Замѣтки по внѣшнимъ дѣламъ.
править11 октября, когда король Миланѣ, по возвращеніи своемъ изъ поѣздки въ Болгарію и Румынію, входилъ въ соборную церковь въ Бѣлградѣ, вдова Елена Марковичъ выстрѣлила въ него изъ револьвера, но пуля счастливо миновала короля. Всякое умышленное смертоубійство или попытка на смертоубійство, хотя бы и бъ политическою цѣлью, есть безусловное преступленіе; но обстоятельства, вызывающія преступленіе, обстановка, предрасполагающая къ преступленію, придаютъ ему каждый разъ съ исторической стороны особую окраску. Христіанская нравственность осуждаетъ его, исторія подыскиваетъ ему объясненіе. Юдифь обманомъ пробралась въ лагерь Олоферна, осаждавшаго Бетулію; послѣ пира, насыщенный виномъ и любовными ласками, Одофернъ заснулъ, и сонному ему Юдифь отрубила голову. Она дѣйствовала для спасенія своего родного города, измореннаго голодомъ и жаждою я готоваго сдаться ассирійскому военачальнику. Ветхозавѣтное іудейство превознесло ея подвигъ благодарностію, похвалами и славою, но съ христіанской точки зрѣнія подвигъ Юдифи есть преступленіе. Въ концѣ прошлаго столѣтія, во время французской революціи, жирондисты и монтаньяры составляли два враждебные лагеря. Среди кровавыхъ ужасовъ и казней, совершаемыхъ конвентомъ и его главнымъ руководителемъ Маратомъ, молодая дѣвушка, Шарлота Корде, проникла въ жилище Марата и на просьбу о помилованіи захваченнымъ жирондистовъ получила въ отвѣть, что на другой день всѣ они будутъ казнены. Она зарѣзала Марата, сидѣвшаго въ это время въ ваннѣ. Нервно-впечатлительная, горячо къ сердцу принимавшая мучительное положеніе общества, она, по собственному признанію, хотѣла освободить родную страну отъ кровожаднаго и безпощаднаго насилія террористовъ. Конвентъ казнилъ ее. Съ безотносительно нравственной точки зрѣнія преступленіе получило возмездіе. Исторія же, съ своей стороны, освѣтила и причины, и побужденія, и обстоятельства, приведшія Шарлоту Корде подъ ножъ гильотины. Исторія, какъ зеркало живой дѣйствительности, со всѣми ея сокровенными изгибами и могущественными двигателями, дѣйствующими на умъ и волю человѣка, представила на судъ человѣчества эту самую дѣйствительность независимо отъ безъ исключительнаго высшаго закона нравственности, предъ которымъ никакое преступленіе не можетъ быть оправдано никакими побудительными причинами.
Какъ обѣ эти женщины дѣйствовали по единоличному побужденію, такъ и Елена Марковичъ слѣдовала только собственному движенію безъ всякаго участія въ какомъ-либо заговорѣ, котораго не было и быть не могло въ это время. Но нельзя сказать, чтобы на нее не вліяло то тягостное, невыносимое положеніе, въ которомъ она видѣла родную ей Сербію. Какъ женщина развитая, выработавшая среди народа и въ бесѣдахъ съ покойнымъ мужемъ своимъ, Ефремомъ, и деверемъ, Свѣтозаромъ Марсовичами, самостоятельный взглядъ на политическое и экономическое состояніе Сербіи, она не могла не подчиниться тому роковому впечатлѣнію, которое производило на нее паденіе Сербіи, — той самой Сербіи, которая при Карагеоргіи и Милошѣ поборола турецкую власть, добилась, кровью и мужествомъ своихъ сыновъ, свободы, при простотѣ быта ^и чистотѣ нравовъ пользовалась высокою степенью благосостоянія, не знала, даже и не понимала, что такое внутренніе и внѣшніе долги, была чужда смущенія совѣсти въ дѣлѣ церкви, не была связана никакими договорами съ иностранными державами и не раболѣпствовала передъ Австріею. Елена, безъ сомнѣнія, читала книгу Свѣтозара Марковича — «Сербія на Востокѣ», въ которой доказывается полная непригодность внутренней и внѣшней политики Сербіи, руководимой ея правительствомъ, не разъ смѣнявшимся u все-таки неисправимымъ.
Что же представляла Еленѣ современная Сербія при нынѣшнемъ министерствѣ? — Наглое попраніе народныхъ правъ, освященныхъ державнымъ уставомъ. Всенародный, явный обманъ министровъ, которые, захвативъ въ свои руки власть, приняли иное направленіе, иной образъ дѣйствій, иные взгляды, чѣмъ тѣ, какіе они проводили, льстя народу, когда еще не стояли у дѣлъ. Нарушеніе выборнаго начала и давленіе на избирателей черезъ чиновниковъ, доходившее до того, что въ двухъ или трехъ мѣстностяхъ избиратели, выведенные изъ терпѣнія назойливостію полиціи, побили правительственныхъ агитаторовъ. Подставное и подкупное большинство въ скупщинѣ, принимающее договоры, клонящіеся къ очевидному вреду Сербіи; самъ князь, а потомъ король, нисходящій до узкаго сторонничества и лично агитирующій въ пользу противныхъ народу договоровъ. Подкупы со стороны иностранныхъ желѣзнодорожныхъ предпринимателей въ высшей правительственной средѣ. Неудачная сдѣлка со банкомъ Union Générale и неоплатный долгъ, въ который чрезъ это впала Сербія. Долгъ этотъ и непосильные для народа внутренніе расходы, несообразная роскошь двора, учрежденіе какихъ-то охранителей общественной безопасности въ числѣ тысячи человѣку на которыхъ тратится до полутора милліона франковъ — болѣе, чѣмъ на все вѣдомство народнаго просвѣщенія, монополія соли, гербовыя пошлины и многое множество другихъ вновь изобрѣтенныхъ тягостей, невѣдомыхъ прежде народу и удручающихъ его теперь до изнеможенія. Нарушеніе нрава скупщины отказомъ министерства отъ объясненій по финансовымъ дѣдамъ и состоянію государственнаго долга. Замѣщеніе выбывшихъ изъ скупщины оскорбленныхъ министерствомъ народныхъ представителей не чрезъ новые выборы, какъ бы слѣдовало, а чрезъ приглашеніе на ихъ мѣсто тѣхъ лицъ, которыя получили на выборахъ не болѣе двухъ-трехъ голосовъ и, слѣдовательно, считались забаллотированными, — двуголосыхъ, какъ прозвалъ ихъ народъ. Разладъ и глубокій раздоръ въ самомъ обществѣ вслѣдствіе искаженнаго представительства въ скупщинѣ и подтасовки голосовъ. Вражда противъ отступниковъ народнаго дѣла, утверждающихъ на скупщинѣ такія правительственныя предложенія, которыя клонятся къ очевидному вреду для