Жеманницы (Мольер; Бакст)/СС Мольера 1884 (ДО)

Жеманницы
авторъ Мольеръ, пер. О. И. Бакстъ
Оригинал: фр. Les précieuses ridicules, опубл.: 1659. — Перевод опубл.: 1884. Источникъ: az.lib.ru со ссылкой на книгу Собрание сочинений Мольера в трёх томах / С биографией, составленой Алексеем Веселовским — СПб.: О. И. Бакст, 1884. — Т. 1. — С. 157—192. • Представлена въ первый разъ въ Парижѣ 18 ноября 1659 г.

ЖЕМАННИЦЫ
(LES PRÉCIEUSES RIDICULES 1)
КОМЕДІЯ ВЪ ОДНОМЪ ДѢЙСТВІИ.
Представлена въ первый разъ въ Парижѣ 18 ноября 1659 г.
Переводъ О. Бакста.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

править

Актеры:

Лагранжъ, Ла-Гранжъ. Дюкруази — Дю-Круази. — отвергнутые женихи

Горжибюсъ, добродушный буржуа — д’Еспи.

Мадлонъ, дочь Горжибюса — M-lle Де-Бри. Като, его племянница — M-lle Дю-Паркъ. — жеманницы.

Маротта, ихъ горничная — Маделина Бежаръ.

Альманзоръ, ихъ лакей. — Де-Бри.

Маркизъ де Маскариль, лакей Лагранжа — Мольеръ.

Виконтъ де Жодле, лакей Дюкруази — Брекуръ.

Два носильщика. — Сосѣдки. — Скрипачи.
Дѣйствіе въ Парижѣ, въ домѣ Горжибюса.
ЯВЛЕНІЕ I. — ЛАГРАНЖЪ, ДЮКРУАЗИ.
Дюкруази.

Господинъ Лагранжъ…

Лагранжъ.

Что?

Дюкруази.

Взгляните-ка на меня, только безъ смѣха…

Лагранжъ.

Ну?

Дюкруази.

Что скажете вы о нашемъ визитѣ? Остались вы имъ довольны?

Лагранжъ.

А вы какъ думаете? можемъ мы быть имъ довольны?

Дюкруази.

Правду сказать, не совсѣмъ.

Лагранжъ.

А я, признаться, нахожу, что это даже скандально. Видано ли гдѣ нибудь, чтобы двѣ чванливыя провинціалки больше жеманничали, съ большимъ презрѣніемъ третировали подобныхъ намъ людей? Насилу рѣшились онѣ. предложить намъ сѣсть. Я никогда не видѣлъ, чтобы при гостяхъ такъ часто говорили другъ другу на ухо, такъ зѣвали, такъ протирали себѣ глаза, столько разъ спрашивали: который часъ? Отвѣчали ли онѣ что нибудь, кромѣ да или нѣтъ, на все, что мы могли имъ сказать? И не согласитесь ли вы съ тѣмъ, что если бы мы были послѣдними изъ людей, то съ нами нельзя было хуже обращаться?

Дюкруази.

Мнѣ кажется, вы принимаете все это черезчуръ близко къ сердцу.

Лагранжъ.

Разумѣется, принимаю, — и до того близко, что хочу отомстить имъ за эту наглость. Я знаю, почему онѣ отнеслись къ намъ съ такимъ презрѣніемъ. Духъ жеманства заразилъ не только Парижъ, онъ распространился и въ провинціи, и наши смѣшныя красотки довольно таки набрались этой заразы. Словомъ, ихъ особы представляютъ смѣшеніе жеманства и кокетства. Я знаю, чѣмъ нужно быть, чтобы удостоиться отъ нихъ хорошаго пріема; и, повѣрьте, мы вдвоемъ сыграемъ съ ними такую штуку, которая докажетъ имъ всю ихъ глупость и научитъ получше распознавать людей.

Дюкруази.

Какимъ же это образомъ?

Лагранжъ.

У меня есть лакей, по имени Маскариль, котораго многіе считаютъ своего рода остроумцемъ; вѣдь ныньче остроуміе ни по чемъ. Это сумасбродъ, помѣшанный на желаніи разъигрывать знатнаго барина. Онъ обыкновенно хвастаетъ галантерейностью и стишками, и до того презираетъ другихъ лакеевъ, что называетъ ихъ скотами.

Дюкруази.

Что же вы предполагаете сдѣлать?

Лагранжъ.

Что предполагаю сдѣлать? А вотъ что…. Но прежде уйдемъ отсюда.

ЯВЛЕНІЕ II. — ГОРЖИБЮСЪ, ДЮКРУАЗИ, ЛАГРАНЖЪ.
Горжибюсъ.

Ну, что? видѣли мою племянницу и дочку? Дѣло идетъ на ладъ? Чѣмъ окончился визитъ?

Лагранжъ.

Объ этомъ вы лучше узнаете отъ нихъ самихъ, нежели отъ насъ. Мы можемъ сказать только одно: очень благодарны вамъ за оказанную любезность и остаемся вашими покорнѣйшими слугами.

Дюкруази.

Вашими покорнѣйшими слугами.

Горжибюсъ (одинъ).

Эге! Кажется, они уходятъ съ недовольнымъ видомъ. Что за причина? Надо разузнать. Эй!

ЯВЛЕНІЕ III. — ГОРЖИБЮСЪ, МАРОТТА.
Маротта.

Что прикажете, сударь?

Горжибюсъ.

Гдѣ барышни?

Маротта.

Въ своей уборной.

Горжибюсъ.

Что онѣ дѣлаютъ?

Маротта.

Губную помаду.

Горжибюсъ.

Ужъ черезъ-чуръ напомажено!.. Позови ихъ сюда.

ЯВЛЕНІЕ IV. — ГОРЖИБЮСЪ.

Эти бездѣльницы, съ своею помадою, кажется, хотятъ меня раззорить. Только и видишь, что яичные бѣлки, дѣвичье молоко и разныя другія притиранія, о которыхъ я не имѣю ни малѣйшаго понятія. Съ тѣхъ поръ, какъ мы здѣсь, онѣ извели на себя сала, по крайней мѣрѣ, отъ дюжины свиней, и четверо лакеевъ могли бы ежедневно довольствоваться тѣмъ количествомъ бараньихъ ножекъ, которыя онѣ истребляютъ.

ЯВЛЕНІЕ V. — МАДЛОНЪ, КАТО, ГОРЖИБЮСЪ.
Горжибюсъ.

Очень нужно тратить такъ много на то, чтобы намазать себѣ рожицу?.. Да скажите-ка. что вы такое сдѣлали этимъ молодымъ людямъ, которые сейчасъ вышли отсюда съ такимъ холоднымъ видомъ? Развѣ я вамъ не приказывалъ принять ихъ какъ лицъ, которыхъ я выбралъ вамъ въ мужья?

Мадлонъ.

Какое же, батюшка, вниманіе мы могли оказать неправильному обращенію этихъ господъ?

Като.

Да какъ же, дяденька, сколько нибудь разумной дѣвушкѣ примѣниться къ подобнымъ личностямъ?

Горжибюсъ.

Что же въ нихъ дурного?

Мадлонъ.

Какое тонкое ухаживанье! Возможно ли! начать прямо съ разговора о бракѣ!

Горжибюсъ.

Съ чего же прикажешь начать? Съ незаконнаго сожительства? Какъ вы, такъ и я должны лишь хвалить ихъ за такіе разговоры! Можетъ ли быть болѣе почтительное обращеніе? И эти священныя узы, къ которымъ они стремятся, не доказываютъ ли всю чистоту ихъ намѣреній?

Мадлонъ.

Ахъ, батюшка! вы говорите, какъ послѣдній буржуа! Мнѣ стыдно слушать ваши разсужденія; вы должны немножко поучиться хорошему обхожденію.

