Н. Страховъ. Изъ исторіи литературнаго нигилизма. 1861—1865.
С.-Петербургъ. Типографія брат. Пантелеевыхъ. Верейская ул., № 16. 1890.
ЗАМѢТКИ ЛѢТОПИСЦА.
правитьЭпоха, 1864, май.
правитьРусскіе нѣмцы
Нѣмцы сердятся
Русскіе нѣмцы.
правитьВъ Московскихъ Вѣдомостяхъ (№ 97) въ передовой статьѣ разсказывается фактъ, обнаруживающій въ извѣстной степени настроеніе нѣкоторой части нѣмцевъ, населяющихъ Остзейскій край. При открытіи лифляндскаго сейма, 9 марта, лифляндскій генералъ-суперъ-интендентъ, епископъ, докторъ Вальтеръ говорилъ слово въ церкви Св. Іакова въ Ригѣ. Слово это, по своему содержанію и характеру, представляетъ не простую проповѣдь, но и рѣчь, открывающую пренія и касающуюся тѣхъ интересовъ и предметовъ, о которыхъ должно идти дѣло на сеймѣ.
Проповѣдникъ наказываетъ своимъ слушателямъ помнить крѣпко, что они протестанты по религіи и нѣмцы по происхожденію, и что въ ихъ краѣ господствующею церковью должна быть протестантская, а господствующею народностію должна быть нѣмецкая. Проповѣдникъ полагаетъ ихъ первую и священнѣйшую обязанность передъ родиною, долгъ ихъ совѣсти и долгъ патріотизма — въ огражденіи правъ протестантской церкви и нѣмецкой народности въ Лифляндіи. Проповѣдникъ объясняетъ своимъ слушателямъ, что, къ какой бы національности ни принадлежали первоначально предки того или другаго изъ нихъ, въ средѣ лифляндскихъ рыцарей и землевладѣльцевъ, на лифляндской почвѣ, не можетъ и не должно быть другихъ элементовъ, кромѣ нѣмецкихъ: между ними нѣтъ ни эстовъ, ни латышей, ни шведовъ, ни ливовъ, ни русскихъ, наконецъ: въ Лифляндіи могутъ и должны быть только нѣмцы. «Дворянство, равно какъ и мѣщанство, въ Лифляндіи чисто нѣмецкія», — говорилъ проповѣдникъ, — «и если мы нынѣ не можемъ сказать, что все лифляндское земство есть нѣмецкое, то въ этомъ, главнымъ образомъ, виноваты мы сами, потому что мы, повинуясь смутному чувству какого-то сожалѣнія къ остаткамъ исчезающихъ изъ исторіи племенъ, старались поддерживать ихъ народность… Если еще возможно, то да даруетъ намъ Богъ достаточную силу любви къ нимъ, чтобы, посредствомъ школъ, настигнуть упущенное». Докторъ Вальтеръ убѣждаетъ своихъ слушателей укрѣплять и поддерживать въ себѣ нѣмецкую народность постоянными сношеніями съ германскою народностію въ ея отечествѣ, Германіи, и сближеніемъ между различными слоями нѣмецкихъ элементовъ въ самой Лифляндіи. «Такимъ образомъ», — продолжаетъ проповѣдникъ, — «укрѣпляясь въ своей нѣмецкой народности, можете вы съ отрадою помышлять о вашихъ потомкахъ, которые войдутъ въ трудъ вашъ, и вы заранѣе можете радоваться, что они въ свое время съ благодарностію къ вамъ будутъ радоваться своимъ нѣмецкимъ языкомъ, нѣмецкимъ образованіемъ, нѣмецкимъ обычаемъ и, если Богу будетъ угодно, своею, вполнѣ нѣмецкою, родиною».
«Московскія Вѣдомости» хорошо понимаютъ, на сколько правильны подобныя желанія, на какихъ важныхъ и твердыхъ основахъ они опираются.
«Лифляндскому нѣмцу», — пишутъ онѣ, — «непріятно видѣть, что его родина, одна изъ губерній Россійской Имперіи, не вполнѣ германизирована; лифляндскому нѣмцу отрадно помышлять, что упущенія предковъ будутъ восполнены, что послѣдующее время узритъ его родину вполнѣ нѣмецкою страной, въ которой никто не будетъ имѣть права называть себя ни эстомъ, ни ливомъ, ни даже русскимъ, а всѣ будутъ чувствовать себя нѣмцами. Мы не будемъ оспаривать такой точки зрѣнія; напротивъ, мы признаёмъ ея силу и сами вполнѣ подчиняемся ей».
