Замок Трамбль (Бернар)/ДО

Замок Трамбль
авторъ Ж. Бернар, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: французскій, опубл.: 1878. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: журнал "Библиотека для чтения. Ноябрь-декабрь 1878.

БИБЛІОТЕКА ДЛЯ ЧТЕНІЯ. Ежемесячный журналъ Ноябрь-декабрь 1878 С.-ПЕТЕРБУРГЪ. ТИПОГРАФІЯ В. С. БАЛАШЕВА. Екатерининскій каналъ, между Вознесенскимъ и Маріинскимъ мостами, д. № 90—1.

1878.

Ж. БЕРНАРЪ.

ЗАМОКЪ ТРАМБЛЬ
РОМАНЪ.

Часть I.

I.
Возвращеніе къ родному очагу.

— Графъ умеръ!

Это былъ единственный отвѣтъ, котораго могли добиться на всѣ свои вопросы двѣ особы, остановившіеся въ экипажѣ у рѣшетки замка Монторни, между Бомъ-ле-Дамъ и Безансономъ.

Спустя минуту, тяжелая рѣшетка отворилась и карета помчалась къ замку, по широкой аллеѣ парка.

Былъ іюль мѣсяцъ. Растительность была въ полномъ блескѣ, деревья покрыты густою, свѣжею листвою. Послѣдніе лучи чуднаго заката еще обливали золотомъ и пурпуромъ кустарники, окаймлявшіе вдали линію горизонта.

Въ каретѣ сидѣли, какъ мы уже сказали, двое. Это были человѣкъ уже немолодыхъ лѣтъ, но здоровый и крѣпкій, высокаго роста, и молодая дѣвушка, лицо которой было совершенно закрыто густымъ вуалемъ

Оба они молчали, какъ бы поглощенные мыслями о чемъ-то важномъ, и не обращали никакого вниманія на разстилавшуюся передъ ними картину.

Слышенъ былъ только шумъ колесъ и глухой стукъ копытъ по мелкому песку аллеи.

Вдругъ молодая дѣвушка прервала молчаніе.

— Бѣдный отецъ! вскричала она, подавляя глубокій вздохъ.

Ея спутникъ вздрогнулъ и бросилъ на нее удивленный взглядъ, который, въ подобную минуту, могъ показаться страннымъ.

Однако Робертъ де-Ламбакъ не былъ лишенъ ни ума, ни чувства.

Правда, его лицо носило слѣды бурной жизни, его черты выражали скрытность и грубость, но было невозможно не признать въ немъ человѣка благороднаго происхожденія.

Молодая дѣвушка снова погрузилась въ молчаніе. Де-Ламбакъ сталъ нетерпѣливо крутить свои сѣдые усы и барабанить пальцами по стеклу.

Между тѣмъ, карета была уже въ нѣсколькихъ шагахъ отъ замка.

— Наконецъ! сказалъ ворчливымъ тономъ де-Ламбакъ. Теперь вы у себя, мадемуазель Маргарита де-Монторни… Оправьтесь и подумайте о томъ, что вамъ еще остается дѣлать.

— Я не могу ни о чемъ думать… кромѣ моего бѣднаго отца! отвѣчала молодая дѣвушка, голосомъ, прерываемымъ рыданіями.

Экипажъ остановился. Двери замка тотчасъ отворились безъ шума, и нѣсколько слугъ вышли на встрѣчу путешественникамъ.

Одинъ изъ нихъ приблизился къ Маргаритѣ и сказалъ ей въ полголоса:

— Безъ сомнѣнія, я имѣю честь говорить съ графиней де-Монторни?

Маргарита кивнула головой и лакей продолжилъ:

— Баронъ и баронесса де-Рошбейръ ожидаютъ графиню въ салонѣ.

Спустя минуту, Маргарита, въ сопровожденіи де-Ламбака, входила въ салонъ, гдѣ встрѣтили ее супруги де-Рошбейръ, которые, въ силу одного параграфа завѣщанія графа, дѣлались владѣтелями замка де-Монторни, конечно, еслибы этому не воспротивилась Маргарита.

Но захотѣла ли бы она начинать процессъ, котораго неизвѣстная развязка могла быть для нея болѣе вредной, чѣмъ полезной.

Наконецъ, тѣло ея отца еще лежало въ замкѣ. Неужели въ это время дочь могла противиться исполненію его послѣдней воли?

Салонъ, въ которомъ произошла встрѣча, назывался салономъ Ванъ-Дика, потому что онъ былъ украшенъ тремя или четырьмя большими, обдѣланными въ богатыя золотыя рамки, портретами, работы этого знаменитаго художника.

Это были портреты знаменитыхъ предковъ графа де-Монторни.

Около одного изъ нихъ стоялъ новый владѣлецъ замка, человѣкъ лѣтъ пятидесяти-пяти, съ изящными манерами и привѣтливой улыбкой, но лицо котораго нисколько не напоминало черты его славныхъ предковъ.

Его жена, почти такихъ же лѣтъ, какъ и онъ самъ, сидѣла около него. Лицо ея дышало добротою и сохраняло еще слѣды нѣкогда блестящей красоты.

Тутъ же находился г. Симоне, нотаріусъ покойнаго графа, толстый и приземистый, одѣтый въ черное, съ лицомъ, окаймленнымъ рѣдкими бакенбардами.

Баронесса де-Рошбейръ первая встрѣтила молодую графиню.

— Мое дорогое дитя, сказала она, протягивая ей руку, извините за печальный пріемъ, который мы принуждены вамъ сдѣлать.

Въ эту минуту Маргарита отбросила назадъ вуаль, покрывавшій ея лицо.

Ей было въ это время восемьнадцать лѣтъ, но она казалась моложе своего возраста. Она была нѣжна и граціозна, какъ фея, поэтъ назвалъ бы ее Титаніей. Ея робость доходила до ребячества и ея розовыя щеки, обрамленныя густыми прядями черныхъ волосъ, выдавали ея малѣйшее волненіе. Поэтому, при словахъ баронессы, она зардѣлась яркимъ румянцемъ и слезы, которыя она напрасно старалась удержать, отуманили ея большіе, голубые глаза.

Баронесса внезапно почувствовала глубокое влеченіе къ этому нѣжному созданію, оставшемуся одинокимъ на землѣ.

— Я понимаю, что вы должны испытывать, сказала она. Пусть, по крайней мѣрѣ, васъ утѣшитъ вѣсть, что вашъ отецъ умеръ безъ страданій, благословляя васъ, мое бѣдное дитя. Я не могу и не хочу говорить теперь болѣе. Вы слишкомъ утомлены и взволнованы, вамъ необходимъ отдыхъ и спокойствіе.

Въ это время баронъ де-Рошбейръ и де-Ламбакъ обмѣнялись пожатіемъ руки.

— Мы вамъ такъ много обязаны, говорилъ баронъ, за ваше согласіе сопровождать графиню въ этомъ печальномъ путешествіи. Мы только потому злоупотребили вашей любезностью, что бѣдный графъ такъ откладывалъ пріѣздъ дочери, что, въ рѣшительную минуту, намъ было невозможно отыскать кого-нибудь другаго, кому бы мы могли поручить графиню.

— О! ваше порученіе, право, нисколько не тягостно для меня, отвѣчалъ де-Ламбакъ, любезнымъ и въ тоже время сердечнымъ тономъ. Какъ и всѣ, кто имѣлъ счастіе узнать вашу племянницу, я питаю къ ней глубокую привязанность, и очень счастливъ, что могъ оказать ей эту ничтожную услугу…

— Мадемуазель де-Монторни не моя племянница, прервалъ баронъ, и я очень объ этомъ сожалѣю, такъ какъ въ этомъ случаѣ… Богъ знаетъ, что съ ней будетъ, заключилъ онъ, какъ бы говоря самъ съ собой и такъ тихо, что де-Ламбакъ едва уловилъ смыслъ его словъ.

Затѣмъ Рошбейръ пожалъ руку молодой графини и обратился къ ней съ нѣсколькими банальными вопросами о здоровьи, о дорожныхъ приключеніяхъ.

Его глубоко тронули отвѣты молодой дѣвушки, которая, въ своей наивной простотѣ, казалось, не понимала громадности поразившаго ее горя.

Мущины, по большей части, не любятъ выказывать чувствительность характера. Баронъ де-Рошбейръ, далеко не будучи исключеніемъ изъ этого правила, ни за что въ мірѣ ее согласился бы взять на себя роль утѣшителя.

Облако, омрачившее лобъ де-Ламбака, при послѣднихъ словахъ барона, скоро разсѣялось, уступивъ мѣсто обычному выраженію смѣлой хитрости.

Стоя и возвышаясь надъ окружающей его группой, онъ мало гармонировалъ съ остальными.

Въ немъ было что-то такое непонятное, что возбуждало скорѣе отвращеніе, чѣмъ симпатію, но нельзя было сказать опредѣлительно, что это было именно.

Онъ обращалъ большое вниманіе на свою наружность. Его лицо, дышавшее здоровьемъ, было всегда тщательно выбрито, исключая длинныхъ, сѣдыхъ усовъ, скрывавшихъ его рѣзко очерченный ротъ

Его глаза, большіе и выдающіеся, смотрѣли проницательно, почти нахально. Толстыя жилы ясно обрисовывались на его широкомъ и низкомъ лбу, и переплетались узлами. Глубокія морщины еще болѣе заставляли выдѣляться крупныя и рѣзкія черты его лица.

Наконецъ пришла очередь нотаріуса обратить на себя вниманіе.

Для него было особенно важно не остаться незамѣченнымъ богатымъ барономъ, наслѣдникомъ замка.

Онъ былъ въ теченіе четырнадцати лѣтъ повѣреннымъ графа и надѣялся въ новое царствованіе сохранить за собой этотъ важный и выгодный постъ. Онъ претендовалъ быть единственнымъ человѣкомъ, способнымъ управлять землями Монторни, знающимъ до малѣйшихъ подробностей цѣну земель, условія найма, возобновленія контрактовъ, заключенія ихъ и т. п.

Отведя въ сторону барона де-Рошбейръ, Симоне началъ съ оживленіемъ говорить ему объ акціяхъ, лежавшихъ въ различныхъ ящикахъ, о вещахъ изъ мебели, на которыя слѣдуетъ наложить печати, о деньгахъ, положенныхъ въ различныхъ банкахъ, французскихъ и иностранныхъ, о серебрѣ, о фамильныхъ брилліантахъ.

Между тѣмъ баронесса, не принимавшая участія въ этомъ разговорѣ и все вниманіе которой привлекла Маргарита, дружески настояла, чтобы молодая дѣвушка пошла въ приготовленныя для нея комнаты отдохнуть.

Помѣщеніе графини состояло изъ спальни и расположенныхъ по бокамъ ея уборной и маленькой гостинной, роскошно убранной и носившей названіе розовой отъ цвѣта дорогихъ шелковыхъ обой, покрывавшихъ ея стѣны.

Скромный гардеробъ Маргариты былъ уже сюда перенесенъ и ее ожидала одна изъ служанокъ замка, назначенная ей для прислуги, такъ какъ у Маргариты не было горничной, а въ замкѣ, среди суеты, никто и не вспомнилъ объ этомъ.

— Ахъ! какой сегодня печальный день для всѣхъ насъ! сказала со вздохомъ служанка. Бѣдный господинъ! Онъ былъ такой благородный, такой добрый!… И вы, мой бѣдный ягненочекъ… Извините, ваше сіятельство, я вѣдь васъ видѣла еще крошечной, я такъ часто носила васъ на рукахъ; но конечно вы ужь позабыли вашу старую Манонъ…

Пока Манонъ говорила, Маргарита держала у глазъ свои платокъ.

— Нѣтъ! Я еще помню мою добрую Манонъ, отвѣчала она послѣ минутнаго молчанія. Я рада что нашла хоть одно знакомое лицо въ этомъ домѣ, гдѣ все кажется мнѣ чужимъ.

Эти слова были произнесены такимъ искреннимъ и сердечнымъ тономъ, что проникли до глубины сердца старой служанки. Ея глаза невольно наполнились слезами.

Въ этотъ день обѣдъ былъ гораздо позже обыкновеннаго. Пробило девять часовъ, а за столъ еще не садились.

Воспользовавшись этимъ временемъ, Симоне имѣлъ удовольствіе все разсматривать, розыскивать, накладывать печати на различныя цѣнности, дѣлая при этомъ видъ, что онъ занимается этимъ противъ воли.

Наконецъ онъ простился со своимъ новымъ кліентомъ.

За столомъ собрались баронъ и баронесса Рошбейръ и де-Ламбакъ. принявшій ихъ приглашеніе остаться въ замкѣ. Молодая графиня не выходила изъ своихъ комнатъ.

Спустя нѣсколько часовъ свѣтъ исчезъ мало по малу во всѣхъ частяхъ замка, исключая залы, гдѣ графъ Шарль де-Монторни спалъ послѣднимъ сномъ, и розовой гостинной, гдѣ, опустившись въ глубокое старинное кресло, сидѣла дочь покойнаго; но на лицѣ молодой дѣвушки уже не было выраженія дѣтской невинности.

Уже первые отблески зари показались на горизонтѣ, когда молодая графиня вспомнила объ отдохновеніи.

Опуская на подушку свою очаровательную головку она прошептала:

— Ему оставленъ Монторни, хорошо; но земли Пуатре въ Дофине и Вильменъ въ Ерёзѣ мои, и во всякомъ случаѣ я графиня де-Монторни!…

Мысли по меньшей мѣрѣ странныя для молодой дѣвушки въ подобную минуту.

II.
Взглядъ назадъ

Графа Шарля де-Монторни преслѣдовало несчастіе въ теченіе всей его жизни.

По своему рожденію и богатству владѣтель Монторни, Пуатре и Вильмена могъ надѣяться на участь достойную зависти, но судьба далеко не всегда сдерживаетъ свои обѣщанія.

Уже въ коллегіѣ товарищи называли его «бѣднымъ Шарлемъ». Ни одинъ изъ нихъ не былъ такъ часто и строго наказываемъ и за малѣйшія проступки и часто даже вмѣсто настоящихъ виновниковъ.

Таково было для него начало науки жизни.

Съ разсудительнымъ умомъ, добрымъ и мужественнымъ сердцемъ, графъ соединялъ почти женственную мягкость: качество опасное для молодаго человѣка, который рано остался одинокимъ на свѣтѣ, сдѣлавшись полновластнымъ господиномъ своихъ поступковъ и своего состоянія.

Обманутый и осмѣянный въ тысячѣ видахъ, какъ въ дружбѣ, такъ и въ любви, наскучивъ льстецами, нагло эксплуатировавшими его доброту, бросивъ манію заводить дорогихъ лошадей, которые едва не брали приза Дерби, но въ концѣ концовъ оставались безъ всякихъ призовъ, Шарль рѣшился наконецъ бросить все это и принялъ энергическое рѣшеніе съ цѣлью достигнуть спокойнаго и тихаго счастія, о которомъ онъ мечталъ, но которое постоянно убѣгало отъ него.

Онъ задумалъ жениться на доброй и скромной молодой дѣвушкѣ; онъ надѣялся руководить ея умомъ и сердцемъ, еще незнакомымъ съ соблазнами этого ада, который называется Парижемъ. Онъ думалъ внушить ей если не любовь, то долгую и серьезную привязанность, безграничное довѣріе во всѣхъ случаяхъ жизни.

Не одинъ уже человѣкъ до графа де-Монторни преслѣдовалъ подобную мечту и послѣ многочисленныхъ и тяжелыхъ испытаній долженъ былъ признаться въ своемъ разочарованіи.

Таже участь постигла и несчастнаго Шарля де-Монторни.

Думая что нашелъ свой идеалъ, онъ женился на дочери одного храбраго офицера, красивой дѣвушкѣ, скромнаго и покорнаго вида, съ голубыми глазами, которые она постоянно держала опущенными. Изъ всѣхъ удовольствій ей были знакомы только пансіонскія балы, гдѣ она танцовала со своими подругами.

Она говорила мало и ея слова дышали всегда наивной простотой, такъ какъ она была воспитана по принципамъ добраго стараго времени.

Съ робко опущенными глазами и наивнымъ взволнованнымъ голосомъ произнесла молодая пансіонерка торжественное «да», которое соединило ея судьбу съ судьбой графа де-Монторни.

Но едва графиня Марта де-Монторни почувствовала себя свободной отъ родительской власти, какъ маска упала съ ея прекраснаго лица и истина явилась во всей своей наготѣ.

Характеръ, скрывавшійся подъ обманчивой оболочкой, скоро развился въ полной силѣ и Марта де-Монторни сдѣлалась самой совершенной кокеткой, какую только можно было встрѣтить.

Это былъ ужасный ударъ для надеждъ, которыя питалъ нѣжный и любящій мужъ. Всѣ его иллюзіи разсѣялись.

Напрасно мечталъ онъ о внутреннемъ раѣ, гдѣ избранная имъ Ева, воспитанная вдали отъ искушеній свѣта, посвятила бы себя безраздѣльно его счастію.

Однако онъ любилъ ее на столько, что сдѣлался рабомъ ея малѣйшихъ желаній и капризовъ; напрасно старался онъ бороться противъ этой слабости, Марта, какъ она хвасталась своимъ интимнымъ подругамъ, вертѣла имъ какъ хотѣла.

Когда оружіе кокетства, слезы и улыбки не достигали цѣли, молодая женщина топала гнѣвно ногой и съ видомъ наружной холодности осыпала мужа ѣдкими колкостями.

Это былъ непокорный и бурный характеръ, вспыхнувшій тѣмъ съ большей силой, что онъ былъ долго подавленъ.

Пока Марта жила у отца, добраго человѣка, съ честнымъ и прямымъ сердцемъ, и у матери, женщины религіозной и простой, она оставалась, такъ сказать, въ состояніи куколки. Но, сдѣлавшись графиней, оне развила свои розовыя крылья, усыпанныя золотыми звѣздами; куколка обратилась въ блестящаго мотылька.

Она снова увлекла графа въ водоворотъ парижской жизни и удовольствій, который тотъ навсегда думалъ было покинуть.

Безполезно слѣдить шагъ за шагомъ за жизнью этой такъ дурно подобранной пары.

Со всякой другой женой Шарль де-Монторни могъ бы быть очень счастливъ. Со всякимъ другимъ мужемъ Марта могла бы сдѣлаться хорошей женой.

Графиня создала мужу жизнь исполненную мученій и послѣ нѣсколькихъ лѣтъ неравной борьбы наступилъ наконецъ роковой кризисъ.

Легкій мотылекъ запятналъ грязью свои свѣтлыя крылья и безумно бросился въ манящій огонь, который долженъ былъ его сжечь.

Графиня де-Монторни убѣжала изъ подъ супружескаго крова въ сопровожденіи молодаго русскаго дипломата.

Этотъ скандалъ произошелъ въ центрѣ Парижа. Когда извѣстіе о немъ проникло въ жокей-клубъ, члены этого почтеннаго учрежденія объявили, что но истинѣ непонятно, почему графиня не пустилась раньше на этотъ путь и что супруга, отнынѣ осужденная на кочевую жизнь, не была въ концѣ концовъ большой потерей для графа де-Монторни, который, напротивъ., долженъ былъ считать себя счастливымъ, что такъ дешево отъ нея отдѣлался.

Каждый сообщалъ свои комментаріи объ этомъ событіи и общее убѣжденіе было то, что дѣло кончится, какъ слѣдуетъ быть, разводомъ.

Какъ и о всякой скандальной исторіи, объ этомъ говорили недѣлю… потомъ позабыли.

Графъ Шарль де-Монторни былъ однако не такой человѣкъ, чтобы отдавать себя на жертву праздному любопытству толпы, требуя развода по суду.

Наконецъ онъ былъ слишкомъ тяжело пораженъ, чтобы думать объ удовлетвореніи и мщеніи.

Его жена была пуста и легкомысленна, онъ это зналъ; не разъ онъ въ тайнѣ страдалъ видя легкость ея ума и слабость ея характера, но ему была противна самая мысль признать виновной эту женщину, которую онъ такъ любилъ и которую, не смотря на ея проступки, все еще продолжалъ любить.

Но мѣра переполнилась. Онъ не могъ далѣе переносить. Онъ хотѣлъ было еще сомнѣваться, но истина была слишкомъ очевидна, такъ какъ несчастная оставила неопровержимыя доказательства своихъ ошибокъ и заблужденій.

Компрометирующія письма, которыя она по разсѣянности позабыла уничтожить или взять съ собой, доказали обманутому мужу на сколько она была недостойна его любви.

Не было ни одного письма, въ которомъ надъ нимъ не насмѣхались бы презрительно.

Онъ былъ игрушкой женщины, которая могла внушать только презрѣніе. Какъ завидовалъ несчастный Шарль де-Монторни простому работнику, котораго при возвращеніи съ работы встрѣчаетъ съ ласковой улыбкой его честная подруга.

Скоро графъ исчезъ и въ Парижѣ никто не зналъ что съ нимъ сдѣлалось.

Болѣе всего распространенный слухъ говорилъ, что графъ вызывалъ любовника Марты, но что храбрый дипломатъ отказался дать удовлетвореніе человѣку, котораго онъ такъ жестоко оскорбилъ.

Прибавляли, что графъ не могъ выносить вида Маргариты де-Монторни — его единственной дочери, которой въ то время было едва восемь лѣтъ.

Какъ могъ графъ разстаться со своей дочерью?…

Это случилось благодаря тому, что дѣвочка и чертами лица и характеромъ слишкомъ напоминала ту, которая разрушила счастье всей его жизни.

Графъ, говорили, отдалъ дочь въ одинъ изъ отдаленныхъ монастырей, а самъ поселился навсегда въ своемъ замкѣ Монторни.

Дѣйствительно, ни въ клубахъ, ни въ парижскихъ салонахъ не стало болѣе видно графа. Онъ упорствовалъ жить въ абсолютномъ одиночествѣ, не принимая визитовъ и не дѣлая ихъ никому, считаясь въ странѣ мизантропомъ.

Но человѣкъ не выноситъ бездѣйствія. Шарль де-Монторни сталъ заниматься хозяйствомъ и сдѣлавшись опытнымъ агрономомъ довелъ управленіе землями до совершенства.

Не было ни одной избушки или хижины, которую онъ не сдѣлалъ бы здоровой и удобной для житья, изгоняя отовсюду бѣдность. Поэтому окрестности Монторни не знали тѣхъ лихорадокъ, которыя такъ свирѣпствуютъ среди крестьянъ.

Конечно, ни одинъ владѣтель не былъ такъ уважаемъ и любимъ всѣми, какъ графъ Шарль де-Монторни.

Время — этотъ великій врачъ-чудотворецъ, конечно утишило бы горе графа, но никогда не согласился бы онъ выставлять жадному взгляду любопытныхъ старыя, полузажившія раны своего сердца.

Его жена умерла и написала ему передъ смертью, умоляя о прощеніи.

Онъ получилъ въ одно и тоже время и это письмо, носившее слѣды слезъ, едва понятное, безъ подписи, и оффиціальное извѣстіе о томъ, что писавшая эти строки уже скончалась.

Графъ не хотѣлъ видѣть своей дочери; онъ не жалѣлъ денегъ на ея воспитаніе, но отецъ и дочь не встрѣчались ни разу. Онъ даже не писалъ къ ней, запретивъ и ей писать къ нему.

Письма графа были всегда адресованы на имя настоятельницы монастыря, а не на имя графини де-Монторни.

Ребенокъ сдѣлался взрослой дѣвушкой, но графъ не измѣнялъ своего рѣшенія. Только подъ ледянымъ дыханіемъ смерти графъ понялъ, какъ несправедливъ былъ онъ отталкивая отъ себя ни въ чемъ невиновнаго ребенка и ему захотѣлось увидѣть у своего изголовья лицо Маргариты.

Было слишкомъ поздно; послѣднее желаніе графа де-Монторни не могло быть исполнено.

Еслибы онъ прожилъ днемъ болѣе, это имѣло бы важный результатъ и безъ сомнѣнія предупредило бы большія несчастія. Но глаза его закрылись навсегда прежде чѣмъ онъ успѣлъ увидѣть свою дочь, и Маргарита нашла только трупъ отца.

III.
Еще о прошломъ.

Монастырь Кармелитокъ расположенъ около Мезонъ-Лафитъ, въ нѣсколькихъ километрахъ отъ города и замка Сенъ-Жерменъ.

Это было, какъ и большая часть французскихъ монастырей, обширное зданіе изъ тесаннаго камня, смѣшанной архитектуры, стиля Renaissance эпохи Франциска I и готическаго.

Происхожденіе этого монастыря не теряется во мракѣ вѣковъ.

Его существованіе не восходитъ ранѣе царствованія благочестиваго монарха Карла X, при которомъ онъ былъ построенъ среди очаровательной мѣстности на мѣстѣ другаго монастыря кармелитокъ, сожженнаго въ 1793 году.

Герцогиня Беррійская, невѣстка короля, хотя и не отличавшаяся особенной набожностью, сдѣлалась основательницей этого монастыря, и приношенія благочестивыхъ жертвователей, увлеченныхъ модой или желаніемъ сдѣлать пріятное герцогинѣ, начали наполнять монастырскую кассу по мѣрѣ того, какъ работы подвигались впередъ.

Но увы! Рабочіе уже оканчивали послѣднія работы по внутренней отдѣлкѣ монастыря, архіепископъ парижскій собирался освятить его въ присутствіи всего аристократическаго предмѣстья, какъ вдругъ революція 1830 года разстроила программу этого торжества.

Вмѣсто того, чтобы стоя на колѣняхъ на монастырскомъ дворѣ принимать благословеніе прелата, всѣ эти рабочіе — маляры, позолотчики, стекольщики, каменьщики, столяры, вооружившись пиками и мушкетами, шумно бѣжали въ Парижъ помогать истребленію швейцарской стражи христіаннѣйшаго величества.

Поэтому монастырь былъ доконченъ только въ царствованіе Луи-Филиппа и нашелъ тогда въ обществѣ лишь слабую поддержку. Вклады были рѣдки и незначительны, поэтому монахини начали брать къ себѣ на воспитаніе молодыхъ дѣвушекъ.

Такъ графъ де-Монторни помѣстилъ здѣсь свою единственную дочь подъ надзоръ настоятельницы монастыря.

Настоятельница обѣщала обращаться съ ребенкомъ какъ мать и сдержала свое слово. Учителя и учительницы наперерывъ старались объ образовоніи молодой графини; она не знала что такое строгость или несправедливость.

Но не смотря на всѣ заботы настоятельницы, годы, проведенные Маргаритою въ душныхъ монастырскихъ стѣнахъ, были очень печальны.

Развлеченія не входили въ планъ воспитанія учрежденій этого рода; подруги Маргариты, имѣвшія родныхъ внѣ монастыря, уѣзжали каждый годъ на вакаціи. И съ какимъ нетерпѣніемъ ожидали они всегда этой блаженной минуты! Какимъ же длиннымъ и скучнымъ должно было казаться это время бѣдному, покинутому ребенку, котораго единственное развлеченіе состояло въ прогулкѣ по монастырскому саду, окруженному высокой и мрачной стѣной.

Когда Маргаритѣ пошелъ шестнадцатый годъ, ея здоровье начало видимо разстроиваться, такъ что монастырскій докторъ г. Маріонъ счелъ необходимымъ серьезно переговорить объ этомъ съ настоятельницей.

— Эта дѣвочка, замѣтилъ онъ, очень скучаетъ. Она похожа на птицу въ клѣткѣ; если ей не дадутъ болѣе воздуха и свободы она проживетъ не долго. Необходимо измѣнить монотонную и спокойную жизнь, которую она принуждена вести. Я могъ бы, продолжалъ онъ, познакомить ее съ однимъ семействомъ, въ которомъ я лечу. Они тоже изъ Франшъ-Конте, какъ и графиня, а разговоры о родинѣ составляютъ лучшее лекарство отъ носталгіи… Это семейство недавно пріѣхало сюда и живетъ въ старомъ замкѣ Трамбль въ двухъ километрахъ отсюда.

Докторъ говорилъ о семействѣ де-Ламбакъ, состоявшемъ изъ де-Ламбака, его жены, племянницы Генріетты Жаке, молодой дѣвушки почти однихъ лѣтъ съ Маргаритой де-Монторни, и де-Ламбака-сына, котораго г. Маріонъ не видалъ ни разу, такъ какъ онъ былъ въ это время въ Алжирѣ со своимъ полкомъ.

Это были видимо люди хорошаго круга, госпожа де-Ламбакъ была очень добра и любезна и докторъ не сомнѣвался, что здѣсь будутъ очень рады посѣщенію графини Маргариты.

Настоятельница вѣрила безусловно старому доктору, но она обязана была дѣйствовать какъ можно предусмотрительнѣе и осторожнѣе во всемъ, что касалось пансіонерокъ. Правила монастыря были самыя строгія и всякія посѣщенія, исключая близкихъ родственниковъ были безусловно запрещены.

Но дочь графа де-Монторни, такъ аккуратно платившаго, какія бы счеты ему не представляли, казалась почтенной настоятельницѣ исключительнымъ существомъ.

Сверхъ того невозможно было отрицать, что щеки молодой дѣвушки блѣднѣли, и она видимо худѣла отъ скуки и печали. Это побудило настоятельницу отступить немного отъ правилъ, тѣмъ болѣе, что какъ она узнала, де-Ламбаки были во всѣхъ отношеніяхъ достойны уваженія.

Тогда предложеніе доктора было принято, и тотъ поспѣшилъ представить де-Ламбакамъ графиню Маргариту, которая съ этого дня стала часто бывать въ замкѣ Трамбль.

Мы должны прибавить, что въ этихъ прогулкахъ Маргаритѣ всегда сопутствовала старая, дряхлая Пьеретта, монахиня низшаго ордена, которая была привратницей монастыря, и въ то ше время смотрѣла за птичникомъ, молочной и прачешной.

Если же время, выбранное для посѣщенія замка было послѣ заката солнца, что часто случалось зимой, то тогда свита увеличивалась садовникомъ съ факеломъ и толстой суковатой палкой, вполнѣ безполезной, такъ какъ ничто не могло угрожать мирнымъ обитательницамъ монастыря.

Это знакомство съ людьми своей родины, создало для Маргариты новую жизнь. Она цѣлые часы проводила съ ними въ разговорахъ.

Запущенный видъ сада, прилегавшаго къ старому замку, для глазъ Маргариты представлялъ пріятный контрастъ съ безукоризненной чистотой и строгимъ порядкомъ царствовавшимъ въ монастырѣ. Въ этомъ отношеніи настоятельница была очень взыскательна и строга. Паркетъ залъ блестѣлъ какъ зеркало, дворы выложенные плитою были ежедневно мыты, а аллеи сада вычищены и выметены съ такимъ же стараніемъ съ какимъ звонили Angelus. Всякая вещь была вымыта и вычищена и стояла на разъ поставленномъ мѣстѣ.

Но эта строгая симметрія, эта методическая пунктуальность были слишкомъ монотонны для пылкаго воображенія молодой дѣвушки, тогда какъ въ замкѣ Трамбль, нѣкоторый безпорядокъ, природная безпечность, открывали широкое поле романическимъ идеямъ, которымъ не было пищи въ прозаическихъ стѣнахъ монастыря.

Старый и разрушенный замокъ, внутри не вполнѣ меблированный, въ которомъ ни одна комната не была обитаема, благодаря непрочности крыши, снаружи представлялъ живописный видъ съ своими высокими башеньками, съ гигантскими флюгерами на крышахъ, которые при малѣйшемъ вѣтрѣ глухо скрипѣли на петляхъ.

Надъ главнымъ входомъ въ замокъ видны были остатки каменнаго щита, на которомъ можно было еще разглядѣть слѣды герба, обезображеннаго молоткомъ революціонеровъ.

На дворѣ высокая и густая трава совершенно скрывала находившійся на срединѣ загрязненный бассейнъ; въ глубинѣ виднѣлись обширныя конюшни, давно уже совершенно пустыя, затѣмъ въ углу возвышалась старинная голубятня, нѣчто въ родѣ каменной башенки солидно построенной, на крышѣ которой еще кружились и ворковали породистые голуби.

Лучшимъ украшеніемъ замка былъ обширный садъ; но давно уже заброшенный, онъ представлялъ картину полнаго безпорядка и разрушенія.

Пруды были до такой степени покрыты водорослями и тиной, что карпы едва находили мѣсто гдѣ бы имъ можно было погрѣться на солнцѣ, поиграть своею золотистою чешуей.

Среди этого хаоса трудно было отличить цвѣты и фруктовыя деревья, такъ они были затеряны среди сорныхъ травъ и зарослей.

Вѣтви деревьевъ спускались такъ низко, что дѣлали непроходимыми многія дорожки, усыпанныя полусгнившими листьями. Аллеи напоминали собою болотистые луга.

Однимъ словомъ это была скорѣе пустыня чѣмъ оазисъ. Всего печальнѣе казалось мѣсто, гдѣ находились большія солнечныя часы и старая заброшенная теплица, почти обратившаяся въ прахъ.

Тамъ и сямъ виднѣлись стволы деревьевъ, поваленныхъ бурей, а не рукой человѣка. Они представляли самыя странныя формы; одинъ напоминалъ крестъ, другой дракона, иные какія-нибудь фантастическія, необыкновенныя фигуры. Кусты, давно уже незнавшія ножницъ садовника, сплелись въ густую, непроходимую ограду, за которой мирно росли терновникъ и чертополохъ.

Вообще замокъ не имѣлъ большой цѣнности. Онъ принадлежалъ богатому человѣку, жившему въ Парижѣ, и казалось мало заботившемуся объ этой частицѣ своихъ владѣній.

Замокъ былъ порученъ одному изъ Сенъ-Жерменскихъ нотаріусовъ, который отдалъ его въ наймы де-Ламбаку за весьма скромную цѣну.

Де-Ламбакъ не гнался за удобствомъ помѣщенія, только бы плата была не слишкомъ высока…

Но мы посвятили этому семейству отдѣльную главу, такъ какъ оно призвано играть важную роль въ нашемъ разсказѣ.

IV.
Обитатели замка Трамбль.

Робертъ де-Ламбакъ владѣтель богатыхъ земель того же имени въ Эро, былъ въ свое время важнымъ лицомъ.

Его самые ожесточенные враги, а ихъ у него было много, не могли отрицать знатности его происхожденія и родственныхъ связей, соединявшихъ его съ знатнѣйшими фамиліями Франціи.

Де-Ламбаки были нѣкогда полновластными повелителями въ Эро, но эти времена прошли, чтобы болѣе не возвращаться.

Замокъ де-Ламбакъ со всѣми прилежащими къ нему землями былъ проданъ съ молотка, и сдѣлался собственностью богатаго дрогиста изъ улицы Ломбардъ, тогда какъ наслѣдникъ этого имени и этихъ старыхъ владѣній, котораго рожденіе было привѣтствовано колокольнымъ звономъ на десять лье вокругъ, проводилъ жизнь куря изъ экономіи плохія сигары, и существуя единственно небольшимъ доходомъ отъ капитала, положеннаго отцемъ его жены, предусмотрительнымъ комерсантомъ въ банкъ на вѣчное время; мѣра, которую вполнѣ оправдывало поведеніе зятя.

Вотъ что сдѣлали игра, страсть къ лошадямъ, и чрезмѣрно роскошная жизнь изъ Роберта де-Ламбака, единственнаго сына Клода де-Ламбака и Леонтины Демутьеръ, добрыхъ и честныхъ людей, немного простыхъ и необразованныхъ, но умершихъ уважаемыми всѣми кто ихъ зналъ, и бывшими дѣйствительно достойными этого уваженія.

Было бы несправедливо считать Роберта де-Ламбака человѣкомъ лишеннымъ способностей. Съ сильнымъ воображеніемъ и смѣлостью выходившими изъ ряда вонъ, онъ соединялъ умъ и образованность, но его стремленіе къ дѣятельности и движенію не знало границъ.

Онъ пристрастился къ скачкамъ, въ то время когда французскія коннозаводчики далеко уступали своимъ собратьямъ но ту сторону Ла-Манша; онъ рисковалъ огромными суммами на пари всякаго рода, но этимъ еще не ограничивалась его расточительность.

Игра развлекала его не меньше скачекъ. Еслибы онъ занимался одними лошадьми, быть можетъ его усилія увѣнчались бы нѣкоторымъ успѣхомъ, такъ какъ онъ былъ дѣятеленъ и предпріимчивъ. Но онъ впутывался во многія дѣла, сомнительныя съ точки зрѣнія честности и участвовалъ въ различныхъ скандальныхъ исторіяхъ.

Карты и кости были злыми духами, которымъ онъ продалъ свою душу. Счастье, сначала ему благопріятствовавшее, скоро оставило его, и онъ неудержимо скатился въ бездну, изъ которой нѣтъ спасенія.

Страсть къ игрѣ поглотила все, земли, дома, собакъ, лошадей; ему не осталось ничего, абсолютно ничего…

Въ этой скромной деревнѣ, гдѣ де-Ламбакъ скрывалъ свою бѣдность, въ этомъ полуразрушенномъ замкѣ, котораго упадокъ наводилъ на мысль о быломъ блескѣ, такъ какъ и въ самомъ Робертѣ де-Ламбакѣ сохранились признаки расы, подъ этой-то скромной крышей, приняли де-Ламбакъ и его жена молодую графиню де-Монторни.

Госпожа де-Ламбакъ, какъ и всѣ женщины, которыхъ рокъ принуждаетъ раздѣлять съ мужемъ изгнаніе, была по словамъ всѣхъ добрымъ геніемъ своего мужа, но геніемъ робкимъ, котораго крылья были связаны слѣпой любовью и неспособнымъ спасти отъ разоренія расточителя, такъ твердо рѣшившагося разориться.

Но все-таки благодаря ей разореніе не было полнымъ. Проценты съ капитала, положеннаго отцемъ на ея имя, были единственнымъ рессурсомъ всей семьи.

Однако Марія Жаке принесла мужу богатое приданое, но оно растаяло какъ и все остальное.

Госпожа де-Ламбакъ никогда не жаловалась, она даже не позволяла себѣ сдѣлать малѣйшее замѣчаніе мужу, доведшему ее почти до нищеты.

Ея отецъ послѣ долголѣтнихъ трудовъ успѣлъ составить себѣ торговлей независимое состояніе и сдѣлаться меромъ своего родного округа. Онъ считалъ необычайной милостью судьбы бракъ своей дочери съ наслѣдникомъ замка де-Ламбакъ:, но онъ прожилъ послѣ этого настолько, чтобы увидѣть разбитыми всѣ свои надежды, такъ какъ ему два раза приходилось платить долги своего благороднаго зятя.

Однако онъ умеръ до наступленія кризиса и избѣжалъ горя видѣть полное разореніе своей дочери.

Госпожа де-Ламбакъ встрѣтила бѣдность съ философической покорностью. Она налагала на себя лишенія, чтобы только аккуратно платить своимъ поставщикамъ; она распоряжалась своимъ скромнымъ доходомъ со строгой экономіей, торгуясь какъ самая обыкновенная хозяйка, и притомъ устроивая однако такъ, что у Роберта было всегда отличное бѣлье, и два или три любимыхъ блюда за обѣдомъ.

Слабость характера этой доброй женщины, представляла сильный контрастъ съ рѣзкой и рѣшительной натурой ея мужа. Робкая и покорная, нервная и впечатлительная, она вся дрожала когда онъ приходилъ въ гнѣвъ, а это случалось слишкомъ часто. Тогда только заслышавъ его тяжелые шаги, или голосъ, болѣе громкій чѣмъ обыкновенно, она блѣднѣла, вздрагивала и роняла работу, которую держала въ рукахъ.

Единственную издержку лично на нее составляла плата доктору, съ которымъ она иногда совѣтовалась о своей болѣзни, болѣе моральной чѣмъ физической, которую она называла невралгіей.

Докторъ Маріонъ, знавшій положеніе и средства госпожи де-Ламбакъ и умѣвшій оцѣнить усилія, которыя дѣлала она и ея племянница, чтобы содержать семью ничтожными средствами, питалъ къ этой достойной женщинѣ глубокую симпатію. Онъ съ такимъ важнымъ видомъ клалъ въ карманъ три франка, полученные отъ нея за визитъ, какъ будто бы это было горсть золота. Для него было большимъ удовольствіемъ познакомить обитателей замка Трамбль съ молодой монастырской пансіонеркой.

Во время первыхъ свиданій все населеніе замка состояла изъ де-Ламбака и его жены, ея племянницы Генріетты Жаке, которую отецъ, разорившійся въ безумныхъ спекуляціяхъ, поручилъ заботамъ тетки и толстой Адели, служанки въ деревянныхъ башмакахъ, бывшей въ одно и то же время кухаркой, горничной и птичницей.

Спустя полтора года послѣ того, какъ графиня де-Монторни сдѣлалась постоянной гостьей замка, кругъ семейства де-Ламбакъ неожиданно разширился, такъ что пришлось нанять крестьянку на помощь толстой Адели.

Капитанъ Гастонъ де-Ламбакъ, оставивъ свой алжирскій полкъ, возвратился подъ отчій кровъ, и казалось нисколько не желалъ скоро покинуть его.

Дѣйствительно, онъ освободился отъ службы и всякихъ занятій, но по причинамъ далеко не достойнымъ симпатіи. Военный судъ, засѣдавшій въ Тлемсенѣ выразилъ желаніе, чтобы имя Гастона де-Ламбакъ было вычеркнуто изъ списковъ арміи, что главнокомандующій и поспѣшилъ исполнить.

Не входя въ подробности, скажемъ только, что карты, билліардъ, вино, неблаговидные поступки всякаго рода особенно изъ-за денегъ, не говоря уже объ обхожденіи съ солдатами, все это вмѣстѣ могло достаточно оправдать строгость приговора въ дѣлѣ о капитанѣ, который однако былъ не болѣе виноватъ чѣмъ двое или трое другихъ офицеровъ, вышедшихъ изъ слѣдствія не бѣлѣе его, и тѣмъ не менѣе не осужденныхъ. Такъ что товарищи въ полку называли Гастона «бѣднымъ малымъ»!.. И говорили, что онъ послужилъ козломъ очищенія для другихъ, которые, по своему положенію или связямъ родственниковъ, были внѣ строгости законовъ.

Но какъ бы то ни было, паршивая овца была безпощадно изгнана изъ стада и, не имѣя болѣе возможности утилизировать свои воинскіе таланты, искала убѣжища въ замкѣ Трамбль.

Къ чести его надо прибавить, что не смотря на всѣ пороки и недостатки, мотививировавшіе его отставку, его никогда никто не упрекалъ въ недостаткѣ храбрости. Онъ съ честью добылъ свои эполеты.

Если бы капитанъ де-Ламбакъ былъ въ замкѣ въ то время, когда докторъ Маріонъ нашелъ что болѣзнь графини де-Монторни требуетъ иныхъ лекарствъ чѣмъ тѣ, которыми располагаетъ медицина, конечно докторъ поискалъ бы другаго средства развлечь больную. Онъ никогда не позволилъ бы себѣ ввести молодую дѣвушку въ такомъ нѣжномъ возрастѣ въ домъ, гдѣ есть праздный молодой человѣкъ подобный капитану.

Однажды, въ одинъ изъ своихъ рѣдкихъ визитовъ въ замокъ, докторъ Маріонъ нашелъ графиню поющую дуэтъ съ своей молодой подругой подъ акомпаниментъ гитары, а въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нихъ капитана де-Ламбака, лѣниво опершагося о каминъ и выбивающаго тактъ своимъ хлыстомъ.

Сѣдые брови доктора нахмурились и настоятельница монастыря въ тотъ же день получила совѣтъ сдѣлать, на будущее время, визиты графини въ замокъ менѣе продолжительными и особенно менѣе частыми.

Настоятельница не замедлила послѣдовать этому совѣту. Идея о возможности сближенія между одной изъ ея пансіонерокъ и молодымъ человѣкомъ, будь онъ богатъ, какъ Ротшильдъ, и во всѣхъ отношеніяхъ достоенъ Монтіоновской преміи, эта идея способна была повергнуть въ ужасъ почтенную даму, а тѣмъ болѣе, когда это относилось къ графинѣ де-Монторни, богатой наслѣдницѣ, и къ человѣку неимѣющему гроша за душой.

Возмущенная настоятельница не могла и подумать объ этомъ безъ содраганія.

Такъ что доктору Маріону стоило большихъ усилій воспрепятствовать немедленному разрыву между графиней и семействомъ де-Ламбакъ.

Но само собой разумѣется, что послѣ этого, посѣщенія графиней замка были чрезвычайно рѣдки; подъ различными предлогами, настоятельница старалась отклонять графиню отъ этихъ визитовъ.

Впрочемъ, въ это время, монастырь сдѣлался менѣе скученъ для молодой дочери Шарля де-Монторни, такъ какъ въ немъ появилась новая пансіонерка, Луиза Дюваль, дочь одного полковника, которая вкусами и наклонностями очень походила на графиню, такъ что молодыя дѣвушки скоро сдѣлались неразлучны.

Луиза Дюваль вступила въ монастырь въ тотъ самый годъ, когда умеръ графъ Монторни.

Чувствуя приближеніе смерти, графъ не имѣлъ болѣе силы бороться съ влеченіемъ сердца и любовь къ дочери взяла верхъ. Слабѣющей рукой написалъ онъ настоятельницѣ, что, въ случаѣ неблагопріятнаго оборота болѣзни, онъ хотѣлъ бы видѣть свою дочь, и что поэтому онъ проситъ устроить такъ, чтобы можно было, въ каждую минуту, отправить Маргариту въ дорогу, конечно съ надежнымъ провожатымъ.

Послѣднее условіе всего болѣе затрудняло настоятельницу и она рѣшилась посовѣтоваться со своимъ духовникомъ и докторомъ.

Духовникъ пожалъ плечами и объявилъ, что не намѣренъ тащить такъ далеко свою рясу и сверхъ того подвергаться еще опасности пріѣхать къ еретикамъ, такъ какъ старый графъ пользовался репутаціей невѣрующаго и вольнодумца.

Докторъ, въ свою очередь, не могъ покинуть своихъ кліентовъ и далъ понять настоятельницѣ, что для сопровожденія графини годится лучше всего де-Ламбакъ-отецъ.

Не имѣя выбора, настоятельница принуждена была наконецъ, дѣйствительно, обратиться къ де-Ламбаку.

Тотъ отъ всей души согласился взять на себя это порученіе, конечно съ условіемъ, что издержки путешествія будутъ отнесены на счетъ графа Монторни.

Финансовое положеніе де-Ламбака, въ послѣднее время, нисколько не измѣнилось; только нѣкоторые изъ его кредиторовъ умерли, а другіе потеряли его слѣдъ, такъ что теперь ему нечего было опасаться быть захваченнымъ и посаженнымъ въ тюрьму.

Спустя немного времени, изъ замка Монторни было получено письмо, но не отъ самого уже графа, а отъ его доктора, видимо написанное на-скоро. Въ немъ говорилось, что мадемуазель Маргарита де-Монторни должна немедленно же ѣхатъ въ Франшъ-Конте, если она хочетъ застать еще въ живыхъ своего отца.

Письмо пришло въ монастырь вечеромъ. Было рѣшено, что такъ какъ на станцію желѣзной дороги надо ѣхать мимо замка Трамбль, то мадемуазель де-Монторни переночуетъ въ замкѣ, чтобы рано утромъ отправиться въ путь съ первымъ поѣздомъ.

Въ среду вечеромъ Маргарита была перевезена, со всѣмъ своимъ багажемъ, въ замокъ Трамбль.

Таково было начало путешествія, приведшаго въ Монторни молодую дѣвушку и ея спутника, только нѣсколько часовъ спустя послѣ смерти графа.

V.
Загадка.

Тридцать-шесть часовъ спустя послѣ кончины графа, тѣло его было похоронено съ обычной церемоніей.

Завѣщаніе покойнаго было прочитано, а такъ какъ Маргарита была единственная дочь графа, то все состояніе переходило къ ней. Въ завѣщаніи были также назначены подарки и пенсіоны нѣкоторымъ старымъ слугамъ и оно оканчивалось слѣдующими словами:

«Я надѣюсь, что моя любезная дочь Маргарита, которую я прошу иногда вспоминать обо мнѣ, не воспротивится передачѣ замка де-Монторни во владѣніе моего племянника, барона де-Рошбейръ.

„Я надѣюсь, что въ виду многочисленныхъ земель, въ числѣ которыхъ находятся Пуатре въ Дофине и Вильменъ въ Крезѣ, слѣдующія ей по праву, она не откажется исполнить мое желаніе“.

Покинутый ребенокъ сдѣлался богатой наслѣдницей.

Маргарита была еще несовершеннолѣтней, такъ что ея огромныя владѣнія должны были, нѣкоторое время, находиться подъ управленіемъ опекуновъ.

Для этой цѣли графъ избралъ одного изъ своихъ старинныхъ друзей, парижскаго банкира Дюмона. Онъ долженъ былъ каждый годъ передавать въ распоряженіе графини значительную сумму денегъ, которую ему предоставлялось, по желанію, увеличивать, пока графиня не достигнетъ совершеннолѣтія, въ случаѣ же, если она захочетъ выйти ранѣе замужъ, ея выборъ долженъ быть представленъ на одобреніе опекуна.

Впрочемъ, въ этомъ случаѣ необходимо было также одобреніе барона Жюля де-Рошбейръ, котораго графъ просилъ въ завѣщаніи быть лучшимъ другомъ его дочери, чѣмъ онъ былъ ея отцемъ.

Гдѣ жить сиротѣ, предоставлено было рѣшить ей самой.

Хотя нотаріусъ, которымъ былъ составленъ этотъ актъ, и имѣлъ нѣкоторыя сомнѣнія въ его дѣйствительности, въ случаѣ протестовъ, но послѣднихъ не было, такъ какъ молодая наслѣдница не выказала ни малѣйшаго желанія противиться послѣдней волѣ своего отца.

Спустя нѣсколько времени послѣ прочтенія завѣщанія, когда Маргарита сидѣла въ своей комнатѣ, вдругъ послышался сильный стукъ въ дверь.

Вошла горничная графини, скоро найденная для нея, благодаря стараніямъ доброй старухи Мононъ.

— Мадемуазель, сказала служанка, видимо взволнованная, господинъ де-Ламбакъ желаетъ васъ видѣть, онъ прислалъ меня сказать вамъ, что онъ васъ ждетъ. Онъ говорилъ, что не можетъ понять отчего вы не идете, тогда какъ, часъ тому назадъ, баронесса де-Рошбейръ предупредила его, что вы хотите съ нимъ говорить.

Маргарита опустила книгу, въ чтеніе которой она была погружена, и подняла голову.

— А! сказала она, я совсѣмъ и забыла! Гдѣ г. де-Ламбакъ?

Горничная отвѣчала, что г. де-Ламбакъ ждетъ въ библіотекѣ, что экипажъ ждетъ уже цѣлый часъ, чтобы свезти его на станцію Бомъ-ле-Дамъ, и что онъ, кажется, въ сильномъ нетерпѣніи.

— Онъ мнѣ сказалъ, прибавила она, что пропустилъ уже одинъ поѣздъ.

Въ громовомъ голосѣ и взглядахъ раздраженнаго де-Ламбака было всегда что-то такое, чего многіе не могли переносить. Парижанка Аглая, такъ звали горничную графини, не составляла исключенія и чувствовала ужасъ при одной мысли о встрѣчѣ съ этимъ страшнымъ человѣкомъ.

— Онъ вѣрно управлялъ прежде неграми! говорила она послѣ слугамъ замка.

Но молодая графиня, не думая раздѣлять смятенія своей горничной, спокойно встала и пошла въ библіотеку, по которой нетерпѣливо шагалъ изъ угла въ уголъ де-Ламбакъ, бывшій очевидно въ самомъ дурномъ расположеніи духа.

Библіотека замка была очень хороша и полна, и изобиловала дорогими и рѣдкими книгами.

Всякій другой на мѣстѣ де-Ламбака провелъ бы время ожиданія самымъ пріятнымъ образомъ, наслаждаясь чтеніемъ этихъ сокровищъ; но де-Ламбакъ никогда не читалъ ничего, кромѣ отчетовъ о скачкахъ и объявленій о продажѣ лошадей.

Въ ожиданіи графини, онъ ежеминутно смотрѣлъ то на свои карманные часы, то на большіе бронзовые, стоявшіе на каминѣ и бросалъ бѣшенные взгляды на дорогу, виднѣвшуюся въ окна библіотеки.

При стукѣ отворяющейся двери, онъ поспѣшно обернулся и сказалъ сухимъ тономъ:

— А! Наконецъ-то вы пришли, графиня, я жду васъ здѣсь слишкомъ часъ, а вы, кажется, совершенно обо мнѣ забыли?.. Morbleu!.. Но наконецъ вы явились и я надѣюсь, что мы теперь скоро сговоримся.

Раздраженный видъ де-Ламбака, выдававшій дурное расположеніе духа, его рѣзкій и грубый тонъ, ничѣмъ необъяснимый, до нѣкоторой степени оправдывали ужасъ, который внушенъ былъ имъ горничной Маргариты. Но въ прекрасныхъ глазахъ молодой графини не было видно и тѣни страха или смущенія.

— О! вы конечно извинили бы меня, еслибы знали, какъ мнѣ совѣстно, что я заставила васъ ждать, сказала она. Вы вѣдь знаете, что мое положеніе далеко не обыкновенное и мнѣ необходимо подумать о многомъ.

Съ этими словами она вздохнула и ея длинныя, черныя рѣсницы закрыли, какъ вуалемъ, ея голубыя глаза.

— Я думаю, вы не станете увѣрять меня въ неподдѣльности вашего горя, продолжалъ де-Ламбакъ.

Вдругъ въ глазахъ дѣвушки блеснулъ страшный огонь, но это была только мимолетная вспышка, и снова взглядъ ея принялъ прежнее нѣжное, почти дѣтское выраженіе, когда она подняла глаза на стоявшее передъ нею грубое существо.

— Горя, повторила Маргарита, граціозно отбрасывая назадъ пряди своихъ черныхъ волосъ, Боже мой, вѣдь вы знаете, любезный господинъ де-Ламбакъ, какъ я и мой отецъ были чужды другъ другу… Я была такъ мала, когда онъ покинулъ меня, мнѣ тогда было шесть или семь лѣтъ… Еслибы не это, моя печаль была бы, безъ сомнѣнія, гораздо сильнѣе…

Она засмѣялась страннымъ, сдержаннымъ смѣхомъ, который, казалось, былъ вызванъ не радостью, но и не горемъ.

Робертъ де-Ламбакъ печально взглянулъ на прелестную молодую дѣвушку и инстинктивно сдѣлалъ шагъ назадъ. Кровь, жегшая его щеки, вся отхлынула къ сердцу и ускорила его біеніе. Видно было, что смѣхъ графини произвелъ тяжелое впечатлѣніе на ея собесѣдника.

— Я не понимаю вашей игры, графиня! пробормоталъ онъ сквозь зубы, но такъ тихо, что Маргарита едва ли могла разслышать его слова.

— Развѣ вы непремѣнно должны покинуть насъ сегодня, г. де-Ламбакъ? спросила графиня. Я чувствую себя здѣсь покинутой, и право, кажется, начну просить васъ взять меня назадъ, въ этотъ противный монастырь… Я здѣсь чужая и…

— Ну, поговоримъ же серьезно! прервалъ ее де-Ламбакъ, невольно возвышая голосъ. Вы, кажется, располагаете выбросить за бортъ вашихъ старыхъ друзей… Но, клянусь всѣми чертями, этому не бывать!

Въ тонѣ послѣднихъ словъ звучала угроза, но Маргарита нисколько не смутилась и отвѣчала совершенно спокойно:

— Г. де-Ламбакъ… вы забываетесь… Я прошу васъ не говорить болѣе со мной подобнымъ образомъ… Но я сохранила пріятное воспоминаніе о томъ гостепріимствѣ, съ которымъ вы меня встрѣчали въ этомъ старомъ замкѣ Трамбль, продолжала она съ улыбкой, и мнѣ хотѣлось бы, чтобы мы остались друзьями… Не сердитесь же на меня, прошу васъ.

И, въ знакъ примиренія, Маргарита протянула свою красивую, маленькую руку, съ граціей, смѣшанной съ оттѣнкомъ робости, противъ которой не устоялъ бы самый загрубѣлый человѣкъ.

Робертъ не оттолкнулъ, но и не взялъ руку, которую ему такъ любезно протягивали; его лицо покрылось мертвенною блѣдностью и онъ началъ скорыми шагами ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, видимо стараясь удержать, готовый вырваться наружу, порывъ гнѣва.

Спустя нѣсколько минутъ, онъ внезапно остановился передъ молодой дѣвушкой, выпрямившись во весь ростъ.

— Я посылалъ за вами, чтобы переговорить о дѣлахъ… сказалъ онъ, дѣлая усиліе надъ собой, чтобы не возвысить голоса. По завѣщанію, вамъ назначенъ опекунъ, но тамъ же сказано, какъ вы знаете сами, что вы можете выбрать себѣ другаго… Какъ намѣрены вы поступить?

Маргарита пристально взглянула на него, но не сказала ни слова.

Задыхаясь отъ гнѣва, де-Ламбакъ увидѣлъ себя принужденнымъ изложить свой вопросъ въ болѣе вѣжливыхъ выраженіяхъ.

— Будьте столь любезны, мадемуазель де-Монторни, началъ онъ, сообщите мнѣ ваши намѣренія относительно выбора опекуна!.. Г. баронъ не говорилъ ли съ вами объ этомъ?

— Да, отвѣчала молодая дѣвушка, лицо которой начинало покрываться краской.

Блескъ ея глазъ все болѣе усиливался, въ то время, какъ она, съ насмѣшливымъ видомъ, наблюдала за безпорядочными движеніями де-Ламбака.

— Вы меня выбрали? спросилъ тотъ вдругъ.

— Нѣтъ, я выбрала г. барона де-Рошбейръ. Баронъ и баронесса сегодня пришли ко мнѣ рано утромъ и просили меня считать этотъ замокъ моимъ. Они справедливо замѣтили, что одинокой сиротѣ, какъ я, все равно гдѣ ни провести первое время печали и горя, и баронъ, со свойственной ему добротой, объявилъ, что считаетъ меня настоящей владѣтельницей этого замка… Мой бѣдный отецъ, вы знаете…

Въ эту минуту, Робертъ де-Ламбанъ, сверкая глазами, схватилъ своей желѣзной рукой маленькую ручку Маргариты.

— Вы осмѣлились это сдѣлать? вскричалъ онъ. Нѣтъ! Этого быть не можетъ! Вы сейчасъ же должны взять назадъ ваши слова… да, вы возьмете ихъ назадъ, говорю я вамъ!.. Потомъ вы отправитесь къ барону де-Рошбейръ…

Голосъ де-Ламбака, несмотря на всѣ его усилія сдержать себя, возвысился мало-по-малу и сталъ рѣзкимъ и угрожающимъ.

Но на Маргариту это не произвело никакого впечатлѣнія.

— Да, я думаю, мнѣ дѣйствительно придется идти къ барону, если вы не выпустите мою руку, прервала она, съ улыбкой, де-Ламбака. Впрочемъ, передняя полна слугъ, я думаю, лучше будетъ послать попросить барона присутствовать при этомъ странномъ свиданіи, если только… А! вотъ благодарю…

Де-Ламбакъ выпустилъ руку графини.

— Посмотрите, какъ вы мнѣ стиснули руку, на ней, навѣрное, будутъ синяки и мнѣ придется выдумывать разныя исторіи, чтобы скрыть вашу странную манеру обращаться со мной.

Говоря эти слова, Маргарита смотрѣла, съ дѣтской гримасой, на свою руку, на которой пожатіе де-Ламбака оставило очень явственные слѣды, въ видѣ блѣдныхъ полосъ и царапинъ.

Затѣмъ, тряхнувъ головой съ беззаботнымъ видомъ, она весело разсмѣялась.

— Вы мнѣ напоминаете, сказала она, сцену изъ Генриха III Александра Дюма, въ которой жестокій герцогъ Гизъ непремѣнно хочетъ заставить свою жену назначить Сенъ-Мегрону свиданіе, чтобы заманить того въ западню и убить. Тамъ герцогъ сжимаетъ руку жены своей желѣзной перчаткой и та, отъ страха и боли, наконецъ подписываетъ свое имя. Но я никогда не согласилась бы, г. де-Ламбакъ, нѣтъ, никогда! никогда!

Капли пота выступили на лбу Роберта. Онъ хотѣлъ говорить и не могъ произнести ни слова. Его лицо было блѣдно, дыханіе коротко и прерывисто.

— Помните же! сказалъ онъ, спустя нѣсколько минутъ, задыхающимся голосомъ, въ которомъ слышалась угроза.

Что бы ни означала эта угроза, она была очевидно понятна Маргаритѣ, такъ какъ выраженіе холоднаго негодованія вновь сверкнуло въ ея глазахъ.

— Чтобы я помнила!.. сказала она въ полголоса. Чтобы я помнила!.. какъ будто бы я могла забыть!

И она снова засмѣялась тѣмъ страннымъ смѣхомъ, о которомъ мы уже говорили.

Казалось, этотъ смѣхъ былъ сильнымъ ударомъ для де-Ламбака. Колеблющимися шагами подошелъ онъ къ окну и поспѣшно распахнулъ его, какъ бы желая освѣжить свою пылающую голову.

Нѣсколько минутъ длилось молчаніе. Наконецъ де-Ламбакъ отошелъ отъ окна и приблизился къ Маргаритѣ де-Монторни. Въ немъ произошла большая перемѣна. Хотя его лицо сохраняло прежнее, грубое и жесткое выраженіе, но нахальство уступило мѣсто неловкой и смущенной робости.

— Простите меня, мадемуазель, сказалъ онъ, стараясь смягчить тонъ своего голоса, вы знаете, какъ я горячъ; я не привыкъ встрѣчать противорѣчія, такъ что… такъ что… Ну, да не будемъ ссориться.

— Вотъ вы и сдѣлались очаровательны, любезный г. де-Ламбакъ, отвѣчала съ улыбкой Маргарита. Я забываю обиду, какъ только въ ней извинятся. Разстанемся добрыми друзьями, какъ бывало прежде, когда вы и ваше семейство такъ любезно принимали бѣдную, покинутую пансіонерку. Обѣщайте мнѣ, что вы лѣтомъ непремѣнно пріѣдете сюда съ вашей супругой. Я постараюсь, чтобы баронесса не забыла пригласить васъ.

Любопытно было наблюдать за выраженіемъ лица Роберта де-Ламбака.

На немъ ясно выражалась борьба между гнѣвомъ и страхомъ.

Онъ до крови кусалъ свои губы, его сильныя руки судорожно сжимались, глаза налились кровью, но къ этимъ явнымъ признакамъ бѣшенства, тѣмъ болѣе страшнаго, что оно было подавлено, примѣшивалось что-то въ родѣ страха, необычайнаго, подобнаго тому, который могъ родиться у тигра, при видѣ ядовитыхъ зубовъ змѣи.

Этотъ дикій, необузданный человѣкъ, казалось, былъ укрощенъ болѣе сильной и высшей натурой.

— Я ѣду, графиня, началъ онъ спокойно, почти машинально, если вы имѣете еще что-нибудь сказать мнѣ…

Онъ не кончилъ.

Пользуясь моментомъ, когда онъ остановился перевести духъ, Маргарита прервала его, сказавъ:

— Передайте мой поклонъ всѣмъ въ замкѣ, также настоятельницѣ монастыря, и если вы увидите доктора Маріона, скажите ему, что я хочу прислать что-нибудь ему на память обо мнѣ. Какъ вы думаете, пріятно ему будетъ получить, напримѣръ, золотую табакерку?.. Но я вижу, что вы въ нетерпѣніи… простились вы съ барономъ и баронессой?

— Да, я простился съ ними уже часъ тому назадъ, отвѣчалъ де-Ламбакъ, тономъ, въ которомъ снова начинала брать верхъ грубость. Но дѣло не въ томъ. Неужели вы не можете быть откровенны и естественны, хотя бы одну только минуту.

Снова раздался тотъ странный смѣхъ, который, казалось, леденилъ кровь де-Ламбака.

— Вы, можетъ быть, сочтете меня глупою, сказала Маргарита, глядя ему прямо въ глаза, но, признаюсь, я ничего не понимаю изъ вашихъ загадочныхъ фразъ. Вамъ въ самомъ дѣлѣ такъ необходимо ѣхать?..

Въ эту минуту раздался стукъ въ дверь и вошелъ слуга, чтобы сказать, что едва остается время поспѣть къ поѣзду.

— Я такъ и думала, замѣтила Маргарита. Такъ до свиданья, любезный де-Ламбакъ, я провожу васъ до кареты. Напомните обо мнѣ госпожѣ де-Ламбакъ и моей милой Генріеттѣ… Но торопитесь; я буду въ отчаяніи, если вы изъ-за меня пропустите поѣздъ.

Минуту спустя, карета увозила де-Ламбака, укрощеннаго, несчастнаго, волнуемаго дурными инстинктами.

Какая тайна могла связывать эти два, такія несходныя и антипатичныя другъ другу существа?

Не было ли это воспоминаніе о чемъ-то прошломъ, воспоминаніе о которомъ возмущало обоихъ?

Необъяснимая загадка, разрѣшеніе которой дадутъ, безъ сомнѣнія, дальнѣйшія событія нашего разсказа.

Какъ бы то ни было, но Робертъ де-Ламбакъ уѣхалъ изъ замка Монторни и съ этого дня графиня окончательно поселилась у барона и баронессы де-Рошбейръ.

VI.
Рауль де-Рошбейръ.

У новыхъ владѣтелей Монторни были четыре дочери и сынъ.

Этотъ сынъ былъ уже два года членомъ законодательнаго корпуса, избранный огромнымъ большинствомъ избирателей своего округа. Не будучи еще знаменитымъ политическимъ ораторомъ, онъ былъ однако честнымъ и дѣятельнымъ депутатомъ, желающимъ добра всѣмъ и въ особенности тѣмъ, чьимъ онъ былъ представителемъ.

Едва тридцати лѣтъ отъ роду, онъ отличался прямымъ и сильнымъ умомъ, обладалъ честнымъ и твердымъ характеромъ, котораго ничто не могло заставить сойти съ избраннаго имъ пути. Въ обсужденіи земледѣльческихъ и промышленныхъ вопросовъ онъ стоилъ на вѣсъ золота.

Уже нѣсколько времени, какъ Рауль де-Рошбейръ жилъ въ замкѣ Монторни, къ радости матери и сестеръ, которыхъ онъ былъ идоломъ.

Еслибы преувеличенныя похвалы и безграничное восхищеніе могли испортить молодаго человѣка, онъ давно уже погибъ бы по винѣ своего семейства, но лесть всего міра не могла бы сдѣлать фатомъ Дубскаго депутата. Время, проводимое у родныхъ, онъ употреблялъ на охоту, будучи искуснымъ стрѣлкомъ, и на визиты выдающимся личностямъ страны.

Онъ пріѣхалъ въ Монторни только въ Сентябрѣ.

Изъ четырехъ дочерей барона, двѣ были еще въ пансіонѣ, другія же двѣ были уже взрослыя, разсудительныя барышни.

Когда отецъ и мать уѣхали въ замокъ къ больному графу, дочери оставались въ Парижѣ, на попеченіи кузины барона, госпожи Давидъ де-Рошбейръ. Уже послѣ смерти графа, прибыли онѣ, въ свою очередь, въ Монторни.

Амели и Люси, такъ звали старшихъ дочерей барона, были обѣ высокаго роста и блондинки, густой румянецъ, покрывавшій ихъ щеки, служилъ явнымъ признакомъ здоровья.

Хотя онѣ выѣзжали въ свѣтъ уже не одинъ годъ, но все еще не нашли себѣ мужей, однако онѣ не чувствовали ни горя, ни зависти, видя какъ выходятъ замужъ ихъ подруги одного возраста съ ними и даже моложе. Онѣ были увѣрены, что придетъ и ихъ очередь и ихъ аристократическія имена будутъ неизбѣжно записаны въ брачной книгѣ одной изъ мерій благороднаго предмѣстья.

Страсть устраивать браки свойственна всѣмъ женщинамъ, отъ дряхлой согнувшейся бабушки до ребенка гордаго своимъ розовымъ поясомъ. Въ этомъ отношеніи Люси и Амели де-Рошбейръ не отстали отъ остальной части прекраснаго пола.

Онѣ часто спрашивали себя, которая изъ нихъ рѣшится первая намекнуть о возможности брака между графиней Маргаритой и Papa, какъ онѣ называли своего брата, еслибы удалось заставить ихъ полюбить другъ друга.

Все равно, которой изъ нихъ пришла въ голову эта блестящая идея, дѣло въ томъ, что она была встрѣчена съ восторгомъ, баронесса одобрительно улыбнулась когда узнала объ этомъ.

И почему же нѣтъ? Съ точки зрѣнія свѣта, Маргарита была превосходной партіей. Этотъ бракъ соединилъ бы земли Монторни съ землями Рошбейръ и Рауль, наслѣдуя титулъ барона, сдѣлался бы гораздо богаче своихъ предковъ, и могъ бы разсчитывать на болѣе важныя должности.

Ея Рауль былъ такъ добръ, уменъ, благоразуменъ, что для Маргариты нечего было и желать лучшаго руководителя на жизненномъ пути.

Конечно, очень вѣроятно, будь приданое Маргариты не такъ велико, сестры выказали бы меньше стремленія къ этому браку.

Однако, поспѣшимъ прибавить, что въ ихъ мысляхъ финансовыя соображенія занимали меньше мѣста, чѣмъ можно было думать.

Съ первой встрѣчи, Амели и Люси полюбили свою хорошенькую кузину. Онѣ настолько знали ея исторію, чтобы чувствовать симпатію къ бѣдному ребенку, изгнанному изъ подъ родного крова за проступки другихъ.

Сверхъ того онѣ были пріятно поражены, найдя Маргариту такой граціозной и умной; онѣ раньше представляли ее себѣ маленькой, неловкой пансіонеркой, неопытной и наивной дѣвочкой, ни о чемъ не слыхавшей дальше стѣнъ своего монастыря.

Маргарита, принятая ласково и привѣтливо, скоро распустилась, какъ цвѣтокъ подъ живительными лучами солнца.

Ея молчаливость исчезла какъ ледъ подъ дыханіемъ весны. Быть неутѣшной въ потерѣ отца, котораго она едва помнила, было бы неестественно съ ея стороны. Ея тихая и спокойная печаль, скорѣе брала начало въ природной чувствительности ея любящаго и нѣжнаго сердца и это придавало ей новую прелесть.

Мало-по малу улыбка стала чаще появляться на ея губахъ, къ ней вернулась ея веселость и шаловливость и, къ концу октября, молодая пансіонерка монастыря Кармелитокъ сдѣлалась любимицей всѣхъ обитателей Монторни.

Рауль улыбнулся съ оттѣнкомъ недовѣрчивости, когда по пріѣздѣ его въ замокъ, сестры начали наперерывъ расхваливать ему свою новую подругу. Зная, на сколько дружба склонна преувеличивать, онъ не ожидалъ встрѣтить что-нибудь особенное въ молодой графинѣ.

Въ этомъ расположеніи духа сошелъ онъ первый разъ къ обѣду, убѣжденный, что расхваленный фениксъ окажется самой обыкновенной молодой дѣвушкой или наивной пансіонеркой, или глупой и тщеславной болтуньей.

Но онъ былъ положительно пораженъ увидя Маргариту, которая въ это время была еще лучше чѣмъ въ тотъ день, когда она, блѣдная и взволнованная, въ первый разъ переступила порогъ замка.

Рауль не былъ волокитой. Онъ чувствовалъ себя свободнѣе на трибунѣ, чѣмъ въ ложѣ Оперы, но все-таки у него была уже нѣкоторая опытность; однако на этотъ разъ она ему ни къ чему не послужила. Въ Маргаритѣ было что-то такое, чего онъ не могъ понять.

— Я видѣлъ и недотрогъ и кокетокъ, женщинъ добрыхъ и глупыхъ, злыхъ и умныхъ, но я ни разу не встрѣчалъ подобной ей, думалъ онъ, гуляя по берегу маленькой рѣчки, протекавшей вблизи замка Монторни. У ней одной больше ума и здраваго смысла, чѣмъ у Люси и Амели вмѣстѣ, и однако она позволяетъ имъ обходиться съ ней какъ съ ребенкомъ. Она говоритъ хорошо не прибѣгая никогда къ банальнымъ выраженіямъ, но трудно различить, когда говоритъ серьезно и когда шутитъ… Я предпочелъ бы однако, чтобы моя будущая жена была бы немного менѣе загадочна… Пеки, сюда!..

И Рауль наклонился, чтобы поласкать своего любимца Пеки, большую собаку, обычнаго спутника его прогулокъ.

Пеки была добрая и вѣрная собака и его хозяинъ непремѣнно привозилъ его всегда съ собой къ отчаянію баронесы, которая будучи боязливаго характера не могла пріучить себя къ виду этого животнаго.

Надо впрочемъ замѣтить, что никто изъ семейства де-Рошбейра, кромѣ Рауля, не чувствовалъ себя вполнѣ ловко въ присутствіи великана-Пеки.

Пеки былъ патрицій собачей расы, внушительный и красивый, съ гордымъ и серьезнымъ видомъ, онъ никогда не затѣвалъ ссоръ ни съ какимъ животнымъ двуногимъ или четвероногимъ.

Не смотря на всѣ эти достоинства и хотя въ то же время онъ обращался съ друзьями своего господина съ замѣчательною вѣжливостью, но все-таки его ласкали съ какимъ-то боязливымъ уваженіемъ, какъ бы спрашивая на это его дозволенія.

Одна Маргарита, по странному капризу, вполнѣ сообразному съ ея эксцентрическимъ характеромъ, не хотѣла бояться Пеки. Когда тотъ, лежа на коврѣ, лѣниво смотрѣлъ на огонь камина, она садилась около громаднаго животнаго на низкое кресло и теребила его, гладила и ласкала, какъ будто бы какого-нибудь кингъ-чарльза или болонку.

Раулю доставляло большое удовольствіе смотрѣть, какъ очаровательное созданіе играло съ огромной собакой, смѣшивая длинные локоны своихъ черныхъ какъ смоль волосъ съ желтой, косматой шерстью животнаго. Но одно странное обстоятельство поражало молодаго человѣка, болѣе проницательнаго чѣмъ его мать и сестры, онъ замѣтилъ, что если Маргарита не боялась Пеки, то напротивъ было ясно видно, что Пеки боялся Маргариты.

Это можетъ показаться нелѣпымъ, однако это былъ, фактъ.

Опытный взглядъ хозяина всегда замѣчалъ въ собакѣ явныя признаки боязни при приближеніи молодой дѣвушки. Когда маленькія ручки графини ласкали большую голову Пеки, въ глазахъ животнаго можно было прочесть робкую покорность.

— Пеки, мой другъ, онъ и я, мы отлично понимаемъ другъ друга! говорила не разъ съ улыбкой Маргарита.

Но это говорилось такимъ тономъ, что въ душѣ Рауля невольно зародились сомнѣнія и онъ начиналъ стараться понять смыслъ, который могли скрывать, слова молодой дѣвушки.

