1. О томъ, какъ маленькій мальчикъ бѣдствовалъ и предавался горькому отчаянію
2. Дѣла идутъ получше
3. Много работы и веселья и неожиданныя слезы
4. Диккенсъ путешествуетъ
5. Несуществующіе друзья
6. На закатѣ его дней
7. Что оставилъ намъ Диккенсъ
ГЛАВА I.
О томъ, какъ маленькій мальчикъ бѣдствовалъ и предавался горькому отчаянію.
править
Мистеръ Джонъ Диккенсъ былъ хорошій человѣкъ, добродушный и веселый, только немножко легкомысленный. Онъ служилъ сначала въ Портси, а потомъ въ Чатамѣ[1], и пока онъ служилъ, его женѣ и дѣтямъ жилось хорошо. Но потомъ онъ вздумалъ переѣхать въ Лондонъ, и тутъ дѣла его пошли плохо; деньги всѣ скоро вышли, и мистера Джона посадили въ тюрьму, потому что онъ занялъ много денегъ и не могъ выплатить своихъ долговъ. Мистеръ Джонъ Диккенсъ и его жена очень горевали, когда съ ними случилось такое несчастіе, но еще больше горевали ихъ дѣти.
Дѣтей у нихъ было много, шесть человѣкъ, все маленькіе; старшую дочь звали Фанни, потомъ былъ мальчикъ Чарльзъ и потомъ еще совсѣмъ крошечные ребята.
Чарльзъ помнилъ себя еще въ Портси, помнилъ, какъ онъ гулялъ съ сестрой Фанни по садику около дома. Но эти воспоминанія были очень смутны: ему шелъ въ то время только третій годъ. Но Чатамъ онъ помнилъ очень хорошо. Онъ былъ въ то время слабенькій мальчикъ и не любилъ шумныхъ игръ съ другими дѣтьми. Игры у него были свои и занятія свои. Онъ скоро вы — учился читать и постоянно сидѣлъ надъ книгами, бралъ ихъ у отца, когда хотѣлъ. Начитался Чарльзъ путешествій и романовъ. про дикарей и разбойниковъ, про разные подвиги и приключенія, и потомъ воображалъ. что и онъ гдѣ-то на необитаемомъ островѣ, и гулялъ по комнатамъ, вооруженный сапожной колодкой.
Мать учила Чарльза читать, писать и даже учила латыни. какъ тогда полагалось. Лотомъ отдали его въ школу. Эту школу Чарльзъ хорошо помнилъ, особенно хорошо помнилъ онъ большой зеленый лугъ, гдѣ школьники играли въ мячъ. Потомъ Чарльзъ помнилъ, какъ его повели въ театръ, и какъ онъ видѣлъ тамъ удивительныя, страшныя вещи: какъ Макбетъ завладѣлъ царскимъ престоломъ и какъ ему грозила тѣнь, и какъ Гамлетъ въ черномъ платьѣ бился на рапирахъ съ Лаэртомъ. Театръ такъ сильно взволновалъ его, что онъ рѣшилъ и самъ сочинить что-нибудь въ этомъ родѣ, и выдумалъ трагедію: «Масмаръ, индѣйскій султанъ», и трагедія эта была розыграна въ дѣтской.
Чарли росъ, какъ всѣ дѣти средняго круга: учился, читалъ, игралъ, выдумывалъ свои собственныя сказки, пока вдругъ не грянула бѣда: они переѣхали въ Лондонъ и обѣднѣли.
Въ такомъ большомъ городѣ, какъ.. Лондонъ, скучно жить дѣтямъ, потому что нѣтъ имъ простору. Къ тому же мистеръ Диккенсъ нанялъ квартиру въ бѣдномъ кварталѣ, гдѣ улицы были и тѣсны и грязны. Передъ окнами былъ садикъ, но какой жалкія, чахлыя деревья; растрепанная, сѣрая отъ пыли трава. Рядомъ жила прачка, а напротивъ — полицейскіе. Но нечего было дѣлать: приходилось беречь каждый грошъ.
Главная-то бѣда была въ томъ, что Чарли уже не пришлось ходить въ школу. Онъ былъ нуженъ дома. Онъ няньчилъ меньшихъ дѣтей, кормилъ ихъ, мылъ и одѣвалъ, чистилъ платье и сапоги отцу, который, несмотря на бѣдность, не прочь былъ пофрантить; Чарли бѣгалъ и въ лавочку, когда было нужно.
Каково все это было мальчику, любившему ученье, легко можно себѣ представить. И онъ горевалъ втихомолку, и все надѣялся, что не вѣчно же такъ будетъ, попадетъ онъ еще въ школу.
Всего тяжелѣе было, когда мистеръ Диккенсъ посылалъ Чарльза къ старьевщику съ вещами. Продавали всякія домашнія вещи и книги. Старьевщикъ бранился, хитрилъ, не хотѣлъ давать денегъ, и Чарльзъ, глотая слезы, умолялъ прибавить нѣсколько копѣекъ. Потомъ старьевщикъ отдавалъ ему деньги и заставлялъ на прощанье спрягать латинскіе глаголы.
Еще ужаснѣе было продавать книги, любимыя книги Чарли! Букинистъ часто пугалъ мальчика, потому что любилъ выпить, и тогда бушевалъ и кричалъ; жена его потихоньку на лѣстницѣ покупала книги. Когда же онъ былъ трезвъ, то бралъ книгу, пренебрежительно разглядывалъ ее, щупалъ переплетъ и небрежно бросалъ въ корзину, а Чарльзу давалъ нѣсколько мелкихъ монетъ.
Дома отецъ и мать думали и гадали, какъ бы поправить дѣла. Мистеръ Джонъ Диккенсъ былъ предпріимчивъ. Онъ выдумалъ открыть школу для дѣтей, поскорѣе нанялъ большой домъ; на дверяхъ прибили большую вывѣску: «учебное заведеніе» и стали ожидать учениковъ. Чарльзу опять пришлось бѣгать: онъ разносилъ въ разные дома печатное объявленіе, въ которомъ расхваливалась новая школа. Однако и эта затѣя мистера Джона оказалась мыльнымъ пузыремъ: никто не вѣрилъ осывлешямъ, никто не приводилъ дѣтей, а въ самой школѣ тоже никакихъ приготовленій не дѣлалось. Такъ все и кончилось ничѣмъ.
На эту затѣю ушли послѣднія деньги, мистеръ Джонъ былъ долженъ очень много разнымъ людямъ; въ лавочкѣ бранились, не хотѣли давать въ долгъ ни хлѣба, ни крупы, ни говядины. Если прежде Чарльзъ думалъ, что уже хуже нельзя жить, то теперь ему пришлось узнать еще болѣе печальную жизнь.
Отца отвели за долги въ тюрьму. Онъ плакалъ и восклицалъ: «Теперь для меня зашло солнце на вѣки!» Дѣти рыдали, мать была въ отчаяніи. Вскорѣ и мать съ меньшими дѣтьми поселилась въ тюрьмѣ съ мужемъ, и для Чарльза начались самые тяжелые дни.
Бѣдный мальчикъ! Онъ испыталъ униженіе, голодъ, стыдъ: онъ отчаивался, думая, что уже никогда не попадетъ въ школу и не будетъ учиться тому, чему учатся его сверстники; онъ жилъ, какъ сирота, среди чужихъ людей.
Вотъ какъ все случилось.
Когда мистеръ Диккенсъ обнищалъ, одинъ молодой человѣкъ, его родственникъ, предложилъ ему, не хочетъ ли онъ отдать Чарльза въ работники. У этого господина была фабрика ваксы, и ему нужны были мальчики. Мистеръ Джонъ былъ уже такъ удрученъ своими несчастіями, что не подумалъ, каково будетъ Чарльзу работалъ на фабрикѣ; онъ ужасно обрадовался предложенію родственника и сейчасъ же согласился на него.,
Итакъ, для маленькаго мальчика началась новая жизнь.
Фабрика ваксы помѣщалась въ старомъ полуразрушенномъ домѣ. Передъ домомъ протекала рѣка Темза, улицы и переулки кругомъ были тѣсны и грязны, по сосѣдству жили все бѣдняки. Въ старомъ домѣ съ незапамятныхъ временъ поселились крысы; ихъ было такое множество, что и днемъ онѣ такъ и шныряли по лѣстницамъ, а ночью нельзя было заснуть отъ ихъ возни, шума. и писка.
Когда господинъ привелъ Чарльза на фабрику, онъ поместилъ его въ маленькомъ чуланѣ недалеко отъ конторы. Сейчасъ же къ нему явился мальчикъ въ разорванномъ передникѣ и бумажномъ колпакѣ; его звали Бобъ Фатинъ. Бобъ показалъ ему, какъ нужно завязывать баночки съ, ваксой. Нужно было сначала покрыть банку промасленной бумагой, потомъ уже толстой синей, обвязать шнуркомъ, подрѣзать кругомъ бумагу, и когда, такимъ образомъ, были готовы дюжины двѣ баночекъ, наклеивать на нихъ печатные ярлыки.
Дѣло было не трудное, и Чарльзъ скоро ему научился, но скоро ему прискучило все завязывать и завязывать банки въ полномъ одиночествѣ. Къ счастью его перевели въ общую комнату, гдѣ работали мальчики въ бумажныхъ колпакахъ и между ними Бобъ.
Комната, гдѣ приходилось работать теперь Чарли, была пропитана копотью и плѣсенью; въ первую минуту казалось, что и дышать тутъ нечѣмъ. Работники всѣ были заняты своимъ дѣломъ: кто завязывалъ банки, кто упаковывалъ готовыя банки въ ящики. кто мылъ и скоблилъ старыя. Мальчики были старше Чарльза, кромѣ того тутъ же работали взрослые. Всѣ эти люди бранились и смѣялись, кричали и спорили. Чарли, такой маленькій и молчаливый мальчикъ, удивлялъ ихъ всѣхъ своею вѣжливостью, онъ не ругался ни съ нѣмъ и всегда отвѣчалъ учтиво. Тогда всѣ рѣшили, что его нужно звать «джентльменомъ».
Худо жилось «джентльмену» среди грубыхъ людей. Мальчики не прочь были и стащить, что плохо лежало, а по вечерамъ шатались по улицамъ и заходили въ кабаки.
Чарли жилъ среди нихъ точно на необитаемомъ островѣ; онъ охотнѣе всего молчалъ и усердно завязывалъ да завязывалъ банки. Противная работа надоѣла, но еще больше надоѣлъ шумъ, брань, безсовѣстная ложь и грубость людей.
Ночью, когда онъ приходилъ къ себѣ домой, — а "домомъ, " его сбылъ чуланчикъ у старухи. содержавшей нѣчто въ родѣ пріюта для (бѣдныхъ дѣтей, — ночью онъ лежалъ на своемъ соломенномъ тюфякѣ и думалъ о своей жизни. горевалъ и часто плакалъ.
Чарли былъ такъ гордъ, что никому не говорилъ, какъ плохо ему жить на ваксильной фабрикѣ; единственнымъ свидѣтелемъ его слезъ была его подушка. Чуланчикъ его помѣщался на чердакѣ, и въ оконце подъ крышею мальчикъ могъ видѣть небо. И, глядя на звѣзды, бѣдный мальчикъ часто спрашивалъ себя, неужели онъ такъ и останется неучемъ на всю жизнь и вѣчно будетъ завязывать банки.
Потомъ онъ начиналъ экзаменовать самъ себя, и каково же было его горе, когда онъ замѣчалъ, что уже начинаетъ забывать многое, чему учился въ школѣ.
