Замѣтки путешественника *.
правитьБлагодарю, стократъ благодарю за всѣ отзывы, жалобы, вызовы, просьбы, которыми меня удостоили знакомые и незнакомые въ отвѣтъ на мою первую статью. Слушая и читая все это, я совсѣмъ не скучаю, а потому-то и не хочу переходить къ Италіи, какъ самъ обѣщалъ, а останусь, какъ того желаютъ многіе, при земляхъ, о которыхъ уже говорилъ. Сверхъ того, поставляю пріятнѣйшимъ долгомъ отвѣтить на нѣкоторые сдѣланные мнѣ вопросы, воспользоваться наставленіями однихъ, отклонить заблужденія другихъ.
Мнѣніе мое о Парижѣ, какъ я и ожидалъ, встрѣтило много противорѣчія и тронуло самую чувствительную струну приверженцевъ всего Французскаго.
"Можно ли, " кричатъ мнѣ, "видѣть въ Парижѣ одну грязь, и изъ грязи на улицахъ заключать о «грязи умовъ и сердецъ?» Заключеніе не такъ ложно, какъ полагаютъ многіе. Не одно лицо, вся внѣшность есть зеркало внутренняго. По бѣдному платью нельзя заключить о бѣдности души, но одна грязная душа терпитъ и носитъ грязное платье.
Перейду молчаніемъ доказательства неопрятности Французовъ, не потому чтобы ихъ не было, но потому, что они непріятны. Сравните съ сои стороны Францію съ Германіею, Англіею, и наконецъ Голландіею, и сели сравненіе ваше будетъ, не смотря на все, въ пользу Франціи, оно докажетъ только, что мы не замѣчаемъ дурной стороны намъ милыхъ, любезныхъ, и до того близкихъ къ намъ самимъ, это мы слѣпы къ ихъ недостаткамъ, — какъ къ собственнымъ своимъ. Въ Голландіи омываютъ внѣшнія стѣны домовъ; водосточныя трубы Парижа едва достаточны для одной ихъ цѣли.
Не полагаю занимательнымъ входить въ подробности Французской безнравственности. Дѣла, творенія, слава Франціи носятъ на себѣ ея отпечатокъ. Страшный, отвратительный духъ своеволія широко воцарился во Французской литературѣ. Велико ли число книгъ, которыя добрый и благоразумный отецъ дозволить читать своей дочери? Бояться, убѣгать, какъ чумы, подобно дѣвицы, которая была бы напитана твореніями Жоржъ Зандъ, или возлюбленнаго Поль де-Кока, который, кажется, наконецъ уснулъ на пуховомъ своемъ престолѣ, или господствуетъ только въ однихъ манелръахъ и лакейскихъ, достойныхъ предметахъ его рѣзваго пера. По между тѣмъ Бельгійскіе типографщики готовятся создать ему памятникъ, какъ виновнику ихъ обогащенія. Бельгійскія книги не входятъ во Францію; Германія богата своими Поль де-Коками, равно дерзкими и ненравственными (Laube, Claurcn. и проч.). Кто же раскупаетъ Поль де-Кока?
Приверженцы, а потому и защитники грязнаго романиста, кричать въ одинъ голосъ, что нѣтъ писателя нравственнѣе Поль де-Кока, среди самой его безнравственности. Согласенъ вполнѣ, что конецъ всякаго зла есть добро, и можетъ ли быть иначе возможно торжество добра на земли? Таково назначеніе всевышнее. Но здѣсь г. Поль де-Кокъ не виноватъ ни сколько. Зло ведетъ къ добру, но неужели одинъ путь къ добру — зло? Зло неизбѣжно, почти необходимо; безъ него нѣтъ и не можетъ быть добра. Но всѣ ли смотрятъ на зло съ доброй точки, видя его, рисуютъ себѣ картину сто противника — добра? Всѣ ли, читая злое, думаютъ о добромъ и тѣмъ болѣе любятъ его? Картины зла отвратительны ли для всѣхъ? не соблазнительны ли для многихъ, тѣ особенно, которыя исходятъ изъ подъ пера Французскихъ писателей?
Впрочемъ, безнравственность отличаетъ не нѣкоторыхъ писателей, а всю Французскую литературу. Творенія Среднихъ Вѣковъ не суть плоды таланта, а внушенія страсти. Времена богатыя наставленіями настроили въ Италіи звучныя струны Данта и Петрарки, а во Франціи только минутно дали перо рукѣ, обреченной мечу. Монастыри часто служили съ одной стороны убѣжищемъ истощившихъ жизнь среди порочныхъ ликованій, но хранили въ то же время науку и просвѣщеніе, и сдѣлались республиками мысли въ свѣтѣ варварства — мысли, служившей одному міру древнему и выражавшей себя въ формѣ и на языкѣ древнемъ. По литература Романская, свѣтская, la gaye science, была занятіемъ однихъ Трубадуровъ, которые мало различались отъ Фигляровъ. "Время доброе, какъ зовутъ его, вѣкъ "нашихъ добрыхъ отцовъ, " говорилъ г-нъ Вилльменъ, «никогда не было временемъ нравственной чистоты. Люди, которые оплакиваютъ начало постепеннаго разврата съ XIV вѣка, и, такъ сказать, неопредѣленное развитіе дурныхъ правилъ, устрашились бы, если бы имъ открыли и передали произведенія тѣхъ временъ, которыя охотно представляютъ невинными, потому, что они были грубы и феодальны. Наглость и нечестіе сливаются въ нихъ съ наивною живостію и остроуміемъ писателей.
Не это ли хорошая и дурная сторона всей Французской литературы?
Французскій духъ, умъ и геній обязаны своимъ образованіемъ особенно XVIII столѣтію.
Литература сего вѣка разрушала одной рукой, чтобы созидать другою, и съ большимъ успѣхомъ исполнила она первое, нежели второе. Если не произвела она Французской революціи, то способствовала ей, а посему плодъ ея есть одно разрушеніе въ политикѣ, которая сдѣлалась особеннымъ предметомъ ея наблюденій. Нападая на зло, она нанесла не одну глубокую рану и добру; малое, если почти не не было для ней священно и неприкосновенно. Съ Боссюэтомъ и Бурдалу исчезли величіе слова, возвышенность предметовъ самаго церковнаго краснорѣчія. Массильонъ и Фенелонъ замѣнили догматы историческія наставленіями политическими.
Исключительнымъ предметомъ вниманія писателей XVIII-го вѣка сдѣлалась критика отношеній общихъ и частныхъ, произведеній искусства и ума. И какъ источникъ ея не производитъ ничего собственнаго, то литература XVIII-го вѣка создала одну критику, насмѣшливую и бранчивую.
Монтескье и Бернардень де С. Пьерръ остались единственными оригинальными писателями.
Монтескье, какъ и всякій великій человѣкъ, не связывалъ своего генія интересами преходящими, возносился отъ частей къ цѣлому, высоко парилъ онъ въ сферѣ умственной, а по сему-то и не осквернялъ пора своего ядомъ, которымъ напитаны творенія его современниковъ. Если онъ и слишкомъ высоко цѣнилъ все Англійское, то не Франція же могла занять его вполнѣ. Его геній былъ такъ оригиналенъ, что мы съ трудомъ вѣримъ, что онъ Французъ.
