ЗАГРАНИЧНЫЯ НОВОСТИ.
правитьНа случай невзгодъ есть въ душѣ у человѣка такія заповѣдныя убѣжища, гдѣ свѣтлый, согрѣвающій огонь не гаснетъ ни отъ какихъ внѣшнихъ бурь, потому-что онъ веселъ, потому-что онъ составляетъ неизмѣнную принадлежность человѣческой природы; потому-что въ немъ, его чудотворной силой, весь внѣшній міръ, со всемъ его богатствомъ, красотой и безобразіемъ, высокими и низкими страстями, преобразуется; заключается въ новые, вѣрные, но невольно влекущіе къ себѣ образы. Туда-то, въ этотъ міръ, отрадно бываетъ человѣку уйдти въ тяжелыя минуты, когда вкругъ него носятся нестройные крики, и больно его слуху и душа его дрожитъ отъ грустныхъ ощущеній. Этотъ міръ — міръ искусства; этотъ огонь души — сила художественнаго творчества. Они, какъ идея прекраснаго, вѣчно присущи человѣку, и цвѣтъ ихъ проявленій остается одинъ невянущимъ подъ бурнымъ дыханіемъ тревогъ и смутъ.
Такъ и въ настоящее время, въ долетающемъ къ намъ издали шумѣ, съ удовольствіемъ разслышишь спокойную вѣсть о новыхъ плодахъ искусства, идущаго своей дорогой. Такою вѣстью было для насъ описаніе парижской выставки художественныхъ произведеній на 1848 годъ. Судя по описанію, выставка была обширна, потому-что принималось все безъ выбора; но была ли она блистательна и въ какой мѣрѣ, — предоставляемъ судить самимъ читателямъ, мы постараемся, съ голоса французскихъ журналовъ, передать все, что казалось имъ замѣчательнымъ. Начнемъ съ скульптуры.
Прежде всего замѣтимъ мимоходомъ, что этому искусству менѣе всѣхъ другихъ благопріятствуетъ нашъ озабоченный житейскими дѣлами вѣкъ, привыкшій все примѣнять къ насущнымъ потребностямъ, научившійся опредѣлять цѣнность всѣхъ предметовъ по степени запроса на нихъ. Теперь у поэта есть на всякій случаи фельетоны съ помѣщаемыми въ нихъ романами, у живописца — портреты и иллюстраціи, у композитора — уроки музыки, театральные оркестры, арранжировка контр-дансовъ и пр., у архитектора — капитальные домы въ пять этажей; у скульптора нѣтъ ничего такого; его гордое, тяжеловѣсное искусство не сошло съ своего недвижнаго пьедестала и оживленныя мраморныя массы упорно остаются внѣ потребностей ежедневной жизни. Вся надежда скульптора заключена въ силѣ его молота и достоинствѣ рѣзца, и потому нельзя удивляться, если скульптурная выставка окажется бѣднѣе прочихъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ нельзя не сочувствовать самоотверженію этого рода художниковъ.
Бонасьё, которымъ недавно былъ выставленъ Давидъ, поборающій Голіафа — фигура, поражающая своей выразительностью, — теперь является съ новымъ, не менѣе замѣчательнымъ произведеніемъ: Жанна Ашеттъ. Воображеніе неразвитаго народа, конечно, могло выразить идею героини только мужественнымъ очертаніемъ формъ; но художникъ не подчинился преданію: его Жанна стройна, формы ея совершенно женственны, видно, что энергія у ней таится въ душѣ, а не въ мускулахъ. Фигура эта благородна и величественна строгость ея умѣряется изяществомъ линій и воинственной граціей: гордая голова свободно держится на открытой шеѣ, ноздри расширились, губа презрительно приподнята, брови какъ-бы приведены въ сотрясеніе; правая рука, поднятая надъ головой и готовая описать блистательный кругъ сѣкирой, выгибаетъ грудь и оживляетъ всѣ линіи торса, обрисовавшагося подъ полузакрытымъ корсажемъ, изъ-подъ котораго спускаются свѣжія складки юбки, драпированной во вкусѣ среднихъ вѣковъ. Лѣвая рука держитъ завоеванное знамя и счастливымъ профилемъ дополняетъ величавую осанну героини. Кромѣ чистой красоты, достойной самыхъ классическихъ типовъ, въ фигурѣ Жанны есть выраженіе мысли и чувства, сообщающее ей драматизмъ и движеніе.
Богоматерь, того же художника, отличается новостью идеи, которою онъ освѣтилъ свое произведеніе: облеченная вся съ головы до ногъ покровомъ, она слегка открываетъ его рукой и показываетъ лежащаго у груди ея божественнаго младенца, съ двойственнымъ выраженіемъ — дѣвственна то смущенія и материнской гордости. Это вполнѣ прочувствованное художникомъ выраженіе выполнено имъ прекрасно.
Г. Прадье представилъ двѣ статуи сюжеты которыхъ взяты изъ греческихъ сказаній, Кауперныхъ, Ниссію, супругу Кандавла. Этотъ изумительный станъ, плодъ высшаго усилія художнической природы, развиваетъ свои прекрасныя линіи съ тѣми гармонически-волнующимися изгибами, съ той согласной игрой, этой музыкой зрѣнія, которую такъ чутко слышали греческіе ваятели. Одна нога статуи опирается на мозаиковый полъ, другая едва прижала пухъ подушки, и обѣ эти ноги такъ чудно образованы, что кажется, будто онѣ никогда ни на что не ступали, кромѣ лазури неба, да пурпура розъ. Поднятыя надъ головой руки распустили пышные полосы, и они обильными волнами сбѣжали на спину и часть ея закрыли. Голова, немного наклоненная впередъ, выражаетъ безпокойство, предчувствіе стыдливости.
Другая статуя Прадье — Сафо, въ противоположность съ первой, вся одѣта. Тонкая, волнующаяся драпировка облекаетъ и обрисовываетъ весь стать; одна рука, опущенная внизъ, едва держитъ лиру и, кажется, готова уронить ее: другая — судорожно сжимаетъ свертокъ папируса, на которомъ начерчено по-гречески начало одной изъ одъ Сафо. Голова наклонена въ грустной задумчивости. Внизу, въ складкахъ драпировка, виднѣются два голубя — тщетная жертва, не могшая обезоружить Венеру!
Г. Прадье имѣетъ то сходство съ древними ваятелями, что одушевленъ чисто пластической красотою; по этому торсъ, гдѣ преимущественно развивается богатство линій, составляетъ его задушевный предметъ, которымъ онъ занимается съ особенной любовью. Но здѣсь, въ статуѣ Сафо, онъ обратилъ все свое вниманіе на то, что составляетъ задачу новѣйшаго искусства, развившагося въ христіанскомъ мірѣ — выраженіе лица, и потому ни одна изъ прежде-созданныхъ имъ физіономій не достигала такой выразительности, какъ эта. Кромѣ этой выразительности, художникъ сдѣлалъ Сафо столько прекрасною, что скачекъ съ Левкадской-Скалы остается непостижимымъ.
Если знаменитая синій чулокъ была дѣйствительно похожа на эту фигуру, то надо полагать, что Фаонъ былъ или до крайности тупъ, или самый бездушный франтъ (fat)…
Г. Клезингеръ, дебютировавшій въ прошломъ году статуей, изображающей женщину, укушенную змѣей, возбудилъ тогда всеобщій вопросъ о будущности своего художническаго поприща. Дебютъ этотъ былъ такъ блистателенъ, что трудно было рѣшить, несомнѣнный ли это признакъ будущаго великаго таланта, или послѣднее слово художника, рожденнаго только дли одного произведенія и истощившаго на него всѣ силы своей природы. Выставленная имъ теперь статуя: Вакханка, торжественно разрѣшила вопросъ. Въ этомъ новомъ произведеніи, Клезивгеръ остался вѣренъ своей натурѣ, и вмѣстѣ съ тѣмъ — не повторился; отъ просто произвелъ то, что любитъ и чувствуетъ; другой, менѣе талантливый художникъ, въ подобномъ случаѣ, непремѣнно попытался бы проложить себѣ новую дорогу, вмѣсто того, чтобъ отважно продолжать однажды избранный путь, и, можетъ-быть, потерялъ бы время, не сдѣлавъ ни шагу впередъ. У каждаго въ душѣ есть свои первообразъ, свой типъ, который онъ постоянно воспроизводитъ; произведенія знаменитѣйшихъ художниковъ въ сущности представляютъ только развитіе, модификацію единственной основной идеи; истинно-прекрасному нѣтъ необходимости быть новымъ: оттѣнки стиля, характера и подробностей исполненія такъ многообразны, что художникъ можетъ быть новъ, оставаясь постоянно вѣрнымъ избранной идеѣ.
Вакханка, Клезингера, во всѣхъ отношеніяхъ сестра Женщинѣ, укушенной змѣею, сестра близкая, знакомая, но отличная отъ другой, какъ всегда бываетъ въ произведеніяхъ самобытныхъ талантовъ. Въ одной — упоеніе, или, если хотите, боль упоенія; въ другой — вакхическое самозабвеніе; это растрепанная Менада у ногъ Вакха, отца наслажденій.
Покорная вліянію своего божества, разрумяненная кипучей жизнью и сокомъ винограда, изступленная вакханка безпорядочно раскинула слабѣющія руки и голова ея колеблется на пышномъ изголовьи изъ волосъ и виноградныхъ вѣтвей. Роскошная грудь и линіи ея выступала съ необыкновенной смѣлостью и силой. Такимъ-образомъ, выдавшійся впередъ торсъ и закинутая назадъ голова являются преобладающими частями и сосредоточиваютъ на себѣ вниманіе зрителя, не смотря на красоты прочихъ формъ и тонкость драпировки, облекающей нижнюю часть тѣла,
Г. Дескорне представилъ мраморную статую: Скорбь Клитіи. Припомнимъ миѳъ Клитіи. По однимъ — она была дочь Тефіи и Океана, по другимъ — Эвриномы и Орхама царя вавилонскаго. Ее любилъ Аполлонъ: по потомъ измѣнилъ ей, ноліоСивъ сестру ея, Девкотою, Клісгія пожаловалась отцу, и Левкотоя была зарыта живая въ землю. На томъ мѣстѣ, гдѣ ее зарыли, выросло бальзамическое дерево; но это не помирило Аполлона съ Клитіей онъ отвергъ ее. Безутѣшная, она рѣшилась умереть, не спуская глазъ съ лучезарнаго пути своего возлюбленнаго, и истомленная голова ея вѣчно была обращена къ свѣтящемуся диску. Наконецъ, Аполлонъ, тронутыя такой безконечной любовью, превратилъ Клитію въ подсолнечникъ. Цвѣтокъ, сохранявшій въ себѣ женское сердце, продолжаетъ до-сихъ-поръ свое безмолвное обожанье.