Горжибюсъ.

Мнѣ учиться нечего! Говорю тебѣ, что бракъ — дѣло священное и съ этого честные люди должны начинать.

Мадлонъ.

Боже мой! Если-бы всѣ были похожи на васъ, то романъ окончился бы на первой страницѣ. Прелестная была бы вещь, если-бы Киръ разомъ вступилъ въ бракъ съ Манданой, а Аронсъ началъ-бы съ женитьбы на Клеліи! 2)

Горжибюсъ.

Это еще что за чепуха?

Мадлонъ.

Батюшка! Вотъ и моя кузина подтвердитъ вамъ, что бракъ долженъ быть заключенъ только послѣ многоразличныхъ приключеній. Для того, чтобы казаться пріятнымъ, влюбленный, прежде всего, долженъ высказывать возвышенныя чувства, быть нѣжнымъ, кроткимъ и страстнымъ; его искательство должно выражаться въ извѣстныхъ формахъ. Сначала онъ долженъ видѣть предметъ своей любви въ церкви или на прогулкѣ, или на какой нибудь публичной церемоніи, или, роковымъ образомъ, долженъ быть познакомленъ съ нею родственникомъ или другомъ, и уйти отъ нея задумчивымъ и меланхолическимъ. Нѣкоторое время скрываетъ онъ свою страсть предъ любимымъ предметомъ, но тѣмъ не менѣе продолжаетъ дѣлать визиты въ домъ, гдѣ непремѣнно заводитъ рѣчь о какихъ нибудь чувствительныхъ вещахъ, что и представляетъ упражненіе для ума присутствующихъ. Затѣмъ наступаетъ день объясненія въ любви, которое обыкновенно происходитъ въ аллеѣ, въ какомъ нибудь саду, въ то время, какъ остальное общество остается въ нѣкоторомъ отдаленіи; и это объясненіе влечетъ за собою внезапный гнѣвъ, видимый по нашей краскѣ на лицѣ и изгоняющій на время влюбленнаго изъ нашего присутствія. Потомъ онъ находитъ средство насъ умилостивить, нечувствительно пріучить насъ къ страстнымъ рѣчамъ и добиться отъ насъ признанія, которое такъ дорого намъ стоитъ. Послѣ этого, являются приключенія, соперники строятъ ковы, чтобы помѣшать возникшему влеченію, преслѣдованіе родителей, ревность, основанная на ложныхъ доказательствахъ, жалобы, отчаяніе, похищенія и такъ далѣе. Вотъ какъ ведется дѣло порядочными людьми, и этихъ правилъ въ изысканномъ ухаживаньи нельзя нарушать. Но вдругъ, ни съ того, ни съ сего, заговорить о брачномъ союзѣ, выражать любовь при подписаніи свадебнаго контракта и начать романъ съ конца — да это, батюшка, такое мѣщанство, что мнѣ дѣлается дурно при одной мысли объ этомъ.

Горжибюсъ.

Что за галиматью ты нагородила! И это называется у васъ высокимъ слогомъ?

Като.

Въ самомъ дѣлѣ, дядюшка, кузина, какъ нельзя лучше, опредѣлила истину. Можно ли принимать людей, ничего не смыслящихъ въ галантерейномъ обращеніи! Держу пари, что они никогда не видѣли Карту Нѣжности 3), и что Записочки, Ухаживанье, Посланьица и Мадригальчики для нихъ совсѣмъ невѣдомыя земли. Развѣ вы не видите, что это выражается въ ихъ внѣшности, что они совсѣмъ не похожи на тѣхъ людей, о которыхъ сразу можно составить себѣ хорошее мнѣніе? Явиться на любовное свиданіе въ будничныхъ чулкахъ и башмакахъ, со шляпою безъ перьевъ, въ незавитомъ парикѣ и въ одеждѣ, бьющей въ глава недостаткомъ лентъ!.. Боже мой! Нечего сказать, хороши влюбленные! Какая простота въ костюмѣ, какая сухость въ разговорѣ! Это невыносимо. Я даже замѣтила, что ихъ кружева не изъ лучшаго магазина и нижнее платье на четверть аршина уже, чѣмъ слѣдуетъ.

Горжибюсъ.

Кажется, онѣ обѣ съ ума спятили, и я ничего не могу понять изъ ихъ вранья! Послушайте, Като, и ты, Мадлонъ…

Мадлонъ.

Пожалуйста, батюшка, отучитесь называть насъ этими странными именами и зовите насъ иначе.

Горжибюсь.

Какъ, странными именами! Да вѣдь это имена, данныя вамъ при крещеніи!..

Мадлонъ.

Ахъ, Боже мой! что за вульгарность! Я, право, удивляюсь, между прочимъ, какъ это у васъ могла родиться такая умная дочь, какъ я! Развѣ говорятъ, въ высокомъ слогѣ о какой нибудь Като или какой нибудь Мадлонъ? Признайтесь, что довольно одного такого имени, чтобы опошлить самый лучшій романъ въ мірѣ!

Като.

Совершеннѣйшая правда, дядюшка: деликатное ухо жестоко страдаетъ, слыша такія слова, и вы должны согласиться, что имена Поликсены и Аминты, выбранныя моею кузиною и мною, гораздо прелестнѣе.

Горжибюсъ

Вотъ мое послѣднее слово: я не хочу, чтобы у васъ были другія имена, кромѣ тѣхъ, какія даны вамъ крестнымъ отцомъ и крестной матерью. Что же касается этихъ молодыхъ людей, о которыхъ идетъ рѣчь, то я знаю ихъ семейство и состояніе, и положительно требую, чтобы вы смотрѣли на нихъ, какъ на своихъ будущихъ мужей. Мнѣ, наконецъ, надоѣло видѣть васъ у себя постоянно на шеѣ; и оберегать двухъ взрослыхъ дѣвушекъ — черезъ-чуръ тяжелая обязанность для человѣка моихъ лѣтъ.

Като.

Я, съ своей стороны, дядюшка, могу сказать вамъ только одно: слово бракъ рѣжетъ мнѣ ухо. Возможно ли допустить мысль о томъ, чтобы спать возлѣ совсѣмъ раздѣтаго мужчины?

Мадлонъ.

Дайте намъ время осмотрѣться въ высшемъ парижскомъ обществѣ, — мы только что пріѣхали. Предоставьте намъ, какъ мы хотимъ, завязать романъ и не торопите насъ такъ развязкою.

Горжибюсъ (въ сторону).

Нечего и говорить, онѣ готовы! (Громко) Повторяю, я ничего не понимаю въ этомъ вздорѣ; я хочу быть полнымъ хозяиномъ, и чтобы разомъ покончить со всѣми этими рѣчами, объявляю, что въ самомъ скорѣйшемъ времени вы обѣ или будете замужемъ, или, чортъ возьми! я засажу васъ въ монастырь. Клянусь въ этомъ.

ЯВЛЕНІЕ VI. — КАТО, МАДЛОНЪ.
Като.

Боже мой, милая кузина! До какой степени у твоего отца форма погрязла въ матеріи! Какія тупыя понятія! Какъ мрачна его душа!

Мадлонъ.

Что дѣлать! я просто конфужусь за него: насилу могу увѣрить себя, что я дѣйствительно его дочь, и мнѣ кажется, что настанетъ день, когда необычайный случай откроетъ мнѣ, что я принадлежу къ болѣе знатному роду.

Като.

Я такъ и думаю; да. судя по всѣмъ признакамъ… И я тоже, какъ посмотрю на себя .

ЯВЛЕНІЕ VII. — КАТО, МАДЛОНЪ, МАРОТТА.
Маротта.