Между тѣмъ Вольтеръ разрушалъ одною рукою славу, которую онъ созидалъ себѣ другою, упадая чувствомъ съ высоты, на которую возносилъ его умъ.
Бурная жизнь Руссо наложила на его творенія печать оригинальности, но отвергнутый свѣтомъ, и ставъ на рубежѣ міра дѣйствительнаго и отвлеченнаго, онъ невольно упалъ въ пропасть послѣдняго. Принимая себя самого за точку зрѣнія, онъ перенесъ на свѣтъ тѣни, которыми самъ быль омраченъ. Его мечты, его отчаянныя, мизантропическія заблужденія хуже самаго зла, которое онъ преувеличивалъ, и которое, не смотря на то, было довольно велико и могло внушать отвращеніе.
Въ вѣкѣ общаго заблужденія, нельзя не почтить Бернарденъ-де-Сенъ-Пьерра, который съ негодованіемъ убѣгаетъ свѣта, и спасается въ роскошной тѣни природы, въ источникѣ утѣшеній и не ложныхъ наслажденій.
Между тѣмъ поэзія пышною мантіею возвышеннаго приличія одѣваетъ героевъ древнихъ, и влагаетъ въ нихъ страсти своего времени.
Бомарше, и съ нимъ цѣлый рой писателей, привлекаютъ сѣтью остроумія къ пропасти безнравственности.
Безспорно, есть геліи, о которые расшиблась волна порока; на мрачной мантіи ночной богини есть свѣтлыя звѣзды, есть Шатобріанъ, Ботенъ и Ламартинъ. Но не они путеводители заблуждшаго Французскаго народа, не передъ ними курится ѳиміамъ признательности и обожанія! Они доступны не всѣмъ; не подъ ихъ знаменемъ стекается толпа, которая всегда расположена болѣе къ злу, нежели къ добру.
Драматическіе писатели заслуживаютъ еще въ большей мѣрѣ упрекъ въ безнравственности. Пороки людей могутъ быть забавны, но прелестна одна картина добродѣтели. Понятіе зла можетъ внушить намъ одно отрицательное правило. Французскія произведенія не всегда вселяютъ въ читателя ненависть къ злу, когда творенія Германскія раждаютъ любовь добродѣтели. Забавенъ Моліеръ, но великъ Шиллеръ! Насмѣшка можетъ исправить слабую сторону, недостатокъ, но не создаетъ достоинства. Нѣтъ оружія страшнѣе смѣха, особенно для французовъ, которые, какъ Апсильонъ справедливо замѣчаетъ въ своей характеристикѣ Мазарина, легче прощаютъ преступленіе, нежели странность. Для совершеннаго творенія нуженъ идеалъ, по возможенъ ли идеалъ зла?
Литература тѣсно соединена съ исторіею; иногда идутъ онѣ къ общей цѣли, по одному пути, вмѣстѣ и ровно, хотя независимо. Иногда одна предшествуетъ другой, болѣе или менѣе производя на нее вліяніе. Слово воодушевляетъ къ дѣлу, вызываетъ, образуетъ его; дѣянія раждаютъ преданія; народъ безъ исторіи, безъ независимаго дѣйствія, обреченъ остаться и безъ литературы. Величіе мысли встрѣчается тамъ только, гдѣ есть величіе силы и дѣла. Великіе мужи государственные найдутъ и писателей достойныхъ передать дѣла ихъ потомству; побѣдные клики сольются съ хвалебными звуками. Великія дѣла раждаютъ великія мысли и чувства; великія мысли воодушевляютъ къ великимъ дѣламъ.
Исторія всѣхъ народовъ покрыта мрачными, страшными пятнами пороковъ и преступленій. Трудно рѣшить, что иногда на свѣтѣ первенствуетъ: добро или зло? Но исторія Франціи далеко идетъ передъ другими въ порокѣ.
Въ Средніе Вѣки, пороки Франціи были общіе цѣлому свѣту, но Варѳоломеевская ночь, единственная въ лѣтописяхъ, далеко превосходить Сициліянскую Вечерню.
Позорныя преданія Тріанона, и даже Сенъ-Клу, съ трудомъ найдутъ себѣ подобное. По, скажутъ мнѣ, такіе пороки не доказательство безнравственности народа. Чтожь они доказывали? Не варварство же, ибо Франція шла тогда впереди всѣхъ просвѣщеніемъ. Многочисленный Французскій Дворъ распространялъ свои вѣтви далеко въ нѣдра всей аристократіи, и не гнушался смѣшеніемъ съ толпою. Народъ рѣдко невиненъ въ преступленіяхъ своихъ высшихъ. Неронъ и Калигула могли существовать только въ извѣстное время упадка нравственныхъ силъ народа.
Исторія народа Французскаго не лучше исторіи его правителей. Революція ли изгладитъ пороки временъ, ей предшествовавшихъ? Въ ней ли Найдемъ мы достойные примѣры? Добродѣтель и невинность на эшафотѣ, злодѣйство на повергнутомъ имъ престолѣ, и кровожадная, неистовая чернь, покорная его преступной волѣ, — вотъ картины Французской Революціи!
Маратъ, Робеспьерръ, Сенъ-Жюстъ, и самый Дантонъ, изверги человѣческаго рода — владыки народа, достойные представители его величія и славы, и самый Наполеонъ не въ силахъ былъ громомъ побѣдъ возвратить блеска коронѣ.
Преступленія, слышу я, по Франціи случаются не чаще, какъ во всякой другой странѣ, а если объ нихъ скорѣе и подробнѣе узнаемъ, ίο это благодѣяніе, а не вредъ. Публичное судопроизводство, безъ сомнѣнія, благодѣтельно для справедливости, еще болѣе для пустаго любопытства читателей, но не вредно ли оно для обвиняемаго, у котораго отнимаетъ возможность скрыть первую, слабую свою вину, предавая имя его безславію, разноситъ по всѣмъ мѣстамъ, и тѣмъ подавивъ послѣднее чувство стыда, заграждаетъ ему путь къ исправленію?
Число преступниковъ одной земли, сравненное съ числомъ ихъ въ другой землѣ, дастъ ли намъ отношеніе нравственности обоихъ народовъ? Весьма неосновательно, ибо число преступленій зависитъ отъ положенія законовъ. Просвѣщеніе увеличиваетъ богатство въ меньшей мѣрѣ, нежели нищету народную, которая увеличиваетъ число преступниковъ, ибо отъ нищеты къ преступленію одинъ шагъ. Если преступленія противъ личности чаще въ земляхъ непросвѣщенныхъ, то преступленія противъ собственности чаще въ земляхъ благоденствующихъ.