Головка Клитіи очаровательна; кажется, будто она облита свѣтомъ и упоена падающимъ на нее лучемъ, какъ поцалуемъ.
Можетъ-быть, въ эту минуту солнце было не такъ жестоко къ ней: она сжала крестомъ на груди руки, какъ-бы желая сдержать свое волненіе; между-тѣмъ какъ слабѣющій станъ ея опустился вдоль древеснаго пня, который уже окруженъ широкими листьями подсолнечника. Превращеніе начинается.
Странная мысль заключена въ миѳѣ о превращеніяхъ; всѣ смертныя, заставлявшія обитателей Олимпа сходить на землю, имѣли преждевременный и роковой конецъ. Отъ-того ли это, что ихъ хрупкія земныя натуры не могли переносить близкаго присутствія высшихъ существъ; или ревнивыя божества не хотѣли предавать своихъ любимицъ въ добычу безобразной старости? Они, какъ бы въ благодарность за любовь, превращали ихъ, вмѣсто труповъ, въ деревья и цвѣты, и такимъ-образомъ избранницы входили во всемірную жизнь, не пріобщаясь мрачному царству тѣней, и любящая Клитія могла вѣчно питать свело благородную страсть, глядя съ утренней до вечерней зари на обожаемое свѣтало.
Статуя Дескорне граціозна и согрѣта чувствомъ; но въ ней есть мѣста, не совершенно отчетливыя.
Г. Дома представилъ, подъ именемъ «Викторины», колоссальную гипсовую фигуру съ мужественной и строгой физіономіей. Въ указателѣ выставки значится, что эта Викторина принадлежала къ одной изъ сильныхъ гальскихъ фамилій, имѣла огромное вліяніе, и, по словамъ историковъ, содѣйствовала избранію многихъ императоровъ: по сама не хотѣла принимать власть. Присутствіе Викторины въ воинскомъ станѣ и уваженіе, внушаемое ея преданностію — доставили ей прозваніе матери войска. При этомъ она обладала твердой, мужественной душой, обширнымъ умомъ и той высшей рѣшимостью, которой иногда внимали, какъ вдохновенному оракулу.
Г. Доми, безъ сомнѣнія, хотѣлъ въ Своей статуѣ олицетворить народныя сказанія о тѣхъ сѣверныхъ, гальскихъ и германскихъ героиняхъ, о которыхъ упоминаютъ Цезарь и Тацитъ. Варвары имѣли совсѣмъ иныя понятія о женщинѣ, нежели Греки и Римляне; древній міръ ограничивался въ этомъ случаѣ однимъ пластическимъ и матеріальнымъ взглядомъ; нравственное значеніе женщины образовалось у новыхъ варваровъ подъ вліяніемъ христіанства. Для полудикихъ ордъ, обитавшихъ въ непроницаемой тѣни германскихъ лѣсовъ, въ глубинѣ киммерійскихъ ночей, женщина имѣла нѣчто высшее, священное; ея душа и мысль господствовали надъ обыкновенными дѣлами и физической силой; въ рѣчахъ женщины слышалось таинственное вѣщаніе; ни одно важное предпріятіе не начиналось безъ ея совѣта.
Эти италіянки, нравственно-властвовавшія надъ народомъ, нисколько не были похожи на римскихъ и греческихъ женщинъ; вотъ ихъ типъ, величественный ростъ, возвышенное, сваренное мыслью чело, осѣненное двумя волнами свѣтло русыхъ волосъ, царственно-орлиный носъ, глаза цвѣта моря или стали; румянецъ подобный отраженію сѣверной зари на снѣгѣ; гибкая, граціозная шея, бѣлая лебединая грудь; изящныя и сильныя руки. То было сліяніе граціи и силы, мужественной крѣпости и нѣжной женственной красоты. Дубовые листья украшали ихъ головы, вмѣсто вѣнковъ изъ ровъ и миртовъ; короткая тупика спускалась изъ-подъ золотаго пояса, и были онѣ величавы, прекрасны и могучи среди суровыхъ бойцовъ въ таинственной глубинѣ друидскихъ лѣсовъ.
Статуи Дома удачно поставлена; станъ ея величалъ и строенъ; въ рукѣ они держитъ вѣнки — знакъ принимаемаго ею участія въ избраніи вождей.
Оригиналенъ, но своей траурной мрачности, изсѣченный изъ камня подгробникъ. Онъ представляетъ двухъ стариковъ, которыхъ раздѣляетъ ангелъ, осѣнившій ихъ своими крыльями. Они спятъ холоднымъ непробуднымъ сномъ. Это произведеніе обнаруживаетъ въ художникѣ истинный, самобытный талантъ: фигуры стариковъ поражаютъ своей рельефностью.; на нихъ отпечатлѣлся холодъ и неподвижность смерти: но ясное, спокойное выраженіе лицъ умѣряетъ рѣзкость лежащей на нихъ мертвенности.
Говоря о печальной картинѣ смерти, можно кстати упомянуть о статуѣ Герара, представляющей олицетворенный трауръ. Подъ широкой драпировкой, облекающей широкими складками всю фигуру, невольно угадываешь страшную худобу членовъ; Завернутыя въ капюшонъ руки приложены къ лицу и отираютъ невидимыя очи…
Тяжело долго останавливаться передъ подобными фигурами! Что бы пріятно отвлечь вниманіе читателей, перейдемъ къ такому произведенію, которое любопытно по необыкновенному исполненію Это — статуя г-на Полле, названная «Часомъ Ночи». Этотъ часъ, невѣроятная для скульптуры вещь, летятъ, какъ аллегорическая фигура, изображенная на плафонѣ. Ноги этой фигуры ни на что не опираются и, буквально, висятъ на воздухѣ. Неслыханная легкость позы совершенно гармонируетъ съ граціозными формами гибкаго, нѣжнаго стана, которому удачно придана худощавость, свойственная первой молодости. Сложивъ надъ головой руки, «Ночной Часъ» перегнулъ станъ съ движеніемъ томительной нѣги и дремлетъ, какъ-будто сонъ уже пахнулъ ему въ глаза своей золотой пылью. Ноги, откинутыя назадъ, какъ у птички, плывутъ въ ночномъ воздухѣ; прозрачная драпировка, вьющаяся вкругъ воздушной фигуры, спадая однимъ концомъ на землю, объясняетъ этотъ чудный полетъ. непостижимый съ перваго взгляда.
Наконецъ, невозможно умолчать еще объ одномъ произведеніи совершенно особаго рода: это — рама, представленная художникамъ Лешеснъ. Г. Лешеснъ, какъ Тусснель, родился съ безграничной любовью къ птицамъ и звѣрямъ; но Тусснель ихъ ловитъ и описываетъ, а Лешеенъ — лепитъ и изсѣкаетъ. Ни одинъ натуралистъ, ни одинъ наблюдатель, кажется, не достигалъ такихъ познаній въ орнитологіи. какъ г. Лешеснъ; онъ знаетъ рѣшительно все, что происходитъ въ гнѣздахъ и подъ покровомъ вѣтвей: щегленокъ ему искренній другъ; у реполова нѣтъ отъ него ни одной тайны; соловей разсказываетъ ему про свое сердечное горе; съ болтливой сорокой ведетъ онъ долгіе разговоры; откровенный воробей летаетъ стучать носомъ въ его оконницу и пересказывать ему всѣ лѣсныя и подкровельныя сплетни; важный аистъ, стоя на одной ногѣ, протягиваетъ ему другую съ чувствомъ пріязни--весь птичій народъ. до послѣдней совы и нелюдимаго филина, клонитъ къ нему ласковые взоры, и дикія ночныя птицы вперяютъ на него свои желтые кошачьи зрачки и, при видѣ его, съ удовольствіемъ потряхиваютъ ушами.
Въ своей удивительной рамѣ, г. Лешеснъ, сквозь густую сѣть виноградника, представилъ цѣлую поэму, заключающую въ себѣ всю жизнь птицы: здѣсь она поетъ, раздувъ горлышко и открывъ носикъ, какъ оперный теноръ, напавшихъ на нее росинокъ, или, распустившись пухлымъ клубочкомъ, грѣется на солнышкѣ. Потомъ — навязывается драма: вотъ битва соперниковъ, любовная побѣда, трепетаніе крылышекъ, бьющееся колокольчикомъ горло, поцалуи; а тамъ, на самой вершинѣ, гдѣ сплетшіяся вѣтви образовали тѣнистую густоту — гнѣздо, любовь, семья, домашній кровъ, дѣти съ вытянутыми шейками, голодными носиками. Все это очаровательно-свѣтлыя сцены; но… г. Лешеснъ не поэтъ-романтикъ, не чистый идеалистъ: онъ не хочетъ обманывать своихъ друзей — птицъ, не хочетъ ложно внушать имъ довѣрчивость.
Между искусно-образованныхъ вѣтвей, показалъ онъ и прыгающую ящерицу, и ползущую змѣю съ ядовитымъ дыханіемъ, съ лукаво-обаяющимъ взоромъ; и здѣсь и тамъ видны — то яичныя скорлупы, то выщипанныя перья, то повисшее на вѣткѣ крыло; — все это даетъ знать, что и воздушная, полная свободы и счастья жизнь имѣетъ свои опасности, свои невзгоды…
Трудно встрѣтить дорогую игрушку, выполненную съ такимъ совершенствомъ, какъ эта рама. Ухо мастерское произведеніе стоило бы того, чтобъ, вырѣзать его изъ слоновой кости, серебра или золота, если только дорогой матеріалъ можетъ придать цѣны гипсу, такъ превосходно сдѣланному.
Вотъ все, что слышно замѣчательнаго о скульптурной выставкѣ; она заняла у насъ довольно словъ и потому ограничимся пока ею; въ слѣдующій разъ постараемся разсказать, что новаго породила живопись.
— Лондонское королевское общество въ ноябрѣ каждаго года имѣетъ свои такъ-называемыя общія собранія, въ которыхъ читаются годовые отчеты о дѣйствіяхъ общества. Послѣдній извѣстный намъ отчетъ читанъ 30-го ноября 1846 года. Слѣдуя правилу совершенно справедливому въ отношеніи всего хорошаго — «лучше поздно, нежели никогда», мы представляемъ извлеченіе изъ этого отчета
Собраніе происходило подъ предсѣдательствомъ маркиза Нортамптона.
Органъ казначейства, г. Куперъ началъ отчетомъ о финансовомъ состояніи общества: годовой доходъ въ 2,075 ф. стерл. 11 с. 10 д. присоединенный къ остаткамъ отъ прошедшаго года, составляетъ на личную сумму общества въ 5,218 фунт. стер. 1 с. 3 д.; годовые, расходы, считая въ томъ числѣ и 1000 ф. стер. положенные на проценты, составляютъ 3,332 ф. стер. 8 с. 1 д. Итакъ, сумма остающаяся въ рукахъ казначея, состоитъ изъ 1,885 ф. стер. 13 с. 2 д. — почти 50,000 франк.