Второю его бѣдою было то, что онъ постоянно голодалъ. Ему платили очень мало за работу, и надо было ухитриться, чтобы заработанныхъ денегъ хватило до понедѣльника, когда давали жалованье. А Чарли былъ еще такъ малъ, что иногда соблазнялся и покупалъ себѣ черствыхъ сладкихъ пирожковъ, и тогда не хватало на хлѣбъ. Случалось, что уже въ пятницу всѣ деньги были проѣдены, и тогда мальчикъ бродилъ по улицамъ голодный, стоялъ передъ окнами лавокъ и засматривался на апельсины и колбасу. Когда же хозяева дарили ему за усердіе нѣсколько копѣекъ, онъ немедленно тратилъ ихъ на лакомства.
Потомъ ужъ онъ поумнѣлъ и сталъ поступать такъ: всѣ деньги дѣлилъ онъ на равныя части, завертывалъ въ 6 пакетиковъ и держалъ ихъ въ ящикѣ: на каждомъ пакетикѣ былъ написанъ день: понедѣльникъ, вторникъ и такъ далѣе, и полагалось каждый день тратить только то, что было завернуто въ соотвѣтствующую бумажку.
Чарльзъ ходилъ ужинать въ тюрьму къ своимъ родителямъ, но никто изъ его товарищей не зналъ этого. Мальчикъ скрывалъ, что съ его отцомъ случилась такая бѣда. Разъ на фабрикѣ онъ почувствовалъ себя дурно и упалъ. Онъ былъ болѣзненный ребенокъ, а отъ голода еще больше ослабѣлъ. Когда «джентльменъ» вдругъ упалъ, всѣ рабочіе испугались и бросились его поднимать.
Чарли пролежалъ весь день больной и слабый. Вечеромъ нужно было уходить домой. Рѣшили, что онъ одинъ не доберется до дому, и Бобъ Фатинъ вызвался его проводить. Чарльзъ всячески старался отвязаться отъ него, но тотъ ни за что не хотѣлъ отпустить его одного. Нечего дѣлать, пошли вмѣстѣ. Тогда Чарльзъ простился съ Бобомъ, у чужого дома и сказалъ, что тутъ его квартира. А на случай, если бы Бобъ вздумалъ обернуться, Чарльзъ постучалъ въ дверь, и когда отворила служанка, преспокойно спросилъ: «Сударыня, не здѣсь ли живетъ мистеръ Бобъ Фагинъ?»
Такъ и не узнали, что онъ шелъ къ своимъ въ тюрьму.
Проходили недѣли и мѣсяцы, а Чарльзъ все работалъ на фабрикѣ. Бѣдный заброшенный мальчикъ, плохо одѣтый, голодный, ни отъ кого не слышалъ утѣшенія и ласки, жилъ грустный и молчаливый, съ глубокимъ отчаяніемъ въ душѣ. Удивительно, какъ онъ не заразился дурными примѣрами товарищей, не сдѣлался бродягой, воришкой или пьяницей!
Прошло цѣлыхъ три года, и уже Чарльзу начинало казаться, что онъ всю свою жизнь будетъ, такимъ несчастнымъ. Онъ огрубѣлъ въ своихъ пpивычкахъ, сталъ неряшливъ.. и съ перваго взгляда никто не подумалъ бы, что въ этомъ маленькомъ, грязно одѣтомъ рабочемъ живетъ благородная, страдающая и нѣжная душа.
ГЛАВА II.
Дѣла идутъ получше.
править
Что же дѣлалъ тѣмъ временемъ мистеръ Джонъ Диккенсъ? Онъ жилъ съ семьей въ тюрьмѣ и жилъ недурно. Иногда онъ хандрилъ, а чаще былъ доволенъ своей жизнью, игралъ на билліардѣ съ другими заключенными, которые попали въ тюрьму тоже за долги, и устроилъ даже «клубъ», гдѣ вечеромъ всѣ жители тюрьмы проводили превесело время. Мистеру Джону и въ голову не приходило, что сынъ его тѣмъ временемъ такъ не — счастливъ и одинокъ. Онъ строилъ великолѣпные планы будущаго, когда у него опять будутъ средства, и уже обдумывалъ разныя затѣи, — какой домъ онъ себѣ тогда выстроитъ и какъ его уберетъ. Когда Чарли приходилъ ужинать въ тюрьму, ему разсказывали объ этихъ планахъ, и никому не являлась мысль спросить у мальчика, отчего онъ такъ худъ и блѣденъ?.. Разъ только онъ не вы — терпѣлъ и расплакался. Тогда мистеръ Джонъ Диккенсъ., пораженный, сталъ его утѣшать и ободрять; и рѣшили, что Чарли будетъ приходить въ тюрьму не только ужинать, но и завтракать. А главное, мистеръ Джонъ совѣтовалъ ему не унывать, потому что счастье навѣрное еще придетъ! Навѣрное!
И дѣйствительно, счастье пришло.
Кто-то изъ дальнихъ родственниковъ умеръ, и мистеръ Диккенсъ получилъ наслѣдство, хотя и небольшое. Вся семья сіяла восторгомъ. Поскорѣе заплатили долги, и вотъ насталъ тотъ блаженный день, когда двери тюрьмы растворились, и узники получили свободу.
Мистеръ Джонъ Диккенсъ опять носился съ новыми планами и замышлялъ разные способы, какъ бы разбогатѣть. Вспомнилъ онъ и про сына, и рѣшилъ, что унизительно ему оставаться на фабрикѣ. Чарльзъ оставилъ свою работу, Какъ онъ волновался, какъ радовался, когда навсегда покинулъ ненавистный старый домъ на берегу Темзы!..
Старая, тяжелая и ужасная жизнь кончилась, начиналось что-то новое, давно желанное.
Чарльзъ поступилъ въ школу и опять сидѣлъ вмѣстѣ съ другими мальчиками въ классѣ, какъ будто онъ никогда и не работалъ на ваксильной фабрикѣ. Школа была довольно плохая, но она носила громкое названіе: «Классическая и коммерческая академія Вашингтонгаузъ». Учителя плохо знали то, чему учили, мальчиковъ часто наказывали, били и сажали въ темный карцеръ. Но послѣ ваксильной фабрики и эта школа показалась Чарльзу раемъ! Онъ воспрянулъ духомъ, съ жаромъ сталъ учиться, и скоро сдѣлался однимъ изъ лучшихъ учениковъ. Тяжелый гнетъ былъ снятъ съ его души; онъ пoвecелѣлъ, сталъ живымъ и шаловливымъ мальчикомъ. Друзей у него набралось много, и никогда онъ не отставалъ отъ нихъ, если придумывали какую-нибудь забаву. Много было тамъ всякихъ продѣлокъ и затѣй. Мальчики воспитывали въ своихъ пюпитрахъ (ящикахъ классныхъ столовъ) смѣлыхъ мышей и дрессировали ихъ; прикидывались нищими и выпрашивали на большой дорогѣ подлѣ школы милостыню, особенно у старыхъ, жалостливыхъ барынь; выдумывали свой таинственный языкъ и писали на немъ тарабарщину; и еще много было въ «академіи» всякихъ выдумокъ и проказъ.
Чарльзъ скоро сталъ общимъ любимцемъ. У него былъ еще замѣчательный талантъ разсказывать сказки, страшныя происшествія, отъ которыхъ, волосы становились дыбомъ и замирало сердце. Ночью, при блѣдномъ свѣтѣ луны, заглядывавшей въ окошко спальни, Чарльзъ разсказывалъ товарищамъ страшныя, удивительныя и длинныя исторіи. Онъ вспоминалъ все, что прочелъ еще въ Чатамѣ въ книгахъ отца, и хотя иногда перевиралъ исторіи и передѣлывалъ ихъ по-своему, но разсказъ его былъ всегда увлекателенъ. Среди безмолвія ночи, въ темнотѣ, мальчики собрались вокругъ него и, затаивъ дыханіе, слушали иногда по цѣлымъ часамъ. Никому не хотѣлось спать. И самъ разсказчикъ увлекался и говорилъ, говорилъ безъ конца. Иногда, послѣ окончанія какого-нибудь длиннѣйшаго романа, школьники тайкомъ угощались въ темнотѣ лакомствами, присланными изъ дому.
Чарльзу минуло 15 лѣтъ, когда оказалось, что мистеръ Диккенсъ прожилъ всѣ деньги, полученныя въ наслѣдство. Опять семейству грозила тюрьма и бѣдствія. Тогда мистеръ Диккенсъ рѣшилъ писать въ газетахъ и тѣмъ зарабатывать кусокъ хлѣба для своихъ. За Чарльза уже нельзя было платить въ школу, и мальчикъ вышелъ изъ знаменитой «академіи», напутствуемый добрыми пожеланіями товарищей.
Чарльзъ поступилъ писцомъ къ адвокату. У адвоката бывали разные люди, богатые и бѣдные, смѣшные и забавные, а также очень жалкіе и несчастные; всѣ они приходили къ адвокату по дѣламъ и просили помочь имъ. Чарльзъ, сидя за своимъ столомъ, исподтишка наблюдалъ ихъ и очень забавлялся, видя, какъ много приходитъ странныхъ и интересныхъ людей.
Казалось, будто опять для Чарльза закрылся путь къ ученью, и ему суждено остаться на всю жизнь жалкимъ писцомъ. Но Чарльзъ былъ теперь уже не дитя. Онъ возмужалъ въ школѣ и окрѣпъ здоровьемъ, а вмѣстѣ съ здоровьемъ въ его душѣ родилась отвага и бодрая увѣренность въ себѣ. Онъ и не подумалъ унывать. Онъ уже зналъ, что всякій человѣкъ и безъ школы можетъ быть образованнымъ.
Пользуясь каждой свободной минутой, онъ принялся читать и учиться самъ. Въ Лондонѣ есть богатая, прекрасная библіотека въ «Британскомъ Музеѣ». Огромное множество книгъ на разныхъ языкахъ хранится тамъ, и всякій можетъ приходить и читать ихъ. Чарльзъ поспѣшилъ туда и уже не за сказки и не за романы засѣлъ онъ, а за научныя книги.
Потомъ, видя какъ бѣдствуетъ семья, Чарльзъ сталъ придумывать другое занятіе для себя и рѣшился учиться стенографіи[2]. Человѣкъ, знакомый съ этимъ искусствомъ могъ зарабатывать много денегъ, потому что въ судѣ и въ парламентѣ[3] требовались такіе люди, которые могли бы записать слово въ слово рѣчи судей и министровъ.
Чарльзъ принялся за стенографію. Она давалась; ему не легко, скучно было заучивать всѣ крючки и хвостики, которые обозначали сокращенія словъ. Но что подѣлать! Нужно было одолѣть эту премудрость и запомнить, что значатъ затѣйливыя фигурки изъ точекъ, кружковъ и полукруговъ, что выражаютъ всѣ эти загибы, перегибы, и черточки, похожія на мушиныя лапки, петельки и зигзаги. Даже во снѣ грезились они Чарльзу.
Одолѣвъ эту азбуку, Чарльзъ принялся писать ею, и тутъ еще больше удивился, когда узналъ, что не только слова сокращаются крючкомъ или хвостикомъ, но даже цѣлыя фразы. Долго не могъ онъ запомнить, что безсмысленная фигура въ видѣ паутины означаетъ «ожиданіе», а каракуля въ формѣ ракеты значитъ: «невыгодный». Иногда, просидѣвъ нѣсколько часовъ надъ этой тарабарщиной, Чарльзъ чувствовалъ страшную головную боль и со страхомъ замѣчалъ, что, заучивая новое, онъ сейчасъ же забываетъ старое.