«Московскія Вѣдомости» только прилагаютъ эту самую точку зрѣнія къ Россіи. И для русскихъ людей, говорятъ они, имѣютъ силу тѣ начала и правила, на которыя указывалъ проповѣдникъ. Окончательный выводъ, дѣлаемый «Вѣдомостями», таковъ:
«Лифляндскому нѣмцу пріятно, что въ средѣ лифляндскаго рыцарства нѣтъ ни эстовъ, ни ливовъ, ни шведовъ, ни русскихъ, и что всѣ въ немъ именуютъ и чувствуютъ себя нѣмцами, и онъ считаетъ своею задачею повести дѣло такъ, чтобы все земство въ этомъ краѣ было исключительно нѣмецкимъ. Послѣ этого не позволительно ли русскому желать, чтобы въ предѣлахъ русскаго государства не было ни эста, ни лива, ни шведа, ни нѣмца, и чтобы нѣмецъ, не разучиваясь своему языку (которому мы и сами учимся) и не измѣняя своей вѣрѣ, — тѣмъ не менѣе звалъ себя прежде всего русскимъ и дорожилъ этимъ званіемъ».
Мы подчеркнули слова, на которыя желали бы обратить вниманіе читателей. Очевидно, прежде всего, что епископъ Вальтеръ желаетъ полнаго германизированія чужихъ элементовъ; онъ желаетъ, чтобы вполнѣ господствовали въ Лифляндіи протестантская вѣра} нѣмецкій языкъ, нѣмецкое образованіе, нѣмецкій Русскому же позволительно желать только, чтобы нѣмецъ звалъ себя русскимъ, не разучиваясь своему языку и не измѣняя своей вѣрѣ. Оговорка не маловажная; прибавлена даже весьма важная причина, по которой нѣмцы не должны разучиваться своему языку; этотъ языкъ слѣдуетъ твердо помнить; ибо мы сами, русскіе, желали бы всѣ ему научиться.
Намъ кажется, что въ этомъ случаѣ «Московскія Вѣдомости» впали въ явную непослѣдовательность; они не пошли до конца за епископомъ Вальтеромъ и очень дурно сдѣлали; мы, русскіе, имѣемъ полное право быть столь же послѣдовательны въ своихъ желаніяхъ, какъ и лпфляндскіе нѣмцы. Мы можемъ прямо и открыто желать, чтобы нѣмцы, живущіе, дѣйствующіе и служащіе среди насъ, разучились своему языку, приняли православную вѣру, словомъ вполнѣ обрусѣли, вполнѣ слились съ русскими людьми. Въ этихъ желаніяхъ нѣтъ ничего преступнаго и ненормальнаго; напротивъ, это правильныя желанія, цѣль которыхъ истинное благо. Отъ исполненія ихъ можно ждать только добра; отъ неисполненія ихъ происходитъ если не зло, то отсутствіе того добра, которое они имѣютъ въ виду.
Примѣры и доказательства у каждаго на глазахъ. Сколько намъ извѣстно, никогда не было принимаемо никакихъ принудительныхъ мѣръ къ тому, чтобы обрусить нѣмцевъ; между тѣмъ, извѣстно, что нѣмцы русѣютъ и русѣли во множествѣ. Что же выходило и выходитъ изъ этого? Ничего, кромѣ хорошаго. Обрусѣвшіе нѣмцы становятся прекрасными членами русскаго общества, искренно любятъ Россію и русское, однимъ словомъ, становятся живыми членами организма, который мы составляемъ.
Совершенно другое положеніе нѣмца, сохраняющаго среди русскихъ свою національность. Ему пусто и холодно кругомъ; отсутствіе живыхъ, теплыхъ связей съ окружающими людьми даетъ себя чувствовать и отзывается въ тысячѣ ежедневныхъ случайностей. Пожелать такому нѣмцу обрусѣть, значитъ пожелать ему дѣйствительно добра.
