Записки охотник Восточной Сибири (Черкасов)/ДО

Записки охотник Восточной Сибири
авторъ Александр Александрович Черкасов

Опубл.: 1867. Источникъ: az.lib.ru • Хищные звери

Это произведение было опубликовано до 7 ноября 1917 года (по новому стилю) на территории Российской империи (Российской республики), за исключением территорий Великого княжества Финляндского и Царства Польского, и не было опубликовано на территории Советской России или других государств в течение 30 дней после даты первого опубликования.

Поскольку Российская Федерация (Советская Россия, РСФСР), несмотря на историческую преемственность, юридически не является полным правопреемником Российской империи, а сама Российская империя не являлась страной-участницей Бернской конвенции об охране литературных и художественных произведений, то согласно статье 5 конвенции это произведение не имеет страны происхождения.

Исключительное право на это произведение не действует на территории Российской Федерации, поскольку это произведение не удовлетворяет положениям статьи 1256 Гражданского кодекса Российской Федерации о территории обнародования, о гражданстве автора и об обязательствах по международным договорам.

Это произведение находится также в общественном достоянии в США (public domain), поскольку оно было опубликовано до 1 января 1929 года.

ЗАПИСКИ ОХОТНИКА ВОСТОЧНОЙ СИБИРИ.

I.

ХИЩНЫЕ ЗВѢРИ¹). ВСТУПЛЕНІЕ.

¹) Помѣщаемый здѣсь отрывокъ составляетъ небольшую часть очень любопытнаго сочиненія «Записки Охотника Восточной Сибири», которое скоро явится въ отдѣльномъ полномъ изданіи С. В. Звонарева.

Прежде чѣмъ я начну описаніе звѣрей, ихъ образа жизни, нравовъ, добыванія ихъ и проч., считаю необходимымъ познакомить читателей съ самою мѣстностію Забайкальскаго края. Нельзя не упомянуть о здѣшнихъ горахъ, или, какъ говорятъ здѣсь, — хребтахъ, о ихъ направленіи, общемъ характерѣ и т. д. А говоря о горахъ и лѣсахъ Дауріи, нельзя умолчать и о безконечныхъ волнующихся степяхъ и лугахъ Восточной Сибири. Какъ жаль, что я плохой ботаникъ и не въ состояніи передать ничего порядочнаго о богатствѣ и разнообразіи здѣшней флоры. А какихъ только цвѣтовъ и какихъ травъ вы не увидите въ здѣшнемъ краю весною! Тутъ промелькнулъ полевой ландышъ, далѣе бѣлая даурская лилія, тамъ фіалка дикая, тутъ опять что-то скраснѣло, — это полевой гіацинтъ, но онъ едва, едва пахнетъ; сорвите лилію — тоже самое… Такова и вся даурская флора! Вы ѣдете по этой пышной степи на лихой тройкѣ даурскихъ вятокъ, но вотъ пахнуло свѣжимъ воздухомъ, еще и еще… Вы обращаете на это вниманіе и видите вдали синѣющіяся горы, съ ихъ вѣчно бѣлыми, какъ снѣгъ, вершинами. Не смотря на прозрачность воздуха здѣшняго края, вы сначала смѣшиваете бѣлѣющія окраины горъ съ облаками, не можете уловить линію отдѣла горъ отъ горизонта; вглядываетесь пристальнѣе, напрягаете зрѣніе, — отъ скорой ѣзды и сильныхъ лучей солнца у васъ зарябило въ глазахъ, навернулись невольныя слезы… между тѣмъ, вы уже проскакали сколько верстъ, а все не можете угадать, что такое бѣлѣетъ впереди васъ, терпѣніе ваше истощается, вы наконецъ спрашиваете ямщика, указывая на даль, что это тамъ бѣлѣетъ? — Къ вамъ оборачивается лицо тунгузскаго типа съ узкими черными блестящими глазами, приплюснутымъ носомъ, широкими выдающимися скулами и бѣлыми, какъ слоновая кость, — зубами, съ черными волосами и черной косой на макушкѣ, — и отвѣчаетъ: «толмачъ угей» (не понимаю). Вамъ досадно, что любопытство ваше не удовлетворено, вы однако стараетесь знаками растолковать ему? что вамъ хочется знать. Но тунгусъ васъ давно понимаетъ и наконецъ говоритъ: «толмачу — толмачу» (понимаю — понимаю) и, вмѣстѣ съ тѣмъ, худымъ ломанымъ языкомъ произноситъ: «это чикондинскій голецъ». (Надо замѣтить, что здѣшніе инородны, при встрѣчѣ съ новымъ человѣкомъ, всегда стараются заговорить по своему и никогда по-русски; но только притворяются, будто не знаютъ русскаго языка. И если вы все продолжаете разговоръ по-русски, всегда получаете отвѣтъ на томъ же языкѣ. Это черта хитрости и гордости сибиряка инородца). «Чикондо» — чуть ли не самая возвышенная точка отроговъ Яблоноваго хребта.

Восточная Сибирь такъ обширна, что навѣрное можно сказать: нѣтъ такого человѣка на свѣтѣ, который бы могъ похвастаться, что знаетъ всякій уголокъ этой богатой страны. Я хорошо знакомъ только съ южной и юго-западной частями Забайкалья и все, что говорю я въ своихъ замѣткахъ, относится именно къ этой ея половинѣ; сѣверная же часть самому мнѣ мало извѣстна, и болѣе по слухамъ.

Сѣверная и сѣверо-восточная части южной половины Забайкалья гораздо обильнѣе почти сплошными непрерывными хребтами горъ и обширнѣйшими, непроходимыми, можно сказать, дѣвственными, безъ начала и конца — лѣсами. Напротивъ, въ южной, юго-восточной, юго-западной его частяхъ являются необозримыя, волнующіяся, какъ море, сливающіяся съ синѣющимъ горизонтомъ — степи. Эта противоположность рѣзко отразилась и въ характерѣ самой жизни, въ нравахъ и обычаяхъ, какъ русскихъ, такъ и инородныхъ жителей. Но, надо замѣтить, по этому раздѣленію сѣверная часть Забайкалья несравненно громаднѣе южной. Степей въ южной половинѣ, относительно гористыхъ мѣстъ, несравненно меньше. Степныя пространства здѣсь какъ бы незамѣтно переходятъ въ гористыя. Около нихъ хребты незначительны и постепенно переходятъ въ настоящія горы; — они по большей части голы, безлѣсны, только сѣверныя покатости горы едва, едва покрыты мелкимъ кустарникомъ, или по сибирски — ерникомъ, который, тѣсно связываясь съ приближеніемъ горъ къ сѣверу, то есть къ лѣсистой полосѣ, незамѣтно переходитъ сначала въ мелкій, а потомъ и въ настоящій лѣсъ. Степи преимущественно раскинулись по рѣкамъ Аргуни и Онону. Удаляясь отъ нихъ къ сѣверу, онѣ уже теряютъ свой характеръ и не походятъ на степи; тутъ ихъ окаймляютъ небольшіе отроги горъ, или отдѣльные или связанные съ настоящими большими хребтами, пересѣкающими вдоль все Забайкалье. Наконецъ, далѣе къ сѣверу, степи до того уже измѣняютъ свой характеръ, что переходятъ ни больше — ни меньше, какъ въ широкія пади^[1], гдѣ появляются рѣчки, отдѣльныя сопки и проч.

Однимъ бѣдно Забайкалье — водою. Въ немъ мало такихъ рѣкъ, которыя справедливо можно назвать рѣками. Что такое наши горныя рѣчки, а особенно въ сухое время года? — искупаться негдѣ; надо исходить нѣсколько верстъ сряду, чтобы выбрать такое мѣсто, то есть омуточекъ, гдѣ было бы по поясъ или по горло! Такихъ рѣчекъ у насъ многое множество. Часто случается на охотѣ, ходишь, ходишь, устанешь какъ собака, ищешь глазомъ воды — нѣтъ. А придешь куда-нибудь къ пади, къ логу, сядешь отдохнуть, — слышишь гдѣ-то журчитъ вода. Вотъ обрадуешься, спустишься въ самый логъ и тогда только увидишь между кочками кустиками пробирающуюся струйку воды — чистую, какъ хрусталь, и холодную, какъ ледъ. Дорогая находка для усталаго охотника! За то посмотрите на наши горныя рѣчки послѣ сильныхъ, непрерывныхъ дождей или весною въ водополье. Часто, въ такое время года, приди къ ней, да и любуйся, а перебраться на другую сторону и не думай. Бурлитъ, реветъ — словно кипитъ; бѣлые валы съ неимовѣрною быстротою какъ бы гонятся другъ за другомъ и съ страшной силою ударяются объ выдающіяся береговыя скалы, сшибаются другъ съ другомъ и, разбиваясь въ дребезги, обдаютъ васъ холодною, влажною пылью, мелкою какъ роса. Бѣлая пѣна словно въ котлѣ плаваетъ и кружится на поверхности, цѣпляясь за выдающіеся изъ воды корни смытыхъ деревьевъ и за камни по затишьямъ… Цѣлыя деревья, съ корнями, съ землей, съ камнями, часто бываютъ жертвами освирѣпѣвшей рѣчонки, быстро несутся по ея клокочущей, разъяренной поверхности и съ оглушительнымъ трескомъ ломаются въ извилинахъ о выдающіяся, нависшія скалы. Случается, что въ сильно крутыхъ горныхъ рѣчкахъ, большіе камни, не смотря на свою тяжесть, уступаютъ страшной силѣ воды и выбрасываются на берега…

Нерѣдко сибирскіе промышленники дня по три и по четыре сидятъ въ лѣсу за рѣчками и не могутъ попасть домой, а ждутъ, когда онѣ сбудутъ и образуются броды. А много бывало примѣровъ, что нетерпѣливые и неопытные люди платились жизнію за свою отвагу, и сердитыя рѣчки послѣ съ яростію выбрасывали ихъ обезображенные трупы на свои пустынные берега. Взгляните на карту Забайкалья, — кромѣ горъ ничего не увидите. Даже озеръ нѣтъ; а если гдѣ и есть, то ихъ скорѣе можно назвать лужами, чѣмъ озерами. Одно только чудовищное озеро, и то на границѣ Забайкалья, — это Байкалъ расположился между страшными хребтами горъ, заслонилъ собою удобный путь и гордо красуется своими дикими и величавыми берегами. Вода такъ чиста и прозрачна, что на глубинѣ нѣсколькихъ сажень видны мелкіе камешки и даже дерева. Бурливъ и шуменъ этотъ красавецъ Востока!… Но Байкалъ хорошъ только самъ по себѣ, и отъ него нѣтъ прока обширному Забайкалью. Воды все-таки мало, и этотъ недостатокъ, страшная обида природы, весьма ощутителенъ при первомъ знакомствѣ съ здѣшнимъ краемъ… Вотъ вамъ слабый очеркъ нашего Забайкалья!…

Лѣсъ и горы — это стихія, безъ которой не могутъ существовать почти всѣ звѣри, наполняющіе Восточную Сибирь. Исключенія чрезвычайно рѣдки. Да и гдѣ будетъ держаться осторожный, дикій звѣрь, какъ не въ лѣсу? Гдѣ представится ему больше шансовъ укрыться отъ солнечныхъ лучей, овода, бури и самаго страшнаго врага — человѣка? Гдѣ онъ можетъ найти больше разнообразія въ пищѣ? Да и дѣйствительно, лѣса въ Восточной Сибири, относительно звѣропромышленности, играютъ первую роль. Мѣстами они такъ велики и обширны, что рѣшительно нельзя опредѣлить въ настоящее время пространства, занимаемаго ими, не только положительно, но даже и приблизительно. Развѣ только дѣятельное потомство наше неусыпными трудами своими, при значительномъ населеніи Сибири, въ состояніи будетъ показать, хотя приблизительно, ихъ громадность. Не похвалю только, что здѣсь на лѣсъ не обращаютъ рѣшительно никакого вниманія. Правильныхъ лѣсосѣковъ и лѣсныхъ дѣлянокъ или участковъ здѣсь не знаютъ. Словомъ, присмотра и наблюденія за лѣсомъ нѣтъ никакого. Гости себѣ, какъ Богъ велѣлъ!.. И сколько гибнетъ лѣса отъ различныхъ неустраняемыхъ вовсе причинъ, а нерѣдко и отъ пустой прихоти человѣка. Напримѣръ, одни лѣсные пожары сколько истребляютъ лѣса! Ихъ, надо замѣтить, никто не тушитъ, горятъ, сколько имъ вздумается, иногда горятъ по нѣскольку лѣтъ сряду, такъ что и сильные дожди не въ состояніи потушить пожара. Горитъ лѣсъ, мохъ, тундра или по сибирски трунда, на глубинѣ нѣсколькихъ аршинъ, такъ что впослѣдствіи и глубокія канавы не въ состояніи прекратить распространенія пожарища! Впрочемъ, послѣдняя мѣра принимается уже тогда только, когда пожирающее пламя грозитъ видимымъ ущербомъ жителямъ, вполнѣ надѣющимся на авось. Огонь добрался до покосовъ, сожегъ скирды сѣна, дровяные запасы и тутъ только заставляетъ опомниться лѣниваго сибиряка!..

Для того, чтобы добыть нѣсколько кедровыхъ шишекъ съ орѣхами, сибирякъ нерѣдко рубитъ цѣлое дерево! Конечно въ настоящее время у насъ лѣсу избытокъ, исключая южной части Забайкалья. Но неужели же Восточная Сибирь останется на вѣки при такомъ скудномъ заселеніи и такой ничтожной промышленности?..

Тайга — это лѣсъ и горы безъ начала и конца! Страшные, непроходимые лѣса скрываютъ ея внутренность; а тонкія, болотистыя, кочковатыя пади заграждаютъ путь любопытному путешественнику. О дорогахъ и мостахъ тутъ и помину нѣтъ. Привычные сибирскіе промышленники путешествуютъ по безграничному лѣсному царству, по едва замѣтнымъ промышленнымъ тропамъ, которыя съ искони пробиты прадѣдами нынѣшнихъ стариковъ промышленниковъ, а, быть можетъ, и Чудью, которая, какъ извѣстно исторически и по преданіямъ народа, — прежде заселяла Сибирь… Тропы эти иногда лѣпятся на отвѣсныхъ крутизнахъ горъ, пересѣкаютъ хребты и лога, вьются по крутымъ сопкамъ, около утесовъ и нерѣдко висятъ, въ полномъ смыслѣ этого слова, надъ страшными безднами; такъ что голова закружится у неопытнаго, небывалаго въ тайгѣ охотника и невольная дрожь пробѣжитъ по всему тѣлу. А поглядите на стараго сибирскаго промышленника, какъ онъ ѣздитъ по такимъ мѣстамъ, не обращая никакого вниманія на угрожающую опасность, и нерѣдко напѣваетъ или насвистываетъ любимую свою пѣсню, — даже дремлетъ покачиваясь на своемъ вѣрномъ коуркѣ. Проѣзжая тайгой, вы нерѣдко видите цѣлыя покатости горъ, особенно солнопеки,^[2] даже пади, увитыя какъ бы лентами, по всевозможнымъ направленіямъ, словно желтыми или сѣрыми спурками. Издали вы навѣрное не отличите, что это такое — но подъѣзжая ближе, разузнаете, что это звѣриныя тропы, которыя пробили козы, изюбры, кабаны, сохатые и проч., переходя изъ одного мѣста въ другое, или спускаясь на водопой къ горнымъ рѣчкамъ, ключамъ, родникамъ, озеркамъ. Кто не слыхалъ о сибирскихъ тайгахъ, о ихъ непроходимости по сплошной чащѣ лѣса, тундристой почвѣ, загроможденной огромными камнями и валежникомъ, хитро перемѣшавшимся со стелющимися растеніями? Въ этихъ-то неприступныхъ мѣстахъ, трущобахъ, и скрывается большая часть сибирскихъ звѣрей, тутъ-то и охота сибиряка-промышленника! Здѣсь вся его поэзія, вся его жизнь!.. Кто слыхалъ или читалъ о первобытныхъ лѣсахъ Америки, тотъ только въ состояніи понять всю дикость и, вмѣстѣ съ тѣмъ, величіе глухой сибирской тайги.

Кедръ, сосна, лиственица и пожалуй береза — вотъ представители здѣшнихъ лѣсовъ; пихта, осина, рябина, ольха, яблонь и другія деревья занимаютъ второстепенное мѣсто. Вѣчно зеленѣющіе кедры и сосны — краса лѣсовъ въ нашемъ краѣ; но хороша и лиственица весною, съ ея пріятной для глазъ темною зеленью; какъ хорошъ ея особенный запахъ! Какъ прочна и крѣпка лиственица въ домовомъ строеніи! Сколько милліоновъ бѣлки прокармливается зимою лиственичною шишкою? — Сосны у насъ ростутъ по большой части на отклонахъ и самыхъ вершинахъ горъ, на мѣстахъ песчаныхъ и каменистыхъ. Нерѣдко онѣ довершаютъ дикую красоту забайкальскихъ утесовъ… Сосны любятъ по большей части мѣста солнопечныя; тогда какъ кедры составляютъ красоту преимущественно сѣверныхъ покатостей горъ — сиверовъ.

Лиственица ростетъ вездѣ: въ солнопекахъ, въ сиверахъ, на маряхъ^[3] и на падяхъ, словомъ, гдѣ вздумается. Березникъ черный и бѣлый ростетъ преимущественно на глинистой почвѣ и поэтому бываетъ тоже вездѣ; но черноберезникъ растетъ только по солнопекамъ, около утесовъ и розсыпей,^[4] и почти никогда на падяхъ.

Пихта ростетъ, по большой части, какъ и кедръ, но сиверамъ и около рѣчекъ. Странно, что въ Восточной Сибири (южной половинѣ Забайкалья) я нигдѣ не видалъ ни дуба, ни клена, тогда какъ на китайской границѣ довольно того и другого. Точно также въ южной части Забайкалья вовсе нѣтъ ели, такъ извѣстной въ средней и сѣверной полосахъ Россіи. Тальникъ, черемушникъ, также ольховникъ, даже яблонь и проч. ростутъ обыкновенно по берегамъ горныхъ рѣчекъ, иногда съ вершины и до самаго устья, какъ бы провожаютъ ее, такъ что нерѣдко вѣтви деревьевъ одного берега хватаютъ на другой, сплетаются между собою и образуютъ нѣчто въ родѣ свода. Ильмовникъ ростетъ тоже около большихъ рѣчекъ и по островамъ; онъ, по своей прочности, крѣпости и легкости въ подѣлкахъ, замѣняетъ здѣсь дубъ и кленъ; въ особенности молодой ильмовникъ нисколько не уступитъ дубу.

Плоды нашихъ лѣсовъ довольно скудны, это — ягоды и грибы. Послѣднихъ не такъ много въ сравненіи съ первыми. Конечно, первое мѣсто между плодами, смотря съ охотничьей точки зрѣнія, должны занять кедровые орѣхи, которыхъ многое множество истребляется здѣшними жителями; но еще больше бѣлками, медвѣдями и особыми птицами, такъ называемыми кедровками (родъ желны). Кедровки осенью, когда поспѣютъ орѣхи, появляются въ кедровникахъ въ огромномъ числѣ. Странное дѣло, а здѣсь на мѣстѣ, въ городахъ и другихъ торговыхъ мѣстахъ, орѣхи продаются почти по той же цѣнѣ, какъ и въ Петербургѣ, и нерѣдко фунтъ ихъ стоитъ до 15 коп. сер., особенно въ тотъ годъ, когда ихъ мало родится.

Изъ ягодъ замѣчательны: 1) малина, которую такъ любятъ медвѣди; 2) голубица; 3) клюква; 4) брусника; 5 костеника — небольшая продолговатая краснаго цвѣта ягода, довольно кисловатаго, но пріятнаго вкуса, ростетъ на небольшихъ прутикахъ, низко отъ земли и ее очень любятъ тетери; 6) земляника; 7) моховка, особаго рода смородина, ростетъ преимущественно на моху въ колкахъ; изъ нея сибиряки приготовляютъ наливки, равно какъ и изъ 8) рябины; 9) облѣпиха, небольшая желтовато-красная ягода, запахъ ея чрезвычайно сходенъ съ запахомъ ананаса, она ростетъ на небольшихъ деревцахъ. Изъ облѣпихи приготовляютъ также наливки. 10) Черемуха, 11) дикія яблоки, которыя скорѣе можно назвать ягодами по величинѣ и кислому вкусу; они хороши моченыя. 12) Черносливъ, такъ называютъ сибиряки дикій персикъ, довольно большой величины; плодъ его, когда созрѣетъ, красный и по виду похожъ на садовый, но твердый и имѣетъ сильно вяжущій вкусъ, почему въ пищу его не употребляютъ. Изъ персиковаго корня здѣсь дѣлаютъ трубки. 13) Княженика; 14) морошка; 15) смородина ростетъ на небольшихъ кустахъ въ мокрыхъ мѣстахъ, около рѣчекъ и въ колкахъ^[5]. Ее здѣсь два рода, — черная и красная. 16) Жимолостка, очень походитъ на голубицу, такая же цвѣтомъ, но продолговатая и ростетъ на высокихъ кустахъ около ключей и рѣчекъ. Жимолостка поспѣваетъ рано, такъ что къ Петрову дню ея обыкновенно уже множество. 17) Шипишка, довольно крупная ягода, продолговатая, краснаго цвѣта, съ большой косточкой внутри; вкусъ довольно пріятный, сладкій, но мучнистый. Кромѣ того есть еще много ягодъ, которыя не употребляются въ пищу человѣкомъ и вообще называются волчьими ягодами.

Изъ грибовъ, употребляемыхъ въ пищу, укажемъ: 1) груздь — обыкновенный, 2) рыжикъ, 3) боровикъ или бѣлый грибъ, 4) подъосиновикъ, 5) масленикъ, 6) опенки — продолговатые грибы бѣлаго цвѣта, 7) моховикъ или листвяничный груздь, 8) абабки, 9) березовки или горянки и 10) сухіе грузди, ростутъ по большей части въ березнякахъ; многіе ихъ ѣдятъ сырыми, — это россійскія сыроѣжки. Кромѣ того есть много грибовъ различныхъ названій, которые въ пищу не употребляются; эти послѣдніе также носятъ общее названіе собачьихъ грибовъ. Вотъ на этихъ-то грибкахъ и ягодахъ бываютъ нерѣдко забавные, а иногда и несчастные случаи, при встрѣчѣ съ хозяевами здѣшнихъ лѣсовъ, какъ говорятъ сибиряки, то есть — медвѣдями.

Справедливо народъ называетъ Сибирь — золотымъ дномъ; и дѣйствительно въ нашемъ краѣ найдется рѣдкій логъ, или падь, въ которыхъ бы не было хотя знаковъ золота; а въ окружающихъ горахъ какихъ нибудь рудъ. Относительно этой промышленности Восточная Сибирь еще находится, можно смѣло сказать, въ младенческомъ состояніи!.. Много надо трудовъ и времени, чтобы опредѣлить хотя приблизительно минеральное богатство этого края!.. Какихъ только драгоцѣнныхъ камней не находили (кромѣ алмаза) въ Забайкальѣ? Какихъ только металловъ въ немъ не добывали? Что въ состояніи сдѣлать, относительно горной промышленности, бѣдный всѣмъ рѣшительно Нерчинскій горный округъ!?.. Это почти то же, что капля въ морѣ!.. Ходя за охотой по тайгамъ и трущобамъ, по доламъ и горамъ богатой Дауріи, я частенько нахаживалъ различныя руды, по большой части серебряныя, мѣдныя и желѣзныя просто съ поверхности, то есть въ естественныхъ обнаженіяхъ. Спрашивается, что же можно ожидать во внутренности земной коры, если повести правильныя разработки?.. А сколько я зналъ такихъ промышленниковъ изъ простолюдиновъ, которымъ извѣстны несмѣтныя горныя богатства минеральнаго царства, но которые скрываютъ свои сокровища втайнѣ и не объявляютъ начальству не потому, что видятъ мало пользы и толку въ открытіи ихъ, а собственно потому, чтобы въ тѣхъ мѣстахъ не открылись рудники, пріиски, заводы, которые бы конечно лишили ихъ богатаго звѣринаго промысла, пахотныхъ и сѣнокосныхъ земель!.. Боюсь объ этомъ и распространяться, а то пожалуй увлечешься и заберешься слишкомъ далеко. Да и цѣль моихъ замѣтокъ вовсе не такова. Давно уже пора приняться за описаніе живаго сибирскаго богатства, — звѣринаго промысла.

МЕДВѢДЬ.

Я начинаю описаніе звѣрей съ медвѣдя, потому что онъ въ нашихъ краяхъ, между хищными звѣрями, безспорно долженъ занять первое мѣсто, какъ по своей огромной силѣ, неустрашимости, такъ и по трудности добыванія. Медвѣдя боятся всѣ животныя, кромѣ сохатаго и кабана, которые не смотря на это все-таки дѣлаются жертвою медвѣдя, хотя и въ рѣдкихъ случаяхъ. Да и много ли такихъ охотниковъ, которые бивали медвѣдей? Конечно немного, въ сравненіи съ общимъ числомъ людей, имѣющихъ претензію на званіе охотника. Не потому, что медвѣдей стало мало, или ихъ трудно найти, нѣтъ! тутъ первую роль играетъ страхъ… Я зналъ много охотниковъ, превосходныхъ стрѣлковъ, которые не любили лѣсной охоты, даже и на рябчиковъ, собственно потому, что боялись встрѣчи съ медвѣдемъ… Конечно едва ли кто въ томъ сознается!!.. Сибирякъ же промышленникъ постоянно въ лѣсу, онъ мало думаетъ о медвѣдѣ! Напротивъ, онъ еще ищетъ случая съ нимъ встрѣтиться. Но по пословицѣ «семья не безъ урода», есть много и сибирскихъ промышленниковъ, которые идутъ въ лѣсъ промышлять изъ-за нужды, страшно боясь встрѣчи съ медвѣдями, и надѣются въ этомъ случаѣ опять на — «авось, Богъ пронесетъ».

Въ лѣсахъ Восточной Сибири двѣ породы медвѣдей: муравейники — малаго роста, и стервятники — большіе. Это раздѣленіе въ строгомъ смыслѣ нельзя назвать точнымъ, потому что обѣ породы страшные любители муравейниковъ: точно также, какъ обѣ породы не упустятъ удобнаго случая полакомиться мясомъ издохшихъ или убитыхъ животныхъ, а въ особенности свѣжинкой, — такъ что главное отличіе — это ростъ и величина звѣря. Сибирскіе охотники только этимъ отличаютъ медвѣдей и весьма рѣдко, и то только нѣкоторые, употребляютъ слова: «муравейникъ» или «стервятникъ»; большинство ихъ не знаетъ.

Какими именами только не величаютъ медвѣдя въ Забайкальѣ! Нѣкоторые изъ русскихъ, въ разговорѣ, называютъ его хозяиномъ, другіе — таптыгинымъ, третьи косолапымъ мишкой, или косматымъ чортомъ; другіе же, въ увлеченіи своихъ разсказовъ, называютъ его черной нѣмочью… и всѣ эти прозвища такъ уже усвоились, что никогда не нужны поясненія. Кромѣ того, сибиряки по большей части медвѣдя зовутъ просто чернымъ звѣремъ, или звѣремъ. Но туигузски медвѣдь называется кара-гуросу, что означаетъ тоже черный звѣрь; должно полагать, что сибиряки усвоили это названіе отъ тунгусовъ, какъ и многія другія слова. Орочоны^[6] называютъ его чепчекунъ, а нѣкоторые — челдономъ. (Странно, что орочоны прозвали такъ медвѣдя, потому что челдонами въ Сибири называютъ вообще ссыльнокаторжныхъ). Надобно замѣтить, что въ Сибири медвѣди достигаютъ страшной величины. Мнѣ случилось видѣть на одной станціи красноярской губерніи шкуру только-что убитаго медвѣдя, длиною отъ носа до хвоста слишкомъ 20-ти четвертей, а въ 18 и 19 четвертей въ Забайкальѣ не рѣдкость. Шкуры здѣшнихъ медвѣдей гораздо доброкачественнѣе, нежели шкуры медвѣдей, убиваемыхъ въ Европейской Россіи. Здѣсь шерсть на нихъ гораздо-пушистѣе, мягче, длиннѣе, и такого буро-рыжаго цвѣта, какъ мнѣ случалось видѣть въ Россіи, тутъ не увидишь. У меньшей породы шерсть бываетъ иногда почти совершенно черная, съ серебристой просѣдью на хребтѣ; у большой же породы шерсть бываетъ всегда бурѣе. Попадаются изрѣдка медвѣди съ бѣлой машинкой на груди; но замѣчанію промышленниковъ, они самые злые и самые опасные. Говорятъ, что они происходятъ отъ помѣси князьковъ (см. ниже) съ простыми медвѣдями.

Запахъ отъ медвѣдя такъ силенъ, что собаки за нѣсколько десятковъ саженъ слышатъ его; а на боязливой лошади трудно переѣхать черезъ свѣжій медвѣжій слѣдъ. Вѣкъ медвѣдя опредѣлить не берусь; надо полагать, что онъ можетъ жить довольно долго. Въ 1855 г., около Шилкинскаго завода, въ нерчинскомъ горномъ округѣ, добыли медвѣдя до того стараго, что онъ уже не могъ сопротивляться. Его убили какъ теленка. Зубы у него были совершенно истерты, когти обношены, сала не было нисколько. Медвѣдь этотъ даже не въ состояніи былъ сдѣлать себѣ берлоги, и легъ между двумя плитами въ утесѣ, гдѣ его и убили, осенью, еще по черностопу. Шкура его была чрезвычайно плоха: шерсть рыжеватаго цвѣта не пушистая, жесткая и висѣла прядями, мездра тонкая, некрѣпкая.

Всѣмъ извѣстно, что медвѣди на зиму ложатся въ берлоги и чутко спятъ до самаго теплаго времени. Въ народѣ есть повѣрье, будто медвѣдь сосетъ свою лапу^[7] и тѣмъ пропитывается зимою; я лично не вѣрю этому, потому что имѣю много фактовъ, отвергающихъ это обстоятельство: мнѣ ни разу не случалось слышать отъ здѣшнихъ промышленниковъ, чтобы они добывали изъ берлоги медвѣдей съ мокрыми, обсосанными лапами; напротивъ, лапы всегда сухи, равной толщины, съ пылью и даже грязью въ когтяхъ, оставшейся отъ ходьбы еще до снѣга. Желалъ бы я знать, какъ объ этомъ обстоятельствѣ трактуютъ ученые натуралисты? Большинство сибирскихъ промышленниковъ этому не вѣритъ. Зимній сонъ медвѣдя не похожъ на ту «спячку», которой подвергаются у насъ другія животныя — ежи, лягушки, летучія мыши, сурки. Медвѣдь не бываетъ въ оцѣпенѣніи, — нѣтъ; онъ въ берлогѣ только, если можно такъ выразиться, — полуснитъ, полудремлетъ, и если не видитъ^[8], то слышитъ; доказательствомъ тому служитъ то обстоятельство, что медвѣди, среди самой жестокой зимы, слышатъ приближеніе охотниковъ и нерѣдко выскакиваютъ изъ своихъ вертеповъ ранѣе, чѣмъ охотники успѣютъ приготовиться къ нападенію. Что медвѣди дышатъ въ берлогахъ — нѣтъ никакого сомнѣнія, потому что въ сильные холода около ихъ берлогъ, на окружающихъ кустикахъ и деревцахъ, рано по утрамъ, бываетъ такъ называемый здѣсь куржакъ, т. е. иней, который и садится на вѣтки отъ мерзнущихъ испареній, отдѣляющихся вслѣдствіе жизни звѣря. Медвѣдь вѣдь въ берлогѣ питается особеннымъ процессомъ, на счетъ собственнаго жира, запасеннаго съ осени въ большомъ количествѣ. Худые, незаѣвшіеся медвѣди въ берлоги не ложатся, а бродятъ по лѣсу и дѣлаются шатунами (см. ниже).

Медвѣдь берлогу свою устроиваетъ различнымъ образомъ: дѣлаетъ ее подъ искарью, т. е. у корня упавшаго дерева, или выкапываетъ ее въ видѣ большой ямы, подъ огромными валунами, плитами и т. п.; или же просто дѣлаетъ ее на поверхности земли и закрываетъ сверху хворостомъ, прутьями и мохомъ; наконецъ нѣкоторые медвѣди ложатся въ утесахъ; т. е. въ ихъ щеляхъ, гротахъ и пещерахъ^[9]. Во всякой берлогѣ, гдѣ бы она ни была сдѣлана, медвѣдь изъ моха (шапкта по сибирски) дѣлаетъ себѣ постель и изголовье, и ложится большею частію рыломъ къ отверстію, или какъ говорятъ — къ лазу. Берлоги обыкновенно дѣлаются въ мѣстахъ самыхъ отбойныхъ, по сибирски крѣпкихъ, всегда въ логахъ, въ сиверахъ, за вѣтромъ, въ страшной чащѣ лѣса и весьма рѣдко на открытыхъ, видныхъ мѣстахъ. Сибиряки замѣчаютъ, что тотъ медвѣдь, который дѣлаетъ свою берлогу на открытыхъ мѣстахъ, наприм. въ увалѣ, на солнопекѣ и проч. — гораздо опаснѣе того, который ложится въ глухихъ таежныхъ мѣстахъ. Поэтому при охотѣ на такого медвѣдя и принимаютъ болѣе предосторожностей. Почему это такъ, они и сами объяснить не умѣютъ, а толкуютъ розно. Мнѣ же самому на дѣлѣ повѣрить этого не довелось. Но вотъ случай, который объясняетъ совершенно противное. Два мальчика деревни Б--й, нерчинскаго горнаго округа, ѣхали осенью въ 185* году прямой лѣсной дорогой изъ сосѣдней деревни домой. Увидали на землѣ бѣлку, соскочили съ лошадей и бросились ее ловить. Бѣлки не поймали, а отъ лошадей убѣжали далеко. Возвращаясь, одинъ изъ нихъ замѣтилъ на солнопекѣ, въ увалѣ, какую-то черную дыру, какъ онъ объяснялъ впослѣдствіи; его подстрекнуло любопытство, онъ бросилъ своего малолѣтняго товарища, взобрался на увалъ, подошелъ къ черному отверстію, прилегъ на землю и сталъ въ него глядѣть. Но, увидавъ въ немъ два большихъ свѣтящихся глаза, испугался, тихонько отползъ отъ находки и, неоднократно оглядываясь, добѣжалъ до лошадей, гдѣ уже дожидалъ его товарищъ. Пріѣхавъ домой, онъ тотчасъ объяснилъ объ этомъ обстоятельствѣ отцу, который, смекнувъ, въ чемъ дѣло, собралъ товарищей-промышленниковъ и отправился, но указанію своего сына, — будущаго неустрашимаго охотника, на то мѣсто, гдѣ мальчикъ видѣлъ черную дыру. Нашелъ ее — это оказалась берлога; въ ней лежалъ огромнѣйшій медвѣдь, котораго и убили въ присутствіи мальчика. Такъ какъ это было еще осенью, когда медвѣдь не облежался, то нельзя не удивляться простотѣ звѣря, который видѣлъ сквозь лазъ молодаго наблюдателя и по уходѣ его не оставилъ своего жилища. Случай этотъ составляетъ исключеніе изъ обыкновенной предосторожности и предусмотрительности медвѣдя.

