Заблужденіе.
править— Эй, Паркеръ, послушайте!
Эти слова раздались въ ту минуту, когда Гарри Паркеръ, бухгалтеръ торговаго дома Байтъ и Дартморъ въ Нью-Іоркѣ, намѣреваясь съѣздить погулять въ центральномъ паркѣ, окончилъ свои дѣла раньше обыкновеннаго и собирался было выйти изъ конторы.
Паркеръ обернулся и увидалъ передъ собою Эгберта Дартмора, младшаго начальника фирмы, съ прекраснымъ букетомъ въ рукѣ.
— Будете ли вы проходить по пятой линіи, Паркеръ?
— Да, то-есть я могу пойти по этой дорогѣ.
— Знаете ли вы домъ Саломона Верриля?
— Да.
— Сдѣлайте одолженіе, отдайте туда этотъ букетъ. Это для миссъ Мэри Верриль.
— Дочери Саломона? спросилъ Паркеръ.
— Нѣтъ, отвѣчалъ Эгбертъ улыбаясь, — племянницѣ.
— А, вы влюблены въ нее? вскричалъ бухгалтеръ, ударивъ слегка по плечу своего принципала.
Дартморъ засмѣялся, но затрудняясь повидимому отвѣтомъ, поднесъ къ лицу букетъ и сталъ нюхать цвѣты, какъ бы обдумывая что ему сказать.
Хотя Эгбертъ Дартморъ былъ участникомъ фирмы, а Генри Паркеръ только бухгалтеромъ, тѣмъ не менѣе они были, что называется, на дружеской ногѣ. Оба были почти однихъ лѣтъ — Дартмору шелъ дватцать шестой годъ а Паркеръ былъ годомъ моложе — и цѣлые годы работали они въ томъ же самомъ домѣ, на одинаковыхъ нравахъ. По у Дартмора былъ отецъ, которому принадлежала половина имущества торговаго дома Байга и Дартмора и у котораго было до двадцати тысячъ годоваго дохода. Все это перешло послѣ его смерти, случившейся года два передъ этимъ, къ его сыну, который сдѣлался такимъ образомъ самостоятельнымъ негоціантомъ двадцати трехъ лѣтъ отъ роду. Нельзя сказать, чтобъ Эгбертъ злоупотреблялъ своей свободой. Онъ велъ очень умѣренную жизнь и занимался своимъ дѣломъ съ большимъ усердіемъ и постоянствомъ. Правда, онъ былъ очень не прочь повести его согласно съ духомъ новаго времени, но до этого не допускалъ его мистеръ Бангъ, степенный и разсудительный человѣкъ среднихъ лѣтъ. Онъ на-отрѣзъ отказывался отъ тѣхъ смѣлыхъ и рискованныхъ дѣлъ, которые такъ нравились младшему партнеру, такъ что этотъ послѣдній долженъ былъ волею-неволею обуздать въ себѣ страсть къ спекуляціямъ.
Генри Паркеръ не наслѣдовалъ отъ своего, тоже уже умершаго, отца ни состоянія ни дохода, но за то онъ получилъ превосходное воспитаніе и у него оставалась еще мать, окружавшая его самою нѣжною любовью, заботившаяся о всѣхъ его потребностяхъ, — и онъ едва ли промѣнялъ бы свою долю на Эгбертову.
— Такъ сразу нельзя объяснить, въ какихъ мы отношеніяхъ, отвѣчалъ наконецъ Эгбертъ, взглянувъ на Паркера. — Конечно, Мэри самое прелестное, самое восхитительное созданіе, какое только можно представить себѣ, и нравится мнѣ выше всякой мѣры, но…
— Ну, что за но? сказалъ Генри, когда разскащикъ запнулся на этомъ словѣ.
— Я все разскажу вамъ, Генри; вы знаете меня, мы съ ранней юности работаемъ вмѣстѣ въ этой конторѣ — и я знаю, что вы не болтливы.
— Не бойтесь ничего; не въ моемъ характерѣ употреблять во зло оказанное мнѣ довѣріе.
— Я знаю это, и потому объясню вамъ все однимъ словомъ. Мэри Верриль бѣдна. Ея отецъ Барренъ Верриль, братъ Саломона, былъ спекулянтъ самаго плохаго сорта. Онъ воспиталъ дѣтей въ роскоши, исполнялъ всѣ ихъ прихоти, а потомъ умеръ весь въ долгахъ — въ такихъ долгахъ, что его кредиторы не получили и по пяти процентовъ съ доллара. мэри живетъ теперь у своего дяди Саломона — онъ вдовецъ, и она занимается у него хозяйствомъ и дѣтьми. Онъ, какъ кажется, платитъ ей очень приличное жалованье, да она и стоитъ этого, потому-что задача ея не легкая, Дѣти, которыхъ трое, оставались послѣ смерти матери почти безъ надзора и порядочно одичали; она очень скоро исправила ихъ. Словомъ, Мэри — чудо а не дѣвушка; еслибъ только я зналъ навѣрное, что дядя откажетъ ей что-нибудь по духовной! Право, ему слѣдовало бы сдѣлать это.
— Я не понимаю, Эгбертъ, что тутъ много думать, возразилъ Паркеръ, скрывая съ трудомъ чувство неудовольствія, внушенное ему Эгбертовымъ образомъ мыслей, — или Мэри Верриль правится вамъ, или она вамъ не нравится.
