Жизнь Кнея Юлия Агриколы (Тацит)/ДО

Жизнь Кнея Юлия Агриколы
авторъ Тацит, пер. Иродион Яковлевич Ветринский

Оригинал: древнегреческій, опубл.: 1843. — Источникъ: «Сынъ Отечества», № 5, 1843. az.lib.ru

ЖИЗНЬ КНЕЯ ЮЛІЯ АГРИКОЛЫ

СОЧИНЕНІЕ ТАЦИТА.

Предисловіе переводчика.

Изъ древнихъ писателей Тацитъ заслуживаетъ особенное вниманіе. Кто умѣетъ сколько-нибудь чувствовать, у того одно имя его воспламеняетъ воображеніе и возвышаетъ душу. Десять страницъ Тацита даютъ большее понятіе о людяхъ, нежели три четверти нынѣшнихъ исторій вмѣстѣ взятыхъ. Краснорѣчіе его заключается не столько въ словахъ и ихъ согласіи, сколько въ мысляхъ. Кажется, каждая изъ нихъ нарочито сжата, чтобы занимала менѣе пространства. Вы едва успѣваете за нею слѣдовать. Языкъ Тацита быстръ и соотвѣтствуетъ всѣмъ движеніямъ души, но вмѣстѣ и кратокъ; слогъ стремителенъ, часто суровъ, и всегда силенъ. Тацитъ живописуетъ однимъ почеркомъ, но съ большею связью въ мысляхъ, нежели прелестью. Это Микель-Анжело изъ писателей; онъ имѣетъ свою глубокомысленность, силу и, можетъ-быть, нѣкоторую жестокость.

До нашихъ временъ дошло превосходное и образцовое его историческое слово — "Жизнь Агриколы, « гдѣ Тацитъ соединилъ философію съ исторіею, а исторію съ краснорѣчіемъ.

Что касается до темноты, въ которой упрекаютъ Тацита, то новѣйшій французскій переводчикъ его, господинъ Бюрну, допускаетъ ее въ словахъ; но отнюдь не въ мысляхъ. „Мысли, говоритъ онъ, у Тацита ясны, судя по ихъ тонкости и глубинъ; но какъ языкъ ограниченъ, а мысль безконечна, то она и является иногда у Тацита въ нѣкоторомъ полусвѣтѣ. Вотъ почему нѣкоторые ученые прилагаютъ къ слогу Тацита собственныя его слова о Поипеѣ, женъ Перова: она всегда показывалась полузакрытою, или для-того, чтобы не совсѣмъ насытить взоры, или для-того, что въ этомъ положеніи имѣла больше прелестей.“

Сообщаемъ это твореніе въ близкомъ переводѣ съ подлинника, для того, чтобы тѣ изъ читателей нашихъ, которые еще не знакомы съ знаменитымъ римскимъ историкомъ, могли сами оцѣнить Тацита. Въ концѣ перевода помѣщсны примѣчанія, объясняющія нѣкоторыя мѣста подлинника.

Жизнь Кнея Юлія Агриколы.

Передавать потомству подвиги и нравы знаменитыхъ мужей, издревле было въ обыкновеніи; да и въ наши времена, сколько нашъ вѣкъ, ни равнодушенъ къ современникамъ, этотъ обычай не былъ оставляемъ, когда великія и высокія доблести торжествовали надъ общимъ, въ малыхъ и большихъ городахъ, порокомъ — невѣдѣніемъ справедливости и завистію. Но какъ предки наши болѣе имѣли склонности, и имъ болѣе открыто было путей къ достопамятнымъ дѣяніямъ; то славнѣйшіе по дарованіямъ передавали потомству эти доблести безъ всякихъ видовъ корысти или честолюбія, по одной добросовѣстности. Многіе также описаніе своей жизни почитали болѣе сознаніемъ достоинствъ, нежели самонадѣянностію.

Рутилій и Скавръ¹, не потеряли чрезъ это довѣренности къ себѣ и уваженія. Такимъ образомъ добродѣтели наилучше оцѣниваются въ тѣ времена, когда всего легче рождаются. Но я, приступая къ жизнеописанію усопшаго мужа, имѣлъ нужду въ снисхожденіи, котораго и не просилъ бы, если бы не былъ намѣренъ пробѣжать времена столь лютыя и непріязненныя для добродѣтелей². Читаемъ, что Рустикъ Арулень³, за похвалы Пету Фразѣ, а Геренній Сенеціонъ, за похвалы Гельвидію Приску⁴, заплатили жизнію. Эта жестокая кара постигла не только сочинителей, но и самыя ихъ творенія. Тріумвирамъ поручено было, на площади, при собраніи народа, сжечь памятники этихъ знаменитыхъ умовъ. Видно, думали задушить этимъ огнемъ и голосъ римскаго народа, и свободу сената, и сознаніе человѣчества. Уже изгнаны были наставники мудрости и всѣ свѣтлые умы сосланы въ заточеніе, чтобы порокъ нигдѣ не встрѣчалъ добродѣтели. Подлинно, мы явили великій примѣръ терпѣнія; и ежели наши предки были свидѣтелями крайней вольности, то мы испытали крайнюю неволю. Происки доносчиковъ лишили насъ свободы даже говорить и слушать; и мы съ голосомъ потеряли бы самую память, если бы намъ также легко было забывать, какъ и молчать.

Теперь только мы оживаемъ; и хотя съ первою зарею этого счастливѣйшаго вѣка, кесарь Нерва сочеталъ двѣ нѣкогда несовмѣстимыя вещи, верховную власть и свободу; хотя Нерва Траянъ, съ каждымъ днемъ дѣлаетъ правленіе болѣе кроткимъ: хотя общественная безопасность не основывается уже на однѣхъ надеждахъ и желаніяхъ, но и самыя желанія соединены съ полной увѣренностію въ ихъ исполненіи; однако по слабости человѣческой, средства противъ болѣзней дѣйствуютъ не такъ скоро, какъ самыя болѣзни; и какъ тѣла наши растутъ медленно, а разрушаются скоро, такъ дарованія и соревнованіе легче убить, нежели воскресить. И въ самомъ бездѣйствіи нѣкоторые находятъ удовольствіе, и лѣнь, сперва ненавистную, наконецъ возлюбляютъ. Что если въ теченіе пятнадцати лѣтъ, столь значительнаго участка смертной жизни, многіе погибли отъ случайнаго столкновенія обстоятельствъ, а болѣе отважные — отъ жестокости властителя? Не многіе изъ насъ пережили не только другихъ, но можно сказать, и себя самихъ, если отсѣчь отъ половины жизни нашей столь многіе годы, въ теченіе которыхъ мы, молодые люди, безмолвно достигли старости, а состарѣвшись ~ самыхъ предѣловъ проведеннаго бытія. Впрочемъ, я не стану сожалѣть, что хотя неискуснымъ и не обработаннымъ языкомъ, передалъ потомству и минувшее рабство, и настоящее благоденствіе. Между-тѣмъ эта книга, посвящаемая памяти Агриколы, моего тестя, въ изъявляемой мною къ нему нѣжности найдетъ себѣ оправданіе или похвалу.

Кней Юлій Агрикола родился въ древней и знаменитой колоніи Форумъ — Юліи. Оба дѣды его, какъ прокураторы императоровъ, были дворянами — кавалерами⁶. Отецъ Агриколы, Юлій Грецинъ ⁷, изъ сословія сенаторовъ, прославился успѣхами въ краснорѣчіи и философіи, и тѣмъ навлекъ на себя гнѣвъ императора Каія; ибо ему велѣно было уличить Марка Силана⁸ а онъ отъ того отказался, за что и былъ убить. Мать Агриколы, Юлія Процилла, была женщина рѣдкаго цѣломудрія. Воспитываясь на ея лонѣ и подъ ея попеченіемъ, онъ провелъ дѣтство и юность въ изученіи всѣхъ изящныхъ наукъ. Будучи отъ природы добраго и непорочнаго нрава, онъ не обольщался дурными примѣрами, потому-что съ Дѣтства жилъ и учился въ Марселѣ, городѣ, гдѣ греческая вѣжливость соединялась съ провинціальною умѣренностью. Помню, какъ онъ самъ о себѣ обыкновенно разсказывалъ, что въ молодыхъ лѣтахъ занимался философіею гораздо съ большимъ рвеніемъ, нежели сколько прилично Римлянину и сенатору, и что одно благоразуміе матери могло умѣрить жаръ и пылкость его духа. Значитъ, его высокій и пылкій умъ былъ слишкомъ привязанъ къ красотѣ и къ всякой высокой и великой славѣ. Но разсудокъ и лѣта скоро охладили его и, что бываетъ весьма трудно, онъ отъ мудрости сохранилъ умѣренность въ самой мудрости.

Первые опыты военнаго искусства Агрикола показалъ въ Британніи, подъ начальствомъ Светонія Павлина, дѣятельнаго и благоразумнаго вождя, и одинъ изъ всѣхъ удостоился жить вмѣстѣ съ военачальникомъ⁹. Въ званіи трибуна и своей неопытности Агрикола не искалъ предлога къ удовольствіямъ и отпускамъ¹⁰, подобно многимъ молодымъ людямъ, которые предаваясь своевольству или бездѣйствію, обращаютъ военное званіе въ средство къ распутству. Онъ изучалъ страну, знакомился съ войсками, учился у болѣе опытныхъ, подражалъ наиболѣе добрымъ, не домогался ничего изъ честолюбія, ни отъ чего не отказывался изъ трусости, былъ недовѣрчивъ къ себѣ и дѣятеленъ до напряженія. И подлинно, Британія никогда не была въ такомъ волненіи и опасности: заслуженные солдаты были побиты, колоніи сожжены, войска окружены; тогда бились за жизнь, а потомъ за побѣду. Хотя все это дѣлалось по планамъ и подъ предводительствомъ другаго, хотя всѣ успѣхи и честь спасенія области относились къ полководцу; однако это доставило молодому Агриколѣ много свѣдѣній, опытности и соревнованія, и въ душу его запала любовь къ воинской славѣ, непріятная въ такія времена, когда объ отличныхъ дарованіяхъ толковали въ худую сторону, и когда громкая слава была опасна не менѣе безславія.

Изъ арміи Агрикола прибылъ въ Римъ, для полученія чиновъ, и сочетался бракомъ съ Домиціей Децидіаной, происходившей отъ знаменитаго рода. Этотъ бракъ доставилъ ему еще болѣе извѣстности и способствовалъ къ его возвышенію. Супруги жили въ удивительномъ согласіи, любили другъ друга и оказывали другъ другу взаимное уваженіе хотя добрая жена тѣмъ достойнѣе хвалы, чѣмъ злая виновнѣе¹¹. Онъ былъ избранъ въ квесторы Азіи, тогда какъ проконсуломъ сдѣланъ Сальвій Тиціанъ¹²; но ни отъ того ни отъ другаго честность его не поколебалась, не смотря что область была весьма богата и представляла тысячу случаевъ къ злоупотребленіямъ, а проконсулъ, чрезвычайно корыстолюбивый, чѣмъ угодно былъ бы готовъ заплатить за обоюдное послабленіе безпорядковъ. Тамъ семейство его увеличилось: у него родилася дочь какъ будто для его опоры и утѣшенія, потому-что онъ вскорѣ лишился сына. Время между саномъ квестора и народнаго трибуна и самый годъ своего трибунства Агрикола провелъ въ покоѣ и удаленіи отъ дѣлъ: онъ зналъ, что въ царствованіе Нерона бездѣйствіе было мудростію. Такъ же онъ велъ себя, такъ же безмолвствовалъ, будучи преторомъ; а потому и не встрѣчалось ему случаевъ къ судопроизводству ¹⁵. Играми и суетными обрядами почестей, распоряжалъ онъ съ благоразумною бережливостію и необходимою щедростію¹⁴; лично же отдалялся отъ роскоши и тѣмъ болѣе приближался къ славѣ. Избранный Тальбою для произведенія слѣдствія по приношеніямъ, похищеннымъ въ храмахъ, такъ дѣятельно это разслѣдовалъ, что республикѣ не оставалось подозрѣвать въ святотатствѣ никого, кромѣ Нерона¹⁵.

Въ слѣдующемъ году сердце и семейство Агриколы были поражены жестокимъ ударомъ. Солдаты Флота Отоповъ, своевольно разъѣзжавшіе и грабившіе по берегамъ Интемелія, въ Лигуріи, — умертвили мать Агриколы въ ея помѣстьяхъ, разграбивъ и самыя помѣстья, и большую часть наслѣдства, которое и было причиною убійства. Агрикола отправился туда отдать долгъ сыновней любви, и на пути, узнавъ, что Веспасіанъ объявилъ свои права на верховную власть, тотчасъ перешелъ на его сторону. Въ началѣ новаго царствованія, дѣлами Рима управлялъ Муціанъ. Домиціанъ былъ еще молодъ, и счастіе отца обращалъ только на своевольство. Муціанъ послалъ,¹⁶ Агриколу для набора рекрутовъ и, за его безкорыстіе и усердіе въ исполненіи этого порученія, ввѣрилъ ему двадцатый легіонъ» который медлилъ привитіемъ присяги, и котораго прежній начальникъ, какъ говорили, дѣйствовалъ возмутительно. Этотъ легіонъ былъ неукротимъ и страшенъ для самыхъ намѣстниковъ, и даже преторъ не могъ обуздать его, неизвѣстно, по слабости ли споего характера, или по неукротимости солдатъ. Такимъ образомъ Агрикола, сдѣлавшись вмѣстѣ и преемникомъ и карателемъ, по весьма рѣдкой умѣренности, лучше захотѣлъ показать, что нашелъ, чѣмъ сдѣлалъ солдатъ послушными.

