Т. ЕФИМЕНКО.
правитьЖАДНОЕ СЕРДЦЕ
править
1916
правитьУШЕДШЕМУ.
I.
правитьНѣтъ ничего сладостнѣе, какъ вни-
мать заповѣдямъ Господнимъ.
Іисуса сына Сирахова гл. 23, 36.
Я хлѣбъ и медъ носила Пану въ лѣсъ,
Плела вѣнки домашнимъ нашимъ ларамъ,
И козъ пасла, пока лазурь небесъ
Не крылась пепломъ сѣрымъ за пожаромъ.
Но тѣ часы безпечные прошли,
И въ кругъ заботъ ввела меня Венера:
Я тку холсты и мою на мели,
Знакомы мнѣ въ хозяйствѣ вѣсъ и мѣра.
Зажженъ очагъ… Мой другъ беретъ свирѣль.
За труднымъ днемъ минуты ласкъ лѣнивы,
Но нашъ союзъ скрѣпляетъ колыбель,
Сплетенная изъ вѣтокъ гибкой ивы.
Мы полюбили другъ друга, встрѣчаясь при храмѣ.
Тамъ обручились подъ тѣнью высокаго кедра.
Тамъ на ступеняхъ сидѣли вдвоемъ вечерами,
Слушая музыку ночи, и сосенъ, и вѣтра.
Тамъ, наконецъ, наши клятвы прослушали боги,
Свѣтлые лики склоняя надъ нами съ участьемъ.
Домикъ за храмомъ, далекій отъ людной дороги,
Мы освятили цвѣтами, любовью и счастьемъ.
Горе и смерть не пошли торопливо за нами,
Жертвы богамъ мы приносимъ въ веселой одеждѣ.
Время летитъ… но смѣясь надъ его сѣдинами,
Розы цвѣтутъ, и другъ друга мы любимъ, какъ прежде.
Веселый фавнъ, изваянный убого
Пастушескимъ ножемъ,
Межъ двухъ оливъ у моего порога
Ты охраняешь домъ.
Когда заря потонетъ въ синемъ мракѣ
Гирляндой желтыхъ розъ, —
Несу тебѣ я хлѣбъ, вино и маки,
И сыръ домашнихъ козъ.
Храни мой домъ, храни меня и друга:
Жилище отъ огня,
Его — отъ ранъ, страданій и недуга,
Отъ ревности — меня.
Домъ убрала я, гирлянды привѣсила къ ларамъ.
Въ чистомъ источникѣ вымыла ноги нагія.
Въ новомъ жилищѣ меня охраняйте, какъ въ старомъ,
Боги огня и рожденія, боги благіе.
Радостнымъ взглядомъ на мужа смотрю я съ порога:
Вѣтки срѣзая, онъ прячетъ улыбку порою.
Только лишь осень подуетъ изъ гулкаго рога,
Въ домикѣ нашемъ насъ будетъ не двое, а трое.
Надъ колыбелью, сплетенной изъ вѣтокъ, мы оба
Ставимъ цвѣты и чужихъ отстраняемъ сурово,
Чтобы ребенокъ здоровъ и красивъ былъ и чтобы
Боги за первымъ послать не забыли второго.
Нынче съ утра хлопочу я: милыхъ гостей ожидаемъ.
Руки, какъ бѣлыя птицы, быстро мелькаютъ весь день.
Вишни уже отцвѣтаютъ, горы обласканы маемъ,
Выйди съ ребенкомъ на солнце, вымой его и одѣнь.
Сѣни травой ароматной надо посыпать не скупо,
Надо и вѣтокъ душистыхъ въ свѣтлыя спальни внести,
Сбѣгай — ты быстрый, — за садомъ глянь-ка въ долину съ уступа,
Слышно ли путниковъ милыхъ, вьется ли пыль по пути?
Встань на порогѣ съ водою въ широкогорломъ кувшинѣ,
Да полотенце льняное съ яркой каймой не сомни.
Здравствуйте, милые гости, благословенье богини
На приносящихъ намъ радость въ свѣтлые майскіе дни.
Какъ мнѣ кажется пусто въ домѣ, полномъ людьми.
Какъ зловѣще и тихо безъ дѣтскаго плача.
Колыбельку нѣмую поскорѣе возьми,
Пусть и въ домѣ, какъ въ сердцѣ, все станетъ иначе.
Самый маленькій умеръ, сынъ, не жившій почти,
Съ голубыми глазами и личикомъ бѣлымъ.
