ЗАМѢЧАТЕЛЬНАЯ СЕМЬЯ.
правитьЗнакомясь съ жизнеописаніями знаменитыхъ писателей, художниковъ и великихъ общественныхъ дѣятелей, мы встрѣчаемъ иногда цѣлыя семьи богато одаренныхъ людей, изъ которыхъ каждый сумѣлъ оказать большія услуги человѣчеству и сдѣлаться знаменитымъ. Такое счастливое соединеніе выдающихся дарованій въ одной семьѣ объясняется отчасти тѣмъ, что способности родителей нерѣдко переходятъ къ дѣтямъ; отчасти-же здѣсь скачвается вліяніе талантливаго отца или матери, умѣвшихъ своимъ примѣромъ пробудить въ дѣтяхъ интересъ къ тому, чему они сами посвящали свою жизнь и силы. Надо сказать, впрочемъ, что семьи, насчитывающія въ своей средѣ по нѣскольку талантливыхъ членовъ — большая рѣдкость. Такими замѣчательными семьями были, напримѣръ, нѣмецкіе музыканты Бахи, англійскіе ученые Дарвины, французскіе общественные дѣятели Карно и др. Среди русскихъ писателей встрѣчается талантливая семья Аксаковыхъ, о которыхъ мы и намѣрены разсказать нашимъ читателямъ.
ГЛАВА I.
Предки знаменитаго писателя.
править
Около полутораста лѣтъ тому назадъ въ небольшомъ родовомъ помѣстьѣ, находившемся въ глуши Симбирской губерніи, жилъ дворянинъ Степанъ Михайловичъ Аксаковъ. Какъ и большинство русскихъ помѣщиковъ того времени, онъ былъ почти совсѣмъ необразованъ: едва зналъ русскую грамоту да четыре правила ариѳметики и, прослуживъ нѣсколько лѣтъ офицеромъ, вернулся въ свое имѣнье, гдѣ сталъ заниматься хозяйствомъ. Скоро подъ его надзоромъ дѣла пошли превосходно; молодой хозяинъ отличался большимъ природнымъ умомъ и умѣлъ беречь не только свое имущество, но и скромное хозяйство мужиковъ, которые были въ крѣпостную эпоху даровыми работниками на своего барина.
Въ то тяжкое для крестьянъ время дѣломъ обычнымъ были такіе случаи, когда провинившагося разлучали съ женой, дѣтьми, продавая ихъ на сторону или отсылая въ далекія деревни. Если вина была не очень велика, то за нее наказывали запрещеніемъ работать на своей нивѣ. Въ обоихъ случаяхъ оштрафованный начиналъ сильно тосковать по разлученной съ нимъ семьѣ или по заброшенной полоскѣ земли. Вслѣдствіе этого слабѣло его здоровье, уменьшались силы, безвыходная нужда овладѣвала несчастной семьей, и, въ концѣ концовъ, не въ мѣру строгій хозяинъ терялъ полезныхъ и выносливыхъ работниковъ, создававшихъ его благосостояніе.
Степанъ Михайловичъ Аксаковъ прекрасно понималъ эту простую истину и никогда не примѣнялъ къ своимъ крестьянамъ тяжкихъ и разорительныхъ взысканій. Вспыльчивый и страшно горячій въ минуты гнѣва, онъ сравнительно скоро успокоивался и, прощая виноватыхъ, ласково смотрѣлъ на нихъ темноголубыми глазами, которые въ минуты раздраженія сверкали недобрымъ огнемъ.
Женившись на небогатой дворянкѣ, Аринѣ Васильевнѣ Неклюдовой, Степанъ Михайловичъ довольно долго жилъ среди лѣсовъ и плодородныхъ полей Симбирской губерніи; но, расширяя свое хозяйство и стараясь увеличить доходы съ имѣнія, Аксаковъ все чаще и чаще твердилъ, что надо покинуть родовое гнѣздо и купить землю въ Оренбургской губерніи (тогда она называлась Уфимскимъ намѣстничествомъ), потому.что тамъ чуть не задаромъ можно пріобрѣсти громадныя пространства луговъ, лѣса и пашенъ.
Захвативъ съ собой нѣсколько тысячъ рублей, отправился заботливый хозяинъ искать привольныхъ мѣстъ для переселенія своей семьи и крѣпостныхъ крестьянъ. Послѣ долгихъ поисковъ на берегу рѣки Большой Бугурусланъ нашелъ Степанъ Михайловичъ чудный и чрезвычайно удобный для жилья уголокъ. Широкая рѣка протекала по долинѣ, которая окаймлялась невысокими, но довольно крутыми горами; большая часть ихъ была покрыта густымъ лѣсомъ, а самые берега рѣки поросли мѣстами высокой и сочной травой со множествомъ цвѣтовъ, мѣстами-же эти луга смѣнялись рощами изъ березъ, осинъ, рябины и черемухи. Въ хрустально-чистой водѣ Бугуруслана водились всевозможныя породы рыбъ: щуки, окуни, язи, головли, даже форели, а надъ рѣкой и близь лежащими болотами. носились стаи дикихъ утокъ, гусей, куликовъ и бекасовъ.
Купивъ въ этомъ благодатномъ краю пять тысячъ десятинъ земли почти за безцѣнокъ, Степанъ Михайловичъ постепенно перевелъ туда крестьянъ, построилъ усадьбу, водяную мельницу и года черезъ два переѣхалъ съ женою и дѣтьми въ имѣнье, получившее имя Новаго Аксакова.
Отдохнули и повеселѣли на новомъ мѣстѣ и помѣщикъ, и крестьяне. Обиліе воды, черноземная почва, дававшая богатые урожаи, множество птицъ и рыбы, все это облегчало трудовую жизнь крестьянина и радовало душу барина, любившаго просторъ и жизнь свободную отъ ссоръ съ сосѣдями.
Въ своей семьѣ и съ подчиненными ему крестьянами Степанъ Махайловичъ всегда распоряжался какъ властный хозяинъ, который лучше всѣхъ знаетъ, какъ должно все идти и въ домѣ, и на полѣ, и въ крошечныхъ избенкахъ, принадлежавшихъ его слугамъ. Когда суровый и вспыльчивый человѣкъ этотъ вставалъ въ хорошемъ расположеніи духа, онъ былъ терпѣливъ и снисходителенъ ко всѣмъ окружающимъ и съ яснымъ, веселымъ взглядомъ выходилъ при восходѣ солнца на крыльцо, откуда наблюдалъ за утренней работой и суетой дворни. Въ такіе дни Степанъ Михайловичъ бывалъ очень ласковъ съ женой, называлъ ее Аришей, разспрашивалъ о здоровьѣ, о томъ, что видѣла во снѣ и т. д. Весело поболтавъ съ дочерьми и сыномъ, уѣзжалъ Степанъ Михайловичъ осматривать полевыя работы, мимоходомъ набиралъ пучекъ спѣлой клубники въ гостинецъ женѣ и къ полудню спѣшилъ домой обѣдать. Дворовые ребятишки, услышавъ отъ старшихъ слугъ о томъ, что баринъ сегодня веселъ, сбѣгались въ залу и, стоя у дверей, ожидали подачекъ съ барскаго стола. Добродушно улыбаясь, одѣлялъ Степанъ Михайловичъ голодную толпу и уходилъ отдыхать. Проснувшись въ такомъ же мирномъ настроеніи, Аксаковъ пилъ чай и ѣхалъ вмѣстѣ со всей семьей куда-нибудь на прогулку. Запрягались большія дроги, дочери Степана Михайловича брали съ собой удочки и отправлялись осматривать мельницу, птичный дворъ, рыбныя ловли на широкомъ пруду. Возвратившись домой, Аксаковъ находилъ на дворѣ своего старосту съ мужиками и бабами. У всякаго была какая-нибудь просьба, какое-нибудь дѣло къ своему господину; одному не хватало хлѣба, другой просилъ разрѣшенія женить сына, третій умолялъ отмѣнить наказаніе, назначенное ему за какую-то вину. Въ счастливые, добрые дни Степана Михайловича все кончалось благополучно; баринъ давалъ на все согласіе и даже угощалъ просителей чаркой домашняго вина.
Но далеко не всегда такъ мирно и спокойно шла жизнь въ Новомъ Аксаковѣ. Какъ мы уже говорили, Степанъ Михайловичъ отличался безумно-горячимъ нравомъ и въ минуты вспыльчивости бывалъ очень жестокъ. Однажды онъ разсердился на свою дочь за то, что она солгала и не хотѣла сознаться въ обманѣ. Узнать нельзя было старика, у котораго лицо исказилось отъ бѣшенства. Онъ весь дрожалъ и кричалъ задыхающимся голосомъ: «подайте мнѣ ее сюда!» Виноватая дочь въ страшномъ испугѣ убѣжала въ рощу, не смѣя показаться на глаза разгнѣванному отцу. За нее вздумала заступиться мать и бросилась въ ноги Степану Михайловичу, прося помиловать провинившуюся дѣвушку. Бѣдная женщина жестоко поплатилась за это: мужъ набросился на нее, сорвалъ съ ея головы платокъ и принялся таскать за волосы несчастную старуху.
Сердился Степанъ Михайловичъ и по менѣе важнымъ поводамъ: когда не сразу подавали обѣдъ послѣ его возвращенія съ полевыхъ работъ, когда прислуживавшіе ему казачки устраивали какую-нибудь дѣтскую шалость и т. д. Но больше всего возмущали Степана Михайловича ложь и нарушеніе его приказаній въ серьезныхъ дѣлахъ. Такъ, напримѣръ, особенно жестоко досталось его женѣ и дочерямъ за то, что онѣ противъ его воли, потихоньку, выдали замужъ его молоденькую двоюродную сестру. Вотъ какъ произошло это событіе, окончившееся впослѣдствіи очень печально.
Вмѣстѣ съ дочерьми Аксакова воспитывалась сиротка Надя, двоюродная сестра Степана Михайловича. Старикъ очень любилъ хорошенькую и умную дѣвочку, веселую пѣвунью, постоянно устраивавшую шумные хороводы, игры и пляски. Надя получила большое наслѣдство отъ матери и считалась очень богатой невѣстой; не удивительно поэтому что свататься за нее стали очень рано, — едва дѣвушкѣ сравнялось 14 лѣтъ. Степанъ Михайловичъ прекрасно понималъ неблагоразуміе такого ранняго брака и очень враждебно отнесся къ первому жениху Наденьки, маіору Куроѣдову, пріѣхавшему въ свое Симбирское имѣніе на отдыхъ. Куроѣдовъ былъ вдвое старше Нади, отличался красотой и ловкостью, но въ то же время непріятно поражалъ всѣхъ хитростью, льстивой манерой обращенія и скрытностью. Скоро послѣ знакомства съ Аксаковыми онъ притворился влюбленнымъ въ Наденьку, мастерски распѣвалъ съ ней русскія пѣсня, каталъ ее и для забавы этой дѣвушки-ребенка выписывалъ изъ Москвы дорогія игрушки. Несмотря на всѣ эти старанія, маіоръ Куроѣдовъ не полюбился Степану Михайловичу, который чутьемъ умнаго и проницательнаго человѣка угадалъ, что недоброе таится на душѣ у пріѣзжаго гостя. Куроѣдовъ скоро понялъ, что Аксаковъ никогда не дастъ ему согласія на бракъ съ Надей и рѣшилъ увезти дѣвушку въ отсутствіе ея строгаго опекуна. Вскорѣ Степану Михайловичу пришлось уѣхать по дѣламъ куда-то очень далеко. Бабушка Нади по матери, давно согласившаяся на бракъ ея съ Куроѣдовымъ, воспользовалась этимъ временемъ, уговорила Арину Васильевну отпустить къ ней сироту и обвѣнчала дѣвушку, которая шла подъ вѣнецъ, думая о куклахъ и забавахъ, ожидавшихъ ее послѣ свадьбы. Можно себѣ представить, въ какое негодованіе пришелъ Степанъ Михайловичъ, когда, по возвращеніи домой, узналъ о всемъ происшедшемъ! Внѣ себя отъ горя и гнѣва поѣхалъ онъ къ роднымъ Нади, устроившимъ свадьбу, осыпалъ упреками и угрозами ея бабку и окончательно вышелъ изъ себя узнавъ, что его жена и дочери все знали и всему помогали. Внукъ Степана Михайловича, описавшій впослѣдствіи жизнь своего дѣда, отказывается сообщать подробности того жестокаго наказанія, которому подверглись жена и дочери Аксакова за свой обманъ и за тайную помощь ненавистному браку. «Я не буду распространяться, пишетъ внукъ старика Аксакова, о томъ, что онъ дѣлалъ, воротясь домой. Это было бы ужасно и отвратительно. По прошествіи тридцати лѣтъ тетки мои вспоминали объ этомъ дрожа отъ страха».
Будущее показало, что сердце не обманывало Степана Михайловича и что не даромъ противился онъ браку своей любимицы съ Куроѣдовымъ. Первые годы замужества все шло повидимому хорошо. Молодой мужъ проявлялъ большую дѣловитость и быстро увеличилъ доходы большихъ имѣній своей жены. Сосѣди не могли нахвалиться его гостепріимствомъ и ласковымъ нравомъ. Наденька, хотя и сдѣлалась много серьезнѣе, но имѣла видъ такой счастливой и веселой жены, что даже Степанъ Михайловичъ примирился съ новымъ родственникомъ; впрочемъ, иногда онъ съ прежнимъ упорствомъ повторялъ: «хорошъ парень, ловокъ и смышленъ, а сердце не лежитъ». Но прошло нѣсколько лѣтъ, и о жизни Куроѣдовыхъ стали ходить иные слухи. Начали поговаривать, что мужъ Надежды Ивановны сильно пьянствуетъ, немилосердно бьетъ крестьянъ, держитъ ихъ въ запертыхъ подвалахъ, и что нѣсколько человѣкъ уже умерли отъ его безчеловѣчной расправы. Долго ничего этого и не подозрѣвала жена, съ которой Куроѣдовъ былъ попрежнему ласковъ и отъ которой онъ тщательно скрывалъ свои звѣрства. Однажды въ отсутствіе мужа, уѣхавшаго въ Оренбургскую губернію, Надежда Ивановна получила письмо отъ дальней родственницы, которую очень уважала. Ужасныя вѣсти узнала изъ него несчастная женщина. Подробно описывая безобразную жизнь Куроѣдова и его «изувѣрства по отношенію къ крестьянамъ, родственница Надежды Ивановны прибавляла, что считаетъ своимъ долгомъ сказать все это помѣщицѣ, отъ которой зависитъ участь тысячи крестьянъ, терзаемыхъ ея мужемъ.
Впослѣдствіи Надежда Ивановна разсказывала, что она чуть съ ума не сошла, прочитавъ это письмо и сперва не знала, что предпринять. Но скоро въ ней проснулась твердость духа и рѣшимость: она велѣла заложить лошадей и съ любимой своей горничной отправилась за четыреста верстъ въ имѣніе Надеждино, гдѣ буйствовалъ ея мужъ. Судьба помогла ей сразу удостовѣриться въ томъ, что дошедшіе до нея слухи были справедливы. Она застала мужа пьянымъ, въ грубой компаніи, среди дикихъ и грубыхъ забавъ…
Съ отвращеніемъ и незамѣченная мужемъ ушла Надежда Ивановна изъ того флигеля, въ которомъ шелъ безобразный пиръ. Немедленно велѣла она проводить себя въ избу, гдѣ, какъ ей было сообщено въ письмѣ, лежалъ ея любимый лакей, избитый Куроѣдовымъ. Весь истерзанный и страшно слабый, бѣдняга былъ уже при смерти и почти не могъ говорить. Печальную повѣсть его мученій разсказалъ Надеждѣ Ивановнѣ братъ наказаннаго и привелъ барыню въ такой ужасъ, что она рѣшила во что бы то ни стало положить конецъ этимъ безобразіямъ. Всю ночь простояла бѣдная женщина на колѣняхъ и просила у Бога силъ для вразумленія мужа.
На другой день утромъ, узнавъ о пріѣздѣ жены, Куроѣдовъ вошелъ къ ней въ комнату и ласково поздоровался. Въ отвѣтъ на это Надежда Ивановна холодно отстранила его, сказавъ, что она не можетъ считать своимъ мужемъ изверга, что онъ долженъ тотчасъ-же уѣхать изъ ея имѣнія и никогда больше не заглядывать въ него. Увидѣвъ, что все открыто, Куроѣдовъ пересталъ сдерживаться. „Такъ-то ты поговариваешь!“ — закричалъ онъ, „такъ и я поговорю съ тобой другимъ голосомъ!“ Затѣмъ Куроѣдовъ потребовалъ отъ жены, чтобы она подписала бумагу, въ которой передала бы ему въ полную собственность всѣ свои имѣнія. „Иначе я уморю тебя съ голоду въ подвалѣ“, прибавилъ злодѣй. Послѣ этого, жестоко избивъ Надежду Ивановну, онъ приказалъ своимъ слугамъ отнести барыню въ подвалъ, заперъ его замкомъ, а ключи спряталъ въ карманъ. Въ тотъ-же подвалъ посадилъ онъ и горничную жены, приказавъ ей уговаривать барыню покориться мужу. Пять дней просидѣла несчастная женщина безъ пищи въ темномъ и сыромъ подвалѣ и, вѣроятно, не вынесла-бы своего ужаснаго заключенія, если-бы на помощь ей не явился неожиданный избавитель въ лицѣ Степана Михайловича Аксакова.
