Сочиненія И. С. Аксакова. Томъ третій.
Польскій вопросъ и Западно-Русское дѣло. Еврейскій Вопросъ. 1860—1886
Статьи изъ «Дня», «Москвы», «Москвича» и «Руси»
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1886.
Задача Россіи въ Западномъ краѣ.
правитьОбратимся опять къ Сѣверозападному краю, который теперь сильнѣе чѣмъ когда-либо застилается тучами недоразумѣній. Къ числу ихъ принадлежитъ, между прочимъ, столь извѣстное, повидимому безспорное, простое, всѣми усвоенное, обращенное къ высшей мѣстной администраціи требованіе: «обрусѣніе края». Отыскавъ себѣ эту формулу, общественное мнѣніе на ней и успокоилось, не вникая глубже ни въ смыслъ этихъ двухъ словъ, ни въ средства, которыми можетъ быть исполнена эта задача. Затѣмъ къ этому общему понятію каждая партія примазываетъ свои частныя требованія, нерѣдко совершенно противоположныя. «Обрусѣніе края» служитъ одинаково девизомъ и газетѣ «Вѣсть» и газетѣ «Голосъ»: изъ нихъ первая, выпаливши напередъ словами «обрусѣніе края», начинаетъ затѣмъ въ своихъ статьяхъ обычную трескотню аргументовъ въ пользу возвеличенія мѣстнаго польскаго землевладѣльческаго элемента; вторая же, т. е. «Голосъ», въ видахъ обрусѣнія края, чуть не предлагаетъ вынести скамьи изъ католическихъ костеловъ, дабы лишить ихъ всякихъ преимуществъ предъ православными храмами и главную силу обрусѣнія полагаетъ въ хорошей полиціи.
Что же такое значитъ «обрусѣніе Сѣверозападнаго края»? Съ одной стороны всѣ говорятъ, что край этотъ «русскій» — русскій не въ смыслѣ только русскаго политическаго единства, а русскій по происхожденію мѣстнаго населенія. Это справедливо — за исключеніемъ нѣкоторыхъ мѣстностей. Съ другой стороны, выражается требованіе обрусѣнія. Но если край русскій, то зачѣмъ бы, казалось, и русить его? Затѣмъ, что русская народность подверглась въ немъ и политическому и соціальному и духовному воздѣйствію польской національности, — что три могучія силы: религія, цивилизація и землевладѣніе служили въ немъ до послѣдняго времени польской исторической идеѣ. Въ такомъ случаѣ задача администраціи состояла бы, казалось, только въ томъ, чтобъ устранить давленіе этихъ силъ и высвободить изъ-подъ нихъ русскую народность? На дѣлѣ, однако же, выходитъ, что одними этими способами задача не разрѣшается. Нѣтъ, конечно, и спора въ томъ, что всякая сила польскаго элемента, во сколько она внѣшнимъ образомъ уловима для государства, должна перестать ею быть, должна быть выбита изъ всѣхъ своихъ позицій: такъ понятно, что мѣстная русская администрація не можетъ терпѣть въ своихъ рядахъ чиновниковъ-Поляковъ, особенно въ должностяхъ, сопряженныхъ съ какою-либо властью надъ русскимъ простонародьемъ; не можетъ дѣлать изъ государственныхъ училищъ разсадниковъ польской цивилизаціи, — не можемъ допускать никакого иного оффиціальнаго языка кромѣ русскаго. Понятно также, что сила землевладѣнія въ польскихъ рукахъ должна быть непремѣнно подорвана и русское крестьянское благосостояніе упрочено на твердыхъ основахъ, безъ всякихъ нелѣпыхъ страховъ демократизма и соціализма и безъ всякихъ попечительныхъ заботъ объ охраненіи помѣщичьихъ хозяйствъ и помѣщичьяго авторитета. Въ этомъ отношеніи нельзя не пожалѣть, что въ послѣднее время, подъ предлогомъ юридической справедливости, наносится снова ущербъ крестьянскому интересу: выкупные акты перевѣряются сызнова, отданная уже крестьянамъ земля отбирается отъ нихъ опять въ пользу пановъ, и мѣстный элементъ крупнаго землевладѣнія, весь запечатлѣнный польскимъ характеромъ, укрѣпляется снова на голову бѣдному русскому народу. Нельзя не признать страннымъ такое притязаніе на соблюденіе отвлеченной легальности въ дѣлѣ войны и исторической расправы, возстановляющей высшую правду, — да и какъ согласить его съ указомъ 10 декабря?
