К. К. Арсеньевъ.
правитьСвобода совѣсти и вѣротерпимость
правитьЗАКОНЪ 3-го МАЯ 1883 года.
правитьЭпоха великихъ реформъ Императора Александра ІІ-го принесла съ собою постановку, но не разрѣшеніе вопроса о раскольникахъ. Въ 1864 г. были Высочайше одобрены предположенія особаго комитета о разныхъ облегчительныхъ мѣрахъ по отношенію къ раскольникамъ, но осуществлена была изъ нихъ, десять лѣтъ спустя, только одна: 19-го апрѣля 1874-го года состоялся законъ о метрической записи браковъ, рожденія и смерти раскольниковъ. Когда, въ 1880 г., возобновилось, на короткое время, преобразовательное движеніе, сенаторамъ, командированнымъ, по мысли графа Лорисъ-Меликова, въ разныя губерніи, поручено было, между прочимъ, привести въ ясность положеніе раскола и раскольниковъ. Особенный интересъ представляли въ этомъ отношеніи губерніи Саратовская и Самарская, въ которыхъ представлены почти всѣ раскольническіе толки и секты. Свѣдѣнія, собранныя здѣсь во время ревизіи, касались какъ способовъ борьбы противъ раскола, такъ и результатовъ примѣненія закона 19-го апрѣля 1874 г. Оказалось, что уголовныхъ дѣлъ противъ раскольниковъ было возбуждено сравнительно немного; такъ напримѣръ, въ округѣ Саратовскаго окружнаго суда, за послѣднія пять лѣтъ передъ ревизіей, дѣлъ объ устройствѣ раскольническихъ моленныхъ производилось четырнадцать, а обвинительный приговоръ состоялся только одинъ. Объясняется это тѣмъ, что зданія, въ которыхъ раскольники собирались для молитвы, были, большею частью, весьма невелики и не носили никакихъ видимыхъ признаковъ своего назначенія. Въ городѣ Вольскѣ, напримѣръ, молельня имѣла видъ сарая, входъ въ который былъ со второго двора; вышина сарая была зу2 аршина, ширина б74 аршинъ. Объясненіе хозяина сарая, что зимою онъ служитъ помѣщеніемъ для пчелъ и что богослуженіе въ немъ совершается изрѣдка, причемъ приносится священникомъ походный иконостасъ, подтвердилось свидѣтельскими показаніями. Въ селѣ Самодуровкѣ, Хвалынскаго уѣзда, молельня въ домѣ Голодовкина имѣла, по словамъ акта осмотра, видъ обыкновеннаго дома. Въ селѣ Чернавкѣ, Вольскаго уѣзда, молельня была устроена на заднемъ дворѣ и часть ея была занята жилымъ помѣщеніемъ; раскольники, по словамъ мѣстнаго священника, сходились туда для молитвы тайкомъ, задними ходами. Въ селѣ Безсучномъ Сарбулакѣ, Саратовскаго уѣзда, молельня помѣщалась въ задней сторонѣ сада, въ зданіи, которое, по удостовѣренію акта осмотра, вполнѣ походило на обыкновенную избу. Тоже самое установлено окружнымъ судомъ относительно молельни, устроенной въ селѣ Кряжимѣ, Вольскаго уѣзда. Ничѣмъ, впрочемъ, не отличалась отъ этого типа и та молельня — въ селѣ Адоевщинѣ, Хвалынскаго уѣзда, — открытіе которой послужило поводомъ къ обвинительному приговору: она была устроена на заднемъ дворѣ, въ зданіи, сколоченномъ изъ досокъ и покрытомъ соломою, совершенно незамѣтномъ для проходящихъ, длиною въ 8 1/4 и шириною въ 4 1/2 арш. Преслѣдованія за устройство моленныхъ носили, въ сущности, случайный характеръ. Моленныя, въ смыслѣ помѣщеній, приспособленныхъ для общественной молитвы, существовали почти вездѣ, гдѣ было раскольническое населеніе. Въ большихъ городахъ и нѣкоторыхъ большихъ селахъ каждое согласіе имѣло свою моленную, а иногда (напр. поморское согласіе въ Саратовѣ) — и нѣсколько моленныхъ. Вывали случаи запечатанія моленныхъ безъ судебной власти, вслѣдствіе распоряженія консисторіи. Крестьянинъ с. Саполги, Петровскаго уѣзда, Сергѣй Казимировъ, въ жалобѣ на имя Саратовскаго губернатора объяснилъ, что выстроенная имъ во дворѣ вторая изба, куда иногда сходились его родственники для чтенія евангелія и бесѣдъ Св. Іоанна Златоуста, запечатана приставомъ 1-го стана на томъ основаніи, что она принадлежитъ, будто бы, не ему, Казимирову, а цѣлому обществу поморцевъ. По справкѣ оказалось, что приставъ поступилъ такимъ образомъ по предписанію полицейскаго управленія, которое дѣйствовало, въ свою очередь, на основаніи сообщенія консисторіи. Консисторія увѣдомила губернатора, что дѣло о сборищахъ у крестьянина Казимирова ею производствомъ прекращено, такъ какъ молельня, согласно просьбѣ консисторіи, опечатана, а отобранныя у Казимирова книги переданы въ совѣтъ Саратовскаго братства Св. Креста для храненія въ его библіотекѣ. Въ другомъ случаѣ сотскій села Мѣловаго, Камышинскаго уѣзда, сообщилъ причту этого села, 1-го апрѣля 1879 г., объ открытомъ имъ сборищѣ раскольниковъ. Дьяконъ и псаломщикъ отправились, вмѣстѣ съ сотскимъ, въ указанный послѣднимъ домъ, произвели тамъ обыскъ и найденныя книги послали, черезъ становаго пристава, въ консисторію, которая въ свою очередь препроводила ихъ въ совѣтъ братства Св. Креста, для опредѣленія, принадлежатъ ли онѣ къ числу дозволенныхъ. Въ концѣ 1880-го года книги находились еще въ братствѣ Св. Креста.
Духовное начальство обращалось къ содѣйствію свѣтской власти еще по дѣламъ о такъ называемомъ купножительствѣ, т. е. о сожитіи, безъ вѣнчанія по православному обряду, лицъ, числящихся православными, о не-крещеніи такими лицами своихъ дѣтей по обряду православной церкви и о погребеніи ими умершихъ родственниковъ также безъ соблюденія установленныхъ церковью правилъ. Въ дѣлахъ перваго рода консисторія, независимо отъ пастырскаго увѣщанія, предписывала полиціи развести незаконно сошедшихся на купножительство и водворить женщинъ обратно къ ихъ родителямъ. Полиція иногда брала подписки о прекращеніи купножительства, иногда доносила консисторіи о дѣйствительномъ разлученіи купножившихъ. Въ дѣлахъ второго рода консисторія предписывала полиціи побудить отца къ представленію ребенка въ церковь для совершенія надъ нимъ таинства крещенія. Въ этихъ случаяхъ, при отказѣ отца исполнить требованіе, дѣло препровождалось полиціею къ судебной власти, которою эти дѣла прекращались по ст. 309 уст. угол. судопр., за отсутствіемъ основанія къ производству слѣдствія. По дѣламъ о погребеніи умершихъ безъ соблюденія обрядовъ православной церкви дознанія, произведенныя полиціею вслѣдствіе сообщеній консисторіи, препровождались къ мировымъ судьямъ для постановленія приговора по ст. 107 уст. о наказ., налаг. миров. суд., предусматривающей погребеніе мертвыхъ не въ установленныхъ для того мѣстахъ или безъ соблюденія установленныхъ правилъ. Число такихъ дѣлъ въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ достигало весьма значительной цифры; такъ напримѣръ, приставъ 2-го стана Хвалынскаго уѣзда произвелъ, въ декабрѣ 1880 года, дознаніе о всѣхъ случаяхъ самовольнаго погребенія, бывшихъ въ Покурлеевскомъ приходѣ въ 1878 и 1879 гг., и привлекъ къ этому дознанію сто двадцать три лица. Мировые судьи иногда не постановляли по дѣламъ этого рода обвинительныхъ приговоровъ, такъ какъ погребеніе раскольниками умершихъ родственниковъ своихъ не въ установленныхъ мѣстахъ зависѣло отъ отсутствія особаго для раскольниковъ кладбища или отъ недостаточности того, которое было отведено имъ нѣсколько десятковъ лѣтъ тому назадъ.
