СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
БРЕТЪ-ГАРТА
править
1895
правитьЖЕНИТЬБА М-РА ТРОТТА.
правитьМ-ръ Троттъ также былъ піонеромъ. Зимою 1851 г. въ узкую долину, названную впослѣдствіи Ла-Портъ, прибыла партія переселенцевъ и застала его уже на мѣстѣ. Онъ смастерилъ самъ изъ коры и хворосту хижину, и цѣлыхъ три мѣсяца жилъ въ ней, питаясь сухарями да ветчиною; не смотря на всѣ неудобства такой жизни, онъ былъ веселъ, бодръ и имѣлъ видъ настоящаго джентльмена. Впрочемъ, я съ удовольствіемъ предоставлю слово капитану Генри Саймсу, командовавшему партіей.
«Мы явились къ нему неожиданно, изъ-за угла, вотъ изъ-за такой скалы, джентльмены, какъ эта, что торчитъ у васъ передъ самымъ носомъ. Замѣтивъ насъ, онъ вошелъ въ хижину и, спустя недолго, выходитъ оттуда — какъ бы вы думали — въ высокой шляпѣ, въ настоящемъ цилиндрѣ, чортъ возьми! И въ перчаткахъ, клянусь вамъ честью! Видный собой мужчина, только щеки впалыя и лицо блѣдное — ну, натурально, похудѣешь, когда поживешь въ такой собачьей конурѣ. Но онъ ничего, снимаетъ шляпу и говоритъ:
— Радъ познакомиться съ вами, джентльмены! Боюсь, что вы порядкомъ измучились въ дорогѣ. Не угодно-ли сигарку! — И что-же? Достаетъ прекрасную сигарочницу, гдѣ лежали двѣ настоящія гаваны. — Жаль, что такъ мало, говоритъ онъ.
— Вы сами не курите? спрашиваю я.
— Рѣдко, говоритъ. — И вѣдь вралъ, потому что въ тотъ-же день я видѣлъ, что онъ сосалъ трубку, какъ младенецъ сосетъ соску. — Эти сигары, прибавилъ онъ. я держу для гостей.
— У васъ тутъ очень хорошая компанія, надо думать, говоритъ ему Билль Паркеръ, глядя на его перчатки и подмигивая нашимъ ребятамъ.
— Такъ… какъ бы вамъ сказать… индѣйцы иногда приходятъ…
— Индѣйцы! говоримъ мы.
— Да. Тихій народъ, смѣю васъ увѣрить. Приносили мнѣ раза два разную дичь; я отказался, потому что этимъ бѣднякамъ самимъ вѣдь надо ѣсть.
Это онъ все говоритъ намъ, джентльмены. Ну, вы знаете, мы сами люди смирные, но такъ какъ эти проклятые индѣйцы стрѣляли въ насъ три раза, и съ самаго Билля чуть не сняли шкуру, такъ что онъ теперь носитъ лавровый вѣнокъ, какъ римская статуя, то вы можете себѣ представить, какъ нашимъ ребятамъ понравились слова этого франта. Мы приняли все это за насмѣшку. Билль подходитъ, смотритъ на него въ упоръ и говоритъ вѣжливо, безъ крика:
— Вы говорите, чортъ возьми, что ваши индѣйцы мирные, что они вамъ приносили дичь?
— Да, приносили! отвѣчалъ онъ.
— И вы отказались?
— Отказался.
— Что-жъ, вѣрно вы ихъ этимъ очень разобидѣли?
— Да, они были, повидимому, огорчены.
— Конечно, говоритъ Билль. А вы, смѣю спросить, кто такой будете?
— Извините, говоритъ незнакомецъ, — и чортъ побери мою шкуру, если я вру. — Онъ пошарилъ въ карманѣ, досталъ конвертикъ съ визитными карточками и, подавая Биллю, говоритъ: — Вотъ моя карточка!
Билль прочелъ вслухъ: Джэкъ Троттъ изъ Кентукки.
— Славная карточка, — говоритъ Билль.
— Радъ, что вамъ нравится, отвѣчаетъ тотъ.
