Гаскала (השכלה — просвещение). — Этим термином обозначается в истории еврейской культуры и литературы начавшаяся во второй половине 18 в. эпоха умственного пробуждения и стремления к усвоению европейского образования. Ввиду того, что движение Г. впервые проявилось с достаточной силой среди прусского еврейства, первый период эпохи Г. принято также именовать «берлинской» или «мендельсоновской школой»; а так как это движение, в основе своей чисто идейное, именно в Пруссии очень скоро приняло ассимиляционную тенденцию, тο с легкой руки П. Смоленскина «мендельсоновская» Г. стала почти синонимом ассимиляции, хотя сам Мендельсон с его идеями и образом жизни не был причастен к ассимиляции. Поборников Г. именовали в жизни и литературе «маскилим» — просвещенные. Необходимо, однако, заметить, что это название хотя этимологически и родственно «гаскале», никогда не применялось к открытым ассимиляторам, а всегда обозначало особенный, ныне все более исчезающий тип людей, бескорыстно стремившихся к просвещению и мечтавших ο примирении его, насколько возможно, с традиционным иудаизмом.
Культурное состояние еврейства в первой половине 18 в. было поистине плачевным. Некогда, до изгнания из Испании, шествовавшее впереди других народов по пути прогресса еврейство дошло теперь до полного культурного оскудения. Бесправное и изолированное от окружающего мира, оно замкнулось в самое себя. Мимо, не затрагивая его, прошла эпоха Возрождения, миновало его также умственное движение 18 века в Европе. Но это еврейство было крепко внутри себя. Скованный бесчисленными религиозными предписаниями и запретами, еврей не только не тяготился ими, но и видел в них источник бесконечных радостей. Ум его находил удовлетворение в тонкой диалектике Талмуда, чувство же — в мистицизме каббалы. Даже изучение Библии отошло на задний план, а знание грамматики считалось чуть ли не преступлением. Однако в силу целого ряда социальных и культурных условий (см. Ассимиляция в Зап. Европе) в верхних слоях прусского еврейства усилилось во второй половине 18 в. стремление выйти из тесного круга обособленного ортодоксального раввинизма и усвоить начала европейской культуры. Первым крупным шагом, знаменующим начало нового движения, следует считать появление в конце 70-х гг. Мендельсоновского перевода Пятикнижия (см. Биуристы). Печатным произведением, в котором впервые была изложена программа поборников Г., является послание Вессели (см.) к австрийским евреям «Dibre Schalom we-Emeth», появившееся вскоре после обнародования «толерантного эдикта» Иосифа II. В этом «манифесте» нашли отражение только положительные стороны нового течения: прогрессивные требования упорядочения воспитания, усвоения светских знаний и занятия производительным трудом. Отрицательная же сторона тогдашней Г. обнаружилась тотчас, как только приступили к осуществлению указанной программы. В то время как Вессели был еще всецело предан традиционному еврейству, полагая, что просвещение не только не повредит ему, но, напротив, будет содействовать его вящему процветанию, и выставил лишь как вспомогательный мотив, что Г. поднимет престиж униженных теперь евреев в глазах других народов, берлинские друзья Г. избрали этот мотив главной основой своей деятельности, жертвуя ради него и традицией. Отсутствие критического отношения к историческим явлениям вообще и к историческому развитию иудаизма в частности, преклонение перед всем «чужим» способствовали тому, что проповедники Г. видели в евр. обособленности и религиозной обрядности причину своего униженного положения. Этот взгляд и был формулирован заявлением Соломона Маймона, что «как политически, так и нравственно дурное положение еврейской нации коренится в ее религиозных предрассудках». Это и создало у адептов Г., с одной стороны, пренебрежительное отношение к представителям старозаветного еврейства, а с другой — культ «просвещенного абсолютизма», которым проникнут манифест Вессели, возлагавшего слишком много надежд на гуманность и просвещение императора Иосифа II. В образцовой школе «Chinnuch nearim», устроенной (1778) в духе адептов Г., общие предметы преобладали над еврейскими. Школа должна была готовить полезных граждан и патриотов; утилитарно-государственное направление школьной морали подчеркивалось в катехизисах и учебниках, составленных поборниками «гаскалы», а также в основанном кружком «Любителей еврейского языка» (Chebrath dorsche leschon eber) журнале «Meassef» (cp. весьма характерный диалог между учителем и учеником — «Dibre chachmah u-mussar», Meassef, 1786, Χ, 169—170). Эпоха Г. длилась в Пруссии не долее одного поколения. Уже в 1787 г. кружок «Любителей еврейского языка» превратился в общество «Schochre tob we-tuschiah» (искатели