Замков Н. К. Пушкин и Ф. Н. Глинка // Пушкин и его современники: Материалы и исследования / Комис. для изд. соч. Пушкина при Отд-нии рус. яз. и словесности Рос. акад. наук. — Пг.: Тип. Рос. акад. наук, 1918. — Вып. 29/30. — С. 78-97.
http://next.feb-web.ru/feb/pushkin/serial/psx/psx2078-.htm
— 78 —
Пушкинъ и Ѳ. Н. Глинка.
Вопросъ объ отношеніяхъ Пушкина и Ѳ. Н. Глинки отчасти былъ уже освѣщенъ въ литературѣ пушкиновѣдѣнія, но попытку сгруппировать важнѣйшія свѣдѣнія объ этихъ отношеніяхъ сдѣлалъ лишь Н. О. Лернеръ въ своей замѣткѣ: «Изъ отношеній Пушкина и Ѳ. Н. Глинки»1). Замѣтка эта далеко не исчерпываетъ всѣхъ имѣющихся данныхъ, почему мы и имѣемъ въ виду изложить эти данныя, сообщивъ попутно и кое-что новое.
Въ лицейскую пору Пушкинъ не былъ лично знакомъ съ Ѳ. Н. Глинкою. Зная его лишь по «Письмамъ Русскаго офицера» и по случайнымъ журнальнымъ произведеніямъ, Пушкинъ, видимо, не высоко цѣнилъ поэтическійего даръ, такъ какъ въ Посланіи къ дядѣ Василію Львовичу (1817 г. — «Скажи, Парнасскій мой отецъ»…) назвалъ его «довольно плоскимъ пѣвцомъ». Знакомство состоялось вскорѣ послѣ окончанія Пушкинымъ Лицея, и, по свидѣтельству Ѳ. Н. Глинки, они быстро сошлись: «…Я очень его любилъ, какъ Пушкина, — писалъ впослѣдствіи Ѳ. Н., — и уважалъ, какъ въ высшей степени талантливаго поэта. Кажется, и онъ это чувствовалъ и потому дозволялъ мнѣ говорить ему прямо на прямо на счетъ тогдашней его разгульной жизни. Мнѣ удалось даже отвести его отъ одной дуэли»2)… Правдивость
— 79 —
этого свидѣтельства нѣтъ основаній заподозрить, и весьма вѣроятно, что Глинкѣ, дѣйствительно, не разъ удавалось вліять на Пушкина въ хорошую сторону: современники единогласно изображаютъ его, какъ человѣка съ исключительно ясной душой, съ неисчерпаемымъ запасомъ добродушія и горячей любви къ людямъ. Нравственный обликъ Ѳ. Н. ярко вырисовывается изъ строкъ письма его (отъ 17-го сентября 1824 г.) къ Н. С. Мордвинову, впослѣдствіи графу1); выясняя свои взгляды на правовыя и моральныя взаимоотношенія людей, онъ писалъ: «Было время, когда и я, воображая стать полезнымъ соотечественникамъ охотно промѣнивалъ все, что ласкаетъ молодымъ лѣтамъ, на трудное изысканіе тѣхъ высокихъ началъ, на которыхъ зиждется благосостояніе обществъ гражданскихъ. Науки политическія, столь привлекательныя по своей ясности, и новѣйшіе философы, съ ихъ отвлеченными умозрѣніями, были уединенными собесѣдниками моихъ долгихъ вечеровъ, тогда какъ дневная служба давала часто случай прилагать теорію къ самому опыту»2)…
Когда въ 1820 г. Пушкину грозила тяжкая кара за распространеніе своихъ «либеральныхъ» сочиненій, Ѳ. Н. проявилъ самое горячее участіе къ нему и своимъ заступничествомъ передъ гр. М. А. Милорадовичемъ, — адъютантомъ котораго онъ тогда состоялъ, — способствовалъ, вмѣстѣ съ Жуковскимъ, Карамзинымъ, А. И. Тургеневымъ и др., предотвращенію болѣе серьезнаго наказанія,
— 80 —
чѣмъ почетная ссылка на югъ. — Постигшая Пушкина опала не только не помѣшала Ѳ. Н. напечатать въ «Сынѣ Отечества» свое Посланіе къ нему (1819 г.)1), вызванное чтеніемъ «Руслана и Людмилы», но, повидимому, послужила даже побудительной причиной для этого.
Судьбы и времени сѣдого
Не бойся, молодой пѣвецъ!
Слѣды исчезнутъ поколѣній,
Но живъ талантъ, безсмертенъ геній!
— восклицалъ Глинка въ Посланіи; это горячее слово ободренія было для лишеннаго общества друзей поэта тѣмъ большей моральной поддержкой, что оно являлось также чуть ли не первымъ всенароднымъ признаніемъ геніальности его творческаго дарованія. Оцѣнивъ искренность душевнаго порыва Глинки, Пушкинъ писалъ о немъ брату — 27-го іюня 1821 г.: «Если ты его увидишь, обними его, братски, скажи ему, что онъ славная душа, и что я люблю его какъ должно»2); въ слѣдующемъ же году онъ отвѣтилъ на Посланіе Глинки-«Аристида» прекрасными строками своего Посланія: «Когда средь оргій жизни шумной»…, гдѣ называлъ его «великодушнымъ гражданиномъ». Посылая — въ январѣ 1823 года — эти стихи брату, Пушкинъ писалъ ему: «…покажи ихъ Глинкѣ, обними его за меня и скажи ему, что онъ — все-таки почтеннѣйшій человѣкъ здѣшняго міра»3). — Когда порученіе было исполнено и Левъ Сергѣевичъ сообщилъ брату4) о произведенномъ впечатлѣніи, тотъ отвѣчалъ: «Я радъ, что Глинкѣ полюбились мои стихи — это была моя цѣль… Мы съ нимъ приятели»5)…
— 81 —
Между тѣмъ, многочисленныя произведенія Ѳ. Н. Глинки все болѣе принимали піэтическій характеръ, которымъ уже всецѣло проникнуты его «Опыты священной поэзіи», вышедшіе въ 1826 г. — Пушкинъ не могъ, конечно, сочувствовать столь однообразному направленію поэтической дѣятельности Глинки, и уже въ словахъ его письма къ брату: «…все-таки почтеннѣйшій человѣкъ»… — сквозитъ нѣкоторая доля ироніи; въ письмѣ къ князю Вяземскому (ноябрь 1824 г., черновой варіантъ) онъ бросаетъ уже насмѣшку: «А потопъ то! Жду водянаго псалма Ѳиты»1); въ началѣ же слѣдующаго — 1825-го г. — клеймитъ піэтизмъ Глинки цѣлой забавной эпиграммой:
«Нашъ другъ Ѳита, Кутейкинъ въ эполетахъ,
Бормочитъ намъ разтянутый псаломъ:
Поэтъ Ѳ[ита] не становись Ферто̀мъ!
Дьячекъ Ѳ[ита] ты Ѵ [жица] въ поэтахъ!»2).
