Свидетели (עדים) — посторонние данному процессу лица, показывающие суду об обстоятельствах, имеющих значение для исхода процесса, на основании своих непосредственных наблюдений. Уже библейская эпоха знает С. как важнейшее судебное доказательство и дает хотя и немногочисленные, но чрезвычайно существенные нормы об этом предмете. Так, дача свидетельских показаний признается обязательной для всякого, кто может разъяснить суду сомнительные обстоятельства. Для уголовных дел это уже вытекает из обязанности всех содействовать очищению общества от вредных элементов, согласно завету: «Истреби зло из твоей среды» (Второз., 17, 7 и др.). Кроме того, существовал, по-видимому, обычай, по которому заклинали тех лиц, которые имели какие-либо сведения по тому или другому делу и отказывались давать суду показания. Если лицо и после такого заклятия все еще отказывается от свидетельства, то это считается важным грехом, влекущим за собой при известных условиях обязанность принести «жертву повинности» (Лев., 5, 1; Прит., 29, 24; ср. Суд. 17, 2). В частности, носило ли такое заклятье общий характер или же направлялось по адресу отдельных лиц, которых подозревали в уклонении от свидетельства, не видно в указанных текстах, что по еврейским воззрениям, впрочем, безразлично. Затем, показания С. должны быть безусловно правдивы. Это подчеркивается уже в Декалоге, a затем повторяется и в других местах (напр. Притч., 24, 28). Для предупреждения ложных показаний суду вменяется в обязанность производить самый тщательный и подробный допрос свидетелей (Втор., 19, 18). В случае уличения во лжи С. подлежат такому наказанию, какое постигло бы подсудимого на основании их показаний, если бы им поверили, по принципу талиона (ibid., 19, 19; ср. ту же норму y Хаммурапи в менее ясной форме, Müller, Gesetze Hammurabis, §§ 3—4, стр. 75—76). В жизни, однако, нередки были нарушения этой заповеди, на что указывают увещания пророков, a также процесс Набота (I Цар., 21). Затем, Библия троекратно в самой категорической форме предписывает не довольствоваться одним свидетелем в уголовных делах. Без согласного показания двух или трех С. не может быть ни смертного, ни какого иного обвинительного приговора (Чис., 35, 30; Втор., 17, 6; 19, 15). Для усиления нравственной ответственности С. за данные ими показания они должны лично принять участие в исполнении приговора и притом должны первые начать это исполнение (напр. бросить первый камень и т. п.). Все указанные нормы имеют в виду главным образом уголовный процесс. Трудно сказать, распространялись ли они целиком или лишь частью на гражданские дела. Однако самое применение показаний С. в гражданском процессе бесспорно, и об этом встречается даже упоминание (Исх., 22, 9). Кроме того, имеются указания, что в древнейшуио эпоху наиболее важные сделки, как, напр., приобретение земельных участков, совершались в присутствии многих свидетелей, на глазах всех «сидящих y ворот города», и, по-видимому, эта формальность признавалась обязательной для сделок этого рода (ср. Быт., 23; Руфь, 4). Таких С., назначение которых не столько давать показания суду, сколько своим присутствием закрепить сделку, позднейшее право евреев не знает.
Побиблейский период. — Принципы учения o C., заложенные в Библии, позже подверглись дальнейшему развитию и усовершенствованию, и вокруг них создался богатейший комплекс норм, регламентирующий допрос С. и значение их для суда до мельчайших подробностей. В основе своей учение Талмуда ο С. проникнуто духом так назыв. законной оценки доказательств, т. е. имеется целый ряд готовых, заранее данных законом правил, в каких случаях и при каких условиях показания С. признаются заслуживающими доверия и в каких случаях — нет. Но, тем не менее, суду следует руководствоваться своим непосредственным впечатлением и внутренним убеждением, и в тех случаях, когда формальные правила идут вразрез с убеждением суда — суд не смеет разрешать дела против убеждения своей совести, a должен предпринимать те или иные меры для того, чтобы дать торжество правде или, в крайнем случае, оставить дело неразрешенным (Шеб., 30б). В развитии учения ο С. следует строго различать уголовный и гражданский процессы. В делах, влекущих за собой смертную казнь, телесное наказание или изгнание в города-убежища, ערי מקלט, требования, предъявляемые к личности С., к точности и полноте их показаний, были выше и строже, чем в делах гражданских. Сверх того, постепенно стало развиваться и крепнуть убеждение, что смертную казнь следует применять лишь в самых исключительных случаях. Поэтому уголовный процесс иногда признавал показания С. при известных условиях недостаточными, чтобы тем самым заменить грозящую подсудимому по закону смертную казнь пожизненным заключением. В гражданских же делах, в интересах оборота, שלא לנעול דלת נפני לװון, «чтобы не запереть дверей перед лицами, нуждающимися в ссуде», упрощены многие требования уголовного процесса, ибо при строгом их проведении редкий истец мог бы доказать свой иск и правосудие не выполнило бы своей задачи (Санг., 32а). Мало того, в вопросах чисто ритуальных, напр. ο дозволенности или недозволенности пищи, ο необходимости исправления тех или иных религиозных обрядов, наконец, в семейном праве, когда вдова для вторичного выхода замуж должна доказать факт смерти первого мужа, — во всех этих случаях формальные требования, предъявляемые к показаниям С., доведены до минимума; напр. допускаются показания одного свидетеля (вместо обычных двух), показания раба, показания, данные не на основании личных наблюдений, a со слов других, и т. п.