Я игрушки поставлю, ты молитву прочти
Надъ зарытымъ глубоко надъ маленькимъ тѣломъ.
Это все, что осталось отъ веселья и мукъ:
Черный холмикъ, гдѣ куклы лежатъ, выгорая,
И для нѣжныхъ, для жадныхъ, для невѣрящихъ рукъ
Колыбелька пустая въ холодномъ сараѣ.
Покуда домъ къ порядку я налажу,
Проходитъ день. А смолкнетъ крикъ и стукъ,
Ужъ я беру неконченную пряжу,
И нить, жужжа, бѣжитъ изъ ловкихъ рукъ.
Къ роднымъ въ село, на праздникъ, неохотно
Я выхожу, трудамъ своимъ вѣрна.
Зато, какъ шелкъ, тонки мои полотна
И ломятся амбары отъ зерна.
Испечь хлѣба, сбить масло, снять сметану…
Горятъ дѣла, но и часы горятъ,
И скоро ужъ для дочки я достану
Мой свадебный, припрятанный, нарядъ.
Бархатистыя, пыльныя, сизыя кисти:
Переполнена сокомъ ихъ ранняя зрѣлость.
Къ своевременной жатвѣ нашъ чанъ ты почисти
И провѣрь его емкость, и прочность, и цѣлость.
Ларамъ ладанъ сожжемъ; съ жертвой въ городъ поѣдемъ,
Сыновей разошлемъ звать подмогу отъ міра,
И веселымъ сосѣдкамъ и сильнымъ сосѣдямъ
Изготовимъ лепешекъ, и меда, и сыра.
Если трудъ нашъ — благой, не погибнутъ усилья,
Перебродитъ вино, переженятся пары,
И богиня веселья, любви, изобилья
Посѣтитъ и подвалы, и домъ, и амбары.
Ужъ вѣтеръ осенній трубитъ въ одинокомъ ущельѣ,
Ужъ зябкія нимфы въ росистыя сходятъ долины,
Но въ праздникъ семейный, въ довольствѣ и мирномъ весельѣ,
Виномъ запиваемъ мы хлѣбъ золотой и маслины.
Ужъ стынутъ пустыя на склонахъ обвѣтренныхъ лозы.
Окончена жатва. Обобраны груши. Нескоро
Подымется вьюга, но заперты въ изгородь козы —
Грядущее скрыто отъ робкаго смертнаго взора.
Я шкурами двери и тканями стѣны закрою,
Попрячу оливки въ кувшинахъ, широкихъ и красныхъ;
Дѣтей убаюкавъ, огонь мы притушимъ золою,
И праздникъ нашъ мирный окончится въ ласкахъ не страстныхъ.
Весны бывали душисты, лѣта безпокойны и жарки.
Память объ этомъ, какъ эхо въ далекомъ своемъ повтореньѣ.
Осени мудрой я вижу вездѣ золотые подарки:
Въ домѣ моемъ изобилье, въ сердцѣ моемъ примиренье.
Старости ласковой голосъ, ея указанья я слышу.
Меньшій ли смыслъ въ моей жизни нынче, чѣмъ дальней весною?
Садъ полонъ фруктовъ, а лозы покрыли и стѣны и крышу,
Выросли дѣти и внуки — жизни, зажженныя мною.
Ропотомъ дней не встревожу; пускай появляются разомъ
Смерть и зима; разукрасьте кедромъ костеръ мой и елкой.
Если весь кругъ нашей жизни исполненъ по божьимъ указамъ,
Смерть будетъ тихой и сладкой, память же свѣтлой и долгой.
II.
правитьЕдиноборство навѣки враждующихъ душъ.
Вотъ мы друзья. Мы любви отдались. Почему жъ
Наши сердца въ крови?
Единоборство навѣки враждующихъ душъ
Сильнѣй и глубже любви.
Кольцами мы обмѣнялись. Ты ревность прогналъ.
Ты мнѣ себя подарилъ.
Все же, когда раздается по полю ночному сигналъ,
Мы слышимъ его — дикари.
Нѣжностью лжемъ мы. Желанье одно: побороть,
Омочить губы въ крови.
Пальцы сжимаются въ ласкахъ — и ранена плоть.
Это сильнѣй любви.
УШЕДШЕМУ.
правитьДомъ будетъ на холмѣ, гдѣ славный солнцепекъ,
Куда достанетъ вѣтеръ съ моря.