Мы не говоримъ о тѣхъ непріязненныхъ столкновеніяхъ въ мысляхъ, желаніяхъ и дѣйствіяхъ, которыя возникаютъ изъ различія національностей; положимъ, что эти столкновенія можно устранить, смягчить и ограничить самыми узкими предѣлами; но если гдѣ нѣтъ вражды, если гдѣ господствуетъ полная, терпимость, тамъ все-таки еще нѣтъ любви. Терпимость — понятіе отрицательное; она устраняетъ зло, она разрушаетъ тѣ препятствія, которыя могутъ быть встрѣчены добромъ, но самаго добра она все-таки не даетъ и не содержитъ. Общество, составленное-изъ самыхъ разнородныхъ людей, изъ краснокожихъ и бѣлыхъ, изъ китайцевъ и европейцевъ, изъ мусульманъ и христіанъ и т. д., можетъ, при помощи терпимости, жить мирно, безъ взаимной вражды членовъ; но будетъ ли это не только наилучшее, но даже просто хорошее общество? Развѣ для общества ничего больше и не нужно желать, кромѣ отсутствія вражды? Всякій согласится, что общество тѣмъ лучше, чѣмъ крѣпче въ немъ внутреннее единство, чѣмъ тѣснѣе духовная связь членовъ, чѣмъ больше любовнаго соединенія между ними.
Слѣдовательно, этого и нужно желать каждому обществу.
Между желаніемъ и требованіемъ нужно полагать строгое различіе. Я, конечно, не могу требовать отъ каждаго человѣка, чтобы онъ былъ уменъ и красивъ; во всѣхъ, даже самыхъ неумныхъ и некрасивыхъ людяхъ, я долженъ одинаково уважать человѣческое достоинство; но желать, чтобы люди были умны и красивы я, конечно, имѣю полное право и было бы даже дурно и странно, если бы я этого не желалъ.
По этому случаю, намъ приходитъ на мысль другое предложеніе «Московскихъ Вѣдомостей», которымъ они довольно долго занимались въ прошломъ году. Именно, онѣ нѣсколько разъ предлагали завести насъ русскихъ католиковъ, т. е. или такихъ католиковъ, которые принадлежали бы къ русскимъ по происхожденію, или же людей другаго племени, но которые бы исповѣдывали католицизмъ и обучали бы католицизму по русски, на русскомъ языкѣ.
Русскіе католики намъ кажутся идеею еще болѣе странною, чѣмъ русскіе нѣмцы. Зачѣмъ они? Если нѣтъ, то тѣмъ лучше. Если католицизмъ никогда не былъ исповѣдываемъ или преподаваемъ на русскомъ языкѣ, то можно только порадоваться отсутствію такого явленія. Терпѣть такое явленіе, если бы оно существовало, конечно, было бы доли но, но желать или нарочно вызывать его никакъ не слѣдуетъ. Напротивъ, мы должны искренно желать, чтобы всѣ, кто говоритъ по русски, исповѣдывали бы и русскую, православную вѣру.
Нѣмцы сердятся.
правитьМы были правы: если нѣмецъ, оставаясь нѣмцемъ, живетъ среди русскихъ, то можетъ встрѣтиться не мало случаевъ для несогласія и разлада. Статья «Моск. Вѣд.», трактующая о рѣчи епископа Вальтера, мнѣ, русскому человѣку, показалась слишкомъ скромною и умѣренною; между тѣмъ, таже самая статья вовсе не такъ подѣйствовала на московскаго пастора Ал. Фермана; онъ нашелъ ее слишкомъ рѣзкою и неумѣренною. Г. Ферманъ писалъ по этому случаю въ «Моск. Вѣд.» письмо, которое и напечатано въ № 109. Онъ заявляетъ, что статья о епископѣ Вальтерѣ очень не понравилась ему, г. Ферману, и, вѣроятно, прибавляетъ онъ, и очень многимъ читателямъ "Моск. Вѣд.* (слѣдуетъ предполагать — нѣмцамъ). «Въ этой статьѣ», — пишетъ онъ, — "есть что-то оскорбительное для моего чувства.
«Вамъ кажется позволительнымъ желать», — говоритъ онъ далѣе, — «чтобы нѣмецъ и въ Лифляндіи, не разучиваясь своему языку и не измѣняя своей вѣрѣ, тѣмъ не менѣе звалъ себя прежде всего русскимъ и дорожилъ этимъ званіемъ. Намъ же (т. е. нѣмцамъ?) кажется это и непозволительнымъ, и несбыточнымъ; мы себѣ такихъ нѣмцевъ вообразить не въ состояніи; никто въ Лифляндіи, учившійся у матери по нѣмецки, не назоветъ себя прежде всего русскимъ; а обрусѣвшихъ нѣмцевъ, слывущихъ нѣмцами только потому, что они протестанты, мы безъ зависти предоставляемъ русской народности какъ дешевую побѣду, какія есть у всякаго народа въ силу закона болѣе физическаго, нежели нравственнаго».