Слѣдуетъ ли изъ того, что просвѣщеніе ведетъ за собою безнравственность и преступность? Нимало! Увеличивающееся число преступниковъ жертва просвѣщенія. но не доказательство пагубнаго его вліянія. Солнце просвѣщенія сіяетъ не для всѣхъ, и чѣмъ больше имъ озарены, тѣмъ виднѣе ничтожество тѣхъ, которые остаются во мракѣ. Треніе вредно въ движеніи міра вещественнаго, но гдѣ нѣтъ тренія, тамъ нѣтъ и движенія. Гдѣ нѣтъ имущества, тамъ нѣтъ и воровъ; съ умноженіемъ перваго умножаются вторые. Правильнѣе было бы заключить, что съ увеличеніемъ преступленій увеличивается просвѣщеніе. Напрасно статистики указываютъ мнѣ на нити чиселъ. Всѣ числа вещь случайная; они не въ силахъ опровергнуть результата справедливой мысли. Въ бѣдномъ народѣ нѣтъ нищихъ, ибо всѣ суть нищіе; въ народѣ промышленномъ число ихъ чрезвычайно. Но должно ли изъ того заключить, что богатство народное ведетъ къ народной нищетѣ? И такъ, если мы и встрѣчаемъ больше преступниковъ въ одной землѣ, нежели въ другой, то не имѣемъ права заключить, что тамъ же и больше безнравственности. Для того нужны другія сравненія.
Не безполезно познакомиться съ положеніемъ просвѣщенія народнаго во Франціи[1]. Изъ пяти милліоновъ дѣтей, отъ 5 до 12 лѣтъ, половина не посѣщаетъ школъ и не получаетъ ни малѣйшаго просвѣщенія. Половина второй половины ходитъ въ школу непостоянно. Воспитаніе домашнее отчасти можетъ замѣнять публичное, по крайней мѣрѣ, его дополнить или хоть приготовить къ нему, но оно во Франціи очень ограничено, нерѣдко приносить болѣе вреда, нежели пользы, вкореняетъ въ дѣтяхъ предразсудки, дурныя и часто опасныя привычки. Отецъ семейства занятъ работою и заботами жизни; попеченіе о дѣтяхъ исключительно предоставляется матерямъ, которыя рѣдко способны исполнить такую обязанность, будучи необразованнѣе своихъ мужей. Въ то время, когда 34,000 начальныхъ школъ во Франціи опредѣлены дѣтямъ мужескаго пола, только 11,000 посвящены женскому, котораго вліяніе на нравственное развитіе народное чрезвычайно!
Въ высшихъ школахъ считается 70,000 учениковъ, изъ которыхъ и треть не получаетъ познаній, полеглыхъ для лихъ въ жизни, ибо едва ли 20,000 нуждается въ древнихъ языкахъ, исключительныхъ предметахъ ихъ ученія. Не Латынь образуетъ добраго семьянина, фабриканта, или торговца, между тѣмъ, какъ большее число ихъ, волею или неволею, посвящающихъ себя части ученой, лскарской, или судебной, съ большею бы пользою занялись промышленностію, или тому подобнымъ.
Развратъ напиталъ во Франціи всѣ вѣтви жизни частной и публичной. Независимость, самостоятельность женщинъ возвысила, облагородила отношенія общественныя и семейныя, но переродясь во Франціи въ порочное самовольство, отравила жизнь семейную, глубоко вложила въ нее пагубное сѣмя уничтоженія всѣхъ милыхъ и святыхъ связей. Развратъ Франціи есть общій со всѣми южными странами, гдѣ часто пламенное чувство псрераждается въ преступную страсть, но въ Италіи, классической странѣ стилетовъ, измѣна и волокитство не встрѣчаются, какъ во Франціи, съ однимъ равнодушіемъ, а возбуждаютъ месть и кару. И можетъ ли быть иначе, если одинъ расчетъ, или минутная страсть, заключаютъ браки, гдѣ любовь и вѣрность не законъ долга, добродѣтели и приверженности, а обязательство по контракту, не передъ алтаремъ, а передъ нотаріусомъ? Развратъ Французовъ выше всякаго другаго разврата потому, что ихъ цивилизаціи даетъ ему необыкновенную утонченность. Когда Сенъ Маркъ Жирарденъ полагалъ причиною общаго Французскаго разврата то, что во Франціи, не какъ въ Германіи, женятся слишкомъ поздно, то онъ принималъ слѣдствіе за причину: поздній бракъ слѣдствіе, а не причина разврата. По и самое отвращеніе отъ брака, эгоисмъ, чувство не нравственное.
Мнѣніе мое о Французской Палатѣ Депутатовъ встрѣтило много противорѣчій. Мнѣ напомнили имена Тьера, Гизо, Дюпена. Но съ трудомъ можно назвать 10 человѣкъ изъ 459, такихъ, которые постигаютъ свое назначеніе и способны его исполнить! Большая часть обречены на молчаніе, бездѣйствіе, или разыгрываютъ роль нанятыхъ клакеровъ. Хорошо еще, если они умѣютъ хлопать и свистать кстати, или молчать и слушать своихъ учителей, не злоупотребляя вниманія и терпѣнія собраній писанными, длинными, скучными, и часто даже чужими рѣчами. Депутаты совсѣмъ не представители народа, ибо избираются самою малою его частію; не представители способностей умственныхъ и сердечныхъ, а средствъ и интересовъ матеріальныхъ, которые не порука за любовь къ отечеству и знаніе его общественныхъ выгодъ. Малое число одушевлено желаніемъ быть полезными другимъ, но довольно ли для того одной доброй воли? Другу ввѣряемъ мы охотно кошелекъ, но вѣрно не больное наше тѣло, если онъ не лекарь; одной приверженности не достаточно — нужно знаніе. Органисмъ государственный многосложнѣе и мудренѣе состава тѣла человѣческаго.
Большинство голосовъ вещь случайная. Истина всѣхъ важнѣйшихъ вопросовъ міра постигается не большимъ, а самымъ малымъ числомъ людей. Познанія останутся долго, если не вѣчно, достояніемъ весьма не многихъ. Цифры, которыя такъ много рѣшаютъ, суть ничтожный авторитетъ и плохая порука за полезность рѣшенію
Обратимся къ тѣмъ лицамъ, которые владѣютъ Палатою, укрощаютъ или ускоряютъ ея движеніе.
Дюпенъ устарѣлъ въ преніяхъ; его стихія, его слава — публичное краснорѣчіе. Независимое положеніе сохраняетъ онъ тѣмъ, что никого и ничего не щадитъ, исключая истину и право. Что за органъ! что за увѣренность! Съ гордымъ, властительнымъ взглядомъ слѣдуетъ онъ за внезапными волненіями собранія. Черты его лица въ вѣчномъ движеніи, жесты живы и скоры, и онъ легко увлекается, повелѣваетъ президентомъ, ораторомъ, убѣждаетъ и увлекаетъ. Онъ буквально придерживается законовъ, но объемлетъ всю ихъ мысль, и выражаетъ се съ жаромъ и диктаторскою важностію.
Гизо ученъ, строгій логикъ, разсуждаетъ глубоко, выводитъ мало; лучше опредѣляетъ, поясняетъ, нежели рѣшаетъ вопросы. Онъ слишкомъ ученъ и глубокъ, и потому не можетъ пользоваться ходячею монетою Французовъ, остротою и ѣдкостью. Такимъ оружіемъ успѣшно владѣетъ его сподвижникъ Графъ Жоберъ, но откровенностью онъ часто вредить своей партіи. Ученость Гизо не всегда полезна и часто препятствіе дѣлу. Какъ обширенъ въ теоріи, такъ слабъ имъ въ практикѣ.
