ЕЭБЕ/Луццатто, Моисей-Хайим

Луццатто, Моисей-Хайим
Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона

Словник: Лисбон — Ляцково. Источник: т. 10: Ладенбург — Миддот, стлб. 396—399 ( скан )

Луццатто, Моисей-Хайим — выдающийся поэт и мистик, род. в Падуе в 1707 г., ум. в 1747 г. в Акре (Палестина). Происходя из богатой и уважаемой семьи, Л. получил тщательное воспитание. Кроме Талмуда, он изучил Библию, иностранные языки и некоторые светские науки. Латинским языком Л. владел так же свободно, как и еврейским. Поэтические наклонности Л. проявил довольно рано, и написанная им в 16-летнем возрасте на смерть своего любимого наставника Когена-Кантарини элегия обнаруживает задатки недюжинного дарования. В сочинении по еврейской стилистике «Leschon Limudim», опубликованном Л. в 1727 г., он приводит отрывки своей юношеской, не увидевшей света исторической драмы «Schimschon u-Pelischtim», отличающиеся мастерским чисто библейским стилем. Написанная Л. в том же году идиллическая 4-актная драма «Migdal Oz» носит несомненную печать большого, хотя еще не вполне созревшего дарования. Но в его время, насквозь пропитанное духом мечтательного мистицизма, чуткой поэтической душе молодого Л. трудно было противостоять чарам мистики. Уже в дни ранней юности он начинает увлекаться каббалой, с которой его познакомил его учитель Исайя Бассан. Мастер еврейского слова, творец новоеврейского стиля, Л. увлекался туманным языком и метафорами Зогара и пытался подражать его высокопарному апокалиптическому стилю. Мир Зогара, мир грез и мистики, принял для него конкретные и осязательные формы, он стал для него действительностью. Мистические увлечения молодого Л. нашли отклик в окружающей его среде: вокруг него образовалась небольшая группа молодых людей, с увлечением отдавшихся тайнам каббалы; увлечения носили мессианский оттенок; разными формулами и заклинаниями надеялись ускорить пришествие Мессии и освобождение еврейства от «голуса». Поэт и мечтатель, Л., глубоко воспринимавший своей отзывчивой душой все величие народного горя, надеялся при помощи могущественной каббалы найти средство для спасения народа. Он грезил о божественных откровениях, полученных им, и верил в слышанный им якобы божественный голос (1727), возвестивший его о скором пришествии избавителя. Постепенно он искренне уверовал, что он сам и есть давно жданный Мессия. В экстазе он написал бесконечный ряд каббалистических произведений, то туманным языком Зогара, то прекрасным и образным еврейским языком. Свои переживания он первое время скрывал даже от самых близких, тем не менее, тайное вскоре стало явным, что имело для Л. весьма печальные последствия. В 1729 г. с Л. познакомился молодой медик, уроженец Вильны, Иекутиел (см.), который был очарован личностью поэта-мистика и уверовал в его важную миссию. Он поспешил сообщить о Л., как о восходящем светиле, каббалисту Мордехаю Яффе в Вене и раввину Иошуе Гешелю в Вильне, не сознавая, какую плохую услугу он оказывал этим Л. Последний, находясь в это время в Венеции, ознакомился с рукописью Лео Модены, направленной против каббалы. Возмущенный Л. немедленно написал возражение в форме диалога между свободомыслящим и каббалистом (חוקר ומקובל). Резкое выступление молодого каббалиста против признанного ученого обратило на себя внимание венецианского раввината. Печальные последствия саббатианского движения еще были слишком свежи в памяти, и мистические увлечения Л. показались многим раввинам подозрительными. Л. поставили в вину мистические заклинания, мессианские обещания, составление нового Зогара (זהר תנינא — находится в рукописи у г. Персица в Москве) и новых 150 псалмов, которыми Л. будто хотел заменить псалмы Давидовы. Л. послал раввинату в Ливорно отрывок своего «Зогара» с просьбой защитить его от венецианских раввинов. Еврейский мир был в тревоге, опасались выступления нового лжемессии. Сильно скомпрометировало Л. письмо вышеупомянутого Иекутиела. Главную роль в походе против Л. принял известный гонитель саббатианской ереси Моисей Хагезс, раввин из Альтоны. По настоянию друзей Л. покорился и подписал 17 июля (3 Аба) 1730 акт, которым обязался воздерживаться впредь от всяких каббалистических заклинаний, не обнародовать произведений каббалистического характера без разрешения своего учителя Бассана, которому и отданы были на хранение все рукописи Л. Клятвенное обещание Л. было разослано во все общины. Борьба временно затихла. Несколько лет спустя Л. прибыл в Мантую, где написал свое прелестное стихотворение о человеческих характерах. Там же он женился на дочери раввина Давида Финци. Но мир не продолжался долго, каббала влекла его по-прежнему, и 12 мая 1734 г. он окончил свое произведение об «основных принципах истинной