Какой-то лакей спрашиваетъ, дома ли вы; говоритъ, что его баринъ хочетъ васъ видѣть.

Мадлонъ.

Дура! не выражайся такъ по-мужицки! Скажи: явился гонецъ, спрашивающій, можете ли вы быть видимы.

Маротта.

Я вѣдь по-латыни не знаю и не училась философіи въ школѣ.

Мадлонъ.

Какова дерзость! можно ли терпѣть!.. Кто-же — баринъ этого лакея?

Маротта.

Онъ зоветъ его маркизомъ Маскарилемъ.

Мадлонъ.

Кузина! маркизъ! маркизъ! Да, скажи, что насъ можно видѣть. Это, безъ сомнѣнія, одинъ изъ тѣхъ умныхъ людей, которые слыхали о насъ!

Като.

Навѣрное, мой ангелъ.

Мадлонъ.

Лучше принять его въ этой нижней залѣ, чѣмъ въ нашей комнатѣ. Поправимъ немножко прическу и поддержимъ нашу репутацію. Скорѣе принеси намъ сюда совѣтника грацій.

Маротта.

Ей-Богу, не знаю, что это за ввѣрь; коли хотите, чтобы насъ понимали, говорите по-человѣчески.

Като.

Принеси намъ зеркало, невѣжда, и постарайся не запачкать стекла отраженіемъ своей фигуры!.. (Уходятъ).

ЯВЛЕНІЕ VIII. — МАСКАРИЛЬ, ДВА НОСИЛЬЩИКА.
Маскариль.

Эй, носильщики! Эй! Ой, ой, ой! Кажется эти негодяи хотятъ переломать мнѣ ребра: до такой степени толкаютъ о стѣны и по мостовой!

Первый носильщикъ.

Да вѣдь двери узки. А вы хотѣли непремѣнно, чтобы васъ внесли сюда.

Маскариль.

Еще бы! Неужели, мошенники, вы думаете, что я подвергну полноту моихъ перьевъ невзгодамъ дождливаго времени и отпечатаю на грязи слѣды моихъ башмаковъ? Ну, уберите ваше кресло отсюда!

Второй носильщнкъ.

Прежде заплатите, баринъ!

Маскариль.

Что?

Второй носильщикъ.

Говорю, извольте отдать намъ прежде деньги.

Маскариль (давая пощечину).

Какъ, негодяй! ты смѣешь спрашивать деньги у такого знатнаго барина, какъ я?

Второй носильщикъ.

Вотъ какъ вы платите бѣднымъ людямъ! Развѣ вашею знатностью мы будемъ сыты?

Маскариль.

Ого! погодите, погодите! я вамъ покажу ваше мѣсто… Эти канальи смѣютъ еще шутить со мною!

Первый носильщикъ (беря палку отъ носилокъ).

Ну давайте скорѣе, нечего разговаривать!

Маскариль.

Что такое?

Первый носильщкхь.

А то, что давайте деньги сейчасъ же.

Маскариль.

Вотъ этотъ, по крайней мѣрѣ, говоритъ разсудительно.

Первый носильщикъ.

Такъ скорѣе же!

Маскариль.

Да, да, ты разсуждаешь какъ слѣдуетъ, но тотъ — просто мошенникъ и не знаетъ, что говоритъ. Вотъ тебѣ; ну, что, доволенъ?

Первый носильщикъ.

Нѣтъ, не доволенъ. Вы закатили пощечину моему товарищу и… (поднимаетъ палку).

Маскариль.

Потише, потише! Вотъ и за пощечину. Вѣжливостью можно отъ меня всего добиться. Идите и возвращайтесь за мною черезъ нѣсколько времени, нести меня въ Лувръ, на выходъ короля.

ЯВЛЕНІЕ ІХ. — МАРОТТА, МАСКАРИЛЬ.
Маротта.

Мои барышни, сударь, сейчасъ придутъ.

Маскариль.

Пусть не торопятся; я здѣсь удобно расположился и могу подождать.

Маротта.

Вотъ онѣ.

ЯВЛЕНІЕ X. — МАДЛОНЪ, КАТО, МАСКАРИЛЬ, АЛЬМАНЗОРЪ.
Маскариль (раскланявшись).

Сударыни, вы, конечно, удивлены смѣлостью моего посѣщенія; но ваша репутація навлекла на васъ эту непріятность; достоинство имѣетъ для меня такую неотразимую прелесть, что я всюду гоняюсь за нимъ.

Мадленъ.

Если вы гоняетесь за достоинствомъ, то должны охотиться не на нашихъ поляхъ.

Като.

Чтобы видѣть здѣсь достоинство, надо было привести его съ собою.

Маскариль.

О! я протестую противъ вашихъ словъ. Напротивъ, молва вполнѣ вѣрно опредѣлила вамъ цѣну; и вы положительно сдѣлаете шахъ и матъ всѣмъ галантнымъ людямъ въ Парижѣ.

Мадленъ.

Ваша снисходительность слишкомъ далеко простираетъ щедрость своихъ похвалъ, и мы, съ кузиной, не придадимъ серьёзнаго значенія пріятности вашихъ льстивыхъ рѣчей.

Като.

Милочка, надо велѣть подать стулья.

Мадленъ.

Эй, Альманзоръ!

Альманзоръ.

Что прикажете?

Мадлонъ.

Скорѣе подайте намъ сюда удобства для разговора.

Маскариль.

Но, по крайней мѣрѣ, безопасенъ ли я здѣсь? (Альманзоръ уходитъ)

Като.

Чего же вы опасаетесь?

Маскариль.

Какого нибудь похищенія моего сердца, какого нибудь убійства моей свободы. Я вижу здѣсь пару глазъ, которые кажутся мнѣ отъявленными плутишками; они готовы посягнуть на мою свободу и обходиться со мною какъ съ непріятелемъ. Еще бы, чортъ возьми! чуть подойдешь къ нимъ, сейчасъ же они принимаютъ угрожающую позицію! О, я ихъ боюсь; я или сбѣгу, или потребую надежной поруки, что они не причинятъ мнѣ зла.

Мадлонъ.

Милочка, да у него превеселый характеръ.

Като.

Я хорошо вижу, что это настоящій Амилькаръ 1).

Мадлонъ.

Не бойтесь ничего; наши глаза не имѣютъ дурныхъ намѣреній, и ваше сердце можетъ спать спокойно, не сомнѣваясь въ ихъ прямодушіи.

Като.

Но, умоляю васъ, сударь, не будьте непреклонны къ этому креслу, которое уже четверть часа простираетъ къ вамъ ручки; удовлетворите его желанію обнять васъ.

Маскариль (причесавшись и поправивъ свои каноны 5).

Ну, что, mesdames, скажете вы о Парижѣ?

Мадлонъ.

Увы! что можемъ мы сказать? Надо быть антиподомъ разума, чтобы не признать, что Парижъ есть сборище чудесъ, центръ изящнаго вкуса, остроумія и галантности.

Маскариль.

По моему мнѣнію, внѣ Парижа нѣтъ спасенія для порядочныхъ людей.

Като.

Истина неопровержимая.

Маскариль.

Бываетъ иногда грязновато; но у насъ заведены носилки.

Мадлонъ.

Правда, что носилки — чудесная ограда противъ оскорбленій грязи и дурной погоды.

Маскариль.

У васъ бываетъ много гостей? Кто изъ замѣчательныхъ умовъ у васъ принятъ?

Мадлонъ.

Увы! насъ еще не знаютъ, но мы надѣемся, что вскорѣ сдѣлаемся извѣстными; у насъ есть одна близкая знакомая, которая обѣщала привести къ намъ всѣхъ этихъ господъ, участвующихъ въ сборникѣ избранныхъ пьесъ.

Като.