Потомъ, секретарь общества подалъ списокъ членовъ умершихъ и вновь избранныхъ. Изъ присутствующихъ членовъ 18 умерло, именно: маркизъ д’Елза, г. Баркеръ, Ж. Бостокъ, сэръ Куртенай Байль, сэръ Ж. Карнакъ, Ж.-К.-Карню. Г. д’Ойлей, сэръ Т. Грей, Генрихъ Гауардъ, Г. Галли Найтъ, Т. Мюрдакъ, сэръ Георгъ Мюррэй, Эдуардъ Рюджъ, Р, Симмонсъ, г. Лейгъ Томасъ, Ж. Томпсонъ, Ж. Уарбортонъ, сэръ К. Уитерель. Общество, кромѣ того, оплакиваетъ еще потерю двухъ изъ своихъ иностранныхъ общниковъ великаго Фредерика В. Бесселя и барона Дамуазо.
Двадцать-пять были избраны въ присутствующіе члены В. Аддисонъ, В. Б. Армстронгъ, Голдингъ-Бердъ, Р. Ж. Бутъ, г. Буйстъ, майоръ Котлей, Самуилъ Куперъ, Ж. В. Гильбертъ, Ж. Гудхеръ, Рич. Дугардъ Гренгеръ, Т. Геттрингтонъ, Генрихъ Персиваль, Нортонъ Джонсонъ, Г. Бонсъ-Джоисъ, Ж. Г. Кай, Я. Ланкестеръ, Ж. Лиддель, Ж. Матесонъ, майоръ Муръ, Ж. Нейльсонъ, Г. Бейпортъ, лордъ епископъ оксфордскій, Ал. Ж. Сутерлэндъ, Т. Сомпсонъ, В. Уэстъ, Ж. Уильсонъ. Трое знаменитыхъ ученыхъ твердой земли, г. Аріеландеръ, директоръ боннской обсерваторіи, г. Огюстъ де-ла-Ривъ, изъ Женевы, и г. А. Т. Купферъ, удостоились чести быть избранными въ иностранные общники.
Послѣ этого извѣщенія, почетный президентъ сказалъ обществу рѣчь, изъ которой мы извлекаемъ слѣдующее:
"Истекшій годъ займетъ у насъ, равно какъ и у другихъ народовъ, важное мѣсто въ лѣтописяхъ науки. Онъ замѣчателенъ на твердой землѣ открытіями гг. Шепбеііна въ Базелѣ, Леверье въ Парижѣ и Галля въ Берлйпѣ; исчисленія г. Медлера, которыя, давая новую степень вѣроятности догадкамъ нѣкоторыхъ астрономовъ и ставя почти внѣ всякаго сомнѣнія существованіе центральнаго солнца, вокругъ котораго все множество міровъ вращается съ чудесной правильностію, представляютъ такой необыкновенный и гигантскій характеръ, что обращаютъ въ ничтожество множество открытій весьма-уважаемыхъ до того времени.
"Въ Англіи представляются наагь наблюденія, дѣланныя уже посредствомъ несравненнаго телескопа лорда Росса; продолженіе блестящихъ опытовъ, производимыхъ Знаменитымъ нашимъ Фара де, и важное открытіе разложенія воды единственнымъ дѣйствіемъ теплоты, сдѣланное молодымъ химикомъ г-мъ Тронъ, которому предстоитъ, кажется, длинный путъ ученой славы. Надо надѣяться, что скоро и пилярныя страны извѣстятъ насъ о важныхъ открытіяхъ, сдѣланныхъ въ 1846 году въ области географіи.
"Но части паукъ, такъ тѣсно связанныхъ съ геологіей и палеонтологіей, въ томъ же году вышелъ въ свѣтъ одинъ изъ самыхъ важныхъ, давноожиданныхъ трудовъ; — я говорю объ изданіи геологіи Россіи, которымъ ттрезітдевтъБританскагоОбществасэръ Роб. Мурчисонъ. вепоноществуемыи двумя неутомимыми Спутниками, увѣнчалъ свои силлурійскіе труды.
"Мы также любовались первыми книжками ученаго и полнаго описанія этой необыкновенной и гигантской породы млекопитающихъ, ьоторьши майоръ Котлей обогатилъ нашу націолміаную коллекцію Британскаго Музсума. Мы видѣли также. какъ то, что было забавой, но, надо прибавить, достойной забавой великаго мореходнаго народа, сдѣлалось важнымъ орудіемъ ученыхъ открытій. Я намекаю на яхту, превращенную въ судію для изслѣдованій, и великодушно отданное въ распоряженіе одного изъ нашихъ ученыхъ зоологовъ, что доставило ему средства распространить пріобрѣтенныя уже свѣдѣнія по зоологіи британскихъ морей.
Какъ президентъ перваго ученаго общества Англіи, я считаю себя въ правѣ благодарить г. Мак-Андрб отъ имени науки, которую профессоръ Эдварсъ Форбесь такъ успѣшно обработалъ, и который далъ своимъ сотрудникамъ такой блистательный примѣръ. Но этому прекрасному началу мы впредь будемъ лучше понимать, сколько можно способствовать успѣхамъ науки, внушая тѣмъ, которые сами-по-себѣ не въ состояніи обработать ее, мысль о ея существенной пользѣ и важности. Это доказываетъ, сколько богатство и власть могутъ подкинуть человѣческія свѣдѣнія, подавая покровительствующую руку тѣмъ, которые дѣятельно обработаны ютъ ихъ.
"Мы должны помнить, господа, что хотя мы и составляемъ королевское общество, но наша существенная слава не должна опираться на одно это высокое покровительство; что мыло должны отдыхать на лаврахъ знаменитыхъ дворянъ, важныхъ государственныхъ лицъ, знаменитыхъ литераторовъ, безсмертныхъ ученыхъ, великихъ художниковъ, имена которыхъ вписаны въ наши лѣтописи; что намъ недостаточно гордиться извѣстностью иностранныхъ философовъ, которые лучшею наградой за ихъ открытія сопли быть тѣсно присоединенными къ намъ; закрывать глаза ослѣпленные этимъ яркимъ свѣтомъ, погашеннымъ смертію или еще блистающимъ, и лучи котораго бросаютъ столько блеска на наше общество. Наша истинная слава не имѣетъ другаго существеннаго источника, кромѣ ученой пользы; она вся зависитъ отъ точности исполненія нашихъ обязанностей и полномочія, оставленнаго намъ въ наслѣдство нашими почетными основателями; наше настоящее почетное званіе должно быть неоспоримымъ и безе полнымъ достоинствомъ трудовъ Королевскаго Общества.
"Приступаю теперь къ самой пріятной части нашихъ президентскихъ обязанностей, къ сладостной обязанности оцѣнить и вознаградить ученыя заслуги. Назначая одну изъ нашихъ медалей знаменитому иностранцу, я сожалѣю что не могу представить вамъ открывшаго новую планету; но мнѣ пріятно, по-крайней-мѣрѣ, видѣть посреди насъ представителя его при настоящемъ торжествѣ, — сына другаго безсмертнаго иностранцѣ., подданнаго, однакожь, нашей королевы, сдѣлавшагося Англичаниномъ по причинѣ какъ долговременнаго пребыванія его между нами, такъ и по важнымъ открытіямъ, театромъ которыхъ была для него Англія, которому и самому Принадлежитъ открытіе одного изъ дальнѣйшихъ свѣтилъ планетнаго міра, Вилліама Гершеля. Вы, безъ сомнѣнія, одобрите меня, если я увѣнчаю Леверье прежде нашихъ Фараде и Оуена.
"Сэръ Джонъ Гершель, ввѣряю ламъ медаль, которую совѣтъ королевскаго общества назначитъ г-ну Леверье. Она достойно заслужена геніемъ, который опередилъ наблюденіе и посредствомъ длиннаго ряда вычисленій съ точностію опредѣлилъ пространство неба, проходимое покой планетой въ ея огромной орбитѣ, по законамъ, начертаннымъ всемогущимъ Творцомъ вселенной.
"Г-нъ Галль въ Берлинѣ провѣрилъ предположенія молодаго Французскаго астронома и многочисленныя его наблюденія не позволяютъ болѣе сомнѣваться въ существованіи этого новаго члена солнечнаго семейства. Астрономія не только обязана г. Леверье открытіемъ еще новой сестры извѣстныхъ уже планетъ, — она обязана ему въ особенности блестящимъ подтвержденіемъ истины ньютоновскихъ теорій, подтвержденіемъ, которое должно уничтожить навсегда самыхъ упорныхъ скептиковъ, или, лучше сказать, невѣждъ, потому-что скептицизмъ не можетъ имѣть другаго источника, кромѣ невѣжества.
Я не скрою, что мнѣ было бы весьма-пріятно дать эту медаль Англичанину: по англійская наука, не смотря на то (г. Леверье этого не знаетъ), что — почти достойна награды, опоздала заслужить ее. Нѣтъ сомнѣнія, что великое открытіе сдѣлано не соотечественникомъ Ньютона, во мнѣ весьма-пріятно, что эта честь принадлежитъ націи, произведшей Лапласа и Араго. Да будетъ г-нъ Леверье всегда такъ же счастливъ въ своихъ ученыхъ изслѣдованіяхъ! Я восхищаюсь почестями, которыми осыпало его благодарное отечество, и увѣренъ, что впередъ между его отечествомъ и моимъ, будетъ всегда существовать великодушное соревнованіе, что они будутъ стараться превзойдти другъ друга только въ великомъ дѣлѣ упроченія мира, успѣхами искусствъ, литературы и наукъ.
"Г-нъ Фараде. я долженъ объявить вамъ — и исполняю это съ особеннымъ удовольствіемъ, — что вы предметъ глубочайшаго уваженія. Совѣтъ Королевскаго Общества назначилъ вамъ вдругъ двѣ медали за ваши важныя открытія всемірнаго движенія электричества я гальванизма. Если эта почесть необычайна, то и длинный рядъ вашихъ ученыхъ открытій, этотъ потокъ спѣта, пролитый геніемъ и настойчивостію одного человѣка на самыя темныя точки науки, не еще ли необыкновеннѣе? Я исполняю эту пріятную обязанность съ увѣренностію, что назначаю эти медали человѣку, который оказалъ такъ много благородныхъ услугъ англійской паукѣ, а еще болѣе Королевскому Обществу. Королевское Общество было основано съ единственной цѣлью, болѣе пространнаго и яснаго изученія естественныхъ наукъ, и когда оно имѣетъ счастіе гордиться въ своихъ запискахъ статьями, подобными вашимъ, то благосостояніе его покоится на незыблемомъ основаніи.
