ЗАПИСКИ А. И. МИХАЙЛОВСКАГО-ДАНИЛЕВСКАГО
правитьI.
правитьВъ началѣ марта 1818 года, императоръ Александръ Павловичъ отправился изъ Москвы въ Варшаву, откуда намѣренъ былъ ѣхать въ Бессарабію, Крымъ и землю Донскихъ казаковъ, не видавъ еще никогда областей сихъ, и на пути осмотрѣть вторую армію, состоявшую подъ начальствомъ Беннигсена. Въ этомъ путешествіи сопровождали государя австрійскій генералъ принцъ Гессенъ-Гомбургскій и маіоръ графъ Кламмъ, впослѣдствіи довѣренная особа императора Фердинанда, генералы: Милорадовичъ, Уваровъ, князь Волконскій, князь Меншиковъ и лейбъ-медикъ Вилліе. Графъ Аракчеевъ, никогда не ѣздившій въ Варшаву, долженъ былъ примкнуть къ свитѣ государя въ Кишеневѣ.
Апрѣля 18-го, отправились мы изъ Варшавы. Цесаревичъ Константинъ Павловичъ провожалъ императора до Замостья. Первый ночлегъ былъ въ Пулавѣ, второй въ Замостьѣ. На слѣдующее утро государь осматривалъ крѣпость сію и войско, и провелъ большую часть дня съ цесаревичемъ, 20-го апрѣля простился съ нимъ, ночевалъ въ Луцкѣ и 21-го къ вечеру пріѣхалъ въ имѣніе Ржевуской, Григоровку, близь Стараго Константинова. 22-го государь смотрѣлъ корпусъ князя Горчакова, послѣ смотра обѣдалъ у графини Ржевуской, вечеромъ былъ у нея на балѣ, а на другой день присутствовалъ на маневрахъ, которыми распоряжалъ тотъ, кто въ 1807 году первый изъ полководцевъ Европы восемь мѣсяцевъ оспоривалъ побѣду у непобѣдимаго дотолѣ Наполеона — Беннигсенъ. Апрѣля 24-го выѣхали мы изъ Григоровки въ Каменецъ-Подольскій прекрасною дорогою. На одной станціи, при перемѣнѣ лошадей, императоръ сказалъ мнѣ:
— Какова дорога? Зато я написалъ къ губернаторамъ орацію на шести листахъ.
Мы пріѣхали въ Каменецъ-Подольскій поздно вечеромъ. Въ слѣдующее утро государь осматривалъ больницы, городскую тюрьму, домъ сумасшедшихъ и прогуливался по бульвару. Потомъ былъ у государя обѣдъ, къ которому пригласили губернатора, вице-губернатора и дворянскаго предводителя. Застоломъ государь подробно разсказывалъ имъ объ одномъ изъ самыхъ любимыхъ имъ предметовъ — смотрѣ при Вертю. Однажды дорогою. когда не было постороннихъ, государь сказалъ намъ:
— Я часто говорю о Вертю, во-первыхъ, потому, что мнѣ пріятно вспомнить о томъ времени, а, во-вторыхъ, встрѣчая въ путешествіяхъ безпрестанно новыя лица, трудно каждый разъ находить новые предметы для разговоровъ; по неволѣ надобно повторять ceгодня то, о чемъ было говорено вчера и третьяго дня.
— Я не согласенъ съ вашимъ величествомъ, — отвѣчалъ Милорадовичъ: — мнѣ кажется, что нѣтъ ничего легче, какъ говорить о пустякахъ. Я болѣе ничего, кромѣ вздора, не говорю.
На другой день, 26-го апрѣля, императоръ отправился изъ Каменца-Подольскаго въ Бессарабію, на пути осматривалъ Хотинъ и тамошній карантинъ, и прибылъ на ночлегъ въ Вѣльцы; 27-го по утру, въ день рожденія цесаревича Константина Павловича, отслушавъ обѣдню въ Бѣльцахъ, поѣхалъ въ Кишеневъ, куда прибылъ въ 9-мъ часу вечера. Въ слѣдующее утро онъ осматривалъ съ бессарабскимъ намѣстникомъ Бахметевымъ, лишившимся подъ Бородиномъ ноги, острогъ, больницу и окрестности, потомъ поѣхалъ къ обѣднѣ съ принцемъ Гессенъ-Гомбургскимъ, и послѣ обѣдни посѣтилъ митрополита Гавріила.
— Прошу васъ, — сказалъ ему государь: — сѣсть по правую сторону. Я крѣпокъ на лѣвое ухо. Въ молодости моей стоялъ я подлѣ батареи, и отъ сильнаго пушечнаго выстрѣла лишился слуха въ лѣвомъ ухѣ.
Возвратясь домой, государь принималъ представленія всѣхъ сословій, а потомъ постельника Маврокордато, присланнаго отъ молдавскаго господаря поздравить его величество съ прибытіемъ въ Кишеневъ. Съ обѣденному столу были приглашены, кромѣ свиты государя, митрополитъ, бессарабскій намѣстникъ, гражданскій губернаторъ и Маврокордато. Послѣ обѣда императоръ посѣтилъ пріѣхавшаго въ тотъ день въ Кишеневъ графа Аракчеева и супругу генерала Бахметева, которому пожаловалъ Александровскую ленту. Вечеромъ былъ балъ на 600 особъ. Для него жена Бахметева выписала изъ Вѣны танцовальнаго учителя, который два мѣсяца училъ въ Бессарабіи и старыхъ и малыхъ танцовать, приготовляя ихъ къ балу для пріѣзда государя. Велико было отчаяніе Бахметевой и учителя, когда государь, вмѣсто кадрилей, изъявилъ желаніе видѣть національный танецъ, называемый «митики». Танецъ оказался и предлинный, и прескучный. Видя, что онъ длился уже болѣе получаса, государь сказалъ мнѣ въ полголоса:
— Est-il possible que ce «mitiki» puisse amuser ces dames et ces messieurs? (Неужели этотъ «митики» можетъ тѣшить этихъ дамъ и господъ)?
