои тотчасъ начали перебираться на новую квартиру и, перенеся нужнѣйшія вещи, расположились въ ней и ночевать. Въ вечеру и я пришедъ къ нимъ, но не съ тѣмъ еще чтобъ совсѣмъ остаться въ ней и чтожъ нашелъ? Кабинетъ, гостиная и спальня устроены въ томъ самомъ залѣ, въ коемъ читалъ я свои наставленія. Въ сводѣ зала сдѣланъ потолокъ, который въ верхнемъ этажѣ составляетъ полъ для другихъ комнатъ, въ коихъ помѣщается профессоръ восточныхъ языковъ. Вотъ здѣсь, сказалъ я домашнимъ, было сдѣлано небольшое возвышеніе, на коемъ у стѣнъ, на правой и лѣвой сторонахъ, стояли обитыя зеленымъ сукномъ скамейки для стороннихъ посѣтителей и сверхъ того нѣсколько стульевъ; у этой стѣны стояла профессорская каѳедра, у противоположной — скамейки, на которыхъ студенты слушали преподаваемыя имъ наставленія; вотъ дверь, изъ которой они входили въ этотъ залъ; вотъ другая. большая дверь, изъ коей собирались въ залъ сторонніе слушатели; вверху, гдѣ нынѣ потолокъ, кругомъ были хоры, которые — пріятное воспоминаніе! всегда почти были наполнены сторонники слушателями. Къ большему удовольствію моему, при указаніи мною мѣстъ, меньшій сынъ мой сказалъ: «Папепька! я недавно читалъ въ одномъ нѣмецкомъ журналѣ, что стеченіе слушателей на ваши лекціи такъ было велико, что начальство должно было устроить новый залъ и конечно это тотъ самый залъ и есть.» О таковомъ отзывѣ иностранныхъ журналистовъ, прежде никогда я не слыхалъ. Въ семъ-то залѣ, продолжалъ я, отличный студентъ Александровскій, читаннымъ при выпускѣ студентовъ 1-го курса похвальнымъ словомъ своимъ Пожарскому, извлекъ слезы изъ очей чувствительнѣйшаго монарха! Какъ все это кстати для моего очарованія!
Ужели, любезный другъ, вся жизнь моя должна быть не иное что, какъ романъ и, правду сказать, болѣе печальнаго, нежели веселаго содержанія? Этотъ романъ примѣтнѣе становится съ отправленія меня изъ Полтавской семинаріи въ С.-Петербургскую Александроневскую семинарію. Не мѣсто здѣсь приводить приключенія со мною, оправдывающія сіе названіе, но нѣкоторыя изъ нихъ и вашъ не безъ извѣстны.
И такъ, я на время успокоенъ въ разсужденіи квартиры, благодаря министру, исправляющему должность попечителя и бывшимъ моимъ ученикомъ. Всѣмъ имъ обязанъ я. Достопочтеннѣнный старецъ могъ употребить власть свою въ оказаніи мнѣ сего благотворенія, но ему угодно было взять кротчайшую мѣру, проситъ о томъ подвѣдомыхъ ему начальниковъ. Онъ многолѣтними опытами искушенъ въ мудрости управлять сердцами людей.
Увлекаясь, однакожъ, описаніемъ собственныхъ моихъ приключеній, могу ли я лишить васъ извѣстія о событіяхъ общихъ!
Чадолюбивѣйшій отецъ нашъ, утѣшитель нашъ великій, принявъ мѣры къ облегченію участи пострадавшихъ отъ наводненія, лично осматривалъ мѣста раззоренныя. У насъ на острову его величество изволилъ ходить по развалинамъ домовъ и другихъ строеній 10-го ноября. Ангелъ — утѣшитель, безъ сомнѣнія, и скорѣе посѣтилъ бы насъ, если бы переправа черезъ Неву была не столь опасна. Для чего бы сему умирителю Европы, укротителю сильнѣйшаго врага, возмущавшаго толико лѣтъ человѣчество, не имѣть чудодѣйствія: попрать и сихъ лютѣйшихъ истребителей всего тлѣннаго, укротить бурныя воды и обуздать вѣтры сокрушительные? Нѣтъ! Богъ славы своея иному не дастъ. Не во власти намѣстниковъ Его повелѣвать стихіями.
Теперь въ Столицѣ ломаютъ всѣ головы свои вопросомъ: отъ чего бы происходило столь ужасное наводненіе и столь бурные вѣтры, не у насъ однихъ, не въ одной Европѣ, но и въ другихъ частяхъ земнаго шара? Одни приписываютъ это необыкновенному давленію луны, другіе — землетрясенію: дамы, какъ свидѣтельствуетъ одинъ изъ нашихъ почтенныхъ литераторовъ, украшавшій истину, или правдоподобіе, поэзіею, — соединенію Марса съ Венерою: простолюдины тому, что китъ-рыба, которая держитъ на себѣ шаръ земной, перевернулась на другой бокъ. Всѣ занимаются изслѣдованіемъ причины, и никто не знаетъ настоящей. Многіе повторяютъ изреченіе евангелиста Матѳея (гл. 24 ст. 29), весьма разительно изображающее наше положеніе: И не увѣдша дондеже пріиде вода и взятъ вся.
Еще одинъ вопросъ здѣсь теперь повторяется: вода ли, или огонь опаснѣе? Въ разрѣшеніе онаго, нѣкоторые приводятъ малороссійскую пословицу: Вода возме, отдастъ другому; огонь все съистъ.
На случай тотъ, что, можетъ быть, ускользнуло отъ вашего замѣчанія помѣщенное въ разныхъ журналахъ сравненіе нынѣшняго наводненія съ бывшими въ Петербургѣ прежде, скажу вамъ только, что по дѣлаемымъ въ Петропавловской крѣпости замѣчаніямъ, нынѣ была вода, противъ бывшей въ 1777 году, выше на аршинъ и 7 вершковъ, не взирая на то, что теперь во многихъ мѣстахъ земля поднята на сажень и что теперь Нева наша и каналы ограждены каменными берегами. а въ 1777 году, ничего этого не было. Старожилы говорятъ еще, что тогда не было и столько утопшихъ; хотя тогда наводненіе случилось не днемъ, а ночью.
Пріѣзжайте къ намъ на своихъ собакахъ шестерней[8], посмотрѣть какъ высока была вода 7-го ноября къ каждомъ донѣ. Это замѣчено съ наружной стороны на стѣнѣ каждаго дома красною краскою, горизонтальною полосою въ пол-аршина т болѣе.
Декабря 11-го дня, 1824 г.
Переночевавши съ сыновьями въ послѣдній разъ въ своемъ ковчегѣ, ноября 11-го числа, часу въ 10-мъ, пошелъ я къ Смоленскому кладбищу. Въ послѣднихъ ведущихъ къ оному линіяхъ хламъ былъ уже довольно поубранъ, но оставались еще печальнѣйшіе знаки наводненія. Почти у каждаго изъ уцѣлѣвшихъ домовъ кучами лежали деревянные разноцвѣтные кресты, сорванные и снесенные сюда съ мирныхъ могилъ. Они были памятниками скудости и нищеты, сокрытыхъ подъ землею, но буря отняла у нихъ и послѣднее имущество.
Гдѣ я? Не на гробахъ ли Пальмиры, Персеполя, или другаго разрушеннаго города древности? Не трофеи ли вижу ожесточеннаго варварства? Такъ я вопрошалъ самъ себя, пришедши на Смоленское кладбище. Какъ изобразить страшное позорище, разваленными, разбитыми, обрушенными, гипсовыми, гранитными, мраморными памятниками представляемое! Какъ выразить чувствованія, ими производимыя! Отторженныя головы, цѣлыя или раздробленныя туловища статуй, низринутыя урны, размытые піедесталы, перебитыя плиты — покрывали всю правую сторону кладбища. Чѣмъ памятникъ былъ возвышеннѣе, тѣмъ болѣе потерпѣлъ отъ бури и наводненія; здѣсь онѣ дѣйствовали, кажется въ обратномъ содержаніи съ домами. Низшіе одноэтажные, бѣдные домики и жители ихъ наиболѣе потерпѣли! Рѣдко, рѣдко гдѣ стоитъ памятникъ невредимо! Уже ли такой памятникъ знаменуетъ, что лежащій подъ нимъ паче прочихъ отличился богоугодною жизнію? Судьбы Всевышняго непоcтижимы!
Съ растерзаннымъ сердцемъ, промежду сихъ каменныхъ кучъ различной величины и вида, пробираюсь къ церкви: множество стеколъ въ окнахъ перебито; въ паперти вся наружная стѣна, открыто боровшаяся съ бурею, обрушилась!
Перехожу на лѣвую сторону кладбища: ни на одной почти могилѣ креста не осталось! Уединенныя ели прилегли вершинами къ сырой землѣ и корни ихъ исторглись изъ нѣдра земнаго, какъ бы желая занять мѣсто вершинъ вѣтвенныхъ! Послѣднія убѣжища странниковъ и страдальцевъ сего міра промыты до нижней доски ихъ, и желтѣющія, ржаныя кости, нѣсколько десятилѣтій покоившіяся незримо, открываются взору наземнаго ихъ сострадальца.
Отсюда хотѣлъ было я итти въ Гавань, но слабыя ноги мои, какъ бы прикованныя въ могилѣ Ксеніи, остановились. Кто эта Ксенія? спрашиваете вы. Жена, многимъ здѣшнимъ старожиламъ извѣстная своею добродѣтельною жизнію, долголѣтнимъ странствованіемъ по разнымъ городамъ Россіи; жена, которая, какъ сказываютъ, имѣла какую-то необыкновенную силу повелѣвать мнѣніемъ простодушнаго народа; которой присутствіе или посѣщеніе, принятіе дара отъ кого нибудь доставляло яко бы счастіе удостоившемуся таковаго ея благоволенія. Извѣстный вамъ академикъ Н. Я. Озерецковскій разсказываетъ о ней довольно любопытнаго. Жена сія уже болѣе сорока лѣтъ какъ преставилась, но въ прошломъ, 1823 году, какой-то случай воскресилъ ее въ памяти народной и добрые люди стали во множествѣ стекаться вокругъ ея могилы и поминать ее. Нерѣдко и нынѣ продолжаютъ служить ей панихиды, но въ этотъ день у могилы ея никого не было. По сему я свободнѣе могъ осматривать каменную лоску на дерновомъ ея убѣжищѣ и надпись на сей доскѣ. Въ простой сей надписи сказано, что она была въ замужествѣ за придворнымъ пѣвчимъ 6-го класса по имени Андреемъ Ѳедоровичемъ; вскорѣ лишилась его (года не упомню), потомъ провела въ странствованіи, помнится, сорокъ три года и умерла на семьдесятъ какомъ-то году. отъ рожденія. Если бы я могъ предвидѣть, что, по какому-то побужденію, долженъ буду писать вамъ о сей угодницѣ Божіей, если могу такъ назвать ее, судя по преданію о ея добродѣтеляхъ, то надгробіе списалъ бы для васъ отъ слова до слова. Теперь же могила занесена снѣгомъ и потому исполнить сего не могу. Помню только, дышущій христіанскимъ простосердечіемъ, конецъ сей надписи: Кто меня знаетъ, тотъ помянетъ душу мою. Ксенія! и незнающій тебя поклоняется твоимъ остаткамъ. У твоей-то могилы, которую и прежде многократно и посѣщалъ. Въ нынѣшній день простоялъ я около часа, какъ вкопанный. Мрачныя мысли объяли душу мою. Я завидовалъ покою твоему! Я завидовалъ праху, не причастному бѣдствіямъ, насъ постигшимъ. Миръ праху твоему, Ксенія! сказалъ я и пошелъ домой.
Между тѣмъ, началъ я думать о средствахъ вознагражденія моихъ убыгковъ и произведеніи самыхъ нужнѣйшихъ починокъ, ибо кромѣ харчевыхъ, т, е. жалованья, которое все выходитъ на содержаніе моего семейства, у меня не только не было другихъ денегъ, но я оставался еще должнымъ по перестройкѣ моего дома тысячи полторы, да за бумагу для печатанія классиковъ — до пяти сотъ и въ типографію департаментскую — болѣе двухъ тысячъ. Хотя я и подалъ записку о своихъ убыткахъ господину министру и послалъ таковую же въ съѣзжій домъ, но не смѣлъ безпокоить перваго, получа недавно отъ него убѣжище временное, и надѣясь получить и постоянное, а отъ полиціи не могъ ожидать скораго и значущаго вспоможенія. Раззоренныхъ такъ много, а знающихъ мое прежнее состояніе, мою службу изъ лицъ дѣйствующихъ на В. О., по вспоможенію разореннымъ такъ мало, или вовсе никого. Но сей причинѣ я рѣшился прибѣгнуть къ покровительству высокаго начальника моего, государя цесаревича, коему болѣе двадцати лѣтъ имѣю счастіе быть извѣстнымъ, какъ предсѣдательствующему въ совѣтѣ о военныхъ училищахъ. Надобно вамъ знать, что, по пребыванію его императорскаго высочества въ Варшавѣ, я каждую недѣлю отправляю дѣла къ его высочеству чрезъ военно-походную его канцелярію, съ эстафетою, по средамъ.
Среда (ноября 12) наступила. Приготовивъ прочія бумаги къ отсылкѣ, я написалъ къ его императорскому высочеству докладную записку, въ коей кратко изложилъ весь ужасъ моею состоянія. О! еслибы его высочество на сей разъ изволилъ быть въ Санкт-Петербургѣ, я немедленно получилъ бы вспоможеніе, но благодушіе и состраданіе его высочества къ несчастиямъ, безъ сомнѣнія, обратитъ на меня вниманіе и по запискѣ моей. Не ползаніе у ногъ убѣждаетъ великія души, но истина.
Paroe liber, сказалъ я, sine me ibis inurbem и, запечатавши записку, съ прочими бумагами, въ пакетъ, отослалъ въ военно-походную канцелярію. Лети, хартія, омоченная моими и семейства моего слезами! Лети и повѣдай о горестнѣйшемъ положеніи того, который до нынѣ, при всѣхъ непріятностяхъ, подъ сильною защитою высокаго покровителя своего, спокойно въ уединеніи наслаждался бесѣдою музъ, изучалъ таинства природы и благословлялъ десницу, доставившую мнѣ пріютъ — нынѣ разоренный.
Такою поэзіею, можетъ быть и вялою, сопровождалъ я посредницу моихъ чувствованій. Я увѣренъ былъ, что его высочество не оставитъ меня безъ призрѣнія; но, какъ по причинѣ дальняго разстоянія, а можетъ быть и отбытія въ чужіе края государя цесаревича, ходъ дѣла моего долженствовалъ быть медлителенъ, то я принялъ и другую мѣру. Знаменитѣйшій преданностію къ государю императору и къ пользамъ отечества вельможа, графъ Алексѣй Андреевичъ Аракчеевъ — первый по великомъ князѣ цесаревичѣ членъ въ совѣтѣ о военныхъ училищахъ и также членъ въ главномъ комитетѣ, учрежденномъ для вспоможенія разореннымъ. Почему я разсудилъ прибѣгнуть съ просьбою къ его сіятельству и тѣмъ съ большею смѣлостію, что всегда пользовался его ко мнѣ благорасположеніемъ. Опасаясь по слабости здоровья, весьма трудной переправы чрезъ Неву, я послалъ просьбу, надписавъ на пакетѣ: въ собственныя руки его сіятельства, — спустя нѣсколько дней по отправленіи записки къ его высочеству.
Поручивъ себя послѣ сего волѣ Божіей и великодушію начальниковъ своихъ. на новой квартирѣ я опять принялся продолжать переводъ Геродота; а ходя въ разоренный домикъ, началъ дѣлать небольшія починки, нетерпящія отсрочки, и пересматривать библіотеку, нельзя ли что нибудь изъ нея сберечь.
Переводъ исторіи Геродотовой есть у насъ, но онъ сдѣланъ съ нѣмецкаго языка, котораго впрочемъ я не вѣдалъ, а мой будетъ съ греческаго подлинника, съ примѣчаніями и притомъ, для имѣющихъ нужду въ греческомъ текстѣ, будетъ напечатанъ и съ нимъ, по примѣру прочихъ книгъ и его изданія греческихъ классиковъ. По этому думаю, что вы почтете оный неизлишнимъ и небезполезнымъ. Переводъ сей предпринятъ мною по совѣту любителей древней исторіи, а особливо русской, для которой въ Геродотовой исторіи новѣйшими учеными найдены достовѣрнѣйшія свѣдѣнія. Вотъ что пишетъ ко мнѣ о семъ историкѣ знаменитый нашъ антикварій, историкъ и литераторъ, достопочтеннѣйшій іерархъ Евгеній, митрополитъ Кіевскій: «Да будетъ воля ваша въ порядкѣ изданія греческихъ классиковъ. Я предлагалъ вамъ Иродота потому, что въ семъ отцѣ исторіи самыя древнѣйшія свѣдѣнія и о нашихъ русскихъ краяхъ. Въ проѣздъ мой къ Кіеву, бывши у канцлера въ Гомелѣ, я видѣлъ у него въ листахъ французскую не допечатанную еще въ Парижѣ книгу (не припомню автора), заключающую въ себѣ прелюбопытныя толкованія на Иродотово повѣствованіе о сѣверныхъ краяхъ. Авторъ весьма хорошо доказываетъ, что Иродотъ самымъ вѣрнѣйшимъ образомъ описалъ сіи края; поправляетъ Ив. Потоцкаго и другихъ нашихъ писцовъ, заимствовавшихъ изъ Иродота сѣверныя повѣствованія, но не понявшихъ его текста. Съ такими-то примѣчаніями надобно быть и на русскомъ языкѣ Иродоту. Нартова нѣмецкій Иродотъ никуда не годится.» Авторъ, коего архипастырь не припомнилъ, пишучи ко мнѣ, есть нынѣшній французскій эллинистъ Гель (Gail). Я читалъ эту книгу по препорученію графа Николая Петровича Румянцова, чтобъ сказать мнѣніе свое, заслуживаетъ ли она быть переведенною на русскій языкъ. Донынѣ вышло ея двѣ части порядочной толщины in-octavo. По отзывѣ моемъ, что весьма полезно было бы сіе твореніе на русскомъ языкѣ, его сіятельство предлагалъ мнѣ перенести его, такъ какъ въ ономъ весьма много греческаго текста, но, къ сожалѣнію, я не могъ взять на себя трудъ сей, неся уже на себѣ довольно тяжелое бремя. Впрочемъ, не премину воспользоваться симъ, какъ и другими иностранными толковниками, когда буду писать примѣчанія на Геродота. Историка сего перевожу я съ изданія Швейгаейзера, почитаемаго наилучшимъ. Я получилъ его отъ Михаила Михайловича Сперанскаго.