Какъ бы то ни было, но всѣ эти мѣры болѣе внѣшняго и даже отрицательнаго свойства и не ихъ только имѣетъ въ виду задача обрусѣнія края. Одно внѣшнее ослабленіе польскаго элемента разрѣшаетъ ли эту задачу? Уничтоженіе историческихъ силъ, столько вѣковъ дѣйствовавшихъ въ краѣ, породитъ ли вмѣсто ихъ новыя, столь же властительныя силы? Дѣятельность польской мѣстной жизни замѣнится ли, чрезъ это, творчествомъ русской народной жизни?… Разрушеніе не трудно, — его мы усматриваемъ, — но гдѣ же и въ чемъ созиданіе? Чего именно слѣдуетъ ожидать и желать отъ края, чтобы признать его, наконецъ, обрусѣвшимъ?
Отвѣтимъ себѣ безпристрастно: какъ на практикѣ понимается у насъ обрусѣніе? Какъ уподобленіе края, во всѣхъ отношеніяхъ, остальной Россіи. Но если въ административномъ, политическомъ, судебномъ и иныхъ гражданскихъ отношеніяхъ всѣ шесть губерній края могутъ быть безъ неудобства сравнены съ остальными губерніями Имперіи, — можно ли требовать уподобленія этихъ шести губерній какой-нибудь Тамбовской или Пензенской губерніи — относительно умственнаго развитія, потребностей духовныхъ, обычаевъ, нравовъ? Конечно нѣтъ. Край этотъ имѣлъ свою пятивѣковую исторію, отдѣльную отъ исторіи остальной Россіи. Историческія судьбы Бѣлоруссіи и Великой Руси были различны, — не говоря уже о различіи этнографическомъ. Вотъ объ этомъ-то обстоятельствѣ и забываютъ у насъ, къ сожалѣнію, многіе почтенные ревнители обрусѣнія, и сѣтуютъ, если не гнѣваются, встрѣчая въ обликѣ Бѣлорусса типъ отличный отъ какого-нибудь тамбовскаго мужика, или же натыкаясь на обычаи, не существующіе въ нашихъ черноземныхъ степяхъ. Вслѣдствіе этого все, что не и, великорусское, нерѣдко клеймится тамъ отъ русскихъ пріѣзжихъ названіемъ польскаго, хотя оно никогда собственно польскимъ и не бывало, или же до такой степени слилось съ мѣстною жизнью, что и отдѣлить его отъ этой жизни нельзя. Такъ, напримѣръ, нѣкоторые требуютъ, чтобы виленскую «Остробраму» называть не иначе какъ «Острыя Ворота», — тогда какъ «брама» есть употребительное во всей Малороссіи слово, и въ Новгородѣ-Сѣверскѣ это названіе употребляется оффиціально и теперь для воротъ, стоящихъ въ концѣ города. Такъ предпринимались цѣлые походы съ исправниками во главѣ для истребленія крестовъ, стоящихъ на дорогахъ, — тогда какъ ихъ множество и въ Полтавской и въ Черниговской губерніяхъ, гдѣ они не служатъ никакой службы ни польскому, ни латинскому дѣлу. Такъ были случаи печальныхъ столкновеній русскихъ чиновниковъ съ бѣлорусскими православными священниками (о чемъ мы имѣемъ множество корреспонденцій) по тому поводу, что первые обвиняли послѣднихъ въ измѣнѣ православію, находя несходство въ нѣкоторыхъ обрядахъ съ великорусскимъ обычаемъ. Но не говоря уже о томъ, что нельзя же требовать немедленнаго уничтоженія всѣхъ слѣдовъ прежней церковной жизни, — несходство съ Великой Россіей существуетъ и до сихъ поръ въ Малороссіи и въ Кіевѣ; вполнѣ великорусскаго типа въ богослуженіи не найдутъ эти чиновники ни въ Греціи, ни въ Славянскихъ православныхъ земляхъ.