Въ то время управлялъ Британніею Векцій Боланъ съ большею кротостію, нежели заслуживала строптивая провинція. Агрикола ограничилъ свою силу и умѣрилъ пылкость, чтобы не умножить неудовольствія; онъ умѣлъ быть снисходительнымъ и согласовать полезное съ добрымъ. Вскорѣ потомъ назначенъ въ Британнію консулъ Петилій Церіалъ. Для доблестей открылось обширное поле. Агрикола, участвовавшій сперва въ однихъ трудахъ и опасностяхъ Церіала, раздѣлялъ съ нимъ потомъ и славу: часто Церіалъ, для испытанія, поручалъ ему въ команду отрядъ войска, а иногда, за его успѣхи, и болѣе многочисленное войско, и Агрикола никогда не величался своими доблестями, но какъ подчиненный, всѣ свои успѣхи относилъ къ военачальнику, и такимъ образомъ, повинуясь съ преданностію, разсказывая съ скромностію, былъ безъ завистниковъ, но не безъ славы.

По возвращеніи Агриколы въ чинѣ полковника, божественный Веспасіанъ сопричислилъ его къ патриціямъ¹⁷, и потомъ ввѣрилъ ему Аквитанію, то есть, возвелъ въ достоинство самое блистательное и по важности управленія и потому, что облеченному имъ пролегалъ путь къ консульству. Многіе думаютъ, что у военныхъ нѣтъ тонкости ума, будто бы потому-что судопроизводство въ воинскомъ станѣ бываетъ открытѣе и проще, и что, рѣшая дѣла по большей части мечемъ, они не знакомятся съ судебными тонкостями. Агрикола, умный отъ природы, и въ гражданскихъ дѣлахъ былъ скоръ и справедливъ. Время трудовъ и покоя было у него распредѣлено: въ общественныхъ собраніяхъ и въ судилищѣ¹⁸, онъ былъ важенъ, внимателенъ, строгъ, но чаще снисходителенъ; но исполненіи долга, нисколько уже не видно было въ немъ человѣка облеченнаго властію; онъ не былъ ни мраченъ, ни гордъ, ни скупъ и, что весьма рѣдко, кротость не уменьшала его важности, а строгость — любви къ нему. Говорить о безкорыстіи и воздержаніи столь великаго мужа, было бы оскорбительно для его добродѣтелей. Самой славы, которой часто и добрые люди бываютъ преданы, не искалъ онъ, выказываніемъ своихъ доблестей, или хитрыми средствами; былъ далекъ отъ соперничества съ своими сверстниками,¹⁹ и отъ преній съ прокураторами; думалъ, что въ такой борбѣ не льзя побѣждать со славой, ни падать безъ позора. Пробывъ менѣе трехъ лѣтъ въ этой области, онъ былъ отозванъ для консульства, въ которомъ его обнадеживали; къ этому общее мнѣніе присоединяло и управленіе Британніею, не потому чтобы онъ самъ говорилъ о томъ, но потому-что находили его достойнымъ. Молва не всегда обманывается. Будучи консуломъ, когда я былъ еще молодъ, онъ помолвилъ за меня свою дочь, подававшую о себѣ прекрасныя надежды. По истеченіи времени его консульства, нашъ бракъ совершился, и Агрикола тотчасъ получилъ въ управленіе Британнію, съ самомъ первосвященника.

Скажу о положеніи и народахъ Британніи, о которой упоминали многіе писатели, не для того, чтобы сравняться съ ними въ изысканіяхъ и дарованіяхъ, а для-того, что она тогда впервые была завоевана, и то, что мои предшественники описывали краснорѣчиво, но безъ достовѣрныхъ свѣдѣній, изложу съ достовѣрностію. Британнія, величайшій изъ острововъ извѣстныхъ Римлянамъ, къ востоку граничитъ съ Германіею, къ западу съ Испанію²⁰, къ югу съ Галліею, откуда ее даже видно; съ сѣвера омывается безбрежнымъ и открытымъ моремъ, гдѣ вовсе не встрѣчается твердой земли. Краснорѣчивѣй шіе писатели, изъ древнихъ Титъ Ливій²¹, изъ новѣйшихъ Фабій Рустикъ, изображали ее въ видѣ продолговатаго блюда или бердыша; и въ самомъ дѣлѣ она имѣетъ этотъ видъ по сю сторону Каледоніи, отъ чего сдѣлали заключеніе и о цѣлой Британніи; но необозримое и нестройное протяженіе земель, прилегающихъ вдоль оконечности береговъ, съуживается какъ бы клиномъ. Эти то берега новаго моря римскій флотъ, объѣхавъ тогда въ-оервые, удостовѣрился, что Британнія есть островъ²³; онъ вмѣстѣ съ этимъ открылъ и покорилъ неизвѣстные дотолѣ острова, называемые Оркадами²⁴, видѣлъ и Туле²⁵, таившійся дотолѣ въ зимъ и снѣгахъ. Повѣствуютъ впрочемъ, что это море лѣниво и тяжело для плавающихъ на веслахъ, и не воздымается отъ вѣтровъ, какъ другія²⁶. Это, думаю, отъ того, что тамъ весьма рѣдки земли и горы, причина и пища бурь, а отъ того глубокая масса безпрерывнаго моря приходитъ въ волненіе медленнѣе. Не мѣсто здѣсь изслѣдывать свойства океана и причины прилива и отлива, да и многіе уже объ этомъ писали; прибавлю только, что нигдѣ нѣтъ болѣе обширнаго владычества моря; оно несетъ туда и сюда множество рѣкъ, и не только приливаетъ къ берегамъ и снова само въ себѣ поглощается; но и совершенно вливается въ материки, обтекаетъ ихъ, и даже вмѣщается между холмами и горами, какъ-бы въ своемъ ложѣ²⁷.

Но кто были первые жители Британніи, туземцы или пришлецы? Неизвѣстно, по ихъ варварству²⁸. Наружность тѣла у нихъ различна; по этому можно только догадываться объ ихъ происхожденіи. Рыжіе волосы и дюжій складъ жителей Каледоніи²⁸ обличаютъ германское происхожденіе. Смуглый цвѣтъ лица у Силуровъ, волосы большею частію курчавые, и мѣстное ихъ положеніе насупротивъ Испаніи, съ вѣроятностію заставляютъ думать, что здѣсь была колонія древнихъ Иберянъ, и что они занимали эти мѣста. Болѣе близкіе къ Галламъ, они похожи на нихъ, либо потому-что сохранили отпечатокъ происхожденія, либо по протяженію земель въ разныя стороны, вліяніе климата образовало наружность тѣла. Впрочемъ, если все это вмѣстѣ взять въ соображеніе, то, вѣроятно, эту сосѣднюю землю занимали Галлы. О богослуженіи ихъ можно судить по суевѣрнымъ повѣрьямъ страны; въ языкахъ ихъ мало разности; они вызываются на опасность съ такою же отважностію, а при наступленіи ея съ такою же трусостію убѣгаютъ. Впрочемъ, Британцы обнаруживаютъ больше неустрашимости, потому-что продолжительный миръ ихъ еще не смягчилъ; и Галлы, какъ намъ извѣстно, славились въ битвахъ. Съ бездѣйствіемъ потомъ водворилась между ими робость и, потерявъ мужество, они потеряли и свободу. То же случилось и съ Британцами нѣкогда побѣжденными: прочіе остаются такими же, какъ были Галлы.

Британцы сильны пѣхотою; нѣкоторыя племена воюютъ и на колесницахъ; благородные правятъ, а подчиненные сражаются³⁰. Нѣкогда они управлялись царями, а теперь увлекаются крамолами и страстями черезъ разныхъ князей; и для насъ въ войнъ съ сильными народами всего выгоднѣе то, что у нихъ нѣтъ единодушія. Рѣдко два или три города соединяются для отвращенія общей опасности; такимъ образомъ, когда воюетъ каждый порознь, всѣ вмѣстѣ бываютъ побѣждены. Небо часто бываетъ дождливо и туманно; жестокихъ морозовъ нѣтъ. Дни длиннѣе, чѣмъ въ нашихъ краяхъ; ночи свѣтлыя и на краю Британніи столь короткія, что едва можно отличить закатъ дня отъ разсвѣта³¹. Говорятъ даже, что когда не мѣшаютъ облака, во всю ночь видно сіяніе солнца, и что солнце ни заходитъ, ни восходитъ, а только касается горизонта. Это потому, что ровныя оконечности земли, отбрасывая свою тѣнь только до умѣренной высоты, препятствуютъ темнотѣ подыматься, и ночь падаетъ ниже неба и звѣздъ³². Земля способна къ воздѣланію и плодоносна; кромѣ оливъ, винограда и другихъ произведеній, свойственныхъ болѣе теплымъ странамъ, все созрѣваетъ медленно, а растетъ скоро: причина тогой другаго одна и та же, — большая влажность земли и воздуха. Британнія производитъ золото, серебро, и другіе металлы, воздаяніе за побѣду. Въ океанѣ родится и жемчугъ, но тусклый и синеватый. Нѣкоторые думаютъ, что Британцы доставать его не умѣютъ, потому-что въ Чермномъ моръ отрываютъ отъ камней живыя и дышущія раковины; а въ Британніи сбираютъ ихъ тогда уже, когда выброшены. Но я скорѣе думаю, что въ качествѣ жемчуга есть недостатокъ, а не въ нашей жадности.

Британцы исправно даютъ рекрутовъ, платятъ подати и несутъ другія повинности., налагаемыя имперіею, когда ихъ не обижаютъ; но съ трудомъ сносятъ обиды, будучи довольно уже усмирены для новиновенія, но еще не для рабства. Божественный Юлій Кесарь, первый изъ всѣхъ Римлянъ вступилъ въ Британнію съ войскомъ, и хотя счастливою битвою устрашилъ жителей и овладѣлъ берегомъ, однако, кажется, только показалъ ее своимъ преемникамъ, а не передалъ, Вскорѣ вспыхнули междоусобныя войны, оружіе вождей было обращено на республику, и Британнія долго, даже въ мирное время, оставалась забытою, У божественнаго Августа на то была воля, а у Тиверія законъ Довольно извѣстно, что Кай императоръ помышлялъ вступить въ Британнію, но онъ столь же скоро все отлагалъ, какъ и предпринималъ, и это такъ же не состоялось, какъ и его огромныя вооруженія противъ Германіи. Клавдій началъ это дѣло, отправивъ туда легіоны и вспомогательныя войска, и принявъ соучастникомъ Веспасіана. Это было началомъ вскорѣ послѣдовавшихъ успѣховъ: покорены народы, плѣнены цари, и Веспасіанъ избранъ судьбами³⁴.

Первый изъ консуловъ, управлявшихъ Британніею, былъ Авлъ Плавтій, а за нимъ Осторій Скапула, оба знаменитые въ войнѣ. Ближайшая часть Британніи мало-по-малу обращена въ провинцію, и сверхъ того основана тамъ колонія заслуженныхъ воиновъ³⁵. Царю Когидуну — который до нашихъ временъ остался памятенъ своей вѣрностію, — подарено нѣсколько городовъ, по принятому издревле обыкновенію римскаго народа — обращать самихъ царей въ орудіе рабства. Послѣ этого, Дидій Галль поддерживалъ завоеванія своихъ предмѣстниковъ и, подвинувшись впередъ, построилъ нѣскольью крѣпостей, чтобы прошла молва, что онъ сдѣлалъ больше, нежели должно. Мѣсто Дидія заступилъ Вераній, умершій въ томъ же году. Послѣ него Светоній Павлинъ два года имѣлъ успѣхи, покорилъ народы и усилилъ крѣпости; но положась на нихъ, сдѣлалъ нападеніе на островъ Мону³⁶, который доставлялъ пособіе крамольникамъ³⁷, и всѣ мѣста, въ тылу находившіяся, оставилъ открытыми, на произволъ случая.

Въ самомъ дѣлѣ, Британцы, ободренные отсутствіемъ намѣстника, размышляютъ о бѣдствіяхъ рабства, передаютъ другъ другу претерпѣнныя обиды, и разными толками взаимно себя подстрекаютъ. «Что, говорятъ, мы выиграемъ терпѣніемъ, кромѣ ига болѣе тяжкаго за то, что легко его сносимъ? Нѣкогда у насъ было по одному царю, а теперь навязываютъ намъ по два, изъ которыхъ намѣстникъ жаждетъ нашей крови, а прокураторъ — нашего имущества. Для покоренныхъ и согласіе и несогласіе властителей равно гибельны: тѣлохранители одного, и сотники другаго³⁸, соединяютъ насиліе съ безчестіемъ; ничто не ускользаетъ отъ ихъ жадности и сластолюбія. На полѣ битвы храбрѣйшимъ почитается тотъ, кто грабитъ; а теперь люди, по большей части, изнѣженные и трусы расхищаютъ наши домы, уводятъ вашихъ дѣтей, берутъ рекрутовъ, какъ-будто бы мы не умѣемъ лишь умереть за отечество; ибо много ли воиновъ перешли море, если Британцы захотятъ себя сосчитать. Германцы свергли же съ себя иго, хотя ихъ защищаетъ рѣка, а не океанъ!³⁹ Насъ побуждаютъ къ войнѣ отечество, жены, родители, а непріятелей — жадность и тщеславіе. Они убѣгутъ, какъ убѣжалъ славный Юлій, лишь-только мы соревновали бы доблестямъ нашихъ предковъ и не убоялись неудачи одной или двухъ битвъ. Несчастные стремительнѣе въ нападеніи и тверже. Уже сами боги сжалились надъ Британцами; они задерживаютъ отсутствующаго римскаго вождя съ его войскомъ, удаленнымъ на другой островъ; уже и мы совѣщаемся о томъ, о чемъ было бы весьма трудно совѣщаться; но въ подобныхъ намѣреніяхъ гораздо опаснѣе быть застигнутыми въ расплохъ, нежели быть отважнѣе.»

