Признание confessio (הודאה) — имеет различное значение в зависимости от того, сделано ли оно перед судом или вне его, касается ли оно права гражданского или уголовного преступления. — Внесудебное П. служит не только доказательством существующего права, но и способом установления новых прав. Для юридической силы П. необходимо, чтобы оно было совершено не под влиянием принуждения, ошибки и проч. Талмуд, главным образом, останавливается на необходимости для П. двух качеств: серьезности и непритворности. При этом сообщение, сделанное по собственному почину не в виде формального П., а в виде рассказа, может быть признано притворным. Талмуд лишает возможности пользоваться частными разговорами и случайными заявлениями в качестве юридических доказательств. П. большей частью имеет в виду ранее существовавшее обязательственное отношение, для которого П. служит лишь доказательством. В этом случае можно еще опровергнут значение П., доказав, что оно сделано ввиду ошибочного предположения о наличности обязательства, которого на самом деле нет. Но нередко П. само по себе, независимо от прежних отношений, устанавливает новое обязательство, и против такого П. уже спора не может быть (см. Обязательство). — П. судебное в гражданском процессе. П., сделанное тяжущимся перед судом по поводу требования противной стороны, считается, по выражению Талмуда, таким же несомненным доказательством, как показания ста свидетелей (הודאת בעל דין כמאה עדים דמי, Б. Мец., 36 и др.). Такое П. может быть судом записано, и тогда оно имеет такую же силу, как письменное обязательство מלוה בשטר. Так называемое квалифицированное П., т. е. заявление тяжущегося, в котором он подтверждает невыгодный для себя факт, но тут же прибавляет такие оговорки, которые целиком или частью лишают П. его значения, не может быть судом раздробляемо, а может или быть целиком принято, или отвергнуто. Например, при заявлении: «я взял взаймы, но уже уплатил свой долг» или «я заключил договор, но условно, а условие не наступило, а потому договор потерял значение» — суд не может принять во внимание одну часть заявления, отвергнув другую. Это положение вытекает из известного в талмудическом праве принципа «мигго» (см. это слово, конец). — Если ответчик признает только часть исковых требований, то такое П., по мнению Талмуда, дает некоторое основание полагать, что и отвергнутая часть иска справедлива. Поэтому Талмуд возлагает на ответчика, признавшего часть иска, обязанность присягой подтвердить неправильность других частей. Это положение в Талмуде подвергается многим ограничениям (Б. Мец., 4а и б; Шеб., гл. VI, Мишна и Гемара). — Если Π. касается объекта, отличного по роду от того, на который предъявлено требование (истец требует взятую у него пшеницу, а ответчик заявляет, что пшеницы никогда не брал, но зато взял ячмень), то такое П. не имеет юридического значения. Даже то, что признал сам ответчик, он не обязан уплатить. По мнению одних комментаторов (Раши, Тосафот), это талмудическое правило основано на том соображении, что раз истец искал одного объекта (пшеницы), он тем самым признал, что по поводу другого (ячменя) ответчик ему вовсе не состоит должным, или соответствующий долг им прощен. Поэтому даже подтверждение свидетелями факта наличности сделки с ячменем не изменит существа дела. По мнению других комментаторов, такое П. само по себе не может служить доказательством, но то же требование может быть доказано иным путем (Шеб., VΙ, 3, Мишна; Хошен га-Мишпат, 82, § 12, и комм. ad locum).
Π. в уголовном процессе. Талмуд не придавал никакого значения сознанию подсудимого в своей вине. Это чрезвычайно оригинальное положение талмудического процесса, по-видимому, не повторяется ни в одном из известных нам законодательств, но оно находит себе защитников в теоретических сочинениях (например, Беккария). Талмуд так объясняет его. Никто не может признать себя преступником (אין אדם משים עצמו רשע), потому что каждый заинтересован в своей судьбе и потому пристрастно относится к себе, хотя бы на тех же основаниях, как родственник (אדם קרוב אצל עצמו — «человек сам себе родственник»); и потому как показания родственников подсудимого не могут приниматься судом во внимание, все равно, клонятся ли они к его пользе или вреду, так и его собственные показания суд должен игнорировать (Санг., 9б). Маймонид (Jad, Hilchot Sanh., XVIII, 6) дает другое объяснение этому положению: по его словам, следует опасаться, что лицо, признавшее себя виновным, либо находилось во время сознания в ненормальном психическом состоянии, либо пресыщение жизнью, желание умереть или пострадать толкнуло подсудимого на сознание. Это талмудическое положение, помимо непосредственного своего значения, оказывало большое влияние на все течение процесса. Везде, где закон признает за сознанием обвиняемого доказательное значение, практика в той или иной форме приводит к тому, что на подсудимого производится давление в смысле склонения его к сознанию. Если в средние века для этого применялись пытки и физические истязания, то позже для той же цели служили запугивания, застращивания, очные ставки, сбивающие, подсказывающие и улавливающие вопросы, внушение, увещания и, наконец, обещание смягчения участи в случае сознания. Последнее, т. е. уменьшение наказания ввиду сознания, ныне общепризнанно в европейских законодательствах. Между тем талмудический процесс в этом смысле никакого давления на подсудимого не производит. Лишь после постановления приговора, перед казнью, осужденному — из религиозных соображений — предлагают сознаться, принести раскаяние ради загробной жизни (Санг., VΙ, 2, Мишна). Сознание лица в своей вине не принимается во внимание, не только когда речь идет о смертной казни или телесном наказании, но и когда за соответствующую вину полагается лишь имущественный штраф — קנס, либо лишение права быть свидетелем или давать судебную присягу (Б. Кама, IX, 8; Кет., 18б).
Ср.: Frankel, D. gerichtliche Beweis, стр. 174—178, 336—358; Bloch, Civilprocessordnung nach mos.-rabbin. Rechte, 41—43; Fassel, Das mosaisch-rabbinische Gerichtsverfahren, §§ 69—78.
Ф. Дикштейн.3.