Какъ часть, содержащая въ себѣ примѣчанія на ту часть Геродота, которую я переводилъ до наводненія, лежала съ прочими книгами въ библіотекѣ и слѣдовательно, подвержена была общей ихъ участи, то первымъ моимъ стараніемъ было отыскать ее, равно и другія книги его, чтобъ увѣдомить хозяина о состояніи оныхъ. Нашлось, что другія изъ его книгъ, хотя были въ водѣ, но легко можно было посберечь ихъ просушкою. Что же касается до упомянутой части примѣчаній, она совершенно испорчена. Я поспѣшилъ отписать о томъ М. М-чу, вмѣстѣ съ изложеніемъ моего разореннаго состоянія, о коемъ, по чрезвычайнымъ моимъ работамъ по наводненіи, не могъ еще дать ему знать; наипаче же въ сей медленности участвовало то, что я хотѣлъ лично пересказать ему обо всемъ.
Вы увидите, какихъ слѣдствій была причиною моя записка къ нему. На другой день по отправленіи ея, какъ ни слабъ я былъ здоровьемъ, пошелъ къ нему и засталъ его, за чѣмъ? думали бы вы. — Онъ писалъ подробную записку о горестной моей участи графу Алексѣго Андреевичу. Я сказалъ ему, что я послалъ къ его сіятельству просительное письмо, объ исходатайствованіи всемилостивѣйшаго воззрѣнія на мое бѣдственное состояніе. М. М. сказалъ мнѣ, что о томъ же пишетъ; но какъ мнѣ нужно, между тѣмъ, скорѣе вспоможеніе, то онъ проситъ графа исходатайствовать оное отъ главнаго комитета, учрежденнаго для вспоможенія разореннымъ и для того, спрося меня, подробно ли я въ своей просьбѣ наложилъ убытки свои и на отвѣтъ мой, что не совсѣмъ подробно, совѣтовалъ мнѣ подать его сіятельству подробную опись всему, съ показаніемъ цѣни потери. М. М., притомъ, сказалъ, что онъ сегодня же будетъ говорить и предсѣдателю комитета кн. А. Б. Куракину. О книгахъ же его я не безпокоился бы: онѣ ему не нужны. Когда симъ подалъ онъ мнѣ случай вспомнить и о порчѣ и важнѣйшихъ изъ моихъ книгъ, въ томъ числѣ и объ Энциклопедіи, то онъ предложилъ мнѣ свою и вообще всячески старался утѣшить меня. При разставаніи со мною, присовокупилъ онъ, чтобы я навѣдывался у него о ходѣ моего дѣла, какъ можно чаще и если когда не застану его но утрамъ, приходилъ бы къ обѣду, такъ какъ онъ обѣдаетъ всегда дома; равнымъ образомъ, увѣдомлялъ бы его n o томъ, что мною будетъ сдѣлано. Столь искреннѣйшее, дѣятельнѣйшее участіе чрезвычайно растрогало меня.
Таковъ-то, любезный другъ, плодъ общественнаго воспитанія! Кто можетъ лучше знать, заслуживаемъ ли мы какое уваженіе и любовь въ счастіи, а состраданіе, во время несчастія, какъ не тѣ, коихъ душевныя чувствованія и силы цвѣли юностію, зрѣли вмѣстѣ съ нашими? Кто можетъ искреннѣе сожалѣть о насъ, усерднѣе заботиться о поданіи намъ помощи, какъ не тѣ, къ кому приверженность изъ дома воспитанія вынесли мы въ свѣтъ и при всѣхъ возвышеніяхъ, или пониженіяхъ, при всѣхъ переворотахъ въ жизни хранимъ оную свято, подобно якорю драгоцѣнному по своей пользѣ, и въ тихое, а въ бурное время.
Пришедши отъ М. М. домой, я тотчасъ занялся поставленіемъ подробной описи истребленному и испорченному имуществу моему, чтобъ представить ее, при запискѣ, графу Алексѣю Андреевичу.
Этого довольно на сей разъ о собственныхъ моихъ обстоятельствахъ; прочтите нѣсколько того, что не до меня относится, — видѣннаго мною, или слышаннаго. Но слышанное мною заслуживаетъ такую же вѣру, какъ и видѣнное; не такую, каковую большая часть слышаннаго Геродотомъ.
Между хлопотами своими, выбралъ и время побывать и въ Галерной гавани. Это мѣсто и при посредственныхъ наводненіяхъ довольно терпитъ; чтожъ сказать о бѣдствіяхъ, причиненныхъ въ ономъ 7-го ноября? Домики, стоявшіе въ нѣсколькихъ линіяхъ, по краямъ Смоленскаго поля, остались на мѣстѣ; только заборы, мостки я службы снесены водою, и одинъ домикъ остановился на самомъ полѣ. Но чѣмъ ближе идетъ ко взморью, тѣмъ болѣе раскрывается плачевнѣйшее позорище. Какія горы разного лѣсу, отовсюду нанесеннаго! и между ними-же видишь группу строеній, отторгнутыхъ отъ своихъ основаній и сѣвшихъ на землѣ какъ попало: бокомъ, или торчмя; у оставшихся на мѣстѣ домовъ, то сорвана крыша, то оторвана половина, или уголъ дома, и между ними остановились Кронштадскія и другія разной величины суда; одно изъ большихъ судовь стоитъ у самой церкви, въ коей окны и стѣны переломаны! А бѣдные жители! бѣдные жители!…… Нѣтъ въ человѣкѣ столько терпѣнія, нѣтъ столько способностей, чтобы каждую черту страданія и ужаса означитъ съ надлежащею точностію, но нѣтъ столько и терпѣнія, чтобы читать изображенія; подобнаго злополучія!! Въ этотъ день привезли при мнѣ нѣсколько возовъ ржанаго хлѣба, и привезшій раздавалъ каждому, кто только могъ достать, по цѣлому хлѣбу. Видъ, раздирающій на части сердце зрителя! хлѣбъ сей есть даръ отъ военнаго генералъ-губернатора; такъ мнѣ сказали.
Кстати сказать вамъ, о мѣрѣ другаго рода, принятой состраданіемъ, о коей едва не забылъ было я написать вамъ, хотя теперь я всякой день свидѣтель оной. Въ главномъ биржевомъ зданія, почти съ перваго дня наводненія, нѣсколько сотъ (400) раззоренныхъ ежедневно кормятся обѣдомъ, на счетъ купечества; въ семъ же залѣ живетъ сихъ несчастныхъ столько, сколько дозволяетъ мѣсто. Многіе помѣщены въ казенныхъ домахъ, казармахъ въ домахъ обывательскихъ; многимъ раздаются шубы и другая одежда. Всѣ мѣры принимаются для облегченія участи несчастныхъ. Нельзя надивиться любви къ ближнему въ добромъ русскомъ народѣ. Ежедневно слышишь множество анекдотовъ, достойныхъ памяти человѣчества. Мать, лишась пріюта, въ Колоннѣ, бѣжитъ въ водѣ съ малолѣтнею, едва начавшею лепетать дочерью; быстро прибываетъ вода по улицамъ; мать не находитъ возможности къ спасенію жизни дочери, а о своей уже не мыслитъ; вдругъ видитъ позади себя солдатъ. Она бросаетъ къ нимъ черезъ голову свое дѣтище и сама утопаетъ. Одинъ изъ служивыхъ подхватываетъ ребенка и, не видя уже матери, не знаетъ, что дѣлать съ нимъ. Другой служивый беретъ дѣвочку къ себѣ и принимаетъ вмѣсто дочери. Изумленное дитя, сказываютъ, недѣли двѣ дико вокругъ себя посматривало, не произнося ни слова и безъ всякаго крику. Къ одному обывателю Выборгской стороны принесло водою въ пустомъ сахарномъ ящикѣ груднаго младенца. Въ первое утро послѣ наводненія услышали подъ окошкомъ дѣтскій крикъ; идутъ къ мѣсту, откуда слышится крикъ и находятъ дитя — оно улыбается! Хозяинъ дома принимаетъ на себя воспитаніе дитяти. Купечество и другихъ званій, достаточные люди, ходятъ по улицамъ я раздаютъ деньги, не копѣйками, но рублями, десятками рублей и пр.
Много могъ бы я вамъ передать событіи для вашего любопытства, но надобно поберечь вашу чувствительность: всѣ они не забавнаго содержанія. Даже и сигъ, заплывшій въ подвалъ императорской публичной библіотеки не можетъ потѣшить при общемъ бѣдствіи. Какому сердцу должно быть въ груди того, кто въ воображеніи своемъ рисуетъ каррикатуру изъ спасающихъ жизнь свою, плывучи въ чанѣ, или ухватясь въ домшикѣ своемъ за гвоздь, или другое что и вися въ водѣ во все время наводненія, или привязавъ себя въ церкви къ стѣнѣ веревкою[9], дабы, когда должно будетъ ему утонуть, то, по крайней мѣрѣ, не унесло бы его трупа безъ вѣсти, такъ какъ это и дѣйствительно съ другими случилось. Къ одному англичанину принесло водою гробъ. изъ земли даже вырытый, его пріятеля, котораго похоронилъ онъ за два дня до наводненія. Еще недавно была отъ полиціи подписка, кто изъ обывателей, или жильцовъ ихъ нашелъ гробь съ непогребеннымъ еще покойникомъ, унесенный со Смоленскаго кладбища и представить его, тому дано будетъ 500 рублей.
Я хотѣлъ поберечь вашу чувствительность, но опять раздражаю ее. Прощайте.
Декабря 17 дня.
1824 года.
Недавно прибылъ сюда изъ Лондона иностранецъ А. Лемапъ съ большимъ звѣринцемъ, состоящимъ изъ самыхъ рѣдкихъ животныхъ: дикихъ звѣрей, достойнѣйшихъ примѣчанія птицъ и даже пресмыкающихся, собранныхъ изъ пяти частей свѣта. Звѣринецъ этотъ составляютъ, звѣри четвероногіе: 1) молодой левъ изъ Африки и изъ степей Сары, имѣющій отъ роду полтора года; 2) Американскій тигръ, или пантеръ; 3) леопардъ изъ Цейлона: 4) полосатая гіена изъ Варваріи; 5) бѣлый морской медвѣдь изъ Шпицбергена; 6) антилопа изъ Сиріи, подъ именемъ гацели; 7) шакала; 8) черный цибетъ изъ Мадагаскара; 9) ямайскій медвѣдь, или янотъ изъ Сѣверной Америки. Обезьяны: 10) павіанъ изъ Мыса Доброй Надежды; 11) маготъ изъ Тартаріи; 12) эгретъ изъ морскихъ береговъ Алжира; 13) квайма, или плачущій дьяволъ; эмго весьма рѣдкая и красивая порода страуса. Она заслуживаетъ особенное внипманіе, какъ по тому, что вмѣсто перьевъ покрыта нѣкотораго рода волосами, такъ и потому, что отъ природы не имѣетъ крыльевъ. Я слышалъ голосъ ея: онъ нѣсколько походить на хрюканье свиней и раздается надъ зобомъ ея, безъ раскрытія, впрочемъ, рта Хозяинъ сказывалъ, что лапы у нея имѣютъ такую же силу, какъ лошадиныя ноги. Одинъ изъ прекрасныхъ попугаевъ, слѣзши съ шестка своего на полъ, подошелъ ко мнѣ и удостоилъ меня своимъ разговоромъ, котораго я не понималъ. Кажется, онъ изволилъ гнать меня прочь, ибо, растопыривъ нѣсколько крылья, сталъ клювомъ дергать за подолъ шубы моей, вѣроятно, потому, что я въ птичьей комнатѣ оставался долго и притомъ одинъ. Другія птицы также что-то поговаривали. Но всѣхъ животныхъ любопытнѣе змѣя удавъ. Ужаснѣйшая сія гадина есть единственная, которая была когда либо видѣна въ Европѣ. Длиною онъ — двадцать футовъ. Сила ея столь велика, что въ отечествѣ своемъ, безъ малѣйшей трудности, умерщвляетъ барсовъ, буйволовъ, даже самихъ тигровъ; съ корнемъ вырываетъ высочайшія деревья и все ломаетъ въ дребезги, что ей встрѣтится упорнаго. Но она такъ ручна, что не только дамы, но и дѣти безъ опасности подойти и обнять ее могутъ. Такъ объявилъ хозяинъ ея. Не смотря на то, страшный и отвратительный видъ ея такъ испугалъ меня, что я не вдругъ рѣшился подойти къ ней. Хозяинъ пошелъ впередъ, а и за нимъ. Она лежитъ сверху длиннаго четыреугольнаго, желѣзнаго, на подобіе стола сдѣланнаго и покрытаго сосуда, наполненнаго теплою водою, — вся закрытая одѣяломъ, выключая головы, Когда я подходилъ къ ней, одѣяло сняли, а по отходѣ мнемъ, опять закрыли ее. Она пестра и цвѣтомъ много походитъ на щуку, лежитъ брюхомъ къ сосуду плотно и плоско; ширины, въ пространнѣйшемъ мѣстѣ ея тѣла, менѣе полуфута, не шевелится почти нисколько, изрѣдка только показываетъ жало. Кормить ее черезъ полгода одинъ разъ, а иногда и долѣе она бываетъ безъ корму. По накормленіи, она дѣлается толщиною съ человѣка, съѣдая въ одно мгновеніе чрезвычайно много. Подлѣ удава лежитъ анаконда также большая змѣя, одинакого цвѣта съ первою и также при ужасности своей, столь ручна, что хозяинъ безопасно можетъ обвить ее около головы тѣла и рукъ своихъ, Въ этомъ надобно повѣрить хозяину; а видѣть это стороннему не легко согласиться. Сихъ змѣй купаютъ въ день два раза. Съ крокодилами дѣлаютъ тоже. Хозяинъ при мнѣ бралъ всѣхъ ихъ въ руки. Большій изъ нихъ величиною около аршина, а маленькія — съ футъ каждый.
А продолженіе повѣсти о послѣдствіяхъ наводненія? А записка приготовленная къ графу Алексѣю Андреевичу, съ описью раззореннаго имущества моего? Хорошо, если ни дѣйствительно такъ спрашиваете. Это значитъ, что я не наскучилъ еще вамъ своими разсказами. Но если напротивъ? Въ такомъ недоумѣніи, лучше бы дождаться вашего отзыва на первыя письма мои и, узнавши, что вамъ не противно будетъ продолженіе и окончаніе моей исторіи, опять приняться на нее. Но семь тысячъ верстъ скоро-ли перелетятъ мои письма и ваши отвѣты? Между тѣмъ, время дорого, пора приняться за классиковъ прилежнѣе. И такъ, хотя и нехотя, читайте продолженіе моей повѣсти.
Написавъ записку для представленія гр. Ал. А-чу описи истребленному и испорченному имуществу моему, отправился я къ его сіят — ву. Адьютантъ сказалъ мнѣ, что графъ занимается дѣлами, почему, не угодно-ли мнѣ записаться. дабы его сіят — во назначилъ день и часъ: для принятія меня, или если великую нужду имѣю къ нему, объясниться съ статсъ-секретаремъ. Какъ дѣло мое не терпѣло отсрочки, то я предпочелъ послѣднее предложеніе адьютанта, тѣмъ болѣе, что г. статсъ-секретарь Ник. Назар. Муравьевъ издавна знакомъ со мною и весьма расположенъ ко мнѣ. Онъ былъ начальникомъ отдѣленія въ департаментѣ просвѣщенія, въ бытность мою директоромъ онаго. Какъ хорошо, на черный день, при сильныхъ вельможахъ имѣть посредниками давнихъ пріятелей.
Ник. Наз--чу разсказалъ я все мое горе и онъ принялъ отъ меня пакетъ съ запискою о моихъ убыткахъ, сказавъ, что онъ завтра же (тогда было воскресенье и H. H. былъ дома, а не у графа) представить его графу.
Вамъ извѣстно, что А. А. живетъ на Литейной. Ѣдучи къ нему и отъ него я видѣлъ, между прочимъ, два отличнѣйшіе трофея бури и наводненія, свирѣпствовавшихъ 7-го ноября: гальютъ остановившійся поперегъ набережной, недалеко отъ Лѣтняго Сада. Носомъ онъ былъ обращенъ къ саду, а кормою къ Петербургской сторонѣ. Другой трофей бури: столѣтнія деревья, насаженныя рукою великаго преобразователя Россіи, въ Лѣтнемъ Саду, лежащія рядомъ съ обнаженными корнями. Перваго рода трофеевъ довольно и на В. О., на разстояніи отъ Тучкова моста до биржи, по берегу Большой Невки, тутъ нѣсколько гальютовъ стояло у стѣнъ домовъ и одинъ изъ нихъ такъ близко, что только пѣшему и то съ трудомъ, было пройти между имъ и стѣною дома. Послѣдняго рода картины въ обширнѣйшемъ видѣ представляются на Пегергофской дорогѣ. Въ Царскомъ Селѣ прекраснѣйшій садъ, безперестанно украшаемый самимъ государемъ императоромъ, также обезображенъ бурею.