Въ 1877 г. раскольниками города Вольска было возбуждено ходатайство объ устройствѣ богадѣльни въ зданіи, служившемъ прежде раскольническою моленною. Ходатайство это было отклонено министерствомъ внутреннихъ дѣлъ, на томъ основаніи, что исправленіе стараго раскольническаго зданія воспрещено уставомъ о предупрежденіи и пресѣченіи преступленій, а приспособленіе его подъ богадѣльню не вызывается настоятельной нуждою. Въ 1879 г. Саратовская городская дума разрѣшила двумъ купцамъ, принадлежащимъ къ бѣглопоповской сектѣ, расширить устроенную ими раньше богадѣльню. По донесенію о томъ миссіонера братства Св. Креста консисторія обратилась къ губернатору съ просьбою остановить исполненіе постановленія городской думы и снестись предварительно съ консисторіей. Губернаторъ на это отвѣтилъ, что въ настоящемъ случаѣ не устраивается новая богадѣльня, а поправляется уже существующая, пришедшая въ ветхость, и что на принятіе пожертвованія воспослѣдовало Высочайшее соизволеніе.
Живя, въ большинствѣ случаевъ, не отдѣльными селеніями, а рядомъ съ православными, саратовскіе раскольники, говоря вообще, не избѣгали сближенія съ ними. Раскольники начинали посылать" дѣтей своихъ въ учебныя заведенія, посѣщаемыя дѣтьми православныхъ родителей. Въ начальныхъ школахъ тѣхъ городовъ, селъ и деревень, гдѣ населеніе состоитъ изъ православныхъ и раскольниковъ, почти всегда можно было найти раскольническихъ дѣтей, и притомъ различныхъ сектъ и толковъ. Въ Саратовскихъ начальныхъ городскихъ училищахъ обучались, напр., дѣти поморцевъ, бѣглопоповцевъ, пріемлющихъ австрійское священство, молоканъ-субботниковъ, молоканъ-воскресниковъ. Число поморцевъ, посѣщавшихъ эти училища, доходило до двадцати пяти, не смотря на то, что въ Саратовѣ существовало особое старообрядческое училище, основанное богатыми раскольниками поморской секты. Въ Хвалынскомъ городскомъ начальномъ женскомъ училищѣ училось до сорока дочерей раскольниковъ, Въ Хвалынскомъ уѣздѣ были земскія школы, въ которыхъ преобладалъ раскольничій элементъ (напримѣръ школа въ селѣ Покурлеѣ). Дѣти раскольниковъ часто учились закону Божію наравнѣ съ дѣтьми православныхъ родителей, у православныхъ священниковъ. По отзыву учителей и учительницъ Саратовскихъ городскихъ начальныхъ школъ, нѣкоторые родители изъ числа раскольниковъ не только позволяли своимъ дѣтямъ учиться закону Божію у православныхъ священниковъ, но и требовали отъ нихъ такого ученія, говоря: «если чему-нибудь васъ научатъ не по нашему, мы переучимъ». Иногда дѣти раскольниковъ обучались молитвамъ съ тѣми видоизмѣненіями, которыя допускаются раскольниками (напримѣръ, въ молитвѣ Божіей Матери слово «Благодатная» замѣняется словомъ «Обрадованная»; въ символѣ вѣры, въ восьмомъ членѣ, прибавляется слово: «истиннаго»), иногда — изучали ихъ по тексту, принятому православною церковью. И тамъ, впрочемъ, гдѣ молитвы изучались по раскольническому тексту, дѣти привыкали иногда къ концу ученія читать ихъ по православному тексту. Въ пѣніи и чтеніи молитвъ передъ началомъ ученья и по окончаніи его иныя дѣти изъ числа раскольниковъ участвовали, иныя не участвовали. Иногда дѣти раскольниковъ держали себя въ сторонѣ отъ другихъ, но это было скорѣе исключеніемъ, чѣмъ общимъ правиломъ. Пѣніе свѣтскихъ пѣсенъ и недостаточное, будто бы, сосредоточеніе школьныхъ занятій на чтеніи по церковнымъ книгамъ удерживало иногда раскольниковъ отъ посылки своихъ дѣтей въ общія начальныя училища; но съ теченіемъ времени они все больше и больше освобождались отъ всякаго предубѣжденія противъ этихъ училищъ, даже въ тѣхъ селахъ, гдѣ расколъ имѣлъ преобладающее значеніе (напримѣръ въ с. Черкасскомъ, Вольскаго уѣзда). Раскольники отдавали своихъ дѣтей не въ одни только начальныя училища; въ Саратовскомъ трехклассномъ городскомъ училищѣ былъ одинъ раскольникъ, въ Вольскомъ двухклассномъ городскомъ училищѣ — четыре, въ Саратовскомъ реальномъ училищѣ — семь, въ Вольскомъ реальномъ училищѣ — одинъ, въ Самарскомъ реальномъ училищѣ — одиннадцать, въ Вольской классической прогимназіи — четыре, въ Вольской женской прогимназіи — одна, въ Самарской мужской гимназіи — три. Раскольники, посѣщавшіе въ Самарѣ реальное училище и мужскую гимназію, ходили на уроки закона Божія. Пѣнію и танцамъ раскольники въ Саратовскомъ реальномъ училищѣ обучались, въ Самарской мужской гимназіи — не обучались; въ Самарскомъ реальномъ училищѣ они пѣли вмѣстѣ съ другими.
Сближеніе между раскольниками и православными проявлялось и въ другихъ формахъ. Тамъ, гдѣ не было давленія на раскольниковъ ни со стороны полиціи, ни со стороны духовенства, они соглашались иногда добровольно раздѣлить съ православными заботу о содержаніи православнаго духовенства и православнаго храма. Такъ напримѣръ, въ с. Поселкѣ, Хвалынскаго уѣзда, раскольники и православные одинаково участвовали въ платежѣ священнику, добровольно, безъ всякаго оффиціальнаго акта, опредѣленной суммы; въ с. Акатной Мазѣ, того же уѣзда, раскольники несли вмѣстѣ съ православными расходъ по постройкѣ и починкѣ церкви и часовни. На оборотъ, тамъ, гдѣ пособіе духовенству или церкви принимало понудительный характеръ, раскольники отказывались отъ участія въ немъ. Въ особенности склоннымъ къ сближенію съ православными оказывалось молодое поколѣніе раскольниковъ, не въ томъ смыслѣ, чтобы оно готово было присоединиться къ православію, а въ томъ, что оно не такъ упорно держалось за обычаи старины и не придавало имъ господствующаго значенія въ обыденной жизни. Вообще говоря, вездѣ, гдѣ мѣстное духовенство относилось къ раскольникамъ мягко, кротко, безъ притѣсненій, расколъ становился менѣе упорнымъ, менѣе враждебнымъ православію.