Но онъ работалъ неутомимо, поставивъ себѣ за правило всякому дѣлу предаваться вполнѣ, выѣли силами своей души. Энергія и усиленный, настойчивый трудъ — вотъ что должно привести къ блестящему результату, думалъ онъ. Ничего что стенографія оказалась и скучной и страшно трудной, — Чарльзъ одолѣлъ ее. Въ это время онъ исключительно посвятилъ себя этому труду и точно забылъ, что есть на свѣтѣ удовольствія и веселье.
Черезъ два года Чарльзъ Диккенсъ былъ уже однимъ изъ лучшихъ стенографовъ въ Лондонѣ: такъ быстро и вѣрно умѣлъ онъ записывать рѣчи.
Въ большой газетѣ нуженъ былъ стенографъ, чтобъ ходить на засѣданія въ парламентъ и записывать рѣчи министровъ и возраженія выборныхъ. Чарльзъ Диккенсъ принялъ на себя эту службу. Онъ ѣздилъ въ парламентъ и тамъ, на задней скамейкѣ, въ старой галлереѣ нижней палаты[4] наскоро записывалъ значками всѣ рѣчи слово въ слово. Иногда редакторъ газеты посылалъ его куда-нибудь въ глушь, въ деревню, гдѣ долженъ былъ говорить рѣчь народу какой-нибудь министръ или выборный. Тогда ему приходилось переписывать каракули стенографіи въ каретѣ, летѣвшей со скоростью 15-ти миль въ часъ, при тускломъ свѣтѣ фонаря, держа листокъ бумаги на ладони. Для того, чтобы привезти своей газетѣ извѣстія раньше всѣхъ другихъ, Чарльзу Диккенсу приходилось порою скакать и верхомъ, потомъ нанимать лошадей въ первой попавшейся деревнѣ и мчаться дальше, въ дождь и вѣтеръ, въ бурю и въ непогоду, по грязной проселочной дорогѣ. Бывали и несчастія: вдругъ свалится колесо или лопнетъ ободъ, или лошади, измученныя скачкой, не смогутъ двигаться отъ усталости, или извощикъ окажется пьянымъ и завезетъ въ другую сторону, перепутавъ дороги. Случалось ему бывать на собраніяхъ гдѣ-нибудь въ полѣ, во дворѣ замка, и подъ проливнымъ дождемъ кое-какъ записывать рѣчи.
Много было въ такой жизни труднаго, но она нравилась Чарльзу Диккенсу. Ему весело было ѣздить то туда, то сюда, гнать, спѣшить и являться со своими мелко исписанными листками первымъ въ свою газетную редакцію. Шумныя собранія, остановки въ захолустныхъ трактирахъ и гостиницахъ, засѣданія суда и разныхъ обществъ, — все это возбуждало энергію и требовало кипучей дѣятельности.
А сколько людей приходилось ему видѣть въ это время и въ столицѣ, и въ маленькихъ городишкахъ, и въ селахъ! Люди такъ и мелькали передъ нимъ, и его удивительная живая память схватывала подробности ихъ одежды, домашняго быта и нравовъ, онъ все запоминалъ, все складывалъ куда-то въ кладовую своей памяти и потомъ описывалъ ихъ въ своихъ книгахъ.
Да, наконецъ-то онъ принялся за свое настоящее дѣло, сталъ писать разсказы и повѣсти. Сначала онъ самъ не вѣрилъ, что у него есть даръ писать разсказы, и робѣлъ, предлагая первые свои опыты редактору газеты. Но уже съ первыхъ его разсказовъ было видно, какой огромный у него талантъ, какъ хорошо онъ знаетъ жизнь и людей и какъ удивительно умѣетъ изображать ихъ; Чарльзу Диккенсу можно было, наконецъ, бросить стенографію и заняться своими разсказами.
Если бы маленькій Чарли, плакавши безутѣшно въ своемъ чуланчикѣ, могъ знать, какая слава его ожидаетъ впереди! Можетъ быть онъ не такъ отчаивался бы, что не учится въ школѣ!.. Но развѣ могъ знать маленькій, заброшенный мальчуганъ, что эта тяжелая, скучная жизнь лучше всякой школы научитъ его понимать и жалѣть людей.
ГЛАВА III.
Много работы и веселья и неожиданныя слезы.
править
И вотъ Чарльзъ Диккенсъ — любимый, знаменитый писатель. Люди кланяются ему на улицѣ, считаютъ за счастье познакомиться съ нимъ, пожать, его руку; а книги его покупаются нарасхватъ въ Лондонѣ, и въ плохихъ гоpодишкахъ, и даже переводятся на другіе языки.
Онъ уже не бѣдствуетъ, не голодаетъ со своей семьей, а живетъ въ хорошемъ домѣ съ садомъ, вмѣстѣ съ красавицей-женой и маленькимъ дѣтьми. У нихъ всегда весело и шумно: постоянно гостятъ сестры жены, молодыя дѣвушки, которыя возятся съ дѣтьми, поютъ, хохочутъ, шалятъ. И старики, мистеръ Джонъ Диккенсъ и его жена, тоже на закатѣ своихъ дней живутъ отлично: Чарльзъ нанимаетъ для нихъ отличный домъ въ предмѣстьи, и мистеръ Джонъ можетъ спокойно предаваться своимъ великолѣпнымъ планамъ.
Въ кабинетѣ каждое утро сидитъ за письменнымъ столомъ знаменитый писатель. Никто не смѣетъ тревожить его. Онъ пишетъ, пишетъ листокъ за листкомъ, задумается, подперевъ рукою голову; его каштановые кудри падаютъ въ безпорядкѣ на высокій лобъ, голубые глаза полны мысли. Онъ думаетъ надъ своими героями. Иногда улыбнется, и снова перо бѣгаетъ по бумагѣ, листокъ за листкомъ откладывается въ сторону. Бываетъ и такъ: Диккенсъ сидитъ и плачетъ, — жалко ему своего героя, его страданій и несчастій, которыя онъ самъ же и выдумалъ; а то хохочетъ до слезъ, описывая забавныхъ людей и ихъ смѣшныя, глупыя похожденія. Писатель работаетъ усердно, каждый день онъ, не отрываясь, пишетъ за своимъ столомъ все утро. Иногда торопится кончить книгу, — сидитъ и по ночамъ, и долго свѣтится огонь въ его кабинетѣ.
Чтобъ отдохнуть, Диккенсъ уходилъ гулять. Уходилъ онъ всегда одинъ, потому что люди помѣшали бы ему. Гуляя и отдыхая, онъ все-таки ни на минуту не переставалъ подмѣчать все интересное, наблюдалъ людей, которые встрѣчались, со многими знакомился и узнавалъ, какъ они живутъ.
Такъ ходилъ онъ по улицамъ и переулкамъ Лондона, этого огромнаго города, похожаго на муравейникъ. Гулялъ и въ хорошую погоду, и подъ проливнымъ дождемъ и, кажется, не было въ Лондонѣ такого уголка, гдѣ бы онъ не побывалъ но нѣсколько разъ. Только одно мѣсто онъ обходилъ постоянно, ни за что не хотѣлъ пройти тамъ: это былъ берегъ Темзы, гдѣ стояла знаменитая ваксильная фабрика, и шла улица оттуда къ тюрьмѣ, гдѣ сидѣлъ его отецъ. Только много лѣтъ спустя, когда весь этотъ кварталъ былъ перестроенъ, Диккенсъ рѣшился пройти по тѣмъ мѣстамъ, гдѣ столько выстрадалъ ребенкомъ.
Диккенсъ горячо любилъ большой, шумный и трудолюбивый Лондонъ, его великолѣпные дворцы и соборы, большіе мосты черезъ Темзу, запруженную кораблями и барками. Лучше ничего не могъ онъ себѣ представить, какъ видъ города въ сумерки. Онъ любилъ стоять долго-долго на Ватерлооскомъ мосту и задумчиво смотрѣлъ на огромныя зданія, окутанныя туманомъ и мглою, — смотрѣлъ какъ въ гаснущемъ свѣтѣ блѣднѣла даль рѣки, какъ все покрывалось дымкой, и бѣлые паруса выступали надъ кораблями точно привидѣнія. Въ сумерки маленькіе переулочки казались еще угрюмѣе, еще несчастнѣе, чѣмъ днемъ; люди скользили какъ тѣни; казалось, что въ каждомъ домѣ совершается что-то страшное и таинственное.
Диккенсъ ходилъ и смотрѣлъ, смотрѣлъ и думалъ, а потомъ вспоминалъ свои мысли и впечатлѣнія и описывалъ ихъ въ своихъ разсказахъ. Кипучая его работа отражалась и на лицѣ его. Выраженіе его лица было энергическое, рѣшительное и озабоченное. Въ то время, какъ онъ писалъ одну повѣсть, онъ уже задумывалъ новую. Только вечеромъ. когда у него собирались гости, онъ забывалъ свои труды и тогда веселился больше всѣхъ.
Лѣтомъ на дачѣ въ семьѣ Диккенса было всегда шумно. Гостили свояченицы, молодыя веселыя дѣвушки, гостили писатели и студенты, художники и актеры. Чего-чего только не затѣвали они! Игры въ мячъ, стрѣльбу въ цѣль, метаніе диска; упражнялись на гимнастикѣ, чтобы развить силу, бѣгали no лугамъ взапуски. Когда же по вечерамъ Чарльзъ Диккенсъ забавлялъ своихъ гостей разсказами о томъ, что онъ видѣлъ и подслушалъ во время скитаній своихъ по городу — всѣ слушали его съ увлеченіемъ и весело смѣялись…
Хорошо жилось въ это время Диккенсу; но онъ не забывалъ, что есть на свѣтѣ и бѣдные, несчастные люди, не забывалъ своего ужаснаго дѣтства, хотя никому не разсказывалъ о себѣ; онъ всѣмъ помогалъ, кто только обращался къ нему съ просьбою помочь, и если случалось, что его обманывали ловкіе мошенникъ, онъ только добродушно смѣялся и самъ же разсказывалъ, какъ ловко его обошли.
Никому не разсказывалъ онъ, какъ бѣдствовалъ въ дѣтствѣ;, какъ голодалъ и отчаивался; даже его красавица-жена ничего не знала о томъ времени. Но воспоминанія о немъ темною тѣнью лежали надъ душою Диккенса. И случалось, что во снѣ онъ снова видѣлъ себя несчастнымъ ребенкомъ, видѣлъ ваксильную фабрику, грубыхъ и грязныхъ людей, видѣлъ, что голодаетъ и плачетъ, какъ бывало, — и съ ужасомъ просыпался и вспоминалъ, что все это сонъ.
Только передъ самой смертью рѣшилъ Диккенсъ разсказать про свое несчастное дѣтство своему любимому другу Форстеру.
Хорошо жилось Диккенсу среди веселой и дружной семьи, неутомимо работалъ онъ и чувствовалъ себя очень счастливымъ. Одно только горе омрачало эти прекрасные дни. У жены его была молоденькая сестра, миссъ Мери; она жила у Диккенса и всегда была весела какъ птичка. Диккенсъ очень любилъ ее. И вотъ случилось, что миссъ Мери вдругъ умерла. Всѣ горевали, но Чарльзъ Диккенсъ больше всѣхъ. Онъ такъ былъ огорченъ, пораженъ, что не могъ даже работать. Онъ бросилъ всѣ свои труды и поскорѣе уѣхалъ изъ Лондона. Мысль о томъ, что эта милая, веселая, добрая дѣвушка умерла — страшно угнетала его. Потомъ онъ успокоился, но все-таки никогда не забывалъ ее. Жилъ ли онъ у себя въ Лондонѣ, или путешествовалъ или работалъ, — всегда думалъ онъ о миссъ Мери. Ему казалось, что она была свѣжимъ, нѣжныхъ цвѣточкомъ, который погибъ отъ холоднаго дыханія зимы. Когда онъ сталъ писать новую книгу, «Лавка древностей», онъ изобразилъ въ ней милую дѣвушку. «Маленькая Нелли», назвалъ онъ ее; и съ какою любовью описывалъ ея жизнь! Когда же надо было описывать, какъ маленькая Нелли умирала, Диккенсъ безутѣшно плакалъ, словно она была живая, а не выдуманная имъ самимъ дѣвочка. Онъ живо вспоминалъ тогда миссъ Мери, и старая грусть снова воскресала въ его душѣ.