государства; преслѣдованіе ихъ, доходившее до сожженія домовъ, отвращеніе общественной среды отъ нихъ и двуголосыхъ членовъ, а съ другой стороны преслѣдованіе правительствомъ такихъ служащихъ, которыхъ оно подозрѣваетъ въ сочувствіи къ прежнему министерству. Поѣздка министра народнаго просвѣщенія и духовныхъ дѣлъ Новаковича по окружьямъ и его глумленія надъ священниками и учителями. Всеобщее обѣднѣніе; застой торговли, грозящая одному изъ главныхъ источниковъ народнаго богатства-винодѣлію, филоксера, завезенная изъ Франціи въ виноградники самого короля въ Смедеревскомъ округѣ и оттуда распространившаяся уже въ сосѣдній Пожаревацкій. Смута, водворенная въ церковныхъ дѣлахъ низверженіемъ митрополита Михаила. Путешествіе короля по нѣкоторымъ округамъ, во время котораго король разыгрывалъ изъ себя приверженца и пособника своихъ нынѣшнихъ министровъ, ненавистныхъ народу, агитировалъ въ пользу выбора правительственныхъ кандидатовъ, бранилъ огуломъ священниковъ и народныхъ учителей, оскорбляя въ ихъ лицѣ самый народъ. Частыя поѣздки въ Австрію и явное подчиненіе государственныхъ интересовъ Сербіи австро-венгерскимъ домогательствамъ, дошедшее до того, что австрійскіе жандармы распоряжаются самоуправно въ Бѣлградѣ — столицѣ независимой Сербіи. Унизительное и оскорбительное для народнаго чувства и вовсе ненужное угодничество передъ Австріей, вдобавокъ недобросовѣстно называемое патріотическимъ. Возведеніе этой лжи въ какое-то основное правило нынѣшняго министерства, такъ что когда Пирочанацъ получилъ за свое угодничество отъ австрійскаго императора орденъ Леопольда, то Миланъ поздравилъ своего перваго министра съ успѣхомъ его «патріотической» политики. Вообще правительственная нечестность, соблазнъ совѣсти, политическій развратъ и какое-то давящее своею наглостію посмѣяніе надъ народною святыней, отечественною исторіей, вѣрованіями, стремленіями и здравымъ смысломъ народа. Вотъ краткое и далеко не полное изображеніе теперешней Сербіи, — изображеніе, которое, будучи сознаваемо каждымъ разумнымъ и преданнымъ своему отечеству сербомъ, не можетъ не произвести на него тягостнаго впечатлѣнія и возбудить въ немъ болѣе или менѣе острое неудовольствіе. Безчисленныя мелкія черты того же рода, прорѣзывающія эту мрачную картину, какъ, напримѣръ, подачка десяти дукатовъ своимъ студентамъ Великой Школы и пожертвованіе тысячи гульденовъ на сгорѣвшій Рингъ-театръ въ Вѣнѣ, еще болѣе придаютъ мрачности общему колориту картины. Безпримѣрный въ исторіи добровольный политическій позоръ, творимый собственными предательскими руками, долженъ былъ дѣйствовать раздражительно на чуткую и воспріимчивую натуру, открытую для пониманія общественныхъ дѣлъ.
Но изъ-за этой картины выдвигается другая картина временъ предшествовавшихъ министерствъ. Хотя она и не испещрена такимъ подборомъ многочисленныхъ противународныхъ дѣяній, какъ теперешнее время, однако и по ней проходятъ черты, которыя густотою своихъ мрачныхъ красокъ наводятъ отвращеніе и ужасъ. Прежде всего отмѣчу, что уже въ продолженіе многихъ лѣтъ сербское духовенство восполнялось людьми недостойными священническаго и монашескаго сана. Неоспоримо, что въ былыя времена духовенство въ Сербіи составляло крѣпкую опору народнаго духа; оно всегда участвовало въ лучшихъ сторонахъ народной жизни, поддерживало силою православной вѣры чувство свободы, шло во главѣ освобожденія, питало въ народѣ набожность и доблесть. Народъ любилъ его, шелъ за нимъ и охотно избиралъ его своимъ представителемъ въ скупщинахъ. Но мало-по-малу стали приниматься въ среду духовную люди всякаго сорта безъ разбора. Изъ неудачниковъ житейскихъ появились молодые ставленики и еще болѣе молодые монахи, вносившіе съ собою въ духовную среду всякіе пороки. Благочестіе и уваженіе, которымъ крѣпко было сербское духовенство, стали ослабѣвать. У монаховъ отнято было право быть народными представителями въ скупщинѣ; это порознило ихъ съ народомъ, а порочная жизнь и алчность нѣкоторыхъ уронили ихъ въ глазахъ народа, который стадъ называть ихъ тунеядцами. Порочность разрослась и достигла даже жилищъ нѣкоторыхъ высшихъ духовныхъ сановниковъ. Поколебленная въ самой основѣ, сила уваженія къ духовенству не могла уже противодѣйствовать разрушительному для народнаго религіознаго чувства напору западныхъ идей. Въ образованномъ обществѣ, преимущественно между молодежью, поселилось пренебреженіе къ духовенству и безвѣріе. Въ самой средѣ народной, тогда какъ одна часть духовенства продолжала пользоваться уваженіемъ и довѣріемъ, честно служа церкви и народнымъ интересамъ, другая своимъ непристойнымъ поведеніемъ роняла достоинство своего званія, теряла всякое значеніе и вредила общему дѣлу церкви. Изъ равныхъ мѣстъ молва доносила о неприличныхъ и противунравственныхъ поступкахъ духовныхъ лицъ. Если митрополія въ распущенности духовенства и неразборчивомъ увеличеніи числа духовныхъ лицъ и пріобрѣтала себѣ приверженцевъ и слугъ, то въ народѣ, наоборотъ, возникалъ соблазнъ совѣсти вслѣдствіе видимаго разлада между уставами церкви и служителями ея. Храмы мало-по-малу стали пустѣть, число молящихся уменьшилось, такъ что когда пріѣхалъ въ Бѣлградъ епископъ Штроссмайеръ, то его поразило запустѣніе храмовъ Божіихъ. Ему говорили, что духъ времени ужь таковъ, но онъ справедливо отвѣчалъ, что отъ самого духовенства зависитъ поддержать набожность въ народѣ. Дѣло дошло до того, что уже на скупщинахъ послышались скандальные анекдоты про духовенство, а затѣмъ поднятъ былъ вопросъ и объ уничтоженіи монастырей. Можно справедливо замѣтить, что попущеніе порочности въ нѣкоторой части сербскаго духовенства было причиною удара, нанесеннаго церкви при теперешнемъ министерствѣ, и еслибы церковное управленіе бодрствовало на стражѣ благочестія и нравственной чистоты, то никогда ни правительство, ни скупщина не рѣшились-бы затронуть духовенство и церковь.