Тьера обвиняютъ въ томъ, что у него нѣтъ системы, но въ томъ то часто и состоить самая лучшая система. Доктрины должны образоваться по людямъ и обстоятельствамъ» а не люди и обстоятельства по доктринамъ. Доктрина производитъ однѣ блистательныя рѣчи; онѣ составляютъ ее счастіе, но для счастія народа нужно болѣе того. Тьеръ олицетворенный умъ; его слушаешь по цѣлымъ часамъ съ неимовѣрною пріятностью, и когда только возвращается онъ на свое мѣсто, замѣчаешь, что онъ ни на шагъ не подвинулъ вопроса.
Лафитъ, котораго девизъ: заслуживать и не получатъ, съ трудомъ удержался на депутатскомъ своемъ мѣстѣ, и съ отчаяніемъ схватился за старое, грозное свое оружіе — золото, зная изъ опыта, что оно главная пружина не Только частной, но и публичной жизни. Рѣдко всходитъ онъ на каѳедру; вседневныя пренія для него безъ интереса. Рѣшитель не одного важнаго вопроса вѣка, съ презрительною улыбкою смотритъ онъ на борьбу мнѣній, страстей и мелочныхъ интересовъ. Не передъ нимъ скрываются финансовыя тайны и хитрости; при всѣхъ дѣлахъ такого рода его страшатся; всѣ взоры устремляются на него, но онъ недвижимъ и молчаливъ. Какая тайна зрѣетъ подъ его сѣдинами?
Одильонъ Барро уважаемъ за правоту сердца, свѣтлый умъ и силу слова.
Могенъ живетъ еще славою борьбы съ Казимиромъ Перрье о наслѣдственности перовъ.
Политика Ламартина слишкомъ близка къ поэзіи, и потому не можетъ быть практическою.
Беррье, единственный, неутомимый и краснорѣчивый поборникъ легитимистовъ, заключаетъ число первоклассныхъ ораторовъ.
Гарнье-Паже, Сенъ-Маркъ-Жирарденъ, Пискатори, Фюльширонъ, Кормененъ могутъ быть причислены ко второму классу, и заключаютъ число принимающихъ живое участіе въ преніяхъ.
Садъ растеній (Jardin des plantes), Перъ-Лашезь и Пантеонъ — единственныя убѣжища отъ шума, пыли и грязи Парижской.
Галереи естественной исторіи въ Королевскомъ Саду — лабиринтъ богатства и красоты. Порядокъ и изящность удивительны; сближеніе и наблюденіе представляются невольно самому незнающему. Польза подобныхъ заведеній неоспорима, даже для массы народа. Мысль величественная — на маломъ пространствѣ соединить всѣ произведенія природы, которая, кажется, прельщалась ихъ разнообразіемъ; такъ велики, оригинальны, часто уродливы формы ея творенія! Какое множество мыслей родится на каждомъ шагу, передъ самою малою былинкою! Для натуралиста, минуты въ галереяхъ райскія и незабвенныя! Изъ оконъ галереи видъ въ садъ очарователенъ; причудливо разбитыя аллеи извиваются вокругъ возвышеній, усѣянныхъ самыми рѣдкими деревьями и растеніями. Многочисленная колонія животныхъ, со всего міра, привлекаетъ любопытныхъ изо всѣхъ краевъ свѣта. Хлѣва ихъ превосходятъ въ чистотѣ и удобности всѣ крестьянскія избы. Что тутъ удивительнаго? Мало ли собачекъ, птичекъ и обезьянъ, которыхъ судьбѣ завидуетъ не одинъ влюбленный, и ревнуетъ не одинъ мужъ въ нашемъ просвѣщенномъ вѣкѣ?
Пантеонъ исторія Франціи въ великихъ чертахъ, которыя напоминаютъ не одни дѣянія, но и геніевъ, ихъ дѣятелей, и мысли, господствовавшія въ разныя эпохи. Пантеонъ зданіе патріотическое, но патріотисмъ становился подъ различныя знамена, а посему-то и дѣла, удостоившіяся чести Пантеона, суть дѣла всѣхъ родовъ и всѣхъ партій, по мѣрѣ ихъ успѣховъ и первенствъ. Гробы Руссо и Вольтера, задѣланные въ стѣну во время возстановленія Бурбоновъ (restauration), возвращены свѣту революціей, которая, на мѣстѣ Вольтерова заключенія, поставила ему статую.
Подземные ходы обширны, и свободныхъ мѣстъ много. Заслуги, награждаемыя во время Имперіи почестями Пантеона, были другія, нежели во время Республики: тогда всякой сенаторъ, по смерти своей, находилъ мѣсто въ Пантеонѣ. Многіе оставили одни сердца свои въ урнахъ. Вольтерово сердце осталось въ Швейцаріи; его сила скрывалась въ его геніи, который наслѣдовала Франція, испытавъ отъ него не одно потрясеніе.
Суфло, строитель Пантеона, умеръ въ 1780 году, и похороненъ тутъ же. Восемь лѣстницъ ведутъ къ ротондѣ; на потолкѣ, на высотѣ 209 ф. видна картина Гро, представляющая пять эпохъ Французской Исторіи. Св. Женевьева, покровительница Франціи, Клодовніъ, прикрытый ея одеждою, Карломанъ, Лудовикъ IX, Лудовикъ XVI, съ обнаженнымъ Дофиномъ, въ голубой лентѣ, Лудовикъ XVIII съ Лигулемской Герцогиней. 5256 ф. составляютъ поверхность картины. Сводъ купола отдѣленъ отъ двухъ другихъ, чего не представляетъ ни одно Европейское зданіе. Четыре картины Жерара доказываютъ, что Пантеонь невозвратно перешелъ къ властямъ свѣтскими. Стекла остались нерасписанными; художникъ унесъ въ гробъ свою тайну. Четыре доски въ центрѣ зданія покрыты именами падшихъ гражданъ въ Іюльское трехдневіе.
Сенъ Дени представляетъ интересъ, подобный Пантеону. Архитектура собора оригинальна; одинъ изъ шпицовъ оканчивается горизонтальною поверхностію, на которой висятъ колоколы на наружѣ. Крышка чешуйчатая, внутренности готически регулярны. Налѣво, при входѣ, два памятника, Лудовика XII и Катерины Медичи; на правой сторонѣ Франциска I. Всѣ памятники носятъ слѣды варварскаго бѣшенства революціонной толпы. Даже статуя, поставленная на лѣстницѣ, изображающая мудрость въ восхитительномъ выраженіи, не была пощажена, и теперь дополнена рукою изъ алебастра. Памятникъ Генриха III послѣдній и простѣе всѣхъ — колонна изъ краснаго мрамора, съ небольшимъ на верху ангеломъ.
Взойдя на лѣстницу, видите алтарь Лудовика XVIII. Гробь послѣдняго усопшаго Короля становится посреди церкви, въ ожиданіи смерти наслѣдника, котораго портретъ уже занялъ свое мѣсто на стеклѣ окна. Подъ другимъ алтаремъ, украшеннымъ золотымъ крестомъ, произведеніемъ XIII столѣтія, видно подражаніе гробу См. Діонисія. Вниманіе посѣтителя привлекается еще двумя престолами: одинъ изъ мозаика, удивительной красоты, въ своемъ родѣ; другой изъ зеленаго мрамора, и служилъ при вѣнчаніи Императора.