А также и другихъ, о которыхъ намъ говорили, какъ о высшихъ цѣнителяхъ всего изящнаго.

Маскариль.

Я могу услужить вамъ лучше, нежели кто либо другой; они всѣ у меня бываютъ и могу сказать, что никогда не встаю безъ того, чтобы около меня не стояло съ полдюжины любителей изящнаго.

Мадлонъ.

Боже мой! Мы были бы вамъ до нельзя обязаны, еслибъ вы оказали намъ такую услугу. Когда хочешь принадлежать къ высшему обществу, то необходимо быть знакомой съ этими господами; они создаютъ репутаціи въ Парижѣ, и вы знаете сами, что иногда одного знакомства съ такимъ лицомъ достаточно для женщины, чтобы прослыть знатокомъ, хотя бы она и не имѣла ни о чемъ понятія. Я же, съ своей стороны, обращаю особенное вниманіе на то, что, при помощи такихъ духовныхъ общеній, пріобрѣтаешь знаніе множества вещей, которыя знать необходимо и которыя составляютъ квинтъ-эссенцію ума. Такимъ образомъ, каждый день слышишь о разныхъ галантныхъ приключеніяхъ, узнаешь объ обмѣнѣ хорошенькихъ вещей въ прозѣ или стихахъ. Тогда узнаешь до тонкости, что такой-то написалъ прелестную статью на такую-то тему; такая-то сочинила слова на такой-то мотивъ; тотъ написалъ мадригалъ объ упоеніи; этотъ сочинилъ стансы на невѣрность; другой написалъ вчера вечеромъ шесть стиховъ такой-то барышнѣ, которая послала ему отвѣтъ сегодня въ восемь часовъ утра; такой-то авторъ составилъ такой-то планъ сочиненія; тотъ пишетъ третью часть своего романа, а этотъ отдалъ свои произведенія въ печать. Эти-то вещи и придаютъ вамъ цѣну въ обществѣ, а если кто ихъ не знаетъ, то я и гроша не дамъ за весь его умъ.

Като.

Дѣйствительно, я думаю, что крайне смѣшно, если особа считаетъ себя умницей, а не знаетъ всѣхъ четверостишій, которыя сочиняются ежедневно. Мнѣ было бы ужасно стыдно, если бы меня спросили, видѣла ли я что-нибудь новое, а я этого не видала.

Маскариль.

Правда, ужасно совѣстно, когда, въ числѣ первыхъ не узнаешь того, что дѣлается. Но не безпокойтесь: я хочу устроить у васъ академію любителей изящнаго, и ручаюсь, что въ Парижѣ не будетъ написано ни одного стишка безъ того, чтобы вы не знали его наизусть прежде другихъ. Я вѣдь тоже пописываю, когда придетъ фантазія; и вы увидите, какъ въ роскошныхъ, парижскихъ будуарахъ читаются двѣсти моихъ пѣсенокъ, столько же сонетовъ, четыреста эпиграммъ и болѣе тысячи мадригаловъ, не считая загадокъ и портретовъ.

Мадлонъ.

Признаюсь, я ужасно люблю портреты, ничего нѣтъ милѣе.

Маскариль.

Портреты трудны и требуютъ глубокаго ума: вы прочтете принадлежащіе моему перу и, надѣюсь, похвалите.

Като.

А я ужасно люблю загадки.

Маскариль.

Это упражняетъ умъ: сегодня утромъ я сочинилъ четыре загадки и дамъ вамъ ихъ разгадать.

Мадленъ.

Мадригалы пріятны, когда они хорошо составлены.

Маскариль.

Къ этому у меня удивительная, способность; теперь я хочу написать въ мадригалахъ всю римскую исторію.

Мадлонъ.

Ахъ, это будетъ прелестно! Заранѣе беру хоть одинъ экземпляръ, если вы напечатаете.

Маскариль.

Обѣщаю каждой изъ васъ по одному, и въ отличномъ переплетѣ. Все это ниже моего достоинства; но я дѣлаю это для книгопродавцевъ, которые надоѣдаютъ мнѣ своими просьбами.

Мадлонъ.

Воображаю, какое наслажденіе видѣть себя въ печати.

Маскариль.

Разумѣется. Но, кстати; мнѣ хочется сказать вамъ экспромтъ, сочиненный мною вчера у герцогини, моей хорошей знакомой, у которой я былъ съ визитомъ; я вѣдь чертовски силенъ въ экспромтахъ.

Като.

Именно экспромтъ и есть оселокъ для ума.

Маскариль.

Итакъ, слушайте.

Мадлонъ

Слушаемъ обоими ушами.

Маскариль.

Ого! не ожидалъ я этого совсѣмъ:

Въ невинности на васъ гляжу, — а между тѣмъ

Хвать за сердце меня украдкой ваши взоры…

Ловите! воры! воры! воры!

Като.

Ахъ, Боже мой! Вотъ ужъ, можно сказать, послѣдняя степень галантности!

Маскариль.

Все, что я сочиняю, имѣетъ оттѣнокъ развязности; здѣсь не видно педанта.

Мадлонъ.

Его не отыщешь и за двѣ тысячи верстъ!

Маскариль.

Замѣтили вы это начало: Ого! Знакъ чего-то необычайнаго: Ого! какъ будто человѣкъ, который о чемъ-то спохватился; Ого! Удивленіе: Ого!

Мадлонъ.

Да, я нахожу это Ого! удивительнымъ.

Маскариль.

Это какъ будто ничего.

Като.

Что вы говорите! Да вѣдь этакимъ вещамъ цѣны нѣтъ.

Мадленъ.

Безъ сомнѣнія; и я хотѣла бы скорѣе сочинить это Ого! чѣмъ эпическую поэму.

Маскариль.

Чортъ возьми! у васъ отличный вкусъ!

Мадлонъ.

Да! могу сказать, не особенно дуренъ.

Маскариль.

Но развѣ не нравится вамъ также это: ожидалъ я этого совсѣмъ, — я не замѣчалъ этого, — совершенно простая форма разговора, — не ожидалъ я этого совсѣмъ. Въ невинности, — совершенно невинно, не помышляя ни о чемъ дурномъ, какъ бѣдная овечка, — на васъ гляжу, т.-е. любуюсь вами, смотрю, созерцаю; хвать за сердце меня украдкой ваши взоры… Какъ вамъ нравится это слово украдкой? вѣдь ловко подобрано?

Като.

Очень ловко.

Маскариль.

Украдкой — тайкомъ; какъ будто кошка цапнула мышку. Украдкой.

Мадлонъ.

Ничего лучше и не можетъ быть.

Маскариль.

Хвать за сердце меня — похитили, украли у меня сердце ваши взоры. Ловите! воры! воры! воры! Точно человѣкъ, который кричитъ и бѣжитъ за воромъ, съ цѣлью его нагнать. Ловите! воры! воры! воры!

Мадлонъ.

Должно признаться, что это замѣчательно остроумно и любезно!

Маскариль.

Вотъ какую музыку сочинилъ я на эту тему.

Като.

А вы учились музыкѣ?

Маскариль.

Я? совсѣмъ не учился.

Като.

Какъ же такъ?

Маскариль.

Порядочные люди знаютъ все, никогда ничему не учившись.

Мадлонъ.

Разумѣется, кузина.

Маскариль.

Послушайте, понравится ли вамъ мелодія: Гмъ, гмъ! ла, ла, ла, ла!.. Ненастная погода отвратительно подѣйствовала на нѣжность моего голоса; но все равно, куда ни шло!.. (Поетъ).

Ого! не ожидалъ я этого совсѣмъ и т. д.

Като.

Боже, сколько страсти въ этой музыкѣ! Просто умрешь отъ наслажденія!

Мадлонъ.

Тутъ, кажется, хроматическая гамма?

