Жалоба (в порядке надзора) по делу И. Я. Габая (Каллистратова)

Жалоба (в порядке надзора) по делу И. Я. Габая
автор Софья Васильевна Каллистратова

Дата создания: 11 октября 1968 года. Источник: Заступница. С. В. Калистратова / Составитель Е. Печуро — Звенья, 2003. [1]

Председателю Верховного суда СССР <...> на приговор судебной коллегии по уголовным делам Ташкентского городского суда от 19.01.70 г. и на определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда Узбекской ССР от 16.03.70 г.

Указанным выше приговором Габай И.Я., 1935 года рождения, был осужден по ст. 190-1 УК РСФСР к лишению свободы сроком на три года. Определением Верховного суда Узбекской ССР от 16.03.70 г. кассационные жалобы Габая и его адвоката были отклонены и приговор оставлен в силе.

Габай И.Я. полностью отбыл наказание и в мае 1972 года вернулся к семье в Москву. Однако здесь он столкнулся с невозможностью жить полноценной жизнью, а именно: устроиться работать по специальности в соответствии с полученным образованием, участвовать в общественном правозащитном движении, за что фактически он и был осужден, публиковать свои поэтические произведения, которые он начал писать еще в школьные годы и продолжал до конца жизни. Все это вместе с глубокой психологической травмой, полученной от пребывания в ИТК в абсолютно чуждом ему мире уголовников, привело к глубокой депрессии, вследствие которой Габай И.Я. 20 октября 1973 г. покончил жизнь самоубийством.

Габай И.Я. рано потерял родителей, у него не осталось близких родственников в СССР. Его вдова с сыном и дочерью эмигрировали в 1974 г. в США и живут там. Мы, близкие друзья Габая И.Я., знали его как человека, безусловно не способного ко лжи и клевете. Он был убежденным гуманистом, что привело его к публицистической деятельности в защиту демократических принципов в СССР, в которой сейчас никто не усмотрел бы криминала. Мы убеждены, что преследовался он и был осужден необоснованно. Наше убеждение основано на имеющихся у нас материалах — выписках из дела, записях, сделанных на судебном заседании, копиях обвинительного заключения, кассационного определения, текста последнего слова Габая. Эти копии и записи не заверены и поэтому не являются официальными документами. Но, опираясь на подтверждения свидетелей — участников процесса (Габай Г.В., Милошевича В.А., Кима Ю.Ч., Баевой Т.А.), данные ими еще во время пребывания Габая И.Я. в заключении, мы не сомневаемся в том, что имеющиеся у нас материалы соответствуют действительности, и на них основываем свою жалобу.

Уголовно-процессуальное законодательство не ограничивает ни срока подачи надзорной жалобы на обвинительный приговор, ни круг лиц, имеющих право обращаться с просьбами о пересмотре дела в порядке надзора.

Поэтому мы, группа друзей Ильи Габая, считая его осуждение неправильным, обращаемся к вам с просьбой об истребовании доводов и о принесении протеста на приговор суда и определение Верховного суда Узб. ССР на предмет их отмены и прекращения дела производством за отсутствием в действиях Габая состава преступления.

Мы стремимся к посмертной реабилитации Ильи Габая, к возвращению нашему обществу имени еще одного поэта и правозащитника, к публикации его стихов и воспоминаний о нем близких друзей. Считаем безвременно погибшего Илью Габая жертвой извращений государственных и социальных принципов демократии, гласности и законности в годы брежневского застоя.

При проверке материалов дела Габая необходимо обратить внимание на следующие нарушения, допущенные в предварительном следствии и на суде:

I. Габай постоянно жил и работал в Москве, и все вменяемые ему приговором действия он совершил в Москве. И осужден он по УК РСФСР, а не Узбекистана. Тем не менее следствие по его делу велось в Ташкенте, куда он был переведен после ареста в Москве, и там он был осужден Ташкентским городским судом.

Сначала утверждалось, что в Ташкенте надо вести дело по месту жительства второго обвиняемого, Джемилева М. Позже, 13 июня 1969 г. дело Джемилева было выделено в особое производство. 10 сентября 1969 г. дела Габая и Джемилева вновь были объединены. Все свидетели по делу Габая допрашивались в Москве, и все четыре свидетеля, допрошенные в суде по эпизодам, вменяемым Габаю, были вызваны из Москвы.

Таким образом, явно просматривается нарушение территориальной подследственности и подсудности.

