ЖЕРТВА.
(Идеалистъ).
править
Арина Никитишна Ракитина, старуха, вдова.
Захаръ Платоновичъ Ракитинъ, старшій сынъ Арины Никитишны, нотаріусъ, среднихъ лѣтъ.
Антонина Васильевна, его жена, ровесница мужу.
Митрофанъ Платоновичъ Ракитинъ, младшій сынъ Арина Никитишны, чиновникъ, молодой человѣкъ.
Валентина Борисовна, его жена, молодая женщина.
Викторъ Григорьевичъ Судбищевъ, лѣтъ тридцати, двоюродный брать Антонины Васильевны.
Фрося, дочь квартирной хозяйки Ракитина младшаго, молодая дѣвушка, горбатенькая, болѣзненнаго вида.
Анисья, кухарка Ракитина младшаго.
Африканъ, лакей въ гостиницѣ.
Горничная, (безъ рѣчей).
Комната въ квартирѣ Ракитина. Обстановка очень скромная. Налѣво два окна. Двери: въ задней стѣнѣ, ближе въ лѣвому углу и направо. Посерединѣ столъ, накрытый въ чаю. Налѣво, у оконъ, рабочій и письменный столъ хозяина. По задней стѣнѣ диванъ, направо кресла. На пѣнѣ, гдѣ письменный столъ, полки, на которыхъ принадлежности для выпиливанія, рисованія и нѣсколько книгъ.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. [разсматриваетъ вымоленный ящичекъ]. Ну, вотъ и готово! Посмотри, Валя — хорошо? А ножки я ввернулъ бронзовыя. Немного аляповаты для ящика, да другихъ не нашелъ. Какія-то лапки, ха-ха! А въ общемъ вѣдь не дурно? А? Не правда-ли?
ВАЛЕНТИНА. Хорошо.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Лишь-бы мамашѣ понравилось. Поправится? Ты какъ думаешь, Валя?
ВАЛЕНТИНА. Твоя мамаша, къ сожалѣнію, ничѣмъ не бываетъ довольна. Но это не охлаждаетъ тебя…
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Старуха… Старухи всегда брюзжатъ… Вольная къ тому-же… А она добрая, право добрая…
ВАЛЕНТИНА. Я помолчу, что-бъ не огорчать тебя. Ты, вѣдь не исправимъ. Ты воображаешь, а не судишь по тому, какъ есть на самомъ дѣлѣ…
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. [улыбаясь]. Ужъ будто-бы такъ? [Серьезно]. Нѣтъ, Валя. Хорошее только не всегда замѣчается; а я вижу его, чувствую… доискиваюсь, что-бъ увидать и всегда что-нибудь да найду, въ каждомъ человѣкѣ.
ВАЛЕНТИНА. И чаще всего это хорошее — въ тебѣ самомъ, мой голубчикъ, а не тамъ, гдѣ ты видишь его.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Нѣтъ, я не согласенъ съ тобою. Но мнѣ дорого, что ты такъ думаешь, Валя. [Поцѣловалъ ее]. Для меня это — Главное, самое главное. [Прибирая у себя на полѣ, смотритъ въ окно]. Ха ха-ха! Взгляни, какъ мальчишка играетъ съ щенкомъ! [Въ окно]. Дай мнѣ щенка! Ну дай-же сюда, дай!
ВАЛЕНТИНА. Самому поиграть захотѣлось?
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Да вѣдь уморительный, чисто медвѣженокъ. [Пауза]. А какъ хорошъ день, Валя! Взгляни. Зелень свѣжая, блеститъ, будто лакомъ покрыта… А небо! — чистое, голубое, глубокое… Воздухъ теплый и влажный… Чудо какъ хорошо!.. [Задумчиво]. Да, въ природѣ любовь и красота несказанная. [Съ чувствомъ глядя на жену]. И съ тобою я глубже чувствую и больше понимаю ее.
ВАЛЕНТИНА. Ты по цѣлымъ часамъ можешь лежать въ травѣ и слушать, какъ жужжатъ насѣкомыя…
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. А что-же? Это своего рода гармонія. Когда ты весь въ звукахъ природы, это нѣчто особенное, Валя. На душѣ такъ спокойно, свѣтло… [Поймалъ взглядъ]. Ты смотришь на меня… снисходительно?
ВАЛЕНТИНА [съ легкимъ смущеніемъ]. H-нѣтъ… Все, что ты говоришь — очень симпатично.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. А ты не подумала сейчасъ, что во мнѣ много ребячьяго?
ВАЛЕНТИНА. Что подумала, то и сказала. [Встаетъ]. Однако что-жъ не несутъ самоваръ? Скоро наша именинница вернется изъ церкви. Будетъ крикъ, если не все готово. [Уходитъ въ боковую дверь].
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. [прислонившись къ столу, чинить карандашъ. Задумчиво]. Да… Валя равнодушна ко многому, что меня занимаетъ… Натура у нея горячая, энергичная… Валя нервна, даже иногда раздражительна. Но въ этомъ виновато ея прошлое. Дѣтство въ чужихъ людяхъ, безъ любви, безъ ласки. Потомъ это гувернантство со школьной скамьи, у купца, гдѣ унижали бѣдную дѣвушку. Валю унижали!.. Вотъ и слѣды… Жалко, что мамаша раздражаетъ ее. Если-бъ не это, ничто не мѣшало-бы нашему счастью и Валя была-бы спокойнѣй. [Кладетъ карандашъ на столъ и кричитъ въ окно]. Зачѣмъ-же ты бьешь щепка? Экій негодный! Не смѣй! Не смѣй, тебѣ говорятъ!
ФРОСЯ. Съ добрымъ утромъ.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. А, Фрося! Здравствуйте! Что это вы съ банкой?
ФРОСЯ. Варенье. Подарокъ вашей мамашѣ. Впрочемъ, это на вашъ счетъ?
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Какъ на мой счетъ?
ФРОСЯ. Жизнь подсластить вашу. Я такъ и вашей мамашѣ доложу. Очень ужъ солоно вамъ приходится.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Полно, Фрося! Надѣюсь, вы ей не скажете этого?
ФРОСЯ. Непремѣнно скажу.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Зачѣмъ-же дѣлать непріятность?
ФРОСЯ. Это мое занятіе, удовольствіе.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Богъ знаетъ что вы корчите изъ себя! злючку какую-то.
ФРОСЯ. Вовсе не «корчу». Не смѣйте говорить дерзостей!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Ну, не сердитесь! Вотъ и видно какъ вы еще молоды!
ФРОСЯ [грустно]. Во мнѣ нѣтъ молодости… И зачѣмъ она мнѣ?.. [Ѣдко]. Я богата. У насъ съ матерью и напиталъ и дома. Найдется-ли подлецъ, который посватается за меня? И одурѣю-ли я настолько, что повѣрю кому-нибудь и выйду Замужъ?.. [Митрофанъ Платонычъ сметаетъ щеткою пыль со стола]. Но вы не слушаете! Пыль больше васъ занимаетъ…
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Слушаю, Фрося, слушаю!
ФРОСЯ. Вы отвратительно аккуратны. Карандашики, перышки и всѣ эти бирюльки разложены у васъ въ такомъ скучномъ порядкѣ, что тошно глядѣть. [Все это смѣшиваетъ на столѣ]. Воображаю, какъ ложась, вы тщательно складываете свое платьице, а утромъ чистите его, съ такимъ озабоченнымъ видомъ, какъ будто отъ этого зависитъ ваше благополучіе. Можетъ быть, по утрамъ вы дѣлаете гимнастику? А?
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. [улыбаясь]. Нѣтъ, не дѣлаю.
ФРОСЯ. Вашей женѣ должно быть ужасно скучно съ вами… вашей женѣ.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. [съ испугомъ]. Что вы сказали?!
ФРОСЯ. А, испугался! Нѣтъ, я такъ, пошутила. Забудьте пожалуйста. Вамъ что ни говори, вы все улыбаетесь. Это несносно. Кромѣ жены, васъ ничѣмъ не проймешь.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Такъ вы съ досады?..
ФРОСЯ. Конечно съ досады. Не даромъ-же, когда а вхожу, всѣ не рады. У каждаго на лицѣ: «принесла нелегкая урода этого»! Въ гимназіи, ни учителя, ни подруги не терпѣли меня. Я дѣйствительно зла и въ каждомъ ищу надъ чѣмъ посмѣяться. Меня боятся и еще больше не терпятъ за это. Я все вижу и все подмѣчаю… О себѣ мнѣ нечего думать, вотъ и занимаюсь другими… Мать и та говоритъ про меня: «ядъ — дѣвка», ха-ха!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. У васъ дѣйствительно бываетъ иногда злое лицо. И это не хорошо. Но вы совсѣмъ другая, когда ходите у себя въ саду, по дальней дорожкѣ.
ФРОСЯ [вспыхнула]. Какъ?! Вы видѣли?!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Да. Ходите скоро, скоро и думаете…
ФРОСЯ. Вы смѣли подсматривать?!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Да я нечаянно. Что за бѣда?
ФРОСЯ. Кончено! Тамъ вы меня никогда не увидите. [Пошла жъ двери].
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Куда-же вы?
ФРОСЯ. Отстаньте!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. [подходя къ ней]. Не уходите, Фрося! пожалуйста!
ФРОСЯ. Нѣтъ, нѣтъ! [Уходитъ въ заднюю дверь].
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Ахъ, зачѣмъ я сказалъ! Я отнялъ у нея эту дорожку. Тамъ она бывала совсѣмъ другая Фрося, не та, какую знаютъ всѣ. И этого никто не долженъ былъ видѣть, мечтающую дѣвушку, то съ оживленнымъ лицомъ и нѣжной улыбкой, то грустную и съ горькимъ выраженіемъ на губахъ… Она была увѣрена, что никто не видитъ ее. Какъ я огорчилъ ее!.. [Слышенъ трезвонъ на отходъ обѣдни]. Идутъ изъ церкви. Надо встрѣтить мамашу. [Уходить].
АНИСЬЯ. А къ селедкѣ то луку покрошить, аль не надо?
ВАЛЕНТИНА. Какая ты безтолковая! Знаешь, что Арина Никитишна сама распоряжается всѣмъ, а спрашиваешь меня.
АНИСЬЯ. Я у нѣмца жила, такъ тамъ, окромя луку, картошку крошили, да огурцы… [Пауза]. А Захаръ Платонычъ неужто и въ день ангела къ маменькѣ не пожалуетъ? Для него хлопочемъ, стряпаемъ-то.
ВАЛЕНТИНА. И этого не знаю. Ступай!
АНИСЬЯ. Конечно, по его достатку, онъ вамъ не компанія; а все-же мать…
ВАЛЕНТИНА [заваривая чай]. Ахъ, да Ступай ты!
АНИСЬЯ. Какая ни есть, а мать! [Уходятъ].
ВАЛЕНТИНА. Поздравляю васъ со днемъ ангела. [Сухо поцѣловались].
АРИНА НИКИТ. Давай чаю. Устала. [Сынъ усаживаетъ ее къ столу. Валентина наливаетъ и подаетъ чай].
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. А вотъ, маменька, вамъ подарокъ! (Подаетъ выпиленный ящикъ]. Крышечка съ цвѣткомъ и на петляхъ; а внизу выдвижной ящичекъ, а ножки бронзовыя…
АРИНА НИКИТ. Коробочку склеилъ! Эка невидаль! Лучше-бъ какое ни на есть платьишко подарилъ.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Да на что-же?.. Я-бы и радъ… Но вы сами знаете, есть-ли возможность…
АРИНА НИКИТ. Конечно, на твое жалованье въ пору хлѣбъ имѣть
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. То-то и есть.
АРИНА НИКИТ. «То-то и есть»! Другой въ свободное время дѣломъ бы занимался, добывалъ-бы для семьи; а у тебя глупости… всякую дрянь выпиливаешь, картинки мажешь, а то и вовсе шляешься за городомъ, считаешь воронъ…
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Развѣ попробовать портреты писать? Что нибудь да дадутъ. Сходство схватить могу. Это мнѣ дается даже на намять [Оживленно]. Главное что? Нужно угадать сущность человѣка, такъ сказать — правду души его. А это не трудно, стоитъ вглядѣться въ лицо. (Со вздохомъ]. Одно бѣда — техника. Въ этомъ слабъ… Ахъ, если бъ учиться!.. Да у кого было и на что?!
АРИНА НИКИТ. [съ досадой] Полно пустяки врать!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Не сердитесь маменька! Я хочу, что-бъ въ день ангела вы были веселы. [Схватилъ ея руки и горячо цѣлуетъ] Я вѣдь ужасно люблю васъ, ужасно!..
АРИНА НИКИТ. [выдернула руку и отклонила ею голову сына. Сердито]. Ну, полно!
ВАЛЕНТИНА [про себя, съ нетерпѣніемъ]. Несносно! [Рѣзко перемѣнила позу, причемъ двинула стуломъ].
АРИНА НИКИТ. [строго смотритъ на нее]. Еще что? Фыркать мы умѣемъ, а дѣло дѣлать — не наша забота. Учены книжки читать, да баклушничать. Достатковъ съ тобою не прибыло въ домъ. Такъ хоть тѣмъ-бы взяла, что дурь у мужа убавила-бъ, что-бъ не пустяками занимался, а для тебя-же лишній рубль заработалъ.
Валентина. Онъ работаетъ сколько можетъ. Его трудами живемъ. Жаловаться вамъ грѣшно.
АРИНА НИКИТ. Тебѣ такъ; а я знаю, на что пеняю. Сватали дураку невѣсту. Коли-бъ въ довольствѣ и невѣстка была-бъ у меня почтительная. Такъ нѣтъ, заартачился! — «Я, говоритъ, маменька, чувства имѣю, и вы мнѣ не препятствуйте. Во всемъ я покоренъ вамъ, а тутъ не могу-съ. Я, говоритъ, въ это дѣло душу свою полагаю, даромъ что Валентина Борисовна бѣдны. У другой будь хоть милліоны, да не надобны мнѣ». — Вотъ у насъ какъ!
ВАЛЕНТИНА. Упрекайте сына, что женился не по вашему выбору, а меня оставьте въ покоѣ. Это не справедливо и дерзко.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Боже мой! Да зачѣмъ вы про это, зачѣмъ?!.. Маменька! вѣдь мнѣ больно, поймите! Ужь если васъ все раздражаетъ, ну браните меня, но, ради Бога, не трогайте Валю! Вы и себя этимъ разстраиваете и ее обижаете понапрасну…
АРИНА НИКИТ. «Понапрасну»?! Ты смѣешь мнѣ говорить?!.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. [прерывать съ умоляющимъ видомъ). Не гнѣвайтесь! Ну простите, если не такъ сказалъ… [Съ сильнымъ волненіемъ]. Я все вынесу, маменька, но Валя… Обида ей свыше силъ моихъ, свыше силъ!..
АРИНА НИКИТ. [вставая]. Э, ну васъ! Поглядѣть какъ пирогъ… Положиться-то не на кого. [Уходить въ боковую дверь.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Не огорчайся, Валя! не принимай къ сердцу!
ВАЛЕНТИНА [раздражительно]. Хоть кого выведетъ изъ терпѣнія!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Если-бъ ты знала, какъ мнѣ больно, что она не справедлива къ тебѣ!
ВАЛЕНТИНА. И къ тебѣ.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Я что!.. я привыкъ. Да во многомъ относительно меня она и права… А вотъ къ тебѣ!
ВАЛЕНТИНА. А ты все примиряешь, да упрашиваешь!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Что же мнѣ дѣлать?
ВАЛЕНТИНА. Смѣшно, но ты до сихъ поръ робѣешь передъ матерью, какъ боялся ее въ дѣтствѣ. Другой мужъ зналъ-бы, какъ отстоять жену.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. А ты думаешь, я мало ломалъ голову, какъ устроить, что бъ у насъ было спокойно и мирно? Конечно, если-бъ маменька больше любила меня… Но въ этомъ люди не вольны…
ВАЛЕНТИНА. Одно средство, при такой безхарактерности: жить отдѣльно.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Куда-же денется мать?
ВАЛЕНТИНА. Пускай живетъ съ своимъ любимцемъ, Захаромъ Платонычемъ.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Но братъ не приметъ ее. Онъ даже ее любитъ, что-бъ она у него бывала. А мнѣ не выгнать-же мать!
ВАЛЕНТИНА. Если ты въ кабалѣ у нея, то я-то за что?
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Ты?.. Я думалъ, что это наше общее горе… [Съ живостію]. Конечно, ты можешь относиться къ этому иначе. У меня свои чувства къ матери, которыхъ у тебя нѣтъ. Но, Валя, разсуди. Раздражительность маменьки имѣетъ извинительныя причины…
ВАЛЕНТИНА [про себя, съ досадой пожимая плечами]. Толкуй съ нимъ!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Она изъ богатаго дома, жила въ роскоши; а покойный отецъ оставилъ ее, съ двумя дѣтьми, безъ куска хлѣба. Каково было ей?