Свѣдѣнія о числѣ записей, сдѣланныхъ въ установленныя закономъ 19 апрѣля 1874 г. метрическія книги, показали, что законъ этотъ имѣетъ самое ограниченное примѣненіе и что случаи пользованія имъ становятся съ теченіемъ времени не чаще, а рѣже. Въ Саратовской губерніи всѣхъ записей въ метрическихъ книгахъ полицейскихъ управленій сдѣлано съ 1875 по 1879 годъ 750. По годамъ онѣ распредѣляются слѣдующимъ образомъ: въ 1875-мъ году ихъ было 257, въ 1876—242, въ 1877—100, въ 1878—95, въ 1879—56. Въ полицейскихъ управленіяхъ двухъ уѣздовъ — Камышинскаго и Аткарскаго — записей въ продолженіе пяти лѣтъ сдѣлано вовсе не было. Въ трехъ существующихъ въ Саратовской губерніи городскихъ полицейскихъ управленіяхъ — въ Саратовѣ, Вольскѣ и посадѣ Дубовкѣ, Царицынскаго уѣзда — сдѣлана 441 запись (въ Саратовскомъ — 234, въ Вольскомъ — 30, въ Дубовскомъ — 177), т. е. болѣе 7? общаго числа записей. На восемь уѣздныхъ полицейскихъ управленій приходится, затѣмъ, 309 записей. Что касается до книгъ, которыя ведутся волостными правленіями, то записи въ нихъ оказались сдѣланными, въ періодъ времени съ 1875 по 1879 годъ, только по тремъ уѣздамъ: Вольскому, Хралынскому и Балашовскому. Изъ числа 173 записей, сдѣланныхъ въ книгахъ волостныхъ правленій, къ 1875-му году относятся 50, къ 1876—56, къ 1877—49, къ 1878—11, къ 1879—7. Въ Самарской губерніи всѣхъ записей въ метрическихъ книгахъ полицейскихъ управленій сдѣлано съ 1875 по 1879 годъ 259: въ 1875-мъ году — 82, въ 1876—58, въ 1877—62, въ 1878—36, въ 1879—21. Въ книгахъ волостныхъ правленій съ 1875 по 1880 годъ сдѣлано 312 записей. Чтобы оцѣнить значеніе этихъ цифръ, достаточно замѣтить, что въ Саратовской губерніи одно рожденіе вообще, по свѣдѣніямъ за 1878 г., приходилось на 19 жителей; отписныхъ раскольниковъ, т. е. такихъ, которые большею частью подходятъ подъ дѣйствіе закона 19 апрѣля, въ томъ же 1878 г. числилось въ Саратовской губерніи около 43 тысячъ. Изъ сравненія этихъ чиселъ слѣдуетъ, что въ продолженіе пяти лѣтъ у этихъ раскольниковъ должно было родиться около одиннадцати тысячъ дѣтей, а между тѣмъ въ метрическихъ книгахъ записано только 237 рожденій. Правда, не всѣ раскольническія секты допускаютъ и, слѣдовательно, заботятся объ узаконеніи дѣтей; но бракъ особенною многочисленностью отличаются въ Саратовской ^губерніи именно секты, пріемлющія бракъ — австрійцы, бѣглопоповцы, поморцы. Между рожденіями, записанными въ раскольническія книги, были, притомъ, такія, которыя воспослѣдовали до 1875 года. Къ числу уѣздовъ Саратовской губерніи, гдѣ за пять лѣтъ не сдѣлано было въ метрическихъ книгахъ ни одной записи или сдѣлана только одна, принадлежатъ уѣзды Петровскій, Сердобскій, Кузнецкій и Аткарскій, въ которыхъ даже по оффиціальнымъ свѣдѣніямъ числится отъ 1100 до 4400 раскольниковъ.
Для опредѣленія причинъ, по которымъ законъ 19 апрѣля 1874 г. явился съ самаго начала почти мертвой буквой и съ каждымъ годомъ становился ею все больше и больше, при ревизіи имѣлись въ виду съ одной стороны заявленія самихъ раскольниковъ, съ другой, — отзывы должностныхъ лицъ, которымъ было поручено примѣненіе закона. Между тѣми и другими оказалось весьма много общаго. И тамъ, и тутъ шла рѣчь о неудобствахъ, съ которыми сопряжены поѣздки въ городъ для записи браковъ, о затрудненіяхъ въ пріисканіи большого числа поручителей, о нежеланіи раскольниковъ называть себя этимъ именемъ или говорить о принадлежности своей къ расколу, о непримѣнимости закона ко всѣмъ тѣмъ, которые, издавна принадлежа къ расколу, крещены по обряду православной церкви или вообще по той или другой причинѣ числятся православными. Въ отзывахъ полицейскихъ управленій указывалось, сверхъ того, на противодѣйствіе новому закону со стороны расколоучителей, на опасеніе раскольниковъ, что записавшихся будутъ понуждать къ обращенію въ православіе, на боязнь неудовольствія со стороны единовѣрцевъ; въ заявленіяхъ раскольниковъ упоминалось о нежеланіи ихъ имѣть дѣло съ полиціей и объ оскорбительности формъ подписки, ставящихъ расколъ какъ бы ниже всѣхъ иновѣрныхъ и даже нехристіанскихъ исповѣданій.
Главнымъ предметомъ ходатайствъ, заявленныхъ во время ревизіи раскольниками Саратовской и Самарской губерній, служило, — кромѣ устраненія причинъ, препятствующихъ пользованію закономъ 19 апрѣля 1874 года, — дарованіе закономъ обезпеченнаго права имѣть молитвенные дома и отправлять въ нихъ богослуженіе. Къ полному уравненію раскола съ инославными исповѣданіями просители, повидимому, вовсе не стремились; они не ходатайствовали о разрѣшеніи строить такія молитвенныя зданія, которыя носили бы на себѣ явные признаки своего назначенія. Многіе изъ нихъ прямо заявляли, что вовсе не претендуютъ на гласность, пышность и торжественность богослужебныхъ церемоній, а желали бы только получить право собираться для общей молитвы.