Г-нъ Оуенъ, мнѣ весьма-пріятно объявить, что совѣтъ опредѣлилъ вамъ одну изъ медалей за вашу прекрасную записку о громовыхъ стрѣлахъ. Этотъ трудъ весьма-интересенъ съ двухъ точекъ зрѣнія, теологіи и палеонтологіи онъ описываетъ и объясняетъ породу животныхъ, теперь уже болѣе несуществующихъ, формы которыхъ отпечатлѣны на огромномъ пространствѣ въ разныхъ слояхъ земнаго шара, и организація которыхъ была, однакожь, такъ мало извѣстна въ ученомъ мірѣ до послѣдняго времени. Вамъ, члену англійскаго семейства. должно быть пріятно знать, что столь обширныя свѣдѣнія объ этомъ странномъ животномъ, которымъ мы обязаны вашей анатомической проницательности и вашему замѣчательному таланту, имѣли началомъ важные образцы, находимые до-сихъ-поръ только въ Англіи.
"Этимъ открытіемъ мы обязаны постройкѣ желѣзной дороги Great-Western. Итакъ, это гигантское предпріятіе, самое знаменитое порожденіе механическаго генія, было не только средствомъ движенія съ невыразимой быстротой, но и ускорило успѣхъ одной изъ прекраснѣйшихъ частей физическихъ наукъ. Я надѣюсь, м. г., что Королевское Общество будетъ часто имѣть случай благодарить васъ за труды, которыми вы обогащаете записки Общества:
Президенту оставалось еще исполнить другую обязанность, воздать достойную хвалу отшедшимъ знаменитостямъ общества. Разсмотримъ нѣкоторыя изъ этихъ біографическихъ свѣдѣній.
«Жанъ Бретонъ долго занималъ почетное мѣсто между учеными, которые съ такимъ усердіемъ обработывали органическую химію, физіологію и другія врачебныя науки. Онъ родился въ 1774 году, ему было не болѣе года, когда отецъ его, извѣстный врачъ, умеръ не достигнувъ тридцати лѣтъ. Онъ воспитывался въ незадолго до того основанномъ Гакнейскомъ-Училищѣ, въ то время, какъ знаменитый Пристлей преподавалъ тамъ химію. Подъ такимъ искуснымъ руководствомъ онъ получилъ страсть къ наукѣ и сдѣлался докторомъ. Поселившись въ родномъ своемъ городѣ, Ливерпулѣ, онъ способствовать основанію множества благотворительныхъ ученыхъ и литературныхъ заведеній, на-примѣръ, больницы для страждущихъ лихорадкой, ботаническаго сада, ливерпульскаго философскаго и литературнаго института.
Обладатель порядочнымъ состояніемъ, пріобрѣтеннымъ собственными трудами, онъ поселился въ Лондонѣ въ 1817 году, чтобъ предаться своимъ любимымъ наукамъ и жить спокойно въ тѣсной дружбѣ съ нѣкоторыми учеными. Въ 1822 году, имъ занялъ мѣсто Знаменитаго Маріота, профессора химіи въ школѣ больницы Сент-Луи. Онъ напечаталъ полную физіологическую химію подъ названіемъ первоначальное понятіе о физіологіи. (3 тома въ 8-ю долю). Этотъ трудъ есть результатъ многочисленныхъ изслѣдованій, сжатый и обработанный анализъ всего, что было напечатано до него въ обширномъ полѣ физіологіи и представляетъ собой энциклопедію этой важной части врачебныхъ наукъ, Бостонъ, предпринявшій новый переводъ Плинія, умеръ отъ холеры, но окончивъ драгоцѣннаго труда.
Жанъ-Константинъ Сагрпе, умершій 30 января 1846 года, 82 лѣтъ отъ роду, былъ, въ-продолженіе самаго большаго періода своей жизни, достойнымъ профессоромъ анатоміи я хирургіи. Родомъ онъ былъ изъ Испаніи, вѣроисповѣданіемъ — католикъ. Родители его назначали сына въ священники и поручили воспитаніе его іезуитамъ. Увлеченный страстнымъ желаніемъ видѣть свѣтъ, онъ восьмнадцати лѣтъ поѣхалъ на твердую землю, которую прошелъ пѣшкомъ во всѣхъ направленіяхъ; жилъ долгое время во Франціи, гдѣ былъ очевидцемъ печальныхъ сценъ того времени, столь обильныхъ важными происшествіями. Живыя и глубокія впечатлѣнія, воспринятыя юной душей, позднѣе расположили его принять участіе въ политическихъ спорахъ его отечества.
Онъ долго колебался въ выборѣ дли себя поприща. Наконецъ, отказавшись отъ духовнаго званія, рѣшился сдѣлаться хирургомъ, и началъ свои врачебныя упражненія въ больницѣ св. Георгія, въ которой былъ послѣ ординарнымъ хирургомъ. Проведя двѣнадцать лѣтъ главнымъ хирургомъ Йоркской-Больницы въ Челзеѣ, онъ оставилъ военную службу и былъ избранъ въ хирурги народнаго оспеннаго института, — обязанность, которую не оставлялъ на всю жизнь.
Получивъ право читать курсъ анатоміи, онъ, какъ профессоръ, пользовался самымъ завиднымъ успѣхомъ; его оригинальный родъ, выразительный стиль, основательное образованіе, привлекли къ нему многочисленныхъ слушателей. Онъ ежегодно проходилъ три курса ежедневныхъ лекцій и въ-продолженіе 34-хъ лѣтъ не оставлялъ этого трудолюбиваго поприща.
Это благородное занятіе поглощало все его время;онъ оставилъ, олнакожь, нѣсколько сочиненіи по своей части. Въ 1801 году издалъ описаніе мускуловъ человѣческаго тѣла; въ 1803 году введеніе къ электричеству и гальванизму, съ нѣкоторыми замѣчаніями о приложеніи этихъ дѣятелей къ пользованію болѣзней: въ 1803 году, отчетъ о двухъ успѣшныхъ операціяхъ, возвратившихъ погибшіе носы. Carpue — одинъ изъ изобрѣтателей стафилографіи; въ 1813 онъ издалъ, наконецъ, исторію извлеченія камня посредствомъ большаго сѣченія. Въ одномъ изъ его послѣднихъ путешествій, несчастный случай, внезапно-лишившій жизни двухъ его слугъ, потрясъ сложеніе, до-тѣхъ-поръ весьма-крѣпкое; онъ впалъ въ тяжкую болѣзнь, стоившую ему жизни.
Семейство его и друзья оказывали ему самую нѣжную дружбу; онъ обладалъ счастливымъ искусствомъ заслужить довѣренность своихъ учениковъ и привязать ихъ къ себѣ на всю жизнь.
Генрихъ Галли Найтъ, своимъ образованнымъ умомъ, своимъ живымъ художническимъ чувствомъ прекраснаго въ живописи, скульптурѣ и архитектурѣ, былъ почитаемъ всѣми за истинный образецъ настоящаго англійскаго рыцаря (chevalier). Его археологическіе труды много способствовали Англіи возвратить любовь къ изученію архитектуры среднихъ вѣковъ. Въ Кембриджской Коллегіи св. Тромпы, онъ былъ соученикомъ и другомъ Байрона, съ которымъ въ-послѣдствіи сошелся въ своемъ отважномъ путешествіи по Турціи, Найтъ имѣлъ странную мысль дать запискамъ своимъ и путевымъ впечатлѣніямъ форму восточныхъ сказокъ, которые едва были замѣчены, хотя и заключаютъ много прекрасныхъ, занимательныхъ разсказовъ. По-счастію, Найтъ понялъ въ-послѣдствіи, что настоящимъ назначеніемъ его были исторія и археологія. Въ 1831 году, приплылъ онъ въ Дьеппъ въ сообществѣ отличнаго архитектора г. Ричарда Гюссей и прошелъ всю Нормаінію, тщательно изучая и изображая всѣ ея памятники. Результатомъ этого археологическаго путешествія было изданіе одного тома in 8° „An Architectural tour in Normandy“ (Архитектурное путешествіе въ Нормандію), замѣчательный трудъ, совершенно хорошо принятый, скоро переведенный на Французскій языкъ и отличающійся основательностію и обширностью изъисканій, равно какъ и чрезвычайной правильностію наблюденій и сужденій. Найтъ позднѣе, напечаталъ Нормандцы въ Сициліи, историческое слѣдствіе его археологическаго путешествія, и церковная архитектура Италіи, со временъ Константина до пятнадцатаго столѣтія, въ двухъ томахъ in folio, украшенное восьмидесятью-одной хромолитографическими таблицами, сопровождаемое ученымъ введеніемъ и доставившее автору безсмертное имя. Въ 1841 году, онъ сдѣлался членомъ королевскаго общества и комитета искусствъ; онъ быль членомъ парламента, когда смерть похитила его: и хотя ему было 80 лѣтъ, онъ трудился еще надъ новымъ сочиненіемъ объ архитектурѣ.
Томасъ Лей, знаменитый медикъ, продолжалъ въ Англіи знаменитое ученіе Ивана Гюнтера, котораго былъ ученикомъ, и который оставилъ ему, какъ бы въ наслѣдство, драгоцѣнную привычку рачительности, усердія и ловкости. Находясь при Гюнтерѣ въ больницѣ св. Георгія онъ былъ назначенъ по представленію своего начальника вторымъ медикомъ лорда Макартнея, отправлявшагося въ 1792 году въ свое знаменитое посольство, въ Китай. Позднѣе онъ принялъ участіе въ несчастной голландской кампаніи и удивилъ начальниковъ своимъ хладнокровіемъ. усердіемъ и отказомъ разлучиться съ больными и ранеными плѣнниками до совершеннаго ихъ выздоровленія. Товарищъ славнаго Круикшанка, онъ открылъ въ школѣ Wind-Mill-street курсъ анатоміи, и какъ профессоръ сдѣлалъ себѣ большую славу. Приведенный на край гроба въ 1827 году жесточайшею каменной болѣзнію, онъ съ довѣренностію обратился къ литотритіи и искусствомъ барона Гертелуна былъ спасенъ. Сладостная мысль, что вся его жизнь была посвящена успокоенію человѣчества и поощренію молодыхъ людей, которымъ предстояло продолжать его занятія, чрезвычайно его радовала. Онъ умеръ шестидесяти лѣтъ.
Джонъ Томпсонъ, одинъ изъ знаменитѣйшихъ представителей того благороднаго поколѣнія медиковъ, которые бросили столько блеску на Англію въ послѣднемъ столѣтіи, былъ профессоромъ патологіи въ Эдниборгсконъ Университетѣ и умеръ 11-го октября 1846 года 82-хъ лѣтъ. Его лекціи о воспаленіи доставили ему европейскую извѣстность. Эта знаменитая книга есть ясное и сильное изложеніе мыслей и правилъ Гюнтера. Переведенная на всѣ языки, она сдѣлалась авторитетомъ, въ той важной наукѣ, которая служитъ основаніемъ всей патологія.