Следующие правила регулируют допрос С.: 1) Все обязаны давать суду показания по поводу тех обстоятельств, которые им известны. По делам уголовным С. обязаны явиться в суд по собственной инициативе, даже без особого приглашения; по делам же гражданским С. должны явиться лишь по требованию тяжущегося. Неявка в суд и отказ от дачи показаний считаются грехом, и уклонившийся от дачи показаний С. должен, с религиозно-нравственной (но не юридической) точки зрения, возместить убытки тому из тяжущихся, в чью пользу клонились бы его показания (Б. Кама, 56а). В поталмудический период установился обычай, что тяжущийся может объявить в синагоге проклятие (херем) тем С., которые могут дать на суде показания в его пользу, но не делают этого (Шулхан-Арух, Хошен га-Мишпат, 28, § 2). Обязанность давать показания распространялась на все классы общества и в уголовных процессах — даже на первосвященника (Санг., 18а); одни лишь цари освобождались от этой обязанности. Позже была установлена особая привилегия для ученых: они не обязаны являться в суд, состоящий из лиц, менее компетентных и менее авторитетных, чем они сами, для свидетельских показаний по делам чисто гражданского характера; в этом случае суд допрашивает таких лиц на дому (Хошен га-Мишп., 28, § 5). 2) Показания С. должны быть безвозмездны и добровольны. Если С. дает свои показания под влиянием угроз или за плату (предполагая даже, что плата дана не за ложные показания, a как вознаграждение за услугу, оказываемую правдивыми показаниями), его показания ничтожны. Свидетельство есть религиозная обязанность, за которую нельзя получать вознаграждение. Кроме того, y C. невольно создается пристрастие в пользу того тяжущегося, который вознаграждает его за труд (Кет., 18, 19; Бех., 29а). 3) Свидетели дают показания устно, по памяти, a не по запискам. Письменные показания ничтожны (Кет., 20а). Суд должен непосредственно воспринимать слова С., a не через переводчика. Переводчик допускается при допросе лишь в том случае, если судьи понимают сами язык С., но не могут изъясняться на нем и потому задают вопросы через переводчика (Макк., 6б). 4) С. должны быть допрашиваемы не иначе как в присутствии обвиняемого или ответчика. Из этого правила допускаются исключения лишь в гражданских делах, в тех случаях, где допрос С. в присутствии ответчика представляется невозможным или весьма затруднительным (Б. Кама, 112; Хошен га-Мишпат, 28, §§ 15 и сл.). 5) Свидетели должны давать показания лишь на основании своих непосредственных наблюдений. В гражданских делах допускается, однако, показание на основании признания, данного должником в присутствии С. в торжественной форме (см. Признание). Полным доказательством считается лишь согласное показание двух свидетелей, из которых каждый излагает весь факт полностью. Если же один С. показывает одни обстоятельства, сами по себе не имеющие юридического значения, a другие дополняют показание иными данными, так что лишь совокупность обоих показаний дает юридический факт, то такие показания не принимаются во внимание. Объясняется это тем, что С. только тогда сознает всю важность своего показания, когда излагаемые им обстоятельства сами по себе имеют юридическое значение, сами по себе создают права и обязанности, и в этом случае С. как при восприятии самого факта, так и при передаче своих наблюдений суду относится к делу с надлежащей внимательностью и осторожностью. Когда же наблюдаемый факт сам по себе юридически безразличен, a лишь в соединении с другими фактами приобретает юридическое значение, то С. лишь мимолетно и случайно может остановить свое внимание на таком факте, и поэтому его показание признается недостоверным. Требование непременно двух С. для каждого факта является обычным для древних законодательств, между прочим, и для римского. В уголовном процессе это требование является абсолютным; более того, если С. знает, что других С. не было и, следовательно, его показание окажется ничтожным в судебном смысле, a лишь положит пятно на доброе имя обвиняемого, то он должен воздержаться от свидетельства (Пес., 113б; ср. Второз. 