добра и знания), являющееся предтечей организовавшегося в 1792 г. «Gesellschaft der Freunde», в котором Γ. окончательно уступила место открытой ассимиляции (см.). Влияние «берлинской» Г. быстро распространилось и на славянские провинции Австрийской империи (Богемия и др.), превратив Галицию в новый очаг Г. Первыми апостолами Г. явились здесь выходцы из Богемии, как Герц Гомберг (см.) и др., занявшие в новооткрытых школах должности «нормальных учителей» и «официальных законоучителей». В Галиции еще с большей резкостью проявилась односторонность «берлинской» Γ., видевшей в еврействе одни лишь предрассудки, в то же время считая правительство олицетворением прогресса и культуры. Подобное отношение имело решающее значение на дальнейшее развитие Г. Ее поборники старались насильно «просветить» евр. массу, причем нередко прибегали к помощи властей. Это заигрывание с «просвещенным правительством» вызывалось подчас и материальными соображениями: «маскилим» занимали выгодные должности в школах; катехизисы и учебники, которыми снабжались школы, были тоже прибыльным делом. По инициативе маскилим был даже введен ненавистный евр. массе налог — свечной сбор. Все это независимо от протестов ортодоксальных раввинов значительно дискредитировало Г. в глазах народной массы. Гаскала оставалась достоянием лишь тесных кружков интеллигентов.
Двадцатые годы 19 века знаменуют начало второго, более плодотворного периода Г. Писатели и общественные деятели, как И. Перль, С. Рапопорт, Н. Крохмаль, И. Эртер, европейски образованные и вооруженные глубоким знанием иудаизма, вывели Г. из периода слепого и поверхностного подражания, расширили и углубили это течение введением творческих элементов и критически-научного исследования исторического прошлого (см. Литература новоеврейская). В лучших представителях гаскалы пробудились любовь и уважение к прошлому народа, явилось желание гармонически сочетать европейское знание с еврейской культурой. «Люблю я свой народ, — гласит стихотворение С. Рапопорта того периода, — всей душою и сердцем. Ему отдам я и жизнь, и силы, и честь свою. Я не могу молчать при виде его унижения, и все свои силы я положу, чтобы внести свет в его темноту. Лучшие духовные дары других наций я ему поднесу» (Bikure ha-Ittim, 1828, 279). При всем том Г. оставалась слишком отвлеченной, не вникая в жизнь галицийского еврейства и мало сообразуясь с психикой народа. Руководимая цадиками и их клевретами масса продолжала относиться крайне враждебно к Г., представители которой в лице Перля и Эртера бичевали в своих сатирах косность и невежество цадиков. Культурная борьба двух течений в галицийском еврействе, «борьба света со тьмой», как ее называли «маскилим», часто переплеталась с социальными мотивами, порою превращаясь в борьбу за власть в общине. — С середины 19 в. начинается период измельчания Г. в Галиции. Подтачиваемая хасидизмом и ассимиляцией, Г. влачила жалкое существование, пока ее в конце 19 в. не сменили новые национальные и социальные течения.
Первые зачатки Г. среди литовского еврейства стали проявляться во второй половине 18 в. и совершенно независимо от берлинской Г. Неудовлетворенность застывшим раввинизмом с его «пилпулом» и бесплодными умствованиями в вопросах религии вызвало, с одной стороны, хасидское движение, а с другой — сильное стремление к светским знаниям. Второе течение нашло себе покровителя в лице Илии Гаона Виленского (см.), открытого противника «пилпула», старавшегося ввести методичность в изучение Талмуда; высказываясь за необходимость изучения Св. Писания и евр. грамматики, что в то время должно было казаться большим либерализмом, Илия говорил также ο пользе светских знаний, ο переводе научных сочинений на еврейский язык, ο необходимости улучшения системы евр. воспитания. Начиная с 70-х годов стали печататься произведения, знакомившие изучавших евр. богословскую науку с начатками естествознания. Барух Шкловский (Шик) издал ряд популярных произведений по анатомии, гигиене, математике. Раввин Иегуда Леб Марголиес выпустил в 1770 г. труд по естествоведению, а в своей книге по этике (Beth Middoth) он назвал «дикарями» противников знания и призывал единоверцев к изучению наук, необходимых «и для знания Торы, и для жизни». Лекарь Иегуда Гурвич ратовал в своих произведениях за просвещение и единение с другими народами. Мендель Левин переводил с французского популярные сочинения по медицине. В имении шкловского мецената Иошуи Цейтлина в конце 18-го в. образовалось нечто вроде вольной академии. Барух Шкловский имел даже химическую лабораторию. Шкловские «маскилим» проектировали издание научно-политической еженедельной газеты, и в выпущенном в 1797 г. воззвании (приложение к лесикограф. сочинению «Sеcher Rab») ими указывалось, что «теперь даже в маленьких городах много жаждущих знания». Первые польско-литовские адепты Г. не вызвали никакого противодействия со стороны ортодоксальной массы, так как всецело стояли на почве обрядового старозаветного иудаизма и сумели подчинить светское знание дисциплине религии, но, с другой стороны, их деятельность ограничилась тесным кругом посвященных и не оказала влияния ни на жизнь, ни на литературу. Перемена произошла лишь тогда, когда на русско-польских приверженцах знания стало сильнее сказываться влияние «берлинского просвещения» с его пренебрежительным отношением к религиозной обрядности. Но и приверженцы берлинской Г. сначала далеко не разделяли ассимиляционных тенденций своих западных единоверцев, тем более что для подобных тенденций тогда не было благоприятной почвы в России. Черпая свои просветительные идеи из немецкой литературы, они должны были прежде всего изучить немецкий язык, что, конечно, не могло содействовать их сближению с русскими и стремлению слиться с последними. Представителями Г. являлись в то время преимущественно люди с глубокими познаниями в талмудической литературе, даже такие, которые готовились к карьере духовного раввина; однако, не удовлетворясь этим, они искали общего просвещения, жертвуя для этого иногда своими материальными выгодами и общественным положением. Но в большинстве случаев они недолго могли сохранить эту позицию и мало-помалу стали с пренебрежением относиться к религиозной обрядности; таким образом, союз между просвещением и глубокой религиозностью был нарушен, и вскоре в глазах ортодоксальной массы Г. начала отождествляться с неверием. Постепенно к двадцатым годам 19 в. положение маскилим в России стало таким же, как в Галиции: они оказались изолированными от народной массы. Враждовавшие между собою хасидизм и раввинизм были солидарны в своей неприязни к еретикам (apikores). Из противоположного маскилим лагеря в пользу просвещения и реформирования воспитания раздался в ту эпоху только одинокий голос ученика Виленского Гаона, Манассе Илиера, за что он и подвергся остракизму со стороны ортодоксов. Русско-польские приверженцы Г. выставили ту же программу, что их прусские и галицийские предшественники. Однако у них проявилось в значительно большей степени стремление превратить культивирование рассадника Г., еврейский язык, в самодовлеющую цель. Витиеватый слог, звучная рифма, красивое выражение, составленное из обломков библейских стихов, почитались весьма ценными независимо от содержания и довольно часто отождествлялись с самой сущностью Г. Каждый считал долгом слагать оды в честь библейского языка, «прекрасного и единого». — В 20-х гг. были сделаны попытки создать образцовые школы; в Умани Гирш Гурвич (см. Бернард Герман) основал в 1822 г. школу «по системе Мендельсона»; в Одессе, где осели выходцы из Брод и Тарнополя, такая же школа была основана в 1826 году; в Вильне — в 1830 г.; в Риге — в 1838 г. Наиболее крупным идейным выразителем Г. той эпохи явился И. В. Левинзон (см.). Разбросанные маленькими группами по разным городам, ненавидимые, а порою и преследуемые, приверженцы Г. большей частью сильно бедствовали. Они могли рассчитывать исключительно на помощь своих единомышленников и потому старались установить между собой тесную связь. В начале 30-х годов по инициативе д-ра Ротенберга из Бердичева волынские маскилим образовали союз «Любителей света и гаскалы» (Schochre Or we-Haskalah); подобные же группы возникли в Вильне, Брест-Литовске и др. местах. Одновременно с той же целью виленские поборники Г. проектировали основать специальный орган. Накануне 40-х годов маскилим приобрели союзника в лице правительства, решившего тогда «исправить» и «обезвредить» евреев при помощи школ и светского образования. Это столь важное для истории культуры русского еврейства явление сыграло решающую роль во всем дальнейшем развитии Г. Верные традициям берлинского просвещения русские маскилим разделяли заодно с николаевским правительством убеждение, будто главными виновниками безвыходного правового положения евреев являются фанатизм и невежество, так что прежде всего следует обратить внимание на их нравственное исправление путем воспитания. Не подлежит также сомнению, что наиболее рьяные поборники Г. своими письменными донесениями и ходатайствами ο преобразовании некоторых сторон еврейской жизни немало способствовали тому, что министр Уваров, осуществивший школьную реформу, считал весь еврейский вопрос не более как вопросом ο просвещении евреев и освобождении их от «предрассудков Талмуда». Как на один из важных пунктов маскилим указывал на введение европейского платья. Они и правительство были одинаково убеждены, что внешнее