Тамъ каплями янтарь на всѣхъ стволахъ натекъ
И на некрашенномъ заборѣ.
Тамъ будетъ бѣгать песъ по заячьимъ слѣдамъ
Въ лѣсу, расчищенномъ, сосновомъ.
Тамъ я себя тебѣ безтрепетно отдамъ
Съ моей душой и домомъ новымъ.
Но ты не хочешь насъ, я знаю, ты далекъ,
Мой песъ тебя не встрѣтитъ лаемъ.
Напрасно въ сердцѣ днемъ и ночью огонекъ,
Какъ у иконъ, непотухаемъ.
Ты дорогъ мнѣ еще, враждебный и чужой,
Знакомецъ съ взглядомъ незнакомымъ,
Отвергнувшій меня, съ больной моей душой
И полнымъ солнца новымъ домомъ.
Ты дорогъ мнѣ всегда, но ты далекъ уже.
Пусть все пережитое свято,
Но скорбь послѣднихъ лѣтъ, какъ камень на межѣ,
Насъ разграничившей когда-то.
Сперва словами мы другъ друга испытали,
Потомъ подмѣтили тончайшія детали
Движеній вкрадчивыхъ, лица, одеждъ и книгъ,
Но образъ явственный изъ линій не возникъ.
Потомъ молчаніемъ, какъ лучшимъ реактивомъ,
И взглядомъ длительнымъ, глубокимъ и пытливымъ,
Себя провѣрили — и показалось намъ,
Что раздѣлявшее легло по сторонамъ,
Что одиночество уступитъ нѣжной силѣ.
Мы руки сблизили — и вновь разъединили.
Прошло пожатье ихъ въ насъ огненной волной,
И то былъ не огонь, а холодъ ледяной.
Вы хотите коснуться сквозь неплотныя двери
Только самаго края,
Отдающее сердце не считаетъ, не мѣритъ,
И себя раззоряетъ.
Лучше будемъ врагами, лучше будемъ скупыми.
За прикрытою дверью,
Чтобъ, услышавъ Вашъ голосъ, Ваше милое имя,
Щитъ мой былъ — недовѣрье.
Пусть сокровищницъ дремлетъ глубина золотая.
Не коснитесь и края…
Отдающее сердце отдаетъ, не считая,
И себя раззоряетъ.
Пріиди ко мнѣ, какъ другъ, привѣтливый, простой,
И трудъ мой похвали, и у окна постой,
И самъ цвѣтовъ нарѣжь, и самъ воды налей
Въ кувшинъ, гдѣ въ старину хранился лишь елей.
Смотри — ужъ столъ накрытъ: какъ бѣлъ и серебристъ
Въ тѣни, гдѣ сонный лавръ и синій остролистъ.
На блюдѣ медъ и ледъ, чтобъ жаръ смягчить дневной,
И узкая форель съ оливковой спиной,
И земляника съ горъ, послѣдняя въ году,
И хлѣбъ, гдѣ я миндаль запеченный найду.
Прійди ко мнѣ, забывъ любовь, и гнѣвъ, и грусть.
Твои привычки, другъ, я помню наизусть.
Вотъ свѣжая вода въ фарфоровомъ тазу.
Вотъ полотно съ каймой, расшитою внизу.
Вотъ подстаканникъ твой — онъ потемнѣлъ слегка —
Вотъ лиліи къ столу и листья для вѣнка.
Когда отъ лавровъ тѣнь начнетъ на домъ ползти.
Мы скажемъ у воротъ спокойное «прости»,
И ты пойдешь къ горѣ, а я пойду домой,
Съ цвѣткомъ твоимъ въ рукѣ, холодной и нѣмой.
Любовью и гнѣвомъ къ тебѣ говорила я прежде,
Желая тебя.
Но нѣтъ уже мѣста желаньямъ, любви и надеждѣ,
Умру, не любя.
Какъ въ сумракъ долины минувшее траурной башней
Глядитъ на меня.
Нѣмой, истощенной не быть на вершинѣ вчерашней
Душѣ безъ огня.
И страхъ восхожденья — какъ страхъ этотъ глупый разрушу —
Дороги закрылъ.
Зачѣмъ же на подвигъ теперь ты зовешь мою душу,
Лишенную крылъ?!
Къ намъ пришла Психея. Двѣ лампады
Засвѣтила тонкая рука.
Были мы удивлены и рады
И испуганы слегка.
