Животный эпос и легенды готтентотов (Блик)/ДО

Животный эпос и легенды готтентотов
авторъ Вильгельм Блик, пер. Вильгельм Блик

Оригинал: нѣмецкій, опубл.: 1864. — Источникъ: az.lib.ru • Из сборника «Reynard the Fox in South Africa; or Hottentot Fables and Tales»
I. Басни о шакале.
Побежденный лев.
Львиная доля.
Белый человек и змея.
Как гиена и шакал ели облака.
Кража рыбы.
Кто оказался вором?
Голубка и цапля.
Леопард и баран.
II. Басни о черепахе.
Слон и черепаха.
Черепахи на добыче за страусами.
III. Басни о павиане.
Суд павиана.
Потерянное дитя (Сказка).
Лев, вообразивший себя умнее своей матери.
Женщина, превращенная в льва. (Сказка).
IV. Разные басни.
Как намакская женщина перехитрила слонов.
Басни о солнце и луне.
Отчего у шакала на спине длинная черная полоса?
Лошадь проклятая солнцем.
Происхождение смерти
Легенды о Гэйтсе Эйбипе.
Победа Гэйтси-Эйбипъ.
Умная девочка.
Перевод Дмитрия Коропчевского (1874).

БАСНИ И СКАЗКИ
ДИКИХЪ НАРОДОВЪ.

I. Животный эпосъ и легенды готтентотовъ

(изъ сборника Блика — Bleek, «Reynard the Fox in South Africa)».

II. Дѣтскія сказки и преданія зулусовъ.

(изъ сборника Коллэуея — Collaway, «Nursery Tales, Traditions and Historiеs of the Zulus»). ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО. С.-ПЕТЕРБУРГЪ. Типографія В. Демакова. Новый пер., д. № 7

1874.

КЪ ЧИТАТЕЛЮ.

Предлагая вниманію публики эти образцы поэтическаго творчества дикихъ народовъ, мы считаемъ необходимымъ предпослать имъ нѣсколько пояснительныхъ словъ. Тѣ изъ читателей, которые знакомы съ трудами Тэйлора, Бастіана, Макса Мюллера, Штейнталя и другихъ, приложившихъ сравнительный методъ и начала теоріи развитія къ изученію умственной жизни человѣчества въ различныхъ проявленіяхъ ея, не нуждаются въ дальнѣйшемъ разъясненіи причинъ нашего выбора. Имъ извѣстно, что однимъ изъ плодотворнѣйшихъ началъ новѣйшей науки о человѣкѣ является признаніе существеннаго единства человѣческаго ума во всѣхъ его фазисахъ, и низшихъ и высшихъ, и дикихъ и цивилизованныхъ. Имъ извѣстно также, какое значеніе, съ точки зрѣнія Дарвиновскаго принципа постепеннаго развитія, прилагаемаго къ исторіи культуры, пріобрѣтаютъ продукты первобытнаго творчества, играющіе для антрополога и сравнительнаго психолога такую же роль, какую ископаемые играютъ для палеонтолога и біолога. Занимаясь этими непосредственными произведеніями дѣтскаго періода исторіи, мы получаемъ возможность ближе подойти къ тѣмъ источникамъ поэзіи, которые нѣкогда питали и насъ. Общность умственныхъ процессовъ во всемъ человѣчествѣ нагляднѣе всего обнаруживается именно изъ произведеній дикаго поэтическаго воображенія, подобныхъ предлагаемымъ нами ниже. Они показываютъ намъ, какъ одинаково человѣкъ, въ извѣстномъ періодѣ своего развитія, относится къ природѣ, къ какой бы расѣ и къ какой бы эпохѣ цивилизаціи онъ ни принадлежалъ. Съ перваго взгляда на готтентотскія басни и зулусскія сказки всякій изъ насъ замѣтитъ тѣ же мотивы, которые онъ находитъ въ басняхъ и сказкахъ, какія разсказывались ему въ его дѣтствѣ. Мы видимъ здѣсь тѣхъ же животныхъ, надѣленныхъ разумомъ, даромъ слова и другими человѣческими качествами. Мы находимъ здѣсь тѣхъ же великановъ и людоѣдовъ, и здѣсь точно также человѣческій умъ и хитрость одерживаютъ верхъ надъ грубой силой. Эти черты сходства съ нашими индоевропейскими произведеніями того же характера въ такой степени бросаются въ глаза, что д-ръ Бликъ, изъ сборника котораго мы извлекаемъ помѣщенныя ниже готтентотскія басни, счелъ себя въ правѣ озаглавить свой сборникъ: «Рейнеке-Лисъ въ Южной Африкѣ». Максъ Мюллеръ вполнѣ поддерживаетъ его въ этомъ случаѣ и въ своей статьѣ^[1], посвященной разбору сборника Коллэуея, который даетъ намъ матеріалъ для зулусскихъ сказокъ, указываетъ, какъ на весьма замѣчательную черту этихъ послѣднихъ на преобладающее значеніе, какое имѣетъ въ жизни ловкость и хитрость, т. е. на ту черту, которая составляетъ самую характеристическую особенность эпопеи о Рейнеке-Лисѣ. Этой идеей проникнутъ разсказъ объ Углаканіанѣ, помѣщаемый ниже и сравненіе, которое Коллэуей дѣлаетъ между этимъ разсказомъ и извѣстными намъ сказками о Мальчикѣ съ-пальчикъ и Гансѣ-Истребителѣ великановъ, напрашивается само собой. Безъ сомнѣнія, спеціалистъ по исторіи европейской народной литературы будетъ встрѣчать на каждомъ шагу различныя черты сходства зулусскихъ или готтентотскихъ сказокъ съ той или другой сказкой, помѣщенной въ сборникахъ Гриммовъ, Дасента и др. Такая сравнительная работа значительно превзошла бы наши силы, и потому мы должны предоставить ее другимъ болѣе компетентнымъ лицамъ, ограничивая наше дѣло въ этомъ случаѣ исполненіемъ тѣхъ обязанностей, какія налагаетъ на насъ этнографія. Именно намъ предстоитъ коснуться вопроса о подлинности и давности этихъ сказокъ, т. е. мы должны указать, насколько ихъ можно считать самостоятельнымъ продуктомъ творчества тѣхъ народовъ, у которыхъ мы ихъ находимъ теперь, и въ какомъ времени ихъ исторіи мы можемъ предполагать начало ихъ.

Относительно готтентотовъ мы обладаемъ болѣе полными свѣдѣніями, нежели относительно многихъ другихъ обитателей южной Африки. Мы обязаны этимъ тому обстоятельству, что они уже болѣе двухъ столѣтій находятся въ соприкосновеніи съ образованнымъ міромъ. Но съ другой стороны это обстоятельство осложняетъ нашу задачу, представляя намъ современныхъ готтентотовъ уже значительно искаженными эксплуатаціей голландскихъ и англійскихъ колонистовъ. Исторія колонизаціи южной оконечности Африки повторяетъ собою то же, что мы находимъ въ исторіи колонизаціи Америки, Австраліи и др. странъ, нѣкогда принадлежавшихъ дикимъ народамъ. Мы видимъ здѣсь такое же давленіе бѣлыхъ пришельцевъ, такое же жестокое и грубое отношеніе къ туземцамъ, которое нетолько въ дѣйствительности не цивилизуетъ ихъ, но даже задерживаетъ ихъ естественное развитіе. Голландцы такъ же охотѣлись за готтентотами и бушменами, и систематически уничтожали ихъ, какъ это дѣлали англичане съ тасманійцами. Мы не будемъ перечислять печальныхъ фактовъ этой неровной борьбы, подробное изложеніе которой читатель можетъ найдти въ извѣстномъ сочиненіи Вайца^[2], «Антропологія первобытныхъ народовъ» и прибавимъ только, что многіе писатели прежняго времени считали готтентотовъ безнадежными для дѣла цивилизаціи и указывали отдѣльные случаи значительнаго умственнаго развитія ихъ. Первыя основательныя свѣдѣнія о готтентотахъ мы находимъ у Кольбена, который описывалъ ихъ вскорѣ послѣ учрежденія голландскихъ колоній въ ихъ странѣ. Готтентоты еще въ то время были многочисленнымъ народомъ, раздѣленнымъ на множество племенъ подъ управленіемъ вождей или старшинъ; они вели кочевую пастушескую жизнь, группами въ 300 или 400 человѣкъ, и жили въ подвижныхъ хижинахъ, составленныхъ изъ кольевъ, покрытыхъ циновками. Одежду ихъ составляли сшитыя вмѣстѣ овечьи шкуры; оружіемъ имъ служили луки съ отравленными стрѣлами и дротики или ассагеи. Они были сильны на охотѣ, и хотя характеръ ихъ можно было скорѣе назвать мягкимъ, но они были весьма храбры на войнѣ, что европейскимъ колонистамъ нерѣдко приходилось испытывать на себѣ^[3]. Но по другимъ свѣдѣніямъ. мы узнаемъ, что въ еще болѣе раннее время готтентоты не были номадами, были еще богаче скотомъ и находились подъ властью вождей, которые признавали надъ собою власть одного верховнаго вождя. И преданія этого народа, и нѣкоторыя этимологическія указанія, даютъ право заключить, что нѣкогда распространеніе ихъ было несравненно обширнѣе, имъ принадлежала болѣе значительная часть территоріи Африки; воспоминаніе объ этомъ удерживается еще до сихъ поръ въ готтентотскихъ названіяхъ рѣкъ и горъ въ странахъ, принадлежащихъ въ настоящее время Кафрамь. Нѣкогда имъ и выдѣлившемуся отъ нихъ, еще ниже стоящему, племени Бушменовъ принадлежала вся Ю. З. Африка. Оттуда они были все болѣе и болѣе вытѣсняемы кафрами, которые придвинули ихъ наконецъ къ самой южной оконечности Африки.