Кучеръ и лакей, пріѣхавшіе съ Надеждой Ивановной, узнавъ о томъ, что случилось съ ихъ барыней, бросились бѣжать въ Новое Аксаково, которое находилось въ 120 верстахъ отъ имѣнія Куроѣдовыхъ. Скрываясь по ночамъ то въ болотахъ, то на крестьянскихъ гумнахъ, бѣглецы явились на третій день къ Степану Михайловичу и разсказали ему о мученіяхъ своей помѣщицы и объ изувѣрствѣ ея мужа. Какъ безумный вскочилъ Степанъ Михайловичъ съ крылечка, на которомъ сидѣлъ, и въ изступленіи сталъ бѣгать по двору и по деревнѣ сзывая слугъ на помощь его двоюродной сестрѣ. Къ вечеру въ Надеждино уже мчались трое большихъ саней съ людьми, вооруженными ружьями, саблями и желѣзными вилами. На другой день Степанъ Михайловичъ былъ уже въ Надеждинѣ и, выбивъ двери запертаго подвала, вынесъ оттуда на рукахъ Надежду Ивановну ослабѣвшую и совершенно разбитую всѣмъ пережитымъ. Степанъ Михайловичъ привезъ ее къ себѣ въ Аксаково, а самъ принялся хлопотать объ удаленіи Куроѣдова изъ имѣній его жены. Но прошло не болѣе двухъ недѣль, не успѣла Надежда Ивановна вполнѣ оправиться и отдохнуть подъ кровомъ двоюроднаго брата, какъ было получено извѣстіе о скоропостижной смерти ея мужа.
Такъ трагически кончилась замужняя жизнь „сиротки Нади“, къ которой былъ горячо привязанъ строгій, но любящій и справедливый старикъ Аксаковъ.
Сильной привязанностью Степана Михайловича пользовался также единственный сынъ его, Тимоѳей, на котораго онъ съ гордостью.смотрѣлъ какъ на продолжателя стариннаго дворянскаго рода Аксаковыхъ, происходившаго, по словамъ старика, отъ какого-то варяжскаго князя. Балованный и любимый сынокъ, Тимоѳей Степановичъ росъ скромнымъ, застѣнчивымъ юношей и, отбывъ три года военной службы, получилъ затѣмъ мѣсто въ Уфимскомъ земскомъ судѣ.
Живя въ губернскомъ городѣ, Тимоѳей Степановичъ часто встрѣчалъ въ театрѣ и на балахъ красивую и очень умную барышню, Марью Николаевну Зубову. Живая, прекрасно образованная, смѣлая и краснорѣчивая, она считалась самой лучшей невѣстой въ городѣ, но сама не выражала никакого желанія выходить замужъ, такъ какъ посвящала свое время ухаживанью за больнымъ отцомъ, воспитанію младшихъ братьевъ и сестеръ и даже помогала отцу вести его служебныя дѣла. Въ эту то замѣчательную дѣвушку и влюбился Тимоѳей Степановичъ Аксаковъ. Скоро чувство робкаго юноши было замѣчено всѣми; надъ нимъ смѣялись, подшучивали, но никому не приходило въ голову, что гордой красавицѣ нисколько не кажутся смѣшными грустный видъ и робкіе взгляды ея поклонника. Часто Марья Николаевна заговаривала съ молодымъ Аксаковымъ и всегда снисходительно и ласково выслушивала почтительные отвѣты.
Наконецъ Аксаковъ рѣшилъ посвататься за Марью Николаевну и поѣхалъ къ родителямъ за благословеніемъ на бракъ. Бѣднаго юношу встрѣтила на первыхъ порахъ полная неудача. Старикамъ Аксаковымъ успѣли наговорить много дурного про дѣвушку, очаровавшую ихъ сына: и нищая-то она, и рода не знатнаго, и колдунья, приворожившая къ себѣ сердце Тимоѳея Степановича. Какъ ни умолялъ онъ родителей одобрить свой выборъ, сколько ни валялся въ ногахъ отца, ничего не помогло. Старикъ не сдался даже и тогда, когда Тимоѳей Степановичъ, огорченный до глубины души, заболѣлъ и пролежалъ шесть недѣль въ нервной горячкѣ.
Вернувшись въ Уфу, молодой человѣкъ снова сталъ встрѣчаться съ Марьей Николаевной и почувствовалъ, что не можетъ жить безъ этой дѣвушки. Должно быть тяжело было у него на душѣ, если, позабывъ свою обычную покорность и смиреніе, онъ послалъ роднымъ письмо съ угрозой лишить себя жизни. „На послѣднее мое просительное письмо“, писалъ Тимоѳей Степановичъ, „я имѣлъ несчастье получить немилостивый отвѣтъ отъ васъ, дражайшіе родители. Не могу преступить воли вашей и покоряюсь ей; но не могу долго влачить бремя моей жизни безъ обожаемой мною Марьи Николаевны, а потому въ непродолжительномъ времени смертоносная пуля просверлитъ несчастнаго вашего сына“.
Трудно передать, что поднялось въ Аксаковѣ, когда тамъ было прочитано это письмо. Отчаянныя рыданія Арины Васильевны, вопли дочерей и собственная нѣ» жная любовь къ сыну заставили Степана Михайловича послать Тимоѳею Степановичу свое согласіе на бракъ.
Сватовство молодого Аксакова тянулось довольно долго; много пришлось ему пережить тревогъ и опасеній, пока, къ удивленію всего Уфимскаго общества, не было окончательно объявлено о свадьбѣ скромнаго мелкаго чиновника Аксакова съ властолюбивой и красивой дочерью Зубова, занимавшаго важный постъ Товарища Уфимскаго Намѣстника.
Вскорѣ послѣ свадьбы счастливая молодая парочка навѣстила стариковъ Аксаковыхъ. Марья Николаевна поразила родныхъ своего мужа умомъ, образованьемъ и ласковымъ обращеніемъ, особенно-же пришлась она по душѣ старику Аксакову, который еще раньше заинтересовался Марьей Николаевной, читая ея письма, и говорилъ: «ну, умница, и, должно быть, горячая душа!»
За тѣ двѣ недѣли, которыя провели молодые въ Аксаковѣ, Степанъ Михайловичъ успѣлъ горячо привязаться къ своей невѣсткѣ и оцѣнилъ ея рѣдкій умъ, доброту и прямой, правдивый нравъ. Никто лучше Марьи Николаевны не умѣлъ успокоить и развлечь старика въ минуты его гнѣва; никто луше нея не умѣлъ угадать его желанія и сдѣлать все такъ, какъ ему нравилось. Наблюдательная и впечатлительная, она внимательно присматривалась къ окружающимъ, быстро и вѣрно разгадывала ихъ характеръ и всегда была готова помочь близкимъ людямъ въ тяжелыя минуты. Большими недостатками Марьи Николаевны были ея вспыльчивость и привычка повелѣвать, пріобрѣтенная ею еще въ домѣ отца, гдѣ она долгое время была полной хозяйкой. Степанъ Михайловичъ подмѣтилъ эти черты въ характерѣ своей невѣстки и на прощанье сказалъ ей: «всѣмъ тебя Богъ не обидѣлъ; одно скажу тебѣ, не давай воли своему горячему сердцу; мужъ у тебя добрый и честный человѣкъ: нравъ у него тихій, и ты отъ него никогда терпѣть не будешь никакой обиды; не обижай его сама. Чти его и поступай съ уваженіемъ».
Послѣ цѣлаго ряда пировъ, обѣдовъ и разъѣздовъ по роднымъ молодые Аксаковы вернулись въ Уфу. Едва сдерживая свое нетерпѣніе, бросилась Марья Николаевна въ домъ больного отца, котораго оставила на попеченіи его любимаго лакея, калмыка. Замѣчательна была судьба этого слуги. Еще въ дни своей молодости Зубовъ купилъ себѣ маленькаго калмыченка, котораго окрестилъ, назвалъ Николаемъ и, выучивъ грамотѣ, заставилъ ходить за собой. Мальчикъ былъ очень ловокъ и смышленъ, но сильно тосковалъ по вольному житью; услышавъ о пугачевскомъ возстаніи, онъ убѣжалъ къ бунтовщикамъ и вмѣстѣ съ ними долго стоялъ противъ Уфы, на другомъ берегу р. Бѣлой, дожидаясь удобнаго времени, чтобы напасть на городъ. Но почему-то они не рѣшились выполнить это намѣреніе, и въ Уфѣ ходилъ разсказъ о томъ, что всякій разъ какъ бунтовщики собирали переправиться черезъ рѣку, имъ казалось, будто навстрѣчу изъ города выступаетъ множество войска подъ предводительствомъ старика на бѣлой лошади, съ копьемъ и крестомъ въ рукахъ. Это видѣніе устрашало бунтовщиковъ и удерживало ихъ отъ нападенія; между тѣмъ Пугачевъ былъ пойманъ, а его слуги и ближайшіе помощники также переловлены и приговорены къ смертной казни. Николай калмыкъ былъ присужденъ къ висѣлицѣ, но, когда на несчастнаго надѣли петлю, пришло приказаніе помиловать преступника, за котораго просилъ его бывшій хозяинъ, Зубовъ. Такимъ образомъ калмыкъ снова сдѣлался крѣпостнымъ слугой Зубова и такъ преданно служилъ ему, что скоро заслужилъ большое довѣріе своего господина.
Во время своей помолвки и свадьбы Марья Николаевна была такъ занята приготовленіями къ новой жизни, что не могла попрежнему проводить большую часть дня у постели больного отца. Между тѣмъ хитрый калмыкъ особенно усердно ходилъ за старикомъ и, какъ только могъ, угождалъ ему. Коварный человѣкъ задумалъ выжить Марью Николаевну и сдѣлаться полнымъ хозяиномъ въ домѣ Зубова.
Къ удивленію дочери, вернувшейся изъ Аксакова, старикъ вовсе не обрадовался ей и настойчиво требовалъ, чтобы калмыкъ постоянно сидѣлъ около него въ креслахъ и распоряжался всѣмъ въ домѣ. Сначала Марья Николаевна надѣялась, что скоро усмиритъ зазнавшагося лакея и заставитъ его исполнять ея приказанія. Но не прошло и нѣсколькихъ мѣсяцевъ, какъ она почувствовала, что не можетъ больше оставаться въ одномъ домѣ съ калмыкомъ, который не только не слушался молодой хозяйки, но даже оскорблялъ ее и Тимоѳея Степановича въ присутствіи другихъ слугъ. Когда, возмущенная дерзостями калмыка, Марья Николаевна разсказала о нихъ отцу, онъ отвѣтилъ ей, что по болѣзни и слабости своей не можетъ разстаться съ Николаемъ.
Съ глубокимъ горемъ покидала родительскій домъ молодая женщина, посвятившая уходу за больнымъ отцомъ свои лучшіе, юные годы и мечтавшая не разлучаться съ нимъ послѣ замужества. Недѣли черезъ двѣ послѣ тяжелаго объясненія Марьи Николаевны съ Зубовымъ, молодой Аксаковъ подыскалъ себѣ новый, чистенькій домикъ и переѣхалъ туда съ женой и четырьмя крѣпостными слугами.
Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ въ новомъ, красиво убранномъ домикѣ Аксаковыхъ случилось радостное событіе: у нихъ родилась дочка. Молодые Аксаковы были внѣ себя отъ счастья. Но далеко не радостно принялъ это извѣстіе Степанъ Михайловичъ. Онъ желалъ поскорѣе дождаться внука, который будетъ носить фамилію Аксаковыхъ и продолжитъ ихъ старинный дворянскій родъ. Старикъ рѣшилъ, что по поводу рожденія «дѣвчонки» не стоитъ ни писать сыну, ни устраивать угощенія крестьянамъ.
Между тѣмъ крошка Надя, къ которой Марья Николаевна успѣла уже страстно привязаться, доставляла своимъ родителямъ множество заботъ и огорченій: она родиласъ слабымъ болѣзненнымъ ребенкомъ и, несмотря на самый нѣжный уходъ матери, ни днемъ, ни ночью не покидавшей дѣтской комнаты, дѣвчонка прожила только три мѣсяца и скончалась отъ какого-то страшнаго припадка съ конвульсіями.
Трудно описать отчаяніе молодой матери: четверо сутокъ она не брала ничего въ ротъ, была почти безъ памяти и пришла въ себя только во время молебна передъ иконой Божьей матери. Съ наступленіемъ лѣта доктора совѣтовали отвезти Марью Николаевну въ деревню и полѣчить ее кумысомъ. Слабая, худая и страшно измѣнившаяся пріѣхала молодая Аксакова въ татарскую деревушку, расположенную на большой рѣкѣ и окруженную чудеснымъ лѣсомъ. Питье кумыса, катанье и прогулки на чистомъ воздухѣ сдѣлали чудеса, — они не только поправили здоровье Марьи Николаевны, но и увеличили ея силы настолько, что, по возвращеніи въ Уфу, она мужественно и съ большимъ самообладаніемъ перенесла смерть отца, который въ послѣднія минуты отъ души благодарилъ дочь за терпѣніе и ласку. Вскорѣ послѣ этого печальнаго событія у Аксаковыхъ благополучно родился здоровый и крѣпкій мальчикъ, Сергѣй.
ГЛАВА II.
Дѣтство Сергѣя Аксакова.
править
Другъ молодыхъ Аксаковыхъ, докторъ Клаусъ, навѣстилъ Марью Николаевну въ тотъ самый день, какъ у нея родился сынъ. Молодые родители такъ гордились новорожденнымъ малюткой, а слуги такъ искренно принимали участіе въ семейной радости своихъ господъ, что, уходя домой, Клаусъ пробормоталъ про себя: «Какой счастливый мальчишка, какъ всѣ ему рады!» Но какъ ни велико было счастье родителей и дѣдушки Степана Михайловича, какъ ни благодарили они Бога за рожденіе мальчика, который будетъ современемъ представителемъ Аксаковыхъ, никому изъ нихъ и въ голову не приходила мысль о томъ, что этому ребенку суждено прославить ихъ старинный родъ и обогатить родную литературу превосходными сочиненіями. Кромѣ того, Сергѣй Тимоѳеевичъ явился впослѣдствіи не только продолжателемъ дворянскаго рода, но, что несравненно болѣе цѣнно, — главой образованной, талантливой и честной семьи, въ которой особенно выдѣлились два его сына, Константинъ и Иванъ. О ихъ жизни и дѣятельности мы поговоримъ въ послѣдней главѣ нашего разсказа, а пока вернемся къ новорожденному Сергѣю, явившемуся на свѣтъ Божій 20 сентября 1791 года.
Повидимому недолго радовалъ этотъ мальчикъ своихъ родителей здоровымъ и крѣпкимъ видомъ. Читая воспоминанія самого Аксакова объ его дѣтствѣ, мы узнаемъ, что уже на третьемъ году онъ захворалъ какою-то странной болѣзнью, которая тянулась полтора года и довела ребенка до такой слабости, что родные чуть не ежедневно ожидали его смерти. Марья Николаевна, страстно любившая своего единственнаго сына, совсѣмъ измучилась, ухаживая за больнымъ ребенкомъ. Исхудавшая и пожелтѣвшая, она не разставалась съ мальчикомъ, сама лѣчила его по какому то домашнему лечебнику и, замѣтивъ, что свѣжій воздухъ и передвиженіе облегчали страданія Сережи, безпрестанно ѣздила съ нимъ въ подгородныя деревни то къ роднымъ, то къ знакомымъ.