Какъ же вышло, что прошли недѣли
И ненужнымъ даръ ея погибъ.
Позабыли или не хотѣли
Взять того, что взять могли бъ.
Все равно вѣдь шутка или злоба
Потушила свѣтъ ея огней.
Горько мнѣ, что оба мы, что оба
Мы виновны передъ ней.
Какъ нѣжность вашихъ словъ — острѣй и глубже зла —
Меня затрагиваетъ больно.
Мы вечеръ проведемъ у общаго стола,
И этого уже довольно.
Къ чему иллюзіей минутною дразнить
Насторожившуюся душу.
Я не порву меня опутавшую нить
И свой покой я не нарушу.
Часы прилежные размѣреннаго дня
Благоразумію — награда.
Такъ жизнь течетъ моя и такъ влечетъ меня
Туда, гдѣ выбора не надо.
Такъ свой сама себѣ я выбрала удѣлъ
Давно, всегда желанный тайно.
И если взглядъ мой Васъ и Ваше проглядѣлъ,
То вѣдь и это не случайно.
Мы можемъ быть вдвоемъ, смотрѣть съ балкона въ поле
За бѣлою стѣной.
Мы можемъ отворить сундукъ съ семьею моли
И съ старой стариной.
Мы можемъ взять сервизъ съ гирляндою лиловой.
Опаловый на свѣтъ,
Или гулять въ саду, или дремать въ столовой,
Уставши отъ бесѣдъ.
И если это все вамъ нравится немного,
Теченье тихихъ дней, —
Ни слова о любви, ни взгляда, ни намека,
Ни помысла о ней.
Я только сновъ хочу. Любви объятья грубы,
Назойливы слова.
И лишь прощаясь, васъ я поцѣлую въ губы,
И то едва-едва.
Васъ я встрѣчаю въ темной передней,
Окутавшись платкомъ.
Вамъ отдаю я взглядъ мой послѣдній
Въ упоръ или мелькомъ.
Съ Вами готова я быть веселой
Во всякій день и часъ.
Можетъ быть, даже нѣжнѣй мой голосъ
Становится для Васъ.
Въ этой симпатіи, вовсе безгнѣвной,
И холодъ есть большой.
Вы мнѣ чужой, Вы чужой мнѣ душевно,
Но вѣдь это-то и хорошо.
Дай мнѣ дѣтей; а если не такъ, я умираю.
Бытіе гл. 30.
Немилый день сквозь шторы натекаетъ,
И вещи означаются, какъ пятна
Зеленой сырости на потолкѣ подвала.
Тамъ мимо стула кинуто бѣлье,
Здѣсь платье смятое и туфли вверхъ подошвой.
Вчера опять простились мы надолго,
Опять разстались быстро, какъ чужіе,
И Ваши пальцы вовсе не дрожали.
Раскидано все платье и бѣлье.
Ахъ, не было любовнаго свиданья,
Ахъ, не было и никогда не будетъ…
Разставить надо вещи всѣ въ порядкѣ,
Чтобы смѣшной въ своихъ глазахъ не быть.
Брожу, какъ кошка въ опустѣвшей дачѣ.
За что возьмусь — не знаю, какъ поставить.
Холодный будень душу разслабляетъ.
Ей не сдержать всплывающей тоски.
Съ усиліемъ беру Святую книгу
И пальцы изнемогшіе ложатся
На Библію, какъ блѣдные лучи
Вокругъ креста. И со страницъ поблекшихъ
Далекій шопотъ слышу я Рахили.
Тысячелѣтья сразу разступились.
Пески пустыни лижутъ темный войлокъ.
Изъ-подъ шатра, изъ спальни слышенъ шопотъ:
«Дай мнѣ дитя, иначе я умру».
И голосъ скорбный, гнѣвный отвѣчаетъ:
«Безумная!..» И сердце плачетъ, плачетъ,
Безумное отъ двухъ своихъ скорбей.
III.
правитьЯ не могу роптать на тебя. Боже,
Ты далъ мнѣ такъ много.
Ясна моя дорога.
Ты посадилъ весной барвинки
на моей тропинкѣ,
а осенью рябины.
Въ школѣ меня не бранилъ учитель,
любовь моя была не мучительная,
ясна моя дорога,
Ты далъ мнѣ многое.
А между тѣмъ мнѣ чего-то недостаетъ.
Плачетъ сердце мое —
какое-то къ нему прикоснулось остріе.