Посылая эту эпиграмму князю Вяземскому, Пушкина проситъ, однако, «не выдавать» его, т. е. не показывать никому эпиграммы: «Ѳита бо другъ сердца моего, мужъ благъ, незлобивъ, удаляяйся отъ всякія скверны»3); въ 1828 г. за тотъ же піэтизмъ Глинка попадаетъ въ Пушкинское «Собраніе насѣкомыхъ» съ прозвищемъ: «Божія коровка».
Такая двойственность въ отношеніяхъ Пушкина къ Глинкѣ, какъ увидимъ, замѣчается и позднѣе; причины ея слѣдуетъ искать не только въ разницѣ оцѣнокъ Глинки-поэта и Глинки-человѣка, но и въ невозможности одинаково относиться къ разнымъ сторонамъ его поэтическаго дарованія. Пушкинъ цѣнилъ въ Глинкѣ, конечно, не только человѣка и гражданина, но и поэта, — однако, подкупали его лишь отдѣльныя свойства произведеній Глинки,
— 82 —
ставившія его выше многихъ современныхъ ему поэтовъ, т. е., — глубокій, неподдѣльный лиризмъ, яркость и смѣлость образовъ и т. под.: эти свойства дарованія Глинки роднили его съ Пушкинымъ, — поэтомъ младшаго, по отношенію къ нему, поколѣнія, — и отъ нихъ то есть нѣчто и въ раннихъ поэтическихъ достиженіяхъ великаго поэта. Но родственность нѣкоторыхъ свойствъ дарованій не могла уничтожить разницы міровоззрѣній Пушкина и Глинки: Пушкину были совершенно чужды — какъ присущій Глинкѣ этическій дидактизмъ, — особенно яркій въ его «Опытахъ Аллегорій въ стихахъ и прозѣ» (С.-Пб. 1826 г.), — такъ и преобладающая черта его произведеній, давшая В. Н. Олину поводъ упрекнуть его (въ 1830 г.) въ томъ, что онъ «слишкомъ горячо вводитъ въ поэзію нашу усыпительный духъ Германскаго мистицизма»; этотъ уклонъ творчества Глинки и вызвалъ всѣ остроумные уколы со стороны Пушкина.
Что касается отношеній Глинки къ Пушкину, то его теплое, дружеское чувство къ нему — съ оттѣнкомъ преклоненія передъ мощнымъ талантомъ — не измѣнялось никогда. Сосланный въ 1826 г. въ Петрозаводскъ1), онъ всегда живо интересуется судьбой Пушкина, а въ 1830 г. посылаетъ ему свою новую поэму «Карелія»2), вмѣстѣ съ полнымъ искренняго чувства письмомъ — отъ 17-го февраля: "…Изъ глубины Карельскихъ пустынь, — пишетъ онъ: «я посылалъ вамъ (чрезъ б. Дельвига) усердные поклоны. Часто, часто (живя только воспоминаніемъ) припоминалъ я то пріятнѣйшее время, когда пользовался удовольствіемъ личныхъ съ вами свиданій, вашею бесѣдою и, какъ мнѣ казалось, пріязнію вашею, для меня драгоцѣнною. И безъ васъ мы, любящіе васъ, были съ вами. Въ піитическомъ
— 83 —
уголкѣ любезнаго П. А. Плетнева мы часто и съ любовію объ васъ говорили, радовались возрастающей славѣ вашей и слушали живое стереотипное изданіе твореній вашихъ — вашего любезнаго братца Льва Сергѣевича…. У меня есть вашъ портретъ1). Только жаль, что вы въ немъ представлены съ какою-то пасмурностію; нѣтъ той веселости, которую я помню въ лицѣ вашемъ. Ужели это слѣдствіе печалей жизни? Въ такомъ случаѣ, молю жизнь, чтобы она, занявъ все лучшее у Музъ и Славы, утѣшала бы васъ съ такимъ же усердіемъ, съ какимъ я читаю ваши плѣнительные стихи»; поручая, въ заключеніе, благосклонности Пушкина свою поэму, Глинка выражаетъ надежду, что онъ замѣтитъ въ «Кареліи» «чувствованія незамѣтныя другимъ или другими пренебрегаемыя»2)…
Но, еще до написанія этого письма, въ 10-мъ Љ «Литературной Газеты» отъ 15-го февраля (ценз. пом. 14 февр.) появилась анонимная рецензія «Кареліи», несомнѣнно принадлежащая Пушкину. Рецензія эта лишь совсѣмъ недавно была приписана Пушкину М. Л. Гофманомъ3), на основаніи анализа внутренняго содержанія ея: чрезвычайно осторожно подходя къ своему выводу, М. Л. Гофманъ далъ все же столь исчерпывающее обоснованіе его, что, по нашему мнѣнію, уже одно это обоснованіе давало возможность включить рецензію въ собраніе сочиненій Пушкина; остается только удивляться, почему В. Я. Брюсовъ4) нашелъ въ доводахъ М. Л. Гофмана одни лишь «общія мѣста» и «не узналъ» Пушкина въ поразительно яркой и «насыщенной» рецензіи на «Карелію»; не менѣе странно и то обстоятельство, что на рецензію не обратилъ вниманія Н. О. Лернеръ, столь
— 84 —
тщательно изучавшій «Литературную Газету» и останавливавшійся, въ поискахъ забытыхъ строкъ Пушкина, на гораздо болѣе сомнительныхъ, а иногда и на явно, почти, не-пушкинскихъ статьяхъ. Намъ пришлось уже въ другомъ мѣстѣ указать на чрезвычайную убѣдительность доказательствъ М. Л. Гофмана1), теперь же мы имѣемъ возможность дать документальное подтвержденіе его мнѣнія; въ бумагахъ Ѳ. Н. Глинки, хранящихся въ архивѣ Общества Любителей древней письменности2), имѣется слѣдующее черновое письмо его къ П. К. [Щебальскому]3):
«Милостивый Государь Петръ Карловичъ! Письмо ваше любезное, обязательное письмо уяснило и дополнило статью вашу4). Давно не слыхалъ я привѣтнаго слова изъ современнаго литтературнаго міра. Оно, можетъ быть, такъ и должно быть: прочитанный листокъ газеты, карта, убитая банкометомъ на игорномъ столѣ, бросаются просто подъ столъ. — Ныньче все прошедшее называютъ отжившимъ, хотя, можетъ быть, оно и далеко еще не лишено жизни. Но вы смотрите на вещи иначе; даже и въ томъ, что мнѣ самому казалось увядшимъ, съумѣли вы найти довольно свѣжести. За то и статья и письмо ваше напомнили мнѣ о той радушной рецензіи о моей поэмѣ: „Карелія“, которую написалъ и напечаталъ (въ „Сѣверныхъ Цвѣтахъ“ тридцатыхъ
— 85 —
годовъ)1) незабвенный Пушкинъ. Та — въ Петрозаводскѣ, ваша — въ Твери доставили мнѣ истинное удовольствіе. — Примите же, Милостивый Государь! и мою искреннюю благодарность, которую желалъ бы выразить присылкою чего либо изъ старины; но къ сожалѣнію частые и невольные переѣзды изъ края въ край Россіи, два пожарные случая и разныя непредвиденныя обстоятельства заставили меня разтерять многое. Стану однакожъ прилежнѣе углубляться въ залежи моихъ стародавнихъ бумагъ. Я могъ бы вамъ сказать объ уцѣлѣвшихъ у меня (нигдѣ ненапечатанныхъ) нѣкоторыхъ бумагахъ, напримѣръ: письмо Карамзина, письмо Пушкина2), письмо Ермолова, письмо Н. М. Каменскаго (изъ подъ Рушука), два письма А. С. Норова (все собственноручныя) и письмо (за подписью) Бенигсена — послѣ Прейсишъ-Ейлаускаго сраженія. — Но все это касается болѣе лично меня и едва ли можетъ интересовать кого либо другова.