Въ нижнихъ ходахъ покоятся многочисленные Короли Франціи. Памятники Клодовика и Клотильды самые древніе; статуя Карломана стоитъ впереди своей династіи; другія лежатъ на гробахъ; ноги ихъ покоятся на животныхъ, символахъ добродѣтелей, отличавшихъ каждаго изъ монарховъ: то левъ, то собака напоминаютъ ихъ силу, или вѣрность. Страшное чувство овладѣваетъ вами при видѣ безчисленныхъ гробовъ! Каждый изъ королей наполнялъ своимъ именемъ вселенную — всѣ они вмѣстѣ внушаютъ посѣтителю одну мысль о суетѣ всего человѣческаго!
Любитель Исторіи посѣтитъ съ удовольствіемъ Версаль и Историческій Музеумъ, Къ нему ведетъ обширный дворъ, по которому ходили во дворецъ всѣ великіе люди, которыхъ статуи поставлены на дворѣ, въ двухъ длинныхъ рядахъ. Мысль Музеума величественна — соединить въ произведеніяхъ національной кисти всѣ славныя воспоминанія національной исторіи. По исполненіе не такъ удачно, какъ самая мысль; большее число картинъ ниже посредственности. Оставимъ нижній этажъ, взбѣжимъ по лѣстницѣ въ залу великихъ дѣлъ маленькаго капрала, изображенныхъ достойною кистію Горація Бернета. Герои при Ваграмѣ, на бѣломъ конѣ; въ одной рукѣ зрительная трубка, другою отдаетъ онъ планъ. Конь весь нетерпѣніе, всадникъ весь спокойное размышленіе. Вдали упорная сѣча; вблизи проводятъ раненаго, который оживаетъ при видѣ своего вождя. Въ битвѣ Іенской, Наполеонъ, въ томъ же сѣромъ сюртукѣ, съ восторженнымъ взоромъ, подъ которымъ таится грозный планъ боя, скачетъ передъ рядами гвардіи, этой неподвижной и побѣдоносной массы. Картина Лустерлицкой битвы менѣе выразительна. Наполеона встрѣтите вы на каждомъ шагу; ни малѣйшая его черта не забыта. Онъ изображенъ консуломъ, генераломъ, императоромъ; вы видите его помазаніе, бракосочетаніе, переходъ черезъ Бернардъ; встрѣтите передъ пирамидами, съ высоты которыхъ сорокъ вѣковъ были зрителями его подвиговъ. Яффа, Каиръ, Маренго, Эйлау, Москва, Тильзитъ, однимъ словомъ, всѣ Наполеономъ прославленныя мѣста живы въ картинахъ, которыя однакоже не всѣ одинаково хорошей кисти.
1850-й годъ занимаетъ цѣлую залу.
Оставивъ Музеумъ, утомленный глазъ съ удовольствіемъ разсѣется видомъ рѣзвыхъ группъ, гуляющихъ въ саду. Въ тѣ дни, когда бьютъ воды, стеченіе народа неимовѣрное. Невольно проведешь въ Версали цѣлый день, когда лавки, игры, зрѣлища, подвижныя рѣдкости разобьютъ тамъ свой лагерь. Въ обществѣ Альбиносовъ провелъ я нѣсколько пріятныхъ минутъ. Я ожидалъ найти въ Альбиносѣ человѣка-чудовище, послушнаго мановеніямъ его сторожа-спекуланта. Каково же было мое удивленіе, когда увидѣлъ въ немъ фашіонабля, мужчину высокаго, сильнаго и красиваго вида, котораго кожа превосходитъ пашу бѣлизною и нѣжностію. Но изумленіе мое увеличилось, когда Альбиносъ привѣтствовалъ насъ ученою рѣчью на чистомъ Французскомъ языкѣ. Очень умно отвѣчалъ онъ на всѣ вопросы, какими осыпали его со всѣхъ сторонъ. Онъ былъ похищенъ какимъ-то Англійскимъ капитаномъ, на пятомъ году своего возраста, со многими другими соотечественниками. Волею и неволею путешествовалъ онъ очень много, испыталъ и перенесъ немало. Знакомство его можетъ доставить пользу и удовольствіе. Въ какомъ видѣ представлялись его краснымъ глазамъ не всегда красивыя наши отношенія? Господинъ Альбиносъ пользуется всѣми выгодами образованнаго, свѣтскаго человѣка, соединяя съ тѣмъ интересъ оригинальности. Онъ человѣкъ-сова, видитъ только въ темнотѣ, и говорить о томъ, какъ объ какой нибудь личной, частной особенности. Трудно объяснить такое явленіе. Какъ огненное солнце Африки, дѣлая все чернымъ, производись малочисленное поколѣніе, но распространенное по большому пространству, и которое превосходитъ бѣлизною Европейцевъ? Или оно произведеніе ночи, которая, по странному противорѣчію, даетъ наружность свѣтлую и бѣлую, между тѣмъ какъ день налагаетъ мрачный видъ на свои творенія? Мои размышленія были прерваны появленіемъ сестры Альбиноса, маленькой и не столь красивой дѣвочки, у которой произношеніе не такъ уже чисто. Свѣтъ имъ вреденъ, но они очень хорошо различали въ темнотѣ деньги, которыя клали имъ въ кружку, что было замѣтно по различному роду изъявленія благодарности.
Недалеко надобно отъѣхать отъ Парижа, если хотите убѣдиться въ томъ, что самыя лучшія Французскія дороги хуже самыхъ дурныхъ Англійскихъ и Голландскихъ. Какъ онѣ ни крѣпки, но не долго держатся подъ грузомъ колоссальныхъ телѣгъ, съ трудомъ двигаемыхъ длинною нитью лошадей, которыхъ часто насчитывалъ я до одиннадцати. Спускъ съ горы не мало затруднителенъ для такихъ огромныхъ телѣгъ, почему часто припрягаютъ сзади ихъ нѣсколько лошадей, которыя тянуть назадъ и удерживаютъ отъ паденія. Чудо, да и только!
Дорога отъ Сенъ-Жермена въ Гриньонъ узка, дурна, но довольно живописна. Съ веселою готовностію показали мнѣ всѣ подробности образцовой фермы. Десять лѣтъ, какъ она во владѣніи частнаго общества. У ней 1100 десятинъ, изъ которыхъ обработывается 800. Искусственнаго навоза не употребляется; простаго добывается до 2000 возовъ. Рогатаго скота числомъ 80, породы Швейцарской и Норманской; первая изъ кантона Швицъ, цѣною отъ 400 до 500 фр. каждая штука. Унавоживаютъ ежегодно. Хозяйство семипольное; восьмое поле назначено для опытовъ и пробъ. Плуги Гриньонскаго изобрѣтенія. Коровы даютъ по 6 и 7 литръ въ день молока; ихъ кормятъ горохомъ, свеклою и картофелемъ (по 20 ф. въ день). Учениковъ на фермѣ 60; свиней 40, породы Англійской. Шелководствомъ занимаются только третій годъ; въ первый добыли 1½ унціи шелку; для одной унціи нужно 40,000 червей.
