Завещание (Ахматова)/ДО

Завещание
авторъ Елизавета Николаевна Ахматова

Опубл.: 1882. Источникъ: az.lib.ru

Это произведение было опубликовано до 7 ноября 1917 года (по новому стилю) на территории Российской империи (Российской республики), за исключением территорий Великого княжества Финляндского и Царства Польского, и не было опубликовано на территории Советской России или других государств в течение 30 дней после даты первого опубликования.

Поскольку Российская Федерация (Советская Россия, РСФСР), несмотря на историческую преемственность, юридически не является полным правопреемником Российской империи, а сама Российская империя не являлась страной-участницей Бернской конвенции об охране литературных и художественных произведений, то согласно статье 5 конвенции это произведение не имеет страны происхождения.

Исключительное право на это произведение не действует на территории Российской Федерации, поскольку это произведение не удовлетворяет положениям статьи 1256 Гражданского кодекса Российской Федерации о территории обнародования, о гражданстве автора и об обязательствах по международным договорам.

Это произведение находится также в общественном достоянии в США (public domain), поскольку оно было опубликовано до 1 января 1929 года.

Е. Н. Ахматова.

ЗАВѢЩАНІЕ.

ИЗЪ ВОСПОМИНАНІЙ СТАРОЙ ЖЕНЩИНЫ. САНКТПЕТЕРБУРГЪ. Въ типографій А. А. Краевскаго (Бассейная, № 2).

1882.

I.

Мнѣ уже пошелъ шестой десятокъ. Я много видѣла и много испытала на своемъ вѣку. Происхожденія я не знатнаго, отецъ мой былъ управляющимъ въ имѣніи графа Свирскаго. Матери моей я не помню, она умерла вскорѣ послѣ моего рожденія, а воспитаніе я получила въ домѣ графа, вмѣстѣ съ его дочерьми. Въ дѣтствѣ онѣ почти каждое лѣто проводили въ своей деревнѣ, узнали меня, полюбили и упросили своихъ родителей взять меня къ себѣ.

Я училась вмѣстѣ съ ними и жила у нихъ до своего замужства, а вышла я замужъ по любви, за небогатаго чиновника, которому выхлопоталъ мѣсто, а мнѣ далъ приданое по просьбѣ своихъ дочерей, графъ.

Жила я, что называется, душа въ душу съ своимъ мужемъ, и послѣ пятнадцатилѣтняго супружества осталась вдовой. Дѣтей у меня было двое, но они умерли въ младенчествѣ, и вотъ я живу то одна, то гощу у своихъ знакомыхъ и родныхъ.

Много разныхъ лицъ прошло предо мною въ моей жизни, много пришлось мнѣ узнать семейныхъ драмъ. Вотъ на старости лѣтъ и вздумалось мнѣ поразсказать добрымъ людямъ то, что мнѣ случилось видѣть и испытать. Можетъ быть мои безхитростные разсказы заставятъ задуматься кого-нибудь, возбудятъ сочувствіе къ чужому горю, расшевелятъ что-нибудь хорошее въ душѣ.

Начну съ одной семейной драмы, которая разыгралась на моихъ глазахъ. Не сѣтуйте, что съ начала разсказъ мой будетъ походить на самую обыкновенную любовную исторію, каковыхъ писалось безчисленное множество разъ. Молодой человѣкъ и молодая дѣвушка, влюбленные другъ въ друга, и по своей бѣдности, не имѣющіе возможности вступить въ бракъ, богатый женихъ, необходимость пожертвовать собою, для спасенія дорогой особы, все это разсказывалось испоконъ вѣку на тысячу разныхъ ладовъ. Я это знаю, а все-таки рѣшаюсь начать этимъ, потому что въ этой обыкновенной исторіи, выказались характеры не совсѣмъ обыкновенные, о которыхъ стоитъ разсказать.

У моего мужа было два сослуживца, Ванинъ и Толинъ, оба женатые, у одного былъ сынъ, у другого дочь. Ванинъ и Толинъ умерли, кажется, въ одномъ году. Вдовы ихъ остались въ стѣсненномъ положеніи, съ самой крошечной пенсіей, и я вскорѣ тоже овдовѣла, да у меня дѣтей не было, по милости моего приданаго, да моихъ добрыхъ благодѣтельницъ, бывшихъ графинь, изъ которыхъ одна теперь княгиня, а другая генеральша, жила я безбѣдно и хорошо. Ванина же и Толина съ трудомъ перебивались. Едва едва сынъ Толиной успѣлъ кончить гимназію, а въ университетъ, какъ ему ни хотѣлось, поступить не могъ.

— Куда тебѣ въ университетъ, Алеша, говорила ему мать. — Чѣмъ я буду содержать тебя? Бѣднымъ людямъ до высшаго ли образованія! Хоть и стипендію заслужишь, все будетъ толку мало. Какъ ни учись, а знатные да богатые всегда надъ тобой на службѣ возьмутъ перевѣсъ. Поступай теперь на службу, благо даютъ мѣсто, твое жалованье поддержкой будетъ мнѣ, хоть одѣваться будешь самъ.

Алексѣй Толинъ чувствовалъ себя не въ правѣ быть въ тягость матери, скрѣпя сердце удовольствовался гимназическимъ аттестатомъ, и поступилъ на службу въ тотъ самый департаментъ, гдѣ прежде служилъ его отецъ.

Дочь Ваниной Маша воспитывалась въ частномъ пансіонѣ даромъ, содержательница пансіона была съ ея матерью дружна. Только Маша не кончила ученія, не дошла до послѣдняго класса. Мать ея была женщина очень больная, ухаживать за нею было надо, а Маша ужасно любила мать.

Алексѣй Толинъ былъ старше Маши Ваниной пятью годами. Вотъ какъ минуло ей семнадцать лѣтъ, а ему двадцать два года, они дали другъ другу слово быть мужемъ и женой. Боже мой! какую бурю подняла Варвара Антоновна Толина, а къ чему, спрашиваю васъ? Молодые люди выросли въ хорошей школѣ. Они видѣли бѣдность съ самыхъ юныхъ лѣтъ, они очень хорошо понимали, что вѣнчаться имъ сейчасъ нельзя и согласны были ждать.

— Не вѣкъ же буду я писаремъ! говорилъ Алексѣй Машѣ. — Получу повышеніе по службѣ, намъ вѣдь нужно не Богъ знаетъ что! Мы оба роскошью не избалованы, вѣдь вы, Маша, согласны ждать?

— Хоть десять лѣтъ, отвѣчала Маша.

— Какъ вы думаете, Дарья Владиміровна, спросила она меня въ тотъ же вечеръ: — очень я подурнѣю чрезъ десять лѣтъ?

А сама смотрится въ зеркало и улыбается, знала, плутовка, что хороша!

— Ангелъ мой, говорю я: — вы и чрезъ двадцать лѣтъ будете красавица.

— Будто бы! говоритъ и захохотала. — Ну, тѣмъ лучше! Значитъ мы еще дольше можемъ ждать.

— Чего же вы собираетесь ждать такъ долго? спросила я.

— Моей свадьбы съ Алексѣемъ.

Я не удивилась. Я давно видѣла, что они другъ въ друга влюблены.

— Терпѣнія то хватитъ ли? говорю я.

— У меня то хватитъ, а вотъ какъ онъ? а сама такъ пристально на меня смотритъ. — Вы, говоритъ, Дарья Владиміровна, женщина опытная, умная, скажите мнѣ какъ по вашему мнѣнію, достанетъ у Алексѣя терпѣнія ждать? Не выберетъ ли онъ другую?

— Мужчинъ трудно разобрать, душечка, отвѣтила я. — А все-таки я думаю, что вашему Алексѣю никого лучше васъ не найти.

Она покраснѣла отъ удовольствія, и бросилась цѣловать меня.

Въ этотъ вечеръ ее зачѣмъ-то пригласила къ себѣ содержательница того пансіона, гдѣ она училась, кажется помочь ей провѣрить счеты, а я осталась посидѣть съ ея матерью. Не успѣла Маша уйти, какъ явилась мать Алексѣя, Варвара Антоновна и тотчасъ затораторила:

— Каково! что затѣяли-то наши дѣтки? Какъ вамъ это нравится, Катерина Федоровна? какой для насъ съ вами ударъ.

Катерина Федоровна измѣнилась въ лицѣ и тревожно посмотрѣла на свою гостью. Та продолжала:

— Я ни мало не медля, поспѣшила къ вамъ. Кстати пришлось, что вашей Марьи Константиновны дома нѣтъ сегодня. Намъ надо порядкомъ переговорить.

— О чемъ? неохотно спросила Ванина.

— Какъ о чемъ? Какія принять мѣры?

— Насчетъ чего?

— Вотъ ужъ не понимаю васъ! воскликнула Толина, пожавъ плечами. — Наши дѣти такое безуміе затѣяли, а вы спрашиваете насчетъ чего? Неужели вамъ лестно отдать дочь за моего сына? За писаря, мальчишку! Въ умѣ ли вы?

— Напрасно вы такъ горячитесь, Варвара Антоновна, спокойно возразила Ванина. — Вашъ сынъ очень хорошій человѣкъ. Конечно, я желала бы для моей Маши человѣка побогаче, да гдѣ же его взять?

— Такъ вы одобряете, одобряете? съ ужасомъ воскликнула мать Алексѣя. — Вы пожалуй и согласіе ужъ дали? А я прямо объявила сыну, что нѣтъ ему моего благословенія на этотъ бракъ.

Варвара Антоновна лгала — я послѣ узнала — она не рѣшилась сказать этого сыну. Зная его характеръ, она побоялась раздражить его, и такимъ образомъ заставить пойти ей наперекоръ:

— Напрасно, все спокойно возразила Ванина.

— Вотъ ужъ не понимаю! вспыльчиво продолжала Толина: — женщина вы не глупая, Катерина Федоровна, имѣете такую красавицу дочь, неужели вы не желаете отдать ее за выгоднаго жениха?

— Откровенно вамъ скажу, очень желала бы, да вѣдь это зависитъ не отъ меня. Какая польза мнѣ желать, когда моя дочь выбрала вашего сына? Вѣдь онъ приглянулся ей, а не мнѣ.

— Не позволяйте!

Катерина Федоровна усмѣхнулась.

— Опять скажу, какая польза? Могу ли запретить?

— Конечно, можете. Ваша дочь несовершеннолѣтняя. Она безъ вашего позволенія вѣнчаться не можетъ.

Катерина Федоровна съ удивленіемъ посмотрѣла на Толину.

— Не только не можетъ, но и не захочетъ, съ гордостью сказала она. — Маша почтительная дочь, кромѣ того, она мнѣ вѣритъ. Она знаетъ, что я имѣю только ея счастіе въ виду.

— Какъ же это, имѣя въ рукахъ, такъ-сказать, судьбу своей дочери, Катерина Федоровна, вы не пользуетесь вашимъ правомъ? Образумьте вашу Машу, вѣдь они на гибель идутъ.

— Какъ же мнѣ ее образумить?

— Представьте ей резонъ. Самое главное, чѣмъ они будутъ жить? Вѣдь ваша дочь сама ведетъ у васъ хозяйство, она должна понимать…

— Въ томъ-то и дѣло, что Маша все это прекрасно понимаетъ…

— А соглашается?

— Она согласилась ждать. Противъ этого, что же я могу сказать? Если бы они захотѣли сейчасъ вѣнчаться, я согласія бы не дала, но они сами вѣдь этого не желаютъ. Вашъ сынъ просилъ Машу ждать. Она дала ему слово. Я тутъ не причемъ. Образумить, вы говорите? да какая польза говорить ей не люби! Мы съ вами, Варвара Антоновна, довольно пожили на свѣтѣ, неужели вамъ случалось видѣть, что словами любовь можно изъ сердца искоренить? А я такъ думаю, что чѣмъ больше говорить напротивъ, тѣмъ хуже.

«Какая, однако, умная женщина, Катерина Федоровна! подумала я.

— Однако, скажите, намъ вѣдь дороги наши дѣти, это намъ такъ сложа руки сидѣть и смотрѣть, какъ они коверкаютъ свою судьбу?

— Я ничего этого не вижу. Чѣмъ же судьба ихъ исковеркана, позвольте спросить? Вѣдь они вѣнчаться теперь не желаютъ? Пусть ихъ ждутъ. Не вѣкъ сынъ вашъ будетъ писаремъ, мало-по-малу, станетъ получать мѣста получше, и Богъ дастъ дослужится до того, что будетъ въ состояніи содержать жену. Если до того времени они разлюбятъ другъ друга, стало быть, имъ не судьба. Ничего не выиграли, ничего не потеряли. Вотъ какъ я на это смотрю. И вамъ, Варвара Антоновна, наперекоръ не совѣтую итти. Хуже будетъ, вѣрьте моему слову. Молодые люди любятъ поставить на своемъ. Теперь, по-крайней-мѣрѣ, они благоразумны и согласны ждать.

— Это они такъ только говорятъ, горячилась Толина. — Ну, а что вы скажете, если они вздумаютъ вступить въ гражданскій бракъ.

Гражданскіе браки только-что тогда стали входить въ моду.

— Опять скажу, какъ мы это запретимъ? И охота вамъ, Варвара Антоновна, такія напраслины взводить на нашихъ дѣтей! Не захотятъ ждать, зачѣмъ же имъ вступать въ гражданскій, а не въ церковный бракъ? Они ждутъ по той причинѣ, что не чѣмъ содержать семью. Я говорила съ вашимъ сыномъ. Онъ понимаетъ все прекрасно. Онъ дорожитъ спокойствіемъ моей Маши, онъ вѣдь ее боготворитъ. Сколько я его понимаю, любовь его хорошая, спокойная, я даже взяла съ него слово терпѣливо ждать. „Честь Маши буду беречь, какъ святыню“, вотъ что онъ мнѣ сказалъ. Не перечьте ему, Варвара Антоновна, какъ бы хуже не вышло изъ того! Вѣрьте мнѣ, мы ничего не можемъ сдѣлать. Положимся на волю Божію и будемъ ждать.

Варвара Антоновна ахала и охала, а не могла не согласиться, что пока ничего сдѣлать нельзя.

Однако, она всѣми силами старалась отговорить сына, но онъ коротко и ясно ей объявилъ, что уже пожертвовалъ для ея удобствъ высшимъ образованіемъ, и не чувствуетъ желанія приносить въ жертву все счастіе своей жизни. Зная настойчивый характеръ сына, Варвара Антоновна побоялась возражать.

Но она не сидѣла, сложа руки, а выхлопотала у начальника ея покойнаго мужа, мѣсто сыну въ провинціи, гдѣ у нея было много знакомыхъ и родныхъ, мѣсто тоже довольно ничтожное, но, все-таки, служившее нѣкоторымъ повышеніемъ, и сумѣла такъ сдѣлать, что сынъ ничего не зналъ объ ея участіи въ этомъ дѣлѣ, а напротивъ, ему же пришлось ее уговаривать и утѣшать: она притворилась, будто разлука съ Петербургомъ — для нея острый ножъ.

Молодой человѣкъ сначала огорчился, но каждое повышеніе приближало его къ женитьбѣ, притомъ и дѣлать было нечего, или выходи въ отставку, или поѣзжай.

II.

За недѣлю до отъѣзда Толиныхъ, пришла я въ одинъ вечеръ къ Катеринѣ Федоровнѣ, Маша была приглашена на выпускной балъ въ пансіонъ, и ушла туда пораньше, чтобы тамъ сдѣлать свой туалетъ, а съ бала ея долженъ былъ привести, старый знакомый ея матери и мой, Кольевъ, Тимофей Степанычъ, человѣкъ почтенныхъ лѣтъ. Я и пришла посидѣть съ Катериной Федоровной, я знала, что она безъ дочери не ляжетъ спать. Толина тоже была тутъ, а Алексѣй, зная, что Маши не будетъ дома, не пришелъ.

Вотъ сидимъ мы и бесѣдуемъ, вдругъ въ началѣ двѣнадцатаго часа, Маша является домой.

— Что такъ рано? спрашиваю я.

— Въ пансіонахъ балы до свѣта не продолжаются, отвѣтилъ Тимофей Степанычъ. — Мы, впрочемъ, могли бы остаться, да Марья Константиновна не захотѣла.

— Я боялась, что мама безъ меня не ляжетъ, а ей давно пора, отвѣтила Маша.

— А вы вашу дочку можете поздравить, вдругъ сказалъ Катеринѣ Федоровнѣ Тимофей Степанычъ.

— Поздравить! съ чѣмъ? спросила она.

— Съ побѣдой.

Варвара Антоновна такъ и встрепенулась, а Маша съ неудовольствіемъ взглянула на Кольева и сказала:

— Охота вамъ!

— Прельстила, очаровала! продолжалъ онъ, не обращая вниманія на Машу.

Толина не вытерпѣла и спросила:

— Позвольте узнать кого?

— Одного человѣка, отвѣтилъ Кольевъ.

— Ахъ, батюшки! извѣстно, человѣка, а не животное какое! воскликнула Варвара Антоновна, умирая отъ любопытства и сердясь на Кольева, зачѣмъ онъ медлитъ объяснить.

Побѣда Маши надъ другимъ, можетъ быть, означала свободу ея сыну. Какъ же ей было не любопытствовать?

— Развѣ, по вашему, человѣкъ не животное? спросилъ Тимофей Степанычъ.

— Ужъ и животное! экій шутникъ!

— А что же, предметъ неодушевленный? поддразнивалъ Тимофей Степанычъ.

— Извѣстно, человѣкъ есть человѣкъ, а не птица и не звѣрь.

— Ну, вотъ, человѣкъ, а не птица и не звѣрь, прельстился Марьей Константиновной, и завтра, Катерина Федоровна, будетъ къ вамъ.

— Ужъ не съ предложеніемъ ли? поспѣшно спросила Толина.

— Ужъ очень скоро захотѣли, дайте срокъ. Надо прежде познакомиться, узнать другъ, друга, а тамъ и подъ вѣнецъ.

— Да что это вы говорите, Тимофей Степанычъ, я въ толкъ не возьму, съ недоумѣніемъ сказала Катерина Федоровна, до-сихъ-поръ слушавшая молча.

Маша, все время выказывавшая нетерпѣніе, съ упрекомъ посмотрѣла на Кольева.

— Охота вамъ говорить такой вздоръ! сказала она.

— Нѣтъ-съ, Марья Константиновна, это не вздоръ, а по моему весьма серіозное дѣло можетъ выйти… Вы мнѣ позволите объяснить. Извольте видѣть, Катерина Федоровна, ваша дочь привлекла на себя вниманіе Павла Михайловича Карскаго, можетъ быть вы слыхали… извѣстный богачъ.

— Полноте! опять остановила, его Маша.

— Позвольте, я считаю даже, что это мой долгъ. Я принимаю въ васъ участіе. Что. дѣвушка нравится хорошему человѣку — въ этомъ ничего дурного нѣтъ. Мы здѣсь между своими. Отчего же объ этомъ не говорить?

Кольеву ничего не было сказано о томъ, что Маша и Алексѣй дали другъ другу слово, онъ хотя догадывался, но не показывалъ вида и въ душѣ этого не одобрялъ.

— Да-съ! Богачъ Карскій по уши влюбился въ вашу дочь, вотъ оно что! Глазъ съ нея не спускалъ, узналъ кто такая, просилъ меня представить ей, познакомить…

— Что-жъ, онъ танцовалъ съ Марьей Константиновной? полюбопытствовала Толина.

— Карскій не танцуетъ, отвѣтилъ Тимофей Степанычъ: — это человѣкъ солидный.

— Пожилой? съ нѣкоторымъ безпокойствомъ спросила Варвара Антоновна, начинавшая видѣть въ этомъ новомъ обожателѣ Маши средство спасенія ея сына отъ брака, котораго она боялась, какъ огня.

— Лѣтъ сорока, такой красивый, статный, видный…

— Однимъ словомъ, препротивный, перебила Маша.

Тимофей Степанычъ не на шутку разсердился.

— Вамъ, сударыня моя, не слѣдъ это говорить. Вы хоть и красавица, а такимъ женихомъ пренебрегать нельзя. Вѣдь у него полмилліона навѣрнякъ.

Варвара Антоновна ахнула, даже Катерина Федоровна встрепенулась и перестала вязать чулокъ.

— Да-съ, это вѣрно, продолжалъ Тимофей Степанычъ: — вы, Марья Константиновна, извольте серіозно на это взглянуть.

— Какъ вы странно говорите, Тимофей Степанычъ, возразила ему Маша: — съ чего вы взяли это все? Карскій видѣлъ меня сегодня въ первый разъ. Неужели изъ того, что онъ обратилъ на меня вниманіе, сейчасъ предположить, что у него какія-то серіозныя намѣренія? Мало ли кто съ кѣмъ на балѣ говоритъ! Ужъ такъ сейчасъ и женихъ!

— Вы слышали, что я вамъ сказалъ? познакомиться съ вами хочетъ. Завтра привезу его.

— Ахъ! зачѣмъ? не надо! съ неудовольствіемъ сказала Маша.

Тимофей Степанычъ махнулъ рукой.

— Что съ вами толковать, сказалъ онъ. — Извѣстно, молоденькія дѣвушки, да еще такія хорошенькія, какъ вы, любятъ, почваниться. Чтожь это ничего! Пусть его ухаживаетъ за вами, только смотрите, не слишкомъ сурово обходитесь… не отталкивайте, на все нужна мѣра, на все нужна мѣра, Марья Константиновна! Вы хоть и красавица, а такого жениха, какъ Карскій, два раза въ жизни не встрѣтишь, почваниться немного можно, а выпускать изъ рукъ нельзя.

Маша, не говоря ни слова, ушла въ другую комнату и заперла за собою дверь.

Я все время молчала. Сердце у меня невольно сжималось. Появленіе богача на сценѣ предвѣщало мало хорошаго для Алексѣя, а я интересовалась имъ.

— Какъ это, Тимофей Степанычъ, пристала къ нему Толина, какъ только вышла Маша: — вы навѣрно знаете, что этотъ Карскій намѣренъ сдѣлать Марьѣ Константиновнѣ предложеніе? Онъ вамъ сказалъ?

— Нѣтъ, конечно, не говорилъ, улыбаясь, отвѣтилъ Кольевъ, — Карскій человѣкъ серіозный. Онъ хочетъ прежде познакомиться, короче узнать. Только по всему видно, что наша Марья Константиновна ему приглянулась. А то зачѣмъ бы онъ вздумалъ знакомиться? спросилъ о ней хозяйку, та отвѣтила, чья Марья Константиновна дочь.

Гдѣ, говоритъ, ея мать? Представьте меня ей». Когда та ему объяснила, что мать Марьи Константиновны больна и не выѣзжаетъ, а провожаю ее я, какъ другъ семейства, онъ тотчасъ ко мнѣ.

" — Представьте меня, говоритъ, Марьѣ Константиновнѣ Ваниной! "

" — Съ удовольствіемъ, отвѣтилъ я. — "Развѣ вы танцуете, Павелъ Михайловичъ, я не зналъ.

" — Я, говоритъ, не танцую, да развѣ безъ танцевъ знакомиться нельзя?

« — Почему же, говорю, извольте». А самъ, думаю: — "эхъ! попался, мой голубчикъ! Постой, подцѣпимъ мы тебя! "Очень радъ, очень радъ! продолжалъ Тимофей Степанычъ, весело потирая руки: — отъ души желаю счастія Марьѣ Константиновнѣ.