— Я думаю, что у васъ тамъ еще много такихъ штучекъ и на всѣхъ написано Джэкъ, Джэкъ, Джэкъ? говоритъ Билль.
Незнакомецъ ни слова на это, только отступаетъ потихоньку назадъ, а Билль лѣзетъ прямо на него и оретъ:
— Ну-ка, гдѣ ваша дичь, мистеръ Джэкъ Троттъ изъ Кентукки?
— Я не совсѣмъ понимаю васъ! — говоритъ тотъ, а щеки у него разгораются, какъ жаровня съ угольями.
— Спрашиваю васъ, напираетъ на него Билль, что это за перчатки? Къ чему этотъ дурацкій колпакъ? Что за насмѣшка надъ нами? И кто вы, говорите честью!
Незнакомецъ выпрямляется и говоритъ: — Я не стану ссориться съ гостями на своей землѣ, а потому позволю себѣ сказать, что я — джентльменъ (такъ прямо и говоритъ). Съ этими словами снимаетъ цилиндръ, низко кланяется и поворачиваетъ намъ спину, вотъ эдакимъ манеромъ. Но Билль, не долго думая, поднимаетъ правую ногу не хуже клоуна въ циркѣ и бацъ — сапогомъ прямо въ цилиндръ.
Что было дальше — не помню! Клянусь вамъ, джентльмены, изъ всѣхъ насъ только одинъ Билль могъ бы разсказать все толкомъ, что и какъ было, но онъ никогда объ этомъ не говорилъ. Помню только что-то вродѣ вихря, не было ни выстрѣловъ, ничего — только пыль и буря, однимъ словомъ взрывъ! Повѣрите-ли, у меня въ карманѣ, оказалось три фунта песку и камешковъ, да въ волосахъ столько же. Смотрю, а мой Билль взобрался на дерево и сидитъ на двадцать футовъ отъ земли.
— Капиташка! — кричитъ онъ мнѣ. Что? Ураганъ прошелъ?
— Какой? спрашиваю.
— Да эта буря или чортъ ее знаетъ что?
— Думаю, что все прошло.
— Видишь, говоритъ онъ, — у меня вышло маленькое столкновеніе съ этимъ франтомъ, а онъ вдругъ подвелъ какое-то электричество… Дѣлать нечего, надо идти извиниться.
Съ этими словами храбрый Билль слѣзъ внизъ и, не долго думая, отправился прямо въ хижину. Вскорѣ они вышли оттуда, держась за руки, и Билль улыбался какъ дитя. Такъ вотъ какъ мы познакомились съ джентльменомъ изъ Ла-Порта», закончилъ свой разсказъ капитанъ Генри Саймсъ.
Я не ручаюсь, что разсказъ достопочтеннаго капитана не содержалъ нѣкоторыхъ преувеличеній, и вообще исторія объ «электрическомъ взрывѣ» навсегда останется загадочной. Но какъ бы то ни было, я знаю достовѣрно, что джентльмена въ цилиндрѣ всѣ признали чудакомъ и онъ былъ этимъ вполнѣ обезпеченъ отъ какихъ бы то ни было личныхъ нападокъ. Иногда пытались критиковать его, но всегда неудачно.
Разъ какой-то новичекъ, недавно поселившійся здѣсь, осмѣлился держать рѣчь… Надо, впрочемъ, объяснить сперва, что этотъ молодой человѣкъ недавно получилъ извѣстіе о смерти родственника въ «штатахъ», т. е. на родинѣ; въ знакъ траура, онъ надѣлъ широчайшую креповую ленту на свою бѣлую шляпу; за это его заставили угостить всю компанію въ трактирѣ или «отелѣ» м-ра Паркера. Итакъ рѣчь была слѣдующая:
«Видите-ли, джентльмены, я, разумѣется, огорченъ смертью родственника, и вы за это на меня налагаете штрафъ, но справедливо-ли съ вашей стороны позволять этому господину, что сидитъ по правую руку отъ меня, щеголять въ желтыхъ лайковыхъ перчаткахъ! Я не хочу отказать вамъ въ угощеньи, джентльмены, но надо соблюдать во всемъ справедливость».