Медвѣди ложатся въ берлоги съ осени, около Воздвиженья. Если осень холодная и снѣжная — раньше, если же теплая и продолжительная — позже. Если снѣгъ засталъ медвѣдя еще не легшаго въ берлогу, то звѣрь этотъ прибѣгаетъ къ хитрости: прячетъ свои слѣды и прежде чѣмъ доберется до берлоги, — которую онъ приготовляетъ гораздо раньше, всегда еще по черностопу, — дѣлаетъ петли, какъ заяцъ, проходитъ нѣсколько разъ по одному мѣсту скачетъ въ стороны иногда черезъ огромные кусты и валежины, и потомъ уже подходитъ къ берлогѣ. Сначала, пока еще тепло, медвѣди ложатся на самую берлогу, или около нея, когда станетъ холоднѣе, залѣзаютъ уже въ нее и ложатся головой къ самому отверстію, которое и не затыкаютъ, пока не установится зима. Вотъ почему добывать ихъ въ это время, когда они лежатъ еще некрѣпко, съ открытымъ челомъ (лазомъ) — очень опасно: медвѣди всегда почти раньше выскакиваютъ изъ берлоги, нежели къ нимъ подойдутъ охотники. И тогда, въ густой чащѣ лѣса, гдѣ едва только можно пролѣзть — съ медвѣдемъ возня плохая! Тутъ дѣло зависитъ уже отъ случая, и ни опытность, ни проворство, ни умѣнье владѣть оружіемъ не помогаютъ. Когда же установится зима, начнутся сильные морозы — медвѣдь затыкаетъ лазъ въ берлогу извнутри мохомъ, наглухо и, закупорившись такимъ образомъ, лежитъ до тепла, если ему никто не помѣшаетъ. Часто случается, что собака, нечаянно наткнувшись на берлогу и полаявъ надъ ней, выгоняетъ медвѣдя изъ зимней квартиры въ другое мѣсто. Нерѣдко случается въ Забайкальѣ, что въ одной берлогѣ лежитъ три и четыре медвѣдя. То есть: либо самка съ двумя медвѣжатами и пѣстуномъ, либо безъ пѣстуна съ своими дѣтьми, которыя въ это время уже довольно велики. Медвѣдь же — самецъ, кобель, или быкъ uo-сибирски, ложится всегда одинъ. Если лежитъ матка съ дѣтьми и пѣстуномъ, то, у всякаго свое логово, своя постель изъ моху, травы, тонкихъ прутиковъ и т. п. Обыкновенно матка ложится первая къ отверстію берлоги, а дѣти и пѣстунъ за ней. Выходятъ медвѣди изъ берлоги около Благовѣщенья, немного раньше или позже, смотря по погодѣ: — холодно или тепло. Медвѣдица приноситъ молодыхъ всегда еще въ берлогѣ, обыкновенно въ мартѣ и весьма рѣдко въ началѣ апрѣля. За одинъ пометъ она обыкновенно носитъ одного или двухъ, рѣдко трехъ и очень, очень рѣдко четырехъ медвѣжатъ, которые родятся слѣпыми и чрезъ нѣсколько дней проглядываютъ; — чрезвычайно маленькіе, не больше двухъ недѣльныхъ щенковъ, потому что замокъ у медвѣдицы небольшой въ сравненіи съ величиной звѣря, который, какъ говорятъ промышленники, не расходится (?) во время родинъ. Хотя нѣкоторые звѣровщики и увѣряютъ въ томъ, что медвѣдицы иногда приносятъ по 5 молодыхъ, но я этому не вѣрю. Это предположеніе, быть можетъ, основано на томъ, что промышленникамъ довелось видѣть медвѣдицу съ пятью медвѣжатами, изъ которыхъ нѣкоторые могли присоединиться отъ случайно изгибшей своей матери къ чужой; быть можетъ, двѣ медвѣдицы ходили съ дѣтьми вмѣстѣ, и изъ нихъ одна была замѣчена, а другая нѣтъ, и проч. Ни одинъ промышленникъ не увѣрялъ меня въ томъ, что ему случалось добывать медвѣдицу еще въ берлогѣ со столькими медвѣжатами, — хотя и бывали примѣры въ Забайкальѣ, что передъ весной убивали медвѣдицу изъ берлоги саму-шестую, то есть: съ пѣстуномъ, двумя лончаками дѣтьми (прошлогодними) и съ двумя новорожденными, которыхъ, конечно, тотчасъ можно было отличить по ихъ величинѣ.

Рѣдко случается, чтобы медвѣдица приносила молодыхъ, выйдя изъ берлоги; это бываетъ только въ такомъ случаѣ, когда мартъ простоитъ слишкомъ тепелъ и медвѣди выйдутъ изъ берлоги ранѣе срока, или когда передъ весной какимъ нибудь образомъ выгонятъ медвѣдицу изъ зимняго жилища и она уже больше не ложится. Въ такомъ случаѣ, мать передъ разрѣшеніемъ дѣлаетъ спокойное мягкое логово, гайно по-сибирски, въ самыхъ крѣпкихъ мѣстахъ глухой тайги; и, принеся молодыхъ, почти никуда не отходитъ отъ гнѣзда до тѣхъ поръ, пока дѣти не проглянутъ и не окрѣпнутъ.

Сначала мать кормитъ медвѣжатъ молокомъ изъ грудей, которыхъ у нея двѣ около переднихъ лапъ. Если медвѣдица разрѣшилась въ берлогѣ, то она не выходитъ оттуда, пока не проглянутъ дѣти, а послѣ этого выводитъ ихъ уже въ особо приготовленное гнѣздо. Вотъ почему медвѣди самцы всегда выходятъ изъ берлогъ раньше, нежели самки. Во всякомъ случаѣ, мать довольно долго не водитъ съ собой медвѣжатъ, а держитъ ихъ въ гнѣздѣ; но когда они подростутъ, тогда уже она начинаетъ ихъ водить съ собою всюду, такъ что медвѣдицу съ дѣтьми обыкновенно видятъ съ мая мѣсяца. Медвѣдица вообще нравомъ смирнѣе самца; но съ дѣтьми бросается на все, не знаетъ страха и не дорожитъ жизнію. При малѣйшей опасности дѣти залѣзаютъ на деревья, а нерѣдко съ ними и пѣстунъ; — медвѣдица же грудью идетъ на все, что только произвело испугъ. Рѣдко случается, что медвѣжата пойдутъ на утекъ и медвѣдица бросится за ними, не обращая вниманія на встрѣчу.

Пѣстуны — это прошлогоднія дѣти. Большею частію пѣстунъ бываетъ одинъ, и то преимущественно маточка; самецъ оставляется въ пѣстуны только въ такомъ случаѣ, если медвѣдица принесла двухъ самцовъ. Обязанность пѣстуновъ ухаживать за молодыми медвѣжатами, какъ нянька за дѣтьми.

Мнѣ говорилъ одинъ достоверный охотникъ — тунгусъ, что ему однажды случилось видѣть, какъ пѣстунъ перетаскивалъ медвѣжатъ черезъ рѣчку Каштоликъ (что около Б--то казачьяго караула на китайской границѣ); медвѣжатъ было трое, одного перенесъ онъ, другого сама медвѣдица, а за третьимъ пѣстунъ не пошелъ, за что получилъ отъ матери нѣсколько щелчковъ. Рѣдко можно встрѣтить съ медвѣдицею стараго пѣстуна, то есть дѣтеныша ея по третьему году, или, какъ говорятъ здѣсь, третъяка, что и бываетъ только въ томъ случаѣ, если медвѣдица осталась яловою и не принесла молодыхъ. Большею же частію медвѣдица третьяковъ отгоняетъ прочь, какъ только родятся медвѣжата, и остается только съ дѣтьми прошлогодними — лончаками, и то больше съ однимъ, а другихъ тоже отгоняетъ вмѣстѣ съ первыми. Вотъ эти то лончаки, оставшіеся при матери, и есть настоящіе пѣстуны.

Къ осени молодые медвѣжата достигаютъ значительной величины, бываютъ съ большую дворовую собаку, такъ что могутъ защищаться сами. Надо замѣтить, что медвѣжата, при опасной встрѣчѣ, обыкновенно забравшись на одно дерево, располагаются на вѣтвяхъ его, большею частію съ одной стороны. Если ихъ придется стрѣлять, сначала нужно бить нижняго, иначе верхній упадетъ и сшибетъ пожалуй нижняго, который можетъ убѣжать и спрятаться. «Звѣрь, такъ звѣрь и есть», говорятъ промышленники и дѣйствительно, — если случится везти медвѣжонка верхомъ, то нужно сначала увязать ему лапы, иначе онъ все будетъ стараться доставать коня, хотя одной лапкой, однимъ коготкомъ… тогда уже и самый лучшій промышленный конь навѣрное начнетъ сбивать сѣдока. По большой части медвѣдица ходитъ впереди, сзади ея дѣти, а потомъ уже пѣстунъ, — какъ слуга за дамой.

Если медвѣжонокъ попадетъ, какъ нибудь, въ пасть, или яму, приготовленную для другихъ звѣрей, то мать тотчасъ не вытаскиваетъ его, а обыкновенно ложится вблизи и дожидается хозяина ловушки, не уходя иногда по нѣскольку дней сряду. Но бываютъ случаи, что медвѣдица изъ неглубокой ямы достаетъ медвѣженка, за что послѣ жестоко наказываетъ, — но изъ пасти достать его не можетъ: у нея не хватаетъ смысла приподнять опасную колоду, и поэтому она, выцарапывая когтями, только увеличиваетъ его страданія и способствуетъ къ прекращенію жизни; замѣтивъ смерть дѣтища, она закладываетъ его, вмѣстѣ съ пастью, хворостомъ, прутьями, мохомъ и проч. Вотъ почему осматривать ловушки лѣтомъ въ лѣсныхъ мѣстахъ, гдѣ водятся медвѣди, необходимо съ ружьемъ, иначе можно поплатиться жизнію, тѣмъ болѣе, что медвѣдица выскакиваетъ изъ засады неожиданно… Здѣшніе промышленники ѣздятъ осматривать ловушки обыкновенно безъ винтовокъ, съ однимъ топоромъ или ножомъ, и несчастные примѣры все-таки не заставляютъ быть поосторожнѣе лѣниваго сибиряка!…

Течка или, выражаясь по сибирски — гоньба медвѣдей бываетъ въ самые лѣтніе жары, именно около Петрова дня^[10]. Обыкновенно за самкой ухаживаетъ одинъ самецъ, и бѣда, если явится другой поклонникъ: страшная остервенѣлая драка между ними продолжается до тѣхъ поръ, пока одинъ не останется побѣдителемъ. Во время побоища нерѣдко шерсть летитъ клочьями, кровь льется, страшный ревъ оглушаетъ окрестности; а бываютъ случаи, что слабѣйшій платится и жизнію, а самка остается въ обладаніи у сильнѣйшаго. Если же самцы равносильны, то въ такомъ случаѣ — котораго предпочтетъ самка. Гоньба ихъ обыкновенно происходитъ въ мѣстахъ глухихъ и скрытныхъ, по большой части около лѣсныхъ ключей и горныхъ рѣчекъ, въ прохладѣ. Дѣти тутъ не присутствуютъ, а ходятъ съ пѣстуномъ, иначе они будутъ растерзаны медвѣдемъ. Многіе здѣшніе промышленники утверждаютъ, что медвѣдица гонится не каждый годъ, а будто бы черезъ годъ. Почему они такихъ медвѣдицъ и зовутъ яловыми. Не знаю, на сколько это справедливо, передаю, что слышалъ… Во время гоньбы медвѣдь чрезвычайно золъ и походитъ на бѣшенаго: глаза тусклые, онъ худо видитъ, бѣгаетъ высунувши языкъ, ничего не ѣстъ, и изо рта клубомъ валитъ пѣна… Однажды въ такомъ видѣ разъяренный медвѣдь, въ Петровъ постъ набѣжалъ на таборъ рабочихъ, которые около Шилкинскаго завода въ нерчинскомъ горн. окр. жгли уголь; завидя его, рабочіе разбѣжались, а медвѣдь, слыша крикъ и и шумъ, забѣжалъ на самый кученокъ^[11] и обжогъ себѣ лапы и бокъ. Тогда одинъ бойкій рабочій, страстный промышленникъ, Дмитрій Кудрявцевъ, схвативъ изъ балагана^[12] винтовку, успѣлъ выстрѣлить по медвѣдю, который съ пули бросился подъ гору, набѣжалъ на другую артель углежоговъ и умеръ въ страшныхъ конвульсіяхъ передъ самымъ ихъ таборомъ.

Медвѣдицѣ не только иногда жестоко достается отъ когтей и зубовъ самца, но случается, что она и платится жизнію. Разъ въ тайгѣ мнѣ случилось видѣть загрызенную медвѣдицу; — грудь и петля у нея были выѣдены. Немного отъѣхавъ, мы встрѣтили медвѣдя, который тихонько шелъ впереди насъ лѣсной тропинкой, оборванный, ощипанный, кровь текла съ него ручьями; по видимому онъ на насъ не обращалъ никакого вниманія, но когда мы подъѣхали близко, онъ поспѣшно убѣжалъ въ чащу лѣса. На другой день, когда я ѣхалъ обратно, тою же тропою, — медвѣдицы на томъ мѣстѣ уже нe было… И на тропѣ, кромѣ нашихъ старыхъ слѣдовъ и свѣжихъ медвѣжьихъ, мы ничего не замѣтили. Надо полагать, что самецъ, во время ночи, утащилъ трупъ своей любовницы.

Вообще медвѣди, тотчасъ послѣ выхода изъ берлоги, отыскиваютъ такъ называемый здѣсь медвѣжій корень; это есть ничто иное, какъ луковица, которая ростетъ обыкновенно подъ камнями и плитами. Вкусъ этой луковицы сладковатый, сначала пріятный, но потомъ противный; человѣкъ ее находитъ большею частію только въ объѣдкахъ отъ медвѣдя. Ее здѣсь употребляютъ съ пользою отъ многихъ болѣзней. Поѣвши ее, чувствуется какое-то разслабленіе организма и вмѣстѣ съ тѣмъ легкость, точно послѣ бани, какъ будто нѣсколько пудовъ съ тебя свалится. Въ большой пропорціи она производитъ рвоту и поносъ. Поѣвши этой луковицы, или медвѣжьяго корня, медвѣдь тотчасъ очищается отъ всего рѣшительно, а главное отъ такъ называемаго здѣсь втулка (объ немъ будетъ сказано). Послѣ этого онъ пускается на молодой осинникъ и ѣстъ его съ величайшимъ аппетитомъ. Многіе здѣшніе охотники говорятъ, что медвѣдь, накушавшись этого корня и частію осинника, лежитъ еще у своей берлоги нѣсколько дней и спитъ крѣпко, такъ что къ нему можно подходить безъ всякой опасности, и какъ они говорятъ, — «хоть имай его за уши». — Потомъ медвѣдь напускается на синенькіе цвѣточки ургуя (пострѣла), ѣстъ ихъ въ великомъ множествѣ, бѣгаетъ за ними во весь духъ, гдѣ только завидитъ цвѣточекъ. Вслѣдствіе этого у него происходитъ снова очищеніе и заводятся въ носу черви. Это самое худое время для медвѣдя; съ этихъ поръ у него начинаетъ выпадать зимняя шерсть и тогда онъ носомъ ничего рѣшительно не слышитъ. Въ это время стрѣлять его легко, но не выгодно, ибо шкура худая и годна только для половинокъ (замши). Послѣ пострѣла медвѣдь начинаетъ есть муравьевъ; а тамъ поспѣютъ ягоды, медъ, орѣхи, до которыхъ онъ большой охотникъ. Кромѣ того медвѣдь ѣстъ и разное мясо, свѣжее и падаль, особенно онъ любитъ лошадей, — это его лучшее блюдо. Наконецъ, еще лѣтомъ онъ ходитъ на озера, рѣчки и болота, отыскиваетъ въ травѣ лѣнныхъ и молодыхъ утокъ, ловитъ ихъ гоняясь за ними по нѣскольку часовъ сряду и нерѣдко проводитъ въ этой охотѣ цѣлыя ночи, ищетъ ихъ какъ собака, ползаетъ, скачетъ за молодыми, такъ что брызги летятъ во всѣ стороны и шлепотня поднимается страшная. Надо видѣть, каковъ онъ выходитъ послѣ такой охоты изъ болота: уродъ уродомъ, грязный, мокрый, — однимъ словомъ, выражаясь по сибирски, «пужала пужалой!».

Слѣдъ медвѣжій, въ особенности заднихъ ногъ, чрезвычайно сходенъ съ человѣчьимъ, кромѣ только того, что у него видны на снѣгу или на грязи отпечатки огромныхъ его когтей. Слѣдъ самца нѣсколько шире, чѣмъ слѣдъ самки, а потому привычный охотникъ тотчасъ можетъ отличить по слѣду, кто прошелъ — медвѣдь или медвѣдица. Его не трудно слѣдить даже лѣтомъ, потому что онъ очень мнетъ траву своими лапами и наклоняетъ ее въ ту сторону, куда шелъ, то есть удергиваетъ ее вмѣстѣ съ лапами. Кромѣ того медвѣдь не пройдетъ спокойно нигдѣ, онъ всегда въ дѣятельности: то онъ разроетъ муравейную кучу, то переворочаетъ камни, плиты, каряги, искари и тому подобное. Вотъ тутъ-то и изумительна его страшная сила. Нерѣдко онъ легко поворачиваетъ цѣлыя упавшія деревья. Медвѣдь забавно ѣстъ муравьевъ: — разрывъ кучу, онъ тотчасъ начинаетъ лизать свои переднія лапы и кладетъ ихъ на муравьиное. Муравьи въ суматохѣ бѣгаютъ, суетятся, снуютъ во всѣ стороны, забѣгаютъ ему на лапы и — становятся его жертвой.

Вечерняя и утренняя заря — любимое время медвѣдя, тутъ онъ совершаетъ всѣ свои похожденія, всѣ продѣлки. Замѣчено, что медвѣдь, живя долгое время въ одномъ мѣстѣ, ходитъ на жировку всегда одной и той же тропой. Охотники хорошо это знаютъ и нерѣдко ловятъ его на такихъ мѣстахъ. Кромѣ того медвѣдь любитъ ходить лѣсными дорожками, или тропинками, пробитыми другими звѣрями или промышленниками. Увалы и голые солнопеки — любимыя мѣста медвѣжьей прогулки, особенно весною. Надо замѣтить, что онъ на нихъ заходитъ большею частію съ сивера — то есть изъ лѣсу, слѣдовательно сверху горы. Въ опушкѣ всегда остановится, тихонько все выглядитъ, прислушается — нѣтъ ли кого или чего опаснаго. Нѣтъ ли подъ грозою или на увалѣ матерого (большаго) кабана, выражаясь по-сибирски — сѣкача, потому что онъ его боится. Если же увидитъ матку съ поросятами, то высмотритъ удобное мѣсто, скрадетъ (подстережетъ) ихъ потихоньку и начнетъ спускать на нихъ съ горы огромные камни, валежины и т. п. Случается нерѣдко, что онъ такимъ маневромъ добываетъ себѣ поросятъ на закуску.

Нельзя не удивляться, что медвѣдь, при всей своей неуклюжести, массивности, видимой неповоротливости, превосходно скрадываетъ всякаго звѣря, а нерѣдко и самаго человѣка; онъ это дѣлаетъ такъ искусно, тихо и осторожно, что часто хватаетъ анжиганъ (молодыхъ дикихъ козлятъ) на мѣстѣ ихъ лежбища. Мѣстами онъ ползетъ какъ собака, мѣстами же скачетъ какъ кошка, нигдѣ не задѣвъ ногами и не переломивъ ни одного сучка.

Бѣда, если медвѣдь напередъ завидитъ человѣка, вздумаетъ его скрасть (подобраться) и человѣкъ этого не замѣтитъ. Вотъ тутъ-то и происходятъ несчастные случаи! Бывали примѣры, что медвѣди такъ тихо подбирались къ охотникамъ, что тѣ ихъ не замѣчали до тѣхъ поръ, пока не чувствовали на себѣ тяжелыхъ лапъ звѣря. Первымъ дѣломъ медвѣдь старается обезоружить человѣка, и выбиваетъ своими лапами все, что есть у него въ рукахъ, а потомъ уже, если удастся, расправляется съ несчастнымъ по своему!… Но если человѣкъ первый завидитъ медвѣдя, начнетъ его скрадывать, что довольно легко, потому что медвѣдь неостороженъ, ничего не боится, не озирается и если треснетъ сучекъ подъ ногой охотника — не бѣда, медвѣдь не обратитъ и вниманія; но если только чуть нанесетъ на него запахъ человѣка, тотчасъ становится на дыбы, зареветъ страшнымъ образомъ, и если увидитъ, что вы его скрадывали, слѣдовательно не боялись, — онъ по большей части поспѣшно убѣгаетъ. Но если увидитъ, что вы его испугались, подвинулись отъ него назадъ или въ сторону, что онъ безошибочно понимаетъ — тогда «всяко бываетъ, тогда чья возьметъ», говорятъ промышленники. По этому случаю у насъ въ Забайкальѣ такое правило: если только увидалъ медвѣдя и видишь, что онъ тебя тоже замѣтилъ, — отнюдь не надо подавать виду, что его боишься, и всегда лучше подвинуться къ нему или стоять на мѣстѣ, но не бѣжать въ сторону или назадъ. Неожиданный шумъ или стукъ пугаетъ медвѣдя иногда до того, что съ нимъ дѣлается кровавый поносъ и звѣрь вскорѣ послѣ этого пропадаетъ. Много примѣровъ подобныхъ случаевъ разсказываютъ очевидцы и подтверждаютъ ихъ фактами.

Простой народъ утверждаетъ, будто медвѣдь боится человѣчьяго глаза^[13]. Я спрашивалъ много такихъ людей, которые, будучи, въ лѣсу, вовсе не за охотой и слѣдовательно безъ всякой обороны, сходились случайно съ медвѣдями, но благополучно отдѣлывались только тѣмъ, что прятались за толстыя деревья и пристально смотрѣли звѣрю въ глаза. Наконецъ, кто не слышалъ и кому не извѣстна та истина, что много несчастныхъ спасались отъ медвѣдей тѣмъ, что притворялись мертвыми, или, какъ говорятъ здѣсь, прихилялись, почему тѣ закладывали ихъ только мохомъ и хворостомъ, а сами уходили. Несчастные, замѣтивъ отсутствіе медвѣдей, едва-едва выкарабкавшись изъ-подъ наружной своей могилы, благополучно возвращались въ свои теплые углы благословляя Бога, и закаиваясь на будущее время ходить зря въ темные, дремучіе лѣса сибирской тайги!…

Если медвѣдь сытъ, то онъ всегда боится человѣка и самъ не ищетъ случая съ нимъ встрѣтиться. Доказательствомъ служитъ то, что онъ почти всегда боится запаха человѣка, нанесеннаго къ нему по вѣтру, хотя еще и не видитъ самаго человѣка; если это случится на пути, онъ тотчасъ сворачиваетъ въ сторону и всячески старается избѣгнуть встрѣчи. Правду пословица говоритъ, что «смѣлость города беретъ», и она очень умѣстна при охотѣ на медвѣдей. Если человѣкъ не боится, надѣется на себя, на свое хладнокровіе, на ружье — тогда медвѣдя убить не трудно; но если нѣтъ увѣренности, лучше его не трогать!…

Сибиряки говорятъ, что медвѣдь хлипокъ (слабъ) на задъ, и дѣйствительно, если медвѣдь какъ нибудь случайно задѣнетъ задомъ за сукъ, или что нибудь другое, тотчасъ зареветъ страшнымъ образомъ. Вообще голосъ его бываетъ слышенъ нерѣдко во время течки, особенно когда раздерутся между собою самцы. Стоитъ издали услыхать медвѣжій ревъ, какъ у самаго небоязливаго человѣка тотчасъ пробѣжитъ невольная дрожь по тѣлу, а у другаго пожалуй задрожатъ члены и шишомъ станутъ волосы… И дѣйствительно, ревъ медвѣжій ужасенъ, а особенно ночью, да еще въ гористыхъ мѣстахъ, гдѣ эхо вторитъ царю лѣсовъ необъятной Сибири и прогоняетъ страшные, дикіе звуки но доламъ и горамъ, скаламъ и лѣсамъ. Раненый звѣрь реветъ еще ужаснѣе, и правду говорятъ промышленники, что «какъ зареветъ черная немочь, такъ индо земля подымается!!…»

Понятливость медвѣдя всѣмъ извѣстна. Онъ легко и проворно лазаетъ на деревья, но преимущественно на гладкія, сучковатыхъ онъ боится и неохотно на нихъ забирается, вѣроятно потому, что сучья и вѣтви часто его обманываютъ, ломаясь подъ огромной его тяжестію. Однажды мнѣ случилось видѣть, какъ медвѣженокъ спускался съ дерева головой внизъ. Не знаю, такъ ли это бываетъ съ большими медвѣдями. Нѣкоторые промышленники увѣряютъ, будто и большой медвѣдь иногда спускается съ деревьевъ головой же внизъ, но только съ суковатыхъ, а съ гладкихъ задомъ.

Замѣчательно, что медвѣдь, при всей своей неуклюжести и массивности, любитъ своего рода забавы: — нарочно спускаетъ камни съ крутыхъ горъ и утесовъ, при чемъ уморительно заглядываетъ на нихъ, какъ они летятъ и подпрыгиваютъ, сброшенные имъ иногда съ страшной крутизны; какъ они встрѣчаютъ на пути своемъ другіе камни, сбиваютъ ихъ съ мѣста и тоже увлекаютъ за собою… Кромѣ того, медвѣдь забавляется и такимъ образомъ: найдетъ напр., гдѣ нибудь бурей сломанное дерево, у котораго, по большей части, высоко отъ земли остается расколотый въ дранощепины стволъ (особенно у деревьевъ, разбитыхъ грозою), — это находка для медвѣдя, а еще больше для медвѣдицы, когда она съ дѣтьми. Медвѣдь становится на заднія лапы, передними же беретъ одну или двѣ дранощепины, отводитъ, или лучше сказать, нагибаетъ почти до земли и послѣ вдругъ опускаетъ, при чемъ отъ упругости дранощепины мгновенно приходятъ въ первоначальное свое положеніе, съ маху ударяютъ въ другія, стоящія, и тѣмъ производятъ какой-то особенный дребезжащій, пронзительный звукъ. Вотъ онъ-то и занимаетъ, надо полагать, медвѣжье музыкальное ухо. Стоитъ только хорошенько познакомиться съ лѣсомъ, съ мѣстностію, чтобы услыхать или увидать, вечерами или утрами, подобныя медвѣжьи забавы.

Днемъ медвѣди по большей части прячутся въ чащѣ лѣса, около родниковъ, ключей и горныхъ рѣчекъ, избѣгая солнечныхъ лучей и страшнаго овода; — ночью же они разгуливаютъ повсюду, не боятся даже выходить на большія лѣсныя дороги и въ широкія пади. Если медвѣдю сильно начнетъ надоѣдать оводъ, то онъ реветъ, обхватываетъ передними лапами свою голову и катается по травѣ клубкомъ, какъ ежъ. Онъ очень любитъ ловить бурундуковъ, скорѣе для забавы. нежели для пищи, потому что бурундукъ слишкомъ малъ и проворенъ въ движеніяхъ; кромѣ того онъ ловитъ въ ненастье молодыхъ рябчиковъ, глухарей и проч. для закуски. Что значитъ молодой рябчикъ или капаленокъ (глухаренокъ) для чудовищнаго аппетита медвѣдя? Если онъ въ состояніи съѣсть небольшую корову за одинъ разъ, то рябчикомъ онъ — «не заморитъ и червяка», и въ этой ловлѣ для него должна быть привлекательность забавы.

Нерѣдко медвѣди раскрываютъ козьи ямы и вытаскиваютъ изъ нихъ все, что туда попало. Бѣда хозяину, если онъ наповадится ходить къ его ямамъ. Мало того, что онъ вынетъ и съѣсть дичину, онъ еще исковеркаетъ всю яму и своими частыми посѣщеніями отпугаетъ изъ округа постояннаго звѣря. Но медвѣдь хитеръ, онъ не ходитъ «ревизовать» ямы въ то время, когда можетъ съ нимъ встрѣтиться хозяинъ ямъ и пожалуй снесетъ ему голову (что и случается нерѣдко); а ходитъ осматривать ловушки больше ночью, рано утромъ или поздно вечеромъ.

Гдѣ есть медвѣжья берлога, или гайно медвѣдицы, тамъ навѣрное вы никогда не увидите по близости ни одного свѣжаго слѣда другихъ звѣрей, — козьихъ, изюбриныхъ, заячьихъ и проч. Это обстоятельство и служитъ отчасти признакомъ при обыскиваніи медвѣжьей квартиры. Кромѣ того, въ сильные холода, отдѣляющійся изъ берлоги паръ и садящійся на окружающихъ кустахъ и деревцахъ въ видѣ бѣлаго куржака, о которомъ я уже упомянулъ выше, служитъ вѣрнымъ признакомъ, что медвѣдь лежитъ въ берлогѣ.

Кедровые орѣхи медвѣдь ужасно любитъ, ѣстъ ихъ въ большомъ количествѣ и бываетъ отъ нихъ весьма жиренъ. Медвѣдь въ орѣшникѣ — это забавная и любопытная вещь. — Посмотрите, какъ онъ набираетъ орѣховыя шишки съ кедровника: иногда, стоя на заднихъ лапахъ, кладетъ ихъ въ кучку, или на лапу прижатую къ груди; потомъ онъ несетъ добычу на чистое мѣсто, катаетъ кедровыя шишки или въ лапахъ, или на полу, или на камнѣ, на плитѣ, отчего орѣхи высыпаются и становятся лакомствомъ косматаго проказника. Солончаки^[14] онъ также пьетъ съ аппетитомъ, но особенно любитъ минеральную воду, и лакаетъ ее, какъ собака, въ большомъ количествѣ.

Передъ тѣмъ, какъ приходитъ время ложиться въ берлогу, т. е. глубокой осенью — медвѣдь ничего уже не употребляетъ въ пищу, кромѣ медвѣжьяго корня и какой-то травы (не могъ узнать названья), которыми онъ совершенно очищаетъ свою внутренность до того, что кишки у него сдѣлаются какъ бы начисто вымытыя, и тогда уже онъ ложится. Вотъ странное обстоятельство, на которое прошу гг. охотниковъ и естествоиспытателей обратить особенное вниманіе, а именно: что медвѣдь лежитъ въ берлогѣ съ такъ называемымъ здѣсь втулкомъ. Это есть ничто иное, какъ цилиндрическій комокъ, съ кулакъ величиною, который находится въ проходномъ каналѣ, около самаго задняго прохода. Когда бы вы ни убили медвѣдя въ Забайкальѣ зимою, у него всегда есть этотъ втулокъ, кромѣ шатуновъ, т. е. тѣхъ медвѣдей, которые зимою не ложатся въ берлоги по разнымъ обстоятельствамъ. Не знаю, такъ ли это вездѣ, гдѣ есть медвѣди? Втулокъ этотъ чрезвычайно крѣпокъ, такъ что его съ трудомъ можно разбить обухомъ топора, или камнемъ; изъ чего онъ состоитъ, объяснить не умѣю, равно какъ и того, для чего онъ служитъ медвѣдю, лежащему въ берлогѣ. Сибиряки говорятъ, что медвѣдь этимъ какъ бы «запираетъ въ себѣ жаръ или тепло на всю зиму». Я думаю, не образуется ли онъ отъ какихъ либо желудочныхъ нечистотъ, вслѣдствіе совершеннаго прекращенія употребленія пищи, или нее наоборотъ, быть можетъ, это есть остатокъ пищи, которая послѣ поноса во время сна и вслѣдствіе жара и совершеннаго прекращенія отдѣленія кала въ берлогѣ пришла въ такое затвердѣніе? Жаль, что мнѣ не удалось хорошенько изслѣдовать эти втулки; по виду же они какъ будто состоятъ изъ пережеванной хвои, или какой-то коры. Въ самомъ дѣлѣ, не ѣстъ ли медвѣдь нарочно, инстинктивно, эти вещества, для особой — указанной природой цѣли? Втулки эти иногда попадаются по уваламъ, гдѣ водятся медвѣди; незнающій этого обстоятельства легко можетъ ихъ принять за что нибудь другое, но ужь никакъ не за продуктъ, образовавшійся въ желудкѣ звѣря… Были примѣры, что у нѣкоторыхъ медвѣдей, добытыхъ изъ берлоги, находили по два втулка, одинъ за другимъ лежащихъ около задняго прохода. Еще забавнѣе объясняютъ это обстоятельство здѣшніе звѣровщики; они говорятъ, что два втулка медвѣдь приготовляетъ на запасъ, то есть: если одинъ втулокъ «вылетитъ» у него въ случаѣ испуга, то остается еще другой, съ которымъ онъ смѣло можетъ снова ложиться въ другую берлогу — доканчивать свой продолжительный сонъ. Говорятъ также, что ему безъ этого втулка будто бы не прозимовать — замерзнетъ. Бываютъ ли эти втулки у медвѣдей, убитыхъ въ болѣе теплыхъ климатахъ, чѣмъ въ Забайкальѣ?