Катерина Федоровна все время ничего не говорила. Извѣстіе, сообщённое ей Кольевымъ, очевидно, ошеломило ее. Полмилліона! шутка сказать!

Тимофей Степанычъ уѣхалъ, и Толина собралась уйти, а Маша вдругъ вышла изъ другой комнаты, подошла къ Варварѣ Антоновнѣ и говоритъ:

— Напрасно радуетесь, Варвара Антоновна! Я вашему сыну не измѣню, повернулась и ушла.

Варвара Антоновна вся затряслась отъ злости. Я поспѣшила увести ее.

— Пойдемте вмѣстѣ, намъ по дорогѣ, сказала я: — поздно, надо дать Катеринѣ Федоровнѣ покой.

Мы ушли. Толина ворчала всю дорогу.

— Что вамъ безпокоиться? говорила я. — Вѣдь вы увозите вашего сына. Онъ разлучится съ Марьей Константиновной, должно быть, надолго. Только слѣдуетъ ли этому радоваться? Они очень любятъ другъ друга, оба такіе степенные, серіозные, они благоразумно и счастливо прожили бы вѣкъ. Можетъ хуже выйти, если вашъ Алексѣй свяжется съ другою, не такой деликатной и хорошей дѣвушкой, какъ…

Тутъ Варвара Антоновна вспылила, назвала меня потатчицей, сентиментальницей; я распростилась съ ней и ушла.

Я послѣ узнала, что Маша просила Катерину Федоровну Карскаго не принимать.

— Не ловко, его привезетъ Тимофей Степанычъ, отвѣтила Ванина, которую невольно соблазнялъ богачъ-женихъ.

— Такъ чтожъ такое?

— Обидится, дружокъ. Тимофей Степанычъ нашъ старинный другъ. Да и съ какой стати? Почему же намъ знакомствомъ Карскаго пренебрегать?

— Можетъ быть Алексѣй будетъ недоволенъ?

— Почему? Я никогда не слыхала, чтобы женихи запрещали невѣстамъ имѣть знакомыхъ. Алексѣй уѣзжаетъ отъ тебя далеко. Не можешь же ты жить отшельницей все время. Притомъ, навѣрно, Тимофей Степанычъ шутитъ. У Карскаго, можетъ быть, и на умѣ нѣтъ сватовства. А хоть бы и было, то развѣ онъ можетъ противъ твоей, воли отнять тебя у Алексѣя? Алексѣй долженъ вѣрить тебѣ. Карскій человѣкъ богатый, навѣрно и со связями, если, неравно, у него никакихъ намѣреній нѣтъ на тебя, то, можетъ быть, современемъ, онъ и для Алексѣя окажется полезенъ — почемъ знать?

Послѣдній доводъ поколебалъ Машу, она не спорила. Карскій познакомился и сталъ у нихъ бывать.

III.

Толины уѣхали, влюбленные разстались, разумѣется, съ прискорбіемъ, съ обѣщаніями, и увѣренные больше прежняго, что не могутъ другъ безъ друга жить. Они, конечно, писали другъ другу страстныя письма, а Карскій все ѣздилъ къ Ванинымъ, только держалъ себя осторожно, за Машей ухаживалъ не навязчиво, но она, надо сказать правду, мало сдерживала себя. И не глядитъ на него, и гордо себя держитъ… Сколько разъ я говорила ей:

— Душа моя, вы это напрасно…

— Не люблю я его, Дарья Владиміровна! отвѣтитъ она.

— Милая моя, говорю я: — никто не заставляетъ васъ его любить, только зачѣмъ же такъ обращаться? Зачѣмъ дѣлать себѣ врага.

— Противенъ онъ мнѣ, противенъ, только и твердитъ.

И какъ это казалось мнѣ удивительно, не могу сказать! Карскій былъ мужчина видный, правда немножечко угрюмъ, но ростъ такой статный, глаза блестящіе, очень даже онъ былъ недуренъ собой. Конечно, Маша любила Алексѣя, да это не причина, чтобъ съ такимъ отвращеніемъ относиться къ человѣку, который изъ себя былъ далеко не уродъ. Ну, не люби его! ну, не соглашайся, а зачѣмъ же отвращеніе питать?

Вотъ Карскій ѣздилъ, ѣздилъ, да въ одинъ день, когда Катерина Федоровна почувствовала себя нездоровой, извинилась и ушла въ спальню, Карскій остановилъ Машу, которая шла за матерью и попросилъ у нея позволенія переговорить съ ней наединѣ.

Я тотчасъ встала и вмѣсто Маши пошла помочь Катеринѣ Федоровнѣ лечь въ постель.

Ванины занимали двѣ крошечныя комнатки съ кухнёй. Волей неволей пришлось мнѣ слышать весь разговоръ. Да Карскій и не скрывался, говорилъ громко, а захотѣлъ объясниться глазъ на глазъ только потому, что не ловко же было дѣлать предложеніе при другихъ. Отъ слова до слова помню весь разговоръ.

— Благодарю за честь, но не могу принять, отвѣтила на его предложеніе Маша.

— Могу узнать причину? спросилъ онъ.

— Причина очень простая и вмѣстѣ съ тѣмъ очень важная, я васъ не люблю.

— Только это?

— Какъ только? удивленнымъ голосомъ спросила Маша. — Какая нужна еще причина для отказа? Я не понимаю брака безъ любви.

— И я также. Но любовь иногда приходитъ не вдругъ, любовь можно заслужить, Марья Константиновна. Позвольте мнѣ сказать вамъ, что моя привязанность изъ такихъ, которыми пренебрегать нельзя. Она стоитъ, если не взаимности — вдругъ насильно милъ не будешь — то по-крайней-мѣрѣ нѣкотораго вниманія. Немногихъ любятъ такъ, какъ я васъ люблю.

— Что же мнѣ въ вашей любви, тихо отвѣтила Маша: — когда я васъ не могу любить?

— За будущее ручаться нельзя… если вы даже любите другого…

— Ну да, люблю! вдругъ рѣшилась сказать она.

Тутъ нѣсколько секундъ ничего не было слышно. Послѣ Маша мнѣ говорила, что Карскій, услыхавъ это, очень поблѣднѣлъ.

— Когда же назначена ваша свадьба? вдругъ спросилъ онъ.

Головой готова поручиться, что онъ все зналъ. А то зачѣмъ бы въ его голосѣ слышалась насмѣшка?

— Свадьба наша еще не назначена, тихо и спокойно отвѣтила Маша.

— Почему?

Она помолчала нѣсколько секундъ, потомъ сказала просто:

— Мы слишкомъ бѣдны.

— Если такъ, я не принимаю вашего отказа, сказалъ Карскій: — я буду ждать.

Тутъ Маша разсердилась.

— Чего вы будете ждать? Чтобъ я васъ полюбила? Вы этого не дождетесь никогда!

— И не такія чудеса совершаются на свѣтѣ, сказалъ Карскій холодно: — вы очень, очень молоды, и я далеко не старъ. Много времени еще предънами, я буду ждать.

Слышу уходитъ. Маша плачетъ. Я растворила дверь.

— Зачѣмъ, мои ангелъ, огорчаться? сказала я: — ну не нравится вамъ, и Богъ съ нимъ!

Катерина Федоровна позвала дочь.

— Ты ему отказала, Маша? спросила она.

— И вы спрашиваете? съ укоромъ отвѣтила Маша. — Или вы въ самомъ дѣлѣ думаете, что моя привязанность къ Алексѣю такъ только игрушка, и больше ничего.

Катерина Федоровна ничего не отвѣчала и грустно покачала головой. Видите ли, какъ только Алексѣю вышло мѣсто въ провинцію Катерина Федоровна стала думать, что изъ его помолвки съ Машей не выйдетъ ничего.

— Разлука ядъ любви, говоритъ она мнѣ бывало. — Забудутъ они другъ друга, мать же Алексѣя постарается его отвлечь.

Когда выступилъ на сцену Карскій, разумѣется, Катерина Федоровна очень желала выдать за него дочь. И какъ не желать! Блистательный женихъ для всякой дѣвушки, не только такой бѣдной, какъ ея дочь.

Но я должна сказать, что Катерина Федоровна ни за что бы не стала неволить дочь. Она была женщина очень добрая, очень честная, и обожала свою дочь. Она только желала этого брака, и больше ничего. И какъ не желать судите сами! одною любовью не проживешь. А старые-то люди на любовь смотрятъ хладнокровно; при томъ Карскій былъ не старикъ. и не уродъ. Это только я, старая дура, помня свое счастливое замужство, всегда сочувствую влюбленнымъ, и ставлю любовь въ бракѣ выше всего.

— Алексѣй, другъ мой, далеко, робко выговорила мать.

— Что жь изъ этого? расходилась Маша. — Близко ли, далеко ли, а я выйду за него или ни за кого! А чтобы разомъ вы бросили думать о Карскомъ, я вамъ прямо объявлю, что и безъ привязанности къ Алексѣю, я за Карскаго не вышла бы никогда.

— Отчего? спросила Катерина Федоровна.

— Онъ мнѣ противенъ.

— Жаль, онъ кажется хорошій человѣкъ, не унималась Катерина Федоровна: — а Алексѣй вернется ли сюда, это еще вопросъ.

— Вернется, не вернется, а мнѣ за Карскимъ не бывать!

— Не забывай, другъ мой, что я одной ногой стою въ могилѣ, что жъ ты будешь дѣлать, когда останешься одна?

Маша поблѣднѣла и посмотрѣла на больную мать.

— Развѣ вамъ хуже? спросила она тихо.

— Пожалуй сегодня и не хуже, а все ты, мой другъ, приготовиться должна. Не могу скрыть отъ тебя, и считаю даже грѣхомъ скрывать, что ты весьма скоро должна меня лишиться, спроси себя, что же будешь дѣлать ты? Когда твой Алексѣй можетъ на тебѣ жениться? Ты сама не захочешь его обременять. У васъ можетъ быть большое семейство, чѣмъ же будете вы жить? Бѣднымъ людямъ обманывать себя не приходится. Надо правдѣ взглянуть въ глаза.

— Вы мнѣ этого не говорили, когда я давала слово Алексѣю, съ упрекомъ выговорила Маша. — Это Карскій васъ прельстилъ.

— Не говорила, возразила Катерина Федоровна: — потому думала, что само время покажетъ это обоимъ вамъ. А теперь должна говорить, потому что тебѣ представляется необыкновенный случай, одинъ изъ тысячи, Карскій богатъ, а ты бѣдна.

— Я хочу выйти за Алексѣя, а Карскаго терпѣть не могу.

— Ну и Богъ съ тобой! Настаивать не стану, съ немилымъ человѣкомъ и при богатствѣ плохая жизнь… только извини, дружокъ, если скажу, что я жалѣю… средствами къ жизни пренебрегать нельзя… Вѣдь ты сама не можешь опредѣлить, когда Алексѣй будетъ въ состояніи на тебѣ жениться, а когда я умру, куда же дѣнешься ты? Ты хоть получила образованіе, но вѣдь нынче вездѣ требуютъ дипломъ, чѣмъ же ты вступишь въ чужой домъ, въ няньки что ли, или въ швеи пойдешь?

— Что это вы говорите все о смерти, сквозь слезы сказала Маша.

— Ты не должна обманывать себя. Не жилица я на бѣломъ свѣтѣ. И ужъ какъ бы мнѣ хотѣлось при жизни пристроить тебя.

Все, что Катерина Федоровна говорила для убѣжденія; дочери, нисколько не дѣйствовало на нее. Прельстится ли выгоднымъ замужствомъ молоденькая дѣвушка, страстно влюбленная въ своего жениха? Мать пугала ее необходимостью поступить въ чужой домъ, когда она останется сиротой, но Маша призналась мнѣ, что жизнь въ чужомъ домѣ будетъ для нея сноснѣе, чѣмъ съ Карскимъ, и съ свойственной молодости безпечностью нисколько не заботилась о своей будущей судьбѣ.

Но слова матери о ея безнадежномъ положеніи глубоко запали въ душу Маши, она горячо любила свою мать.

— Дарья Владиміровна, улучила она минутку мнѣ сказать въ этотъ вечеръ, когда Катерину Федоровну мы пораньше уложили, а сами сидѣли въ другой комнатѣ, гдѣ Маша доканчивала работу, взятую на заказъ: — что это мамаша все о смерти говоритъ?

— Такъ всегда говорятъ всѣ больные и пожилые люди, отвѣтила я.

— Я доктора спрошу.

Тутъ какъ разъ явился Тимофей Степанычъ съ нахмуреннымъ и мрачнымъ лицомъ.

— Что это я слышу? обратился онъ къ Машѣ: — вы никакъ съ ума сошли? Сейчасъ слышалъ отъ Карскаго, что вы ему отказали… Да какъ это возможно? Да какъ это Катерина Федоровна допустила васъ?

Маша преспокойно сложила работу и сказала холодно и гордо:

— Никто не имѣетъ нрава принуждать меня.

— Послушайте ее! горячился Тимофей Степанычъ: — принуждать! Скажите пожалуста! за эдакого-то жениха? Да вы это просто отъ глупости, сударыня моя! Вы ничего не понимаете… вы дѣвочка… вамъ надо связать руки да насильно въ церковь отвезти.

— Къ сожалѣнію это теперь не дѣлается, сказала Маша.

— Да, именно къ сожалѣнію… вѣдь вы, сударыня моя, вашимъ безразсудствомъ, вашимъ упрямствомъ, губите не только себя, а и вашу мать.

— Какъ это мою мать? встрепенулась Маша.

— Вы знаете, что докторъ говоритъ? Она не переживетъ зимы, если вы не перевезете ее въ другой климатъ, вотъ оно что! Мать вашу убиваетъ бѣдность. Посмотрите какъ вы живете! Въ хорошую погоду здѣсь воздухъ спертый, въ дурную дуетъ во всѣ щели, сколько времени мать ваша воздухомъ не дышала? А у васъ есть возможность въ экипажѣ ее катать…

Маша была блѣдна и проговорила чуть слышно:

— Что это? развѣ мамаша… вамъ это докторъ сказалъ?

— Да! я съ нимъ говорилъ не далѣе какъ сегодня.

Докторъ, лѣчившій Ванину, былъ пріятель Кольева и по его просьбѣ навѣщалъ больную. Кажется даже Кольевъ за визиты ему платилъ.

— Неужели онъ?…

Маша такъ была испугана, что не могла докончить своихъ словъ.

— Не подаетъ никакой надежды, если Катерина Федоровна останется на зиму здѣсь, отвѣтилъ шопотомъ Тимофей Степанычъ. — И вы можете упрямиться, дурачиться, когда вамъ на долю выпало неслыханное, невиданное счастіе — вы можете спасти вашу мать. Да могло ли это вамъ пригрезиться во снѣ? Вы дѣвушка бѣдная и вдругъ у вашихъ ногъ милліонеръ.

«Ахъ ты демонъ-искуситель!» подумала я. «Спасутъ ли еще милліоны то больную?» Такая взяла меня досада, я и говорю съ насмѣшкой:

— Вы кажется прежде говорили, Тимофей Степанычъ, что у Карскаго только полмилліона, какъ это онъ такъ скоро еще больше разбогатѣлъ?

— А хоть бы и полмилліона, напустился на меня Тимофей Степанычъ: — что жъ этого мало вамъ? Впрочемъ не безпокойтесь, у него скоро будетъ и цѣлый милліонъ. Онъ ведетъ дѣла большія, и что же можно противъ него сказать? Чѣмъ онъ не женихъ? Зачѣмъ Марьѣ Константиновнѣ имъ пренебрегать?

Я взглянула на Машу, на ней, какъ говорится, лица не было. Она видимо не слыхала послѣднихъ словъ Кольева. Извѣстіе объ опасномъ положеніи матери поразило ее.

— И видано ли это въ нашъ вѣкъ! продолжалъ Тимофей Степанычъ. — Романовъ что ли вы начитались? Да и то вѣрно старинныхъ, теперь и въ романахъ не пишутъ сентиментальностей, и сочинители поняли, что даже милыя, прелестныя дѣвушки воздухомъ питаться не могутъ. Да и что такое въ самомъ дѣлѣ? Карскій не уродъ, не калѣка, не старецъ дряхлый. Онъ васъ обожаетъ, онъ васъ на рукахъ будетъ носить. Подумайте, при его богатствѣ какую жизнь вы будете вести!.. Знаю, знаю, продолжалъ Тимофей Степанычъ, махнувъ рукой и не давая Машѣ говорить: — это любовь то ваша? Полноте, мой другъ! Этимъ, Марья Константиновна, хорошо было забавляться отъ нечего дѣлать, когда у васъ лучшаго не было въ виду, а теперь совсѣмъ другое, вамъ предстоитъ такая блестящая партія, какой вамъ и во снѣ не грезилось, пора за умъ взяться…

— Съ умомъ ничего не подѣлаешь, когда сердце говоритъ, возразила Маша.

— Полно сердце ли? Не пустыя ли дѣвическія бредни? Ну, ну! не сердитесь!… Вѣрю, вѣрю, что это у васъ истинная любовь… да что въ ней толку? Вѣдь она и безъ этого современенъ пройдетъ.

— Никогда! съ жаромъ увѣряла Маша.

— Ну, разумѣется! когда же видано, чтобы истинная любовь проходила, усмѣхнулся Тимофей Степанычъ: — да какой изъ этого выйдетъ толкъ? Вы теперь на меня сердитесь, но когда-нибудь и можетъ быть очень скоро вспомните мои слова; чего вы дождетесь съ вашимъ Толинымъ? Вѣдь вы сами видите оба, что при теперешнихъ вашихъ средствахъ жениться вамъ нельзя. Наслѣдство ни вамъ, ни ему неоткудова ждать. Что же выйдетъ изъ вашей привязанности, позвольте васъ спросить? Къ счастію еще, что его перевели отсюда. Любить безъ цѣли, безъ надежды невозможно, а тѣмъ болѣе въ разлукѣ, вы въ Петербургѣ, а онъ за тысячу верстъ. Что же вы вздыхать будете цѣлый вѣкъ? томиться? да будто это возможно! привязанность ваша постепенно ослабѣетъ и наконецъ пройдетъ. Не возражайте!… вѣдь вамъ только семнадцать лѣтъ, есть ли какое вѣроятіе, чтобы ваше сердце цѣлый вѣкъ довольствовалось одними вздохами? Перестаньте! Вы здоровы, полны жизни, вамъ надо любить счастливо, а не вздыхать… Вы не можете быть женою Толина, онъ не можетъ быть вашимъ мужемъ, такъ рѣшитесь же сдѣлаться женою богача и спасите вашу мать. Да и для себя… Хорошо! Вы не можете влюбиться въ Карскаго, отдайте ему вашу дружбу, заботьтесь объ его счастіи, дѣлайте добро… Вы думаете, что у богатой женщины мало наслажденія кромѣ любви? Не говорю вамъ ни о балахъ, ни о театрахъ — вы ихъ не знаете, и можетъ быть они васъ не прельстятъ — но вы образованы и умны, сколько удовольствія найдете вы въ путешествіяхъ! А сколько бѣдныхъ будутъ васъ благословлять!.. Вы напослѣдокъ, безъ всякаго принужденія, сами собою разлюбите вашего Алексѣя, это въ порядкѣ вещей, иначе не можетъ быть, вѣроятно вы и не увидитесь съ нимъ больше, теперь только та разница, что вамъ надо нѣсколько себя принудить, а не говоря уже о собственныхъ вашихъ выгодахъ въ этомъ замужствѣ, можете ли вы колебаться, когда жизнь вашей матери зависитъ отъ того? Вѣдь вы теперь не въ состояніи даже облегчить ея предсмертныя страданія, бѣдность связываетъ вамъ руки, а тогда вы можете продлить ея жизнь.

Тимофей Степанычъ крѣпко пожалъ руку Маши, значительно кивнулъ мнѣ головою и ушелъ. Онъ надѣялся, что я буду помогать ему.

«Ахъ, ты демонъ-искуситель!» опять повторила я про себя.

Маша ни слова ни сказала мнѣ послѣ ухода Кольева, но была видимо взволнована и, ссылаясь на головную боль, просила извинить ее и пошла прилечь. Я поняла, что она хочетъ не заснуть, а разсуждать сама съ собою, и не считала себя въ правѣ навязывать ей свои совѣты — да и что могла я ей сказать? вопросъ былъ дѣйствительно такъ важенъ, что она одна могла его рѣшить, она одна могла знать глубину своего чувства къ Алексѣю, и стоитъ ли оно того, чтобы оставаться ему вѣрнымъ, вопреки всему? Если бы даже она спросила моего совѣта, я затруднилась бы… Почему я знала останется ли Алексѣй ей вѣренъ, и не пожалѣетъ ли она современемъ, что не взяла богатства, которое съ такимъ еще обожаніемъ умоляли ее принять.

Катерина Федоровна скоро проснулась и позвала ее.

— Что это какъ ты блѣдна? вдругъ спросила она.

Маша сослалась на головную боль.

— Да что это ты вдругъ такъ опечалилась? Что это сдѣлалось съ тобой?

Маша усиливалась улыбнуться и увѣряла, что ничего.

— Пустяки! материнскій глазъ не обманешь. Ты вдругъ сдѣлалась совсѣмъ на себя непохожа или это оттого, что я про Карскаго сказала?.. Полно! ну, если онъ тебѣ противенъ и Богъ съ нимъ. Есть о чемъ грустить! Развѣ мнѣ самой будетъ весело видѣть тебя за нежилымъ человѣкомъ? Что мнѣ въ его богатствѣ! Вотъ ужъ могу, сказать никогда интересанкой не была! Полно! полно! развеселись! перестань объ немъ и думать! Вѣдь кончено., ты ему отказала, навѣрно онъ теперь не захочетъ сюда заглянуть.

Однако Катерина Федоровна ошибалась, Карскій пріѣхалъ на другой день. Я опять была у Ваниныхъ, у меня болѣло за Машу сердце и я пошла навѣстить ее.

— Отказать! отказать! засуетилась Катерина Федоровна, взглянувъ на дочь съ безпокойствомъ, когда раздался звонокъ, кухарка отворила дверь и голосъ Карскаго послышался въ передней: — сказать, что нездорова, не могу принять.

— Примите! вдругъ сказала Маша: — почему же вамъ не принять его?

— А ты? какъ же ты? сказала Ванина.

— Я уйду.

Она ушла, а я за нею. Въ другой комнатѣ намъ былъ слышенъ весь разговоръ.

— Вамъ вѣроятно передала Марья Константиновна мое предложеніе и ея отказъ? началъ Карскій.

— Да! она мнѣ говорила… съ смущеніемъ отвѣтила Катерина Федоровна.

— Съ вашего ли одобренія она отказала мнѣ?

— Я предоставила моей дочери полную свободу въ.этомъ отношеніи, отвѣтила Ванина коротко.

— Но я желаю знать ваше собственное мнѣніе. Находите ли вы меня приличной партіей для Марьи Константиновны?

— Вы, вѣроятно, сами очень хорошо понимаете, Павелъ Михайловичъ, что не только моей Машѣ, но и всякой дѣвушкѣ вы можете быть приличнымъ женихомъ. Какой еще женихъ можетъ быть приличнѣе, если не вы? Только мое одобреніе ни къ чему вамъ не послужитъ, я вамъ сказала, я не стану неволить мою дочь.