Я не могъ не сдѣлать этой вставки въ разсказѣ своего дѣла. Она такъ достопамятна ужасами своими, что всякая риторика должна простить мнѣ нарушеніе правилъ ея.
Мнѣ слѣдовало бы, по нашему условію съ М. М., навѣдаться не видѣлся-ли онъ съ графомъ; по нѣсколько дней трудная переправа черезъ Неву тому препятствовала.
22 ноября, не знавши, что въ этотъ день назначено быть панихидѣ по утопшимъ 7-го ноября, пошелъ я къ М. М. У Казанской церкви увидѣлъ я чрезвычайный съѣздъ и узналъ, что уже въ соборѣ государь императоръ, вся царская фамилія и вся знать. Заключая изъ сего, что М. М., долженъ быть также въ соборѣ, я не заходилъ къ нему. Но въ этотъ же день, послѣ обѣда, получилъ отъ него записку въ слѣдующихъ словахъ: «Я исполнилъ, люб. И. И. долгъ мой и ваше порученіе. — Вамъ должно написать къ Государю въ собственныя руки изложить въ немъ въ самыхъ короткихъ словахъ ваше разореніе, не входя въ подробности. Письмо сіе, по всей вѣроятности, придетъ къ графу А. А., который уже предупрежденъ и радъ душевно дѣйствовать въ вашу пользу».
23-го ноября М. М. сказалъ мнѣ, что вчерашній день въ соборѣ говорилъ онъ съ гр. А. А. о моемъ дѣлѣ. Его сіят--во находитъ нужнымъ, чтобы я подалъ просительное письмо государю императору, надписавъ на пакетѣ: "въ собственныя руки, и какъ, по всей вѣроятности, письмо мое сойдетъ къ графу, то ему тогда удобнѣе будетъ доложить обо мнѣ. Письмо должно быть самое короткое, такъ какъ у графа всѣ справки есть уже о моемъ раззореніи. А какъ, между тѣмъ, нужно мнѣ скорое пособіе; то явился бы я къ военному губернатору А. X. Бенкендорфу и просилъ бы его, чтобы онъ сдѣлалъ мнѣ вспоможеніе изъ суммы, находящейся въ его распоряженіи; если же не можетъ сдѣлать, представилъ-бы въ главный комитетъ, гдѣ его сіят--во будетъ за меня ходатайствовать.
Отъ М. М. я тотчасъ пошелъ къ г. Бенкендорфу. Не заставши его дома по утру, явился я къ нему послѣ обѣда. На просьбу мою, г. военный губернаторъ отозвался, что у него сумма въ распоряженіи только для неслужащихъ чиновниковъ и разночинцевъ; входить въ комитетъ съ представленіемъ обо мнѣ, превышаетъ его власть. Вы сами можете просить комитетъ, сказалъ онъ мнѣ и изъявилъ сожалѣніе, что не можетъ быть мнѣ полезнымъ.
На другой день, опасаясь переѣзжать черезъ Неву, о неудачѣ своей просьбы у А. X., я отписалъ къ М. М. На записку мою отвѣчалъ онъ, чтобы я написалъ просьбу въ главный комитетъ, учрежденный для вспоможенія раззореннымъ и прислалъ бы ее къ нему. Написавши просьбу, въ тоже время я послалъ ее немедленно къ М. М. Это было ноября 21-го; въ этотъ-же день ходилъ я съ оросительнымъ письмомъ, на высочайшее имя государя императора, написаннымъ къ г. статсъ-секретарю Петру Андреевичу Кикину и подалъ ему оное. Письмо заключалось въ слѣдующихъ словахъ: «Общее несчастіе, постигшее Васильевскій островъ, раззорило мой домикъ, устроенный милостями вашего императорскаго величества, изданіемъ книгъ и трудами моими. Лишась всѣхъ способовъ сколько нибудь исправить оный, прибѣгаю къ щедротамъ вашего величества».
П. А., зная меня по вольно экономическому обществу, въ коемъ, какъ членъ, я познакомился съ нимъ, за нѣсколько лѣтъ предъ симъ, не могъ не желать мнѣ добра, не только какъ раззоренному, но и какъ довольно извѣстному ему лицу. Посмотрѣвши на пакетъ, онъ сказалъ мнѣ, что напрасно надписалъ я: въ собственныя руки. Безъ этой надписи онъ могъ бы тотчасъ отправить мою просьбу въ главный комитетъ. Я сказалъ ему причину сей надписи, и онъ объявилъ, что пакетъ немедленно дойдетъ до рукъ его величества; но куда повелѣно будетъ препроводить его, напередъ отгадать не можно.
Вотъ сколько закинулъ мрежей! Посмотримъ, что выдетъ изъ этого.
За неудобною переправою черезъ Неву, нѣсколько дней не могъ я видѣться съ М. М., но лишь только представилась съ тому возможность, пошелъ къ нему, и услышалъ отъ него, что въ комитетѣ было разсужденіе по моей просьбѣ и найдено, что я, какъ чиновникъ, состоящій въ службѣ, не подхожу подъ правила комитета. По сему гр. А. А. изволилъ отозваться, что онъ о вознагражденіи моихъ убытковъ доложитъ государю императору; а графъ Михаилъ Андреевичъ Милорадовичъ принялъ на себя сдѣлать въ моемъ домѣ всѣ починки. Надежда зарумянилась! Много обѣщаетъ хорошаго. М. Ы, сказалъ маѣ, чтобы я тотчасъ сходилъ къ гр. М. А. и, поблагодаря за принятое имъ въ дѣлѣ моемъ участіе. просилъ бы о дальнѣйшемъ распоряженіи по его обѣщанію; а отъ графа опять зашелъ-бы къ нему сказать, какія мѣры его сіят--во принимаетъ. Это было 30-го ноября, въ воскресенье. Явясь въ домъ графа, я встрѣченъ былъ словами, что е. с. сегодня никого не принимаетъ. Несмотря на то, я остался въ пріемной залѣ и просилъ указать мнѣ правителя канцеляріи. Мнѣ сказали, что его тутъ нѣтъ, а скоро будетъ. Я дождался правителя канцеляріи; подхожу къ нему, объявляю свой чинъ и фамилію. Любезный Дмитрій Прокофьевичъ Познякъ, д. с. совѣтникъ, коего не имѣлъ я чести знать лично, принимаетъ меня со всею вѣжливостію и ласкою, приличными благовоспитанному человѣку, выслушиваетъ меня и ведетъ въ канцелярію, чтобъ съ большею точностію дать мнѣ знать о мѣрахъ, принятыхъ графомъ въ мою пользу. Открылось, что е. с. уже третій день какъ писалъ къ г-му военному губернатору Bac. Oc--ва, чтобы онъ поручилъ архитектору освидѣтельствовать мой домъ и представить смѣту, что будутъ стоить починки. Д. П. совѣтовалъ мнѣ навѣдаться у А. X—ча, что такое дѣлается по отношенію графа. Благодарить же его с--во находилъ онъ приличнѣйшимъ тогда, когда дѣло рѣшится; впрочемъ, моей волѣ предоставилъ, тогда-ли, или сегодня исполнить это. Рѣшась на первое, я отправился къ М. М., увѣдомилъ его о случившемся у графа и пошелъ домой. Лишь только пришелъ я въ новую свою квартиру, мнѣ оказали, что приходилъ какой-то архитекторъ, который былъ и вчера въ моемъ домѣ; но люди мнѣ о томъ не сказали и что завтрашній день по утру онъ будетъ опять въ мой домъ. Я не могъ иначе представить себѣ, какъ что архитекторъ присланъ отъ военнаго губернатора. Несмотря на то, пошелъ, послѣ обѣда, къ А. X—чу; онъ былъ болѣнъ. Справляюсь у адьютанта, получено-ли отношеніе о моемъ дѣлѣ. Начали искать по регистратурѣ: нашли и сказали мнѣ, что уже велѣно архитектору исполнить по предписанію гр. М. А--ча.
Въ этотъ же день получилъ я изъ Варшавы, отъ дежурнаго генерала его императорскаго высочества генералъ-маіора Александра Ивановича Кривцова, письмо слѣдующаго содержанія: "Съ большимъ соболѣзнованіемъ увидѣвъ изъ записки вашего пр--ва, о постигшемъ васъ несчастіи, имѣю честь васъ увѣдомить, что оная отъ государя цессаревича препровождена въ оригиналѣ къ его с--ву графу Алексѣю Андреевичу. Дабы послѣдовалъ по оной желаемый успѣхъ, душевно желаетъ и пр. — Какое утѣшительное стеченіе обстоятельствъ! Все идетъ хорошо до нынѣ.
На другой день пошелъ я въ свой домъ, въ ожиданіи архитектора, а М. М. увѣдомилъ обо всемъ запискою. Архитекторъ не замедлилъ придти, осмотрѣлъ вмѣстѣ со мною домъ, оранжереи и другія строенія, и обѣщалъ представить смѣту г-ну военному губернатору В. О--ва, въ непродолжительномъ времени.
Между тѣмъ, съ первыхъ дней декабря переправа черезъ Неву сдѣлалась весьма неудобною, потомъ невозможною, пока наконецъ Нева на 6-е декабря ночью совершенно искрилась льдомъ, и, какъ говорятъ, стала. Лишь только открылась возможность переходить черезъ Неву, получилъ я изъ Варшавы другое извѣстіе въ слѣдствіе записки, посланной мною къ государю цесаревичу. Почтеннѣйшій начальникъ главнаго штаба его императорскаго высочества генералъ-лейтенантъ Дмитрій Дмитріевичъ Курута увѣдомилъ меня о томъ же, о чемъ писалъ ко мнѣ и дежурный генералъ, съ извиненіемъ, при томъ, что съ послѣднею эстафетою, за скорымъ отправленіемъ ея, не успѣлъ онъ сего исполнить, — извиненіе, доказывающее искреннее участіе сего достойнѣйшаго генерала въ моемъ состояніи, каковое принимаетъ онъ и во всѣхъ моихъ дѣлахъ. Особливо я обязанъ ему распространеніемъ свѣдѣнія объ изданіи греческихъ классиковъ въ Царствѣ Польскомъ.
Не зная, куда поступило письмо, поданное мною на высочайшее имя государя императора и, полагая, что могло быть оно отправлено, или прямо въ главный комитетъ, или внесено въ оный, по высочайшему повелѣнію, чрезъ графа А. А.. 9-го декабря, когда уже положены были черезъ Неву досчатыя мостки, я пошелъ въ комитетъ. Спрашиваю, что въ комитетѣ управляетъ письменными дѣлами. Д. с. с. Ѳедоръ Петровичъ Львовъ. Я этому обрадовался потому; что мы съ Ѳ. П. служили въ одно время въ канцеляріи государственнаго совѣта. Не смѣя спрашивать, поступило ли въ комитетъ письмо, поданное мимо на высочайшее имя, упомянулъ я только о просьбѣ, поданной мною въ комитетъ. Ѳ. П. не узналъ меня и спросилъ, кто я. Лишь только услышалъ онъ мое имя, началъ извиняться, что не узналъ меня и сказалъ: "Мы много здѣсь о васъ безпокоились. А особливо М. М. весьма заботился по моей просьбѣ и объявилъ, что мнѣ опредѣлено выдать изъ комитета пять тысячъ рублей, которыя тотчасъ и получу.
Немедленно доложено было обо мнѣ кн. А. Б--чу и меня позвали получить деньги. Я просилъ доложить князю, чтобы позволилъ мнѣ лично благодарить его сіятельство и симъ случаемъ воспользовался припомнить ему, что, при покойномъ министрѣ просвѣщенія гр. Петрѣ Васильевичѣ Завадовскомъ, я имѣлъ честь заниматься съ нимъ дѣломъ о Малороссійскихъ училищахъ и бывалъ у его с--ва по дѣламъ комитета, бывшаго въ концѣ 1809 и въ началѣ 1810 года объ уменьшеніи расходовъ по всѣмъ министерствамъ и другимъ вѣдомствамъ. Его сіятельство изволилъ отозваться, что онъ помнитъ мою физіономію.
Получа деньги, тотчасъ полетѣлъ и съ этой ношею и радостною вѣстію къ М. М., принесть ему искреннѣйшую благодарность за искреннѣйшіее его стараніе обо мнѣ. Отъ М. М. поѣхалъ я къ гр. А. А. записаться, что пріѣзжалъ благодарить. Но прежде желалъ было я увидѣться съ Н. Н., не узнаю ли чего-либо о моей просьбѣ на высочайшее имя поданной и о запискѣ моей, препровожденной отъ его высочества цесаревича къ гр. А. А--чу. Вмѣсто того, выбѣжалъ ко мнѣ адьютантъ и объяснилъ мнѣ, что его сіятельство желаетъ меня видѣть и приказалъ ему доложить о назначеніи мнѣ дня. Не зная, что такое думать о семъ желаніи: угодно ли его с--ву объявить мнѣ рѣшеніе комитета, или говорить со мною о другомъ чемъ, я не просилъ уже записать меня, тѣмъ болѣе, что адьютантъ примолвилъ тогда же, что завтрашній день онъ увѣдомилъ меня о волѣ графа запискою. Завтрашній день, т. е. 10 декабря, приходитъ и проходитъ, но записки я не получилъ. Приведенный симъ въ недоумѣніе, я опять поѣхалъ къ его с--ву 11-го декабря. Графа дома не было. Я сказалъ адьютанту, впрочемъ, не прежнему, ибо и его не было у графа, что я пріѣзжалъ благодарить; а между тѣмъ объявилъ, что такое сказано мнѣ третьяго дня отъ имени графа; но записки не получивши, я рѣшился опять явиться къ его с--ву. Адьютантъ отвѣчалъ, что графъ возвратится изъ дворца часу въ 1-мъ; почему не угодно ли мнѣ къ тому времени пожаловать. Въ этотъ день и въ эти часы назначено было у министра собраніе главнаго правленія училищъ. Я сказалъ адьютанту о семъ неудобствѣ; на это отвѣчалъ онъ, что можно пріѣхать во второмъ, или въ третьемъ часу. Отпросясь у г-на министра отлучиться изъ собранія, я опять пустился къ графу къ сказанному времени. Адьютантъ объявилъ мнѣ, что онъ докладывалъ о прежнемъ пріѣздѣ моемъ и графъ приказалъ сказать мнѣ, чтобы я не безпокоился: онъ назначитъ день для моего пріема.
Въ полномъ увѣреніи, что графъ, или назначитъ день только для принятія моей благодарности, или, на недосугами своими, вовсе это отложитъ, я считалъ дѣло о вспоможеніи мнѣ оконченнымъ, но ошибся.
12-го дня декабря, поутру, пріѣзжаетъ ко мнѣ фельдъегеръ съ запискою, что графъ проситъ меня къ себѣ сего же дня въ шесть часовъ по полудни. Бывъ принятъ въ назначенное время, началъ я благодарностію его с--ву, за исходатайствованіе мнѣ денежнаго вспоможенія отъ комитета. Между тѣмъ, адьютантъ подалъ ему бумаги.
«Я очень радъ, отвѣчалъ графъ на мое благодареніе. Но я хотѣлъ видѣть тебя вотъ для чего. Я получилъ отъ его высочества рескриптъ, въ которомъ пишетъ онъ, чтобы я доложилъ о вознагражденіи твоихъ убытковъ государю императору. И такъ, скажи мнѣ откровенно, чего ты желаешь?».
Я отвѣчалъ, что совершенно полагаюсь на волю его с--ва.
«Нѣтъ, скажи мнѣ самъ, чтобы знать мѣру, чего просить. Я прямой человѣкъ».
Я отвѣчалъ, что стыдно и грѣшно было бы просить о вознагражденіи всѣхъ убытковъ (они простираются за пятьдесятъ тысячъ), при множествѣ потерпѣвшихъ оные, — разумѣю я, — коимъ сердобольнѣйшій государь вознамѣрился сдѣлать вспоможеніе; и сказалъ, что доволенъ буду, если пожаловано будетъ мнѣ еще столько же, сколько выдано изъ комитета.
«Пять тысячъ? спросилъ графъ. Получилъ ли ты ихъ?»
Получилъ, ваше с--во, и съ симъ словомъ я опять поблагодарилъ его.
«Можно и побольше этого. Постараюсь».
Слова эти, произнесенныя съ великодушіемъ истинно прямаго вельможи, растрогали меня чрезмѣрно. Я не могъ удержаться отъ слезъ и хотѣлъ было поцѣловать у него, какъ у отца своего, руку; но онъ не допустилъ до того и, сказавъ: "Полно, безъ церемоніи, поцѣловалъ меня. Видя мои слезы, опятъ нѣсколько разъ повторилъ: Полно, а при выходѣ моемъ изъ его кабинета: «Будь спокоенъ, сказалъ, я постараюсь сдѣлать, что могу. Вспомни меня, какъ умру».
Такая неожиданность заставила меня прямо пуститься домой, никуда не заѣзжая. Жена и дѣти мои первые должны были раздѣлить со мною чувствованія, произведенныя во мнѣ пріемомъ графа и участіемъ его въ нашемъ состояніи.
Къ М. М. расположился я заѣхать на другой день (декабря 13), потому, что нужно было узнать въ канцеляріи г-на военнаго генералъ-губернатора о ходѣ дѣла по починкамъ моего дома. Весь вечеръ провелъ я, благословляя, съ семействомъ своимъ, высокое имя государя цесаревича, потомъ имя его сіятельства. Особливо послѣднія слова графа: «Вспомни меня, какъ умру», весьма долго занимали меня. Сердце мое исполнилось умиленія.