ВАЛЕНТИНА. Все имѣемъ свои причины, но отъ этого намъ не легче; По твоему я прощать не могу. У меня нѣтъ твоей кротости, терпѣнія, или слабости — я ужъ не знаю! Наконецъ, эти вѣчныя сцены вредны для нашихъ отношеній, Митроша. Раздраженная матерью, я раздражительна съ другими, поневолѣ и съ тобой А нарочно говорю откровенно, что бъ ты вникъ въ дѣло Ты немного безпеченъ относительно меня, слишкомъ… слишкомъ спокоенъ…
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Я былъ спокоенъ-за тебя…Ты говоришь: и «безпеченъ»… Ни вѣдь ты настолько выше этихъ дрязгъ, мелочей, что они не могутъ ни оскорбить тебя, ни унизить. Развѣ не такъ? Наше счастье я ставилъ выше всего этого, выше всего, Валя! Для меня оно — все, а остальное не важно. Ну что изъ обыденнаго, внѣшняго можетъ серьезно меня огорчить, если въ сердце моемъ такое сокровище?.. Не знаю, ясно-ли я говорю…
ВАЛЕНТИНА. Я вполнѣ понимаю тебя. Только ты, съ своею чистой душей, можешь такъ чувствовать. По иногда нужно спускаться съ облаковъ и смотрѣть на вещи человѣческими глазами. Однако ты такъ грустно глядишь, что мнѣ жалко тебя. Перестанемъ.
АНИСЬЯ. Баринъ! Старая барыня велѣла вамъ за уксусомъ сбѣгать.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. [разсѣянно]. А? Что такое?
АНИСЬЯ. За уксусомъ, моль, ступайте. Мнѣ нельзя отойтить. Вотъ бутылка и деньги.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Давай. Схожу. [Уходитъ].
АНИСЬЯ. А самоваръ велѣла убрать.
ВАЛЕНТИНА. Убери.
АНИСЬЯ. Ну я сердита-жъ ныньче старая барыня! То не такъ, это не такъ… Небось я у нѣмца жила и то потрафляла. А тутъ все-то хозяйство два грота стоитъ и кажеденъ грызня. А мнѣ нужно! Взяла, да и плюнула! [Уходить, унося и на подносѣ самоваръ и чайный приборъ].
ВАЛЕНТИНА [прошлась въ задумчивости]. И такъ каждый день придирки, сцены!.. Жизнь!.. Однако надо кончить письмо. [Отпираетъ и выдвигаетъ одинъ изъ ящиковъ письменнаго стола. Достаетъ начатое письмо и перечитываегь его]. "Ты спрашиваешь, милая Соня, «какъ я живу. Жизнь моя въ такихъ узкихъ рамкахъ… Съ выходомъ замужъ, она взволновалась слегка; но эта зыбь скоро улеглась и я теперь въ томъ душевномъ состояніи, которое можно сравнить съ скучнымъ сѣренькимъ днемъ… Какая разница съ твоимъ положеніемъ! Ты счастлива, ты любишь страстно, восторженно!.. [Садится и дописываетъ]. Однако прощай. Я не хочу давать волю чувствамъ, которыя должна подавлять… Пиши чаще Твои письма — лучъ свѣта въ мой сѣренькій день. Твоя Валя». [Задумалась и складываетъ письмо]. Да, подавлять… А иногда чувствуешь такой приливъ жизни и силъ!.. Тѣсно, душно!.. Грызетъ досада и душатъ слезы… Будь у меня ребенокъ, пожалуй было бы легче. Не знаю. Знаю одно, что такъ жить несносно, несносно!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. [пытливо]. Вы плакали, Фрося?
ФРОСЯ. И не думала. Вотъ еще!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Но у васъ глаза красны. Я знаю, что огорчилъ васъ. И какъ мнѣ досадно на себя!..
ФРОСЯ [прерываетъ]. Молчите и убирайтесь. Несите вашъ уксусъ.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Ужасно досадно! [уходить въ боковую дверь].
ФРОСЯ [глядя черезъ плечо Валентины, которая надписываетъ адресъ] Писали?
ВАЛЕНТИНА. Да. Къ подругѣ.
ФРОСЯ [ядовито]. Говорятъ, что скука, безцѣльность и однообразіе жизни очень располагаютъ къ письменнымъ изліяніямъ.
ВАЛЕНТИНА. Не все говорятъ, что думаютъ. Вамъ особенно не мѣшало бы принять это къ свѣдѣнію.
ФРОСЯ. Ха-ха ха! А Судбищевъ будетъ сегодня у васъ?
ВАЛЕНТИНА [съ подавленнымъ гнѣвомъ]. Не знаю.
АРИНА НИКИТ. Зоря, Зоря идетъ! Накрывайте скорѣй! [Валентинѣ]. Сдвинься, матушка, похлопочи! [Торопливо уходитъ въ заднюю дверь. Анисья уходитъ направо].
ФРОСЯ [Валентинѣ, со смѣхомъ]. Вѣдь Зоря ѣдетъ! Слышите вы? — Зоря! [Схватываетъ свою банку съ копьемъ].
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Фрося, оставьте! Дайте банку!
ФРОСЯ. Не дамъ.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Вы не утерпите и непремѣнно скажете что-нибудь… Что хорошаго? Дайте пожалуйста!
ФРОСЯ [съ ласковымъ взглядомъ]. Отдать? Ну нате ужъ, нате! [Онъ взялъ банку и уходитъ въ боковую дверь, откуда Анисья внесла тарелки съ закусками. Поставивъ ихъ на столъ, уходить].
АРИНА НИКИТ. Ну, дай еще поцѣловать тебя, Зоринька! Ненаглядный ты мой! Спасибо что вспомнилъ старуху, спасибо! [Обняла и нѣжно цѣлуетъ его, при входѣ Митрофана Платоныча].
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Здраствуйте, Валентина Борисовна! [Пожалъ ей руку и поклонился Фросѣ].
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Здраствуйте, братецъ! Съ именинницей васъ! [Поцѣловались].
АРИНА НИКИТ. Ну садись, Зоринька, садись, родной мой! Шутка-ли съ коихъ поръ не видались! Здоровъ-ли?
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Живемъ. А ты, старуха, какъ поживаешь?
АРИНА НИКИТ. Да плохо, родной! Пирожка.
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Позавтракалъ. Не хочу.
АРИНА НИКИТ. Какъ-же такъ?.. А я-то хлопотала!.. Хоть немножко, хоть чего нибудь!
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Не могу.
АРИНА НИКИТ. Ахъ ты какой!.. Ну хоть винца выкушай! Для тебя берегла. [Взяла бутылку].
ФРОСЯ. Удостойте!
АРИНА НИКИТ. [строго взглянула на все и укоризненно покачала головой]. Прошу закусить! [Указавъ ей на пирогъ, наливаетъ стаканчикъ вина, Захару Плат.]. Да, плохо живемъ, голубчикъ. Домъ хозяиномъ держится, а у насъ что за хозяинъ!..
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. [перебиваетъ, слегка покраснѣвъ]. Кха! Вы рѣдко у насъ бываете, братецъ. Мамаша скучаетъ безъ васъ.
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Некогда.
АРИНА НИКИТ. Зоря не тебѣ чета. У него время — деньги. Вотъ съ кого взялъ-бы примѣръ. Отецъ васъ безъ гроша оставилъ со мною. Одну тюрю ѣли, одно горе мыкали. Выбился-же человѣкъ. И богатъ и у всѣхъ въ уваженіи. Умомъ, да трудомъ взялъ. А мы съ тобой часомъ съ квасомъ, порой съ водой, да въ лачугѣ живемъ на краю города. За то мы въ бирюльки играемъ. Взгляни, Зоря, коробочку выпилилъ мнѣ, хе-хе-хе! [Подаетъ ее сыну].
ЗАХАРЪ ПЛАТ. [разсматриваетъ ящикъ, съ снисходительной улыбкой] Ни-че-го, искуссно.
ФРОСЯ. Арина Никитишна! А покажите какой подарокъ привезъ вамъ Захаръ Платонычъ. Я ужасно любопытна. Покажите!
ЗАХАРЪ ПЛАТ. [смущенно). Гмъ!.. Извини, старуха… Я того… изъ ума вонъ…
ФРОСЯ [съ трудомъ сдерживаетъ хохотъ]. Ахъ, такъ… Ну, простите пожалуйста! Вотъ неловкость!
АРИНА НИКИТ. Очень ужъ вы любите мѣшаться не въ свое дѣло-съ!
ФРОСЯ. Ха-ха-ха! То-то мнѣ и достается отъ всѣхъ.
ЗАХАРЪ ПЛАТ. [матери]. А ты напрасно нападаешь на брата. Служитъ, трудится по мѣрѣ способностей…
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. И ужасно бываю радъ, когда — отсидѣвъ свое время — вырвусь изъ Палаты. Тамъ я не даю себѣ думать ни о чемъ постороннемъ…
ЗАХАРЪ ПЛАТ. [насмѣшливо]. А о чемъ же ты «думаешь», когда не на службѣ?
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. [съ смущеніемъ]. Да разное… Конечно особеннаго ничего… А такъ… пріятно что мысль свободна…
ЗАХАРЪ ПЛАТ. [насмѣшливо]. Философъ!
ФРОСЯ. Жалко — ее вашей школы. И богатства не наживемъ и въ люди не выбьемся.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Полно, Фрося! Зачѣмъ вы такъ?..
ЗАХАРЪ ПЛАТ. [Фросѣ, значительно, отчеканивая слова]. Моя школа — трудная житейская школа, сударыня; та школа, которая развиваетъ умъ, у кого онъ есть, изощряетъ способности, кто одаренъ ими, и учитъ труду, кто способенъ трудиться осмысленно и съ пользою для себя. Трезвый взглядъ на жизнь, знаніе людей, умѣніе овладѣть обстоятельствами, ясно намѣтить цѣль и предвидѣть послѣдствія своихъ поступковъ — все это дается не каждому-съ. И конечно всего вѣрнѣе судить о человѣкѣ по тѣмъ результатамъ, которыхъ онъ достигъ совокупностью своего труда и способностей.
АРИНА НИKИT. [къ Фросѣ, съ торжествующимъ лицомъ]. Вотъ вамъ-съ!
ФРОСЯ. Восхищена! [Валентина отвернулась, чтобы скрыть улыбку].
АРИНА НИКИТ. [съ досадой] Эхъ! [Рѣзко повернулась отъ Фроси къ сыну]. А что-жъ Антонина Васильевна — ужли не пріѣдетъ?
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Жена пріѣдетъ съ Судбищевымъ, если не затреплется по хозяйству. Съ нею я никогда не ѣзжу. [Къ Валентинѣ]. Вотъ съ такой хорошенькой женщиной, какъ ВЫ — дѣло другое. [Близко подсаживается къ ней. Валентина отодвигается].
ФРОСЯ [глядя на Валентину]. А этотъ Судбищевъ служитъ у васъ въ конторѣ?
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Занимается.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Прекрасный человѣкъ, простой, душевный!..
ФРОСЯ. Митрофанъ Платонычъ смотритъ на людей, какъ будто всѣ его друзья и братья.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. [задумчиво съ улыбкой]. Пожалуй… Если подумать, такъ оно можетъ быть и смѣшно… Хотя, право, лучше ошибаться, чѣмъ не довѣрять. Право лучше! Какъ должно быть скверно на душѣ у того, кто видитъ одно дурное и на все смотритъ мрачно! Я часто гляжу на людей и думаю: зачѣмъ столько равнодушія, враждебности, даже злорадства? Боже мой, зачѣмъ это все? Да развѣ лучше жить такъ? Хорошіе, сердечные люди и тѣ прячутъ добрыя чувства и въ жизни совсѣмъ другіе, чѣмъ по натурѣ. Развѣ жизнь — ложь, притворство, обманъ? Какое страшное и горькое заблужденіе!
ЗАХАРЪ ПЛАТ. [слушавшій со скучающимъ видомъ, встаетъ]. Ну, мнѣ пора.
АРИНА НИКИТ. Куда же, Зоря? Посиди, милый!
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Некогда. [Поцѣловалъ мать. Къ Валентинѣ, пожимая ея руку]. Жалко, что вы такъ строги со мною…
ВАЛЕНТИНА. Не позволяю врать глупостей?
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Отклоняете всѣ попытки доставить вамъ удовольствіе…
ВАЛЕНТИНА [усмѣхаясь]. Очень рада… вмѣстѣ съ Антониной Васильевной…
ЗАХАРЪ ПЛАТ. [развелъ руками]. Съ вами не сговоришь! — Поѣдемъ, Митроша. Пришлю съ тобой что-нибудь матери.
АРИНА НИКИТ. Спасибо, родной! Да посидѣлъ-бы! Мнѣ это дороже всякихъ подарковъ. Пріѣдешь ты — для меня свѣтлый праздникъ, Зоринька.
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Какъ-нибудь побываю. [Фросѣ]. Прощайте, ехидная барышня!
ФРОСЯ. А подарокъ-то покупайте! Да хорошій, не вздумайте отдѣлаться пустякомъ. Не то я повѣрю, что вы скупой Человѣкъ. [Уходитъ со смѣхомъ].
АРИНА НИКИТ. Экая злючка! Ты, Зоря, не обращай вниманія. Мнѣ ничего не нужно.
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Поѣдемъ, Митроша. [Уходитъ въ сопровожденіи матери и брата].
ВАЛЕНТИНА. Пріятная бесѣда!.. А Митроша съ своей откровенностью! И жалко его и досадно. [Прислушивается къ разговору въ передней]. Чей это голосъ?.. Судбищевъ.
АРИНА НИКИТ. [входя первая]. Спасибо, батюшка, за поздравленіе и вниманіе ваше. Покорно прошу!
СУДБИЩЕВЪ. Здравствуте, Валентина Борисовна! Сестра вамъ кланяется.
АРИНА НИКИТ. А я ждала ее; Зоря сказалъ, что она съ вами пріѣдетъ.
СУДБИЩЕВЪ. Она было собралась, да бѣлошвейка принесла бѣлье Захара Платоновича. Какіе-жъ визиты, если дѣло коснулось Захара Платоновича! Тутъ все забывается. Онъ ея идолъ.
АРИНА НИКИТ. [глядя ни Валентину|. Добрая жена, примѣрная жена! Всѣмъ-бы ее за образецъ взять. [Судбищеву]. Скушайте пирожка. Прошу покорно! А меня ужъ извините, старуху. Мочи нѣтъ устала. Пойду прилечь. [Уходитъ въ боковую дверь].
СУДБИЩЕВЪ. Кажется, я васъ подвелъ?
ВАЛЕНТИНА. Привыкла.
СУДБИЩЕВЪ. Если-бъ всѣ жены походили на мою кузину, хорошо-бъ это было, ха-ха!
ВАЛЕНТИНА. Вы совсѣмъ устроились у нихъ?
СУДБИЩЕВЪ. Да.
ВАЛЕНТИНА [кладетъ на тарелку кусокъ пирога]. Втянулись, работаете?
СУДБИЩЕВЪ [беретъ тарелку]. Благодарю васъ. Работаю. Захаръ Платоновичъ доволенъ мною. А это много значить. Онъ педантъ и требователенъ ужасно. [Выпилъ рюмку вина].
ВАЛЕНТИНА. И такъ, вы хотите исправиться?
СУДБИЩЕВЪ [Ѣстъ съ аппетитомъ]: Не въ первый разъ. Обыкновенно за дѣло я берусь горячо, даже страстно; а потомъ оно какъ-то вываливается изъ рукъ.
ВАЛЕНТИНА. Такъ вы пробовали не разъ?
СУДБИЩЕВЪ. Боже мой! Чѣмъ я не былъ — спросите, за что ни брался! И все кончалось ничѣмъ. Я опоздалъ родиться. Мнѣ жить-бы во время крѣпостнаго права. Тогда нашему брату не жизнь была, а масляница. Въ романахъ и у женщинъ, мы, снабженные гражданскою скорбью, были героями. А теперь насъ зовутъ шалопаями и отовсюду гонятъ. Впрочемъ еще вопросъ: лучше ли жить гдѣ-нибудь въ углу, или слоняться но бѣлу-свѣту?
ВАЛЕНТИНА. Но вы, кажется, пишите? Если у васъ талантъ, васъ влечетъ въ новыя мѣста, нужны новыя лица.