науки», т. е. о каббале. За ним последовал ряд других каббалистических трудов и мистические стихотворения о божественном откровении и избавлении. Бассан дал согласие на печатание каббалистических трудов Л., но венецианский раввинат всполошился. Осенью 1734 г. была снаряжена комиссия в Падую строжайше расследовать поведение Л. При осмотре бумаг Л. были найдены странные формулы и символы, изобличавшие мессианские увлечения поэта. На требование раввината, чтобы Л. показал все свои тайные рукописи и вновь обязался ничего не печатать без разрешения венецианского раввината, поэт ответил отказом. Тогда раввинат предал его отлучению, а его сочинения приговорил к сожжению (3 дек. 1734 г.). Отлученный Л., потерявший к тому времени все свое состояние, решил эмигрировать в Германию. Во Франкфурте-на-М. Л. был принят весьма сурово, и тамошний раввинат принудил его дать торжественное обещание бросить занятия каббалой, никого не обучать этой науке, ни устно, ни по книгам. Глубоко огорченный, оставил он Франкфурт и отправился в Амстердам, где португальские евреи, напротив, его очень хорошо приняли, и ему была даже назначена общиной субсидия, от которой Л. отказался, предпочитая зарабатывать свое пропитание гранением алмазов (а не шлифовкой стекол, как полагает Грец). Устроившись, он выписал своих родителей в Амстердам. По-видимому, Л. читал там публичные лекции; сохранилась часть написанной им риторики (Керем Хемед, VI, 1, 4). Здесь же была им написана его этика «מסלת ישרים», которая пользуется до настоящего времени большой популярностью среди набожных, в особенности у мусерников. В виде свадебного подарка он написал для одного ученика прекрасную аллегорическую драму «לישרים תהלה‎», в которой рисуется борьба персонифицированных нравственных начал человека с безнравственными. Несмотря на примитивность приемов, драма производит впечатление благодаря своему классически совершенному языку и чарующему ритму. Напечатанная в 1743 году, она выдержала несколько изданий и много способствовала улучшению еврейского стиля. Она знаменует собой начало нов. периода в евр. поэтической литературе. Материально Л. был обеспечен, враги тоже оставили его в покое, и даже известный гонитель саббатианской ереси, Яков Эмден, удостоверил, что он находит образ жизни Л. безупречным и его новейшие произведения не содержат ничего предосудительного. Но сам Л. чувствовал себя неудовлетворенным, его тянуло к любимой каббале. Он ждал Откровения, а когда его родители вернулись в Италию, он решил уехать в Палестину. С юных лет ему внушали, что только в Св. земле можно проникнуть во все тайны каббалы, лишь там возможны небесные видения. В 1743 г. он направился в страну предков, надеясь осуществить там цель своего земного существования. Он обменивался письмами со своими друзьями, увещевая их оставаться верными Божьей Правде. Чем он занимался, живя в Палестине, неизвестно. Вероятно, он вел тихую созерцательную жизнь, так как пользовался очень большим почетом у набожных жителей Св. земли. Чума, свирепствовавшая в Акре в 1747 г., унесла его 26 Ииара вместе с семьей. Похоронили его с большими почестями в Тивериаде. В Л. уживалась удивительная двойственность. Это был мистик, которого посещали видения, и вместе с тем поэт с ясным, проникновенным взором. Его образы отличаются простотой и пластичностью. В последней драме, написанной им в зрелом возрасте, Л. проявляет солидное знакомство с естественными науками и даже жизненный опыт. Ясный и прозрачный, как поэт, он в то же время экзальтированный мистик, полный суеверий, даже доходящий порой до бредовых навязчивых идей, понятных лишь с точки зрения патологии. Если бы не была известна и твердо установлена его искренность и непоколебимая вера в свою миссию, за которую он готов был жертвовать всем, его легко было бы принять за мистификатора. Но насколько сложен и полон необъяснимых противоречий его внутренний духовный мир, настолько ясен его характер. Он производит впечатление невинного ребенка, не способного ориентироваться в сложных условиях жизни. Л. — одна из наиболее трагических личностей еврейской истории. Его мягкая мечтательная натура совсем не подходила к реальному миру действительности, и в борьбе с ней надломились его богатые душевные силы. Мистицизм Л. парализовал его большое поэтическое дарование. Но и то, что Л. успел при самых неблагоприятных условиях создать, знаменует собой новый этап в истории еврейской поэзии. — Ср.: Kerem Chemed., т. II и III; Bernfeld, Kämpfende Geister im Judentum; A. Kahan, Mosche Chaim Luzzato; Graetz, Gesch., т. Χ; D. Kohan, Eben Negef; С. Дубнов, «M. X. Луццато» («Bocx.», 1887, V—VI); С. Цинберг, «Поэт безвременья» («Своб. и рав.», 1907, №№ 24—25); J. E., VIII, 222—24. С. Бернфельд.‎7.