Литература ново-еврейская. — Еврейская литература в наиболее мрачный для еврейства период (16—17 вв.) носила почти исключительно богословский характер. Бесправное, ненавистью и презрением изолированное от окружающего мира еврейство замкнулось в самое себя, всецело углубившись в раввинскую письменность и каббалу. Поэзия этой мрачной эпохи — чисто религиозного содержания, и она почти состоит из литургических песнопений, элегий и молитв в память избиений и преследований. Только среди испанских выходцев, поселившихся в Италии и свободной Голландии, сделаны были в 17 в. робкие попытки в области поэзии, носящие светский или полусветский характер, каковы: драма «Asire Tikwah» Иосифа Пенсо, «Jesod Olam» и «Tofteh Aruch» Моисея Закуты (см.). Лишь в 18-м в., с освобождением западноевропейской мысли от средневекового влияния, свежая струя вторглась и в еврейскую Л. Раньше всего эта струя проявилась в стране Ренессанса, Италии, где жил последний крупный представитель еврейской светской поэзии Иммануил Римский (см.) и даже в 17-м веке жили такие независимые мыслители, как Азария де Росси и Леон де Модена. Моисей Хаиим Луццатто (1707—1747), родоначальник новоеврейской литературы, впервые после Иммануила Римского ввел светский и любовный элемент в еврейскую поэзию. Характерной особенностью его двух драм, «Migdal Oz» и «La Jescharim Tehillah», является полное отсутствие в них национального колорита. Дух итальянского Возрождения с одинаковой силой чувствуется как в любовной эпопее первой, так и в философском мировоззрении второй из них. Вполне европейские по содержанию и форме драмы Луццатто по языку знаменуют собой поворот к стилю Библии. Драмы ученика Луццатто, Франко Мендес (1713—92), «Gemul Ataljah» (переделка Athalie Расина) и «Teschuat Israel» (переделка Betulia liberata Метастасио) носят более национальный характер; они написаны языком, содержащим элементы и побиблейской эпохи, но по силе поэтического вдохновения и образной яркости стиха значительно уступают драмам Луццатто. Умственное движение 18-го в., исключительные успехи естествознания затронули и еврейское гетто, и следы этого влияния не преминули сказаться на Л. литовского и прусского еврейства. Величайший авторитет литовских евреев той эпохи Илья гаон (см.) не только высказался за необходимость изучения Св. Писания и евр. грамматики, что в то время не считалось необходимым, но подчеркивал необходимость изучения и светских наук, полагая, что «каждый пробел в области светского знания влечет за собой в десять раз больший пробел в знании Торы». Начиная с 70-х годов все чаще стали появляться произведения светского содержания, знакомившие воспитанных на богословской науке читателей не только с зачатками естествознания, но и отчасти с гуманитарными идеями Запада. Барух Шкловский (Шик) издал ряд произведений по астрономии (Jesod Olani, 1777, и Amude Schamajim, 1777), анатомии (Tiferet Adam, 1777), гигиене (Derech Jescharah, 1779) и математике (Keneh ha-Midah, 1793, и переработка шести книг Эвклида, 1780). Иегуда Лейб Марголиот опубликовал «Or Olam» (по естествоведению и социальным наукам, 1783) и «Bet Middot» (по этике, 1777), а врач Иуда Гурвич написал ряд произведений по этике и моральной философии, в которых автор часто затрагивает социальные неурядицы своего времени, ратует за просвещение и призывает к братству и любви народов. Пинехас Гурвич написал энциклопедическое сочинение «Sefer ha-Berit» (1797) по естественным и социальным наукам, в котором заодно с каббалистическими воззрениями проводятся и философские идеи 18-го века. Для ясного понимания той эпохи необходимо иметь в виду, что вся эта просветительная Л. литовского еврейства всецело стояла еще на почве старого иудаизма и в ней светское знание было подчинено дисциплине религии. В Пруссии же, где в силу целого ряда социальных и культурных условий (см. Ассимиляция в Западной Европе) в некоторых слоях еврейства усилилось во второй половине 18 в. стремление выйти из тесного круга обособленного и замкнутого иудаизма и усвоить начала европейской культуры, еврейская Л. приняла по отношению к старому иудаизму более независимый характер. Науке придавалось самостоятельное