Просбол פרוםבול (προς βουλή βουλευτών; буквально: «перед советом» или «перед судом») — юридическая комбинация, установленная Гиллелем I для обхода библейского закона о погашении субботним годом (шемита) всяких долговых обязательств. Текст библейского закона гласит: «К концу каждого семилетия установи прощение (Schemitah). Прощение же состоит в том, чтобы всякий заимодавец, который дал взаймы ближнему своему, простил ближнему своему и не взыскивал с ближнего или с брата своего, ибо провозглашено прощение во имя Господа» (Второз., 15, 1—2). A несколько дальше сказано: «Берегись, чтобы в сердце твое не вкралась подлая мысль: вот приближается год седьмой, год прощения, и будет безжалостен глаз твой к нищему брату твоему, и ты не дашь ему (взаймы); он же возопиет на тебя к Господу и будет на тебя грех…» (там же, 9—11). Мотив этого закона ясен: среди населения чисто земледельческого, какими были древние евреи, с ничтожным развитием торгового оборота, люди прибегали к займам только в случаях крайней нужды — вследствие неурожая или болезни. Между тем задолженность в древности не только служила главной причиной неравномерного распределения земельной собственности, но весьма часто влекла за собою порабощение несостоятельных должников или их детей (см. Рабство). Это явление мы встречаем у всех древних народов, отчасти также у евреев (II Цар., 4, 1; Hex., 5, 5 и след.). Для предупреждения этих двух зол Моисеевым законодательством установлены были два института: институт юбилейного года (см.) и институт «шемиты», в силу которого, между прочим, долг, над которым прошел субботний год, не подлежит принудительному взысканию, а уплата его зависит исключительно от доброй воли должника. Периодическая ликвидация долговых обязательств в стране, направленная к защите экономически слабых элементов народа от порабощения их более сильными, должна была служить непрерывным регулятором народного равенства и предупреждать то зло, для уничтожения которого афинский законодатель Солон должен был прибегнуть к радикальной реформе «сисахтии» (освобождение всех порабощенных с аннулированием их долгов), не гарантировавшей, однако, от повторения этого зла в будущем. Библейский законодатель, однако, сам как бы чувствует слабую сторону этого института; он предвидит возможность того, что ввиду близости субботнего года имущие откажутся от помощи нуждающимся, и он не находит другого средства против этого, как призыв к великодушию имущих, к их религиозному чувству. Интересно, что, согласно Иосифу Флавию («Древн.», IV, 12, 3), «шемита» совпадала не с субботним годом, а с юбилейным, т. е. прощение долгов происходило только раз в 50 лет; но это утверждение прямо противоречит библейскому тексту. Столь же несостоятельно и мнение О. Штейнберга, который переводит слово שמטה словом «отпущение»; а в комментарии своем он замечает, что речь вовсе не идет о полном прощении долга, а лишь об отсрочке его ввиду полного прекращения полевых работ в субботнем году и, след., отсутствия доходов с земли. Прямых указаний против этого толкования в тексте, пожалуй, и нет, но нет также сомнения, что в эпоху второго храма «шемита» понималась в смысле полного аннулирования долговых обязательств, иначе не было бы почвы для реформы Гиллеля.
В эпоху 2-го храма, с развитием в стране торговли и промышленности, немыслимых без широкого кредита, все сильнее стало обнаруживаться неудобство древнего закона, тем более что мотив, легший в основание этого закона, давно перестал существовать: в это время нечего было опасаться порабощения одного еврея другим. «Когда Гиллель Старший, — сказано в Мишне, — увидел, что народ из-за шемиты перестал давать взаймы друг другу и тем нарушает предписание Торы «Берегись, чтобы не вкралась в сердце твое подлая мысль» и т. д., он решил установить П.» (М. Шебиит, X, 3). По доктрине раввинов, Божественный закон не подлежит отмене, но его разрешается толковать согласно его духу и согласно требованиям жизни. Слова текста «С того, что имеешь ты у брата твоего, сними руку твою» (Второз., 15, 3) интерпретируются следующим образом: во-первых, долги под залог какого бы то ни было имущества или ипотечные долги закону о шемите не подлежат; во-вторых, только долги частному лицу уничтожаются шемитой, но не долги судебному месту (Иер. Шебиит, X). Следовательно, если кто передаст свои заемные письма суду, делая его как бы кредитором своего должника, то может впоследствии взыскивать свои долги, выступая как бы представителем суда. При этом вовсе нет надобности в фактической передаче заемных писем; достаточно составить об этом письменный акт, который собственно и называется «просболом». — Существенная часть этого акта гласит: הדיינים שבמקום פלוני (ש)כל חוב שיש לי מוםר אני לכם, (ש)אגבנו בל