— Напротивъ, послужитъ ко многому, возразилъ Карскій. — Умная мать всегда имѣетъ вліяніе на дочь. Мало-по-малу ваши убѣжденія и мое постоянство могутъ преодолѣть нерасположеніе ко мнѣ Марьи Константиновны. Я пріѣхалъ просить васъ мнѣ помогать. Извините меня, я буду говорить откровенно. Я богатъ, пользуюсь хорошей репутаціей, никакихъ низкихъ пороковъ не имѣю и люблю страстно, вашу дочь. Чего же болѣе можетъ пожелать мать для мужа своей дочери?

— Чтобы дочь любила мужа, возразила Катерина Федоровна — и, признаюсь, въ эту минуту я была готова ее, мою голубушку, расцѣловать: — я вижу всѣ выгоды, какія дочь моя нашла бы въ замужствѣ съ вами, да вотъ видите она васъ не любитъ, а убѣжденіями любовь не внушишь, по-крайней-мѣрѣ, дѣвушкѣ, съ такой сильной волей какъ моя дочь. Она очень кроткаго характера, но имѣетъ свой собственный образъ мыслей и ея чувствами управлять нельзя. Да я и не возьму этого на себя. Богатство не даетъ счастія, Павелъ Михайловичъ. Хотя я бѣдна и должна знать цѣну деньгамъ, однако, повѣрьте, спокойствіе сердечное я ставлю выше всего. Угодно вамъ ждать, ждите, постарайтесь сами пріобрѣсти любовь моей Маши, безъ любви она за васъ не выйдетъ, она у меня къ деньгамъ не жадна.

— Даже когда этими деньгами она могла бы облегчить ваше слабое здоровье? спросилъ Карскій.

— Я уже отжила свой вѣкъ, счастіемъ дочери не желала бы себѣ купить нѣсколькихъ лишнихъ лѣтъ жизни; была бы счастлива моя Маша, а мнѣ, когда дѣло идетъ о судьбѣ всей ея жизни, грѣшно думать о себѣ.

Я все слушаю, а про Машу-то и забыла, вдругъ взглянула на нее, а она, моя милушка, сидитъ блѣднѣе полотна.

— Это значитъ, что и вы отказываете мнѣ? вдругъ рѣзко раздался голосъ Карскаго.

Не успѣла я опомниться, гляжу Маша вдругъ отворила дверь и вышла.

— Я согласна! сказала она.

Дверь-то осталась отворена, я и вижу, что Карскій зашатался и закрылъ глаза.рукой, неожиданное счастіе послѣ совершеннаго отчаянія ошеломило его, у него захватило духъ, а Катерина Федоровна глядитъ на дочь помутившимися глазами и до того остолбенѣла, что не находитъ словъ спросить ее.

— Я согласна, повторила Маша болѣе твердымъ голосомъ. — Только прежде, я хочу съ вами переговорить.

Она пошла провожать его и съ нимъ перешепталась.

— О чемъ ты говорила съ нимъ по секрету? потомъ спросила ее мать.

— Просила не требовать отъ меня любви съ самаго начала, а дать мнѣ время привыкнуть къ нему.

Я смотрю на нее и думаю: "Лжешь ты, милая дѣвочка, лжешь! "

— Что съ тобой сдѣлалось, Маша, приставала къ ней Катерина Федоровна: — отчего такая перемѣна?

— Одумалась, глупо упускать такого жениха.

А сама такая блѣдная, на глазахъ свѣтятся слезы.

— Маша, ты это принуждаешь себя для меня?

— Вотъ какой вздоръ! отвѣтила Маша и силилась улыбнуться. — Я просто разсудила, что за Алексѣемъ мнѣ никогда не быть… для чего же не выйти за Карскаго, онъ такой выгодный женихъ!

— Маша! Маша! ты себя принуждаешь… откажи! упрашивала мать, испуганная ея блѣдностью и волненіемъ.

— Нѣтъ, не откажу, я рѣшилась! твердо отвѣтила дочь.

— Ахъ, Дарья Владиміровна, говорила мнѣ послѣ больная: — не могу вамъ передать, что дѣлается со мной! И радуюсь-то я, какъ не радоваться такой партіи. Всю жизнь терпѣли недостатки, а теперь моя Маша будетъ въ золотѣ ходить, и опять жаль мнѣ ее, мою дорогую, ну какъ она себя неволитъ для меня?

А я не знаю, что мнѣ и говорить, не знаю даже, что и думать, и бранить себя готова, а не могу одобрить, что Маша за Карскаго идетъ! Вкоренилось это у меня въ душѣ, что бракъ грѣшенъ безъ любви, не могу себя переломить.

Потомъ, когда Катерину Федоровну мы уложили, я Машѣ и говорю:

— А вы, душечка, съ Павломъ Михайловичемъ о чемъ-то другомъ говорили.

— Вамъ я скажу, отвѣтила Маша: — вы только мамашѣ не говорите.

— Хорошо, не скажу, отвѣчала я.

Маша меня знала и вѣрила мнѣ.

— Я спросила его, можетъ ли онъ дать моей матери средства ѣхать за границу. Въ такомъ случаѣ, говорю, я за васъ выйду. Докторъ сказалъ, что это одно можетъ ее спасти.

— Что же онъ вамъ отвѣтилъ?

« — Объ этомъ, говоритъ, не безпокойтесь, я богатъ». И вы ничего не будете жалѣть, опять спросила я: — чтобы возвратить моей матери здоровье насколько это зависитъ отъ денежныхъ средствъ.

« — Ничего». Въ такомъ случаѣ, говорю, я буду вашей женой, только если вы не сдержите вашего слова, я буду цѣлую жизнь ненавидѣть васъ.

— Такъ-таки и сказали?

— Такъ и сказала, и чуть было не прибавила: «больше чѣмъ теперь», да во время остановилась. А онъ мнѣ отвѣтилъ:

« — Зачѣмъ мнѣ моего слова не сдержать? Я вамъ уже сказалъ, что я богатъ. Мать ваша будетъ осыпана золотомъ, если вы захотите». Вотъ о чемъ у насъ съ нимъ былъ разговоръ.

Я слушала Машу и качала головой.

— Видите, душечка, говорю, любить свою мать и жертвовать собою для нея дѣло очень похвальное, да только не худо вамъ принять въ соображеніе, что отъ этого дѣла зависитъ счастіе двухъ человѣкъ. Ну какъ, пожертвовавъ собою для Катерины Федоровны, вы испортите жизнь — я не скажу вашу, вы на это нѣкоторымъ образомъ имѣете право — а вашего мужа, о счастіи котораго вы тоже должны заботиться?

— Мнѣ мать моя дороже, отвѣтила Маша.

— Понимаю, только хорошо ли это будетъ?

— Ахъ, голубушка, Дарья Владиміровна, что же мнѣ дѣлать? Онъ знаетъ, что я его не люблю; пусть будетъ доволенъ моимъ послушаніемъ и угожденіемъ. Я не хочу, чтобы моя мать лишилась жизни, когда я могу ее спасти. Вѣкъ себѣ этого бы не простила! Пусть она живетъ подольше, моя дорогая, пусть пользуется всѣмъ хорошимъ, что только могутъ доставить деньги. Мой богатый женихъ мнѣ это обѣщалъ.

Въ тотъ же вечеръ Маша написала къ Алексѣю:

"Дорогой другъ, простите меня! Мать моя при смерти, говорятъ, что я могу ее спасти. Для сохраненія ея жизни нужны большія средства, поѣздка за границу, разныя удобства, откуда мы ихъ возьмемъ? Я рѣшилась пожертвовать собою и выйти за богача. Простите мнѣ, другъ мой, и поймите, что мать моя умираетъ… а я могу ее спасти… Простите меня и помните, что никогда и никому не отдамъ я своей любви, она ваша — ваша. "

Я этого письма тогда не читала. Маша не показала его никому. Нѣсколько лѣтъ спустя, попало оно мнѣ въ руки, а какимъ образомъ, я послѣ разскажу.

— Странно, что Алексѣй мнѣ не отвѣчаетъ, сказала мнѣ Маша только одинъ разъ.

— А вы развѣ ему писали? спросила я.

— Да! Какъ же не писать? Просила у него прощенія, прощалась съ нимъ. Должно быть онъ мнѣ не прощаетъ, конечно, онъ не видитъ какъ моя мать больна. Онъ кажется долженъ знать, что я сказала ему правду, что только одна эта причина могла заставить меня…

IV.

Карскій такъ заторопилъ свадьбой, что мы не успѣли еще опомниться, какъ Маша стояла уже подъ вѣнцомъ. Нарядовѣто, нарядовъ накупилъ онъ ей! Серьгамъ, браслетамъ, брошкамъ я потеряла счетъ. Маша все принимала равнодушно. Возьметъ, положитъ и не взглянетъ. Немудрено! Бѣдная знала, какъ дорого покупала она это, свою любовь къ Алексѣю она ставила выше всего.

Карскій женихомъ сдерживалъ себя. Онъ видѣлъ, что Маша его не любитъ, и къ ней не приставалъ, ѣздилъ каждый день, сядетъ поодаль и глазъ съ Маши не спускаетъ, а она на него и не глядитъ, разговариваетъ, однако, вѣжливо, да все о постороннемъ, а онъ все больше къ Катеринѣ Федоровнѣ обращался, и чего-чего ужъ онъ ей не надарилъ!

Пріѣхала къ Ванинымъ познакомиться Карскаго родня. У него ея было немного, изъ близкихъ только одна сестра, вдова съ малолѣтнимъ сыномъ. Ужъ какъ она не понравилась мнѣ! Такая гордая, такая кислая, такъ все колко, такъ все свысока! Говорили, она съ ума сходила отъ досады, что братъ ея вздумалъ жениться, да еще на комъ! Говорили также, что онъ насильно заставилъ ее сдѣлать визитъ его невѣстѣ, она хотя имѣла состояніе, но не такое огромное какъ у брата, и Карскій многимъ ее дарилъ, она не хотѣла лишиться его милостей, и исполнила его просьбу, но ужъ какими злыми глазами смотрѣла она на Машу, а та очень равнодушно принимала все.

Ну вотъ и обвѣнчались и начали свою супружескую жизнь.

Чрезъ нѣсколько дней послѣ свадьбы, прихожу я провѣдать Катерину Федоровну, которой Карскій отвелъ въ своемъ домѣ двѣ роскошно убранныя комнаты. Спрашиваю, какъ она чувствуетъ себя.

— Мнѣ-то хорошо, Дарья Владиміровна, отвѣчала Ванина: — чего ужъ лучше, видите въ какомъ раю живу! А за Машу у меня болитъ сердце…

— Развѣ не привыкаетъ? спросила я.

Катерина Федоровна покачала головой.

— Еще рано, говорю, будемъ надѣяться, что привыкнетъ.

— Онъ, по моему, безразсудный человѣкъ, продолжала Катерина Федоровна. — Маша еще почти ребенокъ, опять же не любя за него шла, а онъ держать себя съ ней не умѣетъ, такой горячій, его страсть пугаетъ ее.

— Какъ же быть, говорю, Катерина Федоровна, вѣдь онъ долго женихомъ сдерживалъ себя, а теперь страсть беретъ свое.

— А Маша-то этого не переноситъ. И ока не умѣетъ сдерживать себя. Извѣстно молода! Съ мужчинами тоже надо умѣть обращаться, гдѣ ей, она почти дитя!

«Если бы любила, такъ сумѣла бы», подумала я.

— Вотъ я разскажу вамъ, Дарья Влйдиміровна, что случилось здѣсь у меня, на третій день послѣ ихъ вѣнца. Сидитъ Маша у меня, входитъ Павелъ Михайловичъ, да прямо къ ней, обнялъ и хотѣлъ поцѣловать. Маша-то тихо оттолкни его рукой. А онъ ей: «Не смѣешь! ты теперь моя.» А самъ каждое слово прерываетъ поцѣлуями. У моей голубушки даже захватило духъ. «Да, говоритъ, ты моя, и каждую минуту, каждую секунду могу я тебя ласкать.» Ну! скажите сами! развѣ. это деликатно? вѣдь Маша замужемъ недавно, ей и конфузливо при мнѣ. «Теперь, говоритъ, вся твоя жизнь, всѣ твои поступки, всѣ твои мысли должны принадлежать мнѣ.» Какъ онъ это сказалъ, Маша-то встала, да и говоритъ: «Моя жизнь и мои поступки дѣйствительно твои, а мысли — моя собственность и никто не смѣетъ ее отнимать, это мое завѣтное сокровище и я вправѣ не отдавать его никому.» Зять мой такъ задрожалъ и поблѣднѣлъ, что страшно было на него глядѣть.

«Не мудрено!» подумала я. «Великой угрозой напугала его жена. Мысли ея собственность! Разумѣется, она хотѣла дать ему знать, что будетъ постоянно думать не о немъ, а о другомъ.»

Вскорѣ пришла Маша. Гляжу на нее, такъ ее жалѣю! Вотъ ужъ на новобрачную совсѣмъ непохожа. Печальная, скучная, съ лица сбѣжалъ румянецъ, однако, обрадовалась мнѣ. Повела комнаты показывать. Карскій жилъ въ собственномъ домѣ, комнаты большія, высокія, убраны великолѣпно.

— Вотъ, говорю, Марья Константиновна, душа моя, въ какой роскоши привелось мнѣ васъ видѣть. Конечно, и красота ваша заслуживаетъ…

— Ахъ, Дарья Владиміровна, перебила она меня: — это вы сами противъ себя говорите. Вы сами жили въ роскошномъ домѣ, хотя въ чужомъ, но дорогомъ для васъ домѣ, а вышли же замужъ по любви въ домъ нероскошный… Ахъ, любовь! любовь! какое милое, чудесное слово, а мнѣ оно запрещено!

— Успокойтесь, ангелъ мой! вѣдь надо же мириться съ тою жизнью, какую вамъ опредѣлилъ Господь. Ну, вы не можете еще полюбить вашего мужа, за то онъ любитъ васъ, быть любимой тоже имѣетъ свою пріятность…

Она наклонилась ко мнѣ и шепнула:

— Только не имъ.

— Отчего такъ? говорю. Постарайтесь привыкнуть, у всякаго свой характеръ, можетъ быть вашъ мужъ имѣетъ странности…

— Я перенесла бы все, только не его любовь. И угождать ему готова, и слушаться во всемъ, такъ ему этого мало, онъ требуетъ любви.

Я молчала, что мнѣ было говорить? Любовь не вынудишь ничѣмъ, приневоливай себя какъ хочешь, а насильно не полюбишь никого…

— Оставимъ это, сказала Маша вдругъ: — ничего не перемѣнишь. Да я и не желала бы перемѣнить, мамашѣ лучше, докторъ такъ былъ доволенъ, когда увидалъ ее въ этихъ комнатахъ, ей, въ самомъ дѣлѣ, здѣсь удобно и хорошо. Только онъ торопитъ поскорѣе заграницу. Мамаша еще не знаетъ ничего, я вѣдь просила доктора не говорить, чтобы она не догадалась, зачѣмъ я замужъ выхожу. Я вотъ жду мужа, онъ на биржѣ. Пойдемте къ нему въ кабинетъ. Докторъ мнѣ сегодня утромъ говорилъ, что времени терять, нельзя, мамаша не вынесетъ морозовъ, поторопиться надо.

Вотъ такимъ образомъ толкуемъ мы, а Карскій, между тѣмъ, пріѣхалъ. Я хотѣла встать и уйти, но Карскій очень любезно раскланялся со мной и просилъ у него посидѣть. Онъ какъ будто обрадовался, заставъ въ своемъ кабинетѣ Машу. Вѣрно она не часто навѣщала его тутъ.

— Павелъ Михайловичъ, начала тотчасъ Маша: — ты обѣщалъ дать мамашѣ средства лѣчиться за границей, докторъ говоритъ, что времени терять нельзя, торопитъ ѣхать, я пришла напомнить тебѣ.

Карскій нахмурился. Эти слова, вѣроятно, напомнили ему зачѣмъ Маша вышла за него.

— О чемъ? сказалъ онъ. — Вѣдь у насъ заключено условіе, вѣдь ты только для этого вышла за меня.

Я такъ и обомлѣла. Даже при мнѣ, при посторонней, не сдержалъ себя!

Карскій замѣтилъ мое смущеніе, да такъ прямо мнѣ и бухнулъ:

— Что вы удивляетесь, Дарья Владиміровна? Вы старый другъ моей жены, для васъ не секретъ для чего она вышла за меня. Разыгрывать при васъ роль и прикрашивать въ вашихъ глазахъ наши отношенія, я полагаю, было бы смѣшно.

— Для чего бы я не вышла, сказала Маша хладнокровно: — я теперь твоя жена. Я обѣщала тебѣ, что буду заботиться о твоемъ счастіи и всѣми силами угождать тебѣ.

— Очень благодаренъ, но тебѣ извѣстно, что мнѣ нужны не твои угожденія, а твоя любовь.

Другая женщина на мѣстѣ Маши можетъ быть нашлась бы сказать что-нибудь, а она притворяться не умѣла и, конечно, по своей молодости вѣрила въ нескончаемость своей любви. Мужъ весь блѣдный отъ ревности такъ въ нее глазами и впился.

— Какъ же ты рѣшишь теперь эту задачу? спросилъ онъ съ насмѣшкой: — обѣщаешь заботиться о моемъ счастіи, а для моего счастія мнѣ нужна твоя любовь.

— Что говорить все объ одномъ, сказала Маша съ нетерпѣніемъ: — я не виновата, что не могу тебя любить. Я не обманывала тебя. Я не обѣщала… Странно требовать, чтобы я вдругъ въ тебя влюбилась, такихъ чудесъ кажется никто не въ правѣ ожидать. Я обѣщаю угождать тебѣ, что же я могу сдѣлать больше?

— Вотъ извольте слышать, какія разсужденія! обратился ко мнѣ Карскій. — И это моя законная жена, моя собственность, надъ которой я имѣю полнѣйшія права.

— Ну и будь этимъ доволенъ, сказала Маша: — ты достигъ своей цѣли, ты захотѣлъ непремѣнно на мнѣ жениться, хотя зналъ все. Ты все-таки счастливѣе меня. Ты живешь со мною, ты можешь видѣть меня ежеминутно, а я навсегда разлучена…

Я такъ и обомлѣла. Ахъ, неблагоразумная! Можно ли такъ съ мужемъ говорить! Конечно, это она по неопытности, вѣдь она еще ребенокъ. Карскій вышелъ изъ себя.

— Какое безстыдство! закричалъ онъ: — мнѣ это говорить!

— Позвольте, Павелъ Михайловичъ, вмѣшалась я: — вамъ надо принять въ соображеніе молодыя лѣта вашей жены. Вѣдь вамъ все это. было извѣстно, дайте ей время привыкнуть къ вамъ. Вы старше и опытнѣе ея, имѣйте же терпѣніе, все современемъ пройдетъ, все уладится, Марья Константиновна полюбитъ васъ.

— Никогда! вскричала Маша: — я это ему заранѣе сказала, я его предупреждала, я ему не обѣщала — какое же право имѣетъ онъ требовать отъ меня…

— Павелъ Михайловичъ не требуетъ, онъ только желаетъ, мой ангелъ, сказала я. — Пойдемте къ вашей мамашѣ, она вѣрно ждетъ насъ, дайте успокоиться Павлу Михайловичу, вы послѣ переговорите съ нимъ.

Я увела ее.

— Вотъ вы теперь видѣли какая моя жизнь, сказала мнѣ Маша.

— Позвольте мнѣ сказать вамъ, душечка, замѣтила я: — что вы сами держите себя неосторожно, мужу такихъ вещей говорить нельзя.

— Что же мнѣ дѣлать? Я притворяться не могу!

— Не притворяться, а сдерживать себя. Мужъ вашъ тоже невиноватъ, что такъ васъ любитъ, каково же ему знать, что вы не только не любите его, а имѣете привязанность къ другому. По-крайней-мѣрѣ, не напоминайте ему о томъ, вспомните, душечка, прибавила я, чтобы отвлечь ея мысли: — что возстановленіе здоровья вашей матери зависитъ отъ него.

Маша такъ и встрепенулась.

— Ахъ! какая же я безумная! сказала она: — дѣло идетъ о жизни моей матери, а я могу думать о себѣ!

Бѣгомъ бросилась она къ мужу и столкнулась съ нимъ въ дверяхъ. Несмотря на свой гнѣвъ противъ жены, Карскій какъ видно, безпрестано хотѣлъ ее видѣть, а можетъ быть и подмѣчать о чемъ думаетъ она.

— Павелъ Михайловичъ, какъ же несчетъ поѣздки за границу? спросила Маша.

— Деньги готовы, пусть ѣдетъ, холодно отвѣтилъ онъ.

— Какъ, пусть ѣдетъ? удивилась Маша. — Развѣ мама можетъ ѣхать одна?

— А вы еще не пріискали кого отправить съ ней?

— Какъ кого отправить! вскрикнула Маша: — развѣ ты думаешь, что я соглашусь отправить мою больную мать съ чужой, а не сама отвезу, ее?

Карскій вздрогнулъ.

— Вотъ какъ! Давно ли вышла замужъ, а ужъ собираешься бросить мужа? Ошиблась, сударыня! Я этого не позволю, не допущу!..

— Я никогда не собиралась бросать тебя, я думала, что и ты поѣдешь съ нами…

— Да какъ же! есть мнѣ время бросать мои дѣла!

— Время ты долженъ найти, съ твердостью сказала Маша: — дѣло идетъ о здоровьѣ, а можетъ быть и жизни моей матери.

— Развѣ она выздоровѣетъ отъ того, что я поѣду съ ней?

— Вѣдь ты безъ себя меня не отпустишь, а захочетъ ни она ѣхать безъ меня? Она стара, она никогда со мной не разставалась, безъ меня она пропадетъ съ тоски въ чужомъ, незнакомомъ мѣстѣ. Притомъ, почемъ мы знаемъ, можетъ быть ей тамъ сдѣлается хуже, она, пожалуй, можетъ умереть.

— Въ такомъ случаѣ лучше ей остаться здѣсь.

— Докторъ говоритъ, что здѣсь она навѣрно не переживетъ зиму, а въ тепломъ климатѣ надежда есть… Ты мнѣ обѣщалъ.

— Я обѣщалъ дать денегъ и даю. Бери сколько хочешь, только самъ я ѣхать не могу.

— Вѣдь ты богатъ, настаивала Маша: — почему ты на время не можешь оставить твои дѣла…

— Дѣла не оставлю ни для кого. Ты женщина, да еще безразсудная вдобавокъ, и ничего не понимаешь.

У меня сердце замерло, когда я взглянула при этихъ словахъ на Машу. На ней, что-называется, лица не было. Она дрожала, какъ въ лихорадкѣ. Глаза такъ и сверкали, и, о Боже! какая ненависть выражалась въ нихъ! Я ожидала большой вспышки, но она преодолѣла себя и сказала такъ хладнокровно, что я даже удивилась:

— Я понимаю, что такъ разсуждать можетъ человѣкъ не только безъ сердца и безъ души, но даже безъ малѣйшаго понятія о чести. Ты самымъ безсовѣстнымъ образомъ обманулъ меня.