СУДБИЩЕВЪ. Никакого таланта. Наброски, сцены, замѣтки — все это вздоръ и мелочи. Я шатунъ, лѣнтяй и больше нечего. Пока молодъ, кое-какъ живется, благо есть небольшія деньженки, которыя братъ даетъ за мою часть изъ имѣнія. Я уживаюсь со всякимъ положеніемъ и не имѣю привычекъ. А въ старости должно-быть стану брюзгой. Злымъ на людей за то, что самъ ни на что не годился. Такъ часто бываетъ.
ВАЛЕНТИНА. А если женитесь?
СУДБИЩЕВЪ. Я? — Ха-ха-ха! На что-же я буду похожъ? Нѣтъ, для семейной жизни я не родился. Мнѣ свѣковать бобылемъ, если какая-нибудь бабища не заберетъ меня въ руки и не станетъ держать подъ замкомъ, въ засаленномъ халатѣ, нечесанаго, а пожалуй и съ рюмочкой.
ВАЛЕНТИНА. Боже васъ сохрани отъ такого будущаго! Заберите себя въ руки, Викторъ Григорьевичъ, усядьтесь, работайте!
СУДБИЩЕВЪ. Говорю, Захаръ Платоновичъ доволенъ мною. Чего-же больше?.. Вашъ мужъ тоже человѣкъ впечатлительный, какъ и я; быть можетъ, поэтъ въ душѣ…
ВАЛЕНТИНА. У него это какъ-то по-дѣтски.
СУДБИЩЕВЪ. Пожалуй. А какой работникъ при этомъ: чиновникъ примѣрный; какой характеръ!
ВАЛЕНТИНА. Характеръ?! Митроша прекрасный. Такой душевной чистоты ни въ комъ не найдешь. Но «характеръ»!. Человѣкъ, который выноситъ отъ матери все, что онъ выноситъ!.. Скорѣе это слабость характера. Мнѣ досадно на него, я возмущаюсь; а онъ займется чѣмъ-нибудь и въ этомъ — весь. Опять-таки скорѣе дѣтская черта, чѣмъ характеръ.
СУДБИЩЕВЪ. Въ немъ есть что-то… Нѣтъ, это характеръ.
ВАЛЕНТИНА [съ раздраженіемъ]. Ну, пусть будетъ по вашему.
СУДБИЩЕВЪ. Ха-ха! Нѣтъ, ужъ лучше но вашему; а то вы разсердитесь. Вообще, чуть коснешься вашей семейной, внутренней жизни, вы изъ милой и доброй вдругъ становитесь раздражительной. Въ васъ большая неровность. Чѣмъ объяснить ее? Вы что-то скрываете, затаили въ себѣ.
ВАЛЕНТИНА [сухо]. Я раздражительна. Вотъ и все.
СУДБИЩЕВЪ. Если вы не хотите быть откровенной, конечно, лучше не касаться этихъ вопросовъ. А меня такъ живо интересуютъ они!
ВАЛЕНТИНА [съ усмѣшкой]. «Живо интересуютъ»!
СУДБИЩЕВЪ. Не вѣрите? [Горячо]. Клянусь вамъ, что…
ВАЛЕНТИНА [съ живостью перебиваетъ]. Нѣтъ, ради Бога! [Смѣясь]. Вѣрно, вѣрю чему хотите, но не пугайте меня такими словами. [Серьезно]. Да вы и не такъ меня поняли. [Задумчиво]. Откровенность… Я боюсь откровенности… [Опять шутливо]. Вамъ она не страшна. Вы осуждаете себя съ легкимъ сердцемъ и на жизнь свою махнули рукой. Это очень мило.
СУДБИЩЕВЪ. Смѣйтесь, смѣйтесь! — А почему вы «боитесь» откровенности? [Валентина молчитъ]. Скажите же: почему?
ВАЛЕНТИНА. Оставимъ этотъ разговоръ, Викторъ Григорьевичъ.
СУДБИЩЕВЪ. Жаль! Жаль, что я не заслужилъ довѣрія вашего…
ВАЛЕНТИНА. Ахъ, вовсе не то!
СУДБИЩЕВЪ. Такъ что-же?
ВАЛЕНТИНА. Не могу… не должна… незачѣмъ….
СУДБИЩЕВЪ. Даже незачѣмъ?
ВАЛЕНТИНА [нервно и прерывисто]. Ну да, потому что откровенность не приведетъ ни къ чему хорошему… Въ жизни моей она ничего не измѣнитъ… и не должна измѣнить… Другія ноютъ, жалуются; а но моему, это глупо, пошло и унизительно… Участіе, сочувственныя слова — зачѣмъ они?.. И въ концѣ концовъ — испорченныя отношенія. Зачѣмъ?
СУДБИЩЕВЪ. Я такъ и зналъ! Я понималъ, что ваша жизнь — не по васъ.
ВАЛЕНТИНА [перебиваетъ]. Перестаньте! Все это вздоръ и ваши догадки ни къ чему. Меня съ утра раздражали. Я повеселѣла, когда вы пришли; а вы хотите окончательно разстроить меня! Видите, какъ опасно для хорошихъ отношеній касаться личныхъ вопросовъ!
СУДБИЩЕВЪ. Я вижу, что дѣйствительно у васъ сегодня разстроены нервы. Поговоримъ въ другой разъ.
ВАЛЕНТИНА [рѣзво]. Нѣтъ! Этотъ разговоръ конченъ, Викторъ Григорьевичъ.
СУДБИЩЕВЪ. Конченъ?.. Что дѣлать! [Встаетъ[. Ну, до свиданья!
ВАЛЕНТИНА [съ сожалѣніемъ]. Куда-же вы?!.. А впрочемъ ступайте.
СУДБИЩЕВЪ. Почему-же «впрочемъ»?
ВАЛЕНТИНА [холодно, протягивая ему руку]. Поклонитесь вашей сестрѣ.
СУДБИЩЕВЪ. До свиданья! [Поклонился и уходитъ].
ВАЛЕНТИНА [оставшись одна, плачетъ]. Глупыя слезы!.. И зачѣмъ я говорила все это?!.. Глупо, глупо!.. Нѣтъ, подальше отъ него!..
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Вотъ маменькѣ платье. Братецъ… [Съ испугомъ]. Валя! Что съ тобой? О чемъ ты?…
ВАЛЕНТИНА [прерываетъ]. Такъ, такъ, пустяки.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Развѣ ты можешь плакать по пустякамъ? Что растроило тебя? Скажи, ради Бога!
ВАЛЕНТИНА. Право, милый, такъ… У меня съ утра нервы разстроены.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Ну да, маменька… Ахъ!
ВАЛЕНТИНА. Все прошло и я весела. И ты не смѣй быть грустнымъ! Слышешь? Ты вѣдь мой милый, хорошій! [Нѣжно поцѣловала его]. Приласкай-же меня!.. Дай я тебя разцѣлую… [Порывисто обняла его и страстно цѣлуетъ нѣсколько разъ. Онъ смотритъ удивленно и озабоченно]. Я испугала тебя!.. Обезумѣла? да?.. Какой ты смѣшной, ха-ха-ха!.. Ахъ ты дѣтка моя! Вѣдь ты моя дѣтка? [Глядитъ ему въ глаза я взявъ за плечи, тихо смѣется].
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Теперь ты такъ странно глядишь… загадочно, чуть не злобно!
ВАЛЕНТИНА [по прежнему тихо]. Ха-ха ха!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Да что съ тобой, Валя?!
ВАЛЕНТИНА [вдругъ встала, съ суровымъ лицомъ]. Ничего. [Быстро уходитъ. Онъ съ испугомъ смотритъ ей въ слѣдъ],
ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.
правитьЗАХАРЪ ПЛАТ. Когда вы научитесь выражаться дѣловымъ языкомъ? Ну что тутъ такое?! Хорошъ проектъ контракта! [Вычеркиваетъ въ (бумагѣ и дѣлаетъ попраньи]. Это не фельетонъ-съ! [Вѣтромъ со стукомъ распахнуло окно. Съ досадой]. Ну, вотъ! [Громко]. Антонина Васильевна!
АНТОНИНА ВАС. Что?
ЗАХАРЪ ПЛАТ. [указывая на окно]. Сквозной вѣтеръ, матушка! Ты простудишь меня.
АНТОНИНА ВАС. [проворно закрываетъ окно]. Закрою, закрою. Не брюзжи, сдѣлай милость!
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Полагаю, что въ такую погоду можно-бы получше закрывать окна.
АНТОНИНА ВАС. Да развѣ усмотришь за горничной? Ей хоть колъ на головѣ теши — все рохля!
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Вотъ колѣни озябли. Опять насморкъ схвачу. ]
АНТОНИНА ВАС. [взяла пледъ и заботливо закрываетъ ими колѣна мужа]. Ну вотъ. Успокойся. [Уходя, ворчитъ]. Только и дѣла, что ухаживай за нимъ! [Ушла въ боковую].
ЗАХАРЪ ПЛАТ. [продолжаетъ просматривать бумагу]. Ну вотъ опять литература, а въ существѣ дѣла неясность! А неясность въ контрактѣ ведетъ чертъ знаетъ къ чему. Не угодно ли примѣръ. Въ одномъ контрактѣ было сказано, что купецъ-арендаторъ обязанъ подчищать сады владѣлицы и можетъ возводить вновь необходимыя хозяйственныя постройки. Хорошо-съ. Что-же дѣлаетъ арендаторъ? Всѣ плодовыя деревья онъ обрубаетъ на дрова до макушки; а чтобы выжить владѣлицу изъ усадьбы, ставитъ, какъ разъ передъ окнами дома, курятникъ и свиные хлѣва. — Такъ вотъ вамъ-съ! И почище бываетъ… А-а-чхи!.. Ну, такъ и есть: насморкъ! [Кричитъ]. Антонина Васильевна!.. Да иди-же!
АНТОНИНА ВАС. Ну, что тебѣ?
ЗАХАРЪ ПЛАТ. [укоризненно]. Насморкъ!
АНТОНИНА ВАС. Да я-то чѣмъ виновата? Ты вчера простудился, когда изъ клуба шелъ но дождю. А я виновата?
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Дай вазелину.
АНТОНИНА ВАС. [подавая баночку]. Какъ изъ дома — ты здоровъ, а дома тебя всякія болѣзни одолѣваютъ. Тамъ разотри, тамъ примочи!..
ЗАХАРЪ ПЛАТ. [мажетъ себѣ носъ вазелиномъ]. Гдѣ мои папиросы?
АНТОНИНА ВАС. Самому лѣнь найти! [Суетится по комнатѣ и находитъ портъ-сигаръ на маленькомъ столикѣ]. Вотъ твои папиросы! По пустякамъ отрываешь меня, а бифштексъ подгоритъ, будешь браниться.
ЗАХАРЪ НЛАТ. А скоро завтракать? Порабы! [Закуриваетъ папиросу].
АНТОНИНА ВАС. [идя къ двери]. Подожди, не умрешь.
СУДБИЩЕВЪ [все время смѣявшійся про себя]. Ха-ха-ха!
АНТОНИНА ВАС. [набрасываетъ на него]. Ничего нѣтъ смѣшнаго! ровно ничего! [Уходитъ].
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Досталось? Она орлицей налетитъ за меня, хе-хе! Брату-бы такую жену. А то Валя!.. Какой онъ ей мужъ!
СУДБИЩЕВЪ. Но своему, онъ… прекрасный человѣкъ.
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Чудакъ. А Валя недурна. Правда?
СУДБИЩЕВЪ. Да-да.. милая…
ЗАХАРЪ ПЛАТ. [выразительно]. Пикантна!
СУДБИЩЕВЪ. Вовсе не то… За пикантностью чаще всего безсердечіе и пошлость…
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Много вы понимаете! Женщина безъ этого зажигательнаго свойства — не женщина, батенька. Да, Валя — штучка! Вамъ-бы пріударить за ней. Меня она недолюбливаетъ. Я — видите-ли все «пошлости» говорю. Ха! Какъ будто съ женщиной можно серьезно разговаривать! Ну а вы въ тонъ попадете. Программа извѣстная. Общіе вопросы о душевныхъ стремленіяхъ и потребностяхъ сердца. Словомъ, всякая ерунда. Отъ общихъ вопросовъ переходъ къ личнымъ. Затѣмъ, любовный дуэтъ и… финалъ, ха-ха! Во время оно любовника и тутъ проливали слезы и читали стихи! Я дѣйствую не такъ. Вступленіе и лирическую часть выпускаю-съ, ха-ха!..
СУДБИЩЕВЪ. А вѣдь все, что вы говорите — ужасно гадко.
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Ха-ха! Благодарю. Зачѣмъ-же ругаться.
СУДБИЩЕВЪ. Вы самаго пошлаго взгляда на женщинъ и понятіе объ истинной красотѣ вамъ не доступно…
ЗАХАРЪ ПЛАТ. [махнулъ на него рукой]. Влюбленъ!
СУДБИЩЕВЪ [съ оживленіемъ]. Я говорю серьезно. Я свято вѣрю въ то, что женщина сохраняетъ въ мірѣ духовную красоту и ею животворитъ все!
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Въ другомъ смыслѣ.
СУДБИЩЕВЪ [съ жаромъ]. Вы только съ этой стороны и видите дѣло. Понятно. Существуетъ-же цѣлое ученіе, но которому женщина и учится и одѣвается красиво только изъ разсчета и чувственныхъ побужденій…
ЗАХАРЪ ПЛАТ. [прерываетъ]. А вотъ и завтракъ! Это лучше всякой философіи, батенька мой. [Переходитъ за другой столь].
АНТОНИНА ВАС. [проворно ставя приборъ на овальномъ столѣ]. Ну, ужъ если сегодня не угодила бифштексомъ, то ты привередникъ и больше ничего. [Горничная уходитъ].
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Посмотримъ. А ты, хранительница духовной красоты, дай мнѣ портвейну.
АНТОНИНА ВАС. Это еще-что такое?! Какой красоты? [Достаетъ бутылку вина изъ нижняго, закрытаго отдѣленія этажерки].
ЗАХАРЪ ПЛАТ. [закрывшись салфеткой]. А вотъ Викторъ Григорьевичъ вамъ такое названіе далъ. [Ѣсть за обѣ щеки]. А меня изругалъ. Пошлый-де я человѣкъ.
АНТОНИНА ВАС. Что?!. Это Захаръ-то Платоновичъ пошлый человѣкъ?! Ну, извини! Какъ-же ты, живя у насъ, смѣешь говорить такія вещи?!
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Хорошенько его, хорошенько, ха-ха-ха!
СУДБИЩЕВЪ. Я говорилъ вообще. А что Захаръ Платоновичъ твой идолъ, я хорошо это знаю.
АНТОНИНА ВАС. «Идолъ»! Выбирай пожалуйста болѣе приличныя выраженія!
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Говорю — «орлица»! Хорошенько его, ха-ха-ха!
СУДБИЩЕВЪ Ну, что ты влюблена въ него по уши.
АНТОНИНА ВАС. [вспыхнула]. Что-о?!
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Ха-ха-ха! Еще лучше!
АНТОНИНА ВАС. Ну, ужъ это такъ глупо, такъ глупо!.. [Почти убѣгаетъ].
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Совсѣмъ сконфузили бабу, ха-ха! [Утерся салфеткой и наливаетъ стаканъ вина]. Славный бифштексъ! А вамъ-то я и не предложилъ!.. [Пьетъ вино]. Впрочемъ тамъ есть что-нибудь вамъ позавтракать.
СУДБИЩЕВЪ. Не хочу. [Входитъ горничная и уносить на подносѣ посуду и проч.].
ЗАХАРЪ ПЛАТ. [всталъ и тщательно закупориваетъ бутылку]. Вина не предлагаю. Это хорошо послѣ ѣды. А, впрочемъ, если хотите…
СУДБИЩЕВЪ [улыбаясь]. Нѣтъ, нѣтъ.
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Необыкновенный портвейнъ, жизнерадостный! [Ставитъ бутылку на прежнее мѣсто]. Да вы не знатокъ. А вотъ это какъ нравится вамъ? [Достаетъ изъ бумажника фотографічесвую карточку и показываетъ ее]. Хороша штучка?
СУДБИЩЕВЪ. Какой ухарскій видъ и костюмъ!
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Шикъ! [Подмигнулъ]. Ха-ха-ха!
СУДБИЩЕВЪ. Кто такая?
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Новенькая. Изъ Питера прикатила. Замѣтьте вотъ этотъ изгибъ — а!.. А шейка-то, шейка!.. Складъ губъ, улыбка — сама страсть; а во взорѣ невинность, какой-то наивный испугъ. Фу, чортъ возьми! Понимаете-ли, какая прелесть, какой шикъ въ этомъ контрастѣ?
СУДБИЩЕВЪ [подражая его тону]. «Пикантна»?