— Постойте, Гарри, вы не все еще выслушали, перебилъ его Дартморъ, — я не все еще сказалъ вамъ. Слыхали ли вы когда о меньшомъ братѣ Саломона, Давидѣ Веррилѣ?
— Да.
— Ну, такъ выслушайте же. Этотъ Давидъ два года тому назадъ умеръ, оставивъ послѣ себя состояніе въ полмиліона слишкомъ и единственную дочь, наслѣдницу всего этого. Такъ вотъ эта-то Анна Верриль, эта золотая рыбка, ѣдетъ сюда, чтобы погостить у своего дяди. Да вы подумайте, Гарри, представьте себѣ, какая это богатая добыча! Неужели вы можете осуждать меня за то, что я желаю получить ее? Слишкомъ полмилліона наличными деньгами! Нѣтъ, я до тѣхъ поръ не женюсь на Мэри, пока не увижу Анны. Она пріѣдетъ черезъ недѣлю или черезъ двѣ. Признайтесь откровенно, дружище, вы осуждаете меня за это?
— Это зависитъ отъ того, сколько поводовъ вы дали Мэри разсчитывать на вашу склонность къ ней, возразилъ Паркеръ, скрывая подъ видомъ улыбки свое глубокое презрѣніе къ такому низкому образу мыслей.
— О, въ этомъ отношеніи я былъ очень остороженъ, отвѣчалъ съ торжествомъ Дартморъ. — Я былъ у нея разъ въ ложѣ въ оперѣ, провелъ съ нею и ея дѣтьми нѣсколько вечеровъ и пригласилъ ее ѣхать со мною въ Гай-Бриджъ на пикникъ для воскресныхъ школъ, гдѣ она учитъ. Я надѣюсь, что миссъ Анны еще не будетъ здѣсь въ это время. Нѣтъ, нѣтъ, я не подалъ ей еще ни какихъ надеждъ — и не сдѣлаю этого до тѣхъ поръ, пока не узнаю, чего мнѣ ожидать съ другой стороны. Но вотъ идетъ Бангъ. Возьмите букетъ и скажите ей, что я посылаю ей его, потому-что — или нѣтъ, не надо, мое письмо объяснитъ ей все. Я обѣщалъ быть у ней вечеромъ, а такъ какъ это невозможно, то я и посылаю ей цвѣты.
Съ этими словами эти два молодые человѣка, столь различныхъ характеровъ, разстались. Красивый, но поверхностный и свѣтскій Дартморъ ушелъ въ кабинетъ для переговоровъ съ своимъ партнеромъ; а его бухгалтеръ, мужественно-прекрасная наружность котораго носила на себѣ отпечатокъ нравственной силы, ушелъ изъ конторы съ букетомъ въ рукахъ для передачи его Мэри Верриль. Всю дорогу не выходилъ у него изъ ума его разговоръ съ Дартморомъ, раскрывшій ему все безсердечіе этого молодаго человѣка, — и онъ сожалѣлъ о той пустой и безрадостной жизни, на которую осуждаютъ себя люди съ подобными правилами.
Черезъ полчаса онъ уже дергалъ за серебряную ручку звонка въ жилищѣ Саломона Верриля; отпершій ему дверь слуга, узнавъ въ чемъ дѣло, ввелъ его въ залу, а самъ пошелъ доложить о немъ миссъ Верриль.
Гарри думалъ было сперва только отдать букетъ, но когда ему такъ неожиданно представился случай видѣть молодую даму, о красотѣ которой такъ много говорилъ ему Дартморъ, — онъ не могъ противустоять искушенію и пошелъ въ пріемную, вслѣдъ за слугой, который конечно принялъ его за самаго Дартмора.
Что это была за пріемная! Гарри никогда еще не видалъ такой роскоши въ соединеніи съ самымъ топкимъ вкусомъ и комфортомъ. Онъ какъ бы перенесся въ тѣ волшебныя страны, о которыхъ читалъ въ дѣтствѣ въ сказкахъ, и сдѣлался обладателемъ Соломонова кольца или Аладиновой лампы, которыя доставляютъ своимъ обладателямъ всевозможныя сокровища свѣта.
Гарри стоялъ еще пораженный тѣмъ сказочнымъ міромъ, который окружалъ его со всѣхъ сторонъ, — и едва ли удивился бы, еслибъ находившіяся тутъ въ позолоченныхъ клѣткахъ птицы вдругъ заговорили съ нимъ, а цвѣты зазвенѣли или запѣли, — какъ вдругъ дверь отворилась и въ комнату вошла молодая дама. Прежде чѣмъ поклониться гостю, она подняла спущенныя шторы, чтобы въ комнатѣ было посвѣтлѣе; а когда она обернулась къ Паркеру, то онъ сразу замѣтилъ, что его предположеніе было справедливо — и она, основываясь на докладѣ слуги, ждала увидѣть совсѣмъ другую личность.
— Миссъ Верриль? спросилъ онъ вѣжливо, безъ всякаго смущенія, но также и безъ всякой дерзости, съ какою пожалуй иной устремилъ бы на нее глаза взоромъ страстно-любящаго свое искусство художника, которому приводится видѣть въ первый разъ образцовое произведеніе знаменитаго мастера. Она не принадлежала къ тѣмъ красавицамъ, которыя поражаютъ и ослѣпляютъ съ перваго взгляда; нѣтъ, это была красота, внушающая уваженіе, чуть не благоговѣніе и наполняющая сердце любовью — любовью къ прекрасному.