Не повернувъ даже головы, чтобы взглянуть на мужа, она ушла. Карскій бросился въ кресло и закрылъ лицо руками. Я рѣшилась ему сказать:

— Павелъ Михайловичъ, вы сами назвали меня старымъ другомъ вашей жены. Позвольте, какъ старому другу, желающему счастія вамъ обоимъ, замѣтить вамъ, что если вы желаете пріобрѣсти ея расположеніе, то вамъ не такъ надо поступать.

Я даже вздрогнула, такъ Карскій громко захохоталъ.

— Пріобрѣсти ея расположеніе? какимъ это образомъ? Чудесъ на свѣтѣ не бываетъ, вы слышали, она сама сказала. Нѣтъ, Дарья Владиміровна, я до ея расположенія не доживу.

— Потѣшьте ее теперь, поѣзжайте съ нею; вѣдь она безпокоится за мать.

— Вотъ ужъ никакъ не думалъ, чтобы вы считали меня дуракомъ. Это она, по молодости лѣтъ, можетъ вѣрить докторскому вранью, а мнѣ-то съ какой стати? Зачѣмъ я поѣду за границу на всю зиму? Баклуши бить? У меня здѣсь полны руки дѣла, я еще не совсѣмъ выждалъ изъ ума!

— Отпустите ее безъ себя…

Карскій такъ на стулѣ и привскочилъ.

— Неужели вы не понимаете! вскрикнулъ онъ: — что я жить безъ нея не могу? Давно лёг я женился? И чтобъ я ее на всю зиму отпустилъ!

— Если вы такъ любите вашу жену, Павелъ Михайловичъ, продолжала я, нисколько не смущаясь: — и убиваетесь, что она васъ не любитъ, какъ же вы не хотите принести кое какія жертвы, для того чтобы Марья Константиновна полюбила васъ? Вы безъ себя отпустить ее не. хотите, я, впрочемъ, за это васъ не осуждаю, вы ее любите, вы женаты такъ недавно, конечно, разстаться тяжело, я противъ этого не спорю, а дѣлами пожертвовать бы можно…

— Зачѣмъ я съ ней поѣду? Меня здѣсь дѣла хоть развлекаютъ, а тамъ я буду сидѣть, сложа руки, да смотрѣть на ея отвращеніе ко мнѣ. Вы видѣли, какъ она сейчасъ взглянула на меня?

— Это оттого, что вы своимъ отказомъ ее разсердили.

— Ахъ, Дарья Владиміровна, совсѣмъ не отъ того! Она меня ненавидитъ, а любитъ другого, въ томъ вся бѣда.

«Глупый же ты человѣкъ!» думала я, когда Карскій ушелъ, а я пошла отыскивать Машу: «Вѣдь ты все это зналъ. Ну! если не могъ преодолѣть своей страсти и женился, такъ имѣй терпѣніе и жди! А то забралъ себѣ въ голову, чтобъ сейчасъ твоя жена въ тебя влюбилась, и глупецъ ты, и эгоистъ!»

Нечего и говорить, что поѣздка за границу не состоялась. На всѣ убѣжденія доктора, Катерина Федоровна отвѣчала весьма основательно:

— Разсудите сами, могу ли я быть довольна и спокойна одна, съ чужими, въ далекой, незнакомой сторонѣ. Я пропаду съ тоски. А если вы ошибаетесь и я все-таки скоро умру, не отраднѣе ли мнѣ закрыть глаза на рукахъ дочери, чѣмъ прожить нѣсколько лишнихъ мѣсяцевъ и умереть, не благословивъ ее? Да и что мнѣ за радость въ долгой жизни, если я должна жить въ разлукѣ съ моей Машей, когда она одна краситъ мою жизнь? Я себя знаю, я больная, грустная, еще скорѣе тамъ умру…

Докторъ нашелъ, что она права. Онъ приступилъ къ Карскому. Онъ отвѣчалъ тоже, что и женѣ. Деньги готовы, но самъ онъ не можетъ ѣхать и жену не отпуститъ безъ себя.

Чтобы Маша окончательно не возненавидѣла мужа, мать повторяла ей безпрестанно, какъ она дорожитъ удобствами, которыми она, дѣйствительно, была окружена. Катерина Федоровна понимала, что ея дочери будетъ легче переносить принесенную ею жертву, если она увидитъ, что эта жертва не напрасно принесена.

— Ахъ, Машечка, говаривала она безпрестанно: — какъ мнѣ здѣсь хорошо!.. Вотъ на старости-то лѣтъ и покойное кресло много значитъ, а ужъ комната моя какъ уютна и тепла! Компотъ какой чудесный былъ сегодня за обѣдомъ, ужъ не то, что бывало наша кухарка приготовитъ, что въ ротъ не возьмешь!.. Да и то сказать, фрукты-то иностранные, дорогіе, такихъ прежде не по нашимъ средствамъ было покупать…

Или другой разъ вернувшись съ прогулки, она восхищалась покойной каретой и опять благодарила дочь.

— Вотъ, моя голубушка, по твоей милости и воздухомъ надышалась! Ожила! Не то что прежде сидѣла въ четырехъ стѣнахъ!

Каждая бездѣлица служила матери поводомъ благословлять дочь.

Я давно уже перестала уговаривать и убѣждать мужа и жену. Тутъ ничего нельзя было подѣлать. Оставалось только обоихъ ихъ жалѣть. Маша не прощала мужу, что онъ, какъ она думала, обманулъ ее. И признаюсь по моему Карскій былъ очень виноватъ. Если бы любовь его къ женѣ была истинная, хорошая, а не эгоистическая, чувственная страсть, мнѣ кажется онъ могъ бы, мало по малу, пріобрѣсти привязанность жены. Любовь къ отсутствующему, не поддерживаемая никакими сношеніями, можетъ ли устоять противъ угожденій человѣка, имѣющаго возможность ежеминутно заслуживать любовь? А Карскій самъ нанесъ окончательный ударъ возможности пріобрѣсти расположеніе жены. Зачѣмъ онъ не рѣшился потерять нѣсколько десятковъ тысячъ, въ которыхъ, сказать по правдѣ, онъ нисколько не нуждался, и не повезъ самъ за границу тещу и жену? Его жена обожала мать, считала эту поѣздку для нея спасеніемъ, для этого только вышла за него, а онъ съ пренебреженіемъ отнесся къ единственному, можетъ быть, способу сблизиться съ женой. Карскій былъ человѣкъ чувственный и грубый. Онъ не принималъ во вниманіе, или лучше сказать совсѣмъ не понималъ характера своей жены; и безпрестанно оскорблялъ ея деликатность вспышками то бѣшеной ревности, то необузданной страсти и съ каждымъ днемъ становился противнѣе своей женѣ.

V.

Когда въ половинѣ зимы, Катерина Федоровна скончалась, я положительно думала, что Маша сойдетъ съ ума. Мысль, что она мать не спасла, а себя погубила, приводила ее въ такое отчаяніе, что мужа она положительно видѣть не могла.

— Если одни удобства продолжили ея жизнь на полгода, что сдѣлалъ бы для нея теплый климатъ! твердила она.

Признаюсь я этому не вѣрила и бранила докторовъ. Охота

имъ баламутить и не давать людямъ спокойно въ своемъ домѣ умереть. Ну къ чему было доктору Катерины Федоровны взбаламутить Машу этой поѣздкой? Ничего хорошаго изъ этого не вышло, а только испортилась жизнь трехъ человѣкъ.

Докторъ опасался, чтобы смерть матери не повліяла гибельно на здоровье Маши, она готовилась сдѣлаться матерью, и предписалъ полнѣйшее спокойствіе и отсутствіе всякихъ поводовъ къ раздраженію, и мнѣ кажется, что надежда сдѣлаться отцомъ заставляла Карскаго преодолѣвать свой необузданный характеръ и оставлять въ покоѣ жену.

У Маши родился сынъ. Мужъ навѣщалъ ее конечно каждый день, но не надолго, не надоѣдалъ ей своимъ присутствіемъ, пока она оправлялась, говорилъ о предметахъ постороннихъ и вообще держалъ себя осторожно, ненавязчиво, и если бы это могло продолжиться, то жизнь Маши была бы сравнительно сносна.

Но вотъ она оправилась отъ болѣзни и какъ моя голубушка опять стала хороша!

Сидимъ мы съ нею въ одинъ день въ ея диванной, она только-что вернулась изъ церкви, гдѣ брала молитву, и держала сына на рукахъ.

— А знаете ли, Дарья Владиміровна, вдругъ сказала она: — я очень рада, что мой мужъ богатъ.

Я съ удивленіемъ на нёе взглянула.

— Вы не вѣрите? Право такъ.

— Вы такъ мало пользуетесь его богатствомъ замѣтила я: — вы и до траура наряжаться не любили.

— Мнѣ были противны наряды, купленные имъ.

— А теперь?

— Теперь я радуюсь его богатству, потому что мой сынъ будетъ богатъ. Право богатство вещь хорошая, оно можетъ избавить отъ величайшаго несчастія въ жизни — вотъ такого какъ мое. Будь я богата, я не была бы за немилымъ мужемъ, слава Богу, эта участь моему сыну не предстоитъ!

Она горячо цѣловала малютку, когда вошелъ ея мужъ. Онъ подошелъ къ женѣ, взялъ отъ нея ребенка, разцѣловалъ его, крикнулъ кормилицу, отдалъ ей малютку, велѣлъ отнести его въ дѣтскую, самъ сѣлъ на кушетку возлѣ жены и началъ страстно ее цѣловать.

Я сидѣла въ углу поодаль и думала сначала, что можетъ быть Карскій не видалъ меня.

— Мы не одни, холодно сказала Маша, отстраняя его рукою.

— Что жъ такое? Развѣ мужъ и при постороннихъ не можетъ цѣловать жену?

— Мужья бываютъ разные, сказала Маша: — даже и любимый мужъ при постороннихъ щадитъ скромность своей жены.

— Что? Еще не образумилось, проворчалъ Карскій, стиснувъ зубы: — опять за свое!

— Павелъ Михайловичъ, вмѣшалась я: — Марья Константиновна еще не совсѣмъ оправилась отъ болѣзни, не лучше ли будетъ прекратить этотъ разговоръ?

Конечно мнѣ слѣдовало бы встать и уйти, чтобы не мѣшать объясненію супруговъ, но Маша такъ поблѣднѣла и съ такой ненавистью смотрѣла на мужа, что я побоялась оставить ихъ вдвоемъ. При мнѣ они все-таки будутъ хоть сколько нибудь сдерживать себя.

— Извините, холодно отвѣтилъ мнѣ Карскій: — я спрашивалъ доктора, она совсѣмъ теперь здорова, не разговоръ нашъ, а эти капризы прекратить пора.

— Капризы? повторила Маша: — неужели ты до сихъ поръ не понялъ меня?

— Я не такъ глупъ, Марья Константиновна, и понять васъ не мудрено. Развѣ вы представляете изъ себя что-нибудь особенное? Какое-нибудь рѣдкое явленіе? Не вы первая и не вы послѣдняя капризная жена. Разница между ними бываетъ та, что одна нападетъ на болвана мужа и заставитъ его плясать по своей дудкѣ, а другой мужъ не болванъ и сумѣетъ укротить капризную жену.

— Безъ всякаго сомнѣнія, сказала Маша такъ хладнокровно, что я даже удивилась: — капризныя жены всегда бываютъ глупы, и предполагается, что мужъ не болванъ умнѣе капризной жены. Какже ему не сладить съ нею? А вотъ если жена не капризничаетъ, а не любитъ мужа, тогда, если онъ неболванъ, то ему болѣе ничего не остается какъ покориться рѣшенію жены.

— То есть какому?

— Оставить ее въ покоѣ.

— Я не вижу почему?.. Можетъ быть ему достаточно своей собственной любви… что же дѣлать, насильно милъ не будешь… Можно довольствоваться и холодною женой, когда она такая красавица какъ ты.

Краска выступила на блѣдныхъ щекахъ Маши.

— Боже! Вотъ съ какимъ чудовищемъ я связана на всю жизнь! вскричала она, вскочивъ съ своего мѣста: — что же я по твоему? невольница? раба?

— Нѣтъ, хладнокровно отвѣтилъ Карскій. — Я вижу въ тебѣ женщину, которая, какъ ты сейчасъ сказала, связана сомною на всю жизнь. Разводъ между нами невозможенъ, у насъ нѣтъ на это достаточныхъ причинъ. Мы должны остаться мужемъ и женою, ты меня не любишь, а я тебя люблю. И стало быть велика была эта любовь моя, если, зная твое ко мнѣ нерасположеніе, я все-таки женился на тебѣ, и теперь о твоемъ нерасположеніи я знать ничего не хочу! Нерасположеніе! Къ законному мужу Къ отцу твоего ребенка! И ты. думаешь, что я не сумѣю выбить дуръ изъ твоей головы?.. Не на таковскаго напала.

Маша встала блѣдная какъ смерть.

— Угрозъ твоихъ я не боюсь. Ты можешь меня убить, а моихъ чувствъ къ тебѣ не перемѣнишь, сказала она. — Никогда я не забуду, что ты могъ спасти жизнь моей матери е не захотѣлъ. Если бы не твоя жадность къ деньгамъ, мать моя можетъ быть была бы жива. Я только для нея за тебя е вышла… никогда и ничѣмъ ты не перемѣнишь моего отвращенія къ тебѣ!

Я такъ и замерла, духъ у меня захватило отъ испуга, а Карскій громко захохоталъ.

— Дура! Сентиментальница! Если ты еще разъ заикнешься о своемъ отвращеніи ко мнѣ, знаешь что я сдѣлаю? ни гроша не оставлю ни тебѣ, ни моему сыну, по міру пущу и тебя, и его послѣ моей смерти, мало того, я отниму отъ тебя сына и пикнуть не посмѣешь. Возьму опытную няньку, потомъ гувернантку, а тебя не допущу вмѣшиваться ни во что. Если это не укротитъ тебя, я совсѣмъ удалю его изъ дома, отдамъ воспитывать въ чужія руки, или можетъ быть ты такая безчувственная мать, какъ и жена? Ты забыла, что между нами теперь есть крѣпкая связь, образумься, матушка, кажется уже пора бросить сентиментальный вздоръ.

Онъ всталъ, хлопнулъ дверью и ушелъ.

Маша сидѣла, не говоря ни слова. Я боялась пошевелиться, такой ужасъ на меня напалъ. Что за несчастіе такое, великое несчастіе! Вотъ молоденькая женщина съ загубленной судьбой! Связана на вѣкъ съ немилымъ человѣкомъ, и я, женщина пожилая, опытная, не могу даже совѣта подать! Слава Богу не близорукой прошла я путь моей скромной жизни, смотрѣла не на внѣшность, различала, что лежитъ поглубже въ человѣческой душѣ. Могъ ли же у меня въ эту минуту повернуться языкъ уговаривать Машу преодолѣть отвращеніе къ мужу — нѣтъ: оно закоренѣло въ ея натурѣ, ни уговариванія, ни убѣжденія ничего сдѣлать не могли.

— Жаль, что у насъ разводъ такъ труденъ, или лучше сказать невозможенъ, сказала Маша наконецъ: — почему теперь я должна мучиться всю жизнь, за то что хотѣла, пожертвовавъ собою, спасти мою мать и не спасла? Чѣмъ я виновата, что люблю другого, а не моего мужа? Я не обманула его, не скрыла, зачѣмъ я за него иду. Теперь, когда онъ видитъ, что смерть моей матери еще болѣе сдѣлала мнѣ его противнымъ, зачѣмъ онъ не хочетъ оставить меня въ покоѣ? Онъ гадкій, жестокій человѣкъ!

— Душечка, Марья Константиновна, возразила я: — вы забываете, что онъ васъ любитъ, страсть не разсуждаетъ. А у вашего мужа характеръ очень горячій, онъ не умѣетъ сдерживать себя.

— Я то чѣмъ же виновата? Я никакъ не могу себя принудить полюбить его.

Она опять задумалась и долго ничего не говорила, потомъ встала, прошлась по комнатѣ, подошла къ столу, на которомъ стоялъ графинъ съ водою, налила стаканъ, выпила и подошла ко мнѣ. Лицо ея горѣло, глаза блестѣли, она была необыкновенно оживлена.

— Знаете, Дарья Владиміровна, о чемъ я думала все это время? Я допрашивала себя, что во мнѣ сильнѣе? Мое отвращеніе къ мужу, или моя любовь къ сыну? И знаете ли къ какому убѣжденію я пришла? Мнѣ самой нечего ждать въ жизни, для меня все кончено — а вѣдь это прискорбно въ девятнадцать лѣтъ — что же дѣлать! Такова моя горькая судьба, а мнѣ только сынъ мой будетъ дѣлать сносной жизнь. Могу ли же я позволить этому самодуру коверкать моего сына, сдѣлать его такимъ же нравственнымъ уродомъ какъ и его отецъ? Могу ли я съ нимъ бороться? Всѣ средства для этого въ его рукахъ. Всѣ эти няньки, гувернантки, которыми онъ мнѣ грозитъ, будутъ на жалованьѣ у него. Онъ хозяинъ дома, онъ богатъ, я сама знаю, что не буду въ силахъ сладить съ нимъ. Пусть же страдательнымъ лицомъ буду я, а не ребенокъ. Вѣдь онъ грозитъ оставить его безъ ничего. Отъ него станется… Онъ такой злой… Чтобы мнѣ отмстить, онъ готовъ оставить нищимъ моего сына. Могу ли я это допустить? Ахъ, бѣдность, бѣдность, до чего ты довела меня!

Она закрыла лицо руками и заплакала горькими, горячими слезами… Боже мой! Какъ мнѣ было жаль ее! Ничего я ей сказать не могла, ничѣмъ не могла я ее утѣшить… И такая меня разобрала злость, что у насъ развода нѣтъ… Зачѣмъ молоденькая, прелестная женщина должна мучиться съ нелюбимымъ человѣкомъ? Да вѣдь это безчеловѣчно, это даже безнравственно… Въ случаѣ сильнаго отвращенія жены къ мужу, или мужа къ женѣ разводъ должно допустить.

Маша дернула за снурокъ колокольчика и вошедшей горничной приказала просить Павла Михайловича къ себѣ. Я съ недоумѣніемъ на нее глядѣла. Она была занята своими мыслями и не обращала вниманія на меня. Она прошлась по комнатѣ, опять выпила стаканъ воды и сѣла. Лицо ея было блѣдно, глаза сверкали, и голосъ, которымъ она заговорила съ вошедшимъ мужемъ, слегка дрожалъ.

— Павелъ Михайловичъ, сказала она отрывисто: — наши будущія отношенія зависятъ отъ тебя.

Карскій угрюмо взглянулъ на жену.

— Да, продолжала Маша: — я постараюсь не раздражать тебя, а ты съ своей стороны, долженъ оставить Костю въ моемъ полномъ распоряженіи, не вмѣшиваться ни во что. Я одна буду его воспитывать.

Карскій пожалъ плечами и не отвѣчалъ.

— Это еще не все, прибавила Маша: — ты долженъ обѣщать мнѣ, что Костя будетъ богатъ, что ты не растратишь твоего состоянія, и что оно все достанется ему.

— Наравнѣ съ другими моими дѣтьми, конечно; надѣюсь, онъ у насъ будетъ не одинъ.

Мащу покоробило; она не выдержала предписанной себѣ роли и проговорила, сверкнувъ глазами:

— На это надежды мало… Не думаю, чтобы я наградила тебя большой семьей… Мое здоровье не вынесетъ такой адской жизни… Надѣюсь, что я скоро умру…

— Зачѣмъ же ты меня звала? спросилъ Карскій: — опять слушать твои глупости? Я разъ тебѣ сказалъ, выбирай любое…

— Я выбрала, торопливо перебила Маша: — я постараюсь скрыть мое… нерасположеніе къ тебѣ, съ условіемъ, какъ я тебѣ сказала, что Костя будетъ всегда въ моемъ полномъ распоряженіи, и что онъ будетъ богатъ.

Если бы Карскій умѣлъ воспользоваться этой минутой, къ сближенію былъ бы сдѣланъ первый шагъ, но Карскій былъ самый безтактный человѣкъ и чуть было не испортилъ дѣла, сказавъ, какъ бы поддразнивая жену:

— Только Костя, а другія дѣти?

— Когда у васъ будутъ другія дѣти, поспѣшила я вмѣшаться, боясь новой.вспышки: тогда будетъ время объ этомъ говорить, а теперь у васъ одинъ наслѣдникъ, и вотъ Марья Константиновна желаетъ, чтобы онъ былъ богатъ.

— Если не промотаетъ отцовскаго наслѣдства, бѣденъ не будетъ, отвѣтилъ Карскій.

— Мнѣ этого мало, продолжала Маша: — предупреждаю тебя, что при первой твоей попыткѣ пойти мнѣ наперекоръ въ воспитаніи Кости, я или тебя брошу или что-нибудь сдѣлаю съ собой.

Вмѣсто того чтобъ по настоящему испугаться этихъ словъ, Карскій улыбнулся. Къ счастію Маша не смотрѣла на него и не видѣла его улыбки. Понятно, что онъ былъ очень радъ. Могъ ли онъ приписывать какую-нибудь важность угрозамъ такой молоденькой женщины? Ея условія уже были шагомъ впередъ. Онъ молча наклонился къ женѣ и поцѣловалъ ее. Она измѣнилась въ лицѣ, но преодолѣла себя и хотя не отвѣтила на поцѣлуй мужа, но не отвернулась, а только проводила его до дверей такимъ взглядомъ, отъ котораго по мнѣ пробѣжала дрожь.

Съ этихъ поръ между супругами водворился миръ. Съ усиліемъ материнской любви, Маша подавила въ себѣ всякое проявленіе своего нерасположенія къ мужу, и приняла въ домашней жизни совершенно безстрастную роль. Я удивлялась какъ такая молоденькая женщина могла имѣть надъ собой такую власть. Если бы я меньше знала Машу, я подумала бы, что она помирилась съ своей участью, такъ ровно и спокойно первое время держала она себя. Но выраженіе глазъ ея было слишкомъ хорошо мнѣ знакомо, и я подмѣчала какъ недружелюбно взглядывала она на мужа, который, сказать по правдѣ, и заслуживалъ того. Винить ли его впрочемъ? Онъ не удовлетворялся безстрастнымъ послушаніемъ жены. Она исполняла всѣ его желанія, наряжалась, выѣзжала, но его сердило то, что ее не радовало ничего. Привезетъ онъ ей кучу нарядовъ, она холодно поблагодаритъ и велитъ убрать, онъ вспылитъ.

— Тебѣ ничѣмъ не угодишь, проворчалъ онъ однажды, когда она равнодушно взглянула на дорогой браслетъ, который онъ ей привезъ.

— Напрасно безпокоился, я сколько разъ тебѣ говорила, что наряжаться не люблю, отвѣтила она.

— Что же ты любишь? спросилъ онъ.

— Кромѣ моего сына ничего.

— Ну скажите натурально ли это? обратился ко мнѣ Карскій: — въ ея лѣта! всякое терпѣніе потеряешь, хочешь порадовать, а она точно на похороны собирается.