II. Были нарушены установленные законом сроки ведения следствия: вместо четырех месяцев Габай пробыл под стражей до начала суда восемь месяцев — с 14 мая 1969 г. по 12 января 1970 г. Для прикрытия нарушения закона следователь Березовский имитировал бурную деятельность, собрав 20 (!) томов дела. В то же время, согласно постановлению следователя Березовского от 6.X.69 г. «О признании по делу доказательств», по всем эпизодам, вменяемым и Габаю и Джемилеву, вещественными доказательствами признаны только 32 документа, которые не составляют и одного тома. Почти все 20 томов заполнены материалами («документами») по эпизодам, никому не вменяемым и не имеющим никакого отношения к обвиняемым Габаю и Джемилеву. Приведем только три примера:

а) том II целиком (405 листов) заполнен сборником материалов по делу Гинзбурга, Галанскова и др., составленным П.Литвиновым. Ни «изготовление», ни распространение этого сборника ни Габаю, ни Джемилеву не вменялось;

б) том XI — это «машинописный экземпляр книги без заглавия и указания автора». Что это за книга, какое она имеет значение для дела — неизвестно;

в) том VIII содержит в себе 7156 подписей крымских татар (348 листов!). Ни сбор, ни распространение этих подписей ни Габаю, ни Джемилеву в вину не вменялось.

Разумеется, эти три тома в суде не только не исследовались, но и не открывались. Как, впрочем, не исследовались и многочисленные «документы», содержащиеся в других томах и не имеющие никакого отношения к делу.

III. Производился отбор публики, пропускаемой в зал суда, в том числе чинились препятствия родственникам и друзьям подсудимых. Таким образом, был явно нарушен принцип гласности, тем более, что председатель суда Писаренко неоднократно запрещал вести записи и позволял конвоирам вмешиваться в ход процесса возгласами типа: «Товарищ судья, вот этот записывает!»

IV. Явное нарушение процессуального закона было допущено при решении вопросов об отводе прокурора Бочарова и народного заседателя Усмановой.

В начале судебного процесса Джемилев и Габай заявили отвод прокурору Бочарову, так как он упоминается в документах, вменяемых обвиняемым, как участник разгона праздничного гуляния в Чирчике и, следовательно, является свидетелем по делу. Прокурор заявил суду, что он не участвовал в чирчикских событиях, а был там только очевидцем. И после этого суд отклонил заявленный прокурору отвод.

В дополнениях к судебному следствию Джемилев заявил ходатайство о допросе в качестве свидетеля народного заседателя Усмановой, так как она в 1966 г. была народным заседателем по его делу и может подтвердить, что «Последнее слово» Джемилева, которое вменяется Джемилеву как «клеветнический документ», изготовленный в период отбытия наказания, действительно было произнесено им в суде в 1966 г.

После разъяснения адвоката Джемилев заявил отвод народному заседателю Усмановой. И этот отвод был отклонен.

V. Суд отказался удовлетворить ходатайство адвоката Каминской Д.И. (адвоката Габая), самого Габая и Джемилева, заявленное в заседании 15 января 1970 г., о вызове свидетелем Григоренко П.Г., несмотря на то, что на начальном этапе следствие по делам Габая, Джемилева и Григоренко велось совместно и что в списке лиц, подлежащих вызову в судебное заседание, подписанном следователем Березовским, был указан в числе свидетелей Григоренко П.Г. Препятствий для вызова Григоренко, содержащегося в то время под стражей, не было.

Однако главным доводом обжалования приговора является явное отсутствие состава преступления в действиях Габая Ильи Янкелевича.

По действующей редакции ст. 190-1 УК РСФСР обязательными элементами состава преступления являются:

а) ложность излагаемых (распространяемых) сведений, то есть несоответствие действительности тех событий, которые в «измышлениях» выдаются за факты;

б) заведомое осознание обвиняемым (подсудимым) этой ложности.

Субъективная оценка тех или иных событий (фактов), в действительности имевших место, то есть оценочные суждения, основанные на личных убеждениях, могут быть правильными или неправильными, но не могут быть признаны заведомо ложными, то есть клеветой;

в) ложные измышления должны порочить не отдельных лиц (в том числе и руководителей государства), не отдельные ведомства или органы власти, а государственный и общественный строй как таковой.

Исходя из этих бесспорных правовых положений, следствие должно было собрать доказательства того, что Габай заведомо лживо порочил советский строй.

Вместо этого следователь набивал тома не имеющими отношения к делу материалами, допрашивал обвиняемых и свидетелей только для установления: когда, где, кем составлен тот или иной документ, на какой машинке напечатан, кем и каким образом распространен.

Одновременно следователь, а затем и суд, выясняли воззрения, мнения, убеждения не только обвиняемых, но и свидетелей.