Затѣмъ укажу на другую черту того времени. Ее можно назвать печальнымъ наслѣдіемъ послѣ князя Милоша, остаткомъ турецкихъ нравовъ. Это — ревность властолюбія и неразборчивость въ средствахъ къ охраненію своей власти; это — нетерпѣливость ко всякой самостоятельности, подозрительность, опасливость и затѣмъ устраненіе людей прямымъ насиліемъ или подпольными путями. Кто не сторонникъ господствующей власти, тотъ уже опасенъ для нея. Отсюда подборъ чиновничества, возвышеніе однихъ и гоненіе на другихъ; давленіе на выборахъ и подтасовка на скупщинахъ — явленія, впрочемъ, обычныя; отсюда также жандармерія, шпіонство, подличанье и всѣ другіе общественные пороки, которые порождаетъ сама власть, когда, не имѣя въ самой себѣ силы стать выше общественнаго уровня, она, какъ привилегія одной партіи, спускается въ общественную среду и здѣсь ищетъ себѣ опоры съ помощію располагаемыхъ ею средствъ, создавая себѣ приверженцевъ, преслѣдуя противниковъ и, для упроченія себя, прибѣгая безразборчиво ко всякаго рода способамъ. Такая низменность власти, ея заискиванія я происки расплодили общественные пороки, особенно въ чиновничествѣ. Порча проникала все, что выдѣлялось изъ здоровой народной среды. Когда же выступали личности съ громкимъ протестомъ противъ зла; когда личности эти смѣло стояли за правду и обличали неправильный образъ дѣйствій правительства, и народное сочувствіе упрочивало за ними видное мѣсто, — тогда господствующая власть видѣла въ нихъ какъ бы личныхъ своихъ враговъ u старалась отдѣлаться отъ нихъ, или просто убивая ихъ по-турецки, или же изводя медленно по-австрійски. Это тяжелое, черное пятно не сходятъ съ внутренней исторіи Сербіи отъ давняго и до позднѣйшаго времени; только при нынѣшнемъ министерствѣ, — надо отдать ему справедливость, — этого пятна уже не замѣтно. Много людей честныхъ, прямыхъ, смѣлыхъ погибло таинственною смертію при прежнихъ министерствахъ. Другіе подъ ничтожными предлогами подверглись несоразмѣрно суровой карѣ — долголѣтнему заточенію. Кто стоялъ поперекъ дороги, того министры и ихъ клевреты спускали куда-нибудь подальше. Не такъ высоко стояла власть, чтобы бороться съ своими противниками на открытомъ "юлѣ силою права, слова и убѣжденія; дѣйствовала старая привычка личнаго властолюбія прибѣгать въ подобныхъ случаяхъ къ недобросовѣстному обвиненію и насильственмой расправѣ.
Чтобы не быть голословнымъ, укажу на нѣкоторыя имена изъ позднѣйшаго времени. Грековичъ, народный депутатъ на скупщинѣ, отличавшійся смѣлыми и правдивыми рѣчами, былъ убитъ ночью, какъ говорятъ, подосланными чиновниками. Свѣтозаръ Марковичъ, жившій нѣкоторое время въ Россіи, умный, образованный и одинъ изъ вліятельныхъ людей въ Сербіи, былъ несправедливо обвиненъ за свободу мысли и слова, содержался девять мѣсяцевъ въ крѣпости и выпущенъ на свободу только уже тогда, когда горловая чахотка обезпечивала скорую его смерть. Онъ лѣчился и умеръ въ Тріестѣ. Ягодинская община, откуда онъ былъ родомъ, перевезла его тѣло и похоронила съ почестями. Священникъ Беричъ, въ первую сербско-турецкую войну 1876 года, за то, что позволилъ себѣ противорѣчить Ранку Алимпичу, былъ разстрѣлянъ въ тотъ же день безъ суда и слѣдствія. Ранко Алимпичъ, какъ извѣстно, держался съ своимъ отрядомъ на Дринѣ, ничего не дѣлая. Только разъ попытался онъ взять приступомъ укрѣпленный городъ Бѣлину; но когда войско его уже ворвалось въ городъ и заняло нѣсколько улицъ, а непріятель уже начиналъ отступать, ему показалось, что городомъ нельзя овладѣть, и онъ велѣлъ бить отбой. Напрасно увѣряли его, что городъ уже сдается; его помощникъ, командовавшій добровольцами, полковникъ Влайковичъ собственноручно застрѣлилъ нѣсколькихъ передовыхъ солдатъ, не хотѣвшихъ вернуться назадъ. Произошло нѣчто странное: два войска бѣжали другъ отъ друга; но вскорѣ турки опомнились, нагрянули за отступавшихъ сербовъ и нанесли ямъ жестокій уронъ. Беричъ стремился стать въ ряды войска, но Ранко Алимпичъ не позволилъ ему этого, какъ священнику. Беричъ доказывалъ, что во всѣхъ войнахъ за независимость священники не съ ч"данмъ только крестомъ, но и съ мечомъ шли впереди войска, не отдѣляясь отъ народа и воодушевляя его своимъ примѣромъ. Такія слова показались главнокомандующему дринскою арміей дерзкими, и онъ приказалъ разстрѣлять Берича. Замѣчательно, что церковная власть безучастно отнеслась къ этому постыдному дѣянію, нарушавшему права церкви. Адамъ Богославлевічъ, любимѣйшій народный депутатъ, многосторонне образованный, знавшій нѣсколько языковъ, глубокій мыслитель и скромный труженикъ, послѣ государственныхъ дѣлъ возвращавшійся къ своимъ воламъ и плугу. Онъ самъ работалъ, пахалъ, косилъ, а досужее отъ сельскихъ работъ время посвящалъ изученію общественнаго устройства въ европейскихъ государствахъ. Его смѣлая, простая, умная рѣчь на скупщинахъ производила сильное впечатлѣніе, не нравившееся министерству. Послѣ второй сербо-турецкой войны на него взведи обвиненіе, что будто бы онъ расхитилъ хлѣбные запасы, между тѣмъ какъ онъ роздалъ хлѣбъ разореннымъ войною сельчанамъ. Нужно было только къ чему-нибудь придраться; посадили его въ тюрьму, а на третій день онъ уже былъ мертвъ. Правительственное сообщеніе гласило, что онъ умеръ-де отъ тифа. Джуро Якшичъ — одинъ изъ лучшихъ сербскихъ поэтовъ и писателей. Нѣкоторыя его стихотворенія и разсказы проникнуты острымъ юморомъ, который былъ не по сердцу правительству. Особенно замѣчательна поэма Якшича, въ которой онъ осмѣиваетъ сербскихъ военачальниковъ и Ранка Алимпича въ особенности. Чтобъ отдѣлаться отъ него, привели его съ жандармами въ министерство внутреннихъ дѣлъ и тамъ били его такъ жестоко, что онъ зачахъ и вскорѣ умеръ.