— У Марьи Константиновны свой особенный характеръ, Павелъ Михайловичъ, сказала я: — она съ дѣтства была серіозна, и нарядовъ не любила…

— Не мудрено, когда ихъ не да что было покупать, а теперь причина какая? Скажите сами? Можетъ ли быть весело мужу? Стараешься угодить, а встрѣчаешь пренебреженіе…

— Милая Марья Константиновна, говорила я ей потомъ: — вамъ немножко надо себя принудить, такъ съ мужемъ нельзя.

— Я его поблагодарила.

— Очень голодно, душа моя.

— Я сама знаю, да что же мнѣ дѣлать? Играть роль не могу. Его подарки не радуютъ меня. Они, напротивъ, мнѣ противны.

И вотъ такъ всегда. Все ей было отъ него противно. Я часто удивлялась, какъ въ самомъ дѣлѣ, выросшая въ бѣдности, Маша такъ мало цѣнила богатство, въ которомъ теперь жила. Только это одно заставляло меня думать, что она не забыла Алексѣя. Вѣрно ея любовь была еще свѣжа, если она оставалась такъ равнодушна ко всему. Привязанность къ ребенку, котораго она впрочемъ обожала, не могла наполнить ея жизнь, потому что девятнадцатилѣтняя мать еще должна чувствовать потребность жить для себя самой. Это было, впрочемъ, только одно мое предположеніе, потому что Маша никогда не говорила со мною объ Алексѣѣ, и судя по наружности, можно было думать, что она забыла объ немъ.

Много способствовалъ также къ несчастію супруговъ дурной характеръ Карскаго. Онъ безпрестанно придирался къ своей женѣ. Хотя осыпалъ ее богатыми подарками, часто отказывалъ въ самыхъ простыхъ желаніяхъ, особенно когда Маша хотѣла помочь кому-нибудь. Карскій денегъ не жалѣлъ на чванство, а бѣднымъ давать не любилъ. Маша вздумала было заняться благотворительными дѣлами въ большихъ размѣрахъ, стала сама отыскивать нуждающихся, и конечно, ее стали осаждать со всѣхъ сторонъ. Разумѣется Карскій могъ предписать женѣ сократить ея благодѣянія, объяснивъ ей сколько назначаетъ для добрыхъ дѣлъ, а онъ вмѣсто того разсердился и запретилъ ей принимать бѣдныхъ у себя и самой ихъ посѣщать. Маша тоже разсердилась и сказала ему, что онъ не въ правѣ лишать ее единственнаго утѣшенія.

— Какое еще тебѣ нужно утѣшеніе, когда у тебя есть мужъ и ребенокъ, а брильянтовъ некуда дѣвать, вспылилъ онъ. — Пора за умъ взяться, или дурь еще не вышла¹ изъ готовы! Голь напустила въ домъ. Таскается по чердакамъ… Если зе умѣешь распоряжаться деньгами, такъ я не стану тебѣ іхъ давать!

— Ну вотъ, Дарья Владиміровна, сказала мнѣ Маша, пересказывая эту сцену: — есть ли малѣйшая возможность не голько любить этого человѣка, а хоть сколько-нибудь ужиться: ъ нимъ и сойтись? У насъ всѣ понятія совершенно противоположны.

Что я могла ей сказать? Чѣмъ я могла ее утѣшить? Я сама начала ненавидѣть ея мужа, такъ онъ ее бѣдную терзалъ! Чѣмъ бы ужъ молчать и радоваться, что жена при немъ не вспоминаетъ прошлаго, онъ при малѣйшемъ неудовольствіи тотчасъ выказывалъ ревность, что конечно, растравляло сердечную рану Маши и еще болѣе отталкивало ее отъ него.

VI.

Вотъ такимъ образомъ прожили они шесть лѣтъ; и во все это время Маша ни разу не упомянула мнѣ объ Алексѣѣ, я не знала вспоминаетъ ли она еще о немъ. Выѣзжала она рѣдко, занималась рукодѣльемъ, много читала, а въ своемъ сынѣ души не слышала. Онъ былъ весь въ нее. Отцовскаго въ немъ не было ни капли, ну какъ есть Машинъ портретъ! Карскій очень желалъ имѣть дочь «такую, же красавицу какъ мать», говорилъ онъ, когда бывалъ въ духѣ, и бѣсился зачѣмъ у нихъ не было больше дѣтей.

Вотъ, говорю, прошло пять лѣтъ. Въ одинъ день, или лучше сказать вечеръ, Карскій увезъ свою, жену на балъ. Одинъ старый пріятель его отца праздновалъ серебряную свадьбу, Маша ѣхать не хотѣла, ея Костя былъ не совсѣмъ здоровъ, но разумѣется Карскій захотѣлъ поставить на своемъ. Маша, которой, какъ она мнѣ признавалась, надоѣли ссоры, не спорила и согласилась, а съ больнымъ мальчикомъ просила остаться меня.

Вотъ они поѣхали. Боже! какъ Маша была хороша! Я пошла въ залу полюбоваться, когда она одѣлась. Она выѣзжала рѣдко и я давно не видала ее такою нарядной. Что не говорите, а нарядъ увеличиваетъ красоту. Отъ Маши, всегда хорошенькой, теперь глазъ отвести не хотѣлось. и Что же бы вы думали, Карскій вмѣсто, того чтобы восхититься и прійти въ восторгъ, нахмурился и заворчалъ:

— Съ какой стати такъ нарядилась? Зачѣмъ навѣшала на себя столько цацъ?

— Ты самъ велѣлъ одѣться какъ можно лучше, отвѣтила ему Маша. — А мнѣ право все равно, я пожалуй сейчасъ сниму.

Она стала хладнокровно отстегивать брильянтовый браслетъ Карскій не далъ ей, схватилъ ее за руку и потащилъ изъ залы. Вотъ такъ бывало почти всегда. Сердится на жену, зачѣмъ не выѣзжаетъ, а поѣдетъ, бѣсится, зачѣмъ она такъ хороша! Ревнуетъ зачѣмъ другіе будутъ любоваться ею, а не онъ одинъ.

Когда днемъ Маша сказала мнѣ, что постарается вернуться рано, Карскій раскричался, что безъ ужина уѣхать нельзя, что его пріятель хлѣбосолъ и почтетъ это за обиду, я и не ждала ихъ прежде пяти или шести часовъ. Слышу вдругъ пріѣзжаютъ и часу еще нѣтъ. Недавно пробило двѣнадцать. Мнѣ что-то не спалось, я не ложилась, сидѣла и читала. Что это думаю такъ рано? Выхожу встрѣтить. Боже! на Карскомъ лица нѣтъ, а Маша къ моему удивленію точно разцвѣла. Лицо такое спокойное; въ глазахъ какой-то пріятный блескъ. Горничная прибѣжала съ просонокъ. Маша отпустила ее.

— Мнѣ ничего не нужно, я сама раздѣнусь, сказала она и прошла въ спальню, я за ней.

— Что у васъ тамъ вышло? спрашиваю я.

Она только покачала головой. Я помогаю Машѣ снимать ея наряды, отстегиваю ожерелье, вдругъ слышу идетъ мужъ. Я хочу уйти, а онъ прямо мнѣ:

— Поздравте, дождалась!

Я съ удивленіемъ смотрю и на него и на Машу. Она ничего не сказала и даже не взглянула на меня. Надо сказать, что Карскій при мнѣ не стѣснялся никогда. Зная, что я преданный и вѣрный другъ его жены, и что онъ не пользуется моимъ расположеніемъ, самъ онъ былъ хорошо расположенъ ко мнѣ. Познакомившись со мной короче, онъ убѣдился, что я неспособна подавать его женѣ совѣты, вредные для его семейнаго счастія, и могу сказать положительно, что онъ уважалъ меня. Притомъ исторія его женитьбы и его отношенія къ Машѣ были такъ хорошо извѣстны мнѣ, что онъ говорилъ всегда при мнѣ съ женою, нисколько не стѣсняясь, а я боясь для Маши его грубыхъ вспышекъ, если онѣ случались при мнѣ, всегда старалась оставаться, а не уходить. Маша мнѣ говорила, что при мнѣ ей легче выносить сцены съ мужемъ, и зная это, я и теперь не ушла. Карскій сѣлъ въ кресло нѣсколько поодаль отъ туалета, за которымъ сидѣла его жена, а я стояла возлѣ, убирая въ футляры серьги, браслеты, брошъ.

Когда Карскій обратился ко мнѣ съ такими непонятными для меня словами, я, не получая отвѣта на мой вопросительный взглядъ ни отъ него, ни отъ Маши, не знала что сказать.

— Да какъ обрадовалась! продолжалъ Карскій, стиснувъ зубы: — совсѣмъ другая стала, узнать нельзя!

Я начала понимать. Неужели Алексѣй вернулся и она видѣла его тамъ? Конечно другого истолкованія для словъ Карскаго быть не могло. Сердце мое такъ и застучало. Еще этого недоставало! Вдругъ Карскій ударилъ кулакомъ по столу и закричалъ:

— Что-жъ ты онѣмѣла? Не изъявляешь своей радости?

Я вздрогнула отъ испуга, а Маша вскочила и говоритъ:

— Ради Бога, Костя боленъ, можно ли пугать ребенка? Если ты хочешь шумѣть, уйдемъ отсюда, бѣсись на меня сколько хочешь, а ребенка въ покоѣ оставь.

— Нѣтъ, ты мнѣ скажи! Какъ ты смѣла при другихъ такъ выставить меня? Не могла скрыть радости, такъ и встрепенулась… вотъ до какого срама дожилъ я!

Я съ испугомъ взглянула на Машу. Къ моему удивленію она отвѣтила довольно спокойно:

— Пожалуста не лги!

— Развѣ это ложь? прошипѣлъ Карскій. — Развѣ твой возлюбленный не былъ тамъ? Развѣ ты…

— Что я? твердо перебила Маша. — Чѣмъ я тебя е срамила? Тѣмъ, что увидала моего прежняго жениха? Развѣ я знала, что онъ тамъ будетъ? Я не хотѣла ѣхать, ты самъ повезъ меня. Чѣмъ я выказала мою радость? Говори! Я и взглянуть-то на него даже не успѣла, ты сейчасъ меня увезъ. Что бѣснуешься? Неужели тебѣ никогда не приходило въ голову, что я могу когда-нибудь встрѣтиться съ моимъ… бывшимъ женихомъ? Что потерялъ ты отъ этого? Все останется по прежнему и ни какія твои бѣснованія не перемѣнятъ ничего.

— То есть какъ это? Чего не перемѣнятъ? спросилъ Карскій.

Маша не отвѣчала. Она остановилась во время, но я могла бы за нее докончить фразу — не перемѣнятъ ея чувствъ. И Карскій такъ это понялъ.

— Что-жъ, сказалъ онъ по обыкновенію, поблѣднѣвъ отъ ревности и злости: — кто вамъ мѣшаетъ, Марья Константиновна? Бросайте мужа, наслаждайтесь блаженствомъ съ тѣмъ, кто такъ дорогъ вамъ. Нынче это нипочемъ. Теперь ужъ никто не дожидается развода.

— Ужъ какъ бы ты этого заслуживалъ! вскричала Маша и глаза ея сверкнули. — Тотъ, кто прочелъ бы въ моей душѣ, какими пытками терзалъ ты меня, съ тѣхъ поръ какъ я сдѣлалась твоей женою, навѣрно оправдалъ бы меня, если бы я вздумала насладиться тѣмъ блаженствомъ, е которомъ ты говоришь.

— Пытокъ душевныхъ никто не видитъ, а женщинъ, которыя бросаютъ мужей, клеймитъ позоръ.

— Не испугалась бы я и позора, сказала Маша, давъ, наконецъ, волю чувствамъ, подавляемымъ такъ давно. — Что мнѣ въ мнѣніи свѣта?. Я его не знаю, я имъ не дорожу!

Карскаго такъ ошеломила эта вспышка, что онъ сначала окаменѣлъ. Потомъ, заревѣлъ, какъ звѣрь:

— Неужели ты не узнала меня до сихъ поръ? У меня хватитъ и силы и воли обуздать тебя!

— Не испугаютъ меня твои угрозы! И изъ тюрьмы убѣгаютъ, и замки не удерживаютъ, не каждую минуту станешь ты караулить меня. Взаперти ты меня держать не можешь, теперь не такой вѣкъ… И если бы я была одна на свѣтѣ, не остановило бы меня ничто! Ты до того измучилъ и истерзалъ меня, что моя совѣсть, слышишь ли, совѣсть оправдала бы меня. Избавиться отъ пытки простительно какимъ бы то ни было способомъ, а моя пытка была свыше моихъ силъ. Какія такія преступленія я совершила, что ты отравляешь мою жизнь? Правда, я виновата предъ тобою, но только въ томъ, что вышла за тебя! Мнѣ неслѣдовало соглашаться, внутреннее чувство говорило мнѣ, что я никогда не полюблю тебя. Даже жизни моей матери я не должна была ставить выше твоего счастія, но я была слишкомъ молода. Не догадалась, не разсудила… Мать умирала, хотѣлось ее спасти. А ты человѣкъ опытный, вдвое меня старше, ты чѣмъ извинишь себя? Принялъ ли ты когда-нибудь въ соображеніе, что я переломила свои чувства, идя за тебя? Чѣмъ была я виновата, что до тебя у меня былъ любимый женихъ? Горько было супружество для обоихъ насъ, ты былъ несчастенъ, потому что любилъ жену, не любившую тебя, а я была несчастна, потому что любила не тебя. Помочь было нельзя, но надо было покориться и терпѣливо, снисходительно помогать другъ другу нести нашъ тяжелый крестъ. А вмѣсто этого ты какъ поступалъ со мною? Вѣчныя преслѣдованія, вѣчные упреки, за что и почему? До свадьбы ты былъ мнѣ противенъ только инстинктивно, а теперь, когда я разобрала тебя, когда ты сдѣлалъ все возможное, чтобы внушить мнѣ полнѣйшее къ тебѣ отвращеніе, ты еще воображаешь, будто можешь угрозами удержать меня?

Говоря все это, Маша ходила по комнатѣ въ сильно возбужденномъ состояніи, и вдругъ подошла къ мужу и остановилась передъ нимъ.

— Не безпокойся! Не убѣгу! продолжала она, смотря на него твердо. — Я вѣдь не одна. Не твои угрозы, не позоръ заставятъ меня остаться въ твоемъ домѣ, а мой сынъ! Слушай, ты меня знаешь, я никогда не лгу. Пока живъ мой сынъ, не сдѣлаю я ничего такого, за что могла бы предъ нимъ краснѣть. Только любовь къ нему дала мнѣ силы вынести пять лѣтъ мученій и не наложить руки на себя… Ты думаешь легка была мнѣ жизнь съ тобой? Любовь къ Костѣ была для меня такой отрадой, такъ поддерживала меня нравственно, что была и будетъ дороже для меня всего. Я хочу остаться безукоризненной въ глазахъ моего сына, вотъ кто тебѣ порукой за меня!

Карскій не спускалъ глазъ съ жены, она продолжала:

— Я многое прощу и никогда не буду упоминать о моей погибшей жизни и моихъ чувствахъ… не къ тебѣ… если ты не забудешь даннаго мнѣ слова и сдѣлаешь моего Костю богачомъ. Я не хочу, чтобы мой сынъ терпѣлъ такую бѣдность, какая довела меня Богъ знаетъ до чего!

Тутъ силы измѣнили Машѣ, она опустилась въ кресло и слезы закапали изъ ея глазъ. Карскій долго и пристально на нее смотрѣлъ, потомъ медленно приподнялся, вышелъ, не го-' воря ни слова, заперся въ своемъ кабинетѣ и цѣлую ночь писалъ.

Я уложила Машу. Она ни слова не говорила со мною о томъ, что произошло на балѣ, и я не хотѣла разспрашивать ее. Я видѣла по всему, что она не забыла Алексѣя. Я поняла, почему, возвратившись съ бала, она была такъ радостно оживлена. Одной встрѣчи съ женихомъ было достаточно, чтобы придать такой свѣтлый блескъ ея бѣднымъ, милымъ глазкамъ) которые такъ потускнѣли въ эти безотрадныя пять лѣтъ.

Я слышала, что она долго плакала въ постели, я сама не могла заснуть почти всю ночь. Какъ мнѣ было жаль моей бѣдной Маши, сказать не могу, какъ жаль!

На другой день Маша долго не вставала, мужъ уѣхалъ изъ дома рано, не видавъ ее, а когда, наконецъ, горничная вошла къ ней уже послѣ полудня, оказалось, что Маша сильно занемогла. Пока посылали за докторомъ, я съѣздила домой по своему дѣлу и вернулась узнать, какъ докторъ опредѣлилъ Машину болѣзнь. Представьте себѣ мой испугъ и мое удивленіе, когда я застала Карскаго — на столѣ. Съ нимъ сдѣлался, ударъ, когда онъ вышелъ изъ кареты и подошелъ къ своему подъѣзду. Онъ упалъ. Кучеръ вмѣстѣ съ дворникомъ отнесли его наверхъ. Докторъ, пріѣхавшій къ Машѣ, тутъ же освидѣтельствовалъ его. Онъ былъ уже мертвъ. Съ нимъ сдѣлался апоплексическій ударъ.

Когда я прошла къ Машѣ, она ничего не знала, она сама была безъ памяти и нѣсколько дней опасались за ея жизнь. Встрѣча съ любимымъ человѣкомъ послѣ пятилѣтней разлуки, бурное объясненіе съ мужемъ, рѣшеніе, принятое ею изъ любви къ сыну, не могли не подѣйствовать гибельно на ея организмъ, и безъ того уже потрясенный несчастной жизнью, въ которой, какъ она сама часто выражалась, она постоянно должна была коверкать себя.

Признаюсь, грѣшница, я Карскаго не очень жалѣла, непріятный былъ человѣкъ!' Говорятъ, неблагородно радоваться смерти даже своего врага, Карскій не былъ моимъ врагомъ, и я не то чтобы радовалась, а не могла не находить, что смерть его случилась очень кстати. Кому дѣлалъ пользу онъ? Жену терзалъ и самъ терзался, ну и слава Богу, что самъ успокоился, а ей руки развязалъ.

Въ карманѣ сертука Карскаго нашли его завѣщаніе. Я уже сказала, что послѣ объясненія съ женою онъ цѣлую ночь писалъ. Это онъ свое завѣщаніе составилъ собственноручно, и рано утромъ, пока Маша еще не просыпалась, поѣхалъ къ тремъ свидѣтелямъ дать завѣщаніе подписать. Они содержанія не знали. Онъ имъ ничего не объяснилъ. Они по закону только засвидѣтельствовали его подпись и то, что онъ находится въ здравомъ умѣ.

Маша ничего этого не знала. Она лежала въ безпамятствѣ и очень опасно была больна.

Не прежде, какъ чрезъ мѣсяцъ послѣ похоронъ мужа, узнала она объ его смерти. Тихо и осторожно, съ позволенія доктора, сказала я ей. Она уже была внѣ всякой опасности и сидѣла въ креслѣ, еще обложенная подушками, это правда, но уже докторъ вполнѣ ручался за ея жизнь. Мнѣ, какъ самой близкой и привязанной къ ней женщинѣ, съ общаго совѣта поручено было сообщить ей эту вѣсть.

— Марья Константиновна, начала я, собравшись съ духомъ: — во время вашей болѣзни въ вашей жизни совершился большой переворотъ.

Она подняла опущенную голову и взглянула на меня съ удивленіемъ.

— Марья Константиновна, продолжала я: — вы вдова.

Она вздрогнула и посмотрѣла на меня съ какимъ-то недоумѣніемъ.

— Что это вы говорите? прошептала она, наконецъ.

— Да, Павелъ Михайловичъ скончался скоропостижно въ тотъ самый день, какъ вы занемогли.

Она видимо была поражена. Но что произошло въ эту минуту въ ея сердцѣ, разобрать мнѣ было мудрено. Она опустила голову, задумалась и чуть-чуть замѣтная краска выступила на ея щекахъ. Чрезъ нѣсколько минутъ, она приподняла глаза и взглянула на меня.

— Дарья Владиміровна, сказала она: — я должно быть очень дурная женщина, смерть моего мужа только удивила, а не огорчила меня.

— Душечка, Марья Константиновна… пролепетала я и остановилась, сама не зная, что сказать.

— А слѣдовало бы пожалѣть, продолжала Маша: — онъ былъ еще довольно молодъ: онъ могъ еще долго жить… Конечно, что за жизнь его была… и этому причиной я, не въ томъ, что не могла его любить, это было свыше моихъ силъ, а зачѣмъ я за него вышла… впрочемъ, онъ самъ этого хотѣлъ.

Она опять задумалась, потомъ опять чуть слышнымъ голосомъ попросила разсказать ей подробности и все время ни разу меня не прервала. Потомъ велѣла привести къ себѣ Костю и долго и крѣпко цѣловала его. Когда его увели и я уговорила Машу лечь въ постель и успокоиться, она сказала мнѣ:

— Какъ вы думаете, будетъ меня любить мой Костя, когда современемъ узнаетъ, что я не могла любить его отца?

— А зачѣмъ ему это узнавать? отвѣтила я.

— Правда, зачѣмъ его печалить, зачѣмъ говорить, какъ были несчастны его отецъ и мать.

Послѣ этого она замолчала и ни слова болѣе не говорила о своемъ покойномъ мужѣ, только опять позвала Костю и не отпускала его отъ себя цѣлый день.

Только-что я вернулась домой отъ Маши, у меня въ передней раздался звонокъ. Когда дверь отворили, чей-то знакомый мнѣ голосъ спросилъ:

— Дарья Владиміровна дома?

Что за чудеса! Голосъ знакомый, а чей — припомнить не могу.

Вдругъ Толина, Варвара Антоновна бросилась обнимать меня. Гляжу — узнать нельзя. Пополнѣла, нарядная, въ модной шляпкѣ, въ шелковомъ платьѣ.

— Ахъ, Дарья Владиміровна! Богъ привелъ… Давно мы съ вами не видались! Какъ поживаете?

Хотя я всегда недолюбливала Варвару Антоновну, теперь я ужасно обрадовалась ей. Я отъ души ее разцѣловала. Ну, думаю, теперь узнаю объ Алексѣѣ все.

Она безъ всякихъ предисловій начала:

— Вотъ какъ, Марья-то Константиновна овдовѣла!

— Да… А вы какъ поживали все это время, Варвара Антоновна? поторопилась я спросить, чтобы дать разговору другое направленіе.

— Я, слава Богу! Наши обстоятельства понравились. А помните, Дарья Владиміровна, вы меня осуждали, что я была противъ женитьбы моего сына на Марьѣ Константиновнѣ? А какъ хорошо вышло. Какую прекрасную партію сдѣлала она!

Я молчала.

— И какъ рано овдовѣла! Она вѣдь еще очень молода… Позвольте, сколько лѣтъ она была замужемъ? Пять или шесть? Да, да… два года мы были въ Саратовѣ, три въ Москвѣ, годъ въ Петербургѣ… Такъ, такъ, ровно шесть! Скажите, вѣдь ей только двадцать три года! Вся жизнь передъ нею впереди.

Я все молчала, хотя мнѣ очень хотѣлось узнать объ ея сынѣ, но я не рѣшалась спросить о немъ. Я не знала, къ чему все это поведетъ. Варвара Антоновна все время не спускала съ меня глазъ.

— А вы и не спрашиваете меня объ Алексѣѣ, вдругъ сказала она.