— Вы должны были бы отдать его мнѣ! прибавляла она. Какое удовольствіе было бы для меня бѣгать съ нимъ! Ну, дай лапу, Пеки! Ахъ! Пеки, какъ я тебя, люблю!

И Пеки, никому кромѣ хозяина не дававшій лапы, дѣлалъ исключеніе въ пользу Маргариты, какъ бы уступая очарованію ея взгляда и голоса…

— Ужь не околдовала ли тебя волшебница, старый дружище? говорилъ Рауль Пеки, важно шествовавшему за нимъ вдоль рѣчки. Можетъ быть она-то и есть королева фей?.. Да, мать права, это была бы превосходная партія: малютка хороша и къ тому же у ней богатое приданое, что нисколько не помѣшаетъ счастію.. Но… Но все это требуетъ еще зрѣлаго обсужденія Ничто не оправдываетъ моихъ колебаній и однако., я колеблюсь…

VII.
Портретъ.

Темная осенняя ночь начинала набрасывать свое мрачное покрывало на окрестности замка Монторни. Послѣдній лучъ заката исчезъ на горизонтѣ.

Въ это время мы находимъ Маргатиту въ ея гостиной, стоящую передъ стариннымъ бюро странной формы, изобилующимъ украшеніями, быть можетъ сомнительнаго вкуса, но несомнѣнно богатыми. Это была какая-то смѣсь бронзы, чернаго дерева, слоновой кости, перламутра, бирюзы, на медальонѣ розоваго, неглазированнаго фарфора были нарисованы очевидно искусной кистью цвѣты, миніатюрныя нимфы, пастушки, амуры.

Маргарита, казалось, была въ сильномъ нетерпѣніи она держала въ рукахъ ящичекъ орѣховаго дерева и связку ключей, при помощи которыхъ она тщетно старалась открыть бюро.

Наконецъ ей удалось вставить настоящій ключь въ немного заржавленный замокъ и бюро отворилось съ трескомъ и скрипомъ. Изнутри послышался легкій запахъ мускуса, напоминающій старинные духи, которыми влюбленные душили свои письма.

Невольное чувство печали охватываетъ каждаго при видѣ этихъ хранилищъ старинныхъ бездѣлушекъ, если такъ можно выразиться, мавзолеевъ желаній и безумія, остатковъ существъ давно уже исчезнувшихъ изъ этого міра.

Маргарита де-Монторни не бросила даже взгляда любопытства или сожалѣнія на святыни, наполнявшія внутренность бюро.

Тамъ прежде всего бросалась въ глаза связка пожелтѣвшихъ писемъ, которыя навѣрное не разъ съ любовью пробѣгали глаза уже закрывшіеся на вѣки. Затѣмъ виднѣлся вѣеръ, сломанный браслетъ, рукоятка шпаги, миніатюрный портретъ молодаго офицера съ крестомъ Св. Людовика, нѣсколько жемчужинъ, полинявшія ленты и нѣсколько цвѣтовъ засохшихъ до такой степени, что при малѣйшемъ прикосновеніи они грозили обратиться въ пыль.

Каждый изъ этихъ предметовъ вѣроятно имѣлъ свой романъ, но тѣ, кто могъ разсказать ихъ, умолкли уже навсегда.

Маргарита, раздвинувъ эти вещицы, очистила между ними мѣсто, на которое поставила бывшую у нея въ рукахъ шкатулку, но замѣтивъ, что шкатулка мѣшаетъ закрыть бюро, она толкнула ее, и это быстрое движеніе выдвинуло на свѣтъ какой-то предметъ лежавшій въ глубинѣ.

— Еще какое-нибудь старье временъ Людовика XV, подумала Маргарита, опуская руку внутрь бюро.

Ей попался подъ руку сафьяновый футляръ, овальной формы и очевидно новѣйшаго происхожденія, чѣмъ остальное содержимое бюро.

Маргарита пожала пружину футляра, онъ открылся и передъ ея глазами появился миніатюрный портретъ на слоновой кости.

Подойдя къ окну, Маргарита не смотря на наступившія сумерки могла различить, что это былъ портретъ дѣвочки лѣтъ пяти, съ черными шелковистыми локонами окаймлявшими ея улыбающееся лицо.

Живопись не была особеннаго достоинства, но показывала добросовѣстную и тщательную работу. Портретъ былъ вставленъ въ золотую чеканенную рамку удивительной работы и окруженъ рядомъ жемчужинъ. На верху рамки была вырѣзана надпись:

„Маргарита де-Монторни“.

Прочитавъ это имя, молодая графиня вздрогнула и поблѣднѣла.

Однако ея смущеніе было мимолетно, въ ту же минуту она оправилась и прошептала съ гордымъ видомъ.

— Это я! Черты лица очень похожи, даже спустя такое долгое время.

Она бросила взглядъ въ зеркало, находившееся около нея, потомъ съ какимъ-то ребяческимъ тщеславіемъ начала опятъ разсматривать портретъ, сходство было дѣйствительно поразительное.

Но вдругъ ея лицо приняло странное, загадочное выраженіе, свойственное ей въ тѣ минуты, когда она была одна. Осмотрѣвъ еще разъ внимательно портретъ, она положила его на столъ и подошла къ окну, изъ котораго открывался видъ на паркъ замка.

Нѣсколько минутъ стояла она неподвижно, слѣдя глазами за тучами, сбиравшимися на горизонтѣ и какъ бы обдумывая какой-то планъ.

Размышленія ея были непродолжительны. Немного спустя она накинула на плечи шаль и, взявъ портретъ, осторожно вышла изъ своей гостинной.

Сойдя быстро съ большой лѣстницы замка и пройдя длинный корридоръ она отперла маленькую дверь, которой рѣдко пользовались, и вышла въ паркъ. Спустя минуту, она шла уже по аллеямъ, густо усѣяннымъ сухими листьями, сорванными осеннимъ вѣтромъ.

До сихъ поръ ея планъ вполнѣ удался, она успѣла выйти изъ замка, незамѣченная никѣмъ.

Она направлялась къ тому мѣсту, гдѣ, благодаря перерыву въ оградѣ, можно было выйти изъ парка въ лѣсъ, окаймлявшій его съ южной стороны и доходившій до вершины сосѣдней горы.

Маргарита только разъ была въ этихъ мѣстахъ, но очевидно она обладала превосходной памятью, такъ какъ шла впередъ безъ малѣйшаго колебанія, углубляясь въ лабиринтъ зарослей и кустарниковъ, не смотря на темную и туманную ночь.

Скоро она остановилась у громаднаго платана, обезображеннаго молніей, но еще не потерявшаго жизненной силы и продолжавшаго каждый годъ покрываться скудной листвой.

Дерево представляло далеко не привлекательный видъ и непріятное впечатлѣніе, производимое его безобразіемъ, еще болѣе усиливалось пригвожденнымъ на стволѣ его остовомъ хищной птицы съ распущенными крыльями.

Густой мохъ покрывалъ землю у подножія платана и весной тутъ можно было найти множество фіалокъ.

Остановившись тутъ, мадемуазель де-Монторни стала прислушиваться оглядываясь по сторонамъ, но не было ни слышно, ни видно ничего подозрительнаго, все было тихо и спокойно.

Тогда Маргарита смѣло опустила руку въ глубокое дупло платана. Ея пальцы встрѣтили тамъ что-то холодное и скользкое; она едва успѣла отдернуть руку, какъ въ отверстіи дупла послышалось шипѣніе и показалась голова змѣи, потревоженная вѣроятно въ ея зимней спячкѣ.

Маргарита не вскрикнула, не бросилась бѣжать, а спокойно разсмотрѣла пресмыкающееся и убѣдившись что оно безвредно, дала ему зарыться среди пожелтѣвшей травы и опавшихъ листьевъ и затѣмъ снова, безъ малѣйшаго колебанія, сунула руку въ дупло, опустила туда миніатюрный портретъ и совершенно закрыла его кусками коры и гнилаго дерева.

Окончивъ это, она поспѣшно пошла назадъ той же дорогой, тщательно избѣгая корней, выступившихъ изъ земли, о которыя легко могли запутаться ноги.

Уже она подходила къ опушкѣ лѣса, какъ вдругъ до нея донеслись звуки двухъ голосовъ, о чемъ-то таинственно разговаривавшихъ. Она остановилась какъ обращенная въ статую, нѣмая и неподвижная.

VIII.
Выгодное дѣло.

— Двѣсти шестьдесятъ франковъ за девяносто паръ, и вы смѣете предлагать христіанину такую цѣну? Девяносто паръ, двѣсти шестьдесятъ франковъ!… Вы съ ума сошли что-ли? говорилъ кто-то съ возрастающимъ гнѣвомъ.

— Ну, старина, отвѣчалъ другой медоточивымъ тономъ съ явнымъ нѣмецкимъ акцентомъ… мой старый другъ Мартенъ, не сердитесь… подумайте…

— Какого чорта я буду тутъ думать! возразилъ гнѣвно первый, бросая на землю свою тяжелую ношу какъ бы для того, чтобы придать энергію своимъ словамъ. Я не дуракъ и простофиля, какъ вамъ угодно это думать, господинъ Даніэль, продолжалъ онъ, я вамъ продалъ девяносто паръ фазановъ.

— Да, девяносто паръ фазановъ барона.

Послышалось ворчаніе, похожее на ворчаніе хищнаго звѣря.

Тогда Даніэль, заключая по нѣкоторымъ шестамъ своего собесѣдника, что за угрозами послѣдуютъ удары, поспѣшно отступилъ на нѣсколько шаговъ.

— Пожалуйста безъ насилій, другъ мой, или мы оба пропали, произнесъ онъ тономъ, въ которомъ сквозило безпокойство. Телѣжка тутъ въ двухъ шагахъ у загородки парка, мнѣ стоитъ только свистнуть и двое явятся мнѣ на помощь, вамъ значитъ лучше будетъ успокоиться.

До сихъ поръ разговаривавшіе были въ тѣни группы сосенъ и ихъ нельзя было разглядѣть среди ночнаго мрака. Но теперь Даніэль, въ которомъ уже по голосу легко было узнать жида, отступилъ на небольшую полянку, гдѣ можно было ясно видѣть его тощую, безобразную фигуру, въ платьѣ изъ толстаго синяго сукна, съ потертой, замасленной шляпой на головѣ.

Его тщедушная наружность составляла рѣзкій контрастъ со здоровымъ и крѣпкимъ видомъ его собесѣдника. То былъ колоссъ въ полномъ смыслѣ слова, со смуглымъ, загорѣлымъ отъ солнца и бурь лицомъ, судя по ружью и охотничьей сумкѣ онъ былъ егеремъ или лѣсничимъ.

Выраженіе его лица, когда онъ вышелъ изъ подъ деревьевъ, не предвѣщало ничего хорошаго, это видно было и по впечатлѣнію, произведенному имъ на еврея.

— Ну, другъ мой, поспѣшилъ сказать онъ, если вамъ мало тринадцати луидоровъ, я готовъ прибавить еще одинъ для круглаго счету и то ужь это будетъ мнѣ въ убытокъ, клянусь Авраамомъ.

— Не старайтесь надуть меня! вскричалъ со страшнымъ ругательствомъ лѣсничій. Вы даете мнѣ немного больше чѣмъ по сорокъ су за пару, а въ Парижѣ навѣрно продаете ихъ по десяти или двѣнадцати франковъ. Я спрашиваю васъ, стоитъ ли изъ-за этого рисковать быть пойманнымъ и потерять мѣсто?… Еслибы кто-нибудь пошелъ да разсказалъ барону о томъ, какъ я въ прошломъ году имѣлъ глупость продать вамъ двухъ козъ, тогда… Вы слышали?… Что-то кажется зашумѣло въ кустахъ, г. Даніэль?

Даніэль ничего не слышалъ, но однако воспользовался случаемъ поскорѣе уйти отъ своего грубаго сообщника, онъ вынулъ поспѣшно изъ кармана кошелекъ и между собесѣдниками завязался разговоръ въ полголоса, изъ котораго Маргарита могла разслышать только слѣдующія слова, покрывавшія ворчаніе лѣсничаго:

— Слишкомъ опасно, другъ мой… полиція… большія потери…

Послышался звонъ монетъ, которыя отсчитывалъ еврей, и опять разговоръ, закончившійся словами лѣсничаго:

— Я не могу такъ много бить; баронъ любитъ охоту на зайцевъ и замѣтитъ если я такъ сильно начну истреблять… Это могло бы стоить мнѣ мѣста… Но постойте! Я положительно что-то слышу… Вамъ лучше всего уйти поскорѣй!

Еврей не замедлилъ послѣдовать этому совѣту и скоро его поспѣшныя шаги замолкли въ отдаленіи, потомъ послышался отдаленный стукъ колесъ и снова все смолкло.

Между тѣмъ, оставшись одинъ, лѣсничій началъ опытнымъ взглядомъ оглядывать каждое дерево, каждый кустъ, стараясь отыскать причину шороха, не ускользнувшаго отъ его привычнаго уха.

— Ничего! сказалъ онъ наконецъ, убѣдившись что вокругъ все тихо, это должно быть какой-нибудь звѣрь пробѣжалъ.

— Нѣтъ! Это не звѣрь! раздался вдругъ серебристый голосъ Маргариты де-Монторни.

И въ ту же минуту передъ глазами изумленнаго лѣсничаго появилась стройная фигура молодой дѣвушки, ярко освѣщенная лучами луны.

Кто хоть разъ видѣлъ Маргариту, тотъ уже не могъ забыть черты ея лица поэтому и лѣсничій тотчасъ же узналъ дочь своего бывшаго господина и родственницу новаго.

Но слышала ли она его разговоръ съ Даніэлемъ? Если и слышала, такъ вѣдь можетъ быть не поняла о чемъ шло дѣло! Эта мысль придала немного увѣренности лѣсничему.

Однако первую минуту онъ думалъ было прикинуться браконьеромъ, но тотчасъ же отбросилъ эту мысль, такъ какъ вспомнилъ, что ему не разъ случалось встрѣчать въ паркѣ молодыхъ обитательницъ замка.

Но какимъ образомъ могла попасть графиня въ лѣсъ въ такое позднее время? Это превышало понятіе лѣсничаго и онъ стоялъ неподвижно, разинувъ ротъ, не зная что ему дѣлать.

— Какъ зовутъ вашего друга, съ которымъ вы сейчасъ разговаривали? спросила графиня де-Монторни.

— Это… это г. Даніэль…

— Этотъ разговоръ доставилъ мнѣ большое развлеченіе, г. Мартэнъ, сказала графиня добродушнымъ и насмѣшливымъ тономъ. Но особенно баронъ де-Рошбейръ будетъ смѣяться надъ этимъ страннымъ торгомъ о девяноста фазанахъ, какъ вы кажется говорили…

И Маргарита разсмѣялась своимъ очаровательнымъ смѣхомъ, который однако произвелъ такое дѣйствіе на лѣсничаго, что онъ вздрогнулъ и невольно отступилъ назадъ.

При всей своей испорченности Мартэнъ не былъ трусомъ. Онъ доказалъ свое мужество въ многочисленныхъ ночныхъ схваткахъ и въ молодости былъ неустрашимымъ бреттеромъ. Но въ эту минуту холодный потъ покрывалъ его лобъ и онъ не смѣлъ поднять глазъ на Маргариту, казалось выросшую изъ земли, чтобы сдѣлаться орудіемъ его гибели.

Онъ сдѣлалъ послѣднее отчаянное усиліе, чтобы смѣлостью выпутаться изъ опаснаго положенія.

— Это я уговаривался объ одномъ небольшомъ дѣлѣ, графиня, сказалъ онъ, господину барону понадобилось нѣсколько паръ дичи, чтобы пустить ее въ заросли Грасъ-Дьё, а такъ какъ это касается Даніэля, то я и позвалъ его, чтобы…

— Я отлично все это понимаю, г. Мартэнъ, прервала его неожиданно Маргарита. Вамъ совершенно излишне стараться выдумывать для меня какую-нибудь остроумную исторію, я увѣрена, что баронъ вполнѣ будетъ согласенъ съ вашимъ мнѣніемъ, что сорокъ су за пару… такъ кажется?… совершенно ничтожная плата, которая не вознаграждаетъ даже васъ за ваши старанія обкрадывать хозяина.

Эти слова были произнесены безъ гнѣва, но съ безжалостной отчетливостью и въ которой не было и тѣни снисходительности къ человѣческой слабости.

Лѣсничій простоналъ отъ бѣшенства и въ отчаяніи опустилъ голову.

— Кончено! сказалъ онъ, штука сыграна, Анатоль Мартэнъ пропалъ.

Воображеніе уже представляло ему послѣдствія его проступка. Онъ видѣлъ себя выгнаннымъ, презираемымъ, лишеннымъ возможности честью заработывать свой хлѣбъ.

Паденіе было ужасно. Онъ заразъ терялъ все: свой домъ и садъ, жалованье, доходы отъ продажи кроликовъ, считавшихся собственностью лѣсничаго, освѣщеніе, отопленіе, подарки отъ гостей барона, не считая уже всеобщаго уваженія и чувства собственнаго достоинства.

Безчестный человѣкъ часто сознаетъ свою нечестность только тогда, когда его проступки обнаружены.

Во времена благоденствія Мартэнъ былъ въ хорошихъ отношеніяхъ со своею совѣстью, но теперь она пробудилась и онъ началъ чувствовать угрызенія.

— Эта проклятая страсть къ игрѣ; да, эти карты причинили мнѣ столько зла, мадемуазель, карты и кабакъ, прошепталъ несчастный, тономъ полнаго раскаянія, у меня было хорошее мѣсто, но несчастье въ игрѣ поглощало все мое жалованье… Ахъ!.. Моя бѣдная жена!.. Мои дѣти!..

Рыданія прервали его рѣчь и онъ началъ отирать непривычныя слезы своей загрубѣлой рукой.

Но это слезливое настроеніе не могло быть продолжительнымъ у человѣка, такого закала какъ Анатоль Мартенъ. Его упадокъ духа былъ непродолжителенъ, спустя нѣсколько минутъ онъ поднялъ глаза на свою обвинительницу, брови его были нахмурены, зубы сжаты, дыханіе сдѣлалось короткимъ и прерывистымъ, очевидно ему пришла мысль, что лучшимъ средствомъ отвратить опасность было избавиться отъ непріятнаго свидѣтеля.

Онъ былъ доведенъ до крайности, и жизни графини могла угрожать серьезная опасность.

Маргарита смотрѣла на него съ любопытствомъ наблюдателя изучающаго какой-нибудь психологическій феноменъ, но безъ малѣйшаго признака состраданія, скорѣе съ презрѣніемъ. Она замѣтила, какъ засверкали глаза Мартена, какъ руки его судорожно сжали стволъ его ружья, и поняла, что за опасность грозитъ ей.

Однако она осталась спокойной и невозмутимой: можно было подумать, что она обладаетъ талисманомъ, подъ защитой котораго ей нечего опасаться грубой силы.

— Это было бы глупо! сказала она спокойно. Это скоро открылось бы. Не приводите вашу идею въ исполненіе, это значило бы построить самому себѣ эшафотъ.

Эти слова такъ поразили лѣсничаго, что онъ съ проклятіемъ выронилъ изъ рукъ ружье.

— Подберите ваше ружье, Мартенъ, сказала послѣ минутнаго молчанія Маргарита, и считайте все происшедшее сномъ. Теперь я не имѣю ни малѣйшаго намѣренія вредить вамъ, баронъ не узнаетъ ничего о нашей встрѣчѣ.

Лѣсничій вздохнулъ свободно.

— Небо наградитъ васъ за это, мадемуазель! вскричалъ онъ. Повѣрьте моему раскаянію! Я готовъ броситься въ огонь за васъ, я буду вашимъ слугой до моего послѣдняго часа, никогда не дотронусь я больше до картъ, даю въ этомъ клятву, и если…

Онъ продолжалъ бы еще въ этомъ тонѣ, если бы Маргарита не остановила его повелительнымъ жестомъ.

— Не обѣщайте болѣе, чѣмъ вы можете сдержать, сказала она. Не мое дѣло заниматься искорененіемъ пороковъ, и ваша страсть къ игрѣ и вину меня вовсе не касается. Можетъ быть мнѣ представится случай испытать вашу преданность и благодарность, а можетъ быть ваши услуги и никогда мнѣ не понадобятся. Во всякомъ случаѣ я ни слова не скажу барону о нашей ночной встрѣчѣ.

Съ этими словами она повернулась и скоро исчезла изъ глазъ лѣсничаго.

Но предоставимъ ей спокойно возвращаться въ замокъ, и останемся въ лѣсу съ Анатолемъ Мартеномъ.

Его благодарность графинѣ за ея снисхожденіе была непродолжительна.

Чувство самохраненія громко въ немъ говорило, онъ не хотѣлъ отказаться отъ идеи удержаться на своемъ выгодномъ мѣстѣ, и его не особенно прельщала перспектива зависимости отъ каприза молодой дѣвушки, тѣмъ болѣе, что онъ былъ не высокаго мнѣнія о скромности рода человѣческаго.

Правда до сихъ поръ ему не случалось встрѣчать женщинъ на столько храбрыхъ, чтобы онѣ могли встрѣчать спокойно вспышки его гнѣва, и онъ невольно восхищался графиней, которая въ подобную минуту не выказала ни тѣни страха или смущенія. Такая женщина могла хранить тайну.

Но захочетъ ли она? Можетъ быть она смѣялась надъ нимъ, и день его гибели только отложенъ? Одно слово ея барону будетъ имѣть роковыя послѣдствія, и это слово она можетъ ему сказать, если не сейчасъ то черезъ нѣсколько недѣль, черезъ нѣсколько мѣсяцевъ…

Мартену невольно представился вопросъ:

— Зачѣмъ же ходила въ лѣсъ мадемуазель де-Монторни?

До сихъ поръ онъ былъ слишкомъ занятъ своимъ сквернымъ положеніемъ, чтобы думать о чемъ-нибудь другомъ.

Если молодая дѣвушка, подобная графинѣ, ходитъ одна при наступленіи ночи въ лѣсъ, не обращая вниманія на октябрьскій туманъ и сырость, что это навѣрно не изъ любви къ шпіонству и не изъ сожалѣнія объ украденныхъ фазанахъ.

— Держу пари на что хотите, вскричалъ Мартенъ, что благородная графиня что-то скрываетъ, еслибы мнѣ удалось это открыть, я могъ бы тогда спать спокойно… Ужь не замѣшанъ ли тутъ какой-нибудь молодчикъ, который не смѣетъ явиться въ замокъ?

Лѣсничій не отличался особеннымъ умомъ, но въ то же время былъ не лишенъ нѣкоторой хитрости и ловкости. Открыть тайну касающуюся Маргариты де-Монторни, употребить въ свою пользу это открытіе, развѣ это не было дѣйствительно вѣрнымъ средствомъ перемѣняться ролями?

— Подождите, мадемуазель, будутъ и у насъ козыри! прошепталъ Анатоль Мартенъ.

И не медля ни минуты онъ приступилъ къ исполненію своего замысла.

Идти по слѣдамъ молодой графини до того мѣста, гдѣ по его предположенію она имѣла свиданіе съ однимъ изъ своихъ поклонниковъ, это былъ единственный планъ представившійся практическому уму Мартена, планъ, который для многихъ не представлялъ бы ни малѣйшихъ шансовъ на успѣхъ.

Знаніе лѣса было единственнымъ знаніемъ Мартена, онъ читалъ вмѣсто всѣхъ книгъ только великую книгу природы, за то его глаза, какъ и глаза степныхъ охотниковъ, видѣли въ этой книгѣ многое такое, что ускользаетъ отъ взгляда ученыхъ.

Разъ найдя слѣды ногъ графини онъ былъ увѣренъ, что не потеряетъ ихъ и сможетъ прослѣдить до конца.

Привычка наблюдать не оставила его даже среди страха, который онъ испытывалъ, видя себя уличеннымъ въ кражѣ дичи на самомъ мѣстѣ преступленія.

— Когда я увидѣлъ ее въ первый разъ, сказалъ онъ себѣ, она стояла между двухъ сосенъ, на одной изъ которыхъ была сдѣлана замѣтка ножемъ; если я найду эти деревья, я нападу на слѣдъ… Идемъ! на охоту!

Спустя минуту, онъ былъ уже на названномъ имъ мѣстѣ, у двухъ сосенъ. Его было легко узнать, такъ какъ свѣжая зарубка на стволѣ обнажала древесину, ярко блестѣвшую, освѣщаемую луной. На влажной землѣ, въ метрѣ отъ дерева, Мартенъ тотчасъ же замѣтилъ слѣдъ ноги графини де-Монторни.

Лѣсничій весело усмѣхнулся, потирая руки, его лицо выражало надежду и радость.

— Отлично! сказалъ онъ. Пока все идетъ хорошо. Говорятъ, покойный графъ оставилъ все свое имущество дочери, если я открою ея секретъ, на мою долю кое-что перепадетъ. Три или четыре тысячи франковъ для нея ничего не значатъ, а для меня онѣ были бы очень полезны.

Это размышленіе еще болѣе усилило веселость Мартена. Онъ зажегъ фонарь, безъ котораго никогда не выходилъ изъ дому вечеромъ, и, опустивъ его ниже, началъ внимательно осматривать землю, ища продолженія слѣдовъ.

Его поиски увѣнчались успѣхомъ и онъ, медленно, но вѣрно, сталъ подвигаться впередъ. Спутанные корни, обломки камней, кучи опавшихъ листьевъ, покрывавшіе почву, все это ставило ему на каждомъ шагу препятствія, неодолимыя для менѣе опытнаго человѣка.

Незамѣтно примятый мохъ, свѣже-сломанная вѣточка, лежавшая на землѣ, все это были признаки, по которымъ онъ безошибочно шелъ по слѣду молодой графини, хотя посторонній наблюдатель не увидѣлъ бы тутъ ничего.

Любопытно было смотрѣть, какъ осторожно и съ какимъ искусствомъ шелъ Мартенъ по едва замѣтному слѣду.

Хотя лѣсничій не зналъ даже и по имени краснокожихъ Сѣверной Америки и африканскихъ охотниковъ за слонами, этихъ знаменитыхъ искателей слѣдовъ, но онъ, казалось, былъ изъ ихъ школы, природа открыла ему многія изъ своихъ тайнъ, какъ индѣйцамъ и кафрамъ, и онъ умѣлъ пользоваться этимъ знаніемъ.

— Чортъ побери! бормоталъ онъ, медленно подвигаясь впередъ, я умѣю отличить слѣдъ ласки отъ слѣда горностая, лисій слѣдъ отъ собачьяго, кроличій отъ заячьяго, почему же мнѣ не выслѣдить васъ, прекрасная графиня? Это будетъ легкой игрой.

И онъ продолжалъ свои поиски съ такимъ умѣньемъ и хладнокровіемъ, что не прошло и часа, какъ онъ, подобно собакѣ, выслѣдившей дичь, дошелъ уже до стараго, обожженнаго молніей платана.

Но тутъ его едва не постигла неудача. Слѣды внезапно прерывались, а въ тоже время вблизи не было видно ничьихъ слѣдовъ, такъ что предположеніе Мартена о назначенномъ свиданіи не оправдывалось.

— Чортъ меня побери, если я что-нибудь тутъ понимаю! вскричалъ онъ, съ озадаченнымъ видомъ почесывая за ухомъ. Ея слѣды тутъ ясно видны, но больше ничего; нѣтъ, здѣсь не было никого, кромѣ нея, я въ этомъ готовъ поклясться. Можетъ быть молодчикъ не былъ аккуратенъ и опоздалъ, а графинѣ надоѣло ждать, она и ушла. Или, можетъ быть… А! Что это тамъ такое?

И онъ поспѣшно бросился къ платану. Его неутомимый глазъ замѣтилъ что-то бѣлое въ дуплѣ дерева, что блестѣло снѣжной бѣлизной на лунномъ свѣтѣ.

Луна свѣтила такъ ярко, что помощь фонаря была почти излишня.

Этотъ бѣлый предметъ былъ кусочекъ кружева, прицѣпившійся въ трещинѣ дупла. Мартенъ вынулъ его и сталъ внимательно разглядывать.

— Это обрывокъ кружева, которое носятъ городскія дамы, рѣшилъ онъ, послѣ тщательнаго осмотра. Но какъ попалъ онъ сюда? Вѣрно графиня всовывала туда руку, чтобы что-нибудь положить или вынуть… Можетъ быть письмо отъ молодчика, который не пришелъ… Э! Э! графиня, теперь, съ вашего позволенія, мы будемъ переговариваться, какъ равные, понимаете вы это?

Съ этими словами Мартенъ сунулъ свою широкую руку въ глубину дупла.

— Гм! Письма однако нѣтъ; нѣтъ даже ничего подобнаго, пробормоталъ онъ… А! вотъ, кажется, что-то мнѣ попалось подъ руку.

Онъ, дѣйствительно, нащупалъ футляръ съ портретомъ и вытащилъ его, съ торжествующимъ восклицаніемъ.

Послѣ нѣсколькихъ неловкихъ усилій, ему удалось открыть футляръ и передъ его изумленными глазами блеснула дорогая оправа портрета. Но эта находка нисколько не объясняла ему страннаго поведенія графини.

Золото и жемчугъ не возбудили даже алчности лѣсничаго, онъ имѣлъ очень смутное понятіе о цѣнности этихъ вещей и къ тому же онъ подозрѣвалъ, что жемчугъ не настоящій.

Поступокъ дочери его бывшаго господина, выходящей вечеромъ спрятать, среди лѣса, портретъ маленькой дѣвочки, казался ему необъяснимой загадкой. Онъ начиналъ думать, что графиня, какъ это часто случается съ молодыми дѣвушками ея лѣтъ, хотѣла играть какую нибудь романическую комедію. Но кто былъ героемъ этой комедіи?

— Ахъ! Еслибы заставляли работать этихъ благородныхъ барышень, имъ не приходило бы тогда въ голову такихъ глупостей, думалъ онъ, съ презрѣніемъ смотря на миніатюрный портретъ. Но что это?.. Тутъ что то, кажется, написано.

Съ этими словами онъ направилъ свѣтъ фонаря на портретъ, однако всѣ его усилія разобрать надпись были напрасны.

Онъ могъ кое-какъ разобрать печатное, но и то съ большимъ трудомъ, изящныя же, рѣзныя буквы на портретѣ были для него также понятны, какъ санскритскія письмена. Поэтому онъ счелъ за лучшее запереть футляръ и спрятать его въ карманъ.

— Я покажу это Жаннѣ, сказалъ онъ, загасивъ фонарь и возвращаясь старой дорогой назадъ. Она прочитаетъ мнѣ, что тутъ написано и не будетъ болтать объ этомъ, такъ какъ она знаетъ, что я съумѣю научить ее удержать языкъ, если она проговорится; значитъ я могу на нее разсчитывать.

Жанна была старшая дочь лѣсничаго, недавно принятая въ замокъ де-Монторни, въ качествѣ прачки.

IX.
Замокъ Трамбль.

Казъ мы уже видѣли, старый замокъ Трамбль имѣлъ печальный и разрушенный видъ. Внутренность его вполнѣ соотвѣтствовала внѣшности изъ всѣхъ комнатъ только одна большая пріемная зала сохранила слѣды прошлаго блеска.

Это была огромная зала, правда, немного низкая, съ десятью большими окнами, паркетнымъ поломъ и стѣнами, обдѣланными старымъ дубомъ, и съ роскошными карнизами.

Она была едва меблирована и напрасно искали бы въ ней двухъ вещей, гармонировавшихъ между собой. Одинъ или два стола, шкафъ чернаго дерева, кресло съ вырѣзанной на спинѣ баронской короной, случайно ускользнули отъ аукціона.

По той же причинѣ на стѣнахъ висѣло нѣсколько картинъ, это были фамильные портреты, плохо и неискусно написанные, въ старыхъ закопченыхъ рамкахъ, изображавшіе сухія, натянутыя фигуры въ завитыхъ и напудренныхъ парикахъ, въ брыжжахъ, съ мушками на лицѣ, однимъ словомъ, обращики модъ послѣднихъ двухъ столѣтій.

Меблировку дополняли кое-какія вещи, купленныя де-Ламбакомъ вѣроятно гдѣ-нибудь по случаю и которыхъ время и употребленіе далеко не улучшили. Тамъ не хватало ножки, тамъ отставала фанерка и обнажала простое дерево, служившее основой.

Четыреугольный кусокъ ковра покрывалъ часть пола, на этомъ островкѣ краснаго съ чернымъ мокета группировались остатки мебели; остальная часть залы была совершенно пуста.

Все это представляло далеко не веселый видъ, но никогда можетъ быть не казалось такимъ мрачнымъ, какъ въ этотъ пасмурный, октябрьскій вечеръ.

Около камина, гдѣ едва-едва горѣли сырые сучья, набранные въ саду, госпожа де-Ламбакъ, сидя въ креслѣ, видимо съ трудомъ шила, портя свои глаза надъ починкой бѣлья, между тѣмъ какъ де-Ламбакъ съ нетерпѣливымъ видомъ ходилъ взадъ и впередъ, заставляя трещать паркетъ подъ своими тяжелыми шагами.

Бѣдная женщина, дрожа отъ холода, тщетно куталась въ свою старую изношенную шаль; она принимала всѣ предосторожности, чтобы избѣжать малѣйшаго жеста, малѣйшаго движенія, способнаго привлечь вниманіе ея раздражительнаго мужа.

Уже болѣе часа Робертъ де-Ламбакъ не говорилъ ни слова, если не считать энергическихъ ругательствъ, которыя онъ по временамъ бормоталъ сквозь зубы.

Его характеръ, никогда не бывшій особенно мирнымъ и пріятнымъ, еще болѣе ухудшился годами лишеній, постоянной нуждой и неотступными требованіями кредиторовъ.

Онъ топалъ ногою, кусалъ лихорадочно свои сѣдые усы, то вдругъ останавливался у окна и молча слѣдилъ за порывами вѣтра, гнавшаго передъ собой тучи сухихъ, пожелтѣвшихъ листьевъ.

Госпожа де-Ламбакъ внутренно вздрагивала, слѣдя украдкой за движеніями мужа. Это была несчастная женщина, терпѣливая и рабски покорная волѣ своего деспота-мужа.

— Все нѣтъ письма! прервалъ наконецъ молчаніе де-Ламбакъ. Почтальонъ должно быть цѣлый часъ какъ прошелъ.

Съ этими словами онъ подошелъ къ камину и толкнулъ ногой горѣвшія сучья, отъ которыхъ при этомъ поднялось облако густаго и ѣдкаго дыма.

— Ни одного слова отъ сына! продолжалъ де-Ламбакъ. Какъ видно онъ не очень-то безпокоится, чтобъ чортъ его побралъ!

Госпожа де-Ламбакъ робко подняла голову.

— Робертъ, сказала она, я очень желаю возвращенія Гастона. Я не думала, что домъ будетъ казаться такъ пустъ, когда онъ и…

Она не окончила своей фразы и поспѣшно принялась вдѣвать нитку въ ушко иголки, что съ трудомъ удавалось ей при слабомъ свѣтѣ сумерокъ; однако она все-таки была рада этому занятію, позволявшему ей скрыть испытываемое ею смущеніе. Какъ и большая часть людей, принужденныхъ жить съ грубыми натурами и постоянно только о томъ и думать, какъ бы не раздражить ихъ, она чувствовала постоянно опасенія сказать или сдѣлать что-нибудь, что могло привлечь на нее гнѣвъ мужа, это не замедлило случиться и на этотъ разъ.

— Благодарю васъ, госпожа де-Ламбакъ! Клянусь небомъ, я благодарю васъ за ваши слова. Вы дѣйствительно достойны сожалѣнія, будучи вынуждены оставаться однѣ съ вашимъ мужемъ! вскричалъ де-Ламбакъ. И вы находите это очень печальнымъ, чтоже можетъ быть естественнѣе! А! право я и не подозрѣвалъ, какую честь вы мнѣ сдѣлали соблаговоливъ выйти за меня замужъ. Будьте увѣрены, что на будущее время я объ этомъ буду помнить.

При звукахъ этого громоваго голоса бѣдная женщина задрожала какъ листъ. Можно было подумать, что она опасалась ударовъ этой тяжелой руки, которою де-Ламбакъ съ силой колотилъ по мраморному камину, какъ бы желая придать больше силы своимъ словамъ.

Но слѣдуетъ замѣтить, что Робертъ, не смотря на всю свою грубость никогда не позволялъ себѣ забыться до такой степени, чтобы поднять хотя палецъ на свою жену. Не смотря на всѣ дикіе инстинкты этого человѣка, чувство благородства не позволяло ему употреблять противъ женщины другаго оружія кромѣ слова.

— Да, продолжалъ онъ, я помню вечеръ, когда я увидѣлъ васъ въ первый разъ. Я пробовалъ четырехъ лошадей, только что мною купленныхъ; это были четыре чудные бѣгуна, до такой степени похожіе, что ихъ невозможно было отличить одного отъ другаго. На этой новой запряжкѣ я отправился въ маленькій Русильонъ, какъ называлось ваше жилище, въ послѣднее время я очень пострадалъ отъ неудачныхъ пари и очень нуждался тогда въ деньгахъ. Старикъ Жаке не раньше сталъ слушать меня, какъ я согласился позавтракать съ нимъ. Онъ послалъ за своей дочерью Маріей, такъ что мы и познакомились тогда съ вами. О! Если бы тогда я могъ предвидѣть, что настанетъ день, когда вамъ станетъ скучно быть со мной однимъ, клянусь вамъ…

— Робертъ! Дорогой Робертъ! прервала его, едва удерживая рыданія, госпожа де-Ламбакъ, вы знаете хорошо, что я не это хотѣла сказать. Съ вами я не буду чувствовать себя одинокой гдѣ бы ни было на землѣ; но здѣсь, въ этомъ несчастномъ домѣ, съ тѣхъ поръ какъ уѣхалъ Гастонъ, я едва осмѣливаюсь заснуть, я леденѣю отъ ужаса. Робертъ, сжальтесь надо мной; поѣдемте жить въ Парижъ, въ Версаль, куда хотите, но только, ради Бога, не останемтесь здѣсь.

Де-Ламбакъ подошелъ къ столу и облокотился на него съ такой силой, что онъ затрещалъ.

— Сколько разъ долженъ повторять я, чтобы вы молчали и оставляли для себя эти глупыя надежды? сказалъ онъ сердитымъ и грубымъ тономъ, глядя прямо въ лицо женѣ, вы хотите шевелить камень, который долженъ насъ раздавить. Будьте спокойны или вы станете причиной большихъ несчастій. Я думаю что эта толстая служанка въ деревенскомъ чепцѣ и деревянныхъ башмакахъ знаетъ больше чѣмъ вы думаете, благодаря тому, что она могла слышать изъ нашихъ разговоровъ.

— Какъ? Толстая Адель?

— А то кто же? Не позже какъ вчера вечеромъ за ужиномъ я замѣтилъ у нея какое-то подмигиваніе въ ту минуту, когда вы жаловались на вѣтеръ, свистѣвшій въ корридорахъ на верху и который, какъ вы говорили, походилъ на крики человѣка о помощи. Я увѣренъ, что въ ея глупой головѣ что-нибудь шевелится. Надо отдѣлаться отъ нея какъ можно скорѣе!

Съ перваго взгляда это замѣчаніе не имѣло ничего ужаснаго, однако оно произвело странное впечатлѣніе на госпожу де-Ламбакъ.

Она съ ужасомъ взглянула на мужа, спокойно отошедшаго къ камину, чтобы погрѣть спину у огня. Два раза пыталась она говорить и два раза слова останавливались въ ея горлѣ. Наконецъ, собравъ всѣ силы, она прошептала:

— Отдѣлаться отъ нея!.. Нѣтъ, нѣтъ, вы не станете…

И она, не окончивъ фразы, зарыдала, закрывъ лицо руками.

Робертъ де-Ламбакъ, настолько знакомый съ характеромъ жены, чтобы знать, что въ подобныхъ случаяхъ запугиванія ни къ чему не приведутъ, казалось, смягчился и подойдя къ женѣ тронулъ ее слегка за плечо.

— Ну, Марія, перестань, я не знаю, изъ за чего тутъ плакать. Я думаю только, что если эта чертовка Адель станетъ что-нибудь подозрѣвать… то лучше всего будетъ разсчитать ее и выпроводить при первомъ удобномъ случаѣ.

Госпожа де-Ламбакъ отерла глаза платкомъ и видимо успокоилась. Это была поверхностная, ограниченная натура, ея волненія проходили также быстро, какъ и начинались.

— Благодарю васъ, сказала она, почти веселымъ тономъ. Но, право, вы меня испугали было, Робертъ. Я стала такой нервной, съ тѣхъ поръ, какъ уѣхалъ Гастонъ. Мнѣ хотѣлось бы получить отъ него письмо, хотя бы одну строчку. Я надѣюсь, что онъ прибылъ благополучно, но, наконецъ…

— О! Можете быть увѣрены, что благополучно, прервалъ ее де-Ламбакъ, снова начавшій ходить по залѣ. Только послѣ жизни, которую онъ велъ здѣсь, онъ, вѣроятно, сочтетъ своей обязанностью повеселиться въ каждомъ городѣ по дорогѣ. Онъ поѣдетъ, какъ путешествуютъ по берегамъ Рейна, останавливаясь на каждой станціи. У него преувеличенное самолюбіе и онъ воображаетъ, кажется, что на свѣтѣ только и есть умныхъ людей, что онъ одинъ, но онъ скоро замѣтитъ свою ошибку и это будетъ для него хорошимъ урокомъ. Неужели онъ воображаетъ, что я досталъ съ такимъ трудомъ и за такіе проценты эти деньги только для того, чтобы онъ бросилъ ихъ на вѣтеръ!

Болѣе получаса де-Ламбакъ продолжалъ свои разсужденія въ этомъ тонѣ. У него была, въ лицѣ жены, самая благосклонная аудиторія. Она была расположена, съ одинаковымъ вниманіемъ, слушать его безконечные разсказы хотя бы въ десятый разъ и смѣяться плохимъ шуткамъ, на которыя онъ былъ неистощимъ. Ея восхищеніе умомъ, смѣлостью и успѣхами мужа было самое чистосердечное.

Она была воспитана въ почитаніи де-Ламбаковъ, такъ какъ ея отецъ былъ сыномъ фермера этой фамиліи и питалъ къ ней, какъ и отецъ его, безграничное уваженіе.

Позже, Марія Жаке по цѣлымъ часамъ слушала, съ восхищеніемъ деревенской Дездемоны, разсказы своего мужа о его, исполненныхъ приключеніями, похожденіяхъ на сушѣ и на морѣ. Надо замѣтить, что весь департаментъ до сыта наслушался тогда исторій, касавшихся мускульной силы, упрямства и смѣлости безразсуднаго и вѣтрепнаго Роберта де-Ламбака; но свѣтъ встрѣчалъ снисходительной улыбкой его безумныя выходки, пока онъ могъ безъ счету сорить деньгами.

Но уже давно де-Ламбакъ лишился возможности сорить, и однако его жена все еще вѣрила въ него, все еще сохраняла удивленіе, къ которому примѣшивалась нѣкоторая доля страха, что объяснялось слабостью ея характера.

Никогда не уставала она его слушать, хотя разговоръ неизмѣнно вращался около его былыхъ подвиговъ. Не разъ выражался онъ довольно ясно о глупости, которую онъ будто бы сдѣлалъ, женясь на дочери кожевника, у которой не было ни капли благородной крови въ жилахъ, ни зерна здраваго смысла въ мозгу.

Марія терпѣливо это выслушивала и никогда не рѣшалась въ отвѣтъ намекнуть на ея промотанное приданое и на разореніе, единственнымъ виновникомъ котораго былъ ея мужъ.

Дѣло въ томъ, что она не смѣла имѣть никакого другаго чувства, кромѣ вѣчной и глубокой признательности за честь, которую оказала ей блестящая звѣзда носившая имя де-Ламбака, женясь на ней, дочери плебея.

Робертъ былъ ея злымъ геніемъ, онъ довелъ ее до раззоренія, почти до нищеты, благодаря ему, они принуждены были скрываться, такъ что никому не было извѣстно ихъ пребываніе въ замкѣ Трамбль, наконецъ къ этому прибавились огорченія и ужасы, которыя раскроются въ теченіи этого разсказа, но все-таки ничто не могло ослабить почтительной любви, которую съ самаго начала чувствовала госпожа де-Ламбакъ къ своему мужу.

Изъ за него она разсорилась со своимъ братомъ, единственнымъ оставшимся у нея родственникомъ.

Де-Ламбакъ увѣрялъ, что Огюстъ Жаке былъ низкій человѣкъ, негодяй, котораго слѣдуетъ вытолкать вонъ въ шею.

Вся же вина Огюста состояла въ томъ, что, будучи уже не разъ обманутъ аристократическимъ супругомъ своей сестры, онъ рѣшительно отказался давать ему денегъ въ долгъ.

Сестра, въ качествѣ преданной супруги, приняла сторону мужа и разрывъ съ братомъ сдѣлался окончательнымъ.

Госпожа де-Ламбакъ подняла прерванный было разговоръ.

— Вы говорили о Гастонѣ, другъ мой, сказала она.

— Да, я говорилъ, что я собралъ эти деньги, которыя онъ увезъ, не для того, чтобы онъ бросилъ ихъ за окно или проигралъ, что одно и тоже, отвѣчалъ де-Ламбакъ. Я далъ ему для того, чтобы онъ могъ идти наравнѣ съ другими и жениться на богатой… И я положительно не понимаю, что можетъ значить его молчаніе!

И де-Ламбакъ съ гнѣвнымъ видомъ, нахмурилъ брови.

— Къ чему такія мысли, Робертъ! возразила госпожа де-Ламбакъ. Вѣдь вы знаете, какъ они были дружны! Она должна любить Гастона, я въ этомъ вполнѣ увѣрена. Нѣтъ дѣвушки, которая не была бы рада выйти за него замужъ!

Послѣднія слова были произнесены съ энергіей, въ которой сквозила материнская гордость, но Робертъ покачалъ головой.

— Я не могу ее понять, сказалъ онъ. Она осмѣлилась открыто противиться мнѣ, какъ будто отъ меня ей нечего опасаться. Гастонъ красивъ, но я сомнѣваюсь, чтобы она дорожила имъ настолько, какъ мы это предполагаемъ. И если онъ попытается обращаться съ ней немного грубо, я предвижу, что она оставитъ его не при чемъ. Эта дѣвушка для меня загадка. Я не суевѣренъ, Марія, но если вѣрить тому, что разсказываютъ о людяхъ, одержимыхъ злымъ духомъ, то я скажу, что эта дѣвушка…

Приходъ толстой Адели помѣшалъ де-Ламбаку докончить фразу.

— Господинъ, сказала она, Пьеретта, привратница пришла изъ монастыря- настоятельница велѣла ей кланяться вамъ и спросить, не получили ли вы извѣстій о здоровьи ея воспитанницы графини Маргариты де-Монторни.

Здоровая крестьянка несмотря на свою глупость обратила вниманіе на впечатлѣніе произведенное ея словами на де-Ламбака, и съ тайнымъ любопытствомъ наблюдала за выраженіемъ его лица.

Но де-Ламбакъ скоро оправился.

— Скажите Пьереттѣ, что я благодарю настоятельницу, отвѣчалъ онъ твердымъ голосомъ, и что послѣднія извѣстія полученныя мною о графинѣ превосходны. Молодая графиня поселилась въ замкѣ Монторни у своихъ родственниковъ де-Рошбейръ. А вы, Адель, не забудьте дать Пьереттѣ стаканъ вина на дорогу.

Когда Адель вышла и не могла уже слышать, что говорится въ залѣ, де-Ламбакъ подошелъ къ женѣ и сказалъ:

— Надо отослать эту Адель, какъ только этому представится благовидный предлогъ, конечно если Гастону не удастся устроить все дѣло сразу; тогда мы на всегда оставимъ эту мышиную нору. Но эта служанка должна уйти, она знаетъ слишкомъ много, или думаетъ, что знаетъ.

И Робертъ де-Ламбакъ на долгое время погрузился въ молчаніе, поглощенный, какъ казалось мыслями, не имѣвшими ничего особенно пріятнаго.

X.
Непредвидѣнный отвѣтъ.

— Если ты хочешь послѣдовать моему совѣту, Рауль, то ты объяснишься безъ замедленія. Я увѣрена, что она тебя любитъ, но она такъ молода и такъ хочетъ нравиться, что я боюсь нашего скораго переѣзда въ Парижъ, она будетъ до того окружена лестью, что ея головка пойдетъ кругомъ. Я была бы такъ довольна, если бы ты объяснился немедленно! повторяла убѣдительно своему сыну баронесса де-Рошбейръ.

Этотъ разговоръ происходилъ въ розовой гостиной, куда баронесса приказала позвать сына. Въ каминѣ горѣлъ веселый огонь, такъ какъ утро было довольно свѣжее, но блестящее хотя и осеннее солнце уже растопило иней, покрывшій за ночь бѣлымъ саваномъ аллеи парка.

Идеи баронессы были вполнѣ опредѣленны, она мечтала о бракѣ ея сына съ дочерью покойнаго графа де-Монторни.

Она питала къ Маргаритѣ искреннею привязанность и думала, что со стороны молодой дѣвушки будетъ благоразумнѣе всего выйти замужъ за человѣка подобнаго Раулю; что же касается до земель Пуатре и Вильменъ принадлежащихъ Маргаритѣ, и переходъ которыхъ въ чужія руки былъ бы очень прискорбенъ, то баронесса не позволяла себѣ даже останавливаться на такихъ мелочахъ, будучи увѣрена, что какъ въ матерьяльномъ такъ и въ нравственномъ отношеніи этотъ бракъ будетъ выгоденъ.

Рауль причинялъ матери нѣкоторыя безпокойства, конечно, поспѣшимъ прибавить, не распущенностью и безпорядочностью своей жизни, но, наоборотъ, излишней серьезностью.

Занятія наукой и политикой поглощали все его время, и теперь даже онъ былъ такъ поглощенъ будущими выборами, что трудно было предвидѣть, что онъ согласится надѣть на себя цѣпи Гименея.

Мать и сестры каждую зиму старались изъ всѣхъ силъ, указывая ему то на ту, то на другую молодую дѣвушку, изъ которой вышла бы очаровательная де-Рошбейръ; но всѣ ихъ усилія были безплодны, и можно было даже опасаться, что ихъ дорогой Рауль такъ и откажется навсегда отъ брачной жизни, и такимъ образомъ осудитъ на погибель родъ де-Рошбейръ, подобно тому какъ со смертью стараго графа угасъ древній родъ де-Монторни.

Баронессѣ казалось теперь, что она нашла наконецъ въ Маргаритѣ де-Монторни, ту, которая болѣе всѣхъ достойна чести сдѣлаться женой ея сына.

Красота и умъ Маргариты не замедлили произвести впечатлѣніе на стоическаго виконта, а еи молодость, по мнѣнію баронессы, позволила бы ей легко покориться волѣ такого нетребовательнаго мужа, какъ Рауль, кокорый безъ сомнѣнія былъ бы образцомъ мужей, какъ онъ былъ лучимъ сыномъ и братомъ. Его благоразуміе отвѣчало за то, что онъ съумѣетъ руководить свою прекрасную половину на опасномъ пути жизни.

Болѣе чѣмъ вѣроятно, что баронесса де-Рошбейръ не знала выраженія Аристотеля, увѣрявшаго, что мужъ тридцати шести лѣтъ и жена восемнадцати, составляютъ наилучшую пару, однако она инстинктивно пришла къ одному убѣжденію съ знаменитымъ философомъ.

Раулю было едва тридцать лѣтъ, но его ученость и благоразуміе были достойны болѣе зрѣлаго возраста:, съ свой стороны, Маргарита веселая, красивая, граціозная, казалась гораздо моложе своихъ восемнадцати лѣтъ.

— Все это прекрасно, отвѣчалъ съ улыбкой Рауль, но предположимъ, что она думаетъ обо мнѣ не больше чѣмъ о Великомъ Моголѣ. Я не могу тогда силой жениться на ней, при свѣтѣ факеловъ въ развалившейся капеллѣ стараго замка, какъ это дѣлается въ фантастическихъ романахъ Анны Рэдклифъ.

Но баронесса не допускала, чтобы смѣялись надъ проектомъ, который она такъ долго ласкала, и она принялась снова за работу, повторяя свои прежніе аргументы и усиливая ихъ всею своей женской логикой.

Рауль почтительно слушалъ. Привычка къ общественной жизни научила его относиться снисходительно къ чужимъ мнѣніямъ, кромѣ того нельзя было сказать, чтобы слова матери не находили совершенно отголоска въ его сердцѣ.

— Я вижу, сказалъ онъ наконецъ, что если я женюсь на Маргаритѣ, этотъ бракъ составитъ ваше счастье, также какъ и счастье отца и сестеръ. И если я когда-нибудь рѣшусь перейти рубиконъ брака, то конечно мнѣ было бы очень пріятно знать, что моя жена любима и уважаема всѣмъ моимъ семействомъ. Но мнѣ кажется, что въ бракѣ главную роль играютъ взаимныя чувства супруговъ, съ моей стороны я не очень-то увѣренъ въ моихъ, а что же касается до чувствъ Маргариты. я признаюсь, что я не понимаю этой дѣвушки. Или это болѣе глубокая натура, чѣмъ мы думаемъ или…

— О! Рауль, молчи, ради Бога! Маргарита глубокая натура! Молодая дѣвушка воспитанная въ монастырѣ, не знающая еще свѣта!.. вскричала баронесса.

— Или я глупѣе, чѣмъ я себя считалъ, продолжалъ Рауль; должно быть, что это такъ и есть. Мои идеи о Маргаритѣ мѣняются каждый день, а иногда и нѣсколько разъ въ день. Иногда я ее обожаю, такой кажется она милой, очаровательной въ своемъ дѣтскомъ незнаніи зла; но потомъ вдругъ являются сомнѣнія, отъ ничего незначущаго жеста, отъ тона голоса, отъ взгляда. Ея смѣхъ никогда не очаровывалъ меня. Вы меня конечно спросите, какъ съ моимъ серьезнымъ характеромъ я занимаюсь такими вещами, какъ критика смѣха молодой дѣвушки. Но съ васъ будетъ достаточно знать, что я не думаю, чтобы она сколько-нибудь дорожила мной, и надѣюсь не быть настолько глупымъ, чтобы слишкомъ дорожить ей.

При этихъ словахъ онъ невольно покраснѣлъ и поспѣшилъ выйти, чувствуя, что сказалъ болѣе чѣмъ хотѣлъ.

Скоро мать увидѣла его идущаго съ задумчивымъ видомъ но аллеѣ парка, въ сопровожденіи Пеки. Спустя минуту онъ исчезъ за поворотомъ.

Но должно быть было назначено судьбой, что уединенная прогулка Рауля де-Рошбейръ не должна была быть продолжительной въ этотъ день.

Едва успѣлъ онъ потерять изъ виду окна замка Монторни, какъ стукъ экипажа заставилъ его поднять голову и онъ узналъ плетеную колясочку и пони молодой графини.

Маргарита правила сама и была одна въ экипажѣ. Она сдѣлала большіе успѣхи въ искусствѣ править, особенно, если принять во вниманіе, что она только недавно начала этому учиться; ея маленькіе бѣгуны были горячи и непокорны, но повиновались ей какъ ягнята, къ величайшему изумленію конюховъ Монторни.

Она остановила лошадей увидя Рауля, который подойдя къ ней снялъ шляпу и поклонился.

— Я думалъ, что съ вами Амели, сказалъ онъ, мнѣ показалось, что она выѣхала вмѣстѣ съ вами.

— Да, это правда, отвѣчала Маргарита.

И она начала разсказывать о своемъ посѣщеніи деревенской школы. Амели тамъ осталась, чтобы убѣдиться, какіе успѣхи оказали ученики въ священной исторіи и географіи, съ тѣхъ поръ какъ имъ дали новую учительницу.

— Я тоже пробовала учить, сказала молодая дѣвушка съ насмѣшливымъ видомъ, который шелъ къ ней какъ нельзя лучше. Но, увѣряю васъ, я не имѣла никакого успѣха, мнѣ удавалось только возбуждать смѣхъ моихъ учениковъ. А настоящая учительница — Минерва въ синихъ очкахъ, глядѣла на меня такъ какъ будто бы хотѣла меня съѣсть, наконецъ она запретила мнѣ продолжать разсказывать басни: это все, что я могла извлечь изъ моего тощаго запаса знаній. Однимъ словомъ, даже Амели потерявъ терпѣніе, сказала мнѣ наконецъ, что я нарушаю школьную дисциплину. Такъ что я просто на просто была выгнана вонъ!

И Маргарита весело засмѣялась, закончивъ этимъ разсказъ о своей неудачѣ.

Самъ Рауль не могъ удержаться отъ порыва веселости.

Между тѣмъ кони продолжали медленно двигаться къ замку, Рауль шелъ рядомъ держась рукой за экипажъ и разговаривая съ своей молодой кузиной.

— Вотъ мы и дома, сказалъ онъ, не хотите ли пройтись со мной на терассу? Я хочу спросить вашего совѣта относительно оранжереи. Садовникъ хотѣлъ бы сдѣлать ее въ старинномъ вкусѣ съ прямыми углами, а сестры мечтаютъ о мавританскомъ павильонѣ. Остается узнать теперь ваше мнѣніе, Маргарита.

Несмотря на то, что они были родственники и очень дружны, кромѣ того Рауль былъ много старше своей кузины, однако онъ рѣдко рѣшался называться просто по имени.

Впрочемъ все семейство болѣе или менѣе испытывало такое же затрудненіе

Едва ли какая дѣвушка была менѣе сдержанна, менѣе церемонна чѣмъ Маргарита де-Монторни, и однако не смотря на то всѣ де-Рошбейръ считали ее какъ бы странствующей принцессой, которую привелъ къ нимъ случай.

Маргарита была очень любезна и уступчива, у ней не было и тѣни надменнаго вида, который принимаютъ часто богатыя наслѣдницы. Никто никогда не слышалъ отъ нея рѣзкаго слова.

Баронъ, баронесса, ихъ дочери, слуги замка, нотаріуса, священникъ, всѣ кто только видѣлъ молодую сироту, всѣ увѣряли единогласно, что она олицетворяетъ идеалъ благородства, и что она настоящая знатная дама.

Маргарита де-Монторни слѣдовала тактикѣ исполнять всегда просьбы, которыя не принуждали ее ни къ какимъ жертвамъ. Поэтому она охотно согласилась на предложеніе кузена и послѣдовала за нимъ къ террасѣ, по временамъ со смѣхомъ оглядываясь, чтобы посмотрѣть какъ ея лошадки, минуту передъ тѣмъ спокойныя, бѣсились и рвались изъ рукъ конюха, который блѣдный и испуганный не зналъ какому святому молиться…

— Со мной онѣ никогда не ведутъ себя такимъ образомъ, замѣтила спокойно молодая графиня.

Въ это время они вошли въ садъ по тому же пути, по которому нѣсколько дней тому назадъ шла Маргарита среди вечерняго тумана прятать въ сосновомъ лѣсу миніатюрный портретъ, который теперь находился въ обществѣ пыжей, патроновъ и т. п. вещей въ широкихъ карманахъ Мартена. Но Маргарита этого и не подозрѣвала.

Терраса, составлявшая продолженіе сада, была отдѣлена отъ замка широкой аллеей, усаженной рододендрами.

Архитекторъ назначилъ конецъ террасы смежный съ прудомъ, какъ лучшее мѣсто для постройки оранжереи, туда-то и велъ Рауль свою кузину.

— Мавританскую или нѣтъ, вотъ вопросъ? сказалъ онъ шутя. Возвратимся ли мы къ эпохѣ безъ стиля Людовика VIII или рѣшимся на кусочекъ Альгамбры?

Молодой политикъ былъ бы въ большомъ затрудненіи если бы его послѣ заставили разсказать, какъ, къ своему величайшему изумленію, онъ въ живыхъ краскахъ описалъ своей кузинѣ блестящіе остатки мавританской архитектуры еще украшающіе югъ Испаніи.

Рауль де-Рошбейръ, наименѣе тщеславный изъ людей, никогда не надоѣдалъ никому разсказами о своихъ путешествіяхъ; но въ эту минуту онъ невольно увлекся и вдался въ краснорѣчивое описаніе чудесъ Алказара. Но вдругъ онъ остановился, замѣтивъ, что прекрасные глаза его спутницы наполнились слезами.

— Это ничего!.. Ничего… сказала она отворачиваясь. Только… вы такъ живо описывали мнѣ всѣ эти чудеса, которыхъ я безъ сомнѣнія никогда не увижу… что… я не знаю, что со мной сдѣлалось… мнѣ захотѣлось плакать.

Рауль взялъ за руку Маргариту, онъ самъ былъ въ сильномъ волненіи.

— Отчего же вамъ не увидать эти несравненныя страны? сказалъ онъ пытаясь ее утѣшить. Какое блаженство было бы для меня посѣтить вмѣстѣ съ вами Гренаду, Севилью, Мадридъ, Кордову!

Маленькая ручка, которую держалъ Рауль отвѣчала ему легкимъ пожатіемъ, отъ котораго пробѣжалъ огонь по его жиламъ.

— Маргарита! вскричалъ онъ. Позвольте мнѣ быть для васъ болѣе чѣмъ другомъ! Позвольте мнѣ любить васъ. Я знаю, я слишкомъ серьезенъ и старъ для вашей молодости, но выслушайте меня, дорогое дитя, дайте мнѣ открыть вамъ тайну, которой полно мое сердце, я васъ люблю съ той минуты, когда я васъ увидѣлъ въ первый разъ. Онъ долго говорилъ въ этомъ тонѣ, обѣщаясь вѣчно любить, считать малѣйшія желанія за приказанія, однимъ словомъ повторяя то, что повторялось влюбленными начиная съ Адама.

Безансонъ съ трудомъ узналъ бы въ немъ своего серьезнаго, сдержаннаго депутата.

Маргарита молчала и это молчаніе Рауль готовъ былъ уже истолковать въ свою пользу.

Но вдругъ она высвободила свою руку, которую онъ все еще продолжалъ держать.

— Кузенъ Рауль, сказала она твердымъ голосомъ, глядя ему въ лицо, вы дѣлаете мнѣ большую честь; но къ сожалѣнію я не могу принять вашего предложенія. Я глубоко уважаю васъ; я увѣрена, что та, которую вы выберете себѣ въ жены будетъ счастлива; но я принуждена вамъ отказать!

Глаза Маргариты были сухи, ея языкъ былъ языкъ женщины, а не молодой дѣвушки… Очаровательный капризный ребенокъ преобразился, и въ ея голосѣ слышалось истинное волненіе.

— Нѣтъ часто да женщинъ, сказалъ улыбаясь Рауль, пытаясь снова взять руку молодой графини.

Но скоро стало очевидно, что въ этомъ случаѣ его правило неприложимо.

Напрасно напрягалъ Рауль всѣ силы своего краснорѣчія, стараясь убѣдить Маргариту, что ея отказъ можетъ быть былъ только слѣдствіемъ первой минуты изумленія, что онъ слишкомъ поспѣшенъ, что поговоривъ съ баронессой, которая любитъ ее какъ дочь, она навѣрное измѣнитъ свое рѣшеніе…

Но Маргарита такимъ твердымъ тономъ просила его прекратить этотъ разговоръ, что ему осталось только повиноваться.

Онъ молча проводилъ ее до дверей замка. Тутъ они разстались; Маргарита протянула ему руку съ печальной улыбкой и пошла на верхъ въ свои комнаты, а онъ остался въ передней, мрачный, съ разбитымъ сердцемъ.

Тутъ его увидала Люси выходившая изъ комнаты матери и поспѣшно сошла къ нему.

— Ну, что Рауль, переговорилъ ты съ ней наконецъ?.. спросила она. Я такъ довольна…

Она не докончила фразы, увидя, что выраженіе лица брата далеко не напоминаетъ счастливаго влюбленнаго.

— Да, я говорилъ ей, сказалъ онъ… И боюсь, что кто-нибудь предупредилъ меня… однако это невозможно… вѣдь она воспитана въ монастырѣ!.. Но, пока ни слова объ этомъ, Люси. Эта дѣвушка кажется мнѣ болѣе загадочной чѣмъ когда-либо.

На этомъ и кончился разговоръ брата съ сестрой.

XI.
Край завѣсы поднимается.

Войдя въ свою комнату Маргарита нервно бросила на полъ шляпу и перчатки и подойдя къ великолѣпному зеркалу долго глядѣла въ него.

Это зеркало рѣдко отражало въ себѣ столько красоты, и при томъ красоты такого страннаго характера. Одна эта масса волнистыхъ волосъ, черныхъ какъ смоль, сдѣлала бы тщеславной самую скромную женщину. Но молодая дѣвушка оставляла ихъ свободно спускаться по плечамъ, какъ безпечное дитя, пренебрегая модными прическами, несмотря на всѣ благосклонныя замѣчанія баронессы и ея дочерей. Впрочемъ ихъ протесты были не особенно настойчивы.

— Было бы, дѣйствительно, шаль, говорили онѣ, видѣть эти чудныя волосы закрученными и заплетенными.

Кромѣ того распущенныя волосы шли какъ нельзя лучше къ этому очаровательному созданію, котораго жизнь обѣщала быть вѣчнымъ лѣтомъ.

Однако въ эту минуту мадемуазель де-Монторни глядѣла на себя въ зеркало съ видимымъ гнѣвомъ, ея большія глаза сверкали мрачнымъ блескомъ.

— Я не осмѣлилась!.. говорила она въ полголоса, тономъ полнымъ горечи. Я довела его до признанія; мое тщеславіе хотѣло этого полнаго тріумфа; но мнѣ было невозможно принять его предложеніе. Я! Я! Маргарита де-Монторни, я принуждена была отказаться отъ того, чего сама такъ желала.

Она произнесла эти слова медленно, какъ бы находя жестокое удовольствіе въ страданіи, которое она видимо испытывала произнося ихъ; но потомъ ея глаза снова блеснули, и краска гнѣва покрыла ея блѣдныя щеки.

— Тѣмъ хуже для другихъ! вскричала она.

Спустя минуту, она уже пѣла, снимая бархатную накидку, надѣтую ею для прогулки; потомъ она подобрала брошенныя перчатки и разгладила немного помявшееся отъ паденія перо на шляпѣ.

На ея губахъ снова появилась улыбка, ея глаза не бросали болѣе зловѣщаго пламени. Она сдѣлалась снова граціознымъ, очаровательнымъ ребенкомъ.

Она имѣла обыкновеніе сама заниматься своимъ туалетомъ, въ противуположность многимъ молодымъ дѣвушкамъ въ ея положеніи, постоянно заваливающимъ работой своихъ камеристокъ.

Ея горничная Аглая часто жаловалась и казалось была оскорблена, видя, что ея многотрудный постъ обращается въ почетную должность. Но Маргарита успокоивала ее, говоря, полуповелительнымъ тономъ, что въ монастырѣ она привыкла обходиться безъ прислуги, и что для нея не существуетъ иныхъ правилъ кромѣ ея собственной воли.

Всѣ усилія Аглаи были напрасны и она принуждена была ограничить свои услуги немногочисленнными торжественными случаями, а въ остальное время предоставить свою госпожу самой себѣ.

Маргаритѣ видно не нравилось постоянное присутствіе постороннихъ. Ей нужно было уединеніе и время для серьезныхъ мыслей, очень серьезныхъ, если судить по складкамъ, которые образовались на ея лбу, который казалось не должны бы омрачать никакія заботы кромѣ выбора цвѣта лентъ и бальнаго туалета.

Уединеніе было для нея тѣмъ болѣе необходимо, что по странной случайности, чаще встрѣчающейся въ романахъ и комедіяхъ, чѣмъ въ дѣйствительной жизни, и особенно у особъ ея пола, она имѣла привычку думать въ слухъ.

Общее правило, что этотъ недостатокъ свойственъ людямъ, или живущимъ вдали отъ общества, или по чему бы то ни было принужденнымъ постоянно играть роль.

Было бы странно относить мадемуазель де-Монторни къ одной изъ этихъ категорій, хотя она и выказывала по временамъ склонность къ притворству.

Вдругъ раздался легкій стукъ въ дверь.

— Войдите! сказала Маргарита.

Дверь отворилась и послышались шаги и шелестъ платья, Маргарита обернулась, думая увидѣть свою горничную, но это была не Аглая, а Манонъ принесшая на серебрянномъ подносѣ письмо.

— Прошу извиненія у госпожи графини, что я осмѣлилась войти, сказала она, но Аглая ушла въ церковь, а такъ какъ принесшій это письмо ждетъ отвѣта, то я и рѣшилась взять на себя передать его.

Не было никакой серьезной причины заставившей Манонъ такъ разсыпаться въ извиненіяхъ, но въ глазахъ слугъ замка мадемуазель де-Монторни была очень важной дамой, гораздо выше баронессы и ея дочерей, поэтому всѣ они старались изо всѣхъ силъ угодить молодой графинѣ. Они знали также, что она была воспитана въ княжеской роскоши, тогда какъ де-Рошбейръ обладали сравнительно скромнымъ состояніемъ; но это была не единственная причина; почтеніе, которое они чувствовали къ Маргаритѣ, была невольная дань уваженія ея личнымъ достоинствамъ.

Это была какая-то непонятная власть, которой невольно подчинялись всѣ окружающіе; она дѣлала непокорнаго Пеки рабомъ Маргариты, а бѣшенныхъ пони смирными и послушными.

Есть люди, которыхъ характеръ лучше оцѣненъ въ передней, черезъ которую они только проходятъ, чѣмъ въ салонахъ, гдѣ они бываютъ постоянно.

Въ Монторни все склонялось передъ этимъ ребенкомъ, который никогда не сказалъ никому грубаго слова, и старался быть вѣжливымъ со всѣми, этой вѣжливостью, которая порабощаетъ какъ вѣжливость королей.

Что же касается до Манонъ, то по ея собственнымъ словамъ, она не осмѣлилась бы сказать слово графинѣ, даже если бы той пришло въ голову выбросить за окно весь домъ.

Маргарита ласково встрѣтила Манонъ и не думала сердиться за нарушенія ея уединенія. Она спокойно взяла письмо, и ея рука недавно еще дрожавшая отъ пожатія Рауля, теперь не дрогнула, хотя сердце ея билось сильнѣе, чѣмъ во время недавняго разговора; но Манонъ видѣла передъ собой только молодую дѣвушку читающую письмо съ самымъ естественнымъ видомъ.

— О! Боже мой, какъ это скучно! произнесла Маргарита.

Манонъ навострила уши, такъ какъ она была женщина и стало быть любопытна.

Письмо, полученное графиней было написано увѣреннымъ и размашистымъ мужскимъ почеркомъ; но что всего болѣе привлекало вниманіе Манонъ, такъ это красная печать съ большимъ гербомъ.

— Право я теперь не расположена писать, сказала окончивъ чтеніе Маргарита. Манонъ, будьте такъ добры, скажите, что я послѣ пришлю отвѣтъ.

Манонъ вышла, чтобы передать эти слова посланному, который въ это время счелъ не лишнимъ подкрѣпить свои силы нѣсколькими стаканами вина, предложенными ему прислугой замка.

Не смотря на самыя тщательныя разспрооы отъ посланнаго могли узнать только то, что онъ конюхъ изъ Бѣлой Лошади, огромной гостинницы въ Оде, и что ему поручилъ снести это письмо пріѣзжій молодой человѣкъ, давшій ему за это десять франковъ, съ прибавкой нѣсколькихъ ругательствъ.

Этотъ пріѣзжій былъ рослый и красивый молодой человѣкъ, обладавшій парой красивыхъ усовъ и воиновеннымъ видомъ; онъ былъ очень хорошо одѣтъ и не выпускалъ изо рта сигары.

Никто еще не зналъ кто онъ такой, но такъ какъ онъ вошелъ въ переговоры съ хозяиномъ гостинницы относительно покупки верховой лошади, то изъ этого весьма естественно заключили о его намѣреніи остаться тутъ надолго.

Пока этотъ разговоръ происходилъ въ лакейской замка, Маргарита де-Монторни еще разъ прочла полученное ею письмо и потомъ хладнокровно разорвала его на мелкіе кусочки.

Казалось, молодая графиня находила какое-то удовольствіе въ этомъ уничтоженіи письма и когда бумага была измельчена до послѣдней степени, она встала, и перейдя въ сосѣднюю комнату бросила клочки въ пылающій каминъ, гдѣ они моментально обратились въ пепелъ.

Когда послѣднія слѣды бумаги исчезли въ огнѣ, Маргарита отошла отъ камина колеблющимися и невѣрными шагами, какъ ходятъ больные въ первые дни выздоровленія послѣ тяжкой болѣзни.

Ея глаза остановились неподвижно и смертельная блѣдность покрыла ея лицо.

— Зная кто я и что я знаю, прошептала она, вы сдѣлали далеко неразумный поступокъ, господинъ де-Ламбакъ, явившись сюда, чтобы покорять меня вашей волѣ. Право, это вовсе не блестящая идея! Но терпѣніе и мы увидимъ конецъ.

Невольная дрожь пробѣжала по тѣлу Маргариты: она отвернулась отъ стоявшаго передъ ней зеркала и въ отчаяніи бросилась на постель, едва удерживая душившія ее рыданія.

— О! Отдайте мнѣ мою прошлую жизнь, шептала она, эти дни, которые текли беззаботно, когда въ моей груди билось живое человѣческое сердце, когда я не знала этого постояннаго страха, этихъ мукъ, которые хуже смерти… О! Если бы я могла молиться, если бы мнѣ позволено было смотрѣть на веселыхъ дѣтей, не ужасаясь при мысли о той безднѣ, которая раздѣляетъ ихъ судьбу отъ моей, не сознавая, что я уже испытываю муки ада при видѣ Эдема и его безконечныхъ радостей… Я проклята Богомъ!.. Я помню, я читала въ дѣтствѣ разсказы о людяхъ, жизнь которыхъ была отравлена мученіями совѣсти, я тогда считала это выдумкой, плодомъ воображенія автора, не подозрѣвая, что настанетъ день, когда я сама принуждена буду вѣрить страшной дѣйствительности этихъ мукъ. Боже мои!.. Какъ я страдаю!.. Но нѣтъ, прочь слабость!.. Я мужественна, къ чему эта чувствительность пансіонерки.

Съ этими словами она подняла свою гордую голову во всемъ блескѣ своей величественной красоты.

— Я жертва того, кто не допускаетъ ни какой слабости, кто не хочетъ, чтобы отступали на крутомъ пути зла, я должна остаться мужественно и твердо подъ его мрачнымъ знаменемъ… но я не хочу быть обманутой… не для другихъ я работала, а для себя, для моей выгоды; я хочу быть баронессой де-Рошбейръ!

Говоря эти слова она нечувствительно приблизилась къ зеркалу, начала оправлять свое помятое платье и приглаживать волосы.

— Да, я хочу быть баронессой де-Рошбейръ, модной изъ царицъ модъ, продолжала она. Я думаю, что я произведу впечатленіе среди автоматовъ, которые будутъ окружать меня въ салонахъ благороднаго предмѣстья. Рауль, я увѣрена, будетъ гордиться своей женой. Милый Рауль! Какая честная и открытая натура! Я принуждена отдать ему справедливость… О! еслибы я была та же, что прежде!

