Цензура В средние века в Европе. — Ц. еврейских книг была направлена на пересмотр и очищение (expurgatio, קוקז) евр. текста от антихристианских мест лицами, назначавшимися церковною властью, главным образом, из крещеных евреев. Лица, пересматривавшие еврейские книги, не считались цензорами в полном смысле этого слова и не обладали правом одобрять книги с церковной точки зрения. Главное внимание Ц. было направлено на Талмуд, раввинскую литературу и молитвенники. Поход против Талмуда (см.) начался задолго до возникновения цензуры (1471) как таковой, а именно в 13 веке: в 1239 г. папа Григорий IX конфисковал экз. Талмуда, а в 1244 г. папа Иннокентий IV велел их сжечь. Король Яков Арагонский в 1263 г. велел евреям вычеркнуть из книг все места, указанные апостатом Павлом Христиани. Книги 15 века содержат множество исправлений и пропусков в тексте, а также и незаполненных пробелов, что явно свидетельствует об «очищениях» цензурного характера. В 1426 г. савойские евреи вычеркнули из своих экземпляров Талмуда и молитвенников отрывки, которые инквизиция сочла предосудительными. Во второй половине 15 века евреи герцогства Миланского сами подвергли «очищению» свои молитвенники, опасаясь доноса апостата Винцента. Печатные книги первой половины 16 века заключают в себе много пропусков в сравнении с прежними изданиями; но неизвестно, являются ли эти пропуски последствием чистки, произведенной официальной Ц., или же последствием предварительной Ц., произведенной самими евреями. В 1553 г. экземпляры Талмуда были сожжены в Риме, а через 8 месяцев, под страхом суровой кары, папская булла потребовала от евреев, чтобы они в течение четырех месяцев выдали все книги, в которых заключается хула или порицание по адресу Христа. Церковный указ из Рима, данный через «Essecutori contra la Biastema» в Венеции к концу 1553 г., гласит, что неталмудические книги должны быть просмотрены христианами, знающими еврейский язык. Первым официально назначенным для этой работы лицом был крещеный еврей Яков Геральдино (или Герольдини), предложенный самими евреями. Сотрудником его был другой крещеный еврей, назначенный также по просьбе евреев. Их труд признан был властью очень поверхностным. По-видимому, с целью облегчить их работу, раввин Авраам Провансаль из Мантуи начал составление списка отрывков, подлежащих изъятию; его список охватил всего 30 книг, большею частью библейских комментариев. Основанная в 1556 г. в Кремоне типография, во избежание материальных убытков, связанных с Ц., сама устроила своим изданиям предварительную Ц., пригласив для просмотра еврейских сочинений Витторио Элиано, выкреста, внука известного грамматика Элии Левиты. Евреи не щадили средств, чтобы расположить к себе цензоров. Католическая власть, в свою очередь, стремилась к возможно более полному изъятию еврейских книг, считая чистку цензоров недостаточной мерой. В 1559 г. появился первый папский указатель запрещенных книг (Index), заключавший в себе Талмуд со всеми комментариями и дополнениями; викарии инквизиции стремились возможно строго его применять. Евреи с большим трудом добились сохранения сочинений равв. литературы и передачи их на суд цензоров. Последним за их труды должны были платить сами евреи. Индекс папы Пия IV (1564 г.) дозволил евреям иметь и талмудические книги под условием неупотребления в печати слова «Талмуд» и уничтожения всех тех мест, где говорится ο христианстве. Хотя, таким образом, «чистка» производилась с разрешения высшей власти, просмотренные книги редко снабжались засвидетельствованными удостоверениями цензоров и властей; церковь избегала давать свою санкцию евр. Ц. для того, чтобы во всякое время можно было лишить евреев этих книг. В 1588 году было организовано в Риме специальное цензурное ведомство, так называемое Congregatio Sancti Officii, но ни это учреждение, ни сами папы не хотели брать на себя ответственность за Ц. еврейских книг: они, с одной стороны, не доверяли цензорам, набиравшимся большею частью из крещеных евреев, а с другой стороны, сами пределы