Записки годовалого ребёнка (Аверченко)
| Записки годовалого ребенка |
| Опубл.: 1918. Источник: Аверченко А. Т. Собрание сочинений: В 13 т. Т. 11. Салат из булавок. — М.: Изд-во "Дмитрий Сечин", 2015. — az.lib.ru • Впервые: Приазовский край, 1918, 25 ноября/8 декабря, № 204. |
Недавно мне пришлось с большим трудом и затратами достать редкий манускрипт записок годовалого ребенка Мити Социалова, родившегося в Петрограде 25 октября 1917 года, т. е. немного больше года тому назад…
Может быть, кто-нибудь бестактно усомнится: как это, дескать, годовалый ребенок — и вдруг пишет записки? Не может быть этого.
В нормальном правовом государстве — пожалуй. Это бы и казалось диким.
Но темп жизни в Петрограде очень быстрый. Лихорадочный. Идет война. А, как известно, на войне месяц считается за год. Значит, нашему Мите уже можно считать не 12 месяцев, а 12 лет. А так как война идет на два фронта (с внешним и внутренним врагом), то эти 12 лет увеличиваются вдвое.
Таким образом: неужели двадцатичетырехлетний оболтус не может вести собственноручных записок?
Он и вел их. Правда, характер и тон этих записок несколько своеобразный, более того — странный и местами даже непонятный, но это объясняется опять-таки своеобразностью туземной жизни и необычностью условий туземного существования.
Вот эти записки:
С мамой делается что-то ненормальное: понесла форменную дичь. Взяла меня к себе на колени и начала рассказывать, что раньше был какой-то белый хлеб и она его как будто даже ела.
— Как же так может хлеб быть белый, — удивился я. — Выкрасили его известкой, что ли?
— Нет, Митя, просто белый. Не крашенный.
— А какого же цвета там щепочки и песок, которые внутри?
— Да, видишь ли… Там не было ни щепочек, ни песку…
— Тогда это, может быть, не хлеб? Не путаешь ли ты, старая?
Молчит. Только гладит меня по голове да плачет.
Вчера на именины получил игрушки: деревянного контрреволюционера на виселице, две игрушечных ручных бомбы и книжку «Жизнеописание первого социалиста Стеньки Разина», издание Пролеткульта…
Играл до вечера… Сначала восемь раз повесил контрреволюционера, потом бросил под сестренку бомбу.
От сестренки отлетела рука и лопнул глаз.
Гости много смялись.
Сегодня ходили с папой освобождать для нас квартиру, которую занимал какой-то саботажник.
Это делается так: берется «Маузер» и из него стреляется в хозяина. Квартира делается сразу свободная, только нужно вымыть пол.
Обстановка остается та же.
Мама опять рассказывала мне разные гадости.
— Я, говорит, когда была молодая, ела бычачье мясо!
Меня прямо затошнило:
— Да ведь противно!
— Нет, говорит. Котлеты даже очень вкусные.
— Брр! Как же можно кошку променять на быка?
Разоврется старуха — прямо удержу нет.
Сегодня истратил вторую бомбу под сестренку. Мама почему-то плакала, а папа ходит такой веселый:
— Бойкий, говорит, у меня сын будет. — Настоящий большевик. Весь в меня.
Завтра похороны.
По случаю годовщины основания социал-демократической партии у нас праздничный обед. Мама постаралась: на первое суп из матрацной набивки, на второе — крысы в мокричном соусе. На сладкое ели дедушку, у которого сахарная болезнь.
После обеда отец долго рассказывал о преимуществе социалистического строя и потом довольно ловко подстрелил из оконной форточки прохожего буржуя.
Содрали енотовую шубу для мамы.
Видел на старой вывеске какую-то странную букву.
Папа говорит: это — ять.
Не знаю. Первый раз в жизни увидел этакое.
Как смешно жили в старину.
Заметил совершенно определенно, что мама любит приврать:
— В мое время, говорит, печки топили дровами.
— Какими еще дровами?
— А вот, говорит, в лесу рубили деревья, распиливали на куски и топили.
— А рояли как же? Разве роялями не топили?
— Нет, говорит. Это только теперь.
Если мама не врет, то странно и хлопотливо жили люди в старину: ведь рояль под боком, а за дровами нужно ехать куда-то к черту на кулички.
Сегодня папа стрелял в меня из нагана за то, что я объел с оконных стекол замазку.
Не попал, старый. Руки уже трясутся.
— Все равно, говорит, — ночью прирежу.
Вопрос еще — кто кого.
Прекратили электричество. Сделалось темно, а папа читал какое-то социалистическое издание. Он рассердился и послал меня поджечь дом на противоположной стороне улицы.
Было светло и весело. Бревном случайно придавило нашего преподавателя марксизма в пролеткультской школе. Завтра не пойду на занятия.
Сегодня латыши по ошибке расстреляли папу.
Кругом все смеялись, но я заметил, что мама не совсем довольна.
— Отчего, говорит, год тому назад этой ошибки не сделали?! Тогда бы мой первый муж был жив.
Странная она. Никакого социализма — всё старина да старина!
Семья наша постепенно уменьшается. Вчера захожу к маме, а она висит.
Что же мне делать, сиротинушке?! Снял с нее ботинки — совсем еще крепкие, треснул чугунным бюстом Карла Маркса по голове тетку — чтобы не ревела на весь дом — и ушел, куда глаза глядят.
Пойду на юг.
Итак, я в Ростове.
Какой-то дикий город: а улице ни одной дохлой лошади, едят вместо кошек и крыс — отвратительную говядину из быка с ужасным белым хлебом, а на тротуарах — ни одного выстрела.
Издохнуть можно со скуки.
Махну-ка я к Петлюре. Там, кажется, есть кто-то из наших.
На этом месте записки странного малютки обрываются.