— Что же, продолжала она, послѣ минутнаго молчанія, прежде я была романической дурочкой, которую не очаровалъ бы человѣкъ погруженный въ политику. Рауль благороденъ, трудолюбивъ и уменъ. Онъ будетъ министромъ; а я, я буду его женой, такъ какъ я этого хочу. Когда я умру, самые важные сановники будутъ присутствовать на моихъ похоронахъ; я буду погребена въ склепѣ знатной фамиліи, которая вырѣжетъ на мраморѣ свои сожалѣнія, а журналы на своихъ столбцахъ будутъ оплакивать мою смерть и воспѣвать мои добродѣтели!.. Но можетъ быть они въ этомъ не будутъ лгать… Развѣ я въ самомъ дѣлѣ не рѣшилась вести себя достойнымъ образомъ. Я хочу быть щедра къ бѣднымъ, исполнять всѣ обязанности, которыя налагаютъ на меня религія и мое высокое положеніе, и умереть лучше чѣмъ жила, святой женщиной достойной сожалѣнія всѣхъ; вотъ моя цѣль и пусть будетъ что будетъ… Однако, капитанъ де-Ламбакъ, какъ было бы умно и благоразумно съ вашей стороны оставить меня въ покоѣ идти одной по этому пути, навстрѣчу моей судьбѣ! Да! пусть будетъ что будетъ!

Омывъ лицо холодной водой, чтобы успокоить огонь сжигавшій ея щеки, Маргарита вышла изъ своей комнаты спокойная и прекрасная по прежнему.

Когда она вышла въ салонъ, послѣднее облако исчезло съ ея мраморнаго лба и самый опытный наблюдатель не узналъ бы какое волненіе пережило недавно это прекрасное нѣжное созданіе, радующееся настоящему и не заботящееся о будущемъ.

XII.
Бурное свиданіе.

Гостинница Бѣлой Лошади въ Оде была одна изъ тѣхъ гостинницъ, которыхъ теперь уже трудно найти; полы комнатъ были посыпаны пескомъ; стекла въ окнахъ были малы, но за то многочисленны; большой садъ, разстилавшійся передъ домомъ, засаженный розами, входная дверь, увитая густымъ плющемъ, понравилась бы буколическому поэту, желающему за-разъ напоить свою музу у источника живописнаго и упитать свой желудокъ молокомъ и свѣжей рыбой съ приправой плодовъ и стараго вина. Прибавимъ, что близость прозрачной какъ хрусталь рѣчки позволяла сверхъ того предаваться наслажденіямъ рыбной ловли.

Тутъ не было ничего напоминающаго современный комфортъ, и запоздалый путешественникъ представилъ бы печальную фигуру, особенно въ это время года.

Пейзажъ въ концѣ октября оставляетъ многаго желать для карандаша артиста, и ухо поэта напрасно ожидало бы пѣнія уже улетѣвшихъ птицъ.

И такъ ни артиста, ни поэта, ни рыболова нельзя было ожидать встрѣтить въ это время въ гостинницѣ Бѣлой Лошади.

Однако, не смотря на это какой-то молодой человѣкъ поселился въ этой пустынной гостинницѣ.

Поспѣшимъ сообщить, что онъ считалъ свое достоинство немного компрометированымъ житьемъ подъ этой деревенской крышей, это былъ фанфаронъ нахальный и хвастливый, разсыпавшій ругательства кстати и ме кстати, таковъ по крайней мѣрѣ былъ не совсѣмъ лестный портретъ нарисованный хозяиномъ гостинницы.

При малѣйшемъ противорѣчіи онъ приходилъ въ невыносимое расположеніе духа; однако все-таки видно было, что это человѣкъ изъ порядочнаго общества.

Его наружность была изящна; его чемоданъ, судя по вѣсу, былъ хорошо набитъ; онъ сорилъ деньгами со щедростью человѣка, привыкшаго ихъ тратить.

Сколько причинъ, чтобы заслужить уваженіе хозяина гостинницы.

Невозможно было отрицать мужественную красоту этого человѣка. Онъ былъ изъ числа тѣхъ людей, которые нравятся женщинамъ съ перваго взгляда; рядомъ съ нимъ, Рауль де-Рошбейръ показался бы самымъ обыкновеннымъ человѣкомъ.

У него были густые, вьющіеся каштановые волосы, тонкіе, шелковистые усы и зубы, ослѣпительной бѣлизны; черты лица его отличались безукоризненной правильностью. Можетъ быть его глаза потеряли слегка ихъ первобытный блескъ и начинали наливаться кровью, свидѣтельствуя тѣмъ о бурной и невоздержанной жизни.

Его костюмъ, хотя богатый и изысканный, былъ сомнительнаго вкуса.

Онъ носилъ рѣзкаго цвѣта жилетъ и ярко-красный галстухъ, его пальцы были унизаны множествомъ колецъ, а на цѣпочкѣ часовъ висѣла цѣлая коллекція брелоковъ.

Въ гостинницѣ онъ слылъ за человѣка неспокойнаго, подвижнаго характера, дѣйствительно, онъ имѣлъ привычку постоянно ходить взадъ и впередъ, нетерпѣливымъ шагомъ прохаживался по саду, сбивая иногда, на подобіе Тарквинія Гордаго, головки цвѣтовъ своей палкой.

Когда онъ шелъ по деревенской улицѣ, ему видимо доставляло удовольствіе разсыпать удары ногой собакамъ, мирно лежавшимъ у воротъ домовъ, разгонять дѣтей, собиравшихся играть среди улицы; потомъ онъ возвращался въ гостинницу Бѣлой Лошади, закуривалъ новую сигару, обрывалъ отъ нетерпѣнія ручку у колокольчика и кончалъ неизмѣнно требованіемъ водки.

— И смотрите, большой стаканъ, говорилъ онъ, живѣй, и потомъ убирайтесь къ чорту!

— Капитанъ много пьетъ, говорила конфиденціально буфетчица конюху.

— Я тоже думаю, замѣчалъ тотъ. Ему, какъ видно, необходимо подкрѣпиться каждое утро; замѣтили вы, какъ дрожитъ его рука, когда онъ беретъ свой кофе; я всегда боюсь, что онъ опрокинетъ его на столъ. Четыре рюмки до кофе, я нахожу это чертовскимъ подкрѣпленіемъ!

Однако, повидимому, алкоголь оказывалъ благопріятное вліяніе на нервную систему Гастона де-Ламбака

Его дрожащія руки дѣлались тверже, глаза становились блестящими, это былъ тогда человѣкъ во всей силѣ молодости.

Въ одинъ октябрьскій день, капитанъ де-Ламбакъ, съ сигарой во рту, сидѣлъ у окна свой комнаты и нетерпѣливо поглядывалъ на дорогу, какъ бы ожидая кого-нибудь.

Его ожиданія были не напрасны. Скоро у дверей гостинницы остановился маленькій экипажъ, запряженный двумя черными, горячими лошадьми. Молодая женщина, въ изящномъ полу-траурѣ и шляпѣ съ бѣлоснѣжнымъ перомъ, легко соскочила на землю, передавъ возжи крошечному груму.

Хозяинъ гостинницы бросился на встрѣчу дамѣ, чтобы узнать, чему онъ обязанъ честью этого неожиданнаго посѣщенія.

Капитанъ, знавшій въ чемъ дѣло поспѣшно бросилъ сигару и, оглядѣвшись въ зеркало, съ торжествующимъ видомъ, былъ уже во всеоружіи, когда вошла служанка гостинницы и сказала ему, что какая-то дама желаетъ его видѣть.

Спустя минуту, молодая дама и Гастонъ находились другъ противъ друга.

Посѣтительница, съ холоднымъ и гордымъ видомъ, подняла вуаль, дѣлая видъ, что не замѣчаетъ руки, протянутой ей молодымъ человѣкомъ и пододвинутаго имъ кресла.

Несмотря на неумѣренныя возліянія Бахусу, которымъ только что предавался Гастонъ де-Ламбакъ, онъ невольно почувствовалъ волненіе подъ взглядомъ этихъ чудныхъ глазъ, устремленныхъ на него, съ угрозой и гнѣвомъ.

— Прекраснѣе, чѣмъ когда-либо! вскричалъ невольно капитанъ, казалось, не сознавая, что онъ говоритъ.

Потомъ онъ снова подвинулъ кресло прекрасной посѣтительницѣ, которая была никто иная, какъ графиня де-Монторни.

— Очень вамъ благодарна! сказала насмѣшливо Маргарита. Но довольно комплиментовъ, я пріѣхала сюда не для того, чтобы ихъ слушать.

Ея гордая поза, выраженіе лица, интонація голоса, все обличало бушевавшій внутри ея гнѣвъ; можно сказать, она желала бы, чтобы ея взглядъ, какъ взглядъ Медузы, имѣлъ власть превращать въ камень дерзкаго, осмѣливавшагося поднять на нее глаза.

— А! вы сегодня въ дурномъ расположеніи духа, замѣтилъ капитанъ, кусая усы, и однако, увѣряю васъ, я ничѣмъ этого не заслужилъ. Когда-то мы были добрыми друзьями; отчего бы не вернуть этого стараго времени, когда мы гуляли подъ большими деревьями сада и я читалъ вамъ стихи, которые вы, по вашимъ собственнымъ словамъ, предпочитали музыкѣ великихъ маэстро.

Ироническій тонъ, въ которомъ началъ капитанъ, по мѣрѣ того, какъ онъ одушевлялся воспоминаніями прошлаго, уступалъ мѣсто выраженію дѣйствительнаго чувства. Послѣднія слова были произнесены съ волненіемъ, въ которомъ не было ничего напускнаго.

На нѣсколько мгновеній капитанъ, казалось, позабылъ весь позоръ своего существованія, свой невольный выходъ изъ арміи, свою безпорядочную жизнь вслѣдствіе постоянной нужды въ деньгахъ; онъ помнилъ только тѣнистый садъ, гдѣ, сидя на поросшей скамейкѣ, двѣ красивыя молодыя дѣвушки слушали съ восхищеніемъ лучшіе стихи Гюго и Ламартина, которые онъ читалъ имъ взволнованнымъ голосомъ.

Маргарита быстро прервала эти воспоминанія о быломъ.

— Извините, сказала она, если я остановлю потокъ вашихъ сентиментальныхъ воспоминаній; прошлое уже далеко; то, что было, намъ уже не принадлежитъ; займемся лучше настоящимъ. Чего вы хотите отъ меня?.. Вы звали меня, вѣроятно, для того, чтобы сообщить мнѣ ваши идеи. Такъ объяснитесь же ясно и просто, подобнаго другаго случая я вамъ, вѣроятно, болѣе не доставлю.

— Что вы хотите этимъ сказать? отвѣчалъ съ изумленіемъ молодой человѣкъ. Вы кажется сердитесь, что я пригласилъ васъ сюда? увѣряю васъ, что я сдѣлалъ это просто такъ, безъ всякой особенной мысли; я думалъ только и съ этимъ согласенъ мой отецъ, что я не могу явиться въ замокъ… какъ вы его называете?… Монторни, кажется?… Да, такъ… безъ формальнаго приглашенія старика де-Рошбейръ.

— И вы также далеки отъ полученія его, какъ отъ полученія приглашенія въ Тюльери или назначенія полковникомъ въ вашъ старый полкъ, замѣтила Маргарита.

— А! мое сокровище, неужели вы не можете быть повѣжливѣе? вскричалъ выходя изъ себя капитанъ.

Но вдругъ, какъ бы вспомнивъ о роли, которую онъ долженъ былъ играть, онъ остановился и въ смущеніи пробормоталъ нѣсколько словъ извиненія.

— Вы очень строги и несправедливы ко мнѣ, продолжалъ онъ. Почему же баронъ де-Рошбейръ не пригласитъ меня… если вы его объ этомъ просите? Держу пари, что вы вертите, какъ хотите, всѣми этими людьми.

Маргарита съ выраженіемъ глубочайшаго презрѣнія смотрѣла на стоявшаго передъ ней де-Ламбака. Ея глаза метали молніи.

— Мнѣ стыдно и я презираю себя, сказала она горячо, но такъ тихо, что никто кромѣ капитана не могъ бы разслышать ея словъ; да, я себя презираю за то, что я могла думать о…

Она не докончила фразы и продолжала болѣе яснымъ и громкимъ голосомъ:

— Я не хочу просить барона де-Рошбейръ пригласить васъ… неужели вы сдѣлались такъ непонятливы, что не понимаете того что я вамъ говорю? Или надо вамъ положительно объявить, что я готова на миръ и на войну, какъ вамъ угодно, но никогда я не соглашусь возобновить сношенія съ вами и вашимъ семействомъ. Да, повѣрьте мнѣ, вы лучше сдѣлаете, если оставите меня въ покоѣ идти моей дорогой, и скорѣе…

— А я клянусь вамъ, прервалъ де-Ламбакъ, всѣмъ, что только для меня свято, что наши судьбы останутся по прежнему связаны между собой. Я вижу ясно вашу игру. Но я не намѣренъ таскать для васъ изъ огня каштаны… Какъ! Я, Гастонъ де-Ламбакъ, соглашусь спокойно быть вашимъ покорнымъ слугой, котораго вы можете прогнать когда вамъ заблагоразсудится, какъ какого нибудь проворовавшагося лакея… Нѣтъ, тысячу разъ нѣтъ!… со мной нельзя безнаказанно играть подобнымъ образомъ, моя красавица. Я пріѣхалъ въ эту проклятую страну съ твердымъ намѣреніемъ жениться на васъ, и вы будете моей женой, позвольте мнѣ сообщить вамъ по секрету, что еслибы не ваши деньги, я искалъ бы себѣ жену въ другомъ мѣстѣ. Впрочемъ все это было условлено уже между нами, и вы заставляете меня повторять вещи, которыя вы сами отлично знаете.

Маргарита казалось не была раздражена этой выходкой, гнѣвъ ея уступилъ мѣсто ироніи.

— Я, право, думаю, что вы сдѣлали ошибку, побезпокоившись пріѣхать сюда, замѣтила она. Вашъ отецъ съ его обычной ловкостью съумѣлъ бы лучше вести переговоры о такомъ трудномъ дѣлѣ; такъ какъ въ сущности онъ все-таки, умный, энергичный и рѣшительный человѣкъ, тогда какъ вы, капитанъ, вы… Я не хочу заставлять мерзнуть моихъ лошадокъ, пока мы обмѣниваемся здѣсь любезностями; но мнѣ хотѣлось бы узнать, изъ чистаго любопытства, какъ и какими средствами думаете вы принудить меня исполнить взятыя мною на себя обязательства, предполагая конечно, что я способна была заключить подобныя нелѣпыя и невозможныя условія какъ тѣ, о которыхъ вы упоминаете.

При этихъ словахъ краска сбѣжала съ лица Гастона де-Ламбака и онъ поблѣднѣлъ, какъ смерть. Онъ попытался говорить, но языкъ не повиновался ему и слова останавливались у него въ горлѣ. Черты лица его исказились и на немъ можно было прочесть гнѣвъ, опасенія, оскорбленную гордость и жестокое смятеніе.

Онъ сдѣлалъ шагъ впередъ и схватилъ за руку Маргариту.

— Маргарита, сказалъ онъ наконецъ дрожащимъ голосомъ, покончимъ это разъ навсегда, будемъ друзьями какъ прежде, я прошу у васъ прощенія въ тѣхъ словахъ, которыя вырвалъ у меня гнѣвъ.

Молодая графиня поспѣшила вырвать свою руку изъ рукъ капитана, зная что стѣны вообще, а стѣны гостинницы въ особенности имѣютъ уши, она сказала тихимъ едва слышнымъ голосомъ:

— Дружба между нами! Вы, мой другъ! что можетъ быть общаго, спрашиваю я васъ, между игрокомъ, плутомъ, выгнаннымъ изъ полка и графиней Маргаритой де-Монторни?… Если вы не будете оказывать мнѣ уваженія, на которое я имѣю право, если вы не перемѣните этотъ грубый и дерзкій языкъ, къ которому я не привыкла, то я сейчасъ же ухожу изъ этого дома. Я пріѣхала сюда не для того, чтобы выслушивать отъ васъ оскорбленія.

— Помните! сказалъ съ угрожающимъ жестомъ Гастонъ. Помните!

— А вы думаете что я забываю?… Никогда! Но для васъ было бы благоразумнѣе имѣть болѣе хорошую память! сказала Маргарита со смѣхомъ, котораго серебристые звуки заставили снова поблѣднѣть Гастона де-Ламбака.

Онъ бросился къ столу, думая при помощи водки поднять свое мужество, но ея не оказалось ни капли.

Тогда, призвавъ на помощь все свое присутствіе духа и хладнокровіе, онъ продолжалъ болѣе спокойнымъ и твердымъ тономъ:

— Я могъ бы назвать васъ именемъ, которое непріятно поразило бы вашъ нѣжный слухъ, по пока это совершенно безполезно… Я кажется угадалъ истину… Среди окружающихъ васъ франтовъ, вѣроятно нашелся одинъ, который съумѣлъ вамъ понравиться, изъ любви къ нему вы и хотите уничтожить заключенный со мною договоръ Если бы здѣсь дѣло шло о простомъ кокетствѣ, я не имѣлъ бы слабости или глупости жаловаться, я просто взялъ бы шляпу и вѣжливо поклонившись оставилъ бы васъ въ покоѣ, хотя я и не понимаю, какъ можетъ унизиться графиня де-Монторни, выходя замужъ за одного изъ де-Ламбаковъ. Но дѣло не въ томъ; мнѣ просто нужны земли Пуатре и Вильменъ, мой отецъ также нуждается въ деньгахъ; а единственное средство достигнуть этого — это жениться на васъ, если…

Маргарита положила руку на плечо капитана и сказала самымъ естественнымъ тономъ:

— Скажите мнѣ пожалуйста, каковы ваши идеи о смертной казни… Что вы думаете объ эшафотѣ, капитанъ де-Ламбакъ?

Она закончила эти слова взрывомъ сардоническаго смѣха, отъ котораго кровь застыла въ жилахъ де-Ламбака.

Гастонъ безсильно опустился на кресло, дрожа какъ въ лихорадкѣ, желтыя пятна выступили на его лицѣ покрытомъ смертельной блѣдностью; его губы конвульсивно шевелились.

Молодой человѣкъ, полный жизни и силы обратился въ безпомощнаго, жалкаго старика.

Молодая графиня казалось предвидѣла это страшное дѣйствіе ея словъ и чтобы вполнѣ насладиться своимъ тріумфомъ, она продолжала послѣ минутнаго молчанія:

— Васъ кажется удивляютъ мои слова? Вы думаете, какъ могли придти мнѣ на мысль подобныя ужасныя вещи. Эхо наружнаго міра проникаетъ даже въ мирныя стѣны монастыря. Пьеретта разсказывала мнѣ, какъ она разъ видѣла казнь преступника. Кажется это было ужасное зрѣлище, по крайней мѣрѣ по мнѣнію Пьеретты.

И Маргарита безжалостно продолжала самымъ наивнымъ дѣтскимъ тономъ, съ потрясающими подробностями, описывать казнь; вдругъ тяжелый стонъ прервалъ ея слова.

— Довольно! довольно! вскричалъ задыхающимся голосомъ Гастонъ, съ усиліемъ подымаясь съ кресла. Какъ вы осмѣливаетесь говорить такъ спокойно объ этихъ ужасахъ?… Вы думаете испугать меня!.. Но, это вамъ ее удастся. Нѣтъ! тысячу разъ нѣтъ! Это нелѣпо. Несмотря на всю вашу ловкость, вы не можете ничего мнѣ сдѣлать, не вредя себѣ. Я могу быть спокоенъ, ваша безопасность отвѣчаетъ за мою.

Мало по малу волненіе Гастона утихло и въ тонѣ его голоса послышалась прежняя самоувѣренность.

— Я знаю женщинъ! продолжалъ онъ съ презрительнымъ видомъ. Да, я ихъ хорошо знаю и никогда не буду придавать большаго значенія первому нѣтъ. Вы будете ко мнѣ гораздо благосклоннѣе, графиня де-Монторни, когда взвѣсите наше дѣйствительное положеніе. Я проживу здѣсь еще нѣсколько времени, дня три приблизительно. Я болѣе чѣмъ увѣренъ, что получу въ это время приглашеніе явиться въ замокъ Монторни. Этимъ вы покажете, что предпочитаете миръ войнѣ. Повѣрьте мнѣ, не вдавайтесь въ крайности. Вы не знаете, на что способенъ человѣкъ, доведенный до отчаянія… Подумайте объ этомъ.

— Я не имѣю ни малѣйшаго желанія доводить васъ до отчаянія, холодно замѣтила Маргарита, я только отклоняю отъ себя честь называться госпожей де-Ламбакъ, вотъ и все! Я не думаю также выказать себя неблагодарной, за то расположеніе, которое постоянно оказывало мнѣ ваше семейство. Я питаю къ госпожѣ де-Ламбакъ глубокое и искреннее уваженіе, и когда я вступлю во владѣніе моимъ наслѣдствомъ, я съумѣю доказать, что я лучшій другъ вашего отца. Но, извините меня капитанъ, я намѣрена поступать какъ мнѣ угодно, и я предпочла бы имѣть дѣло, если это необходимо, съ вашимъ отцемъ, а не съ вами. Я обѣщаю вамъ пригласить его со временемъ въ замокъ, что же касается до васъ, то я совѣтую вамъ отложитъ въ сторону смѣшныя претензіи быть моимъ мужемъ.

— Никогда! вскричалъ де-Ламбакъ.

— Въ такомъ случаѣ, сказала спокойно графиня, я жалѣю, что даромъ потеряла время и заставила моихъ лошадей мерзнуть послѣ такой долгой поѣздки… Слуга тоже я думаю недоумѣваетъ, что могло такъ долго задержать меня здѣсь, такъ какъ могу васъ увѣрить, капитанъ, что не въ моихъ привычкахъ дѣлать визиты празднымъ молодымъ офицерамъ… Такъ прощайте… Или нѣтъ, до свиданья! Я вполнѣ довѣряю вашей разсудительности и вашему… уму… до свиданья!

Съ этими словами молодая дѣвушка граціозно поклонилась капитану и вышла.

Спустя минуту капитанъ де-Ламбакъ видѣлъ, какъ она сѣла въ свой экипажъ, и взяла возжи изъ рукъ грума. Лошади, нетерпѣливо бившія копытами землю, пустились крупной рысью, и скоро легкій экипажъ исчезъ за поворотомъ дороги.

Гастонъ провожалъ ее глазами до тѣхъ поръ, пока не скрылось въ отдаленіи бѣлое перо колыхавшееся на шляпѣ Маргариты.

— Она тысячу разъ прекраснѣе и очаровательнѣе чѣмъ прежде!…

Таковы были первыя слова вырвавшіяся у капитана.

— Но если она блеститъ какъ брилліантъ, продолжалъ онъ послѣ минутнаго молчанія, то она похожа на него и по твердости, Гдѣ она могла научиться такъ искусно играть свою роль?

Гастонъ дернулъ лихорадочно за шнурокъ сонетки.

— Я спрашиваю себя, продолжалъ онъ, человѣческое ли это существо или демонъ, брошенный на землю на погибель всѣмъ?

Вошедшій въ эту минуту на звонокъ капитана слуга получилъ приказаніе принести сифонъ зельтерской воды и бутылку водки.

— Впрочемъ нѣтъ! сказалъ какъ бы одумавшись Гастонъ. Принесите только одинъ стаканъ… слышите только одинъ…

— Сейчасъ! отвѣчалъ слуга, подумавъ, въ тоже время: положительно капитанъ все еще нуждается въ подкрѣпленіи своихъ душевныхъ силъ.

XIII.
Анатоль Мартэнъ дѣйствуетъ.

— О! мама, какъ это непріятно!.. Маргарита не хочетъ ѣхать съ нами… говорила Амели де Рошбейръ, которая незамѣтно для нея самой начала чувствовать глубокую, почти романтическую дружбу къ своей кузинѣ, о самомъ существованіи которой она недавно еще не знала.

Была назначена облава въ лѣсу Грасъ-Дьё, считавшемся не напрасно самымъ обильнымъ дичью изо всѣхъ владѣній Монторни. Съ этой цѣлью были сдѣланы большія приготовленія.

Запасы закусокъ и превосходныхъ винъ были отправлены въ домикъ лѣсничаго, гдѣ долженъ былъ быть устроенъ завтракъ для охотниковъ.

Баронесса и ея дочери собирались ѣхать туда же въ коляскѣ, чтобы присутствовать при послѣднихъ эпизодахъ охоты.

Это былъ отличный случай завязать болѣе короткое знакомство съ сосѣдями, за которымъ должны были послѣдовать обѣды и вечера.

Былъ конецъ октября, но погода продолжала быть ясной и теплой; ночи были иногда туманны и холодны, по дни отличались яснымъ и спокойнымъ блескомъ, свойственнымъ осени.

Листья какъ бы съ сожалѣніемъ падали съ деревьевъ, которыя однако еще не вполнѣ лишились своего лѣтняго убора, теперь отливавшаго золотомъ и пурпуромъ подъ блѣдными лучами осенняго солнца.

Собравшіеся охотники клялись не оставить въ живыхъ ни одного фазана, и въ то же время обѣщали себѣ не опоздать къ обѣду, который давалъ въ замкѣ баронъ де-Рошбейръ по окончаніи охоты.

День былъ свѣтлый и солнечный, рѣдкія облачка, проходившія на горизонтѣ, не имѣли ничего угрожающаго.

Все предвѣщало веселый и удачный день, однако къ неудовольствію всѣхъ, а особенно Амели де-Рошбейръ, Маргарита упорствовала въ своемъ отказѣ, и даже не хотѣла сказать причину, побуждавшую ее остаться въ замкѣ.

Коляска, запряженная четверкой, стояла у замка.

Баронесса и ея дочери были уже готовы; нельзя было терять ни минуты, если онѣ хотѣли предупредить охотниковъ на мѣстѣ сбора.

— Маргарита не хочетъ ѣхать!.. вскричала баронесса съ недовѣрчивымъ видомъ. Впрочемъ я понимаю причину этого, замѣтила она, послѣ минутнаго размышленія съ проницательностью опытной женщины. Она вѣрно стѣсняется присутствіемъ Рауля послѣ своего необъяснимаго отказа. Вы должны были замѣтить какъ и я, что съ тѣхъ поръ она видимо его избѣгаетъ… впрочемъ это хорошій знакъ.

Баронесса говорила то, что думала, такъ какъ отказъ Маргариты отдать свою руку Раулю казался ей безуміемъ.

Она была такъ увѣрена въ успѣхѣ, что ей стоило большихъ усилій удержаться и не высказать Маргаритѣ неудовольствія, которое причинило ей ея странное поведеніе.

Впрочемъ молодость Маргариты была другимъ поводомъ къ утѣшенію.

— Въ эти годы, думала баронесса, дѣвушки не знаютъ самихъ себя, по крайней мѣрѣ я могу быть увѣрена, что мнѣ не приходится бороться съ воспоминаніями о какой-нибудь прежней привязанности.

Баронесса была убѣждена, что ея молодая родственница до встрѣчи съ Раулемъ не видѣла даже никого изъ мущинъ, кромѣ развѣ священника и стараго де-Ламбака, имѣвшаго къ тому же далеко не поэтическую привычку нюхать табакъ.

Поэтому по ея мнѣнію молодая дѣвушка должна была уже сожалѣть о своемъ преждевременномъ нѣтъ, которымъ она отвѣчала на предложеніе Рауля.

Оставалось еще два мѣсяца до открытія законодательнаго корпуса, когда Рауль долженъ былъ ѣхать въ Парижъ. По мнѣнію баронессы, этого времени было болѣе чѣмъ достаточно, чтобы произвести полный переворотъ въ мысляхъ молодой графини.

Съ этими мыслями баронесса оставила замокъ вмѣстѣ со своими двумя дочерьми.

Благодаря заботамъ покойнаго графа, дороги во злодѣніяхъ Іонторни были безукоризненны, такъ что четыре лошади безъ труда везли коляску баронессы.

Послѣ непродолжительнаго переѣзда коляска остановилась передъ домикомъ лѣсничаго, какъ разъ въ ту минуту, когда въ глубинѣ лѣса раздались звуки рога и лай собакъ возвѣстилъ о началѣ охоты.

Дамы по пріѣздѣ сюда были встрѣчены своими друзьями и знакомыми. На всѣхъ лицахъ видно было увлеченіе и веселое расположеніе духа, вино выпитое утромъ во время завтрака въ замкѣ, конечно не осталось безъ вліянія на общее расположеніе духа гостей.

Число приглашенныхъ барономъ было очень велико.

Изъ сосѣдней знати тутъ были герцогъ д’Агильяръ, старый графъ де-Латуръ, братья Боннейтонъ изъ Плюмовера, Пайенъ съ своими тремя сыновьями, кромѣ того тутъ было еще нѣсколько столичныхъ щеголей среди которыхъ особенно выдавались баронъ де-Гере и де-Бургъ, послѣдній, капитанъ егерей, пользовался репутаціей человѣка опаснаго для прекраснаго пола; онъ пріѣхалъ погостить нѣсколько дней у герцога д’Агильяра въ его замкѣ Монмартенъ.

Что же касается до самого герцога, то это былъ человѣкъ довольно невзрачный на видъ съ краснымъ лицомъ, не обращавшій большаго вниманія на свою наружность. Если-бы онъ перемѣнился платьемъ съ любымъ изъ своихъ лакеевъ, никто не узналъ-бы въ немъ человѣка высшаго круга. Его особа не имѣла ничего привлекательнаго тѣмъ болѣе, что къ своимъ различнымъ отрицательнымъ достоинствамъ, онъ присоединялъ еще неудержимое влеченіе къ трубкѣ.

Но надо прибавить, что если его голова была совершенно пуста, то за то онъ обладалъ добрымъ и прямымъ сердцемъ; а это всегда что нибудь да значитъ.

Кромѣ того въ числѣ его достоинствъ было также обладаніе пятидесятою тысячами ренты.

Поразительный контрастъ съ герцогомъ представляли де-Бургъ и баронъ де-Гере отличавшіеся изяществомъ языка и манеръ.

Ни одна молодая дѣвушка, обладавшая богатымъ приданымъ, не была въ безопасности вблизи этихъ двухъ послѣдователей ловеласа, которые въ слѣдствіи этого были понятно ужасомъ матерей.

Обладая тысячью маленькихъ талантовъ, они умѣли нравиться всѣмъ, однимъ словомъ, это были два очаровательныя существа… но опасныя съ нѣкоторой точки зрѣнія.

Этимъ объяснялось чувство опасенія, охватившее баронессу при видѣ этихъ молодыхъ людей.

— Зачѣмъ баронъ пригласилъ ихъ? подумала она съ неудовольствіемъ. Я боюсь не за Люси и Амели; онѣ привыкли къ парижской жизни, имъ не опасны увлекательныя рѣчи этихъ прекрасныхъ говоруновъ; но Маргарита…

Баронесса даже вздрогнула при мысли, что Мартарита можетъ подвергнуться аттакамъ этихъ искусныхъ волокитъ которыхъ соперничество было бы опасно для Рауля.

Но материнская любовь скоро подкрѣпила ея ослабѣвшее было мужество; развѣ могла она, въ самомъ дѣлѣ, предполагать, чтобы истинныя достоинства ея сына были незамѣчены и не оцѣнены.

Вдругъ голосъ Рауля вывелъ ее изъ задумчивости.

— Гдѣ-же Маргарита? вскричалъ молодой человѣкъ.

При этомъ имени два пріѣзжіе красавца навострили уши; оно напоминало имъ молодую особу, красавицу, богатую, страннаго характера, которая жила въ замкѣ Монторни. Но этимъ и ограничивались ихъ свѣдѣнія.

Баронъ также замѣтилъ отсутствіе своей любимицы и желалъ узнать причину его.

— Она осталась въ замкѣ, такъ какъ у ней страшно болитъ голова, отвѣчала баронесса, рѣшившаяся объяснить такимъ образомъ капризъ Маргариты.

— Кстати, Маргарита дала мнѣ порученіе, а я чуть было и не забыла о немъ, сказала Амели… Рауль, знаешь ты гдѣ Мартенъ? Позови его ко мнѣ пожалуйста.

Рауль поспѣшилъ исполнить желаніе сестры и привелъ къ ней Мартена, который въ это время съ важнымъ видомъ ораторствовалъ около опушки лѣса, среди группы загонщиковъ.

Лѣсничій подошелъ, наклонивъ почтительно голову со шляпою въ рукѣ. На лицѣ его можно было прочесть безпокойство, онъ смущенно и пытливо поглядывалъ на окружающихъ, какъ бы стараясь угадать за чѣмъ его звали, не навлекло-ли уже на него гнѣвъ господъ какое нибудь роковое для него открытіе?

— Скажите Мартенъ, обратилась къ нему Амели, нѣтъ-ли тамъ на рѣкѣ острова, который назывался-бы островомъ Цапель?

— Да, мадемуазель, отвѣчалъ Мартенъ, въ смущеніи немилосердно мявшій поля своей несчастной шляпы.

— Въ такомъ случаѣ вамъ можетъ быть легко будетъ достать для графини де-Монторни…

Амели не договорила, такъ какъ услыша имя графини Мартенъ вздрогнулъ и уронилъ на землю ружье, которое онъ держалъ подъ мышкой.

Но въ ту-же минуту онъ поднялъ его и разсыпался въ извиненіяхъ, увѣряя что ему послышалось будто въ лѣсу залаяли собаки и онъ испугался, чтобы какой нибудь неловкій не испортилъ охоты, спугнувъ дичь.

Между тѣмъ дамы вышли изъ экипажа и направились пѣшкомъ къ мѣсту дѣйствія находившемуся въ нѣсколькихъ стахъ шаговъ. За ними послѣдовала и Амели, объяснивъ предварительно лѣсничему, что графиня хочетъ достать перьевъ цапли длинныхъ и мягкихъ и что намѣрена сама переговорить объ этомъ съ Мартеномъ.

Все общество направилось къ зарослямъ, гдѣ скоро начали снова раздаваться крики охотниковъ, звуки рога, лай собакъ, трескъ сучьевъ подъ ногами загонщиковъ.

Мартенъ принималъ въ охотѣ дѣятельное участіе, но было видно, что его мысли были далеко отъ того, что онъ дѣлалъ.

По временамъ онъ хмурилъ свои густые брови, а когда охота кончилась, онъ къ величайшему изумленію его помощниковъ взялся самъ отвезти на телѣжкѣ въ замокъ убитую дичь.

Его мысли были заняты молодой графиней и ея странной фантазіей.

— Что она такое задумала? спрашивалъ онъ себя идя рядомъ съ телѣжкой.

По его мнѣнію желаніе достать перья цапли длинныя и мягкія было только предлогомъ.

Поэтому, явившись въ замокъ онъ поспѣшилъ отыскать горничную молодой графини и попросилъ ее передать ея госпожѣ, что лѣсничій Мартенъ пришелъ за приказаніями относительно перьевъ цапли.

Хотя уже звонили къ обѣду, но Маргарита рѣшилась увидѣть лѣсничаго, прежде чѣмъ сойти въ столовую.

Мартенъ былъ введенъ горничной въ роскошный будуаръ графини, въ ту минуту, когда та только что окончила свой туалетъ.

При видѣ Маргариты Мартенъ невольно остановился, пораженный и ослѣпленный ея красотой.

Молодая дѣвушка была одѣта въ тюлевое платье, съ бѣлизной котораго соперничала бѣлизна ея алебастровыхъ плечъ; жемчужное ожерелье украшало ея граціозную шею, на головѣ у нея былъ также жемчугъ, составлявшій чудный контрастъ съ волнами ея черныхъ волосъ.

Мартенъ безмолвный и смущенный едва не опустился на колѣни передъ ней, какъ передъ мадонной.

Аглая, которой любопытство возростало по мѣрѣ того, какъ характеръ ея госпожи становился для нея болѣе и болѣе загадочнымъ, употребила всѣ усилія чтобы подслушать разговоръ Маргариты съ лѣсничимъ, но ея старанія пропали даромъ. Напрасно она то и дѣло входила и выходила то въ будуаръ, то въ ванную, то въ уборную, напрасно прикладывала она ухо къ замочной скважинѣ, оно не могло ничего разслышать. До нея долетали только серебристыя звуки голоса ея госпожи, на которыя по временамъ раздовалось въ отвѣтъ глухое ворчаніе лѣсничаго; потомъ все замолкло и послышался звонъ колокольчика, которымъ Маргарита призывала свою горничную чтобы велѣть ей проводить Мартена.

Никогда Маргарита не была такъ весела и мила какъ въ этотъ вечеръ. Ея чудная красота и грація вскружили головы всѣмъ гостямъ барона.

Парижане также не были пощажены. Они были положительно порабощены и на этотъ разъ забыли свои личпые успѣхи и побѣды, чтобы сдѣлаться покорными подданными этой царицы красоты.

Даже печальный герцогъ д’Агильяръ не устоялъ противъ общаго увлеченія, когда Маргарита пропѣла испанскую каватину, которую она по ея словамъ выучила въ монастырѣ.

Баронесса, предчувствуя тріумфъ, который ожидалъ ея молодую родственницу въ Парижѣ, еще сильнѣе почувствовала желаніе женить на ней своего сына.

Дѣлая въ этотъ вечеръ свой обычный обходъ Мартенъ ворчалъ сквозь зубы:

— Я это сдѣлаю, такъ какъ я обѣщалъ ей, но и она тоже должна будетъ сдержать свое обѣщаніе… Это скверное дѣло, но я все-таки его сдѣлаю, это также вѣрно какъ то, что меня зовутъ Анатолемъ Мартеномъ! Этой женщинѣ нельзя отвѣчать отказомъ… Это навѣрное припишутъ другому, а въ худшемъ случаѣ я скажу, что это случилось по ошибкѣ… три тысячи франковъ хорошія деньги, чортъ возьми!… Да и какъ наконецъ узнаютъ, что это не дѣло какого-нибудь браконьера… „Если онъ будетъ сопротивляться, законъ на вашей сторонѣ“ это ея собственныя слова. О! у ней умная голова, у этой молодой дамы!

Послѣднія слова Мартенъ произнесъ въ какомъ-то тупомъ восторгѣ.

Потомъ онъ погрузился въ абсолютное молчаніе.

Но въ теченіи всей ночи его сонъ былъ тяжелъ и безпокоенъ, онъ разсказывалъ странныя и ужасныя вещи, говорилъ о золотѣ, о крови, объ какомъ-то убитомъ, такъ что его жена дрожала отъ страха и не могла до утра сомкнуть глазъ.

XIV.
Трагическое событіе.

Со дня охоты, въ противность своимъ привычкамъ, баронъ и баронесса де-Рошбейръ приняли нѣсколько приглашеній.

Баронъ былъ настоящій человѣкъ своего времени; онъ былъ гастрономъ и любилъ жить хорошо и открыто; хорошій обѣдъ, старое вино, и партія виста вечеромъ, вотъ родъ жизни, который ему больше всего нравился. Онъ хорошо управлялъ своими владѣніями и зналъ обработку земли до мельчайшихъ подробностей.

Баронесса не имѣла вовсе склонности къ уединенію, она говорила что всему должно быть свое время. Живя въ своихъ владѣніяхъ, она казалось находила удовольствіе заниматься школами, заботиться о бѣдныхъ, но тѣмъ не менѣе ей доставляло большое удовольствіе посѣщать общество; поэтому она была рада приглашеніямъ, благодаря которымъ увеличивался кругъ знакомства. Кромѣ того, развѣ у нея не было двухъ дочерей невѣстъ?

Этотъ быстрый переходъ отъ полнаго уединенія къ веселью и движенію понравился всѣмъ обитателямъ замка Монторни.

Только одна Маргарита не раздѣляла, казалось, этого увлеченія новымъ родомъ жизни. Однако ея природная веселость и любезность не оставили ее, она сдѣлала разговорчивымъ робкаго священника, и морщины на лбу архіепископа Безансонскаго разглаживались при звукахъ ея серебристаго смѣха.

Даже женщины, которыя помня исторію матери Маргариты, были слегка предубѣждены противъ молодой дѣвушки, кончили тѣмъ, что полюбили благородную сироту.

Всѣ обращались съ ней какъ съ какой-нибудь принцессой, или скорѣе, какъ съ балованнымъ ребенкомъ.

Хотя всѣ молодые люди на перерывъ ухаживали за молодой графиней, баронесса не могла ревновать ее за сына.

Никто не могъ добиться предпочтенія Маргариты, которая была со всѣми одинаково любезна; такъ что донъ-Жуаны по профессіи принуждены были отступить, затаивъ въ душѣ неудовольствіе противъ молодой графини. Признавая трудность побѣды надъ ней, они вывели изъ этого заключеніе, что она произведетъ впечатлѣніе въ Парижѣ.

— Вы кажется не имѣете претензіи вскружить голову малюткѣ съ перваго взгляда, какъ вашимъ обыкновеннымъ жертвамъ, говорилъ баронъ де-Гере своему пріятелю де-Бургу. Я смѣялся издали, глядя на вашъ сентиментальный видъ… Я признаюсь, что не видѣлъ никого очаровательнѣе этой дѣвушки. Счастливъ будетъ тотъ, кто будетъ ея мужемъ!

— Да, она прелестна! отвѣчалъ де-Бургъ. Замѣтили вы какъ теряются въ сравненіи съ ней обѣ де-Рошбейръ? Однако мнѣ не нравится ея смѣхъ, въ немъ есть что-то такое, что непріятно поражаетъ ухо, замѣтили вы это?

Но слухъ барона былъ менѣе тонокъ и онъ не замѣчалъ ничего.

Однажды въ субботу обитатели замка Монторни возвратились поздно домой послѣ обѣда у архіепископа. Послѣ весело проведеннаго дня каждый нуждался въ отдыхѣ и поэтому всѣ сбирались было уже разойтись по своимъ комнатамъ, какъ вдругъ баронъ, раскрывшій въ это время свой журналъ, вскричалъ!

— А! Однако! А мы ничего и не знали… или лучше сказать отчего мы раньше не узнали… здѣсь близко совершено убійство!

Тотчасъ-же всѣ собрались около барона, пораженныя неожиданной вѣстью.

— Тутъ не много подробностей, продолжалъ баронъ, пробѣжавъ глазами сообщеніе объ убійствѣ; извѣстіе пришло въ то время, когда журналъ уже печатался. Извѣстно только то, что въ лѣсу Талломъ былъ найденъ умирающій человѣкъ, раненный выстрѣломъ изъ ружья, поводомъ къ преступленію очевидно было не желаніе ограбить такъ какъ кошелекъ и часы раненнаго найдены при немъ. Вотъ самыя послѣднія извѣстія: раненный нѣкто де-Ламбакъ остановившійся въ гостинницѣ Бѣлой Лошади въ Оде; онъ едва-ли останется въ живыхъ; нѣтъ никакихъ слѣдовъ; правосудіе производитъ розыски…» Еще бы!… А! Буассару будетъ на время работы… но онъ человѣкъ ловкій и умный, онъ скоро разъяснитъ это дѣло.

— Де-Ламбакъ! вскричала баронесса, — я надѣюсь, Маргарита, что это не родственникъ де-Ламбаковъ которыхъ вы знаете.

— Нѣтъ, я не думаю этого, отвѣчала Маргарита устремляя на баронессу свѣтлый взглядъ своихъ голубыхъ глазъ. Изъ близкихъ родственниковъ де-Ламбаковъ я знаю только ихъ сына да и тотъ кажется въ Алжирѣ съ своимъ полкомъ.

Она произнесла эти слова спокойнымъ тономъ, не оставлявшимъ и тѣни сомнѣнія въ ея искренности. Ея щеки были можетъ быть немного блѣдны, но кто-же можетъ услышать безъ волненія вѣсть о совершенномъ вблизи убійствѣ.

— Я очень радъ этому, сказалъ баронъ, было-бы очень прискорбно, если-бы подобное несчастіе поразило семейство вашихъ друзей. Бѣдняга!… Но кто-же это можетъ быть? Вѣрно какой-нибудь артистъ, привлеченный красотой пейзажа. Архіепископъ говорилъ мнѣ, что они часто заходятъ въ гостинницу Бѣлой Лошади… Все равно, это большое несчастіе!

XV.
Перья цапли.

Уже десять минутъ извощикъ Роже напрасно старался заставить идти своихъ лошадей. Самыя энергическія «Ну! Ну!» въ сопровожденіи здоровыхъ ударовъ бича были безсильны.

Лошади не трогались съ мѣста. Передняя лошадь, здоровое и сильное животное, уставилась передними ногами въ какую то лужу и рѣшительно отказывалось двигаться впередъ, при каждомъ ударѣ бича, она вздрагивала и ржала, но не трогалась съ мѣста.

— Что это такое? Что это сдѣлалось сегодня съ Сѣрой? подумалъ извощикъ Жозефъ, погляди-ка, прибавилъ онъ громко, не упалъ ли тамъ мѣшокъ на дорогу.

Жозефъ спустился съ груды мѣшковъ съ зернами, на которыхъ онъ собирался уже заснуть, и протеревъ кулаками глаза, пошелъ посмотрѣть, что за препятствіе остановило Сѣрую.

— Ну, мѣшокъ то не испугалъ бы ее! проворчалъ онъ.

Очевидно Сѣрая была кровнымъ рысакомъ, котораго не остановило бы подобное ничтожное препятствіе.

— И! вотъ въ чемъ дѣло-то вскричалъ Жозефъ! Тутъ какой-то молодецъ растянулся во всю длину, поперегъ дороги. Должно быть онъ хлебнулъ лишнее, заключилъ Жозефъ, по понятію котораго только неумѣренное употребленіе вина могло заставить христіанина выбрать такое опасное мѣсто для отдыха.

— Молчи животное! замѣтилъ Роже, становясь на колѣни у тѣла лежавшаго неподвижно среди дороги. Развѣ ты не видишь кровь?… Это не пьяный, а убитый.

Дѣйствительно, тѣло лежало въ лужѣ крови, въ которую лошадь не могла рѣшиться вступить, что и было причиной ея упорства.

Признаки жизни однако не оставили еще несчастнаго. Когда Роже тронулъ его за плечо, то онъ чуть слышно простоналъ и по тѣлу его пробѣжала дрожь.

Правое плечо и рука его были совершенно залиты кровью, на платьѣ были ясные слѣды обжога и еще слышался слабый запахъ жженой шерсти, что доказывало, что выстрѣлъ, ранившій несчастнаго, былъ сдѣланъ почти въ упоръ.

— Это вѣрно несчастный случай, замѣтилъ Жозефъ. Его ружье должно быть само выстрѣлило.

Но Роже тотчасъ замѣтилъ ему всю несообразность его мнѣнія, такъ какъ около раненаго не было ружья и кромѣ того онъ вовсе не походилъ на охотника.

Послѣ краткихъ переговоровъ, было рѣшено положить раненаго на телѣгу и вести его въ Оде, такъ какъ все равно приходилось ѣхать мимо этой деревни.

До деревни было не болѣе двухъ километровъ, скоро телѣга остановилась передъ гостинницей Бѣлой Лошади и Роже съ Жозефомъ принялись изо всѣхъ силъ стучать и кричать, до тѣхъ поръ пока не разбудили всѣхъ обитателей гостинницы, спавшихъ въ это время крѣпчайшимъ сномъ.

Каково же было изумленіе хозяина гостинницы, когда въ полумракѣ разсвѣта онъ узналъ въ раненомъ своего безпокойнаго и буйнаго жильца, капитана де-Ламбака.

Капитанъ вышелъ изъ гостинницы поздно вечеромъ, но его отсутствіе не возбудило никакихъ безпокойствъ.

Гастонъ де-Ламбакъ принадлежалъ къ числу людей которые очень быстро сводятъ знакомство, будучи притомъ очень не разборчивы; поэтому въ Оде и въ окрестностяхъ, онъ скоро нашелъ себѣ друзей, которыхъ нѣсколько стакановъ вина помирили съ его нахальствомъ и грубостью

Въ послѣднее время капитанъ проводилъ цѣлые дни въ обществѣ этихъ новыхъ друзей.

Раненный былъ все еще безъ чувствъ, когда пріѣхалъ докторъ, за которымъ поспѣшилъ послать хозяинъ гостинницы.

Оказалось, что крупный зарядъ дроби проникъ въ правое плечо и руку капитана; хотя никакой важный органъ не былъ поврежденъ, но большая потеря крови заставляла опасаться за его жизнь.

Очевидно, преступленіе было совершено не съ цѣлью грабежа, такъ какъ у капитана остались его часы съ брелоками, кольца и кошелекъ съ нѣсколькими золотыми монетами.

— Что, докторъ, онъ умретъ? спросилъ хозяинъ гостинницы, провожая доктора до дверей.

Но докторъ Туріо, вѣрный принципамъ своей профессіи, въ отвѣтъ только покачалъ головой и сказалъ, что рана опасна, но что надежда на благопріятный исходъ еще не потеряна.

Съ этими словами докторъ сѣлъ на ожидавшую его лошадь и поскакалъ домой, торопясь къ ожидавшему его завтраку.

Докторъ Туріо, мѣстная знаменитость, кромѣ занятій, свойственныхъ его профессіи, сотрудничалъ также въ журналѣ департамента. Поэтому между завтракомъ и вторымъ визитомъ къ капитану де-Ламбаку, онъ поспѣшилъ набросать краткій разсказъ о трагическомъ событіи и отправить его въ редакцію, будучи увѣренъ, что редакторъ съ радостью дастъ ему мѣсто на столбцахъ своего журнала. Кромѣ того, этотъ разсказъ, помѣченный Оде и подписанный именемъ доктора, былъ для него отличной рекламой.

Дѣйствительно, редакторъ былъ въ восторгѣ отъ этого сообщенія и тотчасъ же послалъ на мѣсто происшествія одного изъ сотрудниковъ, для собранія болѣе подробныхъ свѣдѣній.

Но свѣдѣнія были довольно скудны и нисколько не объясняли этого таинственнаго преступленія.

Хотя капитанъ де-Ламбакъ пришелъ въ себя и былъ въ состояніи отвѣчать на обращенные къ нему вопросы, но его показанія также ничего не объяснили.

Онъ не видѣлъ въ лицо преступника. Онъ помнилъ только то, что, возвращаясь въ гостинницу, около часу ночи, онъ былъ вдругъ ослѣпленъ яркимъ свѣтомъ, похожимъ на блескъ молніи, потомъ онъ лишился чувствъ и опомнился уже въ гостинницѣ, на своей постели, у изголовья которой находились докторъ и сидѣлка.

Полиція употребила всѣ усилія, чтобы найти виновнаго, лѣсъ былъ тщательно осмотрѣнъ, всѣ окрестные жители допрошены, но все было напрасно и не было ни малѣйшей надежды напасть на слѣдъ преступника.

Журналистъ, отряженный въ Оде, могъ узнать только одно, что здоровье раненнаго поправляется и что можно надѣяться на его выздоровленіе, благодаря искусству доктора Туріо.

Кромѣ того, онъ услышалъ, что, нѣсколько дней тому назадъ, къ де-Ламбаку пріѣзжала въ гостинницу молодая дама, родственница барона де-Рошбейръ.

Разговоръ капитана и дамы былъ, повидимому, очень бурный, но о чемъ именно они говорили, осталось неизвѣстнымъ, хотя служанка гостинницы и подслушивала у дверей самымъ добросовѣстнымъ образомъ.

Безполезно говорить, что это обстоятельство не появилось въ печати.

Издатель журнала былъ богатый торговецъ хлѣбомъ, арендовавшій у барона де-Рощбейръ большую мельницу вблизи Бомъ-ле-Дамъ. Онъ хотѣлъ возобновить контрактъ, вслѣдствіе большихъ расходовъ, сдѣланныхъ имъ для улучшенія мельницы, и поэтому, весьма естественно, старался быть въ лучшихъ отношеніяхъ съ барономъ, которому было бы очень непріятно видѣть имя своей племянницы, примѣшанное къ уголовному дѣлу.

Поэтому, визитъ Маргариты остался тайной, такъ какъ, къ счастію, журналъ оппозиціи, не имѣвшій поводовъ щадить барона де-Рошбейръ, опоздалъ присылкой корреспондента и остался въ полномъ невѣдѣніи отношеній, существовавшихъ между графиней де-Монторни и неотесаннымъ капитаномъ.

Въ понедѣльникъ утромъ, когда посланный на рекогносцировку журналистъ выѣзжалъ изъ деревни, съ тощимъ запасомъ свѣдѣній, которыя онъ могъ собрать отъ жителей деревни и жандармовъ, очень недовольныхъ тѣмъ, что имъ не пришлось никого арестовать, въ это время лѣсничій Мартенъ явился въ замокъ Монторни.

Онъ припесъ большой пучекъ бѣлыхъ, шелковистыхъ перьевъ цапли, которыя графиня поручила ему достать для нея.

Аглая тотчасъ же ввела его въ розовую комнату, гдѣ ея госпожа, въ это время, была занята письмомъ.

— Прошу извиненія у госпожи графини, сказалъ, въ смущеніи, Мартенъ, подавая Маргаритѣ свой трофей; вотъ все, что я могъ достать. Эта порода птицъ сдѣлалась очень рѣдкою, мнѣ пришлось искать много дней, чтобы найти хоть одну. Я совсѣмъ было уже потерялъ надежду.

Говоря это, Мартенъ смотрѣлъ то на коверъ, то на потолокъ, то по сторонамъ, но видимо избѣгалъ встрѣтиться со взглядомъ графини.

— Это настоящія перья цапли? спросила Маргарита, съ любопытствомъ разсматривая пучекъ перьевъ, принесенный лѣсничимъ. Мнѣ всегда хотѣлось увидѣть эти большія перья, которыя были въ такомъ почетѣ у нашихъ предковъ, когда еще не привозили изъ Африки цѣлыя грузы перьевъ страуса и марабу. Я не хочу васъ удерживать, Мартенъ, вотъ для вашей жены и дѣтей, прибавила она, вынимая изъ портмонэ, слоновой кости, банковый билетъ, совершенно смятый.

Первымъ движеніемъ лѣсничаго было развернуть билетъ, но онъ удержался и, зажавъ его въ кулакѣ, вышелъ въ слѣдъ за Аглаей, пробормотавъ нѣсколько словъ, въ видѣ благодарности. Только отойдя далеко отъ замка, среди густой чащи лѣса, онъ рѣшился развернуть клочекъ бумаги, данный ему графиней.

Это былъ не одинъ, а три билета, смятые вмѣстѣ, три билета по тысячѣ франковъ!

XVI.
Ящикъ для писемъ замка Монторни.

— Успѣхъ вполнѣ зависитъ отъ продавщицъ, которыхъ мы выберемъ, говорила госпожа Леблонъ, жена Безансонскаго префекта, на что старая мадемуазель де-Ла-Кордильеръ отвѣчала утвердительнымъ кивкомъ.

— Да, вы правы, прибавила другая старая дѣва, мадемуазель де-Ла-Вареннь, племянница архіепископа.

Мадемуазель де-ла-Вареннь была старше двухъ женщинъ, о которыхъ мы выше упомянули, изъ чего однако еще не слѣдовало, что тѣ были первой молодости.

Она пользовалась всеобщимъ уваженіемъ, къ которому примѣшивалась нѣкоторая доля страха. Сама госпожа Леблонъ, не уступавшая никому, понижала тонъ, когда ей случалось входить въ пререканія съ мадемуазель де-Ла-Варрень, твердость характера которой была хорошо извѣстна всѣмъ.

— Вы совершенно правы, продолжала мадемуазель де-Ла-Вареннь; все зависитъ отъ выбора продавщицъ; базаръ, въ пользу бѣдныхъ, можетъ быть чрезвычайно блестящъ и удаченъ или сдѣлаться всеобщимъ посмѣшищемъ; не правда ли?

Баронесса де-Рошбейръ, къ которой былъ обращенъ этотъ вопросъ, поспѣшила улыбкой выразить свое согласіе.

Разговоръ шелъ о благотворительномъ базарѣ, который было предложено устроить. Собраніе это происходило въ залѣ дворца архіепископа.

Такъ какъ зима еще не давала о себѣ знать, то дамы держались въ отдаленіи отъ пылающаго камина.

Кресла были составлены полукругомъ у одного изъ оконъ, выходившихъ въ садъ, изъ котораго доносились веселые крики и смѣхъ дѣтей префекта, игравшихъ и бѣгавшихъ по тѣнистымъ еще аллеямъ. Душой этой веселости, казалось, была красивая, молодая дѣвушка, виднѣвшаяся среди группы дѣтей.

Этотъ большой ребенокъ была Маргарита де-Монторни, убѣжавшая отъ скучнаго и серьезнаго общества дамъ, собравшихся въ большой залѣ.

— Вы слишкомъ разсудительны для меня, сказала она; я хочу попробовать завязать знакомство съ дѣтьми, которые играютъ тамъ въ саду.

И, судя по взрывамъ смѣха, доносившимся изъ сада, знакомство было скоро завязано.

Между тѣмъ, совѣщанія въ залѣ продолжались но прежнему.

Предложеніе госпожи Леблонъ, устроить базаръ въ пользу бѣдныхъ, было принято всѣми съ энтузіазмомъ.

Трудность заключалась въ необходимости найти продавщицъ настолько красивыхъ и настолько знатнаго происхожденія, чтобы раскрылись кошельки самыхъ скупыхъ изъ-за одного тщеславія, общаго всему человѣчеству.

Было еще другое обстоятельство волновавшее въ высшей степени этихъ дамъ- такъ какъ даже въ добрыхъ дѣлахъ наша бѣдная человѣческая натура остается слабой и завистливой.

Госпожа Леблонъ съ такимъ жаромъ старавшаяся объ улучшеніи участи бѣдныхъ, въ душѣ завидовала госпожѣ Дюрье, своей соперницѣ на поприщѣ благотворительности, которая подобно ей устраивала базары въ пользу бѣдныхъ, она рѣшилась во что бы то ни стало затмить свою соперницу, при чемъ она болѣе всего надѣялась на помощь своего новаго друга, баронессы де-Рошбейръ.

Если бы Амели и Люси де-Рошбейръ согласились взять на себя роль продавщицъ, успѣхъ базара былъ бы обезпеченъ. Онѣ обѣ были красивы и кромѣ того стариннаго знатнаго рода, которому не было равнаго въ Безансонѣ и его окрестностяхъ.

Но молодыя дѣвушки къ величайшему сожалѣнію госпожи Леблонъ на отрѣзъ отказались исполнить ея желаніе. Причиною отказа была не лѣнь и не излишняя гордость. Онѣ просто не чувствовали себя способными исполнить какъ слѣдуетъ трудную роль продавщицъ.

Онѣ знали сколько ума, веселости и остроумія нужно тутъ для того, чтобы поддерживать постоянный огонь эпиграммъ и остротъ. Кромѣ того онѣ не могли примириться съ мыслью о необходимости награждать улыбкой перваго попавшагося фата, которому придетъ въ голову купить какую-нибудь зубочистку или усовершенствованную вытиралку для перьевъ.

Баронесса съ своей стороны вполнѣ все это понимала и потому не чувствовала въ себѣ мужества уговаривать дочерей.

— Что же мнѣ тогда дѣлать? сказала съ печальнымъ видомъ госпожа де-Леблонъ, послѣ этого отказа.

— Отчего же вы сами не хотите принять участіе? спросила баронесса.

— О! я буду продавщицей и тѣ, кто нуждается во вліяніи моего мужа не замедлятъ явиться ко мнѣ съ приношеніями въ видѣ покупокъ; но одной продавщицы слишкомъ мало для успѣха… не хотите ли вы помочь мнѣ въ этомъ дѣлѣ, мадемуазель де-ла-Вареннь.

— Я! вскричала та, веселымъ и насмѣшливымъ тономъ; вы вѣрно хотите обратить въ бѣгство покупателей? Я могла бы безъ сомнѣнія оказать нѣкоторыя услуги въ качествѣ пугала; но какъ продавщица… позвольте мнѣ въ этомъ сомнѣваться.

Кто-то предложилъ мадемуазель Лорансинъ.

— Эту скверную дѣвчонку! Я хотѣла бы посмотрѣть какъ она осмѣлиться сунуть сюда свой носъ… Да и къ тому же она уже завербована госпожей Дюрье…

— Тогда можно попросить помощи госпожи Романвилль, она вѣдь очень хороша… Что вы объ этомъ думаете? спросила мадемуазель де-ла-Кордильеръ.

При этомъ имени госпожа Леблонъ невольно сдѣлала гримасу.

Мужъ этой дамы былъ не болѣе какъ капитанъ 9-го гусарскаго полка, и англійскія манеры жены немного скандализировали Безансонъ, тѣмъ не менѣе было условлено, что будетъ сдѣлано предложеніе и госпожѣ Романвилль.

— А мадемуазель де-Лормель? замѣтила баронесса.

— Я просила ея мать, отвѣчала госпожа Леблонъ, но она рѣшительно не хочетъ видѣть свою дочь за выручкой, хотя бы и съ благотворительной цѣлью.

Въ это время двъ дамы, до сихъ поръ молчавшія, предложили мадемуазель Ламберъ.

— Она некрасива, бѣдняжка, возразила супруга префекта, къ тому же она теперь больна и не можетъ выходить изъ дому.

Затѣмъ появилась на сцену молодая Бланшъ де-Персеваль.

— Она очаровательна, сказала госпожа Леблонъ, но невообразимо робка, да и она не знаетъ цѣны вѣщамъ, я увѣрена, она будетъ отдавать луидоры за франки… Но, продолжала она немного подумавъ, я думаю, что Бланшъ можно поручить продажу пирожковъ и конфектъ.

— А мадемуазель Веллеръ? Я говорю о Розѣ, а не о старшей…

— Дочь провинціальнаго банкира, племянница ветеринара! Развѣ это возможно!

И госпожа Леблонъ, у которой дѣдъ былъ поваромъ, содрогнулась при одной мысли о приглашеніи особы такого плебейскаго происхожденія, какъ Роза Веллеръ.

— Тогда одну изъ де-Родригъ? онѣ всѣ очаровательны.

— Да, но онѣ скоро уѣзжаютъ въ Ниццу… у младшей слаба грудь.

— Мадемуазель Анна де-Гранделль…

— Она уже приглашена госпожей Дюрье и это очень жаль, такъ какъ она привлекла бы покупателей сотнями… Я увѣрена, что въ душѣ она предпочла бы быть у насъ… Но объ этомъ нечего и думать, она дала обѣщаніе другимъ, сказала съ сожалѣніемъ госпожа Леблонъ.

— Я назову вамъ дѣвушку болѣе очаровательную, чѣмъ Анна Грандель, вмѣшалась мадемуазель де-ла-Вареннь, указывая въ садъ, гдѣ Маргарита де-Монторни весело возилась съ дѣтьми.

— Мадемуазель де-Монторни! Какъ я не подумала объ этомъ раньше! вскричала госпожа Леблонъ. Скажите пожалуйста, баронесса, какъ вы думаете, согласится она?

— Я не знаю каково будетъ ея намѣреніе, она, вы видите, такъ еще молода…

— Но вы не будете противиться?

Люси и Амели объявили, что это счастливая идея и баронесса не стала противиться общему желанію, тѣмъ болѣе, что всѣ уже заранѣе радовались пріобрѣтенію новой союзницы, знатность и несравненная красота которой гарантировали успѣхъ предпріятія.

Однако баронесса не знала какъ приметъ это предложеніе Маргарита. Она постучала въ окно ручкой своего зонтика и сдѣлала знакъ молодой графинѣ, чтобы она вошла въ залу.

Маргарита явилась въ сопровожденіи двоихъ или троихъ дѣтей, которые ухватившись за ея платье не хотѣли ни за что отпустить ее.

Къ большому удовольствію госпожи Леблонъ она съ перваго слова согласилась принять участіе въ базарѣ.

— Благодарю васъ, что вы подумали обо мнѣ, сказала она весело.

Казалось ее восхищала мысль, что она будетъ продавать настоящія вещи за настоящее серебро и золото.

Ея веселость сообщилась моментально всѣмъ почтеннымъ матронамъ и старымъ дѣвамъ, такъ какъ ея наивная и очаровательная грація покоряла сердца всѣхъ.

Такъ, послѣ отъѣзда баронессы, мадемуазель де-ла Вареннь прощаясь въ свою очередь съ госпожею Леблонъ, сказала ей:

— Я увѣрена, что даже и съ помощью Анны де-Гранделль госпожѣ Дюрье не удастся превзойти васъ.

— О, нѣтъ! отвѣчала съ одушевленіемъ госпожа Леблонъ. Эта мадемуазель де-Монторни, очаровательное созданіе. Она скорѣе ангелъ чѣмъ женщина.

Въ это время ангелъ поспѣшно летѣлъ домой.

Баронъ, остававшійся дома, только что приготовился открыть ящикъ для писемъ, какъ вернулась баронесса въ сопровожденіи трехъ молодыхъ дѣвушекъ.

— Вотъ письмо къ мадемуазель Леви, сказалъ онъ разбирая письма; кто это? должно быть одна изъ горничныхъ… вотъ къ баронессѣ де-Рошбейръ, одно, два, три — одно къ Люси, одно къ Манонъ, а вотъ это къ вамъ, Маргарита.

Съ этими словами онъ вложилъ письмо въ маленькую ручку графини, затянутую въ перчатку.

Маргарита поспѣшила подняться въ свою комнату и тщательно закрывъ дверь, распечатала письмо.

Прежде, однако, чѣмъ сломать печать, она съ любопытствомъ и удивленіемъ оглядѣла со всѣхъ сторонъ конвертъ, какъ бы спрашивая себя, кто могъ писать ей, ей которой до сихъ поръ никто не писалъ.

Но едва она пробѣжала глазами первыя строчки, какъ выраженіе ея лица внезапно измѣнилось. Улыбка изчезла съ ея губъ, въ глазахъ можно было прочесть ужасъ и смертельная блѣдность покрыла ея черты.

Ея лицо приняло то выраженіе, которое было у ней нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, когда она не смыкая глазъ провела первую ночь подъ кровлей замка Моиторни.

И однако ничто въ содержаніи письма не оправдывало подобное волненіе. Письмо было написано самымъ дружескимъ и привѣтливымъ тономъ.

Вотъ что въ немъ было написано:

"Милая Маргарита,

"Помнишь-ли ты наши безконечные разговоры въ маненькой комнатѣ, которую мы занимали въ монастырѣ? Помнишь-ли ты, какъ мы говорили о будущемъ, о нашей встрѣчѣ среди блестящаго свѣта, о которомъ мы напрасно старались составить себѣ идею. Мы думали тогда, что жизнь будетъ для насъ неистощимымъ источникомъ радости, безконечныхъ удовольствій, не смущаемыхъ болѣе скучными уроками и вѣчными замѣчаніями строгой и ворчливой настоятельницы… Это счастливое время наступило… Ты была въ этомъ отношеніи счастливѣе меня, такъ какъ оставила монастырь вотъ уже нѣсколько мѣсяцевъ. — Ахъ! какъ опечалилъ меня твой отъѣздъ! Сколько ночей провела я, думая, какъ ты должна страдать вдали, въ этомъ большомъ замкѣ, гдѣ всѣ тебѣ чужіе! Но не будемъ говорить объ этихъ печальныхъ дняхъ, я наконецъ вышла изъ этого противнаго монастыря, который только твое присутствіе дѣлало для меня сноснымъ.

"Мой отецъ оставилъ свою службу въ Алжирѣ и вернулся навсегда во Францію. Суди сама, какова должна быть моя радость! О! если бы ты знала какъ онъ добръ для меня, онъ такъ меня балуетъ, что я боюсь, ты найдешь меня измѣнившейся и не будешь любить по прежнему. Для полноты моего счастія недостаетъ только одного — это видѣть тебя и услышать отъ тебя, что ты все еще меня любишь. Я не люблю писать, но теперь я съ сожалѣніемъ кладу перо; мой отецъ зоветъ меня идти гулять съ нимъ, что мы дѣлаемъ каждый день… Но когда-то мы увидимся? Скоро, не правда-ли? Я забыла тебѣ сказать, что случай привелъ насъ въ Безансонъ, мы живемъ теперь у г. Дюрье, кузена моего отца, ты можешь писать мнѣ къ нему. Мы скоро вернемся въ Парижъ, хотя мнѣ и очень здѣсь нравится. Можетъ быть это отъ мысли, что ты такъ близко отъ меня?.. О! лѣнивица, не поступай такъ, какъ ты дѣлала до сихъ поръ, но пиши мнѣ… Предупреждаю, что я скоро жду отъ тебя хотя бы самое коротенькое письмо.

"А пока до свиданья.

"Любящая тебя Луиза Дюваль."

Письмо выпало изъ рукъ Маргариты. Ея лицо выражало глубокое отчаяніе и упадокъ духа. Прошло нѣсколько часовъ, начинало уже смеркаться, а молодая графиня все еще сидѣла въ креслѣ, печально и задумчиво глядя на письмо своей монастырской подруги.

Вдругъ она поднялась и разорвавъ бумагу на тысячу кусковъ бросила ихъ въ пылающій каминъ и съ видимымъ волненіемъ слѣдила за ихъ уничтоженіемъ.

Когда послѣднія клочки обратились въ пепелъ, она вздохнула свободно и поспѣшно отошла отъ камина.

— Катастрофа наконецъ наступитъ прошептала она, но когда и какъ?

Съ этими словами она снова опустилась въ кресло и стала задумчиво смотрѣть на огонь; но скоро раздавшійся стукъ въ дверь заставилъ ее очнуться; вошла Аглая, чтобы помочь одѣться своей госпожѣ, такъ какъ скоро должны были звонить къ обѣду.

Лицо Маргариты мгновенно приняло свое обычное выраженіе, такъ что даже опытный глазъ Аглаи не могъ открыть на немъ ни малѣйшаго слѣда недавняго волненія.

А когда молодая дѣвушка, окончивъ свой туалетъ, сошла въ столовую, ея расположеніе духа казалось такимъ-же веселымъ какъ и всегда, это было то самое очаровательное созданіе, которое съ своего появленія въ замкѣ Монторни было радостью его хозяевъ.

XVII.
Луиза Дюваль

Помѣщеніе, которое г. Дюрье предоставилъ въ распоряженіе полковника Дюваля и его дочери, было обширно и хорошо меблировано, хотя немного печально, вслѣдствіе мрачнаго цвѣта обой, но Луиза Дюваль замѣтила это только въ тотъ день, когда ей пришлось испытать первое огорченіе, до сихъ поръ она, какъ и писала Маргаритѣ, была вполнѣ счастлива.

Мы находимъ ее въ гостиной, въ обществѣ ея отца, человѣка уже пожилаго, тогда какъ дочери его едва пошелъ девятнадцатый годъ.

Съ перваго взгляда можно было узнать офицера въ полковникѣ Дювалѣ, хотя онъ былъ уже въ отставкѣ. Его взглядъ въ обыкновенное время носилъ отпечатокъ суровости, слѣдствіе привычки командовать. На его лицѣ, загорѣломъ отъ Африканскаго солнца, можно было прочесть умъ и храбрость.

Но когда его лицо оживлялось одной изъ тѣхъ улыбокъ, которыми онъ всегда привѣтствовалъ свою дочь Луизу, въ немъ происходила полная перемѣна и его характеръ дѣлался мягкимъ, какъ характеръ женщины.

Это былъ человѣкъ уважаемый всѣми, любимый солдатами, цѣнимый высоко начальниками, страхъ арабскихъ племенъ.

Луиза была единственнымъ ребенкомъ котораго послалъ ему Богъ, и легко повѣрить, какъ тяжело было ему послѣ смерти жены разстаться съ дочерью и отдать ее въ монастырь. Но дѣло шло о будущности и счастіи Луизы, а полковникъ былъ наименѣе эгоистичный изъ людей.

Поэтому онъ рѣшился на эту жертву и остался въ Алжирѣ долѣе чѣмъ ему хотѣлось, также въ интересахъ Луизы, чтобы составить себѣ независимое и обезпеченное положеніе и тогда уже посвятить себя всецѣло дочери.

Съ гордымъ и счастливымъ видомъ смотрѣлъ онъ теперь на свою дочь. Однако по временамъ облако печали омрачало его лобъ.

Дочь такъ походила на мать, умершую еще такой молодой и прекрасной.

Луиза была прелестна. Это была веселая и милая молодая дѣвушка съ яркимъ румянцемъ на щекахъ, карими глазами со свѣтлымъ и нѣжнымъ взглядомъ и густыми каштановыми волосами. Не будучи красавицей, она была очаровательна въ своей наивной граціи.

Она казалось счастливой, и Безансонъ въ теченіи нѣсколькихъ дней, которыя она провела въ немъ съ отцемъ, былъ для нея настоящимъ эдемомъ.

Она обладала однимъ изъ тѣхъ характеровъ, для которыхъ все доставляетъ удовольствіе, такъ какъ имъ незнакомо честолюбіе и пресыщеніе, эти враги всякой истинной радости.

И какъ могла она не быть счастливой? Ея отецъ, котораго она такъ любила, былъ съ ней навсегда. Точно также ее почти не покидалъ Шарль Дюваль, ея кузенъ, къ которому она была не совсѣмъ равнодушна.

Шарль былъ сынъ брата полковника и рано потерялъ отца, подобно тому какъ Луиза лишилась матери.

Полковникъ рѣшился соединить молодыхъ людей, если они почувствуютъ склонность другъ къ другу. Съ своей стороны мать Шарля не желала лучшей партіи для своего сына, потому полковникъ съ удовольствіемъ видѣлъ, что взаимная любовь Луизы и ея кузена растетъ съ каждымъ днемъ.

— Милая, что съ тобой?… Что происходитъ въ этой маленькой головкѣ? сказалъ полковникъ, уже нѣкоторое время наблюдавшій печальный и задумчивый видъ дочери. Можетъ быть тебѣ надоѣдаетъ жизнь въ Безансонѣ? Или ты поссорилась съ кузеномъ?.. Или можетъ быть ты недовольна тѣмъ, что позволила модисткѣ уговорить тебя взять эту синюю шляпу?… Съ моей стороны я никогда не былъ особенно высокаго мнѣнія объ этой синей шляпѣ.

— Папа, я и не думаю объ этой шляпкѣ. Меня удивляетъ то, что Маргарита до сихъ поръ не отвѣтила на мое письмо. Ужь получила-ли она его?

Но у полковника были свои идеи относительно вѣроятной перемѣны въ дружескихъ отношеніяхъ между его дочерью и благородной графиней.

— Луиза, сказалъ онъ серьезнымъ тономъ, надо припомнить, что Маргарита… какъ ее зовутъ? А! да! де-Монторни, пансіонерка монастыря Камерлитокъ, совсѣмъ другая особа, чѣмъ графиня де-Монторни, послѣ ея вступленія въ свѣтъ. Она теперь среди своихъ родныхъ, людей богатыхъ и знатныхъ какъ и она сама; ея состояніе должно быть значительно; ея красота, титулъ и богатство скоро собрали около нея толпу друзей и поклонниковъ. Я не осуждаю ее за ея забывчивость, и ты согласишься со мной, когда лучше узнаешь жизнь и свѣтъ. Тогда тебя не будетъ уже удивлять ея молчаніе.