Но нѣкоторыя лингвистическія основанія позволяютъ многимъ ученымъ предполагать, что странствованія готтентотовъ этимъ не ограничивались. Бликъ, составитель сборника, изъ котораго мы заимствуемъ слѣдующія ниже готтентотскія басни, ставя въ предисловіи къ названному сборнику вопросъ о томъ, насколько эти басни можно считать дѣйствительно принадлежащими готтентотамъ, а не внушенными вліяніемъ бѣлыхъ, полагаетъ, что даже при невозможности опредѣлительно рѣшить этотъ вопросъ, самый фактъ расположенія готтентотовъ къ подобнаго рода произведеніямъ является весьма характеристическимъ. Онъ забываетъ упомянуть здѣсь о свойствѣ готтентотовъ, засвидѣтельствованномъ многими путешественниками именно о ихъ особенной любви къ животнымъ. «Замѣчательна, говоритъ Фридрихъ Мюллеръ, близость готтентотовъ съ окружающимъ ихъ животнымъ міромъ. Онѣ относятся съ почитаніемъ ко многимъ изъ животныхъ и удѣляютъ имъ особое участіе, что доказывается ихъ многочисленными баснями о животныхъ^[4]». Чтобы объяснить значительное развитіе животнаго эпоса у готтентотовъ и пристрастіе ихъ къ баснямъ, Бликъ строитъ слѣдующую теорію относительно ихъ первоначальнаго мѣстопребыванія. Именно въ языкѣ готтентотовъ онъ находитъ грамматическое сходство съ языками коптовъ, берберовъ и другими семитическими и несемитическими нарѣчіями С. Африки. Онъ приводитъ далѣе мнѣніе Адамсона, по которому языкъ готтентотскаго племени Намака сходенъ съ египетскимъ языкомъ. Такое сходство, несомнѣнное для него, даетъ ему ключъ къ объясненію присутствія животнаго эпоса у готтентотовъ, которые такимъ образомъ, по его мнѣнію, находились нѣкогда въ общеніи съ образованными народами С. Африки и могли заимствовать отъ нихъ если не самыя басни, то нѣкоторое умственное развитіе и наклонность къ поэтическому творчеству. Это мнѣніе Блика весьма соблазнительно, потому что оно, въ соединеніи съ нѣкоторыми другими подобными гипотезами, — вродѣ извѣстной теоріи о кушитахъ, какъ древнѣйшихъ цивилизаторахъ, будто бы оставившихъ слѣды своего вліянія въ Азіи, Африкѣ, Европѣ, Америкѣ и островахъ Малайскаго архипелага, — объясняетъ многія темныя явленія древнѣйшей исторіи. Но, къ сожалѣнію, предположеніе Блика мало подтверждается фактами и рѣшительно опровергается этнографическими авторитетами новѣйшаго времени. Относительно готтентотскаго языка Фр. Мюллеръ говоритъ совершенно опредѣленно. «Языкъ готтентотовъ есть совершенно самостоятельное нарѣчіе, несходное ни съ однимъ африканскимъ или азіятскимъ нарѣчіями»^[5]. Вайцъ точно также полагаетъ, что мнѣніе Блика въ настоящее время не можетъ имѣть никакого серьезнаго этнологическаго подтвержденія.

Такимъ образомъ предположеніе о заимствованіи готтентотами всего ихъ эпоса у какого-либо болѣе цивилизованнаго народа оказывается, подобно многимъ предположеніямъ въ этомъ родѣ, слишкомъ гадательнымъ, для того чтобы можно было останавливаться на немъ. Мы воспользуемся только указаніями Блика, который изъ басенъ, помѣщаемыхъ ниже, басни, носящія заглавія: «Кража рыбы», «Судъ павіана» и «Проклятіе лошади», считаетъ новѣйшаго происхожденія; сравнительно недавнее появленіе басни о «Бѣломъ человѣкѣ и змѣѣ» также слишкомъ очевидно. Но всѣ остальныя Бликъ относитъ къ періоду, предшествовавшеиу вторженію европейцевъ.

Слѣдовательно за отсутствіемъ прямаго доказательства заимствованія готтентотскихъ басенъ, мы имѣемъ полное право предположить. что видимое сходство ихъ съ извѣстными намъ индоевропейскими баснями есть продуктъ основной одинаковости человѣческаго ума и принадлежитъ къ тому же разряду явленій въ исторіи человѣческой культуры, къ которому относится сходство между греческими и новозеландскими миѳами и объясненія нѣкоторыхъ сторонъ жизни природы, общія для американскаго дикаря и европейскаго простолюдина.

Общія начала того, что мы сказали о басняхъ готтентотовъ можетъ быть отнесено и къ сказкамъ зулусовъ. Мы прибавимъ къ этому лишь нѣсколько этнографическихъ замѣчаній относительно зулусовъ, которые, вѣроятно, даже по наслышкѣ менѣе извѣстны нашимъ читателямъ, нежели готтентоты. Зулусы составляютъ самое сильное и самое завоевательное изъ племенъ обширнаго кафрскаго народа, обитающаго къ СВ. отъ готтентотовъ, и сами живутъ въ странѣ, примыкающей къ порту Наталь. Кафры, хотя и причисляются нѣкоторыми путешественниками, напр. Уинвудомъ Ридомъ, къ негрской расѣ, но по своему физическому типу настолько отличаются отъ послѣдняго, что Фр. Миллеръ находитъ возможнымъ признать въ нихъ примѣсь семитической или хамитической крови народовъ С. Африки. Если подобное родство когда нибудь и было, то вѣроятно въ самыя незапамятныя времена и едва ли могло замѣтно отразиться на ихъ сказкахъ. Во всякомъ случаѣ этотъ вопросъ долженъ оставаться безъ утвердительнаго отвѣта, пока не будетъ ближе опредѣлено были — ли когда либо кафры въ общеніи съ сѣверо-африканскими народами, и если были — то съ какими именно. «Опредѣлить древность этихъ сказокъ, говоритъ М. Мюллеръ въ указанной нами статьѣ, для доказательства того, что онѣ свободны отъ всякаго иноземнаго вліянія, весьма трудно. Вообще дѣтскія сказки заимствуются однимъ народомъ у другого уже послѣ всего, и въ разсматриваемыхъ нами зулусскихъ разсказахъ черты посторонняго вліянія открыть было бы не трудно, еслибъ оно дѣйствительно имѣло мѣсто. Напротивъ того, нѣкоторые детали не доказываютъ, что онѣ относятся къ довольно отдаленному времени ихъ исторіи, потому что въ книгѣ упоминаются такіе обычаи, которые у зулусовъ уже не существуютъ болѣе. Такъ напр. одинъ изъ героевъ этихъ сказокъ для приготовленія мяса помѣщаетъ его между раскаленными камнями, чего въ настоящее время уже болѣе не дѣлается.» Вообще этнографическія черты этихъ сказокъ скорѣе позволяютъ заключить о смѣшеніяхъ зулусовъ съ полинезійцами, какъ это предполагаетъ Максъ Миллеръ, нежели съ семитическими или хамитическими народами С. Африки. Если сношенія съ послѣдними и имѣли мѣсто когда нибудь, то въ весьма отдаленную эпоху, воспоминаніе о которой или вовсе изгладилось изъ памяти кафровъ или во время которой эти народы сами находились въ дикомъ состояніи.

Мы надѣемся, что читатели увидятъ въ предлагаемыхъ ниже ихъ вниманію басняхъ и сказкахъ не одинъ только сухой этнографическій матеріалъ, имѣющій для неспеціалиста такое же значеніе, какъ обломки стрѣлъ или клочки одежды дикарей. Читатели, конечно, оцѣнятъ ихъ наивно поэтическій характеръ, непосредственное пониманіе природы и искреннюю живую привязанность къ міру животныхъ, который въ глазахъ дикаря не аллегорически, но дѣйствительно живетъ и мыслитъ, какъ человѣческій міръ. Если читатель, пробѣгая эти простые разсказы, не будетъ забывать, что главное достоинство ихъ заключается въ первобытной простотѣ, свойственной воображенію людей, которымъ суждено всю жизнь оставаться дѣтьми, онъ припомнитъ, быть можетъ, что нѣчто подобное занимало и его въ дѣтскую пору его жизни, и потому не отнесется слишкомъ строго къ нелѣпости этихъ элементарныхъ вымысловъ и не посѣтуетъ на насъ за то, что мы вводимъ его въ этотъ первобытный и отдаленный отъ него міръ.

Д. К.

I.
ЖИВОТНЫЙ ЭПОСЪ И ЛЕГЕНДЫ ГОТТЕНТОТОВЪ.

I. БАСНИ О ШАКАЛѢ.

Побѣжденный левъ.