Бываютъ года, что ягоды и орѣхи плохо родятся, или даже совсѣмъ не родятся, вотъ тогда-то и являются такъ называемые шатуны, то есть медвѣди, которые лѣтомъ не могли заѣсться, слѣдовательно тощіе, сухіе, словомъ, голодные, бродящіе всю зиму но лѣсу и рѣдко встрѣчающіе слѣдующую весну: ихъ обыкновенно или убиваютъ звѣровщики, или они сами гибнутъ отъ холоду и голоду. Такіе шатуны очень опасны, они нападаютъ на все, что только можетъ служить имъ пищею, а слѣдовательно и на человѣка; они чрезвычайно наглы и смѣлы. Нерѣдко голодъ заставляетъ ихъ приходить въ самыя жилыя мѣста, гдѣ, конечно, ихъ тотчасъ убиваютъ. Кромѣ того, нѣкоторые медвѣди, выгнанные изъ берлоги, — также иногда не ложатся и дѣлаются тоже шатунами; эти послѣдніе, не будучи убиты промышленниками (что весьма рѣдко случается), по большей части достаются на растерзаніе волкамъ, которые, собравшись стадомъ въ нѣсколько головъ, легко душатъ такихъ медвѣдей, особенно когда суровая зима войдетъ въ свои нрава и покроетъ глубокимъ снѣговымъ саваномъ всю тайгу, когда медвѣди, измозженные обстоятельствами, не въ состояніи бываютъ не только нападать, но даже и защищаться. Промышленники разсказываютъ, что такіе полубѣшеные шатуны приходятъ иногда къ самымъ балаганамъ бѣлковщиковъ, пастуховъ и къ юртамъ здѣшнихъ кочующихъ инородцевъ, у которыхъ всегда на ночь раскладывается, для безопасности и теплоты, въ холодное осеннее время огонь, и будто эта предосторожность нисколько не спасаетъ отъ шатуновъ: медвѣдь, напавъ на такой таборъ и произведя испугъ въ присутствующихъ, но боясь все-таки прямаго нападенія, бѣжитъ сначала въ рѣчку, болото или озеро купаться; потомъ выскочивъ изъ воды, мокрый, бѣжитъ къ огню, отряхивается надъ нимъ и тѣмъ его тушитъ. Но это-то обстоятельство и служитъ благомъ для людей, не приготовившихся къ оборонѣ и застигнутыхъ врасплохъ; потому что они въ это время успѣваютъ спастись, оставляя свои пожитки на расхищеніе наглецу, или же успѣваютъ приготовиться къ защитѣ и убиваютъ дерзкаго звѣря. Зная примѣры наглости шатуновъ и видѣвъ однажды въ лѣсу своими глазами его бѣшеную, неустрашимую фигуру я этому вѣрю. Впрочемъ про медвѣдей расказываютъ столько анекдотовъ и небылицъ, что, право, послѣ съ трудомъ вѣришь и истинѣ. Но все же я долженъ сказать еще разъ, что дерзость и наглость шатуновъ дѣйствительно достойна замѣчанія. Вотъ фактъ, который вполнѣ можетъ подтвердить мои слова. Въ 185* году, около Чернинскаго казачьяго селенія, въ нерчинскомъ горномъ округѣ, на рѣчкѣ Черной, позднею осенью остановился юртой одинъ орочонъ съ своимъ семействомъ. Однажды онъ съ ранняго утра отлучился по своимъ дѣламъ въ горбиченскій караулъ; но въ тотъ же день, по уходѣ его, показался огромнѣйшій медвѣдь въ окрестностяхъ юрты, гдѣ оставалась его жена — орочонка, съ дѣтьми. Женщина, испугавшись медвѣдя, перекочевала съ этого мѣста на другое; но медвѣдь, преслѣдуя ее, снова явился около ея юрты и не давалъ ей покоя. Бѣдная орочонка перекочевала на третье мѣсто и опять съ ужасомъ увидала своего преслѣдователя. Наконецъ дѣло кончилось тѣмъ, что медвѣдь ночью съѣлъ орочонку съ дѣтьми.

Мужъ ея, черезъ сутки вернувшійся домой, нашелъ опустѣлую юрту и всѣ признаки насильственной смерти своего семейства; распознавъ, въ чемъ дѣло, съ обливающимся кровью сердцемъ явился онъ въ сосѣднія деревни Оморойскую и Черную и объявилъ свое несчастіе. Жители деревень немедленно сбили облаву, нашли неподалеку отъ юрты убійцу — медвѣдя и, въ свою очередь, наказали его смертію. Это фактъ, который долго будутъ помнить жители Омороя и Черной, а тѣмъ болѣе осиротѣвшій орочонъ^[15].

Бывали примѣры въ Забайкальѣ, что промышленники, ѣздившіе въ лѣсъ осматривать свои ловушки, попадали на медвѣдей, которые нападали на нихъ, и они, не имѣя обороны, спасались только тѣмъ, что, успѣвъ заскочить на лошадь, старались отъ нихъ убѣжать, но, видя на пятахъ догоняющаго ихъ медвѣдя, не теряли присутствія духа; — находчивость ихъ была такого рода: они бросали назадъ свою шапку, рукавицы, сапоги и наконецъ верхнюю одежду поочередно, какъ только медвѣдь догонялъ ихъ снова. Дѣло въ томъ, что медвѣдь въ азартѣ, поймавъ шапку, рукавицы, сапоги и прочія вещи промышленника, на минуту пріостанавливался, теребилъ ихъ отъ злости и разрывалъ на части; потомъ снова пускался догонять обманщика, не достигнувъ его, опять встрѣчалъ какую нибудь вещь спасающагося, кидался на нее съ большимъ бѣшеиствомъ и яростію, — а промышленникъ выскакивалъ между тѣмъ въ безопасное мѣсто, и благополучно добирался домой.

Наблюдать человѣку за такимъ звѣремъ, какъ медвѣдь, въ лѣсу, въ тайгѣ — чрезвычайно трудно и, думаю, нѣтъ никакой возможности узнать всѣ подробности его жизни. Нравы и обычаи прирученныхъ медвѣдей ужь не типичны и они негодны для охотниковъ и натуралистовъ. Я ограничусь тѣмъ, что написалъ выше, и прошу читателя извинить меня, быть можетъ, за недостаточность свѣденій. Я написалъ все, что только могъ узнать отъ здѣшнихъ промышленниковъ и наблюсти самъ.

Кромѣ двухъ породъ медвѣдей, о которыхъ я упомянулъ выше, въ Восточной Сибири попадаются изрѣдка, такъ называемые князьки, то есть бѣлые лѣсные медвѣди, иногда же пѣгіе. Въ 185* году водили по нерчинскому горному округу цыгане обученаго бѣлаго медвѣдя. Это фактъ извѣстный здѣсь очень многимъ жителямъ. О князькахъ много говорятъ здѣшніе промышленники, но мнѣ самому въ лѣсу встрѣчаться съ князьками не случалось. Но замѣчанію звѣровщиковъ, эти медвѣди самые малорослые, за то самые злые.

ДОБЫВАНІЕ МЕДВѢДЕЙ.

Въ Забайкальѣ медвѣдей истребляютъ различнымъ образомъ: хитрость человѣка придумала много снастей и ловушекъ, въ которыя медвѣдь попадаетъ самъ и достается въ руки охотнику. Мало того, что ихъ различными способами истребляетъ человѣкъ, но они и сами иногда убиваются, охотясь на другихъ звѣрей, что медвѣди дѣлаютъ нерѣдко. Мнѣ разсказывалъ одинъ старичекъ-промышленникъ, что ему однажды случилось видѣть на охотѣ, какъ медвѣдь, на верху отвѣснаго утеса, скрадывалъ дикую свинью съ поросятами, которая рыла землю внизу подъ утесомъ. Дѣло кончилось тѣмъ, что медвѣдь ее скралъ, долго заглядывалъ сверху на лакомую добычу, вѣроятно избирая удобную минуту, наконецъ приловчился и бросилъ на свинью огромную коряжину, но она сукомъ подхватила медвѣдя подъ заднюю ногу и сбросила самого подъ утесъ.

Не стану описывать тѣхъ способовъ добыванія медвѣдей, которые употребляются въ Россіи, но неизвѣстны сибирякамъ, а упомяну только о тѣхъ, которые употребительны въ Забайкальѣ. Напримѣръ, около Байкала, гдѣ мѣстность чрезвычайно гористая, поступаютъ такъ: — на тропѣ, по которой медвѣдь куда нибудь часто ходитъ, ставятъ крѣпкую петлю, привязывая конецъ ея къ толстой чуркѣ. Медвѣдь непремѣнно попадетъ въ петлю либо шеей, либо которой нибудь ногой, пойдетъ и услышитъ, что его что-то держитъ, — воротится назадъ, по веревкѣ доберется до чурки, разсердясь схватываетъ ее въ лапы и несетъ куда нибудь къ оврагу или утесу, чтобы бросить. Но бросивъ чурку, и самъ улетитъ за нею. Конечно, петли ставятся около такихъ мѣстъ, чтобы медвѣдь, отправившись съ чуркой въ пропасть, могъ убиться до смерти и вмѣстѣ съ тѣмъ достаться въ руки охотнику.

Нѣкоторые же звѣровщики ставятъ на медвѣжьихъ тропахъ трехугольникъ, сдѣланный изъ толстыхъ плахъ, въ которомъ на каждой изъ его сторонъ вбиты сквозные гвозди съ зазубринами снаружи. Треугольникъ этотъ закапывается въ приготовленныя канавки и закладывается мохомъ, листьями, хвоей и проч., такъ чтобы его было незамѣтно. Ловушку эту нужно сдѣлать аккуратно дома, или въ лѣсу — въ удаленіи отъ того мѣста, гдѣ хочешь ее поставить, чтобы не насорить щепой и тѣмъ не заставить медвѣдя быть осторожнымъ. Если же сдѣлать это аккуратно, то медвѣдь, идя впередъ, или обратно но тропѣ, непремѣнно попадетъ которой нибудь лапой на гвозди, зареветъ и будетъ стараться освободить лапу, но попадетъ другой, тамъ третьей, а иногда и всѣми четырьмя. Не рѣдко застаютъ ихъ живыми на такомъ треугольникѣ и добиваютъ уже просто палками и стягами. Кажется, способъ этотъ занесенъ сюда изъ Россіи переселенцами или ссыльными людьми, потому что здѣшніе инородцы его не знаютъ. Впрочемъ онъ въ Забайкальѣ мало употребителенъ.

Ставятъ на медвѣжьи тропы и большіе капканы, фунтовъ въ 30 и болѣе вѣсомъ, но не иначе, какъ привязывая ихъ къ чуркамъ. Въ противномъ случаѣ медвѣдь и съ капканомъ уйдетъ, такъ что не найдешь ни того, ни другого, а съ чуркой онъ далеко не уйдетъ, особенно когда попадетъ въ капканъ задней лапой и слѣдовательно не можетъ стать на дыбы и нести чурку въ переднихъ. Понятно, что пружины капкана должны быть крѣпки и сильны. На медвѣдя поставить капканъ не хитро, это не то, что на лисицу или волка; тутъ не надо быть мастеромъ капканнаго промысла. Медвѣдь простъ и довѣрчивъ въ этомъ отношеніи, онъ надѣется на свою силу, которая однако въ подобныхъ случаяхъ не всегда его выручаетъ. Стоитъ только удобно и правильно поставить капканъ, да хорошенько прикрыть — вотъ и вся штука: дѣло только въ томъ, чтобы медвѣдь пошелъ по той тропѣ, на которой для него приготовлено угощеніе. Капканы и петли ставятъ иногда также и около самой берлоги, приготовленной медвѣдемъ заранѣе для зимы; но это бываетъ рѣдко, большею частію при случайномъ открытіи берлоги, и то смѣльчаками, которые, идя къ берлогѣ, не думаютъ о встрѣчѣ съ медвѣдями: послѣдніе въ это время находится неподалеку отъ своей будущей зимней квартиры, что легко можетъ случиться, особенно въ позднюю осень.

Случается, что медвѣди попадаются и въ козьи петли, которыя впрочемъ по большей части обрываютъ. Вотъ почему въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ медвѣдей много, петли ставятся мертвыя, т. е. такія, которыя не могутъ уже расходиться, если бы ее и оторвалъ медвѣдь, — она все-таки удушитъ его, только бы онъ сначала затянулъ ее посильнѣе. Нарочно же ямъ для ловли медвѣдей, какія дѣлаются въ Россіи и другихъ частяхъ Сибири, въ Забайкальѣ не копаютъ; но были примѣры, что медвѣди случайно попадали въ козьи, изюбриныя и сохатиныя ямы, но по большей части, исковеркавъ ихъ, вылѣзали; ибо медвѣжьи ямы копаются къ низу шире, такъ что яма имѣетъ видъ усѣченной пирамиды, тогда какъ козьи ямы дѣлаются прямыя, въ видѣ параллелепипеда, съ отвѣсными стѣнами. Слѣдовательно понятно, почему изъ первыхъ медвѣдь вылѣзть не въ состояніи, а изъ послѣднихъ, будучи вооруженъ большими загнутыми когтями, можетъ выбраться.

Самый же употребительный способъ добыванія медвѣдей — это ружейная охота, которая и производится обыкновенно зимою, выгоняя медвѣдей изъ берлогъ. Лѣтомъ медвѣдей бьютъ случайно, а особой охоты на нихъ, въ это время года, нѣтъ. Въ послѣднемъ случаѣ стрѣляютъ медвѣдей большею частію съ подхода, скрадывая ихъ на увалахъ, солнопекахъ, преимущественно весною, когда медвѣди, выйдя изъ берлогъ, ходятъ по этимъ мѣстамъ, отыскивая синенькіе цвѣточки пострѣла или ургуя (породы лютиковъ), или же поѣсть медвѣжьяго корня и молодаго осинника, который конечно на солнопечныхъ мѣстахъ распускается скорѣе, нежели въ глухихъ сиверахъ. Лѣтомъ, во время сильныхъ жаровъ, бьютъ ихъ на муравьищахъ, или въ рѣчкахъ, — куда они любятъ ходить купаться, а осенью — на ягодникахъ и въ орѣшникахъ. Я уже говорилъ выше, что подойти къ медвѣдю, скрасть его — не хитро, это не то что скрасть изюбра или козулю, потому что медвѣдь не боязливъ, мало озирается, шуму не пугается, а напротивъ, заслыша его, онъ обыкновенно тотчасъ становится на дыбы и старается узнать, въ чемъ дѣло. Главное не нужно подходить къ нему по вѣтру, какъ и ко всякому другому звѣрю, даже птицѣ, — а всегда съ подвѣтренной стороны, т. е. идти противъ вѣтра, причемъ стараться подкрадываться изъ за деревьевъ; если вдвоемъ или втроемъ — отнюдь не разговаривать и не шептаться. Треснетъ сучокъ подъ ногой охотника — не бѣда, но если медвѣдь услышитъ разговоръ, шопотъ, а тѣмъ болѣе запахъ охотника, то тутъ ужь мѣшкать нечего и надобно быть готовымъ на бой, ибо онъ тотчасъ узнаетъ человѣка, въ какомъ бы онъ положеніи ни былъ; тогда, если въ мѣру, лучше стрѣлять, потому что медвѣдь вставъ на дыбы, заревѣвъ и завидѣвъ охотника, — обыкновенно убѣгаетъ, и тогда всѣ наши старанія будутъ напрасны. Когда же скрадешь медвѣдя, который ходитъ не останавливаясь, или неловко стоитъ къ выстрѣлу, тогда лучше нарочно кашлянуть, свиснуть или чѣмъ нибудь посильнѣе стукнуть, отъ чего онъ тотчасъ начнетъ озираться, но, завидѣвъ охотника, станетъ на дыбы, поворотясь грудью къ стрѣлку, которому въ это время представится удобный случай нанести ему смертельную рану. Промышленники признаютъ за самое лучшее стрѣлять медвѣдя немножко на-искосъ, или. какъ они говорятъ, на-перекосыхъ, то есть такъ, чтобы пуля ударила въ пахъ по кишкамъ и вышла въ грудь, подъ лопаткой другаго бока. Послѣ такой раны онъ обыкновенно тотчасъ падаетъ. Звѣровщики говоритъ, что перекосная пуля «сбуровитъ» всю внутренность; — или же стрѣлять въ бокъ по сердцу, именно нужно бить немножко сзади передней ноги, подъ лопатку, въ то самое мѣсто, гдѣ у медвѣдя бываетъ вытерта шерсть отъ ходьбы локтемъ передней ноги. Стрѣлять въ голову, въ лобъ, или въ ухо нужно имѣть твердую руку, спокойствіе духа и хорошо пристрѣленное ружье. Выстрѣлъ въ ногу, по кишкамъ и вообще въ неубойное мѣсто только раздражаетъ медвѣдя, — и въ такомъ случаѣ ужь лучше сдѣлать промахъ.

Многіе жестоко ошибаются, думая, что медвѣдь неповоротливъ и не быстръ на бѣгу. Кто ихъ стрѣливалъ не одинъ разъ, тотъ конечно хорошо знаетъ его моментальныя движенія и быстроту бѣга, и эти-то качества, при его страшной силѣ, дѣлаютъ изъ него опаснаго врага, почему не всякій рѣшается охотиться за медвѣдемъ, предоставляя славу болѣе храбрымъ промышленникамъ. Разсказываютъ, что часто медвѣдь, при невѣрномъ выстрѣлѣ, съ окончаніемъ его звука является уже у ногъ изумленнаго охотника. Я этому совершенно вѣрю, потому что видѣлъ своими глазами легкость и быстроту его движеній, которыя дѣйствительно достойны удивленія. Вотъ что разсказывалъ мнѣ одинъ извѣстный сибирскій охотникъ: — «Однажды я скрадывалъ козу, которая ходила съ двумя анжшанами (дикими козлятами) по лѣсистой марѣ. Я тихонько, шагъ за шагомъ, подвигался къ ней все ближе и ближе, наконецъ подобрался въ настоящую мѣру и хотѣлъ уже выстрѣлить, какъ вдругъ около меня съ боку что-то затрещало. Я оглянулся и увидалъ огромнаго медвѣдя, который, не замѣчая меня, повидимому въ свою очередь скрадывалъ ту же козулю съ молодыми козлятами. Впереди меня и медвѣдя лежала большая упавшая литвеница, подъ гору вершиной, а комлемъ, съ огромными вырванными изъ земки корнями, прямо на меня. Я думалъ, что медвѣдь непремѣнно пойдетъ къ вершинѣ этого дерева, чтобы изъ-за сучьевъ ловчѣе приготовиться къ внезапному нападенію, и тотчасъ тихонько самъ подскочилъ къ комлю валежины, имѣя намѣреніе, какъ только онъ подойдетъ къ лиственицѣ и остановится, или тихонько черезъ нее станетъ перебираться, такъ я его въ это время и стрѣлю, какъ говорятъ промышленники. Медвѣдь устремивъ глаза и уши на козлятъ, заранѣе пожирая ихъ блестящими, карими, страшными глазами, потихоньку подбирался къ вершинѣ все ближе и ближе, такъ тихо, такъ осторожно, что уже видя всю его фигуру, находясь отъ него не далѣе 25 саж., — я могъ бы не замѣтить его присутствія. До козлятъ было не болѣе десяти саженъ, а коза ходила нѣсколько далѣе и совершенно не слыхала присутствія двухъ совершенно различныхъ существъ, но съ однимъ и тѣмъ же желаніемъ, — потому что было довольно вѣтрено, лѣсъ скрипѣлъ и шумѣлъ вершинами. Сердце мое билось сильнѣе обыкновеннаго, лицо горѣло… Медвѣдь, подойдя къ самой вершинѣ валежины, пріостановился и сквозь сучья смотрѣлъ на приближающихся козлятъ къ этой же лиственицѣ. Запасной револьверъ и охотничій ножъ были у меня на готовѣ, я уже прицѣлился и хотѣлъ только спустить курокъ, — какъ вдругъ медвѣдь въ мгновеніе ока, какъ кошка, перескочилъ черезъ вершину валежины, не задѣвъ ни за одинъ сучекъ, не стукнувъ и не треснувъ ничѣмъ рѣшительно, сдѣлалъ нѣсколько прыжковъ и схватилъ одного козленка, другой бросился къ матери, которая, совершенно не ожидая нападенія, растерялась и прыгала на одномъ мѣстѣ. — Признаюсь, я, не ожидая такой штуки со стороны медвѣдя, немного оробѣлъ, по скоро собрался съ духомъ и выстрѣлилъ медвѣдю въ задъ. Онъ, какъ резиновый мячикъ, прискочилъ на мѣстѣ аршина на полтора кверху, потомъ сдѣлалъ нѣсколько прыжковъ ко мнѣ и упалъ въ судорогахъ, не добѣжавъ до меня какихъ нибудь пяти саженъ. Все это онъ сдѣлалъ такъ скоро и проворно, что я испугавшись едва только успѣлъ схватить револьверъ и невольно посадилъ ему другую пулю въ шею»…

Въ Забайкальѣ большая часть медвѣдей добывается позднею осенью и зимою изъ берлогъ. Промышленникъ, найдя берлогу, что всего чаще бываетъ случайно, при охотѣ за другими звѣрями, преимущественно въ бѣлковье, или услышавъ отъ другихъ людей, конечно не охотниковъ, что въ такомъ-то мѣстѣ лежитъ звѣрь, — сзываетъ товарищей звѣровщиковъ и обыкновенно втроемъ или въ четверомъ отправляются на медвѣжій промыселъ. Сборы на эту охоту производятся тихо, секретно, не объясняя обстоятельствъ не только другимъ промышленникамъ, но даже и своимъ домашнимъ, въ особенности женщинамъ. Промышленники даютъ другъ другу клятву въ томъ, чтобы въ случаѣ опасности не выдавать и до послѣдней капли крови защищать другъ друга. Если сборы происходитъ въ селеніи, то наканунѣ звѣровщики всегда ходятъ въ баню, по суевѣрному обычаю, заведенному издревле ихъ предками; тутъ скрывается то обстоятельство, что промышленникъ, омывшійся отъ плотскихъ грѣховъ и какъ бы приготовившійся къ смерти, идя на битву съ опаснымъ врагомъ, скорѣе допускается Богомъ на легкое, счастливое и безопасное убіеніе страшнаго звѣря. И дѣйствительно, это обстоятельство имѣетъ огромное вліяніе на духъ здѣшнихъ промышленниковъ. Исполнивъ его, они идутъ на медвѣдя съ большею увѣренностію и храбростію, не думаютъ объ опасности и тѣмъ конечно много выигрываютъ. Въ противномъ случаѣ, звѣровщиковъ угрызаетъ совѣсть за неисполненіе обряда; и постоянно думая объ этомъ, они теряютъ удобныя минуты при самой охотѣ, дѣйствуютъ вяло, безъ увѣренности въ побѣдѣ и потому, конечно, скорѣе подвергаются несчастіямъ. Какъ во время войны довольно явиться передъ фронтомъ какому нибудь извѣстному полководцу, котораго любитъ, уважаетъ и на котораго надѣется войско, чтобы одержать побѣду, такъ въ артели звѣровщиковъ довольно присутствовать извѣстному, удалому, опытному промышленнику, чтобы убить медвѣдя, какъ теленка. — Собравшись совсѣмъ, промышленники прощаются другъ съ другомъ, кланяются на всѣ четыре стороны и отправляются къ самой берлогѣ пѣшкомъ, тихонько, молча, словомъ, съ великой осторожностію, чтобы не испугать медвѣдя и не выгнать его изъ берлоги раньше времени. Пройдя къ ней вплоть, болѣе опытный и надежный охотникъ точасъ бросаетъ винтовку на сошки, передъ самымъ лазомъ въ берлогу, взводитъ курокъ и дожидаетъ звѣря; между тѣмъ друrie, здоровые промышленники, подходятъ къ самому челу (лазу) и затыкаютъ въ него накрестъ крѣпкіе, заостренные колья, называемые заломами, имѣя наготовѣ винтовки и холодное оружіе, какъ-то: топоры, охотничьи ножи и рогатины. Разломавъ чело берлоги, промышленники начинаютъ дразнить медвѣдя, чтобы онъ полѣзъ изъ нея, а сами между тѣмъ крѣпко держатъ заломы и не пускаютъ медвѣдя выскочить вдругъ изъ берлоги. Самое это дѣйствіе и называютъ здѣсь заламывать медвѣдя. Лишь только послѣдній покажетъ голову или грудь въ челѣ берлоги, какъ стрѣлки, избравъ удобную минуту, стрѣляютъ въ медвѣдя изъ винтовокъ, преимущественно въ голову. Заломы нужно держать какъ можно крѣпче, потому что освирѣпѣвшій медвѣдь, хватая ихъ зубами и лапами, старается удернуть къ себѣ въ берлогу, но никогда ихъ не выталкиваетъ вонъ. Стрѣлять его въ это время довольно трудно, нужно быть хорошимъ стрѣлкомъ, чтобы уловить удобную минуту и не промахнуться, ибо медвѣдь такъ быстро поворачивается въ берлогѣ и такъ моментально выставляетъ свою голову въ чело берлоги, что, по выраженію здѣшнихъ промышленниковъ, «не успѣешь наладиться, чтобы его изловить; высунетъ свою страшную головизну, да и опять туда удернетъ, словно огня усѣкетъ, проклятый; а реветъ при этомъ, черная немочь, такъ, что волоса подымаются, по кожѣ знобитъ, лытки трясутся, — адоли громъ гремитъ, инда лѣсъ реветъ!!…»

Да не подумаютъ многіе, что эта охота очень легка и безопасна, что дескать заломятъ медвѣдя въ берлогѣ, какъ въ клѣткѣ, и бьютъ его какъ теленка въ клѣткѣ. Нѣтъ, кто бывалъ на этой охотѣ, тотъ съ этимъ не согласится. Часто случается, что медвѣдь, услыша приближеніе охотниковъ, не допуститъ ихъ еще до берлоги; какъ выскочитъ и нападетъ на нихъ врасплохъ, въ чащѣ лѣса, гдѣ иногда по колѣно въ снѣгу съ трудомъ только можно пробираться, а не драться съ медвѣдемъ. Кромѣ того, если у берлоги худое небо, то медвѣдь въ такомъ случаѣ, вмѣсто чела, проламываетъ крышу своего жилища и выскакиваетъ неожиданно съ той стороны, съ которой его совсѣмъ не ожидаютъ. Наконецъ сибирскія винтовки часто осѣкаются и потому не всегда выручаютъ изъ бѣды промышленниковъ. Да вообще мало ли бываетъ неудачъ при такой охотѣ?..

Бульдоговъ, которые такъ хороши при медвѣжьей охотѣ въ Россіи, здѣсь тоже нѣтъ; въ Забайкальѣ ихъ замѣняютъ простыя сибирскія собаки, которыя впрочемъ ходятъ иногда за медвѣдемъ не хуже прославленныхъ бульдоговъ. Здѣсь достоинство хорошей медвѣжьей собаки заключается въ томъ, чтобы она при встрѣчѣ съ медвѣдемъ, хватая его за задъ, не допускала звѣря до хозяина; а напротивъ, останавливая его, давала бы удобные случаи на вѣрный выстрѣлъ. При охотѣ на медвѣдей въ берлогахъ, здѣсь рѣдко берутъ съ собою собакъ, боясь, чтобы онѣ при подходѣ къ берлогѣ не испугали звѣря своимъ лаемъ и тѣмъ не выгнали бы медвѣдя изъ берлоги раньше времени.

Подойдя къ берлогѣ, промышленники главное вниманіе обращаютъ на ея прочность и мѣстныя условія, чтобы удобнѣе расположиться къ нападенію. Если замѣтятъ, что берлога сдѣлана съ поверхности земли и небо ея ненадежно, принимаютъ особыя мѣры: становятся особые люди съ другой стороны берлоги съ винтовками и холоднымъ оружіемъ, или сверху берлоги накладываютъ особо приготовленную сѣть, связанную изъ толстыхъ бичевокъ, которую и навязываютъ — путо; это послѣднее — самая лучшая предосторожность, ибо медвѣдь, выскочивъ изъ берлоги, тотчасъ запутывается въ путѣ, такъ что его можно убить тогда палками. Ячеи сѣти вяжутся не менѣе четверти въ квадратѣ. Жаль только, что не всѣ и сибирскіе промышленники знакомы съ этимъ путомъ. Вотъ случай, который отчасти характеризуетъ эту охоту. Однажды четверо промышленниковъ отправились на медвѣдя, который лежалъ въ берлогѣ въ страшной чащѣ лѣса. Дѣло было передъ Рождествомъ, слѣдовательно уже въ то время, когда можно было надѣяться, что медвѣдь облежался и не выскочитъ раньше времени. Промышленники, вооружившись какъ слѣдуетъ, взяли съ собой и путо₎ которое несъ одинъ изъ нихъ поздоровѣе на плечѣ. Промышленники тихо и молча подходили уже къ берлогѣ, продираясь сквозь густую чащу мелкой поросли, путались, запинались и тонули въ снѣгу почти на каждомъ шагу. Охотникъ съ путомъ шелъ третьимъ въ затылокъ. Какъ вдругъ они услыхали впереди себя, по тому направленію, гдѣ должна быть берлога, знакомый лай своихъ собакъ, которыя оторвались отъ привязей и бросились впередъ ихъ къ берлогѣ, выпугнули звѣря и погнали его какъ разъ на подходящихъ промышленниковъ. Медвѣдь, преслѣдуемый собаками, пробѣжалъ двухъ передовыхъ охотниковъ и напалъ на третьяго съ путомъ. Суматоха поднялась страшная: испугавшись такого неожиданнаго случая, они торопились помочь атакованному товарищу, но путаясь въ чащѣ, падали и не могли владѣть оружіемъ, тогда какъ медвѣдь ломалъ чащу какъ солому, смялъ уже несчастнаго подъ себя и Богъ знаетъ, чѣмъ бы это все кончилось, если бы одна изъ собакъ не схватила медвѣдя за задъ — отчего звѣрь бросилъ промышленника и сталъ ловить верткую собаку. Неоробѣвшіе до трусости охотники воспользовались этимъ случаемъ, по расчищенному медвѣдемъ мѣсту подскочили къ смятому товарищу, тотчасъ вытащили его изъ снѣга, сдернули съ него путо и лишь только медвѣдь подбѣжалъ снова къ нимъ, они бросили на него путо, — звѣрь сталъ было его рвать, но запутался лапами и собралъ на себя всю сѣть, такъ что ободренные охотники уже смѣясь убили медвѣдя дубинами и потомъ едва вытащили изъ пута.

Крѣпость берлоги играетъ важную роль въ этой охотѣ, потому что промышленники, сосредоточивая нападенія съ одной части берлоги, дѣйствуютъ всѣ вмѣстѣ, не боясь появленія опаснаго врага съ тылу. Самое выгодное, если берлога сдѣлана подъ большими камнями, или плитами; а самое худшее — съ поверхности земли, въ глухой чащѣ лѣса, изъ хвороста, моха и разнаго лѣснаго хлама. Въ послѣднемъ случаѣ сѣть, или путо, почти необходимы.

Большая часть медвѣдей при этой охотѣ убивается въ самой берлогѣ; звѣря не допускаютъ выбраться на дневную поверхность, почему и необходимо одному изъ промышленниковъ залѣзть въ самую берлогу, чтобы вытащить медвѣдя. Это обыкновенно дѣлается такъ: кто нибудь изъ охотниковъ, видя явную смерть звѣря, залѣзаетъ черезъ чело въ берлогу и надѣваетъ медвѣдю на шею петлю, называемую здѣсь удавкой, и подаетъ конецъ веревки другимъ промышленникамъ, находящимся внѣ берлоги, которые помощію веревки и вытаскиваютъ звѣря. Конечно, это бываетъ въ такомъ случаѣ, если берлога была сдѣлана такъ, что въ нее нельзя попасть сверху, т. е. разломать неба; такъ напримѣръ, если она сдѣлана подъ огромнымъ камнемъ, подъ плитой, въ утесѣ и проч. Медвѣдя изъ берлоги нужно тащить по шерсти, за шею, головой впередъ; иначе, или противъ шерсти, за заднія ноги вытащить трудно. Но при этомъ обстоятельствѣ нужно быть осторожнымъ и осмотрительнымъ: надо убѣдиться въ дѣйствительной смерти звѣря, мало этого, необходимо удостовѣриться, одинъ ли звѣрь лежалъ въ берлогѣ? Не лежала ли матка съ дѣтьми и пѣстуномъ? Часто случалось, что промышленникъ, забравшись въ берлогу, но смерти медвѣдицы, попадалъ тамъ на пѣстуна и на дѣтей. А человѣку въ берлогѣ съ медвѣдемъ возня плохая… Хотя здѣшніе промышленники и имѣютъ ту предосторожность, что залѣзаютъ въ берлогу съ ножомъ въ рукѣ и принизываютъ къ себѣ за ногу веревку, за которую при малѣйшей опасности товарищи могутъ его вытащить, но это не предупреждаетъ опасности. Тѣмъ болѣе, что пѣстунъ, по смерти медвѣдицы, обыкновенно въ берлогѣ таится такъ, что съ трудомъ узнаютъ его присутствіе посредствомъ жердей, которыми толкаютъ въ берлогу по всѣмъ направленіямъ, или зажигаютъ лучину или бересту, навязанную на палку, и осматриваютъ берлогу. Иногда пѣстуны такъ таятся, что переносятъ сильные тычки отъ жердей, не издавая никакого звука и ни малѣйшаго движенія, равно какъ и медвѣжата. Самое лучшее запускать въ берлогу собаку, которая тотчасъ покажетъ: одинъ медвѣдь лежалъ въ берлогѣ, или матка съ дѣтьми и пѣстуномъ?…

Конечно, я сказалъ только главное объ этой охотѣ, но о многихъ тонкостяхъ и особыхъ пріемахъ, въ особенности о нѣкоторыхъ суевѣрныхъ обычаяхъ, исполняемыхъ здѣшними промышленниками — умолчалъ, боясь надоѣсть читателю излишнею подробностію, не имѣющею особенной важности въ существѣ дѣла.