Смерть миссъ Мери была единственнымъ несчастіемъ, омрачившимъ свѣтлую, пріятную и веселую жизнь Диккенса въ эти годы.
ГЛАВА IV.
Диккенсъ путешествуетъ.
править
Диккенсъ вообще былъ очень живой и подвижный человѣкъ, и путешествовать для него было величайшимъ удовольствіемъ. Когда онъ сталъ богатъ, онъ часто уѣзжалъ изъ Лондона и Англіи и посѣщалъ разныя страны.
Первое его путешествіе было въ Шотландію. Онъ всегда мечталъ о Шотландіи. Чудныя горы, голубыя озера, дремучіе лѣса, водопады и свѣтлыя быстрыя рѣчки — все это увидѣлъ онъ. Увидѣлъ старые замки, гдѣ въ давно-минувшія времена жили грозные бароны, увидѣлъ таинственные ущелья и родники, съ которыми были связаны страшныя сказанія и старинныя пѣсни.
Вернувшись изъ Шотландіи, онъ сталъ уже мечтать о другомъ, далекомъ путешествіи. Отчего бы не переѣхать черезъ океанъ, отчего бы не посмотрѣть, какова Америка, — думалъ онъ про себя. Американцы были большими почитателями его, и онъ былъ увѣренъ, что они встрѣтятъ его дружелюбно. И чѣмъ больше онъ думалъ объ Америкѣ, тѣмъ больше его тянуло туда. Наконецъ, онъ не выдержалъ и объявилъ, что поѣдетъ въ Америку. Жена сказала, что не пуститъ его одного. Но куда же дѣвать дѣтей? А ихъ было уже четверо, двѣ дѣвочки и два мальчика. Нашлись родственники, которые взяли дѣтвору къ себѣ. И вотъ, зимою Диккенсъ и его жена сѣли на большой пароходъ, чтобы въ первый разъ переплыть океанъ.
Страшно было ѣхать моремъ. Зимою оно часто бушуетъ. Пароходъ качало въ волнахъ, точно щепку. Пришлось перенести страшную бурю. Всѣ думали, что волны разобьютъ и потопятъ пароходъ: всѣ плакали и молились. Къ счастью, пароходъ оказался крѣпкимъ и выдержалъ бурю.
Такъ доплыли они до Америки, и тамъ все было забыто: и опасности, и страхъ. Диккенса встрѣтили, какъ короля. Во всѣхъ городахъ, куда онъ ни пріѣзжалъ, люди съ восторгомъ привѣтствовали знаменитаго писателя, пріѣзжали нарочно за тысячи верстъ, чтобы взглянуть на него, приглашали на торжественные обѣды, говорили рѣчи, восхваляли его и благодарили за удовольствіе, которое онъ доставилъ всѣмъ своими книгами. И въ концѣ-концовъ не мало надоѣли ему. Стоило Диккенсу выйти на улицу, сейчасъ за нимъ шла толпа любопытныхъ; дома каждую минуту звонили, являлись посѣтители; отъ нихъ нельзя было никуда спрятаться. Диккенсъ со смѣхомъ писалъ своему другу:
«На балу меня окружаетъ такая толпа, что я задыхаюсь. Въ церкви народъ не слушаетъ про — повѣди священника и смотритъ на меня. Даже въ вагонѣ кондуктора разговариваютъ со мной. На станціяхъ, если я выйду выпить стаканъ воды, сотни зрителей собираются смотрѣть, какъ я открываю ротъ и глотаю».
Диккенсу пріятно было видѣть, какъ его любятъ американцы, но назойливость ихъ и любопытство скоро надоѣли ему и жестоко отравляли его пребываніе въ Америкѣ.
Онъ съ обычной своей проницательностью всматривался въ жизнь и особенности американцевъ, подмѣчалъ все смѣшное и странное, видѣлъ и дурное, и по своей всегдашней откровенности часто высказывалъ, что ему не нравится и кажется нехорошимъ.
Онъ писалъ замѣтки о своемъ путешествіи, и часто приходилось ему записывать темныя стороны американской жизни. Особенно ужасными показались ему американскія тюрьмы. Заключенные сидѣли тамъ въ одиночку, въ крошечныхъ камерахъ, ихъ не выпускали гулять цѣлыми недѣлями, мѣсяцами и даже годами. Въ одной такой камерѣ Диккенсъ увидѣлъ мальчика десяти лѣтъ. Онъ съ удивленіемъ спросилъ, какое злое дѣло совершилъ ребенокъ.
— Онъ не преступникъ, сэръ, — добродушно отвѣтилъ сторожъ, — онъ только свидѣтель по одному дѣлу.
— И вы не находите, что жестоко запирать ребенка въ тюрьму? — вскричалъ Диккенсъ.
— Не знаю, — сказалъ сторожъ. — Правда, здѣсь жить не особенно весело.
Диккенсъ горячо возмущался такими порядками и всѣмъ открыто высказывалъ свое мнѣніе — и въ вагонахъ, и на пароходахъ, и въ собраніяхъ, гдѣ его осаждали любопытные.
Когда вышла въ свѣтъ его книга о путешествіи въ Америку, американцы страшно обидѣлись, когда прочитали, какъ много дурного нашелъ у нихъ Диккенсъ, какъ его возмущали тюрьмы и рабство негровъ, какъ поразило его невѣжество и хвастливость американцевъ, ихъ страсть къ наживѣ
Путешествіе по Америкѣ пришло къ концу, Диккенсъ съ женою снова сѣли на пароходъ и на этотъ разъ счастливо и безъ приключеній доѣхали до Европы. Въ Лондонѣ друзья и дѣти встрѣтили путешественниковъ въ ихъ домѣ. Диккенсъ выскочилъ изъ кареты и, чуть не плача отъ радости, бросился цѣловать своихъ ребятишекъ черезъ рѣшетку сада, не имѣя терпѣнія дождаться, пока отворятъ ворота для экипажа.
Отдохнуть, Диккенсъ принялся за раооту. Опять изъ-подъ его пера выходили исторіи, которыя заставляли читателей и смѣяться и плакать. Особенно понравилась всѣмъ его «Рождественская сказка». Ему писали совершенно неизвѣстные люди и благодарили за удовольствіе, которое доставило имъ чтеніе этой прелестной сказки.
Черезъ нѣкоторое время Диккенса опять потянуло изъ дому. Онъ посѣтилъ разные уголки Англіи, но ему хотѣлось уѣхать куда-нибудь подальше. Давно уже мечталъ онъ объ Италіи. Поѣхать туда казалось ему несбыточнымъ счастьемъ. Но съ тѣхъ поръ, какъ онъ побывалъ въ Америкѣ, онъ зналъ, что стоитъ только рѣшиться, и самая смѣлая мысль окажется выполнимой. Итакъ, онъ опять сталъ готовиться къ путешествію, на этотъ разъ съ дѣтьми.
Въ тѣ времена было еще очень мало желѣзныхъ дорогъ. Диккенсъ заказалъ себѣ большую карету, въ которой могли удобно сидѣть десять человѣкъ. Скоро карета была готова, и вся семья двинулась въ путь.
Они проѣхали въ своей каретѣ черезъ всю Францію до города Марселя. Тутъ въ первый разъ они увидѣли голубыя волны Средиземнаго моря. Пересѣли изъ кареты на пароходъ и поплыли въ итальянскій городъ Геную.
Это было волшебное путешествіе. Въ Генуѣ какъ разъ отдавался въ наймы старинный дворецъ одного итальянскаго князя, и Диккенсъ нанялъ его. Это было чудное роскошное зданіе; комнаты были украшены картинами и мраморными статуями, полы были изъ мрамора, на террасахъ сверкали и били свѣжей струей фонтаны, въ большомъ саду цвѣли розы, росли мирты и лавры, спѣли на деревьяхъ апельсины. И изъ оконъ былъ великолѣпный видъ; внизу тѣснились дома и улицы Генуи, а дальше разстилалось голубое безбрежное море, гдѣ бѣлѣли паруса кораблей. Диккенсъ былъ въ восхищеніи. Онъ не могъ работать, все ходилъ и смотрѣлъ, и любовался очаровательной природой.
Вмѣстѣ съ женой Диккенсъ объѣздилъ всю Италію. Больше всего понравилась ему Венеція. Этотъ городъ, построенный на островахъ, съ его старинными дворцами, соборами, съ его волшебной красотой поразилъ воображеніе писателя. Диккенсъ живо припомнилъ прошедшую исторію Венеціи, ея страшныя подводныя тюрьмы, зловѣщія судилища, гдѣ преступникъ выслушивалъ смертный приговоръ, происки и доносы, тайныя убійства, — и Венеція показалась ему вдвойнѣ интересной.
Въ Неаполѣ Диккенсъ былъ пораженъ бѣдностью народа. Онъ видѣлъ людей голодныхъ, полуодѣтыхъ, грязныхъ до отвращенія, въ самомъ крайнемъ, нищенскомъ положеніи, и уже не могъ послѣ этого любоваться роскошной природой. Сердце его болѣло при видѣ бѣдняковъ, и всѣ красоты моря и горъ не могли заглушить этой боли.
Съ каждымъ годомъ страсть Диккенса къ путешествіямъ возрастала. Особенно стремился онъ къ пеpедвиженію, когда задумывалъ новую книгу. Тогда ему не сидѣлось на мѣстѣ. Когда онъ бывалъ въ Швейцаріи, его вдругъ начинало тянуть въ сырой, туманный Лондонъ. Ему казалось, что одинъ видъ лондонскихъ улицъ поможетъ ему ярко изобразить своихъ героевъ, которые и были взяты имъ изъ тайниковъ и закоулковъ большого города. Если же онъ жилъ въ Лондонѣ, онъ рвался въ горы, подальше отъ людей, хотѣлъ объѣздить то одну, то другую страну, какъ будто безпокойныя мысли въ его головѣ требовали, чтобъ и самъ онъ двигался, куда-нибудь ѣдалъ, спѣшилъ и тревожился. Такимъ образомъ онъ объѣздилъ не разъ и любимую имъ Италію, и Швейцарію, и Францію, Наконецъ, постоянныя путешествія стали для него такой потребностью, что онъ не оставался долѣе шести мѣсяцевъ на одномъ мѣстѣ.
ГЛАВА V.
Несуществующіе друзья.
править
Много друзей и знакомыхъ окружали знаменитаго писателя, и повсюду, куда бы онъ ни пріѣзжалъ, у него являлись пріятели и знакомые, которые рады были видѣть его и дорожили его привязанностью. Но, кромѣ этихъ живыхъ, настоящихъ людей, которыхъ Чарльзъ Диккенсъ вступалъ въ Англіи и въ другихъ странахъ, куда ѣздилъ, — у него еще былъ цѣлый волшебный міръ, цѣлый міръ несуществующихъ людей, которыхъ онъ любилъ нѣжно, которые заставляли его плакать надъ ихъ горестями и смѣяться надъ ихъ забавными приключеніями.