Вслѣдъ за окончаніемъ сенаторскихъ ревизій 1880—1881 гг. и представленіемъ ревизіонныхъ отчетовъ, вопросъ о льготахъ, которыя могутъ быть дарованы раскольникамъ, былъ поставленъ на очередь въ законодательныхъ сферахъ. Тогда же намъ пришлось въ первый разъ коснуться его въ «Вѣстникѣ Европы». Говоря, въ апрѣлѣ 1883 г., объ ожидаемой перемѣнѣ къ лучшему въ положеніи раскольниковъ, мы выразили желаніе, чтобы она коснулась, между прочимъ, и закона 19 апрѣля 1874 года. Девятилѣтній періодъ времени, истекшій со времени изданія этого закона, казался намъ достаточнымъ для того, чтобы можно было судить о цѣлесообразности или нецѣлесообразности, практичности или непрактичности его постановленій. Необходимо — говорили мы — привести въ ясность, широко ли пользуются раскольники дарованною имъ льготой, соотвѣтствуетъ ли число браковъ и рожденій, записанныхъ въ полицейскія метрики, числу оффиціально признанныхъ раскольниковъ. Въ случаѣ отрицательнаго результата, необходимо опредѣлить, что именно мѣшаетъ раскольникамъ прибѣгать къ открытому для нихъ пути узаконенія браковъ и рожденій. Законъ 19 апрѣля былъ вызванъ не только снисхожденіемъ къ раскольникамъ, но и государственными соображеніями, требующими упорядоченія семейнаго быта, твердости и опредѣленности семейныхъ отношеній. Если цѣль, съ которою онъ былъ изданъ, не достигается почти вовсе, то это свидѣтельствуетъ объ ошибкѣ въ выборѣ средствъ — ошибкѣ, исправленіе которой и возможно, и необходимо. Главнымъ препятствіемъ къ широкому примѣненію на практикѣ закона 19 апрѣля служитъ распространеніе его исключительно на тѣхъ, кто съ самаго рожденія считался состоящимъ въ расколѣ. Внѣ дѣйствія закона остаются, вслѣдствіе этого, не только всѣ перешедшіе въ расколъ, хотя бы и весьма давно, но и многіе воспитанные въ немъ съ дѣтства, если они, по той или другой причинѣ, были показаны православными въ церковныхъ книгахъ. Этого мало: при той солидарности, которая существуетъ, вообще говоря, между раскольниками одной и той же секты, лица, подходящія подъ дѣйствіе закона 19 апрѣля, могутъ считать себя нравственно не въ правѣ пользоваться льготой, не принадлежащей ихъ единовѣрцамъ. Общимъ правиломъ, а не исключеніемъ, записка браковъ и рожденій въ метрическія книги, установленныя закономъ 1874 г., сдѣлается, по всей вѣроятности, только тогда, когда она станетъ доступной для всѣхъ раскольниковъ, независимо отъ времени принадлежности ихъ къ расколу… Свобода богослуженія имѣетъ для раскольниковъ, можетъ быть, еще большую важность, чѣмъ возможность доказывать, запиской въ метрическія книги, права по происхожденію и имуществу. Эта свобода должна быть основана исключительно на законѣ, а не на административномъ распоряженіи. Право, обусловленное предварительнымъ разрѣшеніемъ — разрѣшеніемъ, которое можетъ быть дано или не дано, по усмотрѣнію администраціи — вовсе, въ сущности, не можетъ быть разсматриваемо какъ право. Раскольническія моленныя существовали всегда — но существовали подъ Дамокловымъ мечемъ, подъ постоянной угрозой закрытія. Въ одномъ мѣстѣ эта угроза переходила въ совершившійся фактъ, — въ другомъ, при тѣхъ же обстоятельствахъ, оставалась только угрозой, поддерживая въ раскольникахъ сознаніе зависимости отъ случая, воспитывая въ нихъ недовѣріе къ закону и его исполнителямъ. Господству случая будетъ положенъ конецъ только тогда, когда условія устройства и открытія моленныхъ или вообще мѣстъ раскольническаго богослуженія будутъ опредѣлены положительнымъ закономъ. Достаточной санкціей этихъ условій можетъ служить судебное преслѣдованіе за каждое явное ихъ нарушеніе. Всего меньше соотвѣтствовалъ бы цѣли такой порядокъ, при которомъ разрѣшеніе просьбъ объ открытіи раскольническихъ моленныхъ было бы предоставлено соглашенію свѣтской власти съ духовнымъ вѣдомствомъ. Мнѣніе православнаго духовенства, привыкшаго бороться съ расколомъ преимущественно путемъ преслѣдованій и запрещеній, было бы почти всегда неблагопріятно для просителей. Въ случаѣ принятія его администраціей, право, дарованное раскольникамъ, являлось бы мертвой буквой; въ случаѣ непринятія — страдалъ бы нравственный авторитетъ православной церкви. Чѣмъ полнѣе, наоборотъ, будетъ освобожденіе православнаго духовенства отъ участія въ административно-полицейскихъ мѣрахъ, касающихся раскола, въ возбужденіи судебныхъ дѣлъ, направленныхъ противъ раскольниковъ, тѣмъ легче можетъ совершиться сближеніе послѣднихъ съ церковью, тѣмъ успѣшнѣе можетъ расти въ ширину и глубину мирная церковная пропаганда. Окончательный разрывъ съ традиціями, отъ которыхъ такъ много пострадали раскольники и такъ мало, въ послѣднемъ счетѣ, пріобрѣла православная церковь, можетъ совершиться только тогда, когда на мѣсто произвола будетъ поставлено во всемъ и вездѣ точное и вмѣстѣ съ тѣмъ широкое, гуманное постановленіе закона.
Законъ 3 мая 1883 г. далеко не оправдалъ возлагавшихся на него ожиданій; тѣмъ не менѣе, разбирая его въ іюльскомъ внутреннемъ обозрѣніи «Вѣстника Европы», мы не могли не признать за нимъ серьезнаго значенія. Весьма важно то, что. за раскольниками утверждено, въ принципѣ, право собираться для общественной молитвы не только въ частныхъ домахъ, но и въ особо предназначенныхъ для того зданіяхъ — моленныхъ, часовняхъ и т. п. Пользованіе этимъ правомъ обставлено, однако, такими условіями, которыя могутъ до крайности уменьшить или даже парализовать его значеніе. Если раскольническая моленная перестаетъ быть чѣмъ-то безусловно запрещеннымъ и противозаконнымъ, то къ чему обусловливать всякое исправленіе или возобновленіе ея разрѣшеніемъ губернатора? Можно ли вообразить себѣ такія обстоятельства, которыя представлялись бы законнымъ, справедливымъ поводомъ къ отказу въ разрѣшеніи? Раскольническія моленныя сохранились только тамъ, гдѣ потребность въ нихъ была велика и неотразима. Нелегко было найти мѣсто для общественной молитвы, когда она составляла преступленіе, когда хозяинъ дома, въ которомъ она совершалась, въ каждую данную минуту могъ быть привлеченъ къ суду, богослужебныя принадлежности — подвергнуты конфискаціи. Преодолѣть всѣ эти препятствія, — значило доказать наглядно, какъ дорога, какъ необходима моленная для окружающаго ее раскольническаго населенія. Эта необходимость, повидимому, признается и закономъ — но вмѣстѣ съ тѣмъ администраціи дается власть отрицать или игнорировать ее. Исправленіе или возобновленіе моленной ничего не измѣняетъ въ положеніи дѣлъ, фактически существовавшемъ даже при дѣйствіи прежнихъ узаконеній; не слѣдуетъ ли отсюда, что оно должно совершаться безпрепятственно и свободно? Ремонтныя работы въ моленной могутъ быть такого рода, что до исполненія ихъ должно быть пріостановлено богослуженіе; иногда необходимо приступить къ ремонту безъ малѣйшаго замедленія, подъ опасеніемъ трудно поправимыхъ или вовсе непоправимыхъ поврежденій. Понятно, съ какими неудобствами будетъ сопряжена, въ томъ и въ другомъ случаѣ, всякая задержка въ разрѣшеніи, испрашиваемомъ изъ губернскаго города. А если разрѣшеніе не только запоздаетъ, но не придетъ вовсе? Губернатору стоитъ только воспользоваться дискреціоннымъ правомъ отказа — и раскольническое населеніе мѣстности, въ которой находится моленная, очутится въ томъ же положеніи, въ какомъ оно находилось до изданія закона 3-го мая. Для достиженія тѣхъ цѣлей, къ которымъ, повидимому, стремился законодатель, вполнѣ достаточно было бы обязать раскольниковъ увѣдомлять губернатора о всякомъ предпринимаемомъ ими исправленіи или возобновленіи моленной. Это дало бы администраціи возможность наблюдать, чтобы при исправленіи моленной ей не былъ данъ внѣшній видъ православнаго храма (§ 8 закона 3-мая).