Нѣкоторые ясачные тунгусы и русскіе удальцы-промышленники добываютъ медвѣдей изъ берлогъ и въ одиночку. Охота производится такимъ образомъ: звѣровщикъ, узнавъ гдѣ либо берлогу, никому не говоря, отправляется одинъ съ хорошей собакой. Отыскиваетъ берлогу, тихонько подкрадывается къ ней, вооруженный винтовкой, ножомъ и небольшой рогатиной; пріученая медвѣжья собака — неотлучный, вѣрный его товарищъ. Промышленникъ разламываетъ чело берлоги и тотчасъ заталкиваетъ въ него сучковатую каряжинку, то есть отрубленный комелекъ отъ небольшой березы съ сучками и корнями, а самъ начнетъ дразнить медвѣдя, который разсердясь старается утащить къ себѣ въ берлогу всунутую въ чело рогулину, которая, задѣвая сучками и корнями за края обмерзлаго лаза, не можетъ проскочить въ берлогу; въ это время промышленникъ ловитъ удобную минуту и стрѣляетъ медвѣдя въ голову. Если же медвѣдь выскочитъ изъ берлоги черезъ небо, или не допуститъ охотника къ берлогѣ и вылѣзетъ раньше, то собака тотчасъ хватаетъ медвѣдя за задъ и даетъ случай промышленнику посадить мѣткую пулю въ медвѣдя. Если не удастся свалить звѣря съ одного раза, то звѣровщикъ принимаетъ медвѣдя на рогатину, или подбѣгаетъ къ нему, надаетъ передъ нимъ навзничь и лишь только медвѣдь облапитъ промышленника, какъ тотъ мгновенно распарываетъ брюхо звѣрю и кладетъ его на мѣстѣ. Иные же отчаянные, храбрые до дерзости промышленники, найдя перваго медвѣдя, нарочно выпугиваютъ его изъ берлоги, а сами скрываются. Медвѣдь, выгнанный изъ своего жилища, никогда не ляжетъ опять въ свою берлогу, а отыскиваетъ себѣ другую и, между тѣмъ, ходя по лѣсу, зная всѣ мѣста, гдѣ ложатся медвѣди, открываетъ неустрашимому промышленнику другія берлоги, въ которыхъ лежатъ звѣри. Почему охотникъ, спустя нѣсколько дней, послѣ изгнанія медвѣдя, отправляется его слѣдомъ и находитъ другія берлоги, не упустивъ изъ виду и того медвѣдя, который открылъ ему своихъ собратовъ. Я зналъ одного звѣровщика, уже слишкомъ 80-ти лѣтъ, перекрещеннаго тунгуса, который насчитывалъ больше шестидесяти медвѣдей, убитыхъ имъ на своемъ вѣку. Старикъ еще былъ бодръ и крѣпокъ; онъ не могъ равнодушно слышать слова «медвѣдь», а разсказывая свои, дѣйствительно достойные удивленія подвиги, приходилъ въ энтузіазмъ и нерѣдко плакалъ какъ ребенокъ, если видѣлъ, что промышленники собираются на медвѣдя и не приглашаютъ его съ собой: «Если бы я хорошо видѣлъ, то еще не отсталъ бы отъ васъ, ребята!…» говаривалъ онъ. Но мало нынче и въ Сибири такихъ молодцовъ, про нихъ уже больше гласитъ преданіе.

Орочоны, о которыхъ я уже упоминалъ выше, живя постоянно въ лѣсу и, слѣдовательно, чаще другихъ промышленниковъ встрѣчаясь съ медвѣдями, бьютъ ихъ весьма просто, тоже въ одиночку. Орочонъ, собравшись на медвѣдя въ берлогѣ, или встрѣтившись съ нимъ въ лѣсу нечаянно, старается раздразнить его до того, чтобы звѣрь вышелъ на поединокъ. Если медвѣдь, раздраженный охотникомъ, бросится на него, чтобы изломать его въ своихъ лапахъ, то орочонъ тотчасъ прячется за какое нибудь толстое дерево и, вертясь за нимъ, дождется того, что звѣрь схватитъ пастью руку охотника, подставляемую имъ нарочно, въ которой держится желѣзная распорка. Она очень походитъ на обыкновенный якорь-кошку, съ тою только разницею, что лапы ея почти прямыя и имѣютъ зазубрины. Рукоятка распорки дѣлается изъ крѣпкаго дерева такой длины, чтобы ее можно было удобно держать рукою; то есть она не дѣлается длиннѣе шести вершковъ, а самая распорка въ поперечникѣ (въ длину двухъ лапъ) не болѣе 5 вершковъ. Конечно, распорка дѣлается такъ прочно, чтобы она не могла сломаться отъ медвѣжьихъ зубовъ. Весь инструментъ вѣситъ не больше трехъ фунтовъ. Къ концу рукоятки привязывается крѣпкій кукуиный^[16] ремень; охотникъ беретъ въ руку (за рукоять) распорку и обертываетъ этимъ ремнемъ руку такъ, чтобы распорка только не могла выпасть; на самую распорку надѣваетъ какой нибудь старый рукавъ и надвигаетъ его по ней до самаго рукава надѣтой одежды охотника. Это дѣлается для того, чтобы не было видно распорки, а медвѣдь, хватая за ложный рукавъ, въ которомъ скрыта распорка, думаетъ, что онъ схватываетъ охотника за руку. Между тѣмъ орочонъ, всунувъ распорку въ пасть медвѣдю, тотчасъ выдергиваетъ руку и подхватываетъ звѣря на пальму (это орочонское названіе рогатины, то есть ножа вершковъ шести длиною, крѣпко насаженнаго на черенъ длиною четвертей 7 или 8), или ножикъ и докалываетъ звѣря, какъ теленка; потому что медвѣдь, схвативъ распорку ртомъ и размозживъ себѣ пасть, всегда старается ее вытолкнуть лапами, сердится, но тѣмъ сильнѣе наноситъ себѣ страшныя раны во рту и, въ этомъ случаѣ, мало обращаетъ вниманія на охотника, который, пользуясь этимъ, орудуетъ съ медвѣдемъ своей пальмой, или полеемъ, нанося ему смертельныя раны. Распорка эта носится нѣкоторыми орочонами постоянно за поясомъ, съ надвижнымъ фальшивымъ рукавомъ и, въ случаѣ надобности, проворно принимаетъ свое назначеніе въ рукахъ сибирскихъ охотниковъ. Главное въ этой охотѣ — заставить медвѣдя выйдти на поединокъ и не упустить удобной минуты втолкнуть распорку въ медвѣжью пасть. Но все это хорошо толковать ходя дома въ кабинетѣ, а не въ лѣсу съ медвѣдемъ. Нельзя не удивляться смѣлости, навыку и проворству охотниковъ, которые пускаются на такія продѣлки!!… Еще замѣчательнѣе, что нѣкоторые промышленники изъ орочонъ не употребляютъ и распорки, а ходятъ на медвѣдей съ одной пальмой безъ всякой боязни, и, убивъ на своемъ вѣку нѣсколько десятковъ медвѣдей, доживаютъ до глубокой старости, не имѣя ни одной царапины отъ медвѣжьихъ когтей!!… Не думайте, чтобы орочонская пальма была такая же озойная (большая), какъ рогатина, употребляемая въ Россіи при медвѣжьей и кабаньей охотѣ. Нѣтъ! пальма — это, какъ я уже сказалъ выше, ножъ, насаженный на палку, которая для большей прочности обвивается плотно вареной берестой; она не имѣетъ подъ ножемъ крестообразной поперечины, какъ рогатины, и вѣситъ не болѣе 4 или 5 фунтовъ, тогда какъ мнѣ случалось видѣть въ Россіи медвѣжьи рогатины аршина въ четыре длиною и до 30 фунтовъ вѣсомъ. Не могу не упомянуть при этомъ, что орочоны такъ ловко дѣйствуютъ пальмой, что, срубивъ ею небольшое деревцо съ одного раза, они успѣваютъ перерубить его пополамъ во время паденія, не допустивъ коснуться земли. Кромѣ того, пальма у нихъ замѣняетъ топоръ въ домашнемъ обиходѣ.

Вотъ всѣ болѣе извѣстные способы истребленія медвѣдей, употребляемые въ Забайкальѣ.

Здѣсь при медвѣжьей охотѣ собакъ берутъ только на случай и спускаютъ ихъ тогда, когда первая попытка неудачна, т. е. когда раненый медвѣдь бросится на охотниковъ, или станетъ самъ спасаться бѣгствомъ, — тогда необходима хорошая собака, чтобы не допустить медвѣдя уйти. Но при одиночной охотѣ въ лѣсу, гдѣ больше доводится случаевъ нечаянно встрѣчаться съ медвѣдями, хорошая собака никогда не лишнее дѣло; напротивъ — скорѣе необходима.

Самыя лучшія медвѣжьи шкуры здѣсь продаютъ не дороже 12 и много 15 руб. сереб., а обыкновенная цѣна имъ отъ 5 до 8 р. Сало медвѣжье продается отъ 2 до 5 руб. сер. пудъ. Мясо ихъ ѣдятъ въ Забайкальѣ только инородцы и нѣкоторые гастрономы благороднаго сословія. Русскіе простолюдины въ пищу его не упобляютъ. Но если орочонъ убьетъ медвѣдя, это для него большой праздникъ. Кромѣ различныхъ суевѣрныхъ обрядовъ, которые совершаются не только дома въ юртѣ, но и на мѣстѣ смерти звѣря, тотчасъ послѣ послѣдняго вздоха его, орочонъ приглашаетъ своихъ знакомыхъ и родныхъ, стоящихъ юртами гдѣ нибудь неподалеку въ лѣсу, откушать лакомаго блюда они ѣдятъ медвѣжье мясо до послѣдней возможности, то есть до тѣхъ поръ, пока животы ихъ не раздуются и кушавшіе, тутъ же около котла, не упадутъ навзничь или на спину и заснутъ мертвецкимъ сномъ. Дѣйствительно, нельзя не удивляться, что орочоны въ состояніи переносить страшный голодъ и въ случаѣ добычливой охоты жрать, въ полномъ смыслѣ этого слова, такъ, что нужно хорошихъ трехъ ѣдоковъ противъ одного плюгаваго орочона. Во время весны, когда загрубѣетъ снѣгъ и орочону трудно изоблавить какого нибудь звѣря, или по неимѣнію огнестрѣльныхъ припасовъ, что часто съ ними случается, орочоны цѣлыми семьями голодаютъ недѣли по двѣ, пропитываясь одной сосновой корой и различными гнилушками, какъ-то: чагой или шультой^[17], варя ихъ въ водѣ, — доходятъ до того, что они едва бываютъ въ состояніи убить домашняго оленя, въ случаѣ самой крайности, чтобы не умереть голодной смертію. Орочоны говорятъ, что жирная медвѣжина чрезвычайно дородна для нихъ, потому что она имѣетъ особенное свойство позывать человѣка на сонъ и согрѣвать въ холодное время; они говорятъ, что наѣвшись медвѣжины, «ни въ какую стужу не околѣешь», то есть не озябнешь, и будто никакое другое мясо съ ней въ этомъ случаѣ сравниться не можетъ.

Здѣсь медвѣжій жиръ употребляютъ отъ многихъ болѣзней, какъ наружныхъ, такъ и внутреннихъ. Имъ хорошо мазать лошадиныя садки, гдѣ бы онѣ ни были, — скоро заживаютъ и покрываются шерстью. Словомъ, медвѣжина въ народномъ употребленіи слыветъ какъ средство оживляющее, обновляющее, возрождающее и наконецъ, какъ сила чарующая въ прекрасномъ полѣ простаго народа. Въ послѣднемъ случаѣ въ особенности отличается медвѣжій корень, о которомъ я упомянулъ выше; онъ употребляется у здѣшнихъ волокитъ, какъ средство присушивать тѣхъ прекрасныхъ особъ, которыя не поддаются обыкновеннымъ избитымъ средствамъ ухаживанья. Вотъ тутъ волокиты и прибѣгаютъ къ различнымъ чарующимъ силамъ, и между прочимъ къ медвѣжьему корню, который, но народному говору, имѣетъ особенную магическую силу. Корни эти всегда водятся у деревенскихъ знахарокъ и знахарей, — за нихъ они платятъ довольно дорого промышленникамъ, которые ихъ находятъ въ лѣсу, и еще дороже берутъ съ любителей прекраснаго пола. Здѣсь разсказываютъ пропасть легендъ о чарующей силѣ этого корня. Такъ напримѣръ, если брачная чета живетъ между собою худо и не имѣетъ дѣтей, то знахари, по просьбѣ той или другой половины, или близкихъ родственниковъ, прибѣгаютъ обыкновенно къ этому корню и даютъ его съ различными суевѣрными обрядами въ пищѣ, питьѣ или другимъ какъ нибудь образомъ, но такъ, чтобы объ и томъ не знало то лицо, къ которому это прямо относится — и странное дѣло, а говорятъ, что этимъ помогаютъ многимъ «и любовь и совѣтъ держать и дѣтей наживать». Еще забавнѣе говоритъ народное преданіе, что будто про эту силу чаровать узналъ нечаянно одинъ промышленникъ, который во время медвѣжьей гоньбы скрадывалъ медвѣдя. Вотъ что говоритъ легенда: — охотникъ замѣтилъ, что медвѣдица, при всемъ любезномъ заискиваніи самца, никакъ не соглашалась на его ласки. Тогда медвѣдь убѣжалъ отъ дражайшей половины на увалъ, порылъ землю и прибѣжалъ назадъ съ какимъ-то корешкомъ, который онъ, покушавъ самъ, далъ отвѣдать и медвѣдицѣ. — Та попробовала и вскорѣ отдалась вполнѣ медвѣдю. Охотникъ все видѣлъ; убилъ медвѣдя, сбѣгалъ на увалъ, отыскалъ этотъ корень и отправился домой. Пріѣхавъ въ деревню онъ, никому не говоря, пошелъ съ этимъ корешкомъ на вечорку^[18], чтобы испытать самому его дѣйствіе, и замѣтилъ чудеса его чарующей силы; на другой день охотникъ отправился на какую-то сватьбу и удивился еще болѣе… Вскорѣ этотъ промышленникъ прослылъ по всему окододку за знахаря по дѣламъ любовнымъ, сталъ ѣздить по свадьбамъ въ дружкахъ^[19] и дѣлалъ чудеса…

Однажды глубокой осенью, уже по снѣгу, я нашелъ въ лѣсу до половины съѣденнаго медвѣдя, около котораго кромѣ волчьихъ слѣдовъ никакихъ другихъ не было. Надо полагать, что медвѣдь былъ растерзанъ волками живой, ибо около трупа мѣсто было избито и истоптано медвѣжьими и волчьими слѣдами и видна была кровь, медвѣжья и волчья шерсть; кромѣ того попадались карчи и камни, которые по видимому лежали не на своихъ мѣстахъ и, вѣроятно служили медвѣдю при оборонѣ, они тоже были окровавлены и исцарапаны когтями. Промышленники утверждаютъ, что медвѣди, преслѣдуемые волками, не имѣя возможности спастись отъ нихъ силою, заскакиваютъ на полѣнницы дровъ, или на зароды (стога) сѣна, оставленные или въ лѣсу, или около — въ логахъ, окрестными жителями, и защищаются полѣньями до послѣдней возможности.

Считаю излишнимъ говорить о томъ, что медвѣдь чрезвычайно крѣпокъ на рану и умѣетъ постоять за себя, если раны не смертельны. Сила челюстей его удивительна; зубами онъ дробитъ огромныя кости, перекусываетъ толстые березовые быстрыги; а лапами бьетъ такъ сильно, что съ одного удара убиваетъ до смерти человѣка и роняетъ лошадь на землю. Сила его замѣчательна — онъ, стоя на дыбахъ, легко держитъ въ переднихъ лапахъ большихъ быковъ и лошадей, и даже перетаскиваетъ ихъ съ одного мѣста на другое. Когтями онъ царапаетъ или, лучше, сказать деретъ жестоко, ими онъ отворачиваетъ цѣлыя глыбы земли, когда сердится или приготовляетъ себѣ берлогу.

Медвѣжьи кости чрезвычайно крѣпки и толсты, но хрупки. Малосильныя винтовки ихъ пробить не могутъ и пули, пробивъ кожу и встрѣтя кости звѣря, сплющиваются, не принося особеннаго вреда медвѣдю. Здѣсь много убиваютъ медвѣдей со старыми заросшими пулями и желѣзными обломками отъ холоднаго оружія. Однажды убили медвѣдя, у котораго нашли на лопаткахъ три заросшихъ пули, а на лбу, подъ кожей, цѣлое перо отъ орочонской пальмы. Такихъ медвѣдей, съ явными знаками выдержанной борьбы съ человѣкомъ, здѣсь называютъ людоѣдами. Замѣчено, что тѣ медвѣди, которые хоть разъ отвѣдали людскаго мяса и выдержали побѣду надъ человѣкомъ, чрезвычайно опасны — они наглы, небоязливы и сами нападаютъ на людей.

Странно, что въ Забайкальѣ почти не существуетъ повѣрья, столь извѣстнаго въ Россіи, что сороковой медвѣдь роковой и самый опасный для охотника. Я не слыхалъ здѣсь ни отъ одного промышленника — инородца, кромѣ нѣкоторыхъ русскихъ звѣровщиковъ, чтобы они боялись сороковаго медвѣдя…

Увѣренность въ себя, въ побѣду надъ врагомъ, какъ я сказалъ выше, играетъ чрезвычайно важную роль въ звѣриномъ промыслѣ. Вотъ почему здѣшніе истые охотники до медвѣдей съ такою же обычною легкостью бьютъ и сороковаго медвѣдя, какъ предъидущихъ, — тогда какъ въ Россіи многіе звѣровщики, дойдя до сороковая, оставляютъ совсѣмъ медвѣжій промыселъ, вѣсятъ ружье на стѣну и изъ паническаго страха боятся даже ходить въ лѣсъ, чтобы случайно не встрѣтиться съ сороковымъ; а нѣкоторые, посмѣлѣе, отправившись на него, или платятся жизнію, или отъ него недешево отдѣлываются. Въ самомъ дѣлѣ, здѣсь исковерканныхъ и обезображенныхъ медвѣдями охотниковъ чрезвычайно мало, сравнительно съ числомъ убиваемыхъ медвѣдей. Тутъ несчастій этого рода бываютъ преимущественно отъ случайныхъ, совершенно неожиданныхъ встрѣть съ медвѣдями, не приготовившихся къ тому охотниковъ, которые отъ паническаго страха теряются и потому попадаютъ въ лапы звѣрю. Съ отважными удальцами этого не бываетъ, — они всегда находчивы, и воспользовавшись какимъ нибудь счастливымъ случаемъ, ловко отдѣлываются отъ нападающихъ медвѣдей. Я знаю много случаевъ того и другого рода и прихожу къ такому заключенію, что лишь только человѣкъ былъ находчивъ, смѣлъ, даже не имѣя при себѣ никакого оружія, легко надувалъ медвѣдя и невредимо возвращался домой.

Вотъ факты и примѣры, которые докажутъ это читателю. Старикъ — тунгусъ Гаученовъ, извѣстный промышленникъ въ свое время между нетрусоватыми звѣровщиками, наткнулся однажды позднею осенью, въ вершинѣ рѣчки Тапаки, нерчинскаго горнаго округа, на шатуна (медвѣдя), который тотчасъ бросился на него; тунгусъ сначала не оробѣлъ и успѣлъ бросить винтовку на сошки, чтобы всадить мѣткую пулю въ звѣря, но когда медвѣдь, не добѣжавъ до него двухъ или трехъ саженъ, вдругъ всталъ на дыбы, заревѣлъ, раскрылъ огромную пасть, выставилъ страшные бѣлые зубы, выпустилъ ужасные когти, то Гаученовъ вдругъ до того испугался, что у него выпала изъ рукъ винтовка и онъ не успѣлъ выстрѣлитъ, какъ медвѣдь осѣдлалъ его, — но тутъ старикъ, почувствовавъ на себѣ звѣря, пришелъ въ себя, быстро схватился съ медвѣдемъ въ охапку, лѣвой рукой крѣпко уцѣпился за правое ухо медвѣдя, изъ подъ правой его лапы, и вспомнивъ свою молодость, такъ «мотырнулъ» его на сторону, ударивъ его въ это время «подъ ножку», что звѣрь сѣлъ было на задъ, но скоро опять поправился и снова всталъ на дыбы; тогда Гаученовъ, держась все-таки за ухо, успѣлъ выдернуть правой рукой ножъ изъ-за пояса и распоролъ косматому борцу брюхо. Медвѣдь повалился вмѣстѣ съ побѣдителемъ, но въ это время правая рука послѣдняго какъ-то попала въ пасть умирающему звѣрю, который въ предсмертныхъ судорогахъ успѣлъ намять ее зубами до локтя, такъ что впослѣдствіи тунгусъ, выздоровѣвъ, худо владѣлъ ею и при каждомъ неловкомъ ея обращеніи постоянно ругалъ проклятаго медвѣдя.

Мѣщанинъ Тимофей Вагинъ, въ окрестностяхъ Култуминскаго рудника, лѣтомъ въ 184* году, тоже сошелся съ медвѣдемъ такъ близко, будучи на козьей охотѣ, что звѣрь неожиданно вышибъ у него лапой изъ рукъ винтовку, но Вагинъ, обладая страшной физической силой, — не оробѣлъ, тоже схватился съ медвѣдемъ въ охапку и, избравъ удобный случай, такъ мотнулъ звѣря «подъ ножку» подъ гору, что тотъ упалъ и покатился было клубкомъ, потомъ вскочилъ на ноги и побѣжалъ безъ оглядки на утекъ, но Вагинъ все-таки успѣлъ схватить винтовку и выстрѣлилъ по звѣрю въ догонку, переломилъ ему позвоночный столбъ и убилъ наповалъ.

Въ окрестностяхъ Бальдинканскаго казачьяго караула, на китайской границѣ, въ ю. з. части Забайкалья, промышленники: Петръ Шиломейцевъ, Лукьянъ Мусоринъ и кто-то третій, осенью въ 1849 году, во время бѣлковья, наткнулись нечаянно на берлогу, въ которой лежалъ огромнѣйшій медвѣдь. Посовѣтовавшись между собою, промышленники вздумали его промышлять, но распорядились чрезвычайно странно и безтолково. — Дѣло было утромъ. Двое изъ нихъ остались неподалеку отъ берлоги, разложили огонь и стали приготовлять оборону — сибирскія рогатины, то есть насаживать простые охотничьи ножи на длинные березовые черни, а третьяго отправили въ таборъ за собаками и холоднымъ оружіемъ. Охотники не береглись — громко разговаривали, ломали сучья, бросали ихъ въ костеръ, огонь трещалъ и дымъ валилъ клубомъ. Такъ какъ дѣло было рано осенью, то медвѣдь лежалъ «не крѣпко»; въ открытый лазъ берлоги онъ все видѣлъ и слышалъ, наконецъ не вытерпѣлъ этой пытки, выскочилъ изъ берлоги и бросился прямо на отважно-дерзкихъ охотниковъ, которые сидѣли въ эту минуту у огня и прикрѣпляли ножи. Отъ треска и шума они подняли головы и увидали бѣгущаго къ нимъ медвѣдя; время было такъ коротко, что Мусоринъ успѣлъ только схватить лежащую подлѣ винтовку и сидя выстрѣлить «бѣличьимъ» (маленькимъ) зарядомъ до звѣрю. Шиломейцевъ же могъ только вскочить на ноги и, поднявъ руки кверху, закричать что-то въ родѣ этого: — «Куда ты, черная немочь, чтобъ тебѣ язвило!!» — какъ медвѣдь набѣжалъ на него, сшибъ съ ногъ и хотѣлъ было утекать далѣе, но ловкіе промышленники, въ испугѣ, совершенно машинально схватились съ боковъ за медвѣдя и уцѣпившись за его длинную шерсть, совершенно безсознательно, спотыкаясь и падая, отправились вмѣстѣ съ медвѣдемъ, который тащилъ ихъ такимъ образомъ за собою, по крайней мѣрѣ, саженъ 20; тогда только образумились промышленники и первый Мусоринъ, отскочивъ отъ медвѣдя, упалъ въ снѣгъ, а Шиломейцева сшибъ самъ медвѣдь объ дерево, забѣжавъ въ густую чащу. — Промышленники остались здоровыми, но медвѣдь отъ пули и кроваваго поноса съ испуга издохъ на другой же день.

ВОЛКЪ.

Послѣ медвѣдя, изъ числа хищныхъ звѣрей, въ нашемъ краѣ, первое мѣсто долженъ занять волкъ. Онъ болѣе или менѣе извѣстенъ всякому — старому и малому, вошелъ у насъ въ народныя пословицы, поговорки, сказки, басни, пѣсни и проч. Все это доказываетъ общеизвѣстность волка. Едва ребенокъ начнетъ понимать, какъ онъ уже слышитъ отъ своей няньки слово волкъ, что онъ его унесетъ, съѣстъ, и тому подобное. Кто не знаетъ его прожорливости, алчности, хитрости, силы? Много ли такихъ людей, а тѣмъ болѣе охотниковъ, которые не видали волка? Много ли, не много ли, но все же они есть, а слѣдовательно для нихъ-то мои записки, относительно волка, и будутъ, быть можетъ, нѣсколько интересны. Конечно, читатель, хорошо знакомый съ жизнію и нравомъ волка, вправѣ пропустить эти страницы… но другой можетъ и ошибиться въ такомъ случаѣ, потому что волки, водящіяся въ Восточной Сибири, во многомъ отличны отъ волковъ Европейской Россіи. Сибирскіе волки нѣсколько поменьше и рѣдко достигаютъ такой величины, каковы они бываютъ въ Россіи; не такъ наглы, потому что въ необъятныхъ лѣсахъ Сибири, наполненныхъ множествомъ разнородныхъ звѣрей и птицъ, они легко утоляютъ сильный голодъ, поэтому рѣже подходятъ къ селеніямъ, которыхъ относительно пространства здѣсь несравненно меньше, чѣмъ въ Россіи; вслѣдствіе чего они не такъ хитры, рѣже видятъ человѣка, еще рѣже имъ преслѣдуются, почему здѣшніе волки не такъ трусливы при встрѣчѣ съ человѣкомъ.

У насъ въ Сибири ведется только одна главная порода волковъ, именно та самая, что и въ Европейской Россіи; цвѣтъ шерсти ея сѣрый. Но кромѣ этой главной волчьей породы въ Сибири попадаются и выродки или князьки — чисто бѣлые, почти такого же цвѣта, какъ бываютъ зайцы зимою; или на оборотъ, совершенно черные. Первые встрѣчаются преимущественно въ степныхъ мѣстахъ, а послѣдніе въ глухихъ лѣсахъ, въ хребтахъ. Вообще степные волки имѣютъ цвѣтъ шерсти гораздо бѣлѣе, нежели хребтовые; это замѣчаніе можно отнести ко всѣмъ тѣмъ звѣрямъ, которые водятся и въ степяхъ и въ лѣсахъ, какъ напримѣръ лисицы. Здѣсь чисто бѣлые волки встрѣчаются чище, нежели черные, которые составляютъ большую рѣдкость, и объ нихъ уже говоритъ преданіе.

Сибиряки, относительно выродковъ или князьковъ всякаго рода звѣрей, чрезвычайно суевѣрны. Иной промышленникъ ни за что рѣшительно никому не скажетъ, если ему случится добыть какого бы то ни было князька. Нѣкоторые тайкомъ держатъ шкурки этихъ выродковъ у себя въ домахъ, никому не показывая, и считаютъ это за особое счастіе, приписывая такому обстоятельству всевозможное добро: что хозяинъ и богатъ-то будетъ, и скотъ у него не будетъ падать, и хлѣбъ хорошо родится… Однажды въ К--мъ казачьемъ пограничномъ караулѣ, одинъ зажиточный казакъ тайкомъ отъ своихъ показывалъ мнѣ, по дружбѣ, какой-то кусокъ шкурки съ черной шерстью. Онъ говорилъ: "этотъ лавтачекъ (кусочекъ) шкурки отъ чернаго волка, который случайно попалъ моему дѣдушкѣ, зимою въ козью пасть, на Яблоновомъ хребтѣ. Дѣдушка украдкой оснималъ этого волка въ лѣсу, а шкурку привезъ домой въ потахъ (перекидныхъ верховыхъ сумахъ) и раздѣлилъ ее между братьями. Вотъ съ тѣхъ-то поръ нашъ родъ и сталъ жить хорошо, а до того времени жилъ бѣдно. Покойный мой тятенька, при смерти своей, отдалъ мнѣ этотъ лавтакъ и сказалъ: — «на тебѣ, Мишутка, этотъ лавтакъ, береги его до смерти своей, а при кончинѣ отдай старшему въ родѣ своемъ, да смотри держи его тайкомъ, никому не кажи, а въ каждый чистый четвертокъ вырывай утренней и вечерней зарей по одному волоску и бросай ихъ, чтобы никто тебя не видалъ, въ ту сторону, гдѣ звѣрь этотъ добытъ, къ Становику (Яблон. хребт.), — вотъ и будешь жить хорошо. Мой батюшка всегды дѣлалъ такъ, помиралъ, такъ мнѣ тожь сказалъ, я и поступалъ такъ, какъ онъ приказалъ, и худого во всю свою жисть не видалъ»… Хозяинъ этой драгоцѣнности много бы наговорилъ мнѣ про этотъ кусокъ шкурки, если бы въ то время не вошелъ въ избу приходскій священникъ и не помѣшалъ нашей таинственной бесѣдѣ, о чемъ я крайне сожалѣлъ. Какъ мнѣ помнится — шерсть на этомъ кускѣ, дѣйствительно, была чернаго цвѣта, мягкая и пушистая, похожая на волчью; съ одного конца порядочно повыдерганная, что ясно доказывало суевѣрный обычай, строго исполняемый дѣдомъ и отцомъ разсказчика, который въ свою очередь, вѣроятно, также строго исполнялъ предсмертную заповѣдь своего отца. Потомъ я слышалъ отъ другихъ сибирскихъ охотниковъ, что будто бы многіе здѣшніе промышленники, обладатели такихъ драгоцѣнностей, тайкомъ возятъ съ собою по нѣскольку волосковъ отъ шкурокъ выродковъ, для счастливаго промысла.

Фигура волка до того общеизвѣстна, что рѣшительно не къ чему ее описывать; довольно, если сказать, что волкъ чрезвычайно похожъ на обыкновенную нашу породу дворовыхъ или пастушьихъ собакъ; только онъ нѣсколько ихъ побольше, покрѣпче, съ длиннымъ пушистымъ хвостомъ; который онъ никогда не поднимаетъ кверху, какъ собака, но всегда держитъ его опущеннымъ книзу. По наружному его сходству съ обыкновенной собакой, нельзя не предполагать, что волкъ есть ничто иное, какъ дикая собака; но въ сущности есть конечно и большая разница. Самая природа заставила постоянно враждовать ихъ между собою. Если гдѣ случится сойтись рослой, сильной собакѣ съ волкомъ, тотчасъ поднимается остервенѣлая драка, кончающаяся обыкновенно смертію того или другой. Если побѣду одержитъ волкъ, то онъ немедленно пожираетъ собаку; напротивъ того, собака удовольствовавшись своею побѣдою, гордо возвращается домой и съ презрѣніемъ оставляетъ трупъ своего природнаго непріятеля на расхищеніе тѣмъ же волкамъ, или сорокамъ и воронамъ. Надо замѣтить, что волчье мясо до того противно и пахуче, что его не ѣстъ ни одинъ хищный звѣрь кромѣ тѣхъ же волковъ, которые не рѣдко слѣдятъ своихъ раненныхъ собратовъ и съ жадностію ихъ пожираютъ^[20]. Кромѣ волковъ, волчье мясо ѣдятъ еще нѣкоторые изъ здѣшнихъ инородцевъ, даже трупы пропащихъ, хотя и не терпятъ особаго голода. Здѣшніе русскіе называютъ вообще всѣхъ инородцевъ — тварью.

Молодая собака при видѣ волка обыкновенно приходитъ въ ужасъ, поджимаетъ хвостъ и съ визгомъ скорѣе старается спрятаться. Но нѣкоторыя изъ нихъ, съ смѣлымъ характеромъ, часто достаются въ жертву голоднымъ волкамъ. Это случается большею частію въ то время, когда мужики, ѣздя за дровами или за сѣномъ, завидя волка, еще нарочно уськаютъ на волковъ своихъ дворняшекъ, которыхъ они имѣютъ привычку брать съ собою, вѣроятно для развлеченія. Собака, повинуясь хозяину, или по своему желанію позубатиться, бросается за волкомъ, который, замѣтя врага по своимъ силамъ, нарочно бѣжитъ тихо, катается по снѣгу, притворяется хворымъ, словомъ, даетъ случай неопытной дерзкой собакѣ догонять себя, но тѣмъ лишь отманиваетъ бѣдную подальше отъ уськающаго хозяина, который сначала доволенъ смѣлостію своего товарища; но волкъ, замѣтя оплошность, тотчасъ ложится или мгновенно оборачивается, бросается на собаку и конечно тотчасъ разрываетъ. Часто случается, что одинъ волкъ дѣлаетъ вышеописанный маневръ, а одинъ или два волка спрячутся гдѣ нибудь подъ кустомъ или въ овражкѣ, въ засаду, и потомъ вдругъ бросаются на собаку, удалившуюся отъ своего хозяина. Тогда мужикъ напрасно бѣжитъ съ топоромъ или съ бастрыгомъ на выручку къ своему соболькѣ, а пріѣхавъ домой, дивится хитрости волковъ и дерзкой смѣлости своего товарища…

Волкъ хитеръ, дикъ и трусливъ, собака же ласкова, кротка, смѣла и великодушна; послѣдняя любитъ сообщество, между тѣмъ какъ волкъ не любитъ общежитія и рѣдко живетъ или, лучше сказать, находится вмѣстѣ съ своимъ же братомъ, волками. Они собираются въ стада только въ извѣстныхъ случаяхъ и то не живутъ мирно, всегда ссорятся и страшно дерутся между собою. Обыкновенно они собираются въ экстренныхъ случаяхъ, напримѣръ: если имъ нужно прогнать какого либо сильнаго врага, или сдѣлать облаву на звѣрей, для добычи, чтобы утолить сильный голодъ. Такъ нерѣдко волки производятъ охоту за дикими козами. Но и тутъ, при общей добычѣ, у нихъ рѣдко обходится безъ драки. Шемякинъ судъ у нихъ господствуетъ; кто посильнѣе, тотъ и правъ. Кромѣ того волки всегда сбираются по нѣскольку штукъ въ стадо, когда почувствуютъ общій законъ природы — къ размноженію своего рода.