ומן שארצם איש פלוני ופלוני. Согласно толкованию Раши (Гиттин, 37б), это должно быть переведено так: «Я передаю вам, такому-то и такому-то, судьям такого-то города — всякий долг, который мне следует, дабы я мог взыскать его, когда пожелаю» (М. Шеб., X, 4; Сифре к Втор., 15, 3). Заметим, что текст в Мишне несколько переиначен, так как сохранение обеих заключенных в скобках букв представляет синтаксическое излишество; в Сифре первый ש отсутствует, что вполне согласно с толкованием Раши). D. Hoffmann переводит указанное место так: «Я такой-то, передаю (заявление) вам судьям такого-то города, что всякий долг, который я имею, я взыщу, когда пожелаю». Выходит, таким образом, что П. заключается просто в откровенном заявлении кредитора судьям, что он собирается нарушить закон. — П., как всякий акт, должен быть подписан двумя свидетелями; но в отличие от других актов сами судьи могут подписать его вместо свидетелей, так как содержание П. не больше как фикция. Надо заметить, что в изложении сущности П. гораздо вероятнее взгляд Раши, который считает передачу векселей суду существенной частью реформы Гиллеля. Тосафисты (Маккот, 56, s. v. המוםר), однако, полагают, что фактическая передача векселей еще до Гиллеля спасала долг от шемиты и что это будто бы вытекает из библейского текста, а вся реформа Гиллеля направлена была лишь к тому, чтобы избавить кредитора от фактической передачи. Но этот взгляд весьма слабо обоснован. Во-первых, в библейском тексте нет ни малейшего намека на передачу заемных писем суду. Во-вторых, если бы уже до Гиллеля передача заемных писем спасала от шемиты, почему же «народ воздержался от дачи денег взаймы», раз существовало средство обеспечения займа. В-третьих, наконец, попытки позднейших законоучителей оправдать Гиллеля в том, что он обходом закона фактически отменил его (см. ниже), совершенно излишни, так как обход закона существовал уже до него. Ввиду того, что П. в конце концов отменяет библейский закон, законоучители старались подкрепить его еще одной комбинацией и придать ему характер ипотеки. «Не пишут П. иначе, как при наличности недвижимого имущества у должника; если у него такового нет, то кредитор отчуждает в его пользу минимальный кусок земли в своем поле. Если нет недвижимости у должника, а есть у его жены, то пишут на нее П., и т. д.». Тем не менее позднейшие законоучители находили реформу Гиллеля слишком смелой, так как в конце концов ею отменяется прямой библейский закон, и вот для оправдания Гиллеля потомок его, р. Иуда I, придумал следующую теорию. Указав на тесную связь между законом о «шемите» и институтом юбилейного года, он на основании одного библейского текста пытался доказать, что юбилейный закон был обязателен тогда, когда все 12 колен израильских были на своих местах; с изгнанием же части народа в Ассирию (II Цар., 15, 29) юбилейный закон, а с ним вместе и шемита de jure были упразднены. И если в эпоху второго храма оба эти закона все-таки соблюдались, то это не в силу их библейской обязательности, а в силу соферимского постановления. Последнее прямо отменить нельзя, из уважения к традиции, но обход его просболом допустим. Однако и после всего этого известный Мар-Самуил назвал П. «судебным оскорблением», עולבנא דדייני, и говорит: «Если бы я чувствовал себя в силе, я совершенно отменил бы его, так как благодаря этой фикции допускается незаконное взыскание долгов, погашенных шемитой». Но требования жизни были сильнее, чем Мар-Самуил, и П., не отмененный для восстановления закона о шемите, сам мало-помалу упразднился как ненужный пережиток, ввиду того что древний закон о шемите перестал отвечать условиям жизни. Уже Мишна с этической точки зрения рекомендует должнику уплатить долг, над которым прошел субботний год, хотя бы без П. (Шеб., X, 9). В старину предъявленный ко взысканию вексель без П. был недействителен, впоследствии, однако ж, установили, что такой вексель подлежит уплате, так как кредитор может сказать: у меня был П., но я его потерял, и ему верят, не требуя от него доказательств (М. Кет., IX; Гитт., 37б). Более того, по мнению Раввы, суду предоставляется подсказывать кредитору: «Не было ли у тебя П., но ты потерял его?», и если он отвечает «Да», то взыскивают по векселю (Гитт., 37б). Позднейшие амораи вовсе не требовали писаного П. и считали достаточным устное заявление кредитора двум или трем лицам, что он-де делает их своими судьями и передает им свой долг на того-то. — В Средние века не существовало общего правила о П. Некоторые раввины писали его, другие нет. Каро в своем Шулхан-Арухе еще подробно излагает законы о П. (Хошен га-Мишпат, 67). Но Иссерлес в глоссах к § 1 замечает, что в наших странах, т. е. в Европе, закон о шемите потерял свою силу, и поэтому нет места и П.