На другой день поѣхалъ я къ М. М., но мнѣ сказали, что онъ болѣнъ и велѣль никого не принимать. Отъ него заѣхалъ къ Д. П. и узналъ, что смѣта починкамъ въ моемъ домѣ, отъ А. X—ча, получена и что гр. Мих. Ан. сегодня хотѣлъ взять ее съ собою въ главный Комитетъ о вспоможеніи раззореннымъ.
Но давно пора уже проститься съ вами. Чѣмъ кончится это дѣло, также и дѣло о казенной квартирѣ, увѣдомлю васъ въ свое время.
Декабря 22 дня,
1824 года.
Моя драма приближается къ концу. 17-го декабря я имѣлъ счастіе получить отъ гр. А. А. слѣдующее отношеніе:
"Государь Императоръ, по уваженіи претеррѣннаго вашимъ Превосходительствомъ раззоренія отъ бывшаго въ С.-Петербургѣ наводненія, Всемилостивѣйше пожаловать соизволилъ вамъ въ единовременное пособіе шесть тысячъ рублей, объ отпускѣ коихъ изъ Кабинета Его Величества и объявлено Высочайшее повелѣніе господину Управляющему Кабинетомъ графу Гурьеву сего же числа. О сей Монаршей милости извѣщая Васъ, милостивый государь мой, имѣю честь быть съ истиннымъ почтеніемъ, вашего Превосходительства,
Графъ Аракчеевъ".
С.-Петербургъ
16 декабря 1824.
Такъ благословенный монархъ нашъ утѣшилъ меня и семейство мое! Такъ утѣшаетъ онъ и всѣхъ раззоренныхъ, соразмѣрно понесеннымъ ими убыткамъ! Нѣтъ въ исторіи примѣра сліянію въ единомъ государѣ толикихъ воинскихъ и гражданскихъ добродѣтелей! Чѣмъ не жертвовалъ онъ къ водворенію въ Европѣ благоденствія, по низложеніи исполина, коего одинъ онъ только въ силахъ былъ низринуть? Чего не дѣлаетъ онъ къ утѣшенію подданныхъ своихъ, по претерпѣніи ими бѣдствій отъ исполина, съ коимъ бороться и преодолѣть его не зависитъ отъ владыкъ земныхъ?
Въ этотъ же день поѣхалъ и послѣ обѣда къ графу благодарить его и просилъ адьютанта записать меня; но его сіятельство послѣ не назначалъ уже дня для принесенія моей благодарности. Онъ недавно видѣлъ уже ее въ слезахъ моихъ, во всѣхъ моихъ чувствахъ, и, безъ сомнѣнія, не желалъ видѣть новыхъ доказательствъ оной. Души великихъ мужей болѣе чувствительны. нежели сколько мы иногда воображаемъ.
Отъ гр. А. А. заѣхалъ я къ М. М.; разсказалъ ему о призывѣ его сіятельства, о пріемѣ меня; показалъ его ко мнѣ отношеніе. М. М. поздравлялъ меня съ монаршею милостію и радовался моей радости отъ всего сердца.
Теперь я ожидаю, чѣмъ рѣшится дѣло мое у гр. М. А--ча и министра. Разныя препятствія тому донынѣ встрѣчались. О починкахъ дома, гр. М. А. хочетъ поговорить прежде съ гp. А. А., увидясь съ нимъ въ главномъ комитетѣ; но комитетъ, по случаю праздниковъ, закрытъ и гр. А. А., по обыкновенію своему, на праздники уѣхалъ въ Грузино и возвратится не прежде Крещенія. О квартирѣ министръ не докладывалъ еще государю императору, сперва потому, что велѣлъ въ докладной запискѣ сдѣлать нѣкоторыя перемѣны, а въ послѣдній докладной день не былъ онъ у государя потому, что его величество, въ минувшее воскресеніе, изволилъ быть въ Царскомъ Селѣ, гдѣ оставался до середы.
Начались праздники и добрый русскіе народъ веселится по прежнему. Самые раззоренные забыли свое горе, отчасти, или совершенно утѣшенные отцемъ своимъ, въ выстроенныхъ имъ домикахъ, или вселенные въ теплыя, безопасныя, казенныя, огромныя жилища. До праздниковъ, почти всѣ важнѣйшія нужды несчастныхъ удовлетворены. Въ Гавани, подъ Смоленском, на всемъ Васильевскомъ островѣ, на Выборгской сторонѣ, вездѣ почти опять стоятъ красивыя зданія и заборы; суда разобраны; деревья стоятъ на корняхъ своихъ; мосты починены, или вновь сдѣланы; на кладбищѣ памятники исправлены; даже заливъ нашъ къ праздникамъ сталъ спокойнѣе. Государь императоръ, сказываютъ, получилъ донесеніе, что въ немъ вода упала на шесть футовъ, послѣ многократно повторяемыхъ возвышеній, отъ чего и въ Невѣ стало гораздо ниже. Перемѣнился вѣтеръ; морозы продолжаются съ ряду уже нѣсколько дней.
Но и на святкахъ всё еще говорятъ о грозномъ наводненіи, о предшествовавшихъ ему наблюденіяхъ, явленіяхъ и разныхъ приключеніяхъ. Напримѣръ, вчерашній день (26 декабря) почтенный врачъ и давній пріятель мой, В. М. Крест., о коемъ прежде писалъ я къ вамъ, бывъ самовидцемъ происшествія, разсказывалъ мнѣ, что на Чугунномъ заводѣ ужасъ опустошенія, причиненнаго наводненіемъ 7-го ноября, превосходилъ ужасы Галерной гавани, что онъ видѣлъ, какъ государь императоръ открывалъ трупы семействъ, потонувшихъ на семъ заводѣ; какими потоками слезъ орошалъ ихъ ангелъ нашъ, при воплѣ и рыданіи окружившихъ его несчастливцевъ, пережившихъ наводненіе; какъ онъ утѣшалъ ихъ — самъ неутѣшный… Р. М. разсказывалъ, что сіе зрѣлище было тѣмъ трогательнѣе, что трупы не походили на обыкновенныхъ утопленныхъ, были какъ живые; особливо на щекахъ дѣвочекъ, казалось, игралъ еще румянецъ… Онъ разсказывалъ также, что какой-то недавно пріѣхавшій живописецъ (имя его не припомнилъ), срисовалъ сей ужаснѣйшій видъ завода самымъ искуснымъ и поразительнѣйшимъ образомъ. Можетъ ли поэтическій, живопишущій геній не воспламениться при таковыхъ позорищахъ; а потому, можетъ ли произвести посредственное твореніе? Вамъ болѣе, нежели многимъ изъ нашихъ стихокропателей, извѣстно дѣйствіе краснорѣчивой природы на творческое дарованіе. Въ мозгу ограниченномъ, худо устроенномъ, самое счастливое броженіе крови производитъ странныя химеры, но зеркало генія вѣрно ему; изобиліе теплоты въ жилахъ его, жарь воображенія не устраняетъ его отъ истины: списки, снимаемые имъ съ природы, одушевленны говорятъ. Но къ чему эта эстетика, спрашиваете вы? Правда ваша. Извините, это значитъ, что я уже опять въ состоянія разсуждать — не чувствовать только. Обратимся къ своему предмету.
Вы конечно желаете знать, что я разумѣю подъ предшествовавшими наблюденіями, явленіями.
Славный здѣшній физико-механикъ Росинни, за нѣсколько дней до наводненія, увидѣлъ, что барометръ его упалъ такъ низко, какъ никогда не видалъ онъ и не слыхалъ. Это явленіе до того встревожило его, что онъ едва не лишился здраваго разсудка.
Аптекарь Имсенъ, замѣтивъ на своемъ барометрѣ такое же явленіе за два дни (въ среду) до наводненія, перебрался изъ нижняго этажа въ верхній. Пріятели спрашивали его, зачѣмъ онъ это дѣлаетъ? Онъ отвѣчалъ, что должно ожидать необыкновенной бури. Пріятели не вѣрили словамъ его и смѣялись. «Я буду, сказалъ онъ, смѣяться тогда, когда вы будете плакать».
Въ одномъ домѣ, окотившаяся до наводненія, за нѣсколько дней, кошка, въ день наводненія перенесла котятъ своихъ именно на ту ступеньку лѣстницы, до которой вода возвысясь, остановилась.
Предчувствіе собакъ кому не извѣстно? Поутру, до наводненія, за часъ не болѣе, дворовая собака моя начала выть ужасно, остановясь среди двора и смотря въ ту сторону, откуда дулъ вѣтеръ. Когда вода взошла на дворъ, собака прибѣжала въ кухню и избѣжала съ ними на лѣстницу мезонина, гдѣ визжали до тѣхъ поръ, пока ее не уняли.
Одна почтенная дама разсказывала мнѣ, что въ августѣ мѣсяцѣ нынѣшняго года, прогуливаясь на Петровскомъ островѣ, замѣтила она, что муравьи необыкновенно высоко сдѣлали свои запасные магазины — именно, на верхней перекладинѣ воротъ фруктоваго сада. Это ее удивило, такъ какъ явленіе необыкновенное.
Что эти значитъ, спросила она прогуливавшагося съ нею пожилаго начальника брантвахты Лебедева?
«О! сударыня, отвѣчалъ ей старикъ; это весьма дурной знакъ. Въ тотъ годъ, когда быть наводненію, муравьи всегда дѣлаютъ гнѣзда свои на мѣстахъ возвышенныхъ всегда почти такъ высоко, чтобъ только не дошла до нихъ вода. Это не одинъ разъ замѣтилъ я въ жизнь свою предъ наводненіями. Въ нинѣшнемъ году быть большой водѣ.»
Дама вспомнила сіе предсказаніе въ день самаго наводненія.
Сегодня ѣздилъ я къ митрополиту Серафиму, въ женскій монастырь. Предмѣстіе мирной этой обители и самая обитель не были поняты водою. Но домъ митрополита Сестренцевича, находящійся за морскимъ рынкомъ и церковь, отстроивающаяся при домѣ сего достопочтеннѣйшаго, ветхаго старца, къ коему также заѣзжалъ я сегодня, были въ водѣ довольно высоко. Иной проказникъ, пожалуй, выведетъ изъ сего заключеніе, что греко-россійская церковь и тутъ торжествовала надъ римско-католическою, но сколько было въ водѣ и нашихъ церквей! Старецъ сей разсказывалъ мнѣ, какъ онъ съ людьми своими заботился о сбереженіи своего имущества и лошадей, изъ коихъ одна потонула; какъ полковникъ Германъ объѣзжалъ на суднѣ около квартала, въ коемъ находится домъ сего старца, и спасалъ людей; какъ остановилась возлѣ дома паровая машина, употребляемая для углубленія и чищенія каналовъ, изъ Бертова завода и какъ нѣсколько сотъ человѣкъ стащили ее съ мѣста, для нее не назначеннаго. Подивитесь, любезный другъ, мимоходомъ, сему Маѳусаилу нашихъ временъ. Ему теперь девяносто-шестой годъ; и онъ, хотя тощъ, сухъ, одни, какъ говорятъ, кости да кожа, однако бодръ, здоровъ, веселъ, трудолюбивъ и донынѣ почти никогда не употребляетъ очковъ. Таковы плоды умѣренной жизни!
Каково здоровье ваше? М. М. сказывалъ мнѣ, что вы часто прихварываете. Хорошо, какъ бы и намъ пожить около столько лѣтъ, сколько живетъ митрополитъ Сестренцевичъ, но при добромъ здоровьѣ, безъ бурь и наводненій, подобныхъ бывшимъ 7-го нояоря.
Декабря 27 дня, 1824.
Ну, любезный другъ! Наводнилъ и я вамъ письмами. Теперь только одумался, что если вы захотите по нѣскольку словъ отвѣчать на каждое изъ нихъ, то не мало унесу у васъ драгоцѣннаго времени. Ради Бога, извините моей болтливости и принимайте истину, можетъ быть, не новую, что не одна радость многорѣчива. Впрочемъ, я увольняю васъ отъ всякихъ отвѣтовъ; дайте мнѣ только опростить свое сердце, преисполненное многоразличныхъ чувствованій.
Кстати, пока дѣло мое по раззоренію отъ наводненья не кончено, поговоримъ о стороннемъ.
Въ послѣднемъ письмѣ вы изъявили сожалѣніе, что у меня на изданіе греческихъ классиковъ мало подписчиковъ, правда; но я предвидѣлъ эту бѣду; а предвидѣнная бѣда, не какъ внезапное наводненіе. Можетъ быть, еще рано, какъ нѣкоторые говорятъ, издавать для русскихъ подобныя книги. Когда же наступитъ для того настоящая пора? Вѣкъ Александра, кажется мнѣ, всѣмъ благовременнѣе для предпріятій — могу ли, отнеся съ своему, сказать? — немалолважныхъ. Можетъ быть, имя перевода не такъ счастливо, какъ слово: сочиненія, а особливо перевода, который не простительно было бы почитать совершеннымъ. Не всѣмъ припомнишь слова г. Баттё: "Когда надобно на другомъ языкѣ представить вещи, мысли, выраженія, обороты, тоны сочиненія; вещи, такими, каковы онѣ есть, ничего не прибавляя, не убавляя и не перемѣщая неприлично; мысли въ ихъ краскахъ, степеняхъ, оттѣнкахъ; обороты, дающіе слову огонь, духъ, жизнь; выраженія естественныя фигурныя, сильныя, богатыя, прелестыя, нѣжныя и пр. и все, по образцу, сурово повелѣвающему и желающему, чтобъ ему охотно повиновались, — то надобно имѣть, если не столько же генія, по крайней мѣрѣ, столько же вкуса для хорошаго перевода, какъ и для сочиненія; можетъ быть, потребно онаго даже болѣе. Сочинитель водимый только нѣкоторымъ инстинктомъ, всегда свободнымъ, и матеріею, представляющею ему мысли, кои можетъ онъ по своему произволенію принять и отринуть, бываетъ полнымъ властелиномъ своихъ мыслей и выраженій; если какая мысль не годится, или выраженіе не прилично мысли, онъ можетъ отвергнуть то и другое.
Quae desperat tiactata nitescere posse, relinquit.
Horat.
Напротивъ, переводчикъ не властенъ ни въ чемъ: онъ обязанъ вездѣ слѣдовать за своимъ авторомъ и при всѣхъ его измѣненіяхъ гнуться съ безконечною гибкостью. Судите же по сему о разнообразіи тоновъ, по необходимости находящихся въ одномъ и томъ же предметѣ, а что еще болѣе, въ одномъ и томъ же родѣ. Дабы всѣ сіи степени выразить, надобно прежде хорошо ихъ чувствовать, потомъ необыкновеннымъ образомъ владѣть языкомъ, который желаетъ обогатить добычею иностранною. И такъ, что такое должно думать о переводѣ удачномъ?
Можетъ быть, многимъ не нравится и то, что я поэтовъ перевожу прозою. — "Извѣстно, говоритъ Вольтеръ, что поэтовъ должно переводить только стихами. Противное сему утверждали только тѣ, кои неимѣя таланта, стараются его поносить; тщетная и несчастная уловка безсильной горести. По моему мнѣнію, одинъ только великій поэтъ способенъ къ такому подвигу; а его мы еще не нашли. Но этотъ недостатокъ въ великихъ поэтахъ и заставляетъ насъ терпѣть переводы стиховъ въ прозѣ. Еще можно было бы что нибудь сказать въ оправданіе соихъ прозаическихъ переводовъ, но это значитъ защищать свое дѣло предъ тѣмъ, кто можетъ самъ видѣть, справедливо оно, или нѣтъ.
Государь императоръ и прошлое воскресеніе (28 декабря) изволилъ отлучаться въ Царское село. Заключаютъ, что его величество удаляется въ любимое свое уединеніе, чтобъ свободно, такъ сказать, вздохнутъ послѣ всѣхъ бѣдствій, претерпѣнныхъ его подданными въ столицѣ, которыя раздѣлялъ онъ съ ними и послѣ личныхъ горестей, если можно назвать личными горестями добрѣйшаго, чувствительнѣйшаго, великодушнѣйшаго монарха. Вотъ что хотѣлъ я сказать подъ словомъ: личныхъ горестей. Государыня императрица Елисавета Алексѣевна нѣсколько мѣсяцевъ была опасно больна. Теперь, благодаря Всевышняго. ея величество изволила выздоровѣть. Для чего бы симъ двумъ ангеламъ — хранителямъ нашего благоденствія не быть непричастными всякихъ горестей и болѣзней? Не видимъ ли мы въ низкомъ состояніи проживающихъ всю жизнь въ здравіи невредимомъ? Но нѣтъ! Давно ли мы — вся Россія, въ страхѣ были o жизни государя?