Исправленіе или возобновленіе моленной разрѣшается губернаторомъ подъ тѣмъ условіемъ, чтобы общій видъ исправляемаго или возобновляемаго строенія не былъ измѣняемъ. Для такой перемѣны, равно какъ и для открытія новой моленной, должно быть испрошено разрѣшеніе министра внутреннихъ дѣлъ. Открытіе новой моленной разрѣшается въ тѣхъ мѣстностяхъ, гдѣ значительное населеніе раскольниковъ не имѣетъ ни часовенъ, ни другихъ молитвенныхъ зданій, съ тѣмъ, чтобы подъ моленную было обращаемо существующее уже строеніе. И здѣсь, слѣдовательно, все зависитъ отъ усмотрѣнія администраціи: разрѣшеніе измѣнить внѣшній видъ существующей моленной или открыть новую моленную _ можетъ быть дано или не дано, смотря по заключенію, къ которому придетъ министръ внутреннихъ дѣлъ. Къ этому существенному недостатку закона присоединяются и другіе. Неужели расширеніе существующаго уже молитвеннаго зданія, надстройка или пристройка къ нему новаго помѣщенія, увеличеніе числа или размѣра дверей или иконъ, замѣна плоской крыши высокою или наоборотъ — дѣло настолько важное, что оно не можетъ быть допущено безъ разрѣшенія высшаго представителя административной власти? Неужели моленная, устроенная на пятьсотъ человѣкъ, должна оставаться неизмѣнной и тогда, когда раскольническое населеніе данной мѣстности увеличилось вдвое или втрое? Неужели незначительное раскольническое населеніе, не успѣвшее обзавестись моленною до изданія новаго закона, должно быть навсегда лишено молитвеннаго зданія? На какомъ основаніи, далѣе, моленная можетъ быть открываема вновь только въ существующемъ уже строеніи, а не въ строеніи, спеціально для нея возведенномъ? Какъ поступить, если зданіе моленной пришло въ окончательную ветхость, и раскольническое населеніе желаетъ замѣнить его другимъ, на другой улицѣ того же города? Законъ этого случая вовсе не предвидитъ; перенесеніе моленной изъ одного зданія въ другое не подходитъ ни подъ одно изъ его постановленій. Можетъ ли быть открыто въ одномъ и томъ же городѣ нѣсколько раскольническихъ моленныхъ одного и того же толка? По буквальному смыслу закона, этотъ вопросъ долженъ быть разрѣшенъ отрицательно; а между тѣмъ, такое разрѣшеніе его было бы явною несправедливостью по отношенію къ городамъ, въ которыхъ раскольническое населеніе считается тысячами или десятками тысячъ (назовемъ, для примѣра, Саратовъ, Вольскъ, Хвалынскъ). Несмотря на стѣснительный характеръ дѣйствовавшаго до сихъ поръ законодательства о расколѣ, существованіе нѣсколькихъ моленныхъ одного и того же толка въ одномъ и томъ же городѣ было явленіемъ довольно обыкновеннымъ, равно какъ и перенесеніе моленной изъ одного помѣщенія въ другое. Строгое примѣненіе новыхъ правилъ можетъ привести, такимъ образомъ, къ ограниченію фактически, существовавшей свободы раскольническаго богослуженія.
Въ случаяхъ, до сихъ поръ перечисленныхъ, администрація дѣйствуетъ самостоятельно, безъ обязательнаго соглашенія съ духовнымъ вѣдомствомъ — и это, безъ сомнѣнія, составляетъ существенное достоинство закона, такъ какъ въ дѣлахъ, касающихся раскола, духовное вѣдомство является стороною, для которой безпристрастіе невозможно. Трудно объяснить себѣ исключеніе изъ общаго правила, допущенное закономъ. Распечатаніе раскольническихъ моленныхъ разрѣшается министромъ внутреннихъ дѣлъ не иначе, какъ по предварительномъ сношеніи съ синодальнымъ оберъ-прокуроромъ. Можно сказать заранѣе, что мнѣніе этого должностного лица не часто будетъ въ пользу распечатанія моленной; въ виду традиціонной политики двухъ столѣтій, представитель духовнаго вѣдомства не можетъ легко соглашаться на такую мѣру, которую издавна принято считать соблазномъ для правовѣрныхъ и поощреніемъ отступниковъ. Всего правильнѣе было бы, конечно, дозволить повсемѣстное открытіе запечатанныхъ моленныхъ, или по крайней мѣрѣ опредѣлить разъ навсегда условія, при которыхъ оно возможно; но если это признано неудобнымъ, то къ установленію различія между порядкомъ разрѣшенія новой моленной и порядкомъ распечатанія старой во всякомъ случаѣ не представлялось никакихъ основаній. Распечатаніе раскольническихъ скитовъ и монастырей законъ 3-го мая запрещаетъ безусловно. Фактически скиты и монастыри существуютъ у раскольниковъ даже въ настоящее время; само собою разумѣется, что они будутъ существовать и при дѣйствіи новаго закона. Они удовлетворяютъ потребности, сильно распространенной между раскольниками нѣкоторыхъ толковъ; переживъ эпоху преслѣдованій и стѣсненій, они не могутъ исчезнуть въ эпоху сравнительной терпимости къ расколу. Разъ что это такъ, запрещеніе распечатывать скиты и монастыри очевидно не достигаетъ своей цѣли и способствуетъ только поддержанію воспоминаній, далеко не благопріятныхъ для сближенія раскольниковъ съ православною церковью — напр. воспоминаній о событіяхъ, сопровождавшихъ закрытіе скитовъ на Иргизѣ (въ Николаевскомъ уѣздѣ теперешней Самарской губерніи), въ 30-хъ гг. ХІХ-го в.