Разсказываютъ, что дикіе звѣри какъ-то разъ собрались у льва. Левъ спалъ, тогда шакалъ и посовѣтовалъ маленькой лисицѣ^[6] ссучить веревку изъ страусовыхъ жилъ, чтобы устроить льву западню. Онѣ взяли страусовыхъ жилъ, ссучили веревку и привязали одинъ конецъ ея къ львиному хвосту. а другой къ кустарнику. Когда левъ проснулся и увидалъ, что онъ привязанъ, онъ разсердился и созвалъ животныхъ. Когда они собрались, онъ такъ говорилъ имъ:

«Какое дитя любви своихъ родителей,

Плодъ какого отца и какой матери привязалъ меня?»

Животное, къ которому левъ прежде другихъ обратился съ вопросомъ, отвѣчало на это:

«Я, дитя любви своихъ родителей,

Я, плодъ своего отца и своей матери, не сдѣлалъ этого».

Тоже отвѣчали всѣ животныя; но когда очередь дошла до маленькой лисицы, она сказала:

«Я, дитя любви своихъ родителей,

Я, плодъ своего отца и своей матери, привязала тебя».

Тогда левъ разорвалъ веревку, сдѣланную изъ сухожилій, и бросился бѣжать за маленькой лисицей. Но шакалъ сказалъ ей:

«Другъ мой, ты — сынъ ловкой госпожи лисицы, тебя никогда не поймаютъ».

И точно, льву не удалось догнать маленькую лисицу.

Львиная доля.

Левъ и шакалъ отправились вмѣстѣ на охоту. Левъ выстрѣлилъ первый и промахнулся; шакалъ выстрѣлилъ потомъ и попалъ. Отъ радости онъ закричалъ: «Попалъ, попалъ». Левъ пристально посмотрѣлъ на него; однако шакалъ не оробѣлъ и сказалъ: «Т. е., дядя, я хотѣлъ сказать, что это ты попалъ». Затѣмъ онѣ погнались за добычею, и шакалъ прошелъ мимо стрѣлы льва, какъ-будто и не видалъ ее. Когда они вышли на перекрестокъ, шакалъ говоритъ льву: «Дядюшка, ты старъ и утомленъ, останься и отдохни здѣсь». Левъ остался, а шакалъ пошолъ по ложному слѣду; онъ ударилъ себя по носу и отъ этого у него изъ носу потекла кровь; когда онъ шолъ назадъ, капли крови падали и оставляли слѣдъ, какъ-будто отъ раненнаго звѣря. «Я ничего не могъ найти», сказалъ онъ льву, «но я видѣлъ кровяной слѣдъ. Сходилъ бы ты лучше самъ и посмотрѣлъ, а я покуда пройду по другой дорогѣ». Шакалъ скоро нашелъ убитое животное, чуть не весь залѣзъ внутрь его и съѣлъ лучшую часть, только хвостъ его остался снаружи, и левъ, придя назадъ, ухватилъ его за хвостъ, вытащилъ его, и ударивъ оземь, сказалъ: «Ахъ, ты мошенникъ!» Шакалъ разомъ вскочилъ на ноги, пожаловался за то, что его такъ обидѣли, и сказалъ: «Да что же я сдѣлалъ, дядюшка? Я только хотѣлъ отобрать вамъ лучшую часть». «Хорошо, пойдемъ теперь и приведемъ нашихъ женъ», произнесъ левъ; но шакалъ упросилъ своего дядюшку остаться на мѣстѣ, потому что такъ много ходить ему не по лѣтамъ. Шакалъ ушелъ и унесъ съ собою два куска мяса, одинъ для своей жены, а другой, лучшій, для жены льва. Когда шакалъ пришелъ съ мясомъ, его увидали дѣти льва, начали прыгать и, хлопая въ ладоши, закричали: «Дядинька принесъ намъ мяса». Шакалъ заворчалъ и бросилъ имъ самый дурной кусокъ и говоритъ: «На-те, вамъ, глазастое отродье!» Затѣмъ онъ отправился къ себѣ домой и велѣлъ своей женѣ идти туда, гдѣ лежалъ убитый звѣрь. Львица хотѣла сдѣлать тоже самое, но онъ запретилъ ей, говоря, что за нею придетъ самъ левъ.

Когда шакалъ, съ своею женою и дѣтьми, приблизился къ тому мѣсту, гдѣ лежало убитое животное, онъ залѣзъ въ колючій кустъ, исцарапалъ себѣ морду до крови и въ такомъ видѣ явился передъ львомъ, и сказалъ ему: «Нечего сказать, хороша у тебя жена. Посмотри-ка, какъ она поцарапала мнѣ лицо, когда я ей сталъ говорить, что ей надо идти со мной. Ступай за ней самъ, мнѣ не привести ее». Левъ пошелъ къ себѣ очень разсерженный. Въ это время шакалъ говоритъ (обращаясь къ своей женѣ): «Давай, построимъ поскорѣе башню»^[7]. Они стали громоздить камень на камень, а на это еще камни, и потомъ еще; когда куча сдѣлалась довольно высокой, они перетащили всю добычу на самую верхушку ея. Когда шакалъ увидалъ льва, приближающагося съ женою и дѣтьми, онъ закричалъ ему: «Дядя, пока ты ходилъ, мы построили башню, чтобы лучше высматривать оттуда добычу». «Ладно», сказалъ левъ, «но дай мнѣ влѣзть къ тебѣ на верхъ». «Конечно, дядя, тебѣ надо влѣзть, но только какъ же это сдѣлать? Намъ надо спустить внизъ ремень». Левъ привязалъ себя ремнемъ и его потащили наверхъ; но когда онъ уже былъ близокъ къ вершинѣ, шакалъ обрѣзалъ ремень и закричалъ, будто-бы испугавшись: «ахъ, какъ ты тяжелъ, дядя! Поди-ка, жена, принеси-ка мнѣ новый ремень». А самъ говоритъ ей потихоньку: «старую, слышишь». Льва снова потащили на верхъ, и онъ, конечно, свалился внизъ. «Нѣтъ», говоритъ шакалъ, "такъ дѣло у насъ не пойдетъ; нужно, однако, постараться тебѣ влѣзть хоть настолько, чтобы ты могъ достать кусокъ мяса, по крайней мѣрѣ, на одинъ глотокъ. Затѣмъ онъ громко приказываетъ женѣ приготовить хорошій кусокъ, а потомъ говоритъ ей, чтобы она раскалила камень и намазала его саломъ. Затѣмъ онъ снова потянулъ вверхъ льва и, жалуясь на то, что его очень трудно держать, попросилъ его открыть пасть и вслѣдъ затѣмъ опустилъ ему въ глотку раскаленный камень. Когда левъ проглотилъ это, онъ посовѣтовалъ ему бѣжать какъ можно скорѣе къ ручью.

Бѣлый человѣкъ и змѣя.

Разсказываютъ, что бѣлый человѣкъ увидѣлъ змѣю, на которую упалъ большой камень, и придавилъ ее такъ, что она не могла двинуться. Бѣлый человѣкъ поднялъ камень и освободилъ змѣю, послѣ чего она хотѣла укусить его. Тогда бѣлый человѣкъ сказалъ ей: «Постой! пойдемъ прежде вмѣстѣ къ умнымъ людямъ, пусть они разсудятъ насъ». Пошли они къ гіенѣ, и бѣлый человѣкъ спрашиваетъ ее: «Права ли, змѣя, которая хочетъ укусить меня, за то, что я спасъ ее, когда она лежала подъ камнемъ и не могла изъ-подъ него выбраться?»

Гіена (думая, что на ея долю перепадетъ кусокъ изъ тѣла бѣлаго человѣка) говоритъ: «что же за важность, если-бы она и укусила тебя?»

Тогда змѣя хотѣла укусить бѣлаго человѣка, но онъ опять говоритъ ей: «погоди немножко, пойдемъ еще къ умному человѣку, пусть онъ скажетъ, справедливо ли это».

Пошли они и встрѣтили шакала. Бѣлый человѣкъ и говоритъ шакалу: «Хорошо ли это, что змѣя хочетъ укусить меня, за то, что я высвободилъ ее изъ-подъ камня, который придавилъ ее?»

Шакалъ отвѣчаетъ: «Не вѣрится мнѣ, чтобы змѣя могла лежать подъ камнемъ и не могла бы выбраться изъ-подъ него. Пока я не увижу этого своими глазами, я этому не повѣрю. Пойдемте на то мѣсто, гдѣ это случилось и посмотримъ. такъ ли вы говорите».

Они пошли и пришли на то мѣсто, гдѣ это случилось. Шакалъ и говоритъ: «Ты, змѣя, ложись, и пусть тебя прикроютъ камнемъ».

Змѣя легла, и бѣлый человѣкъ придавилъ ее камнемъ: но какъ она ни старалась, она все-таки не могла выбраться оттуда. Тогда бѣлый человѣкъ снова хотѣлъ высвободить змѣю, но въ дѣло вмѣшался шакалъ и сказалъ: «Не поднимай камня. Она хотѣла укусить тебя, такъ пусть же она и вылѣзаетъ оттуда сама».