Фарфоровая фабрика въ Севрѣ превосходитъ Берлинскую и Мейссенскую пышностью, красотою и изысканнымъ вкусомъ живописи. Не продажа, а составленіе образцовъ цѣль заведенія; для совершенства не щадятъ издержекъ. Выгода практическая весьма мала; частныя фабрики не могутъ подражать Королевской, ибо цѣны ея произведеній ни для кого не доступны. Миніатюрные портреты Короли и Королевы стоять 1800 фр., маленькая чашка съ портретомъ Монтескьё 100 фр., простая бѣлая 50, рюмочка для яицъ 15 фр. Первые живописцы получаютъ по 600 Фр. Жалованья въ мѣсяцъ. Въ Севрѣ полное собраніе моделей фарфора всѣхъ иностранныхъ земель, отъ самаго грубаго до самаго совершеннаго вида. Китайцы долго еще останутся нашими учителями; мы еще не дошли до искусства подражать ихъ краскамъ, особенно красной. Основатель фабрики былъ Лудовикъ XV. Число работниковъ 150.
Пріятно перенестись изъ среды публичной, шумной жизни къ мѣстамъ тишины и вѣчнаго покоя. Переходъ къ противоположностямъ вызываетъ глубокія впечатлѣнія, потрясаетъ душу, даетъ ей силу, крѣпость, хотя иногда и вредную чувствительности.
Къ кладбищу Перъ-Лашезъ (О. Лашеза) должно проѣзжать черезъ предмѣстіе St. Antoine, мимо Кастильской площади. Огромный слонъ напоминаетъ ужасное происшествіе, которое долго будутъ оплакивать друзья человѣчества, за кровь и жертвы, принесенныя кумиру свободы. Тамъ, гдѣ жизнь такъ бурна, видъ смерти долженъ наводить уныніе и страхъ. Но Перъ-Лашезъ не располагаетъ ни къ грусти, ни къ жалости. Вы не увидите тамъ мрачныхъ и грустныхъ лицъ, не услышите воплей и стоновъ: туда ходятъ не плакать надъ могилами, а гулять и любоваться надгробными камнями. Украшенія гробовъ милы и утѣшительны; только слабыя черты напоминаютъ различіе между покойниками; земля возвращаетъ въ свои нѣдра, какъ и производитъ на свѣтъ, только равныхъ. Кладбище представляетъ множество предметовъ важнымъ размышленіямъ. Смерть страшна тому только, кто объ ней рѣдко думаетъ. Составивъ себѣ объ ней идею и убѣжденіе, постигнувъ послѣднюю цѣль и конецъ жизни, мы живемъ, дѣйствуемъ иначе, и не теряемъ силы и времени на ничтожныя стремленія.
Исчислить всѣ надгробные камни, достойные вниманія, почти невозможно. Статуя маршала Гувіонъ-Сенъ-Сира стоитъ на могилѣ, такъ, какъ онъ изображается на Полоцкомъ бивакѣ. Далѣе, скромный камень съ именемъ, краснорѣчивѣе всѣхъ надписей и украшеній: «Адмиралъ Виньи.» Въ другомъ мѣстѣ, надъ гробомъ капитана, убитаго при осадѣ Антверпена, возвышается пышная палатка съ надписью: «Décorum est pro pailla mori.» Памятникъ Казимира Перрье при мнѣ еще не былъ оконченъ.
Живой памятникъ Исторіи Домъ Инвалидовъ. Это пространный дворъ, окруженный двухъ-этажными галереями; посерединѣ простая, но красивая церковь. Въ ней гробы Вобана и Тюреня, одинъ противъ другаго. Послѣдній изъ мрамора — богиня держитъ вѣнецъ надъ его головою; вдали орелъ, внизу видъ битвы. Гробница Вобана проще: колонна съ урною, окруженная трофеями. Домъ заключалъ во время моего посѣщенія 3500 инвалидовъ и 800 офицеровъ. Въ комнаты входить нельзя, но вы видите инвалидовъ, гуляющихъ по корридорамъ; поговорите съ ними и не будете жалѣть о минутахъ, съ ними проведенныхъ. У нихъ есть библіотека, очень хорошо приноровленная къ ихъ вкусу; въ двухъ сосѣднихъ съ нею комнатахъ портреты маршаловъ; особенно обратили мое вниманіе изображенія Нея, Даву, Сенъ-Сира, Журдана. Я полюбопытствовалъ посмотрѣть кухню, но ничего не нашелъ интереснаго, кромѣ того, что посуда офицеровъ изъ серебра. Во второй галереѣ стоитъ надъ чисами статуя Наполеона. Когда увидите вы его шляпу, рука невольно берется за вашу, чтобы поклониться первому гренадеру Европы!
Зданія Парижскихъ театровъ далеки отъ величія и пышности, что очень похвально. Если народъ долженъ увѣковѣчиваться зданіями, то цѣль должна соотвѣтствовать издержкамъ, предметъ долженъ быть общій времени настоящему и будущему, націи или цѣлому свѣту — патріотисмъ или человѣколюбіе. Издержки, которыхъ требуетъ великолѣпіе внѣшности театровъ, съ большею пользою посвящаются труппѣ и постановкѣ піесъ. Вкусъ въ украшеніяхъ внутреннихъ вполнѣ вознаграждаетъ за отсутствіе пышности. Слѣдуя такому примѣру, можно построить большее число театровъ, надѣлить ими различныя, самыя отдаленныя части города, распредѣлить ихъ по различію требованій, классовъ, вкусовъ и умовъ. Парижскіе театры предпріятія частныя (но малое число ихъ обходится безъ вспомоществованія правительства, которое особенно поддерживаетъ отечественную, большую и малую оперу); все ихъ собственность, и самыя піесы, въ которыхъ число хорошихъ весьма ограничено; выборъ труденъ, а потому-то и представляется почти одно и тоже, въ ожиданіи какого нибудь новаго произведенія и его пріобрѣтенія. Частое повтореніе піесъ причина совершенства игры актеровъ. Напрасно напрягается умъ самаго злобнаго критика, чтобы прибавить или убавить что нибудь изъ игры лучшихъ Нѣмецкихъ актеровъ; трудно вообразить себѣ что нибудь ихъ совершеннѣе, пока не увидишь Французскихъ актёровъ, которые превосходятъ Нѣмецкихъ пышностью, роскошью игры, и представляютъ болѣе нежели точно и вѣрно. Имъ недовольно и рѣдко, бываетъ трудно постигнуть мысль автора; игрой своей покрываютъ они ея недостатки, выставляютъ ея прелести, превосходятъ самого сочинителя, и не разъ таланты Марсъ, Фирменъ, Буффе, Ашилль, и другихъ, доставляли успѣхъ не одной піесѣ, обреченной на смерть при самомъ рожденіи. Превосходство Французскихъ актеровъ зависитъ не отъ нихъ однихъ, но и отъ публики; роли распредѣляются по достоинству личному; не одинъ и тотъ же играеть королей и цырюльниковъ: для роли первыхъ нужны ученіе и знаніе, что дано не всѣмъ актерамъ. Съ образованіемъ соединяютъ они самолюбіе и гордость въ высшей степени. Они чувствуютъ и требуютъ, чтобы публика признавала въ нихъ не актеровъ, а артистовъ.