19, 15). В гражданском процессе показание одного С. имеет все же важное значение, оно создает презумпцию в пользу одного из тяжущихся и освобождает его от обязанности дать присягу (если таковая была бы при отсутствии C.), a чаще всего возлагает на того тяжущегося, который оспаривает верность показания одного С., обязанность подтвердить свои слова присягой. A при том значении, которое присяга имеет для верующего еврея, обязанность дать присягу нередко равносильна проигрышу процесса (см. Присяга). — Что же касается того случая, когда факт одновременно удостоверяют 3—4 свидетеля и более, то они, конечно, допрашиваются судом все для лучшей проверки их показаний, но более многочисленная группа С. отнюдь не считается более достоверной. — В уголовном процессе требуется, чтобы свидетели знали друг ο друге; другими словами, каждый С. должен сказать суду: я видел такой-то факт, и со мной был еще один человек, который видел то же вместе со мной. Это требование объясняется тем, что Талмуд считал нужным, особенно в делах, в которых решается вопрос ο жизни и смерти, чтобы С. сознавали свою важную и ответственную перед правосудием роль не только в момент дачи показаний, но и ранее, при наблюдении самого факта. Предполагается, что при произнесении смертного приговора смело можно положиться лишь на таких С., которые уже в момент наблюдения преступного факта сознавали, что от их показаний будет зависеть жизнь человека, и потому напрягают все свое внимание и тщательно проверяют себя, насколько их восприятия точно соответствуют действительности. Этого можно ожидать от С. лишь тогда, когда они знают друг друга. С. же, не замечающий вокруг себя других С., знает, что для суда его показание не будет иметь значения, и потому относится к наблюдаемому факту лишь с праздным любопытством. В гражданских делах это правило не применяется (Макк., 6б). — 8) С. не должны подтверждать свои показания присягой. Об этом нет упоминания ни в Библии, ни в Талмуде. По еврейскому мировоззрению, обязанность С. давать правдивые показания на суде носит такой же важный, торжественный и священный характер, как соблюдение присяги. В Декалоге лжесвидетельство находит себе место наряду с лжеприсягой. Уголовная кара за лжесвидетельство даже суровее, чем за лжеприсягу. Лжеприсяга, как чисто религиозное преступление, может повлечь за собой лишь телесное наказание; лжесвидетельство же карается по принципу талиона (см. Алиби). Вообще, иудаизм относится мягче к нарушениям религиозных обязанностей, чем к преступлениям общественного и этического характера. При таких условиях присяга не должна говорить совести человека больше, чем простое напоминание суда ο высокой религиозно-нравственной заповеди — показывать только правду. Тем не менее, начиная с 14 века, по-видимому, под влиянием практики христианских судов, раввинские авторитеты стали высказываться в том смысле, что в отдельных конкретных случаях требование присяги от С. допустимо. Это именно тогда, когда показание С. внушает суду недоверие, — быть может, С., способный на ложное свидетельство, откажется от лжеприсяги (Хошен га-Мишпат, 28, § 2, глосса). — 9) Самый допрос С. обставляется, особенно в уголовных делах, большою торжественностью, которая должна влиять на психику. Так, прежде всего суд обращается к С. с напоминанием ο важном значении правдивости показаний как религиозной и нравственной заповеди. Мишна приводит форму этого напоминания, которая содержит в себе следы той эпохи, когда синедрионы отправляли уголовное правосудие — «Может быть, вы говорите предположительно, по слухам, с чужих слов», или: «Вы слышали от достоверного человека?» «Может быть, вы не знаете, что мы будем проверять правильность ваших показаний путем расспросов относительно разных условий и обстановки преступления (דרישה וחקירה)? Знайте, что дела уголовные отличаются от гражданских (имущественных). В последних достаточно лжесвидетелю возместить причиненные им убытки, и его грех искупается. В делах же уголовных лжесвидетель считается ответственным за пролитую кровь подсудимого и всего возможного в будущем его потомства. Затем и создан Адам единым, чтобы показать, что с точки зрения Писания погубить одну жизнь равносильно уничтожению целого мира, a спасти одну жизнь это то же, что спасти целый мир. Может быть, вы скажете: какое нам дело до этого несчастия (т. е. зачем нам свидетельствовать, раз это сопряжено с такой ответственностью)? Но сказано (Лев., 5, 1): если кто был С., или видел, или знал, но не объявил, то он понесет на себе грех. A может быть, вы скажете: зачем нам брать на себя кровь этого человека? — Но ведь сказано (Пр., 11, 10): при погибели нечестивых бывает торжество» (Санг., 37а). Эта формула вполне заменяет присягу, так как ярко изображает значение и последствия правдивого и ложного показания, предостерегает от поспешных и необдуманных заключений. После такого напоминания, сделанного всем С. вместе, допрашивают каждого отдельно, с удалением остальных из зала суда. Мишна сохранила изречение Симона б.