— Я жду что вы мнѣ о немъ скажете, отвѣтила я, смутившись, потому что въ самомъ дѣлѣ съ моей стороны было странно не спросить о немъ. — Гдѣ онъ теперь служитъ? Вы, кажется, сказали, что онъ изъ Саратова былъ переведенъ въ Москву?

— И что вы! Алексѣй давно бросилъ службу. На другой же годъ въ Саратовѣ его взялъ къ себѣ откупщикъ Третьевъ. Ему нуженъ былъ вѣрный человѣкъ по счетной части, а вы знаете, что мой Алексѣй въ гимназіи былъ по математикѣ изъ первыхъ. Ну, мы и разсудили, что ему дастъ служба? это писаремъ-то оставаться цѣлый вѣкъ? Обсудили и рѣшили предложеніе Третьева принять. Взялъ онъ Алексѣя къ себѣ на испытаніе, остался доволенъ, положилъ хорошее жалованье, а въ прошломъ году, какъ разъ передъ своею смертью, сдѣлалъ управляющимъ всѣхъ своихъ дѣлъ.

— Передъ смертью? перебила я: — развѣ Третьевъ умеръ?

— Умеръ, недавно минулъ годъ.

— Гдѣ же теперь вашъ сынъ?

— Все на томъ же мѣстѣ. Третьевъ все свое имѣніе завѣщалъ своей женѣ, дѣтей у него не было. Третьева, Лидія Васильевна, могла бы покончить дѣла, состояніе большое, да не захотѣла, живетъ то здѣсь, то въ Москвѣ. А я-то ужъ какъ рада! Алексѣю такого мѣста вѣкъ не найти. Я вамъ скажу, таинственно прибавила Толина — она наклонилась ко мнѣ и шепнула: — Она въ Алексѣя влюблена.

Я хорошо знала Варвару Антоновну, ея хвастливость и болтливость, но все-таки была очень непріятно поражена. Ну, какъ мои мечты о будущемъ счастіи Маши разлетятся? Къ чему, однако, Варвара Антоновна пришла разсказать это мнѣ? Я съ недоумѣніемъ смотрѣла на нее.

— Скажите сами, Дарья Владиміровна, продолжала Толина, смотря на меня пытливо: — не безумецъ ли Алексѣй? Какая партія! Прелесть собою женщина! Богачка! воспитана была въ институтѣ, не изъ купчихъ, дочь генерала, изъ-за денегъ вышла за Третьева. До безумія влюбилась въ Алексѣя! А онъ и вниманія на нее не обращаетъ…

У меня отъ сердца отлегло.

— Это странно, машинально сказала я.

— Вамъ ли это говорить? всплеснула руками Толина: — когда вамъ такъ хорошо извѣстно…

— Что такое? спросила я.

— Его привязанность къ Марьѣ Константиновнѣ.

— Такъ онъ ее еще не разлюбилъ? невольно вырвалось у меня.

— Съ ума сходитъ до сихъ поръ. Вотъ я и думаю, пойду поговорю съ Дарьей Владиміровной и узнаю.

— Что желаете узнать?

Варвара Антоновна опять стала шептаться.

— Осталась ли Марья Константиновна расположена къ Алексѣю, или нѣтъ?

— Какъ могу я это знать? возразила я. — А если бы и знала, то нашла бы преждевременнымъ объ этомъ говорить. Вѣдь она въ глубокомъ траурѣ по мужѣ…

— Трауръ само собой… А что у нея въ душѣ?

— Этого я не знаю.

— Можетъ ли быть? Вы такъ къ ней близки.

— Если бы я и знала ея мысли, я не считала бы себя въ правѣ ихъ разглашать, но, повторяю вамъ, я ровно ничего не знаю. Марья Константиновна послѣ своего замужства и не намекала мнѣ о своихъ чувствахъ, и я, право, не знаю, о чемъ такъ преждевременно хлопочете вы? Если вашъ сынъ, какъ вы говорите, до сихъ поръ расположенъ къ Марьѣ Константиновнѣ, еще будетъ время… дайте ей кончить трауръ.

— Это цѣлый годъ-то оставаться въ неизвѣстности! воскликнула Толина.; — Выпустить изъ рукъ другую богатую невѣсту… Войдите въ мое положеніе, Дарья Владиміровна, вѣдь мой Алексѣй бѣдный человѣкъ!

— Право, Варвара Антоновна, я не совсѣмъ васъ понимаю. Вы говорите, что Алексѣй Петровичъ любитъ Марью Константиновну, о какой же другой невѣстѣ можетъ быть рѣчь?

— А о Третьевой-то? Она съ радостью за него выйдетъ.

— Да вѣдь онъ не хочетъ…

— Захочетъ, когда узнаетъ, что Марья Константиновна забыла его.

— Не разлюбилъ же онъ ее въ шесть лѣтъ!

— Онъ зналъ, что она не любя замужъ шла. Ну, и никто другой ему не нравился, и Третьева тогда не была вдова. Я даже думаю, что онъ непремѣнно женился бы на Третьевой, не овдовѣй на грѣхъ Марья Константиновна, онъ опять и сталъ съ ума по ней сходить.

Сердце у меня невольно забилось. И такъ, моя милая Маша можетъ сдѣлаться счастливой, наконецъ.

— О чемъ же вы заботитесь? сказала я: — на все придетъ всемя, пусть сынъ вашъ подождетъ.

— Да я-то ждать не хочу! Помилуйте, такой прекрасный случай!

— Я все-таки не понимаю васъ.

— Кажется, Дарья Владиміровна, я по-русски говорю. Можетъ надѣяться мой сынъ получить руку Марьи Константиновны, пусть ее носитъ свой трауръ положенное время, мы терпѣливо будемъ ждать. Разлюбила она его, пусть развяжетъ ему руки.

— Варвара Антоновна, помилосердуйте! Можно ли въ такое время, еще нѣтъ шести недѣль. Къ тому же Марья Константиновна была очень больна и не совсѣмъ еще оправилась послѣ болѣзни, можно ли теперь говорить съ нею о такихъ вещахъ.

— Я говорю не о Марьѣ Константиновнѣ, я обращаюсь къ вамъ, вы прежде желали, чтобы она вышла за. моего сына, вы не одобряли ея брака съ Карскимъ.

— Я никогда не одобряю супружества безъ любви. Марья Константиновна и вашъ сынъ любили тогда другъ друга. Я и желала этого, а теперь надо ждать; теперь, Варвара Антоновна, совсѣмъ не кстати вести объ этомъ разговоръ.

— Помилуйте, Дарья Владиміровна! Если Марья Константиновна забыла моего сына, зачѣмъ я допущу его мучиться цѣлый годъ? неизвѣстность хуже всего. Хоть бы вы словечко одно шепнули…

— Увѣряю васъ, я готова побожиться, что не знаю ничего.

— Вы всегда были такая скрытная, а я думала, что по дружбѣ вашей къ моему сыну…

— Варвара Антоновна, перебила я: — если вашъ сынъ характеромъ не перемѣнился, то я увѣрена, что онъ не одобритъ того шага, который вы позволили себѣ. Онъ вѣроятно, слишкомъ уважаетъ Марью Константиновну, чтобы подослать разспрашивать постороннихъ объ ея чувствахъ и главное въ такое время, когда самая простая деликатность должна остановить. Онъ самъ спроситъ Марью Константиновну, когда придетъ время, можетъ быть на это не понадобится цѣлаго года, но ужъ конечно не сейчасъ.

— А если она откажетъ ему?

— Значитъ она его не любитъ.

— Вотъ это я и желала бы узнать теперь.

— Это невозможно. Кто осмѣлится ее спросить?

— Вы!

— Я слишкомъ уважаю Марью Константиновну, чтобы предлагать ей жениха, когда послѣ кончины ея мужа не прошло еще и шести недѣль, а главное, не заговорю съ ней о такомъ предметѣ, пока она не начнетъ сама.

— Ахъ! Какая же вы стали гордая и не добрая! упрекнула меня Варвара Антоновна, качая головой: — къ чему перевертывать мои слова? Не о женихѣ идетъ рѣчь, а о томъ, можетъ ли Алексѣй имѣть надежду, мнѣ вѣдь тоже будетъ прискорбно видѣть, какъ онъ станетъ терзаться цѣлый годъ. Я не то чтобъ добивалась, я скажу вамъ откровенно, что даже желала бы отказа. Третьева невѣста повыгоднѣе Марьи Константиновны, дѣтей у нея нѣтъ, состояніе все ея. А Марья Константиновна получитъ навѣрно только свою законную часть, много ли это выйдетъ?

«Врядъ ли она получитъ и это въ случаѣ вторичнаго замужства» подумала я, вспомнивъ о завѣщаніи.

— Да я вѣдь знаю, что Алексѣй предпочтетъ ее, продолжала Толина. — А какъ онъ ошибается, пусть же она лучше его освободитъ теперь… И вы такъ-таки рѣшительно ничего не можете сказать? прибавила она, видя, что я молчу.

— Ничего, Варвара Антоновна, совѣтую вамъ успокоиться и терпѣливо ждать.

Съ видимымъ неудовольствіемъ собралась она наконецъ уйти.

Я не имѣла ни малѣйшаго желанія передавать Машѣ этотъ разговоръ. Вмѣшиваться въ дѣла такого рода не въ моемъ характерѣ. Почему я знала сколько было справедливаго въ словахъ Толиной о Третьевой. Я сильно подозрѣвала, что изъ желанія женить сына на Машѣ, которая даже съ своей законною частью была невѣста не бѣдная, Толина, если не сочинила, то по-крайней мѣрѣ преувеличила все. Зачѣмъ же мнѣ было Машу смущать. При томъ завѣщаніе не выходило у меня изъ головы. Я была увѣрена, что въ случаѣ вторичнаго замужства, Маша не получитъ ничего. Алексѣй тоже лишится мѣста у Третьевой, если его мать не налгала и Третьева точно влюблена въ него. Оставитъ ли она его управляющимъ, юли онъ женится на другой? Конечно Алексѣй можетъ найти другое мѣсто, Маша за деньгами не погонится и ея сердечное счастіе уладится какъ-нибудь, но во всякомъ случаѣ, это должна уладить одна она съ Алексѣемъ, вмѣшательство даже самыхъ близкихъ лицъ ни къ чему хорошему не поведетъ.

Когда я потомъ увидала Машу, она совсѣмъ неожиданно казала мнѣ:

— Дарья Владиміровна, я васъ удивлю. Я уѣзжаю изъ Петербурга.

— Какъ! Марья Константиновна, куда? вскрикнула я.

— За границу.

— Вѣрно докторъ требуетъ? спросила я, испугавшись за ея здоровье.

— Онъ совѣтуетъ, находитъ, что для меня была бы полезна перемѣна мѣста именно теперь, что скоропостижная смерть моего мужа должна была потрясти мой организмъ. О! людская слѣпота! прибавила Маша съ горечью и пожала плечами. — Конечно онъ не знаетъ… Онъ не можетъ знать…

Она не договорила и задумалась.

— Когда же вы ѣдете? спросила я.

— Я сейчасъ готова бы, да докторъ говоритъ, что я еще слаба.

— Во всякомъ случаѣ вамъ надо дождаться шести недѣль и выслушать завѣщаніе, сказала я.

— Зачѣмъ это? отвѣтила Маша равнодушно: — это нисколько не интересуетъ меня.

Я ничего не сказала, я не хотѣла заранѣе тревожить Машу, Но это завѣщаніе не давало покоя мнѣ. Зная ревнивый и злой характеръ Карскаго, я боялась, что въ случаѣ вторичнаго замужства, онъ лишитъ жену всего. Не напиши Карскій завѣщанія, Маша съ своей законной частью его наслѣдства, могла безбѣдно жить съ Алексѣемъ. Хотя она ни слова мнѣ не говорила, я была убѣждена, что привязанность ея къ Алексѣю попрежнему глубока.

— Сынъ мой законный наслѣдникъ своего отца и будете богатъ, продолжала Маша: — а мнѣ не нужно ничего. Мнѣ было бы даже непріятно получить что-нибудь отъ моего мужа. Мнѣ противны его деньги. Я изъ за нихъ погубила свои жизнь. Я къ бѣдности привыкла и не боюсь ее. Я съ радостью раздѣлю бѣдность съ тѣмъ, кого люблю.

Она улыбнулась — это была ея первая улыбка, послѣ многихъ, многихъ дней — и бросилась ко мнѣ на шею.

— Дарья Владиміровна, сказала она: — меня никто никогда не понималъ кромѣ васъ, съ вами одной я могу говорить откровенно, въ полной увѣренности, что вы не осудите меня Вы мало того, что добрая, вы умница, вы знаете человѣческое сердце, не судите по опредѣленнымъ правиламъ и не станете презирать меня за то, что я вамъ скажу.

— Ахъ, Марья Константиновна, какое я имѣю право? сказала я.

А сама думаю: «Твоя мученическая жизнь съ мужемъ искупила заранѣе всѣ твои грѣхи…»

— Если бы вы знали сколько я передумала и перечувствовала эти дни, продолжала Маша: — я сама себѣ не вѣрю, какъ будто я очутилась въ другомъ мірѣ и начинаю другую жизнь. Ну вотъ видите какъ я рѣшила. Не только по предписанію доктора, я сама желаю уѣхать отсюда, мнѣ невыносимо цѣлый годъ носить маску, высказывать горесть, которой у меня въ сердцѣ нѣтъ. Всѣ эти панихиды, заупокойныя обѣдни дѣйствительно не выноситъ мое здоровье, я лицемѣрить не могу. Могу ли я скорбѣть о томъ, что меня избавило отъ рабства… Представьте себѣ, вдругъ вырваться на волю изъ тюрьмы, мало того изъ цѣпей… Ахъ, какъ пріятно свободно вздохнуть! Вотъ я и хочу на время того глубокаго траура, который свѣтъ предписываетъ вдовамъ, убраться отсюда, я и тамъ буду жить въ уединеніи, да между чужими, которымъ нѣтъ дѣла до меня. А здѣсь одна моя золовка истерзаетъ меня въ конецъ, ея вздохи да намеки я просто не въ силахъ переносить. Пожалуй когда-нибудь скажу ей что-нибудь такое, что ей не совсѣмъ пріятно будетъ слышать. Словомъ, я уѣду и вернусь не прежде какъ черезъ годъ.

Я это одобряла. Я одна, можетъ быть, изъ окружающихъ ее знала подробно какъ тяжела была и невыносима ея супружеская жизнь.

— Тогда… тогда… продолжала Маша съ свѣтлой улыбкой: — я увижусь съ Алексѣемъ и скажу ему, что я не переставала его любить.

— Марья Константиновна, почему вы знаете, не перемѣнился ли онъ къ вамъ? рѣшилась я сказать.

Въ глазахъ Маши появилось то самое свѣтлое выраженіе, которое поразило меня въ ту ночь, когда она вернулась ci бала, ночь для нея знаменательную, когда послѣ шестилѣтней разлуки, она въ первый разъ увидала человѣка, котораго любила, а своего мужа видѣла въ послѣдній разъ.

— А помните на балѣ, который кончился такъ гибелью для моего мужа, томъ балѣ, послѣ котораго я занемогла, видѣла Алексѣя… я ни слова съ нимъ не сказала… но по его лицу… по его взгляду я догадалась, что онъ не разлюбитъ меня. Вотъ какъ вернусь по окончаніи траура и напишу ему. Видите, не будь у меня моего сына, я и теперь не стѣсняла бы себя, я ненавидѣла моего мужа, жизнь съ нимъ была мнѣ хуже каторги, я и прежде года, я даже теперь видѣлась бы съ Алексѣемъ, но вѣдь ненавистный мнѣ мужъ — отецъ моего Кости, вотъ я и наложила на себя узду на цѣлый годъ, я безъ предписанья доктора уѣхала бы изъ Петербурга, чтобъ не видѣться съ Алексѣемъ, я для Кости наложила на себя не только наружный, но и душевный трауръ на цѣлый годъ, я сдѣлаю все, чего требуютъ приличія и свѣтъ для памяти отца Кости, чтобы мой мальчикъ послѣ ни въ чемъ не могъ упрекнуть меня.

— Никто не скажетъ противъ васъ ни одного слова, сказала я съ жаромъ. — Вдова, да еще такая молодая, всегда имѣетъ право выйти замужъ во второй разъ.

Въ сороковой день кончины мужа, Маша и за обѣдней, на кладбищѣ, держала себя серіозно, молилась какъ слѣдуетъ, но не избѣгла ядовитыхъ замѣчаній золовки, которая, идя кладбищу до могилы, сказала мнѣ:

— Какъ вамъ нравится, ни единой слезинки не пролила!

— Горесть не всегда обнаруживается слезами, отвѣтила я, чтобы дать какой-нибудь отвѣтъ, хотя мнѣ было очень хорошо извѣстно, что никакой горести въ сердцѣ Маши быть не могло.

— Ужъ не станете ли вы увѣрять меня, огрызлась на меня эта вѣдьма: — что моя невѣстка огорчена смертью моего брата.

— Никакія огорченія не вернутъ его теперь къ жизни, — уклончиво отвѣчала я.

— Не вамъ бы говорить, не мнѣ бы слушать, горячилась сестра Карскаго: — вамъ, какъ ближайшему другу Марьи Константиновны, должно быть извѣстно, какія чувства питала она къ нему. По ея милости братъ мой и въ гробъ то легъ.

— Что вы это, Юлія Михайловна, вспылила я: — развѣ вамъ неизвѣстно, что братъ вашъ умеръ отъ апоплексическаго удара? Марья-то Константиновна тутъ при чемъ?

Юлія Михайловна покачала головой.

— А какъ она обращалась съ нимъ? какъ она его терзала?..

— Ну, это еще неизвѣстно кто-кого терзалъ! возразила я съ негодованіемъ. — Прошу васъ, Юлія Михайловна, прекратить этотъ разговоръ. Вы меня вводите въ грѣхъ. Пожалуй заставите сказать недоброе слово о покойникѣ въ такой день, когда слѣдуетъ молиться о его душѣ.

По возвращеніи съ кладбища, повѣренный по дѣламъ Карскаго долженъ былъ прочесть завѣщаніе, которое признаюсь все время не выходило у меня изъ головы.

Что онъ тамъ написалъ? Зачѣмъ онъ составилъ его именно въ ту ночь, когда Маша увидала Алексѣя? Карскій былъ дурного характера и въ ту ночь особенно злился на жену. Что же могъ однако онъ придумать? Больше ничего, какъ лишить ее наслѣдства, если она вторично выйдетъ замужъ, конечно другого ничего не можетъ быть.

Мнѣ, какъ посторонней, не кстати было присутствовать при чтеніи завѣщанія. Я ушла въ спальню Маши и съ сильнымъ страхомъ и не менѣе сильнымъ любопытствомъ я ждала.

Чтеніе кончилось. Слышу прежде всего громкій голосъ вѣдьмы, точно будто сердится… повѣренный ей возражаетъ, прислушиваюсь, голоса Маши не слыхать… Проходитъ нѣсколько времени… Дверь отворяется, входитъ Маша. Боже! Въ лицѣ кровинки нѣтъ, глаза сверкаютъ… Что это, огорченіе? испугъ?.. Присматриваюсь… Нѣтъ! Это гнѣвъ, Маша разсержена. Никогда въ самыхъ горячихъ вспышкахъ противъ мужа не видала я ее въ такомъ возбужденномъ состояніи, въ такомъ сильномъ гнѣвѣ… Она держала въ рукахъ бумагу и швырнула ее на столъ.

Я смотрѣла на нее въ испугѣ. Боже мой! какую каверзу придумалъ этотъ злобный человѣкъ?

Маша не говорила ничего. Она, очевидно, отъ волненія слова не могла произнести. Я тоже молчала, не смѣя спрашивать. Должно быть она не примѣчала, что я тутъ, потому что ни разу не взглянула на меня, глаза ея какъ будто не смотрѣли ни на что, она вся была поглощена своими мыслями. Я все сидѣла молча и ждала.

Мало-по-малу волненіе ея начало стихать. Она сѣла, облокотилась рукой о столъ и посмотрѣла на меня.

— Не за человѣкомъ, а за какимъ-то извергомъ была я замужемъ, Дарья Владиміровна, сказала она.

— Что такое, Марья Константиновна? спросила я. — Онъ васъ лишилъ всего?

Она засмѣялась такимъ нехорошимъ, жесткимъ смѣхомъ.

— Если бы это! очень я нуждаюсь въ его деньгахъ!..

— Что же, Марья Константиновна, что же? приставала я.

Она схватила со стола бумагу — копію съ завѣщанія и сунула ее мнѣ въ руки.

Сама себя не помня отъ испуга, не будучи въ состояніи сообразить, что могло заключаться въ завѣщаніи, я дрожащими руками взяла копію отъ Маши и прочла.

"Я нижеподписавшійся, вѣроисповѣданія православнаго, русскій подданный, надворный совѣтникъ изъ потомственныхъ дворянъ, въ случаѣ моей смерти, отказываю женѣ моей Марьѣ Константиновнѣ Карской, рожденной Ваниной, все благопріобрѣтенное мною имущество и недвижимое, и движимое. Первое состоитъ въ каменныхъ домахъ, подробное обозначеніе которыхъ находится въ приложенной при семъ описи, второе въ банковыхъ, билетахъ, акціяхъ разныхъ обществъ, векселяхъ на частныхъ лицъ и наличныхъ деньгахъ. Отказываю ей также всѣ брильянтовыя, золотыя и серебряныя вещи, всю мебель, всю домашнюю утварь, словомъ все, что только останется послѣ моей смерти, съ тѣмъ непремѣннымъ условіемъ, чтобы жена моя въ вторичное супружество и въ безбрачную связь не вступала. Въ противномъ же случаѣ, все вышеозначенное имущество мое переходитъ помимо моей жены и нашего сына къ родной сестрѣ моей, вдовѣ статскаго совѣтника, Юліи Михайловнѣ Перловой. Вполнѣ полагаясь на честность и добросовѣстность моей жены и будучи увѣренъ, что она не нарушитъ условій, по которымъ я отдаю ей одной все мое имущество, я предоставляю ей одной рѣшить, можетъ ли она пользоваться имъ.

«Душеприказчиками сего домашняго духовнаго завѣщанія, составленнаго и переписаннаго мною собственноручно въ здравомъ умѣ и твердой памяти, назначаю коммерціи совѣтника Тимофея Степановича Кольева и повѣреннаго по моимъ дѣламъ Николая Семеновича Винтова».

Слѣдовала подпись завѣщателя и свидѣтелей.

— Какъ! Помимо сына? закричала я, сперва не разобравъ жестокій смыслъ. — Сына-то за что лишать?

— Въ томъ-то и дѣло, въ томъ-то и злость! сказала Маша и зубы ея стучали какъ въ лихорадкѣ. — Что я теперь могу сдѣлать? или Костя, или Алексѣй… Онъ очень хорошо зналъ, что его деньги меня не удержатъ, вотъ и придумалъ лишить сына черезъ меня.