Въ 1821 году. онъ открылъ въ королевской школѣ въ Абердинѣ, курсъ практической медицины, начиная съ патологической анатоміи или измѣненій, причиняемыхъ болѣзнію въ разныхъ тканяхъ человѣческой организаціи. Для него патологическая анатомія, до-тѣхъ-поръ слишкомъ пренебрегаемая, имѣла ту же важность, какъ и симптоматія. Чтобъ достигнуть своей цѣли самымъ дѣйствительнымъ образомъ, Томпсонъ взялъ себѣ въ сообщники искусныхъ живописцевъ и представилъ своимъ ученикамъ точное изображеніе поврежденіи органовъ въ методическомъ порядкѣ съ объяснительнымъ текстомъ. Результатомъ этихъ многолѣтнихъ трудовъ было полное собраніе анатомическихъ картъ; собраніе превосходящее своимъ богатствомъ и обширностью все, что въ этомъ родѣ до-тѣхъ-поръ существовало. По единогласному сужденію его товарищей и сообщниковъ, Томпсонъ былъ знаменитѣйшимъ врачомъ Англіи и, можетъ-быть, Европы. Независимость его характера, простота души, чрезвычайная честность, отвращеніе къ шарлатанству, доставили ему сильныхъ враговъ; но онъ находилъ вознагражденіе и утѣшеніе въ своей любви къ наукѣ, въ тѣсныхъ отношеніяхъ съ людьми, каковы Стюартъ, Алленъ и Макентошь. Біографія знаменитаго Кюллена, благородный характеръ котораго онъ особенно уважалъ, занимала послѣдніе годы его уединенія.
Но тотъ, потеря котораго болѣе всѣхъ знаменитыхъ мужей достойна сожалѣнія, былъ великій Бессель.
Фридерикъ-Гильомъ Бессель родился въ Минденѣ 22-го іюля 1784 года. Отецъ его имѣлъ большое семейство и плохое состояніе, Гильйомъ занимался сначала въ торговомъ домѣ въ Бременѣ; но чувствуя сильное влеченіе къ математикѣ и астрономіи, посвящалъ этимъ паукамъ все свободное время. Его успѣхи были такъ быстры, что пріобрѣли ему дружбу и покровительство безсмертнаго Ольберса, находившагося тогда въ зенитѣ своей славы. Первый опытъ молодого дебютанта, напечатанный въ ежемѣсячной перепискѣ барона Цаха, было исчисленіе и выводы наблюденіи Гарріо и Топорлея о кометѣ 1607 года.
Передавая этотъ трудъ барону Цаху, Олберсъ отдалъ большую похвалу знанію и ловкости своего молодаго друга и выразилъ сожалѣніе, что столько талантовъ, усердія и способности къ вычисленіямъ зарыты въ мелочной коммерческой дѣятельности. Это воззваніе въ астрономамъ было услышано и Бессель назначенъ товарищемъ Шретера въ обсерваторіи въ Лиліенталѣ. Скоро онъ пріобрѣлъ большую репутацію и сталъ на первую степень между европейскими астрономами. Въ 1819 году онъ получилъ мѣсто профессора астрономіи въ Кёнигсбергѣ, которое сохранилъ до конца своей жизни.
Кёнигсбергская обсерваторія обязана своимъ существованіемъ и своей знаменитостію неутомимому усердію Бесселя, который, положивъ основаніе этому прекрасному зданію въ 1811 году, окончилъ его въ 1813. Съ 1815 начался тотъ длинный рядъ ежегодныхъ объявленій (бюллетеней), который описаніемъ инструментовъ, точностью вычисленій, прекрасными каталогами и вліяніемъ на быстрые успѣхи астрономіи превосходитъ все, что до-тѣхъ-поръ было сдѣлано въ этомъ родѣ.
Главнымъ трудомъ Бесселя была книга, извѣстная подъ заглавіемъ: damenta astrononuae и имѣющая главнымъ предметомъ выводы безчисленныхъ и превосходныхъ наблюденій великаго астронома Брадлея. Бессель предпринялъ этотъ огромный трудъ, повинуясь настоятельнымъ требованіямъ Олберса; онъ началъ его въ 1807 году, а окончилъ только въ 1818. Этотъ гигантскій трудъ, котрому нельзя воздать довольно похвалы, обнимаетъ всю астрономію», погрѣшности инструментовъ, долгота, широта, преломленіе лучей, парадоксъ, аберрація, отступленіе равноденственныхъ точекъ, — Бессель обо всемъ говорилъ; онъ представилъ также каталогъ средняго положенія 3.222 неподвижныхъ звѣздъ, наблюдаемыхъ съ 1750 по 1762 годъ, посредствомъ лучшихъ инструментовъ того времени, опредѣливъ положеніе ихъ съ точностію до тѣхъ-поръ невиданной
Tabulae Regiomontanae, изданныя въ 1830 году, составляютъ необходимое приложеніе къ Fundamenta; Бессель сдѣлалъ тогда для планетъ то, что онъ сдѣлалъ для звѣздъ: сравнивая наблюденія Брадлея съ своими собственными, онъ привелъ къ одинаковой системѣ, теперь всемірно принятой и перенесенной въ общія формулы, исчисленіе прежнихъ и будущихъ наблюденій надъ всѣми извѣстными планетами.
Рядомъ опытовъ, предпринятыхъ въ 1826 году для опредѣленія длины стѣнныхъ часовъ съ секундами, онъ открылъ и доказалъ существованіе Другой важной причины ошибки, замѣченной Дюбюа, которую до тѣхъ-поръ еще не разсматривала и которая происходитъ отъ сопротивленія массы воздуха, образующаго вокругъ часовъ родъ атмосферы, измѣняющейся въ массѣ и контурахъ, которую они заставляютъ колебаться.
Онъ поручилъ измѣрить, подъ своимъ руководствомъ, съ 1830 до 1838, дугу меридіана своей обсерваторіи и сравнилъ полученные размѣры съ размѣрами, полученными въ Россіи астрономами Струве и Фон-Теперомъ. Онъ вновь провѣрилъ большую Французскую тригонометрическую съёмку между Монжуи и Форментерой, тригонометрическія съемки Англіи о Индіи, и тогда могъ приблизительно опредѣлить элементы земнаго сфероида, его настоящую форму и величину. Эти гигантскіе труды приготовили изданіе новаго труда: Grad Messung in Ost-Preusаen, которые для геодезіи то же, что Fundarmenta для астрономіи: важная классическая книга.
Вопросъ о паралаксѣ звѣздъ напрасно возмущалъ и тревожилъ астрономовъ начиняя съ Бридлея: никто не могъ опредѣлить этого главнаго элемента. Послѣ тщетныхъ попытокъ, Бессель наконецъ созналъ въ себѣ волю достигнуть успѣха. Вооруживъ глазъ великолѣпнымъ геліометромъ, который утвердилъ своей обсерваторіи, онъ взялъ огромный рядъ микрометрическихъ измѣреній пространства между звѣздой 61-й Лебедя и 2-мя сосѣдними звѣздами, и послѣ трехъ долгихъ лѣтъ труда, въ-продолженіе которыхъ проявился весь его геніи и все его терпѣніе, опредѣлилъ паралаксъ этой знаменитой звѣзды въ 0,61 секунды. Тогда ученый свѣтъ могъ въ первый разъ составить себѣ идею объ огромномъ пространствѣ между неподвижными звѣздами.
Число записокъ, диссертацій, замѣтокъ, напечатанныхъ Бесселемъ съ 1804 до 1846 года, дѣйствительно изумительно, и каждое сочиненіе этого генія провозглашало новую побѣду.
Онъ былъ въ одно время глубокимъ теоретикомъ и искуснымъ вычислителемъ; онъ управлялъ формулами съ такой же ловкостію, какъ и своими инструментами, и потомство будетъ всегда превозносить его, какъ совершеннѣйшій образецъ для астрономовъ.
Бессель былъ набравъ въ иностранные члены Королевскаго Общества въ 1825 году; рано также былъ онъ и иностраннымъ членомъ Французскаго Института. Посвятивъ всю жизнь свою самой благородной наукѣ, онъ умеръ въ Кёнигсбергѣ 17-го марта 1846 года, не старѣе 52 лѣтъ отъ роду, послѣ долгой и мучительной болѣзни.
Баронъ Дамуазо былъ однимъ изъ извѣстнѣйшихъ астрономовъ своего времени. Самое замѣчательное изъ его твореній — Записки о теоріи луны (Mémoires sur la theorie de la Lune), представленное институту въ 1821 и напечатанное только въ 1827 въ «Mémoires des savans etrangers». Системы, изложенныя въ этомъ важномъ трудѣ, суть вообще системы Лапласа: истинная долгота луны взята за измѣняющуюся, независимую, а окончательное уравненіе рѣшено по способу неопредѣленныхъ коэффиціентовъ, рѣшенія даны числами, а не коэффиціентами, изображенными буквами, какъ въ огромномъ твореніи Плана о томъ же предметѣ.
За этимъ трудомъ слѣдовали знаменитыя таблицы, которымъ онъ служилъ основаніемъ, и которыя явились въ 1824 голу подъ названіемъ: Лунныя таблицы, составленныя по одной теоріи притяженія, съ раздѣленіемъ круга въ 400 градусовъ. Это первыя и единственныя подробныя таблицы луны, составленныя по одной теоріи, не заимствуя ничего у наблюденій, кромѣ простыхъ эллиптическихъ началъ, пропорціональныхъ разстояній между солнцемъ и луной и огромности массъ.
Всѣ прежнія таблицы — Мейера, Борга, Бурнгарда — выводили по смыслу наблюденій величину многихъ коэффиціентовъ. Таблицы Дамуазо служатъ основаніемъ тѣмъ, которыя употребляетъ нынѣшній директоръ королевской обсерваторіи въ Гринвичѣ, при наблюденіяхъ надъ луной, производимыхъ теперь подъ его надзоромъ.
Баронъ Дамоазо есть также авторъ Таблицу спутниковъ Юпитера (Tables des satellites de Jupiter) и многихъ другихъ сочиненій и записокъ, способствовавшихъ успѣхамъ астрономіи. Это былъ опытный а на листъ, неутомимый и вѣрный математикъ. Наука обязана ему замѣчательными усовершенствованіями, которыя сдѣланы въ теоріи луны, со времени появленія Небесной Механики до послѣдняго труда г. Плана.