Я указалъ только на немногія личности, смерть которыхъ производила потрясающее дѣйствіе на всю Сербію; а сколько было изведено другихъ, которыхъ постигла таинственная смерть отъ руки подкупленныхъ убійцъ, какъ, напримѣръ, Лазарь Ценичъ, разстрѣлянный въ 1876 г. въ Боварацкой Планинѣ, въ Босніи, но секретному распоряженію изъ Бѣлграда.
Довольно привести эти двѣ черты недавняго времени, предшествовавшаго образованію нынѣшняго министерства, чтобъ уразумѣть, какое вредное вліяніе должно было оно производить на общественные нравы, подрывая гражданскую честность, порождая соблазнъ совѣсти; однихъ оно растлѣвало, другихъ ожесточало.
Въ этому времени относится и убіеніе Ефрема Марковича.
Ноябрь, декабрь 1877 г. и январь 1878 г. Ефремъ провелъ съ войскомъ на восточной границѣ Сербіи, участвуя въ военныхъ дѣйствіяхъ, отличился храбростію и въ особенности стяжалъ себѣ громкую извѣстность при взятіи Нирота. За свои блестящія боевыя заслуги онъ получилъ русскій орденъ Св. Георгія. Въ его отсутствіе въ самомъ центрѣ Сербіи близъ Брагуевца, въ ноябрѣ мѣсяцѣ, собрались на Лепеницкомъ полѣ лепеницкіе и гружанскіе батальоны, числомъ пять, и заявили отказъ идти на войну. Впрочемъ большая часть людей разбрелась по домамъ, а около двухсотъ человѣкъ ушли въ Тополу, пригласили къ себѣ ополченцевъ изъ сосѣднихъ деревень съ тѣмъ, чтобы не приносить новой присяги, требовавшейся тогда отъ войска по случаю второй сербо-турецкой войны. Вѣроятно, они были недовольны распоряженіями правительства, которое дѣйствительно выказало много оплошности и несправедливости въ снаряженіи войска, въ перевозочной и продовольственной частяхъ, въ вещественныхъ поборахъ и проч., а также въ распредѣленіи щедрыхъ пособій, притекавшихъ изъ Россіи во время предыдущей войны; свѣжо еще было впечатлѣніе понесеннаго подъ Дюнишемъ погрома и безпорядковъ, господствовавшихъ въ устройствѣ сербской арміи. По крайней мѣрѣ, громче всего слышались возгласы, что сражаться надо съ внутренними врагами и защищать населеніе отъ полиціи. Это происшествіе извѣстно подъ именемъ топольскаго бунта. Слѣдствіе о немъ тянулось очень долго. Военно-судная коммиссія, производившая разслѣдованіе причинъ бунта, всячески старалась подвести подкладку династическую и доказать, что бунтъ этотъ былъ возбужденъ сторонниками изгнанныхъ изъ Сербіи Карагеоргіевичей — собственно внука Георгія Чернаго, Петра. Но изъ напечатанныхъ слѣдственныхъ протоколовъ можно вывести, что такое толкованіе было предумышленное и составляло видимую натяжку, чтобы придать болѣе опасное значеніе бунту въ глазахъ князя Милана и всѣхъ обреновцевъ, а съ тѣмъ вмѣстѣ поддержать и министерство. Положительныхъ данныхъ въ пользу такого толкованія слѣдственной коммиссіи нѣтъ; а тѣмъ менѣе могли найтись какія бы то ни было улики противъ Ефрема Марковича, который къ тому же во все это время отсутствовалъ; еслибы были улики, его не замедлили бы арестовать своевременно. Между тѣмъ война кончилась, прошло еще два мѣсяца: февраль и мартъ; въ апрѣлѣ Марковичъ возвратился въ Бѣлградъ и только теперь былъ арестованъ въ гостиницѣ, гдѣ остановился. Отсюда онъ былъ препровожденъ въ Аранжеловацъ, гдѣ и содержался цѣлый мѣсяцъ. Какъ будто нарочно, тянули дѣло, чтобы дать возможность созрѣть интригѣ и установиться предубѣжденію, что Марковичъ принадлежитъ къ партіи карагеоргіевцевъ. Слѣдствіе однако ничего противъ него не открыло. Но такъ какъ въ то время, какъ я выше сказалъ, еще держался въ правительственныхъ лицахъ обычай отдѣлываться отъ своихъ враговъ и опасныхъ людей турецкимъ способомъ, то Марковичъ и выставленъ былъ какъ главный участникъ топольскаго бунта и приверженецъ Карагеоргія.
16-го мая 1878 года по Бѣлграду разнеслась вѣсть, что осужденіе замѣшанныхъ въ бунтѣ состоялось. Указывали въ числѣ другихъ на Чумича и Боларца, приговоренныхъ къ смертной казни. Про Ефрема же никто навѣрное не могъ ничего сказать; его участь держалась въ большой тайнѣ. 17-го мая видные граждане Бѣлграда, около 60 человѣкъ и въ томъ числѣ многіе профессора Великой Школы и богатые купцы посавляне подали правительству просьбу о помилованіи отъ смертной казни Чумича и Боларца, но о Марковичѣ умолчали именно потому, что не знали и не думали, чтобъ онъ присужденъ былъ къ разстрѣлянію. 18-го мая совершилась въ Аранжеловцѣ казнь: были разстрѣляны Ефремъ Марковичъ, два батальонныхъ командира, одинъ попъ и трое вліятельныхъ гражданъ. Чумичъ и Боларацъ осуждены на заключеніе. 160 человѣкъ отправлено по крѣпостямъ. Двое изъ послѣднихъ, Георгій Деметровичъ, смедеревскій купецъ и бывшій депутатъ, и Живота Маркичевъ, тоже купецъ, бѣжали изъ Смедерева въ Австрію и впослѣдствіи разсказывали, макъ въ тюрьмѣ выпытывалось отъ заключенныхъ признаніе: для этого на горячія уголья насыпался красный перецъ; отъ дыма заключенные впадали въ нервное оцѣпенѣніе и безсознательно высказывали то, что знали.
Елена Марковичъ, проживавшая въ Бѣлградѣ, слыша о состоявшемся: военно-судномъ приговорѣ и не зная навѣрное о мужѣ своемъ, бросилась къ князю Милану, прося на колѣняхъ о помилованія. Князь отвѣчалъ, что сдѣлаетъ все, что будетъ возможно. Но въ это время приказъ о разстрѣляніи, подписанный княземъ по представленію министерства, безъ вѣдома однако военнаго министра, Саввы Груича, уже летѣлъ по телеграфу въ Аранжеловацъ. Прибывшая туда черезъ два дня Елена застала одну лишь могилу своего мужа въ полѣ, на мѣстѣ казни, выровненную съ поверхностію земли, но посыпанную цвѣтами, которые принесли ночью жители сосѣднихъ селеній.