Послѣ первой минуты недоумѣнія, я сама все поняла. Признаюсь, эта адская выдумка превзошла всѣ мои ожиданія, и только въ эту минуту я узнала до какой степени можетъ быть находчива человѣческая злость. И какъ этотъ злой человѣкъ понялъ характеръ своей жены! Какое рѣшеніе не приняла бы Маша, она никогда счастливой быть не могла. Отказаться отъ богатства и выйти за Алексѣя, значитъ осудить на бѣдность сына, не только себя. Выбрать богатство, значитъ лишить себя единственнаго счастія, которымъ она дорожила, на которое по своей молодости, красотѣ, горячему, умѣвшему любить сердцу, имѣла полное право. Даже предусмотрѣна безбрачная связь. Чтобы сохранить богатство сыну, Маша могла пожалуй пожертвовать своей репутаціей для любимаго человѣка, отказаться отъ законнаго супружества и вступить, какъ говорится, въ гражданскій бракъ. Карскій и эту возможность устранилъ. Добросовѣстность жены была такъ ему извѣстна, что онъ обезпечилъ свою ревность вполнѣ.

Пока всѣ эти мысли пробѣгали въ головѣ моей, мы обѣ сидѣли молча.

— Нѣтъ ли какой возможности опровергнуть это завѣщаніе? вдругъ придумала я. — Какая же причина родного сына лишать?

— Сейчасъ моя золовка подняла шумъ, отвѣтила Маша. — Вы знаете, она меня терпѣть не можетъ, въ первую минуту она не сообразила, что это завѣщаніе составлено не для того, чтобы облагодѣтельствовать меня — это ея выраженіе — а истерзать вконецъ; и именно сказала то же, что и вы: «Какъ родного сына лишать?» На это Николай Семенычъ ей отвѣтилъ, что имѣніе благопріобрѣтенное и мой мужъ имѣлъ право распорядиться имъ какъ хотѣлъ, сослаться ни на что нельзя; подпись двухъ свидѣтелей, доктора, все по закону. Да! если мужъ мой былъ со мною несчастливъ, онъ хорошо отмстилъ, докончила Маша и задумалась.

Я не рѣшалась прервать ея размышленій. Ея мысли не могли еще прійти въ порядокъ. Она, конечно еще сама не знала, какъ рѣшить.

— Все пока останется по прежнему, вдругъ сказала она, какъ бы отвѣчая на мою мысль. — Я уѣду и вернусь въ назначенный мною срокѣ.

VII

Она уѣхала. Я тоже отправилась, не за границу, а на дальній край нашей обширной Россіи, гдѣ мнѣ пришлось присутствовать при другой семейной драмѣ, которую когда-нибудь я вамъ разскажу.

Маша писала мнѣ изрѣдка дружескія, ласковыя письма, передавала свои дорожныя впечатлѣнія, но на что она рѣшилась и рѣшилась ли на что-нибудь — она не упоминала, и даже намека на это я въ ея письмахъ не нашла.

Вернулась я въ Петербургъ послѣ Маши. Она пріѣхала недѣли за двѣ до меня. Немедля, отправилась я къ ней. Прихожу, цѣлую ее, смотрю въ глаза… поблѣднѣла, похудѣла, а все такъ же хороша!

— Что это, Марья Константиновна, говорю: — хваленый-то итальянскій климатъ мало пользы сдѣлалъ вамъ.

Она покачала головой.

— Куда бы не поѣхала, все было бы одно и тоже, отвѣтила она.

Я ничего не сказала, цѣлую Костю, онъ пополнѣлъ, похорошѣлъ, выросъ. Маша позвала няню, послала Костю гулять, а меня посадила возлѣ себя и начала:

— Не хочу томить васъ, Дарья Владиміровна, я знаю, васъ интересуетъ моя судьба. Я вѣдь рѣшила…

— Какъ? Марья Константиновна, какъ? спросила я..

— Что за вопросъ! сказала она съ досадой и такъ сердито посмотрѣла на меня: — Вамъ ли спрашивать? Вы лучше всѣхъ знаете, до чего бѣдность довела меня. Могу ли я лишить Костю?

Итакъ материнская любовь превозмогла… Я молча смотрѣла на Машу и признаюсь по чистой совѣсти, не могла бы сказать въ эту минуту, хорошо ли сдѣлала она.

— Я знаю, что никто не будетъ осуждать меня. Вѣдь всѣ ставятъ деньги выше всего, оно такъ и слѣдуетъ, безъ денегъ счастія нѣтъ! Только вы одна, моя дорогая, Дарья Владиміровна, только вы одна поймете, какъ мнѣ это тяжело.

Я только пожала ей руку, что могла я ей сказать?

— А вотъ что мнѣ прискорбно, шепнула она мнѣ съ такимъ грустнымъ выраженіемъ въ глазахъ. — Алексѣй не хочетъ этого понять!..

— Алексѣй? машинально повторила я.

— Да! я кажется такъ ясно все ему растолковала… Нѣтъ! онъ не понимаетъ… даже не догадывается, какъ я должна была истерзать мое сердце, чтобы до этого рѣшенія дойти… Знаете, когда я уѣхала отсюда, я сама не знала, на что рѣшиться… Это противное завѣщаніе совсѣмъ отуманило меня. Я какъ-то думать не умѣла… Потомъ, мало-по-малу, я стала соображать… Господи! если бы вы знали, сколько безсонныхъ ночей… и днемъ мѣста не нахожу… только это самое мученіе и заставило меня понять еще больше, до чего бѣдность можетъ довести… вдругъ получаю письмо, Алексѣй мнѣ пишетъ — онъ не зналъ о завѣщаніи — что никогда не переставалъ меня любить, что не можетъ ждать установленнаго свѣтомъ срока, желаетъ знать, буду ли я теперь его женой. Долго я плакала надъ его письмомъ и написала все, что было въ моемъ сердцѣ, написала, какъ я его люблю, но, конечно, состоянія у моего сына не отниму. Онъ разсердился, отвѣтилъ мнѣ такимъ жестокимъ письмамъ, не вѣритъ, чтобы я его когда-нибудь любила…

— И настаиваетъ, чтобы вы отказались отъ вашего богатства и вышли за него? спросила я.

— Сказать вамъ по правдѣ, я сама не знаю, я не могу его понять. Онъ не уговариваетъ меня, соглашается съ моими доводами, но съ какою-то горечью и какъ-будто даже съ насмѣщкой. Я вижусь съ нимъ почти каждый день и мы все споримъ, споримъ…

— Позвольте, Марья Константиновна, перебила я: — вы вѣдь рѣшили во второй разъ замужъ не выходить?

— Ну да.

— Зачѣмъ же вы увидѣлись съ…

Боже! Какъ напустилась Маша на меня!

— Вотъ ужъ не ожидала… вы кажется всегда меня понимали… а теперь вдругъ… я не каменная… у меня вѣдь есть сердце… это мое единственное счастіе…

— Ну если вы счастливы, нечего и говорить, только я въ этомъ сомнѣваюсь. Я скажу вамъ прямо, не вижу я счастія на вашемъ лицѣ.

— Это отъ того, что Алексѣй меня не понимаетъ…

Разговоръ нашъ былъ прерванъ звонкомъ въ передней. Явился кто бы вы думали? Варвара Антоновна Толина, мать Алексѣя. Маша какъ-то странно взволновалась. Варвара Антоновна разцѣловалась съ нею и со мною.

— Какъ вы добры, сказала Маша: — что вздумали навѣстить меня.

— Давно собираюсь, Марья Константиновна, да все не рѣшаюсь, отвѣтила она.

— Отъ чего же? сказала Маша: — мы старые друзья.

— Да воды-то много утекло послѣ нашего знакомства, Марья Константиновна, отвѣтила Толина. — И признаться, я къ вамъ теперь не по знакомству, а по дѣлу.

Я хотѣла встать и уйти. Маша удержала меня. Она какъ будто чего-то боялась и невольно искала опоры во мнѣ.

— Вамъ все равно, если, Дарья Владиміровна останется при нашемъ разговорѣ? обратилась она къ Толиной: — она мой вѣрный другъ.

— Помилуйте, я ничего противъ этого не имѣю, я даже очень буду рада. Дарья Владиміровна всегда желала добра моему сыну. Пусть и она разсудитъ все вмѣстѣ съ вами и со мной.

Маша и я вопросительно глядѣли на Варвару Антоновну. Она поднесла къ глазамъ носовой платокъ.

— Марья Константиновна, проговорила она, всхлипывая: — я васъ прошу моего сына не губить.

Маша вспыхнула.

— Что это значитъ? сказала она. — Вы мнѣ ставите въ укоръ, что я не могу выйти за вашего сына. Вамъ вѣроятно извѣстно завѣщаніе моего мужа. Алексѣй навѣрно вамъ сказалъ?

— Знаю, все знаю, очень понимаю и одобряю. Я такъ сказала и Алексѣю, какая мать можетъ сравнить?

— Очень рада, что вы понимаете мои причины и одобряете меня.

— Причины ваши я одобряю, а ваши поступки нѣтъ. Извините, я считаю долгомъ откровенно вамъ сказать. Вы сами разсудили, что вамъ нельзя быть женою Алексѣя, зачѣмъ же вы разомъ всего не прекратите, а продолжаете принимать его?

— Какъ! вы хотите, чтобъ я не принимала Алексѣя? вспылила Маша. — Почему онъ не можетъ остаться моимъ знакомымъ? моимъ другомъ?

— Знакомымъ? Другомъ? усмѣхнулась Толина. — Помилуйте, Марья Константиновна, можетъ ли онъ смотрѣть на васъ какъ другъ? Если бы вы видѣли въ какомъ разстройствѣ возвращается онъ каждый разъ отъ васъ!

— Это современемъ пройдетъ. Онъ помирится съ нашимъ положеніемъ. Неужели я должна лишать себя… удовольствія видѣть Алексѣя иногда?

— Какое же это удовольствіе, Марья Константиновна? Вы. обманываете себя. Другомъ вашимъ Алексѣй быть не можетъ никогда. Извините, если я попросту буду говорить. Вѣдь вамъ и законная и незаконная любовь воспрещена, а кто можетъ ручаться за себя? Вы можете такъ увлечься, что предпочтете вашему сыну моего сына, вздумаете отказаться отъ богатства и выйти за Алексѣя. Что же хорошаго выйдетъ изъ того? У него нѣтъ ничего и у васъ тогда ничего не будетъ, опять прежняя исторія… Милая Марья Константиновна, вамъ надо моего сына освободить. У него такой характеръ, что ему надо имѣть семейство, жену, дѣтей, онъ уже не мальчикъ молоденькій, ему пора жениться. У васъ есть сынъ, у васъ есть для кого жить. А онъ то какъ же? неужели онъ цѣлый вѣкъ долженъ прожить одинъ?

Слова эти не трогали, а раздражали Машу, она отвѣтила съ нетерпѣніемъ:

— Будто только одни женатые бываютъ счастливы на свѣтѣ. Не одинъ вашъ сынъ состарится холостякомъ.

— У всякаго свой характеръ, Марья Константиновна, холостыми остаются тѣ, кому нравится’такая жизнь, а мой сынъ, напротивъ, имѣетъ расположеніе къ семейной жизни.

— Вы это говорите оттого, что вѣрно сами хотите его женить.

— Очень хочу, я этого не скрываю, у меня даже невѣста есть.

— Невѣста? вскричала Маша. — Кто?

— Такая же, какъ вы, богатая вдова, съ тою только разницей, что она не потеряетъ своего богатства, когда выйдетъ замужъ во второй разъ.

— Невѣста! повторяла Маша, не слушая послѣднихъ словъ. — Я не понимаю… Развѣ Алексѣй сватался за кого-нибудь? Я не вѣрю! Алексѣй ни на комъ не хочетъ жениться, кромѣ меня.

— Да! теперь, когда вы опять его съ ума сведи. А вѣдь все было рѣшено. Онѣмнѣ обѣщалъ, онъ даже назначилъ мнѣ день, когда сдѣлаетъ предложеніе, и какъ на грѣхъ опять встрѣтился съ вами. Наканунѣ того бала, вы помните? я имѣла съ нимъ разговоръ, онъ согласился, и вдругъ опять увидѣлъ васъ… и это не помѣшало бы, вѣрьте мнѣ, Марья Константиновна, если бы не скончался вашъ супругъ. Какъ только вы овдовѣли, онъ и пошелъ бредить вами, ему опять захотѣлось жениться на васъ. Что-жъ! и я противъ этого ему ни слова, я уважаю васъ, но вотъ видите какой вышелъ случай! Я васъ не осуждаю, вы поступаете прекрасно, не хотите отнять богатства у вашего сына, позвольте же и. мнѣ желать, чтобы сынъ мой былъ обезпеченъ, такой выгодной партіи Алексѣю. не дождаться вѣкъ.

Глупая старуха ничего не могла придумать лучше, чтобы повредить себѣ.

Поблѣднѣвъ отъ ревности, Маша сказала:

— Какъ бы ни была выгодна эта невѣста, а Алексѣй не промѣняетъ ее на меня.

— Конечно, если вы будете продолжать принимать его.

— Даже если и перестану, не разлюбилъ же онъ меня, хотя не видалъ шесть лѣтъ.

— Потому что опять увидѣлъ васъ. Вы, Марья Константиновна, молоды и не знаете мужчинъ. Гдѣ же бываетъ на свѣтѣ вѣчная любовь? Это въ романахъ только пишутъ. Когда Алексѣй не будетъ видѣть васъ, отчего же ему не полюбить другую, особенно если та сама привязана къ нему? Я знаю вашъ благородный характеръ, Марья Константиновна, и вотъ почему рѣшилась прямо все вамъ сказать.

Маша молчала. Я смотрѣла на нее и понимала по ея лицу, что она не обращаетъ вниманія на слова Варвары Антоновны, а думаетъ только о той невѣстѣ, которую Алексѣю предлагала мать.

— Какъ же вы рѣшите, Марья Костантиновна? продолжала глупая старуха.

Маша встрепенулась, гордо подняла голову и сказала:

— Вѣрно велика ко мнѣ любовь вашего сына, если вы признаете за мною право рѣшать… отъ такой любви не отказываются добровольно, я не разстанусь съ Алексѣемъ, пока онъ не захочетъ этого самъ.

Она сказала это такъ настойчиво и такъ твердо, что Варвара Антоновна совсѣмъ оторопѣла, сконфузилась, поспѣшила встать, простилась и ушла. Я пошла проводить ее.

— Вотъ не ожидала! Не ожидала! бормотала она. — Я думала ее тронуть… Она вѣдь всегда свысока… У нея все жертвы… Судите сами, Дарья Владиміровна, ну, что хорошаго можетъ выйти?

Я не успѣла отвѣтить, въ передней раздался звонокъ. Мы обѣ невольно вздрогнули. Я отворила и отступила — вошелъ Алексѣй.

Я конечно тотчасъ его узнала, хотя не видала шесть лѣтъ. Онъ мало измѣнился, пополнѣлъ, разумѣется возмужалъ и похорошѣлъ, сказала бы я, если бы меня сразу не поразило, его мрачное лицо. Но все-таки это лицо было очень симпатично и, любуясь имъ въ эту минуту, я не удивлялась, что двѣ женщины съ ума сходили по немъ. Онъ мнѣ обрадовался, поцѣловалъ у меня руку и непріятно удивился, увидѣвъ мать. Она укоризненно покачала ему головой и ушла. Мы съ нимъ, обмѣниваясь дружескими привѣтствіями, прошли въ гостиную. Тамъ Маша въ сильномъ волненіи расхаживала взадъ и впередъ. Алексѣй подошелъ пожать ей руку, она отдернула ее.

— Зачѣмъ вы мнѣ не сказали, что у васъ есть невѣста? спросила она.

— Это вамъ моя мать сказала? отвѣтилъ онъ.

— Она. А вы отчего мнѣ не сказали?

— Оттого, что у меня никакой невѣсты нѣтъ.

— Была по-крайней-мѣрѣ?

— Что-жъ изъ этого, если и была?

— А то, что стало быть вы сказали мнѣ неправду, увѣряя, что все время, пока мы не видались, вы любили меня одну?

— Позвольте, возразилъ Алексѣй, опускаясь въ кресло возлѣ дивана, на который теперь Маша сѣла. — Не будемъ смѣшивать одно съ другимъ. Любовь и женитьбане одно и тоже.

— Однако, стало быть вы имѣли намѣреніе жениться? всестояла Маша на своемъ.

— Не я, моя мать хотѣла меня женить.

— А вы?

— И я былъ не прочь, пока не встрѣтился съ вами, спокойно сказалъ Алексѣй.

— А теперь?

— Теперь… не знаю.

— Какъ! Не знаете? вспылила Маша. — А между тѣмъ, увѣряете, что любите меня одну.

— Жениться можно и безъ любви, вы, кажется, это знаете лучше всѣхъ.

— Да! Когда имѣешь такія побужденія, какія были у меня.

— А у меня развѣ ихъ нѣтъ? Вы за меня не идете, что же мнѣ мучиться всю жизнь? Съ какой стати? Если я не могу быть счастливъ съ женщиной, которую люблю, почему мнѣ не попробовать счастія съ тою, которая любитъ меня? У васъ есть сынъ, вамъ есть для кого жить, вы можете утѣшаться жертвой, которую приносите для него, вы такъ его любите, что пожалуй и пожалѣть обо мнѣ у васъ не хватитъ времени, почему же и мнѣ не имѣть своей семьи?

Маша закрыла лицо руками и зарыдала такъ громко и такъ горько, что Толинъ вздрогнулъ. Онъ наклонился и тихимъ голосомъ сдѣлалъ вопросъ очень глупый, но взволнованные влюбленные глупы всегда.

— Неужели васъ такъ огорчила бы моя женитьба?

Маша перестала плакать и дала такой же глупый отвѣтъ:

— Лучше прежде убейте меня!

— Скажите же, не грѣхъ ли добровольно лишать себя счастія, сказалъ Алексѣй, смотря ей въ глаза. — Или вы передумаете, Маша?

Она колебалась только одну секунду и отвѣтила твердо:

— Я не передумаю, Алексѣй.

Онъ вскочилъ и ушелъ. Маша залилась истерическими рыданіями.

Я сидѣла въ недоумѣніи. Я нарочно осталась послушать ихъ объясненія, чтобъ уяснить себѣ хоть сколько-нибудь, что выйдетъ наконецъ изъ ихъ странныхъ отношеній. Теперь я невольно думала, что Варвара Антоновна пожалуй права. До чего это доведетъ? Сердце мое сочувствовало Машѣ, а разсудокъ говорилъ не то. Тоже трудно съ любовью да безъ денегъ. Лишить сына полмилліона рѣшиться не легко. Въ нашъ вѣкъ любовь въ хижинѣ немножко мудрена. Что это, думаю, какія бываютъ въ жизни безтолковыя обстоятельства, при всемъ желаніи счастія Машѣ, я и совѣта никакого не могу подать.

— Марья Константиновна, сказала я: — стало быть, Алексѣй Петровичъ васъ уговариваетъ выйти за него?

— Право я не знаю, сказала Маша: — одинъ разъ да, другой разъ нѣтъ. Я думаю, онъ самъ не знаетъ… Конечно, ему хотѣлось бы жениться на мнѣ, а съ другой стороны онъ какъ будто совѣстится лишить меня богатства. Замѣтьте, Дарья Владиміровна, меня, а не Костю, онъ не любитъ его.

— Очень естественно, сказала я. — Вы для сына жертвуете имъ.

— Что же мнѣ дѣлать? Что мнѣ дѣлать? сказала Маша, ломая руки.

— Душечка, Марья Константиновна, сказала я твердо: — совѣта въ этомъ случаѣ вамъ не можетъ подать никто. Вы должны сами рѣшить, кто вамъ дороже, Алексѣй Петровичъ или сынъ…

— Они оба равно мнѣ дороги, только по совѣсти я чувствую, что не имѣю права сына моего лишать.

— Ну, если совѣсть говоритъ вамъ это, рѣшитесь жить для сына и разомъ прекратите все. Какъ вамъ ни тяжело, перестаньте видѣться, перестаньте думать, больше намъ не остается ничего.

— Чтобъ Алексѣй женился на Третьевой! Ни за что!

Вотъ что надѣлала его глупая мать! Не знай Маша о существованіи Третьевой, она скорѣе согласилась бы со мной.

— Можетъ бытъ онъ не женится, сказала я.

— Зачѣмъ же мнѣ его не принимать?

— Свиданія раздражаютъ и васъ, и его.

— Это оттого что онъ меня не понимаетъ.

— Понимаетъ очень хорошо; но ему тяжело.

Маша задумалась. Я не хотѣла прерывать ея размышленій и ушла.

VIII.

Когда въ кругу знакомыхъ Карскихъ всѣ убѣдились, что Маша рѣшительно не намѣрена второй разъ выходить замужъ, сестра Карскаго, Юлія Михайловна Перлова, къ которой въ случаѣ замужства Маши переходило все богатство, прислала вдругъ за мной. Я у нея не бывала и признаюсь, это приглашеніе удивило меня. Знала я ея жадность къ деньгамъ, ея хитрость, но признаюсь не ожидала какое порученіе она мнѣ дастъ.

Усадила меня на диванъ и разсыпается предо мной.

— Дарья Владиміровна, Дарья Владиміровна, какъ я рада видѣть васъ! Что это вы сами никогда не вздумаете ко мнѣ?

Я благодарю, извиняюсь. Она о Машѣ начинаетъ, какъ она ее жалѣетъ! молодая женщина, красавица и вдругъ должна вѣчно вдовѣть!

«Господи! думаю: — давно ли ты стала такая сердобольная? Что это значитъ?»

Загадка скоро разъяснилась.

— А знаете ли, Дарья Владиміровна, вдругъ приступила она къ своей цѣли: — вѣдь можно бы устроить такъ, чтобы Марья Константиновна сохранила и деньги, и любовь.

— Какъ же это такъ, Юлія Михайловна? спросила я съ удивленіемъ.

— Я вамъ сейчасъ скажу. Вы вѣдь первый другъ Марья Константиновны, передайте ей, что она можетъ выйти замужъ, вѣдь тогда имѣніе перейдетъ ко мнѣ. Я выдамъ ей половину, мы раздѣлимъ пополамъ. Двѣсти пятьдесятъ тысячъ, все-таки кушъ порядочный. Сынъ ея бѣденъ не останется, а она между тѣмъ будетъ счастлива въ своей любви.

Хитро придумано. Я обѣщала передать. Что, я думаю, если въ самомъ дѣлѣ Маша согласится? И сама не знаю желать мнѣ этого, или нѣтъ.

Когда я передала Машѣ комбинацію, придуманную ея золовкой, она пожала плечами и, нисколько не задумавшись, сказала:

— Во-первыхъ, съ какой стати стану я принимать какъ одолженіе половину того, что все должно принадлежать Костѣ? Потомъ передайте ей, что я хотя не любила моего мужа, а она, по ея словамъ, обожала его, я болѣе чту его волю чѣмъ она. Принять хоть какую-нибудь часть его денегъ и выйти замужъ будетъ подло съ моей стороны. Онъ положился на мою совѣсть, и я даже мертваго его не обману.

Прошла недѣля, прошла другая, а Алексѣй къ Машѣ глазъ не казалъ. Она волновалась, сначала ждала, молчала, наконецъ не вытерпѣла и написала къ нему, чтобы онъ пришелъ. Онъ отвѣтилъ ей этой коротенькой запиской:

«Я явлюсь къ вамъ не иначе, какъ вашъ объявленный женихъ. Я не уговариваю васъ. Поступайте какъ хотите, только не требуйте, чтобъ я игралъ глупую роль».