— Мистеръ… мистеръ… извините… я… Дама была видимо изумлена, но не потеряла въ своемъ смущеніи присутствія духа, потому-что еще прежде, чѣмъ молодой человѣкъ успѣлъ объясниться, прибавила: «вѣрно слуга ошибся».
— Это я сейчасъ же замѣтилъ, отвѣчалъ улыбаясь Гарри, — онъ сказалъ вамъ, что здѣсь мистеръ Дартморъ?
— Да, именно.
— Мистеръ Дартморъ поручилъ мнѣ, миссъ, передать вамъ этотъ букетъ и…
Тутъ миссъ Верриль перервала его, предложивъ ему сѣсть, а когда онъ исполнилъ ее желаніе, взяла у него букетъ, сѣла не далеко отъ него и, граціозно склонивъ голову, попросила его продолжать то, что онъ намѣревался сказать ей.
— Я не имѣлъ намѣренія представиться вамъ, а хотѣлъ только отдать букетъ, сказалъ онъ, — но когда слуга принялъ меня за другаго и впустилъ меня, тутъ… тутъ, сказать по правдѣ, пришла мнѣ въ голову мысль, что я могу воспользоваться этой ошибкой — и вотъ я здѣсь, я, Гарри Паркеръ, бухгалтеръ мистера Дартмора и вашъ покорнѣйшій слуга.
— Вамъ было любопытно видѣть меня, мистеръ Паркеръ? спросила Мэри съ очаровательной улыбкой.
— Мнѣ любопытно узнать, не родственница ли вы той миссъ Верриль, которая, когда моя мать не переселялась еще сюда ко мнѣ, прожила одно лѣто у ней въ деревнѣ… отвѣчалъ Гарри, нѣсколько смутившись, потому что сердце у него начало биться какъ-то безпокойнѣе. Въ очаровательной красотѣ этого лица, въ нѣжной улыбкѣ этого ротика было что-то такое, что дѣйствовало на него подобно электрическому току и производило въ немъ такое волненіе, какого онъ никогда еще не испытывалъ.
— Мнѣ очень жаль разочаровать васъ, мистеръ Паркеръ, сказала Мэри съ очаровательно-плутовской улыбкой. — Я вовсе не родственница этой миссъ Верриль, я сама она.
Эти слова какъ бы сразу сблизили ихъ между собою и сдѣлали друзьями. Мать Гарри разсказывала ему, что миссъ Верриль ангелъ; а какъ описала она молодой дѣвушкѣ нѣжнаго преданнаго сына, который съ самоотверженіемъ пекся о ней — объ этомъ нечего и говорить. Впрочемъ, особенныхъ описаній со стороны матери для этого и не требовалось; она давала читать миссъ Верриль, которая прожила у ней четыре мѣсяца, всѣ письма своего Гарри — и такимъ образомъ эта послѣдняя получила самое лучшее изображеніе этого благороднаго и превосходнаго сына и человѣка.
Они долго болтали между собою; наконецъ Гарри вынулъ часы и увидалъ, что уже половина четвертаго.
— Извините меня, миссъ Верриль, я сегодня отдѣлался раньше обыкновеннаго, чтобы ѣхать съ моей матерью въ паркъ; она ждетъ меня.
— Какая она милая и добрая женщина! вскричала Мери, — еслибъ вы не собирались ѣхать изъ дому, я попросила бы васъ проводить меня къ вашей матери. Я не знала, что она живетъ въ городѣ; иначе я давно бы уже побывала у ней.
Гарри обдумывалъ: можно ли ему предложить ей ѣхать съ ними. Почему же нѣтъ? Она была также бѣдна, какъ и онъ, — гувернантка и больше ничего.
— Миссъ Верриль, сказалъ онъ, — если вы можете оставить дѣтей и ничего не имѣете въ виду, я… я…
Веселая улыбка освѣтила ея лицо, словно солнечный лучъ ландшафтъ; она живо встала, коснулась кончиками своихъ пальцевъ плеча молодаго человѣка, который совершенно растерялся, и сказала:
— Вы ходите пригласить меня ѣхать съ вами и вашей матерью, мистеръ Паркеръ?
Радостное, восторженное, сердечное «да» было единственнымъ отвѣтомъ Гарри.
Она поблагодарила его, сказала что мысль о подобной прогулкѣ въ обществѣ мистрисъ Паркеръ дѣлаетъ ее счастливой и поспѣшно ушла переодѣться. Очень скоро вернулась она въ городскомъ костюмѣ, взяла по выходѣ изъ долу руку Гарри, который все время пока они шли спрашивалъ себя, во снѣ или на яву онъ все это видитъ.
Дорога, между тѣмъ, была не дальняя, и скоро они вошли въ маленькій сельскій домикъ, выкрашенный бѣлой краской, гдѣ жила мать Гарри; а когда эта послѣдняя увидала, какую гостью привелъ къ ней сынъ, она съ крикомъ радости раскрыла свои объятья и прижала къ сердцу милую дѣвушку. Но прежде, чѣмъ мистрисъ Паркеръ успѣла сказать одно слово, Мэри положила ей на ротъ руку и прошептала ей что-то на ухо.