допускаемого и запрещаемого по отношению к евр. книгам постоянно менялись не только с каждым новым папой, но даже иногда при одном и том же папе. Уступая настойчивым ходатайствам евреев, папа Сикст V в 1586 году приказал цензурной комиссии произвести вторичный осмотр Талмуда и дал ей руководящие указания, но по смерти папы римская инквизиция заявила, что пересмотр Талмуда — бесполезная работа. В 1578—1581 гг. в Базеле с разрешения папы Григория XIII вышло издание вавилонского Талмуда, но в таком изуродованном виде, что во многих местах он был неузнаваем; однако и этот очищенный Талмуд не получил санкции властей. В 1592 году последовало распоряжение: евреи не имеют права держать у себя никаких еврейских книг, за исключением Библии и грамматики. Однако через год булла того же папы ограничила запрещение лишь некоторыми талмудическими и каббалистическими книгами. Папское послание 1593 г. дало шестинедельный срок для исправления других книг, которые не были запрещены. Епископы и местные инквизиторы, ввиду постоянных колебаний высшей власти, действовали по собственному усмотрению. Бывало так, что инквизиторов преследовали за то, что они принимали участие в исправлении еврейских книг и своими подписями допускали их обращение. В 1588 г. различные еврейские общины тщетно просили римскую инквизицию назначить им цензора для исправления книг, но инквизиция хотела лишь наказывать тех, кто будет хранить книги, содержащие предосудительные места. Евреи Мантуи в 1595 г. добились от епископа назначения цензорами трех крещеных евреев; все книги в Мантуе были вновь подвергнуты исправлению, и цензоры снабдили их своими подписями. Точно так же в 1598 г. римский инквизиционный трибунал распорядился, чтобы незапрещенные еврейские книги представлены были на просмотр местным инквизициям; а в 1602 г. тот же трибунал запретил это. — В 17 и 18 вв. строгости усилились. Своего рода еврейский «Index Expurgatorius» был составлен анонимным капуцином в 1594—96 гг.; этот список был продолжен Доминико (см.) Иерусалимским и дополнен цензором Ренато да Модена (1626 г.). Книга ןיקוקיזה רפם давала некоторые теоретические указания для руководства при исправлении евр. книг; фактически в этом деле продолжал господствовать произвол. При папе Григории XV (1621—23) снисходительное отношение к евреям выразилось в ежегодном назначении римской инквизицией цензоров для исправления книг; после смерти Григория XV были приняты более суровые меры, и в 1625 году издано было распоряжение, что евреи должны сами исправлять свои книги; однако в следующем году Ренато да Модена был назначен еврейским цензором. Во второй половине 17-го века положение еврейской книги было более благоприятное в том смысле, что новые книги до напечатания подвергались предварительной очистке, а по напечатании вновь пересматривались цензорами. В первой половине 18-го века отношение к еврейским книгам со стороны Рима осталось таким же, и благодаря ослаблению надзора евреи восстановили в своих книгах зачеркнутые и пропущенные места, хотя временами они за это карались как конфискацией имущества, так и тюремным заключением, как, напр., было поступлено с р. Соломоном Абиад Базила в Мантуе в 1733 г. Тяжелый период для евр. письменности настал в 1753 г., когда надзор за ней был поручен Джиованни Антонио Констанцию, библиотекарю в Ватикане, составителю каталога еврейских манускриптов Ватиканской библиотеки. Отняты были все книги и разделены на три группы: а) безусловно невинные были немедленно возвращены, б) допущенные условно были возвращены после исправления и уплаты за исправления, и в) безусловно, вредные были конфискованы. В 1755 году для папских владений вышел указ, запрещавший пользование еврейскими книгами. Констанций работал над составлением «Index Expurgatorius» для еврейских книг, подобного индексу, изданному испанской инквизицией для нееврейских книг; но его труд остался неиспользованным и хранится в Ватиканской библиотеке. Вне Италии подобная Ц. еврейских книг существовала лишь во Франции, во владениях римских пап.