Онѣ пошли оба своей дорогой, а змѣю оставили подъ камнемъ^[8].

Какъ гіена и шакалъ ѣли облака.

Разсказываютъ, что шакалъ и гіена находились вмѣстѣ, когда однажды надъ ними поднялось бѣлое облако. Шакалъ влѣзъ на облако и сталъ ѣсть его, какъ-будто это было сало.

Когда онъ пожелалъ спуститься внизъ, онъ сказалъ гіенѣ: «Сестрица, я хочу подѣлиться съ тобою, держи же меня крѣпче». Гіена подхватила его и не дала ему упасть. Затѣмъ и она влѣзла на самый верхъ облака и стала ѣсть его. Когда она насытилась, она говоритъ: «Сѣренькій братецъ, держи теперь ты меня и покрѣпче». Сѣрый плутъ говоритъ своей подругѣ: «Сестрица, я буду крѣпко держать тебя; спускайся». Онъ поднялъ вверхъ руки, она стала слѣзать съ облака и уже была не далеко отъ земли, какъ вдругъ шакалъ закричалъ (отпрыгнувъ въ сторону): «Не сердись, милая сестрица. Ахъ, какъ мнѣ больно! Въ меня воткнулся шипъ и колетъ меня». Такимъ образомъ гіена свалилась сверху и сильно ушиблась. Съ той поры, говорятъ, у гіены лѣвая задняя нога короче и меньше правой.

Кража рыбы.

Однажды шакалъ увидалъ возъ, нагруженный рыбою, возвращавшійся съ морскаго берега. Онъ попробовалъ влѣзть на возъ сзади, но это ему не удалось; тогда онъ забѣжалъ спереди и легъ на дорогѣ, какъ мертвый. Возъ приблизился къ нему, и проводникъ крикнулъ погонщику: «Вотъ славная шкура для твоей жены!»

«Брось его на возъ», сказалъ погонщикъ, и шакалъ былъ брошенъ на возъ.. Возъ поѣхалъ, была лунная ночь, и шакалъ то и дѣло выкидывалъ рыбу на дорогу, потомъ онъ спрыгнулъ съ воза, приготовивъ себѣ такую большую добычу. Но глупая старая гіена, проходя мимо, съѣла больше, чѣмъ ей слѣдовало; за это шакалъ разсердился на нее, и сказалъ:. «Ты сама можешь получить рыбы, сколько хочешь, если ляжешь на дорогѣ передъ возомъ, какъ и я это сдѣлалъ, и будешь лежать смирно, что бы съ тобой ни случилось».

«А!» проворчала гіена. Когда отъ моря началъ приближаться другой возъ, гіена растянулась на дорогѣ, какъ ей было сказано. «Что это за мерзость?» закричалъ проводникъ и ударилъ гіену ногою. Затѣмъ онъ взялъ палку и отколотилъ ее чуть не до смерти. Гіена, слѣдуя наставленіямъ шакала, лежала спокойно до послѣдней возможности. Затѣмъ она встала, и поковыляла къ шакалу, чтобы разсказать ему о своемъ несчастьи и найти у него утѣшеніе.

«Какъ жаль», сказала гіена, «что у меня нѣтъ такой красивой шкуры, какъ у тебя!»

Кто оказался воромъ?

Шакалъ и гіена пошли и нанялись въ услуженіе къ человѣку. Среди ночи шакалъ всталъ, смазалъ гіенѣ хвостъ саломъ и съѣлъ все сало, остававшееся въ домѣ. Поутру, человѣкъ, не найдя, сала, тотчасъ же обвинилъ шакала въ томъ, что онъ съѣлъ его.

«Посмотри на хвостъ гіены», сказалъ плутъ, «и ты увидишь, кто воръ». Человѣкъ такъ и сдѣлалъ и прибилъ гіену чуть не до смерти.

Голубка и цапля.

Разсказываютъ, что шакалъ пришелъ однажды къ голубкѣ, жившей на вершинѣ скалы и говоритъ: «Дай мнѣ одного изъ твоихъ дѣтей». Голубка отвѣчаетъ: «Этого тебѣ не будетъ». А шакалъ говоритъ: «Дай мнѣ сейчасъ, не то я полечу къ тебѣ наверхъ». Тогда голубка бросила ему внизъ одного изъ своихъ дѣтей.

Шакалъ пришелъ въ другой разъ, потребовалъ другаго, и опять получилъ его отъ голубки. Когда шакалъ ушелъ, пришла цапля и спрашиваетъ: «Голубка, отчего ты плачешь?» Голубка отвѣчаетъ ей: «Шакалъ похитилъ дѣтей, вотъ почему я плачу». Цапля спрашиваетъ голубку: «Какъ же онъ могъ ихъ достать у тебя?» На это голубка сказала ей: «Когда онъ требовалъ отъ меня, я отказала ему; но когда онъ сказалъ: „дай мнѣ, а то сейчасъ я полечу къ тебѣ“, я бросила ему моего птенца». Цапля говоритъ: «какъ ты глупа, можно ли отдавать своихъ дѣтей шакаламъ, которые не могутъ летать?» Затѣмъ, посовѣтовавши голубкѣ не давать больше дѣтей, цапля ушла. Шакалъ пришелъ опять и говоритъ; «Голубка, дай мнѣ еще дитя». Голубка отказалась и говоритъ ему, какъ ей разсказала цапля, что онъ не можетъ влетѣть на верхъ. «Я жъ ее поймаю», сказалъ на это шакалъ.

Когда цапля прилетѣла на берегъ рѣки, шакалъ спрашиваетъ ее: «Скажи-ка, сестрица, какъ ты становишься, когда вѣтеръ дуетъ съ этой стороны?» Цапля повернула къ нему свою шею и говоритъ: «Я становлюсь вотъ такъ и наклоняю шею въ одну сторону». Шакалъ спрашиваетъ опять: «А какъ ты стоишь, когда поднимается буря и идетъ дождь?» Цапля говоритъ ему на это: «Я становлюсь вотъ такъ-то и наклоняю шею внизъ».

Тогда шакалъ схватилъ ее за шею и переломилъ ей шею по срединѣ.

Съ той поры у цапли согнутая шея.

Леопардъ и баранъ.

Леопардъ, возвращаясь однажды домой съ охоты, встрѣтилъ въ краалѣ^[9] барана. Леопарду прежде никогда не приходилось видѣть барана, а потому, приближаясь къ нему съ покорностью, онъ говоритъ: «Здравствуй, пріятель! Какъ тебя зовутъ?»

Тотъ, притопывая переднею ногою, говоритъ ему грубымъ голосомъ: «Я баранъ. А ты кто такой?»

«Я леопардъ», отвѣтилъ ему тотъ, ни живъ, ни мертвъ отъ страха, и, простившись съ бараномъ, со всѣхъ ногъ побѣжалъ домой.

Шакалъ жилъ въ томъ же мѣстѣ, гдѣ и леопардъ; леопардъ, придя къ шакалу, говоритъ: "Другъ мой, я не могу перенести духъ, я испугался до смерти; сейчасъ я видѣлъ чудовище съ большой и толстой головой, которое, на вопросъ мой какъ его зовутъ, отвѣчало мнѣ хриплымъ голосомъ: «я баранъ!»

«Какой же ты глупый леопардъ!» закричалъ шакалъ, «ты упустилъ такой прекрасный кусокъ мяса! Зачѣмъ ты это сдѣлалъ? Пойдемъ же завтра и съѣдимъ его вмѣстѣ!»

На другой день они отправились въ крааль барана. Когда они появились на холмѣ, баранъ, оглядываясь вокругъ себя и подумывая, гдѣ бы ему въ этотъ день пощипать травки получше, увидалъ ихъ, тотчасъ же побѣжалъ къ своей женѣ и говоритъ: «Я боюсь, не насталъ ли для насъ послѣдній день, потому что шакалъ съ леопардомъ идутъ на насъ вдвоемъ. Что намъ дѣлать?»

«Не бойся» сказала жена, "возьми дитя на руки, выходи съ нимъ и щипли его такъ, чтобы оно плакало, какъ-будто оно голодно. Баранъ такъ и сдѣлалъ, когда союзники стали подходить.

Какъ только леопардъ взглянулъ на барана, имъ снова овладѣлъ страхъ и онъ пожелалъ возвратиться назадъ. Шакалъ ожидалъ этого; онъ привязалъ къ себѣ леопарда кожанымъ ремнемъ и говоритъ: «Ступай за мной!» Въ это время баранъ ущипнулъ своего сына и произнесъ громко: «Пріятель шакалъ, ты хорошо сдѣлалъ, что привелъ къ намъ на закуску леопарда; ты слышишь, какъ мой сынъ кричитъ и проситъ ѣсть!»

Услышавъ эти страшныя слова, леопардъ, несмотря на просьбы шакала освободить его, побѣжалъ съ крикомъ и поволокъ за собою шакала черезъ холмы и долины, черезъ кусты и скалы, и не останавливаясь ни разу, бѣжалъ безъ оглядки до тѣхъ поръ, пока не очутился на мѣстѣ вмѣстѣ съ полу-мертвымъ шакаломъ. Такимъ образомъ баранъ спасся отъ гибели.

II. БАСНИ О ЧЕРЕПАХѢ.

Слонъ и черепаха.