Диккенсъ жилъ точно въ двухъ различныхъ мірахъ: въ настоящей дѣйствительной жизни и въ тѣхъ созданіяхъ фантазіи, которыя вѣчно носились передъ нимъ. Когда онъ начиналъ писать книгу и выдумывалъ цѣлую исторію, онъ такъ привыкалъ къ выдуманнымъ лицамъ, что они становились для него дорогими и близкими, какъ живые люди. Онъ вспоминалъ при этомъ многое изъ своей жизни — разныя встрѣчи, разные случаи, вспоминалъ многихъ знакомыхъ ему людей, ихъ слабости и недостатки, и благородныя чувства. И все то, что подсказывала ему память, онъ разсказывалъ въ своихъ книгахъ, и потому его герои такъ живы, такъ интересны, будто они въ самомъ дѣлѣ существовали на свѣтѣ.
Когда надо было кончать книгу, Чарльзъ Диккенсъ бывалъ грустенъ и унылъ: ему жаль бывало разставаться съ людьми, чью жизнь онъ только что описалъ съ такой любовью.
И пока онъ писалъ, онъ самъ начиналъ вѣрилъ тому, что и вправду существовали такіе люди: (будто вправду жилъ на свѣтѣ маленькій мальчикъ Поль Домби, такой больной и слабый; будто вправду онъ любилъ нѣжно свою сестру Флоренсу и боялся своего суроваго отца и будто вправду любилъ обо всемъ разспрашивать, обо всемъ узнавать, чего не знаютъ и люди. И когда нужно было описать, какъ умеръ маленькій Поль Домби, Диккенсъ самъ плакалъ надъ листочкомъ бумаги, пока рука его писала объ этомъ грустномъ происшествіи.
И когда милая, одинокая Флоренса украдкой подходила къ кабинету отца, прислушивалась и всей душой жаждала, чтобы отецъ приласкалъ ее, и потомъ уходила печальная къ себѣ наверхъ, босикомъ взбѣгая по ступенькамъ лѣстницы, Чарльзъ Диккенсъ почти вѣрилъ, что «вправду жили на свѣтѣ Флоренса и ея суровый отецъ.
Иногда Диккенсъ такъ принималъ къ сердцу то, что писалъ, что плакалъ безутѣшно надъ своимъ писаньемъ, и потомъ ему совѣстно бывало показаться людямъ: до того распухало его лицо отъ слезъ. Но зато бывало и такъ, что эти несуществующіе друзья заставляли его смѣяться до слезъ. Онъ такъ живо вспоминалъ всякія странности и глупости, какія ему приходилось видѣть, и такъ живо описывалъ смѣшныя приключенія, что самому ему становилось весело.
Разъ Диккенсъ жилъ на дачѣ, на берегу моря, и написалъ своему другу письмо, разсказывая въ немъ о своей жизни.
„Передъ большимъ окномъ нижняго этажа, — писалъ онъ, — можно видѣть каждый день отъ 9 часовъ утра до часу джентльмена съ длинными волосами, безъ галстуха. Онъ усердно пишетъ и въ то же время смѣется, какъ будто находитъ себя очень остроумнымъ. Въ часъ онъ исчезаетъ и появляется изъ купальной будочки въ видѣ дельфина и плещется въ морѣ. Послѣ этого вы можете видѣть его, какъ онъ уничтожаетъ свой сытный завтракъ, затѣмъ онъ отправляется на прогулку миль за 12 или лежитъ на пескѣ и что-нибудь читаетъ“…
Среди своихъ героевъ Диккенсъ особенно любилъ двухъ лицъ. Это были „маленькая Нелли“ изъ книги Лавка Древностей, и Давидъ Копперфильдъ.
Описывая жизнь маленькой Нелли, Диккенсъ вспоминалъ такъ рано угасшую прелестную дѣвушку, миссъ Мери, и всѣ ея качества, всѣ ея особенности онъ старался придать своей выдуманной героинѣ. И чѣмъ дальше описывалъ онъ жизнь Молли, тѣмъ дороже и милѣе становилась для него дѣвочка.
„Вы не можете себѣ представить — писалъ онъ своему другу, — какъ я усталъ послѣ вчерашней работы! Я легъ спать совсѣмъ разбитый и измученный. Всю ночь снилась мнѣ Нелли, и я проснулся сегодня съ тяжелой головой, нисколько не освѣженный сномъ“.
Долго не рѣшался онъ приступить къ описанію смерти Нелли.
„Я самый несчастный человѣкъ! — писалъ онъ другу, — вообрази, эта дѣвочка бросаетъ мрачную тѣнь на мою жизнь. Я боюсь подойти къ этому мѣсту, больше чѣмъ Китъ, больше чѣмъ мистеръ Гарлендъ, больше чѣмъ Одинокій джентльменъ (это все дѣйствующіе лица изъ романа Лавка Древностей). Чувствую, что долго не оправлюсь послѣ этого. Никто, никто не будетъ такъ грустить о ней, какъ я. Я невыразимо страдаю. Мнѣ кажется, будто дорогая Мери умерла только вчера“…
Кончивъ писать свой разсказъ о Нелли, онъ вышелъ изъ комнаты съ опухшими отъ слезъ глазами.
Онъ потомъ сообщалъ другу:
„Я сидѣлъ сегодня ночью до четырехъ часовъ и закончилъ исторію. Мнѣ очень, очень грустно, что приходится навсегда разстаться со всѣми этими людьми! Мнѣ кажется, я никогда такъ не привяжусь къ другимъ лицамъ“.
Давида Копперфильда онъ любилъ оттого, что въ исторіи Давида изобразилъ самого себя въ дѣтскіе годы. Конечно, онъ многое измѣнилъ, многое разсказалъ иначе, но все-таки главное осталось, — остались всѣ тяжелыя печали маленькаго, всѣми покинутаго мальчика, его жизнь на фабрикѣ, его голоданье и скитанья, и даже самъ старый мистеръ Джонъ Диккенсъ изображенъ подъ именемъ мистера Микобера, тоже сидящаго въ тюрьмѣ за долги и тоже неунывающаго, вѣчно веселаго, вѣчно мечтающаго о счастливыхъ временахъ.
Грустно читать исторію маленькаго Давида, и невольно вспоминается самъ Чарльзъ Диккенсъ, когда онъ былъ еще маленькимъ Чарли и такъ бѣдствовалъ на своей фабрикѣ. Но въ книгѣ есть много и смѣшного, и веселаго. Смѣшно читать, какъ Давидъ учился всѣмъ премудростямъ стенографіи, смѣшно читать, какъ онъ важничалъ, получивъ мѣсто чиновника, смѣшны и и мистеръ Микоберъ, и няня Пеготти съ мужемъ-извозчикомъ; множество другихъ лицъ въ этой книгѣ кажутся прямо живыми, вырванными изъ жизни.
Диккенсъ писалъ эту книгу два года и такъ привыкъ къ ней, что съ сожалѣніемъ дописывалъ послѣднюю главу.
„Окончить книгу и тотчасъ же оторваться отъ нея — дѣло нелегкое, — писалъ онъ. — Сердце мое полно удовольствія и вмѣстѣ съ тѣмъ сожалѣнія. Пріятно думать, что удалось окончить давно задуманный трудъ, но въ то же время больно чувствовать, что надо же наконецъ разстаться со всѣми этими собесѣдниками и друзьями!.. Читателю, можетъ быть, вовсе не интересно знать, съ какой грустью я откладываю перо и какъ больно мнѣ, что вся эта толпа людей, выдуманныхъ моею фантазіей, отходитъ отъ меня навсегда. Разставаясь съ этимъ воображаемымъ міромъ, съ которымъ жилъ я такъ долго и съ такой любовью, я чувствую будто разстаюсь съ частицей самого себя. Остается еще только признаться, что никто на свѣтѣ, читая исторію Давида Копперфильда, не можетъ вѣрить ей такъ сильно, какъ вѣрилъ въ нее самъ авторъ, когда писалъ книгу…“
Много книгъ написалъ Чарльзъ Диккенсъ, и если бы сосчитать, сколько разныхъ лицъ выдумалъ онъ и изобразилъ, то получилось бы гораздо болѣе сотни старыхъ и молодыхъ, смѣтныхъ и грустныхъ, страшныхъ и привлекательныхъ героевъ.
Но съ особенной нѣжной любовью Диккенсъ изображалъ дѣтей. Онъ любилъ дѣтей, люшилъ ихъ игры и забавы, любилъ разговаривать съ ними и часто разсказывалъ сказки своимъ и чужимъ дѣтямъ, Для дѣтей же написалъ онъ свою знаменитую книгу Исторія Англіи, потому что ему казалось, что каждый маленькій англичанинъ и каждая маленькая англичанка должны знать исторію своей родной страны, должны любить ее такъ, какъ любилъ ее самъ Чарльзъ Диккенсъ.
ГЛАВА VI.
На закатѣ его дней.
править
Дѣятельная, богатая трудами и разнообразными впечатлѣніями жизнь Диккенса подходила къ концу.
Онъ самъ не жалѣлъ себя. Какъ ни уговаривали его друзья, какъ ни умоляли они его беречь себя, онъ все по-прежнему много работалъ и выдумалъ себѣ еще новое дѣло.
Это новое дѣло состояло въ томъ, что онъ вздумалъ ѣздить no разнымъ городамъ и читать свои сочиненія.
Еще когда онъ былъ совсѣмъ молодымъ человѣкомъ, онъ мечталъ сдѣлаться актеромъ. Играть въ театрѣ казалось ему величайшимъ счастьемъ. Однако судьба сложилась такъ, что ему не пришлось стать актеромъ, а сдѣлался онъ писателемъ.
Но мечты юности все жили въ его упрямой головѣ.
Разбогатѣвъ, Диккенсъ выдумалъ устраивать театральныя представленія у себя на дому. Жена сердилась, возмущалась, но Диккенсъ оставался неумолимъ. Онъ все перевертывалъ вверхъ дномъ, когда нужно было устроить театръ. Въ домѣ бѣгали носильщики, перетаскивали мебель, маляры красили, пахло вездѣ масляной краской, плотники что-то приколачивали, обстругивали, вездѣ была грязь. Шумъ и гамъ стоялъ въ квартирѣ, и мистрисъ Диккенсъ въ отчаяньи запиралась въ своей комнатѣ. Но вотъ наступалъ вечеръ, съѣзжались гости, разные знаменитые люди, занавѣсъ поднимался и начиналось представленіе. Игралъ самъ Диккенсъ и его друзья, актеры и писатели. Играли такъ великолѣпно, что зрители приходили въ восторгъ.
Но этого было мало.
Диккенсъ вздумалъ въ компаніи другихъ актеровъ и писателей учредить театральный кружокъ. Этотъ кружокъ сталъ давать представленія въ Лондонѣ и другихъ городахъ Англіи, но уже за деньги, а деньги шли бѣднымъ и на благотворительныя общества.
Успѣхъ новаго предпріятія былъ очень большой. Билеты раскупались нарасхватъ. Всѣмъ хотѣлось въ театръ, чтобы увидѣть хорошихъ актеровъ и между ними Диккенса, который такъ хорошо игралъ забавныя роли, что всѣ помирали со смѣху. Диккенсъ игралъ и, кромѣ того, исполнялъ всякую нужную работу. Его, какъ говорится, разрывали на части. Онъ былъ и суфлеръ (то-есть подсказывалъ актерамъ во время игры), былъ онъ и плотникъ, и машинистъ; онъ же сочинялъ и придумывалъ наряды, составлялъ афиши, писалъ пригласительные билеты, репетировалъ роли съ актерами. И все это онъ продѣлывалъ какъ бы шутя и всѣхъ заражалъ своей неистощимой веселостью.