Апрѣля 29-го императоръ выѣхалъ изъ Кишенева въ Тирасполь, дорогою обозрѣвалъ Бендерскую крѣпость, у Днѣстра осмотрѣлъ понтонную роту, приказалъ ей навести мостъ на Днѣстрѣ и перешелъ по немъ. Въ Тирасполѣ былъ смотръ и на другой день маневръ корпуса Сабанѣева. Здѣсь Беннигсенъ явился въ послѣдній разъ передъ войскомъ. Представивъ государю ввѣренную ему вторую армію, онъ испросилъ увольненіе отъ званія главнокомандующаго и позволеніе провести остатокъ своей жизни въ Гановерѣ, гдѣ онъ хотѣлъ кончить начатыя имъ записки о современныхъ ему происшествіяхъ. Онъ самъ читалъ мнѣ эти записки. Въ нихъ много любопытнаго и много несправедливаго, какъ, напримѣръ, посягательство на великія заслуги Кутузова.
Изъ Тирасполя мы поѣхали 1-го мая въ Одессу нѣмецкими колоніями. Въ каждой были сооружены тріумфальныя ворота, дѣвушки усыпали путь монарха цвѣтами, колонисты привѣтствовали его восклицаніями. Императоръ провелъ въ Одессѣ три дня, называя ихъ одними изъ пріятнѣйшихъ въ своей жизни. Какъ будто мановеніемъ волшебнаго жезла возникшая среди Екатеринославскихъ степей, Одесса въ прекраснѣйшее весеннее время являлась въ роскошномъ видѣ. Государь осматривалъ всѣ казенныя заведенія, даже частныя училища, по нѣскольку разъ въ день выходилъ на балконъ и былъ такъ доволенъ, что послалъ фельдъегеря въ Парижъ вручить орденъ св. Андрея Первозваннаго дюку де-Ришелье, создателю Одессы. Его преемникомъ былъ графъ Ланжеронъ, извѣстный многими прекрасными воинскими подвигами, благородствомъ чувствъ и разсѣянностью. Встрѣчая въ Одессѣ государя, онъ хотѣлъ представить его величеству рапортъ о благосостояніи ввѣреннаго ему края, долго искалъ рапортъ во всѣхъ карманахъ и, не найдя, сказалъ:
— Ma foi, sire, je ne sais pas ou j’ai mis mon rapport. (Право, государь, не знаю, куда положилъ мой рапортъ).
Императоръ улыбнулся и пожалъ руку покорителя Монмартра. Ланжеронъ провелъ съ государемъ четверть часа въ своемъ кабинетѣ и, выходя оттуда, заперъ дверь ключемъ, забывъ, что тамъ оставилъ императора.
Мая 4-го поутру выѣхали мы изъ Одессы въ Вознесенскъ. Графъ Аракчеевъ сидѣлъ въ коляскѣ съ государемъ, потому что всегдашній спутникъ его величества, князь Волконскій, остался на нѣсколько дней въ Одессѣ, гдѣ воспитывались его сыновья. Мы обѣдали на станціи Кодинцевой, въ домѣ помѣщика Холмогорова. Къ столу государя были приглашены графъ Аракчеевъ, уѣздный предводитель г. Холмогоровъ съ супругою, Вилліе и я. Рѣчь коснулась Англіи. Государь. между прочимъ, сказалъ:
— Удивительная опрятность и чистота въ Англіи особенно поражаютъ, когда пріѣдешь туда изъ грязной и проклятой Франціи.
Лишь только подали кофе, отворилась дверь столовой комнаты, вошли пять дѣвицъ, прекрасно одѣтыхъ, и пали на колѣни, прося императора помиловать отца ихъ, находившагося подъ судомъ. То были графини Марковскія. По лицу государя видно было, сколь внезапное появленіе ихъ было ему непріятно, но онъ не прогнѣвался, велѣлъ имъ встать и разспрашивалъ о дѣлѣ ихъ отца. На слѣдующей станціи государь посѣтилъ бывшаго адьютанта Суворова, Куриса, кушалъ у него плоды, говорилъ съ нимъ о Суворовѣ, и тоже былъ недоволенъ, когда Курисъ, не зная, какъ отблагодарить за посѣщеніе, сталъ на колѣни. Казалось, весь тотъ день назначенъ былъ для непріятныхъ явленій. Черезъ двѣ станціи отъ помѣстья г. Куриса, при перемѣнѣ лошадей, собралось вокругъ насъ множество колонистовъ. Нѣкоторые изъ нихъ подали просьбы государю. Между тѣмъ, какъ его величество вручалъ мнѣ ихъ для разсмотрѣнія, одинъ колонистъ закричалъ по-нѣмецки во все горло:
— До Бога высоко, а до Петербурга далеко!
Я приказалъ было ему молчать, но государь велѣлъ мнѣ не трогать его и, обращаясь къ колонистамъ, сказалъ имъ по-нѣмецки:
— Если не хотите оставаться въ Россіи, можете возвратиться въ Германію.