Однажды, во время какого-то путешествія, Сережѣ сдѣлалось такъ плохо, что испуганные родители велѣли остановиться, вынесли больного изъ кареты и почти безжизненнаго положили на траву въ тѣни деревьевъ. Бѣдная мать въ отчаяніи опустилась на ко лѣни и, поднявъ руки къ небу, стала горячо молиться Богу. Отецъ Сережи былъ увѣренъ, что мальчикъ умираетъ и съ горькими слезами убѣждалъ жену подчиниться волѣ Божьей. Вдругъ больной ребенокъ открылъ глаза и сталъ просить, чтобы его оставили подольше въ этомъ чудесномъ лѣсу, среди душистыхъ цвѣтовъ, травы и тѣни. Родители были чрезвычайно обрадованы бодрымъ видомъ Сережи, тотчасъ-же распорядились выпречь лошадей, развели огонь, скипятили котелокъ родниковой воды, напоили Сережу ромашкой, хорошимъ виномъ и, пообѣдавъ на свѣжемъ воздухѣ, спокойно и крѣпко заснули. Ночевать отправились въ ближайшую татарскую деревушку, а на другой день мальчикъ снова порадовалъ своихъ родителей бодростью и хорошимъ видомъ. Мать рѣшила не обращаться болѣе къ докторамъ и не пичкать Сережу лекарствами, а возстановлять его здоровье прогулками, пребываньемъ на свѣжемъ воздухѣ и хорошимъ питаньемъ. Сильно нуждаясь въ деньгахъ, она не жалѣла платить очень дорого за старое, крѣпкое вино, которое ей привозили изъ Казани, и оттуда же черезъ почтальона получала хорошій бѣлый хлѣбъ для своего ненагляднаго мальчика. Нѣжный, заботливый уходъ матери сдѣлалъ свое дѣло: Сережа началъ понемногу оправляться и черезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ памятнаго дня, проведеннаго имъ въ лѣсу, былъ уже совершенно здоровъ.
Однако, продолжительная болѣзнь сильно разстроила дѣтскій организмъ Сережи. Онъ сдѣлался болѣзненнымъ, впечатлительнымъ ребенкомъ, всегда готовымъ расплакаться отъ какого-то страннаго чувства жалости ко всѣмъ окружающимъ. Продолжительныя и сильныя страданія сдѣлали мальчика чрезвычайно чуткимъ къ чужому горю. Такъ, напримѣръ, услышавъ чей нибудь крикъ или плачъ, онъ посылалъ старшихъ посмотрѣть, кто плачетъ, говоря: «вѣрно, кому-нибудь больно». Больше же всего онъ волновался при видѣ своей крошечной сестрички, родившейся во время его болѣзни. Сережѣ безпрестанно казалось, что ей холодно, что она голодна, и онъ просилъ позволенія одѣть ее своимъ платьемъ или угостить своимъ кушаньемъ. Поправившись настолько, что могъ сидѣть въ кровати мальчикъ часто бралъ къ себѣ сестрицу и забавлялъ ее картинками или же деревянными брусочками и шариками, изъ которыхъ онъ строилъ какія-то фантастическія зданія, а малютка разрушала ихъ махнувъ своей ручонкой.
Когда дѣвочкѣ минуло два года, ея четырехлѣтній братъ сталъ занимать ее разсказами о чудесахъ міра Божьяго, которыя ему удалось видѣть во время своихъ частыхъ поѣздокъ. Онъ говорилъ о томъ, какъ хороши поля, горы и лѣса, какъ просторны и разнообразны они но сравненію съ ихъ небольшимъ городскимъ садомъ…
Въ это время семья молодыхъ Аксаковыхъ жила въ Уфѣ, въ громадномъ и старомъ домѣ Зубова, отца Марьи Николаевны. Въ двухъ небольшихъ комнаткахъ, называвшихся «дѣтскими», проводили братъ съ сестрой дни своего дѣтства. Тутъ читалъ Сережа первыя книжки, тутъ съ замираніемъ сердца слушалъ онъ страшные разсказы суевѣрной старухи няньки. Она наговорила дѣтямъ столько чудесъ о букѣ, о домовыхъ и мертвецахъ, что нервный мальчикъ сталъ бояться темноты и сдѣлался очень трусливымъ ребенкомъ. Такъ, напримѣръ, нянька увѣрила Сережу, что въ бывшемъ кабинетѣ его дѣдушки Зубова за столомъ часто появляется умершій старикъ и разбираетъ какія-то бумаги. Боясь увидѣть это страшное привидѣніе, мальчикъ проходилъ мимо кабинета не иначе, какъ зажмуривъ глаза. Однажды онъ забылъ сдѣлать это и заглянулъ въ окно кабинета. Подъ вліяніемъ разсказа ему почудилось, что за столомъ сидитъ какая-то фигура въ бѣломъ. Сережа громко закричалъ и упалъ въ обморокъ. Марья Николаевна долго успокоивала перепуганнаго мальчика, убѣждая его, что онъ принялъ за покойнаго дѣда кучу бѣлья, лежавшаго на креслѣ, а нянькѣ строго запретила разсказывать дѣтямъ всякій вздоръ.
Любимымъ занятіемъ Сережи въ эту пору было чтеніе толстой книжки, называвшейся «Зеркало добродѣтели». Особенно-же нравились ему тамъ два разсказа: «Признательный левъ» и «Самъ себя одѣвающій мальчикъ». Аксаковъ говорилъ впослѣдствіи, что онъ долго помнилъ физіономіи и льва, и мальчика, изображенныхъ на картинкахъ этой книжки. Настало, однако, время, когда были прочитаны и чуть не выучены наизусть всѣ разсказы въ Зеркалѣ добродѣтели, и Сережа сильно заскучалъ безъ чтенія. Къ счастью, въ эту пору его родители познакомились съ богатымъ и очень образованнымъ человѣкомъ, который, узнавъ о любви мальчика къ чтенію, подарилъ ему 12 книжекъ журнала «Дѣтское чтеніе для сердца и разума». Внѣ себя отъ радости прибѣжалъ Сережа домой, легъ въ кровать, закрылся пологомъ и принялся за чтеніе, отъ котораго ни за что не хотѣлъ отрываться, упорно отказываясь идти обѣдать. Марья Николаевна едва могла справиться съ этимъ неразумнымъ увлеченіемъ своего Сережи, который иногда зачитывался до того, что становился какъ-бы помѣшаннымъ. Она спрятала у себя книжки и выдавала ихъ сыну только въ опредѣленные часы. Тѣмъ не менѣе въ мѣсяцъ съ небольшимъ мальчикъ прочиталъ всѣ 12 книжекъ. Много интересныхъ свѣдѣній о громѣ и молніи, о дождѣ и облакахъ, о жизни муравьевъ, пчелъ и о превращеніяхъ бабочекъ узналъ Сережа изъ этихъ книжекъ; много забавы и удовольствія доставили ему разсказы о старомъ волкѣ, котораго прогоняли отъ себя всѣ пастухи, «О смѣшномъ способѣ ловить обезьянъ» и т. д.
Когда Сережѣ было около пяти лѣтъ, онъ услышалъ печальную новость о томъ, что мать его больна и что ей необходимо съѣздить въ Оренбургъ къ доктору, который славился своимъ искусствомъ. Тимоѳей Степановичъ долженъ былъ сопровождать слабую жену, а дѣтей они рѣшили завезти по дорогѣ въ Новое Аксаково и оставить ихъ у бабушки и дѣдушки.
Недолги были дѣтскіе сборы: уложилъ Сережа свои любимыя книги, не забывъ и стараго друга «Зеркало добродѣтели», захватилъ деревянные брусочки или «чурочки» для игры съ сестрицей, простился съ дворовой собакой Суркой, которую самъ воспиталъ, и побѣжалъ сказать матери, что готовъ ѣхать хоть сейчасъ.
Много незабвенныхъ и прекрасныхъ впечатлѣній доставила эта лѣтняя поѣздка Сергѣю Аксакову, чуткая душа котораго уже и въ тѣ ранніе годы цѣнила красоту Божьяго міра. Переправа на паромѣ черезъ многоводную рѣку Бѣлую, старыя развѣсистыя деревья прибрежнаго лѣса (на мѣстномъ нарѣчіи такой лѣсъ называется уремой), ночевка въ полѣ, на благодатномъ просторѣ башкирской степи, все это до такой степени восхищало и волновало впечатлительнаго мальчика, что временами онъ становился необычайно серьезенъ и молчаливъ. Всѣ смѣялись надъ "задумавшимся Сережей, который даже не отвѣчалъ на обращенные къ нему вопросы, а въ это самое время въ душѣ ребенка зарождалось то восхищеніе родной природой, которое потомъ такъ увлекательно было выражено въ его сочиненіяхъ. «Я былъ подавленъ величіемъ картины, красоту которой я чувствовалъ, хотя объяснить, конечно, не умѣлъ», писалъ о себѣ Аксаковъ впослѣдствіи.
Въ эту-же поѣздку Сережѣ пришлось испытать первые восторги удачнаго уженья рыбы. Подвигаясь впередъ по волнистой степной равнинѣ, покрытой желтѣющей травой и пушистымъ ковылемъ, Аксаковы добрались наконецъ до живописной долины, по которой протекала быстрая и красивая рѣчка Дема. Карету остановили подъ тѣнью громаднаго осокоря, среди великолѣпной растительности береговаго лѣса. Путешественники расположились пить чай и обѣдать подъ тѣнью высокой черемухи и рябины, покрытой кистями незрѣлыхъ еще ягодъ; изъ лѣсной чащи доносился ароматъ спѣлой черной смородины, а дикая малина и ежевика протягивали свои вѣтки, усыпанныя сладкими ягодами. Но на этотъ разъ Сережа относился равнодушно къ прелести лѣсной природы: онъ уже побывалъ на берегахъ Демы и видѣлъ, какъ металась на ней рыба, шумными всплесками выскакивая на поверхность воды. Отъ нетерпѣнія сердце стучало въ груди мальчика, чувствовавшаго, что его ждетъ новое, неизвѣданное еще удовольствіе; послѣ чаю онъ неотступно сталъ просить отца показать ему, какъ удить рыбу.
Евсеичъ (слуга Аксаковыхъ, ходившій за Сережей) приготовилъ барчуку легонькое удилище и, надѣвъ на крючокъ кусокъ хлѣбнаго мякиша, усадилъ мальчика на берегу. Вдругъ поплавокъ закинутой удочки погрузился въ воду: «Тащи, тащи» закричалъ Евсеичъ. Съ большимъ трудомъ выдернулъ Сережа удочку, на которой висѣла порядочная плотичка. Весь дрожа отъ радости бросился онъ къ матери со своей драгоцѣнной добычей, но Марья Николаевна очень холодно отнеслась къ его удачѣ и даже не хотѣла больше пустить мальчика къ рѣкѣ, говоря, что ему вредно волноваться. Эти слова были настоящимъ ударомъ для Сережи; слезы такъ и брызнули у него изъ глазъ и онъ разсказывалъ впослѣдствіи, что навѣрно захворалъ-бы съ горя, если-бы Тимоѳей Степановичъ не уговорилъ жену позволить Сережѣ поудить еще немного. Поймавъ нѣсколько плотичекъ, Сережа вернулся къ матери необыкновенно возбужденный. Вотъ, что написалъ онъ объ этомъ: «Уженье просто свело меня съ ума! Я ни о чемъ другомъ не могъ ни думать, ни говорить… Удочка, дрожащій и ныряющій поплавокъ, согнутое отъ тяжести удилище, рыба, трепещущая на лесѣ, — приводили меня, при одномъ воспоминаніи, въ восторгъ, въ самозабвеніе». Интересно, что любовь къ уженью рыбы не исчезла и впослѣдствіи, и Сергѣй Тимоѳеевичъ никогда не относился къ этому занятію какъ къ простой забавѣ; онъ подробно изучилъ всѣ пріемы и способы удильщиковъ, сдѣлалъ много цѣнныхъ наблюденій надъ тѣмъ, когда и какъ выгодно ловить разныхъ рыбъ и написалъ прекрасную книгу: «Записки объ уженьѣ рыбы».
Но дорогѣ въ Новое Аксаково путешественникамъ пришлось проѣхать черезъ Надеждино, принадлежавшее теткѣ Тимоѳея Степановича, Надеждѣ Ивановнѣ Куроѣдовой. Сама хозяйка была въ это время гдѣ-то въ другомъ имѣніи, но Аксаковы остановились на нѣкоторое время въ домѣ своей родственницы. При осмотрѣ сада Сережу особенно поразили великолѣпные родники, которыхъ тамъ было больше двадцати, и которые вырывались изъ середины горы, поднимавшейся надъ прудомъ. Чистая и прозрачная ключевая вода то кипѣла и билась у самой подошвы, то стеклянной бахромой падала изъ деревянныхъ колодъ, въ которыя были обдѣланы нѣкоторые родники. Съ большимъ интересомъ осмотрѣлъ также Сережа водяную мельницу и съѣздилъ съ отцомъ полюбоваться на уборку ржи и на поля, засѣянныя макомъ, горохомъ и овсомъ.
Переночевавъ въ Надеждинѣ, отправились Аксаковы дальше и дня черезъ два добрались до имѣнія Степана Михайловича, расположеннаго между двумя большими прудами и окруженнаго высокой березовой рощей. Приближаясь къ дому дѣдушки, Сережа замѣтилъ, что лицо его матери сдѣлалось очень грустно, а на глазахъ блестѣли слезы. Это огорченіе матери перешло и на мальчика; смущенный и невеселый вышелъ онъ изъ кареты, остановившейся передъ крыльцомъ небольшого и некрасиваго деревенскаго дома.
Старая, добродушная бабушка съ меньшой дочерью, Евгеней, и больной дѣдушка, Степанъ Михайловичъ, не очень понравились Сережѣ. Они показались ему какими-то грубыми, простыми людьми, не похожими ни на его родителей, ни на ихъ уфимскихъ знакомыхъ. Къ тому-же ночью мальчикъ услышалъ плачъ матери и ея печальныя слова, сказанныя мужу: «Какъ я ихъ (дѣтей) оставлю? На кого? Я умру съ тоски; никакой докторъ мнѣ не поможетъ». Любящее сердце Сережи наполнилось тоской и какой-то мучительной тревогой. Всю недѣлю, которая оставалась до отъѣзда его родителей въ Оренбургъ, онъ былъ самъ не свой. Съ искреннимъ состраданіемъ смотрѣлъ онъ на слабость больной матери и желалъ, чтобы она какъ можно скорѣе ѣхала къ доктору, по тотчасъ-же на него нападалъ страхъ передъ разлукой и боязнь остаться съ родными, кототорые были съ нимъ не особенно ласковы. Наконецъ наступилъ часъ отъѣзда. Когда карета съ плачущей Марьей Николаевной тронулась со двора, Сережа пришелъ въ изступленіе, сбѣжалъ съ крыльца и пустился догонять карету съ крикомъ: «маменька, воротись!..» Печально прошелъ для Сережи и Нади тотъ мѣсяцъ, который имъ пришлось прожить въ Новомъ Аксаковѣ безъ родителей. Скоро наступила ненастная погода, и дѣти большей частью сидѣли въ своей комнатѣ подъ надзоромъ Евсеича, забавлявшаго ихъ своими разсказами и съ удовольствіемъ слушавшаго въ свою очередь чтеніе Сережи. Выслушавъ однажды «повѣсть о несчастной семьѣ, жившей подъ снѣгомъ», Евсеичъ разсказалъ дѣтямъ о томъ, какъ прошлой зимой Аксаковскій мужикъ, Ареѳій, пролежалъ занесенный снѣгомъ двое сутокъ и остался живъ. Отправившись въ лѣсъ за дровами, онъ заблудился и пошелъ пѣшкомъ искать дорогу. Поднялся буранъ (мятель), стемнѣло, мужикъ завязъ гдѣ-то въ ложбинѣ, его и занесло снѣгомъ. Когда лошадь прибрела домой съ пустыми санями, всѣ поняли, что съ Ареѳьемъ случилось несчастье и бросились искать его. Долго не могли напасть на слѣдъ пропавшаго мужика, и только на третій день замѣтили, что собака какого-то проѣзжаго крестьянина остановилась и роетъ нору, изъ которой идетъ паръ. Стали раскапывать снѣгъ и увидѣли, что въ глубинѣ его образовалось обтаявшее мѣсто, а въ немъ лежалъ спящій человѣкъ. Такъ и нашли Ареѳья, котораго затѣмъ долго оттирали снѣгомъ и внесли въ избу, гдѣ онъ еще сутки лежалъ совершенно безъ памяти, а потомъ опомнился и попросилъ ѣсть.
Сережа такъ заинтересовался разсказомъ Евсеича, что пожелалъ непремѣнно увидѣть Ареѳья, такъ удивительно спасшагося отъ неминуемой смерти. Познакомившись съ несчастнымъ мужикомъ, Сережа замѣтилъ, что пребываніе подъ снѣгомъ сильно ему повредило: Ареѳій былъ похожъ на дурачка, говорилъ очень плохо и совсѣмъ не могъ разсказать, какъ онъ заблудился и что испытывалъ, когда лежалъ заживо погребеннымъ.