Полнѣйшаго сочувствія заслуживаютъ тѣ постановленія закона 3 мая, которыя даютъ раскольникамъ свободу передвиженія, свободу торговли и равное съ православными право на занятіе, по выбору, общественныхъ должностей. Весьма важно и то, что въ законѣ не дѣлается различія между сектами болѣе и менѣе вредными, — различія по необходимости произвольнаго и въ значительной степени основаннаго на предубѣжденіяхъ и предразсудкахъ. Отголосокъ его мы находимъ только въ ст. 12-ой закона, по которой министръ внутреннихъ дѣлъ — въ тѣхъ случаяхъ, когда требуется у его разрѣшеніе — сообразуется, между прочимъ, «съ нравственнымъ характеромъ ученія и другими свойствами каждой секты». Большого значенія эта статья, въ нашихъ глазахъ, не имѣетъ, съ одной стороны потому, что она пытается регламентировать дискреціонное право министра, т. е. нѣчто не подлежащее регламентаціи, съ другой стороны — потому, что систематическое отклоненіе всѣхъ ходатайствъ, исходящихъ отъ извѣстной секты, слишкомъ рѣзко шло бы въ разрѣзъ съ яснымъ смысломъ закона. Еслибы законъ имѣлъ въ виду вовсе устранить тѣ или другія секты отъ пользованія вновь даруемыми льготами, онъ, конечно, выразилъ бы это прямо и открыто; отсутствіе такого ограниченія заставляетъ думать, что дѣйствіе закона распространяется безразлично на всѣ толки и ученія, соединяемые (не совсѣмъ точно) подъ именемъ раскола и сектантства[1]. Ближайшее прошедшее представляетъ уже одинъ примѣръ подобнаго отношенія къ расколу: законъ 19 апрѣля 1874 г. о доказательствѣ раскольниками правъ по происхожденію и имуществу также не знаетъ различія между сектами болѣе и менѣе вредными.
Послѣднимъ словомъ законодательства о расколѣ правила 3 мая нельзя признать уже потому, что они не касаются вовсе многихъ, существенно важныхъ сторонъ вопроса. Необходимо пересмотрѣть законъ 19 апрѣля 1874 г., почти вовсе остающійся безъ примѣненія на практикѣ; необходимо регулировать положеніе раскольническихъ школъ, пріютовъ, богадѣленъ. Всѣ эти учрежденія существуютъ какъ бы контрабандой, постоянно борясь съ преградами и затрудненіями всякаго рода. Подойти подъ дѣйствіе положенія 25 мая 1874 г. раскольническая начальная школа не можетъ, такъ какъ въ ней немыслимо преподаваніе закона Божія по ученію православной церкви. Узаконить раскольническія школы, — не значило бы создать нѣчто новое, а только оградить существующее отъ вреднаго во всѣхъ отношеніямъ произвола. То же самое слѣдуетъ сказать и о раскольническихъ богадѣльняхъ.
До изданія закона 19 апрѣля 1874 г. отношеніе нашего законодательства къ расколу было безусловно-отрицательное. За расколомъ вовсе не признавалось права на существованіе; законъ упоминалъ о немъ только для того, чтобы запретить то или другое его проявленіе, чтобы подвергнуть послѣдователей его тому или другому стѣсненію, угрожать имъ той или другой карой. Ненормальность такого положенія вещей была сознана уже давно, даже въ правительственныхъ сферахъ; проектъ реформы, для тогдашняго времени весьма широкій, былъ составленъ уже въ 1864 г. — но для осуществленія ея, и то неполнаго, понадобилось почти двадцать лѣтъ. Колебанія и противодѣйствія, такъ долго задерживавшія ходъ преобразованія, отразились и на содержаніи обоихъ законовъ, измѣнившихъ юридическій и церковный бытъ раскольниковъ. Нельзя сказать, чтобы на мѣсто одного принципа прямо и рѣшительно былъ поставленъ другой, противоположный. Полная нетерпимость замѣнена условною, ограниченною терпимостью, предѣлы которой не опредѣлены, размѣры — до крайности эластичны. Покровительство закона дано раскольникамъ не какъ право, а какъ милость, о которой они должны каждый разъ просить, безъ всякой гарантіи въ томъ, что ходатайство ихъ будетъ уважено. Болѣе чѣмъ страннымъ, въ виду всего этого, представлялось намъ увѣреніе одной газеты, что «о притѣсненіи раскольниковъ не можетъ быть отнынѣ и рѣчи, а развѣ о возможности случаевъ проявленія нетерпимости со стороны раскольниковъ и ихъ давленія на православныхъ». Нетерпимость со стороны раскольниковъ, давленіе на православныхъ! Гдѣ та статья новыхъ правилъ, которая даетъ поводъ говорить о чемъ-либо подобномъ? Мыслима ли нетерпимость со стороны тѣхъ, которые, въ сущности, по прежнему остаются малоправными (не какъ граждане, а какъ послѣдователи извѣстнаго вѣроученія), которые не могутъ сдѣлать шага безъ разрѣшенія высшей власти, не могутъ громко высказать своихъ вѣрованій безъ опасности навлечь на себя уголовное преслѣдованіе? Если называть нетерпимостью со стороны раскольниковъ нерасположеніе къ православнымъ, уклоненіе отъ общенія съ ними, то подобная нетерпимость существуетъ издавна, и новый законъ можетъ только уменьшить ее, а отнюдь не увеличить. «Раскольникамъ», утверждаетъ та же газета, «дозволено общественное богослуженіе съ возбраненіемъ лишь того, что могло бы стать явнымъ соблазномъ для православныхъ». Не особенно лестенъ для православныхъ взглядъ, выраженный въ этихъ словахъ; нетверда та вѣра, камнемъ преткновенія для которой могла бы послужить риза, надѣтая на раскольническаго наставника (выраженіе: "раскольническій священникъ "также принадлежитъ, повидимому, къ категоріи соблазновъ), или крестъ, водруженный на раскольнической моленной! Почему же, притомъ, не соблазняетъ православныхъ куполъ католической или протестантской церкви, чалма муллы, минаретъ мечети? Мы встрѣчаемся здѣсь съ предразсудкомъ, служившимъ и служащимъ до сихъ поръ однимъ изъ главнымъ препятствій къ правильному разрѣшенію вопроса о расколѣ. Съ точки зрѣнія, противъ которой мы возражаемъ, расколъ, во всѣхъ своихъ разнообразныхъ формахъ, разсматривается не какъ вѣроученіе, удовлетворяющее религіознымъ потребностямъ своихъ приверженцевъ, а какъ отступничество отъ православія. Происхожденіе его заставляетъ забывать о томъ значеніи, какое онъ имѣетъ въ настоящее время. Для убѣжденнаго, вѣрующаго раскольника, въ особенности если онъ принадлежитъ къ расколу отъ рожденія, вѣрованія его секты такъ же дороги, такъ же священны, какъ для вѣрующаго католика — католицизмъ, для вѣрующаго еврея — іудаизмъ. Происхожденіе, исторія этихъ вѣрованій — для него вопросъ сравнительно неважный. Не его вина, что они сложились не такъ давно, путемъ отдѣленія отъ церкви. Борьба католицизма противъ протестантскихъ ученій была понятна въ свое время; но что сказали бы мы объ ограниченіи религіозной свободы протестантовъ въ современномъ католическомъ государствѣ — ограниченіи, основанномъ только на томъ, что протестантизмъ возникъ въ средѣ католической церкви?…
Однажды признавъ за своими подданными свободу вѣроисповѣданія, государство не должно стѣснять ее для однихъ больше, чѣмъ для другихъ, только потому, что предки первыхъ принадлежали нѣкогда къ господствующей въ государствѣ церкви. Уравненіе раскола съ другими иновѣрными ученіями было бы первымъ шагомъ къ истинной вѣротерпимости; полною же свободою совѣсти можно было бы назвать только признаніе за всѣми и каждымъ безусловнаго права переходить изъ одного вѣроисповѣданія въ другое. Религію нельзя предписывать, нельзя охранять уголовными карами. Примѣръ государствъ, опередившихъ Россію на пути религіозной свободы, показываетъ съ полною ясностью, что вѣра громадной массы остается неизмѣнной и при отсутствіи внѣшнихъ стѣсненій. Всякое уменьшеніе этихъ стѣсненій приближаетъ къ полной ихъ отмѣнѣ; на полу-дорогѣ возможны остановки, иногда весьма продолжительныя, но невозможно окончательное успокоеніе.