-Шатаха, главы синедриона во II в. до хр. эры (Абб., I, 9): «Побольше расспрашивай свидетелей и будь осторожен в словах своих, дабы из них не научились они говорить ложное». Это изречение предостерегает судью от двух крайностей: с одной стороны, он должен не довольствоваться самостоятельным рассказом С., a путем расспросов выяснить, насколько правдиво и точно показание; с другой стороны, вопросы не должны заключать в себе намек на возможный ответ, иначе С. может в своих показаниях руководиться характером и направлением вопросов, и потому судья должен по возможности избегать таких подсказывающих вопросов. Мишна различает вопросы ο существенных моментах преступления, חקירות, от вопросов по поводу обстоятельств второстепенных, נדיקות. К вопросам первого рода относятся точное указание места и времени (год, месяц, число, день недели, час) преступления, a затем важнейшие элементы особенного состава каждого преступления (напр. при идолопоклонстве — название божества и форма служения ему; при убийстве — орудие убийцы и т. п.). Если С. не сумеет ответить хотя бы на один из вопросов этого рода, его показание почитается ничтожным. Тем более, если двое С. в ответах на эти вопросы впадут в противоречие, поскольку оно не объясняется обычными в житейском быту неточностями, показание их ничтожно. Затем задаются вопросы по поводу второстепенных обстоятельств и подробностей обстановки деяния. Если С. на вопросы этого рода не ответит (не заметил, забыл ту или другую мелочь), то этим его показание не порочится. Но разноречия в ответах на эти вопросы лишают показание доверия, и обвинительный приговор может состояться лишь в том случае, если за исключением противоречащих показаний все еще остаются двое С., во всем между собою согласных. Книга Сусан. (ст. 52—59) и Мишна (Санг. V, 2) дают нам примеры таких противоречий в вопросах второстепенных, которые привели к оправдательным приговорам. В одном случае свидетели дали разные указания относительно дерева, под которым совершено преступление; в другом — С. согласно указали, что деяние было совершено под смоковницей, но противоречие обнаружилось в вопросе ο толщине черешков этой смоковницы (один С. указал, что черешки были толстые, a другой находил их тонкими). — Допрос С. в гражданских делах обычно допускает многие отступления от этих правил. Предварительное увещание носит менее торжественный характер. В нем, однако, указывается на угрожающее лжесвидетелю наказание, земное и небесное, и отмечается постыдность лжесвидетельства, для выражения чего пользовались пословицей זילי םהדי שקרי אאוגרייהו — «Ложные С. презираются их нанимателями» (Санг., 29а). Подробного допроса по поводу мелочей в гражданском процессе не принято производить (но это все же возможно, если y судьи возникает серьезное сомнение в правдивости С.). Если С. ссылается на незнание тех или иных, хотя бы и главных обстоятельств, касающихся показываемого им факта, напр. места, времени, то это незнание не порочит, по общему правилу, С.; противоречия же в вопросах этого рода делают показания С. ничтожными. В вопросах же второстепенных не только незнание, но и явное противоречие в показаниях двух свидетелей не лишает показания их доказательной силы. Допрос С. по Талмуду производится гласно, т. е. в присутствии сторон, но не публично. Присутствие публики во время дачи показаний, по взгляду законоучителей, могло бы нарушить спокойствие и сосредоточенность С. Однако в отношении гражданских дел в последние века, по-видимому начиная с 16 в., это правило перестало применяться, и допрос С. происходит публично (ср. Мишна, Санг., III, 6; Хошен га-Мишпат, 28, § 8; Tare Zahab ad. l.). — 10) Данное перед судом показание С. не могли уже ни взять обратно, ни заменить другим — כיון שהגיד שונ אינו חוזר ומגיד. Допускалось лишь разъяснение смысла ошибочно, по недоразумению, сказанных слов, и от суда уже зависело по непосредственному впечатлению решить, должно ли признать новое показание лишь выяснением допущенной в прежнем показании ошибки и потому вполне заслуживающим доверия или же считать новое показание отказом от прежнего и потому формально ничтожным. Заслуживает в этом отношении внимания повествование Талмуда ο суде над сыном упомянутого выше р. Симона б.-Шатаха. На основании показаний лжесвидетелей, подкупленных политическими противниками, сын этот был приговорен к смертной казни за убийство. После постановления приговора, когда подсудимого уже вели на казнь, чувство раскаяния овладело свидетелями, и они заявили суду ο подкупе и лживости своих показаний. Суд хотел было отменить свой приговор, но подсудимый сказал, что он должен пойти на смерть ради торжества юридического принципа (Иер. Санг., VI, 23а). Принцип этот имеет то значение, что усиливает сознание ответственности С. за каждое сказанное ими в определенной судебной обстановке слово. С., отказавшиеся от своих показаний в гражданских делах, обязаны возместить тому тяжущемуся, против которого они давали прежние показания, причиненные этим убытки — раз С. сами признают, что их показания не соответствуют действительности и что, следовательно, решение суда по их вине оказывается несправедливым, на них лежит обязанность возместить убытки (Хошен га-Мишпат, 29).