До сихъ поръ въ Сербіи не знаютъ, за что собственно былъ разстрѣлянъ Ефремъ Марковичъ, такъ какъ никто не вѣритъ тому, въ чемъ правительство открыто обвиняло его и притомъ бездоказательно. Извѣстна только, что онъ былъ человѣкъ сильной воли, храбрый офицеръ, хорошій боевой товарищъ, любилъ хорошо похить, пользовался общимъ расположеніемъ и въ скупщинѣ держалъ оппозицію министерству. При его выдающихся способностяхъ и видномъ положеніи, онъ дѣйствительно являлся опаснымъ для министерства, тѣмъ болѣе, что смерть брата его Свѣтозара не могла быть имъ забыта. Имущество Ефрема, около 12 тысячъ рублей, послѣ его казни было конфисковано. Елена съ тремя дѣтьми осталась безъ средствъ къ жизни, проживала на родинѣ своего мужа, въ городѣ Ягодинѣ, и доходила до такой бѣдности, что иногда занималась стиркою бѣлья. Мысль о горячо любимомъ мужѣ не покидала ея; года полтора тому назадъ она вырыла изъ позорной могилы останки своего мужа и перенесла ихъ въ родовой склепъ въ Ягодинѣ. Несомнѣнно, что бѣдственная жизнь ея протекала подъ непрестаннымъ давленіемъ скорбной памяти о мужѣ, о томъ, что, по ея убѣжденію, князь не сдержалъ своего слова, обѣщая помилованіе, о скрытныхъ побужденіяхъ министерства, настаивавшаго передъ княземъ на смерти ея мужа, и вообще о всей той недостойной продѣлкѣ личнаго властолюбія, въ жертву которому не затруднились принести человѣческую жизнь. Постоянно замѣчали въ ней возбужденіе и раздраженность. Когда, при вступленіи нынѣшняго министерства въ управленіе, объявлено-было всепрощеніе за политическія преступленія, Елена переселилась въ Бѣлградъ и здѣсь привела въ исполненіе задуманную ею месть. Въ сербскихъ церквахъ обыкновенно женщины становятся на возвышеніи у задней стѣны, особо отъ мущинъ. Король, одѣтый въ гражданское платье по-дорожному, проходилъ мимо этого возвышенія, чтобы приложиться къ иконѣ, и въ эту-то минуту раздался выстрѣлъ. Королевская чета поспѣшила вернуться во дворецъ, откуда, черезъ нѣсколько минутъ, король, уже въ парадной формѣ, пробылъ опять въ соборъ на молитву. Между тѣмъ толпа окружила Елену, рвала на ней волосы, платье, наносила ей удары по лицу; жандармы съ трудомъ могли защитить ее отъ народа. Министръ внутреннихъ дѣлъ Гарашанинъ казался растеряннымъ и какъ будто даже не слыхалъ, что тутъ же рядомъ съ нимъ стоявшіе граждане громко ругали его и все министерство. Единственное лицо, поддержавшее въ эту суматоху какой-нибудь порядокъ, былъ военный министръ Теша Николичъ. Онъ распорядился отвести Елену въ полицію. Провожаемая криками и побоями толпы, Елена увидѣла короля. «Такъ онъ живъ? — воскликнула она. — Будь же проклята и изрублена на куски моя рука за то, что промахнулась!»
Вмѣстѣ съ Еленою арестовали и ея близкихъ знакомыхъ и родныхъ: Кничанку, вдову сына знаменитаго воеводы Минчанина, прославившагося въ 1849 году защитою славянскаго дѣла противъ возставшихъ мадьяръ; Майвнерку, жену библіотекаря; сестру Елены, Витновичку, жену профессора, съ мужемъ ея. Задержаны были также Николай Николичъ, редакторъ газеты Борьба, Божидаръ Вучковичъ, сотрудникъ этой газеты, художникъ Марковичъ и купецъ Петръ Мохачанинъ. Въ настоящее время Елена Марковичъ и три другія женщины переведены въ бѣлградскую крѣпостъ, гдѣ еще цѣлы, построенные при Блазнавцѣ, казематы, о которыхъ сами стражники отзываются съ отвращеніемъ, утверждая, что они такъ тѣсны, что обнимаютъ вплотную заключеннаго, который лишенъ всякаго движенія и долженъ постоянно находиться въ стоячемъ положеніи, какъ бы замуравленный, имѣя подъ ногами зловонную слякоть.
Человѣческій судъ и исторія произнесутъ свой приговоръ по существу совершеннаго Еленою Марковичъ преступленія. Настоящая замѣтка посвящена лишь исторической обрисовкѣ того нравственнаго положенія, въ которомъ находилась Елена подъ двойственнымъ вліяніемъ — семейнаго несчастія u политико-экономической жизни, дѣйствовавшей на общественную среду подъ управленіемъ предшествующаго и теперешняго министерствъ.
Это уже пятое по счету покушеніе на жизнь Милана Обреновича.
Первое было въ Смедеревѣ во время его малолѣтства при регентствѣ Мидивая Блазнавца. 10-го іюня 1868 г. были убиты въ Топчидерѣ князь Михаилъ и тетка его Анна. Дочь послѣдней, Екатерина, раненная нѣсколькими пулями, успѣла избѣжать смерти, перепрыгнувъ черезъ высокій дубовый частоколъ звѣринца (кошутняка), гдѣ совершено было убійство. Одинъ изъ заговорщиковъ, Радовановичъ, бросился тотчасъ въ городъ, чтобы захватить сенаторовъ; но Илья Гарашанинъ, предсѣдатель сената, бывшій также въ Топчядерѣ, обогналъ его, благодаря быстротѣ лошадей и, вошедши въ сенатъ, первый сообщилъ присутствующимъ, что князи погибъ. Вслѣдъ за нимъ явился военный министръ Блазнавацъ съ войскомъ и окружилъ зданіе сената. Пришелъ и русскій генеральный консулъ Шишкинъ и, вѣроятно по забывчивости, сѣлъ на кресло, занимаемое всегда княземъ. Блазнавацъ, увидавши его на княжескомъ креслѣ, быстро подошелъ къ нему и съ словами: «не твое здѣсь мѣсто» — почти-что вытолкалъ его изъ сената. Потомъ, вынувши изъ кармана запечатанный конвертъ, сломалъ печать и предложилъ сенаторамъ немедленно подписать заключавшійся въ конвертѣ актъ избранія на княжескій престолъ малолѣтняго Милана, сына Маріи Обреновичъ, по матери внука Ефрема Обреновича, брата стараго князя Милоша. Гарашанинъ и нѣкоторые сенаторы хотѣли было возражать, но, по знаку Блазнавца, вооруженные солдаты заняли помѣщеніе сената, и съ револьверомъ въ рукѣ Блазнавацъ заставилъ всѣхъ присутствовавшихъ подписать актъ. Немедленно было объявлено осадное положеніе въ Бѣлградѣ, заперта со стороны Австріи сербская граница и начато слѣдствіе.
