ЖЕНА ЧАСОВОГО МАСТЕРА.
правитьЯ шелъ по Невскому проспекту. Меня поразила огромная вывѣска часового мастера изъ Женевы. Вспомнивъ, что мнѣ нужно было починить часы, я зашелъ въ магазинъ, но въ немъ никого не нашелъ. За роскошнымъ прилавкомъ была дверь, драпированная бархатными занавѣсками. Она вела въ небольшую комнату, богато убранную, какъ мнѣ показалось въ зеркало, висѣвшее противъ самой Двери. Я слышалъ чей-то разгоряченный голосъ и въ зеркалѣ увидѣлъ слѣдующую сцену: краснощокій полный мужчина, очень тщательно одѣтыя, горячо говорилъ по-французски женщинѣ, которая сидѣла на кушеткѣ, закрывъ лицо руками, и горько плакала.
Я кашлянулъ и увидѣлъ, какъ женщина съ испугомъ спрятала свое лицо въ подушку, лежащую на кушеткѣ, а краснощокій мужчина подбѣжалъ ко мнѣ, едва скрывая свое волненіе.
— Что вамъ угодно? спросилъ онъ меня, принужденно улыбаясь.
Я отдалъ починить часы и вышелъ. Проходя мимо окна, я увидѣлъ бѣлокурую женщину, прислонившуюся къ столу головкой; мнѣ показалось, что она все еще плакала. Стройная ея талія граціозно обрисовывалась въ этой позѣ. По ея простому и изящному туалету, я сейчасъ догадался, какой она націи. Мнѣ ужасно хотѣлось видѣть хорошенько ея лицо. Я старался обратить на себя ея вниманіе, вертѣлся у окна; и наконецъ я успѣлъ въ этомъ. Она довольно равнодушно посмотрѣла на меня и съ замѣтной досадой отошла отъ окна. Меня поразило ея грустное и нѣжное лицо, съ длинными пепельными локонами.
Я долго прохаживался, думая еще разъ увидѣть ее…. Дня три я только и думалъ о бѣлокурой женщинѣ, и вечеромъ безъ церемоніи по цѣлымъ часамъ глазѣлъ въ ея окно. Комната, устланная мягкими коврами и убранная съ большимъ вкусомъ, освѣщалась матовой лампой, и яркій свѣтъ газа, выходящій изъ магазина, придавалъ ей особенный привлекательный видъ.
Разъ вечеромъ, по обыкновенію, я смотрѣлъ въ окно. Бѣлокурая женщина задумчиво сидѣла на кушеткѣ. Она печально склонила голову, и длинныя, прозрачныя пукли скрыли совершенно ея нѣжный и правильный профиль. На коврѣ у ея ногъ играли двѣ дѣвочки съ золотистыми кудрями. По временамъ дѣти обнимали и съ любовью цаловали бѣлокурую женщину: тогда она нѣжно защищалась отъ шумныхъ ихъ ласкъ и, грозя пальцемъ, указывала на магазинъ, гдѣ въ креслахъ дремалъ краснощокій мужчина съ газетой въ рукахъ.
Любопытные прохожіе видя, что я стою у окна, начали тоже глазѣть. Вѣроятно, замѣтивъ толпу, собравшуюся у ея окна, она встала и опустила стору. Я съ досадою растолкалъ любопытныхъ и хотѣлъ итти прочь, какъ вдругъ стора быстро поднялась. Я увидѣлъ краснощокаго мужчину, заботливо поправлявшаго занавѣски; онъ что-то съ жаромъ говорилъ, обращаясь къ бѣлокурой женщинѣ. По испуганнымъ лицамъ дѣтей, я догадался, что онъ говорилъ. Не знаю отъ чего, мнѣ стало вдругъ досадно на самого себя, и я подумалъ: что, если я буду причиной новыхъ ея слезъ? и не помню, какъ очутился въ магазинѣ.
Меня встрѣтилъ краснощокій мужчина и вопросительно поклонился мнѣ.
— Мои часы готовы? поспѣшилъ я спросить, хоть и помнилъ очень хорошо, что онъ обѣщалъ мнѣ ихъ черезъ недѣлю.
Часовой мастеръ спросилъ мою фамилію, сталъ рыться въ книгѣ и наконецъ объявилъ мнѣ, что черезъ недѣлю я могу получить ихъ.
Что дѣлать! надо было итти, а мнѣ ужасно не хотѣлось итти: я видѣлъ въ зеркало бѣлокурую женщину, лежащую на кушеткѣ въ очень граціозномъ положеніи.
Я началъ прицѣниваться къ часамъ, какъ-будто желая купить ихъ…. Стукъ подъѣхавшаго къ магазину экипажа привелъ въ волненіе краснощокаго мужчину; онъ остановился на половинѣ фразы, заглянулъ въ окно и самодовольно улыбнулся. Въ зеркалѣ же я видѣлъ совершенно противоположное впечатлѣніе, произведенное стукомъ подъѣхавшаго экипажа. Бѣлокурая женщина вскочила съ кушетки, потомъ опять сѣла и напрягла свой слухъ. Дѣти оставили свои игрушки и съ любопытствомъ глядѣли на нее.
Въ магазинъ вошелъ молодой человѣкъ, слывшій въ то время въ Петербургѣ однимъ изъ первыхъ богачей и счастливцевъ въ женщинахъ, о чемъ впрочемъ можно было догадаться, по самодовольному и гордому выраженію его лица. Онъ былъ высокъ, довольно полонъ, съ свѣжимъ цвѣтомъ лица, имѣлъ черные густые волосы, отличные зубы; круглыя его черты были правильны, однимъ словомъ, всѣ принадлежности красавца были соединены въ немъ. И онъ самъ, кажется, больше всѣхъ былъ увѣренъ въ несомнѣнныхъ своихъ тѣлесныхъ достоинствахъ.
Я не зналъ лично К*** (такъ его ввали), но много слышалъ о его побѣдахъ, и по этимъ разсказамъ имѣлъ нѣкоторое понятіе и о томъ, какой онъ человѣкъ.
Покровительно кивнувъ головой въ отвѣтъ на низкій поклонъ краснощокаго мужчины, онъ заглянулъ въ комнату.
Въ это время бѣлокурая женщина схватила дѣтей, прижала ихъ головки къ своей груди и, оставаясь въ этомъ положеніи, съ ужасомъ чего-то ждала.
— Часы готовы? спросилъ К***.
— Сейчасъ! отвѣчалъ краснощокій мужчина по-французски, и крикнулъ въ комнату:
— Матильда!
Я не спускалъ глазъ съ зеркала; меня бросило въ жаръ отъ отчаяннаго движенія, сдѣланнаго бѣлокурой женщиной.
К*** охорашивался у зеркала и, самодовольно улыбаясь, разглаживалъ свои черные бакенбарды.
— Матильда! грозно повторилъ краснощокій мужчина.
Матитьда вскочила на ноги, поспѣшно поцаловала головки дѣтей и оправляясь пошла къ двери. Между тѣмъ краснощокій мужчина потерявъ терпѣніе и весь побагровѣвъ, кинулся къ двери. Они столкнулись я помѣнялись выразительными взглядами.
К*** очень любезно поклонился вошедшей Матильдѣ, она сухо отвѣчала на его поклонъ.
— Гдѣ часы г-на К***? спросилъ краснощокій мужчина.
— Они въ ящикѣ, Эдуардъ! съ досадою отвѣчала Матильда, указывая головой туда, гдѣ были спрятаны часы.
— К*** желаетъ видѣть! довольно выразительно подхватилъ Эдуардъ, а самъ кинулся ко мнѣ и, потирая руки, съ притворною улыбкою спросилъ:
— Ну-съ, что же вы желаете?
Разговаривая со мной, онъ бросалъ безпокойные взгляды на Матильду, которая рылась въ ящикѣ, ловко избѣгая взглядовъ К*** на всѣ его нашептыванія лаконически отвѣчая: «да и нѣтъ».
— Эдуардъ, ихъ нѣтъ здѣсь! почти со слезами сказала она.
— Ахъ, извините, К***! воскликнулъ Эдуардъ и, обратись къ Матилыѣ, указалъ на шкифъ, который стоялъ внѣ прилавка.
Матильда нерѣшительно подняла доску у прилавка и остановилась; графъ стоялъ такъ близко, что, проходя мимо, она непремѣнно коснулась бы его.
Эдуардъ тревожно слѣдилъ за Матильдой.
— Скорѣе! ты заставляешь себя ждать! повелительно замѣтилъ онъ.
Матильда какъ кошка скользнула, и одинъ только локонъ отлетѣвъ слегка коснулся К"**.
— Charmante! нѣжно прошепталъ К*** вслѣдъ Матильдѣ, которая быстро повернула голову и грустно-насмѣшливо улыбнулась.
Она открыла шкафъ и стала искать часы. Они лежали на самой верхней полкѣ. Матильда потянулась достать; платье ея слегка затрещало; она съ сердцемъ схватила табуретъ, ловко вскочила на него и достала часы. Мы всѣ трое неспускали глазъ съ Матильды. К*** подошелъ къ ней и подалъ ей руку, но Матильда небрежно кивнула ему головой, соскочила легко съ табурета и, скользнувъ за прилавокъ, съ шумомъ опустила доску. Лукаво-гордая улыбка озарила ея грустное лицо. Отъ движенія или отъ внутреннихъ ощущеніи, румянецъ показался на ея щекахъ и придалъ необыкновенный блескъ ея глазамъ.