Несмотря на всѣ заботы и попеченія преданнаго Евсеича, дѣти Аксаковыхъ чувствовали себя одинокими и чужими въ домѣ дѣдушки: замужнія тетки Сережи, пріѣхавшія погостить къ Степану Михайловичу, были очень неласковы съ маленькими Аксаковыми, смѣялись надъ ними, называли ихъ городскими нѣженками, а если и давали что-нибудь сладкое, то приказывали ѣсть лакомства потихоньку, чтобы старшіе не видали. Все это было такъ непохоже на то, къ чему привыкъ Сережа въ родительскомъ домѣ, что онъ началъ страшно тосковать, сдѣлался грустнымъ, разсѣяннымъ, часто плакалъ и своимъ горемъ доводилъ до слезъ маленькую сестрицу.
Въ одинъ изъ самыхъ скучныхъ дней, дворовая дѣвушка вбѣжала въ комнату дѣтей и громко закричала: «Молодые господа ѣдутъ!» Въ первую минуту Сережа не повѣрилъ такому счастью, но что съ нимъ сдѣлалось, когда его вывели въ сѣни и онъ увидѣлъ милое лицо своей матери за стекломъ подъѣхавшей кареты! 4
Внезапное чувство радости, охватившее душу мальчика, было такъ велико, что онъ не выдержалъ этого волненія и лишился чувствъ. Опомнился Сережа уже на колѣняхъ матери. Марья Николаевна пріѣхала изъ Оренбурга значительно поздоровѣвшая и ободренная увѣреніемъ доктора въ томъ, что у нея нѣтъ никакой серьезной болѣзни. Съ возвращеніемъ родителей и дѣти словно ожили, повеселѣли, стали меньше дичиться старшихъ, бѣгали по всѣмъ комнатамъ и даже подружились со своимъ строгимъ дѣдушкой. Онъ съ удовольствіемъ слушалъ разсказы и чтеніе своего внука, но особенно любилъ малютку Надю, которую называлъ «козулькой» и часто бралъ къ себѣ на колѣни. Отдохнувъ нѣсколько дней, молодые Аксаковы отправились къ себѣ въ Уфу, съ большими затрудненіями проѣхавъ путь отъ Аксакова до Уфы въ шесть дней. На дворѣ стояла холодная осенняя погода, ночевать приходилась въ курныхъ мордовскихъ избахъ, не имѣвшихъ трубъ и наполнявшихся страшнымъ дымомъ во время топки печей.
Какъ хорошъ показался Сережѣ послѣ долгаго отсутствія ихъ большой городской домъ съ высокими и просторными комнатами! Наступившая зима прошла вообще очень весело и оживленно для семьи Аксаковыхъ. Къ Марьи Николаевнѣ пріѣхали ея меньшіе братья, офицеры. Оба они были молодые, веселые и ласковые люди; Сережа особенно заинтересовался ихъ умѣньемъ читать наизусть стихи и рисовать красками хорошенькія картинки. Кромѣ того, живая и общительная отъ природы Марья Николаевна, обрадованная тѣмъ, что здоровье ея становилось все лучше, принимала у себя много гостей, которые съ удовольствіемъ съѣзжались на обѣды гостепріимныхъ, хотя и очень небогатыхъ молодыхъ хозяевъ. По общему замѣчанію съ этой-же зимы и Сережа началъ сильно развиваться во всѣхъ отношеніяхъ: онъ выросъ, поумнѣлъ, сдѣлался смѣлѣе и находчивѣе. Быть можетъ онъ просто вполнѣ оправился теперь отъ своей дѣтской болѣзни, но возможно и то, что на него хорошо повліяло общество образованныхъ людей, собиравшихся у его родителей. Впрочемъ, не всѣ гости Аксаковыхъ отличались умѣньемъ ладить съ дѣтьми и располагать ихъ къ себѣ. Нѣкоторые идъ знакомыхъ имѣли несносную привычку приставать къ мальчику, дразнить его и доводить его до отчаянія и дерзкихъ поступковъ. Въ этомъ отношеніи особенно отличался товарищъ молодыхъ Зубовыхъ (братьевъ Марьи Николаевны), офицеръ Волковъ. Къ большому горю Сережи онъ, вмѣстѣ съ его обоими дядями, постоянно придумывалъ что-нибудь непріятное для мальчика и буквально изводилъ его этимъ. Какъ разъ въ серединѣ зимы Сережа узналъ, что его отецъ купилъ въ тридцати верстахъ отъ Уфы участокъ земли, по которому протекала рѣка Бѣлая. Въ домѣ Аксаковыхъ много говорили о томъ, какія большія и рыбныя озера пріобрѣтены вмѣстѣ съ этимъ имѣніемъ, какіе чудесные лѣса растутъ на ней. На землѣ рѣшили, построить деревню съ господской усадьбой и назвать ее въ честь Сережи «Сергѣевкой». Мальчикъ былъ несказанно счастливъ такимъ почетомъ; ему представлялось, что эта деревня уже составляетъ его собственность, и онъ безъ устали говорилъ о ней со всѣми родными и знакомыми. Замѣтивъ это, Волковъ сперва приставалъ къ мальчику, чтобы онъ подарилъ ему Сергѣевку, затѣмъ сталъ торговать ее у Тимоѳея Степановича, чѣмъ страшно раздражалъ бѣднаго мальчика. Наконецъ Волковъ придумалъ еще болѣе грубую шутку; онъ написалъ бумагу, въ которой говорилось, что Тимоѳей Степановичъ соглашается выдать замужъ за Волкова свою маленькую дочку и съ согласія Сережи дастъ за ней въ приданое Сергѣевку. Узнавъ, что онъ долженъ будетъ лишиться и любимой сестры и собственнаго имѣнья, Сережа пришелъ въ бѣшенство. Не помня себя отъ гнѣва, бросился онъ въ столярную, схватилъ тамъ деревянный молотокъ и пустилъ имъ прямо въ Волкова. Хотя ударъ, нанесенный Сережей, былъ, и не особенно силенъ, все-же виновнаго наказали очень строго: его одѣли въ грубое суконное платье и поставили въ уголъ въ пустой комнатѣ. Долго уговаривала Марья Николаевна своего сына раскаяться и извиниться передъ Волковымъ. Сережа твердилъ, что ни въ чемъ не виноватъ и просить прощенія не станетъ. Дѣло кончилось тѣмъ, что мальчикъ уснулъ на голомъ полу и проснулся совсѣмъ больнымъ. Послѣ этого происшествія Марья Николаевна уже никому не позволяла дразнить мальчика.
Въ эту-же зиму Сережу начали учить чистописанію и ариѳметикѣ, для чего пригласили учителя изъ народнаго училища. Матвѣй Васильевичъ былъ человѣкомъ недурнымъ, но скоро возбудилъ страшное негодованіе Сережи своимъ грубымъ обращеніемъ съ учениками. Какъ-то разъ Марья Николаевна позволила отвести своего сына на урокъ въ народное училище. Въ большой и неопрятной комнатѣ Сережа увидѣлъ печальную картину: за столами сидѣли мальчики грязные, растрепанные, одѣтые почти нищенски; позади большой черной доски стояли на колѣняхъ трое наказанныхъ учениковъ. Учитель сердито кричалъ, бранилъ мальчиковъ самыми грубыми словами, а по окончаніи урока позвалъ трехъ сторожей, которые пришли съ пучками розогъ въ рукахъ и принялись сѣчь школьниковъ, стоявшихъ на колѣняхъ. Все это такъ тяжело подѣйствовало на Сережу, что домой онъ вернулся весь въ слезахъ и на тревожные вопросы матери съ гнѣвомъ разсказалъ о злодѣйскомъ обращеніи его учителя съ бѣдными мальчиками. Послѣ этого Сережу никакъ не могли заставить заниматься у Матвѣя Васильевича.
Между тѣмъ зима подходила къ концу. Вотъ и рѣка тронулась. Съ крылечка городскаго дома Сережа съ восторгомъ смотрѣлъ на огромную полосу льда, двигавшуюся между берегами рѣки. Въ семьѣ Аксаковыхъ стали поговаривать объ отъѣздѣ въ Сергѣевку, гдѣ собирались провести лѣто. Мало по малу весна окончательно установилась, зазеленѣли поля и рощи за рѣкой. Сережу сильно тянуло изъ города на деревенскій просторъ. Наконецъ наступилъ желанный день окончательныхъ сборовъ, укладыванья и отъѣзда въ новое имѣніе, въ Сергѣевку, которую Сережа успѣлъ полюбить по однимъ разсказамъ. Недалека была на этотъ разъ дорога: часа черезъ четыре ѣзды по цвѣтущей и душистой уремѣ, наполненной пѣніемъ птичекъ, карета Аксаковыхъ въѣхала въ усадьбу, состоявшую изъ двухъ избъ, обнесенныхъ свѣжимъ, зеленымъ плетнемъ.
Быстро промелькнули два лѣтнихъ мѣсяца среди приволья деревенской жизни. Сережа съ увлеченіемъ удилъ рыбу, сопровождалъ отца въ его охотѣ на перепеловъ и куропатокъ, катался съ матерью на длинныхъ крестьянскихъ дрогахъ и ѣздилъ въ поле за клубникой, которой росло очень много въ Сергѣевскихъ степяхъ. Въ концѣ іюля Аксаковы стали собираться къ отъѣзду въ городъ и Сережа съ сожалѣніемъ покинулъ свою милую Сергѣевку съ ея чудесной природой, громаднымъ рыбнымъ озеромъ и старой дубовой рощей на живописномъ берегу.
Тихо и спокойно зажила семья Аксаковыхъ въ своемъ городскомъ домѣ, въ Уфѣ. Марья Николаевна чувствовала себя здоровѣе прежняго и много занималась Сережей, который снова принялся за чтеніе всевозможныхъ книгъ и особенно пристрастился къ декламаціи старинныхъ стиховъ. Читая ихъ нараспѣвъ и съ большимъ чувствомъ, Сережа такъ увлекался описаніемъ историческихъ героевъ и кровопролитныхъ сраженій, что съ живостью начиналъ разсказывать о томъ, какую наружность должны были имѣть князь Курбскій, Мстиславскій, какую жизнь вели они, что дѣлали передъ сраженіемъ и т. под. Особенно привлекательны казались Сережѣ отвага и неустрашимость; поэтому съ большимъ наслажденіемъ декламировалъ онъ, напримѣръ, описаніе казанскихъ рыцарей изъ трагедіи Хераскова «Россіада». — «Въ уста вложивъ кинжалъ и въ руки взявъ мечи, которые у нихъ сверкали какъ лучи!..» Скоро всѣ знакомые Аксаковыхъ узнали о новой страсти мальчика и постоянно просили его продекламировать то или другое стихотвореніе; однако родители запретили Сережѣ разсказывать при этомъ свои вымыслы о разныхъ герояхъ, боясь, чтобы онъ не привыкъ лгать, выдавая за истину то, что представлялось его фантазіи.
Среди уроковъ, чтенія и прогулокъ по улицамъ или небольшому городскому саду прошла осень и подоспѣла жестокая зима съ такими сильными морозами, что дѣтей заперли въ комнатахъ, не рѣшаясь выпускать ихъ на воздухъ. Сережа скучалъ и занимался перечитываньемъ старыхъ книжекъ, какъ вдругъ эта однообразная жизнь была прервана извѣстіемъ о тяжелой болѣзни старика Аксакова. «Ну, Сережа» сказала Марья Николаевна, «мы всѣ поѣдемъ въ Аксаково: дѣдушка умираетъ». При видѣ слезъ отца и опечаленнаго лица матери Сережа сильно загрустила и съ большой неохотой сталъ собираться въ дорогу, страшась сильныхъ холодовъ, смерти дѣдушки и той грустной жизни, которая предстояла имъ въ деревнѣ.
Почти двое сутокъ ѣхали Аксаковы, вытерпѣвъ при этомъ мучительную духоту низенькаго возка, куда посадили дѣтей съ Парашей, ночевку въ грязной мордовской избенкѣ и такой холодъ, отъ котораго едва не замерзъ одинъ изъ ихъ провожатыхъ. Въ Аксаково пріѣхали какъ разъ во-время; старикъ былъ уже очень плохъ и вскорѣ послѣ пріѣзда сына скончался, успѣвъ дрожащей рукой благословить маленькихъ внуковъ. Такъ какъ главнымъ наслѣдникомъ и хозяиномъ послѣ смерти Степана Михайловича являлся отецъ Сережи, то и рѣшено было, что молодой Аксаковъ выйдетъ въ отставку и переѣдетъ въ деревню, чтобы серьезно заняться хозяйствомъ. Прощаясь съ матерью, Тимофей Степановичъ обѣщалъ осиротѣвшей старухѣ какъ можно скорѣе развязаться со своими городскими дѣлами. Однако, не легко было ему исполнить свое обѣщаніе: ни дѣтямъ, ни молодой женѣ не нравилось Новое Аксаково; при одной мысли о переселеніи туда изъ Уфы, Марья Николаевна начинала горячиться и увѣрять, что «деревенская жизнь ей противна, что Аксаково вредно для ея здоровья» и т. под. Долго пришлось бы убѣждать и уговаривать мать Сережи, еслибы не помогло письмо Надежды Ивановны Куроѣдовой, которая напоминала Аксакову о необходимости поскорѣе переѣзжать въ имѣніе, оставшееся безъ хозяина. Въ концѣ она прибавляла просьбу помочь ей въ управленіи дѣлами и выражала желаніе познакомиться съ маленькими Аксаковыми, своими будущими наслѣдниками. Желанія уважаемой родственницы считались чуть-ли не закономъ въ семьѣ Аксаковыхъ, и Марья Николаевна должна была подчиниться своей участи.
На этотъ разъ сборы Аксаковыхъ были довольно долгіе, а тутъ еще у Марьи Николаевны родился весной сынъ, пришлось подыскивать ему кормилицу, ждать пока отецъ покончитъ наиболѣе важныя дѣла. Только въ половинѣ іюля потянулся изъ Уфы громадный обозъ съ вещами Аксаковыхъ, а вслѣдъ за нимъ выѣхали два экипажа, въ которыхъ помѣстились родители съ тремя дѣтьми и прислугой. Останавливаясь, какъ и въ первую поѣздку, то на берегу Демы. то въ Надеждинѣ, то у глубокой и многоводной рѣки Икъ, Аксаковы добрались до своего имѣнія лишь черезъ нѣсколько дней. Вотъ какъ описывалъ Сергѣй Тимоѳеичъ этотъ пріѣздъ. «Мать, въ самомъ мрачномъ расположеніи духа, сидѣла въ углу кареты; въ другомъ углу сидѣлъ отецъ; онъ также казался огорченнымъ, но я замѣтилъ, что въ то же время онъ не могъ безъ удовольствія смотрѣть на открывшіеся передъ нашими глазами камышистые пруды, зеленыя рощи, деревню и домъ».
Съ переселеніемъ Аксаковыхъ въ деревню не произошло большихъ перемѣнъ ни въ жизни господъ, ни въ трудахъ и заботахъ крестьянъ. Попрежнему они собирали хлѣбъ съ полей, молотили горохъ, вытрясали макъ, а весной пахали, боронили и засѣвали барскія поля. По-прежнему носили крестьянки господамъ полныя ведра полевой клубники и грибовъ, а дворовыя дѣвочки цѣлыми днями перебирали козій пухъ, изъ котораго затѣмъ прялась очень тонкая шерсть.
Домашнимъ хозяйствомъ занимались бабушка Сережи и младшая сестра его отца; Марья Николаевна наотрѣзъ отказалась распоряжаться чѣмъ-либо въ Аксаковѣ и, заказавъ обѣдъ для себя и дѣтей, уходила въ «новыя горницы» т. е. комнаты, пристроенныя для молодыхъ хозяевъ и убранныя по вкусу Сережиной матери. Здѣсь проводила она цѣлые дни за рукодѣліемъ или въ разговорахъ съ подроставшими дѣтьми, страшно скучая безъ общества своихъ городскихъ друзей и знакомыхъ. Зато Сережѣ деревенская жизнь нравилась все больше и больше. Онъ полюбилъ скромное Аксаково и спокойную жизнь въ немъ, полную своеобразныхъ впечатлѣній. Бугурусланъ, протекавшій въ саду, былъ очень богатъ рыбой, и мальчикъ долго съ наслажденіемъ вспоминалъ объ уженьи пискарей, ясей и окуней въ чистыхъ водахъ этой быстрой и глубокой рѣки. Въ эту же пору Сережѣ удалось познакомиться съ ястребиной охотой на тетеревовъ. Сердце замирало у мальчика, когда онъ смотрѣлъ на то, какъ рѣзвый и голодный ястребъ, спущенный съ руки охотника, догонялъ свою добычу, какъ хищная птица бросалась на перепелку и хватала ее острыми когтями, какъ потомъ охотникъ бережно отнималъ добычу и хищника, бросая ему въ награду оторванную головку замученной птички. Съ увлеченіемъ настоящаго охотника любовался Сережа этимъ зрѣлищемъ, вовсе не находя его жестокимъ. Въ ясные осенніе дни дѣтей брали въ лѣсъ на сборъ грибовъ и Сережа съ большимъ удовольствіемъ вынималъ молодые свѣжіе груздочки изъ подъ пелены прошлогоднихъ полусгнившихъ листьевъ и прислушивался къ ауканью да звонкимъ пѣснямъ дворовыхъ дѣвушекъ, разбѣжавшихся по лѣсу.