Во всякомъ случаѣ, будетъ стараться сдѣлать вамъ угодное имѣющій честь быть, съ отличнымъ къ вамъ уваженіемъ, вашимъ покорнѣйшимъ слугою Ѳ. Глинка».
Подчеркнутая нами фраза Ѳ. Н. Глинки отвергаетъ всякія сомнѣнія въ авторствѣ Пушкина и позволяетъ уже безъ всякихъ оговорокъ включить въ текстъ его сочиненій и эту рецензію, доказывающую, что, несмотря на отрицательное отношеніе къ
— 86 —
піэтизму Глинки, Пушкинъ все-таки цѣнилъ его своеобразное поэтическое дарованіе; дарованіе это онъ поразительно ярко и полно охарактеризовалъ въ слѣдующихъ немногихъ словахъ своей рецензіи: «Изо всѣхъ нашихъ Поэтовъ, Ѳ. Н. Глинка, можетъ быть, самый оригинальный. Онъ не исповѣдуетъ ни древняго, ни Французскаго Классицизма, онъ не слѣдуетъ ни готическому, ни новѣйшему Романтизму; слогъ его не напоминаетъ ни величавой плавности Ломоносова, ни яркой и неровной живописи Державина, ни гармонической точности, отличительной черты школы, основанной Жуковскимъ и Батюшковымъ. Вы столь же легко угадаете Глинку въ элегическомъ его Псалмѣ, какъ узнаете Князя Вяземскаго въ станцахъ метафизическихъ или Крылова въ сатирической притчѣ. Небрежность рифмъ и слога, обороты то смѣлые, то прозаическіе, простота, соединенная съ изысканностію, какая-то вялость и въ то же время энергическая1) пылкость, поэтическое добродушіе, теплота чувствъ, однообразіе мыслей и свѣжесть живописи, иногда мѣлочной, — все даетъ особенную печать его произведеніямъ»2)… — Эта блестящая по своей «насыщенности» и правдивости характеристика не покажется пристрастной, если сравнимъ мнѣніе Пушкина съ мнѣніемъ новѣйшаго біографа Ѳ. Н. Глинки, утверждающаго, что «въ лучшихъ своихъ произведеніяхъ — онъ выше Мерзлякова, своеобразнѣе Козлова и по силѣ лиризма приближается къ Жуковскому»3); да и вообще рецензію Пушкина нельзя назвать хвалебной, такъ какъ указанія на достоинства произведеній Глинки осторожно и, повидимому, сознательно чередуются въ ней съ указаніями отрицательныхъ сторонъ его творчества: «небрежность риѳмъ и слога», «прозаическіе обороты», «вялость», «однообразіе мыслей» и т. п.
Весною 1830 года, благодаря хлопотамъ друзей и ходатайству
— 87 —
Жуковскаго1), Глинка былъ переведенъ въ Тверь, а въ августѣ того же года онъ имѣлъ уже возможность лично поблагодарить Пушкина за «радушную» рецензію: 10-го августа Пушкинъ и князь Вяземскій выѣхали изъ Петербурга въ Москву и по дорогѣ навѣстили его въ Твери2); объ этомъ посѣщеніи Глинка вспоминаетъ въ письмѣ къ Пушкину отъ 28-го іюля 1831 г.; прося его похлопотать вмѣстѣ съ Жуковскимъ объ улучшеніи своей «изувѣченной» судьбы, онъ пишетъ: «Драгоцѣнное посѣщеніе ваше для меня сугубо-памятно. Вы утѣшили меня, какъ почитателя вашего, давно желавшаго васъ видѣть и обнять и, въ то же время, вы приняли во мнѣ участіе, какъ человѣкъ, въ которомъ совсѣмъ не отразился настоящій вѣкъ. Съ добродушіемъ, приличнымъ старому, доброму времени, вы сами взялись похлопотать (разумѣется по возможности) объ улучшеніи моего положенія»3)…
Довольно высоко оцѣнивъ въ своей рецензіи поэтическій талантъ Глинки, Пушкинъ не могъ, однако, примириться со странными полетами фантазіи поэта-мистика; въ «Сѣверныхъ Цвѣтахъ» на 1831 г., въ числѣ другихъ произведеній Глинки, было помѣщено (стр. 72) его шестистишіе: «Бѣдность и утѣшеніе»
— 88 —
представляющее обращеніе къ женѣ1) и оканчивающееся стихами:
«…Ты все о будущемъ полна заботныхъ думъ:
Богъ дастъ дѣтей?… Ну что жь? — пусть Онъ нашъ будетъ Кумъ!»
Въ письмѣ къ Плетневу отъ 7-го января 1831 г. Пушкинъ иронизируетъ по этому поводу: «…Бѣдный Глинка работаетъ, какъ батракъ, а проку все нѣтъ. Кажется мнѣ, онъ съ горя рехнулся. Кого вздумалъ просить къ себѣ въ кумовья! Вообрази, въ какое положеніе приведетъ онъ и священника и дьячка, и куму и бабку, да и самаго кума, котораго заставятъ же отрекаться отъ дьявола, плевать, дуть, сочетаться и прочія творить продѣлки. Нащокинъ увѣряетъ что всѣхъ избаловалъ покойникъ Царь, который у всѣхъ крестилъ ребятъ. Я до сихъ поръ отъ дерзости Глинкиной опомниться не могу. Странная вещь, непонятная вещь!»2)…
Неизвѣстно, дошла ли до Глинки эпиграмма на него Пушкина (1825 г.), но трудно сомнѣваться въ томъ, что онъ зналъ, къ кому относится прозвище: «Божія коровка» въ «Собраніи насѣкомыхъ» (1828 г.), напечатанномъ лишь въ «Подснѣжникѣ» на 1830 г. (ценз. пом. — 7-го марта 1830 г.)3). Когда въ 1831 г. до Пушкина дошелъ слухъ, что на него сердится за что-то Глинка, онъ счелъ это, конечно, результатомъ безобиднаго, въ
— 89 —
сущности, укола своей эпиграммы, почему и рѣшилъ оправдаться передъ нимъ; приглашая Глинку участвовать въ «Сѣверныхъ Цвѣтахъ» на 1832 г., Пушкинъ писалъ ему 21-го ноября 1831 г.: «…Мнѣ говорятъ, будто вы на меня сердиты; это — не резонъ: сердце сердцемъ, а дружба дружбой. Хороши и тѣ, которые ссорятъ насъ Богъ вѣдаетъ какими сплетнями. Съ моей стороны, моимъ искреннимъ, глубокимъ уваженіемъ къ вамъ и вашему прекрасному таланту я передъ вами совершенно чистъ… Можетъ быть, увижу васъ скоро; по крайней мѣрѣ приятно кончить мнѣ письмо мое симъ желаніемъ. Весь вашъ безъ церемоніи Пушкинъ»1).