Слова эти насчетъ обрусѣвшихъ нѣмцевъ пріобрѣтаютъ особенную ядовитость, если ихъ сопоставить съ тѣмъ, что тутъ же говорится объ онѣмеченіи. "Германизировать латышей и эстовъ "говоритъ г. Ферманъ, — «мы считаемъ долгомъ гуманности и христіанской любви». «Сотни и тысячи латышей и эстовъ», — продолжаетъ онъ, — «гордятся именемъ нѣмцевъ на родинѣ, какъ и во всей Россіи, потому только, что они говорятъ по нѣмецки и опередили своихъ соплеменниковъ относительно образованія; они знаютъ, что перемѣною національности они стали на высшую ступень противъ прежней».
Въ этихъ замѣчаніяхъ очень много самоувѣренности, во тѣмъ менѣе основательности. Г. Ферманъ очень доволенъ тѣмъ, что нѣмцы въ Лифляндіи остаются нѣмцами. «Никто въ Лифляндіи, учившійся у матери по нѣмецки», — говоритъ онъ, — «не назоветъ себя прежде всего русскимъ». Признаемся, мы не видимъ здѣсь ничего удивительнаго, ничего такого, о чемъ бы можно говорить съ гордостію. Можно сказать, что это происходитъ въ силу закона болѣе физическаго, чѣмъ нравственнаго. Ребенокъ, физически произошедшій отъ матери нѣмки, физически питаемой нѣмкою, получаетъ отъ нея вмѣстѣ съ этою физическою пищею — нѣмецкій языкъ и нѣмецкія понятія и потомъ считаетъ себя нѣмцемъ. Дѣло самое простое, происходящее у японцевъ точно также какъ у нѣмцевъ…
Между тѣмъ г. Ферманъ сопоставляетъ этихъ вѣрныхъ сыновъ Лифляндіи съ тѣми, которые обрусѣли и могутъ быть причислены къ русской народности. Объ нихъ онъ отзывается презрительно. Онъ говоритъ, что эти новые русскіе намъ дешево достались. Ужъ не думаетъ ли онъ, что лифляндкамъ очень дорого достаются ихъ дѣти, что онѣ достаются имъ гораздо дороже, чѣмъ Россіи достались Остзейскія провинціи? Г. Пасторъ увѣряетъ, что онъ безъ зависти уступаетъ русской народности обрусѣвшихъ нѣмцевъ. Конечно, прекрасная черта не завидовать тамъ, гдѣ есть хотя бы поводъ, хотя бы неосновательная причина въ зависти! Что касается до насъ, то намъ отъ зависти даже вовсе не нужно оберегаться. Можетъ ли быть что нибудь завиднаго для насъ въ томъ, что отъ нѣмокъ рождаются нѣмцы, а не русскіе, и что у нѣмки-матери онѣ учатся говорить по нѣмецки, а не по русски?
Напротивъ, въ обрусѣвшихъ нѣмцахъ мы имѣемъ все право видѣть предметъ гордости. Вотъ какъ объ этомъ выразились «Моск. Вѣд.» въ передовой статьѣ (того же номера):
«Наша исторія гордится многими дорогими для насъ именами, — русскими, не смотря на свой нѣмецкій звукъ. Вездѣ, на всѣхъ поприщахъ дѣятельности въ вашемъ великомъ отечествѣ, встрѣчаемъ мы этихъ людей, которыхъ бросаютъ вамъ съ презрѣніемъ, какъ дешевое пріобрѣтеніе. Мы дорожимъ этимъ пріобрѣтеніемъ и видимъ въ нихъ истинно-русскихъ людей и истинно-честныхъ людей, служащихъ русской землѣ въ качествѣ ея дѣтей, а не наемниковъ или искателей приключеній».
Въ самомъ дѣлѣ, между нѣмецкими именами есть много именъ, произносимыхъ съ искреннимъ уваженіемъ. Мы идемъ далѣе, мы даже думаемъ, что у насъ, въ Россіи, нѣмцы обращающіеся въ русскихъ, становятся, вообще говоря, гораздо сильнѣе, плодотворнѣе, выше, чѣмъ нѣмцы, остающіеся нѣмцами. Такова сила живой связи съ окружающею средою. Нѣмецъ, живущій среди русскихъ и нерѣшающійся отказаться отъ своей національности, колеблется между однимъ и другимъ складомъ мыслей, между одною и другою литературою; окружающая жизнь больше, или меньше отрываетъ его отъ твердаго сліянія съ его національнымъ духомъ, и если онъ, не смотря на то, остается нѣмцемъ, то обыкновенно очень плохимъ нѣмцемъ. Стоитъ ему обрусѣть и колебаніе прекращается, и всѣ душевныя силы раскрываются, получивъ твердую точку опоры въ окружающей жизни.