Вообще цензоры зачеркивали все, что, по их мнению, находится в противоречии с учением церкви, непонятные места, вызывавшие подозрение, что в них скрытно говорится ο христианстве; зачеркивались рассказы ο крещеных евреях, еретиках, юдофобах; зачеркивались указания на иудаизм, как на единственную истинную религию, ссылки на пришествие Мессии, благожелательные эпитеты к еврейскому народу (как קידצ, שודק — благочестивый, святой); папский указ 1612 года осуждает слова «honesti viri» в приложении к «judaei», «sacrum», по отношению к синагоге и т. п.; рассуждения ο делах, непосредственно не касающихся иудаизма, похвалы иудаизму, что могло косвенно пониматься, как осуждение христианства; выражения, подобные יוג, םודא, ימור, ןימ, העשרה תוכלמ (нечестивое царство, сектант, римлянин, эдом, чужестранец), явно или скрытно могущие подразумевать христиан. Подозрительное слово цензор заменял другим, исключающим всякое сомнение; так, вместо יוג он ставил יתוכ (хуфеец, самарянин) или ילננ (вавилонянин); вместо הדונע הרז (сокращ. ז״ע), дословно — чужой ритуал, что могло означать также христианство, он писал םילילא תדונע (сокращ. א״ע) — идолопоклонство. Чтобы не возиться с большими исправлениями, цензор иногда вырезал целые отрывки, столбцы и страницы; этим, напр., объясняется отсутствие целых страниц в третьей главе «Иккарим» Иосифа Альбо, в первых трех итальянских изданиях. Зачеркнутые места часто покрывались густым слоем чернил, вследствие чего бумага с течением времени портилась, что особенно случалось с молитвенниками и комментариями Библии, где беспощадно преследовался текст. В других случаях, наоборот, цензорские чернила по прошествии многих лет бледнели и обнаруживали первоначальный текст.

Раввинская Ц. евр. книг относится ко времени возникновения евр. книгопечатания; институт раввинской цензуры отнюдь не еврейского происхождения, он вызван подражанием церковной Ц. Еще раньше были отдельные случаи, когда то или иное произведение запрещалось к чтению законоучителями, подводившими их под разряд «םינימ ירפם», или сочинений, в которых высказываются противоречащие традиции учения. Такие отдельные сочинения редко конфисковывались, и лишь лица, изучающие их, считались нечестивыми. Исключительное явление представляет известное сочинение «Море Небухим» Маймонида (см.). Института Ц., имеющего целью одобрение и запрещение, еврейство не знало до конца 15 века и, строго говоря, не знало его и позже. Раввинская Ц. сводилась к тому, что каждый автор, согласно установившемуся обычаю, должен был испросить надлежащего разрешения или рекомендации со стороны какого-либо авторитетного раввина или разрешения раввинской коллегии. Первые евр. апробации относятся к концу 15 в. Во второй половине 16 века на съезде итальянских раввинов в Ферраре было постановлено, что ни одна книга не должна выйти в свет без одобрения трех раввинов и главы общины. Такие же постановления были изданы на других съездах раввинов. Подробно см. ст. Апробация. Сочинения, не имевшие такого разрешения, а priori считались недозволенными к чтению, но не конфисковывались и не уничтожались; лишь в редких случаях, когда сочинение, на которое автор испрашивал разрешение, находили прοтивным устоям иудаизма, оно конфисковывалось. Уничтожение подобных книг приняло массовый характер лишь в эпоху саббатианства, когда преследовались каббалистические сочинения, и в особенности позже, в эпоху просвещения, когда все светские книги (законом Шулхан-Аруха запрещенные к чтению лишь в субботу) уничтожались.

Ср.: Zunz в Hebr. Bibl., II, 42; Mortara und Steinschneider в Hebr. Bibl., V, 72, 96, 125; Reusch, Der Index der verbotenen Bücher, Бонн, 1883—85; idem, Indices libr. prohibit., Тюбинген, 1886; А. Berliner, Censur und Confiscation, Франкфурт-на-М., 1891; Stern, Urkundliche Beiträge, Киль, 1893; W. Popper, Censorship of Hebr. Books, Нью-Йорк, 1899. [По ст. H. Поргеса в J. E., III, 642—650].

5.9.