Отвѣтъ Глинки нсполненъ душевнаго благородства: «Вчера имѣлъ я честь получить письмо ваше отъ 21-го Ноября, — писалъ онъ Пушкину 28-го ноября 1831 г. — Весело было мнѣ взглянуть на почеркъ руки вашей; спасибо сплетчикамъ за доставленное мнѣ удовольствіе читать строки ваши. Но я долго думалъ и не могъ додуматься, изъ чего бы можно было вывести, что яко-бы я на васъ сердитъ?!…. Смѣю увѣрить, что я васъ любилъ, люблю и (сколько за будущее ручаться можно) любить не перестану. Многіе любятъ вашъ талантъ, я любилъ и люблю въ васъ — всего васъ»2)… — Вѣроятно, не получивъ еще этого письма, Пушкинъ выѣхалъ 3-го декабря изъ Петербурга въ Москву, — но неизвѣстно, исполнилъ ли онъ свое обѣщаніе, т. е. посѣтилъ ли въ Твери Глинку. — Весьма возможно, что и впослѣдствіи, проѣзжая черезъ Тверь, Пушкинъ заглядывалъ къ Глинкѣ, — однако, точныхъ свѣдѣній объ ихъ отношеніяхъ въ послѣдующіе годы до насъ не дошло: только въ письмѣ къ С. Н. Глинкѣ — въ мартѣ 1836 г. — Пушкинъ спрашиваетъ адресъ Ѳедора Николаевича, намѣреваясь, повидимому, привлечь его къ участію въ своемъ «Современникѣ»3); можно также, съ
— 90 —
значительной долей вѣроятія, предположить, что Пушкинъ видѣлся съ Глинкою въ маѣ 1836 г., во время пріѣзда своего въ Москву для занятій въ архивахъ1).
Изложенными свѣдѣніями и ограничивается бѣдная фактами исторія отношеній Ѳ. Н. Глинки и Пушкина при жизни послѣдняго; смерть его вызвала со стороны Глинки поэтическій откликъ — его извѣстное «Піитическое воспоминаніе о Пушкинѣ»2), гдѣ онъ въ рядѣ строфъ изобразилъ творческій путь Пушкина; и, наконецъ, въ 1849 г. поэтическое воображеніе Глинки оживляетъ образы «Бахчисарайскаго Фонтана»3), творческія достиженія пѣвца котораго оставили въ свою очередь довольно замѣтный слѣдъ и на другихъ произведеніяхъ своеобразнаго поэта-мистика. — Память же о «незабвенномъ» Пушкинѣ свято хранилась «Маѳусаиломъ Русской поэзіи» въ теченіе всей его долгой жизни.
_______
Интересъ, проявленный Пушкинымъ къ «Кареліи» Ѳ. Н. Глинки, даетъ намъ право остановиться на судьбѣ этой поэмы и на исторіи ея появленія. Отрывки изъ «Кареліи» впервые появились въ «Подснѣжникѣ» на 1829 г. (ценз. пом. — 9 февр. 1829 г.) и въ «Карманной книжкѣ для любителей русской старины и словесности» на 1829 г. (ценз. пом. — 18 марта 1829 г.) — В. Н. Олина4),
— 91 —
въ изданіяхъ котораго Глинка всегда былъ постояннымъ сотрудникомъ. Создавалась поэма, вѣроятно, въ 1828—1829 г.г., и возможно, что начата была подъ вліяніемъ близкаго друга Глинки — Петербургскаго литератора А. А. Никитина1); 17-го сентября 1828 г. онъ писалъ Глинкѣ: «…Пишете ли вы объ Олонецкомъ краѣ? Ради Бога украсьте перомъ своимъ нашу Шотландію, и въ повѣстяхъ объ этомъ краѣ будьте нашимъ Вальтеромъ Скоттомъ»2)…; но своеобразіе природы Олонецкаго края и его народныя преданія должны были, конечно, и сами по себѣ повліять на поэтическіе замыслы невольнаго жителя этого края.
Яркую картину той обстановки, въ условіяхъ которой создавалась поэма, нарисовалъ самъ Ѳ. Н. Глинка въ интересномъ письмѣ своемъ къ Н. И. Гнѣдичу, ускользавшемъ до сихъ поръ отъ вниманія его біографовъ: «…Было время, — писалъ онъ Гнѣдичу 24-го марта 1829 г., — когда, полный жизни и дѣятельности, я не находилъ довольно теплоты въ большомъ свѣтѣ и, покидая всѣхъ, заѣзжалъ въ вашъ мирный уголокъ. Съ тѣхъ поръ несчастія схватили и бросили меня въ страну, отброшенную отъ сообщеній съ живымъ гражданскимъ міромъ, которая, какъ нѣкая страшная тайна, скрыта, погружена въ глубинѣ дремучихъ лѣсовъ древней Кареліи, наводнена безчисленными озерами, загромождена безобразными обломками разрушенныхъ первобытныхъ горъ. Въ сихъ-то мѣстахъ, въ Петрозаводскѣ, который развѣ по самозванству считается городомъ (да еще и губернскимъ!), провождаю я, не смѣю сказать жизнь, но бытіе томительное, теряя силы и лѣта. Мое званіе, въ быту общественномъ, есть званіе старшаго совѣтника въ Олонецкомъ Губернскомъ Правленіи; занятіе — текущія дѣла. Я изучилъ и благотворную
— 92 —
сторону, и черную магію приказнаго дѣла. Непостижимое единообразіе существуетъ во всѣхъ здѣшнихъ занятіяхъ, и какая судьба ожидаетъ?… Подлѣ меня сидитъ совѣтникъ, изъѣдаемый ракомъ, послѣдствіемъ пыльныхъ канцелярскихъ трудовъ. Выбѣжишь за̀ городъ — нагое поле, усѣянное могилами предсѣдателей, судей и совѣтниковъ. Невольно родится мысль: „Господи Боже! Неужели придется умереть на чужбинѣ, въ сей странѣ, гдѣ и самая весна, пролетая быстро, какъ испуганная птица, не успѣваетъ нагрѣть могилу и выростить на ней цвѣтокъ!“ При этой мысли какой-то внутренній морозъ отдираетъ кожу отъ костей. И при взглядѣ болѣе прозаическомъ, въ самыхъ житейскихъ потребностяхъ, открывается здѣсь во всемъ большой недостатокъ и мало удобностей. Противу С.-Петербургскаго здѣсь все втрое дороже и вшестеро хуже»1)…
