Свободой дорожу, но не свободой вашей,
Не той, которой вы привыкли промышлять,
Как целовальники в шинках хмельною чашей,
Чтоб разум омрачить и сердце обуять.
5 Есть благородная и чистая свобода,
Возвышенной души сокровище и страсть;
Святыня, — не попрёт её судьбы невзгода,
Вражде людей — её твердыни не потрясть.
Она — любовь и мир, и благодать, и сила, 10 Духовной воли в ней зачаток и залог;
Я ей не изменял и мне не изменила
Она — и сторожит домашний мой порог.
Я пребыл верен ей под солнцем и под тучей,
Мне внутренней бронёй она всегда была. 15 Не падал духом я во след звезде падучей,
При восходящей — я не возносил чела.
Кто рабствует страстям, тот в рабстве безнадежном.
Свободу дай ему, он тот же будет раб;
Дай власть ему — в чаду болезненно-мятежном, 20 В могуществе самом он малодушно слаб.
Он недоверчив, он завистлив, предан страху,
Дамоклов меч всегда скользит по голове;
Душой свободен был Шенье, всходя на плаху,
А Робеспьер был раб в кровавом торжестве.
25 Под злобой записной к отличиям и к роду
Желчь хворой зависти скрывается подчас —
И то, что выдают за гордую свободу,
Есть часто ненависть к тому, кто выше нас.
Есть древняя вражда: к каретам — пешехода, 30 Ленивой нищеты — к богатому труду,
К барону Штиглицу того, кто без дохода,
Иль обвинённого к законному суду.
Смешон сей новый Гракх республики журнальной,
Который от чинов не прочь, (но прочь они), 35 Когда начнёт косить косою либеральной
Заслуги, род, и знать, и всё, что им сродни.
На всех сверкает он молниеносным глазом,
И чтоб верней любовь к свободе доказать,
Он силится смотреть свирепым дикобразом 40 И с пеной на губах зубами скрежетать.
Забавный мученик! бедняжке неизвестно,
Что можно во сто раз простей свободным быть
И мненья своего и убеждений честно
Держаться, а людей, пугая, не смешить.
45 Любимый гость Двора под Царскосельской тенью,
В державном обществе мудрец и гражданин,
Покорный одному сердечному влеченью,
Твёрд и свободен был правдивый Карамзин.
Жуковский во дворце был отроком Белёва: 50 Он веру, и мечты, и кротость сохранил,
И девственной души он ни лукавством слова,
Ни тенью трусости, дитя, не пристыдил.
Свободен тот один, кто умирил желанья,
Кто светел и душой, и помышленьем чист, 55 Кого не обольстят толпы рукоплесканья,
Кого не уязвит нахальной черни свист.
Свободу возлюбя, гнушаясь своевольем,
На язвы общества, чтоб глубже их разжечь,
Не обращает он с лукавым сердобольем 60 Тлетворную, как яд, заносчивую речь.
Нелепым равенством он высших не унизит,
Но в предназначенной от Промысла борьбе,
Посредник, он бойцов любовным словом сблизит
И скажет старшему: и младший — брат тебе.