Не знаю, почему журналисты наши мало говорятъ о бѣдѣ, причиненной наводненіемъ, о разныхъ приключеніяхъ, о подвигахъ человѣколюбія, при семъ случаѣ оказанныхъ. Если боятся они напугать жителей другихъ городовъ, то весьма ошибаются. Очевидцы сего событія, особливо простолюдины, выѣхавшіе по своимъ надобностямъ въ другіе города, уже гораздо прежде ихъ распространили слухи съ невѣроятнымъ преувеличеніемъ. Г. Г. сказывалъ мнѣ, что въ Москвѣ пронесся слухъ, будто вода у насъ была ровна съ вершиною адмиралтейскаго шпица!!! Если Г. сказалъ это не въ шутку, то посмотрите, какое легкомысліе распространять таковые слухи и вѣрить имъ. Мнѣ кажется, долгъ писателя говорить истину, обличать ложь, не дѣлая выкладокъ въ дѣлѣ, отъ нашей власти не зависящемъ. Худо, пугливая публика замѣтитъ, что происшествія разсказываются по разсчетамъ. Далеко ли отъ Петербурга Нарва, Ладога? Но пріѣхавшіе оттуда мои родственники и пріятели разсказывали такія странности, которыхъ никто изъ насъ не видалъ, не слыхалъ, да и сами они въ странности слуховъ, до нихъ дошедшихъ, убѣдились, по пріѣздѣ въ столицу. Чтожь скажутъ о семъ событіи, спустя нѣсколько лѣтъ послѣ? Къ счастію, нашлись охотники собирать все, что только можно, относительно къ сему происшествію. Докторъ Штейнъ, изѣстный недавнимъ путешествіемъ своимъ вокругъ свѣта, даже подвергался опасности, чтобъ быть очевидцемъ ужасовъ бури и наводненія въ самый день онаго и въ послѣдующіе дни, и довольно подробное описаніе причиненныхъ онымъ бѣдствій, равно и мѣръ, принятыхъ правительствомъ, къ вспоможенію разореннымъ, читалъ въ минералогическомъ обществѣ. Я не былъ тогда въ собраніи, но сочлены мои сказываютъ, что сіе описаніе заслуживаетъ благодарность. Что-то скажетъ намъ г. Измайловъ. Я слышалъ, что онъ также собираетъ анекдоты по сему происшествію.
Странно! между тѣмъ, какъ я пишу къ вамъ, принесли мнѣ №№ 21 и 22 Сѣвернаго Архива (1824 года), въ которомъ г. Булгаринъ прекрасно и довольно подробно описалъ сіе наводненіе, — какъ въ улику мнѣ, что я напрасно укоряю журналистовъ въ ихъ молчаніи о семъ бѣдствіи.
Вотъ вамъ новость совсѣмъ другаго рода. Г. президентъ императорской медико-хирургической академіи, тайный совѣтникъ баронетъ Яковъ Васильевичъ Виллье, не столько какъ почетному члену сей академіи, сколько изъ давняго своего ко мнѣ благорасположенія, прислалъ мнѣ билетъ на латинскій спектакль, назначенный 29 декабря, въ 6 часовъ по полудни, въ домѣ академическомъ. Я. В., любя древнюю словесность, и имѣя самъ глубокія свѣдѣнія въ оной, старается, чтобы и студенты сей академіи пріобрѣли; навыкъ въ латинской словесности, столь необходимый для врачей. На этотъ конецъ онъ завелъ, чтобъ студенты на святкахъ играли комедіи Теренція, или Плавта, что началось въ 1824 году. Тогда играна была Андріевна комедія Теренціева; въ нынѣшнемъ году — комедія Плавтова Амфитріонъ. Для васъ не нужно разсказывать содержаніе этой піесы. Прекрасная сія комедія и разыграна прекрасно. За нею послѣдовала русская, или лучше польско-руская опера: Жидовская корчма, въ которой студенты игрою также очень много потѣшили публику. Въ оперѣ не понравились мнѣ только нѣкоторыя выраженія, выдаваемыя за малороссійскія. Напр., малороссіянецъ не говоритъ: я люблю ее богато, а говоритъ: дуже, сильно люблю. О польскомъ языкѣ въ этой піесѣ судить не могу. Что вы скажете о семъ родѣ занятіи, которое, по временамъ, болѣе или менѣе употребляемо были въ нашихъ училищахъ? Позволеніе и запрещеніе представлять театральныя піесы въ учебныхъ заведеніяхъ можетъ служить нѣкоторою повѣркою духа ихъ начальства. Объ этомъ предметѣ много писано и говорено въ защищеніе и въ охужденіе. Я держусь стороны умѣренности. Изрѣдка играть піесы съ благоразумнымъ выборомъ, по нравственному ихъ содержанію, равно какъ и читать ихъ, почитаю дѣломъ полезнымъ. Молодой человѣкъ дѣлается чрезъ то развязнымъ и сближается со свѣтомъ, въ коемъ долженъ прожить остальную часть своей жизни. Вамъ, безъ сомнѣнія, извѣстно, что св. Іеронимъ часто занимался чтеніемъ Плавта, не увлекаясь прелестями его комической музы, не отрекаясь отъ строгой непорочности нравовъ. Св. Іоаннъ Златоустъ, краснорѣчивѣйшій отецъ церкви, находилъ удовольствіе заниматься Аристофаномъ, безъ вреда для своихъ добродѣтелей. И въ нашихъ духовныхъ училищахъ, въ старину, представленія театральныя даваемы были въ присутствіи духовенства и архіереевъ. Но этого довольно о стороннемъ предметѣ.
Послушайте, какой забавный анекдотъ разсказываетъ вице-адмиралъ Г. А. С. Одна женщина приходитъ къ нашему военному генералъ-губернатору по какому то дѣлу. Графъ, полагая, что она изъ числа раззоренныхъ, которыя обыкновенно приходятъ къ нему жаловаться, справедливо или несправедливо сдѣланы имъ малыя вспоможенія, или что вовсе ихъ не получали, — встрѣчаетъ ее вопросомъ: вѣрно, вы не получили вспоможенія? Нѣтъ! На насъ Богъ прогнѣвался. У насъ воли не было, отвѣчаетъ ему женщина… Конечно шутя сказала она? спросилъ я Г. А. — Нѣтъ, серьезно она сожалѣла, что всѣ сколько нибудь потерпѣнные отъ наводненія получили; всевозможное пособіе, а она не могла имѣть сего счастія. Таковое простосердечіе не доказываетъ ли, сколь благодѣтельныя мѣры предприняты нашимъ любезнѣйшимъ государемъ для вспоможенія разореннымъ? Но это доказываетъ вмѣстѣ и добрую совѣсть женщины, не солгавшей, подобно весьма многимъ, и не смотря на то, безъ всякаго стыда. получившимъ вспоможеніе.
Поздравляю васъ съ окончаніемъ стараго, бурнаго, и съ наступленіемъ новаго, неизвѣстно какого года; но не дай Богъ подобнаго минувшему.
Генваря 12 дня,
1825.
Читайте:
"Господину дѣйствительному Статскому Совѣтнику и Кавалеру Мартынову.
«По письму ко мнѣ Вашего Превосходительства о потерпѣнномъ вами раззореніи отъ бывшаго въ С.-Петербургѣ наводненія, я относился къ Г-ну Генералу отъ Артиллеріи Графу Аракчееву и нынѣ, получилъ отъ него увѣдомленіе, что Его Императорское Величество Всемилостивѣйше пожаловать вамъ соизволилъ изъ Кабинета шесть тысячъ рублей, объ отпускѣ коихъ и объявлено имъ Генераломъ Графомъ Аракчеевымъ, Высочайшее повелѣніе Министру удѣловъ, дѣйствительному тайному совѣтнику графу Гурьеву, и что сверхъ того, Комитетъ, учрежденный о пособіи разореннымъ наводненіемъ С.-Петербурга, по уваженію значительныхъ убытковъ вашихъ, выдалъ вамъ въ пособіе пять тысячъ рублей, а всего и составляетъ 11 тыс. рублей. О чемъ вашему превосходительству даю знать. Варшава, декабря 27-го дня 1824 г.
Генералъ-инспекторъ всей кавалеріи Константинъ Цесаревичъ.»
Читайте еще:
"Александръ Семеновичъ! Во уваженіе долговременной службы по Министерству Народнаго Просвѣщенія члена главнаго правленія училищъ, дѣйствительнаго статскаго совѣтника Мартынова и во уваженіе того, что по переводѣ въ 1818 году Департамента Народнаго Просвѣщенія изъ наемнаго въ казенный домъ, не могъ онъ пользоваться квартирою, которую имѣлъ до того вмѣстѣ съ Департаментомъ, повелѣваю производить ему на наемъ квартиры, на дрова и свѣчи по двѣ тысячи рублей въ годъ изъ хозяйственныхъ суммъ Департамента. Пребываю вамъ благосклоннымъ.
Санктпетербургъ. Генваря 4-го дня 1825 года.
Знаніе при томъ, что 4-го же генваря получилъ я вышеписанное увѣдомленіе Его Императорскаго Высочества. Содержаніе онаго, конечно, было уже мнѣ извѣстно, и я, по полученіи отношенія о томъ графа Алексѣя Андреевича, поблагодарилъ его высочество за милостивѣйшее вниманіе ко мнѣ; но увѣдомленіе за собственноручнымъ подписаніемъ государя цесаревича привело меня въ умиленіе; я вновь излилъ на бумагу свои чувствованія и отправилъ ее къ высокому покровителю моему.
А рескриптъ на имя г-на министра? О, любезнѣйшій П. А.! Съ какимъ восхищеніемъ читалъ я копію съ онаго въ кругу моего семейства! Какъ радовались жена, всѣ дѣти мой, всѣ сродники, всѣ мой, сослуживцы, особливо старые, всѣ ученики мой, коихъ, слава Богу, во всѣхъ состояніяхъ: въ духовномъ, военномъ и гражданскомъ, здѣсь не мало! Всѣ знакомые мои! Ибо всѣмъ извѣстно было право мое на квартиру, по прежнему высочайшему рескрипту. Вотъ сколько новый министръ сдѣлалъ для меня добра въ короткое время! Благодѣяніе сіе тѣмъ важнѣе, что прежнее министерство столько лѣтъ питало меня надеждою исходатайствовать, вмѣсто квартиры, деньги на наемъ оной и наконецъ, въ концѣ 1823 года, совершенно отказало. Бывшаго министра въ томъ не виню я нимало; ему вывели неправильную справку, и то кажется, не съ худымъ намѣреніемъ, но по незнанію всѣхъ обстоятельствъ сего дѣла. Богъ съ ними! Кто старое помянетъ, тому глазъ вонъ. О, старецъ правдивый, какъ мнѣ благодарить тебя? Какъ заслужить твое, истинно отеческое, о мнѣ попеченіе! О государь несравненный! Можетъ ли вся ревность моя служить престолу твоему, отечеству — вѣрою и правдою, все пожертвованіе силъ и способностей моихъ, хотя нѣсколько быть достойною щедротъ твоихъ данію?
Генваря 5-го дня, 1825 г.
Славословіе ваше тронуло меня до глубины сердца. И я соединилъ голосъ мой съ вашимъ, благодаря Всевышняго за спасеніе меня и семейства моего и въ особенности, за дарованіе мнѣ благодѣтелей и друзей, не оставившихъ меня и въ дни скорбные.
Вы просите меня не заводить уже сада на В. О.; убѣждаете, чтобы я продалъ мѣсто съ домомъ и поселился бы выше Невской лавры. Послѣднее изъ вашихъ желаній отчасти исполнилось. Я поселился хотя не выше Невской лавры, но вдвое выше прежняго моего жилища: въ большомъ, каменномъ, сухомъ, по всему выгодномъ домѣ, въ третьемъ этажѣ, по Невѣ, на В. О., и, кажется, буду спокоенъ и тогда, когда вода будетъ выше прошлогодней, отъ чего Боже избави насъ. По второму желанію вашему давно уже хлопочу, но купить домъ и мѣсто мало охотниковъ находилось; послѣ наводненія, вѣроятно, вовсе ихъ не будетъ. И такъ, я по неволѣ долженъ буду не исполнять третьяго вашего желанія — въ нѣкоторой степени. Садъ у меня старинный; много въ немъ повреждено, но довольно осталось и невредимымъ или удобнымъ для поправки. Большую часть оранжерей не возобновляю; оставляю одну теплицу, парникъ и, такъ называемую въ моемъ быту, виноградную. Дѣлаю это, какъ для того, что систему Линееву не почитаю дѣтскою, такъ и для того, что садъ и оранжереи доставляли мнѣ небольшую прибавку на содержаніе моего семейства.
Счастливо странствовать вамъ по степямъ киргизскимъ и якутскимъ и познавать долготу, глубину и высоту мѣстъ, если въ томъ находите удовольствіе. Я же, по приговору, видно, судебъ, долженъ сидѣть на одномъ мѣстѣ.
По желанію вашему, посылаю вамъ окончаніе исторіи моей бѣды отъ наводненія. Она была написана сряду послѣ отправленныхъ мною къ вамъ листковъ; но мнѣ показалось, что я слишкомъ уже обременилъ васъ плаксивыми своими разсказами, а потому не послалъ къ вамъ послѣднихъ моихъ донесеній.
За записку въ волонтеры на Геродота приношу искреннюю благодарность. На лишніе гроши, пришлю, по желанію вашему, другихъ книгъ; теперь не могу еще назначить цѣны Геродоту.
Странная современность! Между тѣмъ, какъ я въ ковчегѣ своемъ защищаю садикъ мой противъ вашего нападенія, приходитъ ко мнѣ сынъ Глазунова съ толстою рукописью in-folio подъ заглавіемъ: «Сады сѣверные или способы воспитанія плодовитыхъ деревьевъ въ климатѣ нашемъ, писанные изъ опытовъ, содержащіе въ себѣ подробное и ясное наставленіе о садоводствѣ. Сочиненіе Іосифа Струмилля, дѣйствительнаго члена императорскаго Московскаго общества сельскаго хозяйства». Глазуновъ проситъ, чтобы я положилъ рѣшеніе: заслуживаетъ ли рукопись быть изданною въ свѣтъ, т. е, чтобъ заплатить за нее ста два — три рублей! Вотъ видите, каковымъ знатокомь я прослылъ въ садоводствѣ. Даже Глазуновъ меня уважаетъ! И такъ, можно ли обойтись мнѣ безъ сада? Что безъ практики я буду отвѣчать въ подобныхъ случаяхъ Глазуновымъ? Если не убѣдительны для васъ прежніе мои доводы, то, по крайней мѣрѣ, этотъ приведетъ васъ въ тупикъ, и принудитъ оставить садъ за мною.
Прощайте, любезный, почтенный сибирякъ и другъ безцѣнный!
С.-Петербургъ, марта 22-го дня, 1825 года, въ день крещенія великой княжны Маріи Михайловны.
Ни полслова не сказалъ я вамъ до сихъ поръ на послѣднюю вашу грамотку, потому что откладывалъ это до отпечатанія моего Филоктета. Посылая вамъ его теперь, доношу, что я, благодаря государя императора и добрыхъ моихъ начальниковъ, кончилъ уже всѣ починки въ разоренномъ моемъ замкѣ; излишнее уничтожилъ; оставилъ почти одно нужное и могущее приносить нѣкоторый доходъ. Конечно, не сталь бы я дѣлать издержекъ для пожертвованія будущему потопу, но пріятно ли всегда смотрѣть на слѣды разрушенія? Что сказали бы обо мнѣ другіе? да и можно ли надѣяться, чтобы кто купилъ мѣсто, покрытое памятниками ужаснѣйшаго событія?
Какъ мнѣ жаль вашихъ зубовъ! Только правду ли вы говорите? Вы всегда любили взвести на себя небылицу. Впрочемъ, я и не говорю, чтобы запрещенный плодъ имѣлъ свойство лишать зубовъ его вкушающихъ. Послѣ того, какъ Адамъ вкусилъ онаго, люди стали кусать и другъ друга, чего безъ зубовъ имъ бы не сдѣлать.
Оставьте, любезный другъ, мрачныя свои мысли; если вашъ адъ, какъ я думаю, въ однихъ только мысляхъ вашихъ, въ однихъ временныхъ огорченіяхъ. Когда вамъ бываетъ скучно между окружающими васъ людьми, поговорите нѣсколько съ отдаленными отъ васъ друзьями своими. Не знаю, какъ вамъ, а мнѣ всегда легче бываетъ послѣ этого лѣкарства. Простите, любезнѣйшій П. А. Пора разсаживать цвѣты.
С.-Петербургъ, іюня 22 дня, 1825 г. *).
- ) Послѣднія два письма не были посланы къ П. А.
III.
правитьОтъ сидячей ли жизни, или отъ преклонныхъ лѣтъ, съ нѣкотораго времени я началъ чувствовать припадки въ здоровьѣ. Пріятели мои считаютъ маловажнымъ ежедневныя мои прогулки по нѣскольку часовъ, и для освѣженія себя совѣтовали мнѣ сдѣлать поѣздку за городъ; я рѣшился воспользоваться ихъ совѣтами.
Послѣ продолжавшихся нѣсколько дней сряду дождей съ молніей и громомъ, воздухъ сдѣлался прохладнѣе; сегодняшнее утро, ясное, тихое, обѣщало день бездождный и благопріятствовало моему намѣренію. Нанимаю дрожки и ѣду въ Царское Село и въ Павловскъ. Въ сихъ мѣстахъ не бывалъ я съ тѣхъ поръ, какъ имѣлъ плачевный жребій по наряду быть дежурнымъ у гроба благословеннаго Александра. Времени прошло довольно; посему должно быть тамъ и многимъ перемѣнамъ.