Въ девять часовъ вечера мы пріѣхали въ Вознесенскъ, главную квартиру поселенныхъ войскъ. На другой день поутру государь смотрѣлъ Бугскую и Украинскую уланскія дивизіи, молодыхъ лошадей, и былъ на разводѣ; послѣ обѣда посѣтилъ больницу и смотрѣлъ въ манежѣ ѣзду улановъ. Благодаря начальника поселеній, графа Витта, онъ сказалъ ему:
— Все, что я видѣлъ сегодня, превзошло мои ожиданія.
На другой день поутру былъ маневръ; потомъ государь нѣсколько часовъ занимался дѣлами съ графомъ Виттомъ. Къ обѣду его величества были приглашены всѣ генералы и полковые командиры. Государь исключительно говорилъ о выгодахъ, ожидаемыхъ имъ отъ военныхъ поселеній, и, между прочимъ, сказалъ:
— Если мнѣ удастся назначить достаточное количество земли для войскъ, то они не будутъ болѣе вести кочующую жизнь. Въ мирное время поселенія избавятъ насъ отъ рекрутскихъ наборовъ, и мы будемъ брать рекрутъ только во время войны: тогда каждый обязанъ защищать отечество.
Послѣ обѣда государь отправился изъ Вознесенска въ Николаевъ, пріѣхалъ туда вечеромъ и остановился въ домѣ главнаго командира черноморскаго флота, Грейга.
Въ слѣдующее утро императоръ осматривалъ штурманское и артиллерійское училища, предлагалъ вопросы воспитанникамъ и былъ доволенъ умными и смѣлыми отвѣтами ихъ, ѣздилъ въ госпиталь, богадѣльню и адмиралтейство, гдѣ спускали 44-хъ пушечный фрегатъ «Флору». Во время спуска государь говорилъ съ адмиралами о различныхъ системахъ строеній кораблей и въ заключеніе сказалъ:
— Впрочемъ, я сужу о морскомъ дѣлѣ, какъ слѣпой о краскахъ. Вина не моя: лучшіе годы мои прошли въ сухопутной войнѣ.
Изъ адмиралтейства государь поѣхалъ въ депо картъ, кунстъ-камеру, типографію и на увеселительную мызу Спасскъ, а потомъ гулялъ въ катерѣ по Бугу, осматривая окрестности Николаева. По возвращеніи государя домой, было общее представленіе, причемъ его величество напомнилъ контръ-адмиралу Белли, какъ онъ, въ чинѣ капитанъ-лейтенанта, получилъ отъ императора Павла за взятіе Неаполя награду безпримѣрную — аннинскую ленту. Къ обѣду государя были приглашены всѣ находившіеся въ Николаевѣ генералы и адмиралы. Послѣ обѣда его величество выѣхалъ изъ Николаева и прибылъ въ Херсонъ, прямо въ соборъ, въ тотъ самый день, когда пріѣхала туда Екатерина II, за 31 годъ передъ тѣмъ, во время ея великолѣпнаго путешествія въ Крымъ. Отслушавъ молебенъ въ соборѣ, гдѣ случайно стоялъ императоръ на доскѣ, подъ которою похороненъ Потемкинъ, его величество поѣхалъ въ приготовленный для него домъ гражданскаго губернатора, графа Сенъ-При.
Утромъ, 8-го мая, государь осматривалъ богадѣльню, острогъ, редуты, канатный заводъ, морскую и сухопутную больницы, арсеналъ, пристани и адмиралтейство. Взойдя на приготовленный къ спуску 74-хъ-пушечный корабль «Скорый», онъ слушалъ молебствіе съ водосвятіемъ, а когда сошелъ на берегъ, корабль спустили на воду. Потомъ государь заложилъ новый корабль о 100 пушкахъ, завтракалъ въ адмиралтейской чертежной, былъ на разводѣ Ряжскаго полка, а возвратясь домой, принималъ представленія. Когда мы собрались къ обѣду, государь повелъ насъ въ садъ, находившійся подлѣ столовой комнаты, и остановился у большаго абрикосоваго дерева. Съ умиленіемъ посмотрѣвъ на него нѣсколько секундъ, онъ сказалъ:
— Это дерево посадила императрица Екатерина. Она хотѣла основать въ Херсонѣ столицу Южной Россіи и часто говорила объ этомъ предположеніи. Дорожа своимъ завоеваніемъ, она приказала подписывать на нѣкоторыхъ манифестахъ, вмѣстѣ съ годомъ вступленія своего на престолъ, годъ присоединенія къ Россіи Таврическаго царства: это сдѣлано въ манифестѣ о рожденіи брата моего Николая Павловича.
Послѣ обѣда, въ три часа, при колокольномъ звонѣ, пушечной пальбѣ съ адмиралтейства и всѣхъ купеческихъ судовъ и восклицаніяхъ «ура!» государь отплылъ изъ Херсона на шлюпкѣ въ Алешки, куда заблаговременно были отправлены наши экипажи. Дорогою императоръ наиболѣе разговаривалъ съ адмираломъ Грейгомъ о Черноморскомъ флотѣ, употребляя морскія выраженія. На замѣчаніе Уварова объ обширной памяти его величества, императоръ отвѣчалъ:
— Стыдно было бы мнѣ не знать этого.