Утреннія золотыя зори, вечернія кровавыя,
облака въ голубыхъ оправахъ,
березы въ зеленыхъ шарфахъ,
жилистые дубы, легкіе цвѣты, —
этого достаточно для святыхъ,
или больныхъ, или усталыхъ,
а для меня мало.
Здѣсь вотъ макъ весною былъ посѣянъ,
Но цвѣтовъ его ужъ мы не ждемъ.
Лебеду весь день кропитъ бассейнъ,
Переполненный дождемъ.
Георгины, грубыя, какъ банты,
Я велѣла срѣзать по утру.
Со стола изъ скучной спальни Данте,
Словно Библію, беру.
И душа опять молиться хочетъ,
Но крыломъ лишь слабо шевелитъ.
За окномъ стоитъ, какъ вѣстникъ ночи,
Тучи черный монолитъ.
Вѣтки въ небѣ вычерчены рѣзко,
Какъ кресты на похоронахъ дня.
О какъ горько плачешь ты, Франческа,
Нынче въ сердцѣ у меня.
ЛЮБВИ.
правитьЯ видѣла тебя мелькомъ въ лугахъ въ апрѣлѣ,
Ты шла за мной вдали,
Но смѣха твоего серебряныя трели
Меня не увлекли.
Я видѣла тебя сидящей въ лѣтнемъ паркѣ.
Гдѣ день уже потухъ.
Твой взглядъ искалъ меня и губы были ярки
И низкій шепотъ глухъ.
И въ третій разъ теперь мы встрѣтились: ты въ домѣ.
Твой сладкій запахъ тутъ
Въ измятой простынѣ, въ духахъ, въ раскрытомъ томѣ.
Въ мечтахъ, что тайно жгутъ.
Ты здесь… Осенній дождь шумитъ… Тебя я вижу
Вь кругу оть лампы ликъ
Блѣднѣй чѣмъ смерть сама, измученнѣй и тише,
И вотъ слѣды веригъ.
Хочу тебя. Цѣлую маску злую,
Скорѣй глаза зажмурь.
И синее пятно и шрамы ногъ цѣлую —
Слѣды дорогъ и бурь —
И пальцы гибкихъ рукъ, привлекшихъ къ изголовью,
Къ лицу, лице мое,
И ротъ, смѣшавшiй вкусъ плодовъ душистыхъ съ кровью
Въ любовное питье.
ПРЯНИЧНЫЙ ДОМИКЪ.
правитьВраждебной темной силѣ
Судьба подчинена.
Мы только откусили
Кусочекъ отъ окна.
Вѣдь мы въ лѣсу устали,
Не ѣвъ четыре дня,
А леденцы блистали,
Нашъ аппетитъ дразня.
Все знавшая заранѣ
Вдругъ вѣдьма подошла:
И вотъ въ клѣтушкѣ Ваня,
А я кормлю козла,
А я варю и мою,
Ночей совсѣмъ не сплю,
И вотъ теперь зимою
Очагъ ея топлю.
Легко ль мечтать о лѣтѣ.
Когда вокругъ ни зги?..
А бѣдный Ваня въ клѣти
Все плачетъ: «помоги»…
Откармливать страдальца
Приказъ корга даетъ,
А онъ ей вмѣсто пальца
Все косточку суетъ.
Откормленъ Ваня мало.
Ужъ розги мнѣ грозятъ…
Намъ бабушка читала
Пятнадцать лѣтъ назадъ,
Какъ заблудились дѣти,
Какъ вѣдьма ихъ взяла,
Былъ запертъ мальчикъ въ клѣти
Сестра его спасла.
И я совсѣмъ не плачу,
Хотя не сплю ночей.
Лопату только прячу
Да печь топлю жарчѣй,
Насъ ждетъ судьба иная.
Найду къ клѣти ключи,
Бѣжимъ, а вѣдьма злая
Сама сгоритъ въ печи.
Печаль, я не вернусь въ твой домъ, къ твоимъ дверямъ.
Не сяду за столомъ,
Гдѣ вѣтра тихій стонъ немолченъ и упрямъ.
Какъ память о быломъ.
Я не войду въ твой садъ, гдѣ множество слѣдовъ
Проходятъ, не сходясь.
Гдѣ грустный миртъ растетъ для дѣвушекъ и вдовъ
И терній злая вязь,
Гдѣ голубой востокъ и западъ вѣчно алъ,
Гдѣ тусклый спитъ каналъ,
Гдѣ хорошо тому, кто зналъ, но не желалъ
Или совсѣмъ не зналъ.