— Маргарита неспособна забыть подругу, почти сестру, потому только что она богата и живетъ въ роскоши, возразила Луиза, вся раскраснѣвшись отъ волненія. О! папа, не говори такъ о моей милой Маргаритѣ; она менѣе всякаго способна заразиться гордостью и стать неблагодарной. Нѣтъ, я въ этомъ не могу ошибаться.

Полковникъ употребилъ всѣ усилія, чтобы сохранить серьозность, слыша какъ Луиза въ подтвержденіе своего мнѣнія говорила о опытности и проницательности.

— Въ послѣднюю ночь, которую Маргарита провела въ монастырѣ, продолжала Луиза, она… но если я тебѣ разскажу это, ты найдешь меня глупой…

И молодая дѣвушка снова покраснѣла.

Но полковникъ поспѣшилъ ее увѣрить, что ему очень пріятно ея довѣріе, и что она не найдетъ въ немъ строгаго критика.

— Въ эту ночь, начала Луиза, мы долго разговаривали, я и Маргарита въ нашей маленькой комнаткѣ; я заснула когда было уже поздно… Спустя нѣсколько времени я была разбужена рыданіями Маргариты… Не смѣйся надо мной, папа… Я сѣла на постели и увидѣла Маргариту стоящую передо мной съ босыми ногами и волосами распущенными по плечамъ; ея лицо было все залито слезами… Ты вѣрно сочтешь насъ обѣихъ глупыми, папа?… Но она была такъ блѣдна и вся дрожала, такъ что я едва могла немного успокоить ее. Тогда я спросила что такъ взволновало ее, и она отвѣчала, пытаясь улыбнуться: Мнѣ стыдно признаться Луиза, но мнѣ вдругъ сдѣлалось такъ страшно что я не могла спать… я боюсь завтрашняго дня… Почему? Я сама не знаю, но я предчувствую близкое несчастіе… когда я уснула тутъ на нѣсколько минутъ, мнѣ приснился страшный сонъ! Я почувствовала какъ она вздрогнула при этихъ словахъ; но она не сказала больше ничего и я не могла уговорить ее разсказать мнѣ этотъ сонъ.

Полковникъ слушалъ этотъ разсказъ со снисходительнымъ терпѣніемъ; онъ былъ настолько любезенъ, что удержался даже отъ недовѣрчивой улыбки, зная, что ничто такъ не оскорбляетъ дѣтей, какъ насмѣшки старшихъ.

— Что-же вышло изъ этого ужаснаго предчувствія? спросилъ онъ. Я хочу сказать, что какое важное событіе оправдало опасеніе твоей подруги?

— Я ничего объ этомъ не знаю, сказала нерѣшительно Луиза. Я не приняла это такъ серьезно, какъ она; но, видишь-ли папа, она была молода для своихъ лѣтъ, почти ребенокъ, и ее очень взволновалъ отъѣздъ изъ монастыря, къ которому она такъ привыкла, ты вѣдь знаешь, что ее отдали въ монастырь очень рано и у ней едва-ли сохранились какія-нибудь воспоминанія о прошломъ…

— Да, да, я это знаю, ты мнѣ часто объ этомъ разсказывала… Можетъ быть, ты теперь увидишь свою подругу раньше, чѣмъ думаешь. Говорятъ скоро будетъ здѣсь базаръ въ пользу бѣдныхъ и я буду очень удивленъ, если въ немъ не приметъ участія молодая графиня.

— О! Нѣтъ, она не будетъ, возразила Луиза, она теперь еще въ траурѣ.

При этихъ словахъ глаза молодой дѣвушки заблистали отъ радости, при одной мысли, что она можетъ быть встрѣтитъ свою подругу.

— Ну, а теперь, заключилъ полковникъ, надѣнь свою синюю шляпу, если ты хочешь поспѣть на концертъ, я тороплю тебя не ради моего удовольствія, такъ какъ они будутъ пѣть тамъ по итальянски, а я знаю лучше по арабски. Но Шарль говоритъ, что, ни подъ какимъ видомъ, не слѣдуетъ пропускать этого концерта. Да вотъ, кстати и онъ самъ идетъ.

Спустя минуту, полковникъ и его дочь отправлялись въ концертъ въ сопровожденіи Шарля и супруговъ Дюрье.

Дюрье съ умысломъ пригласили полковника и Луизу въ такое время года когда Безансонъ доставлялъ всего болѣе развлеченій, и госпожа Дюрье разсчитывала что Луизѣ доставитъ большое удовольствіе устраиваемый ею базаръ.

Такъ соединялись, въ рукахъ судьбы, разрозненныя нити и изъ нихъ сплеталась сѣть, въ которую должна была попасть та, которая казалась въ полной безопасности отъ ударовъ злаго рока, прекрасная и очаровательная Маргарита де-Монторни.

XVIII.
Горизонтъ омрачается.

На тротуарахъ около ратуши тѣснилась густая толпа, привлеченная блестящей программой праздника.

Слухи о грандіозныхъ и великолѣпныхъ приготовленіяхъ въ залахъ ратуши, взволновали весь городъ. Стѣны залъ были убраны цвѣтами и флагами, военный оркестръ не мало способствовалъ увеличенію блеска праздника.

Это былъ благотворительный базаръ, о которомъ уже раньше говорили.

Устроенныя въ залахъ лавочки были изящно и артистически убраны и были болѣе или менѣе окружены толпой покупателей, сообразно красотѣ и любезности благородныхъ продавщицъ.

Бланшъ де-Персеваль привѣтствовала граціозной улыбкой голодныхъ посѣтителей останавливавшихся передъ лавочкой, соблазненныхъ ея пирожками, она была очаровательна, несмотря на свою крайнюю робость и по крайней мѣрѣ, была на столько умна, что умѣла молчать. Ея двумъ молодымъ сестрамъ менѣе красивымъ и менѣе скромнымъ была поручена счетная часть.

Но главной приманкой была изящная выставка дорогихъ бездѣлушекъ, находившихся въ вѣдѣніи Анны де-Гранделль, принимавшей деньги отъ тѣснившихся около нея посѣтителей, скорѣе какъ должную дань, а не какъ приношенія.

Красивая, хорошо воспитанная и образованная, она была одарена всѣмъ, исключая звонкой монеты, дѣйствительно, ея отецъ имѣлъ довольно скромное состояніе, которое, къ тому же, должно было быть раздѣлено между дочерью и четырьмя сыновьями, сильными и здоровыми малыми, далеко нерасположенными отправиться на тотъ свѣтъ раньше срока, чтобы оставить больше денегъ своей сестрѣ. Впрочемъ, это обстоятельство не препятствовало Аннѣ царствовать полновластно надъ всей страной, единственно благодаря своей рѣдкой красотѣ; даже, странная вещь въ нашъ вѣкъ, несмотря на свою бѣдность, она уже отказалась отъ многихъ блестящихъ партій; она была, сверхъ того, очень любезна и умна, такъ что неудивительно, что около нея собралась цѣлая толпа.

На другомъ концѣ залы, госпожа Леблонъ мысленно считала каждую монету, полученную продавщицами, находившимися подъ ея покровительствомъ, въ надеждѣ, что выручка превзойдетъ выручку ея соперницы, госпожи Дюрье, какъ будто бы всѣ эти деньги не должны были имѣть одного и того же назначенія. Тщеславіе! Тщеславіе! Какъ ты портишь наши лучшіе поступки!

Если госпожѣ Дюрье удалось заручиться помощью Анны де-Граиделль, то, съ своей стороны, и супруга префекта не отстала отъ нея и привлекла на свою сторону новую, блестящую звѣзду, появившуюся на горизонтѣ Безансона.

Никогда еще Безансонъ не видѣлъ подобнаго стеченія. Любители развлеченій собрались съ тридцати льё въ окружности, привлеченные журнальными рекламами, обѣщавшими интересное и небывалое зрѣлище. Этого было вполнѣ достаточно, чтобы собрать это Панургово стадо.

— Сюда, дитя мое; какая тѣснота! Не выпускай мою руку, иначе мы сейчасъ потеряемъ другъ друга… Ты тутъ, Шарль?.. А! Хорошо! Иди сюда…

Такъ говорилъ полковникъ, съ трудомъ пролагавшій себѣ дорогу сквозь толпу, въ сопровожденіи дочери, Шарля и г. Дюрье.

Дюрье былъ самый обыкновенный чиновникъ, какихъ можно видѣть сотнями; полнѣйшее отсутствіе чего-либо оригинальнаго, сѣдая голова, короткая шея, красноватое, гладко выбритое лицо. Онъ подчинялся покорно и безропотно волѣ жены; впрочемъ, это былъ человѣкъ высокой честности и во всѣхъ отношеніяхъ достойный уваженія.

Теперь онъ былъ красенъ какъ ракъ, отъ жара и отъ страха, что какой нибудь неловкій наступитъ ему на ногу, такъ какъ онъ страдалъ наслѣдственной подагрой. Однако онъ испытывалъ нѣкоторое удовольствіе быть въ обществѣ своей молодой родственницы и слышать какъ со всѣхъ сторонъ Безансонцы громко превозносили ея красоту.

Въ этотъ день Луиза была дѣйствительно очень хороша.

Въ ея привязанности къ Маргаритѣ де-Монторни, было что то экзальтированное, она все еще находилась подъ очарованіемъ этой дружбы и въ глубокомъ волненіи ожидала той минуты, когда она увидитъ свою монастырскую подругу.

Она не допускала и мысли, что эта могла забыть ее и была вполнѣ убѣждена, что или ея письмо или отвѣтъ Маргариты затерялись на почтѣ.

Она была увѣрена, что ея дорогая Маргарита любитъ ее по прежнему, однако сердце ея боязливо билось при мысли неожиданно встрѣтиться съ ней въ первый разъ среди толпы, а не наединѣ.

По мѣрѣ того какъ они проходили мимо лавочекъ, Дюрье, предложившій руку Луизѣ, называлъ ей по именамъ прекрасныхъ продавщицъ.

— Но твоя подруга мадемуазель де-Монторни, говорилъ онъ, неизмѣримо лучше всѣхъ этихъ дамъ. Мы скоро ее увидимъ.

Въ это время къ нимъ присоединилась госпожа Дюрье, которой полковникъ поспѣшилъ предложить руку. Военные музыканты исполняли блестящій вальсъ и въ той части залы, въ которую они вошли, толпа была наиболѣе густа, такъ что Дюрье и Луиза съ трудомъ, шагъ за шагомъ, подвигались впередъ. Шарль и полковникъ подъ руку съ госпожей Дюрье заключали шествіе.

Вдругъ группа знакомыхъ остановила г. Дюрье, совершенно преградивъ ему путь.

— А! какъ ваше здоровье, г. Дюрье?

— Очень хорошо баронъ… а ваше также надѣюсь

— Превосходно… Базаръ идетъ бойко, выручка будетъ больше чѣмъ ожидали.

— Да, да, отвѣчалъ Дюрье, тайкомъ отирая лобъ, не смѣя въ качествѣ оффиціальнаго лица жаловаться на торгъ, изъ опасенія, чтобы въ виду его положенія не стали бы порицать подобную откровенность… Да, госпожа Дюрье очень довольна результатомъ… Какъ здоровье баронессы, хорошо, надѣюсь?… Тѣмъ лучше. До пріятнаго свиданія!

Освободившись отъ докучныхъ, Дюрье и Луиза были уже близко лавочки, около которой толпилось всего болѣе покупателей, и откуда слышались непрерывные взрывы смѣха.

Молодая дѣвушка, въ бѣломъ платьѣ, съ волосами, распущенными по плечамъ, царила надъ этой шумной толпой въ гордомъ блескѣ своей лучезарной и аристократической красотѣ. Это была Маргарита де-Монторни, около нея виднѣлись баронпеса де-Рошбейръ и ея двѣ дочери.

Въ числѣ самыхъ усердныхъ покупателей былъ герцогъ д’Агильяръ, который опустошилъ свой кошелекъ, чтобы только имѣть возможность восхищаться вблизи очаровательной продавщицей.

Эту лавочку окружала вся мѣстная аристократія, къ которой присоединились также нѣсколько парижанъ, случайно гостившихъ въ это время въ окрестныхъ замкахъ, въ числѣ ихъ были баронъ Гере, капитанъ де-Бургъ и молодой русскій графъ, членъ посольства.

Госпожа Леблонъ была внѣ себя отъ радости; сборъ обѣщалъ быть великолѣпнымъ.

Тріумфъ Маргариты былъ полный; она затмила Анну де-Гранделль.

Ея красота и грація привлекали къ ней всеобщее восхищеніе и симпатію.

Кромѣ того на ея сторонѣ было преимущество новизны, важнаго достоинства въ глазахъ измѣнчиваго и капризнаго общества. Да, успѣхъ Маргариты былъ одинъ изъ самыхъ блестящихъ; она это чувствовала, и была отъ этого въ восторгѣ. Всѣ ея соперницы были побѣждены.

Она брала деньги ото всѣхъ, смѣясь въ лицо тѣмъ, кто былъ настолько глупъ, чтобы бросать на нее томные взгляды; но она смѣялась такъ открыто и съ такой граціей, что никому и въ голову не приходило оскорбляться.

— А! наконецъ-то! сказалъ г. Дюрье. Ты сейчасъ ее увидишь.

— Увижу ее?… Гдѣ же?… Что вы хотите сказать?… спросила Луиза, съ безпокойствомъ глядя на молодую дѣвушку.

Въ это время Дюрье отвѣчалъ на поклонъ госпожи

Леблонъ, сидѣвшей въ лавочкѣ рядомъ съ баронессой де-Рошбейръ.

— Это госпожа Леблонъ, жена префекта, сказалъ онъ тихо своей спутницѣ, рядомъ съ ней баронесса де-Рошбейръ, кузина твоей пріятельницы — а это ея дочери.

— Но Маргарита, гдѣ же она? спросила Луиза взволнованнымъ и дрожащимъ голосомъ.

Въ эту минуту они были подвинуты впередъ толпой, такъ что почти поровнялись съ Маргаритой де-Монторни.

— Что съ тобой дитя мое?… Тебя тяготитъ эта жара? спросилъ Дюрье, глядя на Луизу съ безпокойствомъ и изумленіемъ… Мнѣ самому тоже душно…

— Нѣтъ, это не то… отвѣчала съ усиліемъ молодая дѣвушка, блѣднѣя еще болѣе. Кто эта молодая особа… я вѣрно не разслышала, когда вы говорили ея имя.

— Кажется Луизѣ дурно, замѣтилъ Дюрье, обращаясь къ женѣ и полковнику… Этотъ жаръ для нея невыносимъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, я совсѣмъ здорова, возразила Луиза, — но прошу васъ, одно только слово, кто эта молодая дама, брюнетка?

— Кто?… отвѣчалъ Дюрье съ удивленнымъ видомъ да вѣдь это графиня де-Монторни, какъ вы ее не узнали… Но, Боже мой!… полковникъ, пойдемте скорѣй отсюда…

Но было уже поздно.

Луиза, блѣдность которой такъ безпокоила бѣднаго Дюрье, лишилась чувствъ.

Въ толпѣ вокругъ произошло движеніе, послышались крики:

— Посторонитесь! Посторонитесь!.. Молодая дѣвушка упала въ обморокъ!..

Всѣ бросились къ мѣсту гдѣ произошло смятеніе, кто изъ состраданія, кто изъ любопытства, остальные чтобы сдѣлать тоже что и другіе.

Не медля ни минуты, полковникъ поднялъ дочь своими сильными руками и поспѣшно направился къ выходу.

Всѣ торопились дать ему дорогу.

— Бѣдное дитя! Это навѣрно отъ жары! раздавались со всѣхъ сторонъ слова сожалѣнія.

Только въ передней у открытаго окна Луиза пришла наконецъ въ себя.

— Ну, что, лучше тебѣ, мое сокровище? спросилъ отецъ, заботливо ее поддерживая. — О! увезите меня отсюда! Ради Бога увезите!.. отвѣчала Луиза умоляющимъ голосомъ.

Немедленно же была подана карета и полковникъ увезъ свою дочь съ праздника, который окончился для нея такъ печально.

— О! это непремѣнно отъ жары! замѣтила увѣреннымъ тономъ госпожа Дюрье.

Маргарита не видѣла какъ упала Луиза, ея вниманіе было тогда направлено въ другую сторону, а когда заслышавъ шумъ она обернулась, толпа уже скрыла отъ нея молодую дѣвушку. Изъ общаго говора она поняла однако, что какая-то молодая дѣвушка упала въ обморокъ.

— Это родственница г. Дюрье, замѣтилъ одинъ изъ чиновниковъ префектуры, она недавно сюда пріѣхала, я замѣтилъ ее въ послѣднее воскресенье въ церкви- это очень милая дѣвушка.

Услышавъ это, Маргарита обратилась къ говорившему съ вопросомъ, не была-ли эта молодая дѣвушка та самая, которую она сейчасъ видѣла вблизи, брюнетку, въ синей шляпѣ.

— У ней былъ очень оживленный и въ тоже время странный видъ, прибавила Маргарита; это она-то именно и упала въ обморокъ?

Молодая графиня замѣтила, что глаза Луизы были устремлены на нее съ изумленіемъ и любопытствомъ, какъ бы отыскивая на ея лицѣ знакомыя черты.

Капитанъ де-Бургъ не желая предоставить скромному чиновнику чести давать разъясненія графинѣ Маргаритѣ, вмѣшался въ разговоръ.

— Я замѣтилъ эту дѣвушку, когда она только что вошла въ залу, сказалъ онъ, и признаюсь, я позавидовалъ ей, до такой степени вся ея фигура выражала радость и удовольствіе; она напомнила мнѣ то чувство, которое я испытывалъ, когда еще мальчишкой попалъ первый разъ въ оперу. Это дочь этого красиваго старика полковника Дюваля, я слышалъ гдѣ-то, что онъ недавно вернулся изъ Африки.

— Дюваль!.. Полковникъ, вернувшійся изъ Африки!.. Эти слова были душемъ холодной воды для веселости Маргариты.

Какое-то облако внезапно омрачило ея лицо; она по прежнему продолжала разговаривать и смѣяться, но ея слова потеряли свою обыкновенную прелесть, ея смѣхъ свои гармоническія звуки… Въ эту минуту она хотѣла бы быть одна, чтобы все обдумать и взвѣсить.

Это имя Дюваля возбудило въ ней тысячи мыслей, тысячи опасеній, она была поражена въ сердце и все окружающее тяготило ее.

Все чѣмъ она восхищалась въ теченіи дня, казалось ей теперь дѣтскимъ и скучнымъ. Запахъ цвѣтовъ душилъ ее, музыка раздражала нервы немилосердно фальшивя. Ей стало почти стыдно терять свое время на вытягиваніе послѣднихъ золотыхъ изъ кармановъ этихъ послѣднихъ благотворителей.

Однимъ словомъ этотъ праздникъ производилъ на нее впечатлѣніе скучнаго и безконечнаго сна, отъ котораго хотѣлось сѣорѣе пробудиться.

Результатомъ этой перемѣны настроенія духа Маргариты было то, что большое число поклонниковъ покинуло ее и увеличило собой кругъ Анны де-Гранделль.

Но это бѣгство не причиняло графинѣ ни огорченія, ни досады… она желала теперь только одного — конца праздника… Эта молодая дѣвушка, упавшая въ обморокъ испортила ей все удовольствіе этого дня.

Наконецъ музыка прекратилась и музыканты отправились въ свои казармы.

Была получена послѣдняя монета, которая должна была увеличить бюджетъ.

Экипажи одинъ за другимъ отъѣзжали отъ подъѣзда ратуши и карета барона де-Рошбейръ увезла царицу праздника, Маргариту де-Монторни.

Когда она проходила къ выходу, всѣ останавливались, чтобы еще разъ взглянуть на эту чудную красоту, но никто и не подозрѣвалъ какъ сжималось сердце красавицы и какія мрачныя мысли роились въ ея головѣ.

XIX.
Признанія Луизы Дюваль.

— Наконецъ мы одни и можемъ переговорить, сказала Луиза, опуская свою отяготѣвшую голову на плечо отца. Эта госпожа Дюрье со своей опытностью во всемъ мѣшала мнѣ говорить съ тобою откровенно.

Вдругъ Луиза остановилась и вздрогнула. Отецъ началъ стараться успокоить ее, тщательно скрывая свое безпокойство.

— Да, да, моя дорогая, сказалъ онъ, ты хорошо сдѣлала что молчала при ней; но не говори еще, не утомляй себя, отдохни немного и завтра ты совсѣмъ поправишься. Твое сегодняшнее нездоровье просто слѣдствіе жары.

— Нѣтъ, нѣтъ, возразила поспѣшно Луиза, это вовсе не отъ жары; я не противорѣчила г. Дюрье и его женѣ потому что хоть онѣ и очень добрые и хорошіе люди, но ничего не понимаютъ въ томъ, что сколько-нибудь удаляется отъ обыкновенной обыденной жизни… Меня волнуетъ открытіе необыкновенное, ужасное… Я испытываю такое ощущеніе, какъ будто-бы я подходила къ какому-то злому и вредному существу, которое можетъ сдѣлать мнѣ много зла… Я не боязлива, но я невольно задрожала, когда ея взглядъ встрѣтился съ моимъ.

— Ну хорошо, такъ открой все твоему отцу и если ты не хочешь спать, отвѣчай прямо и откровенно, что это за взглядъ и о комъ ты хочешь говорить?

— Я говорю о той, отвѣчала Луиза тихимъ и твердымъ голосомъ, которую назвали моей дорогой подругой, о графинѣ Маргаритѣ де-Монторни, эта женщина, на которую указалъ мнѣ г. Дюрье не Маргарита, нѣтъ, это не моя Маргарита!.. Но отчего она носитъ ея имя и занимаетъ ея мѣсто въ свѣтѣ?.. Что это за тайна? Я чувствую что я готова сойти съ ума!..

Лицо полковника приняло серьезное выраженіе. Ему видимо тажело было слышать слова дочери, хотя онѣ и казались ему лишенными всякаго основанія.

— Не надо, моя милая, сказалъ онъ, вѣря фантастическимъ романамъ, считать, что общество въ дѣвятнадцатомъ вѣкѣ не что иное какъ собраніе преступленій и ужасовъ, какъ это видно изъ книгъ Пиксерикура, единственныхъ, кстати сказать, которые я читалъ до Бальзака, и я помню, что имѣлъ въ это время на столько извращенный вкусъ что находилъ и утверждалъ, будто это превосходные этюды нравовъ… Но, повѣрь мнѣ, милая моя, для большей части изъ насъ жизнь со всѣми своими обязанностями, страстями, надеждами, печалями и радостями, самая прозаическая вещь, безъ необыкновенныхъ или чудесныхъ приключеній. У тебя слишкомъ пылкое воображеніе дитя мое, и если ты его не обуздаешь, то непремѣнно дойдешь до того, что какъ донъ-Кихотъ примешь вѣтренныя мельницы…

— Прошу тебя, отецъ, не говори такъ, прервала его съ волненіемъ Луиза; ты конечно гораздо благоразумнѣе и опытнѣе меня; я всегда положусь скорѣе на твое сужденіе чѣмъ на мое, но только не въ этомъ случаѣ. Повѣрь мнѣ, это не романическая идея, не игра моего воображенія. Молодая дѣвушка которую мы видѣли сегодня на праздникѣ, не та, которая плакала около моей постели тому назадъ нѣсколько мѣсяцевъ въ маленькой комнаткѣ монастыря. Я хорошо ее видѣла и не могу ошибиться, это чужая дѣвушка, занявшая мѣсто моей подруги.

Увѣренность заразительна. Трудно не повѣрить, когда говорятъ съ глубокимъ убѣжденіемъ. Полковникъ поколебался.

— Съ моей стороны я признаюсь, что не видѣлъ этой особы. Я слышалъ только восторженные похвалы ея красотѣ, которую считали какимъ-то чудомъ; потомъ я замѣтилъ въ лавочкѣ, которую окружала толпа, нѣсколько дамъ… Можетъ быть ты и Дюрье приняли кого-нибудь другого за графиню… можетъ быть ея сестру или кузину…

Луиза печально покачала головой.

— Нѣтъ, отецъ, я не ошиблась, отвѣчала она, г. Дюрье прямо указалъ мнѣ жену префекта, баронессу де-Рошбейръ и ея дочерей, двухъ высокихъ, красивыхъ дѣвушекъ, но нисколько не похожихъ на Маргариту… Что меня смущаетъ больше всего, то это то, что между Маргаритой и этой дѣвушкой, которую мы видѣли сегодня, есть легкое сходство. Да, они дѣйствительно похожи, у Маргариты были такія-же великолѣпные черные волосы, только она никогда ихъ такъ не носила, и кромѣ того, мнѣ кажется, что моя подруга была немного выше.

— Право, дорогая моя, ты ошибаешься, прервалъ полковникъ, въ восемнадцать лѣтъ дѣвушка можетъ измѣниться; разница туалетовъ, привычекъ имѣетъ иногда огромное вліяніе на наружность; тутъ что-нибудь изъ двухъ, или ты ошибаешься, или есть другое объясненіе этой тайны; можемъ быть есть двѣ графини де-Монторни… Это имя принадлежитъ вѣроятно многимъ знатнымъ родамъ и твоя монастырская пріятельница была дочерью одного изъ многочисленныхъ графовъ де-Монторни. Въ такомъ случаѣ я тутъ ничего не понимаю, сказалъ полковникъ.

Послѣ этого онъ замолчалъ и закрывъ глаза сталъ задумчиво слушать Луизу, которая сдѣлавшись болѣе довѣрчивой, высказала отцу до такой степени равнодушіе и непостоянство ея подруги огорчили ее, тѣмъ болѣе что эти недостатки не были свойственны характеру ея подруги, которая напротивъ была простая и добрая дѣвушка, нисколько не гордившейся своимъ титуломъ, не смотря на лесть окружающихъ. Наконецъ скромная и задумчивая пансіонерка монастыря Кармелитокъ представляла поразительный контрастъ съ блестящей и развязной дѣвушкой, которую называли графиней де-Монторни.

Полковникъ, сначала разсѣянно слушавшій дочь, мало по малу началъ обращать больше вниманія на ея слова. Скоро множество мыслей зародилось въ его головѣ, и наконецъ онъ пришелъ къ убѣжденію что разсказъ его дочери заслуживаетъ болѣе серьезнаго вниманія, чѣмъ ему сначала казалось.

Онъ хотя старался отклонить дочь отъ романтическихъ идей, но самъ далеко не былъ такъ положителенъ, какъ старался показать.

Разговоръ отца съ дочерью былъ прерванъ приходомъ г. Дюрье.

— Ну какъ вамъ это понравится, другъ мой! вскричалъ онъ, съ недольнымъ видомъ, положительно, кажется въ этихъ провинціальныхъ городахъ считаютъ чиновниковъ чѣмъ-то въ родѣ метра Жака, годнаго на все. Старуха Турнье, сидѣлка, явилась сейчасъ ко мнѣ за совѣтомъ, и пришлось начать съ того чтобы лечить ее отъ какихъ-то нервныхъ спазмъ, которыми она будто бы страдаетъ. Наконецъ она сказала мнѣ, что ходила къ доктору и не нашла его, а потому пришла ко мнѣ за совѣтомъ. Я только что хотѣлъ сдѣлать маленькую прогулку, и съ удовольствіемъ послалъ бы ее ко всѣмъ чертямъ. Ахъ! провинція! провинція!… Кажется я обязанъ выводить ихъ изъ всѣхъ ихъ затрудненій!… Ну ужь жизнь!…

Говоря такимъ образомъ, почтенный сановникъ ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, поправляя поминутно галстукъ, чистилъ шляпу рукавомъ, и вообще выказывалъ сильное волненіе.

— Но что-же случилось? Вы вѣдь объ этомъ намъ еще ни слова не сказали, замѣтилъ улыбаясь полковникъ.

— Да, вы правы, сказалъ повертываясь на каблукахъ, Дюрье, я совсѣмъ забылъ. Вы знаете что послѣ завтрака, передъ тѣмъ какъ отправиться на этотъ несчастный благотворительный базаръ… Ахъ, да! кстати. — Какъ ты себя чувствуещь кузина? Лучше?.. ну, я очень этимъ доволенъ… Да, такъ вотъ тогда явилась ко мнѣ въ большомъ волненіи хозяйка гостинницы Золотой бороны, что около самой станціи желѣзной дороги. Она немного знаетъ меня, такъ какъ я обыкновенно во время охотъ помѣщаю къ ней своихъ друзей которымъ не найдется мѣсто у меня: поэтому-то она и сочла долгомъ открыть мнѣ свое горѣ. Изъ ея жалобъ я понялъ, что у нея остановился какой-то пріѣзжій молодой человѣкъ, и что этотъ молодой человѣкъ теперь находится въ безнадежномъ состояніи, лежитъ въ бреду, вслѣдствіе сильнаго припадка горячки и что она не знаетъ что ей дѣлать. Я спросилъ посылала-ли она за докторомъ; оказалось что она ходила къ доктору Борри, но съ такимъ-же успѣхомъ какъ и старуха Турнье. Я полюбопытствовалъ тогда узнать причину волненія почтенный дамы и скоро открылъ, что эгоизмъ былъ единственнымъ мотивомъ. Она дрожала отъ ужаса при одной мысли, что больной можетъ умереть у нея и стало быть ей придется возиться съ похоронами не говоря ужь о судебномъ разслѣдованіи.

— Слѣдствіе? вскричалъ полковникъ, но я не понимаю къ чему тутъ слѣдствіе, когда человѣкъ умираетъ отъ горячки.

— Нѣтъ… изъ за горячки не назначаютъ слѣдствія, отвѣчалъ Дюрье; но когда человѣкъ получаетъ зарядъ дроби шестаго калибра въ бокъ и плечо, то хотя онъ и умираетъ спустя нѣсколько дней, все-таки необходимо позвать слѣдователя. Я значитъ не говорилъ вамъ, что этотъ молодой человѣкъ былъ раненъ неизвѣстно кѣмъ. Впрочемъ, если онъ не выздоровѣлъ, это чисто его вина, такъ какъ этотъ капитанъ де-Ламбакъ велъ жизнь не совсѣмъ обыкновенную.

— Капитанъ де-Ламбакъ! вскричала Луиза. Онъ не изъ семейства-ли тѣхъ де-Ламбаковъ, о которыхъ я тебѣ говорила, папа, которые жили въ замкѣ Трамбль около монастыря, и съ ними была очень дружна Маргарита де-Монторни. Я знаю что у старика де-Ламбака, который провожалъ къ отцу Маргариту, былъ сынъ капитанъ, который тогда жилъ въ замкѣ, Маргарита не терпѣла его, я помню что она всегда сердилась, когда я спрашивала ее красивъ-ли и нравится-ли ей.

— Ламбакъ! сказалъ въ свою очередь полковникъ, мнѣ тоже кажется знакомымъ это имя; да, я помню что-то въ родѣ слѣдствія, послѣ котораго онъ былъ выключенъ изъ состава арміи за какіе-то неблаговидныя поступки… но впрочемъ можетъ быть я и ошибаюсь, можетъ быть это другой, а не онъ; во всякомъ случаѣ я не могу хорошо припомнить фактовъ.

— Я не знаю что все это значитъ, сказалъ Дюрье тономъ отчаянія, вызывавшимъ смѣхъ; но вотъ все дѣло въ двухъ словахъ; Симонъ, хозяйка гостинницы, хотѣла знать не грозило-ли ей какое-нибудь наказаніе, если она выпроводитъ на улицу своего больнаго Я конечно не одобрялъ этого поступка, и тогда она вернувшись къ болѣе христіанскимъ чувствамъ, отправилась искать сидѣлку. У насъ ихъ всего три, считая въ томъ числѣ и Турнье, впрочемъ хорошую женщину, которая отлично ухаживала за моимъ младшимъ сыномъ Луи, когда у него было скарлатина и она ходила тогда за нимъ восемь дней. — Но однако на чемъ я остановился!.. Эта исторія перевернула мнѣ всѣ мысли въ головѣ.. Ну, да дѣло въ томъ что больной лежитъ въ сильной горячки и говоритъ въ бреду такія страшныя вещи, что Турнье не можетъ оставаться въ его комнатѣ; ею овладѣлъ такой страхъ что она обратилась въ бѣгство. Лами, одна изъ двухъ другихъ сидѣлокъ, та не моргнувъ стала бы ходить за всѣми обитателями Шарантона; но она освободится, какъ кажетсь, только завтра ночью; такъ я долженъ теперь идти посмотрѣть что можно сдѣлать.

— Ужъ не предполагаете-ли вы сами ходить за больнымъ? спросилъ полковникъ съ насмѣшливымъ видомъ.

— Нѣтъ, отвѣчалъ Дюрье, надѣвая перчатки, я хочу идти для того чтобы избавить жену отъ хлопотъ. Она считаетъ своимъ долгомъ быть повсюду прежде… Но насъ, знаете, такъ всѣ смотрятъ… О! провинція! провинція!… Я постараюсь отыскать эту Лами… Да и наконецъ хоть этотъ капитанъ де-Ламбакъ, совершенно чужой человѣкъ, и какъ говорятъ неважная птица, но вѣдь все-таки онъ раненъ и находится въ опасномъ положеніи, а человѣколюбіе обязываетъ. Ахъ! какая работа была мнѣ и женѣ во время холеры и тифа!..

Съ этими словами Дюрье направился къ дверямъ.

— Постойте, сказалъ вдругъ полковникъ, поспѣшно вставая, я пойду съ вами… Эта будетъ не первая рана, которую я перевяжу и не первый больной котораго я осмотрю; я не докторъ, но мнѣ не разъ случалось помогать моими совѣтами.

Спустя минуту, старый солдатъ выходилъ уже изъ дому въ сопровожденіи Дюрье.

XX.
Жилецъ комнаты № 27.

Всю дорогу до Золотой Бороны полковникъ и Дюрье принуждены были терпѣливо выслушивать потокъ краснорѣчія сидѣлки Турнье, отправившейся вмѣстѣ съ ними.

— Я не вчера родилась, господа, говорила она, изъ девяти дѣтей, которые у меня были я выростила шесть и если-бы мой старшій сынъ, пильщикъ на императорской верфи въ Брестѣ, не сломалъ себѣ недавно руки, я не принуждена была-бы до сихъ поръ ходить за больными. Вотъ уже двадцать три года какъ я этимъ зарабатываю свой хлѣбъ. Если вы когда нибудь сдѣлаете мнѣ честь зайти ко мнѣ, моя младшая дочь покажетъ вамъ аттестаты которые даны мнѣ всей нашей аристократіей за мою опытность и усердіе; я всѣ ихъ вставила въ рамки и они служатъ украшеніемъ моего скромнаго жилища.

Почтенная дама вѣроятно еще долго еще продолжала-бы въ этомъ тонѣ, если-бы у ней не захватило духъ отъ быстрой ходьбы, къ чему принуждалъ ее скорый шагъ полковника, и не менѣе быстрой болтовни.

Она остановилась задыхаясь и прижала руку къ сердцу, какъ-бы желая остановить ею слишкомъ быстрое біеніе.

Дюрье взглянулъ на нее съ безпокойствомъ, опасаясь новаго кризиса въ родѣ того, который ему недавно удалось успокоить при помощи крѣпкихъ напитковъ, единственное лекарство отъ болѣзней почтенной дамы, но котораго на этотъ ралъ не было подъ рукой.

Но Турнье остановилась только для того, чтобы перевести духъ и скоро снова начать прерванную рѣчь.

— Я ни за что въ свѣтѣ не согласилась-бы слушать еще разъ тѣ ужасныя вещи, которыя мнѣ пришлось выслушивать. Я просто вся дрожала, а вѣдь мнѣ уже не въ первый разъ ходить за помѣшанными; но никогда еще, я думаю, христіанинъ не говорилъ подобныхъ вещей и такъ не бѣсился; я должна была позвать на помощь конюха… Мадемуазель Евгенія Лами стоитъ десяти такихъ какъ я, этого я не отрицаю, но вѣдь она никогда не была замужемъ, а я вышла за Турнье ровно тридцать одинъ годъ тому назадъ, въ день Святаго Медара. Ей пятьдесятъ шесть или пятьдесятъ семь лѣтъ, а мнѣ…

На этомъ мѣстѣ госпожа Турнье принуждена была остановить свой потокъ краснорѣчія, которое главнымъ образомъ было вызвано желаніемъ оправдать свое бѣгство отъ постели больнаго, которое могло значительно повредить ея репутаціи, несмотря на всѣ аттестаты въ рамкахъ.

Поэтому ея рѣчь продолжалась-бы безконечно, еслибы въ это время она и ея спутники не вошли въ гостинницу Золотой Бороны.

Въ залѣ низшаго этажа находилась сама мадамъ Симонъ, окруженная счетными книгами и бутылками винъ и ликеровъ.

Послѣдовавъ совѣту Дюрье, она уже не думала отдѣлываться отъ своего непріятнаго жильца, но все-таки она считала его присутствіе въ домѣ истиннымъ бѣдствіемъ.

Она сообщила Дюрье, что со времени ухода сидѣлки, въ здоровьѣ капитана де-Ламбака не произошло никакой перемѣны.

Полковникъ и Дюрье поднялись на лѣстницу вслѣдъ за служанкой, которая пошла показывать имъ дорогу и осторожно вошли въ комнату больнаго.

Онъ казалось дремалъ, хотя и не переставалъ говорить. Черные пряди его волосъ, къ которымъ давно не прикасалась щетка, представляли рѣзкій контрастъ съ матовой бѣлизной его искаженнаго лица… Онъ казалось не сознавалъ что въ его комнату вошли.

— Онъ не умретъ! сказалъ увѣреннымъ тономъ полковникъ, внимательно осмотрѣвъ молодаго человѣка,

— Вы вполнѣ въ этомъ увѣрены? спросилъ Дюрье,

Полковникъ улыбнулся.

— Я могу только сказать вамъ мое мнѣніе, отвѣчалъ онъ. Жизнь и смерть не въ моей власти; но въ Африкѣ я видѣлъ не мало подобныхъ случаевъ. Delirium tremens ужасная вещь, но первый припадокъ рѣдко бываетъ роковымъ, обыкновенно смерть дѣлается неизбѣжной когда частые кризисы истощатъ нервную систему, но теперь я имѣю полную надежду на благопріятный исходъ.

— Докторъ Барри ничего не говорилъ про болѣзнь, которую вы назвали такимъ страннымъ именемъ, вмѣшалась Симонъ; онъ говорилъ что это горячка, вслѣдствіи раны.

— Позвольте мнѣ позаботиться объ этомъ молодомъ человѣкѣ до прихода доктора, сказалъ полковникъ, я переговорю съ нимъ о дальнѣйшемъ ходѣ леченья и подожду здѣсь прихода сидѣлки.

— Если хотите, я останусь съ вами, сказалъ Дюрье, дрожа при мысли, что полковникъ приметъ его предложеніе.

Въ душѣ его далеко не прельщала преспектива смотрѣть за больнымъ такого рода, не переставая бормотавшимъ непонятныя слова и проклятія, отъ которыхъ волосы становились дыбомъ на головѣ почтеннаго сановника.

По временамъ, молодой человѣкъ судорожно протягивалъ передъ собой свои высохшія руки, какъ бы пытаясь оттолкнуть невидимаго врага.

— Помогите! помогите! кричалъ онъ. Возьмите прочь этихъ черныхъ змѣй!… Вотъ онѣ!… онѣ ползутъ!.. онѣ обвиваются около меня!…

Полковникъ хорошо зналъ, что всѣ эти страшныя видѣнія были однимъ изъ симптомовъ этой ужасной болѣзни. Онъ также зналъ, что хотя бредъ вполнѣ овладѣлъ больнымъ, такъ что онъ не видѣлъ и не слышалъ ничего, но тѣмъ не менѣе какой-то тайный инстинктъ давалъ ему знать, что онъ не одинъ… Это сознаніе имѣло послѣдствіемъ новый припадокъ бѣшенства, такъ что надо было опасаться, чтобы онъ не причинилъ себѣ серьезнаго вреда.

Вступая въ должность сидѣлки, полковникъ прежде всего посмотрѣлъ какое лекарство было прописано больному. Откупоривъ банку, онъ попробовалъ содержимое и невольно улыбнулся; однако онъ былъ слишкомъ хорошо воспитанъ, чтобы унижать передъ посторонними знаніе доктора Борри.

— Это не принесетъ пользы, да и не повредитъ, сказалъ онъ самъ себѣ закупоривая лекарство; надо подождать доктора и уговорить его попробовать одно арабское средство. Ну, а пока можно давать эту безобидную микстуру. Только надо смотрѣть за больнымъ, а то при идіотахъ, которые его окружаютъ, ему пожалуй удастся сломить себѣ шею.

— Такъ до свиданія, Дюваль, сказалъ Дюрье; я постараюсь прислать Лами какъ можно скорѣе. Слава Богу, ваша дочь теперь оправилась и кромѣ того она въ хорошихъ рукахъ. Я и жена, мы будемъ всячески заботиться о ней; ждать васъ къ обѣду?

— Нѣтъ.

— Какъ хотите; но все-таки мы оставимъ для васъ чего нибудь горячаго съ бутылкой стараго бургунскаго, которое вамъ такъ понравилась. А пока до свиданья!

Съ этими словами Дюрье ушелъ, а полковникъ молча опустился на кресло у изголовья больнаго.

Де-Ламбакъ продолжалъ бредить. Онъ говорилъ о своемъ дѣтствѣ, какъ онъ проводилъ вакаціи въ замкѣ отца, какъ онъ еще ребенкомъ пилъ какъ взрослый въ обществѣ веселыхъ гостей, постоянно толпившихся въ замкѣ, среди которыхъ эта ранняя невоздержанность вызывала единодушное восхищеніе.

Потомъ онъ видѣлъ себя въ Парижѣ пьющимъ шампанское съ веселыми товарищами, съ которыми онъ долженъ былъ разстатъся, чтобы слѣдовать за своимъ полкомъ въ Алжиръ, гдѣ онъ продолжалъ вести веселую жизнь. Поглощенный страстью къ игрѣ, онъ бросается въ безпорядочную жизнь оргій и ссоръ, все его тяготитъ, климатъ, обязанности службы, дисциплина; его бѣситъ незначительность суммъ, которыя присылаютъ ему изъ дому, проценты, которые онъ долженъ платить, чтобы было чѣмъ вознаградить постоянныя потери, такъ какъ судьба постоянно ему не благопріятствовала.

— Молчите! говорилъ онъ вдругъ, какъ смѣете вы говорить о мошенничествѣ, о намѣченныхъ картахъ?… Это не правда, Арнордъ не дѣлалъ мнѣ никакихъ знаковъ во время партіи… Что? фальшивыя кости?… Я перерѣжу горло тому, кто осмѣлится это утверждать! Я де-Ламбакъ!… кто изъ васъ такого же знатнаго дома?.. Вашъ отецъ былъ мясникъ, вы должны считать за честь, что вамъ позволяютъ проигрывать ваши деньги въ нашемъ обществѣ… Молчите! чего вы хнычете! Лучше бы вы написали вашей матери, чтобы она вывела васъ изъ этого сквернаго положенія. Выдумайте ей какую нибудь исторію и она навѣрное вышлетъ вамъ деньги. Ну! еще стаканъ пунша и я дамъ вамъ отыграться, выберите игру какую хотите… мы не будемъ играть по большой…

Спустя нѣсколько минутъ онъ спорилъ съ воображаемымъ противникомъ о какомъ то пари; онъ вскакивалъ на постели, схватывалъ полковника за горло, и клялся, что убьетъ его. Но благодаря своей сильной рукѣ и мягкимъ увѣщаніямъ, Дюваль снова укладывалъ его на постель.

Тогда его мысли принимали другой оборотъ и онъ начиналъ кричать:

— Прогоните ее! прогоните эту собаку! Смотрите! вотъ она крадется къ моей постели… какая она огромная! она загрызетъ меня!… Спасите!… докторъ, не оставляйте меня одного съ этимъ животнымъ.

И онъ съ пронзительнымъ крикомъ прятался подъ одѣяло, закрывая лицо, но не выпуская руки полковника, которую онъ конвульсивно сжималъ, какъ утопающій хватающійся за послѣднюю доску, отдѣляющую его отъ неизмѣримой глубины пучины.

Черезъ нѣсколько минутъ въ де-Ламбакѣ произошла новая перемѣна.

Онъ падалъ духомъ и приходилъ въ отчаяніе; плакалъ и рыдалъ какъ ребенокъ; хватался за полковника, умоляя не оставлять его одного въ этой комнатѣ. Онъ бросалъ вокругъ боязливые взгляды, колотилъ себя въ грудь, увѣряя что онъ великій грѣшникъ, несчастный, чья жизнь была запятнана преступленіями, но что теперь онъ во всемъ раскаивается.

Одно имя произнесенное имъ заставило вздрогнуть полковника, наклонившагося надъ постелью, чтобы лучше слышать. «Маргарита де-Монторни!» сказалъ онъ, и этого достаточно было, чтобы привлечь вниманіе полковника.

Но рѣчи больнаго были по прежнему несвязны и туманны; это были только темные, несвязные намеки, которые однако наводили Дюваля на мрачныя мысли. Съ жаднымъ нетерпѣніемъ прислушивался онъ къ словамъ больнаго, которые подтверждали зародившіяся въ его душѣ опасенія.

Но скоро бредъ де-Ламбака принялъ другое направленіе. Онъ ничего болѣе не говорилъ о замкѣ Трамбль, около монастыря Кармелитокъ, къ которому вела длинная аллея тополей.

Онъ снова началъ говорить о далекомъ прошломъ, о своей жизни въ Африкѣ и ни разу не упомянулъ болѣе имени графини

— Маргарита де-Монторни! мысленно повторилъ полковникъ, взглядывая на часы, не пора ли давать больному лекарство. Маргарита де-Монторни! Три раза несчастный произнесъ это имя, сопровождая его словомъ вѣроломство!.. Да, я начинаю опасаться страшнаго вѣроломства въ этомъ дѣлѣ; но какъ отыскать путеводную нить въ этомъ мрачномъ лабиринтѣ.

День уже склонялся къ вечеру, когда наконецъ къ больному явился докторъ Борри.

Полковникъ вступилъ съ нимъ въ продолжительный разговоръ, результатомъ котораго было то, что докторъ согласился съ доводами полковника и рѣшился радикально измѣнить систему леченья.

Въ это время пришла сидѣлка Лами, такъ что присутствіе полковника сдѣлалось излишнимъ.

Но пока онъ медленными шагами шелъ къ дому Дюрье, въ его головѣ роились странныя и мрачныя мысли. Ему казалось, что онъ приподнялъ край завѣсы, скрывавшей ужасное преступленіе, оставшееся безнаказаннымъ.

XXI.
Никогда нельзя всего предвидѣть.

— Милая Маргарита, говорила Амели де-Рошбейръ своей кузинѣ, пользуясь минутой, когда слуга Жанъ отправился поднимать бичъ, который уронила Маргарита, правившая своими пони. Ахъ! Маргарита, какъ я хотѣла бы чтобы ты полюбила моего брата Рауля!

Въ эту минуту бичъ былъ поднятъ и Маргарита, тронувъ возжи, пустила крупной рысью своихъ маленькихъ бѣгуновъ. — Я очень люблю кузена Рауля! сказала она, обращаясь къ своей спутницѣ. Я была бы очень рада если бы у меня былъ такой братъ.

Но этотъ отвѣтъ не удовлетворилъ Амели.

— Я боюсь, Маргарита, замѣтила она, что вы никогда не будете любить его такъ, какъ онъ этого хотѣлъ бы. Конечно, другіе молодые люди можетъ быть болѣе увлекательны и блестящи чѣмъ онъ, напримѣръ капитанъ де-Бургъ, но….

— Рауль во сто разъ лучше капитана де-Бургъ! прервала весело Маргарита. Такъ! что это за странный всадникъ ѣдетъ намъ на встрѣчу?

Дѣйствительно, всадникъ, приближавшійся въ галопъ, былъ самаго оригинальнаго вида.

Онъ былъ одѣтъ въ ватерпрувъ, который сильнымъ осеннимъ вѣтромъ былъ раздутъ на подобіе шара. Сѣрая шляпа и непромокаемые штиблеты дополняли костюмъ всадника, котораго можно было бы принять, если бы онъ не сидѣлъ такъ неловко на сѣдлѣ, за ветеринара, ѣдущаго лечить скотъ какого-нибудь фермера.

Но къ несчастію, не животныя, а люди были паціентами этой оригинальной личности, которая была ни кто иной какъ докторъ Туріо въ дорожномъ костюмѣ.

Поровнявшись съ экипажемъ, онъ остановилъ свою сѣрую лошадь и любезно поклонился молодымъ дѣвушкамъ

— А! это вы докторъ! вскричала Амели; скажите мнѣ пожалуста какъ здоровье вашей больной, маленькой Мины, дочери дровосѣка Лансэ; я давно уже ее не видѣла, и она кажется была очень слаба.

Амели де-Рошбейръ была добрая и сострадательная дѣвушка; бѣдные въ окрестностяхъ замка скоро привыкли считать ее своимъ провидѣпіемъ; дѣйствительно, она смотрѣла на нихъ какъ на своихъ дѣтей; она учила сиротъ въ пріютѣ, основанномъ графомъ Монторни, раздавала постоянно нуждающимся пищу, одежду и дрова на зиму.

Туріо, хотя и недавно сдѣлавшійся докторомъ въ Монторни, зналъ уже хорошо старшую дочь баронессы, съ которой онъ не рѣдко встрѣчался, посѣщая больныхъ. Поэтому онъ съ удовольствіемъ поспѣшилъ сообщить ей свѣдѣнія о здоровьи ея маленькой protégée. Онъ сказалъ, что хорошее вино, виноградъ и фрукты посланные изъ замка не мало способствовали выздоровленію дѣвочки и что она теперь уже внѣ всякой опасности.

— Да, благодаря вамъ, заключилъ онъ, ея выздоровленіе несомнѣнно…. Хорошо если бы я могъ сказать тоже самое о всѣхъ своихъ больныхъ! Вы слышали можетъ быть о молодомъ человѣкѣ, который недѣли двѣ тому назадъ былъ раненъ случайно или нарочно?

— Да, я что-то слышала, отвѣчала Амели, которой видимо хотѣлось узнать подробности.

Между тѣмъ Маргарита, опустивъ глаза, застегивала перчатки, играя небрежно возжами.

— Такъ видите-ли, продолжалъ докторъ, какъ я узналъ недавно, всѣ мои труды и старанія о его леченья пропали даромъ, онъ неожиданно отправился въ Безансонъ, тамъ остановился въ одной скверной гостянницѣ и началъ пить такъ неумѣренно, что нажилъ себѣ delirium tremens. Я встрѣтилъ доктора Борри, который его теперь лечитъ; и онъ сказалъ мнѣ, что положеніе больного очень опасно.

— Бѣдный! сказала Амели тономъ искренняго состраданія. Но развѣ нѣтъ у него родныхъ или знакомыхъ, которые могли бы позаботиться о немъ?

Маргарита перестала на минуту раздражать пони концами бича и съ видимымъ интересомъ ожидала отвѣта доктора.

— Самое странное во всей этой исторіи то, сказалъ докторъ, что этотъ молодой человѣкъ, кажется, впалъ въ меланхолію и упорно не хочетъ дать адреса своихъ родныхъ, которымъ я, конечно, сообщилъ бы о его положеніи, но онъ ни за что не хочетъ, какъ говоритъ, разглашать о случившемся. Самъ онъ не можетъ еще писать, а всѣ окружающіе его также какъ и я не знаютъ гдѣ живетъ его семейство.

Туріо, любившій говорить, вѣроятно долѣе еще разсказывалъ бы на эту тему, если бы онъ не замѣтилъ что Маргарита нетерпѣливо перебираетъ возжи, ожидая конца разговора. Тогда онъ поспѣшилъ раскланяться съ молодыми дѣвушками и продолжалъ свой путь.

Пони снова помчались по дорогѣ, извивавшейся среди полей. Километръ далѣе, дорога раздѣлялась на три части и тутъ же стоялъ столбъ съ тремя надписями, показывавшими что эти три дороги вели въ Буазьеръ, Орнанъ и Бомъ-ле-Дамъ.

Маргарита выбрала послѣднюю, къ величайшему изумленію Амели, такъ какъ эта дорога была очень холмиста и дурна. По Маргарита, не обращая на это вниманія, продолжала сильной рукой погонять лошадей.

— Маргарита, вы ошиблись, куда вы ѣдете? Вѣдь вы хотѣли въ Орнанъ, а эта дорога ведетъ въ Бомѣле-Дамъ, мы тутъ десять разъ опрокинемся! вскричала Амели, съ испугомъ глядя на камни и рытвины.

Маргарита отвѣчала только взрывомъ смѣха, какого еще ни разу не слыхала ея молодая подруга.

Амели очень любила свою кузину, но къ этой любви примѣшивалось чувство невольнаго страха. Этотъ смѣхъ произвелъ на нее теперь странное и непріятное впечатленіе.

— Боже мой! продолжала она болѣе холоднымъ и сдержаннымъ тономъ. Вы видите какая здѣсь дорога, экипажъ не вынесетъ такой ѣзды, вы разобьете его и мы всѣ расшибемся. Если вы поѣдете по этой дорогѣ, мы не успѣемъ сдѣлать визитъ мадемуазель де-ла-Кордильеръ и вернуться въ Безансонъ.

Съ своей стороны Жакъ употреблялъ отчаянныя усилія чтобы удержаться на своемъ сѣдалищѣ и охотно поддержалъ бы справедливыя замѣчанія мадемуазель де-Рошбейръ, если бы имѣлъ на это право.

Маргарита снова засмѣялась увидя безпокойную мину своей кузины

— Бѣдная Амели, какъ она боится, сказала она. Не бойтесь, съ вами ничего дурнаго не случится; обѣщаю привезти васъ домой цѣлой и невредимой, какъ будто бы мы ѣхали въ семейномъ берлинѣ на парѣ ожирѣвшихъ рысаковъ. А что касается до мадемуазель де-ла-Кордильеръ и архіепископскаго дворца, то я прощаюсь съ ними на сегодня и ѣду въ Бомъ-ле-Дамъ.

Между тѣмъ пони, понуждаемые бичемъ, мчались все быстрѣе и быстрѣе, колеса экипажа оставляли глубокій слѣдъ на грязной и вязкой дорогѣ.

Будь на мѣстѣ Маргариты кто-нибудь другой, Амели де-Рошбейръ навѣрно выразила бы свое неудовольствіе; но молодая графиня де-Монторни была однимъ изъ тѣхъ привиллегированныхъ существъ, которыя удовлетворяютъ всѣмъ своимъ фантазіямъ, сохраняя въ тоже время всеобщую любовь, поэтому Амели послѣ слабаго протеста покорилась своей участи.

Легко было замѣтить, что Маргарита испытывала сильное волненіе, она смѣялась и пѣла, но этотъ смѣхъ и пѣніе были нервны и искусственны.

По мѣрѣ того, какъ наши путешественницы приближались къ Бомъ-ле-Дамъ, ни одинъ встрѣчный крестьянинъ съ изумленіемъ останавливался слѣдя за этой бѣшенной скачкой.

Капризная молодая дѣвушка, правившая экипажемъ, казалось, испытывала какое-то удовольствіе, мчаться какъ можно ближе мимо тяжелыхъ возовъ, проскальзывать между двухъ телѣгъ, нагруженныхъ камнями; наконецъ, когда встрѣтился дилижансъ, шедшій изъ Бомъ-ле-Дамъ въ Мармо, набитый сверху до-низу пассажирами, заднія колеса экипажа коснулись его колесъ, но Маргарита была на столько ловка, что съумѣла невредимо проскользнуть между дилижансомъ и возомъ дровъ, который они въ эту минуту обгоняли.

— Берегитесь Маргарита! вскричала въ испугѣ Амели.

— Значитъ вы не хотите доставить пищи мѣстнымъ журналамъ? сказала смѣясь молодая графиня. Если со мной и случится несчастіе, едва-ли кто нибудь обратитъ на это вниманіе… Извините, я и не подумала, что вы со мной, Амели! Ваши бѣдные стали-бы васъ оплакивать; поэтому-то мы и избѣгнемъ всякой опасности. Да и наконецъ наша поѣздка окончена, я вижу станцію желѣзной дороги.

Дѣйствительно, скоро экипажъ остановился къ удовольствію спутниковъ Маргариты и пони, усталыхъ и покрытыхъ пѣной.

— Амели, сказала смѣясь Маргарита, выходя изъ экипажа, одолжите мнѣ денегъ, я позабыла взять свой кошелекъ.

Амели поспѣшила исполнить желаніе своей кузины. Помогая постоянно бѣднымъ, она имѣла постоянно привычку не выходить изъ дому безъ хорошо наполненнаго кошелька.

— Но что-же хотите вы дѣлать, Маргарита? спросила она. Я надѣюсь вы не думаете ѣхать куда нибудь по желѣзной дорогѣ? Въ такомъ случаѣ не разсчитывайте на меня!

— О, кузина, возразила Маргарита, если бы я ѣхала въ Китай и захотѣла взять васъ съ собой, вы конечно стали-бы протестовать, но въ концѣ концовъ поѣхали-бы со мной. Но я не хочу васъ больше мучить. Подарите мнѣ пять минутъ времени и потомъ я поѣду съ вами назадъ въ замокъ.

Войдя на станцію, Маргарита направилась къ телеграфному бюро къ большому неудовольствію двухъ молодыхъ телеграфистовъ, занятыхъ игрой въ домино.

— Извините, господа, могу я отправить телеграмму? спросила она.

Одинъ изъ телеграфистовъ высунулся съ недовольнымъ видомъ въ окошечко и молча указалъ на пачку бланковъ.

— Будьте такъ добры, отправьте поскорѣе эти нѣсколько словъ, мнѣ очень дорого время, продолжала Маргарита, набросивъ поскорѣе текстъ телеграммы.

Заплативъ за телеграмму, она вышла изъ бюро, когда начавшійся прерывистый стукъ аппарата возвѣстилъ ей начали передачи.

— Мадемуазель, вы позабыли взять росписку! крикнулъ ей въ слѣдъ телеграфистъ.

Но она казалось не слышала и продолжала идти, тогда телеграфистъ сложилъ бумагу и бросилъ ее въ ящикъ, куда складывались телеграммы, которыя по своему неясному или невѣрному адресу, не могли быть переданы по назначенію.

Телеграмма Маргариты была подписана Роза Легэ. Не зная правилъ телеграфа, графиня и не подозрѣвала что надо сказать свое имя и адресъ. Не колеблясь ни минуты, она написала: Роза Легэ, какъ будто-бы всю жизнь носила это имя, но она не рѣшилась дать ложный адресъ, зная что ея пони и ливрея Жака, были слишкомъ извѣстны въ окрестности. Да и кто могъ знать что въ замкѣ Манторни нѣтъ Розы Легэ, какой нибудь горничной, компаньонки, знакомой.

Маргарита была убѣждена, что часто подобія истины достаточно, чтобы прекратить толки и сплетни.

Наконецъ молодыя дѣвушки вернулись въ замокъ къ облегченію лошадокъ и нервовъ Амели де-Рошбейръ.

Всю дорогу Маргарита была мила и очаровательна, въ ней не было и слѣда той безпокойной экзальтаціи, которая сначала такъ испугала ея подругу, такъ что вернувшись въ замокъ, Амели почти забыла о своихъ безпокойствахъ и просто отвѣчала на распросы, что Маргарита капризный ребенокъ и что она заставила ее вмѣсто предположенныхъ визитовъ, сдѣлать продолжительную поѣздку. Когда Маргарита возвратила ей занятыя деньги, ей даже не пришло въ голову спросить, что она дѣлала на станціи. Она думала, что вѣроятно ея подругѣ пришла фантазія выписать изъ Парижа какую нибудь шляпку или костюмъ.

Въ дѣйствительности же телеграмма была адресована на имя де-Ламбака въ замокъ Трамбль, около Мезонъ-Лафитъ, и была написана въ самомъ тревожномъ тонѣ.

XXII.
Планъ дѣйствія полковника Дюваля.

Поднявшись рано утромъ, полковникъ ходилъ большими шагами по саду.

Бсе еще спало въ домѣ Дюрье, ни одинъ слуга не рѣшался еще выставить свой носъ на сырой и пронзительный утренній холодъ. Стараясь согрѣться, полковникъ застегнулся до горла, топалъ ногами, колотилъ усиленно рукой объ руку.

Въ это время онъ долженъ былъ вспомнить о лучшихъ и особенно болѣе теплыхъ дняхъ, которыя онъ провелъ подъ жаркимъ небомъ Алжира, среди вѣчно зеленыхъ пальмъ.

Но теперь онъ былъ поглощенъ единственною мыслью, мыслью о тѣхъ загадочныхъ и зловѣщихъ словахъ, которыя онъ услышалъ у постели больнаго де-Ламбака.

— Право, я становлюсь идіотомъ! сказалъ онъ, шагая вдоль и поперекъ сада и разсѣянно смотря на вѣтви деревьевъ покрытыхъ инеемъ. Если я считаю, что попалъ на слѣдъ скрытаго преступленія, долженъ ли я трубить повсюду объ этомъ, при томъ ничтожномъ запасѣ свѣдѣній, которыя у меня есть?.. Да и наконецъ это меня не касается, съ какой стати мнѣ мѣшаться въ чужія дѣла?..

И полковникъ началъ насвистывать одну изъ своихъ любимыхъ арій; но его совѣсть не такъ легко поддавалась убѣжденіямъ и внутренній голосъ шепталъ ему:

— Не покровительствуетъ-ли тотъ преступленію, кто, зная о немъ, считаетъ себя въ правѣ молчать? Развѣ мы всѣ не обязаны быть естественными защитниками угнетеннаго человѣчества?..

— Ахъ! мнѣ стыдно за самаго себя! вскричалъ полковникъ, бросая на землю недокуренную сигару.

Но еще долго происходила борьба въ его честной душѣ. Ему было противно вмѣшиваться въ дѣло, котораго онъ не могъ оставить съ честью, иначе какъ доведя его до конца, т. е. до торжества правосудія.

Онъ упорно боролся, не чувствуя себя вправѣ и не желая дѣлаться мстителемъ за преступленія, предавая виновныхъ власти закона.

Вдругъ эти тяжелыя мысли были прерваны раздавшимся неожиданно восклицаніемъ:

— Здравствуй, папа!

Это Луиза отворила окно своей комнаты и привѣтствовала отца. Она была блѣдна, въ ея глазахъ читалось выраженіе заботы и безпокойства.

— Здравствуй, папа! повторила она. Какъ я рада, что наконецъ наступилъ день, я провела сегодня очень дурную ночь… Я все видѣла во снѣ Маргариту… и чѣмъ болѣе я о ней думаю, тѣмъ болѣе я страдаю… Я увѣрена, что большое несчастіе… Но, подожди папа, я сейчасъ надѣну что нибудь и сойду къ тебѣ; мы поговоримъ серьозно.

— Э! Дюваль! Васъ-ли я вижу? Что это вы поднялись съ пѣтухами!.. крикнулъ въ эту минуту съ верхней ступени лѣстницы, ведущей въ садъ, Дюрье, только что отворившій дверь. Мнѣ кажется, теперь время не очень-то благопріятно для утреннихъ прогулокъ. Я не люблю садовъ въ ноябрѣ… Вы вѣрно сдѣлали визитъ моему огороду? Ну, что, какъ поживаютъ огурцы?.. Но если вы довольно нагулялись, пойдемте домой, шоколадъ уже поданъ…

Въ теченіи всего дня, полковникъ держалъ себя страннымъ образомъ. Съ недовольнымъ видомъ, онъ старался избѣгать дочери и притворялся, будто не замѣчаетъ ея безпокойства и ея умоляющихъ взглядовъ. Онъ настаивалъ, чтобъ она не говорила съ нимъ въ полголоса, увѣряя, что не понимаетъ ея шепота, даже онъ выслушалъ съ большимъ терпѣніемъ нѣсколько отрывковъ изъ Боссю, которые госпожѣ Дюрье вздумалось читать вслухъ, немилосердно гнусавя. Потомъ онъ вышелъ изъ дому, прошелся по старымъ кварталамъ Безансона и началъ внимательно осматривать какую-то маленькую церковь.

Луиза хорошо успѣла узнать отца въ теченіи нѣсколькихъ недѣль, которыя они провели вмѣстѣ и ясно видѣла, что означали всѣ эти странности. Она понимала, что онъ старался избавиться отъ неотвязной мысли, упорно не выходившей изъ его головы. Сама волнуемая тысячью предложеній, она молча слѣдовала за нимъ по узкимъ и неровнымъ улицамъ, которыхъ старые, оригинальные дома не привлекали ея разсѣяннаго взгляда.

Вдругъ полковникъ остановился.

— Дюрье! сказалъ онъ обращаясь къ своему другу, служившему ему проводникомъ, что если мы зайдемъ въ Золотую Борону чтобы узнать какъ здоровье этого бѣдняка? какую бы скверную жизнь онъ ни велъ, все таки это не причина оставить его умирать какъ собаку.

Дюрье нисколько не прельщала перспектива снова выслушивать безсмысленный бредъ капитана де-Ламбака. Поэтому онъ началъ было придумывать какъ увернуться отъ этого, какъ вдругъ представился великолѣпный поводъ, въ видѣ доктора Борри и его зонтика, которые появились одинъ неся другаго на поворотѣ улицы.

— О! какой счастливый случай! Вотъ и докторъ! весело вскричалъ онъ. Онъ сообщитъ намъ самыя свѣжія новости о молодомъ человѣкѣ.

Отвѣтъ доктора былъ самый успокоительный. Больной быстро поправлялся благодаря лекарству полковника, которое сдѣлало чудеса, и которое докторъ расхваливалъ, какъ будто-бы первая идея принадлежала ему самому.

— И только что его видѣлъ, докончилъ докторъ Борри. Теперь онъ спитъ, если до вечера все будетъ идти также хорошо, то завтра ему можно будетъ дать немного куринаго бульона.

— Теперь другъ мой, сказалъ Дюрье, простившись съ докторомъ, и взявъ подъ руку полковника, ваше желаніе удовлетворено. мы можемъ вернуться домой, и спокойно усѣсться у хорошаго огня и закурить сигару, мнѣ хочется переговорить съ вами о нѣкоторыхъ моихъ личныхъ дѣлахъ, которыя въ настоящую минуту причиняютъ мнѣ много хлопотъ.

Безполезно говорить что вернувшись домой и грѣясь у камина, полковникъ съ полнѣйшимъ равнодушіемъ и невниманіемъ, слушалъ безконечные разсказы Дюрье о непріятностяхъ, которыя ему постоянно старается дѣлать префектъ при помощи архіепископа.

Дюваль слушалъ не голосъ разскащика, а голосъ своей совѣсти, которая не переставала мучить его съ самого утра.

— Нѣтъ нѣтъ! невольно прошепталъ онъ, говоря самъ съ собой; по какому праву возьму я на себя обязанность палача?

Но онъ тотчасъ же опомнился, видя какое глубокое изумленіе выразилось на лицѣ Дюрье при этихъ словахъ.

— Извините, другой мой, сказалъ онъ. Я до того увлекся моими мыслями, что позабылъ даже что вы здѣсь. Еще разъ прошу васъ, извините!…

Къ проектамъ человѣка часто имѣетъ отношеніе событіе, повидимому ни чѣмъ съ ними не связанное.

Въ то время какъ полковникъ всѣми силами старается отогнать мучившія его мрачныя мысли, Маргарита мчалась по опасной дорогѣ, въ Бомъ-ле-Дамъ. Въ то время когда Дюваль былъ принужденъ выслушивать опасенія Дюрье относительно его передвиженія по службѣ, которые возбуждали въ немъ нѣкоторыя интриги, въ это время Маргарита слушала стукъ аппарата телеграфной станціи, уносившаго одно за другимъ слова этой телеграммы, которая должна была имѣть такое вліяніе на ея жизнь.

Это совпаденіе осталось тайной для Дюваля.

Уже поздно вечеромъ, когда полковникъ, простившись съ Дюрье, удалился въ свою комнату и молча сидѣлъ тамъ погруженный въ размышенія, вдругъ послышался легкій стукъ въ дверь.

— Войдите! сказалъ машинально полковникъ. Дверь отворилась и вошла Луиза, блѣдная, взволнованная, съ глазами полными слезъ.

Онъ хотѣлъ узнать почему отецъ такъ упорно избѣгалъ ее въ теченіе всего дня.

— Не обвиняй себя, дитя мое! сказалъ полковникъ обнимая ее. Во всемъ виноватъ мой эгоизмъ, дорогая моя Луиза, я сегодня былъ трусомъ, и какъ всѣ трусы и эгоисты, избѣгалъ присутствія тѣхъ, кто могъ напомнить мнѣ о моемъ долгѣ. Но теперь, Луиза, я даю тебѣ слово солдата, что я сдѣлаю все что только возможно, чтобы раскрыть тайну окружающую исчезновеніе твоей подруги, хотя я и предчувствую во всемъ этомъ нѣчто необыкновенное и ужасное.

Затѣмъ онъ разсказалъ, какъ случайно придя оказать помощь больному капитану де-Ламбаку, онъ открылъ что тотъ былъ замѣшанъ въ таинственныя событія предшествовавшія пріѣзду графини Маргариты въ замокъ Монторни. Онъ слегка только коснулся важныхъ обвиненій, которыя произносилъ противъ самого себя капитанъ, замѣтивъ при томъ, что тотъ можетъ быть далеко не такъ виновенъ какъ это можно заключить изъ его бреда; но де-Ламбакъ конечно былъ въ состояніи дать нѣкоторыя объясненія относительно подложности графини де-Монторни, объясненія, которыя полковникъ считалъ на столько важными, что рѣшился потребовать ихъ отъ больного, какъ только тотъ будетъ въ состояніи говорить.

— Такъ до завтра пока, сказала Луиза прощаясь съ отцомъ. Но какъ это долго; подумай, что можетъ случиться до завтра. Бѣдная Маргарита, мнѣ кажется, что я слышу ея плачъ и жалобы. Да, я предчувствую несчастіе, какъ будто-бы какая-нибудь опасность грозитъ ей и никто не можетъ придти къ ней на помощь.

— До завтра! отвѣчалъ съ улыбкой полковникъ.

Луиза обняла его и ушла немного утѣшенная и успокоенная.

Ея сонъ въ эту ночь былъ спокоенъ, такъ какъ она уснула съ увѣренностью, что ея отецъ сдержитъ свое обѣщаніе.

Но оба они и не думали что въ этотъ часъ съ курьерскимъ поѣздомъ ѣхалъ человѣкъ, которому даже эта скорость казалась недостаточной.

Это былъ рослый и здоровый человѣкъ, говорившій громкимъ и увѣреннымъ тономъ, онъ одинъ во всемъ поѣздѣ не смыкалъ глазъ въ эту ночь.

Когда поѣздъ остановился въ Безансонѣ, онъ вышелъ изъ вагона прежде всѣхъ и распросивъ служащихъ на станціи, поспѣшно отправился къ гостинницѣ Золотой Бороны.

XXIII.
Новая борьба.

На другой день утромъ за кофе, Дюваль спросилъ у Дюрье о составѣ Безансонскаго суда.

Дюрье только что набилъ себѣ ротъ кусками хлѣба обмокнутыми въ яйцо въ смятку, сваренное имъ самимъ по особенному, усовершенствованному способу и потому былъ не въ состояніи выговорить слова.

— Что у васъ можетъ быть за дѣло съ судомъ? вскричала съ видимымъ любопытствомъ госпожа Дюрье.

Но полковникъ былъ на сторожѣ и чтобы не выдать своей мысли, углубился въ лабиринтъ льстивыхъ комплиментовъ относительно достоинства варенья, которое онъ только что попробовалъ и между прочимъ замѣтилъ съ притворной безпечностью, что ему просто изъ любопытства пришло въ голову распросить объ одномъ параграфѣ свода законовъ.

— Это было бы слишкомъ долго разсказывать, заключилъ онъ. Первый товарищъ прокурора можетъ дать мнѣ всѣ нужныя объясненія.

Въ это время Дюрье кончилъ свое яйцо и снова пріобрѣлъ даръ слова.

— У насъ здѣсь нѣсколько товарищей прокурора, отвѣчалъ онъ, но всѣ они невыразимо скучны. Я ихъ очень рѣдко вижу. У насъ есть Муи де-Вобланъ, Риттъ, Винсенъ. Одинъ изъ нихъ только кажется довольно уменъ, это Риттъ… Но я ошибся! онъ ни къ чему вамъ не пригодится, онъ совѣтникъ префектуры; я спуталъ его съ Іеберомъ, который дѣйствительно очень умный и дѣятельный человѣкъ.

— Что за личность этотъ Іеберъ?

— Я не знакомъ съ нимъ, но разъ слышалъ какъ о немъ отзывались самымъ лестнымъ образомъ. Это умный человѣкъ, уважаемый всѣми, но желчный и раздражительный вслѣдствіи частыхъ припадковъ подагры. Я не думаю, чтобы у насъ въ Безансонѣ былъ болѣе образованный и знающій законникъ чѣмъ онъ. Онъ ведетъ суровую и уединенную жизнь, не смотря на свое огромное состояніе; его единственная наслѣдница, слѣпая дочь, получитъ по смерти отца нѣсколько милліоновъ. Это именно такой человѣкъ, какого вамъ надобно…

Полковникъ зналъ уже довольно и потому поспѣшилъ перемѣнить предметъ разговора, начавъ разсказывать свои походы и приключенія въ Алжирѣ. Онъ никогда не подражалъ тѣмъ людямъ, которые изъѣздивъ кусочекъ земнаго шара, считаютъ своимъ долгомъ надоѣдать всѣмъ и каждому безконечными разсказами о своихъ путешествіяхъ.

Напротивъ онъ былъ слишкомъ скупъ на разсказы и только на этотъ разъ измѣнилъ своей привычкѣ и успѣлъ заинтересовать Дюрье такъ-же какъ и его супругу.

Однако время шло. Г. Дюрье надо было заняться дѣлами службы и сверхъ того написать нѣсколько писемъ, а его прекрасную половину требовали заботы по хозяйству, поэтому супруги были вынуждены оставить своихъ гостей, до той минуты, когда они должны были снова соединиться за обѣдомъ.

Полковнику и Луизѣ можно было теперь выйти изъ дому не подвергаясь никакимъ разспросамъ, что они и не замедлили сдѣлать.

— Папа, куда мы идемъ? спросила Луиза, когда дверь затворилась за ними.

— Къ Іеберу, который судя по словамъ Дюрье, именно тотъ человѣкъ котораго мы ищемъ. Онъ отецъ семейства, честенъ, онъ сохранитъ нашу тайну, такъ какъ помни Луиза, что все это дѣло требуетъ строжайшей тайны, отъ этого зависитъ честь знатнаго рода. Да и къ тому-же наши подозрѣнія въ сущности ничѣмъ не подтверждаются. Поэтому обѣщай мнѣ серьезно, милая моя, не говорить о всемъ этомъ никому ни слова.

— Даже Шарлю? спросила робко Луиза.