Этихъ примѣровъ достаточно, чтобъ пояснить вашу мысль. Мы хотимъ сказать, что если подъ обрусѣніемъ Сѣверозападнаго края разумѣть совершенное уподобленіе его великорусскому типу, то такое требованіе только усложнитъ, умудритъ и затруднитъ задачу, подвергнетъ ревнителей обрусѣнія неминуемому разочарованію, а чрезъ это и охлажденію къ краю, возбудитъ раздраженіе въ мѣстныхъ жителяхъ и поссоритъ ихъ съ «пріѣзжими», — что отчасти уже и было. Мы, впрочемъ, съ своей стороны нисколько не дорожимъ сбереженіемъ этихъ мѣстныхъ особенностей и нисколько не осуждаемъ тѣхъ пріѣзжихъ Русскихъ, которымъ всѣ эти особенности несочувственны. Мало того, пусть они сохраняютъ и выражаютъ, со всей искренностью, свое внутреннее убѣжденіе въ превосходствѣ великорусскаго обычая и закала. Пусть уподобленіе совершится, если возможно, но само собою, вполнѣ свободно, вольнымъ мирнымъ вліяніемъ великорусской народной стихіи, — какъ мы видимъ это и въ Малорусскихъ губерніяхъ, уступающихъ каждый день, все болѣе и болѣе, неумышленной пропагандѣ Владимірскихъ офеней и московскихъ купцовъ. Но мы рѣшительно возстаемъ противъ попытокъ такого обрусѣнія, когда онѣ затѣваются лицами начальствующими, когда такое уподобленіе, напримѣръ, Виленской губерніи губерніи Тамбовской вводится съ принужденіемъ, съ насиліемъ, подъ угрозой наказанія, преслѣдованія или обвиненія въ измѣнѣ.
Очистивши задачу обрусѣнія отъ подобныхъ требованій, мы уже нѣсколько упрощаемъ задачу Оказывается необходимымъ, при обрусѣніи, принимать въ соображеніе этнографическія, историческія и иныя условія края, — его особенности, его потребности, созданныя мѣстною жизнью. Не слѣдуетъ забывать, что не даромъ же употребляется слово «край», ибо, какъ мы уже сказали, эти шесть губерній, несмотря на преобладаніе въ нихъ кореннаго русскаго народонаселенія, представляютъ край отличный отъ прочихъ великорусскихъ губерній, и сами, напротивъ, носятъ на себѣ одну печать общей исторіи, отдѣльной отъ нашей, — одинъ общій типъ, съ нашимъ несходный. То, что имѣетъ имъ дать «обрусѣніе» съ нашей стороны, никакъ не должно быть ниже того, что онѣ имѣютъ, къ чему привыкли и что стало для нихъ потребностью. Онѣ не должны терять отъ тѣснѣйшаго сліянія съ нами ни въ какомъ отношеніи. Пояснимъ это сравненіемъ. Положимъ, что иная страна пользуется свободой печати и самоуправленія. Еслибы, по пріобрѣтеніи нами этой страны, обрусѣніе заключалось въ распространеніи на нее благодѣянія всѣхъ нашихъ порядковъ, т. е. лишенія этой свободы. — то врядъ ли желаемое обрусѣніе принесло бы здоровые плоды, врядъ ли бы вызвало творчество мѣстной силы, содѣйствующей обрусѣнію. Это сравненіе не имѣетъ, конечно, никакого отношенія къ Сѣверозападному краю, но и въ этомъ краѣ есть тѣмъ не менѣе такія условія жизни, которыми нельзя пренебречь безъ ущерба для самой задачи обрусѣнія, и которыми пришлось бы однако пренебречь — если желать поставить край на одну доску, напримѣръ, съ Тамбовской или Пензенскою губерніей.
