Евгеній Абрамовичъ Баратынскій.
править29-го іюня 1894 года исполнилось пятидесятилѣтіе со дня смерти Е. А. Баратынскаго, занимающаго, по компетентному отзыву Бѣлинскаго, одно изъ первыхъ мѣстъ въ знаменитой Пушкинской плеядѣ поэтовъ.
Евгеній Абрамовичъ родился 19"го февраля 1800 г., въ селѣ Вяжлѣ, Тамбовской губерніи. Лишившись еще въ дѣтствѣ отца, онъ получилъ первоначальное воспитаніе подъ надзоромъ матери, женщины для своего времени очень образованной. Повидимому, воспитаніе, полученное Баратынскимъ, была иностранное, такъ какъ его наставникомъ былъ итальянецъ Боргези, подъ руководствомъ котораго онъ и изучилъ французскій языкъ въ совершенствѣ, что видно, напр., по французскимъ письмамъ къ матери, писаннымъ имъ еще въ дѣтствѣ. Джіачинто Боргези, судя по его краткой характеристикѣ, сдѣланной Баратынскимъ въ посланіи «къ дядькѣ-итальянцу», былъ человѣкъ добрый, очень привязчивый и неглупый. Онъ своими разсказами о далекой родинѣ внушилъ своему воспитаннику страстное желаніе увидѣть эту чудную страну. На тринадцатомъ году Баратынскій, по сообщеніямъ біографовъ, былъ отвезенъ въ Петербургъ и помѣщенъ въ частный пансіонъ, изъ котораго вскорѣ перешелъ въ Пажескій корпусъ. Впрочемъ, можетъ быть, время переѣзда Баратынскаго въ Петербургъ должно быть перенесено года на два, на три раньше, такъ какъ сохранились его письма къ матери, писанныя имъ на французскомъ языкѣ при поступленіи въ пансіонъ въ 1808 и въ 1811 г. Эти письма любопытны и въ томъ отношеніи, что въ нихъ ясно проглядываютъ зачатки того пессимизма, который впослѣдствіи былъ однимъ изъ основныхъ мотивовъ поэзіи Баратынскаго. Такъ, въ письмѣ отъ 1808 г., онъ, между прочимъ, пишетъ: «Я думалъ найти дружбу, но нашелъ лишь холодную и притворную учтивость, — разсчетливую дружбу; когда у меня было яблоко или что другое, всѣ были моими друзьями; но потомъ все было какъ потеряно»; а въ 1811 г.: «не лучше ли было бы остаться счастливымъ невѣждой, чѣмъ быть ученымъ и несчастливымъ? все, что науки содержатъ въ себѣ хорошаго, осталось бы для меня сокрытымъ; но я бы не зналъ и ухищреній порока». Итакъ, вотъ къ какимъ выводамъ пришелъ Баратынскій въ итогѣ своей одиннадцатилѣтней жизни! онъ уже усомнился въ возможности истинной дружбы и пользѣ и необходимости знанія. Несчастная случайность пособствовала еще большему развитію такого пессимизма. Переведенный въ Пажескій корпусъ, онъ попалъ въ кругъ товарищей, бывшихъ на очень плохомъ счету въ заведеніи. Вовлеченный въ какую-то шалость, онъ былъ вмѣстѣ съ другимъ пажемъ Х…мъ исключенъ изъ Пажескаго корпуса около 1815 г., съ запрещеніемъ быть опредѣленными въ службу, развѣ по желанію въ военную — рядовыми. Нечего говорить о томъ впечатлѣніи, какое произвело это исключеніе на нѣжную душу юноши. «Я сто разъ готовъ былъ лишить себя жизни», пишетъ онъ къ Жуковскому. Но глубокая привязанность его къ матери, кротость и любовь ея къ нему, врожденныя теплота и благородство чувствъ, проявляющіяся столько же въ его жизни, сколько въ произведеніяхъ поэзіи, возвратили бодрость души его. Три года послѣ этого несчастнаго случая прожилъ онъ то у своей матери въ деревнѣ, то у дяди, а въ 1818 г. вновь пріѣзжаетъ въ Петербургъ и опредѣляется на службу рядовымъ въ Егерскій полкъ. Къ этому времени относится его знакомство съ Пушкинымъ, Плетневымъ, Жуковскимъ и Дельвигомъ. Особенно онъ подружился съ послѣднимъ, который первый оцѣнилъ поэтическій талантъ «своего брата по музамъ и по лѣни» и отпечаталъ нѣкоторыя изъ его стихотвореній въ «Благонамѣренномъ» и «Сынѣ Отечества» безъ вѣдома ихъ автора. Въ 1820 году, по ходатайству Жуковскаго, Баратынскій былъ произведенъ въ унтеръ-офицеры съ переводомъ въ Нейшлотскій пѣхотный полкъ, стоявшій тогда въ Кюмени. Въ Финляндіи провелъ онъ около шести лѣтъ до 1825 г., когда былъ произведенъ въ офицеры, вскорѣ затѣмъ вышелъ въ отставку и переѣхалъ въ Москву, гдѣ черезъ годъ женился на дочери генерала Энгельгардта. Съ этого времени начинается самый счастливый періодъ въ жизни Баратынскаго. Въ женѣ онъ нашелъ умнаго, нѣжнаго друга, одареннаго утонченнымъ вкусомъ въ литературныхъ произведеніяхъ. Поэтъ часто удивлялся ея тонкимъ замѣчаніямъ и вообще вѣрности ея критическаго взгляда. Онъ находилъ въ ней ободряющее сочувствіе его вдохновенію и спѣшилъ прочитывать только что вышедшія изъ подъ пера произведенія. Такими нѣжными друзьями оставались супруги до самой смерти, живя частью въ Москвѣ, частью въ деревнѣ. Баратынскій любилъ деревню и предпочиталъ деревенскій бытъ городскому. Отдаваясь по очереди то поэзіи, то хозяйству, онъ издалъ въ 1827 г. первое -собраніе своихъ стихотвореній, въ 1835 году второе и въ 1842 г. добавленія къ нимъ подъ заглавіемъ «Сумерки». Въ 1843 г. Евгеній Абрамовичъ, рѣшившись, наконецъ, осуществить свое давнишнее желаніе ознакомиться съ Европой, предпринялъ путешествіе за границу. Проживъ всю зиму въ Парижѣ, юнъ весною 1844 г. отправился черезъ Марсель въ Неаполь, но по прибытія туда умеръ скоропостижно 29-го іюня. Тѣло покойнаго было перевезено въ Петербургъ и погребено въ Александро-Невскомъ монастырѣ близъ гробницы Гнѣдича и Крылова. На памятникѣ вырѣзана надпись:
Въ смиреньи сердца надо вѣрить
И терпѣливо ждать конца.