Эдуардъ бросилъ гнѣвный взглядъ на Матильду. Она подала часы К***. Снявъ перчатку и не безъ удовольствія посмотрѣвъ прежде всего на свою бѣлую, но толстую руку, К*** взялъ часы и въ тоже время прижалъ длинный пальчикъ Матильды, шепнувъ ей съ фамильярной улыбкой:
— Perfide!
Отъ прикосновенія его руки Матильда вся вспыхнула и быстро выдернула свою руку…. часы упали на стекло ящика, — трескъ смѣшался съ восклицаніемъ Матильды. Эдуардъ совершенно забылся, кинулся къ ящику и началъ горячо выговаривать ей.
К*** любовался волненіемъ Матильды, которая стояла блѣдная, опустивъ глаза; а Эдуардъ вертѣлъ часы, прикладывая ихъ къ уху и вынималъ осколки стекла изъ ящика. Сцена была тяжелая; я весь дрожалъ, глядя на Матильду; К***, кажется, тоже сжалился надъ ней и, указывая на дѣтей, робко выглядывавшихъ изъ дверей на свою мать, спросилъ:
— Это ваши малютки?
— Да, это мои дѣти, съ гордостью отвѣчалъ Эдуардъ а, обращаясь къ дѣтямъ, сказалъ: — Матильда, Луиза! Дѣти спрятались. Эдуардъ приказалъ женѣ привести ихъ.
Я видѣлъ въ зеркало, какъ Матильда вытерла глаза, и взявъ дѣтей за руки, молча привела въ магазинъ.
Эдуардъ пропустилъ детей черезъ прилавокъ, не подымая доски.
— Какія хорошенькія! а которую зовутъ Матильдой?
И К***, лаская дѣтей, вопросительно глядѣлъ на мать, которая поправляла манжетку у рукава.
— Вотъ эту! сказалъ Эдуардъ и указалъ на дѣвочку повыше ростомъ.
— Какъ похожа на мать! сказалъ К***, и, взявъ за руку ребенка, онъ спросилъ: — ты любишь меня, Матильда? и въ тоже время бросилъ лукавый взглядъ на мать.
Мать вздрогнула.
Эдуардъ подошелъ ко мнѣ и довольно настойчиво спросилъ:
— Вы изволили выбрать, что вамъ нужно?
Я былъ очень сконфуженъ этимъ простымъ вопросомъ, что-то пробормоталъ, неловко поклонился и вышелъ.
Когда я очутился ни улицѣ, мнѣ стало досадно на себя, зачѣмъ я вышелъ изъ магазина; вернуться было неловко, я сталъ смотрѣть въ окно.
Эдуардъ и дѣти исчезли. Матильда одна оставалась съ К***, который совершенно лежалъ на прилавкѣ.
Мнѣ было смѣшно самому; но я что-то странное чувствовалъ….
Матильда подняла стекло у ящика, вѣроятно чтобъ показать К*'* часы, которые онъ требовалъ, и К*** поцаловалъ ея руку, которою она придерживала стекло. Матильда быстро опустила стекло, бросила сердитый взглядъ на К***, гордо вышла изъ магазина и въ отчаяніи бросилась на кушетку.
Эдуардъ какъ изъ земли выросъ и съ низкими поклонами проводилъ К*** изъ магазина. Сердце у меня забилось, когда Эдуардъ пошелъ въ комнату, гдѣ сидѣла Матильда. Она была въ сильномъ волненіи и безпрестанно мѣняла позы, какъ будто желая придать себѣ болѣе смѣлости. Мнѣ стало страшно, когда я увидѣлъ ихъ вмѣстѣ; я кинулся въ магазинъ, самъ не зная хорошенько, что дѣлаю. Отворяя двери, я слышалъ слѣдующія слова:
— Сударыня! наша торговля не пойдетъ, если вы будете капризничать!…
Не очень ласково встрѣтилъ меня разгоряченный Эдуардъ.
— Да чего вы хотите отъ меня? рѣзко спросилъ онъ, не скрывая болѣе своей досады.
Я купилъ часы, очень дурные, заплатилъ довольно дорого и вышелъ изъ магазина.
Съ этого дня я началъ почти каждый день забѣгать въ магазинъ по вечерамъ и безпрестанно прохаживался около магазина, подсматривая за К***.
Въ Петербургѣ заговорили объ удивительной красавицѣ, недавно появившейся. Въ магазинѣ была давка отъ молодежи. Матильда безвыходно была въ немъ, но я замѣтилъ, что хорошая торговля не очень радовала ее. Она примѣтно худѣла и была печальна.