Съ просьбой похлопотать объ изданіи «Кареліи» — Глинка обратился къ А. А. Никитину, и въ письмахъ Никитина къ нему отъ 6-го ноября и 30-го декабря 1829 г. сообщаются свѣдѣнія о хлопотахъ по изданію поэмы; въ хлопотахъ этихъ принималъ участіе и другой давнишній другъ Глинки — О. М. Сомовъ, фактическій редакторъ «Литературной Газеты» барона Дельвига; 22-го января 1830 г. онъ писалъ Глинкѣ: «…Карелія ваша мнѣ не чужая: въ нынѣшнемъ (6-мъ) Љ Газеты будетъ о ней сказано отъ души2); и я самъ просматриваю корректуру оной по просьбѣ книгопродавца Непейцына: ибо А. А. Никитинъ крайне занятъ. Кажется, будетъ издана очень опрятно и исправно: объ этомъ я хлопочу. Сего дня просмотрѣлъ я уже 5-й листъ; остается еще съ ½ л. текста. Многія мѣста въ ней мнѣ очень нравятся; особливо картины мѣстъ, повѣрья и сказки о Витязѣ Заонѣгѣ. Она отпечатается
— 93 —
къ концу нынѣшняго мѣсяца. Примѣчанія къ ней я перемѣтилъ, ибо они были разбиты и неправильно перемѣчены въ спискѣ, присланномъ вами»1)…
Вышла въ свѣтъ «Карелія» въ началѣ февраля 1830 г. и была встрѣчена краткой анонимной рецензіей «Сѣверной Пчелы» (въ 18 Љ отъ 11 февраля, ц. п. 10 февраля) — весьма сдержаннаго тона2); въ 10-мъ Љ «Литературной Газеты» отъ 15-го февраля (ц. п. 14 февраля) появилась «радушная» рецензія Пушкина; А. Ѳ. Воейковъ, не разъ вымаливавшій у Глинки его «стишки» для своихъ изданій3), ограничился тѣмъ, что въ Љ 46 «Русскаго Инвалида» (отъ 19 февраля, ц. п. 18 февраля) перепечаталъ изъ «Литературной Газеты» отзывъ Пушкина, — безъ цитатъ изъ «Кареліи»; хвалебной рецензіей отозвался и М. А. Бестужевъ-Рюминъ въ Љ 22-мъ (отъ 19 февраля, ц. п. 18 февраля) своего захудалаго «Сѣвернаго Меркурія»; кромѣ того, въ 22-мъ же и въ 23 ЉЉ «Сѣвернаго Меркурія» была помѣщена статья N. N.: «О новомъ стихотвореніи Ѳ. Н. Глинки: Карелія или заточеніе М. І. Романовой», гдѣ, при общемъ хвалебномъ тонѣ, были указаны кое-какіе недостатки плана и излишество нѣкоторыхъ вводныхъ частей поэмы4). Совсѣмъ другого тона — рецензія В. Н. Олина въ 3-ей части его «Карманной книжки»5) (ц. п. 4 марта), гдѣ онъ
— 94 —
отмѣчаетъ слѣдующее: «…Поэтъ не успѣваетъ слѣдовать за своимъ воображеніемъ; и по этому-то вы не найдете ничего цѣлаго, ничего доконченнаго» (стр. 408)… «Поэму сію можно уподобить воздуху, усѣянному послѣ бури отрывками разноцвѣтныхъ облаковъ формы своенравной» (стр. 409)…; похваливъ описанія природы, Олинъ замѣчаетъ: «…жаль только что Ѳ. Н. Глинка слишкомъ горячо вводитъ въ поэзію нашу усыпительный духъ Германскаго мистицизма: это непростительно. Метафизика въ стихахъ должна имѣть свои предѣлы, за чертою коихъ начинаетъ уже разливаться для читателей мракъ Киммерійскій» (стр. 409); однако, Олину «частныя замѣчанія сіи не мѣшаютъ, впрочемъ, уважать отличный талантъ Ѳ. Н. Глинки и согласиться съ мнѣніемъ Литературной Газеты [т. е. съ мнѣніемъ Пушкина], что изъ всѣхъ нашихъ Поэтовъ онъ, можетъ быть, есть самый оригинальный, что Поэма Карелія служитъ новымъ сему доказательствомъ, и что въ ней, какъ въ зеркалѣ, видны всѣ его достоинства и вмѣстѣ всѣ недостатки» (стр. 409—410)… — Весьма хвалебнаго тона — рецензія, появившаяся въ «Отечественныхъ Запискахъ» П. П. Свиньина (ч. 42, Љ 121, ц. п. 4 маія, стр. 253—258): авторъ ея — В. Р-чь [Романовичъ?] — во многомъ повторялъ отзывы Пушкина и другихъ рецензентовъ.
Изъ Московскихъ журналовъ отозвались: «Галатея», «Московскій Вѣстникъ», «Дамскій Журналъ» и «Московскій Телеграфъ». Въ большомъ разборѣ «Кареліи», помѣщенномъ въ «Галатеѣ»1) и принадлежащемъ, вѣроятно, самому издателю ея — С. Е. Раичу2), указывалось, что «это — рѣдкое явленіе на горизонтѣ нашей Словесности», за которое авторъ разбора благодарилъ «поэта не блестящаго, не ослѣпляющаго, но простаго, благороднаго и высокаго», произведенія котораго «удивительно какъ
— 95 —
краснорѣчиво говорятъ уму и сердцу» (Љ 10, стр. 204—205). — Въ своемъ «Московскомъ Вѣстникѣ»1) Погодинъ помѣстилъ обширный разборъ «Кареліи», принадлежащій Н. И. Надеждину (подпись: « -ж-»), который отмѣчалъ рядъ внѣшнихъ недостатковъ поэмы наряду съ «яркимъ блескомъ внутренняго, истинно поэтическаго содержанія» (стр. 60); самъ Погодинъ далъ отзывъ о «Кареліи» въ письмѣ къ Шевыреву: «…Ѳедоръ Глинка издалъ „Карелію“, стихотвореніе въ негодной рамкѣ», — писалъ онъ еще 19-го февраля 1830 г.; «но тамъ есть духовныя рѣчи монаха — возвышаютъ душу, прекрасны и безъ прежнихъ его неровностей и невыдержанностей»2)… — Проще всѣхъ поступилъ князь П. И. Шаликовъ — издатель «Дамскаго Журнала»: онъ попросту перепечаталъ3) анонимные отзывы Пушкина и Олина, снабдивъ ихъ слѣдующимъ предисловіемъ: «Кромѣ выгоды, находимой при недосугахъ въ томъ, чтобы не мучить головы надъ чужимъ сочиненіемъ, очень пріятно встрѣтить мнѣнія другихъ, почти совершенно одинакія съ нашими мнѣніями, и потому, выписавъ замѣчанія на Карелію изъ Литтературной Газеты и Карманной Книжки, мы представимъ читательницамъ своимъ собственное мнѣніе о семъ стихотвореніи» (стр. 46); князя Шаликова ничуть не смутило то обстоятельство, что отзывы эти по своему содержанію весьма далеки другъ отъ друга. — Н. А. Полевой4) только въ Љ 17 (ц. п. 26 сент. 1830 г.) своего «Московскаго Телеграфа» далъ краткую рецензію «Кареліи»: «…Все хотѣлось намъ разсмотрѣть и обдумать Карелію поподробнѣе» — пишетъ онъ въ оправданіе
