«Аполлонъ», № 6, 1910
Георгій Чулковъ. Разсказы, книга вторая. Изд. «Шиповникъ». 1910. Ц. 1 р. 25 к. Альманахъ — «Любовь». Изд. «Нов. Журн. для всѣхъ». 1910. Ц. 1 р. 25 к.
Вл. Муриновъ. Въ сумеркахъ жизни. Разсказы и очерки. Изд. «Жизнь для всѣхъ». 1910. Ц. 1 р.
Если имя Георгія Чулкова было окружено нѣкоторой шумихой, газетною и журнальною бранью и насмѣшками, то все это касалось исключительно провозглашенной когда-то имъ теоріи «мистическаго анархизма», a отнюдь не его художественныхъ произведеній. Какъ беллетристъ, г. Чулковъ пользуется извѣстностью незаслуженно скромною, что можно гадательно объяснить нѣжною сѣроватостью его красокъ, сдержанностью изображаемыхъ имъ чувствъ и суховатою простотою изложенія. Эти драгоцѣнныя, но обоюдоострыя свойства своего дарованія г. Чулковъ, очевидно, сознаетъ и утверждаетъ, такъ какъ во второй его книгѣ значительно меньше, чѣмъ въ первой, лиризма въ стилѣ Б. Зайцева, преувеличенной образности въ описаніяхъ природы и искусственно вымышленной фабулы. Авторъ не вполнѣ избѣжалъ досадныхъ промаховъ въ такомъ же родѣ, но они такъ немногочисленны, что не могутъ отнять y книги общаго характера сдержаннаго благородства, которое мы особенно цѣнимъ, ясно видя — черезъ блѣдныя краски, суховатыя слова и не всегда удачно выдуманную фабулу — какой-то восторженный трепетъ, тревожный и волнующій, какъ передутренній свѣтъ или сіяніе бѣлой ночи.
Эти же достоинства дѣлаютъ разсказъ Чулкова «Ѳамарь», вмѣстѣ съ «анекдотами» гр. А. Толстого, лучшими въ сборникѣ «Любовь». Вообще этотъ сборникъ несравненно лучше сборника «Смерть», и если издатели имѣли тайное намѣреніе соперничать съ альманахами «Шиповника», то они значительно успѣли въ этомъ, такъ какъ лежащая передъ нами книга не только не хуже, но гораздо значительнѣе многихъ сборниковъ «Шиповника»… несмотря на непремѣнное участіе въ этихъ послѣднихъ Л. Андреева.
Но самая мысль собирать художественныя произведенія подъ рубрику «Любовь» намъ кажется болѣе чѣмъ странной. Можно подобрать разсказы о рабочихъ, о духовенствѣ, о студентахъ, о сановникахъ, о сектантахъ — что я знаю? — наконецъ, ненависть, скупость, гордость, всѣ семь смертныхъ грѣховъ могутъ служить такой объединяющимъ мотивомъ, но любовь — кто же не пишетъ о любви? не всели написано ею и о ней? Почему же восемь разсказовъ, драма, стихотвореніе и статья — исчерпываютъ тему? Тема такъ широка и обща, что подъ ея флагомъ можно было бы пустить почти всѣ выходящія въ свѣтъ книги. Послѣ суховато-благороднаго разсказа Чулкова, интересныхъ, совсѣмъ по своему стилизованныхъ, анекдотовъ Ал. Толстого, наибольшій интересъ представляютъ нѣсколько туманныя, но острыя и подлинныя терцины А. Блока и, пожалуй, пьеса О. Дымова. Въ послѣднемъ произведеніи, содержащемъ много цѣнныхъ мелкихъ чертъ, авторъ задался цѣлью представить очень тонкую психологію четырехъ людей, отношенія которыхъ междусобою до того спутаны, осложненныя еще рожденіемъ ребенка, неизвѣстно кому принадлежащаго, — что сцѣпленія ихъ на протяженіи пяти дѣйствій кажутся читателю совершенно произвольными. Остальные авторы распадаются на двѣ группы: «чеховской» школы (Б. Лазаревскій, Н. Архиповъ) и писателей съ претензіей на модернизмъ (П. Кожевниковъ, В. Гофманъ). Какъ ни скучна «Лиза» Лазаревскаго, но все-таки читать ее менѣе тягостно, нежели современничающіе домыслы авторовъ второй группы, къ которой, увы, мы должны причесть и С. Городецкаго. Невѣроятная фабула съ оттѣнкомъ дешеваго гражданства, разсказаннаго импрессіоническимъ способомъ довольно сомнительнаго вкуса, — тѣмъ болѣе удручающе дѣйствуетъ, что это написано человѣкомъ, обладающимъ несомнѣннымъ дарованіемъ. Но что можно сказать, прочитавъ такое отступленіе: «Молчаливая ты дѣвушка! Ты сомкнула тѣсно алокровныя уста и будто ничего не имѣешь сказать. Обманщица ты или скромница, но, вѣдь, на весь городъ, на всѣ города и на всѣ пустыни могла бы ты сейчасъ, раскинувъ, какъ бѣлая пичуга острыя крылья, свои руки и поднимая въ небо голову, прекрасную сверкучими очами и невиннымъ лбомъ, прокликнуть свое свѣтлое, стремглавное свое и огневѣйное люблю». Что скажешь и о послѣдней сценѣ, гдѣ Нонна Николаевна, «вздрогнувъ, твердо подходитъ, какъ мстящая справедливость, и беретъ спиртовку. Синій хочетъ уйти. Она бросается ему навстрѣчу и сверху, властно, четкимъ движеніемъ льетъ ему на голову сверкающую золото-алую струю».
Сказать объ этомъ нечего… само за себя говоритъ.
Какъ-то недавно была анкета, кажется, въ «Задушевномъ словѣ», относительно дѣтскаго чтенія, — и совершенно неожиданно любимицей малолѣтнихъ читателей оказалась г-жа Чарская. Что же дало этому автору возможность сдѣлаться «властительницею думъ»? Намъ кажется, что фальшиво приторный тонъ повѣстей изъ жизни институтокъ, пепиньерокъ, просто свѣтскихъ и несвѣтскихъ дѣвочекъ, идиллизація буржуазныхъ семей и слащавая гуманность — суть главныя приманки г-жи Чарской… Но мы вовсе не собираемся писать о г-жѣ Чарской, хотя на эту тему стоило бы поговорить всѣмъ, кому интересно развитіе дѣтскаго вкуса. Мы пишемъ о г. Муриновѣ. Мы не удивимся, если, сдѣлавъ анкету среди сельскихъ и воскресныхъ учительницъ, фельдшеровъ и «сознательныхъ» швеекъ, мы услышимъ о г. Муриновѣ, какъ объ избранникѣ. Слащавое изображеніе того, чѣмъ должно бы стать описываемое имъ общество, держаніе высоко знамени либерализма и суконный языкъ, — все даетъ право на распространеніе этой глубоко нехудожественной книгѣ.