Любилъ Сережа посѣщать и полевыя работы, сопровождая на нихъ отца, наблюдавшаго за хозяйствомъ. Такимъ образомъ мальчикъ видѣлъ, какъ перевозятъ на гумно хлѣбъ съ поля, плотно укладывая снопы въ два ряда и привязывая ихъ веревками сзади и спереди; видѣлъ Сережа и молотьбу гречихи, которую тридцать бабъ обивали длинными цѣпами на гладко выметенной площадкѣ, называемой токомъ. Лѣтомъ Сережа проводилъ вмѣстѣ съ отцомъ цѣлые дни на сѣнокосѣ, то прислушиваясь къ мѣрному шороху косъ по стеблямъ травы, то наслаждаясь чуднымъ запахомъ вянущихъ цвѣтовъ, то наблюдая букашекъ, козявокъ и червячковъ, ползавшихъ по опрокинутымъ стеблямъ растеній и по обнаженной землѣ. Съ такимъ же интересомъ присматривался Сережа и къ весеннимъ полямъ, по которымъ мѣрными шагами двигались крестьяне, разбрасывая вокругъ себя хлѣбныя зерна, и къ степямъ, покрывающимся сочной травой, и къ холмамъ съ цвѣтущими кустами дикихъ вишень и персика.
Но всего больше любилъ Сережа заниматься собираніемъ травъ и цвѣтовъ, червячковъ и бабочекъ или наблюдать за гнѣздами маленькихъ птичекъ, водившихся въ смородинныхъ и барбарисовыхъ кустахъ. Аксаковъ говорилъ, что интересъ къ такого рода занятіямъ и наблюденіямъ въ немъ пробудили впервые книжки «Дѣтскаго Чтенія», собственная же врожденная любовь къ природѣ побуждала мальчика цѣлыми часами слѣдить за тѣмъ, какъ горихвостка или славка сидитъ на яйцахъ, какъ изъ маленькихъ пестрыхъ яичекъ выводились голенькіе птенчики съ громадными ртами, какъ они росли, оперялись, и наконецъ, улетали изъ гнѣзда. Часто, заинтересовавшись какой-нибудь гусеницей, Сережа приносилъ ее домой, клалъ въ коробочку и съ нетерпѣніемъ ждалъ ея превращенія въ хризалиду или куколку. Необыкновенную радость испыталъ онъ, когда изъ золотистой куколки вышла крапивная бабочка.
Въ зимнюю пору и въ ненастные осенніе дни маленькій Аксаковъ проводилъ цѣлые часы въ комнатѣ матери за уроками или за чтеніемъ дѣтскихъ книгъ. Отъ одного изъ знакомыхъ своихъ родителей Сережа какъ-то получилъ въ подарокъ два тома арабскихъ сказокъ «Тысяча и одна ночь». Онъ читалъ эти книги съ такимъ увлеченіемъ, что не видѣлъ, какъ входили въ комнату старшіе и не слышалъ, что они говорили. Воображеніе мальчика было поражено тѣми диковинными приключеніями, о которыхъ разсказывалось въ сказкахъ. Съ жаднымъ любопытствомъ читалъ и перечитывалъ Сережа о геніяхъ, заключенныхъ въ колодезяхъ, о людяхъ, превращенныхъ въ животныхъ, о заколдованныхъ рыбахъ и т. п. Передавая сестрѣ или тетушкѣ содержаніе этихъ сказокъ, Сережа, самъ того не замѣчая, прибавлялъ много своихъ выдумокъ, прикрашивая работой пылкаго воображенія содержаніе чудесныхъ разсказовъ.
Не меньше нравились маленькому Аксакову и русскія народныя сказки, которыя мастерски умѣли разсказывать крѣпостныя женщины въ прежнія времена. Въ первую же весну своего пребыванія въ Аксаковкѣ, Сережа довольно сильно простудился и, запертый въ четырехъ стѣнахъ своей комнаты, началъ тосковать и страдать отъ безсонницы. Для того, чтобы забавить и успокоить мальчика, къ нему призвали ключницу Пелагею, которая славилась какъ замѣчательная сказочница. Въ своихъ воспоминаніяхъ Аксаковъ пишетъ, что Пелагея садилась въ уголку около печки и, подгорюнившись одной рукой, начинала разсказывать немного нараспѣвъ длинныя и чрезвычайно интересныя сказки. По нѣскольку часовъ подрядъ слушалъ мальчикъ ея разсказы про «Царь-Дѣвицу», «Иванушку-дурачка», «Жаръ-птицу» и «Аленькій цвѣточекъ». Послѣдняя сказка такъ нравилась Аксакову, что онъ прослушалъ ее много разъ, выучилъ наизусть и такъ хорошо передразнивалъ всѣ ужимки и словечки ключницы Пелагеи, что смѣшилъ этимъ всѣхъ родныхъ.
«Аленькій цвѣточекъ» по своему содержанію отличается отъ русскихъ сказокъ, но зато сильно напоминаетъ тѣ восточныя сказки, которыя собраны въ книгѣ «Тысяча и одна ночь». Объясняется это очень просто: въ молодости Пелагея была крѣпостной дѣвушкой помѣщиковъ, у которыхъ ей жилось очень плохо; она убѣжала отъ нихъ въ Астрахань, гдѣ сначала вышла замужъ, а потомъ овдовѣла и нанималась служить къ разнымъ хозяевамъ; попала она и въ домъ купцовъ персіянъ, но въ это время узнала, что ея бывшіе господа продали своихъ крестьянъ Степану Михайловичу Аксакову, и что новый господинъ ея человѣкъ справедливый, хотя и строгій. Надѣясь на прощеніе добраго барина, Пелагея рѣшилась вернуться на родину, гдѣ ее приняли очень милостиво и скоро сдѣлали ключницей, т. е. старшей надъ всѣми дворовыми дѣвушками. Кромѣ ловкости, умѣнья хозяйничать и угождать господамъ, Пелагея отличалась еще способностью разсказывать сказки, которыхъ она наслушалась отъ персіянъ; вотъ почему такъ оригинально содержаніе «Аленькаго цвѣточка», записаннаго впослѣдствіи Сергѣемъ Тимофеевичемъ въ томъ самомъ видѣ, въ какомъ онъ слышалъ эту сказку въ дѣтствѣ. Вотъ краткая передача этого поэтическаго восточнаго разсказа.
У одного богатаго именитаго купца были три красавицы-дочери, которыхъ онъ любилъ больше всѣхъ своихъ драгоцѣнностей; особенно же дорога ему была меньшая дочь, отличавшаяся красотой и ласковымъ нравомъ. Понадобилось купцу ѣхать по своимъ дѣламъ въ далекіе края; разставаясь со своими дѣтьми на долгій срокъ, онъ наказывалъ имъ жить честно и смирно, обѣщая за то привезти такихъ гостинцевъ, какихъ онѣ сами захотятъ. Черезъ три дня пришли къ нему дочери и стали просить себѣ самыхъ затѣйливыхъ подарковъ. Старшая хотѣла имѣть золотой вѣнецъ съ камнями самоцвѣтными, отъ котораго «было бы свѣтло въ темную ночь, какъ среди дня бѣлаго». Вторая желала получить туалетъ изъ хрусталя восточнаго, цѣльнаго, «чтобы, смотрясь въ него, я не старилась и красота бы моя дѣвичья прибавлялась». Купецъ призадумался, но отвѣтилъ, что постарается достать эти рѣдкостныя вещи отъ молодыхъ королевенъ заморскихъ, у которыхъ онѣ спрятаны за дверьми желѣзными. Третья же дочь, кланяясь въ ноги отцу, просила привезти ей аленькій цвѣточекъ, «котораго бы не было краше на бѣломъ свѣтѣ». Еще больше призадумался купецъ и сказалъ, что очень трудно найти то, чего самъ не знаешь. «Аленькій цвѣточекъ не хитро найти, да какъ же узнать мнѣ, что краше его нѣтъ на бѣломъ свѣту», отвѣтилъ отецъ своей меньшой дочери. Однако онъ пообѣщалъ ей приложить всѣ старанія къ тому, чтобы исполнить ея просьбу и, простившись съ дочерьми, отправился въ далекій путь.
Много заморскихъ странъ изъѣздилъ купецъ, мѣняя товары и нагружая корабли золотой и серебряной казной, нашелъ онъ подарки, заказанные старшими дочерьми и только самаго красиваго на свѣтѣ аленькаго цвѣточка, не пришлось ему нигдѣ встрѣтить. Ѣхалъ онъ какъ-то со своими слугами черезъ дремучій лѣсъ и увидѣлъ, что прямо на нихъ летитъ цѣлая шайка разбойниковъ; бросилъ купецъ всѣ свои товары и казну, а самъ пустился бѣжать въ лѣсъ, чтобы скрыться отъ недобрыхъ людей. Бѣжалъ онъ въ самую глушь и чащу лѣсную, какъ вдругъ видитъ передъ собой свѣтъ и торную дорогу; по этой дорогѣ онъ пришелъ къ великолѣпному царскому дворцу, который такъ и сверкалъ весь золотомъ и камнями самоцвѣтными. Во дворцѣ играла чудесная музыка и было неслыханное и невиданное по богатству убранство. Только что подумалъ купецъ о томъ, какъ хорошо было бы поѣсть чего-нибудь, какъ передъ нимъ появился столъ, заставленный лакомыми кушаньями; точно также исполнились и другія желанія купца: выспаться на хорошей, мягкой постели и увидѣть во снѣ своихъ милыхъ дочерей. Послѣ отдыха пошелъ купецъ гулять по чудному саду съ высокими фонтанами, прекрасными цвѣтами и райскими птицами, вдругъ видитъ на пригорочкѣ алый цвѣтокъ невиданной красоты. Не помня себя отъ радости сорвалъ онъ этотъ цвѣтокъ, чтобы отвезти его меньшой своей дочери, и въ ту же самую минуту блеснула молнія, загремѣлъ громъ, а передъ купцомъ появилось страшное и мохнатое чудовище, не похожее ни на звѣря, ни на человѣка, и проревѣло дикимъ голосомъ: «какъ ты смѣлъ лишить меня главнаго утѣшенія, сорвать въ моемъ саду цвѣтокъ, которымъ я всякій день любовался. Такъ-то отплатилъ ты мнѣ за гостепріимство и угощеніе? За это придется тебѣ умереть смертью безвременною». Упавъ на колѣни передъ чудищемъ, разсказалъ купецъ, зачѣмъ ему понадобился аленькій цвѣточекъ и умолялъ отпустить его къ дочерямъ, обѣщавъ заплатить за себя богатый выкупъ. Въ отвѣтъ на это страшный звѣрь разразился злымъ хохотомъ и заявилъ, что для купца можетъ быть одно спасенье: прислать вмѣсто себя одну изъ своихъ дочерей, которая останется жить въ этомъ заколдованномъ замкѣ. Чтобы купецъ скорѣе могъ исполнить приказаніе, чудовище сняло съ своей руки золотой перстень и подало его купцу; едва надѣлъ онъ это кольцо на правый мизинецъ, какъ очутился на дворѣ своего дома, куда въѣзжали возы съ его покупками и товарами. Обрадовались дочери пріѣзду отца и его дорогимъ подаркамъ; одна меньшая дочь взяла аленькій цвѣточекъ, какъ бы нехотя и горько плакала, благодаря за него отца. На другой день разсказалъ купецъ своимъ дочерямъ обо всемъ, что съ нимъ приключилось и спросилъ, кто изъ нихъ хочетъ избавить его отъ смерти лютой, неминучей. Стала тогда передъ нимъ на колѣни меньшая дочь и просила благословить ее на житье у «звѣря лѣсного, чуда морского», такъ какъ для нея отецъ сорвалъ аленькій цвѣточекъ и разсердилъ страшное чудовище. Горько заплакали и купецъ и его старшія дочери, да дѣлать было нечего: на третій день надѣла меньшая дочь купца перстень на правый мизинецъ и въ тотъ же мигъ пропала вмѣстѣ со своимъ аленькимъ цвѣточкомъ.
Очутившись въ чудномъ замкѣ лѣсного звѣря, она долго дивилась его великолѣпію, долго гуляла по саду съ фонтанами и невиданными растеніями, приставила аленькій цвѣточекъ къ тому кусту, съ котораго сорвалъ его купецъ, и вернувшись домой, прочла на одной изъ стѣнъ огненныя слова: «я буду тебѣ не господиномъ, а послушнымъ рабомъ и стану исполнять всѣ твои приказанія». Дѣйствительно, все, чего бы ни пожелала красавица, исполнялось въ ту-же минуту. Она отправила о себѣ вѣсточку отцу, ей доставлялись разные наряды, для ея утѣшенія играла чудная музыка и появлялись волшебныя колесницы, на которыхъ она каталась по раступавшемуся передъ ней лѣсу. Наконецъ ей захотѣлось хотя бы поговорить съ своимъ добрымъ хозяиномъ, хотя бы услышать его голосъ. Нескоро согласился звѣрь лѣсной на просьбу красавицы, боясь, что она испугается его хриплаго и дикаго голоса. Однако, она скоро привыкла къ этимъ страшнымъ звукамъ и полюбила умныя, ласковыя рѣчи чудовища.
Прошло еще нѣсколько времени и красавицѣ захотѣлось увидать своими глазами страшное чудовище. Долго отговаривалъ ее отъ этого лѣсной звѣрь, но красавица стояла на своемъ и добилась того, что звѣрь показался ей во всемъ безобразіи. Увидавъ его верблюжьи горбы, кривыя руки съ когтями звѣриными, кабаньи клыки и совиные глаза, красавица обмерла со страху, но понемногу она сладила со своимъ испугомъ, пообѣщала звѣрю не разлучаться съ нимъ и скоро совсѣмъ привыкла къ безобразному виду мохнатаго чудовища. Съ этихъ поръ стали они вмѣстѣ гулять и кататься.
Приснилось какъ-то красавицѣ, что отецъ ея заболѣлъ; затосковала бѣдная дѣвушка, сильно захотѣлось ей повидать отца и сестеръ. Замѣтивъ ея слезы и горе, звѣрь сказалъ красавицѣ, что она можетъ хоть сейчасъ же быть дома, но если не вернется къ нему черезъ три дня, то онъ не переживетъ этого горя, такъ какъ любитъ ее больше своей жизни. Купеческая дочь пообѣщала ему вернуться за часъ до назначеннаго имъ срока и, надѣвъ на руку перстень, мигомъ очутилась на дворѣ своего отца. Обрадовались ей родные, любовались ея нарядами и дивились разсказамъ про жизнь въ замкѣ лѣсного звѣря. Старшимъ ея сестрамъ даже завидно стало слушать объ ея богатствахъ и о власти надъ лѣснымъ звѣремъ; онѣ и придумали переставитъ въ домѣ всѣ часы на одинъ часъ, чтобы красавица опоздала вернуться домой къ своему чудовищу. Но когда насталъ урочный часъ, начало болѣть сердце красавицы, такъ и тянуло ее поскорѣе къ доброму господину, оставшемуся въ заколдованномъ замкѣ. За минуту до назначеннаго срока простилась она съ отцомъ и сестрами, надѣла кольцо на правый мизинецъ и очутилась въ роскошномъ дворцѣ лѣсного звѣря. Тихо и мертво все было кругомъ; не слышитъ красавица ни пѣнія птицъ, ни звуковъ музыки, ни плеска фонтановъ, не видитъ она и мохнатаго чудовища, къ которому такъ спѣшила изъ отцовскаго дома. Побѣжала красавица по саду и видитъ, что на пригоркѣ лежитъ лѣсной звѣрь, охвативъ лапами аленькій цвѣточекъ. Сперва она подумала, что звѣрь уснулъ, и стала будить его, но, убѣдившись, что онъ былъ мертвъ, красавица опустилась передъ чудовищемъ на колѣни, обняла его, стала называть ласковыми словами и говорить о томъ, какъ она любитъ его. Только что произнесла красавица эти слова, какъ загремѣлъ громъ, засверкали молніи, затряслась земля, и перепуганная дѣвушка упала замертво. Очнулась она въ мраморномъ дворцѣ на золотомъ тронѣ и видитъ около себя молодого прекраснаго принца, а вокругъ трона стоятъ ея отецъ, сестры и царская свита. Принцъ разсказалъ ей, что онъ былъ заколдованъ злой волшебницей, которая обратила его въ страшное чудовище, пообѣщавъ снова вернуть ему прежній образъ, если какая-нибудь дѣвушка полюбитъ его, несмотря на безобразіе. Такъ какъ изъ всѣхъ дѣвушекъ, попадавшихъ во дворецъ лѣсного звѣря, полюбила его одна дочь купца, то теперь молодой принцъ и предложилъ ей сдѣлаться его дорогой женой. Такъ и кончилась исторія красавицы и звѣря веселымъ пиромъ да свадьбою.