Дальнѣйшее измѣненіе въ области преступленій противъ вѣры состоялось 10-го января 1889-го года. По статьѣ 1009 устава уголовнаго судопроизводства, въ разрѣшеніи дѣлъ о преступленіяхъ противъ православной вѣры могутъ участвовать, въ качествѣ присяжныхъ засѣдателей, только лица православнаго исповѣданія. Въ проектѣ примѣненія судебной реформы къ Остзейскому краю это правило было распространено и на коронныхъ судей. Цѣлесообразность такой поправки возбудила въ насъ большія сомнѣнія, хотя мы и думали, что она предположена только по отношенію къ прибалтійскимъ губерніямъ. "Отъ присяжныхъ, — замѣтили мы тогда[2], — отъ присяжныхъ, призываемыхъ къ отправленію правосудія лишь на короткое время, скорѣе можно ожидать увлеченія посторонними соображеніями, чѣмъ отъ судей профессіональныхъ, назначенныхъ правительствомъ и мотивирующихъ свои рѣшенія. Коронные судьи не могутъ не понимать, что въ функціяхъ суда нѣтъ мѣста для вѣроисповѣдныхъ симпатій и антипатій; они не могутъ не понимать, что преступленіе противъ православной вѣры должно быть караемо ими не какъ оскорбленіе личныхъ ихъ вѣрованій, а какъ нарушеніе государственнаго закона. Судить о немъ, поэтому, они всѣ одинаково компетентнымъ какому бы вѣроисповѣданію они ни принадлежали». Такъ относились къ вопросу не только судебные уставы, но и прежніе законы судопроизводства; они не установляли никакихъ ограничительныхъ правилъ для состава суда, призваннаго постановить приговоръ по обвиненію въ религіозномъ преступленіи. Законъ 10-го января 1889 г. представляется, съ этой точки зрѣнія, нововведеніемъ вполнѣ радикальнымъ. Правило, первоначально проектированное только для одной изъ окраинъ, получило силу для всей имперіи, обняло собою всѣ суды, новые и старые — и не только суды, но и прокурорскій надзоръ (а въ судахъ прежняго устройства — и секретарей). На одинъ уровень съ дѣлами о преступленіяхъ противъ православной вѣры поставлены, притомъ, дѣла опреступленіяхъ противъ церковныхъ установленій. Не думаемъ, чтобы основаніемъ для такой мѣры послужили данныя уголовной статистики; процентъ обвинительныхъ приговоровъ по религіознымъ преступленіями никогда, сколько намъ извѣстно, не падалъ особенно низко. Правда, присяжные оказывались, въ дѣлахъ этого рода, болѣе строгими, чѣмъ коронные судьи; но едвали можно приписать это дѣйствію ст. 1009-ой. Преступленія противъ вѣры, подсудныя присяжнымъ засѣдателямъ, принадлежатъ къ числу наиболѣе важныхъ. Нѣкоторыя изъ нихъ (напр. принадлежность къ скопческой сектѣ) доказываются сравнительно легко и возмущаютъ нравственное чувство. Неудивительно, что по отношенію къ такимъ преступленіямъ оправданіе встрѣчается лишь какъ рѣдкое исключеніе… Какъ бы то ни было, между коронными судьями едва ли слѣдовало установлять различія, основанныя на вѣроисповѣдномъ началѣ. Каждый судья, назначенный правительственною властью, предполагается заслуживающимъ ея довѣрія — а довѣріе не подлежитъ дробленію на части, разграниченію по категоріямъ обязанностей или функцій. Кому довѣряютъ въ одномъ, тому едва ли есть поводъ не довѣрять въ другомъ, совершенно однородномъ. Руководящія начала дѣятельности судьи не должны зависѣть отъ свойства дѣлъ, подлежащихъ его рѣшенію; безпристрастіе обязательно для него всегда, въ одной и той же мѣрѣ. Если онъ способенъ нарушить свой долгъ подъ вліяніемъ вѣроисповѣдныхъ воззрѣній, то нѣтъ никакого ручательства въ томъ, что его не увлечетъ въ сторону какое-либо другое чувство.
О примѣненіи закона 3-го мая 1883 г. и о его результатахъ, какими они представляются съ точки зрѣнія вѣдомства православнаго исповѣданія, подробныя свѣдѣнія даютъ отчеты оберъ-прокурора св. синода, содержаніе которыхъ, по мѣрѣ ихъ опубликованія, постоянно, за однимъ лишь исключеніемъ,[3] передавалось и разсматривалось нами во внутреннихъ обозрѣніяхъ «Вѣстника Европы». Прежде чѣмъ перейти къ изложенію этихъ свѣдѣній, остановимся на общей картинѣ «религіозно-нравственнаго состоянія православной паствы», данной въ отчетѣ оберъ-прокурора св. синода за 1888 и 1889 г.г. «Наша народная масса — читаемъ мы здѣсь, — въ земныхъ своихъ заботахъ въ потѣ лица пріобрѣтаетъ себѣ хлѣбъ, и такимъ образомъ слѣдуетъ первоначальной заповѣди Божіей, а со стороны духовной стремится къ высшимъ идеаламъ жизни, убѣжденная въ томъ, что цѣль ея земного существованія находится по ту сторону гроба… Навязываемое русскому народу просвѣщеніе, съ его современными европейскими воззрѣніями и задачами, далекими отъ Бога, народъ воспринимаетъ неохотно, ища въ наукѣ или школѣ только одного, что близко къ его религіознымъ идеаламъ и стремленіямъ… Но, являясь великимъ народомъ вообще, и особенно въ важныя и тяжелыя минуты государственной жизни, народъ нашъ, по свойству своего характера, въ обычной своей жизни предается нерѣдко и немало то лѣности, праздности и сонливости, то шумному разгулу, пьянству и нераздѣльнымъ съ нимъ буйству, сквернословію и т. п.; увлекается онъ, особенно внѣ земледѣльческой среды, и легкой наживой, прибѣгая при этомъ немало къ обману и воровству. Эта нравственная порча, при распространеніи въ нашемъ отечествѣ отхожихъ промысловъ, легко переносится въ села и деревни извнѣ, особенно изъ столицъ. Въ сихъ случаяхъ русскій человѣкъ самъ по себѣ, по преданію и привычкѣ, предается слабостямъ и порокамъ, противнымъ христіанской нравственности, будучи способенъ, однакожъ, возрождаться нравственно при первомъ сильномъ вліяніи на него божественной благодати. Опаснѣе для него увлеченіе со стороны лжеученій всякаго рода, противныхъ евангельскому ученію вообще и православію въ частности… Не говоря уже о расколѣ, отторгшемъ издавна значительную часть отъ православной церкви, вслѣдствіе невѣжества народнаго, новыя лжеученія въ современномъ безбожномъ духѣ стремятся сбить русскій народъ съ его истиннаго пути. Для сей цѣли усиливается нынѣ распространеніе книжныхъ издѣлій, проповѣдывающихъ невѣріе и соціализмъ… Что касается до среднихъ и высшихъ классовъ русскаго общества, западнически образованныхъ, то въ средѣ ихъ немало замѣчаются отсутствіе высокихъ нравственныхъ идеаловъ, холодность къ вѣрѣ и пренебреженіе къ церковнымъ постановленіямъ. Прискорбно, что примѣръ старшихъ братьевъ русскаго народа, въ холодномъ отношеніи ихъ ко всему церковному, не можетъ не дѣйствовать соблазнительно въ извѣстной степени и на простыхъ вѣрующихъ людей. Но печальнѣе всего то, что изъ этой интеллигентной среды ведется въ народъ положительная пропаганда всякихъ идей, враждебныхъ св. церкви Божіей. Впрочемъ, въ послѣдніе годы совершился и въ этой средѣ поворотъ къ лучшему».