Это воззваніе «къ народу», конечно, закрыло ротъ м-ру Тротту, но за то развязало языкъ предсѣдателю собранія, почтеннѣйшему Уильяму Паркеру, кабатчику.
— Молодой человѣкъ! сурово сказалъ онъ. Когда вы будете вправѣ носить желтыя перчатки, какъ этотъ человѣкъ, тогда вы вправѣ будете и говорить. Тогда никто не запретитъ вамъ носить хоть рубашку спущенную до пояса.
Толпа одобрила эту сильную и убѣдительную рѣчь, робкій юноша заплатилъ за угощеніе и снялъ бы, не смотря на это, свою креповую повязку, если бы не вмѣшался въ дѣло самъ джентльменъ изъ Ла-Порта.
А между тѣмъ въ фигурѣ джентльмена не было ничего ни внушительнаго, ни необыкновеннаго. Это былъ неуклюжій съ виду долговязый господинъ, съ длинными руками. Походка у него была своеобразная, можно было по ней угадать происхожденіе отъ предковъ индѣйцевъ: во время ходьбы пальцы ногъ сгибались. Лицо его имѣло самое безобидное выраженіе; рѣдко на немъ играла улыбка, да и то больше изъ вѣжливости, когда джентльменъ не вполнѣ понималъ какую-нибудь шутку или остроту.
Черные волосы, выдающіяся скулы и, въ особенности, удивительные глаза еще болѣе обнаруживали его индѣйское происхожденіе. Глаза у него были не то желтоватые, не то голубые, круглые, взглядъ пристальный, спокойный и кромѣ спокойствія ровно ничего не выражающій, не выдающій ни малѣйшей мысли. Этотъ взглядъ до того мало гармонировалъ съ его жестами, рѣчью и походкой, что нѣкоторые злые языки увѣряли, будто онъ лишился зрѣнія во время какой-то стычки и вставилъ себѣ глаза соперника. Если бы эта остроумная догадка стала извѣстна самому м-ру Тротту, онъ, безъ сомнѣнія, ограничился бы только простымъ отрицаніемъ факта. Повторяю, онъ былъ положительно неспособенъ понять шутку, увидѣть смѣшное въ тѣхъ случаяхъ, когда всѣ смѣются. Онъ былъ всегда изумительно серьезенъ и представлялъ странный контрастъ съ большинствомъ своихъ согражданъ, умѣющихъ приправить шуткой самый драматическій эпизодъ. Остроумную выдумку онъ считалъ просто ложью, и въ его присутствіи рѣдко рѣшались подшутить надъ кѣмъ нибудь, но по той же причинѣ онъ находился въ какомъ-то аристократическомъ отчужденіи отъ остальнаго общества.
Какъ бы то ни было, м-ръ Троттъ дѣлилъ всѣ невзгоды и пользовался всѣми выгодами новаго поселенія, считавшаго его однимъ изъ своихъ основателей. Въ качествѣ настоящаго піонера, онъ получалъ нѣкоторый доходъ, позволявшій ему удовлетворять своимъ маленькимъ причудамъ. У него были двѣ главныя страсти: любовь къ чистымъ рубашкамъ и страсть дѣлать подарки. Впрочемъ, эти подарки были скорѣе сентиментальными, чѣмъ цѣнными. Такъ, онъ одному близкому другу подарилъ трость, вырѣзанную изъ дикой лозы, которая росла на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ впервые была найдена знаменитая «Орлиная шахта». Головка трости была взята отъ палки, доставшейся Тротту отъ его отца, а набалдашникъ былъ выкованъ изъ послѣдняго серебрянаго полудоллара, завезеннаго съ собою въ Калифорнію.
— И представьте себѣ, говорилъ съ негодованіемъ пріятель, осчастливленный этимъ подаркомъ. — Я недавно предлагалъ у Робинзона спустить ее за пять долларовъ, но ребята не захотѣли и предложили мнѣ оставить позицію! Никакого, то есть, понятія о вещахъ, имѣющихъ, такъ сказать, нѣкоторую святость.