Способность к свидетельству по еврейскому праву предполагает развитое нравственное чувство, сознание ответственности, твердость в исполнении долга. Суд выслушивает показания только таких лиц, которые заранее, по объективным данным, могут рассчитывать на доверие. Талмуду вполне чужд принятый многими современными законодательствами порядок, по которому сомнительные С. допрашиваются, и суду предоставляется лишь по внутреннему убеждению отнестись к их показаниям с большим или меньшим доверием. Поэтому круг лиц, не способных к свидетельству, в Талмуде гораздо шире, чем в других юридических системах. В частности, не допускаются к свидетельству следующие категории лиц: а) рабы; б) женщины и гермафродиты, но относительно их имеются некоторые случаи допущения к свидетельству, напр. ο смерти безвестно отсутствующего (см. Агуна); в XI в. р. Гершом допустил показания женщин относительно таких фактов, ο которых нельзя или трудно иметь свидетелей мужчин; в) дети до достижения половой зрелости совсем не могут быть С., a после этого — до 20 лет допускаются лишь в спорах, не относящихся к земельной собственности (в этом возрасте несовершеннолетний по Талмуду считается правоспособным для всех сделок, кроме отчуждения недвижимостей; см. Возраст); г) глухонемые, глухие, немые, слепые; хотя такие лица в отдельных конкретных случаях могут те или иные факты изложить перед судом, но так как сравнительно с показанием нормального человека их показание чаще всего будет заключать те или иные пробелы, то они вовсе не допускаются к свидетельству; д) умалишенные, к которым Талмуд относит все разряды душевно ненормальных людей; показания, данные в светлые промежутки, по поводу фактов, воспринятых также в светлые промежутки, признаются достоверными; к показаниям эпилептиков, данным даже в нормальном состоянии, суд должен относиться с осторожностью; людей очень глупых или легкомысленных суд может по своему усмотрению отнести к разряду умалишенных и не допустить к свидетельству; е) лица, нарушившие такие религиозные запреты, которые влекут за собой телесное наказание, или же совершившие какие-либо преступления корыстного характера, хотя бы и такие, за которые закон не назначает телесного наказания, напр. ростовщичество (см. Рост), присвоение данной на сохранение вещи (נפקדון כופר), кража и пр., a также лица, уличенные уже раз в лжеприсяге или лжесвидетельстве; отбытие наказания считается искуплением греха; искреннее раскаяние, выразившееся не на словах только, a в соответствующих действиях, возвращает лицу доверие, и оно становится способным к свидетельству; ж) лица, которые профессионально занимаются азартными играми (см. Пари); з) люди невежественные, не имеющие понятия ο требованиях религии и вместе с тем не соблюдающие элементарных правил общежитейской честности и вежливости, так назыв. ам-гаарец (см.); и) родственники и свойственники одного из тяжущихся, либо судьи, либо свидетеля, давшего показания; при определении степени родства в Талмуде принята особая система, по которой за основание принимается общий родоначальник и указывается, какое поколение тяжущийся и С. составляют по отношению к этому родоначальнику; как исключение имеют полную доказательную силу показания родителей в вопросах ο законности рождения и ο наследственных правах своих детей; потерпевший от преступления и его родственники, поскольку они отказываются от взыскания имущественных убытков, допускаются к свидетельству против преступника; к) не допуcкаются к свидетельству еще лица, для которых тот или иной исход данного процесса сопряжен с выгодой или убытками; заинтересованность лица в процессе определяется не по каким-либо общим формулам, a каждый раз отдельно, в зависимости от особенностей конкретного случая; так, напр., арендатор считается заинтересованным в тяжбе по вопросу ο праве собственности на арендуемый участок, поскольку он еще не собрал всех продуктов с этого участка; после же окончания сбора он не считается заинтересованным, хотя бы с прежним владельцем ему легче было бы возобновить или даже продолжить прежний договор; далее, кредитор и поручитель считаются заинтересованными в том, чтобы за должником было признано право собственности на земельный участок, если y должника нет других участков, из которых кредитор мог бы получить удовлетворение; показания С. этой категории лишь тогда признаются ничтожными, когда они клонятся к их выгоде; в противном случае они имеют полную доказательную силу (показания же родственников, даже данные во вред родственнику-тяжущемуся, ничтожны). Все эти категории негодных С. абсолютно неприемлемы лишь для уголовного процесса. В гражданских же делах они допускаются по ссылке на них обеих сторон, или если тяжущиеся при заключении договора, послужившего предметом судебного спора, условились, что такие-то лица должны быть признаны ими вполне заслуживающими доверия.