Однажды слонъ и дождь затѣяли между собою споръ. Слонъ сказалъ: «Если, какъ ты говоришь, ты кормишь меня, какимъ же образомъ ты это дѣлаешь?» Дождь отвѣчалъ ему: «если, какъ ты говоришь, я не кормлю тебя, посмотримъ, умрешь ты, или нѣтъ, когда меня не будетъ?» Затѣмъ дождь удалился.

Слонъ говоритъ: «Коршунъ! Поворожи мнѣ, чтобы пошолъ дождикъ?» Коршунъ отвѣчаетъ: «Я не стану ворожить».

Тогда слонъ говоритъ ворону: «Поворожи!» а тотъ отвѣчаетъ: «Дай мнѣ тѣ вещи, на которыхъ ворожатъ». Воронъ поворожилъ, и дождикъ пошелъ. Дождь наполнилъ всѣ пруды и впадины, но всѣ они пересохли, и осталась только одна лужа.

Слонъ отправился за добычей. Но тамъ осталась черепаха, и слонъ сказалъ ей: «Черепаха, оставайся у воды!» Такимъ образомъ осталась черепаха, когда слонъ отправился за добычей.

Пришелъ жирафъ и говоритъ черепахѣ: «Дай мнѣ напиться». Черепаха отвѣтила: «Вода принадлежитъ слону».

Пришла зебра и говоритъ черепахѣ; «Дай мнѣ напиться!» Черепаха отвѣчаетъ: «Вода принадлежитъ слону».

Пришолъ дикій козелъ и говоритъ черепахѣ: "Дай мнѣ напиться!^и Черепаха отвѣчаетъ: «Вода принадлежитъ слону».

Пришелъ вепрь и говоритъ: «Дай мнѣ напиться!» Черепаха отвѣчаетъ: «Вода принадлежитъ слону».

Пришла антилопа и говоритъ черепахѣ: «Дай мнѣ напиться!» Черепаха отвѣчаетъ: «Вода принадлежитъ слону».

Пришелъ шакалъ и говоритъ черепахѣ: «Дай мнѣ напиться!» Черепаха отвѣчаетъ: «Вода принадлежитъ слону».

Пришелъ левъ и говоритъ: «Маленькая черепаха, дай мнѣ напиться!» Черепаха только-что собралась что-то сказать ему, какъ левъ схватилъ ее и укусилъ. Левъ напился воды, и съ той поры всѣ животныя пьютъ воду.

Когда слонъ возвратился съ охоты, онъ сказалъ: «Маленькая черепаха, есть ли вода?» Черепаха отвѣчаетъ; «Звѣри выпили воду». Слонъ только и спросилъ ее: «Маленькая черепаха, разжевать мнѣ тебя, или просто проглотить?» Маленькая черепаха говоритъ: «Пожалуйста, проглоти меня». Слонъ проглотилъ ее цѣликомъ.

Когда слонъ проглотилъ маленькую черепаху, и она вошла въ его тѣло, она стала рвать ему печень, сердце и ночки. Тогда слонъ сказалъ: «Маленькая черепаха, ты губишь меня».

Такъ слонъ умеръ, а маленькая черепаха вышла изъ его тѣла и пошла куда ей было нужно.

Черепахи на добычѣ за страусами.

Черепахи, говорятъ, собрали однажды совѣтъ, чтобы придумать, какъ имъ охотиться за страусами. Они говорили: «Станемъ близко другъ подлѣ друга въ два ряда, а одна изъ насъ пусть гонитъ страусовъ такъ, чтобы имъ пришлось бѣжать посрединѣ между нами». Такъ они и сдѣлали, и такъ какъ ихъ было много, то страусы и были принуждены бѣжать между ними. Въ это время черепаха не двигались, но, оставаясь на своихъ мѣстахъ, кричали другъ другу: «Ты тамъ?», и каждая отвѣчала: «Я здѣсь». Слыша это, страусы были такъ перепуганы и бѣжали такъ скоро, что выбились изъ силъ и попадали. Тогда черепахи собрались понемножку къ тому мѣсту, гдѣ лежали страусы, и съѣли ихъ.

III. БАСНИ О ПАВІАНѢ.

Судъ павіана.

Однажды, говорятъ, случилось слѣдующее происшествіе. Мышь изгрызла платья Итклира (портнаго), который обратился къ павіану и обвинялъ ее, говоря: "Мышь изгрызла мои платья, но не хочетъ ничего знать объ этомъ и обвиняетъ кошку; кошка, въ свою очередь, отказывается отъ этой вины и сваливаетъ ее на собаку; собака также не признаетъ себя виновной, утверждая, что это сдѣлало полѣно; полѣно жалуется на огонь и говоритъ, что огонь это сдѣлалъ; огонь говоритъ, что это сдѣлала вода, вода говоритъ, что платья изорвалъ слонъ, а слонъ говоритъ, что платья изгрызъ муравей. Такъ произошелъ между ними споръ. Поэтому я, Итклиръ, пришелъ предложить тебѣ слѣдующее: «Собери ты весь этотъ народъ и узнай отъ нихъ правду, чтобъ я могъ получить удовлетвореніе».

Такъ говорилъ портной, и павіанъ собралъ всѣхъ для допроса. Всѣ они привели тѣ же оправданія, которыя упомянуты портнымъ, т. е. каждый изъ нихъ сваливалъ вину на другаго.

Павіанъ не нашелъ инаго способа наказанія, кромѣ того, чтобы заставить каждаго наказать другаго, и говоритъ:

«Мышь, дай портному удовлетвореніе».

Мышь, однако, не признаетъ себя виновной. Павіанъ сказалъ тогда: «Кошка, укуси мышь». Кошка такъ и сдѣлала.

Потомъ павіанъ предложилъ тотъ же вопросъ кошкѣ, и когда она стала оправдываться, онъ призвалъ собаку и говоритъ: «кусай кошку».

Такъ павіанъ допросилъ всѣхъ поочередно, и всѣ они не признали себя виновными. Затѣмъ онъ обратился къ нимъ съ слѣдующими словами:

«Полѣно, прибей собаку,

Огонь, сожги дерево.

Вода, потуши огонь,

Слонъ, выпей воду.

Муравей, укуси слона въ самую чувствительную часть его тѣла».

Такъ они и сдѣлали, и съ той поры они уже перестали жить въ согласіи другъ съ другомъ.

Муравей залѣзаетъ слону въ самую нѣжную часть и кусаетъ его.

Слонъ глотаетъ воду,

Вода гаситъ огонь,

Огонь истребляетъ полѣно,

Полѣно бьетъ собаку,

Собака кусаетъ кошку,

А кошка кусаетъ мышь.

Итклиръ, удовлетворенный такимъ приговоромъ, обратился къ павіану и сказалъ:

«Да! Теперь я доволенъ: я получилъ удовлетвореніе, и отъ всей души благодарю тебя, павіанъ, за то, что ты произнесъ приговоръ въ мою пользу».

Павіанъ сказалъ тогда: «Съ нынѣшняго дня я не хочу уже болѣе называться Дженомъ (Jan), а имя мое должно быть павіанъ».

Съ этого времени павіанъ ходитъ на четверенькахъ, такъ какъ по всей вѣроятности, за этотъ нелѣпый приговоръ (?), онъ потерялъ право ходить прямо.

Потерянное дитя (сказка).

Дѣти одного изъ краалей играли луками и стрѣлами на нѣкоторомъ разстояніи отъ хижинъ. Вечеромъ, всѣ они возвратились домой, кромѣ одного мальчика пяти или шести лѣтъ, онъ отсталъ отъ товарищей и вскорѣ былъ окруженъ стадомъ павіановъ, которые утащили его на гору. Люди пошли отыскивать мальчика и напрасно искали въ теченіе нѣсколькихъ дней; мальчика нигдѣ не было видно, а павіаны также удалились изъ окрестностей этого мѣста.

Черезъ годъ послѣ того, какъ это случилось, въ крааль пріѣхалъ верхомъ охотникъ, бывшій въ дальнихъ странахъ, и разсказалъ жителямъ, что, проѣзжая черезъ такое-то мѣсто, онъ замѣтилъ слѣды павіановъ, а рядомъ съ этимъ слѣдъ дѣтскихъ ногъ. Народъ пошолъ на то мѣсто, которое указывалъ охотникъ, и скоро увидѣлъ предметъ своихъ поисковъ; мальчикъ сидѣлъ на вершинѣ скалы въ обществѣ большаго павіана. Въ ту минуту, когда народъ приблизился, павіанъ приподнялъ мальчика и убѣжалъ съ нимъ, но послѣ тщательнаго преслѣдованія мальчикъ былъ отбитъ отъ него. Онъ имѣлъ совершенно одичалый видъ и пытался было убѣжать снова къ павіанамъ. Однако, его доставили обратно въ крааль, и когда онъ опять выучился говорить, онъ разсказалъ, что павіаны обращались съ нимъ очень хорошо, что сами они ѣли скорпіоновъ и пауковъ, а ему приносили разныя коренья, камедь и дикій виноградъ, видя, что онъ не прикасается къ ихъ лакомствамъ, и всегда дозволяли ему пить прежде ихъ.

Левъ, вообразившій себя умнѣе своей матери.