Всѣ эти блестящіе успѣхи въ театрѣ заронили въ его голову одну мысль: а что. если онъ попробуетъ читать свои произведенія передъ публикой? Конечно, нельзя было читать толстыя сочиненія въ родѣ „Копперфильда“, но можно выбрать самыя смѣшныя и самыя трогательныя мѣста и прочесть ихъ въ одинъ вечеръ. Диккенсъ былъ отличный чтецъ. Когда онъ читалъ, онъ мѣнялъ и голосъ и выраженіе лица, и слушать его, смотрѣть на него въ это время было истиннымъ удовольствіемъ. Рѣдко бываютъ люди, которые такъ хорошо умѣютъ передать самыя разнообразныя чувства.
Эта мысль все чаще и чаще приходила въ голову Диккенсу, и, какъ всегда съ нимъ бывало. — чѣмъ больше онъ думалъ, тѣмъ больше хотѣлось ему и выполнить это на дѣлѣ.
Итакъ, онъ началъ читать свои произведенія.
Онъ читалъ ихъ въ Лондонѣ, читалъ и въ другихъ городахъ Англіи, и всюду его встрѣчалъ необыкновенный, шумный успѣхъ. Казалось, будто слава его стала еще больше послѣ этихъ чтеній. Въ какой бы городъ онъ ни являлся. всегда не хватало мѣстъ для всѣхъ, желавшихъ слышать его чтенія и приходилось назначать добавочные вечера, потому что всѣ требовали себѣ еще билетовъ.
Хотя и раньше Диккенсъ зналъ, что его очень любятъ въ Англіи, хотя и прежде онъ получалъ трогательныя письма отъ чужихъ людей, но, теперь какъ-то виднѣе стало, до чего онъ любимъ и извѣстенъ.
И это трогало писателя и радовало его.
Всѣ сердечно встрѣчали его, слушали, затаивъ дыханье, его мастерское чтеніе, и нерѣдко Диккенсу случалось замѣчать, что люди украдкой вытирали себѣ глаза платкомъ, взволнованные его чтеніемъ, или вдругъ въ залѣ раздавался веселый, неудержимый смѣхъ; тогда Диккенсъ съ трудомъ сдерживался, чтобъ самому не разсмѣяться вмѣстѣ со слушателями надъ своими забавными героями и ихъ приключеніями.
Среди постоянныхъ разъѣздовъ по разнымъ городамъ Англіи, среди волненій и тревогъ, Диккенсъ почувствовалъ, что здоровье его пошатнулось. Принизилась старость, силы у него слабѣли, и онъ часто хворалъ.
Другъ его Форстеръ очень тревожился, видя, какъ Диккенсъ мучаетъ себя разъѣздами и чтеніями, видя, какъ онъ становится все слабѣе и слабѣе. Форстеръ умолялъ его, чтобъ онъ бросилъ чтенія, и дѣти тоже умоляли отца, но Диккенсъ упрямо стоялъ на своемъ.
— Лучше всего умереть работая, — говорилъ онъ улыбаясь. И несмотря на болѣзнь, онъ все продолжалъ ѣздить и читать. Слава о его чтеніи долетѣла и до Америки. Тамъ уже давно забыли старыя обиды давно уже простили Диккенса, что онъ не побоялся сказать правду объ американскомъ народѣ и американской жизни, и цѣлые вороха писемъ нахлынули на Диккенса и въ каждомъ письмѣ упрашивали его пріѣхать въ Америку и тоже почитать свои сочиненія.
Прошло уже 25 лѣтъ съ той поры, когда Диккенсъ впервые высадился на гостепріимномъ берегу Америки. Тогда онъ былъ молодой, только что прославившійся писатель; теперь это былъ пожилой господинъ, слабый и болѣзненный, который ужъ давно привыкъ къ своей славѣ и много, много поработалъ на своемъ вѣку.
Приглашенія американцевъ тронули стараго писателя. Его живой нравъ не измѣнился, по-прежнему онъ готовъ былъ ѣхать хоть на край свѣта. Итакъ, не долго думая и не слушая боязливыхъ совѣтовъ друзей, онъ согласился на предложеніе пріѣхать въ Америку и сталъ собираться въ дальній путь.
Въ Америкѣ его ждали шумные успѣхи. Если въ Англіи его встрѣчали сердечно и радостно, то въ Америкѣ люди даже не знали, какъ выразить свою благодарность и восторгъ. Онъ ѣздилъ изъ города въ городъ, всюду читалъ и всюду видѣлъ самую искреннюю любовь.
Была зима, подошелъ праздникъ Рождества, и въ самый сочельникъ Диккенсъ нашелъ у себя въ комнатѣ зеленую вѣтвь омелы[5], которую выписали его почитатели нарочно изъ Англіи къ этому дню. Въ день же рожденія Диккенсъ былъ заваленъ душистыми цвѣтами.
Только здоровье писателя все больше и больше разстраивалось отъ постоянныхъ волненій, отъ усталости и спѣшки.
Когда онъ вернулся въ Англію, друзья съ горестно замѣтили, что здоровье его совершенно пошатнулось.
Ho ничьи совѣты, ничьи мольбы не могли удержать Диккенса: онъ точно не хотѣлъ знать, въ какомъ отчаянномъ положеніи его здоровье.
Отдохнувъ отъ путешествія, онъ опять принялся за чтенія, и такъ ѣздилъ то туда, то сюда до самой смерти.
На послѣднемъ чтеніи онъ выбралъ свою „Рождественскую сказку“. Слушатели не спускали глазъ съ обожаемаго писателя, съ его измученнаго, блѣднаго лица. Окончивъ чтеніе, Диккенсъ закрылъ книгу и обратился къ своимъ слушателямъ со словами прощанья и благодарности. Всѣ молча слушали его простыя, искреннія слова, и когда онъ кончилъ, въ залѣ раздался гулъ рукоплесканій. Блѣдный и усталый, растроганный привѣтствіями Диккенсъ стоялъ на эстрадѣ и кланялся въ послѣдній разъ своимъ слушателямъ.
Уже не долго оставалось ему жить. Разъ утромъ онъ писалъ въ своемъ кабинетѣ, и потомъ вышелъ къ обѣду. Но едва онъ вошелъ въ столовую, какъ упалъ безъ чувствъ. Его положили въ постель; онъ-уже не приходилъ въ себя и умеръ на другой день.
Дѣти оплакивали своего любящаго, нѣжнаго, всегда участливаго отца; а вся Англія, всѣ его сограждане горевали вмѣстѣ съ ними о его смерти, какъ будто умеръ близкій, родной человѣкъ.
Его прахъ похоронили въ Лондонѣ, въ церкви Вестминстерскаго аббатства, гдѣ покоятся останки многихъ знаменитыхъ людей Англіи.
ГЛАВА VII.
Что оставилъ намъ Диккенсъ.
править
Диккенсъ умеръ. Но можно ли сказать, что онъ исчезъ для насъ?
Нѣтъ.
Его жаркая, любящая душа живетъ въ его книгахъ. Если вы возьмете большой, запыленный, обтрепанный томъ его сочиненій и станете читать страницу за страницей, то передъ вами оживутъ, заговорятъ его герои. Писатель, уже давно умершій, предстанетъ передъ вами какъ живой. Его смѣхъ заставитъ васъ смѣяться, его слезы невольно растрогаютъ васъ.
Душа Диккенса осталась жить въ его книгахъ. Но, кромѣ этой души писателя, мы найдемъ въ нихъ и кое-что другое. Въ его романахъ изображены Англія и англичане, какими они были въ серединѣ прошлаго вѣка. По книгамъ Диккенса мы узнаемъ, какъ жили тогда люди въ Англіи, въ особенности бѣдняки и среднее городское сословіе; мы узнаемъ также, какъ думали они, что любили, къ чему стремились въ своей жизни. Герои Диккенса выдуманы, — ничего! Все-таки; и въ выдуманныхъ герояхъ писатель изображалъ то, что видѣлъ своими зоркими глазами вокругъ себя въ живой жизни.
Многое теперь въ Англіи измѣнилось, многое стало совершенно неузнаваемымъ. И люди уже по-новому думаютъ и говорятъ, живутъ, одѣваются; если вы поѣдете въ Англію, то не найдете въ ней Англіи Диккенса.
Жизнь идетъ впередъ и никогда не застаивается на мѣстѣ, какъ стоячая вода въ прудахъ. Она течетъ какъ могучая рѣка все дальше и дальше.
Такъ и англійская жизнь.
Диккенсъ въ своихъ романахъ разсказываетъ намъ, какъ жили люди въ Англіи въ его время.
Онъ хорошо зналъ городскую жизнь, и почти во всѣхъ своихъ книгахъ онъ описываетъ жизнь въ Лондонѣ и другихъ городахъ Англіи.
Особенно хорошо была ему знакома жизнь средняго сословія, къ которому онъ самъ принадлежалъ. Но онъ старался также познакомиться съ жизнью бѣдняковъ, мастеровыхъ, лодочниковъ, мелкихъ разносчиковъ и потомъ описывалъ ихъ жизнь въ своихъ романахъ.
Главнымъ же образомъ Диккенсъ рисуетъ людей средняго сословія.
Онъ знакомитъ насъ съ суровыми, грубыми, самоувѣренными джентльменами изъ торговаго міра или служащими въ казенныхъ вѣдомствахъ. Эти джентльмены носятъ нанковыя панталоны, пестрые жилеты и синіе фраки. Они угрюмы, иногда жестокосерды. Ихъ главная цѣль въ жизни — обогащеніе, выгода. Бѣдные клерки-конторщики лѣзутъ изъ кожи, чтобъ скопить себѣ денегъ; богатые торговцы стерегутъ свое богатство и дрожатъ надъ каждой копейкой. Эти люди знаютъ только дѣловыя заботы. Они погружены въ мысль о томъ, какъ получше нажиться.
Среди этихъ джентльменовъ изъ служилаго и торговаго міра мелькаютъ грозныя фигуры школьныхъ учителей. Бѣдныя дѣти! Когда они попадаютъ въ ихъ руки, сколько горя приходится имъ, терпѣть! Какъ больно ноютъ и горятъ ладони отъ ударовъ линейкою, какъ болятъ колѣни и спины! Жестоки и грозны эти учителя. Они плохо учатъ, и думаютъ, что все ученье состоитъ въ томъ, чтобы запугать ребенка до полусмерти.
Среди этихъ суровыхъ джентльменовъ мелькаютъ кое-гдѣ смѣшныя и добродушныя лица. Это люди, которые безпечны и лѣнивы. Имъ лѣнь думать о наживѣ, а если они и затѣютъ дѣло, то все оказывается до того непрочнымъ, что разсыпается въ прахъ. Таковъ мистеръ Микоберъ, знаменитый другъ Давида Копперфильда. Добродушный болтунъ, Недалекій и легкомысленный человѣкъ, онъ сидитъ себѣ въ тюрьмѣ и живетъ отлично, забывая о томъ, что онъ должникъ и узникъ.
Въ каждомъ романѣ Диккенса вы встрѣтите такого же добродушнаго джентльмена. Диккенсъ любитъ этотъ типъ; онъ напоминаетъ ему его родного отца, мистера Джона Диккенса.
Обыкновенно завязка романа состоитъ въ томъ, что кто-нибудь присвоилъ, скрылъ или просто укралъ чужія деньги или чужое имущество. Одни люди страдаютъ при этомъ, угнетаемые обидчиками, а другіе пользуются неправеднымъ богатствомъ и жестоко обращаются съ тѣми, кого обобрали.
Мы видимъ предъ собою жизнь, которая стала ужасной и жестокой потому, что люди готовы на всякое преступленіе, чтобы только завладѣть богатствомъ.