Не велико по количеству литературное наслѣдство, оставшееся послѣ Баратынскаго. Изданное семьей покойнаго поэта полное собраніе его произведеній (Москва, 1869) составило всего одинъ небольшой томъ, раздѣленный на три части: часть I — лирическія стихотворенія, II — поэмы, III — проза и письма. Но зато поэтическое дарованіе, сказавшееся въ нихъ, было настолько ярко и велико, что Пушкинъ не усомнился поставить Баратынскаго наравнѣ съ Жуковскимъ и выше Батюшкова. «Баратынскій», говорить Пушкинъ. — «принадлежитъ къ числу отличныхъ нашихъ поэтовъ. Онъ у насъ оригиналенъ, ибо онъ мыслитъ. Онъ былъ бы оригиналенъ и вездѣ, ибо мыслитъ по своему, правильно и независимо, тогда какъ чувствуетъ сильно и глубоко» Въ другихъ своихъ произведеніяхъ Пушкинъ повторяетъ свой восторженный отзывъ о Баратынскомъ и иногда даже готовъ отдать ему преимущество передъ собою. Такъ, въ третьей главѣ «Онѣгина», написанной въ 1823 г., онъ сожалѣетъ о томъ, что Баратынскій въ Финляндіи, и онъ не можетъ попросить его «перевести» письмо Татьяны. Въ пятой главѣ поэтъ отказывается отъ описанія зимы, не желая соперничать съ пѣвцомъ «Эды», гдѣ такъ прекрасна картина финляндской зимы. Въ письмахъ на каждомъ шагу попадаются такія выраженія: Баратынскій — чудо, его стихи прелестны и т. п. Подобные отзывы о Баратынскомъ давали и кн. Вяземскій и Плетневъ. Послѣдній еще въ 1822 г. присуждалъ ему два вѣнка — Анакреона и Петрарки. Но ни тѣмъ, ни другимъ Баратынскій не сдѣлался; онъ былъ поэтъ элегическій: грусть была его вдохновеніемъ; на все онъ смотрѣлъ съ пессимистической точки зрѣнія, и элегія сдѣлалась главною формою его поэзіи. Какую бы тему онъ ни бралъ, хотя бы самую обыденную, всегда развиваетъ онъ ее правдиво, содержательно и вѣрно, разбираетъ ее съ совершенно новой, самобытной точки зрѣнія. Стихотворенія Баратынскаго не были популярны среди читателей. Онъ самъ это хорошо понималъ и въ стихотвореніи «Осень» говоритъ, что толпу можетъ вывести изъ усыпленія какой-нибудь «пошлый гласъ».
«Но не найдетъ отзыва тотъ глаголъ.
Что страстное земное перешелъ»,
а Баратынскій постоянно порывался «перейти страстное земное», и его муза говоритъ только о глубокой скорби, какомъ-то необрѣтаемомъ идеалѣ. Невозможность найти идеалъ, убѣжденіе въ преходижости всего земного, постоянный разладъ разума и чувства и наводили Баратынскаго на грустныя размышленія. Мысль, анализъ, сомнѣніе постоянно преслѣдуютъ его. Онъ приходитъ къ убѣжденію, что только не мыслящій, необразованный человѣкъ ожегъ быть счастливымъ; человѣкъ мыслящій ничѣмъ не удовлетворяется и во всемъ видитъ слабую сторону. Прогрессъ, наука, успѣхи цивилизаціи, вотъ, по мнѣнію Баратынскаго, — причины раздала душевнаго, потеря вѣры и надежды, несчастіе въ жізни. Такъ, въ стихотвореніи «Примѣты» онъ упрекаетъ человѣка за то, что тотъ разошелся съ природой и сталъ пытать ее"горниломъ, вѣсами и мѣрою". Въ замѣчательно красивой фантазіи, «Послѣдняя смерть» выставляются: жизнь — какъ добыча смерти, разумъ — какъ врагъ чувства, истина — какъ губитель счастія. Саму истину поэтъ отсылаетъ отъ себя (стих. «Истина»), разрѣшая ей придти къ нему только тогда,
«когда мое свѣтило
Во звѣздной вышинѣ
Начнетъ блѣднѣть, и все, что сердцу мило,
Забыть придется мнѣ,
Явись тогда! раскрой тогда мнѣ очи,
Мой разумъ просвѣти:
Чтобъ жизнь презрѣвъ, я могъ въ обитель ночи
Безропотно сойти».
Въ стихотвореніи «Послѣдній поэтъ» прямо говорится, что наука пуста и суетна, и что «лучше смертный въ дни незнанья». Одна изъ строфъ этого превосходнаго по формѣ стихотворенія:
Вѣкъ шествуетъ путемъ своимъ желѣзнымъ;
Въ сердцахъ корысть, и общая мечта
Часъ отъ часу насущнымъ и полезнымъ
Отчетливѣй, безстыднѣй занята.