Разсказываютъ, что однажды левъ и gurikhoisip (настоящій человѣкъ), вмѣстѣ съ павіаномъ, буйволомъ и другими товарищами, играли въ какую-то игру и вдругъ сдѣлалась гроза и пошелъ дождь. Левъ и гурикойсипъ начали ссориться между собою. «Я побѣгу на дождевое поле», говоритъ левъ. Гурикойсипъ говоритъ: «и я побѣгу туда же». Никто изъ нихъ не уступилъ другъ другу, и они разошлись (разсерженные). Когда они разстались, левъ пошелъ къ своей матери, чтобы разсказать ей о томъ, что они оба говорили.

Мать его сказала ему: «Смотри, берегись того человѣка, у котораго голова на одной линіи съ плечами и грудью, у котораго острое оружіе, который держитъ бѣлыхъ собакъ и носитъ украшеніе изъ тигроваго хвоста». А левъ говоритъ: «Зачѣмъ мнѣ остерегаться тѣхъ, кого я знаю?» Львица ему отвѣчала: «Сынъ мой, остерегайся ты того, кто владѣетъ острыми орудіями!» Но левъ не хотѣлъ слушаться совѣта своей матери; и въ то же утро, когда еще было совсѣмъ темно, онъ пошелъ на прежнее мѣсто и легъ въ засадѣ. Gurikhoisip отравился тогда же на тоже мѣсто. Придя туда, онъ далъ своимъ собакамъ напиться, а потомъ выкупаться. Когда они кончили это, они приготовились идти дальше. Затѣмъ самъ человѣкъ сталъ пить и когда онъ напился, левъ вышелъ изъ кустовъ. Собаки окружили его, какъ ему говорила его мать, и гурикойсипъ ударилъ его копьемъ. Левъ почувствовалъ боль отъ удара копья и въ то же время собаки сбили его съ ногъ. Вслѣдствіе этого онъ лишился чувствъ. Когда онъ былъ въ такомъ состояніи, гурикойсипъ сказалъ собакамъ: «Оставьте его въ покоѣ, пусть онъ идетъ и впередъ слушается своей матери.» Собаки оставили его и побѣжали домой, а онъ продолжалъ лежать тамъ. Въ ту же ночь онъ отправился домой, но дорогой онъ выбился изъ силъ и жалобно заговорилъ:

«Мать! подними меня! Трудно мнѣ! Охъ!

Бабушка! подними меня!»

На разсвѣтѣ мать услышала его ревъ и сказала:

«Мой сынъ, вотъ и случилось то, что я тебѣ говорила:

Берегись того, кто имѣетъ острыя орудія,

Кто носитъ украшеніе изъ тигроваго хвоста,

У кого есть бѣлыя собаки!

Горе тебѣ! ты сынъ короткоухой,

Ты, мое короткоухое дитя!

Сынъ той, которая ѣстъ сырое мясо,

Ты, пожирающій мясо;

Сынъ той, ноздри которой красны отъ крови,

Ты, съ обагренними кровью ноздрями!

Сынъ той, которая пьетъ воду изъ лужи,

Ты, пюощій воду!»

Женщина, превращенная въ льва.
(Сказка).

Однажды Готтентотъ былъ въ пути вмѣстѣ съ одной бушменкой, которая несла на спинѣ ребенка. Пройдя нѣкоторое разстояніе, они встрѣтили стадо дикихъ лошадей. Тогда человѣкъ сказалъ женщинѣ: «Я голоденъ, и знаю, что ты можешь превратиться въ льва; сдѣлай это, и поймай дикую лошадь, чтобы мы могли поѣсть.

Женщина отвѣчала: „Ты испугаешься“.

„Ничего“, сказалъ человѣкъ. „Я боюсь голодной смерти, а тебя я не боюсь.“

Пока онъ говорилъ это, на задней сторонѣ шеи женщины начала появляться шерсть; ногти ея понемногу обращались въ когти и черты лица ея измѣнились. Она посадила ребенка на землю. Человѣкъ, придя въ ужасъ отъ такой перемѣны, вскарабкался на ближайшее дерево. Женщина свирѣпо посмотрѣла на него и, отойдя въ сторону, скинула съ себя свое платье изъ шкуры: тогда настоящій левъ выскочилъ на поляну. Онъ прыгнулъ и полѣзъ между кустами, къ дикимъ лошадямъ; бросившись на одну изъ нихъ, онъ повалилъ ее, началъ локать ея кровь. Затѣмъ левъ возвратился къ плакавшему ребенку, а человѣкъ крикнулъ ему съ дерева: „довольно, довольно! не мучь меня. Сбрось львиный образъ, я никогда больше не буду просить тебя объ этомъ.“

Левъ посмотрѣлъ на человѣка и заворчалъ. „Я буду сидѣть здѣсь, пока не умру“, сказалъ человѣкъ, если ты не сдѣлаешься опять женщиной.» Тогда у льва начали исчезать грива и хвостъ, и онъ направился къ кусту, гдѣ лежало платье изъ шкуры. Платье было незамѣтно надѣто, и женщина, въ своемъ собственномъ видѣ, взяла на руки ребенка. Тогда человѣкъ слѣзъ и сталъ вмѣстѣ съ ней ѣсть лошадиное мясо, и никогда болѣе не просилъ эту женщину доставлять ему пищу.

IV. РАЗНЫЯ БАСНИ.

Какъ намакская женщина перехитрила слоновъ.

Говорятъ, слонъ женился на готтентоткѣ, намакскаго племени, и два брата его пришли къ ней потихоньку, потому что они боялись ея супруга. Она вышла будто бы для того, чтобы набрать дровъ, и, положивъ ихъ (братьевъ) въ дрова, внесла ихъ въ хижину на прилавокъ^[10]. Потомъ она сказала: съ тѣхъ поръ какъ я замужемъ, былъ ли для меня зарѣзанъ хотя одинъ баранъ? А слѣпая ея свекровь отвѣтила; «Ухъ! Жена моего старшаго сына говоритъ такія вещи, которыхъ она никогда не говорила прежде».

Вслѣдъ затѣмъ вернулся слонъ, который уходилъ въ поле и, какъ будто чуя что-то, началъ чесаться объ домъ. «Да», сказала жена, "я дѣлаю теперь то, чего я не сдѣлала бы прежде. Когда ты зарѣзалъ для меня барана? "Свекровь сказала ему: «Она говоритъ то, чего она не говорила (прежде), и потешу сдѣлай это теперь».

Такъ для нея былъ зарѣзанъ баранъ, она изжареннаго цѣликомъ, а потомъ, въ ту же ночь (послѣ ужина) спросила свою свекровь: какъ ты дышешь, когда ты спишь живымъ сномъ? (легкимъ сномъ, полу-сознательнымъ). И какъ ты дышешь, когда спишь мертвымъ (глубокимъ) сномъ?

Свекровь сказала ей: "Охъ, сколько сегодня разговору! Когда мы спимъ мертвымъ сномъ, мы дышемъ такъ: «суи, суи!» а когда мы спимъ живымъ сномъ, мы дышемъ такъ: «хоу! аваба! хоу! аваба!» Такъ жена все устроила, пока они заснули. Она прислушивалась къ ихъ хрипу и когда они стали издавать звукъ «суи, суи», она встала и говоритъ своимъ двумъ братьямъ: «они спятъ мертвымъ сномъ, намъ надо готовиться». Они встали и вышли; она разобрала хижину^[11] (для того, чтобы унести все, что было возможно), взяла нужныя ея вещи и сказала: «не надо шумѣть, а то это погубитъ меня». Поэтому у нихъ все было тихо.

Когда братья ея собрались, она пошла съ ними въ стадо и, оставивъ дома одну корову, одну овцу и одну козу, научила ихъ такъ, сказавши коровѣ: «не мычи, какъ ты мычишь, когда остаешься одна, если не хочешь моей смерти»; то же она повторила овцѣ и козѣ.

Затѣмъ они ушли съ остальнымъ скотомъ, а оставшіяся мычали всю ночь, какъ будто ихъ было много, и слонъ подумалъ: «они всѣ здѣсь». Но когда онъ всталъ утромъ, онъ увидалъ, что жены его и всего скота не стало. Взявъ свою палку въ руки, онъ говоритъ матушкѣ: «Если я погибну, вся земля задрожитъ». Съ этими словами онъ пустился за ними въ погоню. Когда они увидали его неподалеку, они быстро кинулись въ сторону, за обломокъ скалы (въ тѣсное мѣсто) и она сказала: «мы люди, которыхъ преслѣдуетъ большой отрядъ путниковъ. Камень моихъ предковъ! раздайся для насъ». Тогда скала раздалась, и какъ только они прошли черезъ нее, она опять закрылась.

Тогда пришелъ слонъ и говоритъ скалѣ: «Камень моихъ предковъ! раздайся и для меня». Скала раздалась, и какъ только онъ вошелъ, она тотчасъ же сомкнулась и сдавила его. Такъ умеръ слонъ и земля затряслась. Мать сказала, сидя въ хижинѣ: «Какъ сказалъ мой старшій сынъ, такъ и случилось. Земля трясется».

БАСНИ О СОЛНЦѢ И ЛУНѢ.

Отчего у шакала на спинѣ длинная черная полоса?