значение, без всякого отношения к религии. Начало этому новому течению в Л. немецкого еврейства положили появившиеся в начале 80-х годов: 1) Мендельсоновский перевод Пятикнижия с еврейским введением и комментарием (см. Биуристы), в котором принял участие и выходец из Польши Соломон Дубно, 2) послания Вессели (см.) к австрийским евреям «Dibre Schalom we-Emet», в которых впервые изложены были прогрессивные требования представителей новых течений: упорядочение воспитания, усвоение светских знаний и занятие производительным трудом. Когда же консерваторы встретили недружелюбно выступление Вессели, появилась (анонимно) сатира раввина Саула Берлина (Левина) «Ketab Joscher» (1784), в которой осмеиваются старый метод преподавания, отсталость и суеверие современных раввинов. В силу большого контраста между средневековым раввинизмом и европейской культурой конца 18-го в. для еврейских поборников просвещения, вышедших из бесправного гетто, воспитанных по старой методе и оторванных от реальной жизни, стало высшим идеалом во всем слепо подражать окружающей культуре. Чуждые самостоятельного критического анализа исторического развития еврейской культуры, они видели в еврейской обособленности и религиозной обрядности причину униженного положения еврейства; все еврейское стало рассматриваться, как нечто реакционное, а все лежащее по ту сторону гетто принималось без критики, как достойный объект подражания. Этим духом стал постепенно проникаться орган «просветителей», «Meassef», основанный, по словам его учредителей, с целью «показать красоту библейского языка всем народам». Из неприязненного чувства ко всему средневековому «меассефисты» как бы вычеркнули все побиблейское развитие еврейского языка и вернулись к языку Библии. Однако «меассефисты» при всем их желании подражать европейским образцам перенесли в культивируемую ими Л. все особенности раввинской письменности той эпохи: оторванность от жизни и ее реальных потребностей, страсть к бесплодной схоластике. Представители раввинизма вели бесконечные споры из-за обряда, из-за толкования талмудического изречения; «меассефисты» с таким же рвением спорили о толковании какого-либо стиха в Библии. Там был культ обряда, здесь — слова, библейского слова; там схоластика («пилпул») превратилась в нечто вроде «искусства для искусства», здесь предметом культа служила «мелица» — напыщенная риторика, набор обломков библейских фраз. Только книги по популярно-научным вопросам, как «Reschit Limudim» (1789) Линдау, написаны более простым языком. Вся изящная Л. той эпохи состоит исключительно из переводов или рабского подражания европейским образцам. Такой характер носят и лучшие творения этого периода: «Schire Tiferet», поэма Вессели (1789—1802), «Arba Kosot» (1790) С. Паппенгейма, «Meluchat Schaul» (1794), драма И. Тропиловица и «На-Schalom» (1801), поэма И. Галеви. Только в творениях польского выходца И. Сатанова, в особенности в его «Mischle Asaf» (1788—91), чувствуется самобытный талант, и его яркий стиль является не простым подражанием библейскому, а художественным воспроизведением великого образца. Образцовым является также и еврейский перевод Бен-Сиры Бен-Зеева (1798), автора ценных работ по исследованию еврейского языка (Ozar ha-Scharaschim и др.). В области евр. филологии заслуживает также быть отмеченным и рано умерший С. Левизон (см.). Расцвет еврейской Л. длился в Германии не больше одного поколения. Уже в 90-х годах 18 в. «Meassef» прекратил свое существование и, возобновленный в 1809 г., просуществовал всего 3 года. В 10-х годах 19 в., в разгар борьбы за реформу богослужения, появился ряд полемических сочииений: «Or Nogah» Эл. Либермана, «Chereb Nokemet» M. Бресселау, «Berit Emet» Давида Каро и др.; затем еврейские книги начинают выходить в Германии все реже, и главным центром новоеврейской Л. становится Галиция и австрийские провинции Италии. Первые тома выходившего под редакцией поэта Шалома Когена «Bikkure ha-Ittim» (см.) были еще всецело проникнуты традициями «меассефистов», но последующие тома и сменивший этот орган «Kerem Chemed» представляют собой дальнейший этап в развитии еврейской Л. Характерное для эпохи «меассефистов» отсутствие критического отношения к историческим явлениям вообще и к историческому развитию иудаизма в частности сменилось глубоким пониманием и серьезным изучением еврейского прошлого. С. Л. Раппопорт опубликовал в «Bikkure ha-Ittim» ряд превосходных монографий о средневековых еврейских ученых. Там же, а также в «Kerem Chemed» принимали участие: Исаак Реджио, автор «Ha-Torah we-ha-Philosophia» (ο примирении философии с теологией), поэт И. Алманци, Ш. Блох (автор популярного труда по географии и этнографии, «Schebile Olam») и выдающийся филолог С. Д. Луццатто, который в сборнике стихотворений «Kinnor Naim» (1827) первый из новоеврейских поэтов вернулся к формам и мотивам средневековой еврейской поэзии, а в своих публицистических статьях и научных исследованиях боролся против сухого рационализма и, выдвигая огромную роль эмоциональных факторов в истории человеческой культуры, особенно подчеркивал великую культурную ценность национальных традиций и верований. Развивая теорию самобытности еврейской культуры и рассматривая эллинизм (атицизм) и иудаизм как две противоположные, находящиеся в непримиримом антагонизме культуры, Луццатто особенно боролся против господствовавшего в еврейской жизни и Л. духа подражания и самоотрицания. Глубокий мыслитель Нахман Крохмаль дал в своем «Moreh Nebuche ha-Zeman» опыт истории национальной еврейской культуры и пролил свет на самые темные вопросы еврейской истории и науки. Борьба прогрессистов против всесильного в Галиции хасидизма способствовала развитию сатирической Л., крупнейшими представителями которой признаются: Иосиф Перль, автор «Megaleh Temirin» (1819), являющейся достойным подражанием знаменитым «Epistolae obscurorum virorum», и Исаак Эртер, который в своих мастерских сатирах силой язвительного смеха боролся против апостолов застоя и обскурантизма. В лице И. Эртера еврейская проза достигла небывалой художественной законченности. Развитию еврейского стиха способствовали Шалом Коген и М. Леттерис, много переводивший европейских классиков, а его оригинальное стихотворение «Jonah Homijah» пользовалось исключительной популярностью.
Своему дальнейшему развитию еврейская Л. обязана, главным образом, русскому еврейству. Первым по времени представителем этого нового течения является Невахович, автор «Kol Schaagat Bat Jehudah» (еврейская переработка — «Вопли дщери иудейской»), принявший вскоре христианство. Союз между просвещением и обрядовой религиозностью был постепенно разрушен. Этому способствовало также и то обстоятельство, что усиление общей реакции совпало с интенсивным ростом хасидизма, враждебно относившегося к просвещению. Вскоре всякое благоволение к знанию стало в представлении отсталой массы отождествляться с безверием; если современники Ильи гаона, ратовавшие за прикладные знания, не вызывали никакого противодействия, ученик гаона, Менаше Илиер, подвергался в фанатических кругах остракизму зa пропаганду в пользу просвещения и реформирования воспитания (Alfe Menasche, 1822). Так постепенно к 20-м годам 19 в. представители светской еврейской Л. оказались изолированными от народной массы, что не могло не иметь решающего влияния на состояние и характер самой Л. Изолированность усугублялась еще тем обстоятельством, что еврейские литераторы, проповедники «гаскалы», воспринимали европейское знание вместе с зачатками немецкой культуры; мендельсоновский перевод Библии и Л. «meassfim» роднили их с немецким языком и Л.; они становились «берлинчиками», т. е. усваивали культуру не того народа и даже не того государства, где они жили (которое, впрочем, в то время также далеко отстало от остальной Европы), а чужого (немецкого) народа. Оторванность Л. от жизни русского еврейства углублялась, таким образом, тем обстоятельством, что «meassfim», рабски подражая немецким образцам, оставались, по крайней мере, в сфере окружающей их культуры; подобное же подражание у русских евреев представляло собой нечто совершенно тепличное и беспочвенное. При этом необходимо принять во внимание, что еврейские «maskilim» 20-х годов подражали немецким образцам не современной им эпохи, а образцам все того же 18 в., которым подражали и «меассефисты»; этим и объясняется происхождение характерной для конца 18 в. амальгамы поверхностного рационализма с мечтательной сентиментальностью, которая придает особый колорит еврейской Л. 20 — 40-х годов. Обособленность тогдашних «maskilim», пренебрежительное к ним отношение народной массы способствовали тому, что Л. той эпохи страдала излишней отвлеченностью. Неспособные жить жизнью и интересами самого народа, еврейские писатели отдавали всю свою любовь и внимание еврейскому языку, культивирование которого стало самодовлеющей целью независимо от содержания и весьма часто отождествлялось с самой сущностью просвещения. Эти мертвящие тенденции парализовали в значительной степени и наиболее крупные дарования этой эпохи. Родоначальник нового евр. литературного стиля, М. А. Гинцбург, боролся против риторики и напыщенной «мелицы», заботясь об улучшении литературного вкуса и о самом содержании Л. Сам же он, наряду с популярным, более или менее полезным руководством по истории, переводил и рассказы немецких авторов, лишенные всякого литературного значения. И только в его оставшейся незаконченной автобиографии «Abi-Eser», где автор с беспощадным реализмом описывает печальные последствия ненормального воспитания и слишком ранних браков, проявляется творческое дарование Гинцбурга. Прославленный поэт той эпохи А. В. Лебенсон писал бесчисленные «Gelegenheitsgedichte», изощрялся в риторических славословиях в честь «знания» и «гаскалы, дщери неба». И только его проникнутые глубоким пессимизмом лирические поэмы, где в мрачных красках рисуется бессилие человека перед всесметающей смертью, согреты чувством настоящего вдохновения. Яков Эйхенбаум тратил свое поэтическое дарование на незначительные переводы и на описание шахматного состязания (Ha-Kerab, 1840). Только И. Б. Левинзон, вышедший из школы Крохмаля и Раппопорта, внес в еврейскую Л. живительную струю. Враг риторики и витиеватого стиля, Левинзон вполне популярным и общедоступным языком писал о вопросах реальной, насущной жизни, и в прославивших его творениях «Teudah be-Israel» и «Bet Jehudah» старался дать читателям ясные, свободные от предрассудков представления о еврейской этике и религии и внушить им любовь к знанию и производительному труду. Пятидесятые годы 19 в. знаменуют собой в еврейской изящной Л. переход от мечтательного сентиментализма к романтизму, от подражаний и однообразных перепевов к самостоятельному творчеству. Бесплодное благоговение перед библейским языком приняло более реальные формы, претворившись в любовь к библейской жизни. Народились художники с инстинктивной потребностью творить, воспроизводить жизнь, но не будничную и повседневную, а светлую и яркую, залитую золотыми лучами поэзии. Так как современная жизнь гетто, как наследие средневековья, подвергалась со стороны тогдашних «maskilim» огульному отрицанию, взоры этих художников устремились к лучезарному прошлому библейской эпохи, воскресшей в библейских поэмах (Schire Bat Zion, 1851) М. Лебенсона и романах Мапу «Ahabat Zion» и «Aschmat Schomeron». Древняя жизнь, пестрящая всеми цветами романтики, должна была служить для питомцев иешиботов и хедеров символом обновления и возрождения. Вторая половина 50-х годов, являющаяся в России началом эпохи стремления к реформам, вдохнула свежую струю и в еврейскую Л. Зародившаяся еженедельная еврейская пресса (Ha-Maggid, зa ним Ha-Meliz и Ha-Karmel) сблизила еврейскую литературу с вопросами реальной жизни. Русская культура, утратившая к тому времени свой исключительно дворянский характер, так как в ряды ее носителей вступили и так называемые разночинцы, стала более доступной еврейскому гетто. Жадное к знанию еврейское юношество стало знакомиться с волновавшими русскую литературу и русское общество вопросами, и господствовавший до того немецкий язык и его литература были у еврейской интеллигенции в значительной степени вытеснены русскими. Все это не могло не сказаться на развитии еврейской литературы. Известный впоследствии бытописатель русского еврейства С. Абрамович в своем «Mischpat Schalom» (1860) сделал первую попытку путем критики бороться с архаизмами, укоренившимися в еврейской литературе. Вскоре за