Желаній тайныхъ зовъ въ душѣ моей упрямъ.
Какъ водопадъ подъ льдомъ.
Печаль, я не вернусь къ нѣмымъ твоимъ дверямъ
И не войду въ твой домъ.
Отъ камней дышеть сыростью,
Ихъ солнцѣ не прогрѣло.
Цвѣты смѣшные выросли
у темнаго предѣла.
Плетусь я за прохожими
И дня такъ пыльно пламя,
А надъ церквами божьими
Лѣса стоятъ углами.
И лѣстница привѣшена
Отъ купола сквозная.
Душа моя утѣшена
А чѣмъ — сама не знаю.
Нашъ дворъ, колодецъ вычищенъ,
Тамъ цвѣтикъ и прохлада.
На зовъ никто не выскочитъ
И звать совсѣмъ не надо.
Убѣдительнѣй счастья, безнадежнѣй утраты
Милый голосъ былого.
О душа прошлыхъ весенъ, отошла, умерла ты.
Отзвучала, какъ слово.
Но въ безсмысленномъ эхо интонаціи тѣ же…
И обману не вѣря,
Бьется сердце въ волненьи, то быстрѣе, то рѣже.
Какъ у запертой двери.
Развѣ ключъ не со мною, мой серебряный фетишъ.
Милый образъ за дверью,
Развѣ ты не услышишь, развѣ ты не отвѣтишь
Моему суевѣрью?..
Вечеръ пришелъ въ голубыхъ и лиловыхъ покровахъ.
Мѣсяцъ медовый замедлилъ у самой земли.
Поле, какъ бездна, и горы вдали, какъ кремли.
Мнѣ неспокойно отъ мыслей ночныхъ, нездоровыхъ.
Все, что казалось значительнымъ, милымъ, своимъ,
Не охранитъ меня въ часъ одинокой печали,
Не возвратитъ тѣхъ страстей, что горѣли вначалѣ, —
Жизнью одной не прожить и душою двоимъ.
Вечеромъ синимъ, грустя, подвожу я итоги.
Было такъ много стремленій, а скорбный итогъ:
Поле, какъ бездна, и мѣсяцъ, какъ мертвый цвѣтокъ,
Скучны всѣ дали, и всѣ утомили дороги.
Къ могиламъ радостей на островѣ забвенья
Ладью свою причаль.
И слушай голоса и чувствуй откровенья
Сквозь трепетъ и печаль.
Но если вновь зацвѣсть душа уже не въ силахь,
Взростивъ печаль свою,
Ты бытія вѣнокъ оставь на тѣхъ могилахъ
И утопи ладью.
За порѣдѣвшей рощей, что вечеръ, ярче пламя
Осеннее зари.
Зажги каминъ, чтобъ отблескъ качался надъ полями,
И двери затвори.
Тепло. И пахнетъ сладко съ окна лежалой грушей.
Позволь мнѣ рядомъ сѣсть,
Сюда, на край дивана. Лежи, болтай и слушай,
Когда желанье есть.
Но лучше будемъ молча — чтобъ не сказаться въ тонѣ —
Смотрѣть на ту межу,
И если ты позволишь ладонь къ твоей ладони
Я крѣпко приложу.
Заря въ квадратахъ оконъ минутно вспыхнетъ шире,
И въ сумракѣ сплошномъ
Останемся мы скоро, мы двое, въ этомъ мірѣ
Осеннемъ и ночномъ.
Когда сжимая пальцы, къ тебѣ склонюсь я ниже
И съ запахомъ плода
смѣшавшееся сладко дыханіе услышу,
Уйдешь ли ты тогда?..
Къ воротамъ путь короткій,
Обнесенъ садъ стѣной.
Калѣки за рѣшеткой —
Печальный рай земной.
Пускай переиначитъ
Судьба полетъ часовъ,
Осенній вѣтеръ плачетъ,
Печальный слышу зовъ.
И Данте въ путь знакомый
Опять ведетъ меня,
За сѣрыхъ скалъ изломы,
Сквозь страшный лѣсъ огня.
Въ поту, упавъ на землю,
На острую межу,
Далекимъ крикамъ внемлю,
Далекій вихрь слѣжу.
Гудящей цѣпи звенья
Распались надо мной
И тѣнь летитъ за тѣнью,
Бѣлѣя, въ мракъ ночной.