Цензура еврейских книг в России. Специальные постановления ο цензуре евр. книг вызывались двумя причинами — незнакомством администрации с евр. языком и преобладанием (до последнего времени) религиозного элемента в евр. книгопечатании. Впервые Ц. была введена в 1797 г., когда все частные типографии в России были закрыты, а для заграничных книг были учреждены цензурные комитеты при таможнях; двое рижских евреев (см. Бамбергер; Гезекиль, Моисей) были определены для просмотра евр. книг «под ведением цензоров» при рижском комитете, а затем Леон Элкан (см.) был назначен цензором при том же комитете. Между этими тремя евреями и прочими членами рижск. ценз. комитета возникали трения, и в результате было постановлено, что евреи несут полную ответственность за выпускаемые ими книги; цензоры-христиане могут только совещаться с ними, «не касаясь, однако же, законов и обрядов, издревле евреями принятых и терпимых там, где им жительство дозволено». На пропущенных в то время книгах указывались имена евреев-цензоров. Отдаленность Риги от черты еврейской оседлости, ввиду чего стоимость по провозу падала бременем на стоимость книг, побуждала евреев хлопотать об учреждении Ц. в других городах; правительство остановило свой выбор на Вильне, и по штату 1798 г. была учреждена должность цензора «для еврейского языка», на каковую был назначен христианин Карл Тиле. Евреи Волынской губернии также хлопотали об открытии цензурного комитета при радзивиловской таможне, но их просьба не была исполнена, вследствие чего начался «тайный» провоз книг, о котором местное начальство было осведомлено; евреи, впрочем, и не скрывали этого «тайного» привоза и продавали книги открыто на ярмарках. Неудобства, вызванные отдаленностью Риги, стали еще более ощутительными, когда в Риге был сосредоточен надзор также за книгами, печатавшимися в России. Первый цензурный запрет обрушился на молитвенник «Рош-Хейдеш Сидурим», в котором были усмотрены: «безнравственная» застольная молитва Ichlu Maschmanim, «охуление» окружающего народа («направь Свою силу на врагов Твоих»), намек на правительство («тиранов искорени, сокруши, сотри и низложи скорее»). Так как соответствующие места имелись и во многих других молитвенниках, представилась серьезная опасность для евр. книжного рынка; но по предложению Элкана было решено выпустить все такие книги, уничтожив лишь инкриминируемые места; в будущем же относиться строже как к привозимым книгам, так и к издаваемым в России. Чрезмерная придирчивость евреев-цензоров вызывалась общими цензурными условиями того времени. Задерживались книги из-за одной какой-либо по существу безвредной фразы, которой придавался более глубокий скрытый смысл; цензоры обращали особое внимание на то, чтобы в книгах не заключалось ничего кажущегося неблагоприятным для христианской религии, ввиду чего были задержаны книги Chizuk Emuna, Nizachon и др. Одну книгу не пропустили из-за того, что в ней описывались жестокости казаков, названных «иевоним», а так как это же наименование «иевоним» применялось русскими евреями также к русским, «то сие может питать ненависть». Причиною конфискации книг служило порою то, что обыкновенно считается «нецензурным» — запрет был наложен на «Баба майсса» (см. Bova Buch). — Надзор за книгами местного происхождения был более затруднителен, чем за заграничными, и неудивительно, если авторы избегали Ц. В то время среди русского еврейства происходила религиозная борьба (см. Хасидизм), и общественная мысль должна была найти свое выражение в соответствующих книгах; между тем, рижские цензоры накладывали veto на хасидские произведения, мотивируя это тем, что «по самим преданиям еврейской церкви» следует предупреждать появление книг, которыми вызываются «споры веры, расколы и другие глупости»; радзивиловский цензурный комитет сообщал, что «здешних губерний раввины, по случаю разделения их веры, свободно печатают свои сочинения без всякого рассмотрения Ц.». — В 1802 г. были уничтожены все цензурные комитеты, и надзор за книгами перешел к директорам народных училищ; так как директор училищ в Подольской губернии заявил, что не может быть цензором евр. книг за незнанием языка, было разрешено учредить в Могилеве-на-Днестре, как наиболее культурном местном центре, особый цензурный комитет в составе трех евреев, избранных почетнейшими членами евр. общества и утвержденных губернатором. — В 1804 г. вновь были учреждены цензурные комитеты, но уже при университетах, из профессорского персонала. Когда в 1813 г. виленский еврей задумал издавать газету на разговорно-еврейском