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Могу сказать! А вы не одобряете этого, самую суть-то. Эхъ вы! [Прячетъ карточку]. Я вѣдь вамъ по-дружески это… какъ порядочному человѣку…
СУДБИЩЕВЪ. Не бойтесь, я не болтунъ.
ЗАХАРЪ ПЛАТ. [зоветъ]. Антонина Васильевна!.. Совсѣмъ сконфузили ее: «влюблена», ха-ха-ха! [Громко]. Антонина Васильевна!
АНТОНИНА ВАС. [сердито]. Надоѣлъ! Ну, что?
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Вели извощика привести.
АНТОНИНА ВАС. [глядя въ окно]. Вонъ напротивъ стоитъ. Позовешь. Да ты куда ѣдешь-то? Простуженъ и ѣдешь. На дворѣ холодъ, слякоть…
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Нужно. [Взялъ шляпу].
АНТОНИНА ВАС. Постой, хоть горло-то завяжу! [Надѣваетъ ему на шею фуляръ]. Сидѣлъ-бы дома! Праздникъ, въ конторѣ занятій нѣтъ, куда несешься?
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Нужно. [Пошелъ къ двери].
АНТОНИНА ВАС. А ваты, ваты! [Закладываетъ ему въ уши вату.]
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Да скорѣе! Ну что!..
АНТОНИНА ВАС. Gоспѣешь.
ЗАХАРЪ ПЛАТ. [Судбищеву]. А вы займитесь контрактомъ-то! [Уходитъ].
СУДБИЩЕВЪ. Займусь. [Собираетъ на столѣ бумаги].
АНТОНИНА ВАС. [спохватились]. А пледъ! Забылъ, улетѣлъ! [Схватила пледъ и убѣгаетъ за мужемъ].
СУДБИЩЕВЪ. Навѣрно къ оригиналу той карточки… Жирный котъ! [Взявъ бумаги, уходитъ въ дверь, ведущую въ контору].
АНТОНИНА ВАС. Сказалъ вѣдь: сейчасъ вернется. Слышали? Только едва-ли, — Ждешь, ждешь его!.. Простуженъ, а помчался въ такую погоду. Куда?
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Братецъ человѣкъ общественный, дѣловой. Мы подождемъ его, Фрося. Ужъ очень безпокоится ваша мамаша.
АНТОНИНА ВАС. Да въ чемъ дѣло?
ФРОСЯ. Какой-то споръ… по закладной что-ли… Не знаю. Мамаша, по обыкновенію, изъ себя выходитъ. Сама больна, прислала меня. У меня документъ и письмо къ Захару Платоновичу.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Братецъ занимается ихъ дѣлами.
АНТОНИНА ВАС. Пріѣдетъ — разберетъ. Нѣтъ дѣла, котораго-бъ Захаръ Платоновичъ не разобралъ по ниточкамъ. Подождите. А пока пойдемте въ галерею. У меня тамъ приготовлено варенье варить. Кстати поможете мнѣ чистить смородину.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Отлично. Пойдемте, Фрося. Какіе у нихъ тамъ цвѣты!.. Жаль мокро, я-бы вамъ садъ показалъ. Не вышелъ-бы, вотъ какой садъ! [Пошелъ боковой двери].
ФРОСЯ. Вы и въ домъ вошло съ благоговѣніемъ, будто въ церковь. [Ушли].
АНТОНИНА ВАС. [осматриваясь]. Куда задѣвались ключи — понять не могу! [Ищетъ ихъ]. Захаръ Платоновичъ до того замытаритъ, что голову потеряешь… Куда нонесся въ такую погоду? зачѣмъ?..
АНТОНИНА ВАС. [набрасывается на него]. А, кстати! Я вотъ что хотѣла тебѣ сказать. Если ты впредь осмѣлишься соваться въ нашу семейную жизнь, то вылетишь вонъ.
СУДБИЩЕВЪ. Энергичная женщина!
АНТОНИНА ВАС. Ну, да! Серьезно тебѣ говорю: часу у себя не оставлю, если посмѣешь критиковать Захара Платоновича и подшучивать надъ нами, часу!
СУДБИЩЕВЪ. Ты сама постоянно ворчишь на него…
АНТОНИНА ВАС. [перебиваетъ]. То я, а никто другой. Если кто можетъ упрекнуть меня въ этомъ, то Захаръ Платоновичъ и никто другой. Всякаго другаго я такъ обрѣжу, что онъ прикуситъ языкъ!
СУДБИЩЕВЪ. Успокойся, пожалуйста. Я вовсе не ссорюсь съ Захаромъ Платоновичемъ. Твое заступничество никому не нужно и только смѣшно.
АНТОНИНА ВАС. «Смѣшно»!.. По твоему, Захаръ Платоновичъ пошлый человѣкъ, а это не пошло, такая неделикатность ко мнѣ?.. «По уши влюблена»? Это что?
СУДБИЩЕВЪ. Ахъ, это! Ха-ха-ха!..
АНТОНИНА ВАС. Да-съ, это! Можно-ли говорить такой вздоръ? Прилично съ твоей стороны, деликатно?
ВАЛЕНТИНА. Что такое? За что вы на него?.. Здравствуйте! [Поцѣловалась съ хозяйкой и пожала руку Судбищеву].
СУДБИЩЕВЪ. Какъ говорится, отдѣлала на всѣ корки, а-ха!
ВАЛЕНТИНА. За что?
АНТОНИНА ВАС. Что ужъ! Говорить только себя разражать. Душечка, пойдемте варенье варить. Въ галереѣ меня все приготовлено. Поможете чистить смородину. Дрянь ягоды въ этомъ году: сморщенныя, сухія, а цѣны — приступа нѣтъ.
СУДБИЩЕВЪ. Очень весело Валентинѣ Борисовнѣ читать твою смородину! Да въ галереѣ и сыро.
АНТОНИНА ВАС. Вотъ выдумалъ: сыро! Тепло, какъ ъ домѣ. Пойдемте!
ВАЛЕНТИНА. Съ удовольствіемъ.
СУДБИЩЕВЪ. Тамъ угоришь отъ жаровни.
АНТОНИНА ВАС. [вспыльчиво]. Ты и безъ жаровни всегда горѣлый.
ВАЛЕНТИНА. Я сейчасъ приду, только передамъ Виктору Григорьевичу одну просьбу. [Антонина Васильевна уходитъ ь боковую дверь].
СУДБИЩЕВЪ. Какъ я радъ, что вижу васъ!.. Что за просьба? о чемъ?
ВАЛЕНТИНА. Найдите мнѣ дѣло.
СУДБИЩЕВЪ. Дѣло?!
ВАЛЕНТИНА. Ну, да. Что-нибудь, толькобъ не жить такъ… не сидѣть сложа руки. Ссориться съ свекровью… нервничать… и такъ изо дня въ день — невыносимо!
СУДБИЩЕВЪ. Вотъ что!.. Сдѣлаю все, Валентина Борисовна, все что могу!
ВАЛЕНТИНА. Пожалуйста!
СУДБИЩЕВЪ. Ахъ, не просите! [Горячо]. И вамъ, энергичной, сильной, такая жизнь, что нужно хвататься за что ни попало, лишь бы уйти отъ себя!..
ВАЛЕНТИНА. Не нужно объ этомъ…
СУДБИЩЕВЪ. Ну возьмемъ одну внѣшнюю сторону. Будь вы на виду, въ такъ называемомъ «обществѣ», вы стали бы душею его, иниціативой всякаго полезнаго и добраго дѣла. А теперь?.. Обидно и горько за васъ!
ВАЛЕНТИНА [протягивая ему руку]. Благодарю васъ… за доброе слово и желаніе помочь мнѣ. [Онъ горячо цѣлуетъ ея руку; Валентина отнимаетъ ее].
СУДБИЩЕВЪ [съ жаромъ]. Вотъ когда я жалѣю, что такъ ничтоженъ и такъ мало могу сдѣлать для васъ! Ваше счастье я поставилъ бы цѣлью жизни моей!
ВАЛЕНТИНА [быстро встаетъ]. Меня ждетъ Антонина Васильевна. Я пойду.
СУДБИЩЕВЪ. Она настолько занята вареньемъ, что совершенно забыла про васъ. Садитесь, пожалуйста! Къ тому-же она терпѣть не можетъ, когда ей мѣшаютъ хозяйничать…
ВАЛЕНТИНА [въ нерѣшительности]. Неловко…
СУДБИЩЕВЪ. Увѣряю васъ, она забыла, что вы здѣсь. У нея всегда на умѣ только Захаръ Платоновичъ. Садитесь-же! [Валентина садится]. Мнѣ нужно поговорить съ вами. Скажите… но скажите всю правду… Отчего вы стали такъ сдержаны, такъ сухи со мной? Отчего? За что вы наказываете меня? Неужели за то горячее участіе, съ какимъ я всегда даже мысленно отношусь къ вамъ? Если это — вина, то другой вины за мной нѣтъ. Неужели за это? Но сама жизнь вырываетъ у васъ жалобу на свое положеніе, протестъ, протестъ выстраданный и въ концѣ концовъ неизбѣжный. Такъ и было сейчасъ. За что-же отталкивать меня, огорчать? За то, что я угадывалъ, понималъ все? А я былъ очень огорченъ. Я скучалъ и постоянно думалъ о васъ. Мнѣ было и досадно и горько. Я заставлялъ себя не думать о васъ, по не могъ. Злился, что не могу, а съ тѣмъ вмѣстѣ чувствовалъ, что вы мнѣ еще милѣй, что мнѣ еще больше васъ жалко…
ВАЛЕНТИНА [прерываетъ, съ волненіемъ]. Что вы говорите, Викторъ Григорьевичъ? Кому? Развѣ я могу это слушать? И вы-же упрекаете меня, что я отдалилась!.. Я очень жалѣю, что, обратившись къ вамъ съ просьбой, дала поводъ къ такой откровенности…
СУДБИЩЕВЪ. Простите! Молчать я не могъ. Вы милы, дороги мнѣ… Пусть это дурно, но это такъ. Чувство несообразуется съ условіями жизни, съ положеніемъ и такъ далѣе. Если оно идетъ наперекоръ всему — несчастіе, но это не убиваетъ его. Я но себѣ это знаю. И скажу, что любовь, которая отступаетъ передъ препятствіями, соображаетъ, разсчитываетъ, боится — не любовь, а такъ дрянь какая-то, нѣчто безкровное.
ВАЛЕНТИНА [горячо]. И долгъ, и совѣсть и жалость къ человѣку, счастье котораго женщина взяла на свою душу — все это, по вашему: ничто? пустыя слова?
СУДБИЩЕВЪ. Не пустыя слова, а ужасныя. Не слова, а терніи, которыя раздираютъ сердце и отравляютъ жизнь!
ВАЛЕНТИНА. Такъ чего-же вы горячитесь и упрекаете меня!
СУДБИЩЕВЪ. И сказалъ, что чувствую, сказалъ потому, что не могъ не сказать. Вы правы, но и я правъ. Разница въ томъ, что вы разсуждаете, а я чувствую.
ВАЛЕНТИНА [подавляя вздохъ]. Разсуждать… разсуждать не всегда легко, Викторъ Григорьевичъ. [Встаетъ]. Однако прощайте.
СУДБИЩЕВЪ. Вы къ сестрѣ?
ВАЛЕНТИНА. Нѣтъ… Не могу. Домой.
СУДБИЩЕВЪ. Я провожу васъ. [Взялъ шляпу].
ВАЛЕНТИНА. Нѣтъ, нѣтъ!
СУДБИЩЕБЪ. Я прошу васъ позволить мнѣ это! прошу!
ВАЛЕНТИНА. Я пойду одна.
СУДБИЩЕВЪ [съ досадой]. Ахъ! [Отшвырнулъ шляпу].
ВАЛЕНТИНА. Какъ вѣжливо!
СУДБИЩЕВЪ. Извините меня, но… Да что говорить, когда вы сами все понимаете!.. Пробыть съ вами лишнихъ полчаса и то невозможно!
ВАЛЕНТИНА [нервно и сильно]. Скажите по совѣсти: не слишкомъ-ли долго я слушала васъ? И могу-ли я простить себѣ это?.. Это будетъ мнѣ стоить… горькихъ и тяжелыхъ минутъ; а вы…
СУДБИЩЕВЪ. Простите, простите! Сегодня я совсѣмъ не владѣю собой. Идите, а я останусь. Останусь покорно| только дайте разцѣловать вашу руку! [Взялъ ея руку]. Эту малую, нервную ручку… [Страстно цѣлуетъ ее нѣсколько разъ].
ВАЛЕНТИНА [съ волненіемъ]. Довольно… Довольно-же!.. [Онъ привлекъ ее къ себѣ]. Что вы дѣлаете!.. [Онъ горячо поцѣловалъ ее въ щеку].
ВАЛЕНТИНА [увидавъ ихь, вскрикиваетъ]. Ахъ!.. [Отходить отъ Судбищева и закрываетъ лицо руками, Судбищевъ стоитъ въ смущеніи].
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. [растерянный, съ болѣзненной улыбкой и блуждающимъ взоромъ.]. Сестрица послала… ключи… ищемъ вездѣ… Сестрица говоритъ: въ кабинетѣ… Ищите, Фрося. Не на полу ли?.. (Наклонился около стола. Внезапное, краткое, но сильное рыданіе, которое такъ же внезапно оборвалось у него].
ВАЛЕНТИНА [со стономъ]. Боже мой!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. [всталъ]. Гдѣ же они?.. Сахаръ достать… а отпереть нечѣмъ…
ФРОСЯ [порывисто, въ гнѣвномъ негодованіи]. Пойдемте!.. пойдемте отсюда!.. [Схвативъ его за руку, влечетъ въ двери въ прихожую].
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. А какъ-же братъ?… Вамъ вѣдь нужно…
ФРОСЯ. Да пойдемъ скорѣе! (Уходятъ].
ВАЛЕНТИНА [потрясенная, гнѣвная]. Вотъ что вы надѣлали! Пойманы, какъ воры!.. на подлости, которая можетъ убить мужа!.. Какое униженіе и позоръ!.. Вы понимаете, что между нами все кончено. Ни встрѣчъ, ни писемъ и никакихъ попытокъ поколебать меня! Мы больше никогда не увидимся! [Уходятъ].
ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.
правитьАРИНА НИКИТ. Тебѣ ничѣмъ не угодишь, все не по тебѣ стало! Диви-бъ за дѣло, а то изъ всякаго пустяка заводишь исторію!
ВАЛЕНТИНА. Надоѣли вы мнѣ. Отстаньте!
АРИНА НИКИТ. Кому ты такъ говоришь-то, кому?..
ВАЛЕНТИНА. Вамъ говорю. Я много терпѣла. Довольно! Я слова не дамъ вамъ сказать!
АРИНА НИКИТ. Гдѣ ужъ! Ты меня чуть въ кухню не загнала. Озлилась ни на что не похоже. Сама-то, ради Создателя, не привязывайся; я ужъ молчу.
ВАЛЕНТИНА. «Озлилась»! Кажется, вы все для этого сдѣлали, все что могли! Мало озлилась, я опошлѣла съ вами, унизилась до вашихъ дрязгъ, до мѣщанской грызни, до того, что самой себѣ стала противна! Но вы не за то ненавистны мнѣ, что оскорбляли меня грубо, дерзко; не за то, что несправедливы къ Митрошѣ; а за послѣдствія этого, за то, что черезъ васъ мнѣ домъ опостылѣлъ, что вы подлили масла въ огонь!..
АРИНА НИКИТ. Въ какой еще тамъ огонь?
ВАЛЕНТИНА. Ну, это мое дѣло — въ какой. [Уходить на право].
АРИНА НИКИТ. Ничего не понимаю! Вижу, что у насъ все вверхъ дномъ пошло, все!
ФРОСЯ. Все воюете?
АРИНА НИКИТ. Поди-жъ ты! Ужъ я и такъ и сякъ, что-бы безъ ссоры, — нѣтъ! рветъ и мечетъ.
ФРОСЯ. У васъ научилась.
АРИНА НИКИТ. Ну, ужъ пожалуйста!… А что дивлюсь я на себя — правда. Мамаша дома?
ФРОСЯ. Дома.
АРИНА НИКИТ. Къ ней что-ли пойти?.. Только я думаешь, куда-бъ изъ дома вонъ.
ФРОСЯ. Хорошо!
АРИНА НИКИТ. На что лучше! Вонъ и Митроша… Положимъ, онъ и прежде шататься любилъ; а теперь вовсе пропадаетъ изъ дома.
ФРОСЯ. Я давно не вижу его. А мнѣ-бы нужно.