Маскариль.

Не -находите ли, что мысль хорошо выражена въ пѣніи? Воры! воры! воры! И потомъ, точно во все горло кричатъ во-во-воры! А затѣмъ, задыхающимся голосомъ — воры!

Мадлонъ.

Вотъ что называется знать суть дѣла, настоящую суть, — суть всякой сути! Увѣряю васъ, все чудесно. Я въ восхищеніи и отъ музыки, и отъ словъ!

Като.

Ничего подобнаго я не слыхивала!

Маскариль.

Все, что я дѣлаю, дѣлается совершенно просто, безъ всякаго изученія.

Мадлонъ.

Природа обращалась съ вами, какъ страстно любящая мать, и вы просто ея баловень.

Маскариль.

Но, скажите, чѣмъ вы занимаетесь?

Като.

Ничѣмъ.

Мадлонъ.

Все это время точно былъ тяжелый постъ, — никакихъ развлеченій.

Маскариль.

Предлагаю на дняхъ сопровождать васъ въ театръ, если вамъ угодно принять мое предложеніе: даютъ новую комедію и мнѣ было бы очень пріятно посмотрѣть ее вмѣстѣ съ вами.

Мадлонъ.

Отказа не будетъ.

Маскариль.

Но, когда мы тамъ будемъ, прошу васъ хорошенько апплодировать; я обѣщалъ поддержать пьесу; еще сегодня утромъ просилъ меня о томъ авторъ. Здѣсь такой обычай, что къ намъ, порядочнымъ людямъ, приходятъ авторы и читаютъ свои новыя произведенія съ цѣлью, чтобы мы ихъ похвалили и составили имъ репутацію. Можете себѣ представить, смѣетъ ли публика намъ противорѣчить, разъ мы высказали свое мнѣніе. И всегда держу свое слово, и какъ скоро обѣщалъ поэту, всегда кричу: великолѣпно! — даже прежде, чѣмъ зажжены свѣчи.

Мадлонъ.

Ужъ не говорите! Парижъ — восхитительный городъ! Каждый день случаются въ немъ тысячи вещей, о какихъ, при всемъ своемъ умѣ, не имѣешь понятія въ провинціи.

Като.

Этого достаточно; теперь мы знаемъ что дѣлать и будемъ апплодировать каждому слову.

Маскариль.

Не знаю, можетъ быть, я и ошибаюсь, но по лицу вашему вижу, что вы сочинили комедію.

Мадлонъ.

Можетъ быть, что нибудь и есть въ такомъ родѣ.

Маскариль.

Ага! надо посмотрѣть. Между нами, я вѣдь тоже сочинилъ пьесу, которую хочу поставить на сцену.

Като.

А какимъ актерамъ вы дадите ее съиграть?

Маскариль.

Вотъ вопросъ! Разумѣется, актерамъ Бургоньскаго отеля; только они одни и способны показать товаръ лицомъ; всѣ другіе — невѣжды, читаютъ — точно говорятъ, не умѣютъ хорошенько вздувать стихи и останавливаться на хорошихъ мѣстахъ. Какъ распознать хорошій стихъ, если актеръ на немъ не остановится и не предупредитъ васъ, что здѣсь-то и нужно аплодировать?

Като.

Конечно, надо умѣть давать публикѣ почувствовать красоты произведенія, и всякая вещь имѣетъ только ту цѣну, какую ей придаютъ.

Маскариль.

Какого вы мнѣнія объ этомъ уборѣ? подходитъ ли онъ къ моему платью?

Като.

Вполнѣ подходитъ.

Маскариль.

Хорошо ли подобраны ленты?

Мадлонъ

Замѣчательно хорошо. Это, навѣрное, изъ магазина Пердрижона.

Маскариль.

Что скажете о моихъ канонахъ?

Мадлонъ.

Выглядятъ прелестно.

Маскариль.

Могу похвастать, по крайней мѣрѣ, что они на добрую четверть шире, чѣмъ носятъ.

Мадлонъ.

Признаюсь, никогда не видала я такой тонкости въ изяществѣ наряда.

Маскариль.

Обратите вниманіе вашего обонянія на эти перчатки.

Мадлонъ.

Ахъ, какъ онѣ пахнутъ! Ужасно хорошо.

Като.

Никогда не вдыхала я такихъ отличныхъ духовъ.

Маскариль.

А эти? (Даетъ ей понюхать напудренные волосы своего парика).

Мадлонъ.

Превосходные духи; удивительно нѣжный запахъ!

Маскариль.

Вы ничего не говорите о моихъ перьяхъ. Какъ вы ихъ находите?

Като.

Ужасно красивыми.

Маскариль.

А знаете ли, что каждое перышко стоить луидоръ? У меня ужъ такая привычка тратиться вообще на все, что только есть самаго лучшаго.

Мадлонъ.

Въ этомъ мы съ вами вполнѣ симпатизируемъ. Я ужасно деликатна ко всему что ношу, и не могу терпѣть, если даже мои чулки сдѣланы не самой лучшей мастерицей.

Маскариль (вскрикиваетъ).

Ай, ай, ай! Пожалуйста, потише! Клянусь честью, сударыни, такъ поступать нельзя! Я буду жаловаться на вашъ образъ дѣйствія: такъ обращаться не годится.

Като.

Что случилось? что съ вами?

Маскариль

Какъ, обѣ въ одно время противъ моего сердца! Осаждать меня и справа, и слѣва! О, это противно международному праву. Наши шансы не одинаковы, я позову на помощь.

Като.

Признаюсь, у него совершенно особая манера выражаться.

Мадлонъ.

У него замѣчательный складъ ума.

Като.

Вы больше чувствуете страхъ, нежели боль, и ваше сердце кричитъ прежде, чѣмъ оно ранено.

Маскариль.

Помилуйте! оно изранено съ головы до ногъ!

ЯВЛЕНІЕ XI. — КАТО, МАДІОНЪ, МАСКАРИЛЬ, МАРОТТА.
Маротта.

Барышня, васъ желаютъ видѣть.

Мадлонъ.

Кто?

Маротта.

Виконтъ Жодле.

Маскариль.

Виконтъ Жодле?

Маротта.

Да, сударь.

Като.

Вы его знаете?

Маскариль.

Это мой лучшій другъ.

Мадлонъ.

Скорѣе просите его сюда.

Маскариль.

Мы нѣкоторое время не видѣлись, и я очень радъ случаю.

Като.

Вотъ онъ.

ЯВЛЕНІЕ XII. — КАТО, МАДЛОНЪ, МАСКАРИЛЬ, ЖОДЛЕ, МАРОТТА, АЛЬМАНЗОРЪ.
Маскариль.

А, виконтъ!

Жодле (обнимаются съ другомъ).

А, маркизъ!

Маскариль.

Какъ я радъ встрѣтиться съ тобою!

Жодле.

Какъ я счастливъ, что вижу тебя!

Маскариль.

Ну, обнимемся еще разокъ, прошу тебя.

Мадлонъ (Като).

Ангелъ мой, мы дѣлаемся уже извѣстными въ свѣтѣ; люди избраннаго общества знаютъ дорогу къ намъ въ домъ.

Маскариль.

Позвольте мнѣ, сударыни, представить вамъ этого дворянина; честное слово, онъ достоинъ знакомства съ вами.

Жодле.

Справедливость требуетъ, чтобы вамъ воздавали должное, и ваши прелести предъявляютъ свои права на лицъ всякаго рода.

Мадлонъ.

Ваша учтивость доходитъ до послѣднихъ границъ лести.

Като.

Этотъ день будетъ отмѣченъ въ нашемъ календарѣ въ числѣ счастливыхъ.

Надломъ (Альманзору).