Исчезнули при свѣтѣ просвѣщенья
Поэзіи ребяческіе сны,
И не о ней хлопочутъ поколѣнья, Промышленнымъ заботамъ преданы какъ бы предсказываетъ сушь, тяготу и безвѣріе нашихъ дней, словомъ нашъ пессимизмъ. Такимъ образомъ на Баратынскаго можно смотрѣть, какъ, на перваго у насъ поэта пессимиста. Пессимизмъ его доходитъ до того, что самую смерть онъ желаетъ представить себѣ не съ традиціонною косою, а съ оливою мира. Подобное пессимистическое настроеніе также ярко выражено въ стихотвореніяхъ: «Черепъ»; «На что вы, дни?» «Осень» и другихъ.
По временамъ поэтъ какъ бы ищетъ примиренья съ разными диссонансами жизни. При этомъ обращается для успокоенія чаще къ природѣ, чѣмъ къ жизни человѣческой. И вотъ являются элегіи: «Весна», «Родина», «Запустѣніе», «Весна, весна! какъ воздухъ чистъ», «На посѣвъ лѣса» и «Мадонна»
Но не найдя полнаго успокоенія на землѣ, поэтъ начинаетъ жаждать вѣры и съ страстною молитвою объ успокоеніи духа обращается къ Царю небесъ. Только вѣрою можетъ спастись человѣкъ — стоитъ ему ахиллесовою пятою утвердиться на вѣрѣ, и онъ спасенъ (Ахиллъ). Баратынскій приходитъ къ убѣжденію въ необходимости безсмертія и загробной жизни. Не надо пр томъ изслѣдовать и мѣрить премудрость Творца, а въ смиреньи сердца вѣрить и терпѣливо ждать конца (Отрывокъ).
Но и вѣра не даетъ ему полнаго и прочнаго успокоенія. Мысль у него все еще въ разладѣ съ чувствомъ. «Все мысль, да мысль!.. О жрецъ ея, Тебѣ забвенья нѣтъ», восклицаетъ непримиренный поэтъ и остается таковымъ, до Конца своихъ дней. Этотъ душевный разладъ ясно выражается и въ послѣднихъ стихотвореніяхъ Баратынскаго, собранныхъ въ сборникѣ подъ заглавіемъ «Сумерки». Посвящая ихъ кн. П. А. Вяземскому, Баратынскій: и мѣлъ полное право сказать въ своемъ прекрасномъ посвященія:
"Вамъ приношу я пѣснопѣнья,
Гдѣ отразилась жизнь моя:
Исполнена тоски глубокой,
Противорѣчій, слѣпоты
И между тѣмъ любви высокой,
Любви добра и красоты.
Въ своемъ, болѣе раннемъ по времени, посланіи къ Богдановичу Баратынскій такъ опредѣляетъ свою роль въ поэзіи:
Я правды красоту даю стихамъ моимъ,
Желаю доказать людскихъ суетъ ничтожность,
И хладной мудрости высокую возможность.
Талантъ Баратынскаго былъ чисто лирическій, и его попытки писать эпическія произведенія нельзя назвать удачными. Три его поэмы: «Эда», «Балъ» и «Цыганка», переводъ изъ Вольтера «Телема и Макаръ», сказка «Переселеніе душъ» и длинное стихотвореніе «Пиры» не прибавляютъ ничего къ его славѣ; написаны онѣ прекраснымъ стихомъ, встрѣчающіяся въ нихъ описанія природы и выраженіе лирическихъ чувствъ очень хорошо, но зато фабула ихъ крайне несложна, характеры только намѣчены, дѣйствія очень мало и его направляетъ какой-то рокъ.
Въ настоящее время Баратынскій забытъ. Помнятъ только его превосходную элегію «на смерть Гете», «Финляндію», «Не искушай меня безъ нужды» да отрывки изъ Эды. Вотъ и все, что осталось отъ поэзіи Баратынскаго. Теперь, съ наступленіемъ пятидесятилѣтія со дня смерти Баратынскаго и съ появленіемъ новыхъ доступныхъ изданій его произведеній, можно разсчитывать, что онѣ заинтересуютъ читающую публику и, можетъ быть, исполнится надежда покойнаго поэта:
«И какъ нашелъ я друга въ поколѣньи,
Читателя найду въ потомствѣ я».