Въ эту жестокую жизнь Диккенсъ ставитъ своего героя, молодого человѣка съ самой благородной душой.
Мы знакомимся съ нимъ съ первыхъ дней его жизни. Мы видимъ его бѣднымъ, забитымъ, голоднымъ ребенкомъ. Мы слѣдимъ за всѣми превратностями его судьбы. Мы жалѣемъ его, видя, какъ онъ терпитъ обиды и побои отъ жестокихъ родственниковъ. Мы радуемся, когда онъ бѣжитъ отъ нихъ, спасается отъ притѣснителей. Мы слѣдимъ за его дальнѣйшей судьбою, которая всегда проясняется, какъ небо послѣ ненастья, и готовитъ своему любимцу лучезарное счастье.
Диккенсъ очень часто описывалъ въ своихъ романахъ жизнь дѣтей. Дѣти его любимые герои. Вспоминая свое собственное дѣтство, Диккенсъ описывалъ жизнь бѣдныхъ, заброшенныхъ мальчиковъ, которые приходятъ въ отчаяніе отъ тяжелаго труда, отъ голода и холода.
Такъ написалъ онъ подробно исторію Давида Копперфильда, такъ разсказалъ намъ печальное дѣтство Оливера Твиста. И Давидъ и Оливеръ голодаютъ, работаютъ подъ градомъ ударовъ и насмѣшекъ, терпятъ горькую нужду и бѣгутъ безъ оглядки отъ своихъ притѣснителей.
Но жизнь богатаго ребенка тоже не сладка въ этой Англіи, гдѣ люди заняты только борьбой за богатство. У богатаго мистера Домби дѣти не голодаютъ, не питаются одной овсяной похлебкой безъ хлѣба, какъ бѣдняжка Оливеръ, — Поль и Флоренса, слава Богу, сыты; но душа у нихъ голодна. Они никогда не видѣли ласки, не слышали добраго слова. Въ этомъ жестокомъ мірѣ не можетъ жить маленькій Поль. Онъ чахнетъ и умираетъ, какъ цвѣтокъ, лишенный теплаго солнечнаго свѣта. И Флоренсѣ тоже плохо живется въ богатомъ мрачномъ домѣ, гдѣ такъ много пустыхъ комнатъ и такъ мало веселья и смѣѣха.
Въ романахъ Диккенса изображены англійскія женщины и дѣвушки. Онѣ носятъ широкія бѣлыя, кисейныя платья на кринолинѣ, и шляпы, похожія на большіе чепцы. Онѣ чувствительны, любятъ плакать изъ-за пустяковъ, живутъ безпечно какъ птички и не знаютъ того, что дѣлается за стѣною ихъ дома въ безпредѣльномъ, огромномъ мірѣ. Такая дѣвушка-птичка была невѣстой Копперфильда, а потомъ стала его женой. И другія дѣвушки, жизнь которыхъ суровѣе и печальнѣе, чѣмъ жизнь Доры, все-таки простодушны какъ дѣти и чувствительны до крайности. Крошка Дорритъ, Флоренса, Нелли плачутъ при каждомъ удобномъ случаѣ; оыѣ» довѣрчивы и просты, мало работаютъ головой, у нихъ все рѣшаетъ голосъ ихъ сердца.
И женщины у Диккенса такъ же безпомощны, простодушны и чувствительны, какъ молодыя дѣвушки.
На ряду съ ними Диккенсъ изображаетъ иногда злыхъ и безжалостныхъ, жестокосердыхъ женщинъ, которыя причиняютъ много зла изъ концѣ книги обыкновенно бываютъ наказаны судьбою.
Диккенсъ самъ отличался чувствительностью, и въ его время чувствительность была въ модѣ и преспокойно уживалась среди людей съ грубостью и жестокостью. Никому не казалось страннымъ, что въ романѣ постоянно описывалось, какъ почтенные джентльмены и леди проливаютъ обильныя слезы, кусаютъ себѣ губы, чтобы не расплакаться, какъ люди обнимаются и цѣлуются, заливаясь слезами, то въ минуты разставанья, то въ минуты свиданія. И старые и молодые, и мужчины и женщины постоянно плачутъ у Диккенса; не плачутъ только закоренѣлые злодѣи, которые, напротивъ, такъ жестоки и безчувственны, что не знаютъ даже улыбки.
Диккенсъ любитъ изображать или совсѣмъ хорошихъ людей, или же совсѣмъ злыхъ. Если вы станете читать внимательно его книги, то легко отдѣлите добрыхъ отъ злыхъ. Къ добрымъ людямъ принадлежатъ всѣ его герои и ихъ друзья; къ злымъ — враги этихъ героевъ. Злые въ началѣ романа властвуютъ, а въ концѣ погибаютъ или же смягчаются и сами становятся добрыми.
Но въ жизни рѣдко можно встрѣтить совсѣмъ злыхъ или безгрѣшно-добрыхъ людей. Обыкновенно и у хорошаго человѣка есть свои недостатки, а у злого грѣшника можно подмѣтить и добрыя движенія души. Потому такъ трудно описать живого человѣка, трудно распутаться въ его душѣ. Диккенсъ въ своихъ романахъ рѣдко изображаетъ такого человѣка, а любитъ рисовать или злодѣевъ, или героевъ.
Диккенсъ оставилъ много большихъ романовъ, гдѣ разсказывается жизнь человѣка съ ранняго дѣтства. Онъ не любилъ, начавъ книгу, вскорѣ ее бросать. Чѣмъ больше онъ думалъ о своемъ героѣ, чѣмъ больше сочинялъ разныхъ приключеній, тѣмъ дороже становился для него этотъ трудъ. Мы видѣли, что подъ конецъ онъ и самъ вѣрилъ, что герои его вправду жили и страдали, какъ онъ. Онъ привязывался къ нимъ душою, жилъ ихъ радостями и печалями и бросалъ ихъ съ сожалѣніемъ.
Вотъ почему онъ любилъ писать большіе романы, а маленькіе разсказы писалъ рѣдко и неохотно.
Въ большихъ романахъ онъ могъ дать волю своему живому воображенію. Онъ подробно описывалъ внѣшность людей, ихъ лица, походку, одежду, ихъ; странности онъ описывалъ точно, до мельчайшихъ подробностей, городской кварталъ, улицу, домъ, квартиру, комнату. Онъ не скупился на описанія. Особенно любилъ онъ изображать въ своихъ романахъ Лондонъ, его мрачные переулки, гдѣ тѣснится бѣдный людъ. Тутъ ему помогали его дѣтскія воспоминанія; кромѣ того, онъ еще посѣщалъ описываемыя мѣста, ходилъ, смотрѣлъ и наблюдалъ дномъ, вечеромъ и ночью. Почти всѣ его романы происходятъ въ Лондонѣ, и писатель даетъ вѣрную и живую картину лондонской жизни своего времени.
Несмотря на то, что жизнь въ Англіи теперь уже во многомъ отличается отъ описаній Диккенса, его книги до сихъ поръ не потеряли своего значенія. Прежде всего, по этимъ книгамъ мы можемъ ясно представить себѣ Англію въ серединѣ прошлаго вѣка. Но, кромѣ этого историческаго интереса романы Диккенса сохранили еще и живой человѣческій интересъ.
Пусть его герои чувствительны, пусть ихъ мысли ограничены тѣснымъ міромъ ихъ личной жизни; пусть его дѣвушки и женщины простодушны и глуповаты, — все-таки въ длинномъ ряду лицъ, добрыхъ и злыхъ мы замѣтимъ такія чувства и стремленія, которыя всегда были и будутъ у всѣхъ людей.
Такъ, Диккенсъ рисуетъ любовь "дѣтей къ родителямъ, любовь матери и отца къ дѣтямъ; рисуетъ самоотверженную преданность старой служанки; рисуетъ дружбу двухъ старыхъ и одинокихъ мужчинъ; рисуетъ нѣжную любовь старшей сестры къ младшему больному брату; рисуетъ даже привязанность собаки къ человѣку, который ее приласкалъ.
Среди общей жадности къ деньгамъ, среди стремленія къ богатству Диккенсъ изображаетъ другія стремленія, добрыя и милосердныя. Молодая дѣвушка учитъ дѣтей; старикъ подбираетъ на улицѣ безпріютнаго ребенка и хочетъ его спасти отъ гибели; старая одинокая женщина учитъ и воспитываетъ дѣвушекъ изъ простонародья; богатый человѣкъ заступается за бѣдныхъ, хлопочетъ по ихъ дѣламъ, помогаетъ бѣдной семьѣ зажить трудовой жизнью.
Поэтому, хотя жизнь въ Англіи во многомъ перемѣнилась со дней Диккенса, романы его не потеряли своего значенія. Они до сихъ поръ охотно читаются и восхищаютъ молодого, впечатлительнаго читателя страницами, полными воодушевленія и глубокаго чувства.
Изъ романовъ Диккенса лучшими могутъ считаться: Давидъ Копперфильдъ, Домби и Сынъ, Оливеръ Твистъ, Крошка Дорритъ, Большія Ожиданія, Лавка Древностей, Николай Никльби.
Въ первомъ изъ этихъ романовъ Диккенсъ очень много разсказываетъ о себѣ. Дѣтство Давида — это почти та самая жизнь, которую писатель испыталъ самъ, будучи ребенкомъ. Только Чарльзъ Диккенсъ, какъ мы знаемъ, жилъ у родителей и не зналъ притѣсненій страшнаго отчима.
Какъ Чарльзъ Диккенсъ, маленькій Давидъ приходитъ въ отчаяніе. Его окружаютъ грубые и насмѣшливые товарищи. Онъ одинокъ, несчастенъ. Голодъ истощаетъ его слабое?… Давидъ ходитъ въ гости къ мистеру Микоберу. Мистеръ Микоберъ попадаетъ въ тюрьму за долги. Давидъ, наконецъ рѣшается, бѣжать отъ своихъ хозяевъ. Онъ вспоминаетъ, что у него есть родственница, старая госпожа Тротвудъ. Но она живетъ не въ Лондонѣ. Онъ отправляется пѣшкомъ къ этой бабушкѣ.
На пути въ Дувръ Давида постигаютъ разныя несчастія. Придя въ тотъ городокъ, гдѣ живетъ его бабушка Тротвудъ, мальчикъ разыскиваетъ ее и съ трудомъ разсказываетъ про свои страданія: съ нимъ дѣлается истерика. Грозная бабушка оказывается очень доброй. Она оставляетъ Давида у себя.
Вскорѣ Давидъ поступаетъ въ школу. Это уже второй опытъ въ его жизни. Еще при жизни матери отчимъ посылалъ его въ школу. Но та школа была ужасна: тамъ учениковъ жестоко наказывали и плохо учили. Эта новая школа совершенно другая. Давидъ хорошо учится и радуетъ свою бабушку своими успѣхами. Такъ какъ школа не въ Дуврѣ, а въ Кентербери, то Давидъ въ эти школьные годы живетъ не у бабушки, а у господина Викфильда въ Кентербери. У мистера Викоильда есть дочь, молоденькая дѣвушка Агнеса. Давидъ и Агнеса становятся друзьями.
Давидъ выросъ. Онъ окончилъ школу и поступилъ клеркомъ (конторщикомъ) въ контору мистера Спенло. Диккенсъ подробно описываетъ жизнь молодого человѣка, который ужасно радъ, что сталъ взрослымъ и можетъ жить по собственному вкусу. Забавно описана сцена товарищеской пирушки, гдѣ Давидъ выпилъ лишнее и съ непривычки опьянѣлъ. Стыдъ и раскаяніе слѣдуютъ на другое утро.