Эй, мальчикъ, сто разъ повторять тебѣ одно и то же? Развѣ не видишь, что нужно прибавить еще кресло?

Маскариль.

Не удивляйтесь такому виду виконта: онъ перенесъ болѣзнь, сдѣлавшую лицо его блѣднымъ.

Жодле.

Это результаты дежурства при дворѣ и утомленія отъ войны.

Маскариль.

А знаете ли, сударыни, что въ лицѣ виконта вы видите одного изъ храбрѣйшихъ людей нашего столѣтія? Это настоящій герой.

Жодле.

Вы ни въ чемъ мнѣ не уступите, маркизъ, и мы знаемъ, что вы умѣете дѣлать.

Маскариль.

Правда, при случаѣ намъ не разъ приходилось встрѣчаться.

Жодле.

И въ мѣстахъ, гдѣ бывало жарко.

Маскариль (взглядывая на Като и Мадлонъ).

Да, но не такъ жарко, какъ здѣсь. Ха, ха, ха!

Жодле.

Мы свели знакомство въ арміи, и въ первый разъ, когда мы свидѣлись, онъ былъ командиромъ кавалерійскаго полка на галерахъ острова Мальты.

Маскаркль.

Да, да; но вы занимали тамъ постъ уже прежде, чѣмъ я прибылъ; я помню, что былъ еще простымъ офицеромъ, а вы начальствовали надъ двумя тысячами всадниковъ.

Жодле.

Война — чудная вещь; но, чортъ возьми, ныньче при дворѣ плохо награждаютъ людей, отличившихся на войнѣ подобно намъ.

Маскариль.

Вотъ почему я хочу повѣсить шпагу на гвоздь.

Като.

Что касается до меня, то я чувствую ужасную нѣжность къ военнымъ!

Мадлонъ.

Я тоже ихъ люблю; но требую, чтобы храбрость была приправлена умомъ.

Маскариль.

А помнишь, виконтъ, тотъ полу-люнетъ, который мы захватили у непріятеля въ Аррасѣ?

Жодле.

Что хочешь ты сказать своимъ полу-люнетомъ? Это былъ просто цѣлый люнетъ.

Маскариль.

Пожалуй, ты правъ.

Жодле.

Еще бы не помнить, чортъ возьми! Я былъ тамъ раненъ въ ногу гранатой и до сихъ поръ остались слѣды. Прошу васъ, пощупайте; увидите, что это за рана.

Като (потрогавъ его ногу).

Да, рана большая.

Маскариль.

Пожалуйте вашу ручку и дотроньтесь здѣсь; на самомъ на затылкѣ. Нашли?

Мадлонъ.

Да, что-то есть.

Маскариль.

Это ружейная рана, которую я получилъ во время послѣдней кампаніи.

Жодле (раскрывая грудь).

Вотъ ударъ, пронзившій меня насквозь при аттакѣ на Гравелинъ.

Маскариль (взявшись рукою за пуговицу нижняго платья).

Я покажу вамъ теперь ужасную рану.

Мадлонъ.

Не нужно, не нужно, мы вѣримъ на слово.

Маскариль.

Это раны почетныя, прямо указывающія, съ какимъ человѣкомъ имѣешь дѣло.

Като.

Мы не сомнѣваемся, что вы за люди.

Маскариль.

Виконтъ, здѣсь ли твоя карета?

Жодле.

А что?

Маскариль.

Мы поѣдемъ съ этими дамами прогуляться за городъ и сдѣлаемъ имъ подарокъ.

Мадлонь.

Мы не можемъ выѣхать сегодня.

Маскариль.

Такъ позовемъ сюда музыку для танцевъ.

Жодле.

Отличная мысль!

Мадлонъ.

На это мы согласны; но необходимо увеличитъ наше общество.

Маскариль.

Эй, Шампань, Пикаръ, Бургиньонъ, Каскаре, Баскъ, Лавердюръ, Лорренъ, Провансаль, Лавіолеттъ! Чортъ бы побралъ этихъ лакеевъ! Кажется, ни одному дворянину во Франціи не служатъ такъ скверно, какъ мнѣ! Эти канальи вѣчно оставляютъ меня одного!

Мадленъ.

Альманзоръ, скажите людямъ господина маркиза, чтобы они позвали скрипачей, и пригласите нашихъ сосѣдей, кавалеровъ и дамъ, наполнить пустоту нашего бала. (Альманзоръ уходитъ).

Маскариль.

Виконтъ, что скажешь ты про эти глазки?

Жодле.

А ты самъ, маркизъ, что скажешь о нихъ?

Маскариль.

Говорю, что наша свобода едва ли выберется отсюда безъ хлопотъ. По крайней мѣрѣ, что касается меня, — я ощущаю странныя потрясенія и мое сердце виситъ на волоскѣ.

Мадлонъ.

Какъ естественно все, что онъ говоритъ! Онъ высказываетъ свои мысли самымъ пріятнымъ образомъ!

Като.

Да, онъ расходуетъ ужасно много ума!

Маскариль.

Въ доказательство, что говорю правду, я сейчасъ же сочиню на это экспромтъ (придумываетъ).

Като.

Умоляю васъ всѣми силами моей души, дайте намъ услышать что нибудь, сочиненное собственно для насъ!

Жодле.

И мнѣ желательно сдѣлать тоже самое; но чувствую нѣкоторую слабость въ моей поэтической жилкѣ, вслѣдствіе сильныхъ изъ нея кровопусканій на этихъ дняхъ.

Маскариль.

Что за дьявольщина! первый стихъ всегда отлично удается; но мнѣ трудно подобрать остальные. Нѣтъ, вы умъ черезчуръ меня торопите; я сочиню вамъ этотъ экспромтъ на свободѣ и вы найдете его великолѣпнѣйшимъ произведеніемъ.

Жодле.

Онъ уменъ какъ чортъ!

Мадлонъ.

И галантенъ, и изященъ въ выраженіяхъ!

Маскариль.

Скажи, пожалуйста, виконтъ, давно ли ты видался съ графиней?

Жодле.

Вотъ уже три недѣли, какъ я не былъ у нея съ визитомъ.

Маскариль.

А знаешь ли, что герцогъ былъ у меня сегодня утромъ и хотѣлъ меня увезти на охоту за оленемъ?

Мадлонъ.

А! вотъ и наши сосѣдки!

ЯВЛЕНІЕ XIII. — ЛЮСИЛЬ, СЕЛИМЕНА (сосѣдки), КАТО, МАДЛОНЪ, МАСКАРИЛЬ, ЖОДЛЕ, МАРОТТА, АЛЬМАНЗОРЪ, скрипачи.
Мадлонъ.

Боже мой! извините, дорогія мои! Эти любовные кавалеры выдумали призвать сюда вдохновителей ногъ и мы послали пригласить васъ, чтобы пополнить пробѣлъ въ нашемъ обществѣ.

Люсиль.

Мы, конечно, обязаны вамъ какъ нельзя болѣе.

Маскариль.

Это балъ на скорую руку; но на дняхъ мы зададимъ настоящій балъ. Пришли ли скрипачи?

Альманзоръ.

Такъ точно, сударь, они здѣсь.

Като.

Что же, милыя мои, становитесь на мѣсто.

Маскариль (танцуя одинъ, какъ бы въ видѣ прелюдіи).

Ла, ла, ла, ла, ла, ла, ла, ла!

Мадлонъ.

Какъ онъ изящно сложенъ!

Като.

И, кажется, славно танцуетъ.

Маскариль (пригласивъ Мадлону на танецъ).

Моя свобода закружится, какъ и мои ноги. Въ тактъ, скрипачи! въ тактъ! О, что за невѣжды! Нельзя танцовать подъ ихъ музыку. Чортъ васъ побери, вы не можете играть въ тактъ? Ла, ла, ла, ла, ла, ла, ла, ла! Смѣлѣе! Настоящая деревенщина!