Такъ напримѣръ, нельзя отрицать, что даже во времена уніи, при русскомъ владычествѣ (особенно въ началѣ), уніатское духовенство, несмотря на всѣ гоненія отъ католиковъ, пользовалось во многихъ отношеніяхъ большею свободой, чѣмъ нынѣ, представляло больше жизни, владѣло большими нравственными средствами для борьбы съ латинствомъ, занимало даже высшее общественное положеніе, измѣрявшееся не столько внѣшнею обстановкой, сколько политическимъ значеніемъ. Духовенство Сѣверозападнаго края и теперь, сколько намъ извѣстно, благодаря именно этой политической борьбѣ, стоитъ на высшемъ уровнѣ развитія, чѣмъ наше сельское духовенство. Между тѣмъ, по присоединеніи къ православію, оно должно было воспринять въ свою жизнь не только весь внѣшній и бытовой, но даже и внутренній складъ великорусскаго духовенства, съ такою же безграничною зависимостью отъ епархіальной власти, съ такимъ же стѣсненіемъ въ дѣлѣ проповѣди, — со всѣми мертвящими порядками и послѣдствіями нашей церковной администраціи… Если мы жалуемся на мертвенность въ нашей церковной жизни", объясняя ее именно вторженіемъ въ эту жизнь начала казенности, то тѣмъ достойнѣе сожалѣнія эта мертвенность въ той странѣ, гдѣ духовенство составляло и составляетъ до сихъ поръ единственную мѣстную русскую интеллигентную силу. Такимъ образомъ — недостаточно только скрутить польскихъ ксендзовъ и запрещать публичныя католическія процессіи, — нужно призвать къ живой самодѣятельности мѣстную русскую православную силу; эту же силу нельзя призвать къ самодѣятельности посредствомъ « обрусѣнія * ея на тамбовскій или всероссійскій ладъ: такое обрусѣніе было бы умерщвленіемъ мѣстной силы. Обрусѣніе въ настоящемъ случаѣ должно значить не что иное, какъ оживленіе мѣстнаго русскаго элемента, сообразно съ его свойствами.
Нельзя упускать изъ виду также, что этотъ край имѣлъ свою умственную жизнь, богатую жизнь науки и литературы. Въ немъ былъ знаменитый университетъ, множество ученыхъ обществъ; онъ прославился поэтами, писателями во всѣхъ родахъ словесности; сотни типографій едва успѣвали работать. Правда, вся эта интеллигенція — была польская. — всѣ эти ученые, писатели, общества, работали для польской цивилизаціи и для польской идеи, но, тѣмъ не менѣе, этой жизни было причастно и православное мѣстное духовенство и все русское, что сколько-нибудь поднималось надъ уровнемъ простаго народа. Мы нисколько не сожалѣемъ, что остановились и заржавѣли колеса всѣхъ типографскихъ машинъ въ Сѣверозападномъ краѣ, печатавшихъ польскія книги; что закрылся и Виленскій университетъ и другія польскія ученыя общества; что прекратилась вся прежняя, довольно обильная, дѣятельность польской интеллигенціи въ краѣ. Но нельзя не догадываться, что вслѣдствіе этой нѣмоты и бездѣйствія край долженъ ощущать очень тягостную пустоту, — и не только одинъ польскій, но и русскій его элементъ, остающійся съ неудовлетворенными потребностями интеллектуальной жизни. Если, напримѣръ, виленскія типографіи ничего не станутъ печатать кромѣ казенныхъ циркуляровъ да календарей, то такой контрастъ не можетъ не отзываться невыгодно для русскаго народнаго дѣла. Пензенская губернія, — та, пожалуй, можетъ обойтись одною казенною губернскою типографіей, печатающей Пензенскія губернскія вѣдомости; образованные люди этой губерніи питаются умственною производительностью столицъ, но пріемъ, складъ, вѣковыя привычки и запросы Сѣверозападнаго края — иные. Ему нуженъ высшій мѣстный уровень просвѣщенія, — и „обрусѣніе“ должно себѣ поставить первою задачей удовлетвореніе именно этой потребности.
Но какъ быть? Образованные классы края, — всѣ тѣ, которые двигали умственную въ немъ жизнь, — принадлежатъ въ польской народности. Представителями русской народности являются одни крестьяне-Бѣлоруссы, невѣжественныя массы, менѣе развитыя, чѣмъ въ великорусскихъ губерніяхъ, да духовенство. Дворяне, помѣщики, вообще классъ богатый и обезпеченный — Поляки, — за ничтожными исключеніями, до такой степени ничтожными, что они не измѣняютъ общаго типа этого класса. Продажа въ русскія руки 200 имѣній на 24 тысячи находящихся въ польскихъ рукахъ немного подвинула дѣло обрусѣнія въ этомъ отношеніи. Классъ торговый, — тотъ, который вездѣ составляетъ средину между простонародьемъ и высшимъ сословіемъ, — Евреи. Наконецъ къ представителямъ русской народности можно отнести, пожалуй, чиновниковъ — Русскихъ, наѣзжихъ. Но эта наѣзжая, подвижная, видоизмѣняющаяся среда не пускаетъ корней, не составляетъ общественной туземной русской силы, а это-то и есть на потребу.