Что касается до латышей и эстовъ, то приведемъ здѣсь сужденіе «Моск. Вѣд.».
«Лифляндія, равно какъ и весь Балтійскій край, не можетъ назваться краемъ нѣмецкимъ, потому что все нѣмецкое заключается тамъ въ рыцарствѣ и въ городскихъ сословіяхъ. О нѣмецкой народности въ этомъ краѣ не можетъ и не ложно быть и рѣчи. Къ немъ живетъ большее или меньшее количество людей, говорящихъ преимущественно на нѣмецкомъ языкѣ, исповѣдывающихъ протестантскую вѣру, и вотъ всѣ отношенія его въ нѣмецкой народности».
«Что касается первоначальныхъ или народныхъ школъ, то для латышей, пусть онѣ будутъ латышскія, для эстовъ — финскія. Такъ вообще заведено у насъ, таковъ вообще нашъ обычай. Мы не насиловали и не сманивали ни одно изъ множества народныхъ племенъ, живущихъ въ нашемъ отечествѣ. Не всѣ латыши и эсты становятся людьми либеральныхъ профессій: масса остается въ низменной долѣ. Мы оставляемъ же за финнами ихъ языкъ въ Финляндіи и даже даемъ ему политическую полноправность, которою финны дорожатъ; за что же мы будемъ отказывать въ финской грамотности финнамъ въ Лифляндіи? Наконецъ, можно-ли серіозно думать, чтобы мы, изобрѣтая грамоту для дикихъ инородцевъ Сибири и переводя на ихъ грубыя нарѣчія Священное Писаніе, измѣнили этому нашему обычаю въ Лифляндіи въ пользу германской народности, и чтобы мы допустили другихъ дѣлать то, чего не дѣлаемъ сами надъ другими? А между тѣмъ (вотъ къ какому презрительному мнѣнію о себѣ мы подали поводъ!) отъ насъ еще ожидаютъ, чтобы мы лифляндскихъ инородцевъ, обратившихся въ православіе и не умѣющихъ по нѣмецки, германизировали посредствомъ православной литургіи, переведенной на нѣмецкій языкъ. Православная литургія — орудіе германизаціи!»
Вотъ рѣшеніе, съ которымъ невозможно не согласиться, которое основано въ самомъ дѣлѣ на русской точкѣ зрѣнія, очевидно, вовсе не согласной съ точкой зрѣнія нѣмецкой. Приведемъ еще нѣкоторыя соображенія «Моск. Вѣд.», къ которымъ ихъ привела самая сила вещей, и которыя мы встрѣтили, хотя и неожиданно, но съ радостью. Дѣло идетъ объ латышахъ и эстахъ.
«Если школа и образованіе должны выводить этихъ людей изъ тѣсной доли скуднаго племеннаго образованія и пріобщать ихъ къ какой либо великой исторической народности, то всего естественнѣе желать, чтобы они пріобщались къ народности русской. Мы не хотимъ вступать въ споръ объ относительныхъ достоинствахъ нѣмецкой и русской народности; мы безспорно соглашаемся, что культура нѣмецкая несравненно богаче русской, и что нѣмецкій языкъ открываетъ для ума гораздо болѣе широкіе горизонты, чѣмъ русскій. Мы знаемъ также, что есть люди, которые и о русской народности имѣютъ мнѣніе не болѣе выгодное, чѣмъ о народности латышей и эстовъ, и которые были бы готовы, по долгу гуманности, германизировать и насъ, еслибы это было возможно. Но намъ позволительно имѣть объ этомъ предметѣ иное мнѣніе; намъ позволительно думать, что русская народность имѣетъ свои великія судьбы, имѣетъ свое всемірное назначеніе; намъ позволительно имѣть вѣру въ свою народность».
Не только позволительно, а должно и необходимо. Что хорошо, то хорошо. А давно ли «Русскій Вѣстникъ» знать ничего не хотѣлъ о русской народности и смѣялся надъ толками о ней? Давно ли онъ издѣвался, какъ надъ сумасбродами, надъ тѣми, кто говорилъ о великихъ судьбахъ русской земли въ будущемъ? Давно ли онъ приводилъ противъ нихъ знаменитый аргументъ: будущее потому и будущее, что его въ наличности не имѣется?
Но не будемъ вспоминать стараго, хотя бы оно было даже и очень недавно. Порадуемся лучше тому, что оно, какъ видно, уже отжило свой вѣкъ и исчезаетъ съ каждымъ днемъ.