ним выступили воспитанные на русской литературе 60-годов А. Паперна и др., объявившие в своих критических этюдах непримиримую войну всем признанным авторитетам. Вместо сентиментального романтизма предыдущей эпохи воцарился «утилитарный реализм» Писарева. Вера в неотразимую силу просвещения и всеобъемлющую культурную роль естествознания, стремление освободить личность от устаревшего патриархального уклада жизни — стали лейтмотивами передовой еврейской литературы. Народился тенденциозный роман, и Мапу в «Ajit Zobua» («Ханжа») и С. Абрамович в «Haabot we-ha-Banim» («Отцы и дети») в мрачных красках рисовали убожество и отсталость «отцов». М. Л. Лилиенблюм в «Orchot ha-Talmud» и в ряде других работ во имя согласования религии с современной жизнью требовал ослабления тягостных для современной жизни обрядов (эту борьбу за религиозную реформу изобразил несколько лет спустя Р. Браудес в своем романе «На-dat we-ha-Chajim»). В автобиографии «Chatot Neurim» («Грехи молодости») тот же Лилиенблюм подверг беспощадной критике все направление прошлого, не щадя при этом и литературы «maskilim». Лев Гордон, который в пятидесятых годах писал романтические поэмы и идиллии, стал в последующую эпоху поэтом-обличителем и в целом ряде поэм, исторических и современных, бичевал духовных пастырей народа, в которых он видел главных виновников вредных аномалий внутренней и внешней жизни русского еврейства. [Впрочем, следует заметить, что это реформистское направление являлось отголоском заграничных религиозных движений, как они выражались в Reformgemeind’ax в Гамбурге, Берлине и др. германских общинах, в раввинских съездах в Германии в 40-х гг. и в литературных произведениях вроде «קנאת האמת» Мизеса (1828), журнала ציון (1841—42), разбора Шулхан-Аруха к «בחינת הקבלה» Модены и Реджио (1852), и в еврейско-немецких периодических изданиях. В особенности повлиял на русско-еврейских реформаторов галичанин И.Г. Шор, журнал которого (He-Chaluz) всецело был посвящен едким, полным боевого задора нападкам на раввинизм и суровой критике освященных временем традиций и авторитетов]. Против этих обличительно-рационалистических течений выступали публицисты ортодоксальных и умеренных взглядов в органе старого направления «Ha-Lebanon» и в отдельных сборниках (Milchamah be-Schalom и др.). Наиболее видным из этих публицистов явился И. М. Пинес, который подчеркивал в своей книге «Jalde Ruchi» слабые стороны новаторов, поэтический элемент еврейских обрядов и решительно осуждал реформистов. Книга Пинеса, написанная с несомненным литературным дарованием, успеха, однако, у молодого поколения не имела. — «Проснись, мой народ! доколь ты будешь спать? ведь ночь прошла и солнце засияло!» — этот призыв Гордона стал боевым кличем литературы того периода, которая была проникнута непоколебимой уверенностью, что с усвоением европейского знания исчезнут всякие аномалии в еврейской жизни. Делу распространения общих знаний служила обширная просветительная литература: С. Абрамович издал естественную историю (Toledot ha-Teba), К. Шулман переработал всеобщую историю Вебера (Dibre Jeme Olam), написал общую географию (Mosde Erez) и географию России (Mechkere Erez). Χ. З. Слонимский, который уже раньше напечатал много книг по матем. и естествоведению, стал в «Ha-Zefirah» популяризировать математические и естественные науки; по тем же наукам издал ряд руководств Гирш Рабинович. Характерна для той эпохи широкая популярность, какой пользовался труд М. Шацкеса «Ha-Mafteach», в котором рационалистически и с претензией на научность комментируются легенды и сказания Талмуда. Особое место в литературе той эпохи занимает труд Цвейфеля «Schalom tal-Israel», являющийся первой попыткой дать вполне объективное и научное исследование хасидизма. В таком же объективном тоне, но с несравненно большей научностью и систематичностью в изложении написаны появившиеся в то время первые тома капитального труда А. Вейса (Dor Dor we-Dorschow, история евр. традиции), в котором автор научно обосновывает свой взгляд на галаху и устную традицию как на многовековой продукт творчества, подверженного законам эволюции, как на последовательное и закономерное развитие одного основного культурного процесса. Научно-еврейская Л. значительно расширилась в 60-х годах. Видные ученые, как Симха Пинскер, З. Франкель, Сениор Закс, С. Финн, М. Страшун, Я. Рейфман, А. Гаркави и др., дали ряд ценных исследований по разным отраслям еврейского знания.