Я смѣялся самъ надъ собою, иногда даже очень хладнокровно разсуждалъ, къ чему всѣ эти глупости? Но разсужденія моя оканчивались тѣмъ, что я бѣжалъ въ магазинъ, чтобъ хоть минуту посмотрѣть на Матильду.
При моемъ появленіи, Матильда весело улыбалась мнѣ, ласково кивала головкой, оставляла другихъ покупателей и занималась мною. Это мнѣ льстило. Я много накупилъ часовъ и портилъ ихъ нарочно, съ цѣлью имѣть предлогъ лишній разъ забѣжать въ магазинъ. Все это расположило Эдуарда ко мнѣ, и онъ сталъ встрѣчать меня тоже очень ласково и даже удалялся изъ магазина при моемъ появленіи. Я замѣтилъ разъ Матильдѣ, отчего не видать ея дѣтей? она отвѣчала мнѣ печально, что ихъ отдали въ пансіонъ, и прибавила съ странной улыбкой, что ей кажется рано еще учить ихъ, но что дѣлать: ихъ отецъ такъ желаетъ….
Скоро произошли значительныя измѣненія въ магазинѣ. Матильда сидѣла на возвышеніи, особенно-устроенномъ для нея, и вписывала въ книгу фамиліи покупателей. Туалетъ ея былъ великолѣпный, и, сидя на возвышеніи, она невольно напоминала мнѣ изящное произведеніе, выставленное на этажерку для эффекта.
Вполнѣ почувствовавъ глупость своего положенія, я далъ себѣ слово наконецъ вытти изъ него, сталъ вести жизнь самую разгульную, съ утра до ночи проводилъ время въ шумной компаніи; наружно я былъ веселъ, но, возвращаясь домой, чувствовалъ непреодолимую тоску.
Однакожъ я не слабѣлъ въ моей рѣшимости, хотя и продолжалъ смѣяться надъ своей страстью. Разные слухи уже ходили по городу насчетъ Матильды и К***, который по цѣлымъ часамъ сидѣлъ въ магазинѣ…"
Разъ я поѣхалъ въ маскарадъ; шумъ и жаръ разволновали меня; притомъ я очень много пилъ вина за обѣдомъ, желая заглушить тоску, мучившую меня въ тотъ день. Мнѣ это не удалось! къ довершенію тоски, я только получилъ страшную головную боль и, толкаясь въ шумной толпѣ, чувствовалъ сильное желаніе всю ее изувѣчить… вдругъ между колоннами мелькнуло очень знакомое мнѣ лицо. Эдуардъ endimanché стоялъ подъ руку съ маскою въ роскошномъ домино. Мнѣ ненужно было долго всматриваться: сердце сказало мнѣ, что это Матильда. Стройны! ея станъ, ея маленькая ручка и пепельные волосы, — все это завертѣлось передъ моими глазами.
Домино и маска придаютъ какую-то восхитительную таинственность женщинѣ, особенно если знаешь, что она хороша, и еще болѣе, если влюбленъ въ нее. Я спрятался за колонну, долго любовался Матильдою и удивлялся очень простодушно, какъ это я давно съ ума не сошелъ отъ нея.
Они молчали. Эдуардъ тревожно глядѣлъ во всѣ стороны. Матильда, печально наклонивъ голову, стояла подлѣ него. На лицѣ Эдуарда замѣтилъ я вдругъ вспыхнувшее волненіе. К*** былъ окруженъ толпою, изъ которой онъ старался высвободиться. Какъ бы въ насмѣшку, толпа остановилась у самой колонны; К*** дружески кивалъ головою Эдуарду и дѣлалъ страшныя усилія, чтобы пробиться къ нему.
— Какая жара, какая тѣснота! бормоталъ К***, подходя наконецъ къ Эдуарду. — Вотъ это хорошая маска! прибавилъ онъ, небрежно разглядывая Матильду. — Съ кѣмъ это? спросилъ онъ, какъ будто не узнавая ея я не дождавшись его отвѣта, продолжалъ, грозя пальцемъ Эдуарду: — хорошо, вотъ я скажу вашей женѣ, вы дѣлаете ей невѣрности.
— Да это моя жена! самодовольно смѣясь сказалъ Эдуардъ.
— А, а, а, Матильда, Матильда, это вы? Извините. Не угодно ли пройти по валѣ? спросилъ К***, подавая ей руку.
Матильда стояла какъ статуя; Эдуардъ выпустилъ ея руку. К*** повторилъ свое предложеніе и въ тоже время, не церемонясь, взялъ подъ руку Матильду и крѣпко сжалъ эту руку, какъ-будто боясь, что Матильда убѣжитъ отъ него: они исчезли въ толпѣ.