Настала весна. М-ръ Троттъ былъ единогласно выбранъ своими согражданами въ мировые судьи. Нечего и говорить, что какъ судья, онъ держалъ себя съ великимъ достоинствомъ. Онъ отличался, впрочемъ, изумительной мягкостью насчетъ назначенія штрафовъ и другихъ наказаній, чѣмъ не мало разочаровалъ согражданъ. Такъ, напримѣръ, онъ обращался къ завѣдомому преступнику съ такою рѣчью:
— Законъ требуетъ отъ меня, сэръ, посадить васъ въ тюрьму на десять дней или замѣнить это наказаніе пеней въ десять долларовъ. Но у васъ, вѣроятно, нѣтъ денегъ, а потому письмоводитель внесетъ за васъ изъ общественныхъ суммъ заимообразно.
Письмоводитель вносилъ деньги, а иногда судья платилъ изъ собственнаго кармана. Разъ, впрочемъ, произошелъ маленькій скандалъ: упорный преступникъ, вѣроятно подъ вліяніемъ злой воли, а можетъ быть жалѣя карманъ судьи, наотрѣзъ отказался отъ такого взноса. Пришлось волей-неволей отправить его въ тюрьму. Достовѣрные свидѣтели передаютъ, что это событіе окончилось самымъ изумительнымъ образомъ. Судья, одѣтый въ рубашку изумительной бѣлизны, (въ неизмѣнныхъ желтыхъ перчаткахъ, отправился въ «тюрьму», — маленькое зданіе, замѣнявшее вмѣстѣ съ тѣмъ городскую ратушу. Съ нѣкоторой торжественностью «судъ» потребовалъ какіе-то отчеты и произвелъ оффиціальную ревизію. Поздно вечеромъ шерифъ или, точнѣе, сторожъ былъ посланъ за бутылкой виски и колодой картъ. Молва прибавляетъ, что шерифъ и судья проиграли въ этотъ вечеръ — первый свое мѣсячное, второй годовое — жалованье бѣдному заключенному, что, вѣроятно, было сдѣлано съ цѣлью облегчить его участь и избавить его отъ скуки. Впрочемъ, многіе считаютъ эту исторію сплетней и говорятъ, что она не согласна съ достоинствомъ такого судьи, какъ м-ръ Троттъ, хотя, съ другой стороны, по добротѣ души онъ былъ способенъ на еще болѣе курьезныя дѣла… На этотъ разъ его мягкость могла бы нажить ему серьезныя непріятности, если бы въ видѣ исключенія не подвернулся слѣдующій случай. Нѣкій юный говорунъ, т. е. законникъ, пріѣхавшій изъ Сакраменто, велъ какое-то гражданское дѣло предъ судьею Троттомъ. Адвокатъ былъ крайне самоувѣренъ и едва скрывалъ свое презрѣніе къ этому «первобытному» суду. Судья сидѣлъ, по окончаніи рѣчи адвоката, не шевеля ни одимъ мускуломъ, и только щеки его покраснѣли. Но и на этотъ разъ я предпочитаю привести показаніе очевидца:
«Судья покраснѣлъ какъ ракъ, и спокойно сказалъ этому прощалыгѣ: — Знаете-ли, молодой человѣкъ, что я вправѣ приговорить васъ къ штрафу въ пятьдесятъ долларовъ за неуваженіе къ суду? — Знаю, говоритъ прощалыга, и готовъ заплатить хоть сейчасъ. — Но знаете-ли вы, грустно прибавляетъ судья, что я вовсе не намѣренъ штрафовать васъ! Я уважаю свободу слова и… дѣйствія!… сказалъ, и не говоря дурнаго слова, хвать этого молодца за шиворотъ, приподнялъ его на воздухъ и бацъ! прямо изъ окна на улицу, въ канаву! — Перехожу къ слѣдующему дѣлу, добавилъ судья, усаживаясь на свое судейское кресло, и глядя на насъ своими бѣльмами, какъ будто ничего особеннаго не случилось».