Разсказываютъ, что солнце было однажды на землѣ и люди, находившіеся въ пути, видѣли, какъ оно сидѣло въ сторонѣ отъ дороги; но они прошли мимо, не обративъ на него никакого вниманія. Однако, шакалъ, который слѣдовалъ за ними и также видѣлъ какъ сидѣло солнце, подошелъ къ нему и сказалъ: «Такое милое дитя и оставлено людьми позади.» Затѣмъ онъ приподнялъ солнце и посадилъ его къ себѣ на спину. Когда оно обожгло его, онъ сказалъ ему: «Слѣзай прочь», и встряхнулся. Но солнце ухватилось крѣпко за спину шакала и опалило ее такъ, что она у него черная съ той поры.

Лошадь проклятая солнцемъ.

Разсказываютъ, что солнце было однажды на землѣ и поймало лошадь, чтобы проѣхать на ней верхомъ. Но лошадь не въ силахъ была вынести его тяжесть, а волъ заступилъ ея мѣсто и понесъ солнце на своей спинѣ. Съ того времени лошадь за то, что она не могла снести солнце, проклята слѣдующими словами:

«Отнынѣ да не минешь ты смерти.

Твое проклятіе въ томъ, что неминуемо будетъ время, когда ты умрешь,

И день и ночь ты будешь ѣсть,

Но желаніе твоего сердца никогда не успокоится,

Хотя ты и будешь пастись съ утра до солнечнаго заката, и съ солнечнаго заката до утра.

Помни, это приговоръ, который я произношу надъ тобою, сказало солнце.

Съ того дня началось (неминуемое) время смерти лошади.

Происхожденіе смерти ¹).

Разсказываютъ, что однажды луна послала къ людямъ насѣкомое, сказавши ему: Ступай къ людямъ и скажи имъ: „Такъ же какъ я умираю и умирая живу, и вы умрете и умирая останетесь живы.“ Насѣкомое отправилось съ этимъ посланіемъ, но на дорогѣ его догналъ заяцъ, который спросилъ его: „По какому дѣлу ты послано?“ Насѣкомое отвѣтило: „я послано луною къ людямъ, чтобы сказать имъ, что такъ же какъ она умираетъ и умирая остается живой, и они умрутъ, и умирая останутся живы.“ А заяцъ и говоритъ: „Ты тихо ходитъ, пусти я побѣгу за тебя.“ Съ этими словами онъ побѣжалъ и придя къ людямъ, сказалъ имъ: Я присланъ луною, передать вамъ ея слова: „такъ же какъ я умираю и умирая погибаю, и вы умрете и жизнь ваша кончится“. Затѣмъ заяцъ возвратился къ лунѣ и разсказалъ ей, что онъ передалъ людямъ. Луна съ сердцемъ упрекала его и сказала: какъ ты смѣлъ сказать людямъ такія вещи, которыхъ я не говорила. Съ этими словами она схватила полѣно и ударила его по носу. Съ того дня у зайца раздвоенный носъ.

¹) Бликъ приводитъ еще три варіанта этого извѣстнаго готентотскаго миѳа. Въ первомъ изъ нихъ луна прямо называетъ зайца, онъ перепутываетъ ея слова и терпитъ то же наказаніе, какъ и въ вышеприведенномъ разсказѣ. Во второмъ варіантѣ, заяцъ намѣренно искажаетъ слова луны, и она собирается отрубить ему голову; но вмѣсто того попадаетъ по губѣ и разсѣкаетъ ее. За это заяцъ бросается на луну и царапаетъ ей лицо, отчего и происходитъ шрамъ, видный на поверхности луны. Третій варіантъ самый сокращенный, содержитъ въ себѣ прибавленіе о наказаніи зайца. Готентоты, особенно старики, не ѣдятъ мяса зайца, негодуютъ на него за дурную услугу, оказанную имъ человѣчеству.

Бликъ приводитъ также зулусскую легенду того же содержанія. Въ этой послѣдней Улкулупкулу (высшій изъ предковъ, богъ), создавшій человѣка, животныхъ и весь міръ, посылаетъ къ людямъ хамелеона, приказывая сказать имъ, что они не будутъ умирать. Но хамелеонъ шолъ тихо и, проголодавшись, остановился и сталъ ѣсть кустъ „буквебезане“. Тогда Улкулункулу послалъ вслѣдъ за ними саламандру съ тѣмъ же порученіемъ; она обѣжала хамелеона, и, придя раньше его къ людямъ, сказала имъ, что они должны умирать.

Легенды о Гэйтсѣ Эйбипѣ ¹).

Гэйтси Эйбипъ или Кабипъ былъ великій и знаменитый колдунъ между намаками. Онъ могъ узнавать тайны и предсказывать будущее.

Однажды онъ находился въ пути со многими спутниками и ихъ преслѣдовалъ непріятель. Дойдя до нѣкотораго источника, онъ сказалъ: „Прародитель, раздайся, чтобъ я могъ пройти черезъ тебя, и потомъ закройся опять“. Какъ онъ сказалъ, такъ и случилось. и они прошли невредимы. Затѣмъ непріятели также попытались пройти черезъ отверстіе, но когда они были въ срединѣ его, оно снова сомкнулось, и они погибли.

Гэйтси Кабипъ умиралъ нѣсколько разъ и снова возвращался къ жизни. Когда готтентоты проходятъ мимо которой нибудь изъ его могилъ, они бросаютъ на нее камень, надѣясь, что это принесетъ имъ счастье.

Гэйтси-Эйбипъ могъ принимать много различныхъ видовъ. Иногда онъ являлся красивымъ, очень красивымъ и волосы выростали у него до самыхъ плечъ, въ другое время волосы были у него короткіе.

¹) Гейтси — Эйбипъ есть самое выдающееся миѳическое лицо готтентотскихъ преданій. По мнѣнію нѣкоторыхъ этнографовъ, напр., Фр. Мюллера, онъ имѣетъ даже божественное значеніе и служитъ общимъ олицетвореніемъ душъ умершихъ. У готтентотовъ существуетъ обычай, проходя мимо неизвѣстной могилы, бросать на нее камень, вслѣдствіе чего эти камни составляютъ иногда весьма значительныя кучи. Всѣ подобныя могилы считаются мѣстами погребенія Гейтси-Эйбипа. Но вообще представленія о немъ довольно смутны у готтентотовъ. Намаки считаютъ его божественнымъ покровителемъ скота. Бросанье камней на неизвѣстныя могилы является у нихъ жертвоприношеніемъ Гейтси-Эйбипу; они приговариваютъ при этомъ „пошли намъ побольше скота“.

Побѣда Гэйтси-Эйбипъ.

Сперва ихъ было двое. Одинъ вырылъ въ землѣ большую яму, сидѣлъ возлѣ нея и просилъ прохожихъ бросать ему камни въ лобъ. Камень отскакивалъ, убивалъ того человѣка, который кидалъ его, и тотъ падалъ въ яму. Наконецъ, Гэйтси-Эйбипу сказали, что такимъ образомъ гибнетъ много народа. Тогда онъ всталъ и подошелъ къ человѣку, который потребовалъ, чтобы и Гэйтси-Эибипъ бросилъ въ него камень. Послѣдній, однако, уклонился, будучи слишкомъ благоразумнымъ. Онъ обратилъ вниманіе человѣка на что-то такое въ другой сторонѣ, и въ то время, когда человѣкъ оборачивался, чтобы посмотрѣть на это, Гэйтеи-Эйбипъ ударилъ его сзади уха, тотъ умеръ и попалъ въ вырытую имъ яму. Послѣ этого водворился миръ и люди стали жить счастливо.

Отчего произошло различіе между образомъ жизни готтентотовъ и бушменовъ.

Вначалѣ ихъ было двое. Одинъ былъ слѣпой, а другой всегда охотѣлся. Наконецъ охотникъ нашелъ въ землѣ яму, откуда выходили звѣри, и сталъ убивать молодыхъ. Слѣпой, ощупывая и обнюхивая ихъ, сказалъ: „Это не звѣри, а скотъ“.

Послѣ этого слѣпой прозрѣлъ и_: придя съ охотникомъ къ этой мнѣ, увидалъ тамъ коровъ съ телятами. Тогда онъ обнесъ ихъ краалемь (заборомъ изъ терновнику, и вымазалъ себя жиромъ, какъ это дѣлаютъ готтентоты еще и теперь (въ дикомъ состояніи).

Когда другой, которому теперь пришлось искать добычи съ большимъ трудомъ, пришелъ и увидалъ это, онъ также пожелалъ вымазать себя жиромъ. „Хорошо“, говоритъ ему первый, „только сперва брось сало въ огонь, а потомъ и пользуйся имъ“. Онъ послѣдовалъ этому совѣту и бросилъ сало въ огонь; отъ этого пламя вспыхнуло ему прямо въ лицо и такъ безжалостно обожгло его, что онъ былъ радъ какъ-нибудь убѣжать. Первый, закричалъ ему: „Возьми кирри (сучковатую палку) и бѣги на горы искать дикаго меду“. Такъ произошло племя бушменовъ.

Умная дѣвочка.