Маша скомкала записку въ рукѣ, потомъ развернула, опять прочла, и сказала, подавая ее мнѣ:

— О какой это глупой роли онъ говоритъ?

— Мужчины не любятъ занимать двусмысленное положеніе, сказала я. — Надо признаться, Марья Констанстиновна, что ваши отношенія съ нимъ ни то, ни ее.

— Васъ, Дарья Владиміровна, не поймешь, разсердилась на меня Маша. — Хоть бы вы разъ сказали рѣшительно, что по вашему должна дѣлать я?

— Кто это можетъ рѣшить кромѣ васъ самихъ? отвѣтила я.

— Однако, какъ поступили бы вы на моемъ мѣстѣ, кого бы вы предпочли: любимаго человѣка или сына?

— Того, кто былъ бы дороже мнѣ.

— А если бы они оба были равно вамъ дороги?

— Того, кто по моему мнѣнію болѣе бы пострадалъ.

— Я такъ думаю сама, сказала Маша.

Въ это время, я ни слова не говоря Машѣ, возобновила знакомство съ Варварой Антоновной, при этомъ наотрѣзъ объявивъ ей, что въ дѣла Маши и ея сына, я вмѣшиваться не хочу. Она, кажется, объ этомъ не жалѣла. Дѣла принимали для ея желаній благопріятный оборотъ. Стала я бывать у Толиной, для того что мнѣ хотѣлось разобрать, насколько это было возможно, чувства и намѣренія Алексѣя, чтобы, такъ сказать, уяснить себѣ самой, радоваться или огорчаться должны друзья Маши, если она Алексѣя сыну предпочтетъ.

Видѣла я нѣсколько разъ Третьеву, и какъ вамъ сказать? Не восхитилась ею. Женщина красивая, не глупа, очень влюбленная въ Алексѣя, но до Маши далеко! Нѣтъ того изящества, той милой граціи, которая виднѣлась въ каждомъ движеніи Маши, однако, соперница опасная, если взять въ соображеніе, какія преимущества были на ея сторонѣ. Маша ставила выше Алексѣя своего сына, Третьева никого. Она не скрывала своего предпочтенія къ Алексѣю и поступала очень умно. Она могла каждый день видѣться съ Алексѣемъ. Какъ управляющій всѣми ея дѣлами, онъ долженъ былъ имѣть съ нею частыя сношенія. Жилъ въ одномъ домѣ съ нею, ея собственномъ, и обѣ квартиры имѣли сообщеніе одна съ другой. Третьева безпрестанно то обѣдала, то пила чай у Варвары Антоновны, осыпала се знаками самаго внимательнаго уваженія, ухаживала за ней. Этого не могъ не видѣть Алексѣй. При томъ Лидія Васильевна была любезна, умѣла завести и поддержать интересный разговоръ. Сношенія ея съ Толинымъ были тѣмъ свободнѣе, что объясненій между ними никогда не бывало никакихъ. Переговоры съ самаго начала вела Третьева съ матерью Алексѣя, а та, въ свою очередь, уговаривала сына. И дѣло точно пошло на ладъ, до встрѣчи Алексѣя съ Карской, то есть онъ склонялся на убѣжденія матери и обѣщалъ сблизиться съ Третьевой, но времени еще на это не имѣлъ.

Третьева ни малѣйшимъ намекомъ не касалась щекотливаго вопроса, но все, что могло раздражить Алексѣя противъ Маши пущено было въ ходъ. Возникали безпрестанно разговоры при гостяхъ и безъ нихъ, въ обществѣ и дома, разговоры, въ которыхъ выставлялись примѣры любви, не знавшей никакихъ предѣловъ, приносившей въ жертву всѣхъ и все, забывавшей приличія, родныхъ, обязанности, словомъ, все на свѣтѣ для одного всепоглощающаго чувства, и все это говорилось какъ бы невзначай, какъ-будто безъ малѣйшаго умысла, навести Толина на сравненіе, что любовь Карской не такова. Но эти слова проникали какъ тонкій ядъ въ сердце Алексѣя и отравляли его любовь.

Третьева слѣдила за нимъ неусыпно, все подмѣчала и все тѣснѣе опутывала его чарами своего будто бы безкорыстнаго сочувствія, своей преданной дружбой и всѣми прельщеніями своей молодости и красоты.

Съ Алексѣемъ случилось то, что случилось бы навѣрно съ каждымъ мужчиной на его мѣстѣ, потому что врядъ ли найдется хоть одинъ, который устоялъ бы отъ лукаваго кокетства женщины, умѣющей хитро взяться за дѣло, искусно затрогивающей слабыя стороны того, кого она обѣщала себѣ увлечь, опутывающей его непримѣтной лестью, пріятной для его самолюбія — онъ поддался. Онъ уже не спорилъ съ матерью, а молча слушалъ, когда она ему доказывала, что надо же положить какой-нибудь конецъ, что лучше совсѣмъ разойтись съ любимой женщиной, когда она дѣлаетъ его несчастнымъ, портитъ ему жизнь, и жениться на нелюбимой, но союзъ съ которой обѣщаетъ ему счастливую и спокойную жизнь, и которую онъ современемъ можетъ полюбить.

Алексѣй слушалъ и колебался, и, признаюсь, я не могла его винить. Онъ такъ былъ раздраженъ оборотомъ, который придало его отношеніямъ къ Машѣ завѣщаніе ея милаго супруга, что ему естественно было желать выйти изъ такого мучительнаго положенія, и люби онъ меньше Машу, онъ и колебаться бы не сталъ.

— Алексѣй Петровичъ, не утерпѣла я сказать ему однажды, когда, пользуясь прекрасной ночью, онъ пошелъ проводить меня послѣ вечера, проведеннаго у его матери, когда Третьева пустила въ ходъ всѣ прельщенія своего, надо сказать правду, находчиваго ума: — какъ бы мнѣ хотѣлось заглянуть въ ваше сердце и узнать, что происходитъ тамъ?

— Я самъ этого не знаю, отвѣтилъ онъ.

Меня не удивилъ этотъ отвѣтъ. Конечно, онъ самъ не зналъ. Какъ ни велика можетъ быть любовь мужчины, много онъ долженъ полагаться на себя, чтобъ уговаривать любимую женщину отказаться отъ богатства и раздѣлить бѣдность съ нимъ. И при всемъ добросовѣстномъ желаніи исполнять обязанности отца къ ея сыну, чѣмъ онъ можетъ замѣнить ему то богатство, котораго мать лишитъ его?

Прихожу я на другой день къ Машѣ, а она ни съ того, ни съ сего вдругъ говоритъ мнѣ недовольнымъ тономъ:

— Дарья Владиміровна, я васъ не узнаю. За что вы-то ко мнѣ перемѣнились?

— Какъ, говорю, Марья Константиновна, развѣ я перемѣнилась къ вамъ?

— Конечно.

— Въ чемъ же?

— Не знаете? насмѣшливо спросила она. — Ужъ хоть не лицемѣрили бы со мной.

Я гляжу на нее съ недоумѣніемъ. Она продолжаетъ:

— Къ чему вы избѣгаете говорить со мной о немъ? И вы противъ меня?

— Что же я буду говорить о немъ? спросила я.

— Что хотите! Какъ вы не понимаете, что это мое единственное утѣшеніе? Ни одного человѣка нѣтъ близкаго ко мнѣ, никто не хочетъ сообразить, что и я, наконецъ, имѣю право на счастіе, хоть какое-нибудь.

— Я сомнѣваюсь счастіе ли это.

— Когда у меня другого нѣтъ.

— Да сказать-то мнѣ вамъ нечего, Марья Константиновна.

— Развѣ вы ни разу не видали его послѣ того?

— Видѣла.

— А ничего мнѣ не сказали!

— Душечка Марья Константиновна, это значитъ только вашу рану растравлять.

— Онъ говорилъ съ вами обо мнѣ? Гдѣ вы его видѣли? Онъ былъ у васъ?

Я отвѣтить не успѣла, въ передней раздался звонокъ. Маша вздрогнула и прислушалась. Теперь всегда, какъ только зазвонятъ въ передней, Маша вздрогнетъ, все Алексѣя ждетъ.

Вошелъ лакей и, представьте себѣ мое удивленіе, доложилъ:

— Лидія Васильевна Третьева.

Я чуть не вскрикнула, гляжу на Машу, она измѣнилась въ лицѣ, но безъ малѣйшей нерѣшимости проговорила твердо:

— Проси!

Третьева вошла, довольно развязно, но первый взглядъ на Машу замѣтно ее смутилъ. Хотя она вѣроятно ожидала найти ее прекрасной, но не предполагала, чтобы Маша была такъ изящно хороша.

Маша холодно, но вѣжливо пригласила ее сѣсть на диванъ, а сама сѣла въ кресло. Я сидѣла поодаль у окна, но лица обѣихъ мнѣ были видны очень хорошо. Маша не спускала глазъ съ Третьевой, разсматривала ее.

— Я къ вамъ по дѣлу, начала Третьева, бросивъ взглядъ въ ту сторону, гдѣ сидѣла я.

— Не угодно ли вамъ обратиться къ моему повѣренному Николаю Семеновичу Винтову, отвѣчала Маша.

— Дѣло, по которому я рѣшилась обратиться къ вамъ не такого рода. Я желала бы говорить съ вами наединѣ.

Она опять поглядѣла на меня.

— Дарья Владиміровна Сергѣева, мой короткій другъ, у меня нѣтъ отъ нея секретовъ. Не угодно ли вамъ говорить при ней.

— Мнѣ дѣйствительно извѣстна ваша дружба съ г-жой Сергѣевой, сказала она. — Я буду говорить при ней.

Маша молчала и ждала. Третьева сдѣлала видъ, какъ будто собиралась съ мыслями, потомъ вдругъ сказала:

— Прежде всего я прошу васъ, Марья Константиновна, понять, что мой поступокъ, какой бы не имѣлъ онъ результатъ, внушенъ глубокимъ уваженіемъ къ вамъ. Я конечно, не рѣшилась бы… это противъ всѣхъ принятыхъ приличій… но дѣло идетъ о такихъ важныхъ вещахъ, что простыя условія общества не могли остановить меня.

Маша все молчала и прямо глядѣла на нее. Я, конечно, догадывалась и ждала, какъ Третьева справится съ той цѣлью, которую задала себѣ.

— Прежде всегр позвольте мнѣ умолять васъ, продолжала Лидія Васильевна: — выслушать меня такъ же доброжелательно, какъ я обращаюсь къ вамъ. Забудьте, что я вамъ не знакома, что вы видите меня въ первый разъ. Поймите меня… и рѣшите, справедливо ли я поступила, прямо обратившись къ вамъ.

Маша продолжала упорно молчать. Это Третьеву нисколько не смущало. Она продолжала смѣло:

— Зная важныя обстоятельства вашей жизни, жертвы, которыя вы приносили для другихъ, я рѣшилась прямо обратиться къ вашему благородному сердцу и сказать вамъ: Вы сами не захотѣли два раза быть его женою, позвольте же ему жениться на другой.

Маша вздрогнула и нахмурила брови.

— Кому это? спросила она.

— Ахъ! Марья Константиновна, рѣшитесь откровенно со мною говорить… вопросъ важный. Вы сами согласитесь, что въ жизни есть такія обстоятельства, когда условнымъ приличіямъ подчиняться нельзя, надо стать выше ихъ, и судя потому что я слышала о васъ, вы вполнѣ способны это понимать.

— Нѣтъ, я не понимаю, сказала Маша.

— Не понимаете, что безнадежная любовь къ вамъ губитъ человѣка.

— А! Вы ходатайствуете за этого человѣка? Вы желаете, чтобы я вышла за него?

Это было сказано съ такой холодной насмѣшкой, что всякая другая на мѣстѣ Третьевой пожалуй не нашлась бы что возразить, но она нисколько не смутилась и отвѣтила, не задумавшись:

— Нѣтъ, я желаю сама выйти за него.

— Желаніе можетъ быть очень естественное, только позвольте мнѣ узнать, почему вамъ вздумалось сообщить его мнѣ?

— Потому что сколько мнѣ извѣстно изъ обстоятельствъ вашей жизни, вы навѣрно желаете счастія ему.

— Если и желаю, что-жь изъ этого? сказала Маша.

— Но любовь безъ взаимности счастія не можетъ дать.

— Почему же безъ взаимности, отвѣтила прямая Маша: — если вы говорите объ Алексѣѣ Петровичѣ Толинѣ, то онъ знаетъ, что я его люблю.

Этотъ отвѣтъ такъ изумилъ Третьеву, что она буквально вытаращила глаза.

— Вы кажется удивляетесь, продолжала Маша: — вѣдь вы сами пожелали откровенно со мною объясниться, вотъ я вамъ и говорю.

— Но по завѣщанію вашего мужа, если вы желаете оставить за собою его состояніе, вамъ и супружеская, и всякая другая любовь запрещены. Вы предпочли богатство.

— Предпочла.

— Что же можетъ дать ему ваша взаимность? Вы оставили себѣ богатство, не мѣшайте же и ему разбогатѣть. Онъ бѣденъ, а я богата! Вы сами сказали, что желаете ему счастія, зачѣмъ же допускаете его терзаться? Онъ такъ деликатенъ… Онъ и хотѣлъ бы… Онъ совѣстится… Онъ не хочетъ васъ огорчить. Конечно, я понимаю не совсѣмъ пріятно, что человѣкъ дорогой намъ женится на другой, но вѣдь такъ могутъ думать женщины обыкновенныя, а вѣдь вамъ по героизму, по великодушію равной нѣтъ… Вы приносили жертвы для вашей матери, для вашего сына, почему вамъ не принести жертву, эту послѣднюю, эту великую, эту благороднѣйшую для него…

Все это было сказано самымъ фальшивымъ тономъ, не слышалось той искренности, того глубокаго чувства, которыя могутъ привлечь на свою сторону великодушнаго врага. Во всѣхъ этихъ похвалахъ звучала какая-то насмѣшка, такъ-что я перестала понимать, къ чему все это ведетъ.

— Мнѣ очень лестно ваше высокое мнѣніе о моемъ характерѣ, отвѣчала Маша холодно, сдержанно, гордо: — но вы преувеличили мою способность къ жертвамъ, позвольте замѣтить вамъ. Можетъ быть во мнѣ точно есть, или лучше сказать, была эта способность, но только въ такихъ случаяхъ, когда жертвы имѣли какую-нибудь цѣль. Для спасенія жизни матери, для того чтобы избавить отъ бѣдности сына, я могла отказаться отъ любимаго человѣка, а теперь какая же можетъ быть у меня цѣль? Я не имѣю ни права, ни желанія способствовать вашему желанію, такъ любезно сообщенному мнѣ. Если Алексѣй Петровичъ захочетъ, онъ и безъ моего ходатайства женится на васъ.

— Кто говоритъ о ходатайствѣ? возразила Третьева съ злой усмѣшкой. — Я васъ прошу только не завлекать.

— Завлекать! воскликнула Маша. — Я завлекаю?

— Конечно! Пользуясь правами, которыя, имѣетъ первая привязанность надъ человѣкомъ до такой степени деликатнымъ, даже щекотливымъ въ дѣлахъ чести, вы держите его на привязи. Какъ же я ошиблась! А мнѣ-то наговорили о вашемъ великодушіи разной чепухи! Но я теперь вижу, что вашъ мужъ былъ гораздо великодушнѣе и благороднѣе васъ. Онъ положился на вашу совѣсть. А совѣсть, особенно женская, дѣло темное, мудреное, мертвые же не видятъ и не знаютъ ничего… При такихъ условіяхъ можно сохранить и богатство, и любовь.

Надо было видѣть какъ сверкнули черные глаза Маши. Я ожидала сильной вспышки, но голосъ ея, когда она заговорила, былъ холоденъ, отрывистъ, и рѣзалъ какъ ножъ.

— Совѣсть у каждаго своя, и характеры и души бываютъ разные. Одни неспособны даже понять, что свято для другихъ.

Сказавъ эти слова, Маша отодвинула кресло и встала. Третьева тоже приподнялась съ своего мѣста и, насмѣшливо смотря на Машу, отвѣчала:

— Преклоняюсь предъ святостью вашихъ чувствъ, и отдаю вамъ первенство. Вы ангелъ, а я просто женщина, любящая по земному, горячо, преданно, страстно… такъ какъ вы врядъ ли умѣете любить. Надѣюсь, что придетъ время, и даже очень скоро, когда онъ разгадаетъ васъ и пойметъ меня.

Она насмѣшливо поклонилась и ушла.

— Зачѣмъ она ко мнѣ пріѣзжала? Зачѣмъ она пріѣзжала? твердила Маша, давъ волю своему гнѣву: — не могла же она въ самомъ дѣлѣ думать, что я стану уговаривать Алексѣя жениться на ней?

Я задавала себѣ этотъ же вопросъ. Неужели въ самомъ дѣлѣ Третьева воображала, что ея краснорѣчіе убѣдитъ Машу, и она со слезами умиленія станетъ восхвалять Алексѣю добродѣтели и прелести богатой вдовы. Нѣтъ, Третьева была неглупа; она просто хотѣла посмотрѣть на Машу, вывѣдать ея мысли и чувства, а главное кольнуть ее.

— Я не хочу, чтобы Алексѣй женился на ней! твердила Маша. — Онъ навѣрно еще настолько дорожитъ мною, что послушается меня. Я его упрошу, уговорю!

Вдругъ звонокъ и входитъ Алексѣй. Маша радостно вскрикнула. Признаюсь обрадовалась и я, хотя желала, чтобы сношенія его съ Машей прекратились, но мнѣ было такъ весело увидѣть лучъ радости въ ея глазахъ. Эти милые глазки всегда были такъ грустны! Къ чему въ самомъ дѣлѣ, думаю, Алексѣю жениться на Третьевой, хоть бы первое время потѣшилъ Машу, остался холостымъ!

Пока все это мелькало въ моихъ мысляхъ, Алексѣй поцѣловалъ руку Маши и сѣлъ возлѣ нея. Я пристально на него глядѣла и видѣла, что онъ положительно какъ-будто внѣ себя.

— А я только хотѣла къ вамъ писать, -звать васъ къ себѣ, сказала Маша.

— Вотъ видите, я самъ пришелъ.

— Вижу и радуюсь, что вы перестали на меня дуться… И наконецъ, поняли, что мы можемъ продолжать видѣться какъ дорогіе, сердечные друзья.

— Ничего я этого не понялъ, отвѣтилъ рѣзко Толинъ. — Напротивъ, я въ послѣдній разъ пришелъ съ вами поговорить. Въ тотъ промежутокъ, когда я не видалъ васъ, я твердо рѣшился васъ забыть. Это было бы лучше, Марья Константиновна, и для васъ и для меня. Чтобы вѣрнѣе достигнуть этой цѣли, я рѣшился даже исполнить желаніе моей матери и жениться.

— Неужели на Третьевой? вскрикнула Маша.

— Именно на ней.

— Нѣтъ! нѣтъ! я этого не хочу! говорила Маша, сама не помня себя. — Вамъ все-таки должны быть дороги наши отношенія, вы не захотите до такой степени огорчить меня!

— Вы сами должны рѣшить. Пока я съ вами не видѣлся, я взвѣсилъ все. Я допрашивалъ себя долго, добросовѣстно, я анализировалъ всѣ свои чувства и мысли, и рѣшилъ, что моя привязанность къ вамъ выдержитъ всѣ испытанія въ жизни, что я готовъ принять на себя отвѣтственность за ваше спокойствіе и счастіе. Я буду трудиться съ радостью и для вашего сына, и для васъ. Мнѣ обѣщано хорошее мѣсто, нужды мы терпѣть не будемъ. Рѣшайте сами. Моя привязанность къ вамъ перевѣсила чувство совѣстливости, которое постоянно грызло меня, я теперь не совѣщусь отнять у васъ состояніе — моя привязанность къ вамъ стоитъ выше всего. Но я прямо вамъ говорю: если вы предпочтете мнѣ вашего сына, я женюсь.

— Какъ! Хотя любите меня?

— Да! Если я не могу любить васъ, какъ желаю, пусть тогда любятъ меня. Быть любимымъ это тоже своего рода счастіе… Марья Константиновна, я прошу теперь васъ рѣшить.

— Вы знаете, что я уже рѣшила… чуть слышнымъ голосомъ отвѣтила Маша.

— И вы увѣрены, что не передумаете никогда? что въ концѣ концовъ не убѣдитесь, что для вашего счастія я вамъ нужнѣе, чѣмъ вашъ сынъ.

— Кто говоритъ о моемъ счастіи? Я отъ счастія отказалась! Для моего счастія я не считала себя въ правѣ отнять у моего сына состояніе, оставленное ему его отцомъ. Это, можетъ быть, сдѣлало бы моего сына несчастнымъ на всю жизнь. Развѣ не бѣдность помѣшала намъ съ вами быть счатливыми, Алексѣй? Развѣ не бѣдность заставила меня выйти за другого, а не за васъ? Развѣ не богатство, если не спасло жизни моей матери, то по-крайней-мѣрѣ облегчило ея послѣдніе дни? Я испытала, до чего доводитъ бѣдность, опытъ дорого обошелся мнѣ, и чтобы послѣ этого я рѣшилась отнять у сына состояніе, для того чтобы быть счастливой самой!.. Къ такой жестокости даже мужъ мой не считалъ меня способной. Написавъ такое завѣщаніе, онъ былъ твердо увѣренъ, что будущность его сына обезпечена. Онъ далъ мнѣ этимъ жестокое, но явное доказательство своего довѣрія ко мнѣ. Полмилліона! Вѣдь съ этимъ полмилліономъ сынъ мой будетъ имѣть возможность предпринять, что захочетъ, что задумаетъ, онъ можетъ выбирать себѣ и карьеру и жену. Онъ можетъ и служить и не служить, можетъ жениться и на знатной и на богатой и на бѣдной — въ этомъ полмилліонѣ, можетъ быть, заключается все счастіе его! О! Если богатство само по себѣ несчастіе, то, по-крайней-мѣрѣ, послужитъ доступомъ къ нему. Могу ли я лишить моего сына этого могущественнаго средства къ успѣхамъ въ жизни? Что если онъ долженъ будетъ отказаться отъ любимой женщины — вѣдь бѣдному и любовь запрещена — если онъ скажетъ мнѣ съ отчаяніемъ: «Ахъ! Если бы у меня было состояніе моего отца!» Какъ вы думаете легко будетъ моей совѣсти вынести это?.. Ахъ, Алексѣй!.. отъ одного этого предположенія можно сойти съ ума!

— Очень хорошо! Я узналъ, что желалъ узнать. Прощайте!

— Алексѣй! Алексѣй! Постойте! Когда я васъ увижу?

— Никогда.

Онъ ушелъ. Маша зарыдала. Она поняла, что потеряла своего Алексѣя навсегда.

Дѣйствительно вскорѣ послѣ этого онъ женился на Третьевой. Наканунѣ своей свадьбы, онъ отослалъ къ Машѣ всѣ ея письма, и тогда-то съ ея позволенія я прочитала то письмо, которое она писала Алексѣю предъ своимъ замужествомъ, и въ которомъ просила прощенія у него. Я думала, что моя бѣдная Маша сойдетъ съ ума, но убѣжденіе, что она не должна была поступить иначе, не поколебалось въ ея душѣ.

Права ли была она? Я не берусь рѣшить этого вопроса, но навѣрно матери поймутъ ее.