— 96 —
своей медлительности; «Ѳ. Н. Глинка — одинъ изъ любимыхъ нашихъ поэтовъ, да и не льзя не любить его; Карелія есть такое твореніе, — замѣчаетъ Полевой вслѣдъ за Пушкинымъ, — гдѣ отразился весь его талантъ, весь онъ самъ, какъ поэтъ… Ни въ одномъ сочиненіи своемъ не выражался еще донынѣ онъ съ такою полнотою со всѣми достоинствами, и — будемъ откровенны — недостатками, ему принадлежащими, ему свойственными» (стр. 103—104)… Первоначально, до «обдумыванія», Полевой, повидимому, отнесся къ «Кареліи» совсѣмъ отрицательно, такъ какъ, нападая въ Љ 5-мъ «Живописца» (ц. п. 2 марта 1830 г.) на странности литературныхъ вкусовъ публики, онъ обронилъ пренебрежительно: «…Не нравится Онѣгинъ и хвалятъ Карелію! Какія противоположности и противорѣчія!» (стр. 70)…
Хвалебный отзывъ о «Кареліи» повторилъ и О. М. Сомовъ въ своемъ «Обозрѣніи Россійской Словесности за вторую половину 1829 и первую 1830 года»1): «…Прекрасная въ своей дикости природа Кареліи, — писалъ онъ, — съ ея чудными водопадами, съ ея дремучими лѣсами, несчетными озерами и тундрами, изображена въ картинѣ великолѣпной, вѣрной, заманчивой своимъ разнообразіемъ (стр. 44)… Нравы лѣсной Карелы, ея преданія и повѣрья, ду́хи, населяющіе ея сѣверныя пустыни, народныя сказки ея — все это набросано кистью смѣлою и плѣняетъ теплотою красокъ, которою отличаются произведенія нашего поэта живописца» (стр. 45). — Наконецъ, М. А. Максимовичъ въ «Обозрѣніи Русской словесности 1830 года»2) высказалъ о «Кареліи» мнѣніе, близкое къ отзыву Пушкина: «Ѳ. Н. Глинка — замѣчаетъ Максимовичъ — издалъ описательную поэму Карелія или заточеніе Марѳы Іоанновны, гдѣ, какъ справедливо замѣчала критика [т. е. Пушкинъ въ „Литературной Газетѣ“], отразилась вся его Поэзія, съ своими красотами и недостатками. Многія
— 97 —
новыя картины сѣверной природы и его Псалтирическія вдохновенія блестятъ и звучатъ иногда такъ плѣнительно, что наслажденіе читателя хотѣло бы забыть критику, осуждающую недостатокъ порядка и правильности въ Кареліи»…
Таковы разнородные, но почти всегда хвалебнаго тона — отзывы современниковъ о поэмѣ Ѳ. Н. Глинки, привлекшей вниманіе Пушкина. — Отмѣтимъ, кстати, что рядъ отрывковъ изъ «Кареліи» былъ перепечатанъ впослѣдствіи въ «Исторической Христоматіи» А. Д. Галахова1), вмѣстѣ съ примѣчаніями Ѳ. Н. Глинки и самого Галахова, указавшаго, между прочимъ, и на значительный этнографическій интересъ поэмы Глинки и примѣчаній къ ней; тамъ же Галаховъ далъ и біографическій очеркъ автора «Кареліи».
Н. К. Замковъ.
Сноски
Сноски к стр. 78
1) «Пушкинъ и его современники», вып. VII, стр. 73-76.
2) Ѳ. Н. Глинка: «Удаленіе А. С. Пушкина изъ С.-Петербурга въ 1820 году»: «Русск. Арх.» 1866 г., Љ 6, ст. 917—918. — Разсказъ этотъ представляетъ отрывокъ изъ письма Ѳ. Н. Глинки къ редактору «Русск. Архива» — П. И. Бартеневу.
Сноски к стр. 79
1) Гр. Н. С. Мордвиновъ (1754—1845 г.), одинъ изъ замѣчательнѣйшихъ государственныхъ дѣятелей Россіи, воспѣтый Рылѣевымъ, Плетневымъ и др. Въ 1825 г. (?) посвятилъ ему свое посланіе и Пушкинъ, но оно осталось незаконченнымъ; въ одномъ изъ писемъ къ князю Вяземскому Пушкинъ замѣтилъ, что Мордвиновъ «заключалъ въ себѣ одномъ всю русскую оппозицію». — Въ 1822 г. Н. С. Мордвиновъ просилъ Ѳ. Н. Глинку сообщить ему свое мнѣніе относительно необходимости смягченія наказаній за воровство: записка Глинки объ этомъ и была прислана имъ Н. С. Мордвинову въ 1824 г., вмѣстѣ съ цитируемымъ письмомъ, остававшимся до сихъ поръ неизвѣстнымъ біографамъ Ѳ. Н. Глинки (см. слѣд. примѣчаніе).
2) «Архивъ графовъ Мордвиновыхъ», подъ ред. В. А. Бильбасова, т. IV (С.-Пб. 1902 г.), стр. 355; въ т. VI того же «Архива» (1902 г.) напечатанъ «Проэктъ записки о смягченіи наказанія за воровство во всѣхъ его видах составленный въ 1822 г. Ѳ. Н. Глинкою (стр. 312—330).
Сноски к стр. 80
1) „С. О.“ 1820 г., 64 ч., сентябрь, 231—233 стр.; перепечатано въ сборникѣ В. В. Каллаша: „Русскіе поэты о Пушкинѣ“ (М. 1899 г.), стр. 6-8.
2) „Переписка“ Пушкина, академическое изданіе, т. I, стр. 32-33.
3) Ibid., стр. 64.
4) Письмо это не дошло до насъ.
5) „Переписка“, т. I, стр. 65.
Сноски к стр. 81
1) Ibid., стр. 151; „потопъ“ — наводненіе 7-го ноября 1824 г.
2) Эпиграмма эта была послана князю Вяземскому въ письмѣ отъ 25-го января 1825 г.: князь Вяземскій перемѣнилъ въ ней слово: „Ѳита“ на: „Глаголь“, и въ такомъ видѣ эпиграмма была извѣстна до недавняго времени.
3) Переписка», т. I, стр. 171.
Сноски к стр. 82
1) Замѣшанный въ декабрьскомъ движеніи, Ѳ. Н. Глинка, по преданію, только потому избѣжалъ болѣе серьезной кары, чѣмъ ссылка въ Петрозаводскъ, что за него просилъ Государя смертельно раненый 14-го декабря графъ М. А. Милорадовичъ — его патронъ.
2) Въ «прологѣ» къ этой поэмѣ, описывая природу Олонецкаго края, Глинка замѣчаетъ: «…Еще не затвердило эхо — здѣсь звонкихъ Пушкина стиховъ» (стр. 4)…
Сноски к стр. 83
1) Вѣроятно, оттискъ портрета Пушкина (гравюра съ Кипренскаго), приложеннаго къ «Сѣвернымъ Цвѣтамъ» на 1828 г.