Заговоръ созрѣвалъ шесть мѣсяцевъ. О немъ многіе знали, зналъ и Блазнавацъ, а потому впередъ подготовился къ тому, чтобы воспользоваться послѣдствіями убіенія князя. Можетъ-быть и самъ Гарашанинъ мечталъ быть княземъ, но Блазнавацъ предупредилъ его. Честолюбивый временщикъ, вышедшій изъ селяковъ деревни Блазпаве, создалъ въ своемъ умѣ широкій и отважный замыселъ достигнуть княжескаго престола Сербіи и прочно сѣсть на немъ. Для этого нужно было устранить навсегда цѣлый рядъ препятствій, чтобы уже послѣ не встрѣчаться съ ними. Вся дѣятельность его клонилась къ этой цѣли. Первый сошелъ съ пути кназь Михаилъ. Съ его смертію не оставалось никого въ виду изъ взрослыхъ и извѣстныхъ народу Обреновичей. Малолѣтній и дотолѣ невѣдомый въ Сербіи Миланъ, проживавшій съ матерью въ Парижѣ, казался ему не страшнымъ и долженъ былъ пока до времени служить ему прикрытіемъ.
Послѣ князя Михаила могъ быть претендентомъ на княжескій престолъ Сербіи черногорскій князь Николай, между которымъ и Михаиломъ былъ заключенъ тайный договоръ, въ силу котораго, въ случаѣ бездѣтной смерти князя Михаила, правленіе Сербскимъ княжествомъ должно было перейти къ князю Николаю. Провозглашеніе Милана упраздняло этотъ договоръ и для Блазнавца однимъ препятствіемъ становилось меньше.
Прежде всего нужно было избавиться отъ ближайшихъ опасныхъ людей, которые кое-что знали о попустительствѣ съ его стороны заговорщикамъ, а слѣдовательно могли огласить или разоблачить его замыслы. Послѣ совершившагося переворота разстрѣляно было по приказанію Блазнавца до тридцати человѣкъ. Въ первый же день былъ разстрѣлянъ капитанъ Мерцайловичъ, учившійся военнымъ наукамъ въ Россіи, одинъ изъ честнѣйшихъ и даровитѣйшихъ людей въ Сербіи. Онъ пришелъ, вооруженный револьверомъ, въ канцелярію военнаго штаба, но съ какою цѣлью — осталось неизвѣстнымъ. По приказанію Блазнавца, онъ былъ схваченъ и немедленно разстрѣлянъ. Близъ берега Дуная, подъ стѣною крѣпости, была вырыта для его трупа могила; ставъ на краю своей могилы, Мерцайловичъ сказалъ собравшемуся народу краткую прощальную рѣчь, которую закончилъ словами: «за васъ, братія, умираю; не ждите добра отъ Обреновича и тѣхъ, которые призываютъ его»; потомъ попросилъ закурить папироску и, докуривъ до половины, отбросилъ въ сторону, соскочилъ въ могилу, досягавшую ему только до пояса, и попросилъ солдатъ цѣлить прямо въ сердце. Раздался залпъ и грудь его была вся пронизана пулями. Тогда же разстрѣляны были на Карабурмѣ Младенъ и Сима Ненадовичи, родные братья княжны Персиды, жены князя Александра Карагеоргіевича, лишеннаго престола Святоандреевскою скупщиною въ 1858 году. Самъ Карагеоргіевичъ съ семействомъ проживалъ за границею, но его родственники въ Сербіи могли быть помѣхою Блазнавцу; ихъ-то и поспѣшилъ онъ устранить съ нѣкоторыми изъ ихъ сторонниковъ. Вскорѣ разстрѣлянъ былъ и третій Ненадовичъ, Свѣтозаръ, бывшій смотрителемъ Топчидерской тюрьмы въ то время, какъ оттуда бѣжалъ Радовановичъ, принявшій участіе въ убійствѣ князя Михаила. Итакъ, на первыхъ же порахъ ближайшій путь былъ очищенъ для дальнѣйшихъ шаговъ Блазнавца.
Нужно было подумать, какъ взять управленіе въ свои руки. Въ виду малолѣтства князя Милана, провозглашено было регентство изъ трехъ лицъ. Во главѣ регентства и войска и предсѣдателемъ сената сталъ самъ Блазнавацъ. Помощниками себѣ онъ взялъ Іована Гавриловича — почтеннаго, добраго, но слабодушнаго старика, который могъ бы привлекать къ правительству расположеніе народное, и Іована Ристича, проживавшаго въ Петербургѣ въ качествѣ представителя Сербіи, — человѣка, который по своему уму, образованію и дипломатической опытности могъ быть полезнымъ въ сношеніяхъ съ иностранными державами. Но въ Бѣлградѣ жилъ тогда Илья Гарашанинъ, человѣкъ народный, пользовавшійся общимъ уваженіемъ и выше другихъ стоявшій по своему общественному значенію. Главный участникъ всѣхъ важнѣйшихъ переворотовъ въ Сербіи, не разъ занимавшій высшія государственныя должности: министра, предсѣдателя министерства, предсѣдателя сената, — не разъ оставлявшій ихъ для скромной частной жизни и опять возвращавшійся на государственную службу, онъ не задолго передъ тѣмъ былъ уволенъ княземъ Михаиломъ отъ должности предсѣдателя министерскаго совѣта, но продолжалъ оставаться лицомъ наиболѣе сильнымъ какъ по своей долголѣтней государственной дѣятельности, такъ и по заслугамъ, оказаннымъ отечеству, я по любви къ нему народной. Блазнавацъ не желалъ уступить ему первое мѣсто въ регентствѣ, а на второе самъ Гарашанинъ не пошелъ. Итакъ, Блазнавцу и съ этой стороны была обезпечена свобода дѣйствій. Уже устарѣлый и наскучивъ дѣдами, Гарашанинъ удалился на свою мельницу въ Гродцкѣ. Но видно было, что его все-таки опасались: сначала регентство предлагало ему пенсію, — онъ отказался, говоря, что не хочетъ поѣдать даромъ трудовыя народныя деньги. Потомъ стали его тѣснить, предлагали ѣхать за границу, — онъ отвѣчалъ, что его могутъ убить, но что онъ ни за что не оставитъ родной земли. Итакъ, онъ оставался въ Сербіи до конца жизни, не будучи уже помѣхою регентству.