Окончимъ этотъ краткій перечень трудовъ Королевскаго Общества въ продолженіе 1846 года нѣкоторыми подробностями относительно внутренняго его устройства. Каждый членъ платитъ за право вступленія сумму въ 10 фунт. стерл. (250 фр.). Къ-сожалѣнію, богатство и покровительство открываютъ свободно для туземцевъ двери академическаго святилища, и его причиною, что званіе присутствующаго члена не считается большой почестью. Часто случается и то, что высокій талантъ сидитъ на скамьѣ подлѣ пронырливой посредственности.
Вмѣсто того, чтобъ получать постоянное жалованье, каждый присутствующій членъ платитъ еженедѣльную подать въ одинъ шиллингъ (2 фр. 25 цент.), трехмѣсячную контрибуцію въ 1 фун. (25 франк.)
Два секретаря, подлежащіе каждый годъ новому балотированію, но обыкновенно набираемые вторично, получаютъ 105 фунт. (около 2,000 фр.) жалованья. Во Франціи безсмѣнные секретари получаютъ 5,000 фр. Правда, обязанности ихъ нѣсколько тягостны, особенно въ Академіи Наукъ, гдѣ еженедѣльное отправленіе почтъ есть уже настоящій трудъ. Кромѣ того, въ Лондонѣ есть еще секретарь для иностранныхъ дѣлъ, съ жалованьемъ 500 франк. Секретарь-ассистентъ, исправляющій должность библіотекаря, болѣе всѣхъ другихъ вознагражденъ: онъ получаетъ 250 фунт. (6,250 фр.), но за то долженъ нанимать самъ для себя помощниковъ.
Каждый годъ бываютъ два торжественныя собранія подъ названіемъ: Fairchild lecture at Bakerian lecture, etc. Вотъ какъ въ своей рѣчи выражается почетный президентъ по случаю втораго собранія, и Черезъ нѣсколько дней, господа, вы будете свидѣтелями возобновленія древняго славнаго обычая — бакеріанской лекціи; я сожалѣю, что это чтеніе было оставлено въ-теченіи нѣсколькихъ лѣтъ, и радуюсь успѣху, которымъ оно будетъ увѣнчано, будучи ввѣрено искусству г. Грова, совершенно проникнутаго участіемъ къ тому, что долженъ онъ сообщить вамъ. Надѣюсь, что впредь уже не допустятъ выйлти изъ употребленія такому прекрасному обычаю.
Лестно быть избраннымъ совѣтомъ королевскаго общества, для чтенія бакеріанской лекціи. Пробѣгая біографію знаменитыхъ ученыхъ мужей Англіи, вы напередъ увѣрены, что найдете тамъ слѣдующія слова: «Онъ былъ допущенъ въ такомъ-то году къ чтенію бакеріанской лекціи.» Этой чести удостоиваются обыкновенно тотъ изъ членовъ, который сдѣлалъ недавно самое замѣчательное открытіе или положилъ основаніе важной теоріи Такъ, на-примѣръ, въ 1846 голу г. Гровъ былъ приглашенъ къ изложенію своихъ блестящихъ опытовъ разложенія воды посредствомъ жара; въ 1847 голу г. Джемсъ Давидъ Форбесъ, знаменитый физикъ, развилъ свою любопытную теорію клейкости ледниковъ. Приглашенный для чтенія бакеріанской лекціи получаетъ въ награду сто франковъ. Fairchild lecture даетъ право только на 75 фр.
Въ королевскомъ обществѣ, въ ноябрѣ 1845 года, считалось 841 членъ: 13 почетныхъ, 49 иностранныхъ сопричисленныхъ членовъ, избранныхъ между ученѣйшими мужами Европы, 526 членовъ, заплатившихъ уже все должное, или доставляющихъ въ записки общества и не вносящихъ болѣе ежегодной платы. 245 членовъ, платящихъ ежегодно 2 фунт. 12 шилл. (около 60 фр.), 254 члена платящіе 4 фунт. (100 франк.) Ежегодные взносы простиравшіеся въ 1830 году до 363 фун. 46, въ 1845 году возрасли до 1,074 ф. стерл.
— Въ 1842 году г. Пилье-Виль представилъ Туринской Академіи Наукъ десять тысячь франковъ для четырехъ наградъ, въ 2,500 фр. каждая. Академія должна была присудить эти награды за лучшія новыя сочиненія, написанныя съ цѣлію распространить и возбудить охоту къ изученію положительныхъ наукъ; вмѣстѣ съ тѣмъ, сочиненія эти должны были служить введеніями въ физику, химію, механику и астрономію. Срокъ соисканія прошелъ и ни одно изъ представленныхъ сочиненій не заслужило награды; поэтому академія, съ согласія г. Пилье-Виля, измѣнила программу соисканія и нынѣ объявляетъ: «Награда въ 2,500 франковъ будетъ присуждена за каждое изъ четырехъ слѣдующихъ сочиненіи: введеніе къ изученію физики, введеніе къ изученію химіи, введеніе къ изученію механики и введеніе къ изученію астрономіи. Сочиненія эти могутъ быть написаны въ видѣ начальныхъ основаніи паукъ (des traités élémentaires); они должны заключать вкратцѣ: исторію науки, философію ея и разныя методы, посредствомъ которыхъ достигли до нынѣшняго состоянія науки; въ то же время сочиненія эти должны служить къ обученію людей неспеціальныхъ, публики и къ приготовленію другихъ для болѣе глубокаго изученія этихъ наукъ. Сочинители могутъ употребить нѣкоторыя необходимыя вычисленія о формулы, но во должны въ этомъ случаѣ заходить за предѣлы общественныхъ свѣдѣній. Сочиненія должны быть представлены на итальянскомъ или французскомъ языкахъ; члены Туринской Академіи не допускаются къ соисканію. Порядокъ представленія сочиненіи анонимный, съ девизами и съ показаніемъ фамиліи автора въ запечатанномъ, подъ тѣмъ же девизомъ, пакетѣ. Срокъ соисканій — 2і-го декабря 1849 года.»
— Г. Леверье сообщилъ Парижской Академіи Наукъ объ открытіи малой планеты, открытіи, сдѣланномъ г. Грагамомъ, астрономомъ маркрейской обсерваторіи.
Вотъ извлеченіе изъ письма г. Грагама:
«Въ прошедшую ночь (26-го апрѣля н. ст.) я открылъ планету. Вѣроятно, это также астероида, до-сихъ-поръ не замѣченная. Я замѣтилъ ее еще ночью 25-го числа и сказалъ своему помощнику, что надо будетъ снова наблюдать ее. Итакъ 26-го числа въ 9 % часовъ средняго времени я снова обратился къ ней. Вотъ числа, которыя я опредѣлилъ посредствомъ моихъ инструментовъ:
1848 г. среднее время Гринвича, апрѣль 26, 547714 α = 14r 55m 29,94c; δ = 12° 31' 37,9». Дневное движеніе въ прямомъ восхожденіи почти — 1m 7c.
Г. Гужонъ сдѣлалъ вычисленія эллиптическихъ элементовъ этой новой планеты. Вычисленія эти основаны на наблюденіи г. Грагама 26-го апрѣля на двухъ наблюденіяхъ, сдѣланныхъ въ Парижѣ 1-го и 5-го мая По малому времени, протекшему между первымъ и послѣднимъ наблюденіемъ, нельзя положиться на окончательную вѣрность опредѣленія элементовъ; но они послужатъ въ дальнѣйшей повѣркѣ; вотъ они:
Время 1848 апрѣль 26,55420, средняя аноманія 118°21’17", долгота перигелія 92°41’27", долгота восходящаго узла 70°4’54", склоненіе 5°8’44", большая полу-ось 2,3955 (loga = 0,3794154), эксцентрицитетъ 0,11439 (φ = 6°34’59"), обращеніе около солнца 3,707 года.
Такимъ-образомъ новая планета, кажется, находится между планетами Гебой и Иридой.
— Физическая географія, благодаря трудамъ А. Гумбольдта, обратила на себя вниманіе многихъ извѣстныхъ своею ученостью людей, и послѣдніе дѣйствительно сильно подвинули ее впередъ; путешественники всѣхъ странъ свѣта не довольствуются уже, какъ прежде, личными своими впечатлѣніями и поэтическими описаніями мѣстностей, асъ теодолитами, нивелирами, компасами, маятниками, магнитными стрѣлками, хронометрами и пр. въ рукахъ, прилежно и серьёзно изслѣдуютъ поверхность нашей земной коры на сушѣ и на моряхъ. Вотъ между-прочимъ извлеченіе изъ письма г. Гоммеръ де-Гелля къ г. Эли де-Бонону; мы очень благодарны г. Гоммеръ де-Геллю за это письмо, потому-что оно относится къ очень-интересному для насъ Русскихъ предмету — къ Черному Морю. Письмо писано изъ Тавриза 25 ноября н. с. 1847 года.
Описавъ подробно мѣловыя, раковистыя, третичныя и наносныя породы, которыя образуютъ весь берегъ Чернаго-Моря, между Константинопольскимъ Проливомъ и устьями Дуная, путешественникъ сообщаетъ сперва результаты своихъ наблюденіи надъ соленостью воды этого моря и доказываетъ, что она совершенно одинакова съ соленостью воды константинонольскаго Босфора; потомъ г. Гоммеръ де-Гелль доказываетъ, что въ Черномъ-Морѣ нѣтъ правильныхъ, постоянныхъ теченіи, кромѣ тѣхъ, которыя зависятъ отъ вѣтровъ.
"Возвратясь въ Константинополь изъ поѣздки, говоритъ г. Моммеръ, я тотчасъ же принялся за нивелировку Босфора. Для работы этой я у потребилъ нивелиръ съ обыкновеннымъ (à bulle d’air) ватерпасомъ и зрительной трубкой и дѣлалъ съ одного и того же мѣста по четыре взгляда впередъ и по четыре назадъ; результатъ показалъ, Что чувствительной разности въ горизонтахъ Мраморнаго и Чернаго Морей нѣтъ. Отъ Румели-Кэвака до БайтаЛимана, на протяженіи болѣе 13,000 метровъ (12 верстъ и 100 саж.), склонъ къ югу, во время сѣверныхъ вѣтровъ, не превышаетъ 3,25 сантиметра (3/4 вершка). Для пополненія этой работы я производилъ самъ и заставлялъ дѣлать другихъ, во время своихъ отлучекъ, непрерывную цѣпь наблюденіи надъ суточными измѣненіями горизонта Босфора. Наблюденія эти продолжались шесть мѣсяцевъ; въ запискахъ показывались также и всѣ измѣненія въ состояніи атмосферы, а потому онѣ чрезвычайно любопытны и важны: онѣ опредѣляютъ всѣ измѣненія склона горизонта пролива изо-дня-въ-день.