Если не частное ихъ поведеніе, то ихъ искусство заслуживаетъ имъ почтеніе. Достоинство актеровъ зависитъ, какъ уже сказалъ л, отъ публики, ея требованій, сужденій, изъявленій удовольствія и негодованія. Всякій человѣкъ, а въ особенности актеръ, требуетъ поощренія; возможно ли оно, если публика не отличаетъ посредственности отъ совершенства, рукоплескаетъ и одобряетъ равно обоихъ? Нѣтъ публики строже и справедливѣе Французской. Я сказалъ, что Французскіе актеры превосходнѣе Нѣмецкихъ, но надобно исключить трагедію, столь мало сродную съ умомъ и духомъ Французовъ. Одинъ только разъ видѣлъ я Цинну, и съ сожалѣніемъ и презрѣніемъ смотрѣлъ на нелѣпыя и отвратительныя гримасы и рукомаханье актеровъ. Въ театрѣ Porte St. Marin видѣлъ я нѣсколько трагедій, въ которыхъ ни одно изъ дѣйствующихъ лицъ не осталось въ живыхъ.
Любовь Французовъ къ зрѣлищамъ всѣхъ родовъ превосходитъ всякое описаніе: стоитъ остановится на улицѣ и устремить на что нибудь глаза, чтобы увидѣть себя въ одну минуту окруженнымъ толибю любопытныхъ, бездѣльныхъ зѣвакъ и незѣвающихъ бездѣльниковъ. Вотъ извѣстный и характерическій анекдотъ: иностранецъ подаетъ нищему милостыню, и вечеромъ видитъ его въ театрѣ; на другой день встрѣчаетъ то же лицо, съ новою просьбою о подаяніи. "Вамъ нечего ѣсть, а вы ходите въ театръ, " съ удивленіемъ сказалъ иностранецъ. — "Буду сытъ яичкомъ, " отвѣчалъ нищій, «но пойду въ театръ.»
Мѣстъ въ оркестрѣ и стульяхъ мало; любопытные осуждены на партеръ и истинное мученіе faire la queue (дѣлатъ хвостъ), т. е. ожидать у дверей открытія театра цѣлые полдня. На свѣтѣ нѣтъ препровожденія времени скучнѣе и тягостнѣе. Толкаются, ругаются, чуть не дерутся; одному дурно, другому смѣшно. Пришельцовъ привѣтствуютъ звѣрскимъ крикомъ: «A la queue, a la queue!» — Нетерпѣніе сообщается всѣмъ внезапно, дѣлается общимъ; тогда-то подымается адскій шумъ, требуютъ открытія дверей, швыряютъ су и камни въ окна, чтобы привлечь полицію, ко торая отгоняетъ зрителей этого особеннаго и забавнаго представленія, и съ тріумфомъ выталкиваетъ безчисленныхъ продавцовъ билетовъ и мѣстъ. Они составляютъ цѣлый классъ промышленниковъ (chevaliers d’industrie); иногда до заката солнца занимаютъ первыя мѣста въ хвостѣ, чтобы продать ихъ послѣ публикѣ, которая, будучи не въ силахъ прекратить такое злоупотребленіе, изъявляетъ свой гнѣвъ на нихъ благодарными криками къ полиціи: «Bravo les gendarmes, hourrah! vive la justice! vive la municipalité!» Наконецъ отворяются двери и начинается ужаснѣйшая суматоха: толкая впередъ, сбиваютъ другъ друга съ ногъ; слабый отброшенъ къ стѣнѣ, неловкій сдавленъ въ дверяхъ. Шумъ и безпорядокъ, стѣсненный въ загородкахъ, утихаетъ не скоро, и утомленная толпа снова приговорена къ долгому терпѣнію до открытія кассы. Часто приходится инымъ испытать всѣ эти маневры, для того только, чтобы не достать билета даже и въ партеръ; остальные же, ворвавшись на мѣста, подвергаются новой пыткѣ терпѣнія до начала пьесы. Часто, не доставъ билета въ стали, я утѣшался, смотря на горькое веселье несчастныхъ, обреченныхъ страданіямъ быть въ хвостѣ. Едва ли заслуживаютъ продавцы билетовъ и мѣстъ преслѣдованіе публики и полиціи. Всякій разъ, когда ихъ голодная стая слеталась у входа какого нибудь публичнаго зданія, возбуждалась во мнѣ жалость, а не злоба. Ихъ ремесло не что другое, какъ неучтивый образъ просить милостыню, непріятный, но справедливый, и ни мало не заслуживающій презрѣнія. Публичныя мѣста принадлежать цѣлому народу; отъ чего же запрещать ими пользоваться болѣе другихъ тѣмъ, у кого нѣтъ другаго жилища, кромѣ улицы? Не одни билеты и мѣста въ хвостѣ, марки и контрамарки, суть предметы спекуляціи этихъ несчастныхъ: вы можете имъ продать и отъ нихъ купить билеты на отдѣльныя дѣйствія, и, благодаря имъ, объѣхать и посѣтить въ одинъ вечеръ всѣ Парижскіе театры за весьма сходную цѣну.
Одинъ Théâtre franèais отличается отъ всѣхъ прочихъ разнообразіемъ представленій. Вы въ немъ увидите произведенія древнія и новыя. Корнель, Расинъ, Молісръ, Гюго, Скрибъ, поперемѣнно занимаютъ зрителей. Число новыхъ и хорошихъ произведеній весьма не велико. Классики, какъ и всѣ величія, сдѣлались въ нашемъ вѣкѣ удивительно рѣдки: масса народа ворвалась въ храмъ мысли, открыла ея тайники и низринула своевластіе великихъ умовъ. Величіе, какъ и всѣ понятія человѣческія, относительно; оно было часто во времена древнія, ибо малѣйшее превосходство надъ массою варварства и звѣрства составляло уже величіе. Въ наши вѣки необыкновенно одно сверхъестественное; достоинства признаются съ трудомъ, а удивленіе чувство неслыханное! «Nil mirari!» девизъ XIX столѣтія. Кандидатовъ и претендентовъ на величіе слишкомъ много; свѣтъ заваленъ произведеніями фабрикъ и умовъ. Путь открывается теперь посредствомъ уничтоженія и ведетъ среди развалинъ. Многіе, для того, чтобы составить себѣ имя, начинаютъ омраченіемъ славы другаго, и часто, очень часто принуждены тѣмъ ограничиться. Изреченіе Соломона великая истина нашего вѣка, но и она не избавить отъ ничтожныхъ попытокъ. «Ничего нѣтъ новаго подъ солнцемъ!» сказалъ древній царь-мудрецъ.
Но не одно соревнованіе уничтожило величіе: зависть играетъ и тутъ важную роль, и противится признанію достоинства. Мы не всегда въ состояніи судить о современныхъ произведеніяхъ: мы къ нимъ слишкомъ близки. Желая оцѣнить картину, надобно отступить, и чтобы судить о происшествіи, надобно обождать, пока время положитъ довольно большое пространство между нами и событіемъ. Тоже самое и въ отношеніи къ произведеніямъ ума: не легко и охотно сознаются въ преимуществѣ намъ равнаго, близкаго во времени и отношеніяхъ.