Оставалось заручиться скупщиною. Для этого Блазнавацъ придумалъ измѣнить державный уставъ, польстивши народу нѣкоторыми правами, которыхъ въ этомъ уставѣ, данномъ Портою совмѣстно съ Россіею въ 1838 году, не было. На 11 іюля 1869 года созвана была въ Крагуевцѣ великая скупщина, которая и утвердила новый государственный уставъ, несмотря на то, что во время малолѣтства князя никакія перемѣны въ системѣ правленія не могли быть допущены. Главное, что нужно было Блазнавцу провести въ новомъ уставѣ, это — правило, по которому въ малую или ежегодную скупщину на 90 народныхъ представителей, избираемыхъ на три года, назначалось отъ правительства 30 членовъ, составлявшихъ такимъ образомъ четвертую часть всего состава скупщины. Это было могущественное орудіе въ рукахъ регентства, чтобы руководитъ народною волею. Оно осталось таковымъ и до сихъ поръ, какъ показала послѣднія скупщины, утверждавшія согласно съ правительствомъ все, что только ему было угодно.
Наконецъ необходимо было предупредить опасность со стороны Александра Карагеоргіевича и его дѣтей, которые могли предъявить свои права на сербскій престолъ и, оспаривая его у Милана, преградить путъ къ нему и самому Блавнавцу. Съ этою цѣлью Блазнавацъ настойчиво, хотя и несправедливо, выставлялъ убійство князи Михаила дѣломъ карагеоргіевцевъ и успѣлъ ввести въ новый государственный уставъ параграфъ, въ силу котораго домъ Карагеоргія навсегда лишался сербскаго престола и изгонялся изъ Сербіи.
Такимъ образомъ все, что грозило опасностію, помѣхою или соперничествомъ вблизи и вдали, было устранено. Но Блазнавацъ не ограничился этимъ; онъ хотѣлъ закрѣпить за собою какое-нибудь положительное право на сербскій престолъ. Чрезвычайно красивый собою, хотя u нѣсколько суровой наружности, высокаго и стройнаго роста, съ большими выразительными глазами и правильными чертами лица, Блазнавацъ вскорѣ снискалъ расположеніе Екатерины, приходившейся двоюродною сестрою князю Михаилу. Потерявши мать, сама чудеснымъ образомъ спасшись отъ смерти, она охотно отдала ему руку и сердце — послѣднее, впрочемъ, не надолго. Когда сдѣлалась она беременною, то Блазнавацъ уже воображалъ себя княземъ по выбору народному, или но меньшей мѣрѣ несмѣннымъ и полновластнымъ правителемъ государства въ качествѣ опекуна будущаго своего дѣтища, которое, какъ происходящее по матери изъ рода Обреновичей, имѣло право княжить въ Сербіи. Предвидя такой благопріятный исходъ, Блазнавацъ, на случай рожденія дочери, ввелъ въ новомъ государственномъ уставѣ право на княженіе и лицамъ женскаго пола изъ дома Обреновичей.
Теперь уже самъ Милашъ оказался препятствіемъ. Наступила нора отстранять и это послѣднее препятствіе. Приходило къ концу его прежнее назначеніе — служить прикрытіемъ честолюбивымъ замысламъ регента. И вотъ въ 1870 году Блазнавацъ приглашаетъ его проѣхаться по ближайшимъ округамъ. Пріѣзжаютъ въ Смедерево, останавливаются въ гостиницѣ Льва. Къ этому времени въ одномъ изъ отдаленныхъ помѣщеній гостиницы, куда, предполагалось, непремѣнно зайдетъ Миланъ, были подпилены двѣ или три половицы, — и когда вошелъ туда Миланъ, доски обрушились подъ его ногами. По разсказамъ однихъ, падая въ яму, онъ удержался на перекладинахъ, а такъ какъ носилъ при себѣ всегда револьверъ, то выстрѣломъ далъ о себѣ знать. По словамъ же другихъ, когда подъ нимъ провалился полъ, сопутствовавшій ему слуга успѣлъ ухватить его и не далъ упасть въ яму.
Второе покушеніе на жизнь Милана происходило вскорѣ затѣмъ на охотѣ. Были подкуплены два селяка и посажены въ лѣсу, въ засаду, съ тѣмъ, кто когда на ближайшей полянѣ покажется князь Миланъ, то чтобы стрѣляли въ него. Дѣйствительно, случилось такъ, что Миланъ, отдѣлясь отъ охоты, одинъ вышелъ на поляну; но такъ какъ шумъ охоты слышался еще вдалекѣ и притомъ на князѣ было надѣто весьма простое платье, то селяки сочли его за служителя и, выйдя изъ засады, стали спрашивать, скоро ли направится въ эту сторону охота и въ какомъ мѣстѣ находится князь. Этого было достаточно, чтобы Миланъ прекратилъ охоту и поспѣшилъ воротиться домой.
Третье покушеніе противъ него было устроено на улицѣ, по которой онъ долженъ былъ возвращаться изъ театра. На мостовой зарыта была бомба съ длиннымъ фитилемъ, который долженъ былъ воспламенить бомбу по разсчету времени. До бомба разорвалась нѣсколькими минутами позже. Взрывъ былъ такъ силенъ, что ближайшія каштановыя деревья были поломаны. Отыскался виновный, какой-то чиновникъ, кажется, Цукичъ. Когда на слѣдствіи онъ уже готовъ былъ произнести имя подкупившаго его Блазнавца, ему зажали ротъ я тотчасъ увели его, а потомъ на казенный счетъ выслали за границу. Этотъ чиновникъ впослѣдствіи говорилъ, что ему жаль было князя и что онъ нарочно взорвалъ бомбу не во время, но что это не помѣшало ему пожить весело на чужой счетъ.
Четвертое покушеніе готовилось въ домѣ самого Блазнавца. Послѣ совершеннолѣтія князя Милана и упраздненія регентства, Блазвавацъ оставался главою министерства. Однажды онъ пригласилъ князя къ себѣ вечеромъ на чашку кофе. Екатерина, сблизившаяся до того времени съ княземъ Миланомъ, предупредила его, чтобъ онъ не пилъ кофе. Въ назначенный часъ Миланъ пришелъ къ Блазнавцу, взявши съ собою нѣсколькихъ гвардейцевъ, которые остановилась у крыльца. Подали кофе. Князь спрашиваетъ Блазнавца: «на короткій или долгій срокъ ты разсчелъ мнѣ этотъ напитокъ?» Вида, что все уже извѣстно князю, Блазнавацъ отвѣчалъ: «на долгій». — «Ну, такъ выпей санъ, — сказалъ князь, — но только передѣлай для себя на короткій». Блазнавацъ хотѣлъ было сопротивляться, но Миланъ, направляя противъ него дуло револьвера, объяснилъ, что сопротивленіе его будетъ безполезно, потому что за дверями стоятъ гвардейцы. Когда Блазнавацъ выпилъ кофе, князь удалился, а на другой день утровъ, 5 апрѣля 1873 года, было объявлено, что Блазнавацъ умеръ отъ дифтерита. По разсказамъ другихъ, Екатерина извѣстила Милана, что на столѣ у мужа своего она замѣтила стклянку съ подозрительною жидкостію и что предвидитъ недоброе. Миланъ, въ сопровожденіи гвардейцевъ, пришелъ неожиданно къ Блазнавцу и спросилъ его, какого рода жидкость и для чего бережетъ онъ у себя. Блазнавацъ заперся. Тогда Миланъ самъ сдѣлалъ обыскъ и нашелъ стклянку. На вопросъ: «что въ ней?» — Блазнавацъ отвѣчалъ, что это безвредное лѣкарство. Принужденный выпить, онъ умеръ въ ту же ночь.