Черезъ нѣсколько минутъ Уваровъ, пользовавшійся особенною благосклонностью государя, сказалъ:
— Знаете ли, ваше величество, что мнѣ говорилъ капитанъ спущеннаго сегодня въ Херсонѣ корабля? При первой войнѣ съ турками онъ непремѣнно хочетъ полонить турецкаго адмирала.
— Капитанъ можетъ долгое время покоиться, — отвѣчалъ государь.
Въ Алешкахъ мы сѣли въ коляски и отправились въ Перекопъ, куда прибыли въ полночь. Переночевавъ въ домѣ г. Пиленка, государь рано поутру слушалъ молебенъ въ церкви и потомъ посѣтилъ находящіяся въ четырехъ верстахъ отъ Перекопа двѣ церкви, греческую и армянскую. Послѣ онъ занимался дѣлами солянаго промысла, въ полдень отправился въ Симферополь и пріѣхалъ туда въ 9 часовъ вечера. Отелушавъ молебенъ въ Петропавловской церкви, его величество поѣхалъ въ приготовленный для него домъ гражданскаго губернатора Лавинскаго, гдѣ для пребыванія его убраны были двѣ комнаты въ азіатскомъ вкусѣ.
Планъ путешествія нашего по Крыму былъ слѣдующій. Изъ Симферополя положено было ѣхать сперва въ Керчь и возвратиться черезъ Ѳеодосію въ Симферополь, потомъ отправиться на южный берегъ и ѣхать верхомъ на лошадяхъ черезъ Алупку, Никиту и Кикинейсъ въ Вайдарскую долину и оттуда отправиться въ коляскахъ черезъ Севастополь и Бахчисарай въ Симферополь. Для всего путешествія назначалось восемь дней.
10-го мая, поутру, мы поѣхали въ Керчь. Дорогою былъ обѣдъ въ Карасубазарѣ. Во время стола государь сказалъ:
— Здѣсь для насъ все ново: чистое, прекрасное небо, верблюды, орлы, летающіе подъ облаками, одежда татаръ, минареты, благоуханіе травъ. — Обратясь къ Вилліе, онъ спросилъ: — Нашелъ ли ты какія нибудь новыя произрастенія?
— Я не искалъ ихъ, — отвѣчалъ Вилліе.
— Что же ты дѣлалъ дорогою? — продолжалъ императоръ.
— Я стрѣлялъ орловъ, — былъ отвѣтъ.
Съ видомъ неудовольствія государь сказалъ ему протяжно:
— Начальникъ всей медицинской части ѣздитъ по такимъ мѣстамъ, гдѣ, конечно, находятся сокровища для нашихъ аптекъ, и вмѣсто того, чтобы обратить на нихъ вниманіе и извлечь огромную пользу, онъ стрѣляетъ птицъ.
Затѣмъ послѣдовало молчаніе. Желая развеселить разговоръ, принцъ Гессенъ-Гомбургскій сказалъ государю:
— Крымъ можно назвать садомъ Россіи. Нужно только поставить въ Перекопѣ такую же рѣшетку, какъ передъ Лѣтнимъ садомъ.
Послѣ обѣда князь Волконскій приказалъ мнѣ отыскать въ Карасубазарѣ родственниковъ генерала Рудзевича и узнать, кто они. Исполнивъ порученіе, я доложилъ, что нашелъ сестру Рудзевича, бѣдную, простую татарку, съ нѣсколькими дѣтьми. Тотчасъ велѣно было позвать ее къ государю. По выходѣ ея изъ комнаты императора, гдѣ она провела минутъ десять, государь отворилъ дверь и" увидя меня одного въ горницѣ, сказалъ мнѣ, улыбаясь:
— Это будетъ пріятно Рудзевичу.
— Я думаю, — отвѣчалъ я, — что вниманіе ваше къ его сестрѣ обрадуетъ его больше всѣхъ наградъ, какими бы вы ни пожаловали его.
— Я не различаю, — возразилъ государь, — ни дворянъ, ни разночинцевъ, ни бѣдныхъ, ни богатыхъ; мнѣ всѣ равны, если служатъ хорошо. Рудзевичъ татаринъ, но мнѣ дороже, чѣмъ иной столбовой дворянинъ.
Сказавъ это, онъ велѣлъ послать брилліантовый фермуаръ сестрѣ генерала Рудзевича.
Вечеромъ мы пріѣхали въ Керчь. Рано по утру 11-го императоръ ѣздилъ въ Еникаль и былъ разгнѣванъ, найдя дорогою солдатъ, обработывавшихъ поля своихъ начальниковъ. Отдача подъ судъ была возмездіемъ противозаконнаго поступка. Возвратясь въ Керчь, государь всходилъ на высокую гору, называемую «Митридатовою», и восхищался прелестнымъ оттуда видомъ. Слѣва разстилалось Азовское море, справа Черное, а передъ нами лежалъ азіатскій берегъ, отдѣляемый отъ Крыма проливомъ.
— Жаль только, — замѣтилъ императоръ, — что эти моря не оживлены торговыми кораблями!
Сойдя съ горы, онъ осматривалъ древнія гробницы и музеумъ.
Находившіяся въ немъ древности были объясняемы французскимъ эмигрантомъ Дю-Брюксомъ, занимавшимъ мѣсто антикварія. Всего болѣе понравилась государю прекрасной работы бронзовая головка Діаны. Онъ подарилъ ее принцу Гессенъ-Гомбургскому. Потомъ, указывая на какого-то уродливаго кумира, онъ сказалъ мнѣ по-французски:
— Quel monstre (какой уродъ)!