Такими и подобными разсужденіями подстрекая другъ друга, подъ предводительствомъ Боадицея, жены царскаго рода, — въ начальствованіи они не разбираютъ пола, — всѣ взялись за оружіе, и бросившись на разставленные по мѣстамъ караулы, захвативъ крѣпости, напали на самую колонію, какъ главное мѣсто своей неволи. Въ гнѣвѣ и побѣдѣ, варвары не упустили никакого рода жестокости; и если бы Павлинъ, узнавъ о такомъ возстаніи области, не подоспѣлъ на помощь, Британнія была бы потеряна. Успѣхъ одной битвы обратилъ ее къ прежней покорности, хотя подъ ружьемъ стояло еще много волнуемыхъ сознаніемъ крамолы и наиболѣе страхомъ намѣстника. Какъ Павлинъ, мужъ впрочемъ отличный, гордо и жестоко поступалъ съ сдавшимися мятежниками, изъ мщенія за личную къ нему обиду, то на мѣсто его посланъ Петроній Турниліанъ, какъ болѣе кроткій. Какъ человѣкъ по новости посторонній для оскорбленія со стороны непріятелей, и слѣдовательно болѣе снисходительный къ ихъ раскаянію, Петроній возстановилъ между ими тишину, и ни на что далѣе не отваживаясь, сдалъ область Требеллію Максиму. Требеллій, не смотря на его бездѣйствіе и неопытность въ военныхъ дѣлахъ, кроткимъ управленіемъ сохранилъ порядокъ въ области. Уже и варвары научились прощать обольстительнымъ порокамъ, и наступавшія междоусобія доставили ему законное оправданіе въ бездѣйствіи. Но страдали отъ раздоровъ, потому-что привыкшіе къ походамъ солдаты изнѣживались отъ праздности. Требеллій, бѣгствомъ и укрытіемъ спасшись отъ ярости войска, обезславленный, униженный, послѣ того едва продолжалъ ненадежное начальство, какъ-будто бы войско договаривалось о своевольствѣ, а вождь о жизни; этотъ мятежъ обошелся безъ кровопролитія. Венцій Боланъ, при продолжавшихся междоусобныхъ войнахъ, не утвердилъ порядка въ Британніи: то же бездѣйствіе въ дѣлахъ съ непріятелями, тоже своевольство въ лагерѣ; но неукоризненный и чистый отъ всякаго преступленія, за которое могли бы его ненавидѣть, Боланъ снискалъ себѣ любовь вмѣсто уваженія.

Но когда Веспасіанъ съ прочими странами свѣта принялъ въ свою власть и Британнію, тогда явились въ ней великіе полководцы, прекрасное войско, и надежда непріятелей ослабѣла. Петилій Церіались тотчасъ навелъ на нихъ ужасъ, подступивъ къ городу Бриганціуму, который почитается многолюднѣйшимъ во всей области⁴⁰. Онъ давалъ много сраженій, иногда и кровопролитныхъ, и большую часть страны обнималъ или побѣдами, или войною. Подвиги и слава Церіалиса подавили бы собою всякаго другаго преемника; но эту тяготу подъялъ на себѣ Юлій Фронтипъ⁴¹, мужъ великій, сколько можно было быть великимъ въ то время. Онъ покорилъ оружіемъ Силуровъ, народъ сильный и воинственный; онъ долженъ былъ бороться, кромѣ мужества враговъ, съ мѣстными трудностями.

Въ такомъ положеніи, при такихъ перемѣнныхъ успѣхахъ войны, засталъ Агрикола Британнію, прибывъ туда среди лѣта, когда наши солдаты, какъ-будто забывъ о походѣ, предавались. безпечности, а непріятели выжидали случая. Не задолго до его прибытія, Ордовики⁴² почти совершенно истребили крыло конницы⁴³, расположенной на ихъ границахъ. Это было сигналомъ для всѣхъ желавшихъ войны, и ободренная такимъ началомъ провинція, одобряла такой примѣръ, или вызнавала духъ новаго намѣстника. Лѣто уже кончалось, войска были разбросаны по всей области, солдаты предубѣждены мыслію, что весь этотъ годъ пройдетъ въ бездѣйствіи, что поздно уже начинать войну, и все неблагопріятствуетъ ея открытію; большая часть полагала, что лучше наблюдать за округами подозрительными; но Агрикола рѣшился идти на встрѣчу опасности. Онъ стянулъ эскадроны легіоновъ и нѣсколько вспомогательныхъ войскъ⁴⁴, и такъ какъ Ордовики не смѣли сойти въ равнину, то самъ идя впереди войска, чтобъ въ подобной опасности вдохнуть въ другихъ равное мужество, поставилъ его въ боевой порядокъ, побила почти весь народъ, и зная, что надобно торопиться за слабой, что отъ перваго успѣха зависятъ всѣ прочіе, вознамѣрился покорить островъ Мону, отнятый у Павлина по случаю возстанія всей Британніи, какъ я сказалъ выше. Но по внезапности предпріятія, не доставало кораблей; геній и рѣшительность вождя ихъ замѣнили. Сложивъ весь багажъ, отборнѣйшихъ изъ вспомогательнаго войска, знавшихъ броды и обучившихся въ отечествѣ плаванію, — при чемъ они въ одно и то же время управляютъ и собою, и оружіемъ, и конями, — онъ пустилъ съ такою быстротою, что непріятели, ожидавшіе флота, кораблей и прилива моря, пришли въ изумленіе и подумали, что нѣтъ ничего невозможнаго и непобѣдимаго для идущихъ такъ на войну⁴⁵. Они испросили миръ, сдали островъ, и Агриколу съ-тѣхъ-поръ стали почитать славнымъ и великимъ, потому-что онъ, вступивъ въ область, находилъ удовольствіе въ трудахъ и опасностяхъ, между-тѣмъ какъ другіе проводили время въ выказываніи себя, или въ проискахъ службы. Онъ не тщеславился своими успѣхами и не называлъ походомъ или побѣдою удержаніе побѣжденныхъ; даже не украшалъ лаврами своихъ донесеній, но самымъ сокровеніемъ славы увеличивалъ ее въ глазахъ тѣхъ, которые могли понять, съ какими надеждами на будущее умалчивалъ онъ о столь великихъ доблестяхъ.

Впрочемъ, зная духъ страны, и вмѣстѣ наученный опытами другихъ, что не много можно успѣть оружіемъ, когда за нимъ слѣдуютъ насилія, онъ рѣшился уничтожить самыя причины войны и сперва водворилъ порядокъ въ своемъ домѣ, что для многихъ не менѣе трудно, какъ и управленіе областію. Не допускалъ къ общественнымъ дѣламъ ни отпущениковъ, ни рабовъ⁴⁶; не приближалъ къ себѣ солдатъ, ни по личному къ нимъ расположенію, ни по одобренію или просьбамъ сотниковъ; но оказывалъ свою довѣренность всякому по его достоинствамъ; зная все, не за все наказывалъ; къ маловажнымъ проступкамъ былъ снисходителенъ, а къ важнымъ строгъ; наказывалъ не всегда, а чаще довольствовался раскаяніемъ; должности и порученія любилъ лучше возлагать на людей исправныхъ, нежели обвинять нерадивыхъ. Надбавку провіанта и налоговъ облегчалъ уравненіемъ ихъ по званіямъ, уничтоживъ всѣ выдумки корыстолюбія, которыя были тягостнѣе самыхъ налоговъ: до него, къ стыду, земледѣльцы сидѣли у запертыхъ своихъ житницъ, и добровольно покупали собственный свой хлѣбъ, а продавали его невольно за установленную цѣну⁴⁷; вмѣсто того, чтобы каждому городу снабжать провіантомъ Мѣста наиболѣе близкія къ зимнимъ квартирамъ, провіантъ отправляли въ округи отдаленныя, по проселочнымъ и непроходимымъ дорогамъ, пока изготовленное для всѣхъ, приносило выгоду немногимъ.

Исправленіемъ такихъ злоупотребленій съ перваго года, Агрикола доставилъ прекрасную славу миру, который при его предмѣстникахъ, отъ ихъ безпечности или послабленія, былъ опасенъ не менѣе войны. Съ возвращеніемъ лѣта, онъ сомкнулъ армію; во время походовъ хвалилъ скромныхъ солдатъ, удерживалъ разсѣянныхъ, самъ избиралъ мѣсто для лагеря, самъ предварительно осматривалъ болота и лѣса, а между-тѣмъ нисколько не давалъ покою непріятелямъ, истребляя ихъ внезапными нападеніями, и довольно устрашивъ, щадилъ, и чрезъ то опять пробуждалъ въ нихъ желаніе мира. Такимъ образомъ многіе города, дотолѣ независимые, обезоружены, дали заложниковъ, оставили гнѣвъ и были окружены крѣпостями и гарнизонами съ такимъ искусствомъ и дѣятельностію, что новыя завоеванія въ Британніи прежде сего никогда не сопровождались столь малыми безпокойствами.

Слѣдующая зима проведена въ самыхъ полезныхъ предпріятіяхъ. Дабы эти разсѣянные, дикіе, и потому склонные къ войнѣ, люди посредствомъ удовольствій привыкли къ спокойствію и миру, Агрикола и частнымъ образомъ ихъ убѣждалъ, и открыто помогалъ имъ строить храмы, торжища и домы, хвалилъ расторопныхъ, выговаривалъ лѣнивцамъ; такимъ образомъ понужденіе замѣнялось соревнованіемъ къ чести. Между-тѣмъ княжескихъ дѣтей велѣлъ обучать свободнымъ наукамъ, природный умъ Британцевъ предпочиталъ знаніямъ Галловъ, такъ что тѣ, которые прежде гнушались языкомъ Римлянъ, сдѣлались страстны къ ихъ краснорѣчію; затѣмъ и одежда наша вошла въ честь, и тога въ употребленіе. Мало-по-малу они познакомились и съ обольщеніями нашихъ пороковъ, съ портиками, банями и изяществомъ пировъ; и неопытные называли это образованіемъ, тогда какъ оно составляло часть ихъ порабощенія.

Въ третій походъ открыты новые народы, и все опустошено до устья Тея⁴⁸. Непріятель, объятый страхомъ, не смѣлъ тревожить нашей арміи, хотя она и была изнурена жестокими непогодами; достало времени и на постройку крѣпостей. Опытные замѣчали, что ни одинъ полководецъ не умѣлъ избирать удобнѣйшихъ мѣстоположеній, и ни одна изъ крѣпостей, построенныхъ Агриколою, не была взята силою непріятеля, ни оставлена въ слѣдствіе сдачи или бѣгства. Изъ нихъ дѣлали частыя вылазки и, имѣя продовольствіе на круглый годъ, онѣ могли выдерживать продолжительныя осады. Такимъ образомъ, зимовали тамъ безопасно, всякъ для себя былъ защитою; непріятели были ничтожны и въ такомъ отчаяніи, что вмѣсто того, чтобы по обыкновенію, лѣтнія неудачи вознаграждать успѣхами зимы, и лѣтомъ и зимой были преслѣдуемы. Агрикола никогда не присвоилъ себѣ доблести другихъ изъ честолюбія; сотники и префекты находили въ немъ безпристрастнаго свидѣтеля своихъ дѣяній. Нѣкоторые говорили, что онъ былъ нѣсколько суровъ въ выговорахъ, и сколько ласковъ къ добрымъ, столько строгъ къ дурнымъ; впрочемъ гнѣвъ не оставлялъ въ немъ послѣ себя никакихъ слѣдовъ; его уединеніе и безмолвіе не были ни кому страшны; оскорбленіе казалось для него благороднѣе ненависти.

Четвертое лѣто употреблено на обезпеченіе пройденныхъ ихъ земель, и если бы мужество войскъ и слава римскаго имени имѣли предѣлы, то нашли бы ихъ въ самой Британніи; ибо рѣки Глота и Бодотрія⁴⁹, приливомъ двухъ разныхъ морей подвинутыя къ сушѣ на большое пространство, отдѣляются узкимъ перешейкомъ, гдѣ и были построены крѣпости⁵⁰. Вся ближайшая страна была занята, и непріятели какъ-будто были передвинуты на другой островъ.

Въ пятый годъ походовъ, переправясь на первомъ кораблѣ⁵¹, онъ усмирилъ неизвѣстные до того времени народы многократными и удачными битвами и снабдилъ войсками часть Британніи, лежащую противъ Гиберніи⁵², не столько изъ боязни, сколько въ надеждѣ ея завоеванія: ибо Гибернія, находящаяся въ срединѣ между Британніей и Испаніей и на выгодномъ разстояніи отъ Гэльскаго Моря, эту столь могущественную часть имперіи могла бы соединить посредствомъ важныхъ сообщеній. Гибернія, пространствомъ, менѣе Британніи, по больше острововъ нашего моря. Почва, климатъ, характеръ и обычаи ея жителей не много разнятся отъ британскихъ; берега и пристани ея болѣе сдѣлались извѣстны чрезъ торговлю купцовъ. Агрикола принялъ къ себѣ одного изъ мѣлкопомѣстныхъ царей этой страны, который былъ изгнанъ, по случаю внутренняго возмущенія, и, подъ видомъ дружбы, держалъ его у себя на случай. Я часто слышалъ отъ него, что Гибернію можно завоевать и удержать съ однимъ легіономъ и небольшою частію вспомогательныхъ войскъ; что и видамъ на Британнію было бы полезно, когда вездѣ видѣли бы римское оружіе, и когда свобода, такъ сказать, изчезла бы у него изъ виду.