Гарри видѣлъ все это и не могъ понять, что бы это такое значило; точно такъ-же удивлялась повидимому и мистрисъ Паркеръ выраженному ей желанію. Только тогда, когда Гарри отправился за экипажемъ, молодая дѣвушка объяснилась вполнѣ — и хотя мистрисъ Паркеръ все еще не совсѣмъ понимала, что могло внушить Мэри подобное желаніе, тѣмъ не менѣе, такъ какъ само но себѣ оно было довольно просто, то она и дала улыбаясь желаемое обѣщаніе.
Гарри возвратился съ изящнымъ экипажемъ. Они заняли его втроемъ и провели блаженные — ахъ! такіе блаженные часы, что когда Гарри высадилъ изъ экипажа Мэри передъ домомъ ея дяди, то ему показалось, какъ будто бы небо вдругъ потемнѣло.
Мэри поблагодарила его и выразила ему надежду, что будетъ часто видѣться съ нимъ и его матерью.
Но можетъ ли онъ еще когда нибудь предложить ей такую прогулку — онъ этого никакъ не могъ рѣшить и вслѣдствіе этого чувствовалъ себя такимъ несчастнымъ, что чуть не желалъ, чтобъ лучше онъ никогда не видалъ этой прекрасной дѣвушки.
Прошла недѣля послѣ этой замѣчательной для Гарри прогулки въ центральномъ паркѣ, когда Дартморъ сказалъ ему однажды:
— Гарри, не выѣзжала ли миссъ Верриль въ прошлый четвергъ съ вами и вашей матерью?
— Да.
— Она жила одно время у вашей матери?
— Да, она провела у ней все прошлое лѣто.
— Хорошо; Гарри, я хочу просить васъ сдѣлать мнѣ одолженіе. Я, какъ уже говорилъ вамъ, почти обѣщалъ Мэри ѣхать съ нею на пикникъ для воскресныхъ школъ въ Гай-Бриджѣ, и она я думаю, разсчитываетъ на то, что я буду провожать ее туда. Но я желалъ бы, чтобъ вы замѣнили меня.
— Я? я долженъ…
— Какая робость! Скажите пожалуйста! Э, да полно вамъ притворяться-то! Бьюсь объ закладъ, что она поѣдетъ съ вами; я знаю это отъ нея самой. Дѣло вотъ въ чемъ. Миссъ Анна пріѣхала — и если я не обманываюсь, то я произвелъ на нее не совсѣмъ плохое впечатлѣніе. Я могу завладѣть ею, но не безъ труда. Я долженъ ѣхать съ нею въ Гай-Бриджъ, это превосходный случай сблизиться съ нею и выказать себя съ самой лучшей стороны. Гарри, сдѣлайте одолженіе, возьмите у меня Мэри.
Гарри сказалъ, что онъ подумаетъ.
— Я даю вамъ, Гарри, одинъ день на размышленіе и плачу всѣ издержки.
— Время, Эгбертъ, я беру, но…
— Хорошо, хорошо, старый дружище, не имѣлъ намѣренія оскорбить васъ!
Оба засмѣялись, пожали другъ другу руку и разстались, Эгбертъ полный плановъ на счетъ того какъ бы завладѣть наслѣдницей полумилліона, а Гарри полный удивленія тому какимъ образомъ человѣкъ, у котораго есть сердце въ груди, можетъ отказаться отъ Мэри Верриль для какой-бы то ни было другой дѣвушки.
Смѣлымъ — счастье. Возвратившись домой, онъ нашелъ Мэри у своей матери и провожалъ ее вечеромъ до дому ея дяди. Дорогою онъ спросилъ ее съ стѣсненнымъ сердцемъ, не поѣдетъ ли она въ субботу въ Гай-Бриджъ съ нимъ и его матерью.
Въ отвѣтъ на это она, улыбаясь, сказала ему, что она съ большимъ удовольствіемъ приняла бы это предложеніе, если бы не дала слова прежде. Гарри колебался съ минуту — затѣмъ прямодушно сказалъ ей.
— Миссъ Верриль, я не люблю услугъ подобнаго рода, — Богу извѣстно, что я не люблю этого; но мисстеръ Дартморъ просилъ — умолялъ меня, предложить себя вамъ въ проводники.
— И вы послушались его? спросила молодая дѣвушка съ какимъ-то трепетомъ въ голосѣ.
— Нѣтъ, отвѣчалъ Гарри торжественнымъ тономъ, идущимъ прямо въ сердце, — я принялъ предложеніе мистера Дартмора за отказъ отъ своего права и убѣдительно прошу васъ — не угодно ли вамъ ѣхать со мною?
— Съ большимъ удовольствіемъ.
Въ субботу Гарри Паркеръ отправился въ Гай-Бриджъ съ своею матерью и Мэри Верриль. Эгбертъ Дартморъ прибылъ въ сопровожденіи Анны, кузины Мэри, и былъ повидимому чрезвычайно счастливъ. Гарри Паркеръ не переставалъ спрашивать себя, изъ какого матеріала должно быть создано подобное сердце. Онъ видѣлъ подлѣ себя прелестную девятнадцатилѣтнюю дѣвушку въ полномъ цвѣтѣ красоты, прелести и молодости, представлявшую для него олицетвореніе всего прекраснаго, и сравнивалъ ее съ ея кузиной. Аннѣ Верриль было по меньшей мѣрѣ дватцать восемь лѣтъ; она была блѣдна, нѣжна и болѣзненна — и въ наружности ея почти не было и слѣда той силы духа, которою была запечатлѣна каждая черта въ лицѣ ея кузины. Не то чтобъ она была дурна, напротивъ того, она была хороша собой: у нея былъ чрезвычайно нѣжный цвѣтъ лица, прекрасныя манеры и ко всему этому она была одѣта съ большимъ вкусомъ. Ея драгоцѣнныя вещи были великолѣпны и надѣты такъ, что представлялись въ самомъ выгодномъ свѣтѣ.