Это маленькое происшествіе обошлось безъ всякихъ серьезныхъ послѣдствій для м-ра Тротта. Но въ томъ же самомъ трибуналѣ, гдѣ судья выказалъ такую доблестную твердость духа, онъ обнаружилъ необъяснимое слабодушіе, едва не стоившее ему полной утраты популярности.
Въ главномъ игорномъ домѣ находилась нѣкая лэди, съ весьма сомнительной репутаціей и слишкомъ свободными манерами. Она играла роль фортуны, т. е. вертѣла роковое «колесо счастія». Эта самая лэди возбудила обвиненіе противъ нѣкоторыхъ именитыхъ гражданъ за то, что они ворвались въ «салонъ» съ оружіемъ въ рукахъ и сокрушили ея рулетку. За обиженную стоялъ самъ судъ и, кромѣ того, ей весьма симпатизировалъ одинъ джентльменъ, который, впрочемъ, не былъ ея мужемъ. Но не смотря на эту поддержку, ей не повезло. Хотя насильственное вторженіе было вполнѣ доказано, присяжные вынесли обвиняемымъ оправдательный приговоръ, даже не выходя изъ залы суда. Судья Троттъ взглянулъ на присяжныхъ своими кроткими глазами.
— Такъ ли я васъ понимаю? Это вашъ окончательный приговоръ?
— Вѣрно изволите говорить, ваша милость, теперь хоть сапогами стучите, ваше дѣло не выгоритъ, отвѣтилъ старшина присяжныхъ, весело и съ грубымъ добродушіемъ.
— Мистеръ клеркъ, — обратился судья къ письмоводителю, — внесите приговоръ въ протоколъ, и вслѣдъ за тѣмъ пишите, что я отказываюсь отъ чести быть судьею въ этомъ судѣ.
Онъ всталъ и удалился. Напрасно многіе вліятельные граждане поспѣшили за нимъ, упрашивая его не горячиться попусту; напрасно доказывали они, что изъ-за такой ничтожной женщины не стоило портить себѣ кровь и что самое дѣло не стоитъ выѣденнаго яйца, а тѣмъ болѣе такой серьезной жертвы. Напрасно сами присяжные убѣждали его, что онъ наноситъ имъ личное оскорбленіе своей отставкой. Судья Троттъ быстро повернулся къ старшинѣ присяжныхъ и румянецъ покрылъ его щеки.
— Я васъ не понимаю, сказалъ онъ.
— Я сказалъ, скороговоркой отвѣтилъ старшина, что не стоитъ болѣе спорить объ этомъ дѣлѣ. — И онъ, какъ подобало его оффиціальному положенію, немного выдвинулся впередъ изъ группы присяжныхъ.
Но судья Троттъ никогда болѣе не сидѣлъ на судейскомъ креслѣ.
Прошелъ мѣсяцъ. Однажды, въ сумерки, м-ръ Троттъ сидѣлъ «подъ тѣнью своей смоковницы», т. е. высокаго краснаго дерева, передъ дверью той самой хижины, гдѣ мы его встрѣтили въ началѣ разсказа. Вдругъ онъ сталъ смутно сознавать, что видитъ женскую фигуру и слышитъ женскій голосъ. Джентльменъ съ минуту не рѣшался, но затѣмъ приставилъ къ глазу большой золотой лорнетъ, составлявшій предметъ его послѣдней моды или причуды. Фигура была, повидимому, незнакомая, но голосъ показался знакомымъ. Да, безъ сомнѣнія, это та самая лэди, которая фигурировала въ роковомъ процессѣ. Здѣсь скажу кстати, что ее звали мамзель Клотильда Монморенси. По французски она не говорила и въ жилахъ ея текла англійская кровь, но она присвоила себѣ французское имя, вѣроятно, въ честь того, что сограждане считали рулетку иностранной игрой.
— Я бы желала знать, сказала миссъ Клотильда, усаживаясь на скамью рядомъ съ м-ромъ Троттомъ, — т. е. я и Джэкъ Вудсъ мы желали бы знать, какъ великъ убытокъ, причиненный вашему карману этой отставкой?