АРИНА НИКИТ. И я мало вижу. Прежде, бывало, пилитъ, стучитъ, клеитъ, а теперь и картинки и эту дрянь позабылъ. [Двинула ящикъ съ рабочими инструментами и сдуваетъ со стола пыль]. Когда это было? Ишь сколько ныли! Все разбросано, расшвырено… [Прибираетъ на столѣ].
ФРОСЯ. И съ нимъ Валентина Борисовна такъ-же, какъ съ вами?
АРИНА НИКИТ. Ихъ не поймешь. Онъ какъ будто все тотъ-же… Дуракъ — не дуракъ, а чудной какой-то…
ФРОСЯ [прерываетъ]. Я знаю какой. Можете не объяснять. Я про нее спрашиваю.
АРИНА НИКИТ. Она то совсѣмъ холодна, будто и не замѣчаетъ его; то злится, подшпиливаетъ; а то разревется ни съ того, ни съ сего и замолчитъ. Тогда ужъ изъ нея слова не вытянешь. Bся бѣда: слабъ Митроша. У другого мужа небось не посмѣла бъ дурь на себя напускать. Вошь, домъ опостылѣлъ!… Нашу сестру въ ежевыхъ держи, не то какъ разъ станемъ бѣса тѣшить. Такъ дома мамаша-то?
ФРОСЯ. Ступайте къ ней. Дома.
АРИНА НИКИТ. И то пойду.
ФРОСЯ. Послушайте. А Судбищевъ все у васъ не бываетъ?
АРИНА НИКИТ. Да нѣтъ! А ужъ больше мѣсяца не видала его. А что?
ФРОСЯ. Ничего. Я въ него влюблена. Такъ скучаю.
АРИНА НИКИТ. Вы-ы?
ФРОСЯ. Чего удивились? Что я уродъ, такъ не могу и влюбиться?
АРИНА НИКИТ. Э, ну васъ совсѣмъ!
ФРОСЯ. Родись я красивой, какъ Валентина Борисовна, это былъ-бы естественно, даже необходимо, потому что красотѣ нужно поклоненіе, обожаніе, всякая любовная и пошлая суета. Красотѣ вѣдь все извиняется. Я влюблюсь — только смѣшно, для другихъ конечно, но гадкаго въ этомъ нѣтъ ничего. А будь я вашей невѣсткой, хоть и красавицей, да влюбись въ посторонняго — было бы подло. Обмануть Митрофана Платоновича можетъ только дурная, черствая женщина, или ужъ такая пустая, фальшивая дрянь, которая лжетъ всю жизнь и другимъ и даже себѣ.
АРИНА НИКИТ. Что вы говорите?! Да развѣ Валентина влюбилась?!
ФРОСЯ. Откуда вы взяли?
АРИНА НИКИТ. Такъ къ чему-же вы про Митрошу-то?
ФРОСЯ. А вотъ къ чему. Если-бъ было дурно со стороны жены не цѣнить его, то еще хуже, еще непростительнѣй, если-бъ не цѣнила его родная мать. Только къ этому я и сказала. А что за душѣ у Валентины Борисовны — я знаю столько-же, сколько и вы.
АРИНА НИКИТ. Охъ, и заноза! [Уходитъ въ заднюю дверь].
ФРОСЯ. Онъ подавленъ несчастіемъ и избѣгаетъ меня. Я не могу ни облегчить его, ни утѣшить; а я… я жизнь отдала-бы за это!.. Боюсь я за него, страшно боюсь… Онъ все перенесетъ, всякій трудъ, нищету и будетъ спокоенъ и веселъ; но для этого нужно одно: что-бы не омрачали души его. А у него отняли главное. Любовь къ женѣ, въ которой все для него — оскорблена и разбита. Ударъ прямо въ сердце!.. Перенесетъ-ли онъ это?
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. А, Фрося! [Пожалъ ея руку и сѣлъ].
ФРОСЯ. Какъ мы давно не видались!.. Мнѣ казалось, что вы избѣгали меня. Правда?
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Развѣ безсознательно, а нарочно не дѣлалъ этого.
ФРОСЯ. Можетъ быть я теперь лучше сдѣлаю, если уйду?
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. О, нѣтъ! Зачѣмъ!
ФРОСЯ. Одно мнѣ было отрадой: ваша дружба. Вы это знаете… Когда я бывала разозлена, огорчена, я нарочно приходила, что-бъ посмотрѣть на ваше лицо. И мнѣ становилось легче… Такое у васъ было хорошее выраженіе, спокойное, свѣтлое… Вотъ и судите, легко-ли чувствовать отчужденность отъ васъ и когда-же? когда вы… Ну да знаете. Я терпѣть не могу разспросовъ… Меня это бѣситъ… Но вѣдь можетъ случиться, что вы сами захотите поговорить о себѣ… такъ-же откровенно, какъ я говорю… Тогда вспомните Фросю.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Конечно. Но мнѣ какъ-то не говорится… Такое чувство, какъ будто я сбитъ съ корня… именно: сбитъ съ корня. Теперь всякая, даже дикая мысль можетъ овладѣть мною. Мнѣ не за что удержаться. [Задумчиво. Послѣ краткой паузы, продолжаетъ больше про себя]. Какая слѣпота, ограниченность! Откуда я взялъ, что Валѣ такъ-же хорошо и ничего не нужно, какъ мнѣ? И никакихъ сомнѣній на этотъ счетъ! По себѣ судилъ? Да. Но развѣ я могъ быть для Вали тѣмъ, чѣмъ она была для меня? Я забылъ, что я ограниченный, мелочной человѣкъ, хотя мнѣ часто напоминали про это…
ФРОСЯ. Ахъ не то, не то! Конечно, вы готовы обвинить себя и оправдать всякую гадость, которую сдѣлаютъ вамъ…
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Нѣтъ, не защищайте меня! Это хуже, мнѣ больнѣй… Какъ вы не понимаете этого! Самъ виноватъ — меньше виноваты другіе… [Тяжело вздохнулъ. Краткая пауза]. Валѣ было невыносимо отъ маменьки; а я и тутъ ничего не могъ сдѣлать. Удивительно, какъ я былъ наивенъ, не замѣчалъ и не понималъ самыхъ простыхъ вещей! Зато теперь сбитъ съ корня… Странное чувство: какъ будто меня выбросило на пустынный берегъ и я не знаю, что съ собой дѣлать.
ФРОСЯ [про себя]. То, чего я боялась!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Валя… Она здѣсь, со мною; но будто нѣтъ ее… Она плакала, просила прощенья, клялась, что ничего такого не будетъ..
ФРОСЯ [прерываетъ]. Да-а? Значитъ, она поняла, почувствовала?
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Все это было тогда… и горячо, порывисто… Мнѣ было жалко ее; но странно: я слушалъ такъ, какъ будто говорилъ кто-то другой, не моя прежняя Валя. Каждое слово той Вали звучало въ моемъ сердцѣ: а теперь я даже мало понимаю, что она говоритъ. Какъ-то онѣмѣла душа…
ФРОСЯ. Если она почувствовала тогда, отчего же теперь такъ дурно, раздражительно относится къ вамъ? За что?
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Почему — это сложный вопросъ.. И кажется, я угадалъ… [Задумался]. Да, угадалъ.
ФРОСЯ. Почему-же?
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Страсть.
ФРОСЯ. Что-о?!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Ну да, страсть къ тому…. Она ослѣпляетъ Валю.
ФРОСЯ [горячо, съ быстрыми движеніями но сценѣ]. Вотъ это прекрасно! Злиться на васъ за то, что нужно остаться честною женщиной! Но никто не виноватъ въ томъ, что ее влечетъ стать безчестной. Зачѣмъ-же тотъ ражъ, который у нея въ душѣ, переносить на другихъ? Зачѣмъ вымѣщать; за свою яко-бы добродѣтель? И на комъ же? На человѣкѣ, который такъ сильно любилъ, такъ безгранично ей вѣрилъ! Отвратительно!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. У насъ ей было не по себѣ… Она выше своего положенія… А страсть слѣпа. Не до справедливости тутъ!
ФРОСЯ. Вздоръ! Вовсе не выше. Ей далеко до васъ, какъ до звѣзды небесной! Наконецъ, мало-ли женщинъ, которыя дѣйствительно выше своего положенія, однакожъ примиряются съ нимъ и живутъ честно…
ВАЛЕНТИНА. А кто-же безчестно живетъ?
ФРОСЯ. Кто? Тотъ, отъ кого страдаютъ близкіе люди, кто коверкаетъ ихъ жизнь и убиваетъ въ нихъ самый интересъ къ жизни. Вотъ кто живетъ безчестно, если вамъ желательно знать! [Рѣзко повернулась и уходитъ].
ВАЛЕНТИНА. Она права. Она не смѣетъ мнѣ говорить этого, дерзкая злючка; но она права. Я виновата, несносна, все что угодно… Ну, заставь меня думать и чувствовать иначе! Избавь отъ самой себя! Я только этого и хочу. Молчитъ, смотритъ безпечно, чуть не улыбается… Да что я глупости говорю, что-ли?
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. О, нѣтъ!
ВАЛЕНТИНА. Такъ что-же!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Мы разные люди.
ВАЛЕНТИНА. И оттого ты такъ спокоенъ?.. Опять молчитъ! Что это: вымученное спокойствіе, гордость, глупость — не понимаю!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Я не мастеръ отдавать отчетъ въ своихъ чувствахъ… Можетъ быть и глупость.
ВАЛЕНТИНА. Прости! Сорвалось. [Послѣ паузы, порывшее] Ну упрекай, брани меня! Право легче.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Зачѣмъ?.. Да и не въ моей натурѣ Валентина. Жалко, что я не боюсь тебя. Отъ грозы иногда легче бываетъ. Все-таки сила. Хороша и такая, если въ самой себѣ нѣтъ никакой. [Подумала. Съ нетерпѣливымъ жестомъ]. Не понимаю! Значитъ, ты ничего не чувствуешь, если такой, хоть я увлеклась?.. Положимъ, далеко не зашло… я порвала тогда-же и навсегда… Но все-таки увлеклась. Да говори-же!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Тебя занимаютъ мои чувства, когда у тебя столько своихъ….
ВАЛЕНТИНА. Это не отвѣтъ! Ты замкнулся отъ меня! Я не достойна твоей откровенности?
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Зачѣмъ говорить такъ?.. Впрочемъ, ты очень раздражена…
Валентина. А! И спрашиваю, что-бы придраться! Раздраженные люди придираются даже къ тому, что ихъ вовсе не интересуетъ. Я поняла твою мысль. Но вѣдь я ищу поддержки въ тебѣ, опоры! Вотъ почему твоя невозмутимость бѣситъ меня. Вѣдь тогда. у Захара Платоновича… ты былъ потрясенъ. И послѣ, когда я вернулась домой, ты былъ блѣденъ, какъ полотно; взглядъ у тебя былъ неподвижный, испуганный, а губы дрожали… Я почувствовала такой стыдъ, такую боль въ сердцѣ!.. И вдругъ это спокойствіе, какъ будто ничего не случилось! Почему-же другъ твой, Фрося, сказала про «страданіе» и прочее? Значитъ, спокойствіе твое дѣланное, или вымученное?.. Отвѣчайте!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Не знаю. Я не могу заставить себя чувствовать иначе, нежели чувствую. Можетъ быть, это пройдетъ и начнется другое… Ничего сказать не могу. [Всталъ].
ВАЛЕНТИНА. Уходишь?
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Да.
ВАЛЕНТИНА. Постой! Ну, а если… что ты сдѣлаешь, если я уйду къ тому? Ты все будешь такой-же?
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Не знаю.
ВАЛЕНТИНА. Это было-бъ забавно!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Что ты уйдешь?
ВАЛЕНТИНА [встаетъ. Гнѣвно]. Какой вздоръ! Чтожъ въ этомъ забавнаго! Гадость. Хорошо понимаю. Но меня занимаетъ мысль, что ты сталъ-бы дѣлать тогда? [Смотритъ на него въ упоръ испытующимъ взоромъ]. Непроницаемъ! [Отходитъ съ усмѣшкой]. Ступай, ты хотѣлъ уйти.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. [опустивъ голову, перебираетъ рукой по спинкѣ стула]. Какъ жалко, что въ тебѣ столько злобы!..
ВАЛЕНТИНА [подошла къ нему]. Я жестока? Отвѣчай! Да, жестока?
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Отъ этого труднѣе тебѣ самой, Валентина [насмѣшливо] Глубокомысленное замѣчаніе!.. Разумѣется жестока. Вотъ сейчасъ мнѣ ни крошечки не жалко тебя и хочется хохотать, представляя твое лицо, если бъ я ушла. Ну, надоѣло. Ступай! [Сѣла. Онъ пошелъ къ двери]. Вернись! [Подучала и усмѣхнулась]. Поцѣлуй меня. Ты ни разу не поцѣловалъ меня съ тѣхъ поръ, какъ тотъ сдѣлалъ это… Я жду!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Къ чему эти шутки!
ВАЛЕНТИНА. Какія шутка?! Я вовсе не шучу! [Вскакиваетъ]. А, ты не хочешь?! не хочешь?! Ты презираешь меня?! Онъ меня презираетъ, ха ха!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. О, нѣтъ! я подумалъ о томъ уваженіи, которое должна имѣть къ себѣ женщина. [Пошелъ къ двери].
ВАЛЕНТИНА [схватываетъ его за руку]. Вотъ что? Такъ слушай-же! Не я жестока, а ты. Да, вы кроткіе, хорошіе люди бываете необыкновенно жестоки, хотя и невольно. Да, да! Вы не властны въ себѣ. Ужъ если что западетъ вамъ въ душу, оскорбитъ ее, этого никакими силами уничтожить нельзя. Теперь я поняла, что у тебя дѣйствительно «характеръ», какъ мнѣ сказали однажды. Да, характеръ. Но лучше для насъ обоихъ, еслибъ было не такъ. Меня не трогаетъ въ тебѣ эта черта; она мнѣ не въ помощь. Она скорѣе отталкиваетъ меня, нежели можетъ смягчить; скорѣе озлобляетъ, чѣмъ примиряетъ. Вотъ и все. Я больше не удерживаю тебя. Можешь идти. [Митрофанъ Плат. уходитъ]. Ахъ, какъ скверно на душѣ!… И чѣмъ дальше, тѣмъ хуже!… Я окончательно выбилась изъ силъ Хорошо, что не вижу Судбищева… Но какъ онъ послушенъ! Положимъ, я строго запретила ему обращаться ко мнѣ; но все-таки… чрезвычайно послушенъ… Фу, какъ горитъ лицо!.. Другой добивался-бы упорно, настойчиво; а этотъ… Вспышка! Онъ и въ любви также разгорается и скоро охладѣваетъ, какъ въ дѣлахъ… Ничтожные люди!.. А тогда сдалось, что любитъ такъ горячо!.. Не думать, не думать объ этомъ!.. [Крѣпко сжала руками виски. Пауза]. О, если-бъ я захотѣла! Была бъ ужъ не вспышка, а страсть… [Встала и потянулась въ истомѣ]. Нѣтъ, нѣтъ! Прочь эти мысли! [Уходитъ въ боковую дверь].
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Валя!.. Ушла. Я хотѣлъ ей сказать… «Презираю»! Она не понимаетъ. Развѣ я могу презирать? [Прошелся въ задумчивости]. Если она ищетъ «опоры» во мнѣ, то на разрушенномъ фундаментѣ ничего не построишь… Она выше меня; жизнь ея была тяжела, а я близорукъ и безсиленъ. Все это такъ, все это извиняетъ ее; но вѣдь душа-то у меня отнята! Хоть узкая, мелкая, но отнята!.. Этого ничѣмъ не поправишь… Я чувствую ужасную пустоту, и это невыносимо!.. Полное равнодушіе къ жизни — невыносимо!.. И все какъ-то напряжено во мнѣ: нервы и мысли, но безпредметно… Богъ знаетъ, куда это поведетъ и къ чему! Можетъ быть я заболѣю… и не встану. Что-жъ смерти я не боюсь. Помню, когда въ юности я былъ на краю гроба, предо мной вдругъ раскрылась чудная лазурь, глубокая, безконечная. Въ ней струились теплые лучи волшебнаго свѣта. И тамъ я видѣлъ мягкія тѣни чудныхъ очертаній. Онѣ плыли, какъ облака, отливая серебромъ и опаломъ… Нѣтъ, тамъ не мрачная и холодная бездна, въ которой жизнь гаснетъ, какъ искра; тамъ жизнь, тамъ невыразимо прекрасно!.. [Задумывается, съ улыбкой и сосредоточеннымъ взоромъ].
АНИСЬЯ. Баринъ!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Что тебѣ?
АНИСЬЯ. Хозяйская барышня прислала за вами: рыбу ловить. Вишь, на озеро ѣдетъ. Съ удочками въ пролеткѣ сидитъ, дожидается. Велѣла вамъ, что-бъ сейчасъ идтить.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Иду. [Уходитъ въ боковую дверь].