— Cependant, sire, — отвѣчалъ я, — ce monstre a été adoré (однако же, этотъ уродъ былъ обожаемъ).
— On а adoré bien des objets, — возразилъ государь, — qui n'étaient point adorables (обожали много предметовъ, не заслуживавшихъ обожанія).
Отобѣдавъ въ Керчи, императоръ отправился въ Ѳеодосію, куда прибылъ въ 8 часовъ вечера, и, приложась къ кресту въ Николаевской церкви, поѣхалъ на ночлегъ въ домъ турецкаго купца, убранный въ восточномъ вкусѣ. Черезъ часъ зажгли иллюминацію, и живописная Ѳеодосія явилась въ невыразимой красотѣ. На другой день, 12-го мая, государь слушалъ обѣдню въ 4 часа утра, потомъ осматривалъ музеумъ, карантинъ, гавань и турецкія бани. Начальникомъ музеума былъ генуезецъ. Государь не оставилъ безъ вниманія этого случая и сказалъ ему, указывая на генуезскіе мраморы:
— Вы здѣсь дома: вы окружены памятниками вашей народной славы.
Въ заключеніе государь приказалъ градоначальнику представить ему, какъ можно скорѣе, смѣты суммамъ, для исправленія казенныхъ зданій и фонтановъ. Въ 7 часовъ утра холоднаго, ненастнаго, выѣхали мы изъ Ѳеодосіи черезъ Старый Крымъ въ Симферополь. За двѣ станціи до этого города мы обѣдали наскоро въ татарской избѣ. Императоръ говорилъ, что Ѳеодосія чрезвычайно ему понравилась. Потомъ, упомянувъ о бушевавшемъ дождѣ и вихрѣ, отъ которыхъ мы всѣ дрожали, и объ удовольствіи отогрѣться въ Симферополѣ, онъ сказалъ:
— Pour avoir des jouissances il faut se creer des privations (чтобы пользоваться удовольствіями, нужно создавать себѣ лишенія).
Переночевавъ въ Симферополѣ, мая 13-го, въ 8 часовъ утра и отправились на южный берегъ Крыма. Графъ Аракчеевъ остался въ Симферополѣ, имѣя повелѣніе заняться разными касающимися до Крыма дѣлами. Мы ѣхали въ коляскахъ 20 верстъ до селенія Чевки. Здѣсь ожидалъ насъ табунъ степныхъ верховыхъ лошадей. Мы надѣли бурки, башлыки. Государь былъ въ фуражкѣ и буркѣ, съ нагайкою въ рукѣ, и такой нарядъ шелъ ему къ лицу. Переводчикомъ при немъ былъ магометанинъ, генералъ-маіоръ Балатуковъ. Верхомъ отправились мы въ Алушту, гдѣ былъ приготовленъ обѣдъ. Свѣжія устрицы составляли лучшее блюдо. Государь былъ очень веселъ, шутилъ надъ нашими нарядами, уподоблялъ поѣздъ нашъ маскараду, говорилъ, что къ вечеру мы не узнаемъ другъ друга, потому что тучи облегли все небо, предвѣщая бурю. Отобѣдавъ, мы отправились въ Никиту, вдоль морскаго берега, крутыми высокими горами, возлѣ глубокихъ пропастей. Пошелъ дождь и вскорѣ обратился въ ливень, вѣтеръ вылъ, море ярилось. За темнотою нельзя было различать предметовъ въ двухъ шагахъ. Зажгли факелы и отправили съ ними впередъ проводниковъ. Длинною вереницею ѣхали мы одинъ за другимъ, ибо тѣснота дороги не позволяла ѣхать двумъ рядомъ. Съ одной стороны высились скалы, съ другой — далеко внизу бушевало море, отражая въ себѣ свѣтъ факеловъ. Поѣздъ нашъ являлъ картину самую живописную. Нечувствительный къ непогодамъ, императоръ смѣялся и, оглядываясь назадъ, громко взывалъ къ намъ:
— Господа! не отставайте!
Вымокшіе до костей, пріѣхали мы въ 10 часу вечера въ Никиту.
На другой день, 14-го мая, государь осмотрѣлъ казенныя заведенія и садъ въ Никитѣ, и въ 8 часовъ поѣхалъ въ Кикинейсъ. Графъ Милорадовичъ, имѣвшій садъ на дорогѣ, по которой надлежало намъ ѣхать, въ тотъ день отправился впередъ, желая встрѣтить государя у своего помѣстья.
Вскорѣ солнце заблистало ярко, и южный беретъ Тавриды явился во всей своей очаровательной прелести. Море успокоилось отъ волновавшихъ его наканунѣ бурь, воздухъ благоухалъ отъ фиговыхъ, лавровыхъ, оливковыхъ деревьевъ. Императоръ былъ въ восхищеніи, часто останавливался, обращая взоръ во всѣ стороны. Видя Александра во всей силѣ и красотѣ, восторженнаго Тавридою, кто могъ вообразить, что черезъ семь лѣтъ на сихъ самыхъ мѣстахъ обрѣтетъ онъ смертоносную болѣзнь, что на сіи горы грянетъ проклятіе проповѣдника и услышимъ Филарета взывающаго: «Горы Таврійскія, да не снидетъ дождь, ниже роса на васъ!»