Течка волковъ бываетъ въ концѣ декабря и во весь январь мѣсяцъ. Исключеніе изъ этого составляютъ молодыя волчицы, которыя гонятся обыкновенно позже старыхъ, и нерѣдко видятъ ихъ съ волками даже въ февралѣ мѣсяцѣ. Самцы способны къ гоньбѣ почти всегда, только бы допустила самка. Во время течки волки иногда собираются въ большія стада, всѣ ходятъ за одной самкой всюду и другъ передъ другомъ всячески заискиваютъ ея благосклонности, при чемъ происходятъ кровавыя сцены. Рѣдко бываетъ въ одномъ стадѣ двѣ или болѣе самокъ, большею же частію одна властвуетъ своими поклонниками и ходитъ съ ними до тѣхъ поръ, пока не удовлетворитъ своимъ сладострастнымъ желаніямъ. Во время страшной, остервенѣлой драки, обыкновенно самка потихоньку удаляется отъ мѣста арены, и остается съ болѣе ловкимъ и нравящимся ей волкомъ. Если же волчица постоянно предпочитаетъ одного самца другимъ поклонникамъ, одинаково ищущимъ ея расположенія, тогда нерѣдко волки, раздраженные невниманіемъ волчицы, нападаютъ на нее съ остервенѣніемъ и загрызаютъ до смерти; этотъ печальный жребій также падаетъ и на того волка, который былъ предпочтенъ самкою, если только онъ не успѣетъ укрыться отъ освирѣпѣвшихъ товарищей. Волки при этомъ не удовольствуются одной смертію, они кромѣ того съ жадностію пожираютъ трупы несчастныхъ любовниковъ и, насытившись местью, снова отправляются искать другую самку. Надо замѣтить, что вовремя течки волченятъ при самкѣ никогда небываетъ, иначе они навѣрное будутъ растерзаны старыми волками^[21].

Извѣстно, что въ Россіи волки, во время течки, нерѣдко нападаютъ на проѣзжающихъ не только по проселочнымъ, но даже и по большимъ дорогамъ; въ Восточной Сибири ничего подобнаго я ни ни отъ кого рѣшительно не слыхалъ, да и самому мнѣ неоднократно случалось наѣзжать на волчьи свадьбы въ декабрѣ и въ январѣ мѣсяцахъ, однако я никогда не замѣчалъ даже и малѣйшаго повода къ нападенію. Однажды я еще выстрѣлилъ въ нихъ и убилъ одного волка, при чемъ всѣ остальные стремглавъ бросились отъ меня въ сторону и скрылись въ густотѣ лѣса. Я зналъ одного охотника, страстнаго звѣропромышленника, который разъ отправился караулить волковъ на падло (издохшей коровы) и спрятался въ старую ветхую полевую землянку. Долго онъ ждалъ прихода волковъ, которые завывали неподалеку отъ того мѣста; наконецъ вдоволь наслушавшись заунывныхъ волчьихъ пѣсенъ, онъ задремалъ, а потомъ и заснулъ крѣпкимъ сномъ. Тутъ пришло стадо волковъ и съ жадностію начало рвать падло, но по обыкновенію волки поссорились между собою, разодрались и подняли страшную суматоху. Охотникъ, какъ крѣпко ни спалъ — проснулся, увидалъ давно имъ поджидаемыхъ гостей, въ торопяхъ схватилъ ружье и выстрѣлилъ въ кучу картечью. Два волка остались на мѣстѣ, а остальные сначала всѣ отскочили въ стороны, но потомъ бросились съ остервенѣніемъ къ землянкѣ, грызли ее, заскакивали на крышу, другіе же подрывались снизу… Къ несчастію охотника, землянка была такъ мала, что ему нельзя было въ ней зарядить снова ружья. Видя, что дѣло можетъ кончиться плохо, онъ началъ кричать; хорошо, что скоро услыхали въ Култуминскомъ рудникѣ и прибѣжали на помощь. Все дѣло въ томъ, что охотникъ убилъ волчицу, вслѣдствіе чего, какъ надо полагать, волки-самцы и бросились съ остервенѣніемъ къ шалашу.

Многіе звѣропромышленники утверждаютъ, будто волчица вяжется съ самцами не каждый годъ, а черезъ годъ, доказывая это обстоятельство тѣмъ, что многимъ случалось видѣть (и мнѣ самому однажды) во время самой течки, то есть въ декабрѣ и январѣ мѣсяцахъ, одну и ту же волчицу, шатающеюся около однихъ и тѣхъ же мѣстъ съ своими молодыми волчатами, не имѣя при себѣ ни одного стараго волка; а извѣстно, что молодые волчата во время течки не ходятъ съ матерью. Кромѣ того многіе охотники, постоянно живя на одномъ мѣстѣ, хорошо знаютъ тѣ мѣста, гдѣ волки дѣлаютъ себѣ гнѣзда, которыя у нихъ на перечетѣ, какъ у хорошей хозяйки горшки и кринки; они говорятъ, что волчица, если ее не пугать, по нѣскольку лѣтъ приноситъ молодыхъ въ одномъ и томъ же гнѣздѣ, и что эти-то извѣстныя гнѣзда бываютъ ими заняты не каждогодно, а именно черезъ годъ. Я не могу этого обстоятельства утверждать какъ фактъ, потому что самъ не могъ въ этомъ убѣдиться, ибо никогда не жилъ долго на одномъ мѣстѣ.

Волки и волчицы на второмъ году возраста уже способны къ гоньбѣ; при чемъ первые способность эту получаютъ нѣсколько позже самокъ. Время беременности волчицы продолжается, какъ утверждаютъ охотники, около трехъ съ половиною мѣсяцевъ, слѣдовательно слишкомъ сто дней, тогда какъ собака носитъ только 60 дней съ небольшимъ^[22]. Съ начала апрѣля по іюнь мѣсяцъ постоянно находятъ новые пометы волченятъ. Волчица, чувствуя приближеніе своего разрѣшенія, заранѣе пріискиваетъ удобныя мѣста для своего гнѣзда. Именно въ мѣстахъ гористыхъ, она обыкновенно дѣлаетъ его въ утесахъ, гдѣ либо въ щеляхъ, подъ плитами, или подъ большими камнями. Въ мѣстахъ просто лѣсистыхъ и ровныхъ, она приготовляетъ гнѣздо въ глухихъ чащахъ, въ лѣсныхъ островахъ или колкахъ; скусываетъ зубами прутья, разворачиваетъ камни и выкапываетъ яму, для спокойнаго логова. Въ мѣстахъ же степныхъ или луговыхъ, она пріискиваетъ хотя небольшіе овраги или горки, съ небольшими логами, отыскиваетъ норы лругихъ животныхъ, такъ напримѣръ въ здѣшнемъ краѣ преимущественно тарбаганьи норы (тарбаганъ здѣшній сурокъ), разрываетъ ихъ попросторнѣе, такъ чтобы въ отверстіе могла свободно пролезать сама. Во всякомъ случаѣ волчица въ гнѣздо свое натаскиваетъ много моху, травы, шерсти, — словомъ, разной разности и дѣлаетъ спокойное логово.

Волчица обыкновенно мечетъ по 5, 6, 7 и даже 8 волченятъ, но никогда не меньше трехъ. Молодые волчата родятся слѣпые и чрезъ нѣсколько дней проглядываютъ. Сначала мать ихъ кормитъ молокомъ, что продолжается до двухъ недѣль; а когда молодые подростутъ и проглянутъ, она приноситъ имъ понемножку мяса, которое пережевавъ хорошенько сама, кормитъ ихъ. Потомъ начинаетъ носить молодымъ живыхъ мышей, рябчиковъ и другихъ животныхъ, нарочно пускаетъ ихъ передъ дѣтьми и тѣмъ пріучаетъ къ тому, чтобы они сами ловили ихъ; при чемъ волченята обыкновенно сначала играютъ съ несчастными, а потомъ съ жадностію пожираютъ. Молодые волчата, во время отсутствія матери, любятъ выползать изъ поры, чтобы поиграть и полежать на солнышкѣ; но въ дождь и во время сильнаго вѣтра постоянно находятся въ норѣ. Весело падали смотрѣть на нихъ, когда они, не замѣчая непріятеля, играютъ около норы, но лишь только завидятъ человѣка или собакъ, тотчасъ одинъ за однимъ, перебивая другъ друга, полезутъ въ нору. Покуда волчата малы, мать большую часть сутокъ проводитъ съ ними въ норѣ и далеко не отходитъ, если и отправится на промыселъ; но когда они подростутъ и потребуютъ больше пищи, тогда рѣдко можно застать волчицу съ ними въ гнѣздѣ, она почти постоянно на промыслѣ, потому что ей трудно кормить своихъ, до крайности прожорливыхъ, дѣтушекъ. Когда волчата подростутъ и въ состояніи будутъ слѣдовать за матерью, волчица начинаетъ ихъ водить съ собою къ рѣчкамъ, ключамъ, родникамъ, сначала не надолго и скоро отводитъ ихъ на логово. Когда же молодые будутъ мѣсяцевъ полуторыхъ или двухъ, тогда уже волчица оставляетъ гнѣздо и водитъ дѣтей съ собою до тѣхъ поръ, пока снова не придетъ время къ течкѣ, или до тѣхъ поръ, пока они сами въ состояніи будутъ прокармливаться. Но оставя гнѣздо, она сначала выводитъ ихъ въ лѣсныя опушки, въ острова и въ колки, оставляя ихъ тамъ на день, а сама отправляется на промыселъ; ночами же водитъ вездѣ и пріучаетъ ловить добычу. Непріятно смотрѣть на волчицу во все это время выкармливанія дѣтей: она истощаетъ (похудѣетъ) до того, что видны издали ребра, сосцы отвиснутъ почти до полу, шерсть на ней виситъ клочьями, ибо она въ это же время линяетъ, то есть мѣняетъ свою зимнюю шерсть на лѣтнюю, болѣе легкую, короткую и менѣе пушистую. Шкура ея въ это время почти негодна къ употребленію, за то шкурки молодыхъ волчатъ крѣпки, мягки, пушисты.

Бѣда, если около какого нибудь селенія есть два или три волчьихъ гнѣзда, — почти ежедневно начнутъ исчезать то ягнята, то телята, то свиньи,^[23]. Надо замѣтить, что волчица въ то время когда у нея есть молодые, чрезвычайно зла и гнѣздо свое защищаетъ нерѣдко до послѣдней крайности, не знаетъ страха и бросается на все. Въ пометѣ обыкновенно бываетъ больше самцовъ, нежели самокъ, — такова природа почти относительно всѣхъ животныхъ. Я слышалъ отъ здѣшнихъ охотниковъ, что иногда волчица гонится (вяжется) только съ однимъ волкомъ, бѣгаетъ съ нимъ постоянно вмѣстѣ и будто бы самецъ даже помогаетъ самкѣ при выкармливаніи молодыхъ. Одинъ изъ достовѣрныхъ промышленниковъ говорилъ мнѣ, что онъ однажды нашелъ волчье гнѣздо, досталъ молодыхъ и подрѣзалъ имъ всѣмъ сухія жилы на заднихъ ногахъ, отчего ноги у нихъ свело въ видѣ крючковъ, такъ что они ходить не могли, но только ползали. Въ то же время волчицу онъ убилъ, а молодыхъ перенесъ въ лѣсной колокъ и оставилъ живыми. Потомъ уже позднею осенью, когда выпалъ снѣгъ, онъ отправился отыскивать волчатъ, которые, по его предположенію не должны были уйдти изъ колки; и дѣйствигельно онъ ихъ скоро нашелъ, засталъ съ ними стараго волка, который долго защищалъ ихъ какъ нѣжная мать, но пуля сразила его около волчатъ, которые уже были большіе съ хорошей шкурой и съ согнутыми ногами. Надо полагать, что волкъ-самецъ помогалъ молодымъ волчатамъ искать пищи.

Въ 185* году я жилъ въ З--мъ рудникѣ, въ нерчинскомъ горномъ округѣ, и нерѣдко слыхалъ, что волки сильно обижаютъ жителей рудника, таская чуть не изъ дворовъ домашнихъ животныхъ. Наконецъ въ одинъ прекрасный день, въ началѣ іюня, приходятъ ко мнѣ нѣсколько человѣкъ и просятъ меня отправиться съ ними на охоту, говоря, что они знаютъ волчье гнѣздо, но одни безъ хорошаго охотника боятся идти его раззорять, а зная, что я охотникъ, то ко мнѣ и обращаются. Я конечно обрадовался такому приглашенію, скорѣе собрался, взялъ съ собою двухъ человѣкъ и отправился. Сначала мы долго ходили попустому и розискивали гнѣздо, но все безуспѣшно. Къ несчастію, сталъ накрапывать маленькій дождикъ, но это не бѣда, — мы отправились въ небольшую падь, подъ названіемъ Карабичиха, и вскорѣ нашли разрытую тарбаганью нору, въ которой никого не было, только кругомъ замѣтны были, на пескѣ, волчьи слѣды. Сначала мы думали что это гнѣздо, однако, по всѣмъ нашимъ розыскамъ, догадка наша не подтвердилась, и мы наконецъ убѣдились, что тутъ волчица только хотѣла сдѣлать гнѣздо, но вѣроятно отыскала другую нору, болѣе удобную. Не смотря на нашу неудачу, мы пошли дальше, громко разговаривая, и думали уже возвратиться домой, какъ вдругъ къ намъ на встрѣчу выбѣжала волчица, громко завыла, бросилась отъ насъ въ сторону и скрылась за небольшой горкой. Мы догадались, что она выбѣжала изъ гнѣзда, бросились скорѣе снова розыскивать и вскорѣ нашли другую разрытую тарбаганью нору, въ которой и было сдѣлано волчье гнѣздо. По тщательному нашему розыску оказалось, что дѣти находились въ одномъ изъ боковыхъ отнорковъ. Мы стали копать яму къ этому отнорку, и когда до него добрались, заткнули прочіе отнорки, разложили курево (дымокуръ) изъ аркала (сухаго конскаго кала) и начали вдувать ѣдкій дымъ его въ отпорокъ, гдѣ были волчата. Послѣ чего вскорѣ застонали и закашляли подъ землею молодые. Какъ вдругъ въ это время тихонько прибѣжала къ намъ волчица и съ остервенѣніемъ бросилась на насъ; я схватилъ ружье и хотѣлъ положить ее съ одного выстрѣла, но ружье осѣклось, а волчица подбѣжала вплоть къ одному изъ копающихъ и хотѣла схватить его, но тотъ не потерялъ присутствія духа и поймалъ ее за уши, но удержать не мотъ; волчица, вырвавшись изъ рукъ, съ воемъ бросилась отъ гнѣзда… Мы продолжали работу, и вскорѣ послѣ этого вытащили двухъ волчатъ, едва переводившихъ дыханіе, положили ихъ на траву и начали крючкомъ доставать другихъ волчатъ, которые стонали въ отноркѣ; вдругъ волчица снова подбѣжала къ гнѣзду саженъ на 15, но замѣтивъ, что я схватилъ ружье, снова убѣжала и завыла страшнымъ отчаяннымъ голосомъ; я выстрѣлилъ по ней въ догонку изъ винтовки, но пуля, не долетѣвъ до нея, ударила въ землю. Между тѣмъ добытые нами волчата стали мало но малу пошевеливаться и наконецъ совсѣмъ ожили, плотно прилегли къ землѣ и закрыли глаза, какъ бы мертвые, изрѣдка поглядывая на насъ въ полглаза. Я нарочно, изъ любопытства, взялъ обоихъ волченятъ, связалъ ихъ за заднія лапы платкомъ, отнесъ сажень на 10 въ сторону и положилъ на землю, а самъ спрятался. Спустя нѣсколько минутъ, когда все пріутихло, волчата стали поглядывать почаще, и наконецъ, никого не видя около себя, сначала поползли, а потомъ, привставъ на ноги, бросились бѣжать; я скорѣе кинулся за ними, и когда сталъ ихъ догонять, то они тотчасъ припали и защурили глаза, какъ бы не ихъ дѣло. Подобныхъ продѣлокъ они дѣлали много. Когда я за ними посылалъ собаку, они огрызались на нее и ворчали… Какая врожденная хитрость и злость, а между тѣмъ они были еще съ небольшихъ щенятъ. Мы добыли еще четырехъ волчатъ, двухъ живыхъ и двухъ задохшихся отъ дыма; собрались и хотѣли уже отправиться домой, какъ вдругъ саженъ за 200 отъ насъ снова появилась волчица, но уже не одна, а съ волкомъ; они оба сѣли рядомъ на отклонѣ горы и затянули пронзительный, раздирающій душу дуэтъ. Я взялъ винтовку и отправился къ нимъ въ обходъ, но они меня замѣтили и убѣжали. Какъ видно, и тутъ волкъ принималъ участіе въ дѣтяхъ. Между тѣмъ стало смеркаться, дождикъ шелъ ровнымъ ситомъ, на небѣ темнѣло все болѣе и болѣе; наконецъ послышались сначала отдаленные перекаты грома, а потомъ тотчасъ за молніей стали раздаваться порядочные громовые удары… Гроза приближалась. Дождикъ полилъ какъ изъ ведра. Мы поторопились, собрали добычу въ мѣшокъ и пѣшкомъ, скользя и спотыкаясь, поплелись домой. Волкъ и волчица всю дорогу, почти до самаго окрайка селенія, бѣжали за нами, чуть не по пятамъ, и выли страшно и дико… Едва-едва, усталые, голодные, промокшіе до костей, добрались мы до дому уже поздно вечеромъ. Странно, что всѣ шесть волченятъ, которыхъ мы добыли, были все самки.

Если кому либо когда нибудь случится найти волчье гнѣздо съ молодыми волчатами, за отсутствіемх волчицы, и, если въ то самое время нельзя добыть волчатъ, напримѣръ въ такомъ случаѣ, когда гнѣздо сдѣлано не на поверхности земли, а положимъ гдѣ нибудь въ утесѣ, подъ камнемъ, или наконецъ въ норѣ, а съ собой нѣтъ никакого инструмента, то отнюдь не слѣдуетъ его оставлять такъ просто, съ тѣмъ — что дескать завтра приду съ необходимыми вещами и добуду молодыхъ. Но надо лазъ въ гнѣздо завалить камнями, около гнѣзда натыкать нѣсколько бѣлыхъ заостренныхъ палочекъ, на ихъ кончики насадить хлопковъ или тряпочекъ, вымаранныхъ въ ружейной грязи (которая накапливается внутри стволовъ отъ сгоранія пороха) и въ самомъ порохѣ, выстрѣлить около гнѣздо изъ ружья, словомъ сдѣлать такъ, чтобы около него пахло порохомъ, — и тогда уже оставлять гнѣздо. Въ противномъ случаѣ, волчица тотчасъ замѣтитъ, что около ея гнѣзда былъ человѣкъ, и немедленно уведетъ молодыхъ въ другое мѣсто; а если они такъ малы; что слѣдовать за нею не въ состояніи, то она перенесетъ ихъ сама во рту въ безопасное мѣсто. Если же отверстіе гнѣзда не забросать камнями, то волчица, боясь подойти близко къ гнѣзду, притомъ же слыша запахъ пороха и видя заостренныя палочки, начнетъ манить дѣтей голосомъ, они тотчасъ вылѣзутъ изъ гнѣзда и тогда мать ихъ тоже уведетъ въ другое мѣсто. Во всякомъ случаѣ, когда добудешь молодыхъ, не снимай шкурки и не сожигай мяса волчатъ около гнѣзда, какъ это дѣлаютъ многіе, а отнеси подальше куда нибудь въ сторону, еще лучше домой и тамъ распорядись съ добычей какъ хочешь; въ противномъ случаѣ, волчица, найдя трупы своихъ дѣтей, можетъ взбѣситься, а тогда она можетъ надѣлать много вреда цѣлому околодку. Бѣшеный волкъ ничего не разбираетъ, ничего не боится и, какъ всякому хорошо извѣстно, нападаетъ на все рѣшительно.

Волкъ очень силенъ, сравнительно съ своей величиной; нерѣдко онъ, схвативъ зубами, тащитъ на спинѣ цѣлаго барана, не допуская его до земли, и притомъ съ такою быстротою, что человѣкъ его догнать не въ состояніи; хорошія собаки, или мѣткая пуля только могутъ заставить его бросить свою добычу. Волкъ кусается жестоко и тѣмъ язвительнѣе, чѣмъ онъ видитъ меньшее сопротивленіе. Зубы его въ состояніи раздробить огромныя кости, а желудокъ не замедлитъ переваритъ ихъ. Аппетитъ волка до того удивителенъ, что онѣ въ состояніи съѣсть за одинъ разъ теленка или дикую козу, не оставивъ ни одной шерстинки, животнаго, какъ извѣстно, не меньше его. Волкъ не такъ нуждается въ пищѣ, какъ въ питьѣ, голодомъ онъ можетъ пробыть дней пять и болѣе, но пить ему необходимо ежедневно. Волкъ мало отдыхаетъ, по большей же части онъ находится въ движеніи и рыщетъ вездѣ, гдѣ только надѣется добыть себѣ пищу. Сонъ его болѣе походитъ на чуткую дремоту; онъ спитъ и, кажется, все видитъ и слышитъ… Крикъ ворона чрезвычайно знакомъ волку, онъ только и слушаетъ — не каркаетъ ли гдѣ нибудь воронъ? и никогда не ошибется, если воронъ кричитъ по пустому. Ухо волка хорошо знакомо съ мотивами голоса вѣщуна-ворона; онъ знаетъ, когда тотъ найдетъ какой нибудь трупъ, ибо закаркаетъ особеннымъ образомъ. Нерѣдко воронъ вмѣстѣ съ волкомъ насыщаются однимъ и тѣмъ же трупомъ; за то и воронъ въ свою очередь пользуется волчьимъ промысломъ и доѣдаетъ волчьи объѣдки. Волкъ отдыхаетъ преимущественно днемъ, забиваясь въ лѣсные колки, въ кустарники около селеній и проч., притомъ избирая такія мѣста, откуда ему удобно слѣдить за движеніемъ скота, а въ лѣсу за звѣрями или птицами; ночью же постоянно онъ рыщетъ. Волкъ одаренъ отличными чувствами зрѣнія, слуха и главное обоняніемъ. Носомъ онъ слышитъ чрезъ разстояніе дальнѣйшее, нежели можетъ видѣть глазами. Человѣка волкъ узнаетъ тотчасъ, въ какомъ бы онъ положеніи ни былъ, хотя бы вовсе безъ движенія. Запахъ отъ падали онъ слышитъ, по вѣтру, верстъ за восемь; самыхъ животныхъ чуетъ издалека и слѣдитъ ихъ нерѣдко по нѣскольку дней сряду. Волкъ неутомимъ и затравить его собаками довольно трудно. На животныхъ, которыя въ состояніи сопротивляться, напримѣръ изюбровъ, лошадей и другихъ, онъ нападаетъ съ осторожностію и смѣлъ только съ беззащитными животными. Лѣтомъ волка рѣдко можно увидать, потому что онъ въ то время по большой части живетъ въ лѣсахъ и пищи ему достаточно. Мало того, что онъ ѣстъ всякое мясо, какъ падаль, такъ и свѣжее; но онъ еще большой охотникъ до ягодъ, такъ напримѣръ голубицу онъ ѣстъ въ большомъ количествѣ. Молодыхъ тетеревей, глухарей, рябчиковъ, куропатокъ и перепелятъ онъ тоже много истребляетъ, равно какъ и старыхъ, особенно матокъ, которыя сидятъ весьма крѣпко на яйцахъ, причемъ онъ долго подкрадывается къ нимъ, гдѣ даже ползетъ какъ собака, потомъ вдругъ бросается и схватываетъ несчастныхъ на мѣстѣ; такимъ же образомъ волки поступаютъ съ молодыми анжиганами (дикими козлятами), находя ихъ чутьемъ на логовѣ. Многимъ извѣстно, какъ тетерева, глухари и рябчики зимою спятъ зарывшись въ снѣгу. Вѣроятно многимъ охотникамъ случалось неоднократно видѣть такое ночевье упомянутой дичи. Мнѣ часто случалось рано утрами наѣзжать, или находить на такія мѣста. Невольно пугаешься, когда вдругъ совершенно неожиданно, изъ-подъ самыхъ ногъ тяжело поднимется стая рябчиковъ, тетеревей и въ особенности глухарей, изъ-подъ снѣжныхъ своихъ домиковъ, — зашумитъ крыльями и обдастъ тебя съ ногъ до головы снѣжной пылью. Понятно, что волки, и въ особенности лисицы, тихонько подкравшись къ такимъ ночлегамъ, безъ особаго затрудненія хватаютъ добычу на мѣстѣ, не давши и опомниться, какъ говорится.

Зимою пищи для волка въ лѣсахъ меньше, добыча сдѣлается трудная, и тогда-то вотъ мучительный голодъ заставляетъ волка чаще показываться на глаза человѣку, потому что необходимость принуждаетъ его проживать но близости селеніи, около которыхъ онъ скорѣе можетъ достать себѣ пищу. То стянетъ гдѣ нибудь поросенка или уведетъ свинью, то утащитъ собаку, найдетъ вывезенную падаль, — словомъ, питается всѣмъ тѣмъ, что плохо лежитъ. Если же и этого нѣтъ, онъ рѣшается нападать на овчарники, залезаетъ во дворы, душитъ все, что ему попадается подъ силу безъ различія, и пощады, въ этомъ случаѣ, не знаетъ. Часто случается, что онъ, разлакомившись свѣжинкой, запоздаетъ, и тогда хозяинъ нерѣдко убиваетъ его дубинкой или прикалываетъ вилами въ стаѣ (клѣвѣ), на мѣстѣ преступленія…

Если волкъ не можетъ попасть въ овчарникъ или во дворъ снаружи, то онъ подкапывается снизу подъ заплоты и изгороди. Наконецъ, если и это не удается, онъ ходитъ по дорогамъ и сбираетъ всякую дрянь: обрывокъ ременной веревки или шубы, и это для него находка. Зимою волки до того бываютъ смѣлы, что бѣгаютъ по деревнямъ и даже улицамъ малонаселенныхъ городовъ и ловятъ собакъ у самыхъ дворовъ.

Извѣстно, что волки большіе охотники до людскаго мяса. Трупы умершихъ инородцевъ доставляютъ волкамъ лакомый кусокъ^[24].

Волкъ чрезвычайно крѣпокъ на рану, почему стрѣлять его нужно въ самые убойныя мѣста, какъ то: въ голову, грудь и по лопаткамъ, но если пуля ударитъ его по кишкамъ, то онъ уйдетъ такъ далеко, что не найдешь и съ собаками. Волкъ боль свою оказываетъ вытьемъ, что онъ обыкновенно дѣлаетъ во время голода. Вой его до того непріятенъ, что на многихъ людей наводитъ какую-то безотчетную тоску, а многіе слабонервные люди рѣшительно не могутъ сносить волчьяго вытья. Между тѣмъ ухо страстнаго охотника иногда съ наслажденіемъ слушаетъ заунывныя волчьи пѣсенки: для него эти страшные, дикіе звуки — тоже, что для человѣка, любящаго музыку, игра какого нибудь знаменитаго виртуоза. Если вдругъ, невзначай, доведется вамъ услышать вытье волка, не смотря на то, что вы, быть можетъ, горячій охотникъ, — то замѣтьте, явится какое-то особенное чувство и невольная дрожь пробѣжитъ по тѣлу… Волкъ во время вытья поднимаетъ голову къ верху, то опускаетъ ее къ низу, то опять снова поднимаетъ; — одинъ и тотъ же волкъ иногда распѣваетъ на разныя манеры, такъ что незнающій человѣкъ можетъ подумать, что ихъ воетъ нѣсколько штукъ. Маленькіе волчата воютъ и лаютъ, какъ щенята, очень тоненькими голосками; не даромъ здѣсь говоритъ народъ, что «волчата поютъ, словно во флейки играютъ»; далеко слышенъ ихъ пронзительный, унылый, какой-то жалобный вой, особенно по зорямъ… Собаки, чуя волчье вытье, обыкновенно натаращиваютъ (поднимаютъ) шерсть, смотрятъ въ ту сторону, гдѣ волки; нерѣдко онѣ собираются по нѣскольку штукъ вмѣстѣ и прогоняютъ ихъ, если это случится близко къ деревнѣ. Непривычная лошадь, слыша эти звуки, сторожко поводитъ ушами, топчется на мѣстѣ, или наоборотъ распускаетъ хвостъ и гриву, бѣгаетъ на кругахъ, бьетъ копытомъ, фыркаетъ и поглядываетъ во всѣ стороны; напротивъ, другія лошади, знакомыя съ волками, совершенно затихаютъ, стоятъ на мѣстѣ не шевелясь, даже перестаютъ жевать, а только тихо поводятъ ушами и бойко поглядываютъ!… Слѣдъ волчій очень сходенъ со слѣдомъ большой дворовой собаки, только онъ нѣсколько больше и волкъ ходитъ прямо, задней ногой ступаетъ аккуратно въ слѣдъ передней, такъ что какъ будто бы онъ шелъ одной ногой. Слѣдъ самки нѣсколько длиннѣе и уже слѣда самца; впрочемъ нужно много опытности и навыку въ томъ, чтобы по слѣду отличать самку отъ самца.

Изъ волчьихъ мѣховъ шьютъ теплыя и прочныя шубы, воротники, шапки и проч.; больше волкъ никуда не годенъ. Въ Забайкальѣ волчьи шкуры продаютъ отъ 1½ и до 3 руб. сереб. за штуку. Шкура съ волка снимается чулкомъ, какъ и съ лисицы. Отъ волка непріятно пахнетъ, что хорошо знаютъ охотники, которымъ доводилось снимать шкуры съ волковъ. Пословица говоритъ: «сколько волка ни корми, а онъ все въ лѣсъ смотритъ», и дѣйствительно, я не слыхалъ, чтобы волка можно было сдѣлать ручнымъ; словомъ, онъ «несноснѣйшее и вредное животное, некрасивъ видомъ, дикъ взглядомъ, страшенъ и непріятенъ голосомъ, несносенъ запахомъ, алченъ по природѣ, необузданъ въ своихъ нравахъ и мало полезенъ по смерти!»…

Вѣкъ волка я опредѣлить не берусь, но полагаю, судя по крѣпости его мышцъ и складу костей, что онъ можетъ жить дольше собаки. Хотя и держатъ волковъ въ звѣринцахъ, но содержатели ихъ не могутъ утвердительно опредѣлить продолженіе ихъ жизни, потому что тюремное заключеніе вредно дѣйствуетъ на организмъ всякаго животнаго, не говоря уже о человѣкѣ. Извѣстно что цѣпныя собаки живутъ менѣе своихъ собратовъ, проводящихъ жизнь на свободѣ. Мнѣ случалось убивать волковъ до того старыхъ, что зубы ихъ были совершенно истерты и они, поймавъ домашнихъ животныхъ, не могли задавить ихъ сами, безъ помощи другихъ волковъ, помоложе: такъ я видѣлъ однажды, что одинъ волкъ, поймавъ теленка недалеко отъ селенія, не могъ перекусить ему глотки, а только свалилъ его и лежалъ на немъ до тѣхъ поръ, пока не прибѣжали изъ сосѣдняго колка два другихъ волка и не помогли разорвать добычу; это обстоятельство, сначала неразгаданное мною, крайне меня удивило, но когда я, вытащивъ изъ ружья дробь, зарядилъ его картечью и, подбѣжавъ изъ-за бугра къ тому мѣсту, гдѣ волки дѣлили между собою теленка, выстрѣлилъ и убилъ того самаго волка, который напалъ на несчастную жертву, то, осмотрѣвъ его, нашелъ крайне старымъ и почти безъ зубовъ, ибо они едва отдѣлялись отъ челюстей и были совершенно истерты. Кромѣ того, мнѣ неоднократно случалось слышать, что волкъ утащилъ какую нибудь дворовую скотину, которую отбили, и она ожила, потому что волкъ не сдѣлалъ ей ни одной раны. Такіе старые волки бываютъ хотя и большіе, за то крайне сухіе, со впалыми глазами, съ жесткою съ просѣдью шерстью. Надо полагать, что волки, доживъ до такой старости, пропадаютъ съ голода, но конечно трупы ихъ не попадаются на глаза людямъ, потому что тѣ же волки скорѣе человѣка отыщутъ ихъ и сожрутъ. Я видѣлъ убитыхъ волковъ, у которыхъ шерсть по всей спинѣ, начиная съ шеи, была вытерта до кожи, не смотря на зимнее время, когда на остальныхъ частяхъ тѣла она была большая и пушистая — это ясно доказывало пакостливость волковъ, попадавшихъ во дворы и овчарники, подлезавшихъ подъ изгородки и заплоты и носившихъ на спинѣ добычу.

Глаза волка въ темнотѣ издаютъ какой-то особенный непріятный свѣтъ. Если волчица будетъ застигнута съ волчатами не въ гнѣздѣ, а въ лѣсу, въ островѣ и тому подобномъ, то она немедленно выбѣгаетъ на встрѣчу врагу, а потомъ старается спастись бѣгствомъ въ противную сторону отъ дѣтей, такъ что, зная напередъ это обстоятельство, можно навѣрное отыскать волчатъ, если отправиться въ сторону противную той, куда убѣжала волчица, которая удаляясь отъ дѣтей, видя сильнаго врага, напримѣръ человѣка, нарочно бѣжитъ тихо, какъ бы раненая или хворая. Она даже останавливается и валяется по землѣ, чтобы только отманить охотника отъ дѣтей. Вообще же волчица, не имѣющая дѣтей, смирнѣе и пугливѣе волка. Если волчица будетъ застигнута въ гнѣздѣ съ волчатами, то она не вылѣзетъ, пока не будетъ убита сама.

Замѣчательно, что волкъ, будучи раненъ, тотчасъ покажетъ охотнику то мѣсто, куда ударила пуля, потому что онъ не замедлитъ схватить зубами ту самую часть тѣла, куда ударила пуля, не смотря на то, что онъ былъ стрѣленъ на бѣгу, и продолжаетъ бѣжать.

Теперь поговорю о томъ, какъ добываютъ волковъ въ Сибири.

Сибирскіе промышленники добываютъ волковъ различными способами: ружьемъ, ловушками, травятъ собаками, пометами и проч. Зима — во всякомъ случаѣ лучшее время года для охоты за волками, потому что лѣтомъ волкъ скитается преимущественно въ лѣсахъ и рѣдко его увидишь, зимою же голодъ заставляетъ его оставлять дебри и переселяться на болѣе чистыя мѣста, поближе къ селеніямъ, а слѣдовательно и къ человѣку. Кромѣ того зимою волкъ не такъ остороженъ, какъ лѣтомъ, и смѣлѣе идетъ къ ловушкамъ. Наконецъ, сибиряку-простолюдину зимою больше свободнаго времени; постоянный снѣгъ, особенно свѣжія порошки, ясно открываютъ присутствіе звѣря, а зимняя шкура его поощряетъ охотника преслѣдовать волка, тогда какъ лѣтняя почти негодна къ употребленію.