Я задыхался отъ злобы. Эдуардъ усердно вытиралъ платкомъ свое полное, лоснящееся лицо; онъ пошелъ въ сѣни, я за нимъ. Я чувствовалъ желаніе нагрубить ему. Онъ взялъ по контромаркѣ свою шинель и салопъ Матильды, который передаль лакею, щегольски одѣтому en bourgeoise. Я чуть не закричалъ, увидавъ, что Эдуардъ уходить. Я спросилъ лакея, чей онъ? во лакей съ прозрѣніемъ посмотрѣлъ на меня, отвернулся и ничего не отвѣчалъ. Я кинулся въ залу отыскивать Матильду и скоро нашелъ ее: она разсѣянно слушала нашептываніе К***, тоскливо осматриваясь. Кровь бросилась мнѣ въ голову при мысли: что, еслибъ она знала, гдѣ тотъ, котораго она ищетъ!
Я былъ въ совершенномъ отчаяніи; мнѣ хотѣлось плакать, кричать. Я рѣшительно не могъ видѣть К*** вмѣстѣ съ Матильдой. Но какъ отвлечь его отъ нея? Я задумался и вдругъ вскрикну ль отъ радости: мнѣ пришла счастливая мысль…. а господинъ, шедшій возлѣ меня, началъ извиняться, вѣрно думая, что наступилъ мнѣ на ногу: могъ ли онъ знать, что еслибъ меня въ эту минуту кололи булавками, я бы не замѣтилъ и этого! Долго упрашивалъ я равныхъ масокъ оказать мнѣ услугу: поинтриговать К***; русскія дамы обижались, француженки осыпали меня остротами; наконецъ одна маска-француженка выскочила изъ толпы, окружавшей ее, и громко закричала:
— Съ условіемъ: ужинъ и бутылку шампанскаго!
— Дюжину! радостно сказалъ я, и мы побѣжали по залѣ, сопровождаемые насмѣшками. Я училъ свою маску, что и какъ говорить К***; она слушала меня нетерпѣливо. Мы догнали К***, я указалъ на него, маска моя воскликнула:
— Боже, это онъ! А, а, измѣнникъ, ты будешь наказанъ! стиснувъ зубы пробормотала она и, обращаясь ко мнѣ, выразительно пожала мнѣ руку и прибавила:
— Будь покоевъ, онъ не уйдетъ отъ меня!
Она атаковала К*** и тащила его отъ Матильды. Онъ находился въ волненія; ему не хотѣлось оставить Матильду, но то, что я научилъ маску сказать ему, было для него очень важно.
Я тихо шепнулъ Матильдѣ:
— Старайтесь оставить руку графа.
Матильда радостно вскрикнула.
Я отскочилъ назадъ, потому-что К*** повернулся къ Матильдѣ и спросилъ, что съ ней?
— На ногу наступили, я сяду! сказала Матильда.
— Хорошо, хорошо, я сейчасъ приду, сейчасъ! сказалъ тревожно К***, сажая Матильду на стулъ, и почти силою былъ увлеченъ моей заговорщицей.
Я кинулся къ Матильдѣ; она радостно схватила меня подъ руку, и мы побѣжали. Много мы обѣжали залъ, я подвелъ ее къ уборной, оставилъ ея руку, вѣжливо поклонялся я сказалъ:
— Вы свободны!
Она пожала мнѣ руку и быстро сказала:
— Отыщите мнѣ мужа!
— Вашъ мужъ уѣхалъ домой, отвѣчалъ я.
— Не можетъ быть! съ ужасомъ воскликнула она и, взявъ меня за руку, умоляющимъ голосомъ прибавила: — что же я буду дѣлать?
Она дрожала какъ дитя, заблудившееся въ лѣсу.
— Вотъ деньги: купите въ уборной другое домино, надѣньте сверхъ вашего; тогда мы можемъ смѣло остаться здѣсь; мнѣ нужно съ вами говорить, таинственно сказалъ я.
Черезъ пять минутъ Матильда явилась передо мной въ простомъ домино и въ цвѣтной маскѣ. Мы какъ дѣти бѣгали по залѣ, смѣялись; мнѣ сдѣлалось такъ весело и легко, она чуть не прыгала и отъ души смѣялась моимъ самымъ пошлымъ остротамъ; мнѣ было не до остроумія.
Вдругъ мы увидѣли К***, съ злобнымъ лицомъ бѣгущаго по залѣ. Веселость наша исчезла, Матильда крѣпко прижалась ко мнѣ и съ ужасомъ сказала:
— Онъ меня ищетъ, онъ узнаетъ меня!