Проѣхавъ верстъ пять, увидѣли мы графа Милорадовича у межи помѣстья его. Встрѣчая государя, онъ сказалъ:
— У меня нѣтъ здѣсь никакого заведенія, нечѣмъ угостить ваше величество, но есть для васъ, государь, воспоминанія.
При этихъ словахъ онъ указалъ на величественное лавровое дерево.
— Лавры принадлежатъ тебѣ, — отвѣчалъ государь, обнявъ его.
На морскомъ берегу, подъ огромнымъ орѣховымъ деревомъ, былъ приготовленъ чай. Послѣ завтрака государь, по просьбѣ графа Милорадовича, избралъ мѣсто для построенія дома, гдѣ вѣчный мечтатель, Милорадовичъ, хотѣлъ провести остатокъ своей жизни, посвященной боямъ и наслажденіямъ.
Въ Алупкѣ жители ожидали государя съ хлѣбомъ и солью и привѣтствовали его приложеніемъ руки къ головѣ, ко рту и груди. Одинъ татаринъ пригласилъ императора посѣтить его домъ. Государь исполнилъ его желаніе, обласкалъ семейство татарина и пожаловалъ ему пятьсотъ рублей. Часу въ четвертомъ мы достигли Кикинейса, мѣста нашего обѣда и ночлега. Для государя былъ выстроенъ нарочно домъ, но его величество хотѣлъ непремѣнно остановиться у какого нибудь татарина и сказалъ:
— Иначе татары подумаютъ, что я гнушаюсь ими.
Вновь выстроенный домъ занялъ, по волѣ государя, принцъ Гессенъ-Гомбургскій. Мы обѣдали на полѣ. Государь продолжалъ хвалить южный берегъ Крыма, а потомъ началъ говорить о великороссійскихъ губерніяхъ и сказалъ:
— У насъ нѣтъ такихъ видовъ, но зато народъ лучше. Можетъ быть, ему не достаетъ нѣкотораго просвѣщенія, но ни у кого нѣтъ такихъ природныхъ способностей и ума, какъ у русскаго народа; повторяю: завидовать намъ некому.
Весь вечеръ государь занимался дѣлами.
Мая 15-го въ 9 часовъ утра мы отправились изъ Кикинейса въ Байдары. На половинѣ дороги увидѣли мы передъ собою скалы огромной величины, и только одну тропу, по крутизнѣ своей называемую «Лѣстницею». Казалось невозможнымъ взъѣхать верхомъ на скалы. Мы остановились. Проводники начали подтягивать подпруги у нашихъ лошадей. Только Милорадовичъ отдѣлился отъ государевой свиты и, рожденный для всякаго рода отвагъ, понесся на утесы и взлетѣлъ на вершину скалъ. Смотря на него, государь сказалъ:
— Михаилъ Андреевичъ хочетъ во всемъ быть первымъ.
Въ полдень пріѣхали мы въ Байдарскую долину. Государь былъ опечаленъ сдѣланною ему встрѣчею. Все населеніе Байдаръ стояло на его дорогѣ со слезами и воплями, жалуясь на притѣсненія. Государь призвалъ къ себѣ управителя байдарскаго, долго съ нимъ говорилъ и потомъ приказалъ разсмотрѣть жалобы.
За обѣдомъ рѣчь коснулась Суворова. Императоръ назвалъ его «великимъ» и присовокупилъ:
— Какихъ подвиговъ не надѣлалъ бы Суворовъ съ теперешнею, до совершенства доведенною арміею нашею!
Потомъ императоръ говорилъ о намѣреніи своемъ переставить на другія мѣста находившіеся на Марсовомъ полѣ памятники Румянцева и Суворову.
— Первый изъ нихъ, — сказалъ онъ, — похожъ на верстовой столпъ, а подлѣ втораго будка. Я поставлю памятникъ Румянцева передъ кадетскимъ корпусомъ, потому что онъ учился тамъ. Это послужитъ поощреніемъ для кадетовъ, а Суворова такъ поставлю, чтобы всякій, кто ѣдетъ по Невѣ, идетъ набережною, съ съ Марсова поля или съ Троицкаго моста, могъ его видѣть. Обращаясь къ Милорадовичу, государь сказалъ:
— Михаилъ Андреевичъ, разскажи намъ какой нибудь анекдотъ о Суворовѣ.
Не останавливаясь ни минуты, Милорадовичъ началъ такъ:
— Когда, возвращаясь изъ Италіи, мы остановились въ Прагѣ, я былъ дежурнымъ генераломъ при Суворовѣ и долженъ былъ всюду ѣздить съ нимъ. Иногда онъ игралъ съ дѣвицами въ жгуты, билъ ихъ и былъ ими битъ изо всей мочи. Ежедневно приглашали насъ на обѣды. Суворовъ приказалъ мнѣ разъ навсегда говорить въ то время, когда онъ ѣлъ, и продолжать начатую имъ рѣчь, когда ему подавали какое нибудь блюдо. Однажды началъ онъ разсказывать, какъ лѣтъ за сорокъ онъ стоялъ съ войскомъ въ Полтавѣ. Въ ту минуту подносятъ ему блюдо съ кушаньемъ. Суворовъ замолчалъ. Я ничего не зналъ о пребываніи его въ Полтавѣ, но, вспомнивъ, что въ то время жила тамъ г-жа Кочубей, сказалъ: «его свѣтлость, тогда страстно влюбленный въ госпожу Кочубей, проводилъ у нея всѣ вечера». — Право, браво! — воскликнулъ Суворовъ.