Съ наступленіемъ теплыхъ весеннихъ дней Сережа оправился, началъ гулять по просохшему двору, любовался на разлившуюся рѣку, на стаи птицъ, возвращавшихся съ юга и съ нетерпѣніемъ ожидалъ праздника Пасхи, къ которому въ домѣ шли большія приготовленія. Дѣти съ любопытствомъ смотрѣли, какъ красились яйца сандаломъ, луковыми перьями и шелковыми лоскутками; особенно поражало Сережу искусство матери, которая простымъ перочиннымъ ножичкомъ выскабливала на красныхъ яйцахъ узоры, цвѣты и слова.
На первый же день праздника въ Аксаковѣ случилось несчастье: утонулъ старый мельникъ, который вздумалъ пройти въ усадьбу черезъ урему, затопленную водой. Старикъ долго шелъ въ бродъ, погружаясь временами въ воду но поясъ, и громко пѣлъ пѣсни, но недалеко отъ лѣтней кухни мельникъ попалъ въ глубокое мѣсто, яму или канавку, залитую водой, и больше уже не показывался на поверхность воды. Долго не могли найти его тѣло и только къ концу дня сынъ стараго мельника зацѣпилъ багромъ тѣло отца, попавшаго подъ корень старой ольхи. Внезапная смерть хорошо знакомаго человѣка, потонувшаго на глазахъ у всѣхъ, сильно подѣйствовала на Сережу, и долго ему казалось, что такая смерть въ канавѣ ужаснѣе, чѣмъ гибель въ морѣ во время кораблекрушенія.
Нельзя не упомянуть еще о поѣздкахъ Сережи съ родителями въ имѣніе Надежды Ивановны, Чурасово. Одинокая и богатая родственница Аксаковыхъ скоро подружилась съ Маріей Николаевной и оставляла ее гостить у себя мѣсяца по два.
Впервые пришлось Сережѣ видѣть богатую жизнь. Толпа нарядныхъ слугъ, роскошное и обильное угощенье, множество гостей, игравшихъ въ карты или развлекавшихся пѣніемъ и декламаціей стиховъ, все это поразило Сережу. Особенно же сильно онъ былъ удивленъ богатымъ убранствомъ чурасовскаго дома. Стѣны, расписанныя изображеніями цвѣтовъ, плодовъ, птицъ и звѣрей, хрустальныя люстры, спускавшіяся съ потолка, золотые крылатые змѣи, придѣланные къ стѣнамъ и державшіе во рту подсвѣчники со свѣчами, — все это было такъ чудесно, такъ напоминало волшебные дворцы изъ арабскихъ сказокъ!.. Еще больше чудесъ насмотрѣлся Сережа во время второй поѣздки въ Чурасово. По дорогѣ Аксаковы заѣхали въ гости къ помѣщику Дурасову, съ которымъ они познакомились у Надежды Ивановны. Домъ этого богатого дворянина былъ настоящій дворецъ, а широкій дворъ съ мраморнымъ фонтаномъ и солнечными часами, крыльцо съ вазами и статуями напомнили Сережѣ тѣ рыцарскіе замки, о которыхъ онъ читалъ въ своихъ книгахъ. Во время обѣда Аксаковыхъ въ залѣ поднялась занавѣсь, которую Сережа считалъ стѣной комнаты, и начался концертъ, окончательно поразившій мальчика.
Возвращаясь отъ Дурасова, Сережа задавалъ родителямъ множество вопросовъ обо всемъ, что онъ видѣлъ и слышалъ, хотя большинство изъ нихъ такъ и остались не разъясненными, потому что ни отецъ, ни мать Сережи сами не понимали, какъ устроены солнечные часы, отчего фонтанъ бьетъ вверхъ и т. д.
Богатая жизнь въ Чурасовскомъ домѣ и прогулки въ замѣчательномъ фруктовомъ саду Надежды Ивановны скоро надоѣли Сережѣ и, если бы не множество книгъ, которыя мальчикъ по-прежнему читалъ съ жадностью, то онъ не зналъ-бы какъ убить ему время въ гостяхъ у Куроѣдовой.
1-го октября въ Чурасово пріѣхалъ нарочный изъ Аксакова съ извѣстіемъ о тяжкой болѣзни Арины Васильевны; отецъ Середки былъ въ отчаяніи, — онъ горячо любилъ мать и боялся, что ему не удастся даже проститься съ ней. Въ дождливую и бурную погоду пришлось ѣхать Аксаковымъ домой; во время переправы черезъ Волгу они едва не утонули, торопились какъ могли и все-же не застали въ живыхъ Арины Васильевны.
Проживъ въ своемъ имѣніи шесть недѣль и отслуживъ панихиду по старушкѣ матери, Аксаковы снова отправились въ Чурасово, куда Надежда Ивановна звала ихъ на всю зиму. Въ началѣ января Марья Николаевна неожиданно для всѣхъ собралась ѣхать въ Казань недѣльки на двѣ и объявила, что возьметъ Сережу съ собой. Несмотря на то, что ему предстояло увидѣть большой и богатый городъ, мальчикъ нисколько не обрадовался предстоящей поѣздкѣ, сердце его разрывалось отъ горя и онъ долго потихоньку плакалъ, не мечтая о томъ, что ожидало его впереди.
«А впереди ожидало меня начало важнѣйшаго событія въ моей жизни»:., такъ заканчиваетъ Сергѣй Аксаковъ свои воспоминанія о «дѣтскихъ годахъ». Этимъ важнѣйшимъ событіемъ было поступленіе Сережи въ гимназію.
ГЛАВА III.
Ученическіе годы Сергѣя Аксакова.
править
Восьмилѣтній Сережа пріѣхалъ въ первый разъ въ Казань зимой, въ жестокіе январьскіе холода. Пораженный оживленіемъ городскихъ улицъ, мальчикъ цѣлый день не отходилъ отъ окна, любуясь на пѣшеходовъ и на экипажи, сновавшіе взадъ и впередъ. Оставаясь въ квартирѣ съ Парашей, маленькій Аксаковъ замучилъ ее дѣтской болтовней о своихъ новыхъ впечатлѣніяхъ и, наконецъ, заснулъ, не дождавшись родителей, которые уѣхали по дѣламъ. Крѣпкій сонъ утомленнаго мальчика былъ прерванъ необыкновеннымъ происшествіемъ: его разбудили и заставили одѣваться, сказавъ, что папенька и маменька велѣли ему встать и ѣхать въ гости. Параша принарядила Сережу, старательно закутала его и отвезла къ старымъ знакомымъ Аксаковыхъ, Княжевичамъ. Войдя въ ярко освѣщенную комнату и услышавъ смѣхъ и громкій разговоръ, мальчикъ очень смутился, но его ободрили родители, сидѣвшіе тутъ-же между другими гостями. Въ концѣ вечера до слуха Сережи долетѣли разговоры о немъ самомъ; съ ужасомъ понялъ онъ, что Княжевичи убѣждали его родителей отдать сына въ казанскую гимназію, такъ какъ не только въ деревнѣ, но и въ Уфѣ имъ не найти подходящаго учителя. Отецъ Сережи вполнѣ соглашался съ этимъ мнѣніемъ, но Марья Николаевна поблѣднѣла, встревожилась и стала увѣрять, что она не можетъ такъ скоро рѣшиться на разлуку съ болѣзненнымъ мальчикомъ, который нѣжно привязанъ къ ней, Вернувшись домой, Сережа долго не могъ успокоиться; громко рыдая, прижимался онъ къ матери и повторялъ одну и ту-же фразу: «маменька, не отдавай меня въ гимназію»! Впослѣдствіи Аксаковъ узналъ, что только заступничество матери спасло его на этотъ разъ отъ разлуки съ семьей: и отецъ, и Княжевичи совсѣмъ было рѣшили отдать его въ гимназію тотчасъ-же.
Покончивъ съ дѣлами и помолившись казанскимъ угодникамъ, вернулись Аксаковы въ свое имѣніе и стали коротать длинную и суровую зиму.
Вотъ какими словами описываетъ Аксаковъ свое житье-бытье въ ту пору: "Я началъ опять вести свою блаженную жизнь подлѣ матери; опять началъ читать ей вслухъ мои любимыя книжки, конечно, не въ первый разъ, но всегда съ новымъ удовольствіемъ; опять началъ декламировать стихи изъ трагедій Сумарокова, въ которыхъ я особенно любилъ представлять вѣстниковъ, для чего подпоясывался широкимъ кушакомъ и втыкалъ подъ него, вмѣсто меча, подоконную подставку[1]; опять началъ играть съ моей сестрой, которую съ младенчества любилъ горячо и съ маленькимъ братомъ, валяясь съ ними по полу, устланному для теплоты въ два ряда калмыцкими, бѣлыми какъ снѣгъ кошмами; опять началъ учить читать свою сестрицу; она училась сначала какъ-то тупо и лѣниво, да и я, разумѣется, не умѣлъ приняться за это дѣло, хотя очень горячо имъ занимался. Я очень хорошо помню, что никакъ не могъ растолковать моей шестилѣтней ученицѣ, какъ складывать цѣлыя слова. Я приходилъ въ отчаяніе, садился на скамейкѣ въ уголъ и принимался плакать. На вопросъ же матери, о чемъ я плачу? я отвѣчалъ: «сестрица ничего не понимаетъ».
Но вотъ кончилась и скучная зима съ ея морозами и вьюгами. Снова наступила весна, снова все зазеленѣло и расцвѣло, снова цѣлые дни сталъ проводить Сережа то въ Грачевой рощѣ на небольшомъ островкѣ, то на берегахъ рыбнаго Бугуруслана. Быстро и незамѣтно смѣнилась весна жаркимъ лѣтомъ, которое принесло съ собой прежнія радости, забавы и занятія. Сережа провелъ эти мѣсяцы словно въ какомъ то чаду и чувствовалъ, что ему не хватаетъ дня для того, чтобы насладиться прогулками, ловлей птицъ, уженьемъ рыбы, собираніемъ бабочекъ и т. д. Зато съ наступленіемъ осени надъ головой бѣднаго мальчика собрались тяжелыя тучи перваго дѣтскаго горя.
Проводя ненастные дни около матери, Сережа видѣлъ, что она стала грустна и печальна; иногда онъ подмѣчалъ даже слезы въ ея глазахъ, которыя она старалась скрыть отъ своего любимца. Время отъ времени стала Марья Николаевна заговаривать о томъ, что въ Аксаковѣ Сережѣ не у кого учиться, что мужчинѣ необходимо образованіе, что она лучше согласилась-бы умереть, нежели видѣть своихъ дѣтей невѣждами. Наконецъ было произнесено и страшное слово, Марья Николаевна сказала сыну, что она рѣшила отдать его зимой въ казанскую гимназію. Зная твердый характеръ матери и ея настойчивость въ томъ, что она считала необходимымъ, Сережа понялъ, какъ безполезны будутъ съ его стороны просьбы и отговорки. Съ горькими слезами и съ тоской на сердцѣ, Сережа покорился своей участи. Такъ какъ мать сказала ему, что она сгоритъ со стыда, если ея сына не похвалятъ на экзаменѣ, то мальчикъ принялся усердно подготовляться по ариѳметикѣ и чистописанію, въ которыхъ былъ слабъ. Охладѣвъ къ самымъ любимымъ своимъ забавамъ, Сережа проводилъ цѣлые дни около матери и слушалъ ея краснорѣчивые разсказы о гимназіи, объ ученьѣ, о томъ, какъ она отвезетъ впослѣдствіи Сережу въ Москву для окончанія образованія, о томъ, какое счастье быть просвѣщеннымъ человѣкомъ. Горячія, умныя рѣчи Марьи Николаевны такъ сильно повліяли на Сережу, что онъ сталъ спокойно ожидать отъѣзда въ Казань и даже не замѣчалъ того, какъ худѣла и блѣднѣла его мать, какъ горько плакала и молилась она, прося у Бога силъ пережить приближавшуюся разлуку съ обожаемымъ сыномъ.
Въ декабрѣ повезли Аксаковы своего старшаго сына опредѣлять въ гимназію. Учитель русской словесности, экзаменовавшій Сережу, пришелъ въ восторгъ отъ его познаній, въ особенности отъ выразительнаго чтенія стиховъ и удивился, что девятилѣтній мальчикъ, жившій въ деревнѣ, могъ быть такъ хорошо приготовленъ. На экзаменъ Сережу возилъ отецъ; вернувшись домой, онъ съ жаромъ разсказалъ Марьѣ Николаевнѣ объ успѣхахъ сына. «Мать устремила на меня взглядъ, писалъ Сергѣй Аксаковъ, выраженія, котораго я не забуду, если проживу еще сто лѣтъ. Она обняла меня и сказала: „ты мое счастье, ты моя гордость“. Чего мнѣ было больше? И я по своему былъ счастливъ, гордъ и бодръ».
Узнавъ, что Сережа принятъ въ гимназію, Марья Николаевна поѣхала къ гимназическому доктору и къ надзирателю Упадышевскому, умоляя ихъ быть внимательными къ ея сыну, беречь его и жалѣть, Оба оказались добрыми людьми, успокоили взволнованную мать и дѣйствительно всегда относились къ Сережѣ съ большимъ участіемъ. Наконецъ мальчика отвели въ гимназію, тамъ его одѣли въ форменное платье и посадили въ классъ за Отдѣльный столъ. Первое время Марья Николаевна по два раза въ день пріѣзжала къ сыну, осматривала его спальню, надѣтую на немъ одежду и старалась казаться все время какъ можно веселѣе и спокойнѣе; однако эти безпрестанныя свиданья такъ разстраивали и мать, и сына, что отецъ Сережи вмѣстѣ съ докторомъ и Упадышевскимъ уговорили Марью Николаевну уѣхать какъ можно скорѣе и даже не прощаться съ мальчикомъ. На другой день ея отъѣзда Евсеичъ, оставленный въ гимназіи въ качествѣ служителя, подалъ Сережѣ записку, въ которой мать писала ему, что она прощается съ нимъ и проситъ его не грустить и прилежно учиться. «Ясно помню я эту минуту, говоритъ Сергѣй Аксаковъ, но описать ее не умѣю: что-то болѣзненное пронзило мою грудь, сжало ее и захватило дыханіе; черезъ минуту началось страшное біеніе сердца. Полуодѣтый, — я сѣлъ на кровать и съ безумнымъ отчаяніемъ глядѣлъ на всѣхъ, ничего не слушая и ничего не понимая.»
Тоска, овладѣвшая Сережей, была такъ сильна, что его пришлось отвести въ больницу, лечить и успокоивать всѣми средствами. На другой день мальчикъ сидѣлъ въ классѣ вялый, грустный, и никакъ не могъ принудить себя заняться уроками. Трудно сказать, чѣмъ кончилось бы это мучительное состояніе Сережи, какъ вдругъ все перемѣнилось: онъ получилъ записочку отъ матери, писавшей, что она измучилась въ разлукѣ съ сыномъ, съ которымъ не простилась какъ слѣдуетъ, и что, отъѣхавъ 90 верстъ, она рѣшилась вернуться и взглянуть на Сережу хотя одну минуту. Добрякъ надзиратель согласился отпустить Сережу къ матери послѣ классовъ до 7-ми часовъ утра. Можно себѣ представить какъ радостно было свиданіе Марьи Николаевны съ ея сыномъ. «Эта минута свиданія», писалъ Аксаковъ, "была такова, что невозможно дать о ней понятія. Подобнаго чувства счастья я не испытывалъ уже во всю жизнь!