Въ восемь часовъ я очутился у заставы: солдатъ остановилъ лошадей и, подойдя ко мнѣ съ аспидною дощечкой, спросилъ, куда ѣду, кто я; послѣ отвѣта моего, извощикъ ударилъ по лошадямъ, и онѣ быстро помчались по гладкой, терпѣливымъ искусствомъ устроенной, прекрасной дорогѣ. По обѣимъ сторонамъ ея мелькали знакомые и незнакомые предметы. Прямыя, кудрявыя, молодыя липки по обѣимъ сторонамъ дороги замѣнили прежнія устарѣлыя березы: всѣ онѣ принялись и блистаютъ нѣжною, темною зеленью листьевъ; за ними развиваются тучные луга; душистая, высокая трава ростетъ тамъ, гдѣ за нѣсколько лѣтъ предъ симъ были зыбуны, кочками и корнями деревъ усѣянные; за лугами и промежь ихъ возвышаются здѣсь новозасажденные кустарники, тамъ старыя рощи, лѣски, въ коихъ, мѣстами, свѣтлѣются красивые домики. Вотъ дача умершаго тѣломъ, но безсмертнаго покровительствомъ просвѣщенію графа Николая Петровича Румянцова. Она устроена не задолго до кончины его: почтенный вельможа почти вовсе не пользовался прохладными тѣнями деревъ, велѣніемъ его здѣсь растущихъ. Мѣсто сіе пробудило во мнѣ воспоминанія объ извѣстныхъ всѣмъ подвигахъ его любви къ отечеству и наукамъ и привело на мысль обстоятельства, собственно до меня касающіяся. Государственный канцлеръ и меня не оставлялъ какъ письмами изъ Гомеля, такъ и личною бесѣдою, во время пребыванія своего въ здѣшней столицѣ, поощрять къ продолженію тяжкаго изданія «Греческихъ классиковъ». Нерѣдко я жаловался ему на скудное число читателей сихъ стариковъ; но онъ внушалъ мнѣ, что мы должны трудиться не для однихъ современниковъ. Графъ Николай Петровичъ хотѣлъ было на свой счетъ издать мой переводъ исторіи Иродотовой; но я отозвался, что онъ уже печатается по подпискѣ, въ числѣ другихъ классиковъ, послѣ чего онъ ограничился только тѣмъ, чтобъ къ моему переводу приложить карты французскаго издателя сей исторіи г. Геля, которыя хотѣлъ выгравировать съ русскимъ переводомъ географическихъ названіи на свой счетъ; но вскорѣ послѣдовавшая затѣмъ кончина его остановила исполненіе сего благодѣтельнаго намѣренія, и я принужденнымъ нашелся выгравировать на свой счетъ одну только общую карту Иродотовой географіи, заимствованную мною изъ атласа Мальтъ-Брюнова.
Въ подобныхъ симъ воспоминаніяхъ я погружался, какъ вскорѣ увидѣлъ по лѣвую сторону дороги Чесменскій дворецъ. Я не заходилъ въ него, поспѣшая къ главному мѣсту своей поѣздки и не надѣясь найдти въ немъ для себѣ ничего новаго, а старое можетъ быть новымъ для однихъ путешественниковъ, только въ первый разъ видящихъ предметы.
Отъ Чесменскаго дворца до Пулкова почти сряду по обѣимъ сторонамъ дороги прекрасная; высокая, колосистая рожь представляла зеленое море, которое въ этотъ день нисколько вѣтромъ не волновалось; зрѣлище сіе восхищало меня, какъ давно невидѣнное мною: я безпрестанно поворачивалъ голову то на ту, то на другую сторону дороги.
Въ Нижнемъ Пулковомъ увидѣлъ я новые домики на томъ мѣстѣ, гдѣ за годъ съ лишнимъ передъ симъ сгорѣло отъ пожара двадцать домовъ. Это также не мало порадовало меня, ибо я не мало, хотя не собственными деньгами, способствовалъ къ поправленію состоянія погорѣвшихъ крестьянъ. Можетъ быть, и эти домики, если только не выстроены отъ казни, отчасти обязаны созданіемъ своимъ моей помоши. Вотъ въ чемъ она состояла: услышавъ, что въ Пулковомъ погорѣли крестьяне, я на третій день послѣ пожара отправился къ нимъ инкогнито, отыскалъ домъ выборнаго, попросилъ его, собрать всѣхъ крестьянъ, у коихъ сгорѣли домы, и при немъ, при многихъ другихъ крестьянахъ, въ его домѣ роздалъ девятнадцати главамъ семейства домовъ, вовсе погорѣвшихъ, по двѣсти рублей, а двумъ, которыхъ домы отстояны и мало вреда потерпѣли, по сту рублей, съ запискою ихъ именъ въ шнуровой книгѣ, которую взялъ я съ собой, и съ роспискою въ ней трехъ грамотныхъ крестьянъ въ полученіи ими сихъ денегъ. Если бы я въ состояніи былъ изъ своего имущества сдѣлать имъ сіе пособіе, — то можетъ быть, скрылъ бы или бы долженъ былъ скрыть дѣло сіе въ душѣ своей; но они отнюдь не принадлежитъ мнѣ. Я былъ только исполнителемъ и орудіемъ благодѣтельнаго завѣщанія, доставившаго мнѣ средства облегчать участь несчастныхъ. Какое трогательное было для меня зрѣлище при раздачѣ денегъ симъ крестьянамъ! Подходя ко мнѣ но одиночкѣ для пріема денегъ, они падали въ ноги и не смотря на мои сопротивленія, цѣловали руки и ноги, и со слезами, стоя на колѣняхъ, молились Богу; а но окончаніи раздачи, всѣ, какъ снопы, повалились передо мною и просили объявить имъ, кто такой ихъ благодѣтель, за кого они должны молиться Ногу. Я объявилъ имъ имя завѣщательницы: они всѣ начали креститься, поминать душу ея и сказали, что въ тотъ же день отслужатъ по ней панихиду. Потомъ опять бросились къ моимъ ногамъ и упрашивали, чтобъ я сказалъ имъ и свое имя. «На что вамъ это?» "Чтобъ молиться Богу и за тебя и отпѣть за здравіе твое молебенъ: «когда бы эти деньги достались въ другія руки», говорили они, «то бы можетъ быть, не увидѣли мы ихъ никогда». Я благодарилъ ихъ за усердіе, но все не сказалъ, кто я, и просилъ, если они хотятъ за меня молиться, молились бы за того, кто роздалъ имъ въ тотъ день деньги. Они, думая, что я пришелъ къ нимъ пѣшкомъ. приготовили для меня дрожки; но я, желая принять всѣ мѣры, чтобы они не узнали обо мнѣ онъ извощика, отъ услуги ихъ отказался и, распростясь, пошелъ въ другую сторону, не туда, гдѣ остановились мои дрожки
Извощикъ мoй поворотилъ въ Нижнемъ Пулковомъ налѣво и поѣхалъ по новой дорогѣ; по старой, то есть, прямо на гору, мимо лѣса, теперь уже не ѣздятъ, потому что большое пространство земли передъ прежнимъ въѣздомъ въ Царское Село занято подъ садъ, а ѣздятъ чрезъ слободу Кузьмино. Итакъ, я не увижу васъ, милыя мои золотыя купальницы[10], и васъ, серебристые колокольчики[11], любящіе рости въ глубокой ложбинѣ на горѣ Пулковской.
Но эта новая дорога для меня весьма кстати. По ней ѣздилъ я въ Царское Село только одинъ разъ, и когда? Въ царствованіе Екатерины Великой. По сему для меня новы были виды этихъ подгорныхъ и нагорныхъ садиковъ, въ которыхъ вишневыя деревья, молодыя, чистыя, нетронутыя, сколько можно было видѣть съ дороги, червями яблони, не какъ нынѣшнее лѣто въ столицѣ, обѣщаютъ хозяевамъ обильный урожай.
Слобода Пулково довольно велика; въ ней есть изрядные новые, красивые домики; передъ домиками во многихъ мѣстахъ есть колодцы. Каменная церковь, на косогорѣ возвышающаяся, дѣлаетъ прекрасный видъ. Ѣдучи по этой дорогѣ, долго не теряешь изъ виду столицы съ ея окрестностями и вмѣстѣ видишь Царское Село, каковой выгоды прежняя дорога не представляетъ. Другая выгода новой дороги состоитъ въ томъ, что она нѣсколько сокращаетъ ѣзду отъ столицы къ Царскому Селу.
Между Нагорнымъ Пулковомъ и Кузминымъ, къ сожалѣнію, многія нивы какъ бы нарочно засѣяны рѣзухой (raphanus raphanjstrum), которой желтые цвѣтки однихъ только дѣтей забавляютъ, а хозяевъ приводятъ въ уныніе. Гдѣ сего растенія немного, тамъ его выпалываютъ; а гдѣ не оставило оно почти мѣста для льву или ржи, тамъ выполоть (то нѣтъ никакой возможности.
Вотъ и Кузмино со своими большею частію ветхими, маленькими, бѣдными домиками. Передъ въѣздомъ въ слободу, по правую сторону дороги, въ довольномъ отъ нея разстояніи, между нивъ весьма замѣтно растущее однимъ одно ольховое, казалось съ дороги, дерево; оно растетъ бѣдно, уединенно и трогательно представляетъ собою сироту, всѣми покинутаго въ мірѣ.
Въ концѣ сей слободы, по лѣвую сторону также возвышается на косогорѣ каменная церковь. Кузьмино соединяется съ Царскимъ Селомъ двумя рядами молодыхъ рябинъ, посаженныхъ по обѣимъ сторонамъ дороги. Ворота, чрезъ которыя въѣзжаютъ въ Царское Село, или лучше, въ царскій садъ, еще не отстроены. Въѣхавши въ этотъ садъ, невольно поражаешься противуположностію простоты природы, только лишь видѣнной въ Кузминомъ и его окрестностяхъ, съ блестящимъ искусствомъ, одушевляющимъ всѣ предметы въ саду новоустроенномъ, противуположностію бѣдности крестьянскихъ хижинъ съ великолѣпіемъ Александровскаго дворца и другихъ зданій.
Я велѣлъ остановиться извощику у входа въ садъ передъ самымъ дворцомъ. Сколько перемѣнъ я какихъ перемѣнъ въ столь короткое время! Нѣтъ, я не берусь описывать сего волшебнаго произведенія архитектуры и садоводства. Пусть Делиль какой изобразитъ все богатство, все разнообразіе затѣй искусства. видовъ, извитіе дорожекъ и дорогъ, эти густыя куртины, эти рощицы и рощи, съ ихъ тѣнями и зеленью, эти цвѣтники, луга и лужайки и проч.
Войдя въ садъ, первое мое желаніе было встрѣтиться съ кѣмъ-либо, чтобъ узнать, гдѣ та капелла, въ которой стоитъ изваяніе Христа Спасителя, и какъ никто мнѣ не попадался на встрѣчу, то я прошелъ до прекрасной огромной башни, весьма прилично названной солитеромъ: она дѣйствительно одинокая по своей высотѣ и въ удаленіи отъ прочихъ зданій. Тутъ нашелъ я истопника, который указалъ мнѣ спицъ капеллы.
На дорогѣ къ капеллѣ попались мнѣ два стала мериносовъ, пасущіяся въ саду въ нѣкоторомъ отдаленіи одно отъ другаго. Одно изъ нихъ состояло изъ барановъ; другое изъ овецъ, и у каждаго стала былъ особливый пастухъ. Я остановился, полюбовался этими прекрасными колонистами; кажется, они не могутъ пожаловаться на пажить, которую Александровскій садъ имъ предлагаетъ; если не лучше, то безъ сомнѣнія, не хуже она пажитей ихъ родины. Притомъ же невинныя, кроткія сіи животныя никогда не походили на тѣхъ иноземцевъ, которые, живучи въ Россіи но всемъ довольствѣ и не рѣдко даже въ предпочтеніи предъ природными Русскими. ни чѣмъ не довольны и за ея хлѣбъ-соль ее же злословятъ. Пастухъ стала барановъ вскорѣ погналъ ихъ съ лужка, прикрикивая повременно какое-то извѣстное имъ слово, и они чинно пошли впередъ. Вскорѣ потомъ другой пастухъ погналъ и стадо овецъ.
Я поспѣшилъ къ капеллѣ и въ скоромъ времени увидѣлъ по правую сторону дороги впереди оранжерей прекрасные цвѣтники. Опять остановился, чтобъ разсмотрѣть, какія растенія нынѣшнимъ лѣтомъ играютъ ролю на семъ позорищѣ Флоры; въ клумбахъ сидѣли роскошныя махровыя георгины: впрочемъ еще немногія изъ нихъ распустились; въ рабаткахъ, около клумбъ, цѣлыя полосы засажены были красными зонтичными растеніями, въ которыхъ узналъ я перечники зонтичные (iberis umbellata); въ другомъ отдѣленіи увидѣлъ бѣлые перечники (iberis amara); тутъ блистаютъ также золотистыя скерды (crepis barbatal, бѣлыя и красныя лаватеры трехмѣсячныя (lavatera trimestris), короставики (scabiosa), чудоцвѣты (mirabilis palappa), китайскія астры (aster chinensis), жабреи большіе (antirr hinum majus) еще не распустились. Но ужели именовать всѣ цвѣты, здѣсь мною видѣнные? Конечно, породъ ихъ немного и не рѣдкіе; но сановникъ для своей цѣли выбираетъ такіе, которые наиболѣе украшали бы его цвѣтники. Кто желаетъ видѣть рѣдкія растенія, тотъ долженъ искать ихъ въ Петербургскихъ оранжереяхъ Аптекарскаго и Елагинскаго острововъ.
Капелла возвышается непосредственно за сими цвѣтниками и оранжереями. Полюбовавшись цвѣтами, я пошелъ къ ней. Зданіе сіе построено въ готическомъ вкусѣ; въ главномъ корпусѣ онаго, то есть, въ самой капеллѣ. Стѣны уже растрескались, какъ бы отъ древности, въ окнахъ синія стекла: пристроенная къ главному корпусу часть представляетъ полуобрушившіяся стѣны, въ иныхъ мѣстахъ выдавшіяся въ сторону и угрожающія паденіемъ; на сѣверной сторонѣ капеллы примыкаютъ къ ней стѣны, также обрушившіяся и нѣсколько колоннъ или остатковъ отъ нихъ, поросшихъ сверху мохомъ. Осмотрѣвъ капеллу снаружи и не видя никого при ней, а двери видя запертыми, я хотѣлъ было уже воротиться назадъ, сожалѣя о напрасной моей поѣздкѣ, ибо увидѣть изваяніе Спасителя было важнѣйшимъ предметомъ оной. Къ счастью, я посмотрѣлъ въ главную стеклянную дверь и увидѣлъ солдата, шьющаго на полу сапоги. «Можно ли видѣть Христа Спасителя»? спросилъ я. «Какъ не можно», отвѣчалъ онъ, и тотчасъ взялъ съ собою ключь отъ храмины, гдѣ стоитъ изваяніе, повелъ меня между мнимо развалившихся стѣнъ, по узкой лѣстницѣ въ средній ярусъ; передъ храминою находится площадка, съ которой и входъ въ храмину. Солдатъ отперъ двери и впустилъ меня въ нее. Храмина небольшая, четырехугольная, съ коническимъ куполомъ; въ каждомъ изъ четырехъ угловъ, при основанія восходящаго вверхъ конуса, ангелы держатъ раскрытое Евангеліе. Изваяніе Спасителя, на четырехугольномъ пьедесталѣ краснаго зернистаго гранита, поставлено у стѣны южной по срединѣ, лицемъ къ сѣверу. Спаситель высѣченъ изъ одного куска чистѣйшаго бѣлаго мрамора, впрочемъ не безъ темноватыхъ двухъ или трехъ полосъ вдоль одежды. Очи Спасителя устремлены на зрителя, которому правою рукою, концами перстовъ касающеюся къ груди, а лѣвою нѣсколько поднятою вверхъ, какъ бы говоритъ: «Мною ко Отцу». Слова сіи на латинскомъ языкѣ написаны подъ стопами Спасителя на сѣверной сторонѣ: «Per me atl Patrero». На восточной сторонѣ написано: Dannecker f. 1824. Изваяніе вышиною, кажется, въ сажень безъ пьедестала. Объ искусственной отдѣлкѣ сего творенія основательно судить я не могу; но художникъ въ возбужденіи благоговѣнія къ Спасителю, въ преданіи Его волѣ взирающихъ на Него, совершенно достичь своей цѣли. Долго смотрѣлъ я безмолвно на сего небеснаго Посредника между Отцемъ Его и смертными съ невольнымъ вниманіемъ и глубокимъ чувствомъ самоотверженія. Наконецъ, оборотясь къ сторожу, спросилъ: «Давно ли выставлено здѣсь это изваяніе?» Но слова мои такъ раздались въ храминѣ, что едва можно было разслышатъ ихъ, притворивъ дверь. «Въ прошломъ году», отвѣчалъ онъ, «какъ скоро отстроена была капелла, а прежде стояло въ Александровскомъ дворцѣ».
Сказываютъ, что Даннекерь предпринялъ сію работу по слѣдуюшему случаю: Ваятелю сему въ одну ночь представился во снѣ Спаситель точно въ такомъ видѣ, какъ онъ представленъ въ семъ мраморѣ; но художникъ обстоятельство сіе оставилъ безъ дальняго вниманія; спустя нѣсколько времени, онъ опять увидѣлъ Спасителя во снѣ, точно въ такомъ же видѣ, какъ и прежде. Изъ сего заключилъ онъ, что на дѣло сіе призываетъ его вдохновеніе свыше. Посему онъ рѣшился непремѣнно изваять Спасителя въ такомъ видѣ, какъ Онъ двукратно ему представлялся. Пріобрѣвъ прекраснѣйшій кусокъ бѣлаго мрамора, онъ принялся за работу и окончилъ ее не прежде десяти лѣтъ. Благословенный Александръ узнавъ о семъ рѣдкомъ произведеніи искусства, купилъ его за весьма значительную сумму и повелѣлъ воздвигнуть для него сіе зданіе, но Провидѣнію угодно было прекратить дни незабвеннаго монарха прежде окончанія сего памятника преславнаго его царствованія.