В 70-х годах в еврейской Л. стали намечаться новые течения и веяния. Социальные проблемы в освещении русской радикальной Л. зазвучали в поэмах Иегалела (см.) и др.; А. Либерман, М. Винчевский и А. Рабинович пропагандировали в «Ha-Kol», «Ha-Emet» и «Assefat-Chachamim» идеи космополитического социализма, резко подчеркивая при этом свое отрицательное отношение к идее национализма, проповедником которой стал в это время П. Смоленскин. Последний знаменует собой начало переходного периода в новоеврейской Л. Продолжая в издаваемом им «Ha-Schachar» (см.) вести борьбу совместно со своими сотрудниками Л. Гордоном, публицистом И. Бернштейном, новеллистом Брандштетером и писателями С. Рубиным и Д. Коганом против обскурантизма и застоя, Смоленскин с не меньшей решительностью выступил против «берлинского лжеучения» и его родоначальника Мендельсона, а также против реформистских попыток западного еврейства. Нападки на Мендельсона, которого Смоленскин ошибочно делал ответственным за все совершившееся в западном еврействе в 19-м в., встретили суровый отпор со стороны поэта А. Б. Готлобера и др., но все-таки его националистическая проповедь имела успех. В несложную формулу тогдашней гаскалы — освобождение личности от религиозных крайностей и усвоение европейского знания — Смоленскин включил и национальную проблему. Борясь против ассимиляции, Смоленскин особенно настоятельно повторял, что евреи не религиозная секта, а «единый нераздельный народ, хотя не имеют ни государства, ни страны». Отличается же еврейство от других народов только тем, что оно — «духовная нация». Дальнейшим этапом в развитии национальных идей являются появившиеся в «Ha-Schacbar» (1879—1880) статьи Бен-Иегуды (см.), в которых вслед за М. Гессом, Ц. Г. Калишером и др. проводится мысль, что сохранение и обновление еврейской нации возможно лишь при возрождении страны предков и библейского языка и только там, на своей исторической территории, еврейство сможет развить свои духовныя богатства. Воззрения Бен-Иегуды стали доминирующими в еврейской литературе 80-х годов, когда разразившиеся погромы и усилившаяся правительственная реакция привели к окончательному крушению идеалов «гаскалы» у интеллигенции. Этот идейный перелом художественно воспроизведен Смоленскиным в повести «Nekam Berit». На обломках разбитых идеалов в еврейской литературе воцарилась идея практического палестинофильства, обоснованная ее видным теоретиком Лилиенблюмом следующими тезисами: «Мы, евреи, чужие; нас нигде не любят, нас преследуют и всегда будут преследовать, несмотря ни на какие успехи цивилизации; если мы не желаем погибнуть физически или влачить жалкое существование, нам остается одно только средство — взяться за возрождение нашего народа на земле наших отцов, где наше ближайшее потомство заживет вполне нормальной, народной жизнью». Если в публицистике выдвигалась преимущественно практическая сторона палестинофильства, в изящной литературе нашла живой отклик проснувшаяся любовь к древней исторической стране и к великому прошлому народа. Долицкий и Имбер в трогательных песнях воспевали красу Сиона; Мане излил в «Masat Nafschi» томление по «чудном крае». Если молодое поколение 60-х годов относилось отрицательно или пренебрежительно ко всему еврейскому и положительные идеалы искало исключительно вне еврейства и иудаизма, в 80-х годах многие из «кающихся маскилим» стали отстаивать все традиционно еврейское. Наиболее видными представителями этого неоортодоксального течения в Л. явились С. П. Рабинович (Шефер) и Зеев Явиц (Яаабец), который в наиболее крупной из своих многочисленных работ «Toledot Israel» (история евреев) тенденциозно старается согласовать научность с неприкосновенностью правоверной традиции. Еще дальше пошел в этом направлении даровитый публицист Л. Атлас, которому в позднейшее время даже сионизм казался слишком «еретическим», и он боролся против него