Земля дрожитъ отъ воя,
Межъ скалъ блуждаетъ чадъ
Кто тѣ, что сзади, двое
Прекрасные молчатъ?
Глазамъ, лишеннымъ плеска,
Вашъ отданъ тусклый взглядъ.
И что для Васъ, Франческа,
Круги замкнувшій адъ.
А я должна вернуться
Въ мой тихій рай земной,
Гдѣ розы сонно гнутся
За пыльною стѣной.
Пойдемъ къ плетню за старый садъ,
На шаткій перелазъ.
Въ степи кургановъ длинный рядъ,
Пока хватаетъ глазъ.
И грустно, грустно, какъ во снѣ,
Не зная почему,
И соловей поетъ веснѣ
И сердцу моему.
И гаснетъ розовый закатъ;
И отблескъ отъ него
Кидаетъ золото на садъ —
И сердце ждетъ — чего?..
ЗОЛУШКА.
правитьЯ, какъ книжка въ красномъ переплетѣ,
Гдѣ такая крупная печать.
Никогда изъ шкафа не возьмете —
Въ тридцать лѣтъ не сказки же начать!
Но храню печально и упрямо
Золотистый пепелъ лепестковъ.
На страницахъ почернѣли шрамы
Отъ загнутыхъ вами уголковъ.
И за красно-синимъ кавалеромъ
Стертый замокъ смотритъ, какъ слѣпой.
Правда, время — вѣдь должно быть сѣрымъ,
А мечта о принцѣ — голубой.
Въ темной кухнѣ Золушка босая,
На объѣдки жадно смотритъ котъ;
Но вѣдь съ дѣтства я навѣрно знаю:
Бѣлый принцъ за Золушкой придетъ.
Случайности, какъ бабочки весной,
Осенній домъ онѣ не посѣтятъ,
Гдѣ каждый шагъ давно изученъ мной,
Гдѣ и мечты подолгу не гостятъ.
Молчатъ ряды давно забытыхъ книгъ,
Молчитъ печаль давно изжитыхъ мукъ.
Здѣсь все равно: что годъ, что часъ, что мигъ,
Здѣсь циферблатъ не недругъ и не другъ.
Дни бирюзовые и дни въ игрѣ топазовъ.
Гроза лиловая, упавшая надъ днемъ,
Лѣпное облако, крыломъ тяжелымъ смазавъ.
Двѣ груши старыя, которыя мы гнемъ
Доской качельною, врѣзаясь въ воздухъ вешній.
Садъ, полный розовой и черною черешней,
Балконы бѣлые вкругъ дома съ трехъ сторонъ.
А домъ съ балконами въ озерахъ повторенъ,
Насъ провожающій въ травѣ ручей свирѣльный —
Все это радостью даритъ такою цѣльной,
Что сердце свѣтлое не хочетъ знать иныхъ.
Все это: комната и бой часовъ стѣнныхъ,
И груши старыя, и дубъ съ листвою жесткой.
И мѣсяцъ, въ озерѣ лежащій бѣлой блесткой,
Мой рай сегодняшній, мой ласковый пріютъ,
Гдѣ сновъ не вѣдаютъ и страстныхъ слезъ не льютъ.
Ты охранялъ себя постомъ
Отъ злыхъ тревогъ.
Пришла любовь и звонокъ домъ
Отъ пыльныхъ ногъ.
Она легла, тебя закрывъ
Струями крылъ.
Ты смялъ ихъ трепетный порывъ
И усмирилъ.
О нерасчетливый! убить
Любовь ты смогъ.
Но въ домѣ, гдѣ мертвецъ, не жить
Безъ злыхъ тревогъ.
Цвѣтовъ, сказала я, въ поляхъ я наберу,
И вотъ домой тайкомъ вернулась ввечеру.
И робкимъ сталъ мой шагъ, но взглядъ мой сталъ смѣлѣй
И въ косахъ лепестки большихъ гвоздикъ съ полей.
Гляжу, очагъ затухъ. Гляжу, цвѣтникъ зачахъ;
Безкрыліе и дрожь въ нагихъ моихъ плечахъ.
Здѣсь кто-то былъ чужой, взялъ ладанъ и хлѣба.
Врагомъ взглянула мнѣ въ лице моя судьба.
Съ тѣхъ поръ терзаюсь я печалью и стыдомъ,
А нимфы по ночамъ обкрадываютъ домъ.
И домъ мой нынче пустъ. И видъ мой тихъ и дикъ,
А въ косахъ лепестки безстыдные гвоздикъ.