Ср.: Benzinger, Hebr. Arch., 331, 333, 347; Nowack, Hebr. Arch., стр. 326; Saalschücz, Das mosaische Recht, II, гл. 88; Maimonid, Hilchot Edut; Шулхан Арух, Хошен га-Мишпат, 28—38; Frankel, D. gerichtliche Beweis, §§ 1—77, стр. 140—301; Bloch, Civilprocessordnung und mos.-rabbin. Rechte, стр. 43—53; Fassel, Das mos.-rabbin. Gerichtsverfahren, §§ 104—145; Klein, Das Gesetz über das gerechtliche Beweisverfahren and mos.-talmud. Recht, Галле, 1885; Duschak, Das mos.-talm. Strafrecht, стр. 41—43, 60—64; Mayer, Geschichte der Strafrechte, § 51. — Об уголовных последствиях лжесвидетельства см. Алиби.
Ф. Дикштейн.1.3.
Свидетели-евреи в западноевропейских странах. — В зависимости от общего отношения того или иного законодательства к евреям оказывались и специальные законы по вопросу ο допущении евреев в качестве С. по судебным делам. Различные законоположения и нормы об этом предмете, действовавшие y разных народов и в разные времена, при всем разнообразии отдельных подробностей и частностей можно разбить по руководящей идее на четыре главные категории.
I. Совершенное игнорирование вероисповедного и национального признака в законодательстве ο допущении С. — Всякое лицо допускается к свидетельству и тем оказывает посильную помощь правосудию независимо от того, принадлежит ли оно к той же нации и к тому же вероисповеданию, что один или что оба тяжущихся, или же к другой нации или другому исповеданию. Такая точка зрения господствует в большинстве современных культурных государств. Она же проводилась и в законах языческого Рима в соответствии с господствовавшим там принципом равноправности всех римских граждан, без различия происхождения и веры. Но как только христианство было объявлено господствующей религией в Риме, императоры начали проявлять свое усердие к новой вере в ряде ограничений против евреев. И в эпоху Юстиниана встречается уже закон ο С.-евреях, в основу которого положена диаметрально противоположная точка зрения.
II. Абсолютно нетерпимое отношение к евреям-С. — находит свое крайнее и наиболее сильное выражение в законодательстве Юстиниана от 532 г. Евреи не могут быть С. в процессах, где один или оба тяжущихся — христиане. Там же, где обе стороны исповедуют еврейскую веру, им предоставляется пользоваться С.-евреями как соответствующими по достоинству (dignos) самим тяжущимся. При составлении завещаний и совершении договоров, однако, можно в случае нужды пользоваться услугами С.-евреев (1, 5, С. 21). Из анализа этого закона видно, что законодатель не руководился предположением, что евреи могут из религиозной и племенной вражды давать пристрастные показания против христиан: тогда было бы естественно допустить евреев в процессах, где обе стороны христиане и где еврею нет основания отдавать предпочтение интересам одного тяжущегося перед другим. He видно также, чтобы законодатель признавал показания евреев не заслуживающими доверия вообще, независимо от пристрастия. Задачей законодателя, судя по употребленным в тексте закона выражениям, было унизить евреев, которые наряду с еретиками отвергают государственную веру, низвести их на степень граждан второго сорта, показаниями которых верующему гражданину непристойно пользоваться. Этим и объясняется саркастическое выражение: в своих внутренних спорах евреи могут пользоваться показаниями свидетелей, «достойных самих тяжущихся». Закон, проникнутый таким религиозным фанатизмом, естественно, был всецело воспринят каноническим правом и вошел в сборник Грациана (с. 21, XII, 20). Однако эта точка зрения в своем крайнем виде не удержалась и в каноническом праве. Так, Латеранский собор в 1179 г. допускает показания евреев в тяжбах, где участвуют одни христиане. Позднейшие писатели, стоявшие на почве канонического права, как, напр., Фарринаций, Циглер и др., мотивировали указанные ограничения такими соображениями, как, напр., «кто не верует в Бога, тот и сам не заслуживает доверия»; некоторые, однако, находили возможным допускать С.-евреев в процессах, где участвуют только христиане. Юстиниановская точка зрения отразилась на некоторых светских законодательствах Средних веков. Во Франции им проникнуты как закон Людовика Св., изданный в 1272 г., так и французские сборники кутюмов (обычаев). В Италии мы находим отражение тех же идей в сборнике «Antiquissimae consuetudines Parnomitanae». В Португалии грамота короля Альфонса Генрикеса (XII в.) идет еще дальше и воспрещает пользоваться показаниями С.-евреев даже в тяжбах между их единоверцами (позже в Португалии появляется более терпимая точка зрения, см. ниже).