Съ растроганнымъ сердцемъ, съ неизъяснимымъ чувствомъ кающагося грѣшника, предающаго себя ходатайству Спасителя, медленно вышелъ я изъ капеллы и медленно пошелъ въ обратный путь, потерявъ охоту долѣе разсматривать новыя прибавленія и украшенія сада. Въ такой задумчивости добрѣлъ я до скамейки, сѣлъ и хотѣлъ было развлечь себя чтеніемъ Скоттова «Аббата», котораго взялъ съ собою въ дорогу. Но голова моя такъ была занята разнообразными мыслями, что не давала мѣста никакимъ стороннимъ впечатлѣніямъ: я ничего не понималъ, что читалъ, или лучше, ничего не читалъ, и книгу спряталъ. — По чьему чертежу, мыслилъ я, раздвинуты границы необозримаго сего вертограда? Чьимъ соображеніемъ въ бывшемъ здѣсь дремучемъ лѣсу одни мѣста возвышены, другія перевиты излучистыми дорогами и тропинками? Чьимъ велѣніемъ текутъ воды, журчатъ каскады, тѣснятся въ куртинахъ туземные и иноземные кустарники и деревья, высятся башни, и надъ всѣмъ тѣмъ господствуетъ зданіе, достойное вмѣщать въ себѣ надежду Россіи? Увы! Генія своего давно уже мѣста ни лишились. О, Александръ! Во всѣхъ дѣлахъ твоихъ отразилась прекрасная душа твоя. Ты вѣчно пребудешь въ нихъ и въ сердцахъ обожавшихъ тебя Россіянъ!
Отдохнувъ нѣсколько, а поворотилъ къ островку любезнѣйшаго наслѣдника престола, осмотрѣлъ маленькую яхту его, видѣлъ подвижной мостикъ, на которомъ переѣзжаютъ на сей островокъ, и домикъ его, остававшіеся еще въ гирляндахъ цвѣтовъ, коими августѣйшія сестры встрѣтили Его Высочество по возвращеніи изъ чужихъ краевъ; видѣлъ также на островкѣ нѣсколько небольшихъ грядокъ, засаженныхъ салатомъ, огурцами и другою огородною овощью. Прекрасная мысль — съ воздѣлываніемъ, рощеніемъ предметовъ первой нашей потребности съ малолѣтства познакомить того, кому нѣкогда можно будетъ взвѣшивать труды и подвиги не однихъ царедворцевъ и героевъ, кому небомъ предоставлено будетъ цѣнить потъ и земледѣльца и отдавать ей должную справедливость. Да украсятъ тебя, надежда наша драгоцѣнная, всѣ познанія, какія только могутъ быть полезны для тебя и народа, коимъ нѣкогда управлять будешь! Да оградятъ августѣйшіе, мудрые твой родители сердце твое отъ всего, что не достоино Божества, которое на землѣ ты представлять долженъ! Но зная природу съ юныхъ лѣтъ своихъ, углубляйся въ ея таинства и возлюби красоты ея: то суть таинства и красоты первой Безконечной Причины, раскрывающія въ смертномъ чистѣйшія чувствованія, добродѣтельнѣйшія наклонности, каковыхъ желаетъ тебѣ каждый истинный сынъ отечества.
Съ таковыми мыслями виходилъ я изъ сада, какъ вдругъ увидѣлъ у подъѣзда дворца самаго наслѣдника. Его Высочество изволилъ пойдти по саду пѣшкомъ, а коляска поѣхала за нимъ.
Извощикъ повезъ меня дорогою, по которой лицей остался въ правой сторонѣ. Я хотѣлъ было побывать въ немъ; но отдался на волю извощика, ибо хотѣлъ скорѣе доѣхать до Павловска.
Старики живутъ въ воспоминаніяхъ: воинъ любитъ разсказывать о походахъ своихъ, гражданинъ о мирныхъ дѣяніяхъ. По сему живущіе въ настоящемъ должны быть къ старикамъ снисходительны, если они бываютъ скучны своими разсказами.
Завидѣвъ зданіе лицея, я тотчасъ привелъ себѣ на мысль всѣ хлопоты мои по сему заведенію, въ бытность мою директоромъ департамента народнаго просвѣщенія. Благоволеніе безсмертнаго Александра, довѣренность ко мнѣ дѣятельнѣйшаго и просвѣщеннаго министра графа Алексѣя Кирилловича Разумовскаго давали мнѣ крылья успѣвать во всѣхъ должностяхъ и дѣланныхъ мнѣ препорученіяхъ. Государю императору благоугодно было на мѣстѣ своего воспитанія оставить памятникъ, приличный сему предмету. Что могло быть приличнѣе, какъ не учрежденіе воспитательнаго же заведенія? Его Величеству желательно было образовать въ лицеѣ дѣтей знатнѣйшихъ дворянъ для военной и гражданской службы, смотря по склонностямъ и способностямъ воспитанниковъ; для сего Его Величество изволилъ начертать главнѣйшія статьи постановленія сего заведенія и возложить на графа Алексѣя Кирилловича Разумовскаго разсмотрѣть первоначальныя сіи черты, сообразить съ существующими уже по части просвѣщенія постановленіями и сдѣлать въ нихъ перемѣны и пополненія, для начертанія постановленія лицею. Графъ Алексѣй Кирилловичь дѣло сіе поручилъ мнѣ, и существующее нынѣ постановленіе, разсмотрѣнное министромъ, вскорѣ поднесено было государю императору и удостоено высочайшаго его утвержденія въ 19-е августа 1810 года. Немедленно за симъ постановленіе включено въ грамоту, дарованную лицею, переписано на великолѣпно по полямъ листовъ разрисованномъ пергаментѣ, переплетено въ золотой глазетъ съ серебряными кистями и позолоченнымъ ковчегомъ для государственной печати; приготовленная такимъ образомъ грамота поднесена къ высочайшему подписанію, коего она удостоена въ 22-й день сентября 1811 года. Между тѣмъ какъ приготовлялась сія грамота и строеніе, принимаемы были воспитанники и со всею строгостію испытываны въ познаніяхъ, требуемыхъ для вступленія въ сіе заведеніе, въ присутствія министра, директора лицея статскаго совѣтника Василія Малиновскаго и моемъ, по предварительномъ собраніи самимъ же министромъ свѣдѣній о нравственныхъ качествахъ кандидатовъ. По приготовленіи такимъ образомъ всего съ открытію лицея, оно совершалось октября 20-го дня 1811 года въ присутствіи государя императора, государынь императрицъ, государя цесаревича и великаго князя Константина Павловича, великой княжны Анны Павловны, первыхъ чиновъ императорскаго двора, господъ министровъ, членовъ государственнаго совѣта и многихъ другихъ знаменитыхъ особъ. Ихъ Высочества Николай Павловичь и Михаилъ Павловичь изволили тогда путешествовать въ чужихъ краяхъ.
Открытіе лицея происходило слѣдующимъ образомъ: По совершеніи, въ присутствіи августѣйшей императорской фамиліи, въ придворной церкви божественной литургіи, духовенство, въ предшествіи придворныхъ пѣвчихъ, шло изъ церкви для освященія зданія лицея въ сопровожденіи императорской фамиліи и всѣхъ вышеупомянутыхъ особъ, также чиновниковъ и воспитанниковъ лицея. По окончаніи сего обряда, когда Ихъ Величества и Ихъ Высочества изволили занять мѣста въ залѣ собранія, я имѣлъ счастіе изъ грамоты, которую по обѣ стороны меня держали два адьюнктъ-профессора, прочесть вступленіе, главы объ устройствѣ и нравахъ лицея и заключеніе грамоты. Потомъ министръ народнаго просвѣщенія, принявъ отъ меня грамоту, вручилъ оную директору лицея, для оставленія навсегда въ семъ заведеніи. Но принятіи грамоты директоръ Малиновскій произнесъ сочиненную мною, приличную сему случаю, рѣчь {Я помѣщаю оную здѣсь, какъ свою собственность:
"Всемилостивѣйшій государь! Въ семъ градѣ премудрѣйшая изъ монархинь, среди весеннихъ и лѣтнихъ красотъ природы, нѣкогда назидала благоденствіе Россіи. Въ обиталищѣ семъ Ваше Императорское Величество поучались управлять судьбою народовъ, нынѣ подвластенъ скипетру Вашему. И въ столь знаменитомъ обиталищѣ; отверзаете храмъ наукъ для отличнѣйшаго юношества Вашей державы. Сколько убѣжденій въ превосходствѣ будущихъ успѣховъ сего единственнаго учрежденія! Малое число дѣтей, въ дарованіяхъ и благонравіи испытанныхъ, какъ единое семейство, не представляетъ неудобствъ въ совершенномъ надзорѣ за ихъ ученіемъ и поступками; благорастворенный воздухъ, укрепляя силы ихъ тѣлесныя, укрѣпитъ и душевный въ величіи чувствованій и дѣяній; безмолвное уединеніе соберетъ и направитъ всѣ мысленныя способности ихъ къ единой цѣли: къ познанію нравственнаго и физическаго міра; а воспоминаніе о великой въ женахъ и о воспитаніи въ семъ мѣстѣ августѣйшаго внука ея; пріосѣненіе сего храма наукъ его покровительствомъ воскрылятъ младые таланты къ пріобрѣтенію славы истинныхъ сыновъ отечества и вѣрныхъ служителей престола монаршаго.
"Такъ, всемилостивѣйшій государь, попеченіемъ Вашего Величества здѣсь все соединено къ образованію юношества для важнѣйшихъ государственныхъ должностей. Нѣтъ счастливѣе настоящей участи его; нѣтъ лестнѣе будущаго его назначенія.
«Но не менѣе того счастливы и мы, избранные къ руководству онаго и воспитанію. Мы чувствуемъ важность правъ и преимуществъ, дарованныхъ Вашимъ Величествомъ сему заведенію и лицамъ, къ нему принадлежащимъ. Чувствуемъ; но чѣмъ содѣлаться можемъ достойными оныхъ? Единое избраніе васъ въ подвигу образованія сего юношества не служитъ еще въ томъ порукою. Мы потщимся каждую минуту жизни нашей всѣ силы и способности ваши принести на пользу сего новаго вертограда, да Ваше Императорское Величество и все отечество возрадуется о плодахъ его».}. За симъ секретарь конференціи профессоръ Кошанскій прочелъ списокъ учебнымъ и гражданскимъ чиновникамъ, опредѣленнымъ въ лицей, потомъ списокъ воспитанникамъ, принятымъ въ оное; каждый изъ чиновниковъ и воспитанниковъ, по наименованіи его, представленъ былъ государю императору г. министромъ. По прочтеніи списковъ, адьюнктъ-профессоръ нравственныхъ наукъ Куницынъ читалъ воспитанникамъ наставленіе о цѣли и пользѣ ихъ воспитанія. Послѣ сего государь императоръ со всею императорсвою фамиліею и прочими знаменитыми особами изволили осматривать всѣ покой и присутствія своего удостоили обѣденный столъ воспитанниковъ. Въ это время, именно, когда Ихъ Величества пошли осматривать покой, государь цесаревичъ, идучи позади императорской фамиліи и неся на одной рукѣ шаль великой княжны Анны Павловны, другою взявъ меня подъ руку, удостоилъ счастія идти со мною. Я уже сказалъ, что старики живутъ въ воспоминаніяхъ, и потону и здѣсь надѣюсь заслужилъ извиненіе въ приведеніи части лестнѣйшаго для меня разговора съ Его императорскимъ Высочествомъ. Разговоръ сей доказываетъ, сколь пріятно было ему видѣть при открытіи лицея дѣйствующимъ лицемъ и меня, подчиненнаго Его Высочеству по совѣту о военныхъ училищахъ. Взявъ меня подъ руку, Его Высочество изволилъ съ особеннымъ удовольствіемъ сказать: «Ты вездѣ!» Послѣ молчаливаго моего на сіе поклона, онъ изволилъ спросить: «Что ты здѣсь значишь?» Я отвѣчалъ, что министру угодно было, чтобы я, какъ директоръ департамента, прочелъ грамоту. «А эти профессора откуда?» «Всѣ изъ педагогическаго института». «Всѣ твои!» Я опять отвѣчалъ благодарнымъ поклономъ. «Какъ зовутъ того, который читалъ разсужденія?» «Куницынъ». «Хорошо читалъ». «Онъ былъ первый студентъ въ педагогическомъ институтѣ». «И мой Талызинъ хорошъ». «И онъ Ваше Высочество, былъ изъ отличныхъ студентовъ!».
Изъ столовой Ихъ Императорскія Величества и Ихъ Императорскія Высочества, г. министромъ препровождены были въ ту комнату, гдѣ приготовленъ дл)і нихъ завтракъ; ибо государь императоръ по утру, до открытія лицея, изволилъ прислать съ отказомъ, что Ихъ Величества и Ихъ Высочества обѣдать не будутъ, потому что въ тотъ день былъ у Ихъ Величествъ фамильный столъ. Прочіе же всѣ посѣтители угощены были богатѣйшимъ столомъ, стоившимъ г. министру одинадцать тысячъ рублей! Таковы угощенія русскихъ бояръ! Ученіе въ семъ заведеніи началось на другой же день. Какъ, по постановленію онаго, положепо чрезъ каждые полгода производить воспитанникамъ испытанія и притомъ сторонними лицами, то министръ, исполныя сіе правило во всей точности и вообще прилагая о семъ заведеніи особенное попеченіе, посылалъ меня около того времени, не предувѣдомляя о томъ воспитанниковъ, для произведенія испытаній; на сей конецъ, съ позволенія его, я бралъ съ собою профессоровъ педагогическаго института по тѣмъ наукамъ, кой преподавались въ семъ заведенія. Сверхъ того, по волѣ же г. министра, я часто и неожиданно ѣздилъ для сего въ лицей одинъ и испытывалъ воспитанниковъ, въ чемъ былъ въ состояніи; большею же частію занималъ ихъ россійскою и латинскою словесностью, дѣлая съ ними разборы сочиненій и заставляя сочинять при мнѣ, въ классахъ и безъ меня, назначая каждому особый предметъ, а иногда и одинъ для всѣхъ. Это былъ для меня вовсе сторонній трудъ, но я не только не скучалъ имъ, а еще занимался съ особливою охотою, имѣя въ виду только одну пользу воспитанниковъ. Дѣйствительность сихъ моихъ занятій подтвердить могутъ какъ всѣ профессора, выбывшіе, такъ и сами воспитанники перваго курса, напримѣръ, гг. баронъ Корфъ, Масловъ, Ломоносовъ, Пушкинъ, Пущинъ, Илличевскій, Малиновскій и проч. Но къ чему ведутъ сія воспоминанія, доказывающія одинъ только эгоизмъ? О, неужели не позволительно быть и эгоистомъ тому, кому давно уже отказано въ другихъ преимуществахъ? Покрайней мѣрѣ, того, что нами сдѣлано, никто у насъ отнять не можетъ.
На крыльяхъ воспоминаній я мгновенно пролетѣлъ разстояніе отъ Царскаго Села до Павловска; никто предаваться имъ не препятствовалъ; даже ни одинъ путникъ не встрѣтился со мною, ни одинъ не проѣхалъ мимо меня: какая противуположность съ движеніемъ, оживлявшимъ сію дорогу въ протекшіе годы, когда придорожные кустарники, деревья и травы сѣдѣли отъ пыли, столбомъ подымавшейся за экипажами, въ коихъ вельможи поспѣшали насладиться лицезрѣніемъ и бесѣдою кроткой богини сихъ нѣстъ!
Подъѣзжаю къ заставѣ: уже нѣтъ при ней стражи, которая доспѣхами своими напоминала, чье обиталище она охраняетъ. Спускаюсь подъ гору, усматриваю скромный дворецъ, подъѣзжаю къ нему: одинъ только часовой стоитъ на своемъ мѣстѣ. Вхожу въ садъ: кое-гдѣ видны работники. Все пусто, все уныло! Дорожки не чисты, рабатки заросли травою не прополоты. Иду въ цвѣтной паркъ; грядки, прежде блиставшія роскошными, благовонными, всякихъ красокъ цвѣтами, чернѣются сырою землею, только изъ немногихъ мѣстахъ; гдѣ флора для сбереженія растеній отъ зимней стужи не требовала руки садовника, только тамъ раскинули малиновые жирные лепестки своя піоны, оставленные самимъ себѣ, безъ подпоры склоня свои вѣнцы къ землѣ: точное изображеніе вдовы, лишившейся вѣрнаго друга. Отсюда пошелъ я въ глубь сада; тутъ нашелъ убранства болѣе и довольно высаженныхъ въ грунтъ оранжерейныхъ цвѣтовъ, но что значитъ убранство сіе противъ прежняго? Все напоминаетъ, что не стало здѣсь августѣйшей хозяйки. Кажется, садовникъ не нашелъ приличія украшать то мѣсто, которое на вѣки лишилось своего божества, въ которомъ все скорбитъ и сѣтуетъ о сиротствѣ своемъ. И для кого теперь украшенія? Вмѣсто того, что прежде аллеи, бесѣдки, павильоны одушевлялись семействами веселыхъ гостей, теперь всѣ они пусты. О, какъ пустота сія наполняетъ душу самыми мрачными чувствованіями! Какъ безмолвіе сіе много вѣщаетъ сердцу!
Гдѣ ты, душа сихъ мѣстъ, душа вдовицъ, сиротъ,
Сердецъ владычица, святилище красотъ,
Источникъ благости, ограда угнетенныхъ,
Пріютъ безродныхъ, свѣтъ на вѣки омраченныхъ?
Гдѣ ты, великая великихъ мать сыновъ,
Наукъ, художествъ жизнь, невинности закровъ?
Гдѣ ты? Сложивъ съ себя здѣсь красоту тѣлесну,
Смѣняла ты ее на красоту небесну, —
И въ ликѣ ангеловъ и Божіихъ святыхъ
Вкушаешь радости, утѣхи дней златыхъ!