Но полковникъ замѣтилъ, что хотя Шарль и очень милый молодой человѣкъ, но чрезвычайно болтливъ.

— Три женщины не сравняются съ нимъ, сказалъ онъ, сверхъ того онъ отличается необыкновенной откровенностью и прямотой, такъ что я даже опасаюсь, что онъ никогда не будетъ особенно хорошимъ адвокатомъ, къ чему онъ теперь готовится. Простота и откровенность не совмѣстны съ этой профессіей. Знаешь ты, что онъ сдѣлаетъ если, узнаетъ нашу исторію? Онъ отправится въ замокъ Монторни и сообщитъ тамъ всѣмъ свои подозрѣнія. Но вотъ кажется и домъ г. Іебера.

Это дѣйствительно былъ домъ товарища прокурора, но на этотъ разъ полковнику суждено было испытать неудачу.

Іеберъ былъ уже нѣсколько дней въ Парижѣ и по словамъ дочери могъ вернуться въ тотъ же день часа въ три по полудни, хотя и не навѣрно.

Полковникъ былъ очень недоволенъ этой неудачей, но дѣлать было нечего, приходилось ждать до вечера.

Но какъ избавиться отъ общества Дюрье и его жены? Госпожа Дюрье безъ сомнѣнія предложитъ какую-нибудь новую экскурсію, отъ которой трудно будетъ отказаться. Сердце Луизы сжималось при мысли, что еще день пройдетъ и она ничего не узнаетъ о судьбѣ своей подруги; она по прежнему не допускала и мысли о томъ, что пансіонерка монастыря Кармелитокъ и молодая, блестящая красавица замка Монторни одно и то же лицо.

— Не безпокойся, милая моя, говорилъ ей отецъ возвращаясь домой. Ну что-жь, не сегодня, такъ завтра…

— Я лучше хотѣла бы сходить сегодня еще разъ вечеромъ къ г. Іеберу, можетъ быть онъ вернется, сказала Луиза съ жаромъ, причину котораго она сама не понимала. Мнѣ кажется, что надежда открыть истину ослабѣваетъ съ каждымъ днемъ. Смѣйся, если хочешь, но я увѣрена, что если мы промедлимъ, случится большое несчастіе.

Полковникъ обѣщалъ идти къ Іеберу въ тотъ же вечеръ, но только съ условіемъ, если удастся сдѣлать это не говоря ничего Дюрье.

По счастливой случайности Дюрье обѣдалъ въ этотъ день въ гостяхъ, а его супруга рѣшилась посвятить послѣобѣденное время укладкѣ на зиму фруктовъ.

Поэтому отецъ и дочь могли безпрепятственно привести въ исполненіе свой проэктъ. Оказалось къ ихъ счастью что Іеберъ уже вернулся изъ Парижа.

Іеберъ немедленно же принялъ ихъ и внимательно выслушалъ странную исторію, которую изложилъ ему полковникъ; потомъ онъ сдѣлалъ нѣсколько вопросовъ Луизѣ съ вѣжливостью, въ которой не слышалось и тѣни недовѣрія.

— Я конечно готовъ выслушать показанія этого капитана де-Ламбака, сказалъ онъ, если онъ только согласится говорить; я вполнѣ къ вашимъ услугамъ; мнѣ нечего увѣрять васъ въ моей скромности, вы пришли ко мнѣ, стало быть вы меня знаете. Но позвольте мнѣ сказать, что если ваши опасенія основательны, тутъ дѣло идетъ о крупномъ преступленіи… Если вы хотите, полковникъ, можно сейчасъ же начать розыски.

Сказавъ это, почтенный юристъ началъ нюхать табакъ изъ табакерки, украшенной портретомъ Наполеона І-го.

Іеберъ былъ также быстръ на дѣлѣ какъ на словахъ и въ мысляхъ.

Спустя пять минутъ, онъ шелъ уже къ Золотой Боронѣ въ обществѣ полковника и его дочери.

Поровнявшись съ гостинницей, полковникъ вспомнилъ, что это было не совсѣмъ приличное мѣсто для его дочери. Онъ хотѣлъ было проводить Луизу домой, но она рѣшительно этому воспротивилась, говоря, что если необходимо, она одна вернется къ Дюрье.

Тогда Дюваль попросилъ Іебера остаться на улицѣ съ его дочерью, пока онъ сходитъ узнать, въ состояніи-ли больной отвѣчать на вопросы.

Войдя въ гостинницу, онъ нашелъ госпожу Симонъ не за ея маленькой конторкой, какъ обыкновенно, а среди залы, съ негодованіемъ ораторствующую передъ взволнованной аудиторіей, состоявшей изъ трехъ служанокъ и конюха.

До полковника долетели слова: «обращается какъ съ неграми… самоуправство… насиліе…»

Онъ подошелъ и спросилъ о здоровья капитана де-Ламбака.

При этомъ вопросѣ съ госпожею Симонъ сдѣлался нервный припадокъ, она начала кричать и плакать, жалуясь что всѣ оскорбляютъ ее, въ вознагражденіе за то, что она отогрѣла на своей груди змѣю…

Тогда полковникъ обратился къ другимъ, думая хотя отъ нихъ добиться разумнаго.

Конюхъ, одинъ только сохранившій разсудокъ среди всеобщаго смятенія, отвѣчалъ что капитана уже нѣтъ.

— Какъ нѣтъ? вы хотите сказать, что онъ умеръ? вскричалъ полковникъ.

— Нѣтъ, господинъ, онъ уѣхалъ съ курьерскимъ поѣздомъ въ Парижъ, это-то такъ и безпокоитъ хозяйку, но тотъ господинъ, не капитанъ, а другой, не хотѣлъ ничего слушать и сынъ долженъ былъ повиноваться.

Оказалось, что старый господинъ, назвавшій себя отцемъ больного, пріѣхалъ нѣсколько часовъ тому назадъ и не обращая вниманія на слова хозяйки, увезъ своего сына въ Парижъ.

— Сегодня невозможно допросить де-Ламбака, сказалъ полковникъ выходя изъ гостинницы… Луиза, на этотъ разъ разгадка загадки отъ насъ ускользаетъ, но мы добьемся своего во что-бы то ни стало. Де-Ламбакъ увезъ своего сына въ Парижъ, поѣдемъ и мы вслѣдъ за нимъ.

— Кто уѣхалъ? кто хочетъ ѣхать въ Парижъ? раздался вдругъ звучный молодой голосъ.

Это былъ Шарль Дюваль, вышедшій изъ сосѣдней улицы въ сопровожденіи человѣка, несшаго его чемоданъ.

— Что вы тутъ дѣлаете? продолжалъ онъ. И вернулся раньше срока, чтобы удивить васъ и вдругъ нахожу васъ на дорогѣ шепчущимися, какъ какіе-нибудь заговорщики. Мое возвращеніе кажется не доставляетъ вамъ ни малѣйшаго удовольствія.

Отъѣздъ де Ламбака такъ сильно поразилъ Луизу, что слезы невольно брызнули изъ ея глазъ. Эта-то печаль и удивила такъ непріятно Шарля, незнавшаго ея причины.

Видя свое присутствіе излишнимъ, Іеберъ поспѣшилъ проститься съ полковникомъ съ своей обычной любезностью и Дювали направились къ дому г. Дюрье.

Полковникъ всю дорогу старался быть веселымъ и смѣялся надъ Шарлемъ, увѣряя что слышанныя имъ слова не имѣли никакого значенія.

Но Шарль не вѣрилъ ему, видя печаль Луизы, и въ первый разъ въ его сердце закралась зависть, этотъ ужасный ядъ, отъ котораго нѣтъ до сихъ поръ никакого противоядія.

Обожая Луизу, онъ однако еще не признавался ей откровенно въ своихъ чувствахъ и поэтому не считалъ себя въ правѣ упрекать ее, но теперь онъ не сомнѣвался, что она неравнодушна къ другому и что отецъ ея покровительствуетъ этому чувству.

Онъ уже ненавидѣлъ этого таинственнаго соперника, за отъѣздомъ котораго въ Парижъ долженъ былъ послѣдовать отъѣздъ полковника и его дочери. Эта мысль возбуждала въ немъ бѣшенный гнѣвъ.

Возвратившись домой, Дюваль былъ молчаливъ и озабоченъ, Луиза печальна, молодой адвокатъ мраченъ какъ грозовая туча.

Госпожа Дюрье напрасно старалась догадаться, что могло произвести такую перемѣну въ этихъ людяхъ, еще недавно такихъ веселыхъ и оживленныхъ.

КОНЕЦЪ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

Часть II

I.
Платанъ.

Всю ночь бушевала страшная буря, вѣтеръ былъ такъ силенъ, что потрясалъ трубы и башенки замка Монторни, а въ лѣсу немало деревьевъ было вырвано съ корнемъ.

Но къ утру буря утихла, и въ то время когда обитатели замка собрались за завтракомъ, хлопья снѣга начали покрывать бѣлымъ саваномъ зеленыя лужайки и дорожки парка.

— Въ эту ночь вѣтеръ произвелъ большія опустошенія, сказалъ баронъ, распечатывая письмо, лежавшее около прибора. Сейчасъ былъ у меня Жоржъ, нашъ управляющій, съ самымъ печальнымъ видомъ; но онъ Бретонецъ и суевѣренъ, такъ что его волненіе происходило безъ сомнѣнія отъ того… но къ чему повторять подобныя глупости!

И баронъ углубился въ чтеніе письма, прихлебывая свой кофе.

Если бы онъ хотѣлъ разжечь любопытство аудиторіи, то не могъ бы сдѣлать это искуснѣе, хотя это далеко не входило въ его намѣренія.

Баронесса и Люси начали настаивать, чтобы онъ разсказалъ имъ въ чемъ дѣло, что могло такъ поразить суевѣрнаго управляющаго.

— Къ чему говорить о подобныхъ ребячествахъ! сказалъ баронъ, видимо неохотно уступая просьбамъ жены и дочери. Кажется, продолжалъ онъ, у этого народа существуетъ повѣрье, что большое дерево, вырванное съ корнемъ вѣтромъ, предвѣщаетъ близкую смерть одного изъ членовъ семейства, того, на чьей землѣ это случилось. Теперь я думаю даже старухи не рѣшаются повторять подобныя глупости.

— Я слышала что-то подобное отъ моихъ бѣдныхъ въ Орнанѣ, замѣтила Амели де-Рошбейръ.

— Что касается до меня, вскричалъ весело Рауль, сидѣвшій на концѣ стола, то я никогда ничего подобнаго не слышалъ; если бы это было справедливо, положеніе землевладѣльцевъ было бы довольно печально. Но если у насъ и повалено вѣтромъ дерево, то я надѣюсь, что это не одинъ изъ дубовъ аллеи, это было бы очень досадно; тогда нарушится симметрія парка.

Баронъ поднялъ глаза отъ письма и сказалъ недовольнымъ тономъ:

— Успокойтесь, это не дубъ, а старый полузасохшій платанъ, что-то въ родѣ историческаго дерева. Если вѣрить Жоржу, преданіе говоритъ, что этотъ платанъ выросъ изъ сѣмени, которое привезъ изъ крестоваго похода одинъ изъ графовъ Монторни… Я впрочемъ этому не вѣрю…

Разговоръ о погибели дерева на этомъ пресѣкся. Баронесса никогда не видѣла этого платана, а Люси и Рауль хотя и знали, но не обращали на него прежде никакого вниманія, не зная его геральдической легенды.

Баронъ замѣтилъ только, что завтра же, если снѣгъ перестанетъ, онъ велитъ убрать дерево.

Маргарита не говорила ни слова, въ первое мгновеніе краска покрыла ея лицо, но она быстро овладѣла собой, и скоро самый опытный наблюдатель не замѣтилъ бы въ ней и слѣда волненія.

Снѣгъ продолжалъ въ теченіи всего дня падать такъ густо, что трудно было различить отдаленныя предметы.

Тотчасъ же послѣ завтрака, Маргарита незамѣтно оставила столовую и накинувъ на себя сѣрую шубку съ капюшономъ вышла въ садъ, видимо стараясь пройти незамѣченной.

Впрочемъ, она могла быть увѣрена, что въ такую погоду не встрѣтитъ въ саду никого. Въ это время садовникамъ не было никакого дѣла на открытомъ воздухѣ, и они работали только въ оранжереяхъ, которыя были расположены въ совершенно другой части парка.

Не смотря на это Маргарита не пренебрегла никакими предосторожностями, чтобы избѣгнуть любопытныхъ взглядовъ.

Она хорошо выбрала время. Слуги были въ лакейской, баронъ читалъ полученныя имъ письма, Рауль былъ погруженъ въ Revue des Dem-Mondes, а баронесса и ея дочери занимались обсужденіемъ, какъ провести этотъ день.

Скоро Маргарита отошла уже на довольно большое разстояніе отъ замка, но все-таки подвигалась впередъ съ осторожностью, на каждомъ шагу останавливаясь, чтобы прислушаться не слѣдитъ ли кто-нибудь за ней. Наконецъ, послѣ долгаго и утомительнаго пути она достигла ограды парка и вышла въ прилегающій лѣсъ, на довольно большомъ разстояніи отъ того мѣста, гдѣ она проходила нѣсколько времени тому назадъ подъ покровомъ ночи.

Войдя въ лѣсъ Маргарита вздохнула свободно, здѣсь ей нечего было опасаться, что ее кто-нибудь увидитъ.

Вслѣдствіе наступившихъ холодовъ всѣ полевыя работы были прерваны, деревенскіе дѣти ходили въ школу, лѣсныя сторожа не безъ основанія ослабили свою бдительность.

На шубку графини по временамъ падали капли воды съ вѣтвей деревьевъ отягченныхъ массами снѣга, начинавшаго таять.

Это было началомъ грязной и скользкой оттепели; сырой холодъ пронизывалъ до костей, но молодая дѣвушка казалось не чувствовала ни холода, ни усталости

Наконецъ, пройдя по тропинкѣ, едва замѣтной подъ снѣгомъ и мѣстами заваленной сучьями, сломанными ночной бурей, Маргарита вышла на просѣку, гдѣ лежалъ старый платанъ, какъ сраженный смертью гигантъ, покрытый снѣжнымъ саваномъ.

Дерево было сломлено немного выше дупла; Маргарита бросилась къ оставшемуся пню и поспѣшно опустила руку въ дупло не опасаясь опять найти тамъ змѣй. Спустя минуту она медленно вынула руку и смертельная блѣдность покрыла ея лицо.

Дупло было пусто. Портретъ, который она положила въ него нѣсколько мѣсяцевъ назадъ исчезъ!

Кровь застыла отъ ужаса въ жилахъ молодой графини.

Ноги ея подкосились и ухватившись за пень, чтобы не упасть, она нѣсколько минутъ была неподвижна какъ статуя.

Холодъ пронизывалъ ея ноги, погруженныя въ глубокій снѣгъ, изъ широкой царапины на рукѣ текла кровь; но она казалось была также нечувствительна къ боли, какъ и къ холоду и сырости, и долго еще стояла молча и неподвижно, погрузившись въ мрачныя думы.

— Исчезъ! прошептала она наконецъ. Исчезъ!… Дурное предзнаменованіе… Несчастія никогда не приходятъ но одному. Можетъ быть это исчезновеніе начало конца?

Вдругъ до нея долетелъ какъ будто шумъ шаговъ. Маргарита подняла голову и увидѣла нотаріуса барона Симоне, который стоя у другаго конца платана съ удивленіемъ смотрѣлъ на нее.

Глаза ихъ встрѣтились.

Черезъ просѣку проходила другая тропинка параллельная той, по которой пришла Маргарита, по ней-то и подошелъ нотаріусъ, присутствіе котораго въ лѣсу не имѣло ничего необыкновеннаго, хотя онъ вообще ходилъ здѣсь не часто, На этотъ разъ онъ спѣшилъ къ больному фермеру, звавшему его передѣлать въ двадцатый разъ свое завѣщаніе въ пользу племянника, котораго онъ выгналъ отъ себя.

Не будь этихъ позднихъ угрызеній совѣсти, болѣе чѣмъ вѣроятно, что нотаріусъ не встрѣтилъ бы графиню Монторни, въ такое время и въ такомъ мѣстѣ.

Г. Симоне былъ въ самомъ жалкомъ положеніи; онъ забылъ надѣть калоши и мокрый снѣгъ скоро промочилъ насквозь его сапоги. Держа зонтикъ посинѣвшими и окоченелыми отъ холода руками, онъ дрожалъ всѣми членами, мысленно проклиная погоду и своего капризнаго кліента. Но неожиданная встрѣча съ дочерью его покойнаго довѣрителя, заставила его забыть холодъ.

Онъ съ изумленіемъ остановился какъ вкопанный, видя ее съ открытой головой, блѣдную, съ выраженіемъ отчаянія на лицѣ.

Что это могло означать?.. Нотаріусъ хитрый и подозрительный, всегда въ тайнѣ думалъ, что въ жизни Маргариты де-Монторни должна быть какая-нибудь тайна.

Молодая дѣвушка, понявъ свое положеніе, такъ быстро овладѣла собой, что нотаріусъ почти не вѣрилъ своимъ глазамъ, видя, что отъ выраженія тоски и отчаянія не осталось и слѣда, и лицо графини было спокойно и ясно.

Она даже не выразила ни малѣйшаго изумленія при этой непріятной для нея встрѣчи. Имѣя даръ быть постоянно любезной, она ни сколько не смущаясь вѣжливо поклонилась нотаріусу, какъ будто бы она встрѣтила его на большой аллеи парка въ обществѣ своихъ благородныхъ родственниковъ.

Въ этомъ привѣтствіи не было ничего афектированнаго. Симоне инстинктивно снялъ шляпу и почтительно отвѣтилъ на поклонъ этой странной дѣвушки.

— Какая ужасная погода! пробормоталъ онъ. Вы должно быть промокли насквозь, графиня.

— Да, это правда, погода очень дурная, такъ что я думаю лучше всего будетъ вернуться домой, отвѣчала съ наивнымъ видомъ Маргарита. Прощайте, г. Симоне! заключила она, съ улыбкой отряхнувъ снѣгъ съ головы и собираясь уходить.

Но нотаріусъ не былъ расположенъ отпустить ее. Правила вѣжливости запрещали ему оставлять женщину одну среди лѣса въ подобную погоду. По этому онъ объявилъ, что проводитъ ее по крайней мѣрѣ хоть до рѣшетки парка Монторни; Маргарита не нашла что возразить на это любезное предложеніе, или можетъ быть нашла, но не подала и виду.

Она принялась мѣсить грязь рядомъ съ нотаріусомъ, который изъ любезности держалъ только надъ ней зонтикъ, предоставляя своей особѣ безпрепятственно мокнуть.

— Г. Симоне, сказала Маргарита, я давно хотѣла васъ видѣть; я даже собиралась было написать вамъ. Мнѣ хотѣлось бы посовѣтоваться съ вами относительно моихъ земель въ Крёзѣ и Дофинэ. Я совершенно ничего не понимаю въ дѣлахъ, и мнѣ указали на васъ какъ на человѣка болѣе всѣхъ способнаго помочь мнѣ.

Симоне промокшій и промерзшій до костей, отвѣчалъ однако съ живостью:

— Я могу сказать безъ хвастовства, графиня, что я кое-что понимаю въ управленіи землями. Я былъ повѣреннымъ вашего покойнаго батюшки, который поручалъ мнѣ управленіе всѣми своими имѣніями. Я былъ разъ въ Вильменѣ, чтобы переговорить съ Меленомъ, тамошнимъ управляющимъ о различныхъ перемѣнахъ съ улучшеніемъ. О! это великолѣпное имѣніе, графиня и приноситъ уже очень хорошій доходъ, но при хорошемъ управленіи его можно бы возвысить на одну треть, я въ этомъ вполнѣ увѣренъ. Но, извините, графиня, вашъ капюшонъ…

— Благодарю васъ, сказала со смѣхомъ Маргарита, но нотаріусъ неловко старался надѣть ей на голову, спустившійся съ нея капюшонъ. Я и не замѣтила что онъ съѣхалъ… Но видите-ли въ Монмартенѣ есть какіе-то заводы, фабрики въ которыхъ я также ничего не понимаю; я хотѣли-бы чтобы вы разсмотрѣли бумаги и объяснили-бы мнѣ положеніе дѣлъ…. Мнѣ необходимо довѣренное лицо для управленія этими имѣніями и я просила-бы васъ принять на себя эту заботу если вамъ это не очень непріятно.

Маргарита еще нѣсколько времени продолжала въ этомъ тонѣ и нотаріусъ забылъ о своихъ промоченныхъ ногахъ, забылъ о снѣгѣ забившемся ему за воротникъ и таявшему понемногу стекая ему за шею струей холодной воды… Блестящее будущее заставляла его забыть всѣ непріятности настоящаго. Онъ видѣлъ уже себя управляющимъ всѣми имѣніями молодой графини, которая намѣревалась сдѣлать его первымъ министромъ.

Это означало нѣсколько тысячъ франковъ въ годъ не считая случайныхъ доходовъ, нотаріусъ былъ порабощенъ, ослѣпленъ и очарованъ.

Наконецъ они подошли къ рѣшеткѣ парка.

— Кстати г. Симоне, сказала Маргарита, оборачиваясь къ нотаріусу съ одной изъ тѣхъ улыбокъ, противъ которыхъ никто не могъ устоять, вы лучше не разсказывайте о моей прогулкѣ въ лѣсу по такой дурной погодѣ? это могло-бы обезпокоить баронессу… Эта бѣдная баронесса все опасается, чтобы мои неблагоразумныя выходки не повредили моему здоровью…

Съ этими словами она поклонилась нотаріусу и открывъ рѣшетку исчезла въ паркѣ прежде чѣмъ тотъ успѣлъ высказать ей увѣреніе въ своей скромности и въ томъ, что ея шалость останется извѣстной только ему одному.

Что-же касается до будущаго управителя земель графини, то онъ поспѣшилъ вернуться домой чтобы обсушиться и обогрѣться,

Сидя передъ пылающимъ каминомъ, онъ невольно погрузился въ мечты о блестящей перспективѣ, которая открывалась передъ нимъ. Маргарита не могла найти лучшаго средства закрыть ему ротъ, по крайней мѣрѣ на нѣкоторое время.

Спустя полчаса Маргарита была уже въ большой гостиной нижняго этажа, гдѣ собралось все семейство барона. Она весело разсмѣялась когда Амели упрекнула ее въ излишней любви къ уединенію.

— Сказать по правдѣ, я все читала съ самаго завтрака, отвѣчала она. Я взяла Méditations Ламартина и не могла оторваться. Этотъ родъ поэзіи совершенно новъ для меня; намъ въ монастырѣ позволяли только читать гекзаметры Расина… Боже мой! какая сегодня скверная погода, и мрачно и холодно!

Съ этими словами она сѣла на маленькій табуретъ около камина и нѣжно обвила руками шею Пеки, лежавшаго у ея ногъ. При этомъ движеніи Люси невольно бросились въ глаза царапины покрывавшія руку Маргариты и она спросила свою кузину гдѣ это она могла разцарапаться.

Маргарита отвѣчала что она недавно какъ-то оступилась и желая удержатся оцарапала себѣ чѣмъ-то руки.

Рауль де-Рошбейръ все это время молчалъ. Онъ одинъ могъ сказать до какой степени плѣняли стихи Ламартина его молодую кузину, такъ какъ изъ окна библіотеки онъ замѣтилъ что какая-то тѣнь осторожно пробиралась по парку видимо стараясь не быть замѣченной. Онъ ни одной минуту не сомнѣвался кто могла быть эта таинственная тѣнь.

Молча и съ серьезнымъ видомъ слушалъ онъ беззаботную болтовню Маргариты. У него на душѣ была тайна, но онъ умѣлъ беречь ее и молчать.

II.
Подозрѣнія возбуждены.

Рауль де-Рошбейръ держался въ отдаленіи какъ-бы избѣгая общества остальныхъ бывшихъ въ гостиной; онъ перебиралъ листы какого-то альбома, но было видно что его мысли были далеки отсюда.

Идея что онъ страдалъ отъ отказа Маргариты, какъ объясняли его молчаніе, его мать и сестры, была совершенно неосновательна.

Конечно если-бы въ тотъ день, на терассѣ Маргарита сказала-бы да вмѣсто нѣтъ онъ былъ-бы въ восторгѣ, такъ какъ въ то время онъ былъ совершенно очарованъ и плѣненъ чудной красотой и граціей той, на которой мечтали женить его мать и сестры. Онъ былъ вполнѣ искрененъ когда говорилъ послѣ, что боится сдѣлаться слишкомъ влюбленнымъ въ свою кузину.

Съ первой минуты, когда онъ увидѣлъ Маргариту, онъ почувствовалъ противъ нея какое-то непонятное предубѣжденіе.

Однако онъ былъ человѣкъ прямой и открытый, мало расположенный судить съ плеча по одной наружности: кромѣ того, еще не видя Маргариты, онъ былъ расположенъ къ ней, какъ къ бѣдной сиротѣ, которой дѣтство протекло печально среди чужихъ.

Увидя ее, онъ также какъ и всѣ, былъ увѣренъ, что по своимъ природнымъ качествамъ она предназначена занимать высокое мѣсто въ свѣтѣ; онъ былъ даже убѣжденъ, что если-бы графъ не оставилъ ей ничего и тогда ея одной красоты было-бы достаточно, чтобы покорить ей сердца всѣхъ и самые знатные и богатые считали-бы за счастіе, назвать ее своей женой.

Рауль никогда не рѣшился-бы жениться на женщинѣ, которую онъ не могъ-бы уважать, и къ которой не могъ-бы имѣть полнаго безусловнаго довѣрія. Его любовь должна была основываться на уваженіи.

Онъ полюбилъ-бы свою кузину, еслибъ могъ разсчитывать на нее какъ на вѣрнаго друга, готоваго поддержать его въ дни невзгодъ. Мужайся! волшебное слово въ устахъ любимой женщины.

Онъ чувствовалъ, что былъ бы тогда способенъ достичь всего, но онъ не могъ безусловно довѣрять ей, его смущало какое-то странное, таинственное предчувствіе.

Когда сомнѣніе возбуждено, воображеніе жадно схватывается за малѣйшія признаки подозрѣнія, что получилось съ Раулемъ; малѣйшее измѣненіе голоса, пойманный на лету взглядъ, все это доказывало ему, что онъ не ошибается.

Рауль не былъ способенъ осудить кузину на основаніи такихъ ничтожныхъ случайностей, но все-таки сомнѣніе проникло въ его душу и онъ старался теперь или подтвердить свои подозрѣнія или убѣдиться въ ихъ несостоятельности.

Можетъ быть, онъ въ душѣ надѣялся, что Маргарита выйдетъ торжествующей изъ этого испытанія.

Но въ этотъ день онъ видѣлъ, какъ она украдкой пробиралась по саду, скрываясь какъ воръ въ этомъ домѣ, принадлежавшемъ ея отцу. Не смотря на разстояніе, Рауль могъ разглядѣть выраженіе ея блѣднаго лица; на немъ не было и слѣда этой веселой улыбки, которая разсѣяла всѣ подозрѣнія нотаріуса: черты Маргариты были искажены страхомъ и отчаяніемъ.

А теперь она сидѣла снова въ гостинной во всемъ блескѣ своей красоты, весело смѣясь и распѣвая, какъ будто-бы ничего съ ней не произошло и нисколько не смущаясь, объясняла мнимую причину своего отсутствія.

Среди этого честнаго семейства, такъ безусловно ей довѣрявшаго, она была олицетвореніемъ хитрости и лицемѣрія.

Что могло заставить молодую дѣвушку тайно бѣгать по лѣсамъ, въ такую ненастную погоду?

Раулю было ясно только одно, что эта прогулка была очень непріятна и неудачна, если судить по блѣдности, покрывавшей лицо графини при возвращеніи.

Она казалось вела какую то упорную борьбу и была готова признать себя побѣжденной.

Она уходила не изъ простаго каприза или ребячества, нѣтъ! Въ ея поступкѣ былъ глубоко обдуманный умыселъ. А теперь Рауль видѣлъ ее веселой и беззаботной, какъ будто-бы жизнь была для нея только рядъ успѣховъ и удовольствій.

Такъ кончился этотъ холодный и мрачный ноябрьскій день, въ этой мирной, но видимому, средѣ.

III.
Планы нападенія.

Въ Парижѣ, въ «Hôtel de-Bade» мы находимъ Луизу Дюваль и Шарля, болѣе влюбленныхъ другъ въ друга, чѣмъ когда-либо.

У нихъ были большія ссоры, нескончаемые разговоры на тему о таинственномъ незнакомцѣ, неожиданно уѣхавшемъ въ Парижъ, но наконецъ истина обнаружилась, благодаря вмѣшательству полковника, рѣшившагося разсказать Шарлю все и они снова сдѣлались друзьями. Съ этихъ поръ Шарль сталъ также принимать участіе въ совѣщаніяхъ, относительно плана дѣйствій.

Луиза объявила, что ихъ свадьба будетъ не раньше какъ она исполнитъ обязанность, которую она взяла на себя, относительно своей монастырской подруги.

Полковникъ съ своей стороны далъ обѣщаніе не щадить усилій для открытія истины. Его честная и прямая натура возмущалась при мысли оставить торжествовать черную неправду.

Шарль, сначала выказавшій сильное недовѣріе, сдѣлался наконецъ, самымъ горячимъ сторонникомъ борьбы во что бы то ни стало.

Съ этой цѣлью, они къ величайшему неудовольствію Дюрье сократили время своего пребыванія въ Безансонѣ и уѣхали въ Парижъ, гдѣ съ перваго же дня принялись за дѣло.

Первыя попытки были далеко не удачны; куда ни обращался полковникъ, всюду его выслушивали съ отмѣнной вѣжливостью, но давали не болѣе вѣры его словамъ, какъ еслибы онъ разсказывалъ главу изъ тысячи и одной ночи.

Ему говорили, что прежде всего необходимы доказательства, а ихъ то у него и не было и не скрывали, что доставая ихъ, придется потратить не мало денегъ и трудовъ.

— Ваша исторія, говорили ему, походитъ на страницу изъ Монте-Кристо; ваша дочь можетъ быть слишкомъ возбудила свое воображеніе чтеніемъ романовъ, а разъ вступивъ на эту дорогу, не трудно дойти до нелѣпаго и невозможнаго. Въ нашъ прозаическій и буржуазный вѣкъ вещи, подобныя тѣмъ, о которыхъ вы разсказываете, къ счастію не могутъ случиться и не случаются. Да и наконецъ позвольте замѣтить вамъ, полковникъ, что никакой слѣдователь не возмется вести дѣло по такимъ слабымъ указаніямъ, какъ ваши.

Съ своей стороны Шарль посовѣтовался съ однимъ своимъ старымъ другомъ, на скромность котораго онъ могъ вполнѣ положиться.

Это былъ умный и циническій старикъ, долгое время служившій въ исправительной полиціи, гдѣ его прозвали господиномъ Maximum, такъ какъ онъ всегда подавалъ голосъ за Maximum наказанія и никогда не признавалъ смягчающихъ обстоятельствъ.

Онъ съ горькой усмѣшкой выслушалъ разсказъ молодаго человѣка, но его мнѣніе существенно отличалось отъ мнѣній людей, съ которыми совѣщался полковникъ.

— Слушайте Шарль, сказалъ онъ, поговоримъ откровенно. Все что вы мнѣ наговорили, не имѣетъ ни малѣйшаго значенія передъ закономъ. Нѣтъ доказательствъ. Однако я чувствую, что тутъ есть что-то не совсѣмъ обыкновенное. Я не принадлежу къ числу тѣхъ людей, которые способны вѣрить только дѣлу ясному какъ день. Но я видѣлъ слишкомъ много галерной дичи, выходившей чистой изъ подъ суда, чтобы воображать, что для наказанія виновныхъ достаточно однихъ подозрѣній; послушайте моего совѣта, ступайте въ Іерусалимскую улицу; тамъ, истративъ немного денегъ, вы найдете человѣка, который съумѣетъ открыть преступленіе, если только оно существуетъ.

Полковникъ послѣдовалъ этому совѣту, и немедля ни минуты отправился въ Іерусалимскую улицу.

— Ну, что какъ? спросила Луиза, когда онъ вернулся.

Полковникъ въ нѣсколькихъ словахъ передалъ результатъ своей поѣздки. Ему обѣщали въ префектурѣ помощь, сказали что съ этой цѣлью пришлютъ къ нему въ отель опытнаго сыщика.

— Чиновникъ, съ которымъ я разговаривалъ, сказалъ полковникъ, очень сожалѣлъ, что самый опытный въ этого рода розыскахъ агентъ, въ настоящее время занятъ за границей, но впрочемъ онъ прибавилъ, что сыщикъ Байе, котораго онъ мнѣ рекомендуетъ, также очень умный и ловкій человѣкъ… Да, вотъ кто то стучитъ, это должно быть онъ и есть… войдите!

Дверь отворилась и вошелъ ожидаемый полковникомъ агентъ.

— Присядьте, г. Байе, сказалъ полковникъ, намъ придется много переговорить съ вами.

Агентъ взялъ стулъ и сѣлъ, гладя рукой поля своей шляпы.

Онъ былъ одѣтъ мирнымъ буржуа и его видъ немного разочаровалъ Шарля и Луизу, которые составили себѣ высокое понятіе объ агентахъ тайной полиціи.

Они ожидали увидѣть феноменъ, Мефистофеля записавшагося въ бригаду Іерусалимской улицы, Асмодея въ треуголкѣ и увидѣли человѣка, лѣтъ сорока, средняго роста, здороваго и крѣпкаго, самой обыкновенной наружности.

Полковникъ не раздѣлялъ мнѣнія дочери и племянника. Онъ зналъ что самые ловкіе люди не тѣ, которые выставляютъ свою ловкость на показъ. Сдержанный и спокойный видъ сыщика понравился полковнику.

Послѣдній не замедлилъ разсказать въ возможно краткихъ словахъ все, что необходимо было сообщить ихъ новому союзнику.

Байе слушалъ съ большимъ вниманіемъ и по временамъ обращался съ вопросами къ Луизѣ. Услышавъ, что сопровожденіе домой молодой графини было поручено де-Ламбаку, онъ улыбнулся.

— Робертъ де-Ламбакъ, это высокій и сильный человѣкъ, уже довольно старый, говорящій громко и повелительно, не такъ-ли мадемуазель? спросилъ онъ.

Луиза отвѣчала что она не видала сама де-Ламбака, но что этотъ портретъ очень къ нему подходитъ судя по разсказамъ Маргариты.

— Вы его значитъ знаете? спросилъ съ живостью полковникъ.

— Да, я его отчасти знаю, отвѣчалъ сыщикъ, я часто видѣлъ его когда былъ еще молодъ и недавно только поступилъ на службу; я тогда не мало наслышался о немъ.

— И то, что вы знаете, вѣроятно говоритъ не въ его пользу?

— Да, не очень! Я слышалъ про него довольно некрасивыя вещи, но впрочемъ не хуже чѣмъ о многихъ другихъ, которые теперь еще гуляютъ на Итальянскомъ бульварѣ и въ Елисейскихъ поляхъ. Онъ быстро проматывалъ деньги, которыя доставалъ всевозможными средствами и отличался дикимъ и горячимъ характеромъ. Онъ далеко не походилъ на теперешнихъ щеголей, лучше было пытаться взять за рога бѣшеннаго быка, чѣмъ оскорбить Роберта де-Ламбака, Бурнаго, какъ его называли.

При этихъ словахъ сыщикъ снова разсмѣялся.

— Сколько разъ, продолжалъ онъ, де-Ламбакъ едва не попадалъ въ полицію изъ за ссоръ, которыя онъ затѣвалъ со всѣми. Я часто думалъ что ему не миновать галеръ; его ничто не останавливало. Если бы эта шляпа была полна деньгами, я не рѣшился бы стать между нею и де-Ламбакомъ, иначе моя жизнь была бы въ опасности.

Луиза невольно вздрогнула, услыша эти слова и всѣ ея опасенія пробудились съ новой силой. До сихъ поръ она боялась, что ея подругу держатъ гдѣ-нибудь въ заключеніи, но теперь въ ея головѣ мелькнуло новое, страшное опасеніе.

— Но вы не предполагаете, конечно, вскричала она въ волненіи, что эта дѣвушка… вы не считаете его способнымъ…

Она не была въ состояніи продолжать и разразилась рыданіями.

— Нѣтъ, мадемуазель, отвѣчалъ агентъ, я этого не думаю. Де-Ламбакъ человѣкъ жестокій и грубый, но онъ неспособенъ на такое преступленіе. Наоборотъ, я думаю, что именно благодаря ему, жизнь вашей подруги въ безопасности. Но запереть ее въ надежное мѣсто и продержать тамъ пока это ему будетъ выгодно… О! на это онъ вполнѣ способенъ, могу васъ въ этомъ увѣрить.

Наконецъ послѣ долгихъ переговоровъ, совѣщаніе кончилось.

Сыщикъ не высказалъ ничего опредѣленнаго объ исходѣ предпріятія.

— Слишкомъ мало данныхъ, сказалъ онъ, можетъ быть будетъ лучше начать розыски въ Парижѣ; и во всякомъ случаѣ, прежде чѣмъ ѣхать, надо заручиться помощью мѣстныхъ властей, безъ этого будетъ очень трудно дѣйствовать.

Съ этими словами, сыщикъ поднялся и откланялся, обѣщавъ придти на другой день.

Луиза, еще не успокоившаяся отъ волненія, поспѣшила уйти въ свою комнату.

Полковникъ, сидя у камина, съ довольнымъ видомъ потиралъ руки къ величайшему удивленію племянника — Вотъ это мнѣ больше правится, Шарль, сказалъ онъ. Моя задача начинаетъ меня интересовать. Я начинаю понимать, что мы далеко еще отъ конца, такъ какъ намъ предстоитъ борьба съ опасными людьми борьба ожесточенная и отчаянная.

Да поможетъ намъ Богъ!

IV.

— Тысячу извиненій, что я васъ заставляю такъ ждать; это не моя вина, я не могу ввести васъ прежде звонка господина прокурора.

Такъ говорилъ съ самой любезной гримасой секретарь Версальскаго суда полковнику Дювалю, который явился въ сопровожденіи дочери, племянника и сыщика Байе.

Дюваль былъ здѣсь уже во второй разъ.

Въ первый разъ полковникъ предъявилъ прокурору рекомендательныя письма, полученныя имъ отъ министра внутреннихъ дѣлъ и префекта полиціи, которые хотя и не рѣшались открыто вмѣшаться въ дѣло, но обѣщали полковнику всевозможную косвенную помощь въ его розыскахъ. Благодаря этимъ письмамъ прокуроръ принялъ Дюваля чрезвычайно любезно, и выслушавъ внимательно его разсказъ, назначилъ день для вторичнаго свиданія, чтобы имѣть время навести необходимыя справки и разсмотрѣть дѣло.

Наконецъ послышался громкій звонокъ и посѣтители были введены въ кабинетъ прокурора.

Морисъ Делафоржъ былъ своего рода типъ.

Его отецъ и дѣдъ были украшеніемъ суда и имъ гордился этимъ не безъ основанія, хотя и былъ въ настоящее время завзятымъ имперіалистомъ, твердо рѣшившись проложить себѣ дорогу.

Товарищъ прокурора во время Іюльскаго конституціоннаго режима, онъ былъ сдѣланъ прокуроромъ принцемъ-президентомъ; потомъ императорское правительство назначило его предсѣдателемъ Версальскаго суда и ему было рѣшительно все равно, какое правительство даетъ ему мѣсто въ Парижѣ, только бы получить назначеніе.

Знанія и умъ этого человѣка были однако-же очень замѣчательны. Онъ былъ высокаго роста, очень суроваго вида и казался моложе своихъ лѣтъ, хотя его голова и была совершенно плѣшива. Очки въ золотой оправѣ, которыя онъ никогда не снималъ, казалось были придѣланы къ его носу. Его костюмъ отличался изяществомъ, даже нѣкоторой изысканностью.

Пригласивъ посѣтителей сѣсть, онъ поспѣшилъ извиниться что заставилъ ихъ ждать, преимущественно обращаясь къ Луизѣ Дюваль.

Кабинетъ Делафорша былъ удобно меблированъ, въ каминѣ пылалъ веселый огонь. На столѣ, за которымъ помѣщался прокуроръ, были разложены кипы бумагъ.

— Милостивый государь, сказалъ онъ обращаясь къ полковнику и взявъ въ руки одну изъ бумагъ. Вотъ свѣдѣнія, которыя я успѣлъ собрать со дня нашего перваго свиданія: Г. Робертъ де-Ламбакъ живетъ уже два года въ полуразвалившемся домѣ, называемомъ замкомъ Трамбль, находящимся около деревни Сенъ-Жанъ, вблизи Сенъ-Жермена. По единогласнымъ показаніямъ, это человѣкъ рѣшительнаго характера, и не смотря на свои годы, отличается значительной физической силой; малѣйшее противорѣчіе доводитъ его до бѣшенства, но впрочемъ онъ способенъ и на великодушіе. Его состояніе очень ограничено и еще недавно онъ занялъ у одного изъ мѣстныхъ ростовщиковъ нѣкоторую сумму денегъ за огромные проценты. Де-Ламбакъ замѣчателенъ по своей смѣлости и мужеству. Благодаря своей силѣ, онъ пользуется уваженіемъ среди крестьянъ; сосѣди обращаются съ нимъ любезно въ благодарность за услуги, которые онъ оказалъ имъ укрощая самыхъ дикихъ и упрямыхъ лошадей. Въ подобныхъ дѣлахъ онъ очень опытенъ, поэтому онъ также бываетъ постояннымъ участникомъ всѣхъ охотъ. Самъ онъ принимаетъ гостей такимъ образомъ, что едва-ли кто нибудь рѣшится придти еще разъ.

— Извините, что я васъ прерываю, сказалъ полковникъ, но я не могу понять, почему, на основаніи этихъ свѣдѣній, вы считаете де-Ламбака замѣшаннымъ въ преступленіе, конечно, если послѣднее было совершено.

Делафоржъ улыбнулся.

— Мнѣ очень жаль, сказалъ онъ, что эти подробности кажутся вамъ не имѣющими значенія; я съ своей стороны считаю ихъ очень важными: онѣ по крайней мѣрѣ могутъ объяснить намъ характеръ и образъ жизни подозрѣваемой личности. Де-Ламбакъ, продолжалъ онъ, со времени своего пріѣзда не совершилъ ничего такого, что можно было бы назвать преступнымъ, онъ только два или три раза въ порывѣ гнѣва нанесъ побои своимъ противникамъ, но никто на него не жаловался. Однажды въ Пекѣ, нѣкто по имени Викторъ Бріонъ, болѣе извѣстный въ окрестностяхъ подъ именемъ Лежуано, былъ брошенъ де-Ламбакомъ въ рѣку, но потомъ оказалось, что это было вполнѣ заслужено Бріономъ, который безъ всякой причины оскорбилъ де-Ламбака. Послѣ де-Ламбака подозрѣвали въ браконьерствѣ въ казенномъ лѣсу, но это подозрѣніе ничѣмъ не доказано, да и кромѣ того этимъ увлекаются даже самые честные фермеры, живущіе вблизи лѣсовъ. Изъ рапорта о де-Ламбакѣ-сынѣ видно, что онъ постоянный посѣтитель Сенъ-Жерменскихъ трактировъ. Онъ очень хорошо извѣстенъ полиціи и въ дружбѣ съ самыми безпорядочными людьми. Что же касается до дамъ этого семейства, то о нихъ въ рапортѣ не говорится ни слова.

Прокуроръ замолчалъ и вынувъ тонкій батистовый платокъ началъ вытирать стекла очковъ.

Замѣтивъ что полковникъ и Шарль смотрѣли на него съ недоумѣвающимъ видомъ, онъ снова улыбнулся.

— Вы видите господа, сказалъ онъ, что свѣдѣнія, полученныя мною до сихъ поръ довольно скудны. Понятно, что на такомъ ничтожномъ основаніи я не могу взять на себя смѣлость произвести обыскъ въ замкѣ Трамбль и допросить его обитателей и еще менѣе того могу арестовать болѣе всѣхъ заподозрѣнную личность. Но однако (при этихъ словахъ глаза прокурора блеснули и расширились, какъ глаза кошки готовой схватить мышь) однако, я не теряю надежды увидѣть когда-нибудь де Ламбака и его сообщниковъ на скамьѣ подсудимыхъ… Я телеграфировалъ въ Парижъ префекту полиціи, продолжалъ онъ взглянувъ на часы, чтобы онъ прислалъ мнѣ одну особу, которая скоро будетъ здѣсь; это лучшая ищейка во всей сыскной полиціи и…

Въ эту минуту вошелъ секретарь и сказалъ что-то на ухо прокурору; тотъ утвердительно кивнулъ головой и секретарь снова вышелъ.

Почти въ ту-же минуту дверь кабинета отворилась и вошелъ человѣкъ съ дорожнымъ мѣшкомъ въ рукѣ,

Это былъ по наружности одинъ изъ тѣхъ людей, которые встрѣчаются всюду тысячами; ихъ всякій видитъ на бульварахъ, въ театрахъ, концертахъ, вездѣ гдѣ только собираются люди.

Ни въ костюмѣ его, ни въ наружности, ничего не бросалось въ глаза.

Съ виду онъ былъ довольно плотный, здоровый человѣкъ, хорошо, но безъ претензіи одѣтый, съ маленькой бородкой и черными усами. Онъ также какъ и прокуроръ носилъ очки, но носилъ ихъ съ нѣкоторою небрежностью, скорѣе какъ украшеніе, чѣмъ какъ необходимость.

— Я только-что хвалилъ васъ, Морель, сказалъ съ покровительственнымъ видомъ прокуроръ, обращаясь къ нему.

— Вы слишкомъ добры, господинъ прокуроръ, отвѣчалъ съ поклономъ сыщикъ. Мы уже сдѣлали вмѣстѣ не одно дѣло, и я надѣюсь, что когда вы будете предсѣдателемъ въ Парижѣ, я также буду имѣть честь поставлять вамъ убійцъ и воровъ… О! эта жатва всегда будетъ успѣшна, могу васъ въ этомъ увѣрить.

При этихъ словахъ Морель окинулъ присутствовавшихъ быстрымъ взглядомъ.

— А! это ты, Пайе! вскричалъ онъ, увидя агента сыскной полиціи. Дай руку, старый товарищъ!

Пайе покраснѣлъ отъ удовольствія, пожимая руку такого великаго человѣка.

— Я долженъ былъ бы сразу узнать васъ, сказалъ онъ; имя Морель показалось мнѣ знакомымъ, но вы такъ подвинулись впередъ съ того времени, когда мы видѣлись въ послѣдній разъ…

Морель разсмѣялся. Это косвенное восхваленіе его достоинствъ, пріятно звучало его уху. Попросивъ позволенія у общества, онъ вышелъ изъ кабинета и почти тотчасъ-же вернулся назадъ. Но трудно было узнать теперь въ немъ вышедшаго нѣсколько минутъ тому назадъ человѣка.

Черный парикъ, бородка, усы, все это исчезло вмѣстѣ съ очками, даже цвѣтъ лица совершенно измѣнился, благодаря мокрому полотенцу, принесенному услужливымъ швейцаромъ

Явившійся теперь Морель былъ человѣкъ лѣтъ тридцати двухъ или трехъ, съ худощавымъ и блѣднымъ лицомъ, черными сверкающими глазами, похожими на глаза хищной птицы; его черныя какъ смоль и жесткія волосы были коротко острижены и напоминали видомъ проволочную щетку.

Его лицо выражало смѣлость и хитрость.

Агентъ Пайе, въ восторгѣ отъ своего товарища, наклонился къ полковнику и шепнулъ ему, что если существуетъ человѣкъ способный отыскать иголку въ стогѣ сѣна, то это конечно Морель, начальникъ сыщиковъ Парижской префектуры.

Полковникъ со вниманіемъ смотрѣлъ на этого охотника за ворами. Никогда еще ему не случалось встрѣчать человѣка, черты котораго выражали бы столько ума и рѣшимости.

Морель былъ уважаемъ своимъ начальникомъ за глубокое и всестороннее знаніе своей профессіи. Онъ былъ одинъ изъ лучшихъ сыщиковъ и полиція сдѣлала хорошее пріобрѣтеніе, когда приняла въ свои ряды этого провансальца, умиравшаго тогда съ голоду.

Онъ зналъ всѣ мѣстныя нарѣчія Франціи. Онъ братски разговаривалъ съ пастухомъ баскомъ или съ обитателемъ ландъ, идущимъ на своихъ ходуляхъ. Онъ могъ также хорошо поддерживать разговоръ съ эльзасскими мельниками какъ и съ длинноволосыми бретонцами.

Корсиканцы и савояры принимали его за своего соотечественника.

Сверхъ этого онъ говорилъ по англійски какъ англичанинъ; это знаніе принесло ему большую пользу въ нашей странѣ, гдѣ лингвисты становятся почти также рѣдки, какъ бѣлые дрозды.

Достоинства Жозефа Мореля не ограничивались знаніемъ языковъ и людей. Онъ одинъ изъ всѣхъ сыщиковъ зналъ жаргонъ и сигналы каторжниковъ, хотя самъ не таскалъ ядра въ Тулонѣ.

Разъ онъ осмѣлился проникнуть въ тайное общество итальянцевъ, и сидя спокойно среди пятидесяти заговорщиковъ, дѣлалъ замѣтки въ своей записной книжкѣ, какъ будто-бы пятьдесятъ кинжаловъ не готовы были обратиться противъ него въ каждую минуту. Онъ помогъ поймать многихъ знаменитыхъ преступниковъ, которые въ теченіи цѣлыхъ мѣсяцевъ смѣялись надъ всѣми усиліями полиціи.

Прибавимъ къ этому что его искусство переодѣваться и гримироваться, могло бы составить репутацію актера.

Прокуроръ немедленно же изложилъ Морелю всѣ факты дѣла, въ которомъ требовалось его содѣйствіе.

— Позвольте мнѣ высказать вамъ мое мнѣніе господинъ прокуроръ, сказалъ онъ, выслушавъ внимательно весь разсказъ.

— Конечно, отвѣчалъ прокуроръ съ благосклоннымъ видомъ, въ такихъ дѣлахъ ваше мнѣніе драгоцѣнно.

— По моему мнѣнію, сказалъ провансалець, душа замысла, о которомъ вы мнѣ говорили, не этотъ грубый людоѣдъ де-Ламбакъ. Это дѣло ума болѣе тонкаго и я чувствую что здѣсь замѣшана женщина.

— Значитъ вы думаете что нить этой интриги скорѣе можно схватить во Франшъ-Конте, напримѣръ въ замкѣ Монторни?

— Безъ сомнѣнія! Но только теперь еще не время переносить туда наши батареи; надо начать розыски въ сосѣдствѣ. Съ вашего позволенія и съ согласія этихъ господъ, мы отправимся къ полицейскому комиссару въ Сенъ-Жерменѣ. Съ помощью его и моего стараго друга Байе, я обѣщаюсь вамъ въ четыре дня выяснить дѣло на столько, что можно будетъ положить руку на де-Ламбака и вынудить у него признаніе.

Байе выразилъ полную готовность служить подъ начальствомъ такого человѣка, какъ Морель, и совѣщаніе на этомъ кончилось.

Было условлено, что въ слѣдующій понедѣльникъ, Дювали поѣдутъ въ Сенъ-Жерменъ и тамъ встрѣтятся съ сыщикомъ у коммисара.

— Это будетъ лучше всего, сказалъ прокуроръ, тамъ мы будемъ на мѣстѣ преступленія и свидѣтели будутъ у насъ подъ рукой. И такъ значитъ до понедѣльника, полковникъ; позвольте мнѣ проводить васъ. До пріятнаго свиданія.

Дювалямъ осталось только вернуться въ отель, въ которомъ они остановились, по пустыннымъ и грязнымъ улицамъ Версаля, самаго скучнаго города въ мірѣ.

Распростившись съ полковникомъ, Байе отправился подъ руку съ Морелемъ, который хотѣлъ доказать ему въ сосѣднемъ кафе, что успѣхъ не сдѣлалъ его недоступнымъ дружбѣ, скрѣпленной стаканомъ пунша.

Оставшись одинъ, прокуроръ принялся писать къ министру юстиціи; но по временамъ онъ оставлялъ перо и съ довольнымъ видомъ потиралъ руки. Онъ предвидѣлъ уголовное дѣло, осужденіе, возбужденное любопытство публики, и какъ слѣдствіе всего этого повышеніе по службѣ.

Затѣмъ онъ снова принялся изучать дѣло де-Ламбака.

V.
Въ сѣтяхъ.

Мрачный замокъ, построенный изъ крупныхъ, тесанныхъ камней, вдругъ появлялся точно снѣговая тюрьма.

Его видъ казался еще печальнѣе среди пустынной мѣстности, среди лишенныхъ листьевъ деревьевъ, печально размахивавшихъ своими длинными вѣтвями.

Я полагаю, что во всей Франціи нѣтъ мѣста болѣе ужаснаго, чѣмъ этотъ замокъ Трамбль, одинъ видъ рѣшетокъ котораго леденилъ кровь въ жилахъ.

Изъ замка вышелъ какой-то человѣкъ, это былъ г. де-Ламбакъ, хозяинъ дома.

Онъ шелъ медленными шагами и опустивъ глаза. Его костюмъ былъ далеко не такъ изященъ, какъ въ тотъ день, когда онъ провожалъ во Франшъ Конте, Маргариту де-Монторни. На немъ былъ надѣтъ старый охотничій костюмъ, общій видъ котораго выдавалъ бѣдность и нищету его обладателя. Тяжелая золотая цѣпь, за которую можетъ быть никогда не было заплачено, была единственнымъ остаткомъ прежняго великолѣпія и казалось, говорила: здѣсь былъ Карѳагенъ.

Тѣмъ не менѣе, въ наружности этого человѣка была нѣкоторая изысканность, не смотря на то, что онъ сильно опустился въ немъ все еще былъ видѣнъ дворянинъ. Его манеры, слова, даже небрежность походки и манера играть палкой или звать собаку, все показывало въ немъ человѣка расы.

Это былъ несомнѣнно злой человѣкъ, презрѣнный грѣшникъ, но это былъ дворянинъ въ полномъ смыслѣ слова.

Выйдя изъ замка, де-Ламбакъ заперъ главную дверь на ключъ, что могло показаться съ его стороны странной предосторожностью, потомъ положилъ ключъ въ карманъ.

Въ карманѣ ключъ зазвенѣлъ объ другіе ключи и еще обо что-то, издавшее металлическій звукъ.

Онъ твердыми шагами перешелъ черезъ нѣсколько аллей и вышелъ на большую дорогу, обсаженную деревьями, покрытыми рѣдкими, пожелтѣвшими листьями.

Не въ далекѣ былъ мостъ въ деревенскомъ вкусѣ, перекинутый черезъ потокъ, а рѣзкій и непріятный запахъ сразу указывалъ на сосѣдство кожевни, даже еслибы вы не замѣтили множества мокшихъ въ водѣ кожъ.

Еще дальше виднѣлась кузница, затѣмъ грязная улица деревни Сенъ-Жанъ-ле-Винь, и наконецъ большая дорога, покрытая снѣгомъ, величественно шла между рядами тополей, лишенныхъ листьевъ.

Де-Ламбакъ медленно дошелъ до моста, гдѣ безсосознательно остановился, затѣмъ, опершись на парапетъ, сталъ глядѣть на потокъ, лѣнившійся у него подъ ногами.

Въ этомъ видѣ не было ничего веселаго, грязная, черная вода текла между камнями, набросанными деревенскими мальчишками.

Невысокія ивы спускались къ водѣ, рядомъ съ сырыми кожами, затѣмъ вдали виднѣлись закоптѣлыя хижины, съ зелеными дверями и ставнями. Таковъ былъ непривлекательный видъ пейзажа, на который смотрѣлъ де-Ламбакъ.

Съ этого мѣста рѣшетки и башенки замка, были видны еще довольно хорошо и, странное дѣло, де-Ламбакъ глядѣлъ именно въ этомъ направленіи.

Дѣйствительно, могло показаться страннымъ, что человѣкъ наблюдаетъ такимъ образомъ всѣ ходы къ своему дому. Или, можетъ быть, въ немъ скрывалось преступленіе?

Можетъ быть де-Ламбакъ былъ отъ природы безпокоенъ, или имъ овладѣла неопредѣленная боязнь, только его положительно осаждали мрачныя мысли.

Причина, которая заставила его быть такимъ образомъ на сторожѣ, была загадка, которой не разрѣшилъ-бы можетъ быть самъ Морель.

Жаворонокъ, прячущійся въ траву, можетъ быть предчувствуетъ, что вдали летитъ сова, которая скоро настигнетъ его?

Можетъ быть, преслѣдуемый тигръ предчувствуетъ получить смертельный ударъ охотника, котораго онъ не видалъ еще?

Тѣмъ не менѣе, прежде чѣмъ приписывать безпокойство де-Ламбака его предчувствіямъ, не проще ли предположить, что желая узнать о немъ, узнававшіе болтали, что разспрашиваемые крестьяне болтали въ свою очередь и что черезъ нихъ, де-Ламбакъ могъ быть косвенно предупрежденъ.

Много разнаго народу, крестьянъ, рыбаковъ, фермеровъ, проходя и проѣзжая мимо хозяина замка, котораго всѣ знали, кланялись ему и принимались весело разговаривать, какъ со старымъ знакомымъ.

Но они получали только отрывистые отвѣты и не могли не замѣтить его мрачнаго вида.

— Навѣрно, думали они, продолжая путь, де-Ламбакъ получилъ какія-нибудь дурныя вѣсти, такъ какъ онъ сегодня очень не въ духѣ.

Простоявъ на мосту еще нѣсколько времени, де-Ламбакъ пошелъ черезъ деревню, въ сопровожденіи своей собаки, на почту, гдѣ купилъ довольно большое количество марокъ и вернулся назадъ, снова остановившись на прежнемъ мѣстѣ. По всей вѣроятности, его мысли на этотъ разъ были не веселѣе, такъ какъ онъ сердито ворчалъ про себя.

— Чортъ ее побери! проговорилъ онъ, наконецъ, довольно громко, я пишу письмо за письмомъ и получаю только загадочные отвѣты. Она пишетъ мнѣ какую-то галиматью про свою молодость, положеніе, благодарность за мою доброту и такъ далѣе, такъ что и иногда спрашиваю себя, не пьянъ-ли я или не сплю-ли? Какая странная дѣвушка! Но я ее стану ждать здѣсь. Я предчувствую несчастіе. И такъ какъ Англія безопаснѣе всего, то я…

Вдругъ де-Ламбакъ остановился, такъ какъ къ нему неслышно подошелъ какой-то человѣкъ, такъ что онъ замѣтилъ его только тогда, когда незнакомецъ былъ около него.

Де-Ламбакъ машинально опустилъ руку въ карманъ, и слышно было, какъ щелкнулъ курокъ пистолета.

Тогда де-Ламбакъ видимо успокоился, а въ особенности, когда онъ оглядѣлъ незнакомца.

Это былъ человѣкъ средняго роста, но замѣчательно широкій въ плечахъ, онъ былъ одѣтъ въ разорванную синюю блузу, баранью шапку и широкія, грязныя кожанныя штиблеты, которыя казалось были изорваны между колючими кустарниками. Съ боку висѣла пороховница, а охотничья сумка была совершенно пуста, зато въ рукахъ у него была ивовая вѣтка, на которой висѣли три дикихъ утки.

— Не хотите ли купить у меня этихъ утокъ, буржуа, я не дорого продамъ, сказалъ человѣкъ въ разорванной блузѣ.

— Мнѣ не нужны ваши утки, отвѣчалъ де-Ламбакъ, поворачиваясь спиной къ человѣку, котораго счелъ за браконьера.

— Извините, сударь, продолжалъ незнакомецъ съ нѣкоторой настойчивостью, у меня есть для васъ кое-что получше утокъ и все по прежней дешевой цѣнѣ.

Затѣмъ, осторожно оглядѣвшись кругомъ, онъ показалъ де Ламбаку прекраснаго фазана, уже ощипаннаго, чтобы его было легче спрятать.

— Вотъ, съ гордостью сказалъ онъ. Да, это славная штучка, за которую Сенъ-Жерменскіе купцы взяли бы съ васъ не менѣе семи франковъ. Но у меня вышелъ весь табакъ, мнѣ нуженъ какой-нибудь пріютъ и ужинъ на вечеръ, поэтому я не имѣю права быть взыскательнымъ, ну, сударь, дайте мнѣ сорокъ су и фазанъ вашъ.

Не смотря на преслѣдовавшія его печальныя мысли, де-Ламбакъ невольно забавлялся упрямствомъ этого человѣка. Его видъ былъ самый комичный, физіономія была беззаботна, бѣлые, острые зубы открывались когда онъ улыбался, надѣясь прельстить своего покупателя, внимательно глядя на него чернымъ глазомъ, единственнымъ въ своемъ родѣ, такъ какъ другой былъ закрытъ черной повязкой.

Это забавное существо казался человѣкомъ въ борьбѣ съ обществомъ и эта наружность на мгновеніе внушила къ нему симпатію де-Ламбаку, такъ какъ онъ сказалъ гораздо болѣе мягкимъ тономъ:

— Ну, пріятель, вамъ, кажется, нельзя похвалиться ни провидѣніемъ, ни поступками съ вами общества. Но можетъ быть на это были уважительныя причины. Держу пари, что этотъ жирный фазанъ навѣрно гулялъ въ сосѣднемъ лѣсу, не такъ-ли?

— Онъ отъ этого не будетъ нисколько хуже, развязно возразилъ браконьеръ и чорть-бы задавилъ всѣхъ, кто мѣшаетъ бѣднымъ людямъ честно заработывать себѣ средства къ жизни, будь они адвокаты, судьи или лѣсничіе. Дичь, сударь, принадлежитъ всѣмъ и чортъ возьми тѣхъ, кто посылаетъ бѣдняка въ тюрьму за то, что онъ беретъ свою долю въ лѣсахъ Создателя. Вотъ сударь, я получилъ въ войнѣ съ лѣсничими замѣтку на глазъ, которую вы видите и на шесть мѣсяцевъ тюрьмы. Но можетъ быть мнѣ случится встрѣтить въ лѣсной глуши человѣка, который долженъ мнѣ глазъ и если кромѣ насъ двоихъ близко никого не будетъ, о! тогда, прибавилъ онъ, съ угрозой опуская прикладъ ружья на замерзшую землю…

— Ну, сударь, купите же у меня фазана. Эти послѣднія слова были сказаны совершенно другимъ мягкимъ тономъ.

Де-Ламбакъ засмѣялся, онъ также былъ прежде самъ строгимъ хранителемъ дичи, заставилъ приговорить множество браконьеровъ, а теперь принималъ участіе въ томъ, который стоялъ передъ нимъ и его безстыдная наглость почти развеселила его.

Онъ вынулъ нѣсколько мелкихъ монетъ и положилъ въ руку браконьера. Затѣмъ, положивъ конецъ его выраженіямъ благодарности, смѣясь велѣлъ повѣсить фазана на парапетъ моста и идти выпить въ сосѣднемъ кабачкѣ за его здоровье и уничтоженіе закона о браконьерствѣ.

Еще довольно долгое время, можно было различить на мосту громадную фигуру хозяина замка, онъ колотилъ рука объ руку, чтобы согрѣться и казалось, все его вниманіе было обращено на небольшую кучку людей передъ кузницей, это были люди, которые привели ковать лошадь.

Пробило полдень; рабочіе начинали уходить по домамъ, тогда де-Ламбакъ взялъ фазана и также пошелъ къ замку.

Открывъ рѣшетку, какъ мы уже знаемъ, запертую на ключъ онъ скрылся въ замкѣ, превратившемся теперь въ трудно доступную крѣпость, когда прежде къ нему можно было войти, какъ въ гостинницу, поэтому эта излишняя предосторожность казалась столь же удивительной, какъ и безполезной.

Не прошло и часу, послѣ его возвращенія въ замокъ, онъ снова вышелъ, заперевъ всѣ двери и убѣдившись предварительно въ крѣпости замковъ.

На этотъ разъ онъ отправился въ садъ, по обыкновенію избѣгая части, прозванной кустарниками.

Тамъ были разрушенныя оранжереи и среди кустовъ солнечные часы. Эта часть сада была совершенно заброшена уже многіе годы.

Вскорѣ, однако, де-Ламбакъ, надвинувъ шляпу на глаза и засунувъ руки въ карманы, снова отправился на мостъ, гдѣ останавливался такъ долго, тутъ онъ занялъ прежнее положеніе, толкая ногой камни и слѣдя, какъ они падаютъ въ воду.

Внимательнымъ взглядомъ слѣдилъ онъ за дорогой, которая видна была ему вся до того мѣста, гдѣ виднѣлись черепичныя крыши Сенъ-Жанъ-ле-Клоша, и бѣлыя стѣны монастыря кармелитокъ.

Надо полагать, что этотъ видъ не возбуждалъ въ умѣ де-Ламбака пріятныхъ воспоминаній, такъ какъ онъ съ проклятіемъ отвернулся отъ монастыря.

— Клянусь всѣми чертями, говорилъ онъ, дѣло идетъ о жизни и если мой сынъ можетъ немного удержать свой дьявольскій языкъ, то чѣмъ скорѣе мы уберемся въ Англію, тѣмъ лучше, можетъ быть мы даже хорошо сдѣлаемъ, если проѣдемъ и въ Америку, такъ какъ я похожъ на оленя, за которымъ охотятся, когда онъ слышитъ лай собакъ, еще далекій, но не предвѣщающій ничего хорошаго.

Между тѣмъ, многіе изъ окрестныхъ жителей переходили черезъ мостъ.

Начиная отъ фермера, верхомъ на лошади, и богатаго владѣльца въ кабріолетѣ и кончая бѣдной женщиной, шедшей съ мужемъ около нагруженнаго вола, всѣ кланялись де-Ламбаку, нѣкоторые даже начинали разговаривать съ нимъ.

Де-Ламбакъ сухо отвѣчалъ на всѣ привѣтствія, и сдѣлалъ исключеніе только въ пользу одного человѣка, лошадь котораго, запряженная въ кабріолетъ, бросилась въ сторону при видѣ стоявшаго на мосту.

— Слишкомъ рано, Марле, сказалъ онъ на своемъ отрывистомъ языкѣ. Вамъ надо было бы подождать еще недѣли двѣ и потомъ запрягать ея.

Хозяинъ лошади, жившій въ Сенъ-Жерменѣ, выѣзжалъ и бралъ на содержаніе лошадей, онъ отлично зналъ де-Ламбака, поэтому сейчасъ же остановился.

— Эта лошадь, сказалъ онъ, задаетъ мнѣ много труда, она очень упряма и пугается всего. А! еслибы вы хотѣли купить и дрессировать ее, г. де-Ламбакъ, прибавилъ онъ; животное стоитъ вдвое дороже, чѣмъ я хочу за нея и вы лучше всѣхъ понимаете толкъ въ лошадяхъ.

Де-Ламбакъ разсмѣялся.

— Я не желаю покупать этой лошади. Марле, но я хочу посовѣтоваться съ вами объ…

Затѣмъ онъ началъ говорить ему что то на ухо съ большимъ оживленіемъ.

Марле, наклоненіемъ головы выражалъ свое согласіе на то, что ему предлагали.

— Отлично, сказалъ онъ наконецъ, это дѣло рѣшенное, въ понедѣльникъ, къ тремъ часамъ, сударь, у васъ будетъ пара самыхъ лучшихъ лошадей, которыя могутъ сдѣлать десять миль рысью.

— Хорошо, хорошо, отрывисто сказалъ де-Ламбакъ, тогда какъ его собесѣдникъ прощался съ нимъ. Въ это время къ мосту подошелъ священникъ.

У этого священника былъ свѣжій цвѣтъ лица, на носу торчали очки, а сѣдые волосы падали на плечи тонкими прядями. Онъ торжественно отвѣчалъ на поклоны Ламбака и прошелъ мимо.

— Я спрашиваю себя, подумалъ де-Ламбакъ, когда шумъ шаговъ священника замеръ въ отдаленіи, я спрашиваю себя, не слышалъ ли старикъ, что сказалъ этотъ дуракъ Марле. Въ понедѣльникъ, ровно въ три часа! О! дуракъ, я съ радостью задушилъ бы его!… Впрочемъ эти слова не могли имѣть для него особеннаго значенія! Опасность не тутъ.

Тѣмъ не менѣе де-Ламбакъ былъ бы, можетъ быть болѣе взволнованъ, если бы могъ знать, что происходило въ умѣ священника, и еще болѣе былъ бы испуганъ, еслибъ видѣлъ, какъ пройдя нѣсколько шаговъ, священникъ вдругъ остановился.

— А! разбойникъ! ты остороженъ! у тебя тоже свой планъ!

Говоря это священникъ, улыбался зловѣщей улыбкой, показывая при этомъ острые, бѣлые зубы, которымъ позавидовалъ бы волкъ; зубы удивительно похожіе на зубы браконьера, продававшаго де-Ламбаку фазана и совершенно такіе же, какіе показывалъ Жозефъ Морель изъ Іерусалимской улицы, послѣ своего превращенія въ префектурѣ.

Но священникъ поспѣшно принялъ снова свой серьезный видъ, увидя проходившаго мимо крестьянина, почтительно поклонившагося ему.

Что касается де-Ламбака, то онъ проводилъ глазами священника до тѣхъ поръ, пока его черная ряса не исчезла вдали.

Наружность священника возбудила въ немъ неопредѣленныя воспоминанія.

Онъ въ первый разъ видѣлъ этого священника, бывшаго вѣроятно изъ какой нибудь отдаленной деревни, но онъ удивительно напоминалъ кого-то.

Можетъ быть онъ походилъ на криваго браконьера недавно видѣннаго де-Ламбакомъ.

Правда, между нимъ и священникомъ не было ничего общаго. Но развѣ искусный актеръ не можетъ играть совершенно противуположныхъ личностей?

Но если онъ былъ похожъ не на браконьера, то на кого-же?

Можетъ быть на пастуха, котораго видѣлъ наканунѣ де-Ламбакъ, закутавшимся въ овечью шкуру, или на почтальона, который проѣзжалъ мимо него третьяго дня на своихъ усталыхъ лошадяхъ, или на хромаго нищаго, съ длинной сѣдой бородой, или на раненаго солдата, возвращавшагося домой въ изношенномъ мундирѣ и съ мѣшкомъ на палкѣ за спиной?

Въ дѣйствительности сходство было болѣе общее, чѣмъ онъ предполагалъ, такъ какъ въ сущности почтальонъ, нищій, кривой браконьеръ и толстый священникъ составляли такъ сказать одно общее тѣло, душою котораго былъ Морель. Ловкій сыщикъ имѣлъ при себѣ множество различныхъ костюмовъ, изъ которыхъ многіе были присланы ему въ гостинницу Павлина, въ Версаль, гдѣ онъ жилъ подъ именемъ Боншана, въ качествѣ странствующаго коммиссіонера торговаго дома винами въ Дижонѣ.

Вечеромъ де-Ламбакъ закурилъ сигару и отправился въ сторону кузницы, гдѣ пробылъ нѣсколько времени глядя на работу кузнецовъ, изъ подъ тяжелыхъ молотовъ которыхъ во всѣ стороны летѣли искры. Затѣмъ онъ вмѣшался въ группу праздныхъ людей и принялъ участіе въ разговорѣ.

Онъ былъ очень любезенъ и нѣсколько сказанныхъ имъ шутокъ привели всѣхъ въ веселое расположеніе духа.

Вскорѣ онъ пожелалъ имъ доброй ночи и отправился обратно въ замокъ.

Онъ и не подозрѣвалъ что его описаніе уже было отправлено во всѣ порты и пограничные города, такъ что бѣгство было невозможно.

VI.
Слѣдствіе

Показаніе доктора Маріона, живущаго въ Пекѣ, близь Сенъ-Жермена, было сдѣлано приблизительно въ слѣдующихъ выраженіяхъ:

"Я лечу госпожу де-Ламбакъ, я знаю ее и ея семейство два года, съ тѣхъ поръ какъ они всѣ поселились въ замкѣ Трамбль. Я не знаю про нихъ ничего предосудительнаго. Я полагаю, что де-Ламбакъ отецъ оставилъ на родинѣ много долговъ, но съ тѣхъ поръ, какъ я его знаю, я не видѣлъ чтобы онъ сдѣлалъ что либо дурное. У него характеръ рѣзкій, онъ любитъ властвовать, любитъ, чтобы все склонялось передъ нимъ, но относительно меня онъ всегда былъ очень вѣжливъ. Мое мнѣніе относительно его сына, капитана де-Ламбака, менѣе благопріятно. Я считаю его буяномъ, способнымъ предаваться самымъ дурнымъ наклонностямъ, однимъ словомъ онъ порядочная дрянь.

— "Я ухаживалъ за нимъ во время нездоровья, бывшаго послѣдствіемъ припадка бѣлой горячки, которая была у него во время путешествія, я видѣлъ его когда онъ уже возвратился и теперь онъ долженъ быть совершенно здоровъ. Что же касается графини Маргариты де-Монторни, воспитанной въ монастырѣ кармелитокъ, въ Сенъ-Жанъ-ле-Кошѣ, то вотъ что я могу сказать о ней: я зналъ ее съ поступленія ея въ монастырь, такъ какъ я состою при немъ докторомъ, ей было тогда восемь или девять лѣтъ, характера она была мягкаго и добраго, хотя немного боязлива и очень сдержанна. Ея ангельская доброта обратилась въ пословицу между сестрами и пансіонерками. Когда, позднѣе, разлученная съ семействомъ, молодая дѣвушка начала чувствовать себя нехорошо, то я посовѣтовалъ настоятельницѣ позволить мнѣ ввести дѣвушку въ семейство де-Ламбака, которое поселилось въ замкѣ Трамбль, въ трехъ километрахъ отъ монастыря. Молодая дѣвушка скоро очень близко сошлась съ семействомъ. Эта близость была прервана только тогда, когда капитанъ де-Ламбакъ возвратился изъ Африки и прекратилась вслѣдствіе замѣчанія, которое я счелъ долгомъ сдѣлать настоятельницѣ.

Я отлично помню пріѣздъ въ монастырь дѣвицы Луизы Дюваль, я часто видалъ ее впослѣдствіи съ графиней Маргаритой, съ которой онѣ стали большими пріятельницами. Я не думаю, чтобы меяіду молодой графиней и капитаномъ де-Ламбакомъ была какая нибудь интрига, хотя я и счелъ долгомъ положить конецъ ухаживаньямъ молодаго человѣка, къ тому же я зналъ, что бракъ между ними невозможенъ въ виду поведенія молодаго человѣка, его дурной репутаціи и полнѣйшаго отсутствія состоянія.

Затѣмъ докторъ продолжалъ свое показаніе относительно отъѣзда Маргариты изъ монастыря.

Когда получено было извѣстіе объ опасномъ состояніи графа де-Монторни и его желаніи обнять дочь передъ смертью, то настоятельница была въ большомъ затрудненіи, не зная съ кѣмъ отправить молодую дѣвушку.