III. Большинство законодательств Средних веков чуждо духа крайней нетерпимости. Господствует, однако, принцип, по которому нельзя решать тяжбы, основываясь исключительно на показаниях свидетелей другой веры и национальности. Показание еврея, данное против христианина, равно как и обратно — показание христианина, направленное во вред еврею, не заслуживает полного доверия. Здесь принимается во внимание и возможное пристрастие, и глубокое различие в мировоззрении представителей различных религий и национальностей. Так относилось средневековье не только к евреям, но и вообще к иностранцам. Отсюда следует, что в процессах между христианами нет причины не доверять С.-евреям. Также вполне допустимо показание еврея во вред его единоверца и в пользу христианина. В тех же случаях, когда еврей дает показания в пользу своего единоверца и во вред христианину, требуется для полного доказательства дополнительное показание в том же смысле одного, двух или даже трех С.-христиан. С другой стороны, и для решения дела против еврея требуется такое же число свидетелей-евреев. Такая точка зрения, признающая существование антагонизма между евреями и христианами и вполне справедливого отношения суда к обоим враждующим лагерям, встречается довольно часто и в средневековых памятниках. Так, в Англии на этой точке зрения стоял закон Генриха II, подтвержденный Иоанном Безземельным (1200). Этот же взгляд проводится в законе Фридриха II для города Трани (Италия) от 1221 г., в законах королевства Наварского, Испании и Арагонии. Из германских памятников этой точки зрения держатся саксонское Weichbild, Саксонское Зерцало, Привилегия австрийского герцога Фридриха II от 1244 г., закон Генриха Светлейшего 1245 г. в маркграфстве Мейсенском и др. Аналогично относятся к евреям-С. привилегии Оттокара II Пшемысла (см. Богемия) и Белы IV в Венгрии.
IV. Наконец, имеется ряд законодательных памятников, представляющих переходные стадии между двумя последними категориями. С одной стороны, они исходят как бы из точки зрения пристрастия и вражды между последователями разных религиозных учений и потому отвергают только такие показания свидетелей-евреев, которые направлены против христиан. Но, с другой стороны, в обратном случае, если свидетели-христиане дают показания против евреев, они признают такие показания заслуживающими доверия. Эти законодательства признают возможность пристрастного отношения еврея-свидетеля к христианам, но игнорируют возможность пристрастия y христианина-свидетеля против еврея. Подобной точки зрения держится Латеранский собор: он мотивирует такое несправедливое отношение к евреям тем, что евреи во всем должны подчиниться христианам и заслуживают сожаления лишь из человеколюбия. С теми или иными изменениями подобный взгляд проводится в Швабском Зерцале, в защитительных грамотах (Schutzbriefe) франкских королей, в позднейших законах Португалии, в законе императора Фридриха II за 1296 г. для всей Сицилии и др.
В 38-м веке стали раздаваться голоса в пользу отмены всех подобных законоположений, ограничивающих права евреев. В пользу неограниченного допущения евреев в качестве С. высказывается юридический факультет Галльского университета (1706). В этом смысле пишут Бемер, творец протестантского канонического права, Крамер, Гоммель и др. Тем не менее, в большей или меньшей мере пережитки средневековых взглядов сохраняются в австрийском общем уставе судопроизводства 1781 г., в баварском общем уставе судопроизводства 1753 г., в прусском общем уставе судопроизводства 1793 г., в прусском уставе уголовного судопроизводства 1805 г. Но уже австрийский устав уголовного судопроизводства 1803 г. и баварский устав уголовного судопроизводства 1813 г. не знают никаких ограничений для евреев-свидетелей. Таким образом, в Австрии и Баварии в 19 в. уже после отмены ограничений для уголовного процесса пережитки средневековья долгое время продолжали действовать в судах гражданских. Еще более любопытна судьба Пруссии. При рассмотрении упомянутых выше процессуальных законов 1793 и 1805 гг. прусское правительство запросило Мендельсона, как относится талмудическое право к вопросу ο свидетельских показаниях, и свой проект изготовило в известном соответствии с указаниями Мендельсона. Но вследствие некоторых ошибок и неясностей, допущенных последним в своем заключении, равно как вследствие существенных поправок, внесенных в проекты лично королем, ограничения против евреев-свидетелей в этих законах оказались чрезвычайно странного характера. Закон 1812 г., уравнивший прусских евреев во всех правах, почему-то был распространен лишь на гражданские дела. Ограничения же, бывшие в уставе уголовного судопроизводства, остались нетронутыми. Лишь во второй половине 19 в. последовала отмена всех ограничений против евреев как в Германии, так и в Австрии. — Ср.: Z. Frankel, Der gerichtliche Beweis nach mosaisch-talmud. Recht, Берлин, 1846, стр. 475—519 (особое приложение); Stobbe, D. Juden in Deutschland, 1866, стр. 148—153, 259—262; Scherer, D. Rechtsverhältnisse d. Juden etc., 1901, стр. 167—169, 291—293.