"И правда ли, вы не ожидали, такъ же какъ и я, этихъ результатовъ? Но они совершенно согласуются съ дознаннымъ отсутствіемъ всякаго правильнаго теченія въ Черномъ-Морѣ и съ постоянными барометрическими наблюденіями, произведенными въ Терапіи и по всему поморью.
"Для наблюденіи надъ направленіемъ и скоростью теченіи на разныхъ глубинахъ, у меня употреблялись инструменты, сдѣланные на заказъ г. Делейлемъ по чертежамъ г. Эме. Показанія всѣхъ этихъ наблюденій были такъ не согласны и неправильны, какъ только можно себѣ вообразить; они измѣнялись каждую минуту и для каждаго мѣста но волѣ вѣтра, хотя, впрочемъ, направленіе болѣе общее и было къ югу. Что же касается до неправильностей въ скорости, то онѣ видимо происходятъ отъ столкновенія разныхъ теченій, происходящихъ отъ нагона сѣверными вѣтрами огромной массы воды съ Чернаго-Моря въ Босфоръ, отъ волнъ другой массы водъ изъ Пропонтиды (Мраморнаго Моря и отъ колебаній водъ пролива то въ ту, то въ другую сторону, смотря потому, изъ какого моря вѣтеръ начинаетъ дуть.
Особенно замѣчательна та быстрота, съ которою при соотвѣтствующемъ вѣтрѣ образуется теченіе къ югу, и притомъ не только на поверхности, но и на глубину 25 метровъ. Точно, какъ-будто съ перемѣною вѣтра, вола на всю эту глубину обращается въ одну неразрывную массу, которая вдругъ обращается опять въ Мраморное Море.
Разъ я наблюдалъ одно довольно слабое теченіе къ югу; о но уменьшалось постепенно при углубленіи въ виду и, наконецъ, пришло къ нулю на глубинѣ 15 метровъ; далѣе же увеличивалось сильно, и на глубинѣ 18 и 20 метровъ было въ нѣсколько разъ болѣе теченія, бывшаго но поверхности Для объясненія этого явленія я предполагаю, что сперва былъ сильный скверный вѣтеръ, установившій теченіе пролива къ югу на всю глубину, что потомъ вѣтеръ этотъ смѣнился южнымъ и теченіе поверхности было приведено къ равновѣсію, къ нулю; что уменьшеніе теченія къ югу сообщалось постепенно и НИЖНИМЪ СЛОЯМЪ; но что прежде нежели это уменьшеніе дошло до большой глубины, сѣверный вѣтеръ снова задулъ и снова измѣнилъ теченіе поверхности и верхнихъ слоевъ. Это объясненіе согласно съ метеорологическими наблюденіями я кажется мнѣ неподлежащимъ сомнѣнію. Очень сожалѣю, что мѣсто не позволяетъ мнѣ распространиться болѣе, а всѣ эти наблюденія, требовавшія большихъ трудовъ, требуютъ и изложенія пространнаго въ томъ или въ два печати. Вотъ, по-крайней-мѣрѣ, мои выводы:
"1) Разность горизонтовъ водъ Чернаго и Мраморнаго Морей ничтожна, такъ-что не можетъ входить въ рѣшеніе вопросовъ, зависящихъ отъ относительной высоты воды въ этихъ моряхъ.
"2) Разныя замѣченныя теченія въ Константинопольскомъ Проливѣ происходятъ единственно отъ дѣйствія вѣтровъ,
"3) Такъ-какъ сѣверные вѣтры-наиболѣе господствующіе, и притомъ дѣйствуютъ на площадь Чернаго-Моря, которая обширнѣе площади Мраморнаго Моря, то и теченія къ югу болѣе замѣтны, болѣе господствуютъ.
«4) Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ замѣчены, однакожь, быстрыя теченія съ юга, въ-слѣдствіе долгихъ южныхъ вѣтровъ. И можно съ большою достоверностью предположить, что въ нѣкоторыхъ мѣстахъ существуютъ даже постоянныя, но слабыя я малочувствительныя для наблюденіи теченія съ юга; теченія эти должны уравновѣшивать воды обоихъ морей.
Нельзя опредѣлить вліянія, которое можетъ имѣть прибыль воды въ Черномъ-Морѣ отъ впадающихъ въ него рѣкъ на образованіе теченій въ Босфорѣ къ югу; вѣроятно, прибыли этой въ морѣ нѣтъ, по причинѣ испареній и проч.»
Далѣе г. Гоммеръ въ письмѣ своемъ объясняетъ результаты нивелировки южнаго азіатскаго берега Константинопольскаго Пролива. Нивелировка эта была сдѣлана съ цѣлью удостовѣриться, пошло ли бы Черное-Море другой протокъ въ Мраморное, еслибъ Босфоръ былъ преграждены какъ это, вѣроятно, и было въ до-историческія времена. Должно замѣтить, что передъ входомъ въ Босфоръ съ юга, въ правомъ южномъ берегу Мраморнаго-Моря есть довольно большой заливъ, вдающійся въ материкъ, но направленію прямо на Востокъ, параллельно соотвѣтствующему берегу Черна го-Моря; въ нѣкоторомъ разстояніи отъ самой углубленной точки этого залива, на материкѣ уже, нѣсколько къ Сѣверо-Востоку, находится озеро Сабанджа, соединяющееся протокомъ съ рѣкою Санарівю (по древнему Сангаріасомъ), текущею на Сѣверъ и впадающею въ Черное-Море. Близь этого залива находятся Изникъ (древняя Никея) и на берегу самой углубленной восточной точки залива Изникъ-Мидъ или ДикъМида (древняя Никомедія). Итакъ, г. Гоммеру должно было сдѣлать нивелировку отъ Изникъ-Мида или Никомедіи, по сухому мѣсту до озера Сабанджа, и потомъ по озеру, по протоку и по рѣкѣ Сакаріѣ до Чернаго-Моря. Наибольшая высота по этой линіи, т. е. порогъ, черезъ который надо бы было перелиться водамъ Чернаго-Моря, оказался въ 40,09 метровъ (134 1/2 футъ). Изъ этого г. Гоммеръ заключаетъ, что при прегражденіи Босфора, Черное-Море могло имѣть высшій горизонтъ и соединяться, посредствомъ долины рѣки Маныча (впадающаго въ низовье Дона и имѣющаго истокъ близь берега Каспійскаго-Моря), съ моремъ Каспійскимъ, но не переливалось чрезъ СакарІю и Сабанджу въ никомедійскій заливъ Мраморнаго-Моря.
«Впрочемъ, прибавляетъ г. Гоммеръ, въ-слѣдствіе всѣхъ моихъ изслѣдованій по сѣверному берегу Чернаго-Моря, а также въ Болгаріи, Румеліи и Анатоліи, вездѣ геологическое образованіе береговъ оказывалось одинаковое. Вездѣ слѣды высшаго состоянія водъ Чернаго-Моря, слѣды явственные по осадкамъ позднѣйшихъ эпохъ, по одинаковой вездѣ высотѣ (рѣдко превосходящей 25 или 30 метровъ — около 100 футъ) однородныхъ признаковъ разлива моря, и по сохраненію вездѣ невредимо морскихъ раковинъ, всѣ роды, которыхъ и теперь еще живутъ въ Черномъ-Морѣ. Итакъ, не предполагая повсемѣстнаго и однообразнаго возвышенія береговъ Чернаго и Азовскаго Морей, возвышенія, которое должно бы было совершиться послѣ всѣхъ дознанныхъ геологическихъ переворотовъ Земнаго-Шара, надо допустить по необходимости древнее прегражденіе константинопольскаго Босфора, возвышеннѣйшее состояніе водъ Чернаго-Моря и до-историческій прорывъ Босфора.»
Потомъ авторъ описываетъ геологическое строеніе береговъ Анатоліи отъ Константинополя до Требизонда и путешествіе свое отъ Требизонда до Тавриза.
"Изъ Требизонда, говоритъ авторъ, я отправился чрезъ Эгинъ (Eguin, можетъ быть, Экимъ-Хане, по-крайней-мѣрѣ, повѣряя путь автора, мы не нашли Эгина ни у Бальби, ни на картахъ) и Харпонтъ [близь Малатіи) на Діарбекиръ. Отсюда я посѣтилъ внутреннія части Курдистана и черезъ Бита и съ и озеро Банъ достигъ Тавриза. Въ подробности путешествія входить не буду, но скажу въ короткихъ словахъ, что съ отъѣзда изъ Константинополя для метеорологіи я сдѣлалъ 264 барометрическихъ и 113 пирометрическихъ наблюденіq; въ каждомъ замѣчательномъ мѣстѣ сдѣланъ былъ цѣлый рядъ наблюденій. Между-прочимъ, я опредѣлялъ степень солености воды въ озерѣ Папъ и нашелъ ее въ 102 посредствомъ прибора Колардо, считая плотность чистой воды 100; посредствомъ выпариванія плотность ея опредѣлилась въ 102.020.
«Вотъ нѣкоторыя опредѣленныя широты:
„Тавризъ — 30°04’47,87; Гузнушхане (Gusnuchhané, вѣроятно, Гумишъ-Фане или Гумушъ-Хане) 40°24’29,21“; Эгинъ на Евфратѣ 39°12 27,31»; Кебанмаденъ на Евфратѣ 38°39’53,80"; Харпонтъ — 38°39’37,98"; Діарбекиръ 37°54’51,58"; городъ Ванъ (при озерѣ Банѣ) 38°29’23,40".
"Инструменты мои какъ-нельзя-болѣе въ порядкѣ. Наблюденія для опредѣленія долготъ тоже сдѣланы, но вычисленія еще нѣтъ, Ко всѣмъ моимъ наблюденіямъ прибавьте 474 снятыхъ угловъ для тригонометрической сѣти и, надѣюсь, вы будете довольны моимъ письмомъ.
"Въ ученомъ мірѣ явилось весьма любопытное физическое сочиненіе г. Драпера и такъ-какъ оно заключаетъ въ себѣ новыя изслѣдованія и открытія, та мы сообщаемъ здѣсь краткое извлеченіе изъ этого труда, извлеченіе на входящее въ подробности опытовъ автора, во обозначающее только, чти именно сдѣлано г. Драперомъ и къ какимъ выводамъ эти опыты его приводятъ. Сочиненіе г. Драпера носитъ названіе: О произведеніи свѣта химическими дѣйствіемъ.