Лѣтомъ, въ началѣ шестаго года своего управленія, онъ обступилъ города по ту сторону Бодотріи и, опасаясь общаго возстанія народовъ и непріятельскихъ войскъ занимавшихъ дороги, осмотрѣлъ пристани при помощи флота. Прекрасное представляли зрѣлище, — этотъ флотъ, впервые присоединенный Агриколою, къ арміи⁵³, своимъ шествіемъ, эта брань, кипѣвшая на сушѣ и на морѣ въ одно время, этотъ лагерь, гдѣ пѣхота, конница и моряки, часто между собою перемѣшиваясь и сливая радостные крики, превозносили свои подвиги и приключенія; и тщеславному говору воиновъ вторили то пропасти лѣсовъ и горъ, то ярость бурь и волнъ; тамъ суша и непріятель, а здѣсь обширный океанъ. Британцы, какъ было слышно отъ плѣнныхъ, увидя флотъ, ужаснулись: съ открытіемъ тайнаго ихъ пріюта за моремъ, заграждалось и послѣднее прибѣжище для побужденныхъ. Обитавшіе въ Каледоніи⁵⁴ народы взялись за оружіе, и съ великими силами, еще большими отъ молвы, какъ обыкновенно увеличиваютъ все неизвѣстное, первые напали на наши крѣпости, и какъ зачинщики, умножили ужасъ. Робкіе, подъ видомъ благоразумія, совѣтовали отступить за Бодотрію и удалиться, чтобы не быть прогнанными; но Агрикола зналъ, что непріятели ворвутся многими отрядами. Опасаясь, чтобъ они по многочисленности и знанію мѣстъ, его не окружили, онъ также раздѣлилъ свою армію на три части, и выступилъ.

Непріятели, узнавъ объ этомъ, тотчасъ перемѣнили планъ, и ночью сдѣлавъ нападеніе всею массою на девятый легіонъ, какъ самый слабый, среди сна и испуга, перерѣзали часовыхъ и ворвались. Уже они бились въ самомъ станѣ, какъ Агрикола, освѣдомившись отъ лазутчиковъ о ихъ движеніи и слѣдя за ними по пятамъ, приказалъ самой быстрой конницѣ и пѣхотѣ ударить на нихъ съ тыла. Тотчасъ всѣ испустили крикъ — и съ разсвѣтомъ заблистали знамена. Британцы, тѣснимые съ обѣихъ сторонъ, робѣютъ, Римляне ободряются, и не безпокоясь о жизни, сражаются за славу; они уже сами нападаютъ, и произошла кровопролитная сѣча въ тѣснотѣ самыхъ воротъ, пока непріятели были прогнаны усиліями обѣихъ нашихъ армій, изъ которыхъ одна хотѣла показать, что подавала помощь, а другая, что не нуждалась въ помощи. Если бы болота и лѣса не укрыли бѣгущихъ, война кончилась бы этою побѣдой.

Наши воины, надменные своею неустрашимостію и славою этой побѣды, шумѣли, что нѣтъ ничего недоступнаго ихъ мужеству; что должно проникнуть въ Каледонію и непрерывнымъ рядомъ битвъ найти наконецъ грань Британніи. Самые предъ тѣмъ осторожные и благоразумные изъ нихъ, послѣ этого событія, были рѣшительны и велерѣчивы. Такъ-то превратны мнѣнія во время браней! всѣ приписываютъ успѣхи себѣ, а неудачи другимъ. Британцы думая, что ихъ пораженіе произошло не отъ мужества Римлянъ, но отъ случая и искусства вождя, нисколько не умѣрили своей гордости, вооружили юношество, перевезли женъ и дѣтей въ безопасныя мѣста, союзъ всѣхъ городовъ скрѣпили соединеніемъ и пожертвованіями, и такимъ образомъ съ обѣихъ сторонъ разошлись съ непріязненными чувствами.

Въ то же лѣто когорта Узипійцевъ⁵⁵, набранная въ Германіи, дерзнула на великое и достопамятное злодѣяніе. Убивъ сотника и солдатъ, которые, для обученія военному искусству, размѣщены были по-ротно, почитались и образцемъ и начальниками, — Узипійцы сѣли на три легкія судна, захвативъ кормчихъ силою. Одинъ кормчій скрылся, а двое, какъ подозрительные, убиты, и прежде нежели разнесся объ этомъ слухъ, Узипійцы какъ-будто какимъ чудомъ уплыли⁵⁶. Вскорѣ, носимые туда и сюда, сражаясь съ защищавшимися Британцами, они часто побѣждали, а иногда были отражаемы, и дошли до такой крайности, что ѣли своихъ товарищей сперва слабѣйшихъ, а потомъ назначенныхъ по жеребью. Такимъ образомъ объѣхавъ Британнію, потерявъ суда отъ неумѣнья управлять ими, они были сочтены за морскихъ разбойниковъ и попались въ руки сперва Свевамъ, а потомъ Фризамъ⁵⁷. Были между ими и такіе, которые проданы какъ невольники, и переходя отъ одного покупщика къ другому, приведены даже на нашъ берегъ⁵⁸, и огласка столь удивительнаго приключенія сдѣлала ихъ извѣстными. Въ началѣ слѣдующаго лѣта, Агрикола пораженъ былъ семейнымъ ударомъ, потерявъ сына, родившагося предъ тѣмъ за годъ. Онъ перенесъ это несчастіе, не выказывая твердости, подобно большей части твердыхъ мужей, и не предаваясь безутѣшному плачу, подобно женщинамъ. Война была для него лекарствомъ отъ печали.

Онъ отправилъ флотъ для грабежа въ разныхъ мѣстахъ, дабы неизвѣстностію опасности навести большій ужасъ, а самъ съ арміею, присоедини къ ней корпусъ Британцевъ, испытанныхъ въ храбрости и постоянной вѣрности, подошелъ къ горѣ Грамши)⁵⁹, которая была уже занята непріятелями. Британцы нисколько небыли приведены въ уныніе послѣдствіями предъидущей битвы. Въ ожиданіи мщенія или рабства, и наконецъ убѣдившись, что для отвращенія общей опасности должно дѣйствовать единодушно, они, черезъ посольства и переговоры, подвигли силы всѣхъ городовъ. Уже на лицо было болѣе тридцати-тысячъ вооруженныхъ, и кромѣ того стекалось къ нимъ все юношество, всѣ свѣжіе и бодрые старцы, знаменитые воинскими доблестями и украшенные знаками мужества. Эта собравшаяся толпа требовала битвы, и полководецъ, именемъ Галгакъ⁶⁰, превосходившій многихъ вождей мужествомъ и происхожденіемъ, сказываютъ, произнесъ къ ней слѣдующую рѣчь:

"Размышляя о причинахъ войны и крайности нашей, я имѣю высшую надежду, что этотъ день и единодушіе ваше будутъ началомъ свободы для всей Британніи. Хотя всѣ мы свободны отъ рабства, однако за нами нѣтъ болѣе земли; на самомъ океанѣ, гдѣ угрожаетъ намъ римскій флотъ, нѣтъ прибѣжища. И такъ битва и оружіе, славныя для храбрыхъ, суть самыя надежныя и для робкихъ. Въ прежнія битвы, сражаясь противъ Римлянъ съ перемѣннымъ счастіемъ, мы полагали надежду и защиту въ нашемъ мужествѣ: мы, благороднѣйшіе въ цѣлой Британіи⁶¹, и потому обитающіе въ самымъ сокровенныхъ ея мѣстахъ⁶², не видавшіе береговъ порабощенныхъ, самое зрѣніе сохранили чистымъ отъ прикосновенія притѣснителей. Насъ, живущихъ на предѣлахъ земли, и послѣдній изъ свободныхъ народовъ, защищала доселѣ самая отдаленность и неизвѣстность: теперь грань Британніи открыта, и все неизвѣстное представляется величественнымъ. Но за нами нѣтъ уже народовъ; однѣ волны и скалы, а внутри Римляне. Напрасно старались бы вы избавиться отъ ихъ гордости повиновеніемъ и покорностью. Эти всесвѣтные грабители съ-тѣхъ-поръ, какъ не достаетъ имъ земель для расхищенія, обыскиваютъ самое море. Когда непріятель богатъ, они жадны, когда бѣденъ, властолюбивы; востокъ и западъ не могутъ насытить ихъ; одни изъ всѣхъ съ одинаковою жадностью устремляются на богатыхъ и бѣдныхъ. Хищничество, убійство, грабежъ, ложно называютъ они владычествомъ, а опустошеніе — миромъ.

"Природа хотѣла, чтобы дѣти и сродники для всякаго были милѣе всего; и они-то уводятся въ чужеземное рабство. Если жены и сестры наши и избавляются отъ насилія враговъ-побѣдителей, то, бываютъ поруганы подъ именемъ дружбы и гостепріимства. Имѣніе и доходы наши обращаютъ къ подати, хлѣбъ въ провіантъ, а насъ самихъ употребляютъ на расчистку лѣсовъ и засыпку болотъ, съ ругательствомъ и побоями. Рожденные для рабства невольники однажды бываютъ проданы, и господа охотно ихъ пропитываютъ, а Британнія каждый день покупаетъ и питаетъ свое рабство. И какъ между рабами поступившіе послѣ всѣхъ служатъ посмѣшищемъ для всѣхъ товарищей, такъ и намъ, новымъ презрѣннымъ рабамъ, среди того общаго порабощенія вселенной, остается ждать только погибели. Нѣтъ у насъ ни полей, ни рудъ, ни пристаней, для обработанія которыхъ можно было бы насъ поберечь. Сверхъ того, мужество и отважность въ покоренныхъ всегда непріятны повелителямъ; да и самая отдаленность и сокровенность нашихъ жилищъ чѣмъ безопаснѣе, тѣмъ подозрительнѣе. И такъ, но имѣя надежды на помилованіе, вооружитесь наконецъ мужествомъ всѣ, кому мила жизнь и слава! Тринобанты подъ предводительствомъ женщины выжгли колонію, овладѣли станомъ, и если бы отъ успѣховъ не сдѣлались безпечны, могли бы сбросить въ себя иго. Мы ли невредимые, неукрощенные, не теперь только, но искони, свободные, — мы ли не докажемъ, въ первомъ бою, какихъ мужей сберегла Каледовія?

«Думаете ли вы, что Римляне столь же храбры на войнѣ, сколько изнѣженны во время мира? Ихъ прославили наши несогласія и распри; ошибки непріятелей обращаютъ они въ славу своей арміи, которая, будучи составлена изъ разныхъ народовъ, въ счастіи держится, а въ несчастіи распадется. Думаете ли вы, что Галлы, Германцы и, — стыжусь сказать, — Британцы, за чуждое владычество хотя проливающіе свою кровь, но бывшіе долѣе ихъ непріятелями, нежели рабами, удерживаются донынѣ вѣрностью и преданностью? Нѣтъ! ихъ удерживаютъ боязнь и страхъ — слабыя узы дружбы. Разорвите эти узы — и они, переставъ бояться, начнутъ ненавидѣть. Всѣ побужденія къ побѣдѣ, на нашей сторонѣ. У Римлянъ нѣтъ здѣсь ни женъ, чтобы воспламенять къ ней, ни родителей, чтобы упрекать за бѣгство. Многіе изъ нихъ или совсѣмъ не имѣютъ отечества, или имѣютъ другое. Они малочисленны, съ ужасомъ озираютъ невѣдомую окрестность; самое небо, море, лѣса, — все имъ незнакомо, и ихъ какъ плѣнниковъ и узниковъ предали намъ боги. Не бойтесь пустой наружности и блеска золота и серебра, которыя не защищаютъ, ни уязвляютъ. Въ самыхъ рядахъ непріятельскихъ мы найдемъ наши силы. Британцы узнаютъ свое дѣло, Галлы вспомнятъ прежнюю свою свободу, остальные Германцы такъ же ихъ оставятъ, какъ недавно оставили Узипійцы. Бояться больше нечего: крѣпости ихъ пусты, въ колоніяхъ одни старики, города истощены и раздѣлены между непокорными подданными и несправедливыми повелителями. Здѣсь вождь и армія, тамъ подати, рудокопни и другія кары для рабовъ. Это поле рѣшитъ — вѣчно ли терпѣть эти кары, или тотчасъ за нихъ отмстить. И такъ, идя на битву, помыслите о предкахъ и потомкахъ вашихъ!»

Варвары приняли эту рѣчь съ восторгомъ и, какъ обыкновенно, съ пѣснями, шумомъ, и нестройными криками. Уже двинулись батальоны, заблистало оружіе, и всѣ наиболѣе отважные бросились впередъ, а между-тѣмъ армія становилась въ строй. Тогда Агрикола не смотря на то, что его воины были веселы и едва удерживаемы въ укрѣпленіяхъ, убѣждалъ ихъ слѣдующимъ образомъ:

"Соратники! уже осьмой годъ⁶³ тому, какъ вы мужествомъ и могуществомъ римской имперіи, вашею вѣрностію и подвигами, побѣдили Британнію. Въ продолженіе столь многихъ походовъ, столь многихъ битвъ, требовавшихъ и мужества противъ непріятелей, — и терпѣнія, и даже борьбы съ самою природою; ни я не былъ не доволенъ вами, ни вы — вашимъ вождемъ. И такъ, я, пройдя далѣе прежнихъ намѣстниковъ, а вы — далѣе прежнихъ войскъ, занимаемъ грань Британніи не по одному слуху и молвѣ, но станомъ и оружіемъ. Британнія открыта и покорена. Часто, во время утомительныхъ для васъ походовъ, среди болотъ, горъ и рѣкъ, я слышалъ, что храбрѣйшіе изъ васъ говорили: «Когда покажется непріятель? когда будетъ битва?» Вотъ онъ исторгся изъ своихъ вертеповъ, желанія ваши исполнились; поле для вашего мужества открыто. Все благопріятствуетъ побѣдителямъ, и все противъ побѣжденныхъ. Сколько, сначала, прекрасно, сколько славно для насъ было, что мы совершили такой дальній путь, прошли лѣса, переплыли проливы; столько теперешніе наши успѣхи будутъ опасны, въ случаѣ нашего бѣгства. Намъ не столько извѣстна мѣстность, и у насъ не въ такомъ изобиліи съѣстные припасы; но у насъ есть руки и оружіе, а съ ними и все. Что до меня, я давно уже принялъ за правило, что тылъ не спасаетъ ни арміи, ни вождя. А потому и славная смерть, которая лучше позорной жизни, и наша жизнь и честь, зависятъ отъ того же поля; да и не безславно пасть на самомъ рубежѣ земли и природы.