На другой день, пообѣщавъ сыну, что она пріѣдетъ въ Казань весной, проживетъ здѣсь до окончанія экзаменовъ, а затѣмъ увезетъ Сережу на лѣтнія вакаціи въ Аксаково, Марья Николаевна сѣла въ ямскую кибитку и поѣхала, а Сережа съ Евсеичемъ отправились въ гимназію. Огромное казенное зданіе показалось мальчику заколдованнымъ замкомъ или тюрьмою, — въ которой ему придется быть заточеннымъ. Непріятно поразилъ Аксакова крикъ и гулъ смѣшанныхъ голосовъ, тяжело было вставать по звонку, одѣваться въ нетопленной комнатѣ, но что окончательно приводило его въ отчаяніе, — это шалости, грубыя выходки и насмѣшки товарищей. Единственное утѣшеніе находилъ Сережа въ ученьи; занимался онъ такъ усердно и толково, что скоро сравнялся съ лучшими учениками. Прошло немного болѣе мѣсяца и мальчикъ снова мучительно затосковалъ. Догнавъ своихъ товарищей по ученью, онъ сталъ быстро приготовлять свои ежедневные уроки, вслѣдствіе чего у Сережи оказалось много свободнаго времени, которое онъ посвящалъ безпрестаннымъ воспоминаніямъ о родной семьѣ и прежней блаженной жизни въ ней. Кромѣ того въ гимназію возвратился главный надзиратель Камашевъ, находившійся въ отпуску. Новый начальникъ былъ холоднымъ, настойчивымъ и очень строгимъ человѣкомъ. Сдѣлавъ жестокій выговоръ Упадышевскому за его снисхожденіе къ изнѣженному новичку, Камашевъ сталъ относиться къ Аксакову съ большой взыскательностью. Онъ часто осматривалъ его книги и тетради, насильно заставлялъ играть съ другими мальчиками и требовалъ, чтобы ему давали для прочтенія письма Сережи къ матери. Мало по малу мальчикъ сталъ видѣть въ Камашевѣ тирана и мучителя, одинъ видъ котораго доводилъ его до нервнаго состоянія. Лучи мартовскаго солнышка, пригрѣвавшіе уже по весеннему, ручьи на улицахъ и тающій снѣгъ подъ окнами, — все напоминало Аксакову о приближеніи любимаго времени года, и Сережа сталъ все больше и чаще думать о маленькомъ сельскомъ домикѣ и березовой рощѣ на берегу Бугуруслана. Эти минуты тяжелаго раздумья кончались сперва слезами и рыданіями; затѣмъ Сережа сталъ впадать въ безпамятство, сопровождавшееся мучительными судорогами. Долго мальчикъ скрывалъ это всѣхъ эти болѣзненные припадки, наконецъ, во время одного изъ нихъ, сторожа нашли Сережу подъ скамьей незапертаго класса и сказали о болѣзни мальчика надзирателю. Аксакова ежедневно стали водить къ доктору, который давалъ ему какія-то капли, приказалъ кормить какъ можно лучше и увѣрялъ, что Аксаковъ скоро поправится. Однако, истерическіе припадки стали повторяться все чаще и чаще; мальчикъ терялъ аппетитъ, блѣднѣлъ, худѣлъ, и докторъ нашелъ необходимымъ положить его въ лазаретъ.
Вѣрный слуга Аксаковыхъ, Ввсеичъ, страшно перепуганный болѣзнью Сережи, рѣшилъ, что онъ долженъ увѣдомить мать о разразившемся надъ ней несчастьи. Можно себѣ представить, какъ поражены были Аксаковы, особенно же Марья Николаевна, получивъ извѣстіе о томъ, что ихъ дорогой мальчикъ страдаетъ припадками падучей болѣзни. Не медля ни одного дня отправилась Марья Николаевна въ Казань, взявъ съ собой Парашу съ ея молодымъ мужемъ, Ѳедоромъ. Но не такъ то легко было добраться отъ Аксакова до Казани въ эту пору распутицы, т. е. страшной порчи дорогъ вслѣдствіе таянія снѣговъ и ледохода. День и ночь ѣхали путники, размѣстившись въ четырехъ крестьянскихъ саняхъ, запряженныхъ въ одну лошадь, и только черезъ десять дней добрались до переправы черезъ Каму, откуда считалось около 80 верстъ до конца ихъ путешествія. Ледъ еще не тронулся, но посинѣвшая и надувшаяся рѣка имѣла уже такой грозный видъ, что никто не рѣшался переправить на другую сторону Аксакову съ ея спутниками. Марья Николаевна обошла почти всѣ избы въ большомъ селѣ, Мурзихѣ, гдѣ остановилась ночевать, и, наконецъ, нашла смѣлыхъ людей, которые пообѣщали благополучно доставить молодую барыню на ту сторону, если къ утру уймется дождь, лившій почти всю ночь. Вотъ какъ описывалъ въ своихъ воспоминаніяхъ Сергѣй Аксаковъ это опасное путешествіе своей отважной и любящей матери: "До самой зари молилась мать моя, стоя въ углу на колѣняхъ передъ образомъ той избы, гдѣ провела ночь. Теплая материнская молитва была услышана: вѣтеръ разогналъ облака, и къ утру морозъ высушилъ дорогу и тонкимъ ледочкомъ затянулъ лужи.
«На зарѣ, шестеро молодцовъ, рыбаковъ по промыслу, выросшихъ на Камѣ и привыкшихъ обходиться съ нею во всякихъ ея видахъ, каждый съ шестомъ или багромъ, привязавъ за спины нетяжелую поклажу, перекрестясь на церковный крестъ, взяли подъ руки обѣихъ женщинъ, обутыхъ въ мужскіе сапоги, дали шестъ Ѳедору, поручивъ ему тащить чуманъ, то есть широкій лубокъ, загнутый спереди кверху и привязанный на веревкѣ, взятый на тотъ случай, что неравно барыня устанетъ, — и отправились въ путь, пустивъ впередъ самаго расторопнаго изъ своихъ товарищей для ощупыванія дороги. Дорога лежала вкось и надобно было пройти около трехъ верстъ. Переходъ черезъ огромную рѣку въ такое время такъ страшенъ, что только привычный человѣкъ можетъ совершить его, не теряя бодрости и присутствія духа. Ѳедоръ и Параша просто ревѣли, прощались съ бѣлымъ свѣтомъ и со всѣми родными, и въ иныхъ мѣстахъ надобно было силою заставлять ихъ идти впередъ; но мать моя съ каждымъ шагомъ становилась бодрѣе и даже веселѣе. Провожатые поглядывали на нее и привѣтливо потряхивали головами. Надобно было обходить полыньи, перебираться, по сложеннымъ вмѣстѣ шестамъ, черезъ трещины; мать моя нигдѣ не хотѣла сѣсть на чуманъ, и только тогда, когда дорога, подойдя къ противоположной сторонѣ, пошла возлѣ самаго берега по мелкому мѣсту, когда вся опасность миновала, она почувствовала слабость; сейчасъ постлали на чуманъ мѣховое одѣяло, положили подушки, мать легла на него, какъ на постель, и почти лишилась чувствъ: въ такомъ положеніи дотащили ее до ямскаго двора въ Шуранѣ. Мать моя дала сто рублей своимъ провожатымъ, то есть половину своихъ наличныхъ денегъ, но честные люди не захотѣли ими воспользоваться; они взяли по синенькой на брата то пяти рублей ассигнаціями). Съ изумленіемъ слушая изъявленіе горячей благодарности и благословенія моей матери, они сказали ей на прощанье: „дай вамъ Богъ благополучно доѣхать“ и немедленно отправились домой, потому что мѣшкать было некогда: рѣка прошла на другой день. Все это подробно разсказала мнѣ Параша. Изъ Шурана въ двое сутокъ мать моя доѣхала до Казани, остановилась гдѣ-то на постояломъ дворѣ и черезъ полчаса уже была въ гимназіи».
Какое сильное радостное потрясеніе пережилъ больной Сережа, когда, въ одинъ изъ апрѣльскихъ дней, узналъ отъ Евсеича, что къ нему пріѣхала мать, что она уже здѣсь въ гимназіи и ищетъ только разрѣшенія доктора, чтобы войти къ сыну! Очнувшись отъ продолжительнаго обморока, Аксаковъ увидѣлъ приближавшуюся къ нему мать, обнялъ ее и долго не выпускалъ изъ своихъ рукъ.
Увидѣвъ печальное состояніе своего сына и суровое отношеніе къ нему главнаго надзирателя, Камашева, Марья Николаевна рѣшила взять изъ гимназіи измученнаго мальчика и отвезти его на отдыхъ въ деревню. Однако много времени и мучительныхъ хлопотъ пришлось потратить прежде, чѣмъ удалось добиться такой простой, повидимому, вещи. Дѣло въ томъ, что и директоръ гимназіи, и главный надзиратель отказывались отпустить Сергѣя, говоря, что «правительство не затѣмъ тратитъ деньги на жалованье учителямъ и на содержаніе казенныхъ воспитанниковъ, чтобы увольнять ихъ до окончанія полнаго курса ученья и, слѣдовательно, не воспользоваться ихъ службою по ученой части, что начальство гимназіи особенно должно дорожить такимъ мальчикомъ, который по отличнымъ способностямъ и поведенію обѣщаетъ современемъ быть хорошимъ учителемъ» и т. д. Настойчивость директора и Камашева была, наконецъ, сломана отчаяніемъ матери, ея искренними слезами, убѣдительными просьбами и донесеніемъ гимназическаго доктора, который указывалъ совѣту на необходимость вернуть Сергѣя Аксакова въ родительскій домъ, такъ какъ его болѣзнь не уступитъ леченію въ лазаретѣ, но легко можетъ пройти на хорошемъ деревенскомъ воздухѣ среди семейной обстановки.
Марья Николаевна плакала отъ радости, когда узнала, что гимназическій совѣтъ рѣшилъ «возвратить казеннаго воспитанника Аксакова на попеченіе родителей въ деревню»; счастливая мать обнимала и благодарила Упадышевскаго и доктора, цѣловала Евсеича, больничнаго надзирателя и сіяла отъ счастья, когда наступила минута отъѣзда изъ Казани ея ненагляднаго сынка. У Сергѣя Аксакова сохранились самыя свѣтлыя воспоминанія объ этомъ путешествіи; безконечно радовался онъ чудной майской погодѣ, зеленымъ молодымъ полямъ, лугамъ и лѣсамъ, любовался шестерикомъ красивыхъ и сильныхъ лошадей, запряженныхъ въ ихъ карету, и съ восторгомъ удилъ рыбу во время кормежки на берегу рыбной рѣки Меши. На шестой день пути передъ глазами Сережи открылось Аксаково и съ замирающимъ сердцемъ, едва переводя духъ отъ волненія, всматривался мальчикъ въ знакомыя и безконечно дорогія ему мѣста. Мелькнули густыя заросли камышей, прудъ, деревня, а вотъ и домъ и вся семья Аксаковыхъ на крыльцѣ… «Сколько объятій, поцѣлуевъ, радости, вопросовъ и отвѣтовъ!» — говорилъ Сергѣй Тимоѳеевичъ, вспоминая объ этомъ возвращеніи своемъ домой.
Послѣ первыхъ радостныхъ дней родители Сережи съ горемъ стали замѣчать, что болѣзнь мальчика нисколько не ослабѣваетъ; припадки, происходившіе главнымъ образомъ по ночамъ, становились все сильнѣе и продолжались цѣлыми часами; очень медленно и послѣ упорнаго леченія сталъ, наконецъ, Сережа оправляться, проводить ночи спокойнѣе и принялъ прежній видъ здороваго и бодраго мальчика. Жизнь его въ этотъ годъ наполнялась не только обычными деревенскими удовольствіями, но и ученьемъ, такъ какъ мать назначила ему 2—3 часа въ день для повторенія гимназическаго курса, постоянно напоминая сыну, что по выздоровленіи онъ долженъ будетъ снова отправиться въ гимназію.
Незамѣтно подошло лѣто къ концу, подкралась скучная осень, а за ней и зима съ длинными вечерами. Въ семьѣ Аксаковыхъ завелось обыкновеніе коротать ихъ за общимъ чтеніемъ. Обыкновенно отецъ Сережи читалъ вслухъ, а слушатели развлекались кедровыми и калеными русскими орѣхами, которые приносились въ старинномъ мѣдномъ ларцѣ и раздавливались щипчиками и пестиками. Аксаковъ вспоминалъ, что стукъ при расколачиваньи орѣховъ очень досаждалъ ему, такъ какъ мѣшалъ слушать интересное чтеніе. Когда Марья Николаевна была въ хорошемъ настроеніи, она сама бралась за книгу и читала съ такимъ мастерствомъ и такими остроумными прибавленіями и замѣчаніями, что слушатели буквально катались отъ хохота.
Зато очень несочувственно относилась Марья Николаевна къ другой зимней забавѣ деревенскихъ жителей, къ святочнымъ играмъ и пѣснямъ. Тетка Сережи, Евгенья Степановна, любила устраивать въ своей комнатѣ деревенскія игрища, приглашая къ себѣ толпу сѣнныхъ дѣвушекъ и ряженыхъ. Въ такіе вечера Сережа рвался къ теткѣ, страстно желая посмотрѣть, что за веселье идетъ у нея и кто поетъ чудесныя пѣсни, разносившіяся по всему дому. Но мать строго запретила мальчику ходить къ Евгеньѣ Степановнѣ во время святочныхъ игръ, говоря, что тамъ бываетъ «много глупаго, гадкаго и неприличнаго». Тѣмъ не менѣе соблазнъ былъ такъ великъ, что Сережа рѣшился на этотъ разъ обмануть свою мать: въ часы вечерняго отдыха прихворнувшей Марьи Николаевны онъ уходилъ потихоньку въ столярную избу, гдѣ уже толпились дворовые, переряженные медвѣдями, журавлями, стариками и т. д. Какъ веселы казались Сережѣ пляска, пѣсни и немудреныя представленья этихъ домашнихъ артистовъ! Нотъ, напримѣръ, одна изъ сценъ, которыя разыгрывались дворней Аксаковыхъ въ святочные вечера. На чурбанѣ посреди избы садился старикъ, вокругъ котораго ходила, приплясывая, молодая и нарядная жена. Сначала она словами пѣсни приглашаетъ мужа идти пахать, затѣмъ сѣять, косить и т. д. На все это старикъ съ оханьемъ отвѣчаетъ: «моченьки нѣтъ». Тогда жена поетъ о томъ, что всѣ убрались съ полевыми работами и стали варить пиво. Какъ только она предложитъ мужу пойти къ сосѣду на угощенье, старикъ бодро вскакиваетъ съ мѣста и со словами «пойдемъ, матушка, пойдемъ», бѣжитъ къ двери. Сергѣй Аксаковъ говоритъ, что эта игра всегда вызывала громкій и дружный хохотъ зрителей.
Въ разгарѣ веселья Сережу закутывали шубой и уносили въ его комнату, гдѣ онъ долго вспоминалъ и мечталъ о своей запретной забавѣ…
Въ концѣ іюля 1801 года Сережа снова ѣхалъ въ Казань и снова оплакивалъ разлуку съ привольнымъ свободнымъ житьемъ, съ милымъ Аксаковымъ и еще болѣе милыми родными…
Въ гимназіи онъ засталъ чрезвычайно пріятную для себя перемѣну: мучитель его Камашевъ вышелъ въ отставку и былъ замѣщенъ добрымъ старикомъ Упадышевскимъ. Онъ посовѣтовалъ Марьѣ Николаевнѣ не помѣщать больше Сережу въ казенный пансіонъ, а устроить его на квартирѣ у молодого преподавателя физики Запольскаго, котораго очень хвалилъ. Аксаковы прожили въ Казани цѣлый мѣсяцъ, познакомились и съ Запольскимъ и съ его талантливымъ товарищемъ Карташевскимъ, молодымъ учителемъ математики; Марья Николаевна очень подружилась съ обоими преподавателями и, устроивъ сына у Запольскаго, довольно спокойно разсталась съ Сережей, который также прощался съ родителями безъ прежней мучительной тоски.
Съ интересомъ началъ Сережа посѣщать гимназію и скоро даже полюбилъ ее, такъ какъ быстро занялъ въ ней мѣсто перваго ученика и очень подружился съ мальчиками, которые жили вмѣстѣ съ нимъ на квартирѣ у Запольскаго. Усердныя занятія и вполнѣ оправившееся здоровье мальчика помогли ему прожить учебный годъ вполнѣ благополучно и перейти въ средній классъ гимназіи (тогда въ ней были всего три класса) съ наградой.
Такъ же благополучно и спокойно шли и слѣдующіе годы гимназической жизни Сергѣя Аксакова. Проводя лѣтнія вакаціи въ деревнѣ и усердно занимаясь въ теченіе учебнаго года, онъ считался однимъ изъ лучшихъ учениковъ и много читалъ подъ руководствомъ своего новаго воспитателя Карташевскаго, у котораго жилъ на квартирѣ, такъ какъ Запольскій скоро уничтожилъ свой пансіонъ для гимназистовъ. Въ 1805 году, еще не кончивъ курса старшаго класса гимназіи, Сергѣй Аксаковъ былъ назначенъ студентомъ въ университетъ, открывавшійся въ Казани. Нельзя сказать, чтобы Аксаковъ и его юные товарищи были вполнѣ подготовлены къ университетскимъ занятіямъ, но, узнавъ о неожиданномъ приближеніи своего выпуска изъ гимназіи, юноши принялись усердно заниматься и стали проводить дни и ночи за изученіемъ латинскаго и нѣмецкаго языковъ. Такъ прошло время до вакацій, послѣ которыхъ Аксаковъ вернулся въ Казань уже студентомъ.