Предметы для наблюденія и размышленія въ Парижѣ неисчислимы. На каждомъ шагу новое зрѣлище, комическое или трагическое. Парижъ — обширный, никогда не умолкающій, шумный театръ. Только въ Парижъ можно бродить съ пользою, дѣлать дѣло, даже зѣвая. Черты и движенія Французовъ и Француженокъ дышатъ страстью. Малѣйшую бездѣлку принимаютъ они къ сердцу, которое, находясь отъ того въ вѣчномъ волненіи, составляетъ причину Ихъ легкомысленности и вѣтренности. Хладнокровіе тайна почти всякаго успѣха; отъ того-то Сѣверъ со временемъ восторжествуетъ надъ Югомъ. Побѣда часто благопріятствовала Французамъ, но не всегда умѣли они ею пользоваться, еще рѣже завоевывать и сохранять ф пріобрѣтенное. Не хочу преувеличивать моего патріотисма, но когда я сравниваю двѣ націи, Французскую и Нѣмецкую, то нахожу ихъ различными, даже противоположными, какъ въ недостаткахъ, такъ и въ преимуществахъ. Зачѣмъ же не будутъ Русскіе тою націёю, которая соединитъ въ себѣ преимущества, отличающія оба народа? Намъ дана сила дѣятельности. Какъ законъ обязываетъ насъ она самымъ климатомъ, и я глубоко вѣрую въ сѣмя энтузіасма Русскихъ къ возвышеннымъ чувствамъ и великимъ дѣламъ. Положитесь на время, великаго направителя мыслей и учредителя дѣяній. У насъ не мало вкуса и любви къ блеску и живости Французской дѣятельности; займемъ же у Нѣмцовъ основательность ихъ мысли и глубину ихъ чувства. Тогда-то нашъ собственный источникъ, полагаемый мною богатымъ, раскроетъ затаенныя въ немъ, самобытныя сокровища.
Всѣ произведенія Французовъ, умственныя и матеріяльныя, облечены въ формы сладострастныя. Геній національный выражается въ большомъ и маломъ, въ произведеніяхъ ума и промышленности, отъ драмы и картины до самой мелочи туалетной.
Отъ того-то любопытный съ удовольствіемъ останавливается передъ окнами лавки, и любуется раскладкою товаровъ, замысловатостью формъ каждой вещи. Зрительныя и приблизительныя трубы не въ силахъ открыть вамъ несовершенствъ вами видимаго: вы пожелаете можетъ быть микроскопа? Гдѣ желаніе, котораго нельзя было бы удовлетворить въ Парижѣ? Придумать его — неразрѣшимая задача для самаго изобрѣтательнаго ума. Нѣсколько шаговъ отъ Пале-Рояля, въ Passage-Colbert, найдете вы газовый микроскопъ, величины необыкновенной: онъ увеличиваетъ въ 80,000 разъ. Вотъ вещи, обыкновенно показываемыя публикѣ: капля Сенской воды наполнена отвратительными насѣкомыми, столь быстрыми и неспокойными, что глазъ не въ состояніи слѣдить за ихъ движеніями. Каждая другаго рода вода заключаетъ въ себѣ особенныхъ тварей, и когда смѣшиваютъ различныя воды, то животныя уничтожаютъ себя съ неимовѣрною скоростію; ничто не можетъ сравниться съ быстротою ихъ нападеній. Сырная пылинка, величиною съ булавочную головку, привлекаетъ особенное вниманіе: въ ней видны два большихъ насѣкомыхъ, съ дюжиною дѣтокъ, на такомъ просторѣ, что остается очень мало мѣста для стѣнъ ихъ жилища. Мы едва успѣвали наблюдать за всѣмъ ихъ житьемъ бытьемъ и удостоились быть зрителями разрѣшенія отъ бремени одного изъ насѣкомыхъ: новый нашъ знакомый самъ собою освободился изъ скорлупы; самые тонкіе волосы дитяти кажутся толстыми чубуками. Вода даетъ жизнь мукѣ: когда она намочена, показываются желтоватыя гады, наподобіе піявокъ; они безпрестанно извиваются, какъ будто назначеніе ихъ существованія борьба со смертью, которая почти непосредственно слѣдуетъ за ихъ появленіемъ. Самое любопытное наблюденіе посредствомъ микроскопа есть кристаллизація. Засыхающая жидкость распространяется съ большою быстротою, въ формахъ удивительной красоты и правильности. Эти качества свойственны всѣмъ, самымъ малымъ произведеніямъ природы; они ведутъ къ заключенію о красотѣ и величіи, царствующихъ въ цѣлости ея твореній. Какъ ничтоженъ и безсиленъ человѣкъ въ своихъ опытахъ, которыми онъ такъ гордится и превозносится! Самый тонкій батистъ кажется сѣтью отвратительной грубости и толстоты; его нити, въ большихъ и неравныхъ разстояніяхъ, похожи на мочалки простой рогожи: вотъ что прикасается къ миленькому носику деликатныхъ нашихъ дамъ! Возьмите же крыло мухи, и вы увидите его украшеннымъ бахромой, которой глазъ не находить въ самыхъ лучшихъ и модныхъ издѣліяхъ.
Выгоды микроскопа, открывающаго намъ сокровенныя тайны природы, должны быть неизмѣримы для Естествознанія и самой Медицины. Съ помощію его, мы ясно отличаемъ кровь отъ другихъ жидкостей, и можемъ наблюдать за ихъ движеніемъ въ маленькихъ тваряхъ, какъ-то, въ клопѣ, паукѣ, и прочихъ, еще болѣе отвратительныхъ. Зачѣмъ же не воспользоваться микроскопомъ въ пользу частицъ, входящихъ въ составъ человѣческаго тѣла, крови въ здоровомъ и болѣзненномъ состояніи, ядовъ различнаго состава, и пр. и пр.? О, если бы можно было положить въ микроскопъ страсти и мысли человѣческія — Французовъ особенно! Какая главная пружина ихъ дѣйствій? Внѣшній ли шумъ и блескъ славы погружалъ Францію въ вихрь бранной славы, громы которой потрясли Европу отъ Тага до Москвы, и замолкли только въ горахъ Испанскихъ и среди морозовъ Русскихъ? Франція была тогда велика, среди своего пагубнаго заблужденія, и имѣла доблесть воинскую! Ея безнравственность — пятно, но всякое великое тѣло влечетъ за собою большую тѣнь! Но что ее двигало? Что двигаетъ ею въ настоящее время? Микроскопъ мой мнѣ ничего не отвѣчалъ, и я пошелъ на лекцію Арраго въ надеждѣ на его труды…. а зашелъ къ Мажанди, который веселитъ свою публику мученіемъ кроликовъ и собачекъ.
Страсти человѣческія — пружина и цѣль дѣяній частныхъ, но всѣ онѣ безотчетно выполняютъ цѣль общую, высшую, законъ судьбы. Какая же судьба, какая будущность, назначеніе человѣчества? Неужели одно круговратное движеніе, скучное повтореніе давно минувшаго? Лучше соскочить съ земнаго шара, нежели вѣрить такому парадоксу!
- ↑ См. рапортъ депутата Дюбуа въ 1856 г.