Ружейная охота на волковъ большею частію представляетъ случайность, при встрѣчѣ съ ними во время охоты за другими звѣрями; но конечно мѣткая пуля сибирскаго промышленника не разбираетъ случайности и въ первомъ удобномъ положеніи лишаетъ жизни всеобщаго непріятеля. Кромѣ того волковъ иногда нарочно караулятъ на ихъ перелазахъ, на трупахъ животныхъ, особенно ими задавленныхъ, и проч., словомъ, вездѣ, гдѣ только представляется возможность въ нихъ стрѣлять. Конечно, если сибирскій промышленникъ ищетъ (слѣдитъ) изюбра или сохатаго и нечаянно встрѣтитъ волка, то онъ въ него почти никогда не выстрѣлитъ, чтобы голкомъ, т. е. выстрѣломъ, не отпугать болѣе драгоцѣнную добычу.

Если случится зимою какое нибудь падло (издохшее животное), то здѣшніе промышленники вывозятъ его на открытое мѣсто, гдѣ волки болѣе ходятъ, и кладутъ его либо къ банѣ, либо къ кузницѣ, которыя здѣсь строятся обыкновенно поодаль отъ жилаго строснія, при выходѣ въ поле, или же къ нарочно сдѣланной караулкѣ, въ коихъ ночами и дожидаются прихода волковъ къ падлу, которое отъ караулки кладется не далѣе 35 и не ближе 20 шаговъ, потому что въ первомъ случаѣ ночью худо будетъ видно волка; а во второмъ, — волкъ на ближайшемъ разстояніи, скорѣе можетъ услышать запахъ охотника и убѣжать, не дождавшись выстрѣла. При этой охотѣ нужно наблюдать еще слѣдующее: гдѣ бы ни было, сидьбу (караулку) нужно устроивать такъ, чтобы отверстіе, въ которое намѣренъ стрѣлять охотникъ, было обращено къ лунѣ, а слѣдовательно въ ту сторону нужно класть и падло, и притомъ такъ, чтобы не класть его бокомъ къ сидьбѣ, а головой, либо задомъ; въ противномъ случаѣ, если падло большое, какъ напримѣръ корова или лошадь, то волкъ можетъ придти съ противной стороны, относительно сидьбы, что онъ по большей части и дѣлаетъ, тогда охотнику худо будетъ видно его изъ за падла. Тоже сидьбу не худо устроивать такъ, чтобы она была съ подвѣтренной стороны относительно падла, но отнюдь, чтобы вѣтеръ не тянулъ отъ сидьбы къ падлу; въ этомъ случаѣ должно принаравливаться къ мѣстности и знать, откуда болѣе дуетъ вѣтеръ въ ночное время, что въ Забайкальѣ узнать не трудно, по случаю гористой мѣстности, ибо днемъ обыкновенно вѣтеръ тянетъ вверхъ по пади, а ночью внизъ. Приготовивъ сидьбу и положивъ падло крѣпко промерзшее, чтобы волки не могли его сожрать въ одну ночь, надо пропустить нѣсколько сутокъ и не караулить, чтобы дать время волкамъ побывать у падла и привыкнуть къ сидьбѣ; тѣмъ болѣе потому, что стоитъ только побывать на падлѣ хотя одному волку, одинъ разъ, какъ ихъ явится много. Когда же увидишь, что волки были у сидьбы и порвали приману, тогда можно идти и караулить въ первую же удобную для этого ночь. Если сидьба устроена гдѣ либо не въ жиломъ мѣстѣ, напримѣръ въ полѣ, въ лѣсу — то отправляясь съ вечера на караулъ, лучше всего подъѣзжать къ ней на саняхъ или верхомъ вдвоемъ, съ тѣмъ, чтобы одному слезть у самой сидьбы, а другому, не сходя на землю, отправиться домой, оставивъ такой слѣдъ, что какъ бы кто ѣхалъ мимо устроенной сидьбы. Если же и приходить къ сидьбѣ пѣшкомъ, особенно послѣ свѣжей порошки, то все-таки вдвоемъ, идя слѣдъ въ слѣдъ другъ за другомъ; впереди долженъ идти тотъ, который останется караулить, а сзади отводчикъ, который и проходитъ мимо сидьбы, новымъ слѣдомъ. Если же идти рядомъ или одному, то волкъ не ошибется въ томъ, что человѣкъ прдшелъ къ сидьбѣ, а назадъ не ушелъ; или что пришло къ сидьбѣ двое, а ушелъ одинъ; почему будетъ остороженъ и пожалуй не пойдетъ къ падлу. Конечно, эти предосторожности нужны тамъ, гдѣ волковъ часто стрѣляютъ изъ сидебъ и они уже напуганы, но все же ихъ нельзя назвать излишними, ибо, поступивъ такимъ образомъ, гдѣ много волковъ, можно вѣрнѣе ожидать успѣха, чѣмъ сдѣлать зря и по пустому не спать и мерзнуть цѣлую ночь. Само собою разумѣется, что въ сидьбѣ, дожидая волковъ, не нужно курить, кашлять и разговаривать, если вдвоемъ. Окошечко, въ которое намѣренъ стрѣлять, тоже не худо обивать войлокомъ, чтобы въ торопяхъ не стукнуть ружьемъ. Когда придутъ къ падлу волки, нужно быть какъ можно осторожнѣе, чтобы чѣмъ нибудъ не стукнуть или не шаркнуть сильно, даже курокъ взводить поддерживая собачку, чтобы онъ не чокалъ. Всѣ эти обстоятельства хорошо извѣстны охотникамъ, которые не разъ бивали волковъ изъ караулокъ. Трудно повѣрить, какъ иногда волкъ бываетъ остороженъ, подойдя къ падлу, и чутокъ до удивленія; малѣйшій шорохъ пугаетъ его и заставляетъ уйти отъ падла и больше не придти во всю ночь. Самое лучшее — всѣ движенія въ сидьбѣ дѣлать тогда, когда волкъ рветъ стерву, слѣдовательно шумитъ самъ. Старые, осторожные волки, оторвавъ куски, нерѣдко убѣгаютъ въ сторону отъ сидьбы, и послѣ опять прибѣгаютъ за. новой порціей; въ такомъ случаѣ не нужно зѣвать, а всегда быть готовому къ выстрѣлу, потому что эти продѣлки волки дѣлаютъ такъ скоро, что не успѣешь и прицѣлиться. Въ свѣтлыя лунныя ночи, волки къ падлу подходятъ гораздо осторожнѣе, чѣмъ въ темныя; даже, если мѣсяцъ не наполну (не въ полнолуніи), то волки приходятъ обыкновенно въ то время ночи, когда луна еще не вышла, или уже закатилась. Морогиная (пасмурная) зимняя ночь, когда мотрошить (перепадаетъ) снѣжокъ, вотъ самое ходовое время для волковъ. Тутъ уже они ничего не боятся и идутъ къ падлу смѣло. Стрѣлять ихъ нужно пулей, картечью или жеребьями; конечно, можно убить и крупной дробью, если близко, но это не вѣрно. Къ убитому волку не нужно подходить зря, какъ говорится, потому что онъ раненый часто притворяется и лежитъ какъ бы убитый, но стоитъ только къ нему неосторожно подойти, какъ онъ прямо бросается на человѣка. Въ этомъ случаѣ вотъ правило, котораго нужно держаться: — если волкъ лежитъ и уши его торчатъ къ верху или напередъ, то или смѣло и не бойся; если же онѣ прижаты или заложены назадъ къ шеѣ, то это значитъ, что онъ живъ и лукавитъ, въ такомъ случаѣ его лучше дострѣлить.

Кромѣ того, въ Сибири много ловятъ волковъ въ ловушки различнаго устройства. Нѣкоторыя изъ нихъ перешли къ намъ въ Сибирь изъ Россіи, а другія же собственно составляютъ произведеніе остроумія сибирскихъ инородцевъ.

Обыкновенный капканъ извѣстенъ въ Забайкальѣ съ недавняго времени; даже и въ настоящее время съ нимъ знакомы немногіе сибирскіе промышленники. Это происходитъ, надо полагать, отъ того, что капканъ довольно трудно приготовить, а тѣмъ болѣе въ деревняхъ и улусахъ Восточной Сибири, гдѣ съ трудомъ достаютъ желѣзо и на необходимыя подѣлки, не только на прихоти…. Въ болѣе же населенныхъ мѣстахъ, нѣкоторые (очень рѣдкіе) зажиточные промышленника имѣютъ капканы и употребляютъ ихъ слѣдующимъ образомъ: — ставятъ ихъ около какого нибудь трупа издохшаго животнаго, или на волчьихъ тропахъ и перелазахъ; однимъ словомъ вездѣ, гдѣ только волки часто бѣгаютъ.

Поставить капканъ не штука, но поставить такъ, чтобы звѣрь попалъ въ него, вещь довольно трудная, требующая много навыка, опытности и аккуратности. Я никогда не былъ мастеромъ этого дѣла и опишу то, чему меня самого учили опытные капканщики. Если хочешь ловить волковъ и лисицъ въ капканы, то думай объ этомъ съ осени, а именно замѣчай тѣ мѣста, гдѣ больше ходятъ волки и лисицы; избравъ, — клади на нихъ съ осени какое нибудь падло, ободранную лошадь или корову, для того чтобы волки и лисицы повадились къ нимъ ходить ранѣе. Положенное падло нужно изрѣдка поглядывать; если оно будетъ съѣдено, а снѣгъ еще не выпалъ, нужно положить новое. Когда же выпадетъ снѣгъ такой глубины, что на саняхъ можно легко ѣздить, и начнутся сильные морозы, что здѣсь обыкновенно бываетъ не ранѣе первыхъ чиселъ декабря, тогда можно ставить и капканы. Промышленникъ беретъ нѣсколько капкановъ и ѣдетъ верхомъ къ завѣтному мѣсту, не доѣзжая до падла нѣсколько десятковъ саженъ, привязываетъ коня къ дереву или кусту, а самъ съ капканомъ отправляется къ падлу, выбираетъ самую большую тропу, по которой ходятъ волки, беретъ деревянную лопаточку и вырѣзаетъ ею на тропѣ пластъ снѣга, бережно его снимаетъ и кладетъ сзади себя, на свой слѣдъ; на вынутомъ мѣстѣ онъ ставитъ капканъ, разводитъ дуги, настораживаетъ подчиночный клинушекъ, беретъ снова вынутый пластъ снѣга и кладетъ на затрушенный рыхлымъ снѣгомъ капканъ, такъ, какъ онъ лежалъ прежде; причемъ нужно стараться сохранить волчьи слѣды на вынутомъ пластѣ снѣга. Когда это будетъ сдѣлано, тогда нужно обвалившійся снѣгъ около того мѣста, гдѣ поставленъ капканъ, затрусить снѣгомъ же и потомъ лопаткой поправить слѣды; словомъ нужно сдѣлать такъ, чтобы тропа приняла свой прежній видъ; а затѣмъ охотникъ отступаетъ отъ этого мѣста задомъ, становясь въ свои старые слѣды, и засыпаетъ и заравниваетъ оставшіеся послѣ него тоже аккуратно и искусно. Такимъ образомъ охотникъ ставитъ три, четыре и пять капкановъ около падла, избирая для того самыя выгодныя мѣста. Промышленники совѣтуютъ, для болѣе счастливаго лова, не держать капканы въ избахъ, а лучше гдѣ нибудь на воздухѣ, чтобы они не имѣли жилого запаха; а при постановкѣ капкановъ имѣть чистыя руки, и ноги обувать въ потничные валенки, а сверху обертывать чистой тряпкой, но отнюдь не ходить въ дегтярныхъ сапогахъ. Кромѣ того звѣроловы окуриваютъ снасти, даже обувь и рукавицы, какой-то травой, а нѣкоторые вымачиваютъ въ настоѣ тоже какой-то травы. (Я не могъ узнать названій этихъ травъ).

Многіе промышленники къ капканамъ придѣлываютъ якоря на желѣзныхъ цѣпочкахъ, чтобы попавшійся въ капканъ не могъ далеко уйти, ибо якорь, цѣпляясь за кусты и деревья, не даетъ хода волку; а въ чащеватыхъ мѣстахъ даже его совершенно останавливаетъ. Съ пойманнымъ волкомъ въ капканъ нужно быть какъ можно осторожнѣе и на чистомъ мѣстѣ не подбѣгать къ нему близко, ибо бывали примѣры, что волки бросались на охотниковъ и жестоко ранили; хотя и говорятъ, что, если на него въ такомъ случаѣ сильно и грозно закричать, то онъ боится, но я совѣтую лучше не доводить себя до этого, а пристрѣлить волка изъ ружья, безъ котораго не ѣздить осматривать капкановъ. Случается, что въ одну ночь попадаютъ по два и по три волка у одного падла; но бываетъ и такъ, что приди осматривать капканы, найдешь только кровь, волчью шерсть и куски шкуры, да капканъ съ отъѣденной ногой. Это случается потому, что волки иногда приходятъ къ падлу цѣлымъ стадомъ и разрываютъ на части какого нибудь водка, попавшагося въ капканъ, или отъ жадности и голода, или отъ азартности и въ отмщеніе за его неосторожность. Волкъ попадаетъ въ капканъ обыкновенію одной ногой; если попадаетъ задней, то идетъ съ капканомъ далеко; если же передней — уходитъ менѣе. Ставить и осматривать капканы верхомъ потому лучше, что волкъ не боится конскаго слѣда; а ѣздить на саняхъ хуже да и не всегда удобно. Кромѣ того, попавшагося волка въ капканѣ легче слѣдить верхомъ, нежели на саняхъ. Многіе промышленники выслѣживаютъ ихъ пѣшкомъ и добиваютъ простой березовой дубинкой, задыхаясь отъ усталости и обливаясь потомъ, не смотря на сильный морозъ, въ одной рубахѣ, ибо въ азартѣ сбрасываютъ съ себя шубу, рукавицы и шапку… Я зналъ нѣкоторыхъ промышленниковъ, которые такъ искусно ставили капканы, что придя на то мѣсто, гдѣ стоитъ капканъ, совершенно его не замѣтишь, покуда не укажутъ.

Я здѣсь не описываю устройства капкановъ, потому что увѣренъ, что ихъ знаютъ всѣ охотники. Въ Забайкальѣ употребляются обыкновенные тарелочные капканы, съ двумя пружинами, круглые и четвероугольные. Надо замѣтить, что для ловли волковъ необходимо, чтобы пружины били крѣпко и сильно. —Понятно, что капканы не ставятъ около самыхъ селеній, хотя и встрѣчается удобный для этого случай, ибо въ нихъ попадетъ больше собакъ, а пожалуй и ребятишекъ, чѣмъ волковъ.

Иногда Сибиряки, впрочемъ очень рѣдкіе, добываютъ волковъ въ такъ называемомъ волчьемъ садкѣ, которой хорошо извѣстенъ въ Россіи, откуда и попалъ въ Сибирь. Садокъ этотъ дѣлается такъ: охотникъ, знающій хорошо мѣстность, выбираетъ чистую лужайку, въ лѣсу или около лѣса, черезъ которую зимами преимущественно ходятъ волки; еще въ лѣтнее время набиваетъ на ней два ряда кольевъ, въ видѣ круга, одинъ внутри другого, на разстояніи другъ отъ друга 10 или 12 вершковъ, чтобы волкъ между ними свободно только могъ пройти, но не въ состояніи бы былъ между рядами кольевъ оборотиться. Наружный кругъ дѣлается въ основаніи аршинъ 5 и не болѣе 7 въ діаметрѣ, а внутренній сколько придется по разсчету, чтобы отстоялъ отъ перваго на 10 или 12 вершковъ, но не болѣе. Колья или плашникъ дѣлаются обыкновенно такой длины, или лучше сказать, вышины, чтобы верхушки ихъ были надъ землею въ печатную сажень; чѣмъ ихъ забивать въ землю, то лучше выкопать двѣ круглыя канавки глубиною въ аршинъ, болѣе или менѣе, смотря по крѣпости грунта; въ эти канавки поставить колья или плашникъ и пустыя мѣста забить крѣпче глиной или землею, а верхніе концы кольевъ перевить таловыми прутьями. Въ первомъ рядѣ кольевъ дѣлается дверь, такъ, чтобы она сама отворялась во внутрь, между рядами кольевъ, и какъ разъ бы запирала натуго проходъ между ними; то есть она дѣлается въ ширину вершковъ 10½ или 12½, смотря по тому, какъ поставлены ряды кольевъ на 10 или на 12 верш. другъ отъ друга; длина или вышина двери дѣлается аршина въ два.

Однажды сдѣлавъ такой садокъ, имъ можно ловить волковъ нѣсколько лѣтъ, покуда онъ не сгніетъ, а для этого нужно много времени! Садокъ этотъ дѣлаютъ съ лѣта, потому что къ нему заранѣе привыкнутъ молодые волки и впослѣдствіи не будутъ его бояться. Нѣкоторые промышленники даже съ осени нарочно не навѣшиваютъ къ садку двери, а кладутъ между рядами кольевъ какую нибудь падаль, чтобы пріучить волковъ къ садку; а потомъ, когда замѣтятъ, что волки ходятъ къ садку, и еще лучше, когда заходили въ него и съѣли приманку, тогда промышленникъ навѣшиваетъ дверь, а въ средину внутренняго круга кладетъ какую нибудь приваду (принанку) какъ-то: издохшую овцу, теленка пропащаго, или другую какую нибудь падаль; нѣкоторые даже садятъ живыхъ поросятъ, которые своимъ крикомъ приманиваютъ волковъ издалека. И садокъ — готовъ. Обыкновенно ловля волковъ въ садокъ начинается въ то время, когда уже выпадаетъ снѣгъ и начнутся сильные морозы, словомъ, когда волки выкунеютъ, то есть получатъ хорошую зимнюю шкуру. Волкъ, ночуя запахъ отъ падла, или слыша визгъ поросенка, уже знакомый съ садкомъ ранѣе, бѣжитъ прямо къ нему и сквозь колья увидитъ лакомый кусокъ, но, замѣтивъ навѣшенную дверь, которую онъ не видалъ прежде, — сначала остережется, — но голодъ и запахъ отъ падла, а тѣмъ болѣе визгъ поросенка, возьмутъ верхъ надъ осторожностію волка и заставятъ его войти чрезъ растворенную дверь въ круглый корридоръ. Зайдя въ него, волкъ, видя приманку въ серединѣ внутренняго круга, пойдетъ по корридору, ища лазейки къ лакомому кусочку, обойдетъ кругомъ и придетъ къ двери, которая заперла пространство между рядами кольевъ, волкъ попробуетъ оборотиться — нельзя, онъ поневолѣ толкнетъ дверь, которая тотчасъ запретъ выходъ, такъ что волкъ пройдетъ его и опять попадетъ въ корридоръ съ той стороны, откуда зашелъ, а между тѣмъ наносная дверь сама отворится во внутрь и бѣдный волкъ, не добравшись до падла, голодный, все будетъ ходить по круглому корридору до тѣхъ поръ, пока не пріѣдетъ хозяинъ и не сниметъ съ него шкуру. Бывали примѣры, что въ такіе садки заходило по нѣскольку штукъ въ одно время, — когда къ нимъ приходили матки съ дѣтьми или стадо волковъ во время течки.

Замѣчено, что въ первый годъ постройки садка, волковъ попадаетъ въ него мало, потому что они не успѣютъ еще привыкнуть къ садку и боятся къ нему подходить, а не только въ него зайти; но потомъ чѣмъ садокъ старѣе, чѣмъ больше годовъ минуло его постройкѣ, тѣмъ больше попадаетъ волковъ; только осенью не надо забывать снимать дверь и класть въ садокъ (въ корридоръ) приманку. — Нѣкоторые промышленники имѣютъ по нѣскольку такихъ садковъ въ разныхъ мѣстахъ и много добываютъ волковъ въ теченіе зимы. — Къ садку не нужно подходить охотнику пѣшкомъ, а ѣздить къ нему для осмотра верхомъ. — Попавшагося въ садокъ волка лучше удавить петлей, но не бить въ садкѣ, чтобы не замарать его волчьей кровью.

Это впрочемъ я описалъ способы ловли, употребляемые въ Россіи, но хитрые сибиряки придумали для ловли волковъ и свои разные снаряды, которые употребляютъ съ неменьшимъ успѣхомъ. Такъ напримѣръ, вотъ снарядъ, которымъ здѣшніе инородцы ловятъ волковъ, это орочонскій рожонъ. Онъ дѣлается очень просто: — часть слеги аршина въ 4 длиною надкалывается съ одного конца почти до половины ея длины, и отколотыя части разводятъ въ концахъ на 1¾ или на 2 арш., нижній же, цѣлый конецъ слеги заостряется клиномъ. Ловля звѣрей рожномъ производится слѣдующимъ образомъ: — тамъ, гдѣ водится много волковъ, промышленники избираютъ дерево на болѣе видномъ и ходовомъ мѣстѣ, обносятъ его вокругъ какимъ нибудь заборомъ, отстоящимъ отъ дерева кругомъ аршина на полтора или на 2. Вышина же забора дѣлается отъ 2 и до 2½ аршинъ. На ряду съ заборомъ, въ удобномъ мѣстѣ, ставится рожонъ, такъ, что нижній заостренный конецъ его крѣпко втыкается въ землю; а верхній, расколотый надвое, ставится кверху и крѣпко привязывается концами къ сучьямъ дерева; между же рожномъ и деревомъ привязывается приманка, напримѣръ, кусокъ мяса, птица и тому подобное; но такъ, чтобы волкъ не могъ ее достать иначе, какъ черезъ расколотую часть рожна, и то прискочивъ или ставъ на заднія лапы, причемъ онъ непремѣнно должетъ будетъ у переться передними лапами въ роженъ, но лапы его будутъ скользить и сползутъ въ узкое мѣсто рожна (въ расколотину). Стараясь достать приманку, волкъ всесильнѣе и сильнѣе будетъ затягивать свои лапы въ рожонъ; когда же ему станетъ больно, онъ захочетъ освободиться и будетъ тянуть лапы къ низу еще сильнѣе, потому что стоя на заднихъ лапахъ, ему въ этомъ поможетъ еще собственная его тяжесть. Въ скоромъ времени лапы у него затекутъ и звѣрь — пойманъ, ибо у него не хватитъ догадки тянуть лапы къ верху, а не къ низу, чтобы освободиться. Если же заборъ сдѣлать низенькій, то волкъ его перескочитъ и достанетъ приманку. Въ рожонъ волкъ попадается обыкновенно какой нибудь одной передней лапой, иногда двумя и рѣдко грудью или шеей и то въ такомъ только случаѣ, если рожонъ не нысокъ, а волкъ, чтобы достать приманку, прискакнетъ. Приманку нужно привязывать крѣпко на лыковую веревку, чтобы ее не могли сорвать вороны. По большой части, хозяинъ снаряда застаетъ въ немъ пойманныхъ волковъ живыми; иногда же только одну волчью лапу въ рожнѣ, ибо попавшагося волка разорвутъ другіе волки. Что можетъ быть проще этой ловушки? матеріалъ — одно дерево, которое охотникъ находитъ тутъ же на мѣстѣ. Весь инструментъ, чтобы доспѣть подобнаго рода ловушку, состоитъ изъ одного топора и даже простаго охотничьяго ножа.

Кромѣ того, употребляютъ еще самоловъ; на такихъ же мѣстахъ, какъ я сейчасъ говорилъ, выбираютъ дерево, точно также обносятъ его заборомъ, но только съ трехъ сторонъ, а съ четвертой открытой стороны, при входѣ, кладется на землю широкая доска, аршина въ 1½ длиною, на которой часто набиты заершенные гвозди; доска эта засыпается сверху листьями, мохомъ и проч. Надъ нею, на какомъ нибудь сучкѣ дерева вѣсится тоже приманка изъ мяса, но такъ высоко, чтобы волкъ прямо ее достать не могъ, а долженъ бы былъ прискочить, вслѣдствіе чего онъ попавъ передними лапами на доску, остается пойманъ. Иногда онъ падаетъ тремя и даже всѣми четырьмя лапами. Способъ этотъ меньше употребителенъ между инородцами, ибо онъ требуетъ большихъ издержекъ, при дороговизнѣ желѣза, и въ устройствѣ труднѣе перваго.

Кромѣ того волки часто попадаютъ въ козьи и изюбриныя ямы (о которыхъ впрочемъ будетъ сказано въ своемъ мѣстѣ), но случается, что на волковъ копаютъ и особо ямы въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ они больше ходятъ, какъ говорится — въ ходовыхъ волчьихъ мѣстахъ. Ямы эти копаются въ сажень длиною, въ аршинъ или пять четвертей шириною и въ 3 аршина глубиною; внутри онѣ забираются стоячимъ заборомъ изъ плахъ, а сверху надъ заборомъ дѣлается въ одинъ вѣнецъ срубъ — для того, чтобы ямы не обсыпались. Ямы копаются по теплу, на самыхъ ходовыхъ мѣстахъ, длинной стороною параллельно ходу волковъ. Когда выпадетъ снѣгъ, то ямы настораживаютъ, то есть кладутъ сверху ямъ, поперегъ или вдоль ихъ длины, на верхній срубъ, тоненькіе прутики, которые и засыпаютъ сверху всякой мелочью: — мохомъ, ветошью, листьями и проч., а сверху снѣгомъ, чтобы скрыть ловушку; на снѣгу же, надъ ямой, дѣлаютъ слѣды волчьей или заячьей лапкой. Къ бокамъ ямъ нарочно наваливаютъ разный хламъ, камни, сучья, иногда валятъ цѣлыя деревья, словомъ дѣлаютъ что-то въ родѣ изгороди, на нѣсколько сажень длины, для того, чтобы преградить волку путь мимо ямы, и тѣмъ заставить его идти черезъ скрытую ловушку. Нѣкоторые на дно ямы вбиваютъ заостренные колья, для того, чтобы упавшій звѣрь въ яму тотчасъ закалывался на кольяхъ; но это опасно въ томъ отношеніи, что такія ямы могутъ изловить домашнюю скотину, если онѣ сдѣланы вблизи селеній; наконецъ, не говоря уже о постороннемъ человѣкѣ, и самъ хозяинъ можетъ попасть въ яму, ибо нѣкоторые изъ нихъ имѣютъ ихъ по нѣскольку десятковъ, которыя зимою заноситъ снѣгомъ, такъ что трудно узнать мѣсто, гдѣ выкопана яма. Только искусная городьба (изгородь) напоминаетъ хозяину мѣста ловушекъ, но и городьбу иногда заноситъ тоже снѣгомъ, такъ что запоздалому охотнику трудно и ее отличить въ лѣсу. На ямы, для приманки волковъ, иногда кладутъ куски какого нибудь падла, но это не хорошо, потому что вороны и сороки, добывая на нихъ пищу, раскрываютъ ямы и даже проваливаются въ нихъ. Понятно, что волки, рыща по ночамъ и не замѣчая обмана, пойдутъ въ промежутокъ, оставленный въ изгороди, и проваливаются въ ямы. Само собою разумѣется, что землю, вынутую изъ ямы во время ея копанья, нужно хорошенько разравнивать, чтобы она не лежала кучей около ямы. Въ волчьи ямы нерѣдко попадаются лисицы и зайцы. Кромѣ того, волки часто попадаютъ и въ козьи пасти, о которыхъ будетъ сказано ниже, почему нарочно пастей для волковъ не дѣлаютъ.

Въ Забайкальѣ много волковъ добываютъ также и луками, которые ставятся на волчьихъ тропахъ и перелазахъ. Ловля лукомъ производится такимъ образомъ: на волчьей тропѣ, поперегъ ея, настораживаютъ лукъ, а именно, въ нѣкоторомъ разстояніи отъ тропы, гдѣ нибудь въ скрытномъ мѣстѣ, ставятъ сначала надколотые сверху колышки, втыкая ихъ крѣпко въ землю, на аршинъ другъ отъ друга; на нихъ кладется часть лука (ложа), сдѣланная изъ какого нибудь крѣпкаго дерева и гладко выстроганная, — длина ея до 1½ аршина, ширина вершка 1½ и толщина ¾ вершка, — которая концами своими крѣпко вжимается въ надколотыя части колышковъ. Потомъ на зарубку ложи кладется дуга лука по самой ея серединѣ; она дѣлается обыкновенію изъ сухого лиственнаго дерева, длиною почти въ 2 аршина, но срединѣ шириною въ 1¼ или 1½ вершка, а на концахъ ½ верш., и толщиною вездѣ одинакова: въ ½ или ¼ вершка. Крѣпкая ременная или веревочная тетива лука натягивается руками и подхватывается палочкой, называемой здѣсь нараонь или просто сторожокъ; на концѣ этого сторожка сдѣлана выемка; и на томъ же его концѣ, на разстояніи въ ½ вершка, сдѣлана дырочка, сквозь которую сторожокъ веревочной петелькой соединяется съ ложей, въ которой тоже сдѣлана дырочка; когда сторожкомъ въ выемку захватятъ тетиву дуги, то на конецъ сторожка тотчасъ надвигается волосяная петля, называемая гужикъ, общая съ ложей. Такимъ образомъ лукъ заведенъ. На ложу кладется стрѣла, которая ложится поверхъ дуги и продвигается тупымъ концомъ до самой тетивы подъ сторожокъ сквозь петлю или гужикъ; — стрѣла должна быть прямая и крѣпкая, длиною четвертей 5; на одномъ ея концѣ дѣлается ушко, чтобы при спускѣ тетива не могла соскользнуть по стрѣлѣ; а на другомъ ея концѣ прикрѣпляется желѣзное или стальное копье. За гужикъ привязывается тонкая (въ одинъ бѣлый конскій волосъ) волосяная симка и протягивается нѣсколько натугѣ чрезъ трону звѣря къ какому нибудь деревцу или кустику.

Лукъ ставятся такъ, чтобы стрѣла била въ извѣстное мѣсто для чего дѣлается мишень, которая и ставится во время постановки самострѣла, передъ лукомъ, на тронѣ, и въ нее наводится стрѣла. Мишень эта дѣлается разной величины, смотря по тому, на какого звѣря ставится лукъ. Напримѣръ, на волка она дѣлается почти въ ¾ аршина, такъ чтобы стрѣла ударила по самой серединѣ груди. Надо замѣтить, что стрѣлу на лукъ нужно класть послѣ всего, то есть когда уже все нужное для постановки лука сдѣлано и когда уже продѣта симка, ибо навести въ мишень лукъ можно и безъ стрѣлы, глядя по ложѣ въ ушко мишени. Самую же мишень, послѣ постановки лука, нужно выдернуть какъ можно осторожнѣе, чтобы не задѣть симки и не спустить лука. Насторожить лукъ можно какъ угодно: — чутко и не чутко, какъ говорятъ сибиряки, смотря но надобности, то есть на какого звѣря ставить лукъ. Напримѣръ, на лисицу лукъ ставится весьма чутко, а на.волка довольно крѣпко. Чтобы насторожить лукъ чутко, стоитъ только гужикъ, къ которому привязывается симка, подвинуть на самый кончикъ сторожка; если же не чутко — отодвинуть гужнкъ подальше. Между луками точно такъ же, какъ и между ямами, кладутъ какія нибудь преграды, какъ-то: сучья, валятъ деревья и проч., чтобы заставить звѣря идти мимо лука черезъ продѣтую симку. Эти преграды или изгороди между ямами вообще здѣсь называютъ томбоками. Хорошій лукъ можетъ стоять годъ, не потерявъ своей силы, такъ что онъ еще въ состояніи пробить волка или козу насквозь. Но нѣтъ надобности, чтобы лукъ стоялъ годъ, потому что ихъ ставятъ только зимою, какъ вообще всѣ поставушки на различныхъ звѣрей. Нѣкоторые промышленники имѣютъ ста по два и по три луковъ, ставя ихъ зимою въ разныхъ мѣстахъ, на разстояніи нѣсколькихъ верстъ, на различныхъ звѣрей. Съ ними надо имѣть хорошую память и осторожность; никогда не должно забывать того мѣста, гдѣ поставленъ лукъ. Точно также и ставить ихъ нужно много навыку, опытности и осторожности; ни въ какомъ случаѣ не должно ходить передъ лукомъ, когда онъ настороженъ, ибо можно нечаянно задѣть симку своимъ платьемъ и спустить лукъ. Промышленники, имѣющіе много луковъ, ставятъ ихъ по одному направленію и ѣздятъ ихъ осматривать постоянно однимъ слѣдомъ, верхомъ, позадь луковъ, то есть съ противной стороны, куда направлена стрѣла, какъ для безопасности, такъ и для того, что ѣздя однимъ и тѣмъ же мѣстомъ, легче остается въ памяти расположеніе луковъ. Осматривать луки ѣздить верхомъ необходимо потому, что если гдѣ нечаянно и наѣдешь на лукъ, то стрѣла ударитъ подъ брюхо лошади; да и кромѣ того, верхомъ ѣздить по доламъ и горамъ по снѣгу легче, чѣмъ на саняхъ, равно какъ по лѣсу, а тѣмъ болѣе въ чащѣ, легче слѣдить раненаго звѣря. При осматриваніи луковъ нужно брать съ собою запасныя стрѣлы, ибо онѣ часто ломаются, когда лукъ выстрѣлитъ мимо звѣря въ мерзлое дерево, или улетятъ куда нибудь въ чащу лѣса, такъ что ихъ и не отыщешь; или же стрѣла воткнется въ звѣря, но не убьетъ его на повалъ и онъ убѣжитъ съ нею далеко, или потеряетъ дорогой. Тоже не худо брать съ собою запасныя тетивы и дуги, потому что первыя рвутся, а послѣдніе ломаются при спускѣ луковъ. Обыкновенно охотники оставляютъ въ лѣсу на примѣтныхъ мѣстахъ запасныя стрѣлы, тетивы и дуги, чтобы не таскать ихъ домой. Само собою разумѣется, что луки должно ставить въ такихъ мѣстахъ, гдѣ кромѣ тебя самого никто не бываетъ, словомъ, въ мѣстахъ глухихъ и отдаленныхъ отъ жительства. Замѣчено, что луки бьютъ сильно только въ продолженіи холоднаго времени, а передъ весною они отстаиваются и бьютъ слабѣе. Вообще же снарядъ этотъ рѣдко убиваетъ звѣря на повалъ, особенно волка, по большой же части сильно ранитъ. Случается, что раненый волкъ уходитъ очень далеку. Опытные промышленники по цвѣту капающей крови и но лежбищамъ звѣря узнаютъ куда онъ раненъ, тяжело или легко, и поэтому стоитъ его слѣдить, или нѣтъ? Сильно раненый волкъ часто ложится на снѣгъ, хватаетъ его ртомъ и валяется — это главная примѣта. Опытные охотники знаютъ много подобныхъ примѣтъ, по которымъ они никогда не ошибутся.