Послѣ обѣда государь посѣтилъ мечеть во время богослуженія, и благоговѣйно слушалъ моленіе, пока оно кончилось. Вышедши изъ мечети, я спросилъ муллу: «упоминаетъ ли онъ въ молитвахъ объ императорѣ». Недалеко отъ насъ стоялъ государь на крыльцѣ.
— О чемъ говорилъ ты съ муллою? — спросилъ онъ меня по-французски, и когда я доложилъ ему о предложенномъ мною вопросѣ, онъ сказалъ: — Laissez les dire tout ce qu’ils veulent (пусть они говорятъ все, что хотятъ).
Весь вечеръ императоръ провелъ въ дѣлахъ.
Наше трехдневное путешествіе верхомъ по южному берегу кончилось въ Байдарахъ. По утру 16-го мая сѣли мы въ пріѣхавшія къ намъ изъ Симферополя коляски и отправились бъ Севастополь. Государь намѣренъ былъ посѣтить лежавшій на дорогѣ монастырь св. Георгія, причемъ князь Волконскій предупредилъ насъ, что государь желаетъ быть въ монастырѣ одинъ, и чтобы мы туда не входили.
Въ полдень мы прибыли въ Севастополь. Послѣ обѣда императоръ осматривалъ казармы, больницы, военно-сиротское отдѣленіе и адмиралтейство, гдѣ спускали 14-ти-пушечное судно. На слѣдующее утро было представленіе. Потомъ государь присутствовалъ на разводѣ, объѣзжалъ въ катерѣ Севастопольскую гавань, обозрѣвалъ укрѣпленія, входилъ на корабль «Бріеннъ» и обѣдалъ на стопушечномъ караблѣ «Парижѣ». Бріеннъ и Парижъ — какія воспоминанія для Александра! Послѣ обѣда онъ ѣздилъ въ катерѣ осматривать развалины генуезскаго города Инкермана, и оттуда отправился сухимъ путемъ въ Бахчисарай, посадивъ въ свою коляску графа Милорадовича. Не доѣзжая пяти верстъ до сего города, множество татаръ въ глазетовыхъ кафтанахъ, на прекрасныхъ лошадяхъ, окружили его коляску и провожали его до Бахчисарая. По прибытіи своемъ туда, онъ осматривалъ дворецъ бывшихъ хановъ и потомъ пошелъ въ мечеть, гдѣ происходило торжественное богослуженіе по случаю высочайшаго пріѣзда въ Бахчисарай. По окончаніи молитвъ, во время которыхъ государь стоялъ на хорахъ, дервиши начали вертѣться, произнося громкія восклицанія. Изъ мечети государь ходилъ смотрѣть татарскую свадьбу и пожаловалъ новобрачнымъ 1.000 рублей и дервишамъ 500 рублей.
Мая 18-го по утру было представленіе. Сперва ввели къ государю муфтія и 12 духовныхъ. Никому изъ насъ не было позволено находиться при семъ представленіи, даже переводчику князю Валатукову. Вмѣсто него на время аудіенціи духовныхъ избрали другаго переводчика изъ простыхъ татаръ. Послѣ представлялись беги, или князья, а потомъ императоръ поѣхалъ въ Чуфутъ-Кале. Осмотрѣвъ синагогу, онъ пошелъ пѣшкомъ въ домъ богатаго жителя, у котораго былъ приготовленъ завтракъ, состоявшій изъ орѣховъ, сотовъ, масла, сыра, плодовъ и цареградскихъ конфектъ. Изъявляя благодарность за сдѣланную ему честь, хозяинъ просилъ государя посѣтить его гаремъ. Войдя, мы увидѣли женщинъ до десяти, отъ 15 до 50 лѣтъ. Не ожидая посѣщенія, онѣ крайне перепугались и закрыли лица руками. Потомъ, когда мужъ объяснилъ, что передъ ними государь, онѣ изумленно смотрѣли на насъ. Удостоивъ ихъ привѣтствіемъ и уходя, государь сказалъ переводчику:
— Dites à ces dames, qui je suis enchanté d’avoir fait leur connaissance. (Скажите этимъ дамамъ, что я въ восторгѣ отъ знакомства съ ними).
Изъ Чуфутъ-Кале государь поѣхалъ въ греческій Успенскій монастырь, къ вечеру прибылъ въ Симферополь и на другое утро,
19-го мая, отправился ночевать въ Перекопъ. Здѣсь кончилось наше путешествіе по Крыму. Изъ Перекопа отправились мы въ Новочеркаскъ. Первый ночлегъ нашъ былъ въ селѣ Терпѣніи, обитаемомъ духоборцами.. По выходѣ изъ коляски, первымъ вопросомъ государя жителямъ было:
— Довольны ли вы вашимъ положеніемъ?
Изъ толпы вышелъ высокій мужчина, съ окладистой бородой, и смѣло отвѣчалъ:
— Въ царствованіе ваше избавлены мы гоненія.
На другой день, въ 5 часовъ утромъ, императоръ принималъ у себя нѣсколько духоборцевъ, послѣ присутствовалъ при ихъ моленіи. Уходя, онъ сказалъ имъ:
— Я вашъ защитникъ, — и, обратясь къ намъ, присовокупилъ: — они люди добродѣтельные.