АНИСЬЯ. Нелады! Всѣ въ разные углы стали глядѣть. Былъ слушокъ, что завелся милъ-дружокъ. Да пустое. Сколько ни примѣчала, нѣтъ ничего. Нѣмка на что ужъ хитра была слѣды заметать! Поглядѣть на нее — святая какъ есть. А какъ ловко нѣмца свово проводила, ха-ха! Да не меня. Меня на кривой не объѣдешь… Никакъ стучатся?.. И то! [Уходитъ въ заднюю дверь].
АНИСЬЯ. Барина нѣтути. Уѣхалъ съ хозяйской дочерью рыбу ловить. Развѣ что къ ночи вернутся. Старая барыня у хозяйки.
СУДБИЩЕВЪ. А Валентина Борисовна?
АНИСЬЯ. Дома. Лежитъ у себя.
СУДБИЩЕВЪ [тревожно]. Больна?
АНИСЬЯ. Нѣтъ, ничего. Она часто валяется. Что ей дѣлать-то! Ну, примѣтно: скучаетъ. [Пытливо смотритъ на Судищева].
СУДБИЩЕВЪ. Такъ ты того… доложи ей…
АНИСЬЯ. Скажу. [Ехидно]. Обрадую. [Уходить направо].
СУДБИЩЕВЪ. Выйдетъ, или нѣтъ?. Ну, да все равно… И приходить-то не нужно-бы… Если тогда удержался, такъ теперь и подавно!..
ВАЛЕНТИНА. Вотъ не ждала! [Протянула ему руку, но сейчасъ же отдернула]. Но какъ вы рискнули?.. [Лицо ея принимаетъ холодное выраженіе].
СУДБИЩЕВЪ. Я зналъ, что не встрѣчусь… Я видѣлъ, какъ они съ Фросей проѣхали съ удочками и повернули за городъ, къ озеру. Меня они не замѣтили…
ВАЛЕНТИНА. Я не о томъ васъ спрашиваю.
СУДБИЩЕВЪ. Да! Какъ я осмѣлился?..
ВАЛЕНТИНА. Развѣ забыли?
СУДБИЩЕВЪ. Нѣтъ, я помнилъ ваше запрещеніе и, кажется, доказалъ это?
ВАЛЕНТИНА [съ ироніей]. Хорошо, что вы такъ благонравны.
СУДБИЩЕВЪ [съ живостью]. Какъ?! Что вы сказали?! [Садится].
ВАЛЕНТИНА. Похвалила. Но дѣло не въ этомъ… [Всматривается въ него]. А вы ничего… все такой-же… Милый Характеръ! [Откноулась на спинку кресла. Выраженіе лица злое]. Потрудитесь объяснить, зачѣмъ вы пожаловали, когда я на отрѣзъ запретила вамъ являться сюда? Но вашему, это не дерзость? не явное неуваженіе ко мнѣ и моему мужу? Небрежно вы можете относиться къ себѣ… Въ васъ нѣтъ ничего положительнаго, вамъ вѣрить нельзя… Но относиться небрежно къ другимъ, къ тому, что они, по долгу и по праву, ставятъ въ обязанность вамъ — этого вы не должны и не смѣете дѣлать!
СУДБИЩЕВЪ. Перестаньте сердиться и бранить меня. Теперь ужъ все равно… Я пришелъ сказать вамъ… Дѣло въ томъ, что мы окончательно разсорились съ Захаромъ Платоновичемъ и онъ уволилъ меня.
ВАЛЕНТИНА [измѣнилась въ лицѣ. Глядя въ землю]. И что-же вы?..
СУДБИЩЕВЪ. Уѣзжаю. Пока я перебрался въ гостинницу Лаптева.
ВАЛЕНТИНА. Куда?
СУДБИЩЕВЪ. Къ Лаптеву.
ВАЛЕНТИНА [выговаривая съ трудомъ]. Какъ-же?.. вы совсѣмъ… уѣзжаете?
СУДБИЩЕВЪ. Да.
ВАЛЕНТИНА. Это хорошо. [Ѣдко]. Я орошу слезами вашъ путь.
СУДБИЩЕВЪ. Эхъ, зачѣмъ вы!.. Мнѣ тяжело оставлять васъ съ этими чувствами…
ВАЛЕНТИНА [прерываетъ]. Къ вамъ у меня — никакихъ чувствъ. Мы такъ давно не видались, что я все успѣла забыть; да и что было помнить?.. Такъ давно, что вы могли-бы не приходить прощаться. Тѣмъ болѣе, что мы ужъ простились и навсегда.
СУДБИЩЕВЪ. Я не могъ уѣхать безъ этого, не могъ!
ВАЛЕНТИНА. Очень трогательно и сентиментально, но совсѣмъ не умѣстно. Такъ вы у Лаптева?
СУДБИЩЕВЪ. Да. Но… почему вы интересуетесь этимъ?
ВАЛЕНТИНА. Интересуюсь?! Ха-ха! Надо-же о чемъ нибудь говорить во время визита: о погодѣ, про знакомыхъ. Вотъ и про Лаптева.
СУДБИЩЕВЪ. Можно сухо проститься; но издѣваться не хорошо. [Встаетъ].
ВАЛЕНТИНА. Вы проницательны!
СУДБИЩЕВЪ [пытливо вглядывается въ нее]. Насколько я проницателенъ, не доказываетъ-ли мое «благонравіе», которое вы такъ подчеркнули.
ВАЛЕНТИНА. Солидная добродѣтель.
СУДБИЩЕВЪ. Неужели я такъ грубо ошибся?! [Съ живостью подходить]. Валентина Борисовна, бросьте этотъ тонъ! Умоляю васъ, скажите мнѣ откровенно…
ВАЛЕНТИНА [прерываетъ, холодно]. Валентина Борисовна скажетъ одно, что вамъ здѣсь рѣшительно нечего дѣлать.
СУДБИЩЕВЪ. Ахъ, такъ!.. И это ваше послѣднее слово?
ВАЛЕНТИНА. Рѣшительное и послѣднее.
СУДБИЩЕВЪ. Послѣ этого остается взять шляпу и пожелать вамъ…
ВАЛЕНТИНА [вспыльчиво прерываетъ]. Пожалуйста безъ пошлостей!
СУДБИЩЕВЪ. Я пожелалъ бы искренно. Пошлы банальныя фразы. Разстанемся безъ пожеланій.
ВАЛЕНТИНА. Это лучшее, что вы можете сдѣлать. [Судбищевъ стоить въ нерѣшимости и смущеніи. Пауза]. Въ какомъ вы смѣшномъ положеніи! Какой чувствительный финалъ, ха-ха-ха!
СУДБИЩЕВЪ. Глумитесь, если васъ забавляетъ это; а мнѣ очень, очень тяжело!
ВАЛЕНТИНА [на лицѣ ея промелькнуло страданіе. Сухо]. Однако наше прощаніе слишкомъ продолжительно, Викторъ Григорьевичъ. Вы хорошо сдѣлаете, если положите ему конецъ.
СУДБИЩЕВЪ. Да, это лучше. Прощайте Валентина Борисовна! [Поклонился].
ВАЛЕНТИНА. Вы когда уѣзжаете?
СУДБИЩЕВЪ. Завтра.
ВАЛЕНТИНА. Съ вечернимъ поѣздомъ?
СУДБИЩЕВЪ. Вѣроятно вечеромъ. Расписаніе, кажется, измѣнили. А что?
ВАЛЕНТИНА. Счастливаго пути. Больше ничего.
СУДБИЩЕВЪ [порывисто]. Невыносимо! Развѣ вы не видите, до чего вы меня довели? Ну, скажите мнѣ хоть одно слово…
ВАЛЕНТИНА [прерываетъ, съ нетерпѣніемъ пожавъ плечами]. Кажется, я довольно сказала. Прощайте!
СУДБИЩЕВЪ. Ну, дайте руку! дайте поцѣловать въ послѣдній разъ! Вѣдь мы никогда не увидимся!
ВАЛЕНТИНА [про себя, страдальчески]. Онъ измучилъ меня! [Ему, повелительно]. Я васъ прошу удалиться.
СУДБИЩЕВЪ. Ну… Богъ съ вами! [Быстро уходитъ].
ВАЛЕНТИНА [секунду стоить неподвижно, потомъ бросается къ двери]. Викторъ!.. Что я дѣлаю?! Нѣтъ ни за что! [Подбѣгаетъ къ открытому окну и жадно смотритъ въ него]. Оглянется?.. Нѣтъ! [Про себя]. Да оглянись! Оглянись!.. [Съ тяжелымъ вздохомъ]. Ушелъ!.. [Садится. Вся фигура Валентины выражаетъ, что она разбита, измучена].
ВАЛЕНТИНА [обернулась на стукъ]. Какъ?! Ты былъ дома?! [Встаетъ].
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Сейчасъ вернулись… Дождь… Я! хотѣлъ войти, да… услыхалъ голосъ Виктора Григорьевича.
ВАЛЕНТИНА. А! [Нахмурила брови и проходить въ боковую дверь мимо мужа, не взглянувъ на него].
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Вотъ теперь мнѣ больно! мучительно больно, какъ было тогда!.. Нужно что-то сдѣлать… поскорѣй, поскорѣй!.. Но что сдѣлать? — Не знаю… Мучительно, что не знаю!.. [Тоскливо схватился за голову]. Но мысль придетъ… придетъ! [Вдругъ на лицѣ его выражается ужасъ]. Неужели.. неужели это?! [Онъ смотритъ въ публику расширенными глазами и такъ замираетъ].
ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.
правитьСУДБИЩЕВЪ. Что*жъ, ѣду я, или нѣтъ?.. Уложиться на всякій случай. [Взялъ свернутое платье, чтобъ положитъ въ сундукъ, но бросилъ и прошелся въ волненіи]. Никакъ не приду въ себя отъ вчерашняго свиданія съ Валей! Казалось, все улеглось, успокоилось; а стоило увидать ее, нервную, измученную и я почувствовалъ, что безумно люблю эту женщину. И жалость къ Митрошѣ, который такъ зарыдалъ у Захара Платоныча, и всѣ разсужденія, что подло врываться въ чужую жизнь; безпечность моя и все, все, чѣмъ я успокоилъ себя — разлетѣлось какъ дымъ Предо мной одна Валя… Какъ она была хороша! Какимъ огнемъ горѣли глаза! каждый нервъ трепеталъ… А эти сдвинутыя брови! пересохшія губы, которыя она кусала до крови!.. Чудно хороша, чудно!
СУДБИЩЕВЪ. Тебѣ чего, Африканъ?
АФРИКАНЪ. Сказали вчерась: уѣзжаете. Къ какому времени счетъ приготовить?
СУДБИЩЕВЪ. Счетъ?.. Подожди, братецъ… Можетъ быть и того… отдумаю.
АФРИКАНЪ. А укладываетесь!
СУДБИЩЕВЪ. Это а такъ… на всякій случай…
АФРИКАНЪ. Гмъ! Значитъ, отдумали?
СУДБИЩЕВЪ. Ахъ, какой! Да почемъ я знаю? Можетъ быть и уѣду. Ну, приготовь счетъ. Все равно.
АФРИКАНЪ. Зачѣмъ-же его зря готовить? У насъ порядокъ такой: уѣзжаетъ гость, ну и счетъ. Обстоятельный господинъ коли ѣдетъ, такъ ѣдетъ. А васъ не поймешь.
СУДБИЩЕВЪ. Вотъ присталъ! Ей-богу у меня не то въ головѣ. Другіе «обстоятельны», а я нѣтъ. Лучше вотъ убери-ка здѣсь, а я пойду посмотрю газеты. У васъ, кажется, есть въ билліардной?
АФРИКАНЪ. Какія-то есть. Тамъ у конторщика.
СУДБИЩЕВЪ. А ты грубъ, любезный. Не хорошо. [Уходить].
АФРИКАНЪ. «Грубъ»! Меня настоящіе господа уважаютъ, не тебѣ чета, ошалѣлый. Право ошалѣлый! Два дня жилъ — тихо, смирно, все больше спалъ. А съ вчерашняго дня словно его укусило. Ночью люди спятъ, а онъ по номеру мечется, сосѣдей тревожитъ. Въ часъ ночи звонитъ! Зачѣмъ? — "Въ которомъ-де часу завтра поѣздъ отходитъ*? — Да вамъ куда, говорю, въ какую сторону, потому у насъ двѣ дороги? — А онъ и не знаетъ куда. Прежде-то не подумалъ. А будитъ, звонитъ!.. Чай, ворона и та знаетъ куда летитъ… Да бишь, спрашивали его! забылъ сказать. Еще спалъ онъ, приходилъ какой-то… [Дверь тихо отворяется, входитъ Митрофанъ Платоновичъ]. Вотъ онъ, опять!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. А Судьбищевъ? Ушелъ?
АФРИКАНЪ. Въ билліардную пошелъ, газеты читать.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. А мнѣ-бы нужно видѣться съ нимъ… очень нужно!
АФРИКАНЪ. Знакомые будете, или по дѣлу?
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Нужно мнѣ…
АФРИКАНЪ. Можетъ отъ нотаріуса? Онъ, вишь, у нотаріуса жилъ, Судьбищевъ-то? [Митрофанъ Платоновичъ углубился въ свои мысли и молчитъ. Про себя]. Какой-то чудной! [Къ нему]. Я доложу, а вы обождите пока въ корридорѣ, потому въ номерѣ дожидаться нельзя.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Хорошо, Я уйду. [Садится и задумывается].
АФРИКАНЪ [про себя]. Гмъ! а онъ разсѣялся! [Къ нему]. Господинъ!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ [выходятъ изъ задумчивости]. А?
АФРИКАНЪ. Пожалуйте, говорю!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. [встаетъ]. Ахъ, да, да! Извини пожалуйста! Я сейчасъ… Разсѣянъ… У меня мысль…
АФРИКАНЪ. Оно и видать. [Входящему Судьбищеву]. И отъ спрашиваютъ васъ. [Уходить].
СУДБИЩЕВЪ [цораяенъ и взволнованъ]. Митрофанъ Платоновичъ!!
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. [съ волненіемъ]. Я пришелъ… Извините!.. Хотя въ сущности все равно… то-есть положеніе ясно… Но вчера вы были у насъ… Это оставило на Валѣ очень глубокое впечатлѣніе… Я спрашивалъ; но она молчитъ… Мнѣ нужно узнать, зачѣмъ вы… словомъ, что произошло между вами? [Вдругъ голосъ его зазвенѣлъ и глаза загорѣлись]. Я хочу знать все, все!.. Могу требовать! [Отеръ лицо платкомъ и тяжело дыша, отвернулся].
СУДБИЩЕВЪ [искренно и горячо]. Прежде всего долженъ сознаться, что, придя вчера къ вамъ, я поступилъ подло…
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. [энергично]. Позвольте! Не нужно этого! Въ оцѣнку вашихъ поступковъ я не вхожу. Развѣ это интересуетъ меня?!
СУДБИЩЕВЪ [настойчиво]. Я поступилъ подло потому, что пришелъ противъ воли Валентины Борисовны. Она запретила мнѣ видѣться съ нею, даже обращаться къ ней какъ-бы то ни было. Во все время, послѣ встрѣчи съ вами у Захара Платоновича, встрѣчи слишкомъ мнѣ памятной, я подчинялся этому. А вчера пришелъ единственно по той причинѣ, что совсѣмъ уѣзжаю отсюда.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. [съ живостью]. Уѣзжаете?
СУДБИЩЕВЪ. Да.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. [вдумчиво]. Теперь все понятно. [Короткій, болѣзненный вздохъ].
СУДБИЩЕВЪ. Я долженъ сказать, что Валентина Борисовна приняла меня, какъ я заслуживалъ. Она была безпощадна…
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. [съ живостью перерываетъ]. Рѣзка, раздражительна?
СУДБИЩЕВЪ. Ужасно.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. [съ подавленнымъ страданіемъ]. Для меня это имѣетъ… свой смыслъ… [Пытливо]. А вы… вы понимаете? [Судьбищевъ слегка смутился]. А, понимаете! Спокойный и холодный пріемъ не оставилъ-бы сомнѣній, которыя, при моемъ вопросѣ смутили васъ… Мнѣ кажется, что вы не уѣдете.
СУДБИЩЕВЪ [горячо]. Уѣду. Уѣду ужъ для того, чтобъ не испытывать, что чувствую теперь, говоря съ вами… Это мучительно! Я не вижу причины, почему не признаться вамъ въ этомъ.