Бывшій судья едва разслышалъ ея слова, такъ былъ онъ изумленъ этой встрѣчей, и только пробормоталъ:
— Я, кажется, имѣю удовольствіе говорить съ миссъ…
— Вы, вѣрно, хотите сказать, что вы меня не знаете, никогда меня прежде не видали и что не желаете меня болѣе видѣть, и вы хотите вѣжливымъ манеромъ отдѣлаться отъ меня, — сказала миссъ, стараясь казаться спокойною и сгребая въ кучу концомъ зонтика сухіе листья, лежавшіе на пескѣ, какъ будто желая зарыть въ нихъ волновавшія ея чувства. — Я миссъ Монморенси. Я вамъ сказала, что Джэкъ и я мы подумали, что вѣдь вы стояли за насъ горою, когда эти собаки вынесли свой дьявольски лживый приговоръ; Джэкъ и я мы подумали, что вамъ не совсѣмъ къ лицу потерять такое мѣсто изъ-за меня. «Узнай отъ судьи, говоритъ онъ, во что онъ цѣнитъ убытокъ отъ своей отставки, пусть высчитаетъ по пальцамъ». Это Джэкъ говоритъ. Онъ аккуратный человѣкъ, скажу вамъ про него.
— Я васъ, кажется, не понимаю, отвѣтилъ бывшій судья, просто и безъ раздраженія.
— Вотъ, вотъ! Это самое! — продолжала миссъ Клотильда съ едва подавленной горечью. Я такъ и сказала Джэку. Я ему говорю: судья не пойметъ ни меня, ни тебя, онъ не захочетъ съ нами разговаривать. Вѣдь онъ встрѣтилъ меня на улицѣ въ прошлый четвергъ и не обратилъ вниманія, даже не отвѣтилъ, когда я ему поклонилась первая.
— Дорогая мадамъ! — поспѣшно сказалъ м-ръ Троттъ. Увѣряю васъ, вы ошибаетесь. Я не видѣлъ васъ. Прошу васъ, вѣрьте мнѣ. Фактъ тотъ… мнѣ совѣстно самому сознаться въ этомъ, но я чувствую, что съ каждымъ днемъ мое зрѣніе становится все слабѣе и слабѣе. — Онъ умолкнулъ и вздохнулъ. Миссъ Монморенси, глядя ему прямо въ лицо, увидѣла, что онъ поблѣднѣлъ и взволнованъ. Женская чуткость тотчасъ подсказала ей, что онъ обиженъ тѣмъ, что ему показалось намекомъ въ ея словахъ относительно его физическаго недостатка, т. е. его уродливыхъ глазъ. Ей тотчасъ стало жаль его. Женщина не можетъ простить мужчинѣ только такого уродства, для котораго не находитъ какого-нибудь объясненія.
— Такъ вы въ самомъ дѣлѣ меня не узнали, — сказала миссъ Клотильда, нѣсколько смягчившись, но все еще чувствуя себя неловко.
— Боюсь, что не узналъ… сказалъ Троттъ, съ улыбкой, и какъ-бы желая загладить свою вину.
Миссъ Клотильда помолчала съ минуту.
— Вы хотите сказать, что не могли разсмотрѣть моего лица и тогда, когда я сидѣла въ судѣ?
М-ръ Троттъ покраснѣлъ.
— Боюсь, что я видѣлъ только такъ… смутныя очертанія, — поправился онъ.
— На мнѣ была, — поспѣшно заговорила миссъ, — на мнѣ была, знаете, соломенная шляпа съ красной шелковой лентой, и ленты были завязаны подъ подбородкомъ. Вспоминаете теперь?
— Я… то-есть… Я боюсь…
— И еще пестрая шелковая косынка, тревожно прибавила миссъ Клотильда.
Судья Троттъ улыбнулся вѣжливо, но смущенно…
Миссъ Клотильда поняла, что онъ совсѣмъ не разглядѣлъ ея рѣдкостнаго и изящнаго туалета. Она снова сгребла листья и воткнула зонтикъ въ сырую землю.