в ультрастароверном «Ha-Peles». Усилившийся интерес к еврейскому языку как к оплоту национальной идеи немало способствовал расцвету еврейской Л. Народился ряд изданий (На-Asif, Keneset Israel, Bet Ozar ha-Sifrat) с разнообразной программой. Расширение пределов евр. публицистики изданием ежедневных газет (первая газ. была Hajom Л. Кантора при главных сотрудниках — известных писателях Л. Каценельсоне и Д. Фришмане) — содействовало выработке евр. прозы. В редакторе газеты «Ha-Zefirali» H. Соколове мы имеем уже вполне европейского журналиста. Вместо обличительно-тенденциозной беллетристики предыдущей эпохи в конце 80-х годов впервые стали появляться попытки художественно воспроизвести современный евр. быт. Р. Браудес, писавший в 70-х годах обличительный роман «Ha-Dat we-ha-Chajim» («Религия и жизнь»), пытался в новом романе «Schete ha-Kezawot» («Две крайности», 1888) дать в объективных тонах описание патриархальной жизни с ее глубокой религиозностью и своеобразной поэзией. Вслед за тем выступила группа молодых писателей (Бен-Авигдор, Э. Гольдин и др.), поставивших себе задачей изображать еврейский народный быт с фотографической точностью. Дальнейшему развитию еврейской Л. немало способствовали основанные в 90-х годах книгоиздательства «Ахиасаф» и «Tyшия». Были выпущены собрания произведений средневековых поэтов: Иегуды Галеви, Авраама ибн-Эзры, Алхаризи, переводы трудов Липперта, Гюдемана, Штейншнейдера, Спенсера, Бекендорфа и др. и опубликован ряд монографий известных писателей, как, напр., объемистый труд С. Бернфельда «Daat Elohim» (история религиозной философии) и много друг. (см. Axиaсаф). Тушия основала «Bibliotekah Ibrit» (см.) по разным отраслям Л. и издала множество учебников и книг для детского чтения. Увлечение практическим палестинофильством уступило место в 90-х годах более обстоятельному обоснованию национально-исторической проблемы. Виднейшим теоретиком этой эпохи является отец духовного сионизма Ахад-Гаам, который подверг детальной критике основы практического палестинофильства, указывая (по примеру Л. Гордона), что, прежде чем направить свои усилия к «возрождению на своей земле», надо заботиться о «возрождении сердец», об умственном и нравственном возрождении народа. Цель палестинофильской идеи, по концепции А.-Г., «установить в центре еврейства живое духовное стремление к объединению нации и ее свободному развитию в духе национальном, но на основах общечеловеческих». Выразителями воззрений А.-Г. явились издания «Pardes» и редактируемый А.-Гаамом «Ra-Schiloacli» (см.). В работах Ахад-Гаама же делается попытка ответить на вопрос, который особенно остро и с неослабной настойчивостью ставился в еврейской Л.: каковы смысл и цель в беспримерных страданиях еврейского народа? А.-Г. проводил ту мысль, что у еврейства есть своя, выработанная его историей миссия: оно является самоотверженным носителем великого, искупляющего мир, «национального идеала», заключающегося в «центральной идее» древних пророков — торжество абсолютной справедливости во всей вселенной. Стихийный протест против великой национальной трагедии, неприемлемость унижающих личность и опустошающих душу позорных гонений и невыносимых страданий — запечатлены с художественной силой в творчестве поэта Х. Н. Бялика, в лице которого новоеврейская поэзия достигла значительной красоты и мощи. — Душевный надлом, свершившийся в среде интеллигенции под тяжестью сознания, что «распалась связь времен», что ставший дорогим и милым старый патриархальный мир рушится бесповоротно, не выдержав стремительного натиска нового времени, а воздвигнуть новое здание на развалинах старых идеалов и обломках обманутых надежд нет сил и возможности, — эта глубокая трагедия интеллигента изображена в повестях Фейерберга. «Надрыв сердца» (קדע שבלב) и «интеллигентский вывих» занимают доминирующее место также во многих произведениях М. И. Бердичевского, который дает целую галерею духовно надломленных интеллигентов, терзаемых постоянной внутренней борьбой в поисках утраченного равновесия. Это обилие как в жизни, так и в Л. расколотых интеллигентов, находящихся в постоянной борьбе с самим собой, породило в еврейской