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Вы искренній человѣкъ, но не изъ тѣхъ, которые владѣютъ собой. Могутъ явиться причины, которыя заставятъ васъ измѣнить рѣшеніе. Но я не касаюсь его, потому что теперь ужъ все ясно и измѣнить я ничего не могу. Да и вопросъ въ одной Валѣ; а вы — внѣшняя причина, которая намъ съ Валей уяснила самихъ себя и подвела итоги. Идя къ вамъ, я заранѣе зналъ, что не услышу ничего такого, что… что могло-бы измѣнить мои мысли. Но такой ужъ у меня характеръ, что я не могу успокоиться, пока не разрѣшу сомнѣнія и не узнаю истины. А разъ это сдѣлано, я успокаиваюсь, хотя бы вопросъ былъ существенной важности, какъ нашъ напримѣръ…
СУДБИЩЕВЪ [про себя]. Что онъ морочитъ меня?
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Значитъ, такъ суждено, или я самъ виноватъ. Вымѣщать свою вину на другихъ — безполезно и подло. Что-же остается? — Покориться и войти въ свою колею. Счастливая способность, свойственная мелкимъ людямъ, конечно. Но я изъ мелкоты. Вотъ почему я никогда не пойму, какъ люди могутъ посягать на свою жизнь. По моему, нѣтъ положенія, которое могло бы довести до этого.
СУДБИЩЕВЪ. Вы говорите серьезно?
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. [съ улыбкой] Серьезно.
СУДБИЩЕВЪ [пожалъ плечами]. Не знаю!
АФРИКАНЪ. Сударь! Тамъ васъ женщина спрашиваетъ.
СУДБИЩЕВЪ. Какая женщина?
АФРИКАНЪ. Говоритъ, молъ, отъ вашей сестрицы. Сюда ей войтить?
СУДБИЩЕВЪ. Нѣтъ, я самъ выйду. [Африканъ уходитъ. Къ Митрофану Платоновичу]. Извините! Я ни минуту. [Уходить].
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Спокойствіе, мнѣ спокойствіе!.. [Тономъ глубокаго страданія]. О, если бъ я могъ хоть за что-нибудь, за что-нибудь удержаться надъ пропастью, въ которую такъ ужасно тянетъ меня!.. Чѣмъ жить? Чѣмъ жить, если выболѣла душа и все для меня помертвѣло?.. Чѣмъ жить, если всѣмъ, кого я любилъ, я чуждъ и не нуженъ?.. Какъ жить, если жизнь выбросила меня, какъ щепку, если я самъ потерялъ свое счастіе, которымъ дышалъ?.. Для чего жить? — мучить Валю, мѣшать ея счастью, выносить ея ненависть и терзаться самому безъ конца?.. Жить безъ Вали, въ вѣчномъ уныніи, съ вѣчною тоскою, раскаяніемъ и презрѣніемъ къ себѣ? — Нѣтъ, нѣтъ!.. Только бы они не узнали, не догадались!.. Кажется, все обдумано до мельчайшихъ подробностей… И какъ живо, какъ ярко я вижу всю эту картину!.. и чувствую тотъ страшный моментъ, когда… [Содрогнулся]. Ну, да не долго, одинъ моментъ… [Подходитъ къ окну взять фуражку и смотритъ въ него. Вдругъ отшатнулся и страшно измѣнился въ лицѣ]. Валя?!. Сюда?!. Да, Да!.. Не рѣшилась… Отходитъ. [Закрылъ лицо руками. Отнявъ руки, со стономъ]. Но она придетъ сюда! кончитъ тѣмъ, что придетъ! [Нервно потирая грудь и съ трудомъ переводя дыханіе]. Охъ, какое мученье!.. Отчего не потомъ, отчего не по-то-мъ?! Зачѣмъ я медлилъ?! на что надѣялся?!.
СУДБИЩЕВЪ. Сестра прислала мнѣ на дорогу возъ всякой провизіи… Что съ вами?! [Быстро подходить къ нему]. Вамъ дурно?
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Нѣтъ… такъ… У меня иногда кружится голова… Смотрѣлъ въ окно… вдругъ потемнѣло въ глазахъ…
СУДБИЩЕВЪ. Не дать-ли воды?
МИТРОФАНЪ ПЛАТ. Нѣтъ, на воздухъ, на воздухъ! [Страдальчески]. Я задохнусь въ этой комнатѣ! [Бросается вонъ].
СУДБИЩЕВЪ [проводить его удивленнымъ взглядомъ]. Странный человѣкъ! Чего онъ наговорилъ!.. Кажется, ему все равно: уѣду я, или нѣтъ. Онъ сознаетъ, что потерялъ Валю и покорно отходитъ прочь. Мало того, говоритъ про это! Удивительная покорность и простодушіе!.. Теперь ясно, что Валя любитъ меня. Что-же можетъ заставить меня уѣхать? Положимъ, она твердо рѣшилась порвать со мной. Но будь она тверда, какъ кремень, я не отступлюсь, пока останется хоть тѣнь надежды. И изъ кремня высѣкаютъ искры. А если она ждетъ, что-бъ я пошелъ наперекоръ ей? ждетъ, не сознавая и не смѣя въ этомъ сознаться себѣ? Что я оставляю въ ея душѣ, если уѣду? Какую муку, обиду и горечь! Нѣтъ, никогда! чтобы ни было — никогда!
СУДБИЩЕВЪ. Ахъ!.. [моментъ стоитъ пораженный и стремительно подходить къ ней]. Радость моя! [горячо цѣлуетъ ея руки].
ВАЛЕНТИНА [взволнованная, смущенная, говорить прерывисто]. Вчера я дурно обошлась съ вами… Мнѣ стало совѣстно, жалко… Все-таки вы захотѣли видѣть меня… Безъ этого не могли уѣхать… Я хочу поправить свою… несдержанность… Разстанемся друзьями…
СУДБИЩЕВЪ [усаживая ее]. Нѣтъ, мы не разстанемся! О, нѣтъ!.. Я не опомнюсь отъ радости, что опять вижу васъ! [Приникъ къ ея рукамъ и цѣлуетъ ихъ].
ВАЛЕНТИНА. Когда вы ушли, я вдругъ почувствовала такую пустоту, одиночество!..
СУДБИЩЕВЪ. Я бы не уѣхалъ отъ васъ. Собирался, укладывался, но знаю, что не уѣхалъ-бы, за всѣ блага міра. Если-бъ вы знали, что я перечувствовалъ съ тѣхъ поръ, какъ мы разстались вчера! Какъ мучился, проклиналъ себя, что отдалился отъ васъ! Какъ страдалъ за васъ, когда вонялъ все: и вашу борьбу, и причину вашего гнѣва и рѣзкости! Вашъ образъ всталъ предо мной во всей красотѣ и наполнилъ всю мою душу… Что съ вами? Вы поблѣднѣли!
ВАЛЕНТИНА. Я шла, ничего не видя, не помня… и кажется, встрѣтила мужа… [Тревожно]. Онъ промелькнулъ предо мной, но я не обратила вниманія… Положительно это былъ онъ. [Встаетъ]. Я пойду. Я обезумѣла, обезумѣла, что пришла!
СУДБИЩЕВЪ. Перестаньте! Прогоните эти мысли!..
ВАЛЕНТИНА. Не удерживайте меня, Викторъ Григорьевичъ! Я сама не своя. У меня такая путаница въ мысляхъ въ чувствахъ… Я не знаю, что дѣлаю и что говорю… Не хорошо этимъ пользоваться.
СУДБИЩЕВЪ. Боже избави! Я хочу, что-бъ вы выслушали меня, если я этого стою; хочу серьезно поставить вопросъ, потому что серьезно люблю васъ. Сядьте пожалуйста! Ну прошу-же васъ, сядьте! [Она садится]. Довольно борьбы! Довольно борьбы, которая измучила васъ и ясно показала, что по-прежнему жить вы не можете. И смысла нѣтъ продолжать эту жизнь ни для васъ, ни для тѣхъ, которые васъ окружаютъ. Если вы любите меня и вѣрите мнѣ, уѣдемъ отсюда!
ВАЛЕНТИНА. Уѣхать мнѣ?!. съ вами?!..
СУДБИЩЕВЪ. А что-же другое смѣю я предложить вамъ? Вы женщина сильная, энергичная, съ душою прямой и тою честностью чувства, которая не допуститъ васъ до… фальшиваго положенія подъ кровомъ мужа…
ВАЛЕНТИНА. О, разумѣется!
СУДБИЩЕВЪ. Остается одинъ исходъ: бросить все и уѣхать. Вѣдь такъ?.. Скажите-же, радость моя!
ВАЛЕНТИНА. Дайте опомниться… Вчера разстались на всегда и вдругъ…
СУДБИЩЕВЪ [взявъ ея руки]. Сходимся навсегда. Да? Милая, сокровище мое, скажите-же!
ВАЛЕНТИНА. Не знаю, не знаю… [Высвободила руки].
СУДБИЩЕВЪ. Ну что можетъ удерживать васъ? [Пытливо глада на нее]. Жалость къ мужу, боязнь за него?
ВАЛЕНТИНА. Онъ… отдалился… сталъ совсѣмъ равнодушенъ…
СУДБИЩЕВЪ [съ живостью]. Да? Такъ это правда?
ВАЛЕНТИНА. А вы почему знаете?
СУДБИЩЕВЪ. Предполагалъ. Онъ человѣкъ… я не вполнѣ понимаю его: но мнѣ кажется, что онъ легче покорится судьбѣ, чѣмъ всякій другой.
ВАЛЕНТИНА [съ раздраженіемъ]. Я оскорбила его любовь, гордость. Да. Но я искала примиренія съ нимъ; а онъ не можетъ простить. И пускай! Какъ будто я одна виновата!.. А все, что я пережила, перечувствовала — ничего не стоитъ? Я сдѣлала все, что-бъ его пощадить; а онъ чѣмъ помогъ мнѣ? Я рѣшила оставить его въ покоѣ, не унижаться… Пускай носятся съ своей гордостью, добродѣтелью, не знаю съ чѣмъ! Все это невыносимо скучно и опостылѣло мнѣ!
СУДБИЩЕВЪ [съ восторгомъ]. Да это радикально измѣняетъ вопросъ! Выходитъ, что вы разошлись, въ тягость другъ другу; что между вами одна внѣшняя, условная связь! [Взялъ ея руки]. Камень съ души! Какъ я счастливъ! какъ счастливъ! [Порывисто привлекъ ее къ себѣ и поцѣловалъ въ шею].
ВАЛЕНТИНА. Ну, зачѣмъ?.. [Встала и отходитъ смущенная и взволнованная].
СУДБИЩЕВЪ [подходя къ ней]. Я все сказалъ, всю душу открылъ. Скажите-же мнѣ что-нибудь!.. рѣшайтесь!.. Взгляните-ка на меня! Что это? слезы?
ВАЛЕНТИНА [истерично]. Жить по прежнему я не могу! Нѣтъ, не могу!.. Всякая жизнь лучше этой, унылой, мертвящей!.. Я сдѣлала все. Я старалась сломить себя… вырвать изъ сердца васъ… задушить въ себѣ что мучило меня, чего просила душа; но выбилась изъ силъ… Не могу больше! Пускай это гадко, подло, но не могу!..
СУДБИЩЕВЪ [продолжая стоять, тихо привлекаетъ ее къ груди. Нѣжно] Милая, счастье мое, зачѣмъ-же плакать? Прошлое отошло. Станемъ смотрѣть впередъ, безъ оглядки, безъ колебаній, сомнѣній. Да?
ВАЛЕНТИНА [тихо]. Да.
СУДБИЩЕВЪ. Съ вѣрою въ жизнь, въ счастье. Ты вѣришь въ счастье со мной?
ВАЛЕНТИНА [порывисто]. Милый! [Обнимая его].
ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.
правитьАРИНА НИКИТ. Вотъ и схоронили Митрошу!
АНТОНИНА ВАС. Не понимаю, какъ онъ могъ утонуть! Говорятъ, что закидывая удочку, поскользнулся и сорвался съ мостковъ. Положимъ, тамъ глубоко; но какъ не выбраться? Развѣ что плавать не умѣлъ, или дурно сдѣлалось? Впрочемъ, въ худой часъ и въ лужѣ утонешь.
АРИНА НИКИТ. То-то ротъ дѣломъ-бы занимался, а не пустяками!.. Пискаря, да платичку поймалъ… Въ ведеркѣ, вишь, только и было… А самъ жизни лишился. Грѣхи! [Глядя на Валентину]. Конечно, отъ жены много зависитъ, какъ мужу себя вести…
ЗАХАРЪ ПЛАТ. [прерываетъ]. Ну, не время перекоряться. Теперь, когда конченъ печальный обрядъ, нужно заняться дѣлами.
АНТОНИНА ВАС. Ты двадцать разъ успѣешь заняться дѣлами. Посмотри, какъ ты утомленъ! Поѣдемъ, я тебя уложу.
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Антонина Васильевна! Лучше всего, если ты помолчишь.
АНТОНИНА ВАС. [рѣзко мѣняя позу]. Да ужъ хорошо, хорошо!
АРИНА НИКИТ. Какъ-же мнѣ быть теперь, Зоря?
ЗАХАРЪ ПЛАТ. А это главный вопросъ. Аккуратно каждый мѣсяцъ я буду давать тебѣ на содержаніе опредѣленную сумму…
АРИНА НИКИТ. [робко]. Ну… а къ себѣ не возьмешь?
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Не удобно.
АРИНА НИКИТ. Возьми, милый!.. Я гдѣ нибудь… хоть возлѣ кухни… Никто и не увидитъ меня… Понимаю вѣдь, что я не по твоему дому… Никто не увидитъ, Зоря… По крайней мѣрѣ съ тобой… хоть подъ одной крышей жить… Утѣшь старуху, возьми!
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Не годится. [Старуха горько заплакала]. Да ты не плачь! Вѣдь не бросаю тебя, на мои деньги жить будешь… Когда и навѣщу… А у меня, по складу моей жизни, по обстановкѣ, привычкамъ — жить тебѣ положительно не удобно. Вотъ и Антонина Васильевна…
АНТОНИНА ВАС. [перебиваетъ]. Антонинѣ Василѣевнѣ нужно, что-бъ ты былъ здоровъ и покоенъ. Больше ничего не нужно.
ЗАХАРЪ ПЛАТ. И такъ, это рѣшенный вопросъ.
АРИНА НИКИТ. Рѣшено, такъ рѣшено. Что же дѣлать! Буду жить, какъ велишь.
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Ну, а вдова какъ-же? Съ тобою?
АРИНА НИКИТ. Оборони Богъ! Озолоти меня, что-бъ я съ нею жила — ни за что!
ВАЛЕНТИНА. Напрасно обо-мнѣ говорить Я сама о себѣ позабочусь.
АРИНА НИКИТ. Такъ-то лучше. А то со мной! Да если-бъ не она, Митроша о сю пору здравствовалъ-бы. Отбился отъ дому-то Куда ни куда — лишь-бы уйти. Вотъ и добѣгался. Дома, знать, не сладко было сидѣть.
Валентина [встаетъ]. За это пеняйте и на себя. Я знаю, какъ онъ страдалъ отъ вашей несправедливости и придирокъ. Не вамъ осуждать другихъ, когда во многомъ и вы виноваты. [Уходитъ въ боковую дверь].
АРИНА НИКИТ. [привскочила]. Ахъ, мать моя! Какова?! Зоринька, слышалъ?
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Что-жъ, правда.
АРИНА НИКИТ. Правда-а?! Какъ правда?
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Конечно. Митроша у тебя изъ дураковъ не выходилъ, хоть обожалъ тебя съ какой-то восторженностью и преданностью чисто собачьей. Онъ былъ хорошій человѣкъ, онъ гораздо былъ лучше меня.
АНТОНИНА ВАС. Ужъ это слишкомъ!
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Ничуть не слишкомъ, если но совѣсти разсудить. Мнѣ жалко брата, тѣмъ болѣе, что я такъ-же былъ несправедливъ къ нему, какъ вы всѣ.
АРИНА НИКИТ. Господи, неужели вправду?! Знать, я ужъ такъ любила тебя, что для другаго и мѣста не было въ сердцѣ…
ЗАХАРЪ ПЛАТ. За это тоже одобрить нельзя.
АРИНА НИКИТ. И ты-же меня упрекаешь! [Тяжело вздохнула. Подумавъ]. Зоря, я сорокоустъ закажу.
ЗАХАРЪ ПЛАТ. Закажи. Ну, мнѣ надо въ контору. Вотъ тебѣ пятьдесятъ рублей, на квартиру, продовольствіе и все прочее. [Достаетъ изъ бумажника деньги и не торопясь отсчитываетъ ихъ. Томительная пауза. Мать стоитъ потупившись]. Вотъ. Аккуратно каждое первое число ты будешь получать постольку-же. Устраивайся на новой квартирѣ и живи себѣ съ Богомъ. Прощай! [Цѣлуетъ ее].