Разсказываютъ, что однажды дѣвочка пошла искать Луковицъ. Когда она прибыла на мѣсто, гдѣ онѣ росли, она встрѣтила нѣсколько человѣкъ, изъ которыхъ одинъ былъ слѣпой (т. е. кривой, съ однимъ глазомъ). Она принялась копать луковицы, и эти люди помогли ей, копая вмѣстѣ съ нею. Когда мѣшокъ ея наполнился, они сказали ей; пойди-ка скажи своимъ дѣвушкамъ, что и онѣ могутъ придти сюда». Она пошла домой, разсказала объ этомъ своимъ подругамъ, и на слѣдующее утро онѣ всѣ отправились въ путь. За ними слѣдовала маленькая дѣвочка. Другія дѣвочки говорятъ: «Пусть маленькая дѣвочка вернется назадъ.» Старшая же сестра ея воспротивилась этому и сказала: «Она бѣжитъ», сама по себѣ, и никому не нужно нести ее за плечами."

Такъ онѣ шли всѣ вмѣстѣ и, добравшись до того мѣста, гдѣ росли луковицы, начали копать ихъ. Маленькая дѣвочка увидѣла слѣды чьихъ-то ногъ и сказала той изъ нихъ, которая привела ихъ сюда: «Удивительно! откуда взялось такъ много слѣдовъ? Развѣ ты не одна была здѣсь?» Другая отвѣчала ей: «Я ходила и туда и сюда искать; отъ этого такъ много слѣдовъ». Маленькая дѣвочка, однако, не повѣрила, чтобы могло быть такъ много слѣдовъ, если приведшая ихъ дѣвушка была тамъ одна. Она осталась недовольна этимъ объясненіемъ, потому что она была очень умна, Время отъ времени она отрывалась отъ своей работы и осматривалась кругомъ; вдругъ она увидѣла нору муравьѣда. Продолжая высматривать, она замѣтила нѣсколько человѣкъ, но они не видали ея. Тогда она возвратилась и продолжала копать вмѣстѣ съ другими дѣвочками, не говоря имъ, однако, ни слова. Но во время работы она постоянно вставала и оглядывалась вокругъ. Другія спрашивали ее: «Что ты все смотришь и не копаешь? Что за дрянная дѣвчонка!» Но она молча продолжала свое дѣло. Когда она опять остановила работу, она увидѣла приближающихся людей. Они приблизились, и кривой затянулъ черезъ тростниковую дудку слѣдующую пѣсню:

«Сегодня потечетъ кровь, потечетъ кровь, потечетъ кровь».

Маленькая дѣвочка поняла слова, которыя выходили изъ дудки, и сказала старшимъ, которыя плясали въ это время: «Понимаете ли вы, что слышится изъ дудки?» На это онѣ отвѣчали только: Что это за странное дитя! Тогда она присоединилась къ общему веселью и въ это время тайкомъ привязала верхнее платье сестры къ своему; такъ онѣ продолжали плясать до тѣхъ поръ, пока шумъ не сдѣлался очень сильнымъ; а тогда онѣ улучили минуту и незамѣтно исчезли.

По дорогѣ домой маленькая сестра спрашиваетъ старшую: «Поняла ли ты, что говорила дудка, т. е. то, что слышалось изъ нея»? Та отвѣчала ей: «Нѣтъ, я не поняла этотъ». Тогда маленькая дѣвочка объяснила ей, что звукъ раздававшійся изъ дудки значитъ: "Сегодня польется кровь!* Когда они шли, маленькая дѣвочка пустила свою старшую сестру впередъ, а сама слѣдовала за ней сзади и старалась ступать по ея слѣдамъ, такъ что они оставляли за собою только одинъ слѣдъ, въ двухъ противоположныхъ направленіяхъ. Такимъ образомъ они добрались до норы муравьеѣда.

Эти люди перебили всѣхъ дѣвицъ, которыя остались и продолжали плясать съ ними. Когда старшая изъ убѣжавшихъ дѣвочекъ услышала ихъ крики, она сказала: «Бѣдныя мои сестры!» На это младшая сестра отвѣтила ей: «Ты думаешь, что ты осталась бы въ живыхъ, если бы не ушла оттуда?»

Тутъ кривой («одноглазый») первый замѣтилъ, что недостаетъ двухъ ушедшихъ сестеръ и сказалъ другимъ: «Куда же могли дѣваться двѣ хорошенькія дѣвочки, которыя плясали со мною?» Другіе отвѣчали: "Онъ лжетъ. Онъ видѣлъ это своимъ глазомъ (насмѣшливо намекая на то, что онъ плохо видѣлъ). Но «одноглазый» настаивалъ на томъ, «что дѣйствительно недостаетъ двухъ дѣвушекъ». Тогда они отправились отыскивать ихъ слѣды, но слѣды были такъ неясны, что привели ихъ въ большое затрудненіе.

Когда эти люди добрались до норы муравьеѣда, они замѣтили, что дальше слѣдовъ не видно; заглянули въ нору, но ничего не увидали тамъ. Затѣмъ посмотрѣлъ и «одноглазый» и, увидѣвъ дѣвушекъ, закричалъ: «Вотъ онѣ сидятъ». Другіе также посмотрѣли, но ничего не увидали, потому что дѣвицы прикрылись паутиной.

Тогда одинъ изъ нихъ взялъ ассегей^[12] и, пробивъ верхнюю. часть норы, попалъ въ пятку старшей сестры. Но маленькая умная дѣвочка схватила ассегей и вытерла на немъ кровь. Старшая сестра хотѣла вскричать, по маленькая, уговорила ее молчать. Когда «одноглазый» опять заглянулъ, маленькая дѣвочка посмотрѣла на него злыми глазами. Онъ сказалъ: «Вотъ она сидитъ». Другіе тоже посмотрѣли, но, опять ничего не видя, сказали (насмѣшливо): «это онъ видѣлъ своимъ глазомъ».

Наконецъ, этимъ людямъ захотѣлось пить и они сказали «одноглазому»: «Ты погоди тутъ, а мы пойдемъ напиться; когда мы вернемся, тогда и ты пойдеть».

Когда «одноглазый» остался одинъ, маленькая дѣвочка стала ругать его.

«Ты скверный сынъ своего отца,

Ты здѣсь? Должно быть тебѣ одному только не хочется пить?

Ахъ, ты скверное дитя своего отца!

Скверное дитя своего отца!»

«Въ самомъ дѣлѣ мнѣ хочется пить», сказалъ «одноглазый» и ушелъ.

Тогда ужъ дѣвушки вылѣзли изъ норы, и младшая взяла съ себѣ старшую на плечи и пошла съ нею. Когда онѣ проходили черезъ голую, лишенную деревьевъ равнину, люди увидали ихъ и сказали: «Вотъ онѣ тамъ вдали» и побѣжали за ними.

Когда онѣ приблизились къ нимъ, дѣвочки превратились въ колючія деревья, называемыя «погоди немного» (Wait-а-bit), а бусы, которыя на нихъ были, превратились въ смолу на деревьяхъ. Тогда люди поѣли этой смолы и заснули. Пока они спали, дѣвушки вымазали мужчинамъ глаза смолою, а сами ушли, оставивъ ихъ на солнцѣ.

Дѣвушки приближались уже къ своему краалю, когда «одноглазый» проснулся и сказалъ:

"О, несчастье! будь ты проклятъ!

«Наши глаза смазаны; да будетъ тебѣ стыдно, мой братъ»!

Тогда они очистили глаза отъ клею и погнались за дѣвушками; но дѣвушки добрались до дому невредимо и разсказали своимъ родителямъ о томъ, что случилось.

Тогда всѣ громко заплакали, но остались спокойно дома и не отыскивали другихъ дѣвицъ.

---

1. Max Müller Essaye, II Bd., Leipz., 1869, — Ammengeschichten der Zulus.
2. D-r Theodor Waiz, «Anthropologie der Naturvölker», Bd. II. Die Hottentoten, S. 317—346.
3. Цит. по Prichard. «Natural Hietory of Man», час. II., р. 686.
4. Fr. Müller, „Allgemeine Ethnographie“, S. 79.
5. I. с. р. 92.
6. Маленькая лисица, по намакекъ хкаманъ (ІКатар) есть видъ небольшихъ, весьма быстрыхъ на бѣгу шакаловъ. (Прим. Блика).
7. Tower у Блика.
8. Бликъ приводитъ другой варіантъ той же басни, въ которомъ бѣлый человѣкъ названъ голландцемъ (Dutchman), и отправляется съ змѣею сперва къ зайцу. Заяцъ находитъ, что змѣя права, гіена подтверждаетъ тоже, но шакалъ поступаетъ такъ же какъ и въ первомъ варіантѣ.
9. Крааль въ собственномъ смыслѣ, ограда, служитъ для обозначенія поселеній у готтентотовъ и кафровъ.
10. Бликъ употребляетъ здѣсь слово «stage», означая такъ возвышеніе въ глубинѣ хижины, сдѣланной изъ циновокъ, которое помѣщается противъ двери и на которое готтентоты кладутъ бамбукъ, мѣшки изъ кожи и другіе предметы, а подъ низомъ его женщины держатъ обыкновенно свои циновки.
11. Готтентотскія хижины устраиваются изъ шкуръ, натянутыхъ на коль и переносятся съ мѣста на мѣсто при всѣхъ переселеніяхъ.
12. Дротикъ, метательное копье.