— Полноте! развѣ вы забыли, что перемѣнили домино…. замѣтилъ я.
К*** заглядывалъ въ лицо каждой маскѣ; онъ пробѣжалъ мимо насъ, но вдругъ, какъ бы по инстинкту, вернулся назадъ и началъ осматривать Матильду съ ногъ до головы. Я шепнулъ ей:
— Ради Бога, не прячьтесь!
К*** презрительно посмотрѣлъ на меня, вѣроятно припоминая мои частыя встрѣчи съ нимъ въ магазинѣ часоваго мастера, и кинулся дальше искать Матильду.
Матильда сѣла на окно.
— Здѣсь дуетъ! замѣтилъ я.
— Мнѣ жарко!
— Тѣмъ опаснѣе: легче простудиться.
— О я очень желала бы! съ непринужденною веселостью сказала Матильда.
— Развѣ вы не любите жизни?
— Нисколько!
— Вы еще молоды и хороши….
— Можетъ быть потому-то я и ненавижу жизнь, съ горячностью перебила она меня и болѣе твердымъ голосомъ прибавила: — клянусь вамъ, мнѣ такъ тяжело въ эту минуту, что если бы вы хоть сколько-нибудь были расположены ко мнѣ, то я увѣрена, что у васъ не дрогнула бы рука прекратить мои страданія!
Матильда такимъ голосомъ сказала это, что у меня волосы стали дыбомъ. Она тихо рыдала, прислонясь къ холодному стеклу.
— Матильда, полно-те, поберегите себя.
— Для чего? съ отчаяніемъ спросила она меня и съ сердцемъ рванула маску, но опомнясь поправила ее.
— А ваши дѣти? сказалъ я, случайно вспомнивъ о нихъ.
Матильда вздрогнула, тоскливо схватила себя за грудь, болѣзненно вздохнула и закашлялась.
Я дрожалъ, холодный потъ выступилъ у меня на лицѣ. Кашель былъ подозрителенъ. Она долго, долго кашляла.
— У васъ кашель, вы простудились? сказалъ я, самъ не зная, что говорю.
Матильда какъ-то странно засмѣялась, растегнула свое домино я, сложивъ руки на груди, съ минуту оставалась неподвижна.
Я замѣтилъ на ея, какъ паутина тонкомъ, носовомъ платкѣ кровь. Я догадался, что значитъ ея странный смѣхъ, и дрожа, умоляющимъ голосомъ сказалъ:
— Матильда, Матильда!
— А?… что? съ испугомъ спросила она, какъ бы удявясь, что она не одна.
— О чемъ вы думали? тревожно спросилъ я.
— О своей родинѣ!
— Вы ее любите? вы скучаете по ней?
— Очень! да я здѣсь еще ни разу не чувствовала себя легко…. мнѣ все холодно, мнѣ все скучно, я убѣжала бы куда-нибудь, еслибъ не мои дѣти.
— Какимъ образомъ вы пріѣхали сюда? спросилъ я, полный участія къ судьбѣ этой молодой, но уже такъ несчастной женщины.
— Очень странно! Мы жили въ Женевѣ очень порядочно. Эдуардъ имѣлъ магазинъ, за-мужъ за него я вышла почти ребенкомъ, любила…. нѣтъ, я такъ была молода, что всѣхъ тогда любила; по что было вѣрно, это то, что Эдуардъ меня любилъ…. И вотъ у насъ уже было двое дѣтей; я жила довольно счастливо, въ кругу моихъ родныхъ. Вдругъ изъ Петербурга возвратился одинъ пріятель Эдуарда, тоже часовой мастеръ; онъ привезъ огромный капиталъ. Это такъ поразило Эдуарда, что онъ сналъ и видѣлъ, какъ бы ѣхать въ Петербургъ. Ни мои слезы, ни мои мольбы, ничто не дѣйствовало. Самолюбіе его было оскорблено: онъ считался извѣстнымъ мастеромъ въ Женевѣ — и четверти не имѣлъ того, что привезъ его пріятель, самый плохой мастеръ. Мы пріѣхали въ Петербургъ….
Матильда остановилась: вѣрно ей трудно было высказывать свои страданія; но, собравшись съ силами, она продолжала:
— Я очень скучала: дѣла шли дурно, Эдуардъ сдѣлался страшно сварливъ; я не узнавала его; онъ сталъ бѣгать изъ дому, все ему не нравилось. И вотъ уже другой годъ, какъ я страдаю въ этомъ городѣ; но я уѣду…. да, я не хочу здѣсь жить!
— Если вы не уѣдете отсюда, такъ будьте осторожны! замѣтилъ а.