Прежде всего нуженъ былъ человѣкъ надежный и тогда то я посовѣтовалъ обратиться за этой услугой къ де-Ламбаку. Моя идея была одобрена и было рѣшено, что графиня Маргарита поѣдетъ съ г. де-Ламбакомъ. По приглашенію мадамъ де-Ламбакъ графиня Маргарита должна была ночевать въ замкѣ съ 9 на 10 іюля, такъ какъ диллижансъ проѣзжалъ мимо замка очень рано, и такимъ образомъ было легче не опоздать. Въ этомъ диллижансѣ графиня и ея спутникъ должны были доѣхать до Парижа, а оттуда продолжать путешествіе по желѣзной дорогѣ. Затѣмъ въ Безансонѣ они должны были взять отдѣльный экипажъ до замка Монторни.

Тогда слѣдователь просилъ доктора хорошенько припомнить все, что касалось отъѣзда Маргариты изъ монастыря.

Вотъ что отвѣчалъ докторъ:

«Меня приглашали въ монастырь именно въ этотъ день, и тутъ я нашелъ графиню и ея подругу въ слезахъ и очень огорченныхъ, онѣ были въ смутномъ и неопредѣленномъ безпокойствѣ относительно ихъ участи, подруга графини, Луиза Дюваль, старалась успокоить ее и я присоединился къ ней, чтобы успокоить страхи, которые казались мнѣ несправедливыми и неблагоразумными. Я полагаю, что могу утверждать, что все это происходило въ среду 9 іюля».

Когда королевскій прокуроръ окончилъ чтеніе этого показанія, онъ повернулся къ стоявшимъ около него и внимательно слушавшимъ.

— Вы видите, сказалъ онъ, что показаніе доктора, относительно ночи, проведенной графинею Маргаритой де-Монторни въ замкѣ Трамбль, очень драгоцѣнно.

Все это происходило въ Сенъ-Жерменѣ, въ бюро полицейскаго коммисара.

Былъ понедѣльникъ, день назначенный королевскимъ прокуроромъ г-ну Дювалю и агентамъ послѣ свиданія, происходившаго въ судѣ, въ Версали. Недоставало одного Мореля, но хотя и отсутствующій, онъ былъ не менѣе дѣятеленъ, чтобы убѣдиться въ этомъ, стоило только посмотрѣть на большое дѣло, положенное передъ прокуроромъ и заключавшее въ себѣ доказательства, собранныя Морелемъ противъ де-Ламбака.

Дюваль былъ очень внимателенъ, но имъ начинало овладѣвать отчаяніе, онъ не могъ поймать нити дѣла, которое прокуроръ излагалъ съ такимъ видимымъ удовольствіемъ.

Надо сказать что въ теченіи нѣсколькихъ дней онъ не зналъ, что было сдѣлано. Байе былъ у него разъ или два, но сказалъ только то, что Морель дѣятельно работалъ и что онъ самъ не спалъ и оба трудились, какъ умѣли лучше.

Во всякомъ случаѣ кавалеру начинала надоѣдать скучная жизнь въ Версали, тогда какъ Шарль и Луиза были очень счастливы, потому что любовь превратила для нихъ это скучное жилище въ волшебный замокъ.

Тѣмъ не менѣе, войдя въ полицейское бюро, Луиза поблѣднѣла, такъ какъ тайное предчувствіе, говорило ей, что она не узнаетъ ничего хорошаго про подругу, которой не могла забыть и кроткій образъ которой поднимался передъ нею какъ упрекъ, въ то время какъ она предавалась со своимъ кузеномъ счастію настоящей минуты и строила надежды на будущее.

Послѣ замѣчанія прокурора, Дюваль заговорилъ немного угрюмымъ тономъ.

— Я не вижу, сказалъ онъ, почему здѣсь придаютъ такое большое значеніе такому простому обстоятельству. Мы отлично знаемъ, что мадемуазель де-Монторни оставила монастырь 9 іюля, чтобы провести ночь въ семействѣ де-Ламбака. Что же тутъ новаго?

— Повѣрьте мнѣ, полковникъ, отвѣчалъ прокуроръ, что въ слѣдствіи все важно, ничѣмъ нельзя пренебрегать и очень часто, ничтожное по наружности обстоятельство можетъ разрушить самые ловкіе планы. Вашъ племянникъ, служа самъ въ судѣ, я убѣжденъ будетъ со мною согласенъ.

Кромѣ того, повѣрьте мнѣ, господа, что я не сталъ бы терять даромъ драгоцѣннаго для всѣхъ времени, еслибы это не было капитальнымъ фактомъ.

Тогда Делафоржъ началъ пробѣгать глазами лежавшій передъ нимъ бумаги взялъ одну, внимательно разсмотрѣлъ ее и продолжалъ:

— Докторъ выразился вполнѣ опредѣлительно относительно числа: это было въ среду, 9 іюля, сестра Пьеретта, монастырская привратница, Августъ Шеню, кучеръ экипажа, въ которомъ отправили въ замокъ вещи молодой графини, точно такъ же, какъ и хозяинъ его, всѣ одинаково говорятъ, что графиня де-Монторни оставила замокъ именно въ этотъ день. Затѣмъ я нахожу, что въ бюро дилижансовъ Сенъ-Жермена, было взято два мѣста на четвергъ 10 и что кондукторъ получилъ приказаніе остановиться передъ рѣшеткой замка Трамбль и взять пассажировъ. До сихъ поръ, господа, все идетъ очень естественно.

Говоря это онъ оглянулся кругомъ, чтобы судить о впечатлѣніи, произведенномъ его словами.

— Но эти два мѣста, взятыя заранѣе, не были заняты, продолжалъ онъ! Въ этомъ вся суть дѣла. Кондукторъ остановился, какъ было сказано, у воротъ замка и даже простоялъ настолько долго, что началъ терять терпѣніе, когда явился де-Ламбакъ, въ видимомъ волненіи и сказалъ, что мѣста не будутъ заняты, такъ какъ графиня слишкомъ больна, чтобы ѣхать въ это утро.

Кондукторъ спокойно продолжалъ путь и все было кончено. До сихъ поръ, господа, опять таки все кажется очень естественнымъ. Это можетъ быть, дѣйствительно, проще того, что молодая дѣвушка, оставляя монастырь, гдѣ прожила столько лѣтъ и разставаясь со своей прелестной подругой, Луизой Дюваль, вслѣдствіе всего этого, почувствовала себя не совсѣмъ, хорошо…? Но какъ оказывается, де-Ламбакъ въ этотъ вечеръ снова отправился въ бюро дилижансовъ и опять взялъ два мѣста на слѣдующій день. Скажу болѣе, въ немъ замѣтили странное волненіе, которое при его горячемъ темпераментѣ доходило чуть не до безумія. Когда комми позволилъ себѣ сдѣлать замѣчаніе сожалѣнія, по поводу пропавшихъ мѣстъ, то де-Ламбакъ пришелъ въ страшный гнѣвъ, говоря, что его положеніе скоро измѣнится значительно къ лучшему, что-тогда нельзя будетъ оскорблять его болѣе неприличными замѣчаніями и т. д.

Такъ какъ стѣсненное положеніе де-Ламбака было всѣмъ извѣстно, то его слова показались очень странными. Я продолжаю. И такъ въ пятницу, 11 іюля, дилижансъ снова остановился передъ рѣшеткой замка Трамбль, изъ котораго вышелъ де-Ламбакъ, въ сопровожденіи молодой особы подъ густымъ вуалемъ. У этой дамы были такіе прекрасные, черные волосы и они были причесаны такъ оригинально, что это остановило на себѣ вниманіе кондуктора.

Путешественники доѣхали въ дилижансѣ до Парижа, а тамъ взяли фіакръ до станціи ліонской желѣзной дороги.

Теперь намъ остается разсмотрѣть показанія мадемуазель Луизы Дюваль съ одной стороны, а съ другой стороны слова, вырвавшіяся во время бреда у капитана де Ламбака. Я прибавлю, что агентъ Мореля, поселившійся въ Сенъ-Жерменѣ, въ гостинницѣ, подъ видомъ путешествующаго комми, очень усердно посѣщалъ тамошнія кафе, чтобы сойтись съ мѣстною молодежью и заставить ее говорить. Онъ узналъ отъ нихъ, что до отъѣзда въ Дубъ, капитанъ хвастался, что скоро женится на богатой и красивой наслѣдницѣ многихъ милліоновъ и прибавилъ, что эта свадьба состоится, любитъ ли его дѣвушка или нѣтъ. Но надо прибавить, что эти признанія вырывались у него тогда, когда онъ выпьетъ. Кромѣ того кажется, что вообще въ послѣднее время, за де-Ламбакомъ начались замѣчаться разныя странности. Напримѣръ, онъ никогда не ходитъ безъ оружія, хотя законы общественной безопасности запрещаютъ это, затѣмъ онъ держитъ двери замка постоянно закрытыми и не позволяетъ выходить изъ него никому, даже въ церковь, чтобы прекратить всякія сношенія съ посторонними людьми.

Всѣ эти факты естественно могутъ показаться подозрительными и привести насъ къ одному заключенію, продолжалъ королевскій прокуроръ, потирая руки, что въ замкѣ было совершено преступленіе, или по меньшей мѣрѣ что нибудь такое, что могло вызвать совершенное измѣненіе въ характерѣ вышеозначенной особы. Вслѣдствіе этого законъ имѣетъ право потребовать отъ г. де-Ламбака объясненія, относительно фактовъ, происшедшихъ у него со среды 9-го до пятницы 11-го іюля. А теперь намъ надо приняться за дѣло.

VI.
Юридическая экспедиція.

Едва были произнесены эти послѣднія слова, какъ въ комнату вошелъ Морель, точно вызванный по волшебству.

Сначала онъ ничего не сказалъ, молча и почтительно ожидая приказаній.

— Морель, сказалъ королевскій прокуроръ, отданъ ли жандармамъ приказъ быть готовыми?

— Я только что сейчасъ переговорилъ объ этомъ съ бригадиромъ.

— Спросите также экипажъ для г. коммисара, сказалъ Делафоржъ.

Морель почтительно поклонился.

— Экипажъ дожидается во дворѣ, сказалъ Морель, и въ послѣдню минуту довольно будетъ приказать какому-нибудь агенту, чтобы онъ подъѣхалъ. Я полагалъ, что это лучше, чѣмъ еслибы экипажъ долго простоялъ у дверей бюро, что могло бы возбудить вниманіе. Излишнія предосторожности почти никогда не повредятъ. Что касается до г. коммисара, то я взялъ на себя смѣлость сказать ему, чтобы онъ одѣлся и опоясался шарфомъ, подъ предлогомъ обыска въ окрестностяхъ.

Морель сказалъ все это съ афектированной униженностью. Было очевидно, что эти распоряженія были не въ его вкусѣ, но что онъ принужденъ былъ покориться имъ.

— Я вижу, что вы все еще держитесь за ваше мнѣніе, шутливымъ тономъ сказалъ ему прокуроръ.

Морель поклонился съ легкой гримасой.

— Мое мнѣніе не стоитъ того, чтобы на немъ останавливаться, отвѣчалъ онъ, но еслибы вы дали мнѣ позволеніе, то я взялся бы доставить вамъ знаменитаго де-Ламбака, связаннаго по рукамъ и ногамъ, какъ теленка, котораго везутъ на бойню и сдѣлалъ бы это безъ помощи г. коммисара и безъ малѣйшаго риску для жандармовъ. Дѣйствительно, не слѣдуетъ скрывать опасности этого предпріятія. Я два раза подходилъ къ этому де-Ламбаку, который очень силенъ и два раза я слышалъ щелканье взводимаго курка, эта маленькая игрушка постоянно въ карманѣ у великана и при малѣйшей тревогѣ онъ пуститъ ее въ ходъ, тогда какъ еслибы мнѣ поручили арестовать его…

— Это невозможно, рѣшительно возразилъ Делафоржъ, мы должны устроить все согласно формальностямъ, требуемымъ закономъ. Надо чтобы прежде всего г. коммисаръ сдѣлалъ три предупрежденія, требуемыя закономъ. Еслибы я послушался Мореля, то далъ бы адвокату обвиненнаго хорошій матеріалъ для защиты. Намъ поставили бы въ упрекъ, что мы ворвались ночью въ частный домъ. Это невозможно! То что мы дѣлаемъ противъ де-Ламбака должно быть сдѣлано по всѣмъ правиламъ.

Поглядѣвъ на прокурора и на Мореля, Шарль Дюваль рѣшился предложить одинъ вопросъ.

— Извините, г. прокуроръ, сказалъ онъ, но развѣ вы дѣйствительно хотите сегодня же захватить де-Ламбака отца?

Прокуроръ отвѣчалъ улыбкой и утвердительнымъ знакомъ.

Въ эту минуту Луиза что-то поспѣшно сказала на ухо отцу; она была блѣдна, а глаза полны слезъ.

— Господинъ королевскій прокуроръ, сказалъ тогда полковникъ, моя дочь страдаетъ при мысли, что донесла правосудію на этого человѣка, виновнаго или нѣтъ и сдѣлалась причиной его погибели. Эта идея тревожитъ ея спокойствіе и мучитъ невообразимо. Моя Луиза желала только открыть мѣсто, гдѣ держатъ плѣнницей ея подругу. Если де-Ламбаки согласятся отдать намъ ее, то послѣ этого мы съ нашей стороны предоставляемъ имъ полную свободу идти, куда угодно.

Было бы трудно передать выраженіе лица Делафоржа, въ то время когда говорилъ полковникъ. Онъ походилъ на кошку, которая караулитъ мышь и у которой хотятъ отнять ея жертву. Его полузакрытые глаза имѣли хищническое выраженіе, ротъ сжался, а лобъ нахмурился съ угрозой.

Нѣсколько мгновеній онъ молчалъ, не желая показать, что чувствуетъ и обратился къ Дювалямъ только тогда, когда могъ вызвать на губы улыбку.

Тогда онъ постарался дать имъ понять, что когда дѣло передано въ руки правосудія, то являются жестокія необходимости, избѣжать которыхъ невозможно.

Законъ, сказалъ онъ, имѣетъ право потребовать отъ де-Ламбака отчета въ важныхъ подозрѣніяхъ, вызванныхъ его поступками. Чувства мадемуазель Дюваль конечно, очень великодушны, но онѣ не должны искажать ея обязанности относительно общества и государства. Наконецъ, мадемуазель Дюваль не должна ни на минуту терять изъ виду, что для того, чтобы она могла снова увидать свою подругу, необходимо убѣдить де-Ламбака въ полной безполезности всякаго запирательства

Прокуроръ говорилъ такимъ образомъ нѣсколько времени и говорилъ бы еще, еслибы на улицѣ не послышался топотъ и ржаніе лошадей.

Въ тоже время одинъ изъ агентовъ ввелъ въ комнату жандармскаго бригадира, который шелъ тяжелыми шагами, звеня шпорами, держа саблю подъ мышкой, а въ рукахъ свою громадную треуголку.

— Здравствуйте, Мюге, любезно сказалъ ему прокуроръ.

Мюге былъ красивый мущина, съ тонкой тальей и широкими плечами, росту онъ былъ не менѣе шести футовъ и шелъ гордо поднявъ голову. Его смуглое лицо дышало отвагой и умомъ, а на синемъ мундирѣ виднѣлась крымская медаль и орденъ почетнаго легіона. Очевидно было, что бригадиръ слышалъ запахъ пороха, не на однихъ маневрахъ.

— Вы аккуратны, Мюге, сказалъ ему прокуроръ, глядя въ его сторону.

— Да, г. прокуроръ, отвѣчалъ бригадиръ, кланяясь по военному.

Въ это же время вошелъ коммисаръ, одѣтый въ черное и опоясанный трехцвѣтнымъ шарфомъ, бахрома котораго видна была изъ подъ полы его сюртука.

За коммисаромъ шелъ его секретарь, худой субъектъ безъ признака бѣлья, въ потертомъ платьѣ, по со сверткомъ бумагъ въ рукахъ, съ чернильницей, перьями, и печатью. Обязанностью этого человѣка была составлять протоколы.

Взявъ шляпу, висѣвшую на стѣнѣ, коммисаръ закуталъ шею въ кашнэ и обратился къ бригадиру.

— Мюге, сказалъ онъ, назовите мнѣ тѣхъ изъ вашихъ людей, на которыхъ можно болѣе положиться.

— Жакъ Пенго и Матьё Лебретонъ! отвѣчалъ бригадиръ. А теперь, если вы позволите сдѣлать мнѣ свое замѣчаніе, то я скажу, что если мы отправляемся въ замокъ Трамбль, то намъ лучше взять съ собой всѣхъ людей.

— Это почему? спросилъ Делафоржъ, со сдержанной улыбкой.

— Потому, что если намъ придется имѣть дѣло съ де-Ламбакомъ, то я откровенно вамъ скажу, что это дастся намъ не легко, онъ не похожъ на другихъ людей.

Дѣйствительно, репутація физической силы де-Ламбака была непоколебима въ мѣстности, гдѣ онъ поселился, точно также какъ и въ его родной странѣ. Поэтому трудно было сказать, чего можно было ожидать въ крайнемъ случаѣ отъ такого необузданнаго человѣка, какимъ былъ де-Ламбакъ.

— Экипажъ ожидаетъ г. коммисара, сказалъ входя въ бюро городской сержантъ.

— Готовъ ли Жиро, слесарь? спросилъ коммисаръ, взялъ ли онъ нужные инструменты.

Когда сержантъ отвѣчалъ утвердительно, коммисаръ рѣшился надѣть перчатки.

— Чортъ побери! какъ холодно! сказалъ онъ топая ногами и бросая взглядъ сожалѣнія на печку. Работа, которой мы займемся въ эту холодную ночь способна совершенно заморозить носъ. Положительно лучше быть королевскимъ прокуроромъ, такъ какъ вамъ господа приходится только ждать, чтобы преступника взяли и привезли къ вамъ.

Коммисаръ началъ громко смѣяться своей шуткѣ, а секретарь и агентъ также засмѣялись, желая угодить ему.

Въ эту минуту полковникъ снова заговорилъ, столько же отъ имени дочери, сколько и отъ своего собственнаго, чтобы получить обѣщаніе, что ни относительно одного члена семейства де-Ламбакъ не будетъ употреблено насилія.

— Наша единственная цѣль, прибавилъ онъ, это освобожденіе графини Маргариты де-Монторни, которая должна быть задержана или въ замкѣ Трамбль или въ другомъ какомъ нибудь мѣстѣ, но, ради Бога, чтобы не было пролито крови.

Прокуроръ благосклонно выслушалъ эту просьбу, прибавивъ, что сожалѣетъ, что не можетъ обѣщать вполнѣ исполнить ее, такъ какъ его обязанность запрещаетъ ему всякую снисходительность тамъ, гдѣ есть возможность предполагать преступленіе.

Изъ слѣдствія вытекало, что де-Ламбакъ завѣдомо нарушилъ законы гостепріимства, а его горячій характеръ не могъ спасти его отъ строгости правосудія.

Затѣмъ прокуроръ всталъ и поглядѣлъ на часы.

— У васъ всѣ на мѣстахъ? спросилъ онъ коммисара.

Коммисаръ въ свою очередь поглядѣлъ на стѣнные часы.

— Да, г. прокуроръ, въ настоящее время домъ окруженъ и бѣгство невозможно.

При этихъ словахъ Луиза невольно вздрогнула.

Люди, о которыхъ говорили такъ хладнокровно, были во всякомъ случаѣ человѣческія существа, а на нихъ обращали не больше вниманія какъ на дичь, въ которую дѣлятся изъ ружья.

— Идите съ ними, отецъ и вы также, Шарль, сказала она. Если несчастный станетъ сопротивляться, вы посовѣтуете ему сдаться, вы скажете, что ему не будетъ сдѣлано никакого зла и попросите его сказать, гдѣ моя дорогая Маргарита.

Полковникъ печально покачалъ головой.

— Дорогое дитя, сказалъ онъ, эти люди исполняютъ свой долгъ и я не имѣю болѣе права вмѣшиваться.

— Я пойду, вскричалъ Шарль.

Взглядъ Луизы щедро вознаградилъ его за это рѣшеніе.

Около наружной двери бюро происходило большое движеніе, трое гигантовъ жандармовъ сѣли уже на лошадей, а четвертый держалъ подъ уздцы лошадь бригадира и свою. Синіе плащи были скатаны и привязаны сзади сѣделъ, лошади ржали и били копытами о землю, поднимая хлопья снѣгу и общій видъ этой группы имѣлъ живописный и воинственный видъ.

Экипажъ коммисара, запряженный парой здоровыхъ лошадей также стоялъ у дверей, на козлахъ сидѣли двое полицейскихъ агентовъ, изъ которыхъ одинъ исполнялъ должность кучера, третій садился въ экипажъ вмѣстѣ со здоровымъ слесаремъ, державшимъ мѣшокъ съ инструментами.

Эти приготовленія привлекли толпу любопытныхъ, и вскорѣ около бюро собралась цѣлая толпа.

— Посторонитесь, зѣваки, посторонитесь!.. повелительно закричалъ бригадиръ и толпа быстро разсѣялась.

Тогда бригадиръ спросилъ своихъ подчиненныхъ заряжено ли у нихъ оружіе.

— Да, бригадиръ, отвѣчалъ одинъ солдатъ, карабины и пистолеты, все готово, значитъ мы отправимся въ замокъ Трамбль?

— Да, отвѣчалъ Мюге, мы ѣдемъ къ де-Ламбаку, будьте же внимательны!

— Понимаемъ, бригадиръ, отвѣчали солдаты, хлопая руками, чтобы не дать имъ закоченѣть, французскій солдатъ знаетъ свой долгъ… а все-таки дѣло будетъ не легкое!

— А! замѣтилъ третій жандармъ, слѣзая съ лошади, въ такой морозъ намъ будетъ жарко, это не дурно, бригадиръ, вообразишь себя въ Африкѣ, съ арабами и дѣло кончено, не такъ ли товарищъ?

Замѣчательно, что всѣ эти люди, очень часто исполнявшіе подобныя порученія, не могли себѣ представить, чтобы на этотъ разъ дѣло обошлось также обыкновенно, какъ всегда.

Коммисаръ, его секретарь и одинъ агентъ сѣли въ экипажъ, куда по приглашенію коммисара сѣлъ Морель мѣстѣ съ Байе, тогда Шарль Дюваль попросилъ, чтобы и ему позволили принять участіе въ экспедиціи.

— Очень радъ сударь, вы скажете покрайней мѣрѣ въ послѣдствіи, какъ мы ведемъ эти дѣлишки, сказалъ коммисаръ съ самымъ любезнымъ видомъ, подвигаясь, чтобы дать мѣсто Шарлю.

Полковникъ и его дочь стояли на подъѣздѣ бюро, тогда какъ въ корридорѣ виднѣлась фигура королевскаго прокурора, похожаго на паука, натянувшаго паутину и ожидающаго добычу.

Красноватый цвѣтъ горизонта указывалъ на то мѣсто, гдѣ заходило солнце, а снѣгъ сверкалъ какъ брилліантъ при лучахъ догарающаго дня.

— Добрый путь! сказалъ Делафоржъ.

Послышалось щелканье бича и тяжелый экипажъ тронулся съ мѣста.

— Мы васъ будемъ ждать на мосту, сказалъ коммисаръ бригадиру съ кротостью, похожею на карканье вороны.

— Очень хорошо, г. коммисаръ, отвѣчалъ Мюге.

Затѣмъ повернувшись къ своимъ людямъ, онъ приказалъ имъ садиться на лошадей и двигаться въ путь.

Маленькій отрядъ пустился въ путь съ грохотомъ, который заставилъ бы предположить его гораздо многочисленнѣе.

Дюваль и его дочь вернулись въ отель, гдѣ къ нимъ долженъ былъ присоединиться Шарль. Луиза и ея отецъ имѣли очень огорченный видъ.

Когда жандармы выѣхали изъ города, бригадиръ почувствовалъ потребность сказать своимъ людямъ маленькую рѣчь и перевернулся въ сѣдлѣ.

Онъ былъ человѣкъ очень храбрый, что доказывалъ крестъ почетнаго легіона, надѣтый у него на груди, но не былъ лишенъ воли фатовства.

— Ну, мои ягняточки, сказалъ онъ, сегодня намъ надо показать себя! Для чести корпуса мы должны быть также хладнокровны, какъ еслибы дѣло шло о встрѣчи съ какимъ нибудь кабиломъ. Вы всѣ были въ Африкѣ, кромѣ Роберта, ну помните же, что сегодня вечеромъ мы идемъ взять льва въ его логовищѣ.

Послѣ этого маленькая группа продолжала подвигаться впередъ въ молчаніи, которое прерывалось только топотомъ лошадей.

VI.
Людоѣдъ въ своей берлогѣ.

Никогда еще замокъ Трамбль не имѣлъ болѣе мрачнаго вида, какъ въ эту холодную, декабрьскую ночь, когда служители правосудія приготовлялись напасть на его обитателей.

При блѣдномъ свѣтѣ луны, паркъ казался еще печальнѣе. Его деревья, болѣе или менѣе прикрытыя снѣгомъ, принимали самыя фантастическія формы, а блѣдныя звѣзды, мелькая между тучами, придавали еще болѣе меланхолическій видъ этой мѣстности, такъ сказать закутанной въ снѣговой саванъ.

Съ сѣвера дулъ холодный вѣтеръ. Всѣ ручьи замерзли и по Сенѣ плыли льдины.

Покатая крыша замка, башня голубятни, точно также какъ и развалины, все было покрыто бѣлымъ ковромъ.

Экипажъ первый пріѣхалъ на указанное мѣсто къ мосту, гдѣ оканчивалась улица деревни Сенъ-Жанъ-ле-Кошъ, въ томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ наканунѣ де-Ламбакъ провелъ большую часть дня наблюдая признаки бури, которая грозила разразиться надъ нимъ во всемъ своемъ ужасѣ.

Въ ожиданіи когда наступитъ часъ правосудія, описаніе де-Ламбака было отправлено повсюду и бѣгство сдѣлалось невозможнымъ, кромѣ какого нибудь невѣроятнаго случая.

Кузница, бывшая въ нѣсколькихъ шагахъ отъ этого моста была въ полномъ ходу, мѣха стонали, слышенъ былъ стукъ молотовъ, ударявшихъ по раскаленному желѣзу, придавая ему желаемую форму и разсыпая вокругъ тысячи искръ, походившихъ въ темнотѣ на фейерверкъ.

Около кузницы было не мало зѣвакъ, у дверей болтавшихъ съ буржуа, выглядывавшими изъ оконъ и сами кузнецы бросили работу при видѣ необычайнаго экипажа; всѣ догадывались, что это должна быть полиція, но никто не думалъ мѣшать ей въ исполненіи ея обязанностей.

Хозяинъ кузницы замѣтилъ даже, что эти вороны зловѣщія птицы и что не надо мѣшать имъ.

Немного спустя, въ тишинѣ ночи послышался стукъ копытъ и оружія и когда можно было различить жандармовъ, то коммисаръ велѣлъ ѣхать далѣе.

До рѣшетки замка Трамбль оставалось лишь нѣсколько шаговъ.

Подъѣхавъ къ ней. всѣ вышли изъ экипажа и въ ту же минуту къ коммисару подошелъ, снявъ шляпу полицейскій агентъ.

— Есть ли что нибудь новое, Клодъ? спросилъ коммисаръ.

Отвѣтъ агента былъ самый удовлетворительный, новаго ничего не было, всѣ аллеи были заняты и домъ окруженъ со всѣхъ сторонъ.

— Все идетъ отлично, г. коммисаръ.

Въ это же время подъѣхали жандармы и стали слѣзать на землю, оставивъ лошадей подъ присмотромъ уже не молодаго агента, которому было предпочтительнѣе вручить этотъ постъ, хотя не столь почетный, но вѣрный, чѣмъ подвергать его опасностямъ экспедиціи.

Ворота были не заперты и скрипя отворились при первомъ толчкѣ.

Полицейскіе и жандармы, съ коммисаромъ во главѣ, могли легко проникнуть въ паркъ,

Шарль Дюваль, Морель и Байе слѣдовали за ними въ нѣкоторомъ разстояніи.

— Послушайте, г. адвокатъ, сказалъ Морель Шарлю, развѣ вамъ хочется разбить себѣ лобъ? Что касается до меня, то я этого нисколько не желаю, это ихъ дѣло, а не мое, когда вино налито, то надо его выпить; пустите ихъ идти впередъ. Я доказалъ свою храбрость не разъ и не боюсь быть обвиненнымъ въ трусости.

Тогда, качая головою, онъ началъ бранить избранный планъ.

— Еслибы они положились на меня, сказалъ онъ, я пробрался бы въ эту трущобу при помощи какой-нибудь хитрости и овладѣлъ бы негодяемъ во время его сна. Никто не подвергался бы тогда опасности. Но мой планъ отвергли, подъ предлогомъ предписанныхъ закономъ формальностей, въ которыхъ хотѣли держаться, поэтому я хочу быть не больше какъ зрителемъ опасности, которую я предвидѣлъ и которой хотѣлъ избѣжать.

Едва успѣлъ онъ окончить эти слова, какъ послышалось громкое ржаніе одной изъ жандармскихъ лошадей, на которое ко всеобщему удивленію послышалось въ отвѣтъ ржаніе изъ разрушенныхъ конюшень.

Всѣ направились къ этому мѣсту и къ удивленію въ сараѣ оказалась карета, запряженная парою лошадей, около которой спалъ крѣпкимъ сномъ молодой мальчикъ, завернутый въ баранью шкуру.

Онъ былъ разбуженъ и сразу очутился плѣнникомъ, его изумленіе и затруднительность, съ которой онъ отвѣчалъ на предложенные ему вопросы, были непонятны.

Тѣмъ не менѣе отъ него наконецъ добились, что онъ былъ конюхомъ у одного содержателя лошадей въ Сенъ-Жерменѣ, что лошади и экипажъ были заняты де-Ламбакомъ въ этотъ самый день, что онъ, Пьеръ Лоленъ пріѣхалъ въ назначенное время, но что г. де-Ламбакъ пришелъ и велѣлъ ему ждать, такъ какъ карета была нужна только поздно вечеромъ, что ему дали хорошо поѣсть и даже дали выпить нѣсколько рюмокъ хорошаго, испанскаго вина, что голова у него отъ этого немного закружилась и онъ заснулъ. Это было все, что онъ могъ сказать.

Шарль и Байе отошли въ группу деревьевъ, недалеко отъ замка, гдѣ ихъ закрывала тѣнь отъ липъ.

Тутъ Морель не могъ удержаться отъ припадка веселости.

— Кажется что де-Ламбакъ собирался убраться, къ счастію его путешествіе не дошло бы дальше Маиса или еслибы онъ добрался до Гавра, тогда… шш! молчите! посмотримъ что дѣлаетъ коммисаръ.

Песокъ скрипѣлъ подъ ногами этихъ людей, подвигавшихся къ замку. Впереди шелъ коммисаръ, по правую его руку секретарь, а по лѣвую Жиро слесарь.

Въ домѣ нигдѣ не видно было свѣту, ставни были герметически закрыты.

Слуховыя окна казались мрачными, пустыми отверстіями, что доказывало необитаемость мансардъ.

Все было тихо и мрачно и казалось что жизнь бѣжала этого мѣста.

Коммисаръ позвонилъ и нѣсколько разъ поднялъ тяжелый молотокъ у двери и эхо громко повторило этотъ стукъ въ домѣ, казавшемся пустымъ. Не получивъ никакого отвѣта на этотъ зовъ, коммисаръ взглядомъ убѣдился, готовы ли его спутники.

Тогда, стараясь говорить какъ можно громче, онъ постучался еще разъ и произнесъ наконецъ стереотипную фразу:

— Именемъ закона, отворите!

На это приказаніе не было отвѣта и повернувшись къ своимъ людямъ, коммисаръ сказалъ:

— Это первое требованіе.

Затѣмъ онъ вторично постучался, повторивъ тоже требованіе во имя закона, но въ замкѣ все по прежнему молчало, какъ въ могилѣ.

Морель, по прежнему стоя подъ липами, прошепталъ тогда Шарлю:

— Вы сейчасъ увидите, въ какую кашу они попадутъ, выйти изъ этого они могли только положившись на меня.

— Мнѣ не нравится, съ живостью сказалъ Шарль, что такое множество народу идетъ на одного, это похоже на бойню. Поэтому, какъ только онъ покажется, я непремѣнно закричу ему, чтобы онъ сдался, чтобы ему не было сдѣлано никакого вреда, если только я…

— Молчите, перебилъ Морель, вотъ коммисаръ повторяетъ свое третье требованіе.

— Именемъ закона, отворите!

— Занавѣсъ скоро будетъ поднятъ, и вы скажете мнѣ, друзья мои, что вы думаете о пьесѣ.

Наступило продолжительное молчаніе. Слесарь приготовлялъ свои инструменты. Ночь была очень темна, воздухъ холоденъ, не смотря на это, коммисаръ снялъ шляпу и вытеръ на лбу крупныя капли пота.

Слышенъ былъ только слабый стукъ оружія или шпоръ всадника при малѣйшемъ движеніи.

Тогда коммисаръ сказалъ твердымъ голосомъ:

— Третье требованіе осталось безъ отвѣта, поэтому въ силу данной мнѣ власти, я, полицейскій коммисаръ, приказываю выломать эту дверь. Исполняйте вашу обязанность господа, ломайте дверь.

Въ это же самое мгновеніе, слесарь просунулъ между дверью и косякомъ длинную желѣзную полосу.

— Помогите, товарищи, закричалъ онъ, пусть двое изъ васъ помогутъ мнѣ и дверь будетъ въ одно мгновеніе открыта.

Одинъ жандармъ и одинъ агентъ взялись за дѣло и нажали рычагъ, какъ вдругъ изъ верхнихъ оконъ раздались два выстрѣла.

Трескъ стеколъ и эхо выстрѣловъ въ пустыхъ корридорахъ замка, произвели такой грохотъ, что наиболѣе смѣлые были на мгновеніе какъ бы оглушены.

Впрочемъ, когда синеватый дымъ отъ выстрѣла разсѣялся, то увидали что никто не раненъ. Тѣмъ не менѣе жандармы закричали нѣсколько угрозъ.

Морель покачалъ головой.

— Онъ цѣлился слишкомъ высоко, сказалъ онъ, и сдѣлалъ это нарочно. Онъ надѣялся что мы удалимся послѣ этого предостереженія, будьте увѣрены, что во второй разъ промаха не будетъ.

Дѣйствительно, въ то время, какъ старались открыть дверь, раздались два новыхъ выстрѣла и жандармъ, работавшій со слесаремъ застоналъ и выронилъ молотокъ.

— Я раненъ, бригадиръ, прошепталъ бѣднякъ, падая на снѣгъ, который сейчасъ же окрасился его кровью

Бригадиръ бросился впередъ съ саблей въ рукѣ.

— Пли! стрѣляйте въ этихъ разбойниковъ, вскричалъ онъ, указывая на окна втораго этажа.

Солдаты сейчасъ же прицѣлились и сдѣлали залпъ по роковому жилищу. Обломки стеколъ и щепки съ шумомъ упали на мерзлую землю.

Громкій и насмѣшливый хохотъ былъ отвѣтомъ на выстрѣлы, и изъ другаго окна раздались еще четыре выстрѣла.

Дымъ сдѣлался очень густъ, въ воздухѣ раздавались постоянные выстрѣлы, крики людей смѣшивались со стукомъ оружія и молотка слесаря. Шумъ былъ оглушительный.

— Ихъ двое! философически замѣтилъ Морель, капитанъ де-Ламбакъ также принимаетъ участіе въ дѣлѣ.

Между тѣмъ полиція исполняла свой долгъ и не отступала.

Самъ коммисаръ, никогда не отличавшійся воинственностью, велъ себя отлично, поощряя своихъ людей къ новымъ усиліямъ, тогда какъ жандармы энергически нападали на окна втораго этажа.

Среди всего этого шума были ясно слышны женскія крики, раздававшіяся изъ верхняго этажа громаднаго замка.

Дерево дверей летѣло въ разныя стороны, замокъ и петли должны были наконецъ уступить, но наскоро устроенная за дверями баррикада изъ самой тяжелой мебели дѣлала входъ въ нее очень труднымъ.

На громъ выстрѣловъ сбѣжалась большая часть агентовъ, окружавшихъ замокъ и надъ устройствомъ прохода много человѣкъ работало съ храбростью и настойчивостью.

Казалось, что всѣми ими овладѣла какая то ярость.

Гнѣвъ и боязнь придавали имъ лихорадочное возбужденіе.

Четверо людей были уже слегка ранены, не считая перваго, пораженнаго болѣе серьезно. Пули летѣли какъ градъ и дымъ дѣлался все непроницаемѣе.

Дверь была разломана во многихъ мѣстахъ, все желѣзо было отломано и дерево въ щепкахъ.

Бригадиръ Мюге, не обращая вниманія на свистящія вокругъ него пули, изъ которыхъ одна пробила ему шляпу, а другая слегка задѣла лѣвой високъ, поощрялъ усилія людей, занятыхъ образованіемъ входа.

— Толкайте ее хорошенько, говорилъ онъ.

Едва онъ произнесъ эти слова, какъ въ одну изъ дверныхъ трещинъ мелькнулъ свѣтъ, раздались два выстрѣла и одинъ жандармъ, высокаго роста, схватился рукой за бокъ, отступилъ шатаясь и упалъ на землю.

— Матьё, дитя мое, вскричалъ бригадиръ бросаясь къ нему, серьезно-ли вы ранены?

— Да, бригадиръ, мнѣ пора собираться на тотъ свѣтъ! А! это чистая отставка! сказалъ бѣднякъ, стараясь улыбнуться.

Нападающіе, приведенные въ страшное возбужденіе этимъ зрѣлищемъ, бросились на дверь и пробили наконецъ себѣ дорогу во внутрь. Они стрѣляли по мѣрѣ того, какъ перебирались въ безпорядкѣ черезъ баррикаду.

Сзади ихъ, какъ бы увлекаемые какой-то магнетической силой, бросились Морель и Байе съ Шарлемъ Дювалемъ во главѣ.

Въ одно мгновеніе передняя наполнилась народомъ. Бригадиръ, съ саблей въ рукѣ, увлекалъ за собою двухъ жандармовъ, которые не были ранены и человѣкъ десять полицейскихъ.

Можно было подумать, что дѣло идетъ объ аттакѣ укрѣпленія, а не о простомъ арестѣ.

Морель вдругъ остановилъ Шарля, который приготовлялся слѣдовать за бригадиромъ.

— Посмотрите! сказалъ онъ.

На верху великолѣпной каменной лѣстницы, на которой тамъ и сямъ оставшаяся позолота указывала на прежнее великолѣпіе, на площадкѣ второго этажа, среди густаго дыму отъ множества выстрѣловъ, видѣнъ былъ громадный силуэтъ де-Ламбака.

Онъ былъ ужасенъ, его большіе глаза, налитые кровью, сверкали мрачнымъ огнемъ, блѣдное лицо выражало ярость, а руки почернѣли отъ пороха.

Видъ его могъ положительно внушить ужасъ, ружье лежало у его ногъ, но въ рукахъ онъ держалъ боченокъ, окованный мѣдью, къ которому онъ хладнокровно придѣлалъ фитиль, конецъ котораго былъ зажженъ.

Съ угрожающимъ видомъ и неестественной силой онъ потрясалъ надъ головой этой маленькой бочкой.

— Видите вы это, господа… закричалъ онъ.

Его голосъ, измѣненный отъ волненія и дыма, все еще раздавался подобно грому.

— Ну! если вы сдѣлаете еще шагъ впередъ, то клянусь вамъ, что я не умру одинъ.

Нельзя было сомнѣваться ни минуты, что въ боченкѣ порохъ, какъ нельзя было точно также сомнѣваться, что этотъ человѣкъ, съ искаженнымъ отъ ярости лицемъ, приведетъ свою угрозу въ исполненіе, поэтому всѣ невольно попятились назадъ.

— Ложитесь на землю, раздался чей-то повелительный голосъ.

Всѣ повиновались.

— Это не спасетъ васъ! вскричалъ де-Ламбакъ.

Несчастный казался помѣшаннымъ. Дѣйствительно ли онъ сошелъ съ ума, или только былъ оживленъ желаніемъ отмстить, никто не могъ бы этого рѣшить.

Крики: помогите! помогите! испускаемые женщинами съ верху, дѣлались все жалобнѣе и пронзительнѣе.

Въ передней, нѣсколько человѣкъ, болѣе храбрыхъ, остались стоять. Бригадиръ принадлежалъ къ ихъ числу.

Байе бросился въ маленькую пустую комнату, дверь которой онъ нашелъ открытой и увлекъ съ собою Шарля Дюваля. Это мѣсто представляло нѣкоторую безопасность въ случаѣ взрыва ужасной гранаты.

Тогда Морель опустился на одно колѣно, поискалъ въ карманѣ пальто и сталъ цѣлиться въ стоявшаго надъ нимъ гиганта.

Бригадиръ первый опомнился, онъ приказалъ своимъ людямъ слѣдовать за нимъ и поставивъ ногу на первую ступень лѣстницы, перекрестился.

— Ни шага далѣе, повѣрьте мнѣ, я не шучу, дико закричалъ де-Ламбакъ, качая свою ужасную ношу надъ головами тѣхъ, кто хотѣлъ подойти къ нему.

Бригадиръ продолжалъ подниматься; боченокъ былъ уже приподнятъ, чтобы быть брошеннымъ съ большей силой и разорваться, какъ вдругъ раздался выстрѣлъ и де-Ламбакъ, пораженный прямо въ лобъ, упалъ, выронивъ боченокъ. Это выстрѣлилъ Морель.

Храбрый бригадиръ бросился на верхъ, чтобы вырвать фитиль прежде чѣмъ онъ догоритъ, но опоздалъ.

Вспыхнуло яркое пламя, потомъ раздался страшный трескъ, земля заколебалась, громадный замокъ потрясся какъ карточный домикъ отъ дыханія ребенка.

Разрушенные потолки, громадные бревна — все составляло вмѣстѣ страшный хаосъ; грохотъ рушившихся балокъ, летѣвшей черепицы, смѣшивался со страшнымъ трескомъ взрыва.

Всѣ окна были выбиты, двери сорваны съ петель, точно рукою какого-то гиганта.

Стѣны остались цѣлы, но отъ верхней, деревянной лѣстницы не было и слѣдовъ, точно также какъ и каменная превратилась почти въ развалины.

Во второмъ этажѣ, гдѣ произошелъ взрывъ, было хуже всего.

Внизу, хотя всѣ попадали отъ толчка и получили ушибы отъ осколковъ, не произошло ничего серьезнаго, даже бригадиръ, скатившійся въ средину своихъ товарищей, былъ весь разбитъ отъ паденія, но не получилъ ни одного серьезнаго поврежденія.

Когда взрывъ окончился, тѣ, которые ожидали быть погребенными подъ обломками, немного пришли въ себя; только когда дымъ немного разсѣялся, то замѣтили, что на верху часть стѣны была какъ бы вырвана.

Между тѣмъ деревянныя части загорѣлись. Тогда снова послышались еще болѣе отчаянные женскіе крики.

— Вы спасли жизнь намъ всѣмъ, вскричалъ Шарль, съ волненіемъ пожимая руку Мореля.

Многіе въ свою очередь присоединили свои благодарности агенту, восхищаясь его хладнокровіемъ и ловкостью.

Морель холодно выслушалъ эти похвалы, и положилъ обратно въ карманъ свой пистолетъ, говоря:

— Я всегда говорилъ вамъ, г. коммисаръ, что вашъ планъ былъ мнѣ не по вкусу и увѣряю васъ, что я рѣшился убить этого негодяя совершенно противъ воли.

Замерзшая земля парка была покрыта между тѣмъ всевозможными обломками, разное дерево, балки, мебель и т. п., все валялось въ страшномъ хаосѣ и видъ всего этого въ лунную ночь имѣлъ въ себѣ что-то фантастическое и ужасное. Далѣе лежалъ обезображенный и почернѣвшій трупъ, не имѣвшій въ себѣ ничего человѣческаго, это былъ трупъ Роберта де-Ламбака.

Между тѣмъ, вслѣдствіе начинавшагося пожара, дымъ внутри замка дѣлался все удушливѣе, а женскіе крики раздавались еще жалобнѣе, тогда какъ громкое эхо повторяло ихъ въ мрачныхъ, пустыхъ корридорахъ.

— Помогите! помогите! кричали бѣдныя женщины, спасите насъ! замокъ горитъ! будьте сострадательны, будьте христіанами, не дайте намъ погибнуть такимъ образомъ.

Отъ этихъ криковъ морозъ подиралъ по кожѣ.

VII.
Осада и пожаръ.

Замокъ Трамбль дѣйствительно горѣлъ, воспламененное дерево втораго этажа горѣло разбрасывая вокругъ себя искры, которыя распространяли кругомъ себя ѣдкій и удушливый запахъ.

Безъ всякаго сомнѣнія пожаръ могъ быть потушенъ, но для этого надо было пробраться на верхушку зданія, а такъ какъ лѣстница представляла собою скорѣе Альпы Швейцаріи, чѣмъ что либо похожее на лѣстницу, то не находилось ни однаго смѣльчака, который рѣшился бы подняться.

Верхняя часть замка представляла еще болѣе опасностей. Маленькая, деревянная лѣстница, которая вела въ мансарды была буквально сметена взрывомъ.

Такимъ образомъ было положительно невозможно добраться до того мѣста откуда раздавались крики, иначе какъ по лѣстницѣ, а такъ какъ лѣстницы не было, то можно было опасаться что женщины задохнутся прежде, чѣмъ имъ успѣютъ оказать помощь.

Крестьяне, прибѣжавшіе на громъ выстрѣловъ и руководимые заревомъ пожара, были съ восторгомъ приняты, и ихъ сейчасъ-же просили помочь спасенію несчастныхъ. Впрочемъ они безъ труда поняли чего отъ нихъ хотятъ и сейчасъ-же принялись за дѣло.

Видъ жандармовъ сильно взволновалъ деревенскихъ жителей, а выстрѣлы и трескъ взрыва не дали имъ заснуть.

Крикъ «пожаръ!» имѣетъ ужасное и магическое вліяніе. Самые равнодушные сердца не могутъ оставаться спокойными услыша его.

Колокола ударили въ набатъ и тревога распространилась по всей деревнѣ.

Лѣстницы были наконецъ принесены, ледъ въ ручьѣ разбитъ чтобы достать воды и ведры съ нею переходили изъ рукъ въ руки по живой цѣпи, устроенной между замкомъ и ручьемъ.

Забывая о своихъ ранахъ, бригадиръ и агенты съ жаромъ принялись за работу, показывая примѣръ другимъ.

Шарль Дюваль горячѣе всѣхъ принялся за дѣло спасенія и вмѣстѣ съ Байе они первыми вызвались влѣзть по лѣстницамъ въ верхній этажъ и постараться спасти несчастныхъ женщинъ.

Ободренные ихъ примѣромъ многіе вызвались сопутствовать имъ. Вода непрерывно лилась на воспламенившіеся бревна, и хотя языки пламени еще показывались кое гдѣ, но ихъ успѣли залить и домъ былъ спасенъ.

Хотя огонь былъ залитъ, но обуглившееся дерево все еще дрещало и дымилось, такъ что большія облака дыму поднимались къ небу.

Тогда поднявшись по веревочной лѣстницѣ до площадки, бывшей нѣкогда украшеніемъ замка, многіе добрались до мансардъ и руководимые неумолкаемыми женскими криками дошли до комнаты, въ которой онѣ были плѣнницами.

Дверь была заперта снаружи и ключъ торчалъ въ замкѣ. Дверь была изъ массивнаго дуба, окованная желѣзомъ.

Въ этой комнатѣ нашли толстую Адель, руки которой были всѣ разбиты отъ отчаянныхъ усилій раз бить дверь своей тюрьмы.

Такимъ образомъ, крики, слышанные во время пожара, принадлежали толстой Адели, кухаркѣ, горничной и все что угодно и ея помощницѣ, которую звали Рыжей.

Страхъ привелъ этихъ женщинъ въ самое печальное положеніе, близкое къ безумію, ихъ лица были залиты слезами, голоса охрипли отъ крика. Онѣ были до того напуганы, что продолжали кричать все время пока, ихъ спускали внизъ, а по прибытіи туда съ ними сдѣлался нервный припадокъ.

Полицейскій коммисаръ былъ человѣкъ дѣятельный и практическій, во время пожара онъ заботился только о тушеніи его, самъ подавая примѣръ отваги и усердія, но какъ только огонь былъ потушенъ онъ снова принялся за свои обязанности и приказавъ секретарю приготовить все нужное для письма на столѣ въ столовой, онъ рѣшился составить протоколъ.

Не разстрогиваясь нервами обѣихъ спасенныхъ женщинъ, онъ немедленно приступилъ къ ихъ допросу.

Ну, ну, перестаньте кричать и стонать, а постарайтесь лучше отвѣчать на мои вопросы, сказалъ онъ.

Обѣ дамы успокоились точно по волшебству и кротко отвѣчали на предлагаемые имъ вопросы, тогда какъ секретарь записывалъ ихъ отвѣты, почти со стенографической быстротой.

Вотъ въ чемъ состояли приблизительно ихъ показанія:

Адель, Элоиза Пуарье, по прозванію толстая Адель, родилась въ Пекѣ, имѣла тридцать два года отъ роду, и Катерина Бертье, по прозванію Рыжая была изъ Сенъ-Жанъ-ле-Коша. Свѣдѣнія полученныя отъ этихъ двухъ женщинъ, не могли имѣть большой важности или бросить свѣтъ на слѣдствіе. Онѣ говорили о своемъ баринѣ съ ужасомъ, котораго не могъ уменьшить даже видъ его трупа.

Съ закатомъ солнца онъ отослалъ ихъ въ ихъ комнаты и заперъ тамъ, запретивъ шумѣть и онѣ увидѣли себя въ необходимости повиноваться, до той минуты, пока охваченные ужасомъ начали кричать. Это было въ то время когда онѣ чуть не изжарились какъ каштаны, сказала кухарка и кромѣ того ихъ страхъ еще болѣе увеличили выстрѣлы.

Едва успѣли эти дѣвушки окончить свои показанія, какъ привели новыхъ плѣнниковъ.

Въ одной изъ комнатъ второго этажа, въ которую успѣли пробраться только съ большимъ трудомъ, были захвачены г-жа де-Ламбакъ и ея сынъ.

Вдову де-Ламбакъ, эту мученицу, нашли закутанную въ индѣйскую шаль, вѣроятно составлявшую часть роскошнаго приданаго дочери папа Жаке, когда она вышла замужъ за богатаго дворянина де-Ламбака.

Что же касается Гастона де-Ламбака, то глядя на его блѣдность и худобу, его скорѣе можно было принять за больнаго изъ госпиталя, чѣмъ за человѣка, принимавшаго участіе въ битвѣ. Его послѣдняя болѣзнь разстроила его столько же морально, сколько и физически, поэтому онъ стоялъ среди комнаты дрожащій и испуганный и самъ отдался въ руки пришедшихъ взять его.

— Я сдаюсь, господа, сказалъ онъ, я во всемъ этомъ не принималъ участія, мой отецъ одинъ виноватъ, его упрямство причина всего, ничто не могло поколебать его воли.

Надо прибавить, въ оправданіе этого сына, что онъ еще не зналъ о смерти своего отца, когда говорилъ о немъ въ такихъ выраженіяхъ.

Жандармъ, въ руки котораго онъ отдался презрительно свистнулъ, дѣлая видъ что не вѣритъ словамъ своего плѣнника и съ презрительной улыбкой надѣлъ на него ручныя кандалы.

— Я не думаю, сказалъ онъ другому жандарму, чтобы эта мокрая курица играла въ дѣлѣ большую роль.

Между тѣмъ поиски привели къ открытію въ одномъ изъ угловъ двуствольнадо ружья, скрытаго занавѣсами. Отдѣлка была серебрянная и бывшая надъ, гербомъ буква Л показывала что ружье могло одинаково принадлежать отцу и сыну. Но не было ни малѣйшаго сомнѣнія, что оно только что было въ употребленіи, такъ какъ засунутый въ дуло платокъ былъ вынутъ чернымъ отъ пороха, а другой стволъ былъ еще заряженъ.

Пороховица и пули были точно также найдены на Гастонѣ де-Ламбакѣ, такъ что его активное участіе въ сопротивленіи законной власти было несомнѣнно.

Когда его привели къ коммисару, онъ смущеннымъ тономъ спросилъ гдѣ его отецъ.

Бригадиръ колебался отвѣтить, но одинъ изъ агентовъ, менѣе нѣжный, вскричалъ:

— Вашъ негодяй отецъ! О! можете быть покойны, что съ нимъ раздѣлались его же монетой, этотъ звѣрь убитъ какъ собака!

Мадамъ де-Ламбакъ страшно вскрикнула и хотѣла выраться отъ удерживавшихъ ея.

— Пустите меня, кричала она, пустите меня къ нему. Вы сказали что мой мужъ умеръ, мой дорогой Робертъ, моя гордость и счастіе. Я заклинаю васъ, скажите что это неправда.

Всѣ недостатки этого человѣка, его дурное обращеніе и цѣлые годы мученій, перенесенныхъ благодаря ему, все было въ одно мгновеніе забыто любящимъ сердцемъ жены. Никогда самый образцовый мужъ не былъ такъ оплакиваемъ и сожалѣемъ, какъ Робертъ де-Ламбакъ, женщиной, которая помнила теперь только одно: что онъ былъ избранъ ею и былъ товарищемъ ея молодости.

Когда бѣдная вдова явилась передъ коммисаромъ, то ея горе показалось ему настолько почтеннымъ, что онъ не захотѣлъ увеличивать его вопросами, по меньшей мѣрѣ несвоевременными.

— Бѣдная женщина, прошепталъ онъ, съ нея и такъ хватитъ.

Никому, даже коммисару, при первомъ взглядѣ на Марію де-Ламбакъ, не могло придти въ голову, чтобы она способна была принять участіе въ какомъ-либо дурномъ поступкѣ.

Наконецъ печальная процессія тронулась въ Сенъ-жермень.

Двѣ жандармскихъ лошади возвращались безъ всадниковъ.

Одного изъ жандармовъ, раненнаго въ колѣно, осторожно везли на взятый въ деревнѣ телегѣ, но несмотря на это, при каждомъ толчкѣ, онъ испускалъ раздирающіе душу крики.

Что касается другаго, раненнаго въ то время какъ онъ выламывалъ дверь, то онъ умеръ отъ внутренняго кровоизліянія еще раньше чѣмъ успѣли потушить пожаръ и лежалъ въ замкѣ на столѣ, завернутый въ свой синій плащь. Рядомъ съ нимъ, прикрытый кускомъ холста, взятаго въ деревнѣ лежалъ обезображенный трупъ Роберта де-Ламбака.

Всѣхъ плѣнниковъ увели, и вдову де-Ламбака, и ея сына, и толстую Адель и ея рыжую помощницу, которая не знала бы что ей сказать, если-бы тутъ не было ея ментора, Адели.

Молоденькій кучеръ наемной кареты также былъ взятъ, такъ какъ было рѣшено, что всѣ найденные въ этомъ домѣ останутся плѣнниками до тѣхъ поръ, пока не докажутъ своей невинности.

— Но, замѣтилъ садясь въ свою очередь въ экипажъ, полицейскій коммисаръ, но недостаетъ одного члена семейства, молодой дѣвушки, племянницы или кузины убитаго, ея имя записано у меня. Да, Генріетта Жаке. Именно такъ, Генріетта Жаке, нѣтъ сомнѣнія что ея не было въ замкѣ, но гдѣ же она? гдѣ Генріетта Жаке?

VIII.
Честолюбецъ

— Все это отлично, дитя мое, говорилъ полковникъ своей дочери, но мы очень далеки отъ цѣли нашего путешествія въ Парижъ, такъ какъ не могли еще найти слѣдовъ твоей подруги.

Говоря это, онъ съ недовольнымъ видомъ мѣшалъ уголья въ каминѣ, стараясь удержать въ равновѣсіи пылавшія головни, готовыя упасть на паркетъ.

Полковникъ имѣлъ нѣкоторыя причины дѣлать эти замѣчанія, такъ какъ чувствовалъ, что онъ съ дочерью были игрушками въ рукахъ человѣка, на котораго онъ смотрѣлъ какъ на низшаго себя во всемъ, кромѣ хитрости и ловкости.

Прокуроръ глядѣлъ на жизнь, какъ на шахматную партію, въ которой, человѣкъ былъ простой пѣшкой, Дювали, де-Ламбаки и всѣ прикосновенные этому дѣлу, которое много обѣщало относительно своей важности, казались ему только ступенями для достиженія извѣстности. На него состраданіе не могло имѣть никакого вліянія, и онъ глядѣлъ на него, какъ на утопію.

Послѣ перваго разачарованія найти настоящую Маргариту де-Монторни, которая безъ сомнѣнія была лишена своего положенія въ свѣтѣ въ пользу интригантки, Дювали хотѣли перестать вмѣшиваться въ это дѣло и удалиться со своей неудачей, но прокуроръ естественно не хотѣлъ слышатъ ни о какомъ отступленіи и вѣжливо объяснилъ, что правосудіе не можетъ дѣйствовать по капризу частнаго лица.

Вслѣдствіе этого полковникъ очутился въ такомъ положеніи, что не могъ отступить, а въ это время слѣдствіе шло своимъ чередомъ, не останавливаясь ни на минуту.

Гастонъ де-Ламбакъ былъ помѣщенъ въ секретное отдѣленіе, и отъ него старались добиться показаній, которыя могли бы погубить тѣхъ, на кого онъ донесетъ, не давая этимъ ему ни малѣйшаго шанса спастись.

Мадамъ де-Ламбакъ также была арестована и много разъ подвергалась допросу.

Отъ толстой Адели и рыжей Катерины успѣли узнать все, что только онѣ могли сказать и послѣ этого ихъ выпустили и отправили домой; но вмѣстѣ съ тѣмъ имъ было запрещено отлучаться куда бы то ни было и ихъ родные должны были поручиться за ихъ явку въ судъ.

Не смотря на эту предосторожность, ихъ кромѣ того поручили надзору мѣстной полиціи и приказали два раза являться въ ихъ мэрію.

Замокъ Трамбль былъ обысканъ сверху до низу, каждый клочекъ бумаги переданъ въ префектуру, но нигдѣ не нашли ничего, что могло бы помочь слѣдствію.

Наканунѣ смерти, Робертъ де-Ламбакъ сжегъ все, что могло его комирометировать.

Въ каминѣ его комнаты нашли цѣлую кучу бумажнаго пепла. Желавшіе проникнуть въ тайну испытывали муки Тантала.

Робертъ де-Ламбакъ унесъ разгадку ея въ могилу.

Королевскій прокуроръ сильно жаловался на эту смерть, похитившую у него главнаго преступника, и заранѣе приготовленная имъ въ воображеніи картина суда надъ де-Ламбакомъ, должна была значительно измѣниться.

Поимка Гостона де-Ламбака и вѣроятность, что его приговорятъ на галеры, даже можетъ быть къ смерти, мало радовали его. Поимка и наказаніе такого ничтожнаго существа не могли удовлетворитъ эпикурейца въ родѣ Делафоржа. Но самые серьезные люди могутъ строить воздушные замки и Делафоржъ не разъ ловилъ себя за этимъ. Въ его воображеніи всегда все строилось на какой нибудь жертвѣ. Онъ видѣлъ на скамьѣ подсудимыхъ прекрасную, молодую дѣвушку, а между тѣмъ онъ еще не зналъ насколько она хороша, слыша ея описаніе лишь отъ одной толстой Адели.

Адель говорила о ней съ невольнымъ волненіемъ.

— Это была очень красивая брюнетка, говорила она и своими длинными волосами она походила на святую, потретъ которой нарисованъ въ нашей капеллѣ.

Прекрасная и хорошо образованная, она была кромѣ того богата и знатна, какую же знаменитость долженъ былъ пріобрѣсть судья, стрѣлы котораго поразятъ эту рѣдкую и блестящую птичку.

Делафоржъ представилъ себѣ какъ ея красота и грація привлекутъ взоры толпы и мысленно восхищался движеніемъ ужаса и недовѣрія, когда онъ объяснитъ истину относительно поступковъ этого повидимому невиннаго ребенка. Онъ уже видѣлъ ножъ поднятый надъ ея головой, который палачъ приготовляется опустить, священника, подающаго молодой дѣвушкѣ крестъ въ послѣдній разъ, среди торжественнаго молчанія толпы.

Тогда Делафоржъ отвертывался отъ этого видѣнія, такъ какъ общественный дѣятель не долженъ мечтать о подобныхъ вещахъ.

Но прежде чѣмъ эта мечта могла исполниться нужно было сдѣлать еще много, а главное представить жертву суду, а между тѣмъ обстоятельства подвигались очень тихо, какъ мы узнаемъ это отъ Шарля Дюваля, пришедшего въ домъ дяди и невѣсты.

Молодой человѣкъ поспѣшно вбѣжалъ по ступенямъ, перепрыгивая черезъ двѣ и вошелъ въ гостинную.

— Это никогда ни чѣмъ не кончится, сказалъ Шарль Дюваль въ отвѣтъ на сдѣланные ему вопросы, новаго ничего нѣтъ. Я нѣсколько часовъ ходилъ въ судѣ и только даромъ потерялъ время, королевскій прокуроръ совершенно напрасно принимаетъ видъ дельфійскаго оракула, очевидно, что онъ ничего не добьется отъ этого капитана де-Ламбака. Не выражаясь метафорически, я могу сказать, что они подвергаются его пыткѣ въ теченіи четырехъ часовъ въ день, но, потому ли что опасность или страхъ придали ему ума, или его безуміе было только притворнымъ, что я склоненъ думать, только отъ него ничего не добьешься.

Мадамъ де-Ламбакъ не говоритъ ни слова, но относительно ея боятся употреблять тѣ же принудительныя средства, такъ какъ докторъ боится для нея ослабленія мозга.

Бѣдная женщина, она находитъ только энергію отказываться отвѣчать на вопросы, которые могли бы компрометировать ея сына.

— Я не могу осуждать ея, сказалъ полковникъ, подкладывая дровъ въ каминъ.

— Ни я, само собою разумѣется, сказалъ племянникъ; но что касается разъясненій относительно участи подруги Луизы, то мы отъ нихъ дальше чѣмъ когда либо. Въ видѣ особенной милости, Далафоржъ сообщилъ мнѣ показанія толстой Адели, служанки, и послѣ этого ничто не заставитъ меня разубѣдиться, что только одно лицо можетъ бросить свѣтъ на это таинственное дѣло.

— А кто это лицо? съ живостью спросила Луиза.

— Генріетта Жаке.

— Генріетта Жаке! повторила Луиза, какъ будто это имя было ей знакомо только смутно.

— Да, вскричала она послѣ минутнаго размышленія, да, конечно, я была глупа, что не подумала объ этомъ раньше. Это племянница мадамъ де-Ламбакъ, и я была настолько глупа, что ревновала къ ней, такъ какъ Маргаритѣ очень нравилась эта Генріетта Жаке, маленькія пансіонерки всегда неблагоразумны, какъ вы сами знаете, но дорогая Маргарита, понимая это дурное чувство, отъ котораго я не могла избавиться, рѣшилась никогда болѣе не произносить при мнѣ имени Генріетты Жаке.

— Вы ея видѣли? знаете ли вы ея, спросилъ Шарль, садясь около кузины.

— Видѣла ли я Генріетту?… Никогда, но къ чему мѣшать ея въ это дѣло? Я думала, что она уѣхала, къ тому же толстая Адель говорила, что племянница ея госпожи уже давно оставила Францію.

— Ну! самое удивительное заключается въ томъ….

Прежде чѣмъ продолжать. Шарль задумался, разсѣянно глядя на огонь.

— Толстая Адель говоритъ что съ вечера среды 9 Іюля, когда пріѣхала въ замокъ графиня Маргарита, Адель увидала ее только въ пятницу, какъ кажется она все это время не выходила изъ комнаты, а въ пятницу вышла, закрытая вуалемъ, чтобы прямо сѣсть въ дилижансъ. Адели было сказано, что молодая графиня захворала сейчасъ же по пріѣздѣ въ замокъ и что Генріетта ухаживала за нею всю ночь, но постороннимъ никому не позволяла входить къ больной. Поэтому толстая Адель не обмѣнялась съ графиней ни словомъ и даже не получила отъ нея при отъѣздѣ маленькаго вознагражденія, на которое считала себѣ въ правѣ разсчитывать.

— Но Генріетта Жаке? спросила Луиза.

— Ну, продолжалъ Шарль, изъ показаній толстой Адели слѣдуетъ, что утромъ въ четвергъ между Гастономъ де-Ламбакъ и мадемуазель Генріеттой произошла ссора, но страшно боясь своего барина, Адель не осмѣлилась подойти ближе, узнать въ чемъ дѣло. Однако спокойствіе возстановилось, хотя повидимому мадемуазель Генріетта не уступила, только на другой день, когда рыжая Катерина вошла въ комнату мадемуазель Жаке, чтобы послать ей постель, то замѣтила что на постель никто не ложился; напрасно все семейство, вмѣстѣ съ прислугой, принялись искать ея по всему дому, нигдѣ не нашли никакихъ слѣдовъ пропавшей. Очень возможно, что она хотѣла отомстить за ссору наканунѣ или же, какъ и всѣ прочіе, боялась гнѣва стараго де-Ламбака, но во всякомъ случаѣ она бѣжала и никогда больше не возвращалась.

Слушая племянника, полковникъ нахмурился и задумался болѣе обыкновеннаго.

— Другъ мой, сказалъ онъ, можетъ быть я подозрителенъ, но во время вашего разсказа мнѣ пришли въ голову двѣ идеи. Первая: что мы должны отыскать эту Генріетту Жаке. Эта ссора навѣрно была притворная, чтобы обмануть прислугу и обезпечить ея отъѣздъ. Кто знаетъ, не былъ ли онъ заранѣе подготовленъ. Кто поручится, что мадемуазель Жаке не должна была гдѣ нибудь поджидать своего дядю, во Франціи или за границей и что въ это время она не сторожитъ бѣдную графиню, которую мучатъ въ какомъ нибудь далекомъ уголкѣ, можетъ быть въ домѣ сумасшедшихъ, или гдѣ нибудь въ этомъ родѣ. Затѣмъ, послѣ вторичнаго соображенія, продолжалъ полковникъ, вотъ какой вопросъ является самъ собою. Для чего стали бы деЛамбаки играть эту опасную игру? Очевидно изъ за выгоды. Но какимъ образомъ могли они что нибудь выиграть, если ихъ не нашелъ кто нибудь? Я сильно боюсь, что этотъ баронъ де-Рошбейръ, наслѣдовавшій замокъ Монторни послѣ смерти графа, замѣшанъ какимъ нибудь образомъ въ это дѣло. Это мое откровенное мнѣніе. Такъ какъ можно ли предположить, чтобы въ его семействѣ могли такъ легко принять ту, которая выдаетъ себя за графиню Монторни! Въ этомъ случаѣ, я вполнѣ согласенъ съ Луизой, что настоящая графиня подмѣнена. Вслѣдствіе этого надо полагать, что баронъ, такъ легко принявшій эту замѣну, имѣетъ въ этомъ интересъ. Замѣтьте однако, что все это только простыя предположенія съ моей стороны, но во всякомъ случаѣ, все это крейне неясно. Громадное богатство, оставленное графомъ дочери, послужило, какъ я боюсь, соблазномъ для тѣхъ, чьей жертвою была молодая графиня. Настоящая наслѣдница должна быть скрыта гдѣ нибудь, тогда какъ баронъ и его помощники дѣлятъ ея состояніе.

Оба собесѣдника были убѣждены въ томъ что говорили, поэтому убѣдили и Луизу.

— Презрѣнный! говорила она со сверкающими глазами.

— Мы должны какъ можно скорѣе отправить этого Байе въ Монторни, сказалъ Шарль, тамъ онъ скоро узнаетъ что нибудь и я убѣжденъ, что королевскій прокуроръ присоединитъ къ нему Мореля.

Я отправился бы самъ, прибавилъ онъ, но я чувствую, что могу сдѣлать лишь одну вещь: прямо явится въ замокъ къ барону де-Рошбейръ и сказать ему, что я думаю относительно его участія въ этомъ варварствѣ. Но Байе и Морель могутъ отправиться во Франшъ-Конте.

Странно было только то, что эти честные люди не иначе говорили о Маргаритѣ, какъ объ исчезнувшей, запертой гдѣ нибудь, гдѣ ея удерживали силой или хитростью.

Конечно, подобные поступки строго наказываются закономъ, но они не влекутъ за собою смертной казни, которая была постоянно на умѣ у Делафоржа.

Было очевидно, что мнѣніе общественнаго обвинителя сильно разнилось отъ мнѣнія семейства Дюваля.

Между тѣмъ дѣло подвигалось очень медленно, благодаря несообразнымъ формальностямъ.

Мѣстные журналы также молчали объ этомъ дѣлѣ, такъ какъ знали о немъ слишкомъ мало и не желали напрасно возбуждать любопытство публики.

Что же касается парижскихъ газетъ, то онѣ не знали еще ничего.

Тѣмъ не менѣе, маленькій человѣчекъ, похожій на сову, объѣздилъ всѣ редакціи. Этотъ поступокъ былъ не оффиціальный, а оффиціозный, не было никакихъ угрозъ арестомъ, штрафомъ или предупрежденіемъ, но маленькій человѣчекъ посовѣтовалъ всѣмъ не печатать ничего о дѣлѣ въ замкѣ Трамбль, и такъ какъ тутъ не было ничего политическаго, то всѣ исполнили его совѣтъ.

Тѣмъ не менѣе появились небольшія замѣтки, говорившія неопредѣленнымъ образомъ о пожарѣ, потушенномъ благодаря геройской помощи жандармовъ, не безъ потери для этого уважаемаго корпуса. Но, ни относительно сопротивленія, ни относительно ареста, не было сказано ничего, даже имя де-Ламбаковъ не было произнесено. Журналы, казалось, не знали того о чемъ говорили во всемъ Парижѣ и окрестностяхъ.

IX.
Клубъ путешествующихъ комми.

— Бомъ-ле-Дамъ! Бомъ-ле-Дамъ! Есть ли кто-нибудь въ Бомъ-ле-Дамъ? кричалъ рѣзкимъ голосомъ кондукторъ желѣзной дороги, открывая дверцы тѣхъ вагоновъ, откуда путешественники хотѣли выйти на этой станціи.

— Мы выходимъ въ Бомъ-ле-Дамъ, откройте; хорошо, благодарю васъ.

Это сказано было однимъ изъ пассажировъ втораго класса; высунувшимъ голову изъ окна, чтобы позвать кондуктора.

Это былъ живой брюнетъ, съ широкими плечами, съ блестящими глазами, похожими на глаза сокола и бѣлыми, острыми зубами, которые выступали еще рѣзче отъ густыхъ, черныхъ бакенбардъ, окаймлявшихъ лицо. Его волосы были жестки, черны и обстрижены подъ гребенку. Одѣтъ онъ былъ въ костюмъ моряка изъ синяго сукна, это платье было очень поношено, но вполнѣ опрятно, для дополненія костюма у него были въ ушахъ серебрянныя кольца, цѣпочка на часахъ филигранной, мальтійской работы, а на шеѣ небрежно повязанный, красный фуляровый платокъ.

Человѣкъ знающій сейчасъ же принялъ бы его за капитана небольшой шкуны, или коммерческаго судна изъ Леванта. Самый опытный матросъ согласился бы съ этимъ вполнѣ.

Тѣмъ не менѣе, вглядѣвшись внимательно въ этого моряка, мы можетъ быть нашли бы въ немъ сходство съ человѣкомъ уже извѣстнымъ намъ.

Эти острые зубы необычайно походили на зубы криваго браконьера, который, нѣсколько недѣль тому назадъ, продавалъ краденнаго фазана Роберту де-Ламбаку, на мосту въ Сенъ-Жанъ-ле-Винь; эти смѣлые глаза, невольно заставлявшіе опускаться тѣ, со взглядомъ которыхъ они встрѣчались, были очень похожи на глаза Жозефа Мореля, лучшаго изъ агентовъ, которые онъ имѣлъ обыкновеніе скрывать подъ очками разныхъ цвѣтовъ.

Капитанъ корабля былъ дѣйствительно никто иной, какъ Морель, посланный по особенному порученію. У него былъ съ собою многочисленный багажъ, состоявшій изъ трехъ чемодановъ и мѣшка.

Его спутникъ, такъ какъ онъ былъ не одинъ, былъ гораздо менѣе обремѣненъ подобными заботами: это былъ высокій малый, цвѣтущаго здоровья, чисто одѣтый, въ англійской шапкѣ на головѣ и съ пледомъ подъ-мышкой. Большая записная книжка съ серебрянными застежками, торчала изъ передняго кармана его жакетки, это было нѣчто въ родѣ книжки съ обращиками, какія возятъ съ собой обыкновенно путешествующіе комми. Все въ его наружности указывало на коммерсанта, начиная отъ сѣдыхъ волосъ и бакенбардъ, и платья сѣраго цвѣта, и кончая сапогами съ двойными подошвами.

Несмотря на все это, я полагаю, что путешественникъ былъ никто другой, какъ Байе.

— Теперь вы должны быть моимъ рулевымъ, вы вѣрно уже не разъ крейсировали въ этихъ моряхъ и навѣрно знаете самыя маленькія бухточки! сказалъ Морель, пріостанавливаясь, чтобы закурить сигару, какъ только они вошли въ багажную залу.

— Здѣсь ужасно холодно, прибавилъ онъ, закутываясь. Честное слово моряка, меня дрожь пробираетъ.

Люди, переносившіе багажъ путешественниковъ въ диллижансъ гостинницы Колокола, дѣлали другъ другу довольные знаки.

Путешественники очень рѣдки въ Бомъ-ле-Дамѣ и вдругъ на счастье явился морякъ, съ такимъ обильнымъ багажемъ и вдобавокъ заплатившій за него такъ хорошо.

— Ну, капитанъ, вы произвели бы фуроръ на сценѣ, сказалъ Байе Морелю, пока они ѣхали въ диллижансѣ, по плохой дорогѣ, глядя на васъ всякій поклянется, что вы настоящій морской волкъ.

Улыбка Мореля была печальнѣе чѣмъ обыкновенно, когда льстили его ловкости.

— Другъ мой, увѣряю васъ, что въ эту минуту я не играю роли, то-есть я хочу сказать, что я вполнѣ и легко вхожу въ роль. Я родился на берегу Средиземнаго моря и всегда мечталъ… Но ба! къ чему надоѣдать вамъ моими желаніями?

И онъ снова погрузился въ печальное молчаніе.

— Господа выйдутъ въ Колоколѣ? сказалъ лакей гостинницы, отворяя дверцы омнибуса.

Въ знакъ согласія путешественники вышли и ихъ багажъ сняли.

— Господа, угодно вамъ войти въ кафе или въ залу путешествующихъ коммерсантовъ? вкрадчиво спросилъ лакей, размахивая салфеткой.

Толстый господинъ былъ по его мнѣнію несомнѣнно коммерсантъ, но другой казался загадкой, которую было трудно разрѣшить.