Въ университетѣ, среди обязательныхъ занятій науками, Сергѣй сильно пристрастился къ литературѣ, театру и собиранію бабочекъ. Скоро онъ нашелъ себѣ и товарища въ этихъ увлеченіяхъ, студента Александра Панаева, который вмѣстѣ съ Аксаковымъ бѣгалъ въ «раекъ», т. е. въ самыя дешевыя мѣста въ театрѣ, вмѣстѣ сочинялъ-пьесы, изобиловавшія невѣроятными приключеніями, и вмѣстѣ-же съ Сергѣемъ разыгрывалъ эти пьесы на домашнихъ спектакляхъ. Какъ разъ въ эту зиму на казанской сценѣ игралъ извѣстный московскій актеръ Плавильщиковъ, игра котораго рѣшительно свела съ ума юныхъ студентовъ. Они старались подражать ему въ манерахъ и чтеніи стиховъ; особенно удалось это Аксакову и скоро университетское начальство разрѣшило студентамъ устроить въ одномъ изъ классовъ театръ «въ награду за отличное прилежаніе». Аксаковъ считался сначала не только лучшимъ актеромъ, но и былъ выбранъ директоромъ театра, однако скоро поссорился съ товарищами, обидѣвъ ихъ несправедливымъ распредѣленіемъ ролей, и долженъ былъ уйти изъ студенческой труппы. Послѣ этой неудачи Аксаковъ сталъ съ особеннымъ усердіемъ заниматься литературой, писать стихи, разсужденія въ прозѣ, переводить французскія повѣсти и т. под. Мало по малу и другіе студенты присоединились къ Панаеву и Аксакову, составилось маленькое литературное общество, которое собиралось по субботамъ для чтенія сочиненій его членовъ. Впослѣдствіи изъ него образовалось «Общество любителей русской словесности при казанскомъ университетѣ», избравшее своимъ почетнымъ членомъ Сергѣя Аксакова, какъ одного изъ основателей.
Съ весны 1806 года у Аксакова явилась новая страсть, собираніе бабочекъ, т. е. ловля и высушиваніе ихъ на булавкахъ. Увидѣвъ у одного изъ товарищей собраніе прекрасно расправленныхъ бабочекъ за стекломъ, Аксаковъ вспомнилъ свою прежнюю любовь къ насѣкомымъ, къ наблюденіямъ за ихъ жизнью и рѣшилъ посвятить наступавшія весну и лѣто занятіямъ естественными науками. Посовѣтовавшись и переговоривъ съ профессоромъ зоологіи, Панаевъ и Аксаковъ запаслись булавками, сачками, дощечками и т. под. и рѣшили предпринять рядъ прогулокъ для ловли бабочекъ и для собиранія гусеницъ, чтобы наблюдать ихъ превращеніе. Началась бѣготня но старымъ запущеннымъ садамъ въ городѣ, скитанія по оврагамъ пустырямъ и загороднымъ рощамъ. Панаевъ и Аксаковъ были рѣшительно неутомимы и цѣлые дни проводили въ поискахъ рѣдкостныхъ бабочекъ. Много лѣтъ спустя, въ одномъ изъ послѣднихъ своихъ сочиненій «Собираніе бабочекъ» (разсказъ изъ студенческой жизни), Аксаковъ съ искренней любовью описываетъ наиболѣе рѣдкія и удачныя находки, восхищаясь красотой и оригинальностью этого маленькаго существа. «Изъ всѣхъ насѣкомыхъ, населяющихъ Божій міръ» говоритъ Аксаковъ, «изъ всѣхъ мелкихъ тварей, ползающихъ, прыгающихъ и летающихъ — бабочка лучше, изящнѣе всѣхъ. Это, поистинѣ, порхающій цвѣтокъ, или расписанный чудными, яркими красками, блестящій золотомъ, серебромъ и перламутромъ, или испещренный неопредѣленными цвѣтами и узорами, не менѣе прекрасными и привлекательными; это милое, чистое созданіе, никому не дѣлающее вреда, питающееся сокомъ цвѣтовъ, который сосетъ оно своимъ хоботкомъ, у иныхъ коротенькимъ и толстымъ, а у иныхъ длиннымъ и тоненькимъ, какъ волосъ, свивающимся въ нѣсколько колечекъ, когда нѣтъ надобности въ его употребленіи. Какъ радостно первое появленіе бабочекъ весной!»
Надо сознаться однако, что увлеченіе театромъ, литературой и собираніемъ бабочекъ доходило у Аксакова до крайности и мѣшало его университетскимъ занятіямъ. Онъ пропускалъ лекціи, плохо готовился къ экзаменамъ и потомъ часто жалѣлъ объ этомъ, чувствуя какъ мало научныхъ свѣдѣній пріобрѣлъ онъ за время своего студенчества и какъ сильно мѣшаетъ это его занятіямъ.
Въ 1806 году въ жизни Аксаковыхъ произошла большая перемѣна: умерла Надежда Ивановна Куроѣдова, оставивъ все свое состояніе Тимоѳею Степановичу. Такимъ образомъ Аксаковы сдѣлались богатыми людьми, переѣхали на зиму въ Казань, а въ 1807 году стали уговаривать сына выйти изъ университета и поступить скорѣе на службу. Безъ сожалѣнія покинулъ юноша университетъ, не окончивъ въ немъ курса, и въ 1808 году переѣхалъ въ Петербургъ, гдѣ и получилъ мѣсто переводчика при коммиссіи, занимавшейся составленіемъ законовъ.
ГЛАВА IV.
Дальнѣйшая жизнь и семья Сергѣя Аксакова.
править
Не богата событіями была дальнѣйшая жизнь Сергѣя Тимоѳеевича. Прослуживъ въ Петербургѣ около 8 лѣтъ, онъ женился, уѣхалъ въ деревню, затѣмъ переѣхалъ въ Москву, гдѣ занималъ разныя должности, и только подъ конецъ жизни вздумалъ разсказать кое-что о томъ, къ чему самъ былъ горячо привязанъ, чѣмъ всегда интересовался и увлекался. Такимъ образомъ написалъ Сергѣй Тимоѳеевичъ свои знаменитыя книги: «Записки объ уженіи рыбы», «Записки ружейнаго охотника» и «Семейную хронику».
Еще въ дѣтскомъ возрастѣ пристрастился Аксаковъ къ уженью рыбы и къ охотѣ съ ружьемъ и хотя иногда доходилъ до крайности въ этихъ увлеченіяхъ, но, благодаря имъ, проводилъ цѣлые дни среди природы, научился любить и понимать ее, научился цѣнить всю прелесть тѣхъ картинъ русской жизни, которыя раскрывались передъ нимъ во время скитаній по лѣсамъ и степямъ. Замѣчательно, что всѣ эти впечатлѣнія, всѣ свои наблюденія надъ жизнью птицъ и звѣрей Сергѣй Тимоѳеевичъ писалъ очень простыми и задушевными словами. Въ его «Запискахъ» вы нигдѣ не встрѣтите тѣхъ торжественныхъ и неискреннихъ выраженій, тѣхъ придуманныхъ и лишнихъ словъ, которыхъ было такъ много въ юношескихъ стихахъ и статьяхъ Сергѣя Аксакова. Но главную славу замѣчательнаго писателя доставили Аксакову его «Семейная хроника», «Дѣтскіе годы Багрова — внука» и «Воспоминанія». Въ этихъ трехъ книгахъ правдиво, задушевно и чрезвычайно талантливо разсказана исторія предковъ и родителей Сергѣя Тимоѳеевича, затѣмъ его собственное дѣтство и жизнь въ Казани. Глубокій патріотъ въ душѣ, Аксаковъ такъ любилъ свое отечество, что даже воспоминаніе о самыхъ ужасныхъ событіяхъ и случаяхъ изъ временъ крѣпостнаго права не вызываетъ въ немъ негодованія или скорби. Спокойнымъ тономъ правдиваго разсказчика передаетъ онъ то, что ему пришлось увидѣть или услышать, зато съ какимъ удовольствіемъ останавливается авторъ на всемъ, что было симпатичнаго въ доброе старое время. Съ какимъ восторгомъ описываетъ онъ и роскошную природу тогдашняго Оренбургскаго края, и простыя отеческія отношенія старика Аксакова къ своимъ крестьянамъ, и преданность вѣрныхъ слугъ Евсеича и Параши, и роскошные пиры въ богатомъ домѣ своей родственницы Куроѣдовой… Тамъ-же, гдѣ заходитъ рѣчь о матери Сергѣя Тимоѳеевича, авторъ становится особенно краснорѣчивъ, разсказывая объ ея красотѣ, умѣ, начитанности и любящемъ, самоотверженномъ сердцѣ. Видно по всему, что эта замѣчательная женщина умѣла привязывать къ себѣ людей и оставляла въ ихъ сердцахъ прочную память о себѣ.
Въ Москвѣ Сергѣй Тимоѳеевичъ жилъ богатымъ помѣщикомъ; его большой домъ былъ наполненъ дворней, за обѣденный столъ всегда садилось нѣсколько человѣкъ гостей, которые охотно собирались у милыхъ радушныхъ хозяевъ. Сергѣй Тимоѳеевичъ былъ прекраснымъ, добрымъ человѣкомъ, отъ котораго никто не уходилъ безъ совѣта или помощи. Высокій, крѣпкій по сложенію, любитель поговорить или продекламировать какое нибудь возвышенное стихотвореніе, онъ долго не старѣлся; но на 67-мъ году Аксаковъ тяжко заболѣлъ, началъ терять зрѣніе и среди страданій старался воспользоваться каждымъ промежуткомъ облегченія, чтобы диктовать свои новыя произведенія. Такъ уже больной въ послѣднее лѣто, проведенное на дачѣ подъ Москвой, продиктовалъ Аксаковъ статью «Собираніе бабочекъ» и повѣсть «Наташа», въ которой онъ описываетъ свою любимую сестрицу. Промучившись еще зиму, Сергѣй Тимоѳеевичъ скончался въ апрѣлѣ 1859 года.
Какъ ни интересны сочиненія Сергѣя Аксакова, всеже не одни литературные труды прославили его имя; въ исторіи русской литературы онъ извѣстенъ еще и какъ отецъ двухъ талантливыхъ писателей и замѣчательныхъ дѣятелей, Константина и Ивана Аксаковыхъ.
Старшій сынъ Сергѣя Тимоѳеевича, Константинъ, провелъ дѣтство въ томъ самомъ Аксаковѣ, которое такъ любилъ его отецъ. Въ этомъ мирномъ и благодатномъ уголкѣ Оренбургскаго края жилось хорошо не однимъ только помѣщикамъ. Среди плодородной равнины, богатой и многоводными рыбными рѣками, и лѣсами, и лугами съ густой и сочной травой жили зажиточные крестьяне, не измученные нуждой, не заморенные непосильной работой. Аксаковы какъ люди добрые и душевные никогда не употребляли во зло свою власть надъ крѣпостными, поэтому Константинъ Сергѣевичъ видѣлъ вокругъ себя крестьянъ, жившихъ въ особенно счастливыхъ условіяхъ, слышалъ ихъ веселыя, бодрыя рѣчи, испытывалъ отрадное чувство близости къ народу. Эти дѣтскія впечатлѣнія прочно залегли въ памяти Константина Аксакова и оказали вліяніе на всю его жизнь и дѣятельность. Переѣхавъ впослѣдствіи въ Москву и занимаясь въ ней литературой, Константинъ Сергѣевичъ сдѣлался однимъ изъ самыхъ талантливыхъ и дѣятельныхъ членовъ кружка такъ называемыхъ славянофиловъ. Они указывали на прекрасныя качества русскаго народа и убѣждали брать примѣръ не съ западныхъ государствъ, но, обратившись къ родной русской старинѣ, воскресить все, что было въ ней хорошаго, такъ какъ этимъ путемъ образованные люди всего легче могутъ сблизиться съ народомъ.
Эти мысли Константинъ Аксаковъ развивалъ въ горячихъ и убѣжденныхъ рѣчахъ, въ статьяхъ и стихотвореніяхъ, которыхъ написалъ немало за свою недолгую жизнь. Искренность и талантливость рѣчей и сочиненій Константина Сергѣевича оказывали большое вліяніе на его современниковъ; къ Аксакову относились съ безконечнымъ уваженіемъ даже люди, не раздѣлявшіе его взглядовъ; лучшіе профессора и писатели охотно принимали его въ свою среду, а многіе почитатели смотрѣли на Константина Сергѣевича какъ на своего учителя, почти какъ на пророка, и съ увлеченіемъ декламировали его стихи: «Землѣ родной все, что намъ небо дало, мы посвятимъ! Пускай заблещетъ мечъ, и за нее, какъ въ старину бывало, мы радостно готовы стать и лечь». Еще больше восторга вызывало другое стихотвореніе Константина Аксакова. Будучи смѣлымъ и горячимъ ораторомъ и писателемъ, онъ умѣлъ цѣнить великую способность, данную человѣку природой, — выражать свои мысли и чувства живою, свободной рѣчью. Вотъ начало его знаменитаго стихотворенія «Свободное слово».
"Ты — чудо изъ Божьихъ чудесъ,
Ты — мысли свѣтильникъ и пламя,
Ты — лучъ намъ на землю съ небесъ,
Ты — намъ человѣчества знамя…
Ты казнишь невѣжества ложь,
Ты вѣчно жизнію ново,
Ты къ свѣту, ты къ правдѣ ведешь…
Характеръ, убѣжденія и чувства Константина Аксакова были такъ-же прекрасны и чисты, какъ большинство мыслей, которыя онъ выражалъ и проповѣдывалъ. Друзья и современники этого замѣчательнаго человѣка говорятъ, что онъ былъ необыкновенно честенъ, правдивъ, кротокъ и довѣрчивъ. Горячо привязанный къ отцу онъ сильно загрустилъ послѣ смерти Сергѣя Тимоѳеевича и черезъ годъ съ небольшимъ скончался на одномъ изъ греческихъ острововъ, куда доктора отправили его умирать отъ чахотки.
Послѣ смерти Константина Аксакова его мысли и взгляды продолжалъ развивать меньшой сынъ Сергѣя Тимоѳеевича, Иванъ Сергѣевичъ. Онъ былъ далеко не такимъ замѣчательнымъ человѣкомъ, какъ его старшій братъ, хотя съ такимъ-же убѣжденіемъ указывалъ русскимъ на необходимость изучать родную старину и слѣдовать ея завѣтамъ. Ему казалось, что такимъ путемъ Россія увеличитъ свое могущество, пріобрѣтетъ громадное вліяніе на другія государства и объединитъ подъ своею властью всѣхъ славянъ.
Иванъ Сергѣевичъ велъ очень дѣятельную жизнь; въ молодости онъ былъ чиновникомъ, изучалъ бытъ малороссовъ, нѣкоторыхъ раскольниковъ, затѣмъ, издавалъ разные журналы, писалъ въ нихъ множество статей и произносилъ рѣчи въ общественныхъ собраніяхъ. Въ одномъ изъ своихъ стихотвореній онъ говоритъ о себѣ: «Усталыхъ силъ я долго не жалѣлъ. Не упрекнутъ бездѣйствіемъ позорнымъ мою тоску; какъ труженикъ, умѣлъ работать я съ усердіемъ упорнымъ». Въ небольшой книжкѣ стихотвореній Ивана Сергѣевича есть, между прочимъ, прекрасная поэма «Бродяга», въ которой разсказывается о томъ, какъ молодой парень, стосковавшись въ крѣпостной неволѣ, вздумалъ бѣжать и сдѣлаться бродягой, т. е. человѣкомъ, который живетъ безъ паспорта и, кочуя по русскимъ городамъ и селамъ, жилъ случайнымъ заработкомъ, пока его не поймали и не отправили, строго наказавъ, въ родное село, къ прежней подневольной жизни. Въ этой поэмѣ встрѣчаются чудесныя описанія всенощной въ деревнѣ, деревенскаго вечера и шоссейной дороги, которыя помѣщаются почти во всѣхъ хрестоматіяхъ.
Умеръ Иванъ Сергѣевичъ въ 1886-мъ году, скончавшись, почти внезапно, отъ болѣзни сердца.
Въ его лицѣ сошелъ въ могилу послѣдній талантливый представитель замѣчательной семьи Аксаковыхъ.
"Юный Читатель", №№ 20, 22, 1902
- ↑ Т. е. деревянную планку, которая служила поддержкой рамѣ, поднимавшейся вверхъ.