Имѣя луки, надо ихъ чаще осматривать, а то волки и вороны будутъ портить добычу; странно, что если какой нибудь звѣрь, напримѣръ козуля, попадаетъ на лукъ и уснетъ съ торчащей стрѣлой въ боку, то ее не тронетъ ни волкъ, ни воронъ. Должно полагать, что они боятся торчащей стрѣлы и не подходятъ даже близко къ такой добычѣ. При этой охотѣ и птицы причиняютъ большую досаду охотникамъ, ибо они садятся на симки и нерѣдко спускаютъ чутко настороженные луки. Луки стрѣляютъ мимо болѣе въ такомъ случаѣ, если звѣрь бѣжитъ во всю прыть и на маху сдернетъ симку, тогда стрѣла конечно всегда обзадитъ, но вѣдь и изъ ружей хорошіе стрѣлки даютъ промахи, такъ луку и простительно. Конечно много зависитъ въ этомъ отъ умѣнья охотника настораживать луки; всякій лукъ можно насторожить такъ, что онъ попадетъ въ звѣря и на всемъ бѣгу, но это случается рѣдко.

Въ Забайкальѣ также истребляютъ множество волковъ посредствомъ пометовъ, составленныхъ изъ ядовитыхъ веществъ, т. е. — окармливаютъ или отравляютъ. Для этого здѣсь употребляютъ обыкновенно чилибуху или какъ говорятъ чтилибуху, сулему, негашеную известь и даже стрихнинъ; но послѣдній рѣдко, не потому чтобы онъ слабо дѣйствовалъ, а потому, что его трудно доставать. Изъ этихъ разныхъ матеріаловъ и пометы приготовляются различными способами. Напримѣръ, изъ сулемы и рѣдко стрихнина дѣлаютъ пометы такимъ образомъ: берутъ часть этихъ веществъ (обыкновенно ⅛ золотника), истираютъ въ мелкій порошокъ и дѣлаютъ изъ тѣста или воска небольшія капсюльки (съ наперстокъ), всыпаютъ въ нихъ сулему или стрихнинъ, сверху замазываютъ эти капсюльки тѣстомъ же или воскомъ и подсушиваютъ немножко на русской печкѣ; потомъ капсюльки обмакиваютъ въ растопленное коровье масло, до тѣхъ поръ, пока они не примутъ видъ масляныхъ комочковъ или колобковъ, почему ихъ и называютъ здѣсь колобками. Иногда вмѣсто тѣстяныхъ или восковыхъ капсюлекъ употребляютъ и рыбьи пузырьки; но они хуже первыхъ, потому что волкъ или лисица часто проглатываютъ пометы, не раскусывая ихъ во рту, почему рыбьи пузырьки не скоро распустятся въ желудкѣ звѣря и слѣдовательно не скоро произведутъ свое дѣйствіе, т. е. дадутъ время звѣрю уйти слишкомъ далеко и пропасть даромъ, не доставшись въ руки охотнику. Чилибуха дѣйствуетъ тоже сильно, но съ ней много хлопотъ и нужно особое умѣнье и знаніе дѣла, чтобы приготовить крѣпкіе пометы. Способовъ приготовленія пометовъ изъ чилибухи много — всякій молодецъ на свой образецъ. Но вотъ болѣе извѣстный и употребительный.

Чилибуху предварительно растираютъ въ порошокъ и квасятъ въ мясѣ или въ маслѣ, въ продолженіи 12 сутокъ, въ вольномъ жару (обыкновенно на русской печкѣ). На девятый день квашенія прибавляютъ къ ней мѣдныхъ опилокъ, которые окислившись производятъ въ желудкѣ звѣря отравленія и судороги. Почему сибиряки и говорятъ, что если къ чилибухѣ положить мѣди, то она не даетъ звѣрю ходу. Чилибуху нужно квасить до тѣхъ поръ, пока вся смѣсь будетъ свободно растираться между пальцами. Приготовленную отраву тоже кладутъ въ капсюльки и мокаютъ въ масло, или же просто завертываютъ въ мясо и дѣлаютъ пометы.

Хорошая негашеная известь тоже дѣйствуетъ довольно сильно.

Многіе промышленники поступаютъ и такъ: пользуясь какимъ нибудь издохшимъ животнымъ (лучше всего свиньей), они свѣжій трупъ немного квасятъ, потомъ надрѣзаютъ его сверху ложемъ, по разнымъ направленіямъ, и кладутъ въ надрѣзы квашеной чилибухи; послѣ чего еще трупъ держатъ нѣсколько дней въ тепломъ мѣстѣ, а потомъ вывозятъ его куда нибудь подальше отъ селенія, въ лѣсъ, на болѣе открытое мѣсто, гдѣ больше волковъ и бросаютъ. Звѣри, накушавшись такого блюда, пропадаютъ тутъ же или недалеко уходятъ, и въ свою очередь служатъ отравой для другихъ своихъ собратовъ, которые вздумаютъ ихъ поѣсть. Такимъ образомъ приготовленнымъ трупомъ можно добыть въ зиму не одинъ десятокъ волковъ и лисицъ. Обращаясь съ пометами, особенно приготовляя ихъ, нужно быть какъ можно осторожнѣе, чтобы не отравиться самому или не отравить кого другого. Тѣмъ болѣе нужно остерегаться при дѣтяхъ. Приготовленные пометы никогда не слѣдуетъ брать руками; даже макая капсюльки въ масло, нужно держать ихъ палочками, а не руками и потомъ класть на чистую деревянную доску, или въ чистый деревянный ящикъ и хранить до употребленія.

Зимою, когда уже выпадаетъ большой снѣгъ и начнутся сильные морозы, пометы бросаютъ около волчьихъ и лисьихъ тропъ, но такъ, чтобы они не лежали на поверхности снѣга, а нѣсколько въ снѣгу. Это все равно для лисы или волка, ибо они, еще далеко не дойдя до помета, услышатъ запахъ масла или мяса; но это дѣлается для того, чтобы ихъ меньше таскали вороны и сороки. Конечно, пометы бросаются на примѣтныхъ мѣстахъ или же нарочно чѣмъ нибудь замѣчаютъ тѣ мѣста, ломаютъ на кустахъ и деревьяхъ вѣтки и проч.; ихъ хорошо бросать послѣ выпавшей порошки, потому что тогда чище бываетъ воздухъ, слѣдовательно дальше слышенъ запахъ отъ пометовъ; да и звѣри, послѣ порошки, какъ-то больше рыщутъ. Лучше всего пометы развозить верхомъ, держа ихъ въ деревянномъ ящичкѣ и бросать деревянными щипчиками, но не голыми руками, или еще хуже, дегтярными рукавицами.

Если пометъ съѣлъ волкъ или лисица, то слѣдъ покажетъ звѣря; но дѣйствіе помета нужно смотрѣть по слѣдующимъ признакамъ: если звѣрь съѣлъ пометъ и тутъ же началъ хватать зубами снѣгъ, ложиться и валяться на немъ; царапать его лапами до мерзлой земли, кусать прутья на кустахъ, ронять изо рта пѣну, то это вѣрный признакъ, что пометъ началъ дѣйствовать, и тогда надо ожидать скорой добычи. Если же этого ничего нѣтъ, то не надѣйся скоро отыскать звѣря. Буде пометы очень сильны, то звѣрь не уходитъ и 10 саженъ, но весьма сильные пометы дѣлать не хорошо, потому что дѣйствіе ихъ бываетъ слишкомъ велико и внутренній жаръ до того доходитъ въ звѣрѣ, что даже портится его шкура; то есть она подопрѣваетъ или, какъ здѣсь выражаются простолюдины, — оплѣваетъ, именно изъ такой шкуры сильно валится шерсть.

Когда поѣдешь осматривать пометы и замѣтишь, что лиса или волкъ, только-что передъ тобой съѣли пометъ, то не ѣзди, не слѣди, подожди немного, и тогда ужь поѣзжай; а то поѣхавъ скоро, догонишь живого звѣря, испугаешь его, такъ что онъ сгоряча убѣжитъ и не отыщешь его. Понятно, что пометы на волковъ дѣлаются нѣсколько посильнѣе, чѣмъ на лисицъ. Главное условіе для хорошаго успѣха при этой охотѣ состоитъ въ томъ, чтобы угадать величину пометовъ, т. е. ихъ не надо дѣлать слишкомъ маленькими, которые звѣрь прямо проглотитъ не разжевавъ, и слѣдовательно дальше уйдетъ, а ихъ нужно дѣлать именно такой величины, чтобы волкъ или лисица, взявъ въ ротъ помогъ, не могли его проглотить прямо, а раскусили бы. Еще хуже пометы слишкомъ большой величины, то есть сильно намаканные въ масло капсюли, потому что звѣрь, раскусивъ такой пометъ, успѣваетъ его выплюнуть.

Странно, что пометы на волковъ и лисицъ дѣйствуютъ только до марта и даже февраля мѣсяца, т. е. они имѣютъ свою силу въ большіе холода; но какъ станетъ теплѣе — пометы дѣйствуютъ слабѣе. Чѣмъ же сильнѣе морозъ, тѣмъ скорѣе пропадаетъ звѣрь, съѣвшій пометъ; а въ мартѣ лиса или волкъ, съѣвъ пометъ, или изрыгаетъ его обратно, или повалявшись и похватавъ снѣга, уходитъ невредимо. Въ этомъ я самъ убѣдился неоднократно и немогу найти причины. Промышленники говорятъ, что «пометы дюжи только въ стужу».

Вотъ замѣчательное обстоятельство: бросая пометы на лисицъ и на волковъ, я часто замѣчалъ, что нѣкоторые изъ нихъ исчезли, тогда какъ по близости тѣхъ мѣстъ, гдѣ они лежали, не было ни волчьихъ, ни лисьихъ слѣдовъ. Меня это заинтересовало, куда дѣваются пометы? Въ одно зимнее утро воръ отыскался: ѣздя верхомъ но пометамъ, я увидалъ, какъ воронъ прямо опустился къ одному изъ пометовъ, и не захвативъ снѣга ни когтями, ни крыльями, выхватилъ крювомъ пометъ и улетѣлъ на дерево. Спрашивается, чему приписать такую мѣткость наскока? Зрѣнію или обонянію? Ибо пометъ лежалъ глубоко въ снѣгу, на совершенно чистой снѣжной полянкѣ, шагахъ въ 3-хъ отъ волчьей тропы. Я полагаю, что сначала это зависитъ отъ чрезвычайной тонкости обонянія ворона, а потомъ отъ зоркости.

Въ Россіи многіе охотники ѣздятъ зимою въ саняхъ съ поросенкомъ по тѣмъ мѣстамъ, гдѣ водятся волки, и бьютъ ихъ изъ ружей. Но тамъ нѣкоторые охоту эту производятъ не такъ, какъ бы слѣдовало, и потому мало убивается волковъ. Не такъ потому, что тамъ два, три охотника, избравъ свѣтлый зимній вечеръ, садятся въ сани, закрываютъ ихъ съ боковъ рогожами, войлоками, даже коврами, запрягаютъ ухарскую тройку, сзади къ санямъ привязываютъ клокъ сѣна, который тащится на бичевкѣ саженяхъ въ 20 отъ саней, и ѣдутъ въ лѣсныя опушки по проселочнымъ дорогамъ, давя не на животъ, а на смерть бѣднаго поросенка въ саняхъ, посаженнаго въ мѣшокъ; шумятъ, кричатъ, спорятъ, курятъ табакъ, пьютъ вино, и послѣ всего этого хотятъ еще убить волка; да и говорятъ послѣ: съ поросенкомъ ѣздить скверно, мало толку, не видали ни одного волка, только лошадей измучили… И совершенно справедливо. Безъ толку дѣлаютъ, такъ безтолкова и охота. А волковъ въ лѣсахъ много, только они оставались въ своихъ вертепахъ, и издали смотрѣли на васъ, гг. охотники, какъ вы ухарски пронеслись но лѣсу; даже слушали, какъ вы шумѣли, и нюхали прекрасный ароматъ нашихъ сигаръ, — но все-таки къ вамъ не выбѣжали, не боясь вашихъ выстрѣловъ, а не хотѣли мѣшать вашей гулянкѣ.

У насъ это дѣлается такъ. Сибирскій промышленникъ, избравъ свѣтлый зимній вечеръ, запрягаетъ въ простыя крестьянскія дровни одну смирную лошадь, надѣваетъ нагольный тулупъ, беретъ винтовку, садитъ въ мѣшокъ поросенка и ѣдетъ потихоньку къ тѣмъ мѣстамъ, гдѣ бѣгаютъ волки. Словомъ, принимаетъ во всемъ видъ крестьянина, отправившагося въ лѣсъ за дровами, къ которому привыкли волки, видя его чуть не каждый день, и не подозрѣваютъ обмана. Охотникъ, зная тѣ мѣста, гдѣ держатся волки, спускаетъ сзади привязанный клокъ сѣна и изрѣдка подергиваетъ за уши поросенка, который, тихонько повизгивая, выманиваетъ волковъ изъ ихъ вертеповъ; волки, не слыша никакого шуму, но только видя одни сани съ человѣкомъ, ѣдущимъ шагомъ, совершенно не подозрѣвая охотника, а видя крестьянина, къ которому они привыкли и котораго они не боятся, — нисколько не смущаясь, тихонько подбѣгаютъ къ клочку сѣна, и видя обманъ, не убѣгаютъ въ лѣса, а какъ бы нарочно еще останавливаются и сомнительно смотрятъ на проѣзжающаго; но ловкій промышленникъ давно уже приготовился, остановивъ коня, прицѣлился — смотришь, волкъ и упалъ. Бывали примѣры и на моей памяти, что промышленники убивали по три и по четыре волка въ одну ночь и благополучно возвращались съ добычей домой.

Есть еще нѣсколько способовъ добыванія волковъ, но всѣ они менѣе употребительны по своему несовершенству, а потому и не представляютъ занимательности.

Остается еще замѣтить, что въ степныхъ мѣстахъ Восточной Сибири иногда по насту гоняютъ волковъ на лошадяхъ, съ собаками. Настоящей же псовой охоты въ Забайкалѣ не знаютъ; только въ настоящее время г. Х…ій, живущій въ Цурухайтѣ, на р. Аргунѣ, развелъ породу борзыхъ и началъ ими травить лисицъ и волковъ довольно успѣшно. Быть можетъ, что порода этихъ собакъ со временемъ наводнитъ Забайкалье, и тогда, зная слабость сибиряка къ охотѣ, можно надѣяться, что волковъ будетъ гораздо меньше въ Забайкальѣ. Многіе здѣшніе пастухи зимами тоже гоняютъ волковъ на лошадяхъ и ловятъ ихъ икрюкомъ, то есть длинной палкой съ петлей на концѣ, которой ловятъ въ табунѣ лошадей, или, какъ здѣсь говорятъ, икрючатъ. Они сказываютъ, что волка гонять трудно, ибо онъ не скоро устаетъ^[25]; почему нужно хорошаго коня, чтобы загнать волка до устали; а поймать его икрюкомъ съ коня — нужно много навыку и ловкости владѣть имъ, ибо на волка трудно накинуть петлю, потому что онъ отъ нея увертывается или же ловитъ ее въ зубы, но на шею не даетъ закинуть.

Наконецъ много волковъ гибнетъ отъ своей алчности: нерѣдко случается, что волкъ, слѣдя козу, пригоняетъ ее къ утесу. Бѣдная коза, не видя никакого спасенія и чуя на пятахъ волка, бросается съ утеса, куда улетаетъ и волкъ. Потому что онъ, сильно разбѣжавшись, въ пылу своей алчности не различаетъ мѣстности, а замѣтивъ ошибку, уже не въ состояніи удержаться… Въ 185* году, въ Нерчинскомъ горномъ округѣ, около деревни Малыхъ-Борзей, два волка гнали коня, который, видя за собой неумолимые волчьи зубы, бросился съ утеса на берегъ р. Борзи, а за нимъ улетѣли и волки. Увидавъ это, вскорѣ изъ деревни прибѣжали мужики и нашли на берегу рѣчки исковерканные трупы несчастныхъ животныхъ!..

Въ южной половинѣ Забайкалья, въ степяхъ, кочующіе инородцы легко бьютъ волковъ изъ винтовокъ, прячась ночами, около своихъ стадъ, за пасущихся или лежащихъ тыменовъ (т. е. верблюдовъ), ибо волкъ совершенно привыкъ къ этимъ животнымъ, видя ихъ постоянно разгуливающихъ по широкой степи, не боится ихъ, и подходитъ къ нимъ близко; даже иногда самъ изъ-за верблюдовъ скрадываетъ другихъ животныхъ. Сильный же запахъ отъ верблюда отшибаетъ, какъ говорятъ здѣсь просто.подины, запахъ спрятавшагося за нимъ охотника.

Нахожу нелишнимъ сказать здѣсь еще о нѣкоторыхъ отличительныхъ чертахъ изъ жизни здѣшнихъ лѣсныхъ и степныхъ волковъ. Степной волкъ отличается наружно отъ лѣснаго бѣловатою шерстью, не менѣе отличается отъ него своимъ бытомъ, характеромъ и природными свойствами. Въ самомъ дѣлѣ, степной волкъ во всемъ размашистѣе лѣсового. Такъ первый дальше видитъ, слышитъ и обоняетъ. Причины понятны: слова «лѣсъ» и «степь» довольно ясно говорятъ ихъ. Кромѣ того, степной волкъ неутомимѣе, нахальнѣе въ своихъ дѣйствіяхъ и трусливѣе при опасности, а въ особенности при встрѣчѣ съ человѣкомъ, чѣмъ лѣсной. Первый никогда не упуститъ случая напасть на домашнюю скотину, и зимой преимущественно держится около селеній; тогда какъ лѣсной, въ своей средѣ, въ лѣсу, въ тайгѣ, почти никогда не тронетъ домашнюю скотину (чаще всего лошадь и рѣже быковъ, на которыхъ иногда ѣздятъ въ лѣсъ за дровами и строевымъ лѣсомъ), а напротивъ, ночуя ее, онъ постарается подалѣе пройти мимо, чтобы только не встрѣтиться съ ея хозяиномъ. Бывали примѣры, что промышленники по разнымъ (болѣе несчастнымъ) обстоятельствамъ оставляли своихъ лошадей привязанными къ деревьямъ зимой, и спустя нѣсколько дней (я знаю примѣры 6 и 8-дневные) находили ихъ живыми, только изнуренными отъ голода. А попробуйте оставить зимою прикрѣпленнаго коня въ степи на ночь, на двѣ, и тогда можно навѣрное поздравить васъ впередъ съ потерею его. Лѣсные волки смѣло нападаютъ только на домашнихъ оленей кочующихъ орочонъ и рѣжутъ ихъ безнаказанно. Въ самомъ дѣлѣ, суевѣрный орочонъ никогда не отомститъ волку смертію, если онъ у него задавилъ оленя, не смотря на то, что орочону олень дороже, чѣмъ крестьянину конь. Орочоны говорятъ, что если волкъ задавилъ у нихъ оленя, то это ему «Богъ велѣлъ», и если они накажутъ звѣря смертію, то другіе волки непремѣнно передавятъ у нихъ остальныхъ оленей. Нѣкоторые русскіе простолюдины говорятъ, что волки хорошо знаютъ безнаказанность своихъ поступковъ относительно орочонъ, а потому съ такою смѣлостью нападаютъ на ихъ оленей, а животныхъ, принадлежащихъ русскимъ промышленникамъ, боясь мести, не трогаютъ!!! Не потому ли это, что волки, истребляя во множествѣ здѣшнихъ шагжоевъ (дикихъ оленей), безъ различія нападаютъ и на ручныхъ орочонскихъ оленей, которые такъ сходны съ ними по виду, что иногда и орочоны ошибаются, при встрѣчѣ съ шагжоями, принимая ихъ за «своихъ» (орочонскихъ), не стрѣляютъ, а потомъ, узнавъ истину, съ досадой рвутъ и безъ того короткіе свои волосы^[26]. Лѣсные волки, встрѣчаясь между собою и собираясь по нѣскольку штукъ вмѣстѣ, при охотахъ на другихъ звѣрей, живутъ между собою дружнѣе, нежели степные, которые, кромѣ времени ихъ течки, не любятъ сообщества и стараются избѣгать встрѣчъ между собою. Лѣсные, напротивъ, собравшись по нѣскольку особей вмѣстѣ, особенно зимою, да еще послѣ удачной охоты, никогда не упустятъ случая порѣзвиться, поиграть между собою, поскакать и побѣгать, что обыкновенно бываетъ на чистыхъ луговыхъ мѣстахъ тайги, а въ особенности на озерахъ и широкихъ горныхъ рѣчкахъ.

ЛИСИЦА.

Почти все то, что волкъ совершаетъ силою и неутомимостію, лисица производитъ хитростію и нерѣдко съ лучшимъ успѣхомъ. Она чрезвычайно заботится о своей безопасности и, въ случаѣ нужды, а тѣмъ болѣе крайности, надѣется болѣе на свою голову, чѣмъ на быстроту бѣга, не смотря на то, что она чрезвычайно легка и проворна въ своихъ движеніяхъ и далеко превосходитъ въ этомъ волка.

Выборъ мѣста для житья, способность расположить его выгодно и соотвѣтственно потребностямъ жизни, осторожно скрыть въ немъ входы, показываютъ замѣчательную проницательность и смышленость лисицы.

Лисица съ дѣтьми обыкновенно живетъ въ норѣ, — которую рѣдко сама приготовляетъ, — вырытой въ землѣ подъ большими камнями, кореньями большихъ деревъ; или же живетъ въ разсѣлинахъ и пещерахъ утесовъ. Кромѣ главной котловины, въ которой она преимущественно живетъ, въ норѣ дѣлаетъ нѣсколько побочныхъ отнорковъ, имѣющихъ сообщеніе съ котловиной или главной норой. Эти отнорки имѣютъ свое особое назначеніе: въ нихъ прячется излишняя часть жизненныхъ припасовъ, ими проводится свѣжій воздухъ въ главную котловину во время сильныхъ лѣтнихъ жаровъ, когда вообще въ норѣ душно; но главная цѣль въ отноркахъ та, чтобы лисица, въ случаѣ крайности, когда главное устье норы или лазъ будетъ захвачено, — могла спастись тѣми отнорками, которые имѣютъ сообщеніе съ дневною поверхностію. Вотъ почему лѣтомъ, для свѣжести воздуха, всѣ отнорки бываютъ въ лисьей норѣ откупорены; тогда какъ зимою, почти всѣ заткнуты изнутри мохомъ и землею, для теплоты, и оставленъ только одинъ, имѣющій сообщеніе съ поверхностію земли, который, надо замѣтить, въ большіе холода, тоже затыкается чѣмъ нибудь изнутри, но не крѣпко, какъ прочіе. — Утесы и каменистыя розсыпи — вотъ любимыя мѣста жительства лисицы; тутъ есть своя цѣль, именно та, что лисица, въ случаѣ опасности, скорѣе можетъ ускользнуть отъ врага, прыгая по скаламъ и плитамъ утесовъ, или валунамъ розсыпей, запрятаться въ разсѣлинахъ и пустотахъ между плитами и камнями; кромѣ того, въ такихъ мѣстахъ живетъ множество другихъ мелкихъ звѣрковъ, какъ-то: мышей разныхъ породъ, бурундуковъ, горностаевъ и проч., которыхъ ей ловко караулить, спрятавшись въ пустотахъ, и ловить на завтракъ. Наконецъ, лѣтомъ въ розсыпяхъ и утесахъ многія породы птицъ вьютъ свои гнѣзда, а лисица большая охотница до яицъ и молодыхъ птичекъ. Молодыхъ зайцевъ она истребляетъ во множествѣ, которыхъ ловитъ на логовѣ; а старыхъ караулитъ на тропахъ, и лишь только косой, не чуя засады, приблизится къ спрятавшейся лисицѣ, какъ послѣдняя стремглавъ бросается на него, ловитъ и пожираетъ. Раненый заяцъ — почти всегдашнее достояніе лисицы, если онъ только ранѣе не попадаетъ въ зубы волку или какой нибудь хищной птицѣ. Лисица ловитъ также молодыхъ козлятъ, по-сибирски анжиганъ, весною когда они еще малы, и ѣстъ ихъ съ большимъ аппетитомъ; впрочемъ это такое блюдо, отъ котораго не отказался бы и любой гастрономъ!..

…Но болѣе всего достается отъ лисицы рябчикамъ, куропаткамъ, тетеревамъ и глухарямъ, въ особенности молодымъ, которыхъ никто такъ не истребляетъ, какъ она. Старые гораздо рѣже попадаются ей на зубы, по весьма очевидной причинѣ; она ихъ ловитъ преимущественно на гнѣздахъ, на токахъ весною и на ночлегахъ зимою, точно также, какъ и волкъ. Кромѣ того, лисица любитъ ягоды, медъ, который она презабавно достаетъ изъ осьихъ и сурочьихъ гнѣздъ; а ручная ѣстъ молоко, творогъ, сметану и проч., словомъ ѣстъ все съ равною жадностію.

Мелкія птички имѣютъ такое отвращеніе къ лисицѣ, что, завидѣвъ ее, тотчасъ поднимаютъ какой-то особенный, жалобный, предупреждающій крикъ, перелѣтаютъ по вѣткамъ съ дерева на дерево и такимъ образомъ нерѣдко провожаютъ своего природнаго врага на нѣсколько десятковъ саженъ. Лисица свѣжинку предпочитаетъ падлу, и только въ случаѣ крайности ѣстъ полусгнившіе трупы.

Я сказалъ выше, что лисица рѣдко сама приготовляетъ себѣ нору. На это она крайне лѣнива и употребляетъ хитрость тамъ, гдѣ не беретъ сила, чтобы попользоваться на чужой счетъ въ этомъ отношеніи.

Дѣйствительно, лисица дѣлаетъ сама себѣ нору только въ такомъ случаѣ, когда по близости того мѣста, гдѣ она хочетъ поселиться нѣтъ чужой норы, которою она въ состояніи завладѣть. Въ степныхъ мѣстахъ, она поселяется преимущественно въ тарбаганьихъ (сурочьихъ) и корсачьихъ норахъ; а въ лѣсныхъ и луговыхъ — барсучьихъ. Трудно придумать, какимъ образомъ лисица овладѣваетъ барсучьей норой и выгоняетъ изъ нея хозяина, звѣря гораздо сильнѣйшаго и не менѣе сердитаго, нежели она сама, если не принять въ соображеніе хитрости лисицы и простоту барсука. Не могу не подкрѣпить этого мнѣнія слѣдующимъ обстоятельствомъ: — многіе здѣшніе промышленники удостовѣряютъ, что лисица, для того, чтобы завладѣть барсучьей норой, не имѣя средствъ выгнать его силою, прибѣгаетъ къ хитрости довольно оригинальной, хотя и грязной. Она, найдя барсучью нору, сначала начинаетъ безпокоитъ хозяина различнымъ образомъ, какъ-то: часто подбѣгаетъ къ его норѣ, лаетъ надъ нею, какъ будто открывая мѣсто его жительства; разрываетъ лапками барсучьи отнорки; караулитъ его отлучки изъ норы; залезаетъ въ нее и надѣляетъ главный лазъ норы своимъ зловоннымъ испражненіемъ, какъ бы зная, что барсукъ довольно опрятное животное, не любящее нечистоты. Барсукъ, возвращаясь домой и ночуя зловоніе, сердится, старается отыскать виновницу и жестоко наказать, но гдѣ же ему поймать лисицу! Горячность его пройдетъ, онъ по неволѣ возвратится домой, очиститъ свою квартиру и успокоится. Но лисица, спустя нѣсколько времени, избравъ удобную минуту, снова повторитъ свою продѣлку и скроется. День ото дня лисица, безпокоя такимъ образомъ барсука, достигаетъ своей цѣли, то есть барсукъ, не видя покоя, рѣшается оставить свою нору и гдѣ нибудь въ другомъ мѣстѣ устроитъ себѣ другую, а лисицѣ того и нужно, — она, спустя нѣсколько времени, и убѣдившись, что барсукъ дѣйствительно оставилъ свое прежнее жилище и сдѣлалъ себѣ другое, что она узнаетъ достоверно, отыскавъ новую барсучью квартиру, по его же слѣду — преспокойно поселится въ его старой норѣ, передѣлаетъ ее на свой ладъ и заживетъ своимъ собственнымъ домкомъ! Не знаю, на сколько это справедливо, но если это истина, то нельзя не удивляться лисьему остроумію.

Лисица по своей прожорливости и алчности много вредитъ здѣшнимъ промышленникамъ, и нерѣдко надоѣдаетъ хуже горькой рѣдьки, какъ говорится, именно въ томъ отношеніи, что она любитъ посѣщать всѣ охотничьи прилады и снасти, поставленныя на другихъ звѣрей и птицъ, какъ то: петли, луки, пасти — словомъ, всѣ самоловы, и притомъ такъ хитро, что сама въ нихъ рѣдко попадется; съѣдаетъ попавшуюся въ нихъ добычу на мѣстѣ, а если она по ея силамъ, то уноситъ въ свою нору. Конечно, досада не такъ велика, когда лисица вытащитъ изъ петли рябчика, тетерева или глухаря, но вотъ бѣда, если она утащитъ или испортитъ дорогую добычу, напримѣръ попавшагося соболя. Опытный промышленникъ, осматривая свои поставушки и замѣтя, что лисица ихъ посѣщаетъ, предупредитъ плутовку и тотчасъ смастеритъ какую нибудь штуку на ея шею, поставитъ капканъ, насторожитъ скрытый лукъ, броситъ нѣсколько пометовъ и какъ нибудь да поймаетъ лисицу; но худому промышленнику, то есть неопытному въ этомъ дѣлѣ, новичку, трудно поймать хитрую лисицу.

Лисица иногда нарочно располагается своимъ житьемъ бытьемъ вблизи селеній, извлекая изъ этого ту выгоду, что ей не рѣдко попадаются въ зубы домашнія птицы, до которыхъ она большая охотница. Особенно въ лѣсистыхъ мѣстахъ, стоитъ только курицѣ, индюшкѣ. или дворовой уткѣ отойти подальше отъ селенія и немножко запоздать, какъ лисица, замѣтивъ отлучку неосторожной, не видя для себя опасности, тотчасъ тихонько подкрадется къ ней и преспокойно утащитъ несчастную хохлушку въ свою пору. Она рѣшается иногда нападать и сама на птичники, не дожидаясь счастливаго случая. Для нападенія она избираетъ темныя ночи, выбѣгаетъ на опушку лѣса, переждетъ въ ней нѣсколько времени, чтобы удостовѣриться въ томъ, нѣтъ ли для нея какой нибудь опасности, не бѣгаютъ ли около деревни собаки, не гомонитъ ли народъ, и когда замѣтитъ, что въ деревнѣ потухли огоньки, все смолкло и погрузилось въ сонъ, — лисица тихонько съ великою осторожностію, отправляется къ селенію, нѣсколько разъ останавливаясь и прислушиваясь, чутьемъ находитъ птичники, снизу или сверху, смотря по возможности, забирается въ нихъ и душитъ всѣхъ, кто ей попадется, безъ разбору; потомъ немедленно уноситъ добычу свою въ нору, и если первая попытка окончилась удачно, то она чрезъ нѣсколько времени снова является, съ равною осторожностію, и уноситъ все, что только можетъ утащить. Но едва черкнетъ на горизонтѣ утренняя заря, или услышитъ она хотя малѣйшій шорохъ и шумъ въ домѣ хозяина, — тотчасъ спасается. Но надо замѣтить, что такая пакостливая лисица, въ здѣшнемъ краѣ, рѣдко уцѣлѣетъ отъ мести обиженнаго хозяина; онъ, узнавъ воровку, рано или поздно, непремѣнно отыщетъ ее по слѣду и сниметъ пушистую шкурку. Лисицѣ одно спасеніе: — перемѣнить мѣсто жительства и удалиться куда нибудь подальше.

Лисица, подобно волку, одарена чувствами зрѣнія и обонянія въ высшей степени, но слухъ слабъ сравнительно съ первыми. Волкъ, кромѣ страшнаго, заунывнаго вытья, не издаетъ никакихъ звуковъ; лисица же, напротивъ, можетъ лаять и брехать на разныя манеры. Она въ состояніи измѣнять звуки голоса, когда ее преслѣдуютъ, употребляетъ особливое выраженіе желанія и собственно вопль боли, котораго отъ нея не услышишь при другихъ обстоятельствахъ, кромѣ развѣ того, когда у нея будетъ переломлена нога. Другія меньшія раны не могутъ извлечь изъ нея никакого жалобнаго визга. Она, подобно волку, можетъ быть убиваема до смерти, не издавая ни малѣйшаго звука, за то до послѣдней капли крови храбро защищается. Она коварна и злобна, кусается такъ жестоко, что, укусивъ кого либо при защитѣ себя, сама уже не въ состояніи бываетъ раскрыть рта, почему приходится разворачивать его желѣзомъ или палками. Лисье бреханье сходно съ лаемъ средней дворовой собаки, но своимъ отрывистымъ и частымъ, одинъ за другимъ слѣдующимъ тонамъ; обыкновенно при концѣ бреханья она взлаиваетъ одинъ разъ громче и выше. Зимою, особенно въ таежныхъ глухихъ мѣстахъ, лисій голосъ слышенъ безпрестанно; лѣтомъ же, напротивъ, она старается быть безмолвною. Не потому ли это, что зимою лисицы гонятся и стараются отыскать другъ друга; а лѣтомъ мать выкармливаетъ дѣтей и боится голосомъ открыть свою нору?