«Если бы предъ вами были новые народы и неизвѣстныя войска, я сталъ бы убѣждать васъ примѣрами другихъ армій; но вспомните свою славу, спросите свои глаза. Предъ вами тѣ же самые, которыхъ, въ прошедшемъ году, сразили вы однимъ крикомъ, когда они, подъ прикрытіемъ ночи, напали на одинъ изъ вашихъ легіоновъ. Изъ всѣхъ Британцевъ они наиболѣе любятъ бѣгство, и отъ того такъ долго существуютъ. Какъ во время ловли въ лѣсахъ и дебряхъ, сильнѣйшіе звѣри изгоняются силою, а слабые и робкіе бѣгутъ отъ одного топота ловчихъ; такъ отважнѣйшіе изъ Британцевъ давно уже пали, остались только безсильные и трусы, и вы нашли ихъ не потому-что они сопротивлялись, но потому-что они застигнуты уже послѣдніе; потогу-то въ крайнемъ ужавъ стоятъ они прикованные къ мѣсту, предоставляя вамъ прекрасную и славную побѣду. Кончите ваши походы^ увѣичайте пятидесятилѣтніе⁶⁴ подвиги великимъ днемъ, докажите республикѣ, что медленность войны или причины возстаній нельзя было приписывать арміи!»

Агрикола еще говорилъ, а воины уже видимо пылали. За окончаніемъ рѣчи послѣдовалъ всеобщій восторгъ, и тотчасъ бросились къ оружію. Среди такого одушевленія и стремленія, Агрикола поставилъ въ центрѣ строя вспомогательную пѣхоту, состоявшую изъ осьми-тысячъ, а по Флангамъ три-тысячи конницы) легіоны стояли за валомъ. Битва, безъ пролитія крови Римлянъ, могла доставить великую славу побѣдѣ и выгоду, въ случаѣ неудачи. Британцы, для вида и вмѣстѣ для устрашеція, стояли въ боевомъ порядкѣ на возвышеніяхъ. Первая линія была на ровномъ мѣстѣ, а прочія всѣ по склону горы возвышались какъ бы амфитеатромъ; колесничники и конница наполняли шумомъ и ристаніемъ, средину поля. Тогда Агрикола, опасаясь, чтобы превосходившіе его числомъ непріятели въ одно и то же время не напали съ фронта и съ фланговъ, велѣлъ расширить ряды и хотя боевая линія могла больше отъ того растянуться, и многіе совѣтовали придвинуть легіоны; но онъ, любившій предаваться надеждѣ и твердый въ опасностяхъ, отослалъ своего коня и сталъ передъ знаменами.

Первый бой завязался издали. Британцы мужественно и искусно избѣгали или отбивали длинными мечами и короткими щитами наши дротики, осыпая насъ градомъ стрѣлъ, пока Агрикола скомандовалъ тремъ когортамъ Батавовъ и двумъ когортамъ Тунгровъ вступить въ рукопашную схватку. Это было дѣло привычное старымъ солдатамъ, и неудобное непріятелю, вооруженному малыми щитами и огромными мечами: мечи Британцевъ.безъ заостренныхъ концовъ не могли дѣйствовать въ свалкѣ оружія и выдерживать битву на открытомъ мѣстѣ. Такимъ, образомъ когда Батавы, нанося частые удары, поражая щитами, обезображивая лица, опрокинули все на равнинѣ и начинали битву на высотахъ, прочія когорты въ соревнованіи и стремленіи убивали всѣхъ встрѣчавшихся, и отъ быстроты побѣды оставалось весьма много полу-убитыхъ и вредимыхъ непріятелей. Между тѣмъ ихъ конные эскадроны обратились въ бѣгство, колесничники смѣшались съ пѣхотою, и тѣмъ самымъ хотя навели — было новый ужасъ, однако отъ густоты непріятельскихъ отрядовъ и неровнаго мѣстоположенія остановились. Эта битва нисколько не походила на кавалерійскую; люди, едва стоявшіе на покатой землѣ, въ то же время сбиваемы были конями, а разъѣжавшія колесницы, испуганные кони, безъ возницъ, бѣгавшіе въ испугъ куда ни попало, набѣгали на всякаго встрѣчнаго и поперечнаго.

Тѣ изъ Британцевъ, которые, не участвуя еще въ битвѣ, занимали вершины холмовъ и спокойно презирали малочисленность нашихъ воиновъ, начинали мало-по-малу сходить и обходить тылъ побѣдителей; но Агрикола опасаясь того, послалъ имъ на встрѣчу четыре крыла конницы, бывшія въ запасѣ для непредвидимыхъ случаевъ войны, и чѣмъ отважнѣе непріятели наступали, тѣмъ сильнѣе ихъ тѣснилъ и обращалъ въ бѣгство. Такимъ образомъ хитрость Британцевъ обратилась на нихъ самихъ, и конница, по приказанію вождя, передвинутая съ фронта, напала на обращенные ряды непріятелей. Тогда-то на всей равнинѣ открылось величественное и ужасное зрѣлище: Римляне преслѣдуютъ, ранятъ, берутъ въ плѣнъ и убиваютъ плѣнныхъ, захвативъ другихъ.

Уже толпы вооруженныхъ непріятелей, кто какъ умѣлъ, спасались бѣгствомъ отъ по многихъ воиновъ, а нѣкоторые безъ оружія добровольно бросались и предавали себя на смерть. Вездѣ оружіе, трупы, растерзанные члены и окровавленная земля. Но иногда и въ побѣжденныхъ возрождается мщеніе и мужество: подходя къ лѣсамъ, они собирались и окружали ближайшихъ своихъ преслѣдователей, неосторожныхъ и незнавшихъ мѣстоположенія; и если бы вездѣ — присутствовавшій Агрикола изъ сильныхъ и расторопныхъ когортъ не сдѣлалъ родъ ограды, и по лѣсамъ наиболѣе густымъ не разослалъ части спѣшившихся конныхъ, а по лѣсамъ болѣе рѣдкимъ конницу, то мы, за излишнюю самонадѣянность, заплатили бы нѣкоторымъ урономъ. Но Британцы, видя, что ихъ преслѣдуютъ въ порядкѣ и сомкнутыми рядами, обратились въ бѣгство уже не отрядами, какъ прежде, и не озирая другъ друга, а порознь и въ разсыпную устремились въ отдаленныя и непроходимыя мѣста. Ночь и утомленіе положили конецъ преслѣдованію. Непріятелей убито до десяти-тысячъ, нашихъ погибло триста шестьдесятъ человѣкъ, въ числѣ которыхъ Авлъ Антикъ, начальникъ когорты, пылкостію молодости и запальчивостію коня увлеченный въ средину непріятелей.

Побѣдители, обрадованные побѣдой и добычей, весело провели ночь. Скитающіеся Британцы, соединяя вопли мужей съ воплями женъ, носили раненыхъ, звали уцелѣвшихъ, оставляли и въ гнѣвѣ зажигали свои домы, избирали и тотчасъ покидали убѣжища, сходились на совѣты и потомъ расходились, иногда сокрушались при взглядѣ на милые для нихъ предметы; но чаще приходили въ изступленіе, и сказывали за достовѣрное, что нѣкоторые изъ нихъ убивали женъ и дѣтей, какъ-будто изъ жалости. Слѣдующій день полнѣе раскрылъ картину побѣды: вездѣ глубокое безмолвіе, уединенные холмы, дымящіеся вдали кровы; никто не встрѣчался съ нашими развѣдчиками; ихъ разослали во всѣ стороны, но нигдѣ не нашли слѣдовъ бѣгущаго непріятеля, и не видно было, чтобы онъ гдѣ-нибудь собирался. Между-тѣмъ лѣто уже кончилось и нельзя было распространять войну. Агрикола повелъ армію въ предѣлы Горсетовъ⁶⁵. Тамъ взявъ заложниковъ, приказалъ начальнику Флота объѣхать Британнію кругомъ; далъ ему для этого силы, которымъ предшествовалъ ужасъ, а самъ повелъ медленно пѣхоту и конницу, дабы самою медленностію перехода устрашить новые народы, и расположилъ на зимнихъ квартирахъ⁶⁶. Между-тѣмъ флотъ, пользуясь благопріятною погодою и славою достигъ Трутуленскаго порта, и оттуда, проѣхавъ близъ всего сосѣдняго берега Британніи, возвратился.

Вѣсть объ этомъ ходѣ дѣлъ, Домиціанъ принялъ по обычаю съ веселіемъ на челѣ, но сѣмукою вѣсердцѣ, хотя въ письмахъ Агриколы нисколько не были онѣ преувеличены тщеславнымъ описаніемъ. Совѣсть еще напоминала Домиціану о его недавнемъ, смѣшномъ и ложномъ тріумфѣ, по возвращеніи изъ Германіи⁶⁷, когда купленные невольники одѣты и причесаны были на подобіе плѣнныхъ; но теперь громкая молва возглашала о истинной и великой побѣдѣ, объ истребленіи столь многихъ тысячъ непріятелей. Его особенно страшило то, что имя честнаго человѣка превозносили похвалами больше, чѣмъ имя Домиціана. Напрасно онъ заставлялъ молчать дарованія Форума и славу мирныхъ искусствъ, когда другой пріобрѣталъ славу оружіемъ. Все прочее легче было бы ему перевести; но доблести великаго полководца были императорскія. Тревожимый такими думами и насыщенный своимъ затворничествомъ, — что было знакомъ лютыхъ помысловъ, — онъ за лучшее почелъ отложить теперь ненависть пока охладѣютъ восторги молвы и привязанность арміи. Агрикола тогда еще управлялъ Британніей.

И такъ Домиціанъ повелѣлъ опредѣлить, въ Сенатѣ, тріумфальныя украшенія, почесть великолѣпной статуи⁶⁸, и все, что лается для тріумфа, наговоривъ много въ похвалу Агриколы; сверхъ того подалъ поводъ думать, что назначаетъ ему въ управленіе Сирію, которая тогда оставалась безъ правителя, за смертію консула Атилія Руфа, и которую берегли для людей болѣе знаменитыхъ. Многіе думали, что самый довѣренный отпущенникъ отправленъ былъ къ Агриколѣ съ патентомъ на управленіе Сиріей, который велѣно было вручить ему, если онъ въ Британніи; но что посланный, встрѣтившись съ нимъ въ самомъ заливѣ океана, не сказавъ ему ни слова, возвратился къ Домиціану: правда ли это, или выдумка и сочиненіе, по характеру государя. Между тѣмъ Агрикола сдалъ своему преемнику провинцію спокойную и безопасную. Чтобы свой въѣздъ не сдѣлать слишкомъ пышнымъ отъ многолюдной встрѣчи, и избѣгая услужливости друзей, онъ прибылъ въ Римъ и явился во дворецъ ночью, какъ было приказано; принятъ былъ коротко, не слыхавъ ни слова.. Впрочемъ, чтобы воинскую славу, тягостную для праздныхъ, умѣрить другими добродѣтелями, онъ совершенно предался покою и уединенію, одѣвался просто, разговаривалъ привѣтливо и былъ сопровождаемъ однимъ или двумя друзьями, такъ что многіе, привыкшіе судить о великихъ людяхъ по ихъ пышности, увидѣвъ и посмотрѣвъ на Агриколу, искали его славы, и немногіе ее угадывали⁶⁹.

Въ продолженіе этихъ дней, онъ много разъ передъ государемъ за глаза былъ обвиненъ и за глаза прощенъ. Причиною опасности были не преступленія его или жалобы обиженныхъ, но ненависть Домиціана къ добродѣтели, слава героя, и самый опасный изъ враговъ — хвала⁷⁰. Настали времена республики, которыя не позволяли молчать объ Агриколѣ: столько войскъ было потеряно въ Мизіи и Дакіи, Германіи и Панноніи⁷¹ отъ безразсудности или безпечности вождей, столько храбрыхъ мужей побито и плѣнено съ ихъ когортами; уже боялись не за границы имперіи или за берегъ рѣки, но за зимнія квартиры легіоновъ и за обладаніе провинціями. Такимъ образомъ, когда уронъ смѣнялся урономъ и всякой годъ ознаменованъ былъ похоронами и пораженіями, голось народа требовалъ Агриколы въ полководцы, всѣ сравнивали его крѣпость, твердость и испытанное въ браняхъ мужество, съ бездѣйствіемъ и трусостью прежнихъ вождей. Извѣстно, что эти рѣчи поражали слухъ и самаго Домиціана: всѣ отпущенники, добрые — изъ любви и вѣрности, а злые — по злоби и зависти, наперерывъ подстрекали Домиціана, склоннаго къ злу еще большому. Такимъ образомъ Агрикола и своими добродѣтелями, и низостью другихъ быстро увлекаемъ былъ къ славѣ.