— За этою холодною, блѣдною внѣшностью не можетъ быть много сердца, думалъ Гарри, — кто выберетъ себѣ эту дѣвушку въ жены, тотъ долженъ будетъ удовольствоваться однимъ богатствомъ. Не то, совсѣмъ не то впечатлѣніе производила на него прелестная дѣвушка, которую онъ велъ подъ руку и которая наполняла его сердце.
— Поздравьте меня, Гарри, великое предпріятіе удалось! вскричалъ Эгбертъ. — Я выигралъ первый призъ! Анна моя! Что скажете вы на это, не счастливецъ-ли я? Теперь мы посмотримъ, будетъ ли старый Бангъ водить меня на помочахъ, какъ школьника? пусть только пройдетъ мой медовой мѣсяцъ, и я надѣлаю такихъ дѣлъ, что весь Нью-Іоркъ ахнетъ. Вы будете тогда получать совсѣмъ не то жалованье что теперь.
Гарри поздравилъ своего молодаго принципала такъ радушно, какъ только могъ.
— Отчего-бы, Гарри, вамъ не попытать счастья у миссъ Мэри? продолжалъ Эгбертъ. — Она любитъ васъ, въ этомъ я поклянусь. А вы? Что, поймалъ я васъ, ваше сердце покорено? Ну такъ подите-же и овладѣйте этимъ сокровищемъ! Дартморъ дружески ударилъ бухгалтера по плечу и ушелъ съ чувствомъ своей собственной важности и съ убѣжденіемъ, что эта маленькая контора слишкомъ недостойное поприще для его дѣятельности. Гарри посмотрѣлъ ему вслѣдъ, качая головою, и сказалъ съ выраженіемъ сомнѣнія:
— Можетъ-ли доставить счастье подобный союзъ? Можетъ-ли быть миръ въ томъ домѣ, который построенъ на подобныхъ основаніяхъ?
— Мэри!
Гарри Паркеръ сидѣлъ подлѣ Мэри Верриль и держалъ ея руку въ своихъ рукахъ.
— Мери, вы знаете, какую скромную долю могу я предложить вамъ, какіе у меня виды; но я сомнѣваюсь, знаете ли вы, какъ глубоко и свято люблю я васъ, какимъ драгоцѣннымъ сокровищемъ была бы для меня любовь ваша. Вы не знаете, какія силы для труда, какую настойчивость для достиженія цѣли, какія надежды на успѣхъ почерпнулъ бы я въ любви вашей. Мэри, если вы согласитесь быть моей женой, я буду жить только для васъ; за какой-бы трудъ я ни взялся — онъ будетъ для меня радостью и наслажденіемъ. Союзъ съ вами, неразрывный союзъ, — какъ въ этой такъ и въ будущей жизни, потому-что истинная любовь не можетъ быть разорвана даже смертью, — вотъ мое блаженство! О, Мэри, не мечта ли это съ моей стороны? Я знаю, я мечтатель, можетъ быть вы совершенно другихъ убѣжденій, можетъ быть…
Его голосъ задрожалъ и упалъ до тихаго шепота. Мэри положила ему руку на губы и сказала, въ то время какъ ея лицо сіяло счастьемъ:
— Гарри, я любила васъ, еще не видавъ васъ, — потому что я читала всѣ ваши письма къ матери и желала, если у меня будетъ когда нибудь мужъ, чтобъ у него было такое же сердце, какъ ваше. Чѣмъ болѣе узнавала я васъ, тѣмъ дороже становились вы мнѣ, хотя я не было еще знакома съ вами лично; я была убѣждена, что такая душа можетъ жить только въ прекрасной оболочкѣ. На колѣняхъ молила я Бога, чтобъ онъ былъ милостивъ ко мнѣ и даровалъ мнѣ такую же любовь, какъ та, которую питали вы къ вашей матери. Я увидала васъ, Гарри, и съ этой минуты мое сердце принадлежало вполнѣ вамъ. А теперь… и она протянула ему обѣ руки, — если ты хочешь взять меня такою какова я, и будешь любить меня такъ, какъ обѣщаешь, я твоя. Я буду жить здѣсь на землѣ только для тебя и величайшею для меня отрадою будетъ надежда, что даже смерть не раздѣлитъ насъ, а только разлучитъ на короткое время, и мы опять сойдемся для неразрывнаго соединенія въ Богѣ. И такъ, Гарри, я твоя, вся твоя!
Эгбертъ Дартморъ повелъ свою невѣсту къ алтарю. Религія должна была освятить союзъ, заключенный, покрайней мѣрѣ съ одной стороны, изъ-за такихъ земныхъ побужденій.
— Я не зналъ, моя милая, что и ты также называешься Мэри, сказалъ онъ, возвратившись изъ церкви, своей молодой супругѣ.