Ф. Дикштейн.5.
Польско-литовское законодательство ο евреях было построено по образцу средневековых привилегий, прототипом которых является привилегия Фридриха II, герцога австрийского, от 1244 г. В Польше и Литве господствовал в отношении евреев отмеченный выше принцип, чуждый нетерпимости. На Литве, однако, позднее были введены ограничения. По первому Литовскому статуту (1529 г.) евреи наравне с татарами не могли свидетельствовать в делах, касающихся земельной собственности (такому же ограничению подвергались христиане, не ходившие на исповедь). Второй же Литовский статут (1566 г.), объявляет недействительным свидетельство еврея и в других делах. Это ограничение подтверждено третьим Литовским статутом (1588 г.).
5.
Свидетели-евреи по русскому законодательству. Несмотря на то, что евреям бывших польских губерний русское правительство предоставило права граждан, польское население, a за ним порою и местная администрация пытались сохранить в силе правовые ограничения, установленные польским законодательством, продолжавшим действовать и по переходе края к России. Наряду с другими был возбужден вопрос ο праве быть С. В 1786 г. Сенат вынужден был подтвердить, что при разборе судебных дел должно принимать от евреев свидетельские показания. В то время России принадлежали из числа бывших польских губерний одни белорусские; поэтому в губерниях, присоединенных позже, указанный вопрос не почитался окончательно решенным. В 1799 г. киевский главный суд предписал богуславскому магистрату не отказываться от принятия свидетельских показаний евреев; однако в 1806 г. Киевскому главному суду вновь пришлось подтвердить по делу, в котором обе стороны выставили по еврею-свидетелю, что, хотя законом 1796 г. предоставлено местному населению судиться по Литовскому статуту и другим польским привилегиям, евреи не могут быть устранены от дачи свидетельских показаний, так как им дозволено быть членами магистрата, а Положение 1804 г. объявило их состоящими под покровительством общих законов; но так как специального закона об этом не имелось, то решено было испросить высочайшего повеления. Сперва Сенат постановил, чтобы евреи «по делам христиан и между христианами» были принимаемы в С. наравне с прочими подданными. Но потом, по-видимому, на сенаторов было произведено давление извне и началась разноголосица. Спор настолько разгорелся, что сенатор Карл Гейкинг (см.) представил записку в защиту прав евреев, a гр. Ворцель — против допущения евреев в С. Гейкинг, опираясь на требования справедливости, настаивал на том, что нельзя «объявить целый миллион мирных граждан империи не имеющими ни справедливости, ни чести, ни чувства, ни закона»; противники ссылаются обычно на то, что евреи — враги христиан, но ведь и христиане ненавидят евреев, значит, христиане не могут также свидетельствовать против евреев; указывают, что евреи невежественны — в таком случае они не могут быть судимы за проступки, ибо действуют по неразумению; говорят, что молитва Kol-Nidre дает простор для лжесвидетельства, но это неверно (см. соотв. статью), к тому же в самой Польше присяга евреев уже издавна принимается в судах. Большинство сенаторов в общем собрании, a также министр юстиции, признали за евреями право быть С., однако государь не утвердил доклада и направил дело в Государственный совет; здесь из тринадцати лиц 11 подали голос за предоставление евреям права давать свидет. показания, и это решение получило силу закона (21 авг. 1814). Однако уже вскоре возникло новое недоразумение. Упомянутое выше дело состояло в разрешении вопроса, могут ли быть евреи свидетелями в бывших польских губерниях, где действовали устаревшие статуты, — в остальных губерниях не могло возникнуть сомнения, так как русские законы не знали в этом отношении какого-либо стеснения; однако закон 1814 г. стали истолковывать в том смысле, что он распространяется только на губернии, принадлежавшие Польше, в прочих же местностях евреи будто вовсе не могут быть свидетелями, но этот взгляд был в дальнейшем оставлен. — В сороковых годах возник вопрос — могут ли евреи выступать С. против своих бывших единоверцев, принявших христианство; с одной стороны, являлось опасение, что С. будут мстить ренегату; с другой же стороны, при недопущении евреев к свидетельским показаниям проступок ренегата мог бы остаться безнаказанным; в результате закон 3 января 1846 г. установил, что «к свидетельству по делам евреев, принявших христианское исповедание, бывшие их единоверцы, т. е. евреи же, допускаются в местах постоянного их жительства тогда только, когда не будет достаточного числа свидетелей из христиан» (предполагалось, что вне черты оседлости, где мало евреев, по всякому делу найдутся свидетели-христиане). См. Присяга. — (Рукописные материалы).
Ю. Г.8.