Уже наступало время принять Агриколѣ по жребію проконсульство Азіи и Африки, и недавнее убіеніе Цивина было для него урокомъ, а для Домиціана примѣромъ. Нѣкоторые изъ приближенныхъ, знавшихъ мысли государя, пришли спросить Агриколу, согласенъ ли онъ отправиться въ провинцію, и сперва издалека выхваляли уединеніе и покой, потомъ предлагали свои услуги оправдать его отказъ, наконецъ, уже открыто, убѣждая и грозя, повлекли его къ Домиціану. Домиціанъ, готовый на притворства и тонкій въ высокомѣріи, слушалъ просьбу объ отказѣ и, принявъ ее съ благоволеніемъ, допустилъ благодарить себя и не устыдился ненавистнаго благодѣянія; впрочемъ не далъ ему окладовъ по званію проконсула, которые самъ нѣкоторымъ назначалъ, или огорчась, что Агрикола о томъ не просилъ, или изъ опасенія, чтобы не доказать, будто-бы купилъ отказъ Агриколы⁷². Людямъ свойственно ненавидѣть тѣхъ, кого оскорбили, Домиціанъ же по природѣ былъ вспыльчивъ, и чѣмъ бол-не таилъ свой гнѣвъ, тѣмъ былъ неукротимѣе; но кротость и благоразуміе Агриколы его смягчали: Агрикола, упорствомъ и суетнымъ тщеславіемъ свободы не вызывалъ славу и судьбу. Пусть вѣдаютъ привыкшіе удивляться сопротивленію власти, что и при злыхъ государяхъ могутъ быть великіе люди, и что покорность и скромность, при твердости и оборотливости, достигаютъ той высоты славы, къ которой многіе устремляясь чрезъ пропасти, прославились смертію хотя блистательною, однако вовсе безполезною для отечества.

О кончинѣ его мы плакали, друзья печалились, даже посторонніе и незнакомые были къ ней неравнодушны. Самый народъ, занятый другими дѣлами, столпился у его дома и говорилъ объ немъ на площадяхъ и въ собраніяхъ; услыша о смерти Агриколы, никто не радовался, никто не могъ тотчасъ забыть объ ней. Сожаленіе увеличивалось общеею молвою, что онъ отравленъ. Я не могу сказать ничего утвердительно: впрочемъ, вовсе время его болѣзни, Домиціанъ чаще обыкновеннаго присылалъ освѣдомляться о больномъ наиболѣе приближенныхъ отпущенниковъ и наиболѣе надежныхъ врачей: заботливость ли это была или шпіонство. Извѣстно, что, въ день кончины, разставленные гонцы поминутно извѣщали его о умирающемъ, и никто не думалъ, чтобы для него такъ торопились печальною вѣстью. Впрочемъ, Домиціанъ въ лицѣ и въ своихъ чувствахъ показывалъ видъ горести, не тревожась уже ненавистію; легче скрывалъ радость, чѣмъ страхъ. Извѣстно, что, прочитавъ завѣщаніе, которымъ Агрикола дѣлалъ его сонаслѣдникомъ наилучшей изъ супругъ и нѣжнѣйшей изъ дочерей, Домиціанъ былъ тѣмъ обрадованъ, какъ знакомъ уваженія и преданности къ себѣ. Умъ его былъ ослѣпленъ и испорченъ безпрестаннымъ ласкательствомъ⁷⁵.

Агрикола родился въ третіе консульство Кая Кесаря 13 Іюня, скончался на пятьдесятъ-шестомъ году, 23 Августа, при консулахъ Коллегѣ и Ирискѣ ⁷⁴. Если потомство хочетъ знать и о его наружности, то станъ его былъ больше строенъ, чѣмъ высокъ; во взорѣ его не было ничего грознаго; черты лица весьма пріятныя: по нимъ легко узнавали добраго, и съ удовольствіемъ — великаго человѣка. Хотя онъ похищенъ смертію почти на половинѣ жизни, но весьма долго жилъ для славы. Онъ вполнѣ обладалъ истинными благами состоящими въ добродѣтели; и послѣ почестей консульства и тріумфа, которыми былъ украшенъ, могло ли счастіе еще что нибудь сберечь для него? Богатство его было не огромное, но достаточное но его сану. Оставя дочь и супругу, сохранивъ свое достоинство, свою цвѣтущую славу, связи родства и дружбы, онъ можетъ почесться даже весьма счастливымъ, что избавился будущности. Если не было ему суждено дожить до свѣтлыхъ дней этого счастливѣйшаго вѣка и видѣть царствованіе Траяна, о которомъ онъ предрекалъ намъ и котораго желалъ въ дружескихъ съ нами бесѣдахъ; то умирая преждевременно, имѣлъ то великое утѣшеніе что избавился послѣдняго времени, когда Домиціанъ уже не съ перемежкою, но безпрестанно проливалъ кровь и какъ бы однимъ ударомъ губилъ многія тысячи.

Агрикола не видѣлъ ни осажденія совѣта, ни сената занятаго вооруженными воинами, ни убіенія, въ одной рѣзнѣ, такого множества консуловъ, ни заточенія и бѣгства многихъ знатнѣйшихъ женъ. Карусъ Меціусъ извѣстенъ былъ еще одною только побѣдою, и въ албанской крѣпости раздавался приговоръ Мессалина и Масса Ребій уже былъ тогда обвиненъ. Вскорѣ мы своими руками отвели въ тюрьму Гельвидія, ужаснулись при видѣ Маврикія и Рустика, и Сенеціонъ облилъ насъ невинною своею кровью⁷⁵. Неронъ по-крайней-мѣрѣ отвращалъ свои взоры, и повелѣвая совершать злодѣйства, самъ не былъ зрителемъ; но въ царствованіе Домиціана, мы особенно были несчастны тѣмъ, что видѣли ихъ и сами были видимы; онъ наблюдалъ за нашими вздохами, и звѣрскимъ, багровымъ лицомъ ограждая себя отъ стыдливости, спокойно смотрѣлъ на блѣдныя лица столь многихъ несчастныхъ. Но ты счастливъ, Агрикола, не только славною жизнію, но и благовременною кончиною, какъ говорятътѣ, которые были свидѣтелями послѣднихъ словъ твоихъ! Ты встрѣтилъ смерть спокойный и довольный и какъ-будто завѣщалъ столько невинности, сколько отъ тебя зависѣло. Но кромѣ горести о потерѣ отца, мою и дочери твоей печаль усугубляетъ то, что, во время твоей болѣзни, не удалось намъ посидѣть близъ тебя, позаботиться о твоемъ здоровьѣ, насытиться твоимъ лицезрѣніемъ и объятіями: по крайней-мѣрѣ мы приняли бы твои приказанія и слова и глубоко врѣзали бы ихъ въ сердцахъ нашихъ. Вотъ ваша скорбь, вотъ наша рана; отъ продолжительнаго нашего отсутствія мы лишились тебя четырьмя годами прежде. Наилучшій изъ отцовъ! подлѣ тебя, безъ сомнѣнія, находилась нѣжнѣйшая супруга, и она конечно отдала тебѣ всѣ почести погребенія; но недовольно слезъ пролито надъ тобою, и глаза твои, при послѣднемъ воззрѣніи на свѣтъ, чего-то искали.

Если есть мѣсто для тѣней людей добродѣтельныхъ, если, какъ думаютъ мудрые, — великія души не умираютъ вмѣстѣ съ тѣломъ; то покойся, Агрикола, съ миромъ, и насъ, домъ твой, отъ малодушнаго сѣтованія и женоподобныхъ рыданій вознеси къ созерцанію твоихъ добродѣтелей, которыхъ плачъ и сѣтованія недостойны? Мы гораздо лучше почтимъ тебя удивленіемъ, чѣмъ непрочными похвалами, и, если природа позволитъ, соревнованіемъ тебѣ. Вотъ истинная почесть, вотъ долгъ кровной любви. Я совѣтовалъ бы и дочери и супругѣ твоей чтить память отца и супруга размышленіемъ о его дѣяніяхъ и словахъ, и больше занимаясь его славою и изображеніемъ его души, нежели тѣла. Я совсѣмъ не думаю этимъ запрещать изображенія на мраморъ или на мѣди; но какъ лица человѣческія, такъ и изображенія этихъ лицъ подвержены разрушенію и смертности; только образъ души вѣченъ; сохранить же и выразить его нельзя ни помощію посторонняго вещества, ни помощію искусства, но своими собственными правами. Все, что мы въ Агриколѣ любили, чему въ немъ удивлялись, остается и останется на вѣчныя времена въ умахъ людей, вмѣстѣ съ славою дѣлъ его. Многіе изъ древнихъ, наряду съ неславными и незнатными, будутъ забыты; но Агрикола, переданный исторіею потомству, переживетъ вѣка.

Съ латинского К. Вѣтринскій.

Примѣчанія къ статье: Жизнь К. Агриколы.

1. Рутилій Руфъ быль консуломъ въ 649 году отъ построенія Рима. Веллей называетъ его честнѣйшимъ человѣкомъ не только своего, во и всѣхъ вѣковъ. Но, при всей своей честности, онъ осужденъ былъ на изгнаніе, или лучше, эта самая честность была причиною его ссылки. Слава Эмилія Скавра далеко не такъ чиста. Цицеронъ осыпаетъ его похвалами. «Языкъ Скавра, говоритъ онъ, обнаруживаетъ „человѣка мудраго и прямаго; въ немъ господствуетъ совершенное а достоинство, тонъ располагающій къ довѣренности; слушая его, слышишь, кажется, не адвоката, защищающаго дѣло, но свидѣтеля.“ Скавръ былъ въ такомъ уваженіи у народа, что будучи обвиненъ трибуномъ, получилъ прощеніе, сказавъ только слѣдующія слова: „Варій Сюкронъ обвиняетъ Эмилія Скавра, будто онъ взялъ деньги съ царя, чтобы обмануть римскій народъ; но Емилій Скавръ этого не дѣлалъ: кому же вы должны вѣрить?“ Но Саллюстій представляетъ Скавра честолюбцемъ, сребролюбцемъ и лицемѣромъ, Плиній судитъ объ немъ такъ же какъ и Саллюстій. Можетъ-быть, Цицеронъ слишкомъ хвалитъ, а Саллюстій слишкомъ порицаетъ Скавра по одной и той же причинѣ. Скавръ въ продолженіи многихъ лѣтъ былъ княземъ сената и самою крѣпкою опорой дворянства. Когда пала республика, и Цезарь, поддерживаемый народомъ, опрокинулъ партіи вельможъ, Тацитъ, сожалѣвшій о прежнемъ образѣ правленія, долженъ былъ сочувствовать послѣднему ея защитнику. И такъ онъ не боится поставить Скавра на ряду съ Рутиліемъ. Притомъ же Рутилій и Скавръ были открытые враги между собою, и Тацитъ, упоминая отъ обоихъ, показываетъ тѣмъ безпристрастіе ихъ вѣка.

2. Тацитъ испрашиваетъ снисхожденія къ этому своему творенію не потому, будто было бы опасно хвалитъ великаго человѣка, въ царствованіе добраго государя; но онъ, какъ историкъ, находитъ, на своемъ пути страсти, личныя выгоды и щекотливое самолюбіе. Сама добродѣтель, какъ онъ говоритъ въ другомъ мѣстѣ, иногда оскорбляетъ, и слишкомъ свѣжая слава какъ будто порицаетъ все то, что на нее не похоже.

3. Legimus, quum Aruleno Rustico, etc. Тацитъ могъ бы сказать vidimus, какъ думаетъ Юстъ Липсій; потому что онъ видѣлъ судебные приговоры налъ преступниками, о которыхъ говоритъ; онъ сожалѣетъ, что самый сеyатъ былъ плачевнымъ орудіемъ ихъ. Слово legimai, безъ сомнѣнія, означаетъ здѣсь общественные архивы, или лучше, римскіе журналы, acta diurna, въ которыхъ записывались эти кровавыя дѣла.

Кромѣ того мнимаго преступленія, что онъ хвалилъ Пета Ѳразея, какъ Сенеціонъ Гельвидія, Рустинъ былъ еще виновенъ какъ философъ, а Сенеціонъ тѣмъ, что не просилъ никакой должности послѣ своего квесторства.

4. Іеренній Сенеціонъ написалъ жизнь Гельвидія Приска по просьбѣ Фанпіи, дочери Ѳразея и вдовы Гельвидія. Обвиненный Меціемъ Карусомъ, Сенеціонъ осужденъ на смерть, а Фанія сослана въ ссылку и лишена своего имѣнія.

Гельвидій Ирискъ погибъ въ царствованіе Веспасіана, болѣе какъ жертва возмутительной независимости, нежели ненависти этого государя. Веснасіанъ, по свидѣтельству Светонія, самъ сожалѣлъ, что велѣлъ умертвить его, и желая спасти, приказалъ отмѣнить приговоръ; но ему ложно донесли, что уже поздо.

5. Светоній повѣствуетъ, что, по дѣлу Рустика, Домиціанъ далъ сенату указъ объ изгнаніи изъ Рима и Италіи всѣхъ философовъ, въ числѣ которыхъ былъ и Эпиктетъ.

6. Quae equestris nobiliias est. Эти слова не означаютъ должности, доставляющей или предполагающей званіе всадника. Даже отпущенники могли быть прокураторами. Тацитъ хотѣлъ сказать, что, между всадниками, прокураторы цезарей занимали почетное мѣсто и составляли часть коннаго дворянства. Извѣстно, что всадники не составляли части собственно такъ называемаго дворянства, потому-что Римлянинъ дѣлался дворяниномъ только черезъ возвышеніе къ судебнымъ должностямъ. Съ другой стороны, многіе изъ всадниковъ, служа по части финансовъ, были всадниками прокураторами, то есть, почти то же что дворяне въ отношеніи къ прочимъ гражданамъ.