Л. романтическое течение неохасидизма. В противовес мучимому сомнениями интеллигенту стали с особой любовью рисовать тесный, но цельный и гармоничный мир хасидизма, где личность обладает ясно определенным мировоззрением, объединяющим в одно целое ее мысли, чувства и волю, и придает ей ненарушимую законченность и духовную красоту. — Тот же Бердичевский, который является одним из виднейших апостолов неохасидизма, поставил в еврейской Л. с особой резкостью вопрос о взаимоотношении между личностью и нацией, а также между еврейской и арийской культурой. Вдохновенным певцом страстного стремления к земной жизни и к общению с природой является С. Черниховский, внесший свежую, жизнерадостную струю в еврейскую поэзию. За Черниховским последовала группа молодых даровитых лириков: Я. Каган, З. Шнеур, И. Каценельсон и др., которые стремятся к гармоничному сочетанию общечеловеческого с национально-еврейским. Этой-то сложной задаче посвятили в евр. Л. ряд работ: Д. Неймарк, М. Эренпрайз, Р. Брайнин, И. Клаузнер и др. По истории хасидизма дали ценные исследования С. Дубнов, С. Городецкий, редактор научного издания «Ha-Goren» Γ. Цейтлин. По философии заслуживают быть отмеченным труд Ф. Мизеса «Korot ha-Philosophiah ha-Chadaschah», по истории устной традиции — И. Галеви, автор Dorot ha-Rischonim». — На пороге 20 в. художественная беллетристика достигает своего расцвета. Маститый С. М. Абрамович (Менделе Мохер Сфорим) дал в ряде мелких рассказов и в больших хрониках «Ba-Emek ha-Bachah» и «Ba-Jamim hahem» широкую, реально и правдиво нарисованную картину еврейской жизни Николаевской эпохи. Перец и Фришман написали ряд рассказов и психологических этюдов, замечательных по изобразительной силе и мастерству формы. Своеобразный детский мир с его наивной непосредственностью и безыскусственной поэзией художественно воспроизвели Фейерберг и Бен-Цион (Гутман). Жизнь современной интеллигенции рисовали Бершадский, Шуфман, Гнесин, Беркович, Каббак и др. — С усилением в начале 80-х годов еврейской эмиграции еврейская Л. приобрела новые центры. Наиболее значительным является Палестина, где еврейский язык стал в известной степени разговорным — на нем издаются популярные руководства по всем отраслям знания. Ценным трудом является начатый большой филологический словарь еврейского языка «Millon ha-Laschon ha-Ibrit» Бен-Иегуды. В некоторой части Л. и периодической печати Палестины намечается тенденция освобождения еврейской национальной мысли от еврейских религиозных догм. Выразителями этой тенденции является Бен-Иегуда и др. Стремление развить Л. в эмиграционных центрах особого успеха не имело. Многочисленные попытки, делаемые единичными лицами и группами «любителей еврейского языка», создать в Америке древнееврейскую периодическую печать, кончались неудачей. Основанные там один за другим органы «Ha-Zofeh be-Erez ha-Chadaschah», «Ha-Pisgah», «Keren Or», «Ner ha-Maarabi», «Kadimah», «Ha-Techijah», «Hamodia» и другие просуществовали недолго. Из книг, вышедших в Америке, заслуживают быть отмеченными: «Ha-Ihudim we-ha-Jahdut be-Nujork» (o еврейской общине в Нью-Йорке, 1887) М. Вейнбергера, «Ha-Dat we-ha-Torah» (религия и закон) Ш. Зилберштейна, "Ozar ha-Schemot (библейский словарь, 1897—1899) А. Розенберга, «Mikra Kipschuto» (критика библейского текста, 1900) А. Эрлиха, «Kol Schire» — собрание стихотворений М. Долицкого (1895), «Neginot Bat Jehudah» (1896) — собрание стихотворений Исаака Рабиновича. С 1908 года выходит в Нью-Йорке под редакцией Айзенштейна еврейская энциклопедия «Ozar Israel» I—V (1907—1911). — Ср.: Fr. Delitsch, Z. Gesch d. jüd. Poesie; S. Bernfeld, Dor Tahapuchot (1897); id., Dor Chacham (1896); W. Jawiz, Migdal ha-Meah (Keneset Israel, I); И. Клаузнер, «Новоеврейская Л.» (1900); id., Ha-Zeromim ha-Chadaschim (1907); J. Tohn, Ha-Schiloach, I, 489—503; M. Weissberg, Aufklär.-Liter. in Galizien, 1898; M. Lilienblum, Abot ba-Haskalah (Acbiasaf, X, 354—360); N. Slouschz; Jew. Enc. VIII, 111—118; C. Цинберг, «Два течения» (гл. XIV, XVI—XIX); B. Kaz, Toledot Haskalat ha-Jehudim be-Russijah (Ha-Zeman, 1903, I — III); M. Reisin, Sefat Eber we-Safrutoh be-Amerika (Ha-Schiloach, VIII). С. Цинберг.7.