— Такъ вы, значитъ, никогда меня не видѣли!
— Никогда, вполнѣ ясно…
— Если вы не обидитесь на меня за такой вопросъ, вдругъ сказала она, — что же васъ заставило отказаться отъ мѣста?
— Я не могъ оставаться судьею въ судѣ, гдѣ былъ вынесенъ такой несправедливый приговоръ, отвѣчилъ горячо Троттъ.
— Повторите еще разъ, старина, что вы сказали, сказала миссъ Клотильда съ восторженнымъ взглядомъ, который на половину оправдывалъ невѣжливое прозвище, данное ею судьѣ.
М-ръ Троттъ въ самыхъ вѣжливыхъ выраженіяхъ выяснилъ ту же мысль, придавая ей нѣсколько иную форму.
Миссъ Монморенси помолчала.
— Значитъ, вы вовсе не ради меня? спросила она наконецъ.
— Боюсь, я не совсѣмъ понимаю васъ, сказалъ онъ, нѣсколько смутившись.
— Я говорю, не ради меня вы это сдѣлали?
— Нѣтъ, подтвердилъ онъ ласково и весело.
Новое молчаніе. Миссъ Клотильда покачивала зонтикъ, оперевъ его о кончикъ ботинки.
— Хорошо, сказала она наконецъ, я вижу, что для Джэка вы сказали немного интереснаго.
— Для кого?
— Для Джэка.
— А, для вашего мужа!
Миссъ Монморенси судорожно схватилась за свой браслетъ и отвѣтила рѣзко:
— Кто сказалъ, что онъ мой мужъ?
— О, извините, я не зналъ… я думалъ…
— Я сказала: Джэкъ Вудсъ. Онъ аккуратный человѣкъ, это правда. Онъ говорилъ мнѣ: «ты можешь сказать судьѣ, что это вовсе не будетъ взятка или что нибудь такое. Судъ конченъ, онъ теперь не судья, больше ничего не можетъ сдѣлать въ нашу пользу. Намъ-же непріятно, если онъ изъ-за насъ потерпѣлъ убытокъ за то, что онъ такой хорошій человѣкъ…» Вотъ что сказалъ Джэкъ. Но я отлично знала, что вы на это скажете. Я знала, что вы взбѣситесь. Знаю, что и теперь вы злы, какъ чортъ! Знаю, что вы слишкомъ горды, чтобы взять хоть одинъ долларъ отъ такихъ людей какъ мы, и скорѣе умрете съ голоду! Я знаю, что вы пошлете Джэка ко всѣмъ чертямъ и меня вмѣстѣ съ нимъ!
Она сильно взволновалась и потеряла всякую разсудительность до такой степени, что совсѣмъ не кстати разрыдалась до истерики. Она снова опустилась на скамью, съ которой уже было встала, и закрывъ глаза руками, на которыхъ были желтыя перчатки, она прислонила ручку зонтика ко лбу. Къ немалому изумленію миссъ Клотильды, Троттъ вдругъ положилъ одну руку ей на плечо, а другою отнялъ у нея зонтикъ и положилъ его подлѣ нея на скамью.
— Вы ошибаетесь, моя дорогая молодая лэди, сказалъ онъ съ почтительной серьезностью. — Вы глубоко ошибаетесь; я чувствую къ вамъ лишь признательность за ваше предложеніе, я глубоко тронутъ, но все же не могу принять отъ васъ никакого подарка. Нѣтъ! Я желалъ бы убѣдить васъ, что дѣйствуя такъ, я исполнилъ лишь свой долгъ, и если вы были доброжелательны ко мнѣ, какъ къ судьѣ, я надѣюсь вы сохраните дружбу ко мнѣ и теперь, просто какъ къ человѣку.
Миссъ Клотильда повернула къ нему лицо, какъ бы желая глубже вникнуть въ смыслъ словъ, которыя наполняли ея сердце восторгомъ. Но она сказала только:
— Вы можете видѣть меня при такомъ освѣщеніи? На такомъ разстояніи? Надѣньте ваше стеклышко и вглядитесь.