Криминальный же, клеветнический характер вменяемых обвиняемым документов просто резюмировался. Возьмем несколько примеров.

1) Габаю вменено составление и распространение документов с протестами против разгона милицией и сотрудниками КГБ праздничного гуляния крымских татар в г. Чирчике 21 апреля 1968 г. В этих документах говорится о том, что тысячи граждан, в большинстве женщины и дети, собравшиеся на свой национальный праздник «Дервиза», приуроченный ко дню рождения В.И.Ленина, подверглись нападению солдат и милиционеров, были избиты, обливались из пожарных машин щелочной жидкостью.

Габай, так же, как Джемилев (как и тысячи других людей), именовали это событие произволом и беззаконием. Прокурор Бочаров (упомянутый в «клеветнических» документах как один из руководителей этой операции и сам в суде заявивший, что он был «очевидцем» чирчикских событий) в суде утверждал, что милиция не разгоняла мирных татар, а наводила общественный порядок, нарушенный лицами татарской национальности.

Как видно, оценка событий разная. Но самый факт события ни следствие, ни даже суд не пытались опровергнуть.

2) Габаю вменены в вину документы, содержащие протест против ввода войск СССР и стран Варшавского договора в Чехословакию в августе 1968 г.

Факт неоспорим, и документы, составленные Габаем, не содержат «ложных измышлений». Официальные власти и официальная печать оценивали ввод войск как братскую помощь чехословацкому народу. Габай был твердо убежден, что это нарушение суверенитета Чехословакии и оккупация. Опять то же: судили Габая не за заведомо ложные измышления, а за оценку действительно имевших место событий, основанную на личном убеждении. Такая оценка, повторяем, не может быть признана заведомо ложной.

Надо добавить, что убеждения Габая и его оценку разделяли лица, совместно с ним подписавшие документы, но не привлекавшиеся за это к уголовной ответственности, и, кроме того, многие лица в нашей стране, не высказывавшие открыто своих мнений. Подобные взгляды открыто выразили представители французской, итальянской и некоторых других зарубежных коммунистических партий. В наше время близкие оценки появляются в печати (см., например, 35 газеты «Московские новости» за 1988 г.).

3) Габаю вменен в вину ряд документов, содержащих протесты против репрессий времен брежневского застоя, которые Габай считал возрождением сталинизма, против судебных преследований инакомыслящих, против приговоров, которые Габай считал неправосудными.

Между тем все эти документы были основаны на широко известных фактах и содержали критику судебной практики по этим делам, а вовсе не заведомо ложные измышления, порочащие государственный и общественный строй.

Мы думаем, что нет необходимости подробно анализировать в данной жалобе каждый из семнадцати вмененных приговором документов. Достаточно сказать, что ни по одному из этих документов не добыто ни одного доказательства лживости, измышлений, клеветы.

В течение шести дней судебного процесса Габай и его адвокат (так же, как и второй подсудимый Джемилев) пытались добиться, чтобы суд занялся рассмотрением существа дела: есть ли в документе лживые измышления, являлись ли эти измышления заведомой ложью, порочили ли они советский государственный и общественный строй. Все эти попытки были тщетны, и Габай (так же, как и Джемилев) был осужден при полном и вопиющем отсутствии доказательств того, что в его действиях есть состав преступления, предусмотренного ст. 190-1 УК РСФСР.

Изложенные выше доводы и явная несправедливость судебной репрессии, допущенной в отношении Габая и приведшей к трагическому самоубийству честного, правдивого, чуткого к несправедливости человека, заставляют нас поднять голос в защиту его имени. Мы просим об отмене приговора и о прекращении дела производством за отсутствием в действиях Габая состава преступления, то есть о посмертной его реабилитации.

Кроме не заверенных копий приговора и определения (заверенные получить не имеем возможности) мы прилагаем имеющийся у нас текст последнего слова Габая И.Я. в суде. Этот текст был нами получен от него, и мы уверены в его подлинности.

Из последнего слова в суде неправосудность приговора видна ярче и безоговорочнее, чем из нашей жалобы. Это последнее слово сам Илья Габай уже не может предать широкой гласности. Он ушел из жизни до того, как наступила эра перестройки, эра нового мышления.

Мустафа Джемилев жив и на свободе. Мы не имеем от него полномочий подавать жалобу от его имени. Но мы надеемся, что при рассмотрении дела в отношении Габая в порядке надзора будет решен и вопрос о реабилитации Джемилева.

Прилагаем не заверенные копии: 1. Приговора, 2. Определения, 3. Текст последнего слова Габая.