Двойственная оцѣнка русскаго народа, выразившаяся въ этихъ словахъ, выступаетъ на сцену далеко не впервые. Идеализація народа, какъ цѣлаго, и развѣнчиванье его, какъ суммы отдѣльныхъ единицъ — это характерная черта вообще славянофильскаго ученія, особенно въ позднѣйшемъ его видѣ. Вопреки основнымъ правиламъ логики, эпигоны славянофильства — а иногда и соприкасавшіеся съ ними, на нѣкоторыхъ пунктахъ, теоретики «властной руки» и «желѣзной рукавицы» — приписывали одному и тому же субъекту прямо противоположные, взаимно исключающіе другъ друга аттрибуты: трудолюбіе — и лѣность, нравственность — и развратъ, чистую, высокую вѣру — и грубое суевѣріе.
Идеальныя качества народа, существующія in potentia или in statu latente, служили для обоснованія теорій, построенныхъ на мнимомъ родствѣ съ «народнымъ духомъ»; нѣкоторыя изъ реальныхъ свойствъ народа, преувеличенныя и поспѣшно обобщенныя, являлись аргументомъ въ пользу практическихъ мѣръ, направленныхъ къ его ограниченію и обузданію. Превознесеніе не по заслугамъ шло рука объ руку съ чрезмѣрнымъ униженіемъ; народъ могъ бы отвѣтить своимъ цѣнителямъ и судьямъ: je n’ai pas mérité ni cet excès d’honnenr, ni cette indignité! До извѣстной степени этотъ отвѣтъ примѣнимъ и къ картинѣ, нарисованной въ разбираемомъ нами отчетѣ. «Пріобрѣтеніе хлѣба въ потѣ лица» столь же несовмѣстно съ лѣностью, какъ «стремленіе къ высшимъ идеаламъ жизни» — съ погруженіемъ въ пьянство и разгулъ, ведущій къ воровству и обману. На самомъ дѣлѣ русскій средній человѣкъ не слишкомъ бѣлъ и не слишкомъ черенъ. Изъ того, что многіе, въ Россіи лѣнятся и пьянствуютъ, нѣкоторые — обманываютъ и воруютъ, еще не слѣдуетъ, чтобы лѣнился, пьянствовалъ и увлекался легкой наживой, «по свойству своего характера», русскій народъ. Если изъ среды русскаго народа выходили и выходятъ подвижники, самоотверженные искатели правды, то это еще не значитъ, что всему народу — въ большей степени, чѣмъ какому бы то ни было другому — свойственно стремленіе къ «высшимъ идеаламъ жизни»… Характеристика среднихъ и высшихъ классовъ русскаго «общества», противопоставляемыхъ «народной массѣ», страдаетъ другимъ недостаткомъ — явною неполнотою. Неужели единственная ихъ слабая сторона — холодность къ вѣрѣ и пренебреженіе къ церковнымъ постановленіямъ? Неужели «лѣность, праздность и сонливость» распространены въ ихъ средѣ меньше, чѣмъ въ «простомъ народѣ»? Неужели имъ чужды «пьянство и разгулъ», чуждо «увлеченіе легкой наживой»? Развѣ различіе между общественными классами не сводится, съ этой точки зрѣнія, къ разницѣ формъ, въ одномъ случаѣ болѣе простыхъ и грубыхъ, въ другомъ — болѣе сложныхъ и утонченныхъ?.. Мы далеки отъ мысли, чтобы все русское общество состояло поголовно изъ людей порочныхъ; мы думаемъ только, что, говоря о порокахъ, нѣтъ основанія отграничивать общество отъ народа, освобождать первое отъ обвиненій, взводимыхъ на послѣдній.
Если нравственное паденіе одинаково возможно на всѣхъ ступеняхъ общественной лѣстницы, а нравственное возрожденіе — вездѣ одинаково трудно, то едва-ли можно считать наибольшей опасностью для народа увлеченіе доктринами, противными православію. Въ Россіи живутъ милліоны не-православныхъ, нравственный уровень которыхъ, въ среднемъ, едва-ли ниже того, на которомъ стоитъ большинство народа. Можно исповѣдывать любое вѣроученіе (за исключеніемъ, конечно, тѣхъ немногихъ, въ основаніи которыхъ лежитъ человѣконенавистничество или явная безнравственность) — и быть полезнымъ, честнымъ гражданиномъ; наоборотъ, можно принадлежать къ господствующей церкви и быть совершенно лишнимъ или вреднымъ членомъ общества. Едва-ли, съ другой стороны, такъ велики и такъ настойчивы усилія, клонящіяся къ потрясенію православной вѣры. Мы затрудняемся понять, что это за «книжныя издѣлія, проповѣдывающія невѣріе и соціализмъ», объ усиливающемся распространеніи которыхъ говорится въ отчетѣ? Объ изданіяхъ, оффиціально допущенныхъ къ обращенію, здѣсь, очевидно, не можетъ быть и рѣчи; проповѣдь невѣрія и соціализма, конечно, не можетъ ускользнуть отъ бдительности цензуры. Для многихъ книгъ, вовсе непричастныхъ къ такой проповѣди, но почему-нибудь не внушающихъ довѣрія, возможность широкаго распространенія устранена правилами о разносной торговлѣ и о библіотекахъ для чтенія. Что касается до изданій запрещенныхъ, то кругъ читателей ихъ всегда былъ и продолжаетъ быть весьма ограниченнымъ, далеко, притомъ не доходя до народной массы. Народъ, по словамъ отчета, ищетъ въ наукѣ «только того, что близко къ его религіознымъ идеаламъ и стремленіямъ»; меньше всего, слѣдовательно, можетъ дѣйствовать на него проповѣдь невѣрія. Не совсѣмъ ясно и то, кѣмъ именно и какимъ образомъ навязывается, народу просвѣщеніе, съ его «современными европейскими воззрѣніями и задачами»? Если здѣсь имѣется въ виду земская или вообще свѣтская школа, то вѣдь посѣщеніе ея ни для кого не обязательно; громадными, постоянно растущими массами крестьянскія дѣти устремляются туда по доброй волѣ родителей, успѣвшихъ оцѣнить по достоинству заслуги свѣтской школы. Задачи просвѣщенія вездѣ однѣ и тѣ же; различны только средства къ достиженію цѣли, и ни одно изъ нихъ не имѣетъ безусловнаго преимущества передъ другими.