Между тѣмъ Байе, имя котораго на этотъ разъ было Самсонъ изъ Гавра, немедленно рѣшилъ въ пользу залы коммерсантовъ, но лакей былъ все-таки въ нерѣшимости и подойдя къ двери залы конфиденціально повернулся къ Байе.

— Извините, сударь, сказалъ онъ, но развѣ вашъ товарищъ также путешествуетъ для блага коммерціи? Такъ какъ въ противномъ случаѣ, какъ это иногда бываетъ, надо просить у этихъ господъ позволенія ввести его въ залу. Это чисто одна формальность.

Байе или лучше сказать г. Самсонъ изъ Гавра началъ смѣятся во все горло.

— Капитанъ, сказалъ онъ своему спутнику, поручавшему свои чемоданы несшему ихъ человѣку, этотъ человѣкъ хочетъ знать коммерсантъ вы или нѣтъ! Ну, мой милый, впускайте насъ, такъ какъ мой спутникъ ведетъ въ своемъ родѣ еще большую торговлю, чѣмъ я.

Вскорѣ послѣ этого, они очутились въ залѣ господъ путешествующихъ комми.

Въ каминѣ горѣлъ большой огонь, а газъ ярко освѣщалъ комнату. Лакей сейчасъ же получилъ приказаніе приготовить имъ какъ можно скорѣе очень существенный ужинъ.

Въ залѣ кромѣ пріѣзжихъ было всего трое или четверо.

Это были богатые купцы съ запада, изъ Рубэ и Валансьень, или южные купцы, продавцы масла, одинъ былъ чистокровный парижанинъ, бьющій на эффектъ, говорящій о лошадяхъ, театрахъ и женщинахъ, языкъ котораго былъ также аффектированъ, какъ и забавенъ.

— Жаръ въ этотъ день былъ удушливый, говорилъ онъ, стоя спиною къ камину и продолжая начатый разсказъ, температура положительно африканская, толпа была также велика, какъ въ день казни на площади Ла-Рокетъ. Главная привлекательность этого праздника состояла въ нѣкотораго рода соперничествѣ между Анной де-Гранвелль, и графиней Маргаритой де-Монторни.

Въ эту минуту прибытіе Самсона и его спутника на мгновеніе естественно прервало краснорѣчіе оратора, который съ досадой началъ мѣшать въ каминѣ, но его гнѣвъ быстро смягчился, при видѣ молчаливаго вниманія путешественниковъ къ его словамъ, въ особенности же имя Маргариты де-Монторни произвело на нихъ магическое впечатлѣніе.

Увидя производимое его словами впечатлѣніе, ораторъ продолжалъ разсказъ не заставляя себя просить.

— Какъ я уже говорилъ вамъ сейчасъ, господа, этотъ базаръ въ пользу бѣдныхъ Безансона, имѣлъ громадный успѣхъ. Залы префектуры были набиты народомъ, но жаръ былъ невыносимый. Я видѣлъ множество дамъ падавшихъ въ обморокъ, я со своей стороны помогъ вынести пять или шесть, (по всей вѣроятности предлогомъ для этой лжи былъ обморокъ бѣдной Луизы), но несмотря на это молодая графиня де-Монторни выдержала до конца, смѣясь со щеголями, толпившимися около ея прилавка и не обращая никакого вниманія на жаръ, точно она была саламандрой.

Нѣтъ сомнѣнія, что она провела часть своей жизни въ жаркихъ странахъ, такъ какъ я не знаю извѣстно ли вамъ, что графиня де-Монторни была пѣвицей, она положительно пѣла въ концертахъ.

— Увѣрены ли вы въ этомъ? спросилъ одинъ путешественникъ изъ Рубэ.

— Увѣренъ ли я? Конечно. Отецъ Маргариты, графъ де-Монторни, прогналъ ее отъ себя въ то время какъ разошелся съ женой, поэтому ей пришлось пріобрѣтать самой средства къ жизни. Въ настоящее время у нея громадное состояніе. Я знаю о ней многое отъ одного моего дяди, который живетъ въ окрестностяхъ и у котораго я прожилъ нѣсколько дней въ прошломъ ноябрѣ… но я вижу господа, что я одинъ завладѣлъ каминомъ и мѣшаю вамъ такимъ образомъ грѣться, пожалуйста, простите мою разсѣянность, и чтобы отблагодарить за лестное вниманіе къ разсказу, онъ предложилъ мѣсто у огня.

— Тысячу разъ благодарю васъ, сказалъ Самсонъ, но намъ и здѣсь очень хорошо, правда что погода не особенно то теплая, но, скажите, я совсѣмъ не знаю этой мѣстности, можно ли надѣяться, что дѣла пойдутъ хорошо?

Этотъ неожиданйый вопросъ могъ вызвать лишь одинъ отвѣтъ.

— Спросите у золотоискателя, отыскивающаго золотую жилу, какъ идетъ его работа; каковъ будетъ его отвѣтъ? Скажетъ ли онъ вамъ что онъ такое открылъ? Скажетъ ли вамъ торговецъ, много ли онъ получилъ барыша? Скажетъ ли нищій другому, гдѣ больше всего подаютъ?

Нѣтъ! тысячу разъ нѣтъ! Поэтому со стороны пріѣхавшаго было очень наивно желать получить необходимыя свѣдѣнія отъ своихъ конкурентовъ, уже успѣвшихъ завладѣть довѣріемъ публики.

— Дѣла идутъ очень плохо, сказалъ одинъ.

— Времена пришли тяжелыя, прибавилъ другой, просто совсѣмъ сидишь безъ дѣла.

— Это чисто проклятое мѣсто, гдѣ человѣкъ даромъ тратитъ время и деньги, вскричалъ третій.

— Вы не торгуете ли стальными вещами? спросилъ одинъ изъ этихъ любезныхъ джентельменовъ.

— Или пуговицами? сказалъ другой.

— Не продаете ли вы полотно или матеріи? спросили съ легкимъ безпокойствомъ двое остальныхъ.

— Нѣтъ, господа, отвѣчалъ Самсонъ, ничѣмъ изо всего названнаго вами, успокойтесь, я путешествую для совершенно новой вещи, для иностраннаго товара; въ настоящую минуту я не прибавлю ничего больше, но даю вамъ слово, что мой товаръ не будетъ вамъ помѣхой. Если вы застанете меня старающимся отнять у васъ хоть одного изъ вашихъ кліентовъ, то я позволяю вамъ заставить меня провезти одинъ изъ вашихъ кабріолетовъ или прослушать два раза подрядъ обѣдню.

Эта шутка была встрѣчена всеобщимъ смѣхомъ и этой минутой Самсонъ воспользовался чтобы представить обществу своего друга капитана Ларамюру, изъ купеческаго флота, который намѣревался устроить, если возможно, во всѣхъ большихъ городахъ Франціи депо алжирскихъ продуктовъ, которые онъ могъ покупать очень выгодно, благодаря своему знанію сѣвера Африки, а слѣдовательно съ вѣрными шансами на успѣхъ.

Капитанъ очень скоро овладѣлъ разговоромъ и пересыпая свою рѣчь морскими выраженіями и преувеличенными жестами, благодарилъ за любезный пріемъ.

Онъ говорилъ что ему крайне нравится эта мѣстность, что женщины, которыхъ онъ видѣлъ мелькомъ, показались ему хорошенькими, что единственно ему не понравилась температура. Но это ничего не значило. Стаканъ теплаго грога или пунша все поправитъ.

— Кстати, о пуншѣ, прибавилъ онъ, не позволите ли вы мнѣ господа имѣть честь предложить вамъ пунша?

— Отчего же, сдѣлайте одолженіе.

— Очень радъ! Эй, человѣкъ, пуншу съ ромомъ.

Принеся пуншу, лакей объявилъ что въ гостинницу пріѣхалъ новый путешественникъ и такъ какъ въ кафе огонь былъ уже погашенъ, то онъ надѣялся, что его примутъ въ залу путешествующихъ коммерсантовъ.

На эту просьбу отвѣчали любезнымъ согласіемъ и новый путешественникъ былъ введенъ въ святилище аристократіи тафты и мериносовъ.

Новопріѣзжій былъ человѣкъ съ жидкими бакенбардами и съ лицемъ оживленнымъ холоднымъ воздухомъ и нѣсколькими стаканами бургундскаго.

Это былъ никто иной, какъ Бенедиктъ Симоне, нотаріусъ барона де-Рошбейръ.

X.
Мэтръ Симоне.

Ничто не могло съ перваго взгляда показаться болѣе естественнымъ, какъ появленіе г. Симоне въ гостинницѣ Колокола, въ эту холодную и сырую ночь въ концѣ января, если уже путешествующіе коммерсанты, до сихъ поръ неизвѣстные въ этой странѣ, явились сюда.

Мэтръ Симоне, нотаріусъ, имѣлъ дядю, богатаго фермера, который отдалъ по очень маленькой цѣнѣ, громадныя земли по контракту, до срока, котораго оставалось еще пятнадцать лѣтъ.

Г. Симоне имѣлъ обыкновеніе обѣдать три или четыре раза въ годъ у этого дяди. Ренарденъ, это было его имя, былъ относительно богаче, — чѣмъ всѣ окрестные дворяне, такъ отъ однихъ своихъ огородовъ онъ получаетъ отъ двадцати пяти до тридцати тысячъ франковъ въ годъ.

Онъ былъ холостякъ и сильно любилъ выпить, а въ это время любилъ разсказывать длинныя исторіи о своихъ подвигахъ въ національной гвардіи, такъ что племяннику приходилось выбираться отъ него всегда очень поздно.

Диллижансъ, въ которомъ Симоне могъ доѣхать почти до самаго дома, уже часъ какъ уѣхалъ и нотаріусъ былъ вынужденъ искать на ночь пріюта въ гостиницѣ Колокола, какъ это съ нимъ часто случалось въ подобныхъ случаяхъ.

Такъ какъ кафе было пусто и газъ въ немъ также погашенъ, какъ и огонь, то г. Симоне оставалась только единственная возможность согрѣться, это быть принятымъ въ клубъ путешествующихъ комми. До сихъ поръ ничего не могло быть естественнѣе, но на этотъ разъ ему выпала честь находиться въ обществѣ двухъ человѣкъ, оффиціозно путешествовавшихъ для г. префекта полиціи.

Другимъ послѣдствіемъ появленія г. Симоне въ этомъ салонѣ была его встрѣча съ Флавиньолемъ, комми-парижаниномъ, прекраснымъ ораторомъ.

Увидя фигуру Симоне, парижанинъ сдѣлалъ гримасу.

— Какъ ваше здоровье? угрюмо сказалъ онъ, такъ какъ богачъ Ренарденъ былъ также и ему дядя.

Оба кузена отъ души ненавидѣли другъ друга. Они знали что каждый разсчитывалъ на наслѣдство старика и взаимно обвиняли другъ друга въ желаніи пріобрѣсти исключительное расположеніе дядюшки.

Судя по ихъ встрѣчѣ, видно было что они угадывали взаимныя чувства. Тѣмъ не менѣе они все-таки принуждены были соблюдать относительно другъ друга нѣкоторую вѣжливость и такъ какъ Флавиньоль спросилъ о здоровьи дядюшки, то остальные поняли, что приняли родственника одного изъ членовъ своей корпораціи.

Тогда было рѣшено принять его хорошенько и единогласно было рѣшено, что Симоне будетъ въ этотъ вечеръ по крайней мѣрѣ почетнымъ членомъ клуба. Поэтому съ нимъ обошлись крайне любезно, затѣмъ пригласили принять участіе въ истребленіи пунша, предложеннаго капитаномъ Ларамюрой.

Общество было очень весело, но, ораторствовалъ больше всѣхъ капитанъ Ларамюра, поражая своей новизной и своими неистощимыми разсказами, шутками и анекдотами.

— Онъ также занимателенъ, какъ театральная пьеса, сказалъ одинъ изъ путешественниковъ по части пуговицъ.

Мало по малу завязался однако разговоръ между кузенами врагами, который впрочемъ сильно напоминалъ пѣтушій бой, между тѣмъ ихъ споръ заключался въ томъ, кто лучше знаетъ исторію Маргариты де-Монторни. Г. Самсонъ и его другъ Морель приняли чрезвычайное участіе въ этомъ спорѣ.

— Я говорю что она была пѣвицей или чѣмъ-то въ этомъ родѣ, говорилъ Флавиньоль, у нея не было бы ни гроша, еслибы передъ смертью графъ не измѣнилъ завѣщанія.

— Ба! ба! какія глупости! вскричалъ нотаріусъ барона де-Рошбейръ со спокойнымъ превосходствомъ. Я могу похвастаться, что по моему положенію въ семействѣ знаю достаточно, чтобы не попасться на эти бабьи розсказни.

— Если это бабьи разсказни, то скажите это дядѣ Ренардену, отъ котораго я знаю эти подробности.

— Пари держу, что вы не повторите этого при немъ, возразилъ кузенъ.

Слово за слово и споръ рисковалъ превратиться въ рукопашный бой, еслибы только присутствующіе не вмѣшались и не предписали ограничиться чисто моральнымъ поединкомъ.

Тѣмъ не менѣе Симоне, постоянно снова возвращался къ предмету спора. Онъ не только не хотѣлъ согласиться со словами Флавиньоля, говорившаго что графиня Маргарита выйдетъ за своего кузена, барона Рауля де-Рошбейръ, но далъ понять, что одинъ могъ бы освятить тайну, которая казалось окружала существованіе наслѣдницы графа де-Монторни, но въ этомъ отношеніи онъ ограничился простыми намеками и отказался объяснить смыслъ своихъ словъ.

Пуншъ между тѣмъ все уменьшался въ мискѣ и было приказано подать вторую порцію. Было уже поздно и заспанный лакей каждыя десять минутъ зѣвая отворялъ дверь, надѣясь такимъ образомъ сообщить и другимъ свое желаніе уснуть.

Около полуночи собесѣдники начали однако дремать и рѣшили что пора отправиться на покой. Одинъ за однимъ начали они удаляться взявъ свои свѣчи.

Послѣдними остались двое кузеновъ — враговъ и двое господъ изъ Іерусалимской улицы.

Капитанъ былъ очаровательно веселъ, онъ вынулъ изъ своихъ глубокихъ кармановъ коралловыя вещи, какія носятъ арабскія женщины въ видѣ амулетовъ, различныя монеты, потомъ рѣдкія и необыкновенныя вышивки золотомъ, онъ пѣлъ мнимыя маврскія пѣсни, которыя во всякомъ случаѣ были очень веселы и оживлены.

Капитанъ Ларамюра поѣлъ съ очень хорошимъ аппетитомъ, его ужинъ состоялъ изъ холоднаго ростбифа, окорока и холоднаго же цыпленка. Что касается пунша, то хотя онъ казалось и пилъ его безпрестанно, тѣмъ не менѣе онъ не выпилъ и четверти того, что выпилъ самый трезвый изъ всей компаніи. Когда человѣкъ имѣетъ возбужденный видъ, размахиваетъ стаканомъ, поетъ пѣсни, то очень трудно сказать дѣйствительно ли онъ выпилъ или только притворяется.

Что касается г. Самсона изъ Гавра, то онъ зѣвалъ во весь ротъ и поминутно потягивался.

— Ларамюра, сказалъ онъ, я положительно разбитъ отъ усталости, а завтра мнѣ надо рано встать. Я съ вами прощусь, другъ мой.

Говоря это онъ всталъ, а его примѣру послѣдовалъ также г. Флавиньоль, который вспомнилъ что ему надо встать рано утромъ, но капитанъ, почувствовавшій неожиданную слабость къ нотаріусу, не хотѣлъ и слышать разстаться съ нимъ, прежде чѣмъ они кончатъ пуншъ.

Пуншу было еще очень много, а время не такое позднее.

— Къ чему ложиться такъ рано? сказалъ капитанъ.

Самсонъ и Флавиньоль отказались остаться долѣе и взявъ свои свѣчи ушли спать.

Что касается нотаріуса, то никогда впослѣдствіи онъ не могъ припомнить до какой степени былъ онъ въ этотъ вечеръ откровененъ съ капитаномъ. Отъ природы онъ былъ не особенно довѣрчивъ и только вѣроятно благодаря бургундскому дяди, подкрѣпленному пуншемъ, языкъ его разболтался не въ мѣру.

Впрочемъ, обыкновенно, пьяный сохраняетъ смутное сознаніе того, что онъ долженъ и чего не долженъ говорить и, не будь между кузенами завистливаго соперничества, почтенный нотаріусъ безъ сомнѣнія устоялъ бы противъ желанія доказать до какой степени онъ посвященъ въ дѣла семейства де-Рошбейръ; какъ бы то ни было, но оставшись наединѣ съ капитаномъ онъ скоро началъ говорить съ нимъ какъ съ братомъ или съ самимъ собою.

— Этотъ Флавиньоль, говорилъ онъ, пустой хвастунъ, идіотъ и больше ничего.

Таковъ былъ аттестатъ нотаріуса своему кузену, но его языкъ заплетался и онъ говорилъ едва понятно. Минуту спустя онъ уже объяснялъ капитану низкія средства, которыя употреблялъ его кузенъ, чтобы пріобрѣсти себѣ наслѣдство дяди Репардена и ко всему этому онъ примѣшивалъ имя Маргариты де-Монторни, говоря что Флавиньоль не знаетъ ея и не знаетъ о ней ровно ничего, тогда какъ онъ, Симоне, могъ бы, еслибы хотѣлъ, многое поразсказать.

И такъ какъ онъ считалъ капитана славнымъ малымъ, то и хотѣлъ разсказать ему все то, что зналъ по этому поводу.

— Что же насается воспитанія Маргариты, продолжалъ онъ, то тутъ не было ровно никакой тайны, ея отецъ щедро платилъ за ея содержаніе въ одномъ монастырѣ, изъ котораго она вышла только по его настоятельному требованію передъ смертью. Тѣмъ не менѣе, я долженъ сказать, что въ поведеніи молодой дѣвушки есть что то странное, она ни мало не походитъ на другихъ молодыхъ дѣвушекъ, она не кокетка, но никто никогда не могъ опредѣлить ея характера. Ея молодыя родственницы посѣщаютъ бѣдныхъ помогая имъ и утѣшая ихъ, а иногда и браня, если тѣ поступаютъ дурно, но молодая графиня никогда не выслушиваетъ жалобъ несчастныхъ, она очень мало заботится о ихъ болѣзняхъ и несчастіяхъ, такъ что, несмотря на ея щедрость и даже именно по милости этой неумѣренной щедрости, она дѣлаетъ болѣе зла чѣмъ добра, такъ какъ соритъ деньги какъ попало, безъ счета, не заботясь на что онѣ будутъ употреблены. Повѣрите ли, капитанъ, сказалъ онъ качаясь, одинъ разъ она дала три тысячи негодяю и пьяницѣ, нѣкоему Анатолю Мартену, лѣсничему, и онъ хвастается, что можетъ, если захочетъ, получить отъ нея еще столько же.

Говоря это нотаріусъ старался наполнить свой стаканъ, но рука его такъ дрожала, что онъ только проливалъ вино на полъ.

Видя это, капитанъ поспѣшилъ помочь ему.

— Какъ! вскричалъ онъ между тѣмъ, она дала три тысячи франковъ лѣсничему! но это восточная щедрость! какая удивительная женщина! Она бросаетъ золото какъ орѣхи.

Но Симоне отвѣчалъ на его восклицанія только многозначительнымъ подмигиваньемъ, означавшимъ что одно его слово разрушитъ все очарованіе. Среди икоты, онъ даже объявилъ наконецъ, что этотъ подарокъ Мартену былъ врученъ совсѣмъ не отъ щедрости, а просто былъ средствомъ пріобрѣсти его молчаніе, такъ какъ между ними была тайна.

Онъ разсказалъ также, что графиня часто требовала отъ своихъ опекуновъ значительныя суммы денегъ, къ большому неудовольствію барона де Рошбейра, онъ не скрылъ также своей встрѣчи съ Маргаритой у стараго платана, въ тотъ день когда шелъ такой страшный снѣгъ и разсказалъ какъ наблюдалъ за ней, когда, не зная о его присутствіи, молодая графиня сбросила свою обычную маску, показавъ свое настоящее лицо.

Но съ этой минуты нотаріусу начало казаться, что передъ нимъ два капитана Ларамюры, двѣ миски съ пуншемъ и множество стакановъ. Вскорѣ капитану надо было, при помощи лакея, взять и отнести нотаріуса въ его комнату.

Въ то время какъ Ларамюра, напѣвая, шелъ къ себѣ въ комнату, одна дверь тихонько отворилась и въ ней показалась голова г. Самсона изъ Гавра.

— Ну что, капитанъ, сказалъ онъ, ничего новаго?

— Напротивъ, я полагаю что есть новое, дорогой товарищъ, я узналъ кое-что, будь увѣренъ что птичка попадется въ клѣтку. Спокойной ночи и пріятныхъ сновидѣній.

XI.
Разнощикъ.

— Бѣгство еще возможно, да, я могу еще спастись прежде чѣмъ гроза разразится, и сохранить такимъ образомъ жизнь и свободу. Однако его конецъ долженъ былъ бы быть для меня урокомъ, онъ былъ человѣкъ рѣшительный и упрямо шелъ къ цѣли, а между тѣмъ онъ умеръ; умеръ! А моя жизнь долго ли еще продлится?

Это была положительная дурная привычка громко говорить сама собой.

Маргарита де-Монторни очень рѣдко позволяла себѣ предаваться своей наклонности къ монологамъ. Это было для нея большей радостью, такъ какъ тогда она чувствовала себя не столь одинокой.

Облокотясь о туалетъ и глядясь въ зеркало, она приготовлялась для своей ежедневной прогулки.

Какъ только горничная ушла, она осторожно вынула изъ маленькаго бюро журналъ, спрятанный вмѣстѣ съ дубовой шкатулкой, которую она поставила въ бюро въ тотъ день, когда нашла портретъ, который постаралась спрятать.

Этотъ журналъ, никѣмъ незамѣченный, исчезъ со стола изъ общества другихъ газетъ и теперь Маргарита въ двадцатый разъ перечитывала статью, поразившую ее.

Это была выписка изъ одной парижской газеты, дававшая довольно достовѣрное описаніе нападенія на замокъ Трамбль и его послѣдствій. Никто не въ состояніи заставить замолчать прессу.

Нѣкоторыя газеты ничего не говорили, но малая пресса разсказала трагическое событіе. Аттака была тщательно описана и хотя причины ея не указаны но всѣ имена выписаны въ точности. Въ перепечаткѣ имена были перевраны, такъ что де-Ламбакъ превращенъ въ де-Лампрака, но описаніе мѣстности было настолько точно, что нельзя было обмануться.

Вотъ какова была статья, которую Маргарита не уставала читать.

— Я могла бы бѣжать, говорила она себѣ.

И ея прелестное личико дѣлалось серьезно и задумчиво, какъ лицо молодой дѣвушки услышавшей первое слово любви.

— Я могла бы бѣжать! у меня есть деньги, молодость, здоровье, у меня есть умъ и воля! Въ настоящее время у меня есть у одного Безансонскаго банкира болѣе тридцати тысячъ франковъ. Значитъ бѣгство возможно. Этого достаточно чтобы пріѣхавъ въ Мельбурнъ или Нью-Іоркъ не просить милостыни. И если я такимъ образомъ спасусь отъ преслѣдованій правосудія, то передо мною откроется новая жизнь. Новая жизнь! Но это мечта всѣхъ преступниковъ.

О, еслибы можно было скрыться отъ прошедшаго, еслибы можно было начать въ Америкѣ или Австраліи новое существованіе, подъ новымъ именемъ и новыми надеждами. Но нельзя такъ легко превратиться въ новое существо. Что станется со мною среди этой грубой жизни новаго свѣта? Мои бѣдныя деньги растаютъ очень быстро, я сдѣлаюсь игрушкою всѣхъ эксплуататоровъ. Я не умѣю работать, что же придется мнѣ тогда дѣлать? быть гувернанткой или актрисой, можетъ быть мнѣ придется быть женою клоуна или какого-нибудь гнусливаго янки.

Говоря такимъ образомъ, она ходила взадъ и впередъ по комнатѣ, какъ пантера въ клѣткѣ.

Тѣмъ не менѣе ея поступь отличалась какимъ то величіемъ, какой-то легкостью, напоминавшей, скорѣе фею, чѣмъ земное существо.

Никогда гнѣвъ не являлся въ болѣе прелестной формѣ, боязнь никогда не надѣвала болѣе очаровательной маски. Однако не боязнь преобладала въ ней.

— Маргарита, дорогая Маргарита, могу ли я войти?

Говоря такимъ образомъ, Амели де-Рошбейръ во второй разъ стучалась въ дверь.

Лицо Маргариты измѣнилось какъ по волшебству, выраженіе страданія и оскорбленной гордости исчезло, осталась веселая, улыбающаяся дѣвушка, богатая наслѣдница, предметъ всеобщаго восхищенія.

Она открыла дверь, нѣжно обняла кузину и начала упрекать себя за медленность.

— Я заставила васъ идти за мной. Простите меня, дорогая Амели, этого больше никогда не будетъ, я исправлюсь и вамъ не придется въ другой разъ ждать меня.

Ея голосъ былъ такъ страненъ, что смутилъ кузину.

Маргарита привстала на цыпочки, чтобы поцаловать ее въ лобъ.

— Дорогая Амели, сказала она, стали ли бы вы любить меня, еслибы я сдѣлалась бѣдна, еслибы я стала предметомъ всеобщаго презрѣнія, стали ли бы вы, несмотря на все это, любить меня, позволили бы поцѣловать себя?

— Конечно, совершенно увѣренно отвѣчала Амели.

Она глядѣла на кузину большими глазами, спрашивая себя, что могло заставить ее говорить такимъ образомъ.

Амели де-Рошбейръ была воплощенная прямота. Нѣтъ сомнѣнія, что въ первое время, она и ея сестра дѣйствовали подъ вліяніенъ богатства Маргариты и желанія видѣть ее женою Рауля, но мало по малу Амели полюбила это прелестное, своевольное дитя и если она еще не оставляла идеи объ этой свадьбѣ, то конечно деньги не играли уже тутъ болѣе никакой роли. Будь Маргарита бѣдна, Амели по прежнему была бы ея другомъ и рабой, такъ какъ была вполнѣ подъ вліяніемъ этой блестящей и сильной натуры; такія привиллегированныя созданія одинаково очаровываютъ всѣхъ, кто къ нимъ приближается.

Въ то время какъ пони увлекали обѣихъ, весело смѣявшихся и разговаривавшихъ между собою дѣвушекъ, мысли Маргариты были отдѣлены громадной пропастью отъ мыслей ея кузины. Послѣдней было бы трудно понять черныя мысли своей родственницы.

Амели говорила о Раулѣ, что онъ задумчивъ, печаленъ и разсѣянъ, что онъ просилъ возвратиться въ Парижъ къ открытію парламента. Было очевидно, что онъ торопится оставить Монторни и очевидно также, что причиной всего этого была гадкая, маленькая Маргарита.

Гадкая, маленькая Маргарита предавалась въ эту минуту печальнымъ мыслямъ и не отвѣчала, какъ того требовали размышленія ея кузины.

— Рауль не хочетъ на мнѣ жениться, говорила она себѣ, онъ конечно не повторитъ мнѣ предложенія. Онъ самый опасный мой судья. Я вижу подозрѣнія въ его холодности, жестахъ, словахъ. А между тѣмъ, еслибы я хотѣла, онъ любилъ бы меня, и… но онъ правъ, онъ хорошо поступаетъ избѣгая меня; я все дѣлала, чтобы вернуть его и все напрасно. Онъ держится въ отдаленіи. А между тѣмъ на немъ основывался мой единственный шансъ на спасеніе. Будь я его женой, я была бы спасена. Вся пресса защищала бы меня. Жена такого важнаго человѣка не испытала бы той участи, которая ждетъ меня.

Думая такимъ образомъ, она съ улыбкой слушала болтовню своей кузины и щекотала шеи лошадей кончикомъ бича.

Погода была чудесная, несмотря на январь, небо блестѣло точно сафиръ, золотистые лучи солнца оживляли весь пейзажъ.

Маргарита почувствовала себя успокоенной этимъ веселымъ видомъ и невольно говорила себѣ: «это невозможно».

— Нѣтъ, не можетъ быть, чтобы для меня не было мѣста въ этомъ чудномъ свѣтѣ, какъ! весна придетъ, а я буду лежать въ гробу холодная и неподвижная! Нѣтъ, мое сердце возмущается при этой мысли, я слишкомъ молода, чтобы умереть, я не хочу умирать!…

Молодые люди никогда не могутъ безъ печали думать о смерти, для нихъ будущность полна обѣщаній, осуществленія которыхъ онѣ хотятъ дождаться.

Маргарита, чувствуя въ себѣ такъ много жизненной силы, не могла вѣрить смерти. Какъ могла она умереть. Она была такъ молода!

Она не могла предвидѣть, что въ одной изъ залъ обширнаго зданія на Сенѣ, паукъ плелъ паутину, и что этотъ наукъ въ бѣломъ галстукѣ, называвшійся Морисомъ Делафоржемъ и королевскимъ прокуроромъ, заставилъ наблюдать за дѣйствіями прекраспаго ребенка, называвшаго себя Маргаритой де-Монторни.

Ей и въ голову не приходило, что палачъ уже сторожилъ свою жертву.

Можетъ быть этотъ человѣкъ уже зналъ, что произошло въ замкѣ Трамбль, зналъ какой будетъ процессъ и каковъ долженъ быть его результатъ…

Паркъ Монторни былъ громаденъ и когда молодыя дѣвушки снова подъѣхали къ замку, окончивъ прогулку, мужество возвратилось къ Маргаритѣ и ея свободный умъ преодолѣлъ заботы о завтрашнемъ днѣ. Не въ ея характерѣ было быть долго озабоченной. Поэтому она отбросила всякое безпокойство, какъ тяжелую ношу и принялась сама разговаривать съ оживленіемъ.

Амели де-Рошбейръ была очень въ духѣ, она смѣялась восхищаясь своей кузиной и то, чего не могла понять въ ея словахъ, то и казалось ей самымъ глубокимъ и замѣчательнымъ. Она гордилась, думая объ успѣхѣ, который ожидаетъ Маргариту въ свѣтѣ.

Надежда соединить два дома, де-Рошбейръ и де-Монторни не осуществилась, но всѣ были убѣждены, что Маргарита сдѣлаетъ блестящую партію, которая придастъ новый блескъ знаменитому дому, отъ котораго она происходитъ.

Какая пропасть существовала въ это время между мыслями обѣихъ дѣвушекъ.

— О! какъ это странно, Маргарита, посмотрите на этихъ людей, вскричала Амели, когда, почти подъѣхавъ къ рѣшеткѣ, она замѣтила двухъ людей, около кабріолета, стоявшаго подъ дубомъ; у одного изъ разговаривавшихъ въ рукахъ было множество ящиковъ, а нагруженный кабріолетъ доказывалъ что это торговецъ.

Разговаривавшіе были мущина и женщина, и разговоръ былъ такъ интересенъ, что они не замѣчали подъѣзжавшихъ.

Женщина, судя по наружности, очевидно принадлежавшая къ числу прислуги замка, была погружена въ разсматриванье шали съ желтыми разводами и глаза ея сверкали жадностью.

При видѣ экипажа и сидѣвшихъ въ немъ, дѣвушка испуганно вскрикнула и бросилась въ кусты, окружавшіе рѣшетку замка.

Мущина не двинулся съ мѣста. Его лицо было мрачно и загорѣло, точно у цыгана. Въ ушахъ надѣты были серьги и красный фуляръ былъ небрежно повязанъ вокругъ шеи, какъ у моряковъ. Его костюмъ былъ также страненъ, какъ и физіономія, а когда онъ поднялъ шляпу, чтобы поклониться молодымъ дѣвушкамъ, то подъ густыми усами сверкнули бѣлые и острые зубы, какъ зубы волка.

Экипажъ проѣхалъ.

— Какая странная наружность у этого человѣка, сказала Амели де-Рошбейръ. Это вѣроятно какой-нибудь разнощикъ, который хочетъ вытянуть за тряпки всѣ экономіи прислуги. Хотѣла бы я знать имя той, которая съ нимъ стояла, чтобы сказать Шанонъ, что я видѣла какъ она пряталась, а значитъ дѣлала что-нибудь дурное. Не показалось ли вамъ, что это была Жанна?

— Я не знаю, кто эта Жанна, отвѣчала Маргарита, не зная сама что говоритъ, такъ какъ видъ этого незнакомца съ мрачнымъ лицомъ снова возбудилъ въ ней мрачныя предчувствія, преслѣдовавшія ее.

Больше объ этомъ ничего не было говорено.

Очень можетъ быть, что Маргарита болѣе заинтересовалась бы тѣмъ, кто эта служанка, еслибы ей сказали, что эта Жанна была дочерью Анатоли Мартена, лѣсничаго де-Рошбейровъ, того самаго, который сдѣлался сообщникомъ и орудіемъ Маргариты де-Монторни.

XII.

— Ахъ, еслибы отецъ зналъ, онъ убилъ бы меня, говорила хорошенькая, черноволосая дѣвушка, въ шляпѣ съ цвѣтами и яркими перьями, очень не по вкусу почтенной Манонъ.

Жанна Мартенъ была маленькая кокетка съ блестящими глазами, любившая наряжаться, но она очень боялась быть отпущенной изъ замка и снова взяться за грубую работу, которой она занималась съ самаго дѣтства, но больше всего на свѣтѣ, она боялась грубости своего отца.

— Отецъ убилъ бы меня, еслибы узналъ это, повторила она.

Но не смотря на это, она продолжала вертѣться вокругъ кабріолета, какъ пчела вокругъ пчельника. Она не въ состояніи была оторваться отъ этихъ украшеній.

Какъ только экипажъ скрылся, она снова вышла изъ кустовъ и мучимая алчностью, со сверкающими глазами кружилась вокругъ восхищавшихъ ее вещей.

— Чортъ возьми! подумалъ капитанъ Ларамюра, иначе сказать Жозефъ Морель, агентъ тайной полиціи, слѣдя глазами за направленіемъ, принятымъ экипажемъ, я не думалъ что охочусь за такой рѣдкой дичью! Она навѣрно не изъ мяса и костей, какъ всѣ мы. Это очаровательная волшебница! Я понимаю, что человѣкъ можетъ отдать свою жизнь и надежды за одну улыбку подобной женщины. Ну, изъ чего только сдѣланы здѣшніе мущины, что около нея нѣтъ ни мужа, ни влюбленнаго, чтобы поддержать въ тяжелую минуту, которая скоро наступитъ для нея. Когда наши взгляды встрѣтились, я видѣлъ какъ она вздрогнула. Это не моя вина, но она поняла, что мое присутствіе не предвѣщаетъ для нея ничего хорошаго. Это продолжалось только одну секунду и лицо ея снова приняло свое равнодушное выраженіе, а взглядъ былъ гордъ и холоденъ. У этого ребенка мужество льва и я не такъ глупъ, чтобы считать ее уже побѣжденной.

Что-то въ родѣ боязни прокралось въ душу агента, такъ какъ жертва могла еще ускользнуть отъ него. Ему поручали аресты многихъ важныхъ преступниковъ и онъ научился презирать хвастливый порокъ, но никогда еще существо, надъ которымъ тяготѣли такія ужасныя преступленія, не являлось ему съ лицомъ Маргариты; было мгновеніе, когда у него даже мелькнуло сомнѣніе въ ея виновности и онъ смутился при мысли, что подозрѣнія, падавшія на нее, могли быть несправедливы, но нѣтъ, доказательства были къ несчастію слишкомъ неоспоримы.

— Послушайте, если вы не занимаетесь мною, то я уйду домой, очень можетъ быть, что я и такъ теперь уже потеряла мѣсто въ замкѣ, такъ по крайней мѣрѣ я не хочу подвергаться чему нибудь еще хуже.

Съ такими словами Жанна обратилась къ разнощику и въ эту минуту ей больше хотѣлось плакать, чѣмъ смѣяться.

Капитанъ Ларамюра снялъ шляпу и повернулся къ дѣвушкѣ.

— Простите, сударыня, нашъ разговоръ прекращался лишь на мгновеніе, если вы желаете еще посмотрѣть эту шаль или эту накидку, вышитую золотомъ, я соглашусь…

— Вы хорошо знаете, что у меня нѣтъ средствъ пріобрѣсти все это, такъ, какъ не имѣете обыкновенія продавать въ кредитъ, какъ это дѣлаютъ въ магазинахъ, рѣзко отвѣчала дѣвушка, поэтому я не понимаю къ чему мнѣ послужило бы смотрѣть дольше на всѣ эти прекрасныя вещи, которыя въ другомъ мѣстѣ я могу имѣть за полцѣны.

Капитанъ отвѣчалъ на это только пожавъ плечами.

Онъ снова сложилъ всѣ свои свертки, но дѣлалъ это такъ неловко, что только еще болѣе показывалъ разноцвѣтныя матеріи, заключенныя въ нихъ, затѣмъ настала очередь драгоцѣнностей, серебро и золото появилось передъ ослѣплепными глазами Жанны. Не будучи въ состояніи сопротивляться болѣе, она закрыла лицо руками и заплакала.

— Стыдно соблазнять такую дѣвушку, какъ я и предлагать маѣ подобный торгъ, сказала она. Однако я хотѣла бы имѣть такую шаль, чтобы надѣвать ее по воскресеньямъ, во первыхъ, потому что она желтая, а Жюль всегда мнѣ говоритъ, что желтый цвѣтъ идетъ ко мнѣ больше всего.

Молодая служанка остановилась, поднявъ голову и ожидая комплимента, такъ какъ ей пришло на умъ, что при помощи кокетства она можетъ добиться отсрочки уплаты. Глаза ея засверкали, а розовыя губки сложились въ улыбку, которая должна была покорить этого страннаго купца; но капиталъ Ларамюра былъ застрахованъ противъ такихъ нападеній. Онъ зналъ жизнь и понималъ, что въ этомъ случаѣ долженъ остаться непоколебимъ, поэтому онъ ограничился тѣмъ что отвѣчалъ, что желтая шаль отлично шла къ ней и что шаль и драгоцѣнности будутъ ея если только она согласится дать ему въ обмѣнъ медаліонъ о которомъ она говорила, только онъ если обдѣланъ въ настоящій жемчугъ.

— Хорошо, сказала Жанна, мѣняясь въ лицѣ, никто не скажетъ, что я дала вамъ унести назадъ всѣ эти прелести. Я уже сказала вамъ, что было съ этимъ портретомъ, отецъ далъ мнѣ его, но потомъ снова взялъ, угрожая что свернетъ мнѣ шею, если я когда нибудь заговорю о немъ, хотя отецъ любитъ меня больше другихъ, я не хочу возбуждать его гнѣва. Онъ всегда сердится, когда дѣло заходитъ о графинѣ Маргаритѣ, онъ говоритъ что увѣренъ, что она доведетъ его до эшафота, но мнѣ не слѣдовало бы говорить вамъ этого, я никогда не рѣшусь принести вамъ этого портрета.

— Посмотрите какой видъ у этой шали, сказалъ купецъ, драпируя шаль самымъ красивымъ образомъ. Посмотрите и обдумайте хорошенько дѣло, ваша молодая графиня бросаетъ портретъ въ дупло дерева, вашъ отецъ, человѣкъ очень благоразумный, вынимаетъ его оттуда и завладѣваетъ имъ, что же можетъ быть естественнѣе, затѣмъ оказывается, что портретъ обдѣланъ въ жемчугъ, тѣмъ лучше! Г. Мартенъ, вашъ отецъ, даетъ вамъ этотъ портретъ и онъ дѣлается скорѣе вашей собственностью, чѣмъ его. Вашъ отецъ почему то не хочетъ отдать его за деньги, но вѣдь это глупо.

Вы такъ благоразумны, что можете понять насколько для васъ пріятнѣе обмѣнить этотъ медальонъ на золотую брошь, фабрики Бобишона въ Парижѣ или на шелковую ліонскую матерію моднаго цвѣта, блестящую и мягкую или на индѣйскую шаль, какая годилась бы для султанши.

— Я хочу, я хочу все это! вы получите портретъ; пусть отецъ свернетъ мнѣ шею, но у меня будутъ всѣ эти вещи, сказала молодая дѣвушка, послѣ минутнаго соображенія.

Она наконецъ рѣшилась. Чтобы получить сокровища, которыя показывали ея ослѣпленнымъ глазамъ, она готова была подвергнуться всѣмъ физическимъ непріятностямъ, что же касается нравственныхъ, то онѣ гораздо меньше трогали ее.

Она назначила ему свиданіе въ сѣверной части парка, гдѣ обѣщалась отдать медальонъ и получить предметы роскоши, которые сводили ее съ ума.

— Но и прибавлю еще одно условіе къ торгу, моя красавица, сказалъ капитанъ, ты должна поцѣловать меня.

Поцѣлуй былъ данъ, но капитанъ принялъ его съ холодностью, точно исполнялъ обязанность, а когда Жанна Мартенъ исчезла въ кустахъ, то онъ почувствовалъ почти облегченіе.

— Иди, достойная дочь твоего отца, прошепталъ онъ, оставшись одинъ, хорошо если твои желанія преодолѣютъ твою слабость, послѣ этого онъ подобралъ вожжи и поѣхалъ на мѣсто свиданія съ Байе.

Черезъ двадцать минутъ кабріолетъ капитана остановился передъ кабачкомъ въ Орнанѣ. Этотъ кабачекъ былъ очень печальнымъ мѣстомъ развлеченія, вывѣска исчезла или можетъ быть ея никогда не существовало, даже не было видно обычныхъ красныхъ занавѣсокъ, которые всегда висятъ въ такихъ мѣстахъ на окнахъ.

Однако хозяинъ, Альбертъ Гильо, не былъ бѣднымъ человѣкомъ: Онъ торговалъ пивомъ и виномъ и въ его общей залѣ употреблялось почтенное количество этихъ обоихъ напитковъ, которые, надо сказать правду, были можетъ быть немного прозрачнѣе, чѣмъ когда выходили изъ бочки.

Альбертъ Гильо находилъ въ этомъ выгоду, а его кліенты были довольны.

— Эй! пошлите сюда кого нибудь взять лошадь и дать ей корму и воды. Здравствуйте, хозяинъ, послѣ сдѣланной мною дороги, я хотѣлъ бы немного освѣжиться вашимъ пивомъ, сказалъ капитанъ-купецъ хозяину, съ удивленіемъ глядѣвшему на пріѣзжаго, такъ какъ вообще посѣтители были рѣдки въ этой маленькой деревушкѣ.

Оглядѣвъ загорѣлое лицо путешественника, онъ нисколько не сталъ о немъ лучшаго мнѣнія и продолжалъ курить трубку, стоя на порогѣ двери.

— Сударь, сказалъ онъ наконецъ, наше заведеніе не годится для такихъ людей, какъ вы, у меня нѣтъ конюшни для вашей лошади и овса для нея, единственная комната, которая у меня есть, занята. Вы лучше сдѣлаете, если проѣдете до Кинжея, тутъ всего четыре километра, дорога отличная, за то тамъ есть отличная гостинница Зеленой Собаки.

Не смотря на этотъ отвѣтъ и видя навѣсъ, около котораго стояли двѣ или три копны сѣна, капитанъ направилъ свою лошадь къ этому мѣсту.

— Еслибы я васъ послушалъ, хозяинъ, то я былъ бы самъ настоящей зеленой собакой, сказалъ онъ. Какъ я усталъ, моя лошадь также, а вы отправляете насъ еще дальше! Это неблагоразумно, г. Альбертъ Гильо.

Послѣ этого, полицейскій агентъ, видавшій на своемъ вѣку не мало негодяевъ и читавшій въ ихъ лицахъ, точно въ открытой книгѣ, началъ разсматривать трактирщика такимъ образомъ, что видимо смущалъ его. Послѣдній что-то проворчалъ, потомъ сказалъ что пойдетъ занять овса и черезъ нѣсколько времени принесъ его немного; послѣ этого онъ началъ вымѣщать свою досаду на деревенскихъ мальчикахъ, которыхъ привлекъ кабріолетъ и которые танцовали вокругъ пріѣзжаго и его экипажа.

— Принести вамъ вино сюда или вы хотите войти внутрь? спросилъ Гильо, продолжая съ неудовольствіемъ глядѣть на пріѣзжаго и казалось нисколько не дѣлаяся довольнѣе, такъ какъ всегда боялся что его откроютъ, какъ контрабандиста, онъ боялся штрафа и тюрьмы, а еще болѣе того, что закроютъ его заведеніе. Баронъ де-Рошбейръ могъ однимъ словомъ изгнать его и это наказаніе было тѣмъ ужаснѣе, что было бы вполнѣ заслужено, поэтому онъ боялся всякой новой личности. Не смотря на его приличную наружность, онъ сильно боялся что новопріѣзжій можетъ быть шпіономъ, вотъ почему онъ желалъ бы не впустить его въ домъ.

— Нѣтъ, я не стану пить здѣсь, отвѣчалъ капитанъ, внутри я могу пить гораздо спокойнѣе. Сказавъ это онъ потрепалъ лошадь по шеѣ и поднялся на первую изъ двухъ каменныхъ ступеней, которыя вели въ кабачекъ.

— Я предпочелъ бы совсѣмъ не имѣть васъ своимъ кліентомъ, если вы не хотите, чтобы я подалъ вамъ ваше пиво на чистомъ воздухѣ. Здѣсь очень бѣдное мѣсто, совсѣмъ не подходящее для такихъ людей какъ вы, сказалъ Гильо, становясь поперегъ двери и кромѣ того, сказать по правдѣ, у меня сидитъ тамъ одинъ человѣкъ, одинъ изъ моихъ лучшихъ кліентовъ, который самъ не помнитъ себя, когда выпьетъ и въ такихъ случаяхъ его гораздо лучше оставлять одного, и такъ сударь, сдѣлайте мнѣ одолженіе, не входите.

Въ словахъ трактирщика была доля правды. Одинъ изъ его лучшихъ кліентовъ, который былъ никто иной какъ Анатоль Мартенъ, главный лѣсничій барона де-Рошбейра, дѣйствительно былъ въ это время въ кабачкѣ и выпилъ черезъ чуръ много, а когда онъ выпивалъ больше чѣмъ слѣдуетъ, то имѣлъ привычку разсказывать то, о чемъ по мнѣнію Гильо, лучше было молчать.

Но трактирщикъ не говорилъ, что въ углу общей залы сидитъ еще одинъ посѣтитель, этотъ человѣкъ положилъ бывшій съ нимъ мѣшокъ на стулъ и сдѣлалъ изъ него подушку, потомъ, протянувъ ноги на другой стулъ, объявилъ что у него сильно разболѣлась голова и что прежде чѣмъ продолжать путь онъ долженъ выспаться немного.

Этотъ человѣкъ казался страшно усталымъ; онъ имѣлъ видъ деревенскаго работника и говорилъ съ южнымъ акцентомъ, волоса его были совершенно черны, платье покрыто грязью отъ долгой ходьбы по грязнымъ дорогамъ. Альбертъ Гильо былъ почти по неволѣ принужденъ терпѣть его присутствіе въ кабачкѣ.

— Мой добрый Гильо, такъ кажется ваше имя, я надѣюсь, что вы не станете упорствовать въ вашемъ негостепріимномъ намѣреніи. Чортъ меня возьми, или вы сейчасъ же меня впустите, или же я сейчасъ пойду къ мэру и увѣряю васъ, онъ будетъ очень смѣяться, когда я разскажу, какъ вы впускаете людей въ общественное мѣсто, вы меня понимаете, другъ мой? и надѣюсь, что вамъ освѣжатъ вашу память, относительно обязанностей трактирщика, въ тотъ день когда кромѣ платы за патентъ, васъ еще заставятъ заплатить хорошій штрафъ.

Въ рѣшительную минуту Морель всегда прибѣгалъ къ кодексу и опирался на него. На этотъ разъ его система имѣла обычный успѣхъ, такъ какъ Гильо сейчасъ же спустилъ тонъ и поспѣшно оправился за пивомъ.

Переступивъ черезъ порогъ, Ларамюра машинально снялъ шляпу. Зала имѣла очень печальный видъ и въ одномъ углу лежалъ человѣкъ, крѣпко спавшій или представлявшійся такимъ.

При видѣ его капитанъ одобрительно улыбнулся.

— Браво! подумалъ онъ, онъ могъ толкнуть меня проходя мимо и я не узналъ бы его.

Рядомъ со спавшимъ, сидѣлъ человѣкъ высокаго роста, онъ сидѣлъ облокотись на столъ, заставленный бутылками, трубками и пустыми стаканами, лицо его было закрыто руками. Это былъ человѣкъ съ сильно развитыми мускулами, длинные волосы падали на воротникъ его бархатнаго платья, какъ сѣдая грива, на немъ были надѣты кожанные штиблеты, сапоги на толстыхъ подошвахъ съ гвоздями, а его поношенное охотничье платье было запачкано въ крови. Это былъ Анатоль Мартенъ, онъ рыдалъ, что казалось очень страннымъ въ человѣкѣ его сорта. Но это былъ не первый пьяница, котораго капитанъ видѣлъ рыдающимъ. потому что вино приводило его въ нѣжное настроеніе, поэтому онъ не выразилъ на лицѣ ни любопытства, ни удивленія.

Трактирщикъ принесъ ему пиво, которое онъ сталъ прихлебывать маленькими глотками и сѣлъ очень близко отъ лѣсничаго; но какъ только Гильо вышелъ, не желая выслушивать вещи, которыя ему могло придтись повторить передъ судомъ, въ комнатѣ произошло нѣкоторое измѣненіе.

Работникъ, спавшій въ углу приподнялся, тихонько подошелъ къ столу и обмѣнявшись съ капитаномъ многозначительнымъ взглядомъ, вынулъ изъ кармапа карандашъ и записную книжку.

— Онъ много говорилъ, и я записалъ большую часть его разсказовъ, сказалъ въ полголоса этотъ странный рабочій, голосъ котораго имѣлъ необычайное сходство съ голосомъ Вайо, точно также какъ и г. Самсона изъ Гавра, который въ теченіи нѣсколькихъ дней былъ самымъ усерднымъ членомъ клуба путешествующихъ комми въ гостинницѣ Колокола въ Бомъ-ле-Дамѣ.

— Но шт! продолжалъ незнакомецъ, онъ снова начнетъ говорить.

Оба агента замолчали, прислушиваясь со вниманіемъ къ жалобнымъ стонамъ Анатоли Мартена.

— Ступайте за полиціей, если хотите, сказалъ онъ наконецъ хриплымъ голосомъ, надѣньте кандалы и ведите меня сейчасъ на эшафотъ, одинъ конецъ! Я заслужилъ мою участь, будьте вы всѣ прокляты. Я хочу спасти мою душу освободивъ отъ тяжести, которая давитъ ее.

Говорю вамъ, что я большой грѣшникъ, первый негодяй на свѣтѣ, такъ какъ она наняла меня, чтобы я совершилъ преступленіе; да, это я выстрѣлилъ въ несчастнаго молодаго человѣка и не моя вина, если онъ поправился, но было такъ темно… я выстрѣлилъ въ него изъ обоихъ стволовъ и видѣлъ какъ онъ упалъ, точно заяцъ.

Я думалъ, что убилъ его; какъ объ этомъ могутъ узнать? говорила она. Она хорошо мнѣ заплатила: три тысячи франковъ! а когда эти деньги выйдутъ? Ну, что же, я тогда знаю куда идти, чтобы получить еще, друзья мои, но не спрашивайте имени, имя объясняетъ все, а я не хочу ничего сказать; еслибы я хотѣлъ пойти къ ней, даже сейчасъ, я убѣжденъ, что она не отказала бы мнѣ въ пятистахъ франкахъ, еслибы я спросилъ ихъ у нея. Гдѣ бутылка? Я еще не достаточно выпилъ, дѣти мои. Гдѣ бутылка?

Затѣмъ его мысли приняли другое направленіе и онъ началъ напѣвать пѣсню, которую окончилъ уже со слезами, продолжая обвинять себя и его единственнымъ утѣшеніемъ, говорилъ онъ, было успокоить совѣсть полнымъ признаніемъ, прежде чѣмъ взойти на эшафотъ.

Агенты внимательно слушали безпорядочную болтовню лѣсничаго и по мѣрѣ того, какъ безсвязныя слова произносились имъ, Байе тщательно стенографировалъ ихъ.

Скоро этотъ потокъ словъ вдругъ неожиданно пресѣкся, голова лѣсничаго опустилась на столъ, а тяжелое, прерывистое дыханіе доказывало, что онъ крѣпко заснулъ.

— Пока мы знаемъ достаточно, сказалъ Байе, пряча записную книжку обратно въ карманъ, вы его слышали также хорошо какъ и я, теперь мы знаемъ въ чемъ дѣло. Мы можемъ сегодня же арестовать этого негодяя, но, по моему мнѣнію, лучше подождать. Все это пахнетъ эшафотомъ, но это дикое животное можетъ быть для насъ полезнѣе какъ свидѣтель, чѣмъ какъ подсудимый. Поэтому я полагаю, что для насъ лучше будетъ не спѣшить.

Съ этимъ мнѣніемъ Морель былъ также вполнѣ согласенъ, такъ какъ скоро снова вышелъ изъ кабака вмѣстѣ со своимъ помощникомъ.

XIII.
Тайна открыта.

— Вы сдѣлали великолѣпную вещь, это просто геніально, говорилъ Жозефъ Морель, по прежнему въ своей роли капитана Ларамюры, обращаясь къ Байе, снова превратившемуся въ Самсона изъ Гавра.

Этотъ разговоръ происходилъ въ залѣ клуба путешественниковъ въ Бомъ-ле-Дамѣ.

Было три часа, ни одинъ изъ путешествующихъ ковши еще, не возвращался, оба агента были совершенно одни и яркій огонь въ каминѣ горѣлъ для нихъ однихъ.

Это восклицаніе вырвалъ у Мореля клочекъ смятой печатной бумаги, брошенный на столъ Байе.

— Другъ мой, продолжалъ Морель, вы также счастливы, какъ и умны. Признаюсь вамъ, что я никогда не думалъ пользоваться телеграфомъ, никогда, даю вамъ слово.

Байе принялъ скромный и довольный видъ, и было видно, что онъ глубоко цѣнилъ одобреніе своего начальника.

— Боже мой! сказалъ онъ, надо сознаться, что ни тотъ, ни другой, мы оба не думали воспользоваться телеграфомъ. Мы предполагали, и не безъ причины, что де-Ламбака отца вызвали сюда во время болѣзни его сына и естественно предположили, что ему писала Маргарита де-Монторни. Что касается этого, то мы положительно ошиблись, я вамъ скажу, мой дорогой Морель, что отправившись сегодня послать телеграмму полковнику Дювалю о ходѣ дѣла, я разговорился съ молодымъ телеграфистомъ, который разсказалъ мнѣ вещи достойныя вниманія.

Я по всей вѣроятности былъ бы хорошимъ наставникомъ, такъ какъ очень скоро пріобрѣтаю довѣріе молодежи, однимъ словомъ, этотъ юноша очень скоро сошелся со мною^, я между прочимъ замѣтилъ ему, что въ такой трущобѣ не должно быть много развлеченій, и по всей вѣроятности мало хорошенькихъ женщинъ. Вы ошибаетесь, отвѣчалъ онъ мнѣ, еще недавно сюда пріѣзжала одна такая, которая послала депешу въ Парижъ.

Сдѣлавъ нѣсколько вопросовъ я узналъ, что эта молоденькая и хорошенькая особа пріѣхала въ бюро въ шарабанѣ, запряженномъ двумя пони, съ лакеемъ въ ливреѣ, и что депеша была послана де-Ламбаку, въ замокъ Трамбль.

Въ корзинкѣ, куда бросаются ненужныя бумаги, я нашелъ росписку на эту телеграмму, которой молодая дѣвушка не хотѣла взять, я даже нашелъ тамъ черновую телеграмму.

Своимъ совинымъ взглядомъ Морель въ одно мгновеніе пробѣжалъ содержаніе обѣихъ бумагъ.

Телеграмма, составленная очень ловко, увѣдомляла де-Ламбака о состояніи здоровья его сына и требовала.; чтобы онъ былъ взятъ немедленно. Телеграмма была подписана «Роза Леге, живущая въ Монторни.»

— Но эта телеграмма написана ея почеркомъ, вскричалъ Морель, сравнивая эту записку съ исписанной бумагой, которую онъ получилъ отъ Аглаи, горничной Маргариты, за золотую брошку въ тридцать франковъ.

— Это еще новое доказательство! Нѣтъ сомнѣнія, что присяжные признаютъ ее виновной, мы положительно торжествуемъ. Но все-таки жаль, что она такъ хороша и молода!

Въ голосѣ мнимаго капитана прозвучало истинное сожалѣніе.

— Хороша она или нѣтъ, молода или стара, нашъ долгъ прежде всего, съ досадой замѣтилъ Байе; наша обязанность преслѣдовать преступниковъ, а по моему мнѣнію она несомнѣнно преступница. Когда наша обязанность будетъ кончена, тогда пусть присяжные разтрогиваются, а общественное мнѣніе дѣлаетъ остальное, я даже буду очень удивленъ, если ее не выпутаютъ изъ всего этого.

— Но, сказалъ Морель, ища что то въ карманѣ, у меня есть другое доказательство и вы увидите, что я былъ не лѣнивѣе васъ. Вотъ что она спрятала въ дуплѣ дерева, а лѣсничій нашелъ тамъ; эту прелестную вещичку я вымѣнялъ два часа тому назадъ у дочери лѣсничаго на наряды.

Говоря это, агентъ показалъ своему товарищу портретъ, обдѣланный жемчугомъ. Портретъ представлялъ ребенка, цвѣтущаго красотою и здоровьемъ.

— Браво! Моредь! вскричалъ Байе, я не могу выразить моей мысли громкими фразами, потому что не умѣю хорошо говорить, но доставъ этотъ портретъ, вы, какъ я выражаюсь, схватили быка за рога. У насъ есть это, черновая телеграмма и росписка, у насъ есть подъ рукою Мартенъ и Симоне, чтобы быть свидѣтелями, кромѣ того у насъ есть показанія полковника Дюваля. Да, мы можемъ дѣйствовать смѣло.

— Другъ мой, вы знаете что время вещь драгоцѣнная, сказалъ Морель, глядя на часы, укладывайтесь, ѣдемте въ Парижъ, поѣздъ идетъ черезъ четверть часа. Ѣдемте.

Сказано, сдѣлано; и на другой день обоихъ агентовъ уже видѣли на улицахъ Версаля, нанимающими экипажъ къ полковнику Дювалю.

Когда экипажъ остановился передъ домомъ, изъ него выходили двое; эти двое были полковникъ и его племянникъ Шарль Дюваль.

— Полковникъ, сказалъ ему Морель, мы привезли много новостей.

— А у насъ онѣ также есть, отвѣчалъ Шарль.

Онъ былъ печальнѣе и серьезнѣе обыкновеннаго.

Байе вопросительно поглядѣлъ на нихъ.

— Тайна наконецъ открыта, сказалъ тогда полковникъ, мы сейчасъ только изъ кабинета прокурора. Гастонъ де-Ламбакъ во всемъ сознался.

XIV.
Въ кустарникахъ.

Полковникъ былъ немного быстръ въ своихъ заключеніяхъ, Гастонъ де-Ламбакъ не во всемъ сознался.

Дѣйствовать иначе было не въ его характерѣ. Инстинктъ самохраненія, свойственный каждому человѣку, сначала заставилъ его не произносить ни слова. Слѣдователь, допрашивавшій его, не могъ отъ него ничего добиться.

Чтобы добыть доказательства преступленія все было пущено въ дѣло, начиная отъ слѣдователя и кончая тюремщикомъ, всѣ должны были стараться вырвать признанія у арестованнаго. Въ такой борьбѣ вся выгода на сторонѣ суда. Пытка отмѣнена, но существуетъ тысяча средствъ заставить говорить преступника и вырвать у него признаніе.

Капитанъ де-Ламбакъ не былъ невиненъ, по онъ задалъ порядочную работу тѣмъ, кто хотѣлъ доказать его виновность. Онъ хранилъ молчаніе, а если начиналъ говорить, то всѣ его слова были ложью. Изъ этихъ двухъ вещей судъ несравненно предпочитаетъ ложь, такъ какъ возобновляя вопросы на счетъ одного и того же, достигаютъ того, что сбиваютъ обвиняемаго и если не могутъ добиться лучшаго, то представляютъ эти показанія, которыя, самой своей противорѣчивостью, говорятъ противъ подсудимаго; конечно болѣе всего предпочитаются собственныя сознанія подсудимаго.

Гастонъ де-Ламбакъ показалъ гораздо менѣе слабости, чѣмъ можно было ожидать съ его стороны; какова бы ни была причина его молчанія, хитрость или глупость, но отъ него не могли добиться ничего сноснаго. Сначала его посадили на хлѣбъ и на воду, потомъ, перемѣнивъ тактику, стали давать за обѣдомъ вино и водку, но онъ былъ на сторожѣ и въ первый разъ въ жизни отказался пить.

Его мать во все это время твердо держалась принятой ею сразу программы. У нея не вырвалось ни одного слова, которое могло бы повредить ея сыну.

Между тѣмъ, хотя подсудимаго не могли подвергнуть пыткѣ, его подвергали всевозможнымъ нравственнымъ страданіямъ, такъ что наконецъ, разбитый этой безпрерывной неровной борьбой, Гастонъ де-Ламбакъ кончилъ тѣмъ, что отказался отъ своего упрямаго молчанія. Онъ уже вошелъ въ нѣчто въ родѣ соглашенія со слѣдователемъ и разсказалъ ему многія такія вещи, которыхъ было достаточно чтобы погубить его и другихъ.

— Поищите въ кустарникахъ, сказалъ онъ, этимъ именемъ мы называли самую запущенную часть замка Трамбль, въ кустарникахъ между оранжереей и старыми солнечными часами, ищите и вы найдете вѣрное доказательство того, что хотите знать.

— Мы ѣдемъ съ королевскимъ прокуроромъ, чтобы присутствовать при розыскахъ, сказалъ Дюваль агентамъ, можетъ быть вы хорошо сдѣлаете, если также поѣдете.

Въ голосѣ стараго служаки не было ни гордости, ни торжества, онъ казался усталымъ и огорченнымъ.

Полученное имъ въ этотъ день извѣстіе о признаніи де-Ламбака, сильно поразило его, а между тѣмъ онъ видѣлъ теперь близкую возможность оставить эту отвратительную мѣстность и покончить со всѣми непріятными послѣдствіями дѣла, въ которое онъ вмѣшался.

Но въ то же время онъ ненавидѣлъ все, что могло огорчить его дочь, а между тѣмъ какое-то предчувствіе говорило ему, что надежда Луизы увидѣть подругу была только иллюзіей и что сердце ея будетъ разбито.

Полицейскіе агенты сейчасъ же поняли важность признаній де-Ламбака, ихъ взгляды встрѣтились и Морель, не игравшій роли капитана, сдѣлалъ Байе знакъ, отлично понятый послѣднимъ и выражавшій согласіе съ мнѣніемъ, выраженнымъ полковникомъ.

— Неправда-ли, полковникъ, сказалъ тогда Байе, ваше мнѣніе было всегда таково, что едвали мы найдемъ молодую дѣвушку живою.

Дюваль слегка вздрогнулъ.

— Я никогда не говорилъ этого, съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ отвѣчалъ онъ.

— Пожалуй, задумчиво продолжалъ Байе, но вы безъ сомнѣнія дѣлали это единственно для того чтобы щадить чувства мадемуазель Дюваль. Бѣдняжка увѣрила себя, что найдетъ свою подругу живой и здоровой и вырветъ изъ когтей тѣхъ, которые держатъ ее плѣнницей, поэтому было бы жестоко разочаровывать ее въ этой идеѣ, прежде чѣмъ получится совершенная увѣренность въ ея ошибочности.

— Признаюсь, отвѣчалъ полковникъ отрывисто и понижая голосъ, признаюсь, что мои подозрѣнія были всегда гораздо хуже, чѣмъ я хотѣлъ это показать. Я хранилъ ихъ про себя, но я убѣжденъ, что королевскій прокуроръ подозрѣвалъ тоже самое и что вы сами никогда не думали иначе.

— Безъ всякаго сомнѣнія, отвѣчалъ Байе.

— Полковникъ угадалъ совершенно справедливо, съ улыбкой замѣтилъ Морель.

— Ну, что касается меня, съ жаромъ вмѣшался Шарль, то я вполнѣ раздѣлялъ мнѣніе Луизы. Робертъ де-Ламбакъ былъ человѣкъ рѣзкій и грубый, но отъ этого еще далеко до того, въ чемъ вы его подозрѣваете, эта идея никогда не приходила мнѣ въ голову и я не могу повѣрить одной внѣшности; у этого старика еще оставалось настолько порядочности, что онъ не рѣшился бы пролить кровь бѣднаго, невиннаго ребенка, какъ….

— Тише, поспѣшно сказалъ полковникъ, замѣтивъ Луизу у окна комнаты, какъ разъ надъ тѣмъ мѣстомъ гдѣ они говорили.

Луиза высунулась изъ окна и спросила почему отецъ и кузенъ такъ долго разговариваютъ на порогѣ.

Полковникъ и его племянникъ поспѣшили войти въ домъ, но агенты не могли слѣдовать за ними, спѣша съ донесеніемъ въ префектуру.

— Но, полковникъ, сказалъ Морель прощаясь и наклоняясь къ уху Дюваля, очень важно чтобы мадемуазель Дюваль высказалась относительно почерка графини де-Монторни и ея портрета, поэтому, каковъ бы ни былъ результатъ нашихъ розысковъ въ замкѣ Трамбль, не говорите ей ничего, пока я не покажу ей доказательства, привезенныя нами изъ Монторни.

Полковникъ обѣщался.

Такимъ образомъ Дюваль и его племянникъ были принуждены улыбаться и говорить о разныхъ пустякахъ въ то время, когда ихъ умъ былъ до такой степени занятъ мрачными мыслями.

Возможный результатъ поисковъ въ кустарникахъ приводилъ ихъ въ ужасъ, но въ тоже время они могли правдоподобно сказать, что не знаютъ о результатѣ розысковъ полицейскихъ агентовъ, такъ какъ тѣ должны были предварительно сдѣлать донесеніе въ префектуру. Затѣмъ они прибавили, что послѣ полудня должны отправиться къ королевскому прокурору и что тамъ они навѣрно узнаютъ въ какомъ положеніи дѣло. Они представлялись спокойными и даже старались казаться веселыми, но мущины плохіе актеры; женщина можетъ скрывать свое горе подъ маской спокойствія и улыбаться когда у нея смерть въ сердцѣ, это женское мужество, но мущинѣ никогда не сдѣлать этого.

— Поэтому какъ только полковинкъ и его племянникъ ушли на свиданіе, Луиза, нисколько не обманутая ихъ ложью, дала полную волю своимъ слезамъ и громко рыдая бросилась на диванъ.

— Они скрываютъ отъ меня печальную истину, вскричала она, конечно они дѣлаютъ это изъ любви ко мнѣ, но тѣмъ не менѣе я чувствую что никогда больше не увижу ея…. никогда! и рыданія ея еще усилились.

Мало по малу въ Версали и по дорогѣ изъ Сенъ-Жерменя въ Сенъ-Жанъ-ле-Виль, всякое движеніе прекратилось и наступила ночь.

Экипажи съ прокуроромъ и его спутниками медленно подвигались впередъ и наконецъ остановились у рѣшетки замка Трамбль.

Королевскій прокуроръ вышелъ въ сопровожденіи Дюваля, его племянника и агентовъ Мореля и Ватте, и кромѣ того еще пяти человѣкъ рабочихъ, служившихъ въ полиціи, которыхъ взяли для принятія участія въ розыскахъ.

Кромѣ всѣхъ этихъ людей, былъ только Версальскій докторъ, человѣкъ на котораго можно было положиться.

Со времени знаменитаго нападенія и пожара, полиція постоянно сторожила замокъ; въ этотъ вечеръ полицейскій коммисаръ былъ предупрежденъ и ждалъ уже у замка, съ нѣсколькими подчиненными, пріѣзда королевскаго прокурора.

Бригадиръ Миге, съ двумя жандармами, были также приглашены на эту новую экспедицію.

— Войдемте! сказалъ Делафоржъ и окончимъ какъ можно скорѣе наше дѣло.

Двери открылись и всѣ вошли въ паркъ.

Среди ночи, разрушенный замокъ имѣлъ особенно печальный и мрачный видъ.

— Зажгите факелы, сказалъ коммисаръ, невольно понижая голосъ.

Одинъ изъ Севъ-Жерменскихъ полицейскихъ агентовъ служилъ проводникомъ, онъ былъ знакомъ со старымъ садовникомъ замка и зналъ гдѣ находится старая, разрушенная оранжерея.

Зажженные факелы освѣщали фантастическимъ свѣтомъ кустарники и сырую, черную землю.

Вѣтеръ свистѣлъ между деревьями и тишина была такъ глубока, что слышно было какъ падали на землю капли дождя, удержавшіяся на деревьяхъ

Едва пробираясь сквозь густые кусты, загораживавшіе дорогу, маленькій караванъ дошелъ наконецъ до колосальныхъ солнечныхъ часовъ, совершенно заросшихъ мохомъ. Разрушенная оранжерея, безъ крыши и дверей, также находилась тутъ, представляя изъ себя картину полнѣйшаго разрушенія. Трава и кусты, которыми заросла вся оранжерея, представляли такой дикій видъ, что это много напоминало собою степи южной Америки.

— Вотъ безъ сомнѣнія то мѣсто, которое они называли кустарниками! сказалъ прокуроръ, оглядываясь вокругъ себя.

— Ну, теперь за дѣло, прибавилъ полицейскій коммисаръ, рыть надо здѣсь.

Говоря это, онъ указалъ на мѣсто между солнечными часами и оранжереей.

Въ ту же минуту рабочіе принялись за дѣло. Странный и почти дикій видъ представляла эта запущенная часть сада, когда при мрачномъ свѣтѣ факеловъ, зрители съ блѣдными и взволнованными лицами слѣдили за работой.

Земля вырыта была довольно глубоко, но не нашлось ничего подозрительнаго. Ничто не указывало чтобы землю рыли недавно. Прокуроръ началъ хмуриться съ такимъ видомъ, который не обѣщалъ ничего добраго для арестапта, такъ какъ до сихъ поръ факты опровергали его показанія.

— Онъ обманулъ насъ, сказалъ прокуроръ, тѣмъ хуже для него.

Рабочіе стояли опершись на заступы и отдыхали. Ими начало овладѣвать отчаяніе, они вырыли очень глубоко, а еще ничто не вознаградило ихъ за ихъ усилія.

— Еслибы я смѣлъ выразить мое мнѣніе, г. коммисаръ, раздался тогда голосъ Мореля, то я сказалъ бы: ищите въ другомъ мѣстѣ, сдѣлайте еще одну попытку, возьмите немного влѣво отъ солнечныхъ часовъ, тутъ есть одно мѣсто, гдѣ трава кажется мнѣ сильно попорченной.

Коммисаръ повернулся къ своимъ людямъ.

— Друзья мои, сказалъ онъ, вотъ г. Морель покажетъ вамъ мѣсто гдѣ рыть землю.

— Ройте тамъ гдѣ вы видите что трава темная и короткая и гдѣ корни деревьевъ разорваны, сказалъ Морель, ройте отъ большаго камня до этого куста маргаритокъ, будьте осторожнѣе, когда станете рыть.

— Видно, что дернъ былъ уже разъ приподнятъ, сказалъ одинъ изъ рабочихъ начиная рыть землю.

— Да. да, это сейчасъ видно, согласились другіе и они съ новымъ жаромъ принялись за дѣло.

Не прошло и нѣсколькихъ минутъ, какъ они остановились.

— А, вскричалъ одинъ изъ нихъ, мнѣ попалось что то.

Черезъ мгновеніе это что то было вырыто. Это была рука, блѣдная рука мертвой, похожая на восковую модель, безукоризненной формы, вотъ что появилось вдругъ среди корней и комковъ черной земли.

— А! вскричали работники, бросая заступы и вытирая холодный потъ, она тутъ! такъ это правда!

— Чортъ возьми! мнѣ дурно, вскричалъ одинъ, садясь на край ямы.

А между тѣмъ, этотъ рабочій былъ здоровый, сорокалѣтній человѣкъ, бывавшій въ сраженіяхъ, такъ какъ всѣ эти рабочіе были выбраны изъ самыхъ храбрыхъ и всѣ были солдатами. Но бывшій зуавъ не могъ безъ трепета видѣть этой маленькой ручки, которую земля сохранила неприкосновенной.

Одинъ изъ агентовъ далъ ему выпить немного водки, чтобы поднять его на ноги; онъ выпилъ нѣсколько глотковъ и съ отвращеніемъ взялся снова за заступъ.

Всѣ снова принялись-за работу.

Никто, надо сказать правду, не имѣлъ ни малѣйшаго желанія смѣяться, всѣ лица были серьезны и тревожны, такъ какъ смерть производитъ впечатлѣніе на самыхъ храбрыхъ.

Заступы сразу ударились о какое то мягкое препятствіе. Земля была поспѣшно разбросана и изъ подъ нея показалась черная масса завернутая въ какія то лохмотья.

По приказанію коммисара эту массу развернули.

Хотя каждый приготовился къ тому, что должно было явиться, но невольный трепетъ охватилъ всѣхъ при видѣ представившагося имъ зрѣлища.

— Бѣдняжечка, они убили ее! Да поразитъ небесное проклятіе того, кто былъ настолько подлъ, что совершилъ это постыдное дѣло. Посмотрите какъ она молода! Она такъ хороша, что можно подумать будто она спитъ, бѣдняжка. Тѣ, кто напали на тебя были настоящіе мясники.

Морель вынулъ изъ кармана медальонъ и сталъ внимательно сравнивать его съ лицомъ покойницы.

— Сомнѣніе болѣе невозможно, твердо сказалъ онъ, здѣсь было совершено отвратительное преступленіе. Тѣло, лежащее у нашихъ ногъ есть тѣло настоящей графини Маргариты де-Монторни, которая по несчастію попала въ этотъ проклятый домъ, эта могила была вырыта руками убійцъ. Затѣмъ онъ прибавилъ, обращаясь къ работникамъ: поднимите ее, поосторожнѣе.

Это послѣднее замѣчаніе было совершенно безполезно, такъ нѣжно подняли эти грубые люди, безчувственное тѣло несчастной дѣвушки. Они медленно прошли черезъ садъ и положили покойницу на тоже мѣсто, гдѣ еще недавно лежали обезображенные останки Роберта де-Ламбака.

Докторъ поспѣшно осмотрѣлъ трупъ,

— Я не нахожу никакихъ слѣдовъ насилія, сказалъ онъ, не будь этотъ трупъ похороненъ такъ таинственно, я не подумалъ бы что тутъ совершено преступленіе. Я полагаю, г. коммисаръ, что этотъ человѣкъ не былъ обыкновеннымъ убійцей. До завтрашняго дня я не могу ничего сдѣлать и для дальнѣйшихъ опытовъ желалъ бы помощи одного или двухъ изъ моихъ товарищей.