— Но что же мнѣ дѣлать, когда Эдуардъ…. начала отчаяннымъ голосомъ Матильда, но вдругъ остановилась и" какъ бы разсуждая сама съ собою, продолжала: — о а знаю, а все вижу, какая ихъ цѣль; но они никогда не достигнутъ ея! нѣтъ, нѣтъ! рѣшительно прибавила она.
— У васъ есть родные? опросилъ а.
— Да, отецъ и мать!
— Поѣзжайте къ нимъ или напишите имъ обо всемъ, чтобъ хоть они сюда пріѣхали.
— Они не повѣритъ мнѣ! чего же лучше, а сама иногда едва вѣрю своимъ глазамъ! съ ужасомъ сказала она.
У меня не достало болѣе совѣтовъ для нея.
— Знаете ли, что?… а вамъ все скажу, да, все… я не люблю его больше!… со страхомъ сказала она.
— Кого? Эдуарда? спросилъ а, — и у меня невольно показалась улыбка.
Матильда приложила палецъ къ губамъ.
— Онъ не стоитъ васъ! вы женщина, дли которой можно жизнь отдать.
Матильда принужденно засмѣялась и сказала:
— Странно! а Эдуардъ не хотѣлъ мнѣ пожертвовать своимъ капризомъ. Но этотъ капризъ дорого будетъ ему стоить!
Она произнесла такъ медленно и строго эту фразу, что а испугался.
— Матильда, если у васъ есть силы, то не тратьте ихъ на преступленіе, боритесь съ обстоятельствами до послѣдней капли крова: можетъ быть вы останетесь побѣдительницей. О, Матильда, вы вѣрно не поняли жизни, иначе вы не стали бы такъ легко предаваться отчаянію…. Вы вѣрно никого не любили? вдругъ спросилъ а ее.
— Меня никто не любилъ, грустно отвѣчала она.
— А если бы вы узнали, что васъ любитъ истинно, и доказали бы вамъ это? въ волненіи спросилъ а.
— Вы, кажется, намѣрены мнѣ дѣлать объясненіе въ любви? насмѣшливо спросила Матильда.
— Я замолчу, если васъ это оскорбляетъ! грустно сказалъ а и повѣсилъ голову.
— Нѣтъ, говорите! говорите! быстро сказала она: — развѣ можетъ оскорбить женщину, когда ее любитъ искренно? Мнѣ кажется, что тутъ нѣтъ ничего преступнаго.
И Матильда вопросительно глядѣла на меня.
Мнѣ было очень тяжело: я думалъ найти въ ней уже болѣе развитую женщину, а она еще была дитя.
Матильда подвинулась ближе но мнѣ и вкрадчивымъ голосомъ сказала:
— Послушайте, я вамъ скажу все, что у меня на душѣ. Я такъ привыкла къ совѣтамъ, что видите, я погибаю безъ нихъ. Въ дѣтствѣ я каждую мысль, каждое сомнѣніе повѣряла своей матери, которая сердилась страшно на меня, если я что-нибудь скрывала отъ нея. Потомъ когда я выросла, я прибѣгала за совѣтами къ моему наставнику. Ахъ, еслибъ онъ былъ здѣсь! со вздохомъ сказала она.
— Ну, что же? онъ сказалъ бы вамъ: «терпи, дитя мое.»
— О, я стала бы терпѣть, если бы онъ мнѣ только это сказалъ: мнѣ было бы легче.
Я улыбнулся.
— Чему вы смѣетесь? неужели вамъ меня не жаль? съ упрекомъ спросила она.
— Боже, да я готовъ все для тебя сдѣлать! сказалъ я съ жаромъ и схватилъ ея руку.
— А, это ужь полное объясненіе! сказала она я съ сердцемъ отодвинулась отъ меня.
— Ну что же, да я давно васъ люблю, я….
— Не говорите мнѣ про любовь. Я ненавижу тѣхъ, кто мнѣ про нее говоритъ! съ отвращеніемъ сказала она.
— Я можетъ быть напоминаю вамъ….
— Замолчите! ни слова о нихъ, если вы не хотите навести на меня тоску…. Я хочу веселиться…. да, я хочу!
И Матильда начала болтать и смѣяться. Мы забылись совершенно, болтали безъ умолку. Залы опустѣли, а мы все еще болтали и рѣшительно не замѣчали времени. Мы близко придвинулись другъ къ другу, ея рука была въ моей, другая лежала на спинкѣ стула. Матильда изрѣдка прнелрнялась къ ней, и я слегка прижалъ ее; мы сидѣли молча и только смотрѣли другъ другу въ глаза.
— Извольте выходить: подъѣздъ запираютъ! сказалъ подошедшій къ намъ лакей.
Мы вздрогнули. Матильда прижалась ко мнѣ и съ ужасомъ сказала:
— Боже! все пусто, мы одни!