— Да, отвѣчала она, — моя кузина и я, мы обѣ называемся Мэри-Аннами въ честь единственной сестры нашихъ отцовъ, которая умерла въ молодыхъ лѣтахъ.
— Такъ стало-быть и твоя кузина тоже называется Мэри-Анной?
— Да, неужели ты не замѣтилъ, что у меня съ нею одинаковый вензель?
Эгбертъ возразилъ, что онъ не обратилъ на это никакого вниманія, да это и не имѣетъ никакого значенія для него, — и уже не думалъ больше объ этомъ совпаденіи именъ, не имѣвшемъ ни какого для него значенія.
Наконецъ и день свадьбы Гарри Паркера съ Мэри-Анной Верриль — младшей Мэри-Анной — былъ назначенъ. Свадьба должна была совершиться въ воскресенье. Въ субботу, наканунѣ свадьбы, Мэри удивила своего жениха просьбой отказаться сейчасъ же отъ мѣста бухгалтера въ торговомъ домѣ Ванга и Дартмора.
— Ты легко поймешь, милый Гарри, сказала она, — почему я не желала бы видѣть моего мужа въ зависимости отъ Эгберта Дартмора. Я знаю, какъ низко игралъ бы онъ моимъ сердцемъ, еслибъ только это зависѣло отъ него; какъ онъ старался завлечь меня, чтобы потомъ бросить меня или же жениться на мнѣ, смотря потому, удастся ли ему найти себѣ болѣе богатую партію или нѣтъ. Я знаю, что я прежде всего служила ему только средствомъ сдѣлаться домашнимъ человѣкомъ въ домѣ моего дяди, для того чтобъ приступить къ моей кузинѣ, сейчасъ же какъ только она пріѣдетъ. Она пріѣхала, его вниманіе польстило ей, она увлеклась его льстивыми рѣчами такъ, что мы не успѣли и замѣтить этого, и вотъ онъ отправился къ вамъ и старался устроить все такъ, чтобъ вы избавили его отъ меня. Но эта предосторожность была, слава Богу, совершенно излишнею, твое сердце давно уже принадлежало мнѣ.
Вмѣсто отвѣта онъ прижалъ ее къ своему сердцу, а потомъ сказалъ:
— Такъ какъ мои занятія у Ванга и Дартмора не нравятся тебѣ, милая Мэри, я оставлю это мѣсто и думаю, что мнѣ не трудно будетъ найти себѣ другое.
— Э, да у меня уже есть мѣсто для тебя, Гарри; иначе я не стала бы просить тебя отказаться отъ такого труда, посредствомъ котораго ты долженъ содержать себя — и свою жену.
— У тебя? У тебя есть мѣсто для меня, Мэри?
— Да, но не спрашивай меня, Гарри. Ступай и покончи свои дѣла съ Эгбертомъ Дартморомъ. Мой дядя даетъ очень хорошаго бухгалтера, который замѣнитъ имъ тебя, для того чтобъ они не были ни въ какомъ случаѣ поставлены въ затрудненіе.
Гарри былъ въ восторгѣ отъ той деликатности и того чувства чести, которыми опредѣлялся образъ дѣйствій его невѣсты и тѣмъ съ большимъ удовольствіемъ согласился на ея предложеніе, что потерялъ всякое уваженіе къ Эгберту Дартмору — съ тѣхъ поръ какъ открылъ, какія низкія и эгоистическія побужденія руководили имъ при выборѣ супруги.
Войдя въ контору, Гарри хотѣлъ-было войдти сейчасъ же въ приватный кабинетъ начальниковъ фирмы; но услыхавъ голоса, сѣлъ, выжидая окончанія разговора, на стоявшій недалеко отъ двери стулъ. Какъ разъ у него надъ головою было раскрыто маленькое окошечко, такъ что онъ могъ слышать какъ нельзя лучше, кто говорилъ и что именно говорилось, — и сразу открылъ, что разговаривавшіе были Саломонъ Верриль и Эгбертъ Дартморъ. Гарри хотѣлъ-было удалиться, но какая-то странная сила внутри его какъ бы приковала его къ мѣсту — и онъ остался.
— Мистеръ Верриль, говорилъ Эгбертъ, продолжая разговоръ, начало котораго Гарри не слыхалъ, — мы должны заплатить по этому векселю сегодня же. У насъ были деньги и даже съ излишкомъ, но мнѣ представился въ прошлый четвергъ чрезвычайно выгодный случай пристроить нѣсколько тысячъ долларовъ, — и я не захотѣлъ упустить его. Мой партенеръ, человѣкъ чрезвычайно осторожный, не хотѣлъ и слышать объ этомъ дѣлѣ и согласился тогда только, когда я поручился лично въ томъ, что эти деньги будутъ возвращены банку. Не сдѣлаете ли вы намъ, или лучше сказать мнѣ одолженія вывести насъ изъ этого затрудненія? Я былъ бы очень благодаренъ вамъ за это.
— Право, я не совсѣмъ понимаю васъ, мистеръ Дартморъ, возразилъ Саломонъ Верриль, — на сколько могу я помочь вамъ?
— Какъ насколько, сэръ? отвѣчалъ Эгбертъ умоляющимъ тономъ, — ну да выдайте мнѣ — говоримъ мы — двадцать тысячъ долларовъ.