Многіе охотники утверждаютъ, что если молодого лисенка выкармливать одиноко, между людьми и домашними животными, то со временемъ дикость его мало по малу уменьшается и онъ можетъ сдѣлаться совершенно ручнымъ; но для этого нужно много заботы и бдительное наблюденіе, чтобы лисенокъ не ушелъ сначала, покуда еще не привыкъ, причемъ его не должно кормить мясною пищею и особенно сырымъ мясомъ; въ этомъ, мнѣ кажется нельзя и сомнѣваться, ибо извѣстно, что знаменитый Бюффонъ воспиталъ двухъ лисицъ, которыя ходили подъ ружьемъ, какъ лягавыя собаки.

Лисица вообще весьма похожа на среднюю дворовую собаку (особенно сибирской породы дворняшекъ) желтокраснаго цвѣта; только голова ея нѣсколько другого склада: — рыло острѣе и длиннѣе собачьяго, уши короче, глаза болѣе углублены въ черепѣ, хвостъ длинный и несравненно пушистѣе собачьяго. Собака къ лисицѣ не имѣетъ такого отвращенія, какъ къ волку, ищетъ по ней гораздо охотнѣе, чѣмъ по послѣднему, даже молодая собака нерѣдко поддается хитрой лисицѣ; догнавъ ее, она начинаетъ съ нею играть, но не давитъ, — чего съ волкомъ никогда не сдѣлаетъ. Странно, что зловоніе, которое всегда слышно отъ лисицы, не возбуждаетъ въ собакахъ особеннаго отвращенія.

Молодые же лисята, въ первомъ своемъ возрастѣ, то есть тогда, когда они еще не сложились, когда длинные хвосты ихъ еще не распустились и молочные глаза, какъ называютъ охотники, не успѣли разгорѣться тѣмъ фосфорическимъ блескомъ, отъ котораго они свѣтятся у взрослой лисицы въ темнотѣ, — чрезвычайно похожи на щенятъ — выборзковъ; такъ что человѣку, невидавшему лисятъ прежде, трудно отличить лисенка отъ такого щенка; развѣ только особое выраженіе глазъ, отличное отъ обыкновеннаго, имѣющее что-то дикое и вмѣстѣ хищное, выведетъ изъ заблужденія и укажетъ лисенка.

Сытые молодые лисята чрезвычайно живы и рѣзвы, они любятъ играть между собою; а при домашнемъ воспитаніи нерѣдко играютъ съ молодыми собаками, прыгаютъ по лавкамъ, окнамъ, столамъ и проч. Здѣшніе промышленники часто воспитываютъ лисятъ, для того, чтобы зимою получить лисьи шкуры, причемъ строго наблюдаютъ за чистотою ихъ содержанія. Въ одномъ крѣпкомъ садкѣ не держатъ болѣе 6 или 8 штукъ, потому что лисята, позднею осенью во время стужи, ложатся въ кучу, отъ чего шерсть на нихъ подпрѣваетъ, потому что при большомъ ихъ количествѣ, нижнимъ лисятамъ бываетъ слишкомъ жарко. Понятно, что лисятникъ необходимо держатъ въ опрятности и сухости, лѣтомъ насыпать на полъ сухого песку, а зимою каждодневно свѣжаго снѣгу, объ который лисята любятъ тереться, и поэтому скорѣе и лучше выкуниваютъ. Лисята чрезвычайно прожорливы и трудно ихъ накормить до сыта. За пищу они часто ссорятся и страшно дерутся между собою, а въ случаѣ голода пожираютъ другъ друга.

Лисица ходитъ чисто, говорятъ сибирскіе промышленники, и совершенно справедливо: она такъ аккуратно ставитъ заднія ноги въ слѣды переднихъ, что попадаетъ почти ноготокъ въ ноготокъ.

Слѣдъ ея прямъ какъ струна, по немъ можно судить и о достоинствѣ самой лисицы, именно чѣмъ слѣдъ нѣжнѣе, тѣмъ лисица добротнѣе, явственные же отпечатки слѣдовъ показываютъ недоброкачественность лисицы. Опытные здѣшніе промышленники отличаютъ слѣдъ самца отъ слѣда самки тѣмъ, что слѣдъ перваго круглъ и чистъ, тогда какъ слѣдъ послѣдней продолговатъ, узокъ, остеръ и не такъ чистъ, потому что лисица-самка почти всегда задними ногами прихватываетъ снѣгу, или какъ говорятъ здѣсь — портить. Замѣчательно, что чѣмъ лисица добротнѣе мѣхомъ, тѣмъ быстрѣе на бѣгу и не такъ скоро утомляется при гоньбѣ, какъ лисица нисшаго разбора.

Если лисица куда нибудь повадится, то ходитъ всегда однимъ мѣстомъ, одной тропой, особенно при глубокихъ снѣгахъ. Днемъ она по большой части отдыхаетъ, ночью же, особенно вечерней и утренней зарей, постоянно рыщетъ. Спитъ она крѣпко, свернувшись въ кольцо, какъ собака; въ это время къ ней подойти очень легко и можно застать на логовѣ; когда же лисица не спитъ, а только отдыхаетъ, то лежитъ по большей части на брюхѣ, протянувъ заднія ноги, въ этомъ положеніи она обыкновенно караулитъ птичекъ, зайцевъ и другихъ животныхъ. Во всякомъ случаѣ лисица ложится головою въ ту сторону, откуда пришла, для того, чтобы видѣтъ непріятеля, искавшаго ее по слѣду; но скачковъ или прыжковъ въ сторону, какъ говорятъ охотники вметокъ, какъ заяцъ, она не дѣлаетъ. Иногда она: влѣзаетъ въ кусты и прячется въ нихъ такъ хитро, что нѣкольки разъ пройдешь мимо того куста, а ее не увидишь, до тѣхъ поръ, покуда она не выскочить и притомъ всегда, съ противной стороны. Однажды я случайно наѣхалъ на спящую лисицу въ кустѣ, осенью, днемъ, въ сильный дождикъ, и конечно проѣхалъ бы мимо, не увидавъ ее, если бы собака не бросилась къ этому кусту и послѣ долгаго и настойчиваго исканія не выгнала ее изъ него. Когда я увидалъ, что собака начала сильно нюхтить около куста, то признаться, никакъ не предполагалъ, чтобы въ немъ скрывалась лисица; но когда она выскочила, и не замѣчая меня, нѣсколько секундъ вертѣлась около куста съ противной стороны и разглядывала сквозь прутья причину тревоги, тогда только я увидалъ, кого отыскала собака… Въ случаѣ нужды, лисица ѣсть змѣй, ящерицъ, улитокъ и другихъ гадовъ; — но мыши для нея лакомый кусочекъ. Она ихъ ловитъ вечерами, утрами и даже днемъ, особенно зимою, когда мыши вылѣзаютъ изъ своихъ норокъ, чтобы погрѣться мерзлыми лучами даурскаго солнца. За мышами лисица среди бѣлаго дня не боится выбѣгать на чистыя луговыя и даже степныя мѣста; бѣгаетъ за ними по всѣмъ направленіямъ, прислушивается къ ихъ писку, нерѣдко караулить около ихъ маленькихъ норъ, едва замѣтныхъ въ снѣгу и проч. Это называется по здѣшнему: лисица мышкуетъ; убить ее въ это время не трудно; тутъ она сама караулитъ, приглядывается, прислушивается къ писку, ловитъ удобную минуту, чтобы броситься на мышь, словомъ, находится въ такомъ экстазѣ, особенно при удачномъ ловѣ, что не обращаетъ вниманія на остальное; — мѣткая пуля давно скрадывающаго промышленника кладетъ ее на мѣстѣ, нерѣдко съ мышью во рту!..

Нѣкоторые охотники утверждаютъ, что лисицы, воспитанныя щенками при домѣ, вяжутся съ собаками; хотя мнѣ самому въ томъ убѣдиться и не случилось, но я не сомнѣваюсь^[27].

Течка лисицъ бываетъ зимою, особенно въ февралѣ мѣсяцѣ. Самка ходитъ сукотна девять недѣль и мечетъ отъ 3 до 9 лисятъ, которыя родятся слѣпыми. Въ апрѣлѣ и началѣ мая находятъ уже молодыхъ, которыхъ мать сначала кормитъ молокомъ, а когда они подростутъ, приноситъ имъ мяса какого нибудь животнаго, добытаго ею во время отлучки изъ норы. Когда лисята подростутъ еще болѣе и начнутъ матерѣть, лисица приноситъ имъ живыхъ птичекъ и мышей, съ которыми лисята сначала играютъ, а потомъ съ жадностію пожираютъ. Словомъ выкармливаніе лисятъ во всемъ сходно съ выкармливаніемъ волчатъ. Молодые лисята, выбравшись изъ норы, любятъ поиграть между собою, особенно въ хорошую погоду; бѣгаютъ другъ за другомъ, прячутся за камни или кустики, притворяются спящими и потомъ вдругъ бросаются на подошедшихъ къ нимъ; въ игрѣ ихъ много граціи и свободы въ движеніяхъ, соединенной съ необычайной легкостію; въ манерахъ и уловкахъ ихъ есть много кошачьяго. Въ ненастную погоду лисята находятся больше въ норѣ. Впрочемъ они игривы только тогда, когда сыты; а голодные постоянно ссорятся между собою и, въ случаѣ смерти матери, часто загрызаютъ другъ друга. Осенью, когда молодые совершенно обматерѣютъ, лиса начинаетъ водить ихъ съ собою на промыселъ, потому что ей трудно уже кормить ихъ своей добычей; а зимою передъ течкой, мать совершенно оставляетъ молодыхъ, которые питаются уже сами. Многіе охотники говорятъ, что самецъ принимаетъ участіе въ выкармливаніи дѣтей, въ такомъ случаѣ, если лисица оплодотворилась съ нимъ однимъ, что кажется случается, ибо мнѣ неоднократно доводилось находить только одного самца съ самкою въ одной норѣ, въ февралѣ мѣсяцѣ; но принимаетъ ли участіе самецъ въ выкармливаніи молодыхъ — не знаю.

Какъ долго можетъ жить лисица, опредѣлить трудно, но можно полагать, что вѣкъ ея не долѣе 15 лѣтъ, судя по ея возрасту, ибо она въ два года совершенно матерѣетъ, такъ что между охотниками не называется уже щенкомъ, а матерой лисицей.

Лисицы въ норахъ живутъ только лѣтомъ, во время выкармливанія лисятъ, и зимою въ течку, въ другое же время года онѣ живутъ, какъ волки, просто въ лѣсахъ и въ степяхъ. Но во время беременности, самка живетъ больше въ норѣ и мало выходитъ, какъ бы чувствуя, что въ случаѣ опасности ей трудно будетъ уйти отъ преслѣдованія.

Лисица замѣтивъ, что около ея гнѣзда побывалъ человѣкъ, немедленно уноситъ лисятъ, если они еще малы, или уводитъ, если они уже велики, въ другое мѣсто, сначала недалеко отъ норы, чтобы увѣриться въ томъ, случайно ли заходилъ человѣкъ на ея нору, или съ недобрымъ замысломъ? И если замѣтитъ, что человѣкъ на другой день опять былъ около норы, уводитъ лисятъ еще дальше; напротивъ, если она удостовѣрится, что въ продолженіи нѣсколькихъ дней никого не было около ея норы, лиса возвращается съ дѣтьми и поселяется по прежнему въ старой порѣ. Почему случайно найдя лисью нору съ молодыми, нужно знать это, и чтобы лиса не увела дѣтей, или придти за ними съ необходимыми инструментами для выкапыванія чрезъ нѣсколько дней, или поступить также, какъ съ волчьимъ гнѣздомъ (смотри выше о волкѣ). Но послѣднее средство тоже не такъ вѣрно, потому что лисица смѣлѣе волка; она не побоится въ этомъ случаѣ пороховаго запаха и воткнутыхъ бѣлыхъ палочекъ около ея гнѣзда, которыя пугаютъ волчицу; и если въ норѣ есть отнорки, которыхъ невозможно было охотнику забить такъ крѣпко, чтобы лиса ихъ не отрыла въ продолженіи ночи, — она чрезъ который нибудь изъ нихъ все-таки уведетъ молодыхъ, и послѣ этого уже не возвратится съ лисятами въ эту нору. Самое лучшее охотнику поступить такъ: если нора будетъ найдена поздно вечеромъ, то забивъ накрѣпко всѣ отнорки и заваливъ каменьями главный лазъ, ночевать на норѣ и не допускать лисицы къ ней близко, а если представится случай, то застрѣлить ее — это самое лучшее, хотя она въ то время года никуда не годна, ибо шерсть на ней худая и виситъ клочьями… Не хорошо, когда лисица будетъ застигнута въ норѣ, что не трудно узнать хотя мало опытному охотнику; въ такомъ случаѣ нужно какъ можно крѣпче забить побочные отнорки и главный лазъ, а ночью сверхъ норы поколачивать палкою, чтобы лисица знала о присутствіи человѣка и не отрывала бы лаза. Утромъ же скорѣе бѣжать домой, чтобы по возможности успѣшнѣе, непремѣнно въ тотъ же день, возвратиться къ норѣ съ необходимыми инструментами. Если этого сдѣлать нельзя, по дальнему разстоянію, трудно надѣяться на успѣхъ. Отсюда понятно, какъ поступить и тогда, когда нора будетъ найдена утромъ или днемъ.

Вотъ почему охотнику, искавшему лисьи норы, для того, чтобы добыть живыхъ лисятъ, необходимо быть вдвоемъ или втроемъ, чтобы одному, въ случаѣ надобности, остаться для караула у норы, а одному или двумъ отправиться домой за лопатами, пѣшнями, заступами и другимъ инструментомъ, а также за съѣстними припасами и теплою одеждою, чтобы самимъ удобно провести время на этой охотѣ; часто случается при поимкѣ лисятъ иногда пробыть въ полѣ нѣсколько ночей сряду. Съ пойманными лисятами, особенно поматерѣвишми, нужно быть осторожнымъ, чтобы они не укусили, и садить ихъ въ мѣшокъ или во что нибудь другое со связанными лапами и намордниками, потому что они при малѣйшей оплошности охотника прогрызутъ мѣшокъ и уйдутъ. Мясо лисицы не такъ противно, какъ волчье, собаки его ѣдятъ, даже здѣшніе инородцы — тунгусы въ крайности употребляютъ въ пищу лисье мясо.

Смотря по климату и мѣсту жительства, лисицы бываютъ различныхъ шерстей. Желтовато-сѣраго цвѣта, съ красноватымъ оттѣнкомъ, составляютъ самую обыкновенную породу, здѣсь ихъ зонутъ сиводушками; у нихъ грудь и брюшко почти бѣлаго цвѣта. Шкурки такихъ лисицъ цѣнятся не дорого, и продаются на мѣстѣ отъ 1½ до 2 р. с. Лисицы съ очень красноватою шерстью и съ стально-сѣрымъ брюшкомъ называются огневками и цѣнятся здѣсь отъ 2 до 3 р. с.; лисицы, именуемыя крестовками, составляютъ какъ бы переходъ отъ обыкновенной огневки къ чернобурой лисицѣ; онѣ цѣнятся здѣсь 6, 8 и до 12 р. с., смотря по добротности мѣха. Чернобурыя лисицы бываютъ различныхъ достоинствъ, и цѣнятся отъ 15 до 70 р. с. и болѣе за штуку. Накинешь попадаются лисицы совершенно черныя, но онѣ составляютъ большую рѣдкость и цѣнятся весьма дорого.

Впрочемъ цѣны эти относительныя и никакъ не нормальныя; онѣ тѣсно связаны со многими условіями, которыя играютъ важную роль при установкѣ цѣны на пушнину. Такъ напримѣръ, если лисицъ добывается много — цѣна понижается и на оборотъ. Кромѣ того, тутъ главную роль играетъ время поимки лисицы, то есть: если она добыта во время, когда лисица совершенно выкунѣла и получила настоящую зимнюю пушистую шерсть — дороже; и напротивъ, если лисица поймана рано, когда она еще не успѣла надѣть настоящей зимней шкурки — дешевле.

Чѣмъ суровѣе климатъ, въ которомъ живутъ лисицы, тѣмъ шерсть на нихъ гуще и пушистѣе; слѣдовательно климатъ имѣетъ большое вліяніе на добротность мѣха; тогда какъ мѣсто жительства лисицы имѣетъ не меньшее вліяніе на цвѣтъ ея шерсти. Именно: степныя лисицы всегда бѣловаты; тогда какъ лѣсныя или, какъ здѣсь говорятъ, хребтовыя — красны. Чернобурой лисицы вы никогда не встрѣтите въ степныхъ мѣстахъ; точно также, какъ и совершенно бѣлой, составляющей въ свою очередь большую рѣдкость, въ лѣсу, въ хребтахъ. Подобное измѣненіе въ цвѣтѣ шерсти не указываетъ ли прямо на вліяніе солнечныхъ лучей?

Молодую лисицу не трудно отличить отъ старой, по многимъ охотничьимъ признакамъ. Но вотъ главные и общеизвѣстные: у молодой лисицы брюшко и пахи слишкомъ велики, то есть на этихъ частяхъ много бѣловатой шерсти и мало желто-красной, такая лисица здѣсь называется запашистой; у старой же красноватая шерсть незамѣтно спускается съ боковъ къ брюшку и пахамъ, и соединяется съ болѣе темною шерстью на этихъ частяхъ. Кромѣ того у старой лисицы хвостъ длиннѣе и пушистѣе, а лапки чернѣе, чѣмъ у молодой.

Черкасовъ.

"Дѣло", № 4, 1867

↑ Падями называются долины или ущелья между горами.
↑ Солнопеки — южныя покатости горъ.
↑ Мари — отлогія предгорія, поросшія лѣсомъ.
↑ Розсыпи — скалы, развалившіяся по скату поверхностей горъ въ видѣ отдѣльныхъ валуновъ, кусковъ, плитъ и пр., иногда въ такомъ видѣ спускающіеся до самой подошвы горъ.
↑ Колка — отдѣльный лѣсъ за падяхъ
↑ Орочоны — особенное монгольское племя, обитающее только въ лѣсахъ Дауріи; народъ вполнѣ кочевой.
↑ Я слышалъ отъ многихъ орочонъ, что медвѣдь, въ мартѣ, передъ самымъ выходомъ изъ берлоги, скоблитъ когтями подошвы своихъ лапъ и ѣстъ эту наскобленую шелуху.
↑ По мраку въ закупоренной берлогѣ.
↑ Я слышалъ также отъ орочонъ, что медвѣдь дѣлаетъ себѣ берлогу на годъ то есть, если онъ сдѣлаетъ ее осенью, то ляжетъ въ нее только на другую осень, черезъ годъ. Это онъ дѣлаетъ для того, чтобы берлога, сдѣланная изъ сырыхъ матеріаловъ, напр. сырыхъ прутьевъ, моху и т. п., могла въ годъ просохнуть. Они говорятъ, что только крайность заставитъ медвѣдя лечь иногда въ сырую берлогу.
↑ «Егерь, псовый охотникъ и стрѣлокъ», — Москва 1852 года, на страницѣ 63 говоритъ, что медвѣди имѣютъ течку въ мартѣ и апрѣлѣ мѣсяцахъ, — чего быть не можетъ, ибо всѣмъ извѣстно, что ранней весною видятъ только-что родившихся медвѣжатъ, а не зимою, какъ приходится по его разсчегу, принимая 9-мѣсячную беременность медвѣдицы. Наконецъ, какъ же медвѣди будутъ имѣть течку въ мартѣ и апрѣлѣ, когда они въ это время только-что выходятъ изъ берлогъ, а медвѣдь самецъ всегда лежитъ одинъ, и съ маткой въ одну берлогу никогда не ложится.
↑ Кученокъ — дрова, сложенныя въ полѣницу, закрытыя сверху землей и дерномъ и зажженныя снизу, чтобъ получить уголь.
↑ Балаганъ — шалашъ.
↑ Не дѣйствуетъ ли тутъ магнетизмъ? Извѣстно, что собака, сдѣлавъ стойку надъ птицей, въ нѣсколькихъ вершкахъ отъ нея, быстро гляди на нее своими блестящими глазами, какъ бы приковыляетъ птицу къ мѣсту. Кроликъ, посаженный передъ боа, сидитъ какъ пригвожденный, видя страшные глаза удава. — Не магнетизмъ ли это? — Простолюдины, въ доказательство того, что медвѣдь боится глазъ человѣка, приводятъ на память то обстоятельство, что медвѣдь, терзающій человѣка, нерѣдко сдираетъ когтями кожу съ затылка на лицо и ею дѣйствительно закрываетъ глаза человѣку. — Быть можетъ, это отчасти и справедливо!… Въ народномъ говорѣ всегда есть своя доля истины.
↑ Солончаки — соленые ключи.
↑ Читатель, быть можетъ спроситъ, какъ же вернувшійся орочонъ нашелъ въ лѣсу свою юрту, перенесенную безъ него женою на третье мѣсто? — Очень просто: орочонъ — это тотъ же лѣсной звѣрь, имѣющій образъ человѣка; онъ въ состояніи выслѣдитъ въ лѣсу лѣтомъ бѣлку, а, не только перенесенную юрту уже по снѣгу. Кромѣ того, орочоны, кочуя съ одного мѣста на другое, всегда втыкаютъ наклонно колъ на томъ мѣстѣ, гдѣ стояла юрта, по тому направленію, куда перекочевали.
↑ Кукуиный — то есть ремень изъ шеи дикаго козла (гурана) или изюбра, чрезвычайно прочный и мягкій.
↑ Чага — это ничто иное, какъ натеки на старыхъ, высохшихъ, полусгнившихъ березахъ; а шулѣта добывается имъ такой же березы, но не снаружи, какъ первая, а изнутри, около сердцевины. Не зная хорошенько въ чемъ дѣло, я спросилъ однажды бѣдную старуху, чтобы она объяснила мнѣ, что такое шульта и что такое чага, ибо здѣшніе бѣдные жители тоже употребляютъ ихъ въ пищу; — старуха, не умѣя объяснить въ чемъ дѣло, сказала такъ: — «шульта молъ гнилыя, березовыя палки, добытыя изнутри березы на корню; ихъ сваришь, такъ вода будетъ красная, которую мы, бѣдные, и дудимъ вмѣсто кирпичнаго чая, а чача — березовые натеки; сваришь, такъ будетъ вода желтая, отъ этой шибко сердце давитъ, она хуже шульты, вотъ и все».
↑ Вечорка — это собраніе дѣвушекъ и молодыхъ ребятъ въ какомъ либо домѣ, вечеромъ, гдѣ поются пѣсни, происходятъ пляски подъ скрипки, балалайки и плясовыя пѣсни, гдѣ женихи высматриваютъ невѣстъ и кажутъ себя; гдѣ происходятъ различныя любовныя интриги и проч.
↑ Дружка — это человѣкъ знахарь, безъ котораго здѣсь не играется ни одна простонародная свадьба. Онъ первый вездѣ на свадьбѣ, — ему первый кусокъ, первая чарка. Обязанности его чрезвычайно разнообразны.
↑ Поэтому французская пословица: «Les loups ne же mangent pas» (волкъ волка не ѣстъ) несправедлива.
↑ Нѣкоторые здѣшніе промышленники утверждаютъ, что волки вяжутся, хотя и чрезвычайно рѣдко, съ домашними собаками. «Вѣстникъ Естественныхъ Наукъ» за 1850 годъ, № 8, стр. 012—913 подтверждаетъ это фактами и говоритъ, что отъ такого совокупленія бываетъ и плодъ.
↑ «Журналъ Коннозаводства и Охоты» № 3 за 1862 годъ, въ статьѣ «Волкъ и охота на него», на стран. 88 утверждаетъ, что волчица бываетъ на сносѣ, какъ и собака, только 62 дня — я согласенъ болѣе съ этимъ срокомъ, нежели съ показаніемъ здѣшнихъ промышленниковъ.
↑ Познакомлю читателя съ здѣшними названіями домашнихъ животныхъ. Такъ, свиней здѣсь зовутъ чушками, кладеныхъ барановъ — ыргенами; не кладеныхъ — куцанами; дворовыхъ козъ, козу — ямамухой, а козла — яманомъ; телятъ по второму году — баракчанами; верблюда — тыменомъ, и проч.
↑ Здѣшніе инородцы, какъ то тунгусы и братскіе, тѣла покойныхъ, смотря по тому, какъ выйдетъ по шаманству (колдовству), положить ли просто на землю не зарывая, или зарывая, накласть ли въ утесъ или россыпь камнемъ, — такъ и хоронятъ. Орочоны же кладутъ своихъ покойниковъ на сайчи, то есть на деревянные лабазы, устроенные около деревьевъ, или на сучья деревъ, завертывая тѣла въ бересту, или во что попало.
↑ Замѣчено, что если гнать волка сытаго, то есть наѣвшагося до отвала, то онъ сначала бѣжитъ чрезвычайно тихо, а потомъ, видя на пятахъ неотступнаго охотника, изрыгаетъ изъ себя мясо цѣлыми кусками, или другую какую нибудь пищу, и послѣ этого бѣжитъ уже быстро и стойко.
↑ Орочоны коротко стригутъ слои волосы на всей головѣ, кромѣ маковки, на которой оставляютъ длинную некрасивую тонкую косу, которую носятъ заплетенною обыкновеннымъ способовъ — въ три ряда.
↑ Вѣстникъ Ест. Наукъ, за 1850 г., № 8 на стр. 913, въ статьѣ «Собака», между прочимъ говоритъ: — «собака спаривается съ лисицей также легко на свободѣ, какъ и въ неволѣ. Лисица во время течки нерѣдко совокупляется съ собакою ночью передъ хижиною пастуха, и между тѣмъ многія хорошія собаки отказываются преслѣдовать въ это время самку лисицу. Ублюдки, рождающіеся отъ суки, удерживаютъ преимущественно типъ собаки, и впослѣдствіи не имѣютъ той неукротимой дикости, какою отличаются ублюдки отъ волка и собаки, и бываютъ плодливы».

[1] Падями называются долины или ущелья между горами.

[2] Солнопеки — южныя покатости горъ.

[3] Мари — отлогія предгорія, поросшія лѣсомъ.

[4] Розсыпи — скалы, развалившіяся по скату поверхностей горъ въ видѣ отдѣльныхъ валуновъ, кусковъ, плитъ и пр., иногда въ такомъ видѣ спускающіеся до самой подошвы горъ.

[5] Колка — отдѣльный лѣсъ за падяхъ

[6] Орочоны — особенное монгольское племя, обитающее только въ лѣсахъ Дауріи; народъ вполнѣ кочевой.

[7] Я слышалъ отъ многихъ орочонъ, что медвѣдь, въ мартѣ, передъ самымъ выходомъ изъ берлоги, скоблитъ когтями подошвы своихъ лапъ и ѣстъ эту наскобленую шелуху.

[8] По мраку въ закупоренной берлогѣ.

[9] Я слышалъ также отъ орочонъ, что медвѣдь дѣлаетъ себѣ берлогу на годъ то есть, если онъ сдѣлаетъ ее осенью, то ляжетъ въ нее только на другую осень, черезъ годъ. Это онъ дѣлаетъ для того, чтобы берлога, сдѣланная изъ сырыхъ матеріаловъ, напр. сырыхъ прутьевъ, моху и т. п., могла въ годъ просохнуть. Они говорятъ, что только крайность заставитъ медвѣдя лечь иногда въ сырую берлогу.

[10] «Егерь, псовый охотникъ и стрѣлокъ», — Москва 1852 года, на страницѣ 63 говоритъ, что медвѣди имѣютъ течку въ мартѣ и апрѣлѣ мѣсяцахъ, — чего быть не можетъ, ибо всѣмъ извѣстно, что ранней весною видятъ только-что родившихся медвѣжатъ, а не зимою, какъ приходится по его разсчегу, принимая 9-мѣсячную беременность медвѣдицы. Наконецъ, какъ же медвѣди будутъ имѣть течку въ мартѣ и апрѣлѣ, когда они въ это время только-что выходятъ изъ берлогъ, а медвѣдь самецъ всегда лежитъ одинъ, и съ маткой въ одну берлогу никогда не ложится.

[11] Кученокъ — дрова, сложенныя въ полѣницу, закрытыя сверху землей и дерномъ и зажженныя снизу, чтобъ получить уголь.

[12] Балаганъ — шалашъ.

[13] Не дѣйствуетъ ли тутъ магнетизмъ? Извѣстно, что собака, сдѣлавъ стойку надъ птицей, въ нѣсколькихъ вершкахъ отъ нея, быстро гляди на нее своими блестящими глазами, какъ бы приковыляетъ птицу къ мѣсту. Кроликъ, посаженный передъ боа, сидитъ какъ пригвожденный, видя страшные глаза удава. — Не магнетизмъ ли это? — Простолюдины, въ доказательство того, что медвѣдь боится глазъ человѣка, приводятъ на память то обстоятельство, что медвѣдь, терзающій человѣка, нерѣдко сдираетъ когтями кожу съ затылка на лицо и ею дѣйствительно закрываетъ глаза человѣку. — Быть можетъ, это отчасти и справедливо!… Въ народномъ говорѣ всегда есть своя доля истины.

[14] Солончаки — соленые ключи.

[15] Читатель, быть можетъ спроситъ, какъ же вернувшійся орочонъ нашелъ въ лѣсу свою юрту, перенесенную безъ него женою на третье мѣсто? — Очень просто: орочонъ — это тотъ же лѣсной звѣрь, имѣющій образъ человѣка; онъ въ состояніи выслѣдитъ въ лѣсу лѣтомъ бѣлку, а, не только перенесенную юрту уже по снѣгу. Кромѣ того, орочоны, кочуя съ одного мѣста на другое, всегда втыкаютъ наклонно колъ на томъ мѣстѣ, гдѣ стояла юрта, по тому направленію, куда перекочевали.

[16] Кукуиный — то есть ремень изъ шеи дикаго козла (гурана) или изюбра, чрезвычайно прочный и мягкій.

[17] Чага — это ничто иное, какъ натеки на старыхъ, высохшихъ, полусгнившихъ березахъ; а шулѣта добывается имъ такой же березы, но не снаружи, какъ первая, а изнутри, около сердцевины. Не зная хорошенько въ чемъ дѣло, я спросилъ однажды бѣдную старуху, чтобы она объяснила мнѣ, что такое шульта и что такое чага, ибо здѣшніе бѣдные жители тоже употребляютъ ихъ въ пищу; — старуха, не умѣя объяснить въ чемъ дѣло, сказала такъ: — «шульта молъ гнилыя, березовыя палки, добытыя изнутри березы на корню; ихъ сваришь, такъ вода будетъ красная, которую мы, бѣдные, и дудимъ вмѣсто кирпичнаго чая, а чача — березовые натеки; сваришь, такъ будетъ вода желтая, отъ этой шибко сердце давитъ, она хуже шульты, вотъ и все».

[18] Вечорка — это собраніе дѣвушекъ и молодыхъ ребятъ въ какомъ либо домѣ, вечеромъ, гдѣ поются пѣсни, происходятъ пляски подъ скрипки, балалайки и плясовыя пѣсни, гдѣ женихи высматриваютъ невѣстъ и кажутъ себя; гдѣ происходятъ различныя любовныя интриги и проч.

[19] Дружка — это человѣкъ знахарь, безъ котораго здѣсь не играется ни одна простонародная свадьба. Онъ первый вездѣ на свадьбѣ, — ему первый кусокъ, первая чарка. Обязанности его чрезвычайно разнообразны.

[20] Поэтому французская пословица: «Les loups ne же mangent pas» (волкъ волка не ѣстъ) несправедлива.

[21] Нѣкоторые здѣшніе промышленники утверждаютъ, что волки вяжутся, хотя и чрезвычайно рѣдко, съ домашними собаками. «Вѣстникъ Естественныхъ Наукъ» за 1850 годъ, № 8, стр. 012—913 подтверждаетъ это фактами и говоритъ, что отъ такого совокупленія бываетъ и плодъ.

[22] «Журналъ Коннозаводства и Охоты» № 3 за 1862 годъ, въ статьѣ «Волкъ и охота на него», на стран. 88 утверждаетъ, что волчица бываетъ на сносѣ, какъ и собака, только 62 дня — я согласенъ болѣе съ этимъ срокомъ, нежели съ показаніемъ здѣшнихъ промышленниковъ.

[23] Познакомлю читателя съ здѣшними названіями домашнихъ животныхъ. Такъ, свиней здѣсь зовутъ чушками, кладеныхъ барановъ — ыргенами; не кладеныхъ — куцанами; дворовыхъ козъ, козу — ямамухой, а козла — яманомъ; телятъ по второму году — баракчанами; верблюда — тыменомъ, и проч.

[24] Здѣшніе инородцы, какъ то тунгусы и братскіе, тѣла покойныхъ, смотря по тому, какъ выйдетъ по шаманству (колдовству), положить ли просто на землю не зарывая, или зарывая, накласть ли въ утесъ или россыпь камнемъ, — такъ и хоронятъ. Орочоны же кладутъ своихъ покойниковъ на сайчи, то есть на деревянные лабазы, устроенные около деревьевъ, или на сучья деревъ, завертывая тѣла въ бересту, или во что попало.

[25] Замѣчено, что если гнать волка сытаго, то есть наѣвшагося до отвала, то онъ сначала бѣжитъ чрезвычайно тихо, а потомъ, видя на пятахъ неотступнаго охотника, изрыгаетъ изъ себя мясо цѣлыми кусками, или другую какую нибудь пищу, и послѣ этого бѣжитъ уже быстро и стойко.

[26] Орочоны коротко стригутъ слои волосы на всей головѣ, кромѣ маковки, на которой оставляютъ длинную некрасивую тонкую косу, которую носятъ заплетенною обыкновеннымъ способовъ — въ три ряда.

[27] Вѣстникъ Ест. Наукъ, за 1850 г., № 8 на стр. 913, въ статьѣ «Собака», между прочимъ говоритъ: — «собака спаривается съ лисицей также легко на свободѣ, какъ и въ неволѣ. Лисица во время течки нерѣдко совокупляется съ собакою ночью передъ хижиною пастуха, и между тѣмъ многія хорошія собаки отказываются преслѣдовать въ это время самку лисицу. Ублюдки, рождающіеся отъ суки, удерживаютъ преимущественно типъ собаки, и впослѣдствіи не имѣютъ той неукротимой дикости, какою отличаются ублюдки отъ волка и собаки, и бываютъ плодливы».

[1]

[2]

[3]

[4]

[5]

[6]

[7]

[8]

[9]

[10]

[11]

[12]

[13]

[14]

[15]

[16]

[17]

[18]

[19]

[20]

[21]

[22]

[23]

[24]

[25]

[26]

[27]