Но мы, лишась тебя, доселѣ неутѣшны;
Доселѣ слезы льемъ; то будетъ долгъ вашъ вѣчный
Ту горьку истину, что смертны и цари,
На дѣлѣ Россъ позналъ; мы зрѣли алтари,
Чертоги царскіе покрыты чернымъ крепомъ!
Въ ожесточеньи насъ судьбы своемъ свирѣпомъ
Тремя ударами сразили въ краткій срокъ!
Среди побѣдъ, торжествъ намъ грозный данъ урокъ
Урокъ, чтобъ славой мы всемірной не гордились,
Но провидѣнію смиренно бъ покорились.
Покорствуемъ! Но какъ забыть царя-отца,
Нѣжнѣйшихъ матерей; въ блистаніи вѣнца!
Нѣтъ! не стыжусь я слезъ, въ твоемъ саду текущихъ,
Марія, твой привѣтъ на память мнѣ зовущихъ!
Коль значу нынѣ что, тебѣ я долженъ тѣмъ;
Ты первая меня величія лучемъ
Согрѣла въ храмѣ томъ, гдѣ подъ твоимъ покровомъ
Цвѣтъ юности взрасталъ твоимъ всенощнымъ словомъ;
Ты первая о мнѣ замолвила царямъ *).
Свела ихъ взоръ ко мнѣ, дала моимъ свѣтъ днямъ.
Сколь счастливъ былъ я, зря вблизи твои заботы,
Какъ ты живила трудъ и дѣтскія работы,
Какъ въ милыхъ крошекъ сихъ, сихъ будущихъ супругъ,
Переливала ты свой кроткій, мудрый духъ!
Иная послѣ мнѣ представилась судьбина:
По волѣ твоего богоподобна сына,
На путь другой я сталъ внѣ храма твоего;
Но ты не презрѣла счастливца своего:
Ты вспомнила о мнѣ и вновь стезю открыла
Твой образъ созерцати которымъ свѣтъ дивила **).
Далекъ ли, близокъ былъ я отъ тебя когда,
Ко мнѣ гулъ доходилъ рѣчей твоихъ всегда;
И вдалекѣ твоимъ я мнѣньемъ былъ блаженнымъ:
Сколь лестно было мнѣ тобой быть незабвеннымъ!
Теперь кто у царя замолвитъ обо мнѣ?
Ахъ, умерли мои надежды всѣ въ тебѣ!
- ) Государыня императрица Марія Ѳеодоровна изволила представлять меня государю Павлу Петровичу, когда Его Величество удостоилъ присутствія своего мое преподаваніе исторіи воспитанницамъ въ Екатерининскомъ Институтѣ. Графъ П. В. Завадовскій, въ бытность мою директоромъ департамента просвѣщенія, не одинъ разъ сказывалъ мнѣ: «Вчера за столомъ у государя императора, или въ другое время, государыня Марія Ѳеодоровна говорила объ васъ», и тому подобное. Однажды къ таковымъ словамъ графъ прибавилъ: "Императрица гнѣвается на меня, что и васъ у нея отнялъ? «Я хотѣла», говорила она, «сдѣлать его инспекторомъ въ Екатерининскомъ институтѣ». Знаки особеннаго благоволенія Ея Величества ко мнѣ слѣдующіе: зная меня по изданію журналовъ, государыня императрица, въ непродолжительномъ времени по принятіи въ свое управленіе общества благородныхъ дѣвицъ, изволила повелѣть предложить мнѣ, не пожелаю ли я обучать въ ономъ русской словесности, исторіи и географіи. Вскорѣ по опредѣленіи моемъ туда, и имѣлъ счастіе получить отъ Ея Величества золотую табакерку; въ короткое время произведенъ въ коллежскіе ассессоры и потомъ въ надворные совѣтники. По открытіи Екатерининскаго института Ея Величеству благоугодно было, чтобы и въ семъ заведеніи обучалъ тѣмъ же предметамъ. Въ одно время я былъ болѣнъ; Ея Величество, узнавъ о семъ, изволила поручить графу Л. И. Васильеву, члену совѣта сего института, самому навѣдаться о моемъ здоровьѣ и принять на себя попеченіе о моемъ выздоровленіи, что его сіятельство и исполнилъ. По случаю передѣлки моей квартиры въ институтѣ, государыня императрица изволила изъ собственныхъ своихъ денегъ платить за наемъ для меня квартиры пятьсотъ рублей. Въ послѣдствіи времени, я имѣлъ счастіе получить отъ Ея Величества два перстня: первый, за надзоръ мой за ученіемъ въ воспитательномъ домѣ; послѣдній за экземпляръ поднесеннаго ей моего изданія греческихъ классиковъ.
- ) Разумѣю высочайшее Ея Императорскаго Величества предложеніе, сообщенное мнѣ въ письмѣ г-на статсъ-секретаря Вилламова въ іюнѣ мѣсяцѣ 1807 года, въ бытность мою уже директоромъ-департамента, чтобы я принялъ на себя надзоръ за ученіемъ въ воспитательномъ домѣ. Письмо сіе преисполнено было лестнѣйшихъ для меня выраженій, объявленныхъ мнѣ отъ высочайшаго имени государыня императрицы. Г. Вилламовъ писалъ ко мнѣ, что Ея Величество, зная мои занятія по другимъ должностямъ, желаетъ, чтобы я по крайней мѣрѣ одинъ изъ два раза въ недѣлю посмотрѣлъ за ученіемъ; что я не буду имѣть никакого другаго начальства, кромѣ Ея Величества, и чтобы я по дѣламъ, до сей части касающимся, непосредственно представлялъ Ея Величеству. Сколь не обремененъ я былъ дѣлами по службѣ, однако не могъ отказаться отъ столь благоволительнаго призыва, но какъ мнѣ весьма рѣдко можно было навѣдываться объ ученіи воспитанниковъ въ положенные для того часы, то въ послѣдствіи времени совѣтовалъ начальству дома внушить государынѣ императрицы, что гораздо полезнѣе было бы опредѣлить для надзора за ученіемъ такого человѣка, который ежедневно и когда вздумаетъ могъ бы посѣщать классы во время ученія. По сему и сдѣлано было таковое распоряженіе, послѣ котораго я имѣлъ счастіе получить слѣдующій высочайшій рескриптъ отъ Ея Величества:
"Г-нъ статскій совѣтникъ Мартыновъ, при учиненіи нынѣ, какъ вамъ уже извѣстно, новаго распоряженія въ разсужденіи классовъ въ воспитательномъ домѣ, не нуждающаго къ опредѣленію особливаго инспектора для безотлучнаго почти за нимъ присмотра, я пріятною поставила себѣ обязанностію изъявить вамъ совершенную мою признательность за труды ваши, до нынѣ по сей части понесенные, я справедливость мною всегда отличному усердію вашему отдаваемую. Прилагая при семъ особенный знакъ таковыхъ моихъ къ вамъ расположеній, я пребываю впрочемъ вамъ всегда благосклонною.
Въ Гатчинѣ
Октября 26-го дня 1808 года
Но для того ли я предпринялъ поѣздку, чтобъ предаваться мрачнымъ мыслямъ, чтобъ плакать и сѣтовать? Сказавъ это самъ въ себѣ, я пошелъ далѣе, не найду ли какихъ не видѣнныхъ прежде мною предметовъ, я съ покатовъ зеленыхъ возвышенностей, на коихъ косари косили прекрасную, бархатную траву, спустился къ храму дружбы, осмотрѣлъ его кругомъ, любовался величественною его простотою, потомъ хотѣлъ войдти въ него; но онъ былъ запертъ. Я хотѣлъ видѣть то божество, которому, какъ говоритъ надпись надъ дверьми сего храма, любовь, почтеніе и благодарность его посвятили. Не видя никого, кто бы могъ удовлетворить моему любопытству, и сѣлъ на ступенькахъ храма. Вблизи его въ числѣ прочихъ деревъ увидѣлъ я высокую, дебелую, величественную сребролистую тополь (populus argentea), пустившую отъ корней много молодыхъ побѣговъ, которые, думалъ я, хорошо было бы перенести въ мой садъ для развода, вмѣсто большихъ, купленныхъ мною на биржѣ, изъ коихъ хотя одна и принялась было, но минувшею зимою весьма много пострадала и едва ли уцѣлѣетъ. Между тѣмъ какъ мое корыстолюбіе, безъ дальнихъ впрочемъ послѣдствій, симъ занималось, нѣсколько далѣе увидѣлъ я огромный сибирскій кедръ (pinus cembra), съ привязанною къ толстому кряжу его дощечкою. Любопытство заставило меня подойти къ сему дереву, и на дощечкѣ увидѣлъ я слова: «№ 1. Его Императорскаго Высочества цесаревича и великаго князя Павла Петровича, родившагося сентября 21-го дня 1754 года». Какъ я обрадовался этой находкѣ: вѣрно, есть еще и другіе номера, подумалъ я, потому что на этой дощечкѣ означенъ № 1; и тотчасъ началъ ихъ отыскивать. Но къ сожалѣнію, не нашелъ ни одного и возвратился опять къ храму дружбы. Въ это время подошелъ ко мнѣ одинъ изъ инвалидовъ, который смотритъ за садомъ и находящимяся въ немъ зданіями, и спросилъ меня: не угодно-ли мнѣ посмотрѣть храма. «А развѣ у тебя ключь?» спросилъ я. «У меня». Я просилъ его отпереть, что немедленно онъ и сдѣлалъ. Съ отверстіемъ дверіи, тотчасъ у сѣверной стѣны представилась колоссальная статуя Кивелы со своимъ ключемъ, въ видѣ коей изображена Екатерина Великая. Съ благоговѣніемъ поклонился я изваянію, представляющему монархиню, коея уму не престаютъ донынѣ и не престанутъ удивляться въ позднѣйшія времена. По обѣимъ сторонамъ статуи стоятъ столики: на одномъ изъ нихъ опрокинутъ былъ стаканъ, а подъ другимъ стоялъ кувшинъ. «Для чего этотъ стаканъ здѣсь?» спросилъ я инвалида. "А изъ него я потчую господъ, кто пожелаетъ, ключевою водою, для прохлажденія отъ жаровъ. «Развѣ у тебя она здѣсь есть?» «Есть». Я попросилъ налить мнѣ стаканъ и съ большою жадностію выпилъ. Выходя изъ храма, я поблагодарилъ инвалида, какъ обыкновенно благодарятъ за подобныя услуги, и спрсилъ его: «Вотъ на этой дощечкѣ написанъ № 1; по этому есть и другіе нумера? я искалъ ихъ здѣсь, но не нашелъ». — «Есть», отвѣчалъ онъ; но не здѣсь. Угодно вамъ, я проведу васъ туда?" По изъявленіи мною желанія, онъ немедленно пошелъ впередъ и привелъ меня въ фамильную рощу. Объ этой рощѣ имѣлъ я понятіе по стихамъ г. Жуковскаго, но понятіе, какое только долженъ давать поэтъ, которые природу описываетъ не исторически, а какъ геній, пользуясь только главнѣйшими чертами ея, кои мгновенно переносятъ его въ міръ идеальный, и онъ изображаетъ предметы по вдохновенію. Вотъ сіи стихи:
Я на брегу одинъ… Окрестность вся молчитъ!
Какъ привидѣніе, въ туманѣ предо мною
Семья младыхъ березъ недвижимо стоитъ
Надъ усыпленною водою!
Вхожу съ волненіемъ подъ ихъ священный кровъ;
Мой слухъ въ сей тишинѣ привѣтный голосъ слышитъ:
Какъ бы эѳирное тамъ вѣетъ межъ листовъ,
Какъ бы невидимое дышитъ,
Какъ бы сокрытая подъ юныхъ древъ корой,
Съ сей очарованной мѣшаясь тишиною,
Душа незримая подъемлетъ голосъ свой!
Съ моей бесѣдовать душой!
Историческое описаніе сей рощи въ короткихъ словахъ слѣдующее: Недалеко отъ дворца, подъ скатомъ горы, на западной сторонѣ, въ небольшой рощѣ, особою купою, возвышаются березы и березки, посаженныя при рожденіи каждаго великаго князя и великой княгини императорскаго дома. Есть и на другіе случаи, какъ-то на миропомазаніе великой княгини Елены Павловны въ греко-россійскую вѣру. Къ каждому изъ сихъ деревъ привѣшена четверо-угольная, продолговатая желѣзная дощечка, на которой написанъ годъ, мѣсяцъ и число событія. Въ семъ собраніи деревъ находятся и дерево съ дощечкою, на коей написано время рожденія великаго князя цесаревича Павла Петровича, расколотое, но потомъ сросшееся. Провожатый мой сказалъ мнѣ, что оно расколото громомъ. Когда расколото, спрашивать о томъ я не разсудилъ. Въ семъ убѣжищѣ стоятъ нынѣ двѣ скамейки. «Сюда», сказалъ мнѣ инвалидъ, «матушка государыня изволила по утрамъ выходить кушать чай».
Послѣ сего провожатый предложилъ, не угодно ли мнѣ видѣть домикъ, въ которомъ спасался монахъ. «Хорошо». Инвалидъ дорогою разсказалъ мнѣ, что императрица Екатерина II отыскала этого монаха въ хижинѣ, когда еще тутъ былъ дикій лѣсъ, и одни только звѣри въ немъ жили. Государынѣ угодно было въ скоромъ времени посѣтить монаха вмѣстѣ съ придворными господами; но онъ уже скрылся и оставилъ въ хижинѣ своей только три ложки, три тарелки деревянныя и кувшинъ. По дорогѣ мимоходомъ инвалидъ показалъ мнѣ также купальню Ея Величества. Мы дошли до монашеской хижины: я увидѣлъ изъ одного окошка на столикѣ стоящій кувшинъ, а изъ другаго ложки и тарелки; потомъ у сей хижины увидѣлъ небольшой четвероугольный, продолговатый огородъ, въ которомъ, по словамъ инвалида, работалъ монахъ…..
Вотъ какое преданіе идетъ въ простомъ народѣ о семъ убѣжищѣ, между тѣмъ, какъ всякому видно, что это обыкновенная, но искусная поддѣлка подъ уединенное, отшельническое жилище.
Отсюда провожатый предложилъ мнѣ идти въ убѣжище, въ которомъ Марія, оставя царскую пышность, приходила съ фрейлинами прясть. Я, предавшись совершенно на его волю, послѣдовалъ за нимъ, и мы вскорѣ очутились въ прекрасномъ павильонѣ. Здѣсь увидѣлъ я лопатки желѣзныя, которыми въ малолѣтствѣ императоръ Александръ и цесаревичъ Константинъ копали землю. Такъ-то великіе воспитатели сближали ихъ съ природою. Провожатый послѣ провелъ меня въ готическую башню, называемую Пилемъ, гдѣ въ самые большіе жары, сказалъ онъ, государыня изволила кушать чай.
Я уже довольно усталъ, но не могъ отказать усердію инвалида, который по сему труду, безъ сомнѣнія, измѣрялъ будущую отъ меня награду. Онъ предложилъ свести меня къ монументу, воздвигнутому императрицѣ Елисаветѣ. При сихъ словахъ я забылъ свою усталость, думая дѣйствительно увидѣть новый для себя предметъ; но это была ошибка моего проводника. Онъ привелъ меня къ монументу, не одинъ разъ мною видѣнному, воздвигнутому императрицею Маріею Ѳеодоровною въ память ея родителей, также сестрѣ и брату. Отсюда побрелъ я усталыми ногами за провожатымъ къ двѣнадцати бронзовымъ музамъ, Аполлону и другимъ миѳологическимъ лицамъ, и просилъ его сократить дорогу для выхода изъ сада. Онъ вывелъ меня къ театру, и я распростился съ нимъ, поблагодаривъ его утроеніемъ награды, сдѣланной прежде. Усталость принудила меня поскорѣе доплестись до скамейки, чтобъ, подкрѣпясь въ силахъ, пуститься въ обратный путь.
Въ шесть часовъ я отправился изъ Павловска и уже ни на какіе предметы не обращалъ вниманія. Во всю дорогу мечтались мнѣ сіи осиротѣлые луга и долины зеленыя, сіи густыя рощи и лѣса, сіи каскады, павильоны, гроты, храмы, обелиски и другіе печальные памятники, напоминающіе неизъяснимую утрату великой обладательницы оныхъ, нѣжнѣйшей матери и покровительницы вдовъ, сиротъ и всѣхъ несчастныхъ, прибѣгавшихъ къ ея защитѣ, монархини, соединявшей въ себѣ всѣ кроткія добродѣтели.
- ↑ Иванъ Петровичъ Котляревскій послѣ сдѣлался извѣстнымъ "Энеидою, " перелицованною на малороссійское нарѣчіе. О другихъ товарищахъ своихъ скажу въ своемъ мѣстѣ.
- ↑ Его высочеству тогда было уже, помнится, семь лѣтъ и притомъ, не сыну, но внуку императрицы.
- ↑ Графство пожаловано ему послѣ.
- ↑ Изъ нихъ Дмирій Степановичъ Стефановскій былъ протоіереемъ въ Полтавѣ и умеръ; а Демьянъ Васильевичъ Илличевскій, вышедши въ статскую службу, дослужился до чина дѣйствительнаго статскаго совѣтника и нынѣ находится въ Томскѣ гражданскимъ губернаторомъ.
- ↑ Въ 1806 году издалъ я Лицей, въ четырехъ частяхъ.
- ↑ Брильянтовый перстень.
- ↑ 11 1/2 футъ состав. 1 саж. 1 ар. 15 4/7 вер.
- ↑ Слова изъ одного стихотворенія Словцова.
- ↑ Это сдѣлалъ съ собою армянскій священникъ на армянскомъ кладбищѣ.
- ↑ Trollius europaeus.
- ↑ Campanule tracbelium.