— Двадцать тысячъ долларовъ!.. вскричалъ старикъ съ выраженіемъ величайшаго удивленія.
— Двадцать тысячъ долларовъ, какъ я уже докладывалъ вамъ, возразилъ молодой негоціантъ, стараясь обратить дѣло въ шутку.
— Но, любезный Дартморъ, подумали ли вы о томъ, чего вы отъ меня требуете? Такихъ суммъ у меня нѣтъ подъ рукою. Мой капиталъ отданъ на проценты весь до послѣдняго доллара — и у меня бываетъ всегда наличныхъ денегъ не больше того, сколько мнѣ нужно на текущіе расходы; я ничего не могу дать вамъ взаймы.
— Я, я только хотѣлъ просить васъ, продолжалъ очень нерѣшительно Эгбертъ, — выдать мнѣ эти деньги, пока я… пока я не переговорю съ женой и не получу отъ нея въ свое распоряженіе ея капитала или хоть только небольшой части этого капитала.
— Капитала? капитала вашей жены, сэръ? Я не понимаю васъ.
— Мнѣ кажется однако же, мистеръ Верриль, отвѣчалъ съ гордостію Дартморъ, — что нѣтъ ничего особенно необыкновеннаго въ томъ, что мужъ желаетъ, чтобы капиталъ его жены или хоть только часть этого капитала были переданы ему для его торговыхъ оборотовъ, пользующихся болѣе или менѣе заслуженнымъ уваженіемъ.
— Конечно нѣтъ, отвѣчалъ спокойно Верриль.
— Почему же въ такомъ случаѣ удивляютъ васъ такъ мои намеки, клонящіеся именно къ этой цѣли?
Разговаривающіе на минуту замолчали, а потомъ Гарри услыхалъ, какъ старый Саломонъ сказалъ спокойнымъ, важнымъ, строгимъ тономъ:
— Мистеръ Дартморъ, перестанемъ-же играть въ прятки. Вы явились въ мой домъ и увидали мою племянницу, увидали что она хороша собой, и нашли что она годится для васъ. Вы стали искать ея расположенія, но скоро узнали что я жду къ себѣ еще другую племянницу, по имени Анну, и рѣшились подождать, чтобы посмотрѣть не удастся ли вамъ завладѣть племянницей нумеръ второй. Анна явилась — и вы покинули бѣдную гувернантку моихъ дѣтей для ея кузины, которая много старше ея. Правъ ли я?
— Мистеръ Верриль, я…
— Эгбертъ Дартморъ, отвѣчайте мнѣ какъ долженъ отвѣчать одинъ честный человѣкъ другому! Передъ ликомъ Бога отвѣчайте мнѣ: не добровольно ли — не по собственному ли побужденію покинули вы бѣдную гувернантку для той другой?
Молодой спекулянтъ не могъ устоять противъ твердаго, суроваго тона старика и отвѣчалъ неувѣреннымъ голосомъ:
— Я не отрицаю этого, и вы, какъ негоціантъ, не осудите меня за то, что при выборѣ жены я смотрѣлъ также и на состояніе; я никогда не говорилъ вашей гувернанткѣ о любви, никогда…
— Довольно, сэръ, перервалъ его старикъ строго и повелительно, — довольно, сэръ, я знаю теперь то, что желалъ знать о васъ; теперь послушайте, что я скажу вамъ на это. Я разскажу вамъ исторійку; она начинается какъ большая часть такихъ исторіекъ: жилибыли двѣ кузины; обѣ онѣ назывались Мери-Аннами; одна изъ нихъ была дочь моего брата Варрена, а другая единственное дитя моего брата Давида. Варренъ умеръ за нѣсколько лѣтъ передъ этимъ, оставивъ послѣ себя въ конецъ разстроенное состояніе и нѣсколько человѣкъ дѣтей, изъ которыхъ Анна-Мери была старшая. Два года тому назадъ, вслѣдствіе смерти моего брата Давида, его дочь Мери-Анна тоже сдѣлалась сиротою, но вмѣстѣ съ этимъ и единственною наслѣдницею 700,000 долларовъ, которые всѣ до послѣдняго доллара могутъ быть переданы при помощи одной только моей подписи, въ полное распоряженіе ея супруга. Это дитя называлось всегда Анной. Но послѣ смерти своего отца она прожила нѣсколько времени у тетки, а такъ какъ ея кузина тоже называлась Анной, то тамъ она приняла свое первое имя и стала называться Мери Верриль. А такъ какъ братъ Давидъ умеръ богатымъ человѣкомъ и его дочь была превосходной партіей, то имя Анны Верриль было извѣстно вездѣ, тогда какъ никто не заботился о томъ, какъ называется дочь Варрена, которая уже нѣсколько лѣтъ назадъ сошла со сцены свѣта и должна была жить своимъ собственнымъ трудомъ. Когда, такимъ образомъ, моя любимица пріѣхала но мнѣ въ Нью-Іоркъ подъ этимъ именемъ, никто и не воображалъ, что это дочь Давида, чему она была очень рада и просила меня оставить всѣхъ въ этомъ заблужденіи.