Покушеніе Елены Марковичъ, какъ каждый можетъ видѣть, имѣло совсѣмъ иной источникъ. Что тутъ не могло быть никакого заговора и участія политическихъ партій, на которыя распадается сербское общество, — въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія. Самъ король, при пріемѣ поздравленій, выразился въ этомъ смыслѣ. Здѣсь дѣйствовала ея единичная воля. Принимая иностранныхъ представителей, король Миланъ говорилъ, что онъ понимаетъ душевное возбужденіе Елены Марковичъ, потерявшей мужа и повергнутой въ нищету, но что поправить дѣло теперь было уже невозможно. Сама Елена, по ея словамъ, мстила не одному королю, но въ лицѣ его и тѣмъ, кто несправедливо погубили ея мужа, прикрываясь особою короля. Вотъ гдѣ урокъ министрамъ, которые не щадили человѣческой жизни изъ узкаго властолюбія и прибѣгали къ недозволительному въ благоустроенномъ и развитомъ обществѣ способу борьбы и устраненія неугодныхъ имъ людей изъ-за личныхъ видовъ.
Но не такое ли же возбужденіе умовъ производитъ и нынѣшнее министерство, добиваясь выполненія своихъ политическихъ цѣлей, идущихъ въ разрѣзъ съ государственными выгодами и пользами сербскаго народа и даже положеніемъ самого короля? Уже не разъ въ печати прозвучало слово «государственный переворотъ». Австрійскія газеты, въ сочиняемыхъ ими, по указаніямъ правительства, корреспонденціяхъ, готовы въ покушеніи Елены Марковичъ видѣть заговоръ цѣлой партіи, — слѣдовательно, дѣйствіе современныхъ причинъ. Замѣчательно, что при постоянной конфискаціи сербскимъ правительствомъ тѣхъ нумеровъ русскихъ газетъ, гдѣ помѣщены неблагопріятные о немъ отзывы, нумера двухъ русскихъ газетъ, въ которыхъ говорилось о возможности государственнаго переворота въ Сербіи, пропущены и свободно обращаются въ народѣ. А эти тысяча человѣкъ охраны, настолько ненавистные народу, что двое изъ нихъ уже убиты, — къ чему они? Не къ тому ли, чтобы въ случаѣ переворота послужить надежнымъ орудіемъ въ рукахъ министерства или одного Гарашанина исключительно? Если справедливы приписываемыя королю Милану слова, что настоящее положеніе дѣлъ не можетъ продолжаться, то нельзя не признать, что они безусловно вѣрны. Король Миланъ стоитъ на распутій: или онъ долженъ воротиться къ своему народу, минуя всѣ партіи — и либераловъ, и прогрессистовъ, и радикаловъ, — какъ порознившіяся съ народомъ, и прибѣгнуть къ другимъ людямъ, которые сохранили въ себѣ тѣсную нравственную связь съ народомъ, — или окончательно отдаться въ руки Австріи, управлять Сербіей при содѣйствіи графа Кевенгюлера и подъ охраною австрійскаго войска. Но, благодаря своей политикѣ съ 1878 года, слишкомъ далеко завлеченный въ австрійскія сѣти, если онъ повернется теперь къ народу, то не избѣгнетъ переворота, который устроитъ ему Австрія, столь искусная на всякія козни; если же онъ окончательно отдастся Австріи, то не вытерпитъ того сербскій народъ, нисколько не расположенный вступить въ косвенное подданство Австріи и уже готовый мысленно къ борьбѣ въ ожиданіи событій. Въ томъ и другомъ случаѣ Австрія давно заручилась готовымъ претендентомъ на сербскій престолъ — Петромъ Карагеоргіевичемъ.
Было бы ошибкой предполагать о непремѣнной склонности князя Петра къ Австріи. Ни его чувствъ, ни его мыслей угадать нельзя; можно думать, что, наученный опытомъ, онъ съумѣетъ удержаться на серединѣ. Въ послѣднее боснійское возстаніе онъ издержалъ все свое состояніе на народное дѣло; онъ писалъ князю Милану примирительное посланіе, въ которомъ навсегда отдавалъ себя въ его подчиненіе, лишь бы общими усиліями достигнуть освобожденія и возсоединенія Босніи съ Сербіей. Князь Миланъ оставилъ его письмо безъ отвѣта. Неизвѣстно, съ какою цѣлью пробирался онъ въ Крагуевацъ во время скупщины; но во всякомъ случаѣ переворотъ, сдѣланный имъ тогда тайно отъ Австріи, былъ бы лучше будущаго переворота съ ея участіемъ. За то австрійское правительство и интернировало его въ Вѣнѣ, гдѣ онъ теперь существуетъ, при недостаткѣ средствъ, личнымъ трудомъ. Если въ случаѣ переворота въ Сербіи Австрія поддержитъ его кандидатуру, то можно быть впередъ увѣреннымъ, что она продастъ ему свое содѣйствіе за дорогую цѣну и, конечно, въ ущербъ политической и торгово-промышленной самостоятельности Сербіи. Она не выпуститъ его даромъ изъ своихъ рукъ, грозя имъ и теперь издали королю Милану и обреновцамъ.
Нельзя не пожалѣть, что прежняя русская дипломатія, которая обязана была знать все, что относилось до Карагеоргіевичей, не обратила должнаго вниманія на князя Петра. Если Несторы дипломатіи признавали по своимъ соображеніямъ, что Россія должна, вопреки своей исторіи и прежней политики, отказаться отъ нравственной связи съ Сербіей и предоставить ее самой барахтаться однѣми своими силами въ сферѣ австрійскаго вліянія; то цѣлая Россія и ея новѣйшая дипломатія не обязаны слѣдовать личному усмотрѣнію Несторовъ. Привлеченіе во-время въ Россію семейства Карагеоргіевича или хотя бы одного князя Петра отняло бы у Австріи одно изъ орудій, которымъ она такъ недобросовѣстно оказываетъ давленіе на Сербію, и дало бы послѣдней возможность свободнѣе жить, думать и дѣйствовать.