Въ созданіи этой-то силы и должна заключаться вся задача е обрусѣнія». Обрусѣніе не значитъ, поэтому, ни уподобленіе края, по внѣшности, великорусскому типу, ни наполненіе его чиновниками изъ Великоруссовъ; оно не заключается также въ однѣхъ отрицательныхъ мѣрахъ относительно польскаго населенія, — а должно состоять, повторяемъ, въ # подъемѣ и развитіи мѣстнаго русскаго народнаго элемента, въ призваніи его къ самобытной жизни въ духовномъ, равно и въ соціальномъ и экономическомъ отношеніяхъ, — въ созданіи изъ него общественной туземной силы. Поэтому-то нигдѣ не имѣетъ такой политической важности для Россіи просвѣщеніе, какъ именно въ этомъ краѣ, и нигдѣ округу Министерства просвѣщенія не предстоитъ такой важной дѣятельности, какъ именно этому округу. Нельзя не упомянуть съ признательностью о заслугахъ бывшихъ попечителей округа, князя Ширинскаго-Шихматова и И. II. Корнилова: они много сдѣлали для простонароднаго образованія, они не оставили ни одного Поляка преподавателемъ въ своемъ округѣ. Но этого мало. Необходимо доставить краю способы просвѣщенія не только въ томъ объемѣ, какой представляютъ народныя школы, но и въ самомъ высшемъ, — не только для чиновниковъ и русскихъ и польскихъ помѣщиковъ, но именно для дѣтей духовнаго русскаго сословія и для крестьянъ. Желательно было бы, чтобъ именно изъ этихъ духъ туземныхъ русскихъ элементовъ выдѣлилась и выработалась не малая часть въ высшій, интеллигентный классъ общества.
Проводникомъ такого высшаго образованія въ Сѣверозападномъ краѣ для русской туземной народности могла бы быть только одна православная духовная академія, основанная, напримѣръ, въ Вильнѣ. Университетъ тотчасъ бы наводнился дѣтьми польскихъ помѣщиковъ и подчинился бы вліянію ихъ тѣсно-сплоченной дружины. Но православная. духовная академія не можетъ подвергнуться этой опасности. Она бы должна была быть открыта для православныхъ всѣхъ сословій; она не должна была бы ограничиваться одними спеціальными богословскими курсами; окончившимъ ученіе въ академіи слѣдовало бы предоставить право избирать любой родъ жизни. Такимъ образомъ сѣверозападное духовенство — этотъ единственный носитель въ томъ краѣ народнаго самосознанія — могло бы удовлетворить -свои духовныя потребности и вооружиться полною силою знанія; оно же, это сословіе, дало бы и контингентъ мѣстныхъ дѣятелей для службы государственной и общественной. Сюда же могли бы поступать и крестьяне для полученія высшаго образованія — путемъ ли семинаріи или прямо изъ гимназій. Наконецъ для крестьянъ же могъ быть бы устроенъ какой-нибудь технологическій институтъ.
Итакъ, насажденіе способовъ къ высшему русскому православному просвѣщенію для туземнаго русскаго населенія, воспитаніе туземной общественной умственной силы, — созданіе «интеллигентнаго» класса изъ мѣстныхъ русскихъ элементовъ, — наконецъ предоставленіе русскому духовенству большей независимости, большей свободы, однимъ словомъ — животворящихъ, а не мертвящихъ условій жизни, — вотъ въ чемъ, по преимуществу, кажется намъ, должна состоять задача обрусѣнія Сѣверозападнаго края и къ чему должны быть направлены усилія высшей мѣстной администраціи. Само собою разумѣется, что мы только намекаемъ на мысль, а не развиваемъ ее вполнѣ, и само собою разумѣется, что этимъ нисколько не устраняется необходимость и польза другихъ административныхъ мѣръ, — преимущественно государственнаго, органическаго, а не случайнаго, полицейскаго свойства.