Въ 9 часовъ мы выѣхали изъ Терпѣнія въ Маріуполь. Сперва дорога шла духоборческими селеніями, потомъ колоніями менонитовъ, послѣ везли насъ селеніями нагайцевъ, казаковъ и грековъ. Такимъ образомъ, видѣли мы, какъ на пространствѣ 180 верстъ живутъ въ мирѣ и спокойствіи племена, различныя между собою вѣрою, обычаями, происхожденіемъ. За бывшимъ въ тотъ день обѣдомъ императоръ говорилъ съ удовольствіемъ о такой разительной картинѣ вѣротерпимости въ Россіи. Принцъ Гессенъ-Гомбургскій упомянулъ о слѣдующемъ случаѣ съ нимъ во время нашего путешествія по Крыму.
— Я, — сказалъ онъ, — протестантъ, со мною въ коляскѣ сидѣлъ графъ Кламмъ, католикъ, кучеромъ былъ русскій, слѣдовательно греческаго вѣроисповѣданія, форейторомъ — жидъ, а ѣхавшій подлѣ меня переводчикъ — магометанинъ.
Переночевавъ въ Маріуполѣ, мы продолжали 22-го мая путь въ Таганрогъ, имя котораго и поздній потомокъ не произнесетъ безъ горести. Здѣсь впослѣдствіи угасъ великій монархъ, въ которомъ всѣ любили человѣка. Императоръ провелъ два дня въ Таганрогѣ, осматривалъ его во всѣхъ подробностяхъ и обращалъ тѣмъ большее вниманіе на торговлю, что нашелъ ее несовсѣмъ согласною съ представленіями, какія сдѣланы были ему въ Одессѣ, за что онъ объявилъ строгій выговоръ новороссійскому генералъ-губернатору.
Мая 23-го императоръ отправился изъ Таганрога въ Новочеркаскъ. На дорогѣ, въ крѣпости св. Дмитрія, получилъ онъ донесеніе о кончинѣ фельдмаршала князя Барклая де-Толли и жалѣлъ о потерѣ любимаго имъ полководца. Узнавъ на границѣ Донской области, что для въѣзда его въ Новочеркаекъ приготовлены были тріумфальныя ворота, и на нихъ стихи, императоръ приказалъ снять ихъ. Донцы заставили доскою произведеніе своего барда. Оно было слѣдующаго содержанія:
"Объемлемы восторгомъ, радостно сердца
"Спѣшатъ во срѣтенье монарха и отца.
"Се Александръ днесь ту же благость намъ явилъ,
«Чѣмъ въ первый разъ Великій Петръ насъ озарилъ».
До 30-ти донскихъ генераловъ и множество штабъ-офицеровъ ожидали государя передъ Черкаскомъ. Онъ въѣхалъ въ городъ верхомъ на казачьей лошади и на казачьемъ сѣдлѣ и слѣдовалъ прямо въ соборъ, а оттуда въ домъ наказнаго атамана Иловайскаго 5-го. Здѣсь представлялись ему казачьи генералы и были удостоены самыхъ лестныхъ выраженій за ахъ службу въ послѣднія войны.
Въ 10 часовъ вечера императоръ былъ на балѣ, а на другой день объѣзжалъ верхомъ городъ, осматривалъ казенныя заведенія и посѣтилъ гробницу графа Платова, во время начальства котораго донцы стяжали себѣ самую блистательную страницу въ исторіи. Возвратясь, государь обѣдалъ со всѣми генералами и остатокъ дня провелъ въ дѣлахъ. Ночью онъ отправился въ Павловскъ. Прибывъ сюда 26-го, поздно вечеромъ, государь на слѣдующее утро слушалъ панихиду по князѣ Барилаѣ де-Толли, потомъ смотрѣлъ учебные драгунскіе эскадроны дивизіи Бенкендорфа и поѣхалъ въ принадлежащее графинѣ Орловой-Чесменской село Хрѣновое. Встрѣчая государя, графиня вручила ему дорогой подарокъ — письмо отъ императрицы Маріи Ѳеодоровны. Послѣ обѣда государь осматривалъ конскій заводъ и присутствовалъ на скачкѣ. Графиня Орлова подвела государю пять лошадей и подарила по одной каждому изъ насъ. Императоръ пожаловалъ прислугѣ ея 7.500 рублей и перстень въ 3.000 рублей управителю конскаго завода.
На слѣдующій день императоръ отправился въ Воронежъ, гдѣ остановился въ домѣ г. Тулинова. Вечеромъ его величество былъ на балу, а на другое утро, осмотрѣвъ учебные драгунскіе и конно-егерскіе эскадроны корпуса Бороздина, поѣхалъ въ Липецкъ. Переночевавъ здѣсь, императоръ отправился на ночлегъ въ Данковъ и на слѣдующее утро въ Рязань, куда пріѣхалъ часовъ въ 8 вечера, посѣтилъ балъ, на другое утро былъ на разводѣ, осмотрѣлъ казенныя заведенія и отправился въ Москву, гдѣ имѣлъ утѣшеніе впервые обнять новорожденнаго племянника своего, впослѣдствіи императора Александра Николаевича. По случаю этого радостнаго событія и пребыванія въ ней двора, Москва, обыкновенно лѣтомъ пустынная, являлась столицею шумною, блестящею. Въ началѣ іюня пріѣхалъ туда король прусскій и имѣлъ торжественный въѣздъ въ городъ. Нѣсколько дней спустя, происходила закладка храма Спасителя, въ воспоминаніе Отечественной войны. Въ полѣ дворъ возвратился въ Петербургъ, и вскорѣ начались приготовленія къ отъѣзду государя на Ахенскій конгрессъ и обѣихъ императрицъ въ чужіе края.