АРИНА НИКИТ. [печально]. Я провожу васъ. [Уходить за 3ахаромъ Платоновичемъ и Антониной Васильевной].
ФРОСЯ. Бѣдный мой!.. горькій мой!.. Какую рану въ сердцѣ унесъ ты въ могилу!.. За то, что много и беззавѣтно любилъ… за то, что былъ слишкомъ хорошъ для людей и любви твоей не стоилъ никто!.. Осиротѣла я безъ тебя!.. Одинока, на всю жизнь одинока!.. На всю жизнь скорбь по тебѣ, страдалецъ загубленный!.. [При входѣ Арины Никитишны принимаетъ холодный видъ].
АРИНА НИКИТ. Вотъ какъ Господь судьбу строитъ! [Садится удрученная].
ФРОСЯ [посмотрѣла на нее и ѣдко усмѣхнулась]. И люди. Особенно близкіе. Близкіе люди бываютъ ужасно жестоки. Чужой, даже съ черствымъ сердцемъ, пойметъ и почувствуетъ; а свой!.. Свои слѣпы, несправедливы, безжалостны и живутъ только въ себя. Душевная дрянь, скрытая отъ другихъ изъ приличія, дома — наружу вся. Выходитъ не жизнь, а что-то тупое, грубое, безпощадное… Горе тому, кто, съ душей нѣжной и любящей, попадетъ въ этотъ адъ! Таковъ былъ вашъ Митроша. Они гибнутъ эти страдальцы, они — жертва близкихъ людей!
АРИНА НИКИТ. Матушка, оставьте! И такъ ужъ наговорили… Разстроили меня — мыслей не соберешь.
ФРОСЯ [насмѣшливо]. Соберете!
АРИНА НИКИТ. Конечно, горе горемъ, а жить нужно.
ФРОСЯ [Ѣдко]. «Горе»!
АРИНА НИКИТ. Чтой-то вы такъ дрожите? Иль нездоровится?
ФРОСЯ [кутается въ платокъ]. Такъ… Холодно мнѣ…
АРИНА НИКИТ. Скажите мамашѣ, что я отъ васъ переѣду.
ФРОСЯ. Скажу мамашѣ.
АРИНА НИКИТ. У Моргуновыхъ отдаются двѣ комнаты. Сейчасъ и сходить къ нимъ. [Встаетъ]. Къ ночи и перебраться-бы.
ФРОСЯ. Такъ вы не къ Захару Платоновичу?
АРИНА НИКИТ. [смущенно, разведя руками]. Да нѣтъ…
ФРОСЯ. Гмъ! не беретъ! Это вамъ не Митроша. Этого мать обезпокоитъ, унизитъ. Любимый сынокъ подачку бросать матери — и за то спасибо; а съ Митроши послѣдній рубль тянули, да все корили, что мало!
АРИНА НИКИТ. Что ужъ вы такъ!.. Дѣти мои и дѣло мое.
ФРОСЯ [вскочила. Гнѣвно]. Да, ваше дѣло! Только не знаете вы что надѣлали!
АРИНА НИКИТ. Господи помилуй! Да что?
ФРОСЯ. И вы и жена плакали надъ Митрошей. Вы даже причитали. Но слезы не отъ сердца — пошлыя слезы, а надъ гробомъ — тѣмъ больше. Вотъ если-бъ мы знали, что сдѣлали; если-бъ въ васъ совѣсть заговорила, да совѣсть — то грозная, тогда-бъ вы настоящими слезами заплакали, жгучими, страшными А вашъ плачъ!.. Не доставало, что-бъ еще Судбищевъ пришелъ изливать свое горе!..
АРИНА НИКИТ. [съ нетерпѣніемъ]. Васъ не переслушаешь, да и нужды нѣтъ. Такъ скажите мамашѣ-то. А я къ Моргуновымъ. [Уходить].
ФРОСЯ. И смерть не прошибла! Мать!.. Да, если-бъ Митроша думалъ, что смерть его огорчитъ мать, будетъ мучить раскаяніемъ, онъ… объ больше дорожилъ-бы жизнью!
ФРОСЯ. Уѣзжаете?
ВАЛЕНТИНА. Да. [Сѣвъ къ письменному столу, вынимаетъ изъ ящика бумаги, письма и перебираетъ ихъ].
ФРОСЯ [медленно ходитъ, останавливаясь время отъ времени]. Здѣсь все еще пахнетъ ладаномъ и восковыми свѣчами. [Пауза] Какая странная улыбка была на его лицѣ, когда онъ лежалъ въ гробу! Вы замѣтили? [Валентина молчитъ]. Онъ будто усмѣхался надъ своею судьбою, безъ радости, счастья… будто спрашивалъ: «зачѣмъ я жилъ? Для чего?..» [Валентина, продолжая молчать, нервно разорвала два — три письма. Пауза]. Что-жъ вы… выйдете за того?
ВАЛЕНТИНА [холодно]. Ваша роль кончилась, та роль, которую вамъ позволяли играть въ моихъ отношеніяхъ. Я думала, что вы сами поймете это.
ФРОСЯ. Когда человѣкъ такъ несчастливъ, какъ былъ вашъ мужъ, всякій заговоритъ, у кого сердце не камень.
ВАЛЕНТИНА [съ раздраженіемъ]. Во всякомъ случаѣ, это — дѣло моей совѣсти, а не ваше.
ФРОСЯ [усмѣхнулась]. Въ одно слово съ матерью!.. Тамъ что-бы ни было, а свой покой дороже всего. [Пылко]. Нѣтъ, и мое дѣло! И «роль» моя не кончилась для васъ, а только начинается.
ВАЛЕНТИНА [съ ироніей]. Вы — мой фатумъ! Но мнѣ не до пустыхъ разговоровъ. Извините. [Встаетъ и перейдя къ другому столу, укладываетъ въ сакъ-вояжъ выбранныя бумаги].
ФРОСЯ. Насколько «пусты» мои разговори, судите ни тому, что вы должны отказаться отъ Судбищева навсегда. Понимаете? — навсегда!.. Судбищевъ долженъ умереть для васъ, какъ умеръ мужъ.
ВАЛЕНТИНА [горячо, съ негодованіемъ]. Послушайте, Фрося! Я сносила ваши придирки и смѣшное притязаніе вліять на меня; но дерзостей говорить не позволю Вы слишкомъ далеко зашли! Довольно-съ!
ФРОСЯ [грозится на нее, съ сверкающими глазами]. Повѣрьте мнѣ за слово! Я щажу васъ, потому что онъ пощадилъ; но… но я не допущу, что-бъ надругались надъ его памятью! не допущу! [Быстро уходитъ въ заднюю дверь].
ВАЛЕНТИНА. Что такое? что за угрозы?. О какой «пощадѣ» она говоритъ?.. Какая-нибудь язвительная фантазія… Дерзкая привычка вмѣшиваться во все и срывать свою злость. [Задумалась]. Да эта смерть… камнемъ легла на сердце. Много я виновата передъ Митрошей… Теперь все яснѣй и видишь глубже… Это совпаденіе, что а въ то время была у Судбищева! Вернулась и первое, что увядала дома — мертвое лицо мужа!.. Страшный отвѣтъ на то, что я сдѣлала!.. Рванулась въ новую жизнь, а смерть, какъ въ на смѣшку, вдругъ рушитъ старую и бросаетъ тѣнь на все будущее… Не намекаетъ-ли Фрося на то, что самой приходило мнѣ въ голову И такъ меня мучаетъ?! [Содрогнулась]. Нѣтъ, нѣтъ! это было-бъ ужасно!. [Пауза]. Судбищевъ что-то написалъ мнѣ. [Ищетъ письмо въ карманѣ]. Прочла и совершенно не помню. [Читаетъ найденное письмо]. «Ради Бога, не предпринимайте ничего, не повидавшись со мной и ни о чемъ не заботьтесь…» Чувствуетъ, что эта смерть отдалила насъ другъ отъ друга. «Не предпринимайте ничего». Боится…
ВАЛЕНТИНА [вздрогнула при стуіѣ двери и быстро обернулась]. Вы? [Протянула руку Судбищеву и поникла головой].
СУДБИЩЕВЪ. Боже мой, какъ вы измѣнились! У васъ совсѣмъ измученный видъ!
ВАЛЕНТИНА. Ахъ, я столько перечувствовала въ эти ужасные дни! [Закрыла лицо руками].
СУДБИЩЕВЪ. Знаю, знаю! Я изстрадался за васъ! Я не могъ дождаться, когда все это кончится. Хотѣлъ придти самъ…
ВАЛЕНТИНА [перебиваетъ]. Хорошо-бъ это было! Мы вмѣстѣ у гроба Митроши!
СУДБИЩЕВЪ. Но теперь передъ нами другое… Главное нужно какъ можно скорѣе уѣхать.
ВАЛЕНТИНА. Я не поѣду съ вами.
СУДБИЩЕВЪ. Что?!
ВАЛЕНТИНА. И поѣду къ подругѣ.
СУДБИЩЕВЪ. Къ подругѣ?! Зачѣмъ?
ВАЛЕНТИНА. Ахъ, нельзя-же на свѣжей могилѣ думать о «другомъ»! Наконецъ, я устала, измучена. Мнѣ нужно прійти въ себя. Какъ вы не понимаете!
СУДБИЩЕВЪ. Но какъ-же?.. Что-же вы дѣлаете со мной?!
ВАЛЕНТИНА. Такъ надо, милый. Иначе я не могу. Эта смерть стоитъ предо-мной… Меня мучаетъ совѣсть.
СУДБИЩЕВЪ. Такъ я и зналъ!
ВАЛЕНТИНА. А вамъ развѣ не приходила мысль, что онъ… Мнѣ страшно вымолвить, но вы меня понимаете. Скажите по совѣсти: не приходила?
СУДБИЩЕВЪ. Нѣтъ. Онъ былъ не такой человѣкъ. Онъ не могъ… Въ этомъ я убѣжденъ положительно. Наконецъ, гдѣ доказательства преднамѣренности? Ихъ нѣтъ. А вообра* женіемъ можно создать все. Оно подберетъ, даже выдумаетъ такіе факты, что въ ужасъ придешь.
ВАЛЕНТИНА. Что я сдѣлала Митрошу несчастнымъ — это «не воображеніе».
СУДБИЩЕВЪ. Вы такъ-же были несчастливы и больше, чѣмъ онъ. Въ этомъ никто не виноватъ, кромѣ судьбы, которая свела людей совсѣмъ не подходящихъ другъ къ другу Теперь вы смотрите въ одну сторону и настроены во всемъ осуждать себя. Но это пройдетъ, когда вы успокоитесь и ослабѣютъ мрачныя впечатлѣнія отъ похоронъ. Главное: сами не терзайте себя! Это главное.
ВАЛЕНТИНА. Не знаю, что будетъ; но пока мнѣ очень тяжело. Меня гнететъ что-то зловѣщее…
СУДБИЩЕВЪ [тоскливо]. Ахъ, Боже мой!
ВАЛЕНТИНА. Послушайте, какъ судятъ другіе…
СУДБИЩЕВЪ. Этого не доставало! «Другіе!»
ВАЛЕНТИНА. Нѣтъ, это важно. Почему Фрося прямо говоритъ, что я должна отказаться отъ васъ?
СУДБИЩЕВЪ [гнѣвно]. Фрося! Удивляюсь, какъ вы позволяете ей разговаривать съ вами! Какъ она смѣетъ!..
ВАЛЕНТИНА [прерываетъ, съ ласковымъ движеніемъ къ нему]. Перестаньте, не горячитесь! Я вѣдь не говорю, что нужно такъ поступить. Я только прошу подождать…
ФРОСЯ [вдругъ выступаетъ на середину]. Иначе поступить вы не можете. Да, вы должны отказаться отъ него навсегда.
СУДБИЩЕВЪ [злобно]. Что-съ?! Ха-ха-ха!
ФРОСЯ [Валентинѣ]. Скажите ему, что нѣтъ ничего смѣшнаго въ томъ, что умеръ человѣкъ, котораго погубили вы оба.
СУДБИЩЕВЪ. Прошу васъ замолчать!.. Охота вамъ слушать, Валентина Борисовна! Уйдемте. [Внялъ шляпу].
ФРОСЯ. О, нѣтъ! Вмѣстѣ вы не уйдете. Я не выпущу васъ!
СУДБИЩЕВЪ. Да что съ вами?! Опомнитесь!
ФРОСЯ. Вѣрьте мнѣ на слово, что вы должны разстаться, должны! [Указывая на Валентину]. Поберегите ее. Если я жалѣю ее, мнѣ можно повѣрить.
ВАЛЕНТИНА [со страхомъ]. Что она говоритъ?!
СУДБИЩЕВЪ. Ахъ, да ее слушайте! Дѣло просто. Она другъ Митрофана Платоновича и всегда ненавидѣла васъ. Можетъ быть тутъ примѣшались и ея личныя чувства къ нему. Какъ знать?..
ФРОСЯ [глубоко уязвленная, съ гнѣвнымъ движеніемъ]. А-а!
СУДБИЩЕВЪ. Но и кромѣ того, все можно перетолковать, извратить въ дурную сторону. Люди злые, мстительные, завистливые дѣлаютъ это съ особеннымъ наслажденіемъ. Вотъ съ какими чувствами является къ вамъ непрошенный судъ. Случайную смерть связываютъ съ причинами, которыя тутъ не причемъ. Но запугать можно ребенка, или того, кто не способенъ здраво судить о вещахъ. Серьезно говоря, всѣ эти требованія и угрозы — смѣшны, даже наивны. Я сожалѣю, что погорячился.
ФРОСЯ. Вы кончили? [Валентинѣ]. А по вашему, все такъ, какъ онъ говоритъ?
ВАЛЕНТИНА. Это несносно! Оставьте меня въ покоѣ!
ФРОСЯ. Мнѣ немногое осталось сказать. Только про то, какъ было дѣло.
ВАЛЕНТИНА [истерично, съ крикомъ]. Не надо! Не надо! Я ничего не хочу!.. Ради Бога, оставьте меня! Замолчите!
ФРОСЯ. Нѣтъ! Безъ этого я не уйду и не выпущу васъ!
СУДБИЩЕВЪ [съ трудомъ сдерживая гнѣвъ]. Что-жъ остается?.. Насиліе?.. вывести васъ?
ФРОСЯ [презрительно]. Ха-ха! Какъ оба вы жалки мнѣ, съ вашимъ гнѣвомъ и трусостью! Совѣсть-то дрогнула?! кровь холодѣетъ?!.. «Случайная» смерть! Никто не виноватъ въ ней! ни вы, ни она! Нѣтъ, не случай, а смерть добровольная, вымученная вами. Вотъ истина!
ВАЛЕНТИНА [въ ужасѣ, бросается въ ней]. Нѣтъ! нѣтъ!.. Ради всего святаго!.. Это не такъ! не такъ!
ФРОСЯ [отстраняетъ ее]. Не утонулъ онъ, а самъ Бросился въ воду, у меня на глазахъ. Я бѣжала къ нему, звала; но онъ не замѣтилъ меня, а вѣтеръ относилъ мои криви. Онъ умеръ великодушно, щадя и любя васъ. Вы — богатая натура, а онъ ничтожный человѣкъ! Нѣтъ! Онъ былъ выше васъ и сильнѣе. Его сила была въ любви, кротости и терпѣніи. Онъ жертвовалъ собой. Такъ онъ и жилъ. Но когда вы заставили его пожертвовать главнымъ — онъ погибъ. Обманутый, оскорбленный въ любви, которая была всѣмъ для него, воздухомъ, свѣтомъ, онъ не могъ жить и умеръ.
ВАЛЕНТИНА [слушавшая съ ужасомъ въ лицѣ, отчаянно вскрикиваетъ. Судбищевъ, блѣдный и потрясенный, бросается къ ней. Она отшатнулась и останавливаетъ его жестомъ]. Нѣтъ!.. Уйдите!.. уйдите!.. Между вами все кончено! [Судбищевъ стоять подавленный. Фрося мрачно наблюдаетъ ихъ]
- ↑ Митрошу Ракитина и представляю себѣ небольшаго роста, худенькимъ, съ небольшою бородкой, голубыми глазами, прекрасными бѣлокурыми волосами.
- ↑ Анисья въ розовомъ ситцевомъ сарафанѣ и синемъ съ цвѣтами фартукѣ. Голова повязана.
- ↑ Цвѣтущій, коренастый, съ лысинкой.
- ↑ Особа худощавая и смуглая. По костюму видно, что она въ домашнихъ хлопотахъ. Причесана кое-какъ. Очень подвижна.