2) «Переписка», т. II стр. 117.
3) М. Л. Гофманъ: «Отзывъ Пушкина о „Кареліи“ Ѳ. Н. Глинки» («Пушкинъ и его современники», вып. XXIII—XXIV, стр. 20); тамъ же (стр. 9-18) перепечатана и самая рецензія.
4) Валерій Брюсовъ: «Новооткрываемый Пушкинъ» — «Биржевыя Вѣдомости» 1916 г., утр. вып., Љ 15875, отъ 21-го октября.
Сноски к стр. 84
1) Н. К. Замковъ: «Къ исторіи „Литературной Газеты“ бар. А. А. Дельвига» («Русская Старина» 1916 г., май, стр. 248).
2) Рукопись въ листъ — Љ CCCXVIII: черновыя письма Ѳ. Н. Глинки къ разнымъ лицамъ.
3) П. К. Щебальскій (1810—1886), историкъ и критикъ, дѣятельный сотрудникъ «Русскаго Вѣстника» и другихъ періодическихъ изданій 1860-1880-хъ гг.; въ послѣдніе годы жизни редактировалъ «Варшавскій Дневникъ».
4) Рѣчь идетъ, конечно, о рецензіи Щебальскаго на «Письма Русскаго офицера» Ѳ. Н. Глинки, переизданныя въ 1870 году М. П. Погодинымъ (см. А. К. Жизневскій: «Ѳ. Н. Глинка», Тверь. 1890 г., 30 стр.); въ рецензіи этой, помѣщенной въ апрѣльской книгѣ «Русск. Вѣстника» 1870 г., т. 86, стр. 686—692, — Щебальскій называетъ Глинку «однимъ изъ лучшихъ людей своей эпохи» (стр. 691), а его «Письма» сравниваетъ съ «Письмами русскаго путешественника» — Н. М. Карамзина. Время появленія рецензіи даетъ возможность датировать письмо Глинки, приблизительно, маемъ — іюнемъ 1870 г.
Сноски к стр. 85
1) Курсивъ нашъ; взятое въ скобки зачеркнуто авторомъ, а сверху надписано: «Сѣвер. Цвѣты» трид. года": указаніе это — просто ошибка памяти 84-хъ-лѣтняго старика, такъ какъ въ «Сѣверныхъ Цвѣтахъ» никакихъ рецензій не помѣщалось.
2) Письмо это — отъ 21-го ноября 1831 г. — впервые было опубликовано лишь въ «Литературномъ Вѣстникѣ» 1904 г., кн. I, стр. 3: хранится оно въ архивѣ Обществѣ Любителей древней письменности, вмѣстѣ съ письмами разныхъ лицъ къ Ѳ. Н. Глинкѣ (in F, Љ CCCLI); тамъ же хранится не датированная записка Пушкина: «А. Пушкинъ проситъ Ѳ. Н. Глинку удѣлить ему нѣсколько минутъ» («Переписка», т. III, стр. 457); до августа 1830 г. Пушкинъ не видѣлся съ Глинкою со времени своей ссылки въ 1820 г., а записка эта, повидимому, не относится къ юношескимъ годамъ Пушкина: поэтому ее можно предположительно датировать: «не ранѣе августа 1830 г.».
Сноски к стр. 86
1) Въ «Литературной Газетѣ» — опечатка: «энегрическая».
2) «Пушкинъ и его севременники»", вып. XXIII—XXIV, стр. 9.
3) И. Н. Розановъ: «Русская лирика (историко-литературные очерки)», М., 1914 г., стр. 218; статья о Ѳ. Н. Глинкѣ, стр. 217—238.
Сноски к стр. 87
1) О хлопотахъ за Ѳ. Н. Глинку см. письмо къ нему Жуковскаго отъ 19-го марта [1830 г. ?]: «Литературный Вѣстникъ» 1902 г., кн. 3, стр. 260.
2) «Собраніе соч. князя П. А. Вяземскаго», IX т. (С.-Пб. 1884 г.) — «Старая записная книжка», стр. 137 — Почти не подлежитъ сомнѣнію, что къ этому времени Глинка зналъ уже имя автора рецензіи въ «Литературной Газетѣ»: во 1-хъ, онъ постоянно переписывался съ своимъ давнишнимъ другомъ — О. М. Сомовымъ, который былъ фактическимъ редакторомъ «Литературной Газеты»; во 2-хъ же, незадолго до пріѣзда Пушкина и Вяземскаго, у него гостилъ Л. С. Пушкинъ, пріятель Дельвига, бывшій до того въ отпуску въ Петербургѣ и интересовавшійся дѣлами «Литературной Газеты»: см. его письмо къ Жуковскому отъ 3-го мая 1830 г. — по поводу запрещенія напечатать въ «Литературной Газетѣ» эпиграмму брата на Видока — Булгарина («Русская Старина» 1903 г., августъ, стр. 454—455).
3) «Переписка» Пушкина, т. II, стр. 290 — Еще 27-го авг. 1830 г. Ѳ. Н. Глинка писалъ П. Е. Фанъ-деръ-Флиту о посѣщеніи его Пушкинымъ, княземъ Вяземскимъ и др. и объ изъявленіи ими знаковъ «нелестной пріязни»: И. А. Шляпкинъ, «Мелочи о Пушкинѣ» — «Пушкинъ и его современники», вып. XVI, стр. 105—106.
Сноски к стр. 88
1) Обращеніе это не интимно, такъ какъ Ѳ. Н. Глинка лишь весною 1831 г. женился на А. П. Голенищевой-Кутузовой (1788—1863), плохой поэтессѣ и духовной писательницѣ; см. письмо къ нему его друга — П. М. де-Роберти, отъ 8-го апр. 1831 г.: «Пушк. и его соврем.», вып. XVII—XVIII, стр. 265 — сообщеніе А. К. Горскаго.
2) Словами: «Странная вещь! Непонятная вещь!» оканчиваются строфы стихотворенія Ѳ. Н. Глинки: «Непонятная вещь», напечатаннаго въ тѣхъ же «Сѣверныхъ Цвѣтахъ» на 1831 г., стр. 17-18, и посвященнаго изображенію непостоянства человѣческихъ желаній; Пушкинъ нѣсколько разъ повторяетъ эти слова Глинки въ своемъ письмѣ.
3) «Подснѣжникъ» на 1830 г. былъ изданъ анонимно Е. В. Аладьинымъ; «Подснѣжникъ» же на 1829 г. былъ — также анонимно — изданъ барономъ Дельвигомъ, Сомовымъ, В. Н. Щастнымъ и др., — вслѣдствіе излишества матеріала для «Сѣверныхъ Цвѣтовъ» на 1829 г.
Сноски к стр. 89
1) «Переписка», т. II, стр. 344.
2) Ibid., стр. 347—348.
3) Въ «Современникѣ» Пушкина произведеній Ѳ. Н. Глинки нѣтъ; въ т. VII (1837 г.), изданномъ друзьями Пушкина, есть одно лишь стихотвореніе Ѳ. Н. Глинки: «Ангелъ» (стр. 146—147); ibid. помѣщено стихотвореніе жены Глинки: «Органъ (изъ Гердера)», стр. 142—145.