Ея лицо было очень близко отъ его лица. Я забылъ, кажется, сказать, что она была красавица. Прежде она была еще красивѣе. Но и теперь еще ея глаза были серьезной приманкой для игроковъ, стоявшихъ близь «колеса фортуны» и, казалось, что въ этихъ глазахъ каждый могъ прочесть свою судьбу.
Славные у нея были глаза. Судья Троттъ едва-ли видѣлъ когда-нибудь такъ близко такіе хорошенькіе глазки. Онъ въ смущеніи отшатнулся и щеки его покраснѣли. Затѣмъ, частью по врожденной вѣжливости, частью изъ желанія ввести третье лицо, которое вывелобы его изъ затрудненія, онъ сказалъ: — Надѣюсь, вы передадите вашему другу мистеру… что я весьма цѣню его доброту, хотя и не могу воспользоваться ею.
— О, вы говорите насчетъ Джэка! сказала миссъ Клотильда. Онъ уже убрался домой, въ «штаты»! О, я съ нимъ скоро уладила всѣ дѣла!
Новое молчаніе. Отсутствіе Джэка, кажется, еще болѣе усилило неловкость положенія.
Наконецъ миссъ Клотильда заговорила:
— Вамъ надо беречь свои глаза, потому что я желаю, чтобы вы меня сразу узнали, когда я опять приду къ вамъ въ гости.
Они разстались. Судья постоянно узнавалъ ее послѣ этого разговора. И вдругъ разнеслась странная вѣсть: судья Троттъ женился на миссъ Дженъ Томсонъ (Клотилда-тожъ). Буря негодованія пронеслась надъ мирными гражданами. Всѣ были увѣрены, что этотъ бракъ явился послѣдствіемъ злоумышленнаго заговора и хитро обдуманнаго плана. Стало ясно, что Троттъ отказался отъ мѣста судьи изъ-за ея прекрасныхъ глазъ и, можетъ быть, тоже ради ея маленькаго капитальца. Вся его многолѣтняя репутація рухнула. Особенно жалѣли ея послѣдняго любовника, бѣдняго Джэка Вудса, жертву двойнаго коварства со стороны судьи и самой Клотильды. Былъ даже назначенъ комитетъ для поднесенія адреса или, точнѣе, для сочиненія письма съ выраженіемъ сочувствія «бѣдному» Джэку, хотя еще недавно сограждане чуть не приговорили его къ висѣлицѣ за какую-то продѣлку. Но волненіе сразу улеглось, когда выступилъ ораторъ, объяснившій настоящую суть дѣла. Это былъ капитанъ Саймсъ, тотъ самый правдивый разсказчикъ, который сообщилъ намъ объ «электрическомъ взрывѣ»:
— Въ этомъ дѣлѣ, джентльмены, есть одна закорючка. Видите-ли, въ тотъ самый день, когда она вышла за него замужъ въ Санъ-Франциско, она побывала у доктора — посовѣтоваться на счетъ глазъ старика. Докторъ сказалъ, что дѣло дрянь, ослѣпъ совсѣмъ и теперь помочь ничѣмъ нельзя. Джентльмены, если такая красивая бабенка бросаетъ прежнюю жизнь и свое доходное занятіе и плюетъ, можно сказать, на такого молодца, какъ Джэкъ Вудсъ, и все это затѣмъ, чтобы выйдти за слѣпца, не имѣющаго ни доллара за душою, и только потому, что онъ однажды взялъ ея сторону ради, этого, какъ бишь его, принципа, то — чортъ побери — тутъ нечего вмѣшиваться въ дѣло! Если судья настолько добръ, что прощаетъ ей нѣкоторыя, скажемъ, причуды, за то, что она нянчится съ нимъ, какъ съ малымъ ребенкомъ, такъ пусть ихъ тѣшатся! И вы меня извините, но я знаю по опыту, что вовсе не годится совать носъ въ домашнія дѣла такого человѣка, какъ мистеръ Троттъ.