языке, то было потребовано, чтобы виленский кагал принял на себя ответственность за содержание газеты; но кагал уклонился от цензурных обязанностей; члены же виленского цензурного комитета, как оказалось, не знали этого языка и в случае надобности обращались к евреям, заслуживающим доверия. Эта несообразность должна была быть устранена Уставом 1826 г., потребовавшим, чтобы один из цензоров виленского комитета знал «в совершенстве как еврейский и раббинский, так и жидовско-немецкий язык». Тогда же было запрещено обращение книг, не пропущенных Ц., причем цензорам были преподаны следующие правила: дозволяется печатать: 1) книги Священного писания без толкований; 2) молитвенники без прибавлений ο посторонних предметах; 3) «сверх общих правил», следует запрещать книги, в коих содержится хуление на христианство, внушается ненависть к окружающим народам, позволяется обманывать христиан; что касается содержания книг, относящегося непосредственно к евреям, то было разрешено пропускать «спорные книги между сектами еврейскими». Однако среди еврейского населения по-прежнему широко распространялись книги, не одобренные Ц., и это были преимущественно хасидские. Религиозная борьба, прежде носившая открытый характер, стала теперь в известной мере подпольной, и противники хасидов направили усилия к тому, чтобы при помощи правительства уничтожить хасидские книги. В 1831 г. состоявший при виленском комитете Тугендгольд представил по начальству, что имеются в обращении хасидские книги, не пропущенные Ц. А вслед за тем, против свободы евр. печати выступил и такой благородный деятель, как Исаак Бер-Левинзон (см.). Когда профессор Киевского университета Савицкий запросил Левинзона, верно ли, что в евр. типографиях книги печатаются без Ц. и что встречаются произведения, весьма предосудительные, Левинзон, боясь, как он писал, что это может иметь вредные последствия для всех евр. типографий, выработал проект ο закрытии повсюду евр. типографий, кроме городов, где есть Ц., и ο пересмотре Ц. всех имеющихся в обращении книг, причем он составил список книг, которые должны быть признаны полезными, и какие подлежащими уничтожению. Савицкий (в одном официальном документе ошибочно названный евреем) вместе с двумя евреями, пожелавшими быть монополистами типографского дела, представили этот проект министру внутренних дел Блудову, причем было ясно сказано ο необходимости «отделить все нехасидские, а остальные, безусловно, истребить». Министр народного просвещения Уваров (см.) высказался против подобной насильственной меры, предвидя злоупотребления со стороны Ц. А вскоре к этому мнению присоединился и Блудов, узнав от местной администрации, что хасиды ничем особым не отличаются от прочих евреев в основах веры; он опасался, что преследование сектантов заставит остальных евреев думать, что правительство одобряет их учение, чего в действительности не было. Тем не менее, в 1836 г. был издан закон, согласно которому евреи, под угрозой кары, должны были в течение года представить начальству все свои книги, не пропущенные Ц.; ценз. комитеты для евр. книг были учреждены в Киеве и Вильне; пересмотр уже изданных книг был поручен «надежным» раввинам; запрещенные ими книги подлежали отсылке в министерство внутренних дел, но, ввиду оказавшегося громадного числа книг, подлежавших уничтожению, губернскому начальству было разрешено (1837) сжигать таковые на местах, представляя по одному экземпляру каждого сожженного сочинения для хранения в библиотеке министерства внутренних дел. А затем (1841 г.) было постановлено сжигать и те книги, выпущенные в свет без Ц., в которых раввины ничего предосудительного не нашли, но владельцы книг не соглашались возместить расходы по пересылке их в цензурный комитет для снабжения их разрешительными надписями (см. Типографии). Виновник — быть может, невольный — катастрофы больше других ужаснулся при виде гибели евр. книг. Указав, что во многих местностях имеются раввины, которые предназначены лишь для исполнения официальных обязанностей, для разрешения же ритуальных вопросов избраны особые даионим, Левинзон писал (1840 г.), что эти раввины, выступив в роли цензоров, не нашли ничего лучшего, «как искромсать и испортить множество прекрасных книг… Они не оставили в целости ни одного листа, ни единой страницы, и к позору нашему мы должны признать, что иные раввины вычеркивали каждую непонятную им фразу». В это-то время крещеный еврей, кандидат медицины, Липс, приобретший доносом на евреев расположение протоиерея Павского и назначенный по высочайшему повелению цензором