Сноски к стр. 90
1) Въ 1835 г., выйдя въ отставку, Ѳ. Н. Глинка переселился въ Москву; въ 1853 г. онъ переселился въ Петербургъ, а въ 1862 г. — обратно въ Тверь, гдѣ и скончался: А. К. Жизневскій: «Ѳ. Н. Глинка» (Тверь. 1890 г.), стр. 8-11.
2) «Библ. для Чтенія» 1837 г., т. XXI, стр. 85-91 и отдѣльно: М. 1837 г.; перепечатано изъ «Библ. для Чт.» въ сборн. В. В. Каллаша: «Русскіе поэты о Пушкинѣ» (М. 1899 г.), стр. 94-101; между прочимъ, т. XXI «Библ. для Чт.» имѣетъ ценз. пом. отъ 3-го марта, въ отдѣльныхъ же оттискахъ «Піитическаго воспоминанія о Пушкинѣ» — ценз. пом. отъ 11-го февр.; кромѣ того, въ оттискахъ есть дата стихотворенія: «6 февраля. Москва.» — См. также: «Пушк. и его соврем.», вып. VIII, стр. 87.
3) См. стихотвореніе Глинки, вызванное посѣщеніемъ мастерской Брюллова: оно перепечатано изъ «Раута» въ книгѣ В. В. Каллаша: «Puschkiniana», Кіевъ. 1902 г., стр. 132.
4) Объ В. Н. Олинѣ см. статью И. Н. Розанова въ его книгѣ: «Русская Лирика», стр. 354—361.
Сноски к стр. 91
1) А. А. Никитинъ былъ секретаремъ «Вольнаго Общества любителей россійской словесности» въ то время, когда предсѣдательствовалъ въ немъ Ѳ. Н. Глинка; о дѣятельности Никитина въ этомъ Обществѣ см. С. Н. Браиловскій: «О. М. Сомовъ» (Варшава. 1909 г.), стр. 33-39, 41, 54, 57 и 60-61.
2) Архивъ Общества Любителей древн. письменности, in F., Љ CCCLI; ibidЈ хранятся и другія письма Никитина къ Ѳ. Н. Глинкѣ.
Сноски к стр. 92
1) «Отчетъ Императорской Публичной Библіотеки за 1895 г.» (С.-Пб. 1898 г.), приложеніе, стр. 37-38.
2) Въ «Смѣси» 6-го Љ «Литературной Газеты» (отъ 26-го янв., ц. п. — 25 янв.) дѣйствительно есть краткая замѣтка о скоромъ выходѣ «Кареліи», отмѣчающая прекрасныя описанія природы въ поэмѣ и любопытныя примѣчанія о нравахъ, обычаяхъ и повѣрьяхъ кареловъ.
Сноски к стр. 93
1) Архивъ Общества Люб. древн. письм., in F, Љ CCCLII.
2) Съ Гречемъ Глинка былъ друженъ: см. письма къ нему Греча (до 1826 г. включ.) въ «Литературномъ Вѣстникѣ» 1901 г., кн. 8, стр. 310—313; ibid., въ 8 кн. 1902 г. (стр. 343—344) напечатаны 3 письма къ Ѳ. Н. Глинкѣ — Булгарина, его «корпуснаго совоспитанника».
3) Письма Воейкова къ Глинкѣ (1829—1831 г.г.) см. въ «Лит. Вѣстн.» 1902 г., кн. 8, стр. 344—350.
4) Прочитавъ случайно въ «Сѣверномъ Меркуріи» этотъ разборъ, Я. К. Гротъ обратилъ (въ 1843 г.) на «Карелію» вниманіе П. А. Плетнева, не отмѣтившаго ее въ своей статьѣ: «Финляндія въ русской поэзіи»: Плетневъ отвѣчалъ, что онъ забылъ о ней и что не считаетъ Глинку первокласснымъ поэтомъ («Переписка Я. К. Грота съ П. А. Плетневымъ», подъ ред. К. Я. Грота, т. II, С.-Пб. 1896 г., стр. 152 и 158).
5) «Карманная книжка» Олина въ 1830 г. была уже не альманахомъ, а журналомъ, изданіе котораго прекратилось на 5-ой книжкѣ: однако, она не включена въ «Библіографію русской періодической печати» Н. М. Лисовскаго (Пгр. 1915 г.).
Сноски к стр. 94
1) «Галатея» 1830 г., ч. XII, Љ 9 (ц. п. 27 февр.), стр. 128—137 и Љ 10 (ц. п. 6 марта), стр. 195—205.
2) «Автобіографія» С. Е. Раича напечатана въ «Русскомъ Библіофилѣ» 1913 г., кн. VIII, стр. 5-33, съ біографическимъ очеркомъ и примѣчаніями Б. Л. Модзалевскаго.
Сноски к стр. 95
1) «Моск. Вѣстникъ» 1830 г., Љ 5 (ц. п. 11 марта), стр. 57-68.
2) «Русскій Архивъ» 1882 г., Љ 6, стр. 135 — Погодинъ и раньше цѣнилъ дарованіе Ѳ. Н. Глинки: начавъ изданіе «Московскаго Вѣстника», онъ пригласилъ Глинку постоянно сотрудничать въ журналѣ, на что Ѳ. Н. охотно и согласился; отрывки писемъ его къ Погодину за 1827—1828 г.г. напечатаны Н. П. Барсуковымъ во II-мъ т. «Жизни и трудовъ М. П. Погодина» (С.-Пб. 1889 г.), стр. 114—115 и 195—196.
3) «Дамскій Журналъ» 1830 г., ч. XXX, Љ 16 (ц. п. 2 апр.), стр. 46-47.
4) Два письма его къ Ѳ. Н. Глинкѣ (1821 и 1826 г.г.) напечатаны въ «Лит. Вѣстникѣ» 1902 г., кн. 8, стр. 350—351.
Сноски к стр. 96
1) «Сѣверные Цвѣты» на 1831 г. (ц. п. 18 дек. 1830 г.), стр. 44-45; ср. «Литературную Газету» 1830 г., Љ 6, смѣсь.
2) «Денница» на 1831 г. (ц. п. 20 генв. 1831 г.), стр. VI—VII.
Сноски к стр. 97
1) Томъ II-ой («Отъ Карамзина до Пушкина»), С.-Пб. 1864 г., 481 — стр. 491: «Христоматія» эта заключаетъ въ себѣ рядъ — иногда и до сихъ поръ цѣнныхъ — біо-библіографическихъ очерковъ русскихъ писателей. — Въ т. I-мъ «Справочнаго словаря о русскихъ писателяхъ и ученыхъ» Г. Геннади (Берлинъ. 1876 г.) ошибочно указано въ перечнѣ произведеній Ѳ. Н. Глинки, что III-ій томъ его сочиненій (М. 1872 г.) заключаетъ въ себѣ поэмы: «Іовъ» и «Карелія»: въ него входитъ лишь первая поэма.