Диккенсъ описываетъ дальнѣйшую) жизнь своего героя. У мистера Спенло есть дочка, хорошенькая Дора. Давидъ женится на ней. Но счастье ихъ непродолжительно. Дора вскорѣ умираетъ. Тогда Д.авидъ отправляется путешествовать: онъ надѣется, разсѣять этимъ свое горе. Черезъ нѣкоторое время онъ возвращается въ Дувръ къ старой бабушкѣ Тротвудъ, у которой теперь живетъ няня Давида, Пеготти. Бабушка надѣется, что Давидъ и Агнеса станутъ мужемъ и женой. Желаніе ея исполняется. Романъ кончается на картинѣ семейнаго счастья Давида Копперфильда и его жены Агнесы.
Въ этомъ романѣ особенно хороша первая часть.. Описаніе дѣтства и отрочества Давида до того живы, что не вѣрится, что все это выдумано писателемъ. Вся первая часть романа пересыпана воспоминаніями дѣтства самого Диккенса. Передъ нами развертывается старомодная, скромная, бѣдная интересами жизнь небогатыхъ людей. Ихъ интересы ограничиваются семьей, и здѣсь-то, въ семьѣ, разыгрываются трогательныя и ужасныя сцены.
Въ этомъ романѣ, кромѣ самого героя, Давида Копперянільда, отлично изображены Диккенсомъ окружающіе его люди: преданная няня Пеготти, ея родственники, лодочники изъ Ярмута, товарищи Давида по первой школѣ и среди нихъ въ особенности горячій, необузданный и благородный юноша Стирфорсъ, потомъ товарищи Давида по ненавистной конторѣ — Мучная Картошка и другіе; мистеръ Микоберъ со своимъ многочисленнымъ семействомъ; друзья взрослаго Давида, клерки изъ конторы Споило, и множество другихъ лицъ, окружающихъ героя.
Домби и Сынъ можетъ быть поставленъ на ряду съ Копперфильдомъ.
Домби и Сынъ — это вывѣска, фирма торговаго дома. Заглавіе сразу опредѣляетъ содержаніе книги. Въ ней будетъ разсказана исторія человѣка, для котораго весь смыслъ жизни былъ заключенъ въ этой вывѣскѣ.
И въ самомъ дѣлѣ, мистеръ Домби живетъ только своимъ торговымъ дѣломъ. Онъ не любитъ дочери своей, Флоренсы, и радуется рожденію сына, потому что вывѣска останется попрежнему Домби и Сынъ, какъ было изъ поколѣнія въ поколѣніе. Жена его умираетъ вскорѣ послѣ рожденія сына, но мистеръ Домби не горюетъ о женѣ. Онъ доволенъ, что у него есть сынъ.
Бѣдная Флоренса живетъ въ богатомъ домѣ загнанная, одинокая. Ей позволяютъ играть съ братомъ, потому что малютка Поль любитъ играть съ нею.
Поль вырастаетъ болѣзненнымъ, страннымъ мальчикомъ. Нельзя себѣ представить, что изъ него выйдетъ ловкій торговецъ. Онъ задумчивъ, онъ любитъ думать и спрашивать о томъ, почему шумитъ море? гдѣ живутъ птицы, когда улетаютъ зимою? откуда берутся облака и изъ чего они сдѣланы?..
Мистеръ Домби не умѣетъ читать въ чужой душѣ. Онъ твердо увѣренъ, что сынъ пойдетъ по его дорогѣ и будетъ купцомъ. Когда Поль достигаетъ шестилѣтняго возраста, онъ отдаетъ его въ школу. Его дорогая сестра Флоренса живетъ неподалеку отъ школы, навѣщаетъ его, сама потихоньку учится латинскому языку, чтобы помочь маленькому брату. Въ школѣ не мало дивятся такому крошечному ученику, но деньги за него заплачены, и потому его усердно учатъ. Напрасно милая Флой помогаетъ брату, толкуетъ ему мудреные уроки, Маленькій Поль не выноситъ труда не по силамъ, чахнетъ и умираетъ.
Мистеръ Домби становится еще мрачнѣе, и жестокость его обращается на тѣхъ, кто остался живъ. Флоренса хочетъ утѣшить, приласкать отца: но суровость его ужасаетъ молодую дѣвушку.
Чтобы спасти старую торговую фирму Домб ии Сынъ, мистеръ Домби женится. Мачеха и Флоренса становятся друзьями. Но Богъ не благословляетъ этого брака. Напрасно ждетъ мистеръ Домби рожденія сына. Его мрачный характеръ отталкиваетъ отъ него молодую жену. Она уходитъ отъ него къ своимъ роднымъ. Тогда Флоренса дѣлаетъ попытку утѣшить покинутаго отца. Но мистера. Домби грубо ее выталкиваетъ изъ своего кабинета.. Молодая дѣвушка убѣгаетъ изъ родного дома въ бѣдную лавочку къ своимъ друзьямъ и тамъ скоро выходитъ замужъ за молодого своего пріятеля Вальтера.
Конецъ романа не соотвѣтствуетъ всему мрачному ходу исторіи. Диккенсъ захотѣлъ показать намъ раскаяніе мистера Домои. Для этого онъ придумываетъ такую развязку: торговый домъ Домби и Сынъ разоренъ; мистеръ Домби сталъ бѣднымъ человѣкомъ. Это разорѣніе и бѣдность смягчаютъ сердце старика. Онъ вспоминаетъ о Флоренсѣ, жалѣетъ, что оттолкнулъ ее. Является Флоренса и уводитъ одинокаго, несчастнаго отца въ свою семью, гдѣ царствуютъ веселье и радость. Мистеръ Домби души не чаетъ въ своихъ внукахъ и ласкаетъ новыхъ маленькаго Поля и маленькую Флой.
Третій замѣчательный романъ Диккенса — Олмверг Твистъ.
Если въ Котирфилѣдѣ и Домби добрую половину книги занимаетъ исторія дѣтскихъ лѣтъ героя, то въ романѣ Оливеръ Твистъ дѣтство и отрочество Оливера представляютъ все содержаніе книги. Герой книги — мальчикъ. Мы знакомимся съ нимъ въ день его появленія на свѣтъ и потомъ подробно узнаемъ всѣ тѣ приключенія, которыя ем.у приходится испытывать. Книга кончается, когда Оливеръ еще совсѣмъ молодой человѣкъ: передъ нимъ еще лежитъ вся жизнь.
Итакъ, это романъ ребенка.
Повѣсть о его страданіяхъ и приключеніяхъ написана такъ живо, съ такой сердечной теплотой, какъ будто Диккенсъ и вправду зналъ такого Оливера и выслушалъ отъ него разсказъ о его жизни.
Маленькій Оливеръ — сирота. Мать его умираетъ въ чужомъ городѣ, и никто не знаетъ, кто она такая была и откуда пріѣхала. Новорожденнаго мальчика берутъ въ пріютъ и даютъ ему имя Оливеръ Твистъ. Онъ вырастаетъ на фермѣ работнаго дома вмѣстѣ съ другими такими же безродными сиротами, какъ онъ самъ. За то, что онъ попросилъ лишнюю порцію овсяной похлебки, его отдаютъ въ ученье мастеровымъ.
Оливеръ попадаетъ къ гробовщику. У гробовщика онъ тоже голодаетъ и терпитъ побои. Наконецъ, не въ силахъ будучи сносить такую жизнь, онъ убѣгаетъ отъ гробовщика и отправляется пѣшкомъ въ Лондонъ.
Въ Лондонѣ онъ попадаетъ въ притонъ воровъ, гдѣ старый воръ учитъ молодыхъ таскать вещи изъ кармановъ прохожихъ. Но Оливеръ такъ малъ и такъ довѣрчивъ, что сначала никакъ не можетъ понять, что значатъ эти упражненія. Только тогда догадывается онъ, когда видитъ на улицѣ, какъ его юные товарищи обкрадываютъ господина. Въ суматохѣ Оливеръ спотыкается и падаетъ, его хватаютъ и сажаютъ въ тюрьму какъ вора. Но старый джентльменъ узнаетъ, что Оливера посадили изъ-за него понапрасну; онъ отправляется въ тюрьму и освобождаетъ мальчика. Онъ беретъ Оливера къ себѣ, но мальчикъ такъ потрясенъ пережитымъ страхомъ, что заболѣваетъ и долго лежитъ безъ памяти.
Очнувшись послѣ болѣзни, онъ видитъ передъ собою портретъ молодой женщины. Почему-то этотъ портретъ очень ему нравится. Старый мистеръ Браунлоу пораженъ тѣмъ сходствомъ, которое замѣчаетъ между мальчикомъ и этимъ портретомъ. Молодая женщина, изображенная на немъ, была женою его пріятеля и неизвѣстно куда пропала. Однажды старый джентльменъ отправляетъ своего пріемыша съ деньгами и книгами въ книжную лавку. По дорогѣ Оливера узнаютъ его прежніе товарищи-воры; они, окруживъ его, поднимаютъ крикъ и шумъ и обвиняютъ его въ покражѣ книгъ и денегъ. Его тащутъ въ притонъ къ страшному старику и запираютъ въ чуланъ. Опять Оливеръ живетъ среди воровъ и постоянно слышитъ хвастливые разсказы о ихъ подвигахъ. Оливеръ приходитъ въ отчаяніе. Онъ думаетъ, что уже никогда болѣе не выберется изъ этого ужаснаго общества.
Послѣ долгаго времени воры берутъ его съ собою на грабежъ. Во время этого грабежа Оливеръ раненъ и безъ чувствъ брошенъ въ канаву. Тутъ его находятъ утромъ обитатели дома, которые успѣлъ отбиться отъ грабителей.
Въ домѣ живутъ мистрисъ Мейли и ея дочь Роза. Увидѣвъ Оливера, онѣ не хотятъ вѣритъ, чтобы такой кроткій и робкій мальчикъ принадлежалъ къ шайкѣ грабителей; онѣ берутъ его къ себѣ и воспитываютъ какъ родного. Вскорѣ отыскиваются и родственники Оливера Твиста. Мистеръ Броунлоу, добрый старый джентльменъ, хлопочетъ за него и отбираетъ имѣніе Оливера, захваченное его злымъ родственникомъ. Оливеръ Твистъ спасенъ изъ когтей позора, нищеты и отчаянія благодаря участію добрыхъ людей.
Въ этомъ романѣ Диккенсъ подробно описалъ плохое состояніе сиротскихъ пріютовъ въ Англіи и этимъ не мало содѣйствовалъ тому, что въ пріютахъ стали лучше кормить дѣтей и лучше съ ними обращаться.
Таковы три лучшія романа Диккенса. Другія его книги тоже очень интересны. Въ нихъ тоже около главнаго героя толпятся разные люди, такъ что, прочитавъ одинъ романъ, мы знакомимся съ жизнью множества лицъ. Въ нихъ тоже оживаетъ передъ нами прежняя англійская жизнь. Въ нихъ тоже описаніе этой жизни согрѣто горячимъ сердцемъ Чарльза Диккенса, его любовью къ людямъ, его жалостью ко всѣмъ слабымъ, несчастнымъ и обиженнымъ.
- ↑ Портси — предмѣстье города Портсмута; Чатамъ — городъ недалеко отъ Лондона.
- ↑ Искусство быстро писать, сокращая слова.
- ↑ Высшее правительственное учрежденіе Англіи.
- ↑ Въ англійскомъ парламентѣ двѣ палаты: верхняя и нижняя; въ верхней засѣдаютъ вельможи-лорды, въ нижней — выборные отъ горожанъ, земледѣльцевъ и рабочихъ.
- ↑ Растеніе, которымъ въ Англіи убираютъ комнаты въ Рождественскій сочельникъ.