Жодле (танцуя вслѣдъ за нимъ).

Эй! не такъ скоро! я только что оправился отъ болѣзни!

ЯВЛЕНІЕ XIV. — ДЮКРУАЗИ, ЛАГРАНЖЪ, КАТО, МАДЛОНЪ, ЛЮСИЛЬ, СЕЛИМЕНА, ЖОДЛЕ, МАСКАРИЛЬ, МАРОТТА, скрипачи.
Лагранжъ (съ палкою въ рукѣ).

Ахъ, мошенники! что вы здѣсь дѣлаете? Уже три часа, какъ мы васъ ищемъ!

Маскариль (почувствовавъ удары).

Ай, ай, ай. Вы мнѣ не говорили, что и палка пойдетъ въ ходъ!

Жодле.

Ай, ай, ай!

Лагранжъ.

Пристало ли тебѣ, негодяй, разыгрывать роль барина?

Дюкруази.

Это, по крайней мѣрѣ, научитъ васъ знать свое мѣсто.

ЯВЛЕНІЕ XV. — КАТО, МАДЛОНЪ, ЛЮСИЛЬ, СЕЛИМЕНА, МАСКАРИЛЬ, ЖОДЛЕ, МАРОТТА, скрипачи.
Мадлонь.

Что это значитъ?

Жодле.

Это пари.

Като.

Какъ! вы позволили такъ бить себя?

Маскариль.

Ахъ, Боже мой! Я не хотѣлъ обращать на это вниманія! Я очень вспыльчивъ и вышелъ бы изъ себя.

Мадлонъ.

Претерпѣть такое оскорбленіе въ нашемъ присутствія!

Маскариль.

Это ничего! Будемъ продолжать! Мы старые знакомые, а друзья не ссорятся изъ за такихъ пустяковъ!

ЯВЛЕНІЕ XVI. — ДЮКРУАЗИ, ЛАГРАНЖЪ, МАДЛОНЪ, КАТО, ЛЮСИЛЬ, СЕЛИМЕНА, МАСКАРИЛЬ, ЖОДЛЕ, МАРОТТА, скрипачи.
Лагранжъ.

Ужъ вы, канальи, не будете надъ нами насмѣхаться! Эй, войдите сюда! (Входятъ трое четверо дюжихъ молодцовъ).

Мадлонъ.

Кто смѣетъ такъ тревожить насъ въ нашемъ домѣ?

Дюкруази.

Возможно ли, сударыня! Мы будемъ терпѣть, чтобы наши лакеи были приняты лучше насъ самихъ, чтобы на нашъ счетъ они объяснялись вамъ въ любви и давали вамъ балъ?

Мадлонъ.

Ваши лакеи?

Лагранжъ.

Да, наши лакеи; и съ вашей стороны неприлично и не хорошо баловать ихъ до такой степени!

Мадлонъ.

О, небо! какая наглость!

Лагранжъ.

Но имъ не удастся воспользоваться нашимъ платьемъ, чтобы вамъ понравиться, а если вы хотите ихъ любить, то любите ради ихъ самихъ — чортъ возьми! Скорѣе, снять съ нихъ это платье!

Жодле.

Прощай наше щегольство!

Маскариль.

Конецъ нашимъ титуламъ маркиза и виконта!

Дюкруази.

Ага, негодяи! вы хотите идти по нашимъ слѣдамъ! Ну, вы отыщете въ другомъ мѣстѣ, чѣмъ понравиться вашимъ красоткамъ, можете быть увѣрены!

Лагранжъ.

Да, ужъ это черезчуръ — занятъ наше мѣсто и, притомъ, въ нашемъ же платьѣ!

Маскариль.

О, судьба! какъ ты непостоянна!

Дюкруази.

Скорѣй! пусть снимутъ съ нихъ все до послѣдней нитки!

Лагранжъ.

Скорѣе, пусть унесутъ всѣ эти наряды! Теперь, милостивыя государыни, въ настоящемъ ихъ видѣ, вы можете продолжать любезничать съ ними сколько угодно: мы предоставляемъ вамъ полнѣйшую свободу и оба увѣряемъ васъ, что нисколько не будемъ ревновать. (Уходятъ).

ЯВЛЕНІЕ XVII. — МАДЛОНЪ, КАТО, ЖОДЛЕ, МАСКАРИЛЬ, скрипачи.
Като.

Ахъ, какой позоръ!

Мадлонъ.

Я изъ себя выхожу отъ досады!

Одинъ изъ скрипачей (Маскарилю).

Что же это такое? кто же намъ заплатитъ?

Маскариль.

Обратитесь къ господину виконту.

Одинъ изъ скрипачей (Жодле).

Кто же дастъ намъ денегъ?

Жодле.

Спрашивайте у господина маркиза.

ЯВЛЕНІЕ XVIII. — ГОРЖИБЮСЪ, МАДЛОНЪ, КАТО, ЖОДЛЕ, МАСКАРИЛЬ, скрипачи.
Горжибюсь.

А, негодницы! Какъ посмотрю, славныя штуки вы понадѣлали! Хорошія вещи узналъ я отъ этихъ кавалеровъ и дамъ, которые только что ушли!

Мадленъ.

Батюшка! они нанесли намъ кровную обиду!

Горжибюсъ.

Да, да! но эта кровная обида — послѣдствіе вашего нахальства, безстыдницы! Они припомнили вамъ вашъ пріемъ, а я, несчастный, долженъ испить чашу оскорбленій!

Мадлонъ.

О, клянусь, мы будемъ отмщены, или я умру съ горя! А вы, негодяи, осмѣливаетесь еще оставаться здѣсь постѣ такой наглости?

Маскариль.

Обращаться такъ съ маркизомъ! Вотъ что значитъ свѣтъ: малѣйшая неудача внушаетъ къ намъ презрѣніе тѣхъ, которые ласкали насъ! Пойдемъ, товарищъ! пойдемъ искать счастія въ другомъ мѣстѣ; вижу, здѣсь любятъ только пустую внѣшность, а не цѣнятъ добродѣтели безъ прикрасъ.

ЯВЛЕНІЕ XIX. — ГОРЖИБЮСЪ, МАДЛОНЪ, КАТО, скрипачи.
Одинъ изъ скрипачей.

Сударь, не угодно ли хоть вамъ вмѣсто нихъ заплатить за то, что мы здѣсь играли.

Горжибюсъ (бьетъ ихъ).

Да, да! сейчасъ заплачу, и вотъ какою монетой! Не знаю, что меня удерживаетъ поступить точно такъ же и съ вами, негодницы! Мы послужимъ баснею и предметомъ насмѣшекъ для всѣхъ, и вотъ что вы навлекли на себя своимъ безразсудствомъ! Идите, съ глазъ долой, противныя! Спрячьтесь, чтобы я васъ никогда не видѣлъ! (Одинъ). А васъ, виновники ихъ безумія, глупыя причуды, зловредныя забавы праздныхъ умовъ: романы, стихи, пѣсни, сонеты и куплеты, — чтобы васъ черти побрали!

ПРИМѢЧАНІЯ.

1) Типъ précieuse, осмѣянный Мольеромъ въ этой пьесѣ, настолько специфическое явленіе французскаго общества 17-го вѣка, что требуетъ историческаго объясненія (см. Біографическій очеркъ), и потому перевести заглавіе этой пьесы буквально невозможно. Но разлагая этотъ типъ, такъ сказать, на его составныя части, мы находимъ, что онъ состоитъ изъ переутонченности и жеманства. Поэтому намъ кажется, что заглавіе этой пьесы можно перевести словами «Утонченныя Жеманницы» или просто «Жеманницы». Слово ridicules можно опустить уже на томъ основаніи, что оно, какъ извѣстно, прибавлено Мольеромъ только потому, что онъ задѣвалъ порокъ слишкомъ распространенный въ высшемъ обществѣ своего времени. При этомъ Мольеръ по-французски могъ противопоставить prédenses ridicules и précieuses véritables; по-русски-же о жеманницахъ этого сказать нельзя, и выраженіе «Смѣшныя Жеманницы» есть плеоназмъ.