Страхъ ея усилился, когда она заглянула въ окно.
— Какъ свѣтло! о, уѣдемте скорѣе отсюда!
И Матильда пришла въ страшное отчаяніе.
— Я васъ довезу, не безпокойтесь.
— Нѣтъ, я не поѣду съ вами! рѣшительно сказала она.
Я улыбнулся отвѣчалъ:
— Ну, хорошо, я пойду пѣшкомъ, а вы поѣзжайте въ моей каретѣ.
Матильда взяла меня за руку" Мы сѣли въ карету. Долго мы спорили, кому надѣть шинель, и наконецъ рѣшили раздѣлить ее пополамъ.
— Прощай, сказала Матильда, придвигаясь все ближе ко мнѣ: — я больше не хочу тебя видѣть! и не могу, потому-что я….
Она сорвала маску и быстро поцаловала меня въ лобъ. Я вскрикнулъ. Матильда плотно прижалась въ противоположный уголъ кареты и горько заплакала.
Я не могъ слова произнесть; голова у меня страшно кружилась; я задыхался. Карета остановилась у дома Матильды.
— Боже! мы пріѣхали! въ отчаяніи воскликнулъ я и умолялъ ее хоть двѣ минуты подождать.
— Нѣтъ, не могу! вырываясь изъ моихъ объятій, сказала она и, бросивъ мнѣ въ лицо маску, выскочила изъ кареты.
Я хотѣлъ-было кинуться за ней, но сонное лицо Эдуарда, круглое какъ огромные часы на его вывѣскѣ, появилось у окна и вытаращило на меня глаза. Я спрятался въ карету; долго я ожидалъ воображая, что вотъ сей часъ явится Матильда, сядетъ со мною, я мы поѣдемъ далеко, далеко….
Послѣ этой ночи Матильда исчезла изъ магазина. Эдуардъ грубо меня принялъ; я не рѣшался болѣе зайти въ магазинъ, чувствуя, что пышныя его щоки могутъ еще сильнѣе зарумяниться. Я писалъ къ Матильдѣ и получилъ отъ нее слѣдующій отвѣтъ:
"Эдуардъ раздраженъ, берегитесь его, или, лучше сказать, пощадите меня: онъ хочетъ написать въ Женеву, что я…. Я виновата, я забылась; но онъ вѣрить не хочетъ, чтобъ между нами не было серьёзной связи. Я всѣмъ пожертвую, чтобъ загладить свою вину; я посвящу себя дѣтямъ, которыхъ я выше всего люблю теперь! я хочу предостеречь ихъ отъ той участи, которая постигла ихъ мать…. надѣюсь на ваше благородство, которое вы мнѣ доказали, у и проч.
Я прекратилъ всякія покушенія видѣть Матильду и скоро уѣхалъ въ деревню. Мнѣ сначала было тяжело и грустно; но съ чѣмъ нельзя свыкнуться!… Возвратясь въ Петербургъ осенью, я узналъ, что магазинъ Эдуарда сдѣлался первымъ. Я слышалъ много о Матильдѣ и К***, но не вѣрилъ. Однако доказательства не замедлили подтвердить эти слухи: я встрѣтилъ Матильду въ великолѣпной каретѣ; она была вся въ бархатѣ и соболяхъ. Печально поклонился я ей; она спряталась отъ меня. Потомъ я встрѣчалъ ее на всѣхъ гуляньяхъ, въ театрахъ, и не могъ не любоваться этой женщиной. Она была всегда одѣта богато, но съ такимъ вкусомъ, съ такой благородной простотой, что обращала на себя вниманіе всѣхъ. Мнѣ показалось, что это льстило ея самолюбію. Если бы не кашель, который поминутно душилъ ее, и страдальческій видъ, который принимало лицо ея вовремя этихъ припадковъ, то ее можно было бы почесть за самую счастливую женщину….
Черезъ нѣсколько лѣтъ, путешествуя по Европѣ, я заѣхалъ въ Женеву. Меня поразила вывѣска одного часового мастера: имя его напомнило мнѣ многое: мою молодость, мою глупость! Я узналъ, что Эдуардъ, овдовѣвъ, вернулся на родину съ дочерьми, которыя слыли красавицами, и что магазинъ только подъ его именемъ, а онъ покоится на лаврахъ, вывезенныхъ имъ изъ Россіи.
Все это мнѣ разсказалъ хозяинъ отеля и съ восторгомъ прибавилъ: — Господи, сколько въ вашей странѣ денегъ!
Вѣрно вслѣдствіе этого восторга, при расчетѣ, онъ взялъ съ меня вдвое дороже, чѣмъ съ другихъ путешественниковъ.