Авторъ предположилъ себѣ задачею — опредѣлить отношенія между химическими условіями или явленіями горящаго тѣла и свойствами образующагося при этомъ горѣніи пламени. Для этого онъ приводитъ сперва всѣ фанты и положенія о свойствѣ пламени, которыми мы обязаны г. Деви, и потомъ анализируетъ, посредствомъ призмы, пламя разныхъ горящихъ паровъ и газовъ, слѣдствіемъ этого анализа выходитъ доказательство, что это пламя заключаетъ въ себѣ всѣ цвѣта солнечнаго спектра. Потомъ онъ переходитъ къ анализу, также посредствомъ призмы, пламени твердаго (антрацита), горящаго при разныхъ температурахъ тѣла, и доказываетъ, что лучи наиболѣе преломляющіеся появляются по мѣрѣ возвышенія температуры. Отсюда авторъ дѣлаетъ прямое заключеніе, что между преломляемостію свѣта, происходящаго отъ горѣнія какого-нибудь тѣла, и силою развивающагося при этомъ химическаго дѣйствія должно существовать отношеніе и что преломляемость постоянно увеличивается съ увеличеніемъ химическаго дѣйствія.
Потомъ г. Дрэперъ анализируетъ составъ пламени и, сдѣлавъ много весьма остроумныхъ опытовъ, приходить къ заключенію, что пламя всегда состоитъ изъ цѣлаго ряда цвѣтныхъ оболочекъ, одна другую обнимающихъ или одна другую за ключа тощихъ въ своей внутренной полости, о притомъ такъ, что фіолетовая оболочка обнимаетъ все пламя, то-есть, всегда бываетъ наружною, имѣющею наибольшій діаметръ. Основываясь на этомъ строеніи пламени, авторъ старается объяснить свойства и причины происхожденія равнаго штатнаго пламени; такъ на-примѣръ и о называетъ, отъ-чего окиселъ углерода горитъ синимъ пламенемъ, а синеродъ фіолетовымъ, также — отъ какихъ причинъ происходятъ несогласія явленіи при горѣніи тѣлъ въ кислородѣ и въ атмосферическомъ воздухѣ. Онъ смотритъ на всякое пламя, какъ на огненную оболочку.въ ко горой горѣніе происходитъ съ разною степенью скорости, смотря по степени углубленія въ нее, и въ которой эта скорость наибольшею находится въ наружномъ слоѣ, но причинѣ близкаго соприкосновенія съ воздухомъ, и постепенно уменшается, по мѣрѣ углубленія въ пламя. Въ горизонтальномъ разрѣзѣ пламени средина его, наполненная по горящими еще газами и парами, имѣетъ черный цвѣтъ; это среднее пространство окружено кольцомъ, въ которомъ начинается уже горѣніе и показывается красный цвѣтъ; за краснымъ горѣніе усиливается постепенно и слѣдующія оболакивающія кольца имѣютъ цвѣта оранжевый, желтый, голубой, синій и фіолетовой; образованіе каждаго цвѣта зависитъ отъ степени быстроты горѣнія, то-есть отъ количества притекающаго кислорода.
Любопытно было опредѣлить, что произойдетъ съ пламенемъ, когда нарушимъ обыкновенное его состояніе и введемъ въ его внутренность воздухъ. Г. Драперъ приводитъ для этого много чрезвычайно остроумно придуманныхъ опытовъ и находитъ, что подобное введеніе воздуха уничтожаетъ красный цвѣтъ внутренней оболочки и замѣняетъ его фіолетовымъ.
Изложивъ все это г. Драперь полагаетъ, что всѣ приведенныя явленія доказываютъ, что при всякомъ химическомъ соединеніи происходить быстрое волнообразное дрожательное движеніе частицъ тѣхъ тѣлъ, которыя соединяются, и что эти волнообразныя дрожательныя движенія дѣлаются быстрѣе съ увеличеніемъ силы химическаго дѣйствія. Обсужая всѣ свои факты и явленія, авторъ приходить къ главному и общему закону, что отношеніе между необыкновенной быстротой и ли, такъ сказать, жадностью химическаго сродства и преломляемостію образующагося свѣта есть простое слѣдствіе теоріи волнообразнаго движенія, и что увеличеніе преломляемости есть tie что иное, какъ увеличеніе быстроты дрожаніи.
Наконецъ, авторъ изслѣдуетъ физическую причину темныхъ линій фрауенгофера въ спектрѣ. Разныя сдѣланныя авторомъ наблюденія приводятъ его къ заключенію, что какова бы ни была причина, производящая эти линіи, но она можетъ дѣйствовать періодически; что же касается до самой причины, то нѣтъ еще достаточныхъ фактовъ для опредѣленія ея. При этомъ хотя г. Драперъ не утверждаетъ, чтобы отдѣленіе негорящихъ веществъ въ пламени всегда сопровождалось образованіемъ темныхъ фрауенгоферовыхъ линій на спектрѣ пламени, но говоритъ положительно, что во всѣхъ случаяхъ, когда линіи эти образовывались, всегда было отдѣленіе негорящихъ веществъ въ пламени.
— Мы говорили въ прошломъ мѣсяцѣ о новомъ составѣ красокъ съ цинковымъ основаніемъ, взамѣнъ мѣдныхъ и свинцовыхъ, приготовленіе которыхъ, особенно же свинцовыхъ бѣлилъ, такъ убійственно-вредно для рабочихъ, занятыхъ ихъ фабрикаціею. Основываясь на предварительномъ одобреніи, сдѣланномъ Парижскою Академіею Наукъ въ пользу приготовленія новыхъ красокъ, придуманнаго г. Леклеромъ, мы съ своей стороны были рады, что дѣло замѣна свинцовыхъ красокъ цинковыми, дѣло, возможность рѣшенія котораго теорія уже такъ давно доказала положительно, но которое до сихъ поръ оставалось не вполнѣ рѣшеннымъ дли промышлености и непримѣненнымъ къ ней — что это дѣло, наконецъ, рѣшено г. Леклеромъ во всѣхъ отношеніяхъ удовлетворительно. Между-тѣмъ, нѣкто аптекарь Верзепюи (Versepuy), улучшивъ фабричное производство прежнихъ свинцовыхъ бѣлилъ, сильно возсталъ противъ изобрѣтенія г. Леклеръ. Чья бы сторона ни была права, но и въ томъ и въ другомъ случаѣ одно изъ самыхъ вредныхъ фабричныхъ производствъ улучшается, и потому должно интересовать каждаго. Вотъ въ чемъ состоятъ возраженія г. Верзепюи. Онъ говоритъ, что свинцовыя бѣлила будутъ всегда необходимы и что уничтоженіе ихъ повлекло бы за собой много неудобствъ; что они, не только легко и тѣсно соединяются съ масломъ, но притомъ не имѣютъ ни малѣйшей прозрачности, совершенно непроницаемы для свѣта; что они впитываются въ окрашиваемые тѣла и пристаютъ къ нимъ чрезвычайно крѣпко; что два слоя свинцовыхъ бѣлилъ, то-есть, два раза окраски, совершенно покрываютъ предметъ, такъ-что поверхность нисколько не проглядываетъ; наконецъ. что они удобно примѣшиваются ко всѣмъ другимъ краскамъ и сообщаютъ имъ всѣ свои свинства.
Цинковыя же бѣлила, говоритъ г. Верзепюи, хорошо соединяются съ масломъ только тогда, когда послѣднее предварительно приготовлено посредствомъ окисла марганца; кромѣ того, онъ утверждаетъ, что они сохраняютъ полу-прозрачность; что надо восемь или десять слоевъ ихъ противъ двухъ слоевъ свинцовыхъ бѣлилъ для одинаковаго результата; что такимъ образомъ они требуютъ въ пять разъ болѣе масла, увеличиваютъ издержки на фабрикацію также въ пять разъ а стоятъ въ три раза дороже.
Можетъ-быть, г. Верзепюи увеличиваетъ недостатки новыхъ бѣлилъ, можетъ-быть также, что онъ не умѣлъ хорошо приготовить цинковыхъ бѣлилъ; но не можетъ быть, чтобъ г. Лeклеръ, знающій очень-хорошо свое собственное дѣло и безъ сомнѣнія болѣе, нежели аптекарь Верзепюи, заинтересованный въ уменьшеніи цѣны своихъ произведеній, такъ жестоко ошибся или хотѣлъ мистифировать публику. Во всякомъ случаѣ, рѣшеніе Парижской Академіи Наукъ будетъ чрезвычайно важно и любопытно.
Если и прійдется намъ разочароваться на счетъ изобрѣтенія г. Леклера, если свинцовыя бѣлила все-таки останутся необходимымъ предметомъ, то, по-крайней-мѣрѣ, мы утѣшимся тѣмъ, что г. Верзепюи, разными улучшеніями, сдѣлалъ фабрикацію ихъ почти безвредною. По старому голландскому способу, работникъ неотлучно находится въ соприкосновеніи съ свинцовыми матеріалами; онъ мѣситъ и мѣшаетъ безпрестанно массу; всѣ поры его постоянно поглощаютъ пыль этой массы, онъ дышетъ ею, напитывается и наружно и внутренно. По новому же способу бѣлила приготовляются въ закрытыхъ сосудахъ, и вынимаются изъ нихъ не прежде, какъ уже смоченныя водой, а потому мастерская и не наполняется свинцовою пылью; работникъ не касается до бѣлилъ и не дышетъ ихъ пылью ни минуты; сообщеніе работника съ бѣлилами бываетъ только при сушеніи бѣлилъ, и потому съ нѣкоторыми предосторожностями этотъ новый способъ почти безвреденъ.
— Въ послѣднее время многіе занимались пріисканіемъ способовъ предохранять дерево отъ гніенія. Способъ Пайна извѣстенъ уже, но онъ слишкомъ недоступенъ для мелкой промышлености, и потому мы сообщаемъ другой, новый, простѣйшій способъ Гутена и Бутиньи. Способъ ихъ хотя примѣнимъ вообще къ дереву, употребляемому въ постройкахъ, но особенно относится къ сохраненію поперечинъ на желѣзныхъ дорогахъ. Они совѣтуютъ высушить концы брусьевъ, обжечь и герметически обмазать мастикой, которая проникаетъ въ фибры, тѣсно соединяется съ ними и препятствуетъ разрушительному дѣйствію, происходящему отъ тѣхъ сыпучихъ (въ баластномъ слоѣ желѣзныхъ дорогъ массъ, въ которыхъ брусья находятся. Вотъ въ короткихъ словахъ совѣтъ г. г. Гутена и Бутиньи. 1. Погрузить концы бруса въ какой-нибудь углеродистый водородъ, на-примѣръ, въ сланцовое или шиферовое масло, (huile de schiste); онъ быстро всасывается по фибрамъ. 2. Зажечь ихъ, и въ то время, какъ огонь потухнетъ, погрузить въ горячій сваръ изъ черной древесной густой смолы (пикъ, poix noir), обыкновенной вареной смолы (goudron) и гуммилака (gomme laque); сваръ этотъ немного всосется по фибрамъ, но главное — послужитъ герметическою обмазкою концевъ; и 3. Осмолить, какъ обыкновенно, брусья по всей длинѣ ихъ.