7. Julius Groccinus. Сенека отзывается объ немъ весьма почтительно. „Калигула, говоритъ Сенека, умертвилъ его за то только, что онъ былъ честнѣе всѣхъ тѣхъ людей, какіе нужны для тирана.“ Колумелъ повѣтствуетъ, что Гроцинъ написалъ книгу „о разведеніи винограда“. Можетъ-быть, проименованіе Агриколы, носимое сыномъ, происходитъ отъ этой склонности отца къ земледѣлію.

8. Маркъ Силанъ былъ праправнукъ Августа.

9. Молодые дворяне обыкновенно поступали въ военную службу къ какому нибудь генералу, жили съ нимъ вмѣстѣ и исправляли должность нынѣшнихъ адъютантовъ. Сыновья сенаторовъ, по постановленію Августа, со времени вступленія въ службу, получали степень трибуна или команду надъ отрядомъ, кавалеріи. Послѣ этого, они возвращались въ Римъ и могли уже прямо входить въ сенатъ, домогаться почестей. Такимъ образомъ Агрикола, въ качествѣ трибуна, служилъ подъ начальствомъ Светонія Павлина, былъ избранъ въ собесѣдники этимъ генераломъ, который поэтому могъ судить о его достоинствахъ.

10. Агрикола, какъ трибунъ, могъ домогаться милостей, а по своей молодости и неопытности, отказываться отъ извѣстныхъ порученій, но онъ этого не дѣлалъ.

11. Nisi quod in bona uxōre, etc. Вотъ какъ господинъ Бюрну объясняетъ это выраженіе, предметъ многихъ Филологическихъ споровъ: „Супруги взаимно себѣ другъ друга предпочитали; но еще не было бы рѣшено, кому изъ двухъ отдать это предпочтеніе, еслибы не было сказано, что добрая жена тѣмъ достойнѣе хвалы предъ добрымъ мужемъ, чѣмъ злая, виновнѣе въ сравненіи съ злымъ“: in bona uxore tanto maior (quam in viro) laus, quanto in mala plus culpae (quam in viro) est.» Этотъ смыслъ выраженія раскрытъ господиномъ Ноде въ его примѣчаніяхъ на изданіе Лемера, (Т. V. р. 147) и кажется естественно вытекаетъ изъ самаго текста. Подразумѣваемое сравненіе quam in viro. кажется, необходимо для связи этого члена выраженія съ предыдущимъ — invicem te anteponendo. Это-то преимущество Тацитъ замѣчаетъ къ чести Домиціи Децидіаны, чтобы за ея полъ отмстить тому общему мнѣнію, которое съ большею строгостью порицаетъ порокъ въ женщинѣ, чѣмъ въ мужчинѣ.

12. Салвій Таціанъ былъ братъ Салвія Оттона, бывшаго послѣ императоромъ.

13. Агрикола конечно не былъ ни praetor urbanu", ни praetor peregrinus. Что касается до судопроизводства по частнымъ уголовнымъ преступленіямъ, каковы, напримѣръ, лихоимстзо, отравленіе ядомъ, оскорбленіе величества и прочая, то въ этихъ случаяхъ преторъ носилъ бы одинъ пустой титулъ; потому-что объ уголовныхъ дѣлахъ судили въ сенатѣ и въ глазахъ самого государя.

14. Ludos… duxit. Это выраженіе не должно смѣшивать съ выраженіями lu dos edore, pompam, choros ducere: duxit ludos значитъ, что Агрикола распоряжалъ играми, которыя давалъ народу, и распоряжалъ съ благоразумною бережливостью (modo rationis) и соображаясь съ достоинствомъ правительства, которое требуетъ нѣкоторой щедрости въ издержкахъ (abundantiae).

15 Кромѣ того, что храмы въ Римѣ и въ провинціяхъ разграблены были Нерономъ, спасены многія священныя драгоцѣнности изъ тѣхъ, которыя пропали во время пожара въ Римѣ, или отысканы подъ щебнемъ и могли перейти въ частныя руки. Эти-то сокровища Агриколѣ поручено было отыскать.

16. Legatua вообще означаетъ посланника или того, кто облеченъ этою властію, но также и правителя области, генерала арміи и командующаго легіономъ. Правитель области и генералъ арміи были намѣстники сената или императора, а начальникъ легіона — намѣстникъ генерала. Августъ первый установилъ легіонныхъ начальниковъ, предоставя имъ власть высшую власти трибуновъ; а чтобы эта власть поддерживалась личнымъ достоинствомъ, обыкновенно избиралъ ихъ изъ тѣхъ, которые были прежде преторами. Отсюда произошли legati consularce и legaii praetorii. Первые командовали цѣлою арміею, а послѣдніе только легіономъ.

17. Не видно, чтобъ императоры, по крайней мѣрѣ въ началѣ имперіи, производили въ патриціи произвольно. Цезарь и Августъ дѣлали это по закону, Клавдій позванію ценсора. Тацитъ не говоритъ, было ли это опредѣлено сенатомъ, также не упоминаетъ объ указѣ Веспасіана. При восшествіи этого государя на престолъ, число патриціевъ едвали простиралось до двухъ-сотъ семействъ; но Веспасіанъ увеличилъ его до тысячи.

18. Conovontus назывались засѣданія римскихъ правителей въ разныхъ мѣстахъ.

Id. Adversus coliegas, сверстниками Агриколы Тацитъ называетъ правителей сосѣднихъ провинціи.

20. In orientent Germanise, in occidentaux Hispaniae obtenditur. Справедливо, что Британнія частію своей долготы граничитъ къ востоку съ Германіей), но не совсѣмъ вѣрно и точно, что она къ западу граничитъ съ Испаніей). Эта невѣрность происходитъ отъ того, что древніе островъ Британнію предполагали слишкомъ наклоннымъ къ сѣверо-западу, а сѣверный берегъ Испаніи слишкомъ протягали къ сѣверу. Поэтому они полагали Гибернію или Ирландію между Британніей и полу-островомъ Испанскимъ.

21. Ливій въ 102 книгѣ описываетъ Британію, повѣствуя одвухъ походахъ Цезаря на этотъ островъ.

22. Fabiuu Rusiicug, современникъ Клавдія и Нерона и другъ Сенеки.

23. Страбонъ и Плиній говорятъ о Британніи какъ объ островъ. Во до эпохи Агриколы, ни одинъ Римлянинъ не могъ подтвердить это то опытомъ, и Діонъ положительно говоритъ, что ученые объ этомъ спорили.

24. Существованіе Оркадовь извѣстно было прежде похода Агриколы. Евгропій и другіе говорятъ, что Клавдій овладѣлъ ими, но это только отголосокъ современнаго ласкательства, безъ всякой критики. Помпоній Мела упоминаетъ только объ ихъ имени въ томъ мѣстѣ, гдѣ изъявляетъ надежду, что флотъ Клавдія доставятъ новыя свѣдѣнія объ этихъ отдаленныхъ странахъ, и насчитываетъ ихъ тридцать. Плиній, позднѣе Мелы, насчитываетъ ихъ до сорока. Это доказываетъ, что и послѣ Клавдія не лучше объ нихъ знали чѣмъ прежде, потому что ихъ не больше двадцати восьми, по крайней мѣрѣ обитаемыхъ. И такъ неудивительно, что Тацитъ не принимаетъ въ счетъ столь неопредѣлительныя понятія, называя неизвѣстными такіе острова, которыхъ одно имя было извѣстно.

25. Госселень думаетъ, что этотъ Туле есть самый большой изъ Шотландскихъ острововъ, который теперь называется Менландъ, то есть, главная земля, по преимуществу передъ другими меньшими островами, и который около двухъ вѣковъ сохранялъ названіе Tliyl--insel.

26. Ne voniis quidem perindo atlolli. Римляне, вѣроятно, плавали на этихъ водахъ въ тихую погоду: мореходцамъ извѣстно, что и на этомъ моръ, какъ и на другихъ, не рѣдко бываютъ бури.

27. Разумѣются протоки, которые океанъ гонитъ въ долины, и которые образуютъ какъ бы рукава моря между холмами и горами.

28. Значительную часть народонаселенія въ Британніи составляли Кимиры, а до Кимировъ народъ галльскаго племени. Въ то время, когда Римляне проникли въ Британнію, ея народонаселеніе состояло изъ тѣхъ же элементовъ, какъ и въ Галліи, подлѣ которой обитали германскія племена, прибывшія гораздо позже.

29. Слово Caledonia, которымъ Римляне означали страну Гампіаскихъ лѣсовъ, заимствовано отъ кимирскаго calyddon, лѣсъ, которое соотвѣтствуетъ галльскому Geilte и Ceilteun.

30. Honeetior auriga, clientes propugnaut. Вопреки героямъ Гомера, которые сражались сами, а ихъ конюшіе держали бразды. Множественное clientes propugnunt — заставляетъ думать, что въ Британніи одна колесница вмѣщала въ себѣ много ратниковъ, и этимъ объясняется, почему начальникъ предоставлялъ себѣ управленіе ею.

31. Само собою разумѣется, что это говорится о ночахъ лѣтнихъ.

32. Захожденіе солнца подъ горизонтъ мы называемъ закатомъ occidere — а восхожденіе на оный восходомъ — exsurgere. Британцы напротивъ, видя, что солнце на точкѣ запада весьма близкой къ сѣверу скрывается и вскорѣ послѣ опять появляется на столь же маломъ разстояніи отъ сѣвера къ востоку, думали, что оно только проходитъ почти прямою линіею отъ запада къ востоку. Тацитъ объясняетъ сѣверныя свѣтлыя ночи по понятіямъ своего времени, и объ его объясненіи не надобно судить по понятіямъ новѣйшей физики.

33. Когда Тиверій, при возшествіи на престолъ, читалъ предъ сенатомъ рѣчь объ облегченіи и тягостяхъ имперіи, Августъ совѣтовалъ не дѣлать новыхъ завоеваній, и мы читаемъ у Тацита, что всѣ слова Августа были закономъ для Тиверія. Страбонъ пишетъ, что Августъ лучше хотѣлъ оставить Британцевъ свободными, подчинивъ ихъ торговлю съ Галліею правамъ ввоза и вывоза, нежели покорять и облагать ихъ данью; потому что, въ противномъ случаѣ, надлежало бы на ихъ островѣ содержать армію, и отъ получаемой съ нихъ подати меньше было бы выгодъ, чѣмъ отъ таможенъ.

34 Веспасіанъ командовалъ тогда однимъ только легіономъ, но Своими доблестями заслужилъ тріумфъ и двойное жречество; онъ далъ тридцать сраженій, взялъ двадцать крѣпостей, покорилъ сильные народы, и овладѣлъ островомъ.

35. Колонія Камюдодюнумъ или Кималодюнумъ. Вальхъ думаетъ, что это городъ Колчестеръ, а не Мальдопъ.

36 Mvnam insiilam, Островъ d’Atiglesey, еще и нынѣ жителями называемый монъ на ихъ старомъ языкѣ. Этотъ островъ не должно смѣшивать съ Маномъ, о которомъ упоминаетъ Юлій Цезарь, и который лежитъ на 14 или 15 миль далѣе къ сѣверу.

37. Ut vires rebollibus minisiraniem. Дровнъ читаетъ viros, какъ въ старыхъ изданіяхъ; но этимъ чтеніемъ слишкомъ стѣсняется мысль Тацита. Островъ Мона безъ сомнѣнія доставлялъ и другое пособіе кро«мѣ людей. Онъ особенно важенъ былъ потому, что служилъ прибѣжищемъ для побѣжденныхъ, и былъ глзъпымъ мѣстомъ богослуженія друидовъ.

38. Altorius manus, conluriones alterius; Слова nllerius manus означаютъ множество невольниковъ, отпущёнпиковъ, агентовъ, чрезъ которыхъ прокураторъ вынуждалъ деньги у побѣжденныхъ; centnrionos анегіаз означаютъ сотниковъ, приводившихъ въ исполненіе приказанія.

39. Это намекъ на пораженіе Вара, послѣ котораго Римляне дѣлали только кратковременные набѣги за Рейнъ, болѣе изъ мщенія, нежели для завоеванія.

40. Бригантійцы, къ сѣверу отъ Канговъ и Ордовиковъ, занимали пространство отъ одного моря до другаго, въ графствахъ Ланкастерскомъ, Кумберландскомъ, Деренскомъ и Іоркскомъ.

41. Julius Frontinus. Онъ написалъ книгу о водопроводахъ Рима и четыре книги о военномъ искусствъ, извѣстныя подъ названіемъ Strata gema ta Frontini.

42. Ордовики обитали въ графствахъ Флинтскомъ, Дербійскомъ, Каернарвонскомъ, Меріонетскомъ и Монгомерійскомъ, къ сѣверу въ княжествѣ Валлійскомъ.

43. Alam. До Юлія Цезаря кавалерія составляла часть легіоновъ, и слово ala служило къ различенію союзной кавалеріи отъ кавалеріи легіоновъ. Со времени Цезаря оно означало вообще конное войско. Крылья кавалеріи состояли изъ областныхъ и иностранныхъ воиновъ; ихъ иногда присоединяли къ когортамъ и легіонамъ. Число людей измѣнялось. Крылья состояли изъ 500 и 1000 всадниковъ, они раздѣлялись на роты, по 30 челоыкъ, и каждая рота на 3 декуріи или десятка, которыхъ начальникъ назывался декуріономъ или десятникомъ.

44. Это вспомогательное войско состояло, вѣроятно, изъ Батавовъ.

45. Жители Моны думали, что къ ихъ острову можно подойти только на корабляхъ, во время возвышенія морской воды, потому весьма испугались, когда увидѣли кавалерійскіе эскадроны.