евр. книг, предложил (1836 г.) вместо киевской и виленской Ц. еврейских книг учредить таковую в Петербурге, причем он мотивировал это тем, что виленские евреи-цензоры допустили значительные упущения; он также указывал на необходимость отобрать и истребить имеющиеся в обращении «вредные» книги, а в эту категорию, судя по его доносу Павскому, должны были быть включены чуть ли не все евр. книги. Но Уваров и комитет министров отклонили этот проект; донос на виленских цензоров не подтвердился, и Липс был устранен от должности за недобросовестность, лихоимство и вымогательства у евреев. К доносам прибегали и евреи. В 1837 г. некий гродненский еврей донес, что в некоторых книгах имеются относительно евреев-доносчиков правила, «противные государственным узаконениям»; в 1839 году верхнеднепровский раввин выступил с доносом на хасидские книги, и виленским цензорам, пропустившим таковые, пришлось доказывать безвредность их. Особенно много занималось ценз. ведомство книгой «Хошен Мишпот» — совет управления Царства Польского даже перепечатал ее на казенный счет, выпустив некоторые нежелательные места, хотя Уваров находил излишними репрессивные меры по отношению к старым книгам, предлагая лишь строже относиться к вновь выпускаемым. По поводу отдельных фраз в еврейских книгах, вызывавших тревогу среди администрации, «комиссия, высочайше учрежденная для образования евреев» (см. соотв. статью), объяснила, что они не могут быть применены к современности, что они относятся ко времени, когда евреи были окружены врагами; однако так как взятые отдельно, они могут возбуждать сомнения и давать повод к ложному толкованию, то следует исключать их при перепечатывании книг. Вопросом ο Ц. занималась, по поручению правительства, и раввинская комиссия (см.); ей приходилось давать объяснения по поводу Талмуда, Шулхан-Аруха, по поводу молитвы «Кол-Нидре» (см.). Раввинская комиссия 1861—62 гг., на запрос правительства по вопросу ο Ц. еврейских книг, высказалась в том смысле, что Мишна и Гемара могут подлежать Ц. только «в правительственном отношении», но отнюдь не в нравственном; книги, имеющие содержанием Гемару, следует цензуровать «с большей снисходительностью», потому что ими пользуется небольшое число лиц, посвящающих себя глубокому изучению обрядности; книги агадического содержания могут подлежать более строгому контролю, дабы устранить из них то, что влияет на пылкое воображение юношества; что касается книг богословского характера, то они не нуждаются в цензуре, ибо не заключают в себе таких мест, которые могли бы казаться безнравственными или неприличными; нужно быть также очень осторожным в Ц. каббалистических книг, в коих имеется много аллегорий, доступных лишь ученым; вообще же следует исключать выражения, которые будут признаны несоответствующими общему гражданскому благоустройству или предосудительными в отношении христианства (в то время проектировалось учредить в Петербурге специальный еврейский цензурный комитет). — В дальнейшем Ц. имела большее значение для светской, а не для богословской литературы. Следя за книгами, печатавшимися в России, цензура подвергала контролю также евр. заграничные издания. Так как в России нельзя было получить разрешение на издание еврейской газеты, то в 1855 г. в прусском пограничном городке была основана газета «Ha-Maggid», имевшая в виду читателей из России; хотя газета говорила много лестного по адресу русского правительства, она часто подвергалась ценз. помаркам, представляющим нередко курьезы; так, в статье, в которой говорилось ο данном Кромвелем евреям разрешении водворяться в Англии, были замараны слова «ибо Кромвель по своей мудрости сознавал, что евреи весьма способствуют процветанию страны». — Позже евр. газеты стали выходить в России, и им приходилось много страдать от усмотрения цензоров (см. ниже). Цензорами назначались преимущественно евреи или крещеные евреи; христиане редко занимали таковые должности.

Ср.: С. Цинберг, «Предтечи еврейской журналистики», сборн. «Пережитое», т. IV; его же, «Исаак Бер-Левинзон и его время», «Еврейская Старина», 1910 г., вып. IV, стр. 513—516; Юл. Гессен, «Возникновение Ц. еврейских книг» (в его книге «Евреи в России»); его же, «Смена общественных течений», сборник «Пережитое», т. III, стр. 14; его же, в газ. «Dos Leben», 1906 г., № 86; его же, «К истории евр. типографий», «Евр. Старина», 1909 г., вып. IV; «Цензура евр. книг в царствование имп. Николая I», «Восход», 1903 г., кн. VI (перепечатано из «Русской Старины»); Леванда, «Хронологический сборник законов, касающихся евреев».

Ю. Г.8.