Было рѣшено исполнить его просьбу.

На ночь въ замкѣ оставили сторожей, а всѣ остальные поспѣшно возвратились въ Версаль.

— Ну мой милый, сказалъ но дорогѣ Морель, обращаясь къ Байе, будь она еще прекраснѣе и еще безстрашнѣе, она все-таки наша.

XV.
Преступница.

Тайна была долѣе невозможна, Луиза Дюваль должна была узнать печальную истину изъ устъ своего отца, которому предстояла тяжелая обязанность. Онъ вернулся изъ этой ужасной экспедиціи гораздо позже полуночи, но Луиза не спала, и при взглядѣ на ея взволнованное лицо полковникъ понялъ, что скрывать долѣе отъ нея истину было бы безполезно.

Тогда онъ разсказалъ ей о сдѣланномъ открытіи, пройдя молчаніемъ наиболѣе трогательныя подробности и бѣдная Луиза не заставила его раскаяться въ его откровенности. Правда, она горько заплакала, но ея горе было все-таки довольно сдержанно, а когда полковникъ разсказалъ ей какъ прекрасно и спокойно было лицо ея подруги, Луиза даже улыбнулась сквозь слезы.

— Я знаю отецъ, какъ невинна и добра была Маргарита, кротко сказала она, а теперь, когда я знаю истину, я, такъ сказать, менѣе несчастна, чѣмъ тогда, когда считала ее плѣнницей; моя дорогая подруга теперь на небѣ, гдѣ ни горе ни страданія не могутъ постигнуть ее; ея чистая душа нашла себѣ мѣсто среди ангеловъ, на которыхъ она походила еще здѣсь. Но мнѣ хотѣлось бы увидать ея въ послѣдній разъ. Позволишь ли ты мнѣ это, отецъ?

Полковникъ покачалъ головой.

— Лучше если ты избавишь себя отъ этого печальнаго зрѣлища, которое лишь увеличитъ твое горе, сказалъ онъ. Докторъ объявилъ, что ее надо хоронить какъ можно скорѣе. Къ чему усиливать свою печаль? Я могу увѣрить тебя, дитя мое, что бѣдная дѣвушка кажется умершей безъ всякихъ страданій. Преступленіе конечно не уменьшается отъ этого, такъ какъ нѣтъ сомнѣнія, что смерть ея не была естественной, но конецъ ея долженъ былъ быть покоенъ, такъ какъ на ея блѣдномъ и печальномъ лицѣ нѣтъ никакихъ слѣдовъ страданій.

А теперь, дорогая моя, покойной ночи, постарайся отдохнуть, это необходимо; мы скоро можемъ оставить этотъ городъ и постараемся вырвать все это изъ нашей памяти, какъ дурной сонь, который надо забыть.

На другой день утромъ, къ полковнику пріѣхалъ прокуроръ, въ сопровожденіи двухъ агентовъ и секретаря.

Делафоржъ, по природѣ очень вѣжливый, въ этотъ разъ превзошелъ самаго себя. Онъ поминутно потиралъ руки, а глаза его, сквозь очки, сверкали необычайно привѣтливо, тогда какъ на губахъ играла торжествующая улыбка.

— Не желая безпокоить мадемуазель среди ея горя, я пріѣхалъ самъ просить ее сдѣлать намъ одолженіе и посмотрѣть одну бумагу, которую досталъ намъ несравненный помощникъ Байе, сказалъ прокуроръ беря отъ секретаря черновую телеграммы, отправленной къ де-Ламбаку. На подписи сказано Роза Леге, но нѣтъ сомнѣнія въ томъ, кто именно скрывается подъ этимъ псевдонимомъ. Знакомъ ли вамъ этотъ почеркъ?

— Нисколько сударь, сколько мнѣ кажется, я никогда не видѣла его.

— Отлично! продолжалъ прокуроръ, по всей вѣроятности у васъ есть нѣсколько строкъ, написанныхъ покойной графиней де-Монторни?

Луиза вышла изъ комнаты и почти сейчасъ же возвратилась, неся книжку, на которой было написано слѣдующее:

Луизѣ Дюваль.

"Желаю счастія на новый годъ и на всѣ слѣдующіе.

Нѣжно любящая тебя
Маргарита де-Монторни."

— Все къ лучшему сударыня, сказалъ онъ, между двумя почерками нѣтъ ни малѣйшаго сходства. А теперь, г. Морель, прошу, перейдемъ къ портрету.

Агентъ вынулъ изъ кармана медальонъ и положилъ на столъ.

Луиза наклонилась, чтобы разсмотрѣть его.

— Я не знаю этого лица, сказала она, это портретъ ребенка. Ахъ, нѣтъ, теперь я узнаю ее, это моя бѣдная, дорогая Маргарита. О! я не въ состояніи переносить этого долѣе, возьмите этотъ портретъ.

Отвернувшись отъ медальона и отъ жестокаго человѣка, подвергавшаго ея чувства такому тяжелому испытанію, она въ слезахъ убѣжала къ себѣ въ комнату, куда за нею послѣдовалъ ея кузенъ, напрасно стараясь ее утѣшить.

— Такъ какъ мадемуазель Дюваль нашла нужнымъ лишить насъ своего присутствія, то я воспользуюсь ея отсутствіемъ чтобы просить полковника, въ интересахъ правосудія, спросить у своей дочери, видитъ ли она въ глазахъ этого портрета, что-либо особенное, такъ, напримѣръ, не ошибся ли живописецъ въ цвѣтѣ глазъ?

Полковнику было очень непріятно идти къ дочери и причинить ей еще новое огорченіе, предлагая этотъ хотя и банальный вопросъ, но потребованный прокуроромъ. Тѣмъ не менѣе, онъ высказалъ ей его желаніе и вскорѣ вернулся обратно.

— Портретъ, не считая разницы въ лѣтахъ, нарисованъ очень вѣрно, сказалъ Дюваль, дочь моя не находитъ въ немъ ничего особеннаго; глаза черные, но они вполнѣ гармонируютъ съ цвѣтомъ волосъ.

— Я такъ и думалъ, сказалъ прокуроръ, потирая руки и улыбаясь, г. Сикаръ, продолжалъ онъ, обращаясь къ секретарю, позовите сюда тѣхъ, которые ожидаютъ моихъ приказаній. Вы позволите мнѣ сдѣлать это у васъ, полковникъ, такъ какъ я пришелъ для того чтобы не безпокоить мадемуазель Дюваль.

Полковникъ сдѣлалъ знакъ согласія и секретарь исчезъ, вскорѣ появившись обратно въ сопровожденіи толстой крестьянки.

— Вы были на службѣ у г. де-Ламбака? спросилъ ее прокуроръ.

— Да, сударь, отвѣчала толстая Адель, глядя вокругъ съ наивнымъ любопытствомъ.

— Вы помните племянницу мадамъ де-Ламбакъ, Генріетту Жаке? продолжалъ прокуроръ.

— Да, сударь, я уже сто разъ говорила это, право это очень тяжело, для такой дѣвушки какъ я быть принужденной выслушивать всѣ эти глупости вмѣсто того, чтобы работать, я говорю правду, сударь, вы извините меня.

— Какого цвѣта были глаза у Генріетты Жаке? повелительно спросилъ ее прокуроръ.

— Ну! этого я навѣрно не знаю, отвѣчала Адель, теребя подбородокъ, я никогда объ этомъ прежде не думала… кажется что голубые, да, голубые какъ небо, хотя волосы ея были черны, какъ вороново крыло.

— Г. Морель и вы Ватте, сказалъ прокуроръ, вы много разъ и при различныхъ обстоятельствахъ, видѣли ту особу, которая заняла мѣсто Маргариты де-Монторни, какого цвѣта ея глаза?

— Голубые, отвѣчалъ Ватте.

— Я могу только подтвердить слова моего товарища, сказалъ Морель; особа, о которой идетъ дѣло, дѣйствительно имѣетъ голубые глаза, тѣмъ болѣе замѣчательные, что обладательница ихъ брюнетка.

— Въ такомъ случаѣ, я полагаю, господа, что мы приподняли послѣднюю завѣсу, скрывающую это таинственное дѣло, продолжалъ прокуроръ, сегодня я узналъ что несчастная графиня была узнана сестрой Пьереттой и другими монахинями, точно также какъ и докторомъ Маріономъ, поэтому правосудію остается только поразить виновныхъ. Несмотря на всю хитрость замѣшанныхъ въ это дѣло преступниковъ, истина извѣстна намъ вполнѣ. Доказано, что одна особа извлекла пользу изъ преступленія, это та, которая похитила у мертвой ея имя и положеніе въ свѣтѣ, намъ наконецъ удалось открыть это чудовище испорченности, эту волчицу въ образѣ женщины, это Генріетта Жаке, и правосудіе заставитъ ее отвѣтить за преступленіе въ замкѣ Трамбль.

Языкъ Делафоржа былъ пылокъ и энергиченъ. Онъ оставилъ свое притворное добродушіе, чтобы принять роль публичнаго обвинителя, который безъ состраданія требуетъ крови за кровь.

Онъ не прибавилъ больше ни слова и скоро всѣ собравшіеся у Дюваля разошлись, предварительно простившись съ нимъ.

Оставшись одинъ, полковникъ началъ разсуждать вслухъ, все еще сохраняя долю недовѣрія.

— Эта молодая дѣвушка, которую я видѣлъ на базарѣ въ Безансонѣ, чудовище! Она заслуживаетъ наказанія, но неужели ея преступленіе будетъ наказано смертью? Прокуроръ далъ намъ понять, что Гастонъ де-Ламбакъ, вслѣдствіе своихъ признаній, будетъ по всей вѣроятности осужденъ, тогда какъ она, по всей вѣроятности будетъ казнена. Это ужасно! Такъ какъ, даже допустивъ что она принимала участіе въ совершеніи преступленія, надо думать что она была только орудіемъ въ рукахъ этого жестокаго дяди отъ котораго она зависѣла и т. д.

— Полковникъ, приказъ объ арестѣ будетъ отданъ завтра, сказалъ Байе, просовывая въ дверь голову, мы сейчасъ же ѣдемъ въ Парижъ, а оттуда прямо въ Монторни, арестъ долженъ быть устроенъ сейчасъ же, такъ какъ Генріетта Жаке преступница.

XVI.
Мужество преступленія.

Опасность была близка и неизбѣжна, молодую дѣвушку волновало теперь не какое нибудь неопредѣленное подозрѣніе, она уже давно знала что погибла, гораздо раньше чѣмъ до ея ушей дошли кое какіе слухи, но она была готова на все.

Нѣкоторыя избранныя натуры одарены инстинктомъ который предупреждаетъ ихъ объ опасности тогда, когда она еще далека.

Та, которую мы будемъ продолжать звать Маргагаритой де-Монторни, была одной изъ этихъ избранныхъ, она давно уже поняла угрожающую ей опасность и хладнокровно обдумала всю затруднительность своего положенія.

Маргарита не могла никому довѣрить убѣжденія въ своей близкой гибели, она знала что ея враги многочисленны и могущественны, а она слаба и одинока.ъ

Признаки собиравшейся надъ нею грозы, были безчисленны, хотя и очень слабы. Маргарита не могла выѣхать изъ дома, чтобы за ней не слѣдили, и весь замокъ былъ окруженъ полиціей.

Баронъ де-Рошбейръ замѣтилъ это и сдѣлалъ по этому поводу нѣсколько вопросовъ; но человѣкъ, къ которому онъ обратился, отвѣчалъ ему, что поступая такимъ образомъ, онъ исполняетъ данное свыше приказаніе, что въ этой мѣстности находятся подозрительные люди, но что онъ не можетъ ничего больше прибавить.

Баронъ удовольствовался этимъ отвѣтомъ, не подозрѣвая, что подозрительное лицо было членомъ его семейства, онъ не зналъ что сыщикъ Байе, передъ отъѣздомъ изъ Безансона, имѣлъ длинный разговоръ съ начальникомъ тайной полиціи.

Анатоль Мартенъ имѣлъ страшную сцену съ дочерью, обвиняя ее, что она взяла медальонъ, который та продала моряку разнощику. Отецъ и дочь обмѣнялись рѣзкими словами, въ которыхъ съ одной стороны заключались угрозы, съ другой непочтительные отвѣты и большая часть прислуги замка слышала какъ Жанна отвѣчала отцу, что медальонъ принадлежалъ ей столько же, какъ и ему, что это собственность графини Маргариты, и что если онъ зоветъ дочь воровкой, то она точно также, хотя онъ ей и отецъ, можетъ назвать его воромъ.

Этотъ споръ дошелъ до ушей Манонъ, которая сочла своимъ долгомъ разсказать о мнимомъ воровствѣ баронессѣ де-Рошбейръ; но такъ какъ дѣло касалось Маргариты, то она прежде всего пошла къ ней.

Маргарита послала за лѣсничимъ и его дочерью и объясненіе окончилось тѣмъ, что Жанна была отставлена и оставила замокъ безъ аттестата, но за то съ туго набитымъ кошелькомъ.

Затѣмъ Маргарита объявила Манонъ, что Мартенъ присвоилъ себѣ этотъ медальонъ отчасти по ея винѣ, и что она убѣждена, что въ этомъ случаѣ они оба не дѣйствовали нечестно, и затѣмъ прибавила, что не было надобности безпокоить баронессу этимъ совершенно неинтереснымъ для нея дѣломъ.

Такимъ образомъ Жанна оставила замокъ Монторни, унося съ собой достаточно денегъ, чтобы устроиться, завести маленькую торговлю или выйти замужъ по своему желанію. Со своей стороны, Анатоль Мартенъ, ко всеобщему удивленію, оставилъ мѣсто лѣсничаго и выразилъ желаніе эмигрировать. У него также было много денегъ, которыя жгли ему руки; онъ получилъ по многимъ чекамъ у одного банкира въ Безансонѣ, гдѣ у Маргариты были положены значительныя суммы.

Отъ Мартена и его дочери, Маргарита узнала о находкѣ медальона въ дуплѣ платана и о продажѣ этого медальона разнощику. Кто былъ этотъ разнощикъ? То, что онъ разсказывалъ о своихъ дѣлахъ было довольно правдоподобно. Онъ не стѣсняясь говорилъ всѣмъ свое имя, его звали Ларамюра, онъ путешествовалъ для одного алжирскаго торговаго дома и жилъ въ гостинницѣ Колокола, въ Бомъ-ле Дамѣ.

У Маргариты еще оставалось около восьми или десяти тысячъ франковъ, и многіе на ея мѣстѣ устроились бы съ этой суммой. Въ прежнее время она считала бы себя богатой, имѣя эту сумму, но теперь жизнь представлялась ей въ иномъ свѣтѣ, она подышала новой атмосферой. Роскошь и почетъ, наполнившіе ея жизнь, стали для нея необходимы. Ей во чтобы то ни стало надо было спастись отъ бѣднбсти и неизвѣстности. У нея были драгоцѣнности, между прочимъ прекрасный брилліантовый уборъ, но какъ ни хорошъ онъ былъ, все-таки онъ не былъ самъ по себѣ богатствомъ. Лучше было остаться и перенести все, чѣмъ вести вдали темное существованіе, работая изъ за куска хлѣба.

А между тѣмъ она знала насколько великъ ея умъ, знала твердость своей воли, значитъ она легко могла надѣяться придумать что-либо, но можетъ быть теперь было уже слишкомъ поздно! Пытаться бѣжать, чтобы быть пойманной, было безуміемъ, такъ какъ поступая такимъ образомъ значило самой осудить себя. Тѣмъ не менѣе, будь у нея большая сумма денегъ, она можетъ быть рѣшилась бы искать убѣжища въ Новомъ Свѣтѣ, но этому не суждено было быть. Мы всѣ должны покоряться своей судьбѣ.

Несмотря на свою истинную привязанность къ своей молодой родственницѣ, баронъ де-Рошбейръ увидѣлъ себя принужденнымъ сдѣлать ей замѣчаніе, относительно нѣкоторыхъ чрезмѣрныхъ расходовъ. Онъ высказался также противъ выбора нотаріуса Симоне въ управляющіе имѣніями Маргариты въ Дофинэ и Крезѣ, выставляя въ подтвержденіе своихъ словъ то, что нотаріусу достаточно дѣла въ Монторни, и что онъ незнакомъ совершенно съ тамошней мѣстностью. Кромѣ того, онъ особенно предостерегалъ Маргариту, чтобы она не дозволяла злоупотреблять своей молодостью и добротой, и какъ опекунъ рѣшительно отказалъ ей положить въ Безансонское отдѣленіе французскаго банка полтораста тысячъ франковъ на предъявителя.

Баронъ де-Рошбейръ былъ убѣжденъ, что обязанъ мѣшать расточительности своей родственницы, которая иначе могла кончить тѣмъ, что разстроила бы свое громадное состояніе. По всѣмъ вѣроятіямъ она скоро должна была найти мужа, достойнаго ея и онъ не желалъ, чтобы этотъ мужъ могъ упрекнуть его въ невниманіи къ интересамъ сироты. Такимъ образомъ все соединилось, чтобы не дать Маргаритѣ возможности бѣжать.

Рауль де-Рошбейръ избѣгалъ своей кузины насколько это можно было сдѣлать не возбуждая вниманія. Но онъ не переставалъ со вниманіемъ наблюдать за нею и хотя она потеряла всякую надежду вернуть его къ своимъ ногамъ, ею невольно овладѣло сожалѣніе, когда онъ сказалъ о своемъ скоромъ возвращеніи въ Парижъ.

Баронъ долженъ былъ ѣхать съ нимъ вмѣстѣ, а баронесса съ дочерями предполагали остаться въ деревнѣ еще мѣсяцъ и даже болѣе.

— Борьба была непродолжительна, говорила себѣ Маргарита, оставаясь одна, я была бы спасена, еслибы мнѣ удалось провести зиму въ Парижѣ! Я достаточно знаю свѣтъ, чтобы быть въ этомъ убѣжденной. Въ нашъ вѣкъ люди съ такимъ громкимъ именемъ не умираютъ на эшафотѣ. Свѣтила науки объявляютъ преступника подверженнымъ безумію и онъ преспокойно доживаетъ до старости. Еслибы я умѣла выйти замужъ за человѣка знатнаго, съ большимъ вліяніемъ, меня никогда не предоставили бы моей печальной участи. Множество людей имѣли бы интересъ спасти меня отъ позора, который могъ бы отразиться на блескѣ ихъ герба и вырвали бы меня изъ когтей правосудія. Самое худшее, что могло бы случиться, это меня мгновенно заставили бы исчезнуть съ этого свѣта, выдавъ за мертвую. Журналы напечатали бы мой некрологъ, а я, получивъ тысячъ пятьдесятъ годового дохода отъ моего аристократическаго семейства, отправилась бы проживать его подъ фальшивымъ именемъ за границей. Тогда я легко могла бы снова играть роль. Но это невыполнимо, какъ какъ теперь уже слишкомъ поздно и я умру не успѣвъ бросить ни одного взгляда на обѣтованную землю.

Одинъ разъ вечеромъ, Аглая явилась къ своей госпожѣ принеся визитную карточку, которую нашли въ шелковомъ платьѣ, купленномъ у Дарамюра, по довольно дешевой цѣнѣ, на карточкѣ стояло:

Жозефъ Морель. Агентъ общественной безопасности. Іерусалимская улица.

— Мнѣ казалось, Аглая, что вы сказали будто это карточка торговца, спокойно сказала Маргарита, а это просто адресъ какого-то Мореля, служащаго въ Парижѣ, я полагаю, что агентъ общественной безопасности принадлежитъ къ полиціи, но не знаю этого навѣрно, вы сдѣлаете лучше, если займетесь моими бархатными бантами, лѣвый посаженъ совсѣмъ косо.

Однако, когда Аглая ушла, ея госпожа печально улыбнулась и выраженіе вызова и вмѣстѣ съ тѣмъ отчаянія, омрачило ея красоту, какъ мрачныя крылья ангела тьмы.

— Драма подходитъ къ развязкѣ, сказала она.

Вскорѣ послѣ этого она сошла въ гостиную и была еще веселѣе, чѣмъ обыкновенно, точно жизнь сулила ей однѣ радости и счастіе.

Позднѣе всѣ вспоминали, что въ эти послѣдніе дни Маргарита появилась во всемъ своемъ блескѣ; она была веселѣе, увлекательнѣе, нѣжнѣе, чѣмъ когда либо.

— Обо мнѣ будутъ помнить, говорила она себѣ, и ничто не изгладитъ слѣдовъ моего пребыванія среди этого почтеннаго и всѣми справедливо уважаемаго семейства.

Она всегда прекрасно пѣла, ея голосъ былъ силенъ и выразителенъ, но въ эти послѣдніе дни ее нельзя было слушать безъ восхищенія. Ея голосъ трогалъ до глубины души. Даже Рауль не могъ противиться очарованію. Его честная и благородная натура инстинктивно недовѣрявшая этой женщинѣ, была почти побѣждена звуками этого страстнаго голоса, торжествовавшаго надъ его умомъ и намѣреніями.

Между тѣмъ, богатая наслѣдница каждый вечеръ, ложась въ постель удивлялась, что маска до сихъ поръ еще не сорвана съ нея и наказаніе не постигло ея.

Она считала каждый прошедшій часъ. Обыкновенные преступники предаются своимъ дурнымъ инстинктамъ до того дня, когда чувствуютъ себя наконецъ пойманными; тогда ихъ мнимая энергія превращается въ слабость, которая давитъ ихъ.

Не то было съ Маргаритой де-Монторни. Она видѣла приближеніе грозы и слѣдила взглядомъ за густымъ облакомъ, которое приближалось къ ней, она ждала наказанія съ отчаяніемъ, по не побѣжденная.

XVII.
Маска падаетъ.

У герцога д’Агильяра давался большой балъ. Идея этого бала была внушена капитаномъ де-Бургомъ и барономъ Гере, и благодаря дипломатіи послѣдняго, мать герцога д’Агильяра согласилась быть хозяйкой этого бала.

Само собою разумѣется, что семейство де-Рошбейра было приглашено, такъ какъ офицеры придумали этотъ балъ въ честь Маргариты Монторни. Прежде чѣмъ говорить о ней въ Парижѣ, они хотѣли видѣть ее на балу и судить на сколько она въ состояніи блистать въ большомъ обществѣ.

Оба офицера отказались отъ безполезной надежды на женитьбу на такой красавицѣ какъ дочь графа де-Монторни, къ личнымъ прелестямъ которой присоединялось еще пять или шесть сотъ тысячъ франковъ годоваго дохода.

Два экипажа, такъ какъ для семейства де-Рошбейръ одного было мало, стояли у подъѣзда замка Монторни, все семейство собралось около камина въ голубой гостиной и всѣ, даже Рауль, не могли удержаться отъ восклицанія восторга, когда въ гостиную вошла Маргарита.

Всѣ знали что она поѣдетъ на этотъ балъ въ бѣломъ платьѣ, но никто не воображалъ чтобы этотъ костюмъ могъ до такой степепи гармонировать съ ея чудной красотой.

Это было ея первое бальное платье, шелкъ блестѣлъ сквозь волны тюля, отдѣланнаго перьями и брилліантами, все вмѣстѣ было такъ хорошо составлено, что еще болѣе выставляло красоту Маргариты, точно богатая рамка дорогую картину.

Въ первый разъ всѣ увидали бѣлизну и прелестную форму ея плечъ, а ея чудная головка была въ первый разъ украшена цвѣтами.

Жемчугъ и брилліанты смѣшивали свой блескъ и красоту, съ красотой очаровательницы. Несомнѣнно, считается очень благоразумнымъ, когда богатая наслѣдница просто одѣта и не носитъ богатыхъ украшеній, но блескъ брилліантовъ казалось составлялъ принадлежность этого ребенка, какъ благоуханіе составляетъ необходимую принадлежность розы.

Отсутствіе всякаго другаго цвѣта еще болѣе оттѣняло черноту и блескъ ея волосъ, ея щеки были по крыты легкимъ румянцемъ. Однимъ словомъ это было восхитительное видѣніе!

— Дорогая моя, сказала Люси, подходя къ ней съ истиннымъ восторгомъ, лишеннымъ всякой зависти, какъ вы прекрасны! Мы всѣ въ восторгѣ отъ васъ и я убѣждена, что сегодня вечеромъ…

Въ эту минуту раздались сердитые голоса, шаги, большое движеніе, потомъ новый споръ.

Не договоривъ своей фразы, Люси съ безпокойствомъ оглянулась.

Шумъ все увеличивался и это обстоятельство было до такой степени необычайно въ ихъ домѣ, обыкновенно столь тихомъ, что баронесса пришла въ безпокойство.

— Вѣрно случилось какое-нибудь несчастіе, сказала она.

Рауль поспѣшилъ отворить дверь, чтобы узнать причину шума.

Передняя была полна народу, одинъ полицейскій агентъ сторожилъ главный входъ. Кромѣ того тамъ было еще нѣсколько человѣкъ постороннихъ, которые обмѣнивались съ мужской прислугой замка далеко не любезными словами, тогда какъ три или четыре горничныхъ ходили туда и сюда съ живостью говоря что-то.

— Что все это значитъ? вскричалъ входя Рауль. Что такое случилось?

— Выслушайте меня сударь, и прикажите прислугѣ отойти, сказалъ одинъ изъ пришедшихъ, мущина съ энергичнымъ и выразительнымъ лицомъ, если мы шумѣли, то причиною этого они, а не мы. Мы должны сейчасъ же видѣть барона де-Рошбейръ, по одному крайне важному дѣлу и тотъ, кто будетъ пытаться помѣшать намъ увидать его, тотъ сильно рискуетъ.

— Кто вы? Что вамъ надо? спросилъ Рауль, дѣлая знакъ лакеямъ пропустить пришедшихъ.

Ихъ было трое. Тотъ, который говорилъ первый, снова обратился къ Раулю.

— Намъ необходимо сейчасъ же говорить съ вашимъ отцемъ повторилъ онъ. Простите насъ за причиняемое безпокойство, но мы обязаны исполнить нашъ долгъ. Вотъ г. Байе, одинъ изъ агентовъ общественной безопасности, я самъ агентъ, мое имя Морель. Намъ отданъ приказъ парижскимъ судомъ, онъ подписанъ королевскимъ прокуроромъ, мы должны арестовать…

— Ради Бога молчите, перебилъ его Рауль, идите сюда въ кабинетъ отца, я сейчасъ предупрежу его.

Передняя замка Монторни представляла самое странное зрѣлище.

Это была большая комната, съ мраморными колоннами и лѣпнымъ потолкомъ, но въ эту минуту видъ ея былъ самый необычайный. Прислуга собралась группами и шепталась, они немного успокоились и гнѣвъ смѣнился любопытствомъ.

Между тѣмъ Рауль вызвалъ барона, который пришелъ въ кабинетъ и нашелъ сына въ обществѣ полицейскихъ агентовъ.

Двери были тщательно заперты, такъ что и любопытные не могли разслышать разговора, происходившаго притомъ же въ полголоса.

Черезъ нѣсколько времени баронъ вышелъ изъ кабинета въ сопровожденіи Рауля и обоихъ агентовъ.

— Онѣ должны узнать истину, сказалъ онъ со вздохомъ. Лучше если онѣ узнаютъ все сразу.

Послѣ этого всѣ вмѣстѣ вошли въ голубую гостиную гдѣ испуганная баронесса сидѣла съ дочерями.

Баронесса де-Рошбейръ была женщина далеко не храбрая, а начало болѣзни сердца заставляло ея бояться волненій, такъ какъ ей постоянно повторяли, что всякое сильное потрясеніе можетъ быть для нея опасно.

Баронъ зналъ это и удалялъ отъ нея всякія безпокойства, если только это было возможно, по въ эту минуту онъ забылъ всякую осторожность, такъ какъ поразившій его ударъ былъ слишкомъ непредвидѣнъ и неожиданъ.

— Гдѣ Маргарита де-Монторни? хриплымъ голосомъ спросилъ онъ, гдѣ она? Это ужасное дѣло касается ея.

Баронесса и ея дочери оглянулись кругомъ и въ первый разъ послѣ начала шума, замѣтили, что Маргарита исчезла.

— Ей не уйти отъ насъ! сказалъ Морель улыбаясь и пожимая плечами.

Тогда баронъ опустился на стулъ и закрылъ лицо руками. Перемѣна, происшедшая въ немъ въ нѣсколько мгновеній была ужасна, онъ вдругъ состарѣлся. Когда онъ вошелъ въ комнату, глаза его сверкали гнѣвомъ, но теперь, не найдя виновной, онъ чувствовалъ только одну печаль.

— Разскажи имъ Рауль, что мы узнали, сказалъ онъ, я не въ состояніи сдѣлать этого. Кто могъ ожидать такой испорченности отъ этой интриганки, которую мы такъ нѣжно любили. Ахъ! какъ тяжелъ позоръ.

Затѣмъ нѣсколько мгновеній слышны были только рыданія и безсвязныя слова. Баронесса лежала на диванѣ почти безъ чувствъ. Наконецъ испуганныя дочери рѣшились предложить вопросъ.

— Кто эта интриганка? Отецъ, вы не могли такъ говорить о Маргаритѣ! вскричала Амели.

Рауль печально покачалъ головою.

— Къ несчастію это правда, моя бѣдная Амели, сказалъ Рауль сестрѣ, она занимаетъ здѣсь чужое мѣсто. Къ счастію она не нашего круга и не нашей крови. Это чудовищно, она похитила имя и богатство другой! Но остальное еще ужаснѣе.

Но тутъ онъ вдругъ потерялъ хладнокровіе и съ жаромъ вскричалъ:

— И какъ только я подумаю что хотѣлъ жениться на ней, что она была сестрою моихъ сестеръ! О! какъ мы были обмануты, какъ велико было наше ослѣпленіе.

Тогда недовѣріе молодыхъ дѣвушекъ стало уменьшаться, онѣ залились слезами и на ихъ горе было тяжело смотрѣть.

Сильно взволнованная баронесса старалась удержать біеніе своего сердца и съ упрекомъ глядѣла то на сына, то на мужа.

— Какой позоръ! какая подлость! сказала она наконецъ, и вы мущины, которые должны были бы лучше знать свѣтъ и не дозволить чтобы эта несчастная была подругой нашихъ дѣтей, и такимъ образомъ покрыла насъ позоромъ. Ахъ! это ужасно! и она зарыдала.

— Нѣтъ, матушка, вы не поняли, вскричалъ Рауль, клянусь вамъ, это не то, что вы думаете, ея позоръ не таковъ, какой покрываетъ женщину, забывшую свои обязанности. Какъ ни испорчена она, но я готовъ поклясться моимъ спасеніемъ что она сохранила неприкосновенной свою дѣвическую честь. Но есть другіе проступки, за которые несчастной придется отвѣтить передъ Богомъ и людьми.

— Какъ? Что же она сдѣлала? Тихо спросила Амели.

Голосъ Рауля дрогнулъ, когда онъ отвѣтилъ сестрѣ.

— Ея настоящее имя Генріетта Жаке и эти господа, полицейскіе агенты, которые имѣютъ приказъ арестовать ее, они отвезутъ ее въ Парижъ гдѣ ее будутъ судить и осудятъ.

— Осудятъ? за что? вскричала баронесса.

— Въ чемъ же ее обвиняютъ?

— Въ убійствѣ! сказалъ Байе и къ сожалѣнію я долженъ прибавить, что нѣтъ никакихъ сомнѣній въ ея виновности.

— Убійство!

Это ужасное слово оледѣнило всѣ сердца. Наступило продолжительное молчаніе, которое наконецъ прервалъ баронъ.

— Амели, сказалъ онъ дочери, ты храбрѣе всѣхъ въ домѣ, у тебя болѣе хладнокровія, чѣмъ у насъ всѣхъ вмѣстѣ, прочитай эти бумаги и скажи матери что въ нихъ заключается, и это печальное дѣло будетъ кончено.

XVII.
Истина

Приказъ объ арестѣ былъ составленъ вполнѣ по формѣ и подписанъ министромъ юстиціи, такъ что не было возможности противиться его исполненію.

Приказъ былъ данъ арестовать Генріетту Жаке, ложно называющую себя Маргаритой де-Монторни, и отвезти ее въ Версаль, гдѣ она должна была предстать передъ судомъ, какъ участница въ убійствѣ настоящей Маргариты де-Монторни, совершенномъ въ замкѣ Трамбль: имена другихъ преступниковъ были: Робертъ де-Ламбакъ, (умершій) Гастонъ де-Ламбакъ и Марія Жаке, вдова де-Ламбака и тетка Генріетты Жаке, затѣмъ было приложено краткое описаніе преступленія.

Чтеніе этихъ документовъ заняло порядочно времени, но агенты не торопились. Они нисколько не боялись чтобы та, за которой они пріѣхали, могла бѣжать, такъ какъ домъ былъ окруженъ.

Оправившись послѣ перваго удара, но въ тоже время принужденный сдаться на очевидность, Баронъ де-Рошбейръ рѣшился заговорить въ пользу подсудимой.

— Вы не будете грубы относительно ея, сказалъ онъ, она столько времени была членомъ моего семейства, что даже если она преступница, я все-таки не въ состояніи видѣть чтобы съ ней обращались грубо.

— Я могу вамъ обѣщать, баронъ, сказалъ на это Байе, что я и мой товарищъ, мы постараемся исполнить наше непріятное порученіе со всей вѣжливостью, согласной съ нашимъ долгомъ; будьте увѣрены, что каково бы ни было положеніе женщины, мы всегда отнесемся съ уваженіемъ къ ея полу.

Тогда баронесса въ свою очередь вмѣшалась въ разговоръ.

— Я не вѣрю всей этой исторіи, сказала она, что касается подмѣны дочери графа Монторни, то я боюсь, что это правда, но чтобы она, этотъ ребенокъ, головка котораго еще вчера покоилась у меня на колѣнахъ, а прекрасные глаза съ кротостью и довѣріемъ глядѣли на меня, чтобы она была виновна въ убійствѣ… это невозможно!

Сказавъ это, баронесса заплакала и Амели наклонилась къ ней чтобы утѣшить ее.

Рауль де-Рошбейръ и его сестра Люси, точно также въ одинъ голосъ утверждали, что племянница госпожи де-Ламбакъ была только орудіемъ въ рукахъ своего презрѣннаго дяди и что было бы глупо давать ей другую роль среди этихъ низкихъ и безчестныхъ людей.

Теперь, когда самое худшее было сказано и когда узнали въ какомъ преступленіи обвиняли ту, которая была столько времени домашнимъ кумиромъ, было интересно видѣть, до какой степени были еще живы любовь и уваженіе, которые эти люди столько времени питали къ преступницѣ. Самъ Рауль, забывъ свои прошлыя опасенія и сомнѣнія, возмущался противъ того, что эту бѣдную, беззащитную дѣвушку дѣлали отвѣтчицей за преступленія истинныхъ виновныхъ.

— Извините меня баронъ, сказалъ наконецъ Морель, но я полагаю, что намъ пора исполнить нашу обязанность.

Баронъ всталъ.

— Я слѣдую за вами, господа, сказалъ онъ, но такъ какъ эта дѣвушка, каково бы ни было ея преступленіе и положеніе въ свѣтѣ, была моей гостьей, то мой долгъ велитъ мнѣ выслушать то, что она можетъ сказать въ оправданіе своего поведенія. Она имѣетъ право на наше заступничество и если она заслуживаетъ состраданія, то мой голосъ не побоится подняться въ ея защиту. Къ несчастію я убѣжденъ, что ея поведеніе было очень предосудительно, но я не считаю ее настолько виновной, какъ это говорится въ обвинительномъ актѣ.

— Я не чувствую въ себѣ мужества идти къ ней съ волненіемъ сказалъ Рауль, я не могъ бы перенести ея вида.

Онъ отвернулся и закрылъ лицо руками, чтобы скрыть слезы, выступившія у него на глазахъ.

Тогда Амели вскочила и съ сверкающими глазами обратилась къ отцу.

— Я пойду съ тобой, отецъ, вскричала она, о, не отказывай мнѣ, умоляю тебя, я никогда не увижу ее болѣе, я это знаю, но я такъ любила ее, что не могу оставить въ эту минуту.

Изъ всего семейства, только баронъ и Амели отправились съ агентами въ комнату Маргариты.

— Графиня Маргарита у себя? спросилъ баронъ одну изъ горничныхъ, все еще бывшихъ въ передней, лицо которой выражало боязливое любопытство, такъ какъ всеобщее удивленіе дошло до своего апогея, вся прислуга узнала въ Морелѣ полицейскаго агента, моряка-разнощика, такъ сильно раздражившаго тщеславіе женской прислуги замка.

Дѣвушка, спрошенная барономъ, отвѣчала что часъ тому назадъ, она видѣла какъ прошла по лѣстницѣ графиня Маргарита; Манонъ и Аглая подтвердили, что графиня у себя и пошли впередъ въ эту часть замка.

Интересно было видѣть какъ быстро освоилась прислуга замка съ мыслію, что Маргарита могла совершить преступленіе.

Когда всѣ дошли до дверей на половину Маргариты, баронъ остановился.

— Идите, сказалъ онъ прислугѣ, это важное дѣло, которое нисколько васъ не касается. Если же кто нибудь вздумаетъ подслушивать, то сейчасъ же будетъ выгнанъ. Я приказываю чтобы никто не входилъ въ эту часть замка безъ моего позволенія… идите.

Прислуга удалилась сильно раздосадованная.

— Она навѣрно заперлась, бѣдняжка, сказалъ баровъ берясь за ручку двери, мы должны заставить ее отворить.

Но противъ его ожиданія дверь не была заперта; Маргарита всегда желала чтобы всѣ ея комнаты были ярко освѣщены, поэтому вездѣ, на столахъ и каминахъ горѣли канделябры, ярко освѣщая всѣ комнаты.

Въ ту минуту, какъ они отворили дверь, изъ спальни раздался дѣтскій, нѣжный голосъ, говорившій:

— Войдите, я здѣсь.

Они вошли, впереди всѣхъ Морель.

Комната была восхитительна и отдѣлана съ безукоризненнымъ вкусомъ. Стѣны были украшены венеціанскими зеркалами, всюду разставлены дорогія бездѣлушки, мягкій коверъ покрывалъ полъ и сиреневый фонъ его какъ нельзя болѣе гармонировалъ съ розовой толковой обивкой комнаты. Посреди комнаты стояла маленькая кровать, закрытая бѣлыми кружевными занавѣсами. это былъ настоящій храмъ невинности.

Яркій огонь горѣлъ въ каминѣ, соединяя свой свѣтъ съ блескомъ свѣчь.

Рядомъ съ каминомъ, опершись рукой на большое кресло, стояла молодая дѣвушка, предметъ розысковъ полиціи.

Она была неподвижна и съ вызывающимъ видомъ глядѣла на тѣхъ, которые пришли овладѣть ею.

Всѣ ожидали найти виновную внѣ себя отъ ужаса, встрѣчающую ихъ рыданіями и громко кричащею освоей невинности.

Но ихъ ожидало совсѣмъ иное зрѣлище.

Гордая и безстрашная дѣвушка встрѣтила ихъ не опуская глазъ.

Несмотря на постигшій ее ударъ и наказаніе, которое ее ожидало, поза ея была королевская.

Никогда еще ея ослѣпительная красота не была такъ поразительна какъ теперь, вслѣдствіе возбужденія этой ужасной минуты.

Это была оскорбленная королева, которая съ непобѣдимой гордостью глядѣла на своихъ возмутившихся подданныхъ, отвѣчая на всѣ оскорбленія однимъ презрительнымъ молчаніемъ.

Морель поспѣшно подошелъ къ ней и сказалъ протягивая руку:

— Именемъ закона, Генріетта Жаке, ложно называемая Маргаритой де-Монторни, я васъ арестую, какъ сообщницу въ убійствѣ… сударыня, вы моя плѣнница!

Она не вздрогнула, не отступила, только голосъ ея слегка задрожалъ не отъ бонини, а отъ отвращенія, когда она сказала:

— Не дотрогивайтесь до меня, это безполезно, я не запираюсь и сдаюсь. Да, я Генріетта Жаке и ваша плѣнница, ваше порученіе исполнено, г. Морель.

Морель съ почтеніемъ отступилъ, не будучи въ состояніи преодолѣть своего восхищенія къ гордой и отважной красавицѣ, стоявшей передъ нимъ.

Сила характера всегда внушаетъ уваженіе, даже въ преступникахъ. Этотъ ребенокъ, бросавшій ему въ лицо его имя, восхищалъ и поражалъ его.

Остальные могли только молчать, съ горемъ и состраданіемъ глядя на ту, которая такъ долго была членомъ ихъ семейства.

Маргарита, которой мы до конца оставимъ это имя, Маргарита выдержала ихъ взгляды съ мужествомъ отчаянія. Ея чудная красота еще увеличивалась мученіями терзавшими ея сердце, тогда какъ она не могла даже жаловаться. Ея прелестные, черные волосы блестящими волнами разсыпались по ея плечамъ и она еще разъ откинула ихъ назадъ привычнымъ, нетерпѣливымъ жестомъ. Ея большіе, голубые глаза, составлявшіе такой контрастъ съ черными волосами, бывшіе ея главной прелестью, эти глаза, разница которыхъ по цвѣту съ портретомъ помогли открыть обманъ, сверкали сверхъестественнымъ блескомъ и казались еще больше, на щекахъ игралъ слабый румянецъ; перчатки, вѣеръ и обшитый кружевами платокъ, были небрежно брошены на стулъ. Сама она была закутана въ накидку, въ которой должна была ѣхать въ замокъ герцога д’Агильяра, и красный кашемиръ накидки, вышитый золотомъ, еще болѣе увеличивалъ ея красоту. Единственнымъ признакомъ волненія было то, что грудь ея подымалась болѣе скоро, чѣмъ обыкновенно.

— Маргарита, моя дорогая Маргарита, вскричала Амели съ жалобнымъ упрекомъ.

Затѣмъ она вдругъ остановилась, не будучи въ состояніи окончить начатой фразы, такъ какъ рыданія сдавили ей горло.

— Я пришелъ сюда не для того чтобы упрекать васъ, печально сказалъ баронъ, но я надѣялся что вы имѣете сказать что нибудь, что облегчило бы преступленіе, въ которомъ васъ обвиняютъ, я желалъ слышать это для того, чтобы имѣть средство защитить васъ. Я не стану останавливаться на томъ злѣ, которое вы сдѣлали всѣмъ намъ, но поймите, что васъ обвиняютъ въ убійствѣ. О! я не могу повѣрить этому, это было бы слишкомъ ужасно.

Говоря это, де-Рошбейръ глядѣлъ то на агентовъ, то на виновную, съ невыразимымъ выраженіемъ горя и тревоги.

Тогда Маргарита наконецъ заговорила.

— Г. баронъ, сказала она, у васъ великодушное сердце, вы и всѣ ваши были безконечно добры ко мнѣ. Все это кончилось. Вы будете вспоминать обо мнѣ лишь съ отвращеніемъ, но имѣйте теперь еще немного терпѣнія, не прогоняйте меня еще нѣсколько минутъ. И вы, Амели, выслушайте меня. Прежде чѣмъ идти въ тюрьму, которая ждетъ меня и подняться на ступени эшафота, я хотѣла бы, съ позволенія этихъ господъ, сказать вамъ нѣсколько словъ. Говоря это она устремила на агентовъ взглядъ исполненный кроткой просьбы и подавляющаго презрѣнія.

— Мы будемъ ждать сколько вамъ угодно, сударыня, сказалъ Байе, но васъ никто не заставляетъ признаваться въ вашемъ преступленіи.

Морель сдѣлалъ молчаливый знакъ согласія, но на лицахъ этихъ людей ясно видно было любопытство, отъ котораго они не могли отдѣлаться.

Баронъ опустился на стулъ и закрылъ лицо руками, но Амели осталась стоять, не будучи въ состояніи оторвать взгляда отъ лица той, которую она такъ любила.

Маргарита помолчала нѣсколько мгновеній, затѣмъ заговорила тихимъ, но яснымъ голосомъ.

— Благодарю васъ за снисходительность, сказала она, я не употреблю ея во зло. Мое признаніе будетъ имѣть одно достоинство: откровенность и чистосердечіе. И тѣмъ не менѣе я была воплощенной ложью, мое имя чужое, мое богатство — также… Но я ни за что на свѣтѣ не согласилась бы обмануть васъ сегодня. Вѣрьте моимъ словамъ, какъ вы повѣрили бы словамъ умирающей.

Сказавъ это она засмѣялась своимъ прежнимъ ужаснымъ и непонятнымъ смѣхомъ, но теперь баронъ и его дочь лучше поняли этотъ смѣхъ и невольно вздрогнули.

Она продолжала:

— Вы знаете мое настоящее имя и положеніе въ свѣтѣ, я племянница г-жи де-Ламбакъ, и полагаю, что это все, что вы знаете обо мнѣ; я скажу вамъ всю правду: сирота безъ всякихъ средствъ, я была всѣмъ обязана моей теткѣ, которая взяла меня; я не знала ея и даже никогда прежде не видала; мое имя самое темное, Жаке были всегда простыми фермерами и я полагаю, что какъ не перерывай ихъ генеалогію между ихъ предками едвали найдется дворянинъ. Однако вы видите, что несмотря на это я довольно хорошо сыграла мою роль знатной дамы, и это не стоило мнѣ никакого труда. Не правда ли, я была достойна носить знаменитое имя Монторни? Вы согласны, баронъ? А вы, Амели, развѣ вы подозрѣвали когда-нибудь кто я? Не думаю.

Въ этомъ мѣстѣ она снова засмѣялась, но скоро опять продолжала разсказъ.

— Физически я не должна очень походить на моихъ предковъ, Жаке. Когда я пріѣхала къ де-Ламбакамъ, дядя спросилъ меня сердитымъ тономъ, у кого семейство его жены украло меня, такъ какъ, по его словамъ, я имѣла видъ породистаго сокола, вылетѣвшаго изъ совинаго гнѣзда. Моя бѣдная тетка, Марія, немного боялась меня въ первое время, она увѣряла будто у меня слишкомъ аристократическій видъ.

Настало наконецъ время, когда де-Ламбаки удалились въ изгнаніе.

Они бѣжали отъ кредиторовъ и процессовъ, грозившихъ принять дурной оборотъ. Я слѣдовала за ними всюду во время ихъ скитаній. Мой бѣдный отецъ считалъ себя очень богатымъ и ничего не жалѣлъ, чтобы дать мнѣ хорошее образованіе. Можетъ быть съ тѣхъ поръ я читала немного болѣе, чѣмъ слѣдовало. Но развѣ это моя вина? Никто не руководилъ моимъ выборомъ и я предпочитала всему романы, я выучивала наизусть цѣлыя главы, и это было моимъ единственнымъ развлеченіемъ. У меня была хорошая память, понятливость и большая сила воли. Я выучивалась всему, чему хотѣла, я дѣлала все, что мнѣ хотѣлось дѣлать, и даже самъ Робертъ де-Ламбакъ выказывалъ нѣкоторое уваженіе къ моимъ способностямъ. Онъ не имѣлъ ни малѣйшаго уваженія къ роднымъ своей жены и далеко не былъ такъ деликатенъ, чтобы не говорить своей женѣ того, что думалъ. Робертъ де-Ламбакъ, не смотря на свое древнее имя, былъ грубый негодяй, но все-таки онъ имѣлъ нѣкоторыя достоинства. Онъ былъ храбръ, а его щедрость не знала предѣловъ. Въ его умѣ постоянно строились тысячи плановъ стать прежнимъ богатымъ де-Ламбакомъ. У меня также были свои мечты. Я стремилась подняться и занять мѣсто въ блестящемъ свѣтѣ, тамъ гдѣ много золота, гдѣ брилліанты ослѣпляютъ взоры, гдѣ могущество дѣйствительно повелѣваетъ массами, вотъ о чемъ я мечтала и чего мнѣ недоставало! У мущины есть сотни средствъ, если онъ хочетъ пробить себѣ дорогу, но какъ мало путей для женщины. Если она не прославилась въ литературѣ или искусствѣ, то ей остается одно средство, замужество, и замужество по разсчету; мнѣ нѣтъ надобности слышать ваше мнѣніе на счетъ этого средства, навѣрно оно не внушаетъ вамъ болѣе отвращенія, чѣмъ мнѣ; еслибы я имѣла достаточно для этого мужества, то я могла бы выйти замужъ за Рауля де-Рошбейръ, не чувствуя къ нему ни малѣйшей любви. Во время нашего пребыванія въ Брюсселѣ, Гастонъ де-Ламбакъ получилъ отпускъ и пріѣхалъ къ намъ, тогда я въ первый разъ увидала его… и полюбила… Но можетъ быть вамъ наскучило слушать про мои личныя дѣла?

Она отбросила падавшіе ей на лобъ волосы и при этомъ движеніи засверкали брилліанты, которыми были украшены ея руки.

— Да, продолжала она, послѣ короткаго молчанія, я полюбила этого подлаго эгоиста, но и не знала тогда низости его характера, я не знала какая подлая душа скрывалась подъ этой соблазнительной наружностью. Онъ былъ офицеръ и получилъ блестящее образованіе. Это былъ очень красивый молодой человѣкъ, а я маленькая пансіонерка, къ тому же, что касается семейства матери, то онъ раздѣлялъ къ нему презрѣніе своего отца и смѣялся надъ моимъ обожаніемъ. Какъ я была глупа! Онъ уѣхалъ къ своему полку въ Африку, и согласился взять кольцо, которое я подарила ему, и которое онъ по всей вѣроятности отдалъ танцовщицѣ, за которой ухаживалъ. А между тѣмъ онъ увезъ съ собой мое сердце. О! еслибы онъ тогда женился на мнѣ и увезъ меня съ собою, то я убѣждена, что была бы отличной женой и была бы ему вѣрна до смерти.

Онъ очень рѣдко отвѣчалъ на мои письма, и когда онъ возвратился назадъ опозоренный, я и тогда еще согласилась бы выйти за него, но онъ былъ еще болѣе испорченъ, чѣмъ прежде. Онъ боялся отца и поэтому дома не пилъ, но его характеръ былъ слабъ и испорченъ; онъ окончательно оттолкнулъ меня начавъ ухаживать за дочерью графа де-Монторни, которая приходила въ замокъ изъ монастыря. Это была блѣдная, слабая и безхарактерная дѣвушка. Я могу увѣрить васъ, баронъ, и васъ, Амели, что вы никогда не привязались бы такъ къ настоящей наслѣдницѣ, какъ къ интриганкѣ; это было застѣнчивое, боязливое, безобидное существо, мы всѣ были съ ней очень любезны, но къ этой любезности примѣшивалась доля состраданія. При видѣ Гастона она была испугана, а его свободное обращеніе привело ее положительно въ ужасъ. Она ненавидѣла и избѣгала его. Скоро однако настоятельница монастыря положила конецъ ея посѣщеніямъ и наша дружба окончилась. Въ это время графъ захворалъ. Дочери велѣли приготовиться ѣхать къ отцу, а де-Ламбака просили проводить ее. Онъ согласился. Онъ не былъ золъ и по всей вѣроятности не имѣлъ тогда дурнаго намѣренія. На этотъ разъ ему пришло въ голову сказать: какъ жаль, что на мѣстѣ Маргариты Монторни не Генріетта, она безъ сомнѣнія несравненно лучше сыграла бы роль знатной дамы; это незначительное замѣчаніе, сказанное совершенно случайно, рѣшило мою будущность. Да, я одна придумала этотъ отвратительный планъ. Мнѣ первой пришла идея выдать себя за Маргариту де-Монторни. Наши лѣта были однѣ и тѣже, восемнадцать, у насъ у обѣихъ были черные волосы и даже между нами было нѣкоторое сходство. Кромѣ того графъ уже много лѣтъ не видалъ дочери, такъ что не могъ удивиться происшедшей въ ней перемѣнѣ, въ сердцѣ его пробудилось состраданіе и угрызенія совѣсти, такъ что было несомнѣнно, что противно своимъ прежнимъ намѣреніямъ, онъ откажетъ все состояніе дочери. Робертъ де-Ламбакъ и его сынъ съ жаромъ ухватились за этотъ планъ.

Было рѣшено, что дочь графа уговорятъ ночевать въ замкѣ передъ отъѣздомъ, что ее помѣстятъ въ домъ сумасшедшихъ, директоръ котораго былъ знакомъ де-Ламбаку и что ее будутъ держать въ заключеніи. Этотъ директоръ былъ нѣмецкій жидъ, человѣкъ далеко не совѣстливый и занимавшійся прежде ростовщничествомъ, онъ перешелъ во французское подданство и сумасшедшій домъ, гдѣ онъ былъ директоромъ, находился въ отдаленной части Пуатье. Туда должны были отвезти Маргариту, тогда какъ я займу ея мѣсто. Тогда Гастонъ не отказывался болѣе жениться на мнѣ, онъ соглашался на это по причинѣ денегъ и мы должны были втроемъ раздѣлить состояніе графа.

Маргаритѣ должны были дать сильное наркотическое и увезти, прежде чѣмъ она придетъ въ себя…

Въ эту минуту голосъ молодой дѣвушки прервался, а дыханіе стало коротко и прерывисто.

Она быстрымъ движеніемъ подняла руку къ сердцу, какъ бы чувствуя сильную боль.

Байе, показывавшій нѣкоторые признаки безпокойства, испытующимъ взглядомъ оглядѣлъ комнату, но вездѣ были разбросаны разныя мелочи для дамскаго туалета и открытые футляры изъ-подъ драгоцѣнныхъ вещей.

Въ одной изъ шкатулокъ стояла маленькая дубовая коробочка, но она была закрыта.

XIX.
Продолженіе признаній.

— И такъ бѣдная Маргарита пріѣхала провести ночь въ замкѣ, чтобы на другой день, рано утромъ, отправиться въ путь въ сопровожденіи де-Ламбака. Мѣста въ дилижансѣ были взяты, такъ какъ надо было поспѣть въ Парижъ къ первому поѣзду, отходившему въ Безансонъ. Директоръ сумасшедшаго дома былъ предупрежденъ и долженъ былъ пріѣхать за Маргаритой, какъ только мы дадимъ ей наркотическаго. У де-Ламбака было много различныхъ медицинскихъ снадобьевъ, которыми онъ укрощалъ лошадей, мнѣ поручено было дать выпить Маргаритѣ порошокъ, который долженъ былъ усыпить ея. Я дала ей порошокъ въ чашкѣ чая, которую сама принесла къ ней въ комнату, она поцѣловала меня и благодарила за доброту, меня, которая… Мы были довольно дружны нѣкоторое время, но ни мало не сходились во вкусахъ, кромѣ того, у нея въ монастырѣ была подруга, гораздо болѣе подходившая къ ея характеру. Я пожелала ей покойной ночи и оставила ее одну. Черезъ два часа я снова вошла къ ней. Казалось, что меня какой-то магнитъ притягивалъ къ комнатѣ, гдѣ она отдыхала, она казалось спокойно спала, тогда я подумала, что лекарство хорошо подѣйствовало. Я осталась около нея, но ея неподвижность начала меня безпокоить и даже пугать. Я дотронулась до нея, она была холодна. О! какъ холодна! Я положила руку на ея сердце, оно перестало биться, стала прислушиваться къ дыханію, но она не дышала, зеркало приложенное къ губамъ нисколько не потускнѣло.

А! Каково было мое отчаяніе! Какъ горько я плакала. Я обнимала ее, умоляя проснуться, стараясь согрѣть ее. Маргарита! Маргарита! звала я ее, но только эхо въ корридорахъ замка отвѣчало на мои крики, такъ какъ несчастная была мертва и я убила ее!

— Вы значитъ не имѣли намѣренія убить ее?

— Это былъ случай, ошибка, а не заранѣе обдуманный планъ, съ жаромъ перебила ее Амели.

— Да, это былъ случай. Я слишкомъ близко стою къ могилѣ, чтобы не отвѣчать чистосердечно, и беру небо въ свидѣтели, что въ то время, которое я провела у ея постели, я охотно десять разъ отдала бы свое существованіе, лишь бы возвратить ее къ жизни. Я позвала все семейство де-Ламбакъ и умоляла ихъ помочь мнѣ оживить ее, но было слишкомъ поздно. Вѣроятно она умерла уже нѣсколько часовъ тому назадъ.

— Такъ значитъ это не убійство? Ахъ! я благодарю за это небо! Я счастлива, что вы не хотѣли сдѣлать ей зла. Ты слышишь отецъ она не имѣла намѣренія убить ее, вскричала Амели де-Рошбейръ.

— Слава Богу! сказалъ баронъ.

Наступило довольно продолжительное молчаніе, затѣмъ та, которую звали Маргаритой де-Монторни снова заговорила.

— Вы хотите имѣть поводъ судить обо мнѣ болѣе снисходительно, снова заговорила она, но я не такъ думала о моемъ преступленіи. Какъ! ягненокъ умеръ въ объятіяхъ волка и это не будетъ преступленіемъ.

Правда, что я не хотѣла лишить ея жизни, я даже не хотѣла, чтобы ея заключеніе было вѣчно, я хотѣла только овладѣть ея именемъ и состояніемъ, но моя рука подала ей напитокъ, который долженъ былъ усыпить ее, а вмѣсто того причинилъ смерть. Значитъ я ея единственная убійца, кто осмѣлится утверждать противное? Преступленіе сдѣлало мое сердце каменнымъ. Послѣ перваго припадка горя и угрызеній совѣсти, я стала руководить всѣми окружающими, которые положительно были поражены. Самъ Робертъ де-Ламбакъ былъ очень взволнованъ, я видѣла слезы въ его большихъ, злыхъ глазахъ; печаль Гастона была гораздо меньше его боязни опасности, которой онъ могъ подвергнуться. Моя бѣдная тетка, ихъ невольная сообщница, которая только изъ боязни мужа согласилась… Но я должна торопиться… я…

Она остановилась задыхаясь и снова схватилась за сердце. Румянецъ исчезъ съ ея лица, которое было блѣдно какъ мраморъ, но она была тверда и на вопросъ барона, не больна ли она, отвѣчала лишь нетерпѣливымъ жестомъ и продолжала свой разсказъ.

— Мы похоронили ее въ слѣдующую ночь, въ уединенной и заброшенной части парка; тамъ мы скрыли нашу жертву отъ глазъ людей, но Богъ видѣлъ насъ. Она теперь счастлива, а я погибла душой и тѣломъ. Демонъ, которому я продалась, обманулъ меня относительно выгоды, какъ я обманула тѣхъ, кто были моими сообщниками; это преступленіе никому не принесло выгоды.

Она замолчала, ея голосъ, потерявъ свою кротость и гармоничность, сталъ грубъ и пронзителенъ, какъ будто волненіе совершенно истощило ее.

Но, хотя ея блѣдность дѣлалась все ужаснѣе, это все еще была очаровательница, высоко державшая свою прелестную головку, не опускавшая глазъ и до конца сохранившая свою чарующую грацію, которая казалась вызовомъ.

Въ эту минуту Байе снова вмѣшался, говоря, что никого не принуждаютъ признаваться въ своихъ преступленіяхъ.

— Если вы можете доказать ваши слова, вмѣшался Морель, то ваша жизнь не подвергается ни малѣйшей опасности, такъ какъ ни одинъ присяжный не рѣшится признать вашей виновности безъ смягчающихъ обстоятельствъ.

Маргарита де-Монторни въ послѣдній разъ засмѣялась своимъ ужаснымъ, ироническимъ смѣхомъ, лживымъ и искусственнымъ.

— Какъ люди великодушны въ нашей прекрасной странѣ, сказала она, мнѣ пощадятъ жизнь! Меня запрутъ въ одиночное заключеніе! Я такъ еще молода. Подумайте, что черезъ мѣсяцъ мнѣ будетъ девятнадцать лѣтъ, если я буду еще жива. Но не безпокойтесь о моей участи. Я презираю смерть.

Снова наступило молчаніе.

Всѣ съ безпокойствомъ глядѣли на ея прелестное личико, глаза еще сверкали, но губы побѣлѣли и румянецъ уступилъ мѣсто блѣдности.

— Вы больны, дорогая Маргарита! вскричала Амели съ сильнымъ безпокойствомъ.

Говоря это, она подошла къ подругѣ, которая была ей такъ дорога.

Но послѣдняя заставила ее отступить рѣшительнымъ шестомъ, повелительнымъ и полнымъ граціи.

Сдѣлавъ надъ собою усиліе, Маргарита снова собралась съ мужествомъ, но ея голосъ былъ сильно утомленъ и едва слышенъ.

— Не удивились ли вы что я была такъ откровенна? прибавила она. Я созналась въ своей винѣ. Можетъ быть я имѣла причины такъ дѣйствовать. Можетъ быть я могла говорить безъ боязни. Я похожа на преступника, который, при помощи флакона съ ядомъ, ничего не боялся, точно также и я, Маргарита де-Монторни, т. е. Генріетта Жаке, я ускользну отъ тюремщиковъ, жандармовъ и всякихъ представителей закона. У меня дѣйствительно есть талисманъ…

Она не могла говорить далѣе и принуждена была конвульсивно схватиться за кресло, чтобы не упасть и ея смѣлый взглядъ въ первый разъ омрачился.

— А! вотъ чего я боялся, вскричалъ Морель.

Онъ вмѣстѣ съ Байе кинулся къ дѣвушкѣ, но прежде чѣмъ они могли оказать ей помощь, та, которую звали Маргаритой де-Моиторни тяжело упала на полъ.

— Богъ мой! съ досадой и огорченіемъ вскричалъ Морель. Она обманула насъ! Несчастная спасается отъ тюрьмы и гильотины. Она отравилась и умираетъ, если еще не умерла.

XX.
Смерть.

Да, она отравилась и умирала, въ этомъ не было болѣе сомнѣнія, точно также какъ было очень мало надежды спасти ее.

Въ то время когда она упала на полъ и терзалась въ неописанныхъ мученіяхъ, всѣ забыли ея преступленіе и бросились къ ней на помощь.

Баронъ помогъ поднять ее и положить на постель, гдѣ она провела столько ночей безъ сна.

Она казалась спокойной, но чтобы не показать своихъ страданій, она до крови прикусила себѣ губы.

Ни одного стона, ни одной жалобы не сорвалось у нея съ языка, хотя видно было, что она испытываетъ страшныя мученія. На лбу выступили капли холоднаго пота, признаки агоніи, глаза были полуоткрыты, а на губахъ выступала пѣна.

Когда ее клали на постель, изъ лѣвой руки у нея выпалъ маленькій разбитый хрустальный флаконъ. На флаконѣ еще можно было прочесть надпись: «Aconit». Онъ содержалъ еще въ себѣ нѣсколько капель этого средства, смертельнаго, когда оно принято въ крупной дозѣ, а позднѣйшій анализъ доказалъ, что къ этой дозѣ былъ еще прибавленъ стрихнинъ.

Было узнано, что этотъ ядъ былъ взятъ изъ маленькой дубовой шкатулки, на крышкѣ которой были вырѣзаны на мѣди буквы Р. де-Л., эта шкатулка оказалась наполненной различными ядами, но было очевидно, что Маргарита захотѣла умереть отъ того же яда, который убилъ ея жертву.

Она переносила всѣ эти страданія молча со стоическимъ терпѣніемъ.

Амеля де-Рошбейръ безъ всякаго усилія отбросила свои предразсудки и гордость.

— Я не хочу оставлять ея, съ жаромъ сказала она, посмотрите, какъ она слаба и измѣнилась и вспомните чѣмъ она была для насъ нѣсколько часовъ тому назадъ.

Послѣ этого Амели сѣла на постель и положивъ голову больной себѣ на грудь, старалась успокоить ее какъ ребенка.

— Пошлите скорѣе за помощью! говорила она, разошлите слугъ за докторами, позовите сюда Маріона и Аглаю, идите скорѣе.

Баронъ де-Рошбейръ, который сразу былъ пораженъ, теперь немного пришелъ въ себя и осторожно вышелъ исполнить просьбы дочери.

Оба агента точно также осторожно оставили комнату. Байе приказалъ полиціи удалиться, потому что не было болѣе надобности стеречь выходы замка, такъ какъ было очевидно, что плѣнницу не придется везти на желѣзную дорогу; Морель и Байе остались единственно для формы.

— Развѣ я былъ неправъ, когда говорилъ, что у нея мужество льва? ворчалъ Морель, сходя съ лѣстницы. Бѣдняжка! Не многіе храбрые солдаты перенесли бы подобную ужасную пытку, продолжая улыбаться, какъ она.

По всему замку быстро разнеслась вѣсть, что графиня Маргарита опасно больна, можетъ быть даже умираетъ; лошади были быстро осѣдланы и прислуга разослана за докторами. Рауль также вскочилъ на лошадь и скоро опередилъ всѣхъ остальныхъ.

Маріонъ и Аглая поспѣшили явиться въ спальню гдѣ принялись ахать и охать, но Амели строго приказала имъ молчать.

Было очевидно, что нѣтъ болѣе надежды, ядъ слишкомъ проникъ въ организмъ своей жертвы, а окружавшіе больную, въ своей неопытности могли только молиться, чтобы на помощь къ нимъ скорѣе явился докторъ.

Весь домъ былъ погруженъ въ тяжелое молчаніе, разговаривали только шепотомъ, никто не смѣлъ громко произнести слова, но извѣстіе облетѣло весь домъ.

Горе баронессы де-Рошбейръ, ея дочери и Рауля, было вполнѣ искренно; мать и дочь горько плакали.

Лица всей прислуги были печальны и взволнованы никто ничего не говорилъ, кромѣ того, можно ли ее спасти?

Между тѣмъ Амели сидѣла у изголовья бѣдной преступницы, которая лежала въ состояніи полнѣйшаго безсилія, но она переносила страданія съ терпѣніемъ и покорностью, ничто не могло сломить ея твердости.

Ужасно было смотрѣть на эту борьбу полнаго жизни существа противъ дѣйствія яда.

Амели де-Рошбейръ преслѣдовала тогда странная мысль, которая потомъ не покидала ее всю жизнь: она была убѣждена, что если бы преступница хотѣла жить, то силой воли, она могла бы остановить дѣйствіе роковаго яда; но, Маргарита де-Монторни не хотѣла жить.

Тяжело было видѣть, какъ она старалась скрыть свое блѣдное личико, не желая чтобы окружающіе видѣли, что смерть уже овладѣла ею.

Она прятала лицо на груди Амели и не шевелилась, только конвульсивная дрожь поднимала ея грудь, но не смотря на близость смерти, она все-таки еще думала о томъ, чтобы скрыть дѣйствіе яда на ея красоту.

Какъ доктора страшно медлили! Неужели же они никогда не явятся? Пока жизнь еще не угасла, всегда остается надежда, думала Амели.

— Маргарита, дорогая моя, постарайтесь жить, вскричала она, мы спасемъ васъ, вы слишкомъ строго судите ваши проступки, вы такъ еще молоды! Постарайтесь жить, моя дорогая, отвѣтьте мнѣ хоть одно слово.

Но Маргарита молчала. Однако ея крошечная ручка слабо пожала руку Амели. Эта рука была холодна, лицо также похолодѣло и спазмы сдѣлались рѣже.

Два раза она старалась заговорить, но ея голосъ былъ такъ слабъ, а слова такъ неразборчивы, что Амели принуждена была наклониться къ самому ея рту, чтобы разобрать что-нибудь.

— Прогоните меня! Я проклятое существо. Похороните меня среди чертополоха, въ самомъ далекомъ углу, въ общую могилу.

Помолчавъ немного, она прошептала:

— О! какъ теперь темно! Мнѣ очень холодно! О! еслибы я могла говорить.

— Другъ мой, вскричала Амели, я не оставила васъ, я здѣсь около васъ; но молитесь Маргарита, молитесь, я буду молиться вмѣстѣ съ вами и… слышите ли вы меня, моя дорогая?

Амели не получила отвѣта, Маргарита не могла больше говорить.

Она не шевелилась!

Рыданія испуганныхъ женщинъ, Манонъ и Аглаи, только однѣ прерывали молчаніе.

Амели опустилась на колѣни передъ неподвижнымъ тѣломъ, и съ жаромъ стала молиться, чтобы душа грѣшницы нашла себѣ прощеніе у престола Создателя.

Задолго еще до пріѣзда доктора въ Маргаритѣ не оставалось болѣе признаковъ жизни, кромѣ очень слабаго дыханія, но теплота почти исчезла и пульсъ пересталъ биться.

Тѣмъ не менѣе, она еще дышала, когда пріѣхалъ докторъ Туріо.

За нимъ ѣздилъ Рауль и онъ конечно не потерялъ даромъ времени, но его пріѣздъ былъ уже безполезенъ.

Докторъ уже зналъ, что случилось и когда онъ вошелъ въ комнату Маргариты, то но лицу его видно было, что у него нѣтъ надежды.

— Все мое искусство теперь безполезно, уже слишкомъ поздно! сказалъ онъ, прислушиваясь къ дыханію, которое становилось все тише и тише.

Черезъ пять минутъ оно стало совершенно незамѣтно. Докторъ сталъ слушать сердце, оно не билось.

— Вы сдѣлаете лучше, если сойдете къ вашей матушкѣ, сказалъ докторъ Анели де-Рошбейръ.

Амели вскочила.

— Такъ она умерла? вскричала она.

— Да! отвѣчали ей.

Голову умершей опустили на подушку и ея чудные волосы почти закрыли ее.

XXI.
Развязка.

Въ настоящее время мы не преслѣдуемъ преступниковъ послѣ смерти, мы отказались отъ могилъ на перекресткѣ дорогъ. Наши приговоры стали человѣчнѣе и если мы наказываемъ виновнаго, то не отказываемъ ему ни въ утѣшеніяхъ религіи, ни въ погребеніи.

Графиня Маргарита де-Монторни или, лучше сказать, та, которая несправедливо присвоила себѣ это имя, и которая была никто иная, какъ Генріетта Жаке, была похоронена съ полнымъ великолѣпіемъ.

Ее не похоронили въ склепѣ семейства де-Монторни, въ деревнѣ Орнанѣ, а отвезли на кладбище въ Бомъ-ле-Дамѣ.

Мраморъ надъ ея могилой носитъ надпись, увѣковѣчивающую ложь ея жизни:

«Памяти Маргариты де-Монторни»

А между тѣмъ, настоящая Маргарита, которая такъ дорого заплатила за ошибки своей матери, послѣ смерти была также забыта, какъ и при жизни.

Съ большимъ трудомъ добились позволенія перевезти ее въ фамильный склепъ и то это было сдѣлано потихоньку, точно ея родные должны были стыдиться графской короны, вырѣзанной на ея гробу.

Главной ихъ цѣлью было, во что бы то ни стало, избѣжать скандала и не выдать тайны двухъ дѣвицъ де-Рошбейръ.

Относительно смерти не было никакого слѣдствія.

Доктора Туріо и Бори дали свидѣтельство въ естественной смерти.

Неожиданная смерть Маргариты была приписана злокачественной жабѣ, къ которой она имѣла наслѣдственное предрасположеніе, такъ какъ ея мать умерла отъ этой же болѣзни.

Журналы не проронили ни слова о печальной исторіи въ Монторни.

Золота не жалѣли, чтобы только положить конецъ сплетнямъ, это дѣло было опять-таки поручено Байе.

Ясно, что еслибы предполагалось преступленіе, то всѣ деньги Рошбейровъ не могли бы отвратить слѣдствія.

Ни правосудіе, ни прессу нельзя было бы заставить замолчать.

Но такъ какъ преступленія не было, то никто не хотѣлъ безпокоить уважаемаго семейства.

Однимъ словомъ, никто никогда не узналъ истины относительно этого дѣла, такъ какъ знавшіе ее должны были молчать.

Анатоль Мартанъ былъ, безъ церемоніи, изгнанъ изъ Франціи, очень счастливый, что такъ дешево отдѣлался.

Баронъ де-Рошбейръ узналъ о его покушеніи на убійство Гастона де-Ламбака и о другихъ отрицательныхъ качествахъ своего негодяя-лѣсничаго, но такъ какъ эти открытія могли вывести наружу все дѣло, то нашли самымъ благоразумнымъ дать ему уѣхать; его оставили только въ Гаврѣ, когда онъ уже сѣлъ на корабль, шедшій въ Калифорнію.

Анатоль Мартэнъ эмигрировалъ, съ карманами, набитыми деньгами, но дурно нажитыя деньги не идутъ въ прокъ. Вино и карты скоро поглотили ихъ, тогда онъ далъ полную волю своимъ порокамъ, воровство сдѣлалось его ремесломъ, онъ былъ пойманъ, ночью, на мѣстѣ преступленія и разстрѣлянъ, вмѣстѣ со своими четырьмя сообщниками.

Тогда бѣдная жена его получила даровой билетъ до Франціи и вернулась, съ дѣтьми, покрытыми лохмотьями, и баронъ де-Рошбейръ былъ такъ великодушенъ, что снова взялъ ихъ къ себѣ, спасши почти отъ голодной смерти.

Жанна Мартэнъ, продавшая медальонъ Морелю, вышла замужъ за нѣмца, который всегда пьянъ и бьетъ свою жену, они держатъ въ Нью-Іоркѣ кабакъ, пріобрѣтенный на деньги Маргариты, и самъ хозяинъ есть, вмѣстѣ съ тѣмъ, и самый лучшій кліентъ своего заведенія.

Делафоржъ никогда не могъ утѣшиться въ потерѣ такого процесса, который прибавилъ бы много блеска къ его имени.

Процессъ, который разсматривался при открытіи сессіи, былъ пустяками сравнительно съ тѣмъ, о какомъ онъ мечталъ. Увы! Идеала всегда трудно достигнуть.

Гастона де-Ламбака судили не за убійство графини Монторни, но за участіе въ сопротивленіи власти во время нападенія на замокъ и сообщничество въ убійствѣ жандарма.

Было условлено, что ему пощадятъ жизнь и онъ былъ приговоренъ на пятнадцать лѣтъ на галеры.

Мать его оправдали, къ тому же ея здоровье и разсудокъ были потрясены столькими волненіями.

Съ ней сдѣлался параличъ, передъ тѣмъ какъ явиться въ судъ и, послѣ оправданія, ее взяли какіе-то дальніе родственники.

Само собою разумѣется, что Луиза Дюваль вышла замужъ за своего кузена Шарля и, надо полагать, что они наслаждаются заслуженнымъ счастіемъ.

Рауль де-Рошбейръ наслѣдовалъ состояніе Маргариты де-Монторни, его имя, какъ политическаго дѣятеля, получило извѣстность, его уже пророчатъ въ министры, но онъ до сихъ поръ еще не женатъ и его родные боятся, чтобы ихъ родъ не прекратился, какъ родъ де-Монторни.

Но она, эта виновная и прелестная дѣвушка, неужели она забыта тѣми, чьимъ кумиромъ она была столько времена?

Нѣтъ, и даже при воспоминаніи о ней, лица всѣхъ и теперь еще выражаютъ сильное волненіе и самые предубѣжденные противъ нея не могутъ вспомнить безъ сожалѣнія о томъ, чѣмъ могла бы быть эта дѣвушка, иначе направленная.

Увы! Мы видимъ много такихъ случаевъ, когда блестящія качества бросаются на вѣтеръ, а честные люди превращаются въ злодѣевъ.

Конецъ.