46. Цицеронъ въ письмѣ своемъ nd Quintum fratrem губернатору Азіи, совѣтуя удалять рабовъ отъ всѣхъ общественныхъ должностей, говоритъ: „Если кто изъ твоихъ рабовъ отличается примѣрною вѣрностью, употребляй его въ домашнихъ и частныхъ дѣлахъ; что же касается до обязанностей твоего управленія и общественныхъ выгодъ, то рука его при нихъ никогда быть не должна“ При губернаторахъ находились такъ-называемые accenai, viatores, praeconea, inerpretes, lictoree, cribae, socretarii, для исправленія разныхъ должностей и составляли какъ бы свою преторіанскую когорту; объ нихъ Цицеронъ въ приведенномъ письмѣ говоритъ такъ: „Quos vero… ex neccssariis apparitionibua teoum esse voluisti, qui quasi ex cohorte praetbris appellari soient, horum non modo faota, sed etiam dicta omnia praestanda nobis sunt.“ Къ этимъ-то должностямъ не допускалъ Агрикола ни рабовъ, ни отпущенниковъ.

47. Съѣстные припасы въ хлѣбѣ раздѣлялись на G-umentum decumaum, frumentum emptum и frumentum acstimatum. Послѣдній хлѣбъ жители должны были доставлять губернатору для его дома, и губернаторъ принималъ его не натурою, а бралъ за него деньгами. Тутъ происходили споры о цѣнѣ и мѣрѣ хлѣба, являлись коммиссары, которые объявляли, что такой-то долженъ столько-то мѣръ хлѣба, а вмѣсто его Заплатить такую-то сумму денегъ. Это значило покупать собственный свой хлѣбъ — emere ultro frumenta. Потомъ наступала очередь доставлять frumentum imperatum, frumentum emptum, и обыватель, купившій свой хлѣбъ по высокой цѣнѣ, принужденъ былъ отдавать его за установленную Цѣну vender pretio.

Цицеронъ, говоря о Цѣнахъ на хлѣбный провіантъ (frumentum aestimatum) присовокупляетъ, что губернаторы приказывали доставлять себѣ хлѣбъ въ самыя отдаленныя мѣста, куда доставка была весьма затруднительна, чтобы чрезъ то возвысить цѣну на него столько, сколько они хотѣли. Изъ словъ Тацита, а proximis hibemit, видно, что хлѣбъ отпускали и для войска. Жители, принужденные доставлять его въ мѣста отдаленныя и непроходимыя, откупались отъ такой доставки дорогою цѣной. Злоупотребленіе по этой части было столь велико, что Валеріанъ, по словамъ ІОста Липсія, запретилъ обязывать жителей къ доставкѣ хлѣба туда, гдѣ они его не имѣли, или кормить коней тамъ, гдѣ не было подножнаго корма.

48. Этотъ Тей (Тау), вѣроятно, есть Твидъ (Tweed), протекающая рѣка между Нортумберлендомъ и Шотландіею и впадающая въ Сѣверное море въ Бервикѣ, но не Тей, рѣка въ Шотландіи, по-ту сторону залива Бодотріи или Форта, куда Агрикола прибылъ только въ слѣдующемъ году.

49. Птоломей называетъ dota и Boderia. Онѣ образуютъ устья двухъ рѣкъ, что нынѣ Клейдъ и Фортъ.

50. Перешеекъ, который Агрикола велѣлъ тогда укрѣпить, весь былъ обнесенъ стѣною на 37,000 римскихъ шаговъ, построенною Септіемъ Северомъ, въ 209 году по P. X., чтобы удержать набѣги Каледонянъ на Британнію. Развалины этой стѣны, извѣстной подъ названіемъ Vallum Severi; еще существуютъ.

51. Nave prima transgressat. Означаютъ ли эти слова первый римскій корабль, проникшій въ эти моря? или Тацитъ хочетъ сказать, что Агрикола въ первый разъ сдѣлалъ высадку въ этой части Британніи, бывшей какъ бы другимъ островомъ? или самъ онъ переплылъ на первомъ кораблѣ въ головѣ своей арміи? — Рѣшить это трудно.

52. Большой островъ, который мы называемъ Ирландіей, въ самой глубокой древности извѣстенъ былъ подъ именемъ священнаго острова Гиберна, а потомъ подъ названіями Iernis, lerne, Inverna, hernia, Bebernia, Iris, Erin. Эти названія суть измѣненія одного и того же слова. Изъ этого видно, что Hibernia не имѣетъ ничего общаго съ прилагательнымъ hibernus зимній.

53. Quae… primum aseumta in partem virium. По этому выраженію можно предполагать, что доселѣ Агрикола употреблялъ флотъ только на перевозку, а теперь и моряки вмѣстѣ съ сухопутною арміею дѣйствовали на флотѣ противъ непріятеля.

54. Caledoniam, Шотландія.

55. Cohors Usipiorum. Узипійцы и ихъ сосѣди Тенктеры обитали на нижнемъ Рейнѣ, напротивъ Кельна и ниже. Эти народы, будучи въ безпрестанной войнѣ, такъ часто перемѣняли границы, что невозможно съ точностію опредѣлить ихъ мѣстопребываніе; довольно сказать, что оно почти соотвѣтствовало странамъ Клеве-Берга и Мюнстера, герцогству Бергъ и графству Маркъ.

66. Діонъ пишетъ, что эти германцы поѣхали съ берега противоположнаго Гиберніи, проплыли сѣверную границу Британніи, и держась всегда земли, очутились на восточномъ берегу, гдѣ и наткнулись на римскіе посты. Въ намѣреніи ускользнуть отъ Римлянъ, они, послѣ многихъ опасностей, пристали къ берегамъ Германіи. Эта когорта составляла часть войска, расположеннаго противъ Ирландіи. Римскій флотъ не могъ ее преслѣдовать во время ея бѣгства, потому что онъ находился тогда въ Сѣверномъ Морѣ.

57. Свевы населяли сѣверные берега Балтики. Бротье изъ этого заключилъ, что Узипійцы вошли въ это море. Можно этому вѣрить и не вѣрить, это неважно. Вѣроятно, и самъ Тацитъ не больше зналъ объ этомъ.

58. In noslram usque ripam. Тацитъ означаетъ этими словами лѣвый берегъ Рима, границу имперіи со стороны Германіи.

59. Горы Грампіанскія пересѣкаютъ Шотландію, и мѣсто, гдѣ разбита каледонская армія, по мнѣнію Госселена, должно быть у подошвы южной части этихъ горъ, между Фортомъ и Теемъ. Впрочемъ, для объясненія этого факта и для обозначенія мѣста сраженія, нѣтъ ни историческихъ, ни географическихъ данныхъ, и потому мнѣніе Госселена можно почитать только догадкою.

60. Nomine Galgacns. Начинаютъ писать больше Calgacut. Какъ бы ни писали, во это народное имя всегда будетъ искажено. Этотъ великій полководецъ назывался Galtuwg. (См. Ang. Thiery, Hist. de la conquête de l’Angleterre, t. I, p. q, ed 2-e.)

61. Nobilissimi lotins B rit an ni ae. Каледонцы называютъ себя благороднѣйшими сынами Британніи безъ сомнѣнія потому, что они обитали въ самой глубинѣ острова и въ таинственныхъ мѣстахъ, какъ бы въ святилищѣ силы и свободы. Это объясняется преданіями той стороны, по которымъ внутренняя часть острова была обитаема природными жителями, а берега иностранцами, пришедшими изъ Бельгіей.

62. По причинѣ отдаленности, Римляне долго не знали ни объ имени, ни о существованіи Каледонцевъ.

63. Это случилось въ 837 году, а Агрикола вступилъ въ Британнію лѣтомъ 831 года; слѣдовательно седьмой только шелъ годъ, а не осьмой. Развѣ переписчикъ поставилъ цифру VIII вмѣсто VII, либо Агрикола время опредѣленія своего правителемъ Британніи означалъ 830 годомъ, послѣ своего консульства.

64. Завоеваніе Британніи началось въ царствованіе Клавдія, въ 796 году. Съ этого времени до 837 года прошелъ только 41 годъ, и 43 года считая два послѣдніе, по обычаю Римлянъ. Но Агрикола употребляетъ круглое число, не заботясь о точности счисленія.

65. Съ которой стороны обитали Горесты — рѣшить трудно. Они жили близъ моря, потому-что у нихъ Агрикола велѣлъ своему флоту объѣхать границу Британніи. Маннеръ полагаетъ ихъ между заливомъ Фортомъ и Теемъ; Бротье напротивъ думаетъ, что они жили въ Анжуйскомъ графствѣ. Что касается до мѣста битвы, то оно совершенно неизвѣстно.

68. Можно догадываться, что эти зимнія квартиры были на перешейкѣ, отдѣляющемъ Фортъ отъ Клейда, гдѣ Агрикола поставилъ линію укрѣпленныхъ мѣстъ. Оттуда онъ могъ бы, въ слѣдующемъ году, подвинуть свои завоеванія во внутренность Каледоніи, еслибы Домиціанъ далъ ему время.

67. Діонъ разсказываетъ въ немногихъ словахъ, что Домиціанъ, консулъ въ десятый разъ, совершилъ походъ въ Германію, откуда возвратился, не видавъ даже непріятеля. Плиній намекаетъ на смѣшной тріумфъ, который опредѣлилъ себѣ Домиціанъ за эту мнимую побѣду. Уже и Кай давалъ подобную комедію.

68. Статуя, которую воздвигли на площади герою-побѣдителю въ замѣнъ тріумфа, была увѣнчана лавровымъ вѣнкомъ и названа лаврою тріумфальною.

69. Plerique… qnaererent famam, paaci interprelarentur. Это выраженіе, очевидно, относится къ тѣмъ, которые знали Агриколу только по его славѣ. Глядя на него, многіе думали, какъ подъ такой простой наружностью могъ скрываться столь веіикій человѣкъ; и весьма немногіе умѣли, сквозь эту простоту, проникать черты его высокой души.

70. Похваляя предъ Домиціаномъ доблести Агриколы, непріятели erö Находили родъ обвиненія самый трудный для оправданія и самый лучшій для раздраженія Домиціана.

71. Непріятели, отъ которыхъ Римляне потерпѣли столь многія потери, были Даки и Маркоманны. Эти войны, по сказанію Евсевія, продолжались съ 839 по 844 годъ.

72. Древняя республика не давала ничего проконсуламъ, которые умѣли вознаграждать себя на счетъ провинцій. Августъ назначилъ имъ жалованье. Когда они не могли ѣхать въ свою провинцію, или когда ихъ не отпускали, то обыкновенно назначали имъ почести за одно пустое титло. Діонъ повѣствуетъ, что императоръ Макринъ предложилъ Авфидію Фронту милліонъ сестерцій вмѣсто управленія Африкою или Азіею, куда не позволилъ ему отправиться. По Авфпдій отказался.

75. A bono paire non teribi heredem, nisi malam principem. Плиній говорите, что единственное средство удержать государей подобныхъ Домиціану отъ наслѣдованія цѣлымъ имѣніемъ, состоитъ въ томъ, чтобы дѣлать ихъ наслѣдниками нѣкоторой части.

74. Здѣсь, очевидно, есть ошибка либо въ счисленіи Тацита, что впрочемъ невѣроятно, либо въ спискахъ его творенія». Третіе консульство Кая падаетъ на 793 годъ, а консульство Коллеги и Ириска на 846 годъ. И такъ, если Агрикола родился 13 іюня 793, а умеръ 23 августа 846 года, то ему было 53 года 69 дней и онъ умеръ на 54 году. Бротье предполагаетъ, что переписчикъ вмѣсто римской цифры LIV поставилъ LVI.

75. Катуллъ Мессалинъ, этотъ бичъ добрыхъ людей, былъ слѣпъ, а потому и не стыдился тѣхъ, кого дѣлалъ несчастными. Ювеналъ называетъ его ужаснымъ чудовищемъ, замѣчательнымъ даже въ этомъ вѣкѣ, произведшемъ столько чудовищъ. Масса Ребій былъ прокураторомъ въ Африкѣ при возшествіи Веспасіана на престолъ, и съ тѣхъ поръ ознаменовалъ себя самымъ опаснымъ человѣкомъ своего времени. Послѣ того онъ подпалъ гоненію за лихоимство въ провинціи Бетикѣ и осужденъ на удовлетвореніе. Адвокаты провинціи, Сенеціонъ и Плиній младшій показали въ этомъ дѣлѣ величіе своего Характера, и это было причиною смерти Сенеціона. Гельвидій, сынъ того, который убитъ по приказанію Веспасіана. Въ минуту своего осужденія онъ въ полномъ собраніи сената былъ схваченъ сенаторомъ Публиціемъ Цертомъ, отведенъ въ тюрьму, и тамъ, со многими другими осужденными, удавленъ. Юній Маврикіи былъ сославъ въ ссылку, при Домиціанѣ и возвращенъ въ царствованіе Нервы. По свидѣтельству Плинія младшаго, это былъ человѣкъ рѣдкой твердости духа и самый откровенный. Что, касается до Рустика, это тотъ самый Рустикъ Аруленъ, о которомъ упомянуто выше, онъ былъ братъ Маврикія и подобно ему имѣлъ фамильвое имя Юнія. Легко повять, какое долженъ былъ произвести впечатлѣніе на сенаторовъ видъ этихъ двухъ братьевъ, изъ которыхъ одного отсылали они на смерть, а другаго въ ссылку. Довольно прочитать въ лѣтописи Тацита, что чувствовали судьи, когда Маркедлъ обвинялъ Ѳразея, этого великаго человѣка, котораго достопоченный ликъ созерцали они только мысленно.