2) Киръ и Мандана, Аронсъ и Клелія — главныя дѣйствующія лица двухъ знаменитыхъ въ свое время романовъ г-жи Скюдери: «Артаменъ или Великій Киръ» и «Клелія».

3) Считаемъ нелишнимъ привести здѣсь эту «Нѣжности» (la carte de Tendre), съ нѣкоторыми подробностями объ этой наивной аллегоріи.

Страна Нѣжности граничитъ съ сѣвера моремъ Опаснымъ, съ завала моремъ Враждебнымъ, а съ востока озеромъ Равнодушія. Въ ней текутъ три рѣки. Главная рѣка Inclination прорѣзываетъ всю страну съ юга на сѣверъ и впадаетъ въ Опасное море. На берегахъ ея лежатъ: на югѣ большой городъ Nouvelle amitié, а повыше, въ центрѣ страны, главный городъ Tendre sur Inclination. Другія двѣ рѣки, Estime и Reconnaissance, текутъ съ востока и съ запада и также впадаютъ въ Опасное море. На берегахъ ихъ лежатъ города Tendre sur Estime и Tendre sur Reconnaissance. Такимъ образомъ, если кто отправляется изъ Nouvelle amitié въ Tendre sur Inclination, то ему предстоитъ прямая дорога безъ затрудненій. Если же онъ отправляется изъ Nouvelle amitié въ Tendre sur Estime или въ Tendre sur Reconnaissance, то ему предстоитъ путь по гористой землѣ, со многими пріостановками и опасностями. Первый путь лежитъ черезъ одиннадцать деревень: grand Esprit, jolis Vers, Billet galant, Billet doux, Sincérité, grand Coeur, Probité, Générosité, Exactitude, Respect, Bonté. Путешественникъ рискуетъ заблудиться направо въ деревню Negligence, и тогда онъ попадаетъ, черезъ Inégalité, Tiédeur, Légéreté и Oubli, въ Lac d’indifférence. Второй путь проходитъ черезъ десять деревень: Complaisance, Soumission, Petits soins, Assiduité, Empressement, grands Services, Sensibilité, Tendresse, Obéissance и Constante Amitié, и путешественникъ рискуетъ попасть, черезъ Indiscrétion, Perfidie, Orgueil, Médisance и Méchanceté въ mer d’inimitié.

4) Амилькаръ — дѣйствующее лицо романа «Клелія».

5) Канонами назывались украшенія изъ кружевъ и лентъ, которыми заканчивались короткіе панталоны внизу, поверхъ колѣнъ.

ПРЕДИСЛОВІЕ МОЛЬЕРА
къ первому изданію «Précieuses ridicules».

править

Странное дѣло, что печатаютъ авторовъ помимо ихъ желанія! Я не вижу ничего болѣе несправедливаго, и скорѣе простилъ бы всякое другое насиліе, нежели это.

Говорю такъ не потому, чтобы хотѣлъ представляться скромнымъ авторомъ и, ради тщеславія, унижать мою комедію. Я оскорбилъ бы весьма некстати весь Парижъ, обвиняя его въ томъ, что онъ рукоплескалъ глупости. Такъ какъ публика есть полный судья подобнаго рода произведеній, то съ моей стороны было бы наглостью противоречить ей, и если бы я даже имѣлъ самое дурное мнѣніе о моихъ «Précieuses ridicules» до ихъ представленія на сценѣ, то теперь долженъ вѣрить, что онѣ чего нибудь да стоятъ, — ибо столько лицъ единогласно отозвались о нихъ съ одобреніемъ. Но въ виду того, что большая часть достоинствъ, найденныхъ въ этой пьесѣ, зависитъ отъ игры и голоса, мнѣ было очень важно, чтобы ее не лишили этихъ украшеній, и я находилъ, что пріобрѣтенный ею успѣхъ на сценѣ достаточно полонъ, чтобы имъ удовлетвориться. Я рѣшился показывать пьесу лишь при свѣчахъ, чтобы не дать кому либо повода къ извѣстной поговоркѣ[1], и не желалъ, чтобы она перескочила изъ Бурбонскаго театра въ палеройяльскую галлерею. Однако я не могъ этого избѣгнуть и съ неудовольствіемъ узналъ, что копія съ моей пьесы попала въ руки книгопродавцевъ и разрѣшена къ напечатанію безъ моего вѣдома. Напрасно восклицалъ я: «о, времена! о, нравы!» Мнѣ предоставили одно изъ двухъ: или быть напечатаннымъ, или завести процессъ; а послѣднее зло еще хуже перваго. Поэтому нужно покориться судьбѣ и согласиться на такое дѣло, которое совершили бы и безъ меня.

Боже мой! какое странное замѣшательство издать книгу въ свѣтъ, и какъ авторъ чувствуетъ себя новичкомъ, когда въ первый разъ печатается его произведеніе! Если бы еще дали мнѣ время, я могъ бы лучше позаботиться о себѣ и принялъ бы всѣ мѣры предосторожности, какія обыкновенно принимаютъ въ подобныхъ случаяхъ господа авторы, нынѣ мои сотоварищи. Кромѣ того, что я, не спросись, избралъ бы въ покровители моего сочиненія какого нибудь важнаго вельможу и искусилъ бы его щедрость цвѣтистымъ посвященіемъ, я постарался бы написать красивое и ученое предисловіе, а у меня нѣтъ недостатка въ книгахъ, которыя снабдили бы меня всѣмъ, что можно сказать ученаго по поводу трагедіи и комедіи, объ изъ этимологіи, происхожденіи, опредѣленіи и прочее. Я поговорилъ бы также съ моими друзьями, которые не отказались бы рекомендовать мою пьесу французскими или латинскими стихами. Есть у меня даже такіе друзья, которые восхвалили бы меня по-гречески; а извѣстно, что похвала на греческомъ языкѣ въ началѣ книги производитъ чудеса. Но меня издаютъ въ свѣтъ, не давая мнѣ времени опомниться, и я даже не могу добиться возможности сказать два слова для оправданія моихъ намѣреній относительно сюжета этой комедіи. Я хотѣлъ бы показать, что она нигдѣ не выходить изъ предѣловъ честной и дозволенной сатиры, что наилучшія вещи могутъ быть копируемы плохими подражателями, заслуживающими осмѣянія, что эти жалкія подражанія всему, что существуетъ самаго совершеннаго, во всѣ времена служили предметомъ для комедіи; что истинно ученые и дѣйствительно храбрые люди до сихъ поръ не думали обижаться личностями доктора и капитана въ комедіи, точно такъ, какъ судьи, принцы и короли не обижались, видя, какъ Тривеленъ или кто нибудь подобный смѣшно представляли на сценѣ судью, принца или короля, и что, по этой самой причинѣ, настоящія «précieuses» напрасно сердились бы, когда представляютъ смѣшныхъ, которыя дурно подражаютъ имъ. Но однимъ словомъ, какъ я уже сказалъ, мнѣ не даютъ времени вздохнуть и г. де Люинь[2] хочетъ сейчасъ же отдать меня въ переплетъ. Въ добрый часъ, видно такъ угодно Богу!


  1. Французская поговорка о женщинѣ: «Elle est belle à la chandelle; mais le grand jour gâte tout».
  2. Книгопродавецъ въ палеройяльской галлереѣ.