Евреи-цензоры. Отношение их к евр. литературе составляет любопытную страничку в истории культуры русского еврейства. Еврейским авторам и редакторам евр. газет приходилось много терпеть от усмотрения цензоров, не только в зависимости от общего политического настроения, но также и в силу специфически еврейских условий. Цензоры, как евреи, так и выкресты, отстаивая просветительные идеи тогдашних «маскилим», руководствовались своими личными симпатиями и антипатиями и при цензуровании книг. Так, например, известный Слонимский, будучи цензором, не хотел пропустить книгу Цвейфеля (см.) «Schalom al Israel» на том лишь основании, что автор сочувственно отзывается об основах хасидизма, к которому Слонимский, как и большинство «маскилим» той эпохи, относился, конечно, отрицательно. На этом же основании другими цензорами запрещались многие хасидские книги (см. Beer Izchok, 166). Ученый еврей М. Гурович из Одессы обратился в 1862 г. в министерство нар. просвещения с предложением прекратить печатание сочинений на разговорно-еврейском языке, в видах распространения между евреями знания языков русского и немецкого. С другой стороны, ортодоксам иной раз удавалось добиться запрещения ценз. комитетом неприятных им книг. Таким образом погиб большой (в 10 частях) роман Мапу (см.) из эпохи Хмельничнины и саббатианской ереси, а роман «Hatoeh» Смоленскина (см.), изданный в Вене, был в 1880 г. запрещен Ц. для ввоза в Россию. Петербургский цензор И. Ландау оставался и после крещения ярым поклонником хасидизма, вследствие чего он не допускал никаких нападок на дорогое ему учение и даже противодействовал выпадам, направленным против писателей, зарекомендовавших себя, как приверженцы хасидизма. Еврейские цензоры проявляли сугубую строгость также из опасения доносов со стороны недоброжелателей. Оправдываться перед высшей инстанцией было сопряжено с большими трудностями уже в силу того, что евр. язык был недоступен начальству. Нередко случалось поэтому, что вследствие доноса цензор терял место, как это было в конце сороковых годов с цензором Иос. Зейберлингом, на которого донесли, будто он потворствует хасидам (см. Beer Izchok, 136, 166). Ho еще чаще, чем сами цензоры, страдали от ложных доносов евр. издания. Бывало, что самая невинная статья, которую и педантичнейший цензор безбоязненно разрешил бы к печатанию, принимала в тенденциозном переводе добровольца-доносителя предосудительный характер, и газету постигала кара. Таким образом, в 1889 г. газета «Ha-Zefirah» была закрыта на три месяца за невиннейшую статью об урегулировании чрезмерной конкуренции среди евр. торговцев. Много интересных подробностей ο подобных мытарствах еврейских изданий приведены Н. Соколовым в его воспоминаниях в «Sefer ha-Jobel» (к юбилею «Ha-Zefirah», 7—31). Случалось довольно часто, что и сам цензор был евр. литератором, и это, при патриархальных отношениях, господствовавших в предыдущую эпоху в еврейской литературе, тоже порождало немало досадных недоразумений. Цензор-литератор не стеснялся сводить счеты как со своими личными противниками, так и с противниками своих друзей и близких. Иллюстрации к этому явлению приводятся в статье «Писаревщина в еврейской литературе» («Пережитое», II). Тяжелые ценз. условия заставляли еврейских писателей и журналистов изощряться в «эзоповом» языке. Так, например, в 80-е годы петербургский цензор запрещал сообщать в евр. газетах ο деятельности «Chobebei Zion» ввиду того, что эта организация была еще не легализована правительством. Тогда вместо «Chobebei Zion» стали писать «Ohabei Zion», и это помогло (см. Igrot Jelag, II, 243—3). С усилившимися в 80-е годы репрессиями против евреев, положение евр. прессы еще более ухудшилось, так как она очень часто была лишена возможности откликаться на самые злободневные вопросы. Евр. цензоры на все налагали veto, отчасти в силу многочисленных циркуляров, отчасти из простого опасения — как бы не нажить себе хлопот. Нередко в затруднительных случаях козлом отпущения становилась Румыния. Словом «Румыния» заменялось слово «Россия», и при помощи такой уловки иные описания тяжелых бедствий «румынских» евреев благополучно проходили. Существуют за тот период целые книги, большие рассказы и повести из жизни русских евреев, прошедшие через теснины цензуры только благодаря тому, что в подзаголовке значилось: «Из жизни румынских евреев». В иных случаях изменяли не место, а время действия. Так, напр., знаменитая поэма Бялика «Ba-Ir ha-harego», написанная под непосредственным впечатлением кишиневского погрома, могла в свое время появиться в печати только благодаря тому, что она носила заглавие «Massa Nemirow» и описываемые в ней ужасы якобы относились к кровавой резне, произведенной в Немирове в эпоху Хмельничнины.

С. Ц.7.