благообразие евреев и замена старозаветного костюма европейским явится важным фактором для более успешного просветительного воздействия на евреев. (Об этом писал и известный М. А. Гинцбург; см.). Ликование маскилим при первом известии ο принятом правительством решении ο школьной реформе (этот момент живо описан Готлобером в поэме «Kez la-Choschech», Haboker Or, 1876, 321—9) было вызвано не одними только идейными, но и материальными мотивами. В выпущенном по случаю открытия губернских комитетов (в 1840 г.) «воззвании» виленские маскилим, перечисляя главные недочеты еврейской жизни — отсталость и невежество раввинов, дефекты воспитания и т. д., особенно подчеркивали материальные нужды прогрессистов (маскилим), живущих в крайней нужде и безжалостно преследуемых «невежественными глупцами»… «Подобное бедственное положение интеллигентов отпугивает народ от стремления к просвещению» (Sefer ha-Zichronoth, 54). A дубенские маскилим в своем воззвании указывали, что следует «пристроить маскилим при открываемых школах» (Beer Izchak, 60). Лилиенталя (см.) маскилим осаждали просьбами зачислить их в кандидаты на должности учителей. Предположение Лилиенталя пригласить учителей из Германии сильно огорчало русских маскилим. «Наша земля не оскудела знанием, — писали они, — государству нечего искать ученых людей на стороне; пусть оно кликнет клич у себя же дома, и учителя явятся». Проведенная правительством школьная реформа еще более расширила пропасть между ортодоксальной массой и представителями Г. В то время как масса считала николаевское царствование эпохой тяжких geseiroth (суровые репрессии), маскилим прославляли «заботливость гуманного и просвещенного правительства ο благе евреев». Ортодоксия находила, что «до тех пор, пока государство не предоставит евреям гражданских прав, образование было бы для них одним только несчастьем» (ответ минских представителей Лилиенталю), маскилим же твердили: пусть только евреи отбросят свои предрассудки, тогда просвещенное правительство уравнит их в правах с коренным населением. Ортодоксальная масса не без основания встретила с недоверием просветительные начинания правительства; и ортодоксия тем больше возненавидела адептов гаскалы, которые приняли сторону правительства и, подобно своим галицийским предшественникам, нередко в борьбе с упорством ортодоксов прибегали к содействию властей, а для увеличения числа учеников казенных училищ предлагали обязать меламедов и цадиков посылать своих детей в эти училища (ср. Л. Розенталь, l. с., II, 79). Ортодоксы знали также, что закон ο платье был издан при содействии маскилим. В России, как и в Галиции, культурная борьба между Г. и ортодоксией переплеталась с социальной борьбой. Цадики, раввины и всякие общественные заправилы противодействовали Г., потому что видели в ней угрозу не одной только религии, но и своему благополучию и влиянию в общине. Ортодоксальная масса негодовала, что «свечной сбор» расходовался на жалование «безбожникам», учителям школ, и на субсидии еврейским органам печати и литераторам, в которых всякий правоверный еврей усматривал «потрясателей основ». Ортодоксы стремились к закрытию школ, многочисленные же кадры маскилим видели в последних единственный источник пропитания. Обособленность маскилим и враждебное к ним отношение народной массы способствовали тому, что Г. оставалась в значительной степени оторванной от реальных потребностей жизни и страдала излишней отвлеченностью и схематичностью. Не умея в пылу борьбы с ортодоксией и хасидизмом вполне критически отнестись к историческим явлениям, неспособные жить жизнью и интересами самого народа, проповедники гаскалы были, в сущности, выразителями и поборниками интересов лишь интеллигенции. Оставаясь умственными аристократами, они замыкались преимущественно в сфере личного усовершенствования и с проповедью идей, заимствованных у западных единоверцев, обращались исключительно к верхним, интеллигентным слоям. Г. осталась движением интеллигентским по преимуществу. — Однородная в 30-х гг. масса «маскилим» стала в 50-х гг. дифференцироваться, когда наряду с маскилим — автодидактами, воспитанными в духе берлинского просвещения, — появивились питомцы раввинских училищ. Последние, более непримиримые по религиозным вопросам, кичащиеся знанием русского языка, смотрели свысока на старое поколение своих единомышленников, и на этой почве возникли трения и недоразумения. Картину этого интересного в истории гаскалы момента нарисовал в 50-х гг. в своих письмах к Левинзону Бенъякоб (см.). С наступлением 60-х годов Г. стала переживать новый, заключительный фазис своего развития. Начавшаяся в предыдущем десятилетии дифференцировка была значительно усилена событиями эпохи великих реформ.