День кончился ярко; плыли облака
Лепестками мака.
Море колыхало мягкія шелка,
Краски дня и мрака.
Кто-то незнакомый перегналъ меня
На пути съ привѣтомъ
И ушелъ, какъ счастье, вслѣдъ больного дня,
Тающаго свѣтомъ.
Сердце помнитъ голосъ, день уже поникъ,
Даль глядитъ сапфиромъ.
Тихо подымаетъ мѣсяцъ блѣдный ликъ,
Упоенный миромъ.
Дѣвушки пляшутъ на фермѣ въ уборахъ зеленыхъ и алыхъ
Въ честь молодого вина, бродящаго въ темныхъ подвалахъ.
Скрипки ихъ гонятъ стремительнымъ метромъ —
Кто ихъ догонитъ?
Пестрые фартуки вскинуты вѣтромъ,
Щедрая осень въ нихъ золотомъ сыплетъ,
Новый боченокъ несутъ — старый ужъ выпитъ.
Дѣвушки пляшутъ на фермѣ въ уборахъ зеленыхъ и алыхъ
Въ честь молодого вина, бродящаго въ темныхъ подвалахъ.
Смотрятъ мужчины… отъ шутокъ нескромныхъ
Нѣту отбоя,
Смѣхъ и желаніе въ лицахъ ихъ темныхъ.
Здѣсь поцѣлуи, а тамъ перебранка.
Завтра и пить и плясать вновь спозаранка.
ДѢвушки пляшутъ на фермѣ въ уборахъ зеленыхъ и алыхъ
Въ честь молодого вина, бродящаго въ темныхъ подвалахъ.
Звуки несутся задорно и плавно
Отзвукомъ въ горы.
Не услыхали бы только ихъ фавны,
Вѣдь прибѣгутъ, все разграбятъ въ подвалахъ
И увлекутъ за собой женщинъ усталыхъ.
СОНЕТЪ.
правитьЕще въ поляхъ не водятъ нимфы пляски.
И въ домъ спѣшатъ съ полей стада овецъ.
Но надъ рѣкой — зеленыхъ вербъ вѣнецъ.
Сошла вода, нѣтъ камышей и ряски.
Еще пути и въ храмъ и въ городъ вязки.
Но встрѣчи есть, и громче стукъ сердецъ,
Конецъ зимѣ… Дождались наконецъ:
Я — у тебя, земля у солнца — ласки.
Съ утра въ поляхъ и крики и звонки.
Изъ первыхъ травъ и пролѣсковъ вѣнки
Сплету и въ храмъ, забывъ овецъ, снесу я,
Ты будешь ждать на камнѣ у моста…
Веселый Панъ, храни мои стада,
Покамѣстъ съ нимъ, счастливая, въ лѣсу я.
Живи со мной на тихомъ берегу,
Гдѣ я одна добычу стерегу,
Гдѣ я ловлю жемчужницъ, въ часъ ночной,
Подкинутыхъ капризною волной.
Живи со мной въ пещерѣ подъ горой,
Со мной вдвоемъ, какъ нѣжный братъ съ сестрой.
Изъ козьихъ шкуръ постель въ углу мягка,
Въ рукѣ твоей уснетъ моя рука.
Живи со мной подъ кедрами въ тѣни,
Гдѣ я одна съ зарей встрѣчаю дни,
Гдѣ сладокъ трудъ и отдыхъ. И куда
Роняетъ лучъ вечерняя звѣзда.
Свой челнъ въ заливъ къ моимъ пескамъ причаль
Гдѣ шелестъ волнъ баюкаетъ печаль,
Гдѣ роща сливъ подъ цвѣтомъ, какъ въ снѣгу —
Люби меня на тихомъ берегу..
Свой домъ у черныхъ ивъ открылъ мнѣ старый мельникъ
Въ пути моемъ ночномъ.
На древнемъ очагѣ дымился можжевельникъ,
Обрызганный виномъ.
Привѣтствовавъ боговъ чужихъ и неизвѣстныхъ,
Я сѣлъ къ его столу,
И ѣлъ соленый сыръ съ виномъ изъ яблокъ мѣстныхъ
И спалъ въ его углу.
Несенный много дней въ сумѣ моей убогой,
Я ладанъ разожгу
Въ хвалу чужимъ богамъ, мнѣ благостнымъ дорогой,
Огню и очагу.
Оригинал здесь.