— Но при этомъ я долженъ также сказать вамъ, мистеръ Дартморъ, что ваша жена нисколько не виновата передъ вами — она и не думала обманывать васъ. Она явилась сюда подъ своимъ собственнымъ именемъ; она была точь въ точь такою же, какъ и всегда, когда вы увидали ее, поклялись ей въ любви и предложили свою руку. Вы никогда не подавали другой Мери-Аннѣ никакихъ опредѣленныхъ надеждъ, — вы сами сознались въ этомъ, — никогда не говорили ей о любви, она не имѣла никакого права предостерегать свою кузину, да еслибъ и хотѣла сдѣлать это, то у нея не было бы для этого времени, такъ быстро обручились вы съ нею. Теперь она ваша жена, и если вы честный человѣкъ, то исполняя свой долгъ, вы будете любить и уважать ее. Другая Мери-Анна сдѣлается завтра женою Гарри Паркера — и я могу поклясться вамъ, что сегодня утромъ, когда я оставилъ мою племянницу, онъ не имѣлъ никакого предчувствія о томъ, чтобы получая ея руку, онъ бралъ за ней хоть бы одинъ долларъ. Онъ любитъ ее нѣжно и безкорыстно — и я знаю, что онъ принесетъ ей точно такое же сокровище, какъ и она ему — любящее, вѣрное, истинное сердце!
— А теперь позвольте мнѣ приступить къ тому дѣлу, за которымъ собственно я пришолъ къ вамъ сюда, мистеръ Дартморъ. Я нашелъ для васъ отличнаго бухгалтера, за искусство и честность котораго я лично ручаюсь, предполагая, что вы согласитесь передать ему мѣсто Гарри Паркера. Само собою разумѣется, что этотъ послѣдній не можетъ уже служить у васъ; моей племянницѣ нисколько не желательно, чтобы ея мужъ продолжалъ оставаться бухгалтеромъ мистера Дартмора.
Гарри услыхалъ глубокій тяжелый кздохъ и рѣшилъ, что теперь Эгбертъ выскажетъ все, что у него на сердцѣ; но онъ не захотѣлъ дожидаться этого, онъ и такъ уже много слышалъ и потому ушелъ потихоньку изъ конторы. Какимъ образомъ дошелъ онъ до Саломонова дома, что еще случилось съ нимъ — онъ не помнилъ этого хорошенько и пришолъ въ себя только тогда, когда двѣ нѣжныя ручки обвились вокругъ его шеи и сладкій голосъ прошепталъ ему на ухо:
— Гарри, Гарри, прости меня, что я обманула тебя! Не правда ли, ты не разлюбишь меня за то только, что я богатая наслѣдница? Да и кромѣ того, знай, что сдѣлавшись твоей женой, я буду не богаче тебя, потому-что въ силу сдѣланнаго моимъ дядей распоряженія половина моего состоянія принадлежитъ тебѣ. О Гарри, милый Гарри, какъ мы будемъ счастливы! О, какъ я благодарю Бога за то, что знаю, что Гарри любитъ меня только за мою личность, какъ бы тамъ она ни была ничтожна сама по себѣ!..
— Любить тебя! воскликнулъ восхищенный молодой человѣкъ, привлекая благородную, великодушную дѣвушку къ своему сердцу. — Да еслибъ мнѣ пришлось умереть въ эту самую минуту, то все-таки я умеръ бы съ сознаніемъ, что мнѣ дарована такая любовь, которая будетъ длиться вѣчно!
Эгбертъ Дартморъ былъ не глупъ и не совсѣмъ безсердечепъ, но постигшій его ударъ былъ уже слишкомъ силенъ. Когда Саломонъ Верриль вышелъ изъ кабинета, онъ положилъ голову на столъ, на сложенныя вмѣстѣ руки, и вскричалъ, глубоко вздыхая: «О Боже мой, какое страшное, страшное заблужденіе!»
Подъ предлогомъ, что нужныя дѣла вызываютъ его изъ города, онъ отправился путешествовать и пробылъ въ отсутствіи нѣсколько недѣль, а возвратившись домой, онъ рѣшился выносить достойнымъ образомъ ту судьбу, которую онъ самъ приготовилъ себѣ. Благодаря этому рѣшенію, онъ чувствовалъ себя счастливѣе, чѣмъ предполагалъ, но все-таки истиннаго счастья онъ никогда не зналъ. Онъ построилъ свой домъ на непрочныхъ основаніяхъ и поэтому-то не могъ вести въ немъ покойной и пріятной жизни. Даже когда онъ узналъ, что женился на женщинѣ не безъ состоянія, но что въ банкѣ лежитъ пятьдесятъ тысячъ долларовъ на имя его жены, то и эта сумма, не смотря на то что онъ съумѣлъ извлечь изъ нея большіе барыши, не очень-то обрадовала его, потому-что это былъ подарокъ женщины, въ отношеніи которой онъ велъ себя такимъ недостойнымъ образомъ.
Какъ онъ ни боролся съ собою (а мы должны сказать къ чести его, что онъ дѣлалъ это), но все-таки Эгбертъ Дартморъ не могъ смотрѣть безъ горькаго чувства зависти на то счастье, которое жило въ домѣ Гарри Паркера и его Мэри-Анны. Они были веселы и счастливы, смотрѣли съ благодарностью на настоящее и съ любовью на будущее; ихъ любовь росла съ годами, становилась все глубже и сердечнѣе, и точно также росли любовь и уваженіе къ нимъ всѣхъ, кто смотрѣлъ на ихъ домъ, какъ на жилище добродѣтели, прибѣжище и утѣшеніе бѣдныхъ и нуждающихся.