Параллельно с Г. среди еврейск. интеллигенции вполне ясно стало обрисовываться новое течение — обрусительно-ассимиляционное (см. Ассимиляция евреев в России); древнееврейский язык перестал быть единственным рассадником просвещения; представители нового течения все настойчивее стали подчеркивать необходимость поставить во главе просвещения русский язык и русскую культуру. В задачи основавшегося в конце 1863 г. Общества распространения просвещения между евреями входило как «поощрение еврейских писателей и древнееврейской литературы», так и «распространение русского языка». Приверженцы гаскалы старого поколения в многочисленных письмах в Общество просвещения (опубликованы казначеем общества Л. Розенталем) и на столбцах евр. печати начали жаловаться на приверженцев русского просвещения, упрекая их в пренебрежительном отношении к евр. литературе и заветам Г. Но, подчеркивая любовь и благоговейное отношение к библейскому языку, маскилим старого поколения не указывали, однако, на культурно-национальное значение этого языка и его литературы, а отмечали лишь его утилитарное значение как проводника знаний. Между поборниками Г. и приверженцами ассимиляции существовала разница только в настроениях и симпатиях, в стремлениях же и чаяньях своих они были, в сущности, солидарны: и те, и другие видели в просвещении преддверие к равноправию, и те, и другие находили, что «правительство, предшествуя с факелом просвещения в руках, освещает народу путь» (см. L. Rosenthal, l. с., II, 67). Эпоха 60-х гг. способствовала тому, что Г. стала менее абстрактной. Усилилось движение (в лице Л. Гордона, М. Лилиенблюма, позже Р. Браудеса) в пользу освобождения от пут раввинизма с его излишней мелочной обрядностью, и это повело к новой борьбе между представителями Гаскалы и ортодоксией. Но вместе с тем это движение в лагере старых маскилим провело также более резкую грань между ними и представителями новой ассимиляционной Г. Последние относились совершенно равнодушно к этой борьбе за реформы. Им реформы уже не были нужны: они осуществили их в жизни, не испросив на это согласия старых, так наз. духовных раввинов, которые к тому времени потеряли значительную долю своего влияния на массу.
С конца 70-х гг. начался период крушения идеалов Г., вызванный как усилившимися в Европе националистическим и антисемитским течениями, так и новым отношением к евреям со стороны русского правительства, признавшего, что именно образование евреев вредно для государства и для коренного населения. Выступивший с проповедью национальной идеи Смоленскин подверг суровой критике Мендельсона и всю «берлинскую» школу. События 80-х годов: погромы, затруднение доступа евреям в учебные заведения, — наряду с другими репрессиями, привели к окончательному падению идеалов Г.; большинство ее идейных выразителей были увлечены зародившимися тогда палестинофильским и другими националистическими течениями, и Г. как идейное течение почти перестала существовать (см. Образование, Литература еврейская).
Ср.: M. Weissberg, Die Neuhebräische Aufklär.-Lit. in Galizien, 1898; B. Natansohn, Sefer ha-Zichronoth (эпоха Левинзона); В. Mandelstamm, Chason la-Moed (эпоха Лилиенталя); S. Fünn, Safa le-Neemanim, 1881; H. Weiss, Zichronotai, 1895 и в Mimisrach u’mimaarow, I; Beer Izchak (переписка Левинзона с современниками); Gottlober, Hagisrah we-habinjah (Haboker Or, 1876—8) и в Haassif, I, 1884; Zederbaum, Leket Amorim, 86—92; W. Jaabez, Migdalha-Meoh (Kenesseth Israel, I); L. Rosenthal, Told. Chebrath marbe Haskalah, 1885—90; S. Bernfeld, Dor Tahapuchoth (мендельсоновская эпоха), 1899; M. Ehrenpreis, Lean (Haschiloach, I, 489—99); I. Triwоss, Bichwod ha-Haskalah (Achiassaf, VIII); M. Lilienblum, Aboth ha-Haskalah (ibidem, X); B. Katz, Toldoth haskalath hajehudim (Hasman, 1903, I—III); M. Моргулис, «Вопросы